Глава 11

ВРАТА МИРОВ

Проснулся монах от сырости. Отвратительно-холодный мелкий дождик начался глубокой ночью, а к утру над недалёким болотом поднялся густой тягучий туман. Стараясь не выдуть из-под намокшего тяжёлого плаща жалкие остатки тепла, отец Целестин высунул наружу нос и, помаргивая, огляделся.

Сквозь туманную завесу проступили тёмные контуры лошадей, чуть блеснул огонь костра, возле которого суетились Видгнир и Гунтер, пытавшиеся сделать пламя чуть поярче и поживее. Локи возлежал рядом с кострищем на расстеленной накидке и молча жевал остатки вчерашнего жаркого.

Дрожа от холода, отец Целестин всё же поднялся, подошёл к огню и протянул к нему руки. Пламя не грело, а только обжигало пальцы.

— Как спалось? — лениво осведомился Локи, отшвыривая в сторону обглоданную косточку и усаживаясь.

— Спасибо, — просипел монах, стараясь не щёлкать зубами. — Я полагаю, ночью никто не приходил?

— Кого ты имеешь в виду? — озадаченно спросил Локи, но, увидев, как святой отец состроил жуткую рожу и пошевелил пальцами, улыбнулся, ответив: — А, Вендихо и его приятелей? Ну бродили тут какие-то духи неподалёку, пару раз к костру подбирались, но нас не заметили.

— Но ведь костёр горел! Как же можно его не заметить!

— Смысл обережного круга как раз в том и состоит, — начал объяснять Лофт. — Никто за его пределами не может увидеть, что внутри границ круга. Я духов имею в виду. Им кажется, что здесь просто пустое место, а людей они учуять не могут. А если б учуяли — будь покоен, с Вендихо мы этой ночью имели бы возможность побеседовать…

Гунтер положил на угли охапку елового лапника, и костёр вначале жутко задымил, заставив отца Целестина прослезиться и отскочить в сторону, а затем пламя затрещало и весело взметнулось вверх. Сигню немедленно приступила к обязанностям хозяйки: нанизав на палочки разделанных птиц, она поставила их к огню и отправилась к недалёкой болотине за водой. Кот, выглядевший мокрым и жалким, не пожелал оставаться у огня и последовал за Сигню, которую безоговорочно признал единственной хозяйкой.

Торин, вопреки обыкновению, встал последним — сказывался недосып последних дней. Конунг тоже замёрз как собака и был просто счастлив, когда Локи за едой вытащил из-за пазухи флягу с крепким душистым мёдом и оделил всех глотком.

— Не подумайте, что я это от доброты душевной! — с апломбом сказал бог. — Спутники самого Лофта должны выглядеть достойно, а не как стая мокрых куриц!

Что бы он там ни говорил, мёд пошёл всем впрок и люди согрелись. Когда стало совсем светло, дождик прекратился, но небо по-прежнему закрывали низкие тучи, грозящие в любой момент пролиться ледяным ливнем. Отец Целестин свернул вымокший плащ и, перевязав обрывками верёвки, засунул в мешок — ехать в нём было неприятно и тяжело. Собрались быстро. Гунтер засыпал костёр землёй, предварительно опалив тряпочку и засунув её под рубаху — для следующей растопки пригодится. А такая, наверно, будет уже там. Германца, впрочем, это не смущало. Костёр везде нужен, и гореть он может в любом месте.

Локи всех подгонял, говоря, что к Вратам надо во что бы то ни стало успеть до вечера, тем более что они находятся почти в самом сердце владений Вендихо.

— Если опоздаем сегодня, то до следующего утра мы вряд ли доживём. Вендихо и духи из его свиты охраняют все подходы к Двери, и ночью там смертным лучше не появляться! Я-то ещё как-нибудь выкручусь, а вот вам и Тор со своим Мьёлльниром не поможет.

Слушая это, монах скосил глаза на висевший на груди серебряный крест: «Ну, Тор, может быть, и не поможет…» Монах по-прежнему крепко надеялся на заступничество Всевышнего, и конечно же, всех святых.

К западу от реки и океана лес начал сгущаться. Всё чаще вместо сосен стали попадаться лиственные деревья, кое-где подлесок был вовсе непроходимым, и отряд шёл в обход, отыскивая более свободные места; Торин двигался впереди, разрубая мечом густо сплетшиеся ветви. Попадались глубокие тёмные овраги, совершенно заросшие молодой порослью. Через них перебраться не было никакой возможности, и Локи, злобно кляня на чём свет стоит и Вендихо, и Нидхёгга, и сумасшедших вадхеймцев, решившихся на безумную авантюру, вёл отряд дальше, огибая заболоченные раны в земле.

Миновав очередной овраг, прорезавший собой склон небольшого холма, Локи остановился, подождал остальных и, вытянув руку, обвёл открывшуюся картину:

— Вот владения Вендихо. Живой человек сюда не заходил уже не одну сотню лет. Впечатляет, правда?

Холм был невысок, но создавалось впечатление, что стоишь не на пригорке, а на краю гигантской, протянувшейся на многие десятки лиг котловины, в центре которой, скрытая в мрачной зелени елей, виднелась тесная группа покрытых лесом холмов. Отец Целестин уловил, что местность плавно опускалась к середине округлого пространства, образуя глубокую чашу в земле.

— Нам как раз туда. — Локи кивком указал на поднимавшиеся вдали всхолмья. — Врата Миров за теми возвышенностями.

Видгнир хмуро осматривал котловину и наконец медленно проговорил:

— Я чувствую тут Силу. Равно как и злобу того, кто преграждает дорогу к Двери. Обязательно нужно быть у Двери сегодня.

— Расстояние-то немаленькое! — охнул Гунтер. — А ну как не поспеем?

— Должны успеть! — отрезал Торин и ударил коня ладонью по крупу. — Поехали.

Этот лес ничуть не походил на кущи, через которые шли вчера и сегодня. Он был старым, пугающе старым. Ели-великаны, в три, а то и в четыре обхвата, уходили в неизмеримую высоту, заслоняя собой бледный свет ненастного дня. Узлы тёмных корней сплетались в клубки под копытами лошадей, с нижних, лишённых игл, ветвей лесных громадин свешивался мох, раскачиваясь при слабом дуновении ветерка. Стало душно и жарко, и радовало лишь одно — сухая и плотная земля, отсутствие света не давали расти молодым деревьям и идти было легче. Подлесок отсутствовал, но зато здесь не росло ни травы, ни цветов. Даже птицы и звери не появлялись в сумраке древнего, тысячелетнего леса. Полнейшая тишина нарушалась только редкими поскрипываниями старых деревьев, да откуда-то сверху доносился глухой шум ветра, играющего среди их верхушек.

— Неприятное местечко, — поёжился отец Целестин. — Немудрено, что нежить его своим пристанищем избрала.

— Так не всегда было, — отозвался Локи. — Очень давно, когда Врата были широко открыты, здесь можно было ходить безбоязненно. Вендихо перебрался в эти края всего лет шестьсот назад. Он и сейчас ходит по всему северу в поисках новых слуг, но чаще пребывает именно в Лесу Призраков. Вот почему Нидхёгг поручил именно ему изловить потомка Элиндинга. Другого пути к Вратам, иначе чем через владения Вендихо, нет.

— Что ты сказал? — Торин резко развернулся в седле и уставился на Локи. — Изловить?

— Вот именно. Уж не знаю как, но Чёрный Дракон прослышал о твоём походе, конунг. Ведьмы из Железного Леса признают его своим властелином, и Нидхёгг разослал их повсюду. Гёндуль ведь рассказала вам, как мы Ночную Всадницу встретили?

— Рассказала, — признался конунг.

— Ётуны помнят Нидхёгга и, видимо, согласились ему помочь. Тогда вы отбились, но если всё же попадёте в лапы Вендихо, то он вас быстро к Чёрному Дракону доставит. Уж больно тому не терпится завладеть Силой Чаши.

— И Вендихо ему служит? — изумился монах.

— Нидхёгг очень сильный и страшный дух, — серьёзно ответил Локи. — Асам и Ванам пришлось долго с ним воевать, прежде чем удалось выгнать из Мидгарда. Конечно, оставшиеся слуги Потерявшего Имя не признают Чёрного Дракона повелителем, но и отказать ему не смеют. Пока Врата Миров окончательно не закрылись, он может выйти в наш мир и отомстить ослушникам. В его подчинении очень много странных и необъяснимых для смертных Сил, с которыми вам не приведи Один столкнуться. Я не исключаю, что Нидхёгг у Двери с той стороны поставил стражу. Если ведьмы на крылатых волках даже в охраняемый Асами Мидгард пробрались, то думаю, что засаду у Врат они точно устроили. Вас ждут. — Локи неприятно хихикнул.

— Вот ты про ведьм говоришь, что, мол, они такие плохие, а сам с одной из них шашни крутил, — ядовитым голосом заметил Гунтер, явно не представляя, чем может закончиться подобный разговор со вспыльчивым богом. Локи покраснел до корней волос, но, сдержав злость, ответил спокойно:

— Верно. Старуха из Железного Леса от меня даже ребёнка родила.

— Фенрира-волка? — продолжал ехидничать Гунтер. — Ты-то вроде с виду нормальный, а вот воображаю, какова мамаша. Фу-у-у…

Рука Локи поползла к рукоятке ножа.

— Ты бы видел эту «старуху»! — прошипел он, едва сдерживаясь. — Да такой красавицы ещё во всех Трёх Мирах не видывали! А что Фенрир получил воплощение непотребное, в том ни моей, ни её вины нет! И если ты, ублюдок, ещё хоть слово скажешь, то я…

— Тише, тише! — Отец Целестин пустил своего коня между лошадками Гунтера и Локи, стараясь предотвратить надвигающийся конфликт. — Гунтер сказал, не подумав. Прости его.

Локи зло сплюнул и надолго замолк.

Далеко за полдень остановились на привал, чтобы поесть и малость отдохнуть. Отец Целестин, у которого нещадно болело всё тело, растянулся на земле, не замечая каменно-твёрдого корня под правым боком, и долго лежал, глядя на клочок серого неба, проглядывавший меж еловых веток. Дальнейшая перспектива не воодушевляла. Даже если удастся проскочить до темноты лес Вендихо, то что ждёт отряд за гранью Мидгарда? Нидхёгг, ведьмы, драконы и прочая нежить, готовая в любую минуту наброситься на пятерых почти беззащитных людей? Ещё и Гунтер язык за зубами держать не может. Не доходит до болвана, что Локи — плох он или хорош — ныне единственная защита от тварей, с которыми смертному бороться невозможно и бесполезно…

— Как бы его назвать? — раздался гулкий голос Торина. Конунг гладил устроившегося возле ног кота. Зверёк по-прежнему не покидал людей и всю дорогу цеплялся за Сигню, сидя у неё за спиной.

— Пусть будет Синир — Жилистый, — предложил Видгнир. — Вон он какой тощий!

— Пожалуй, ему это имя подходит, — с улыбкой сказала Сигню. — Синир, иди сюда, я тебе ещё рыбки дам. Может, потолстеешь.

— Так звали одного из коней, принадлежавших Одину, — заметил Локи. — На них когда-то мы ездили вершить правосудие у корней ясеня Иггдрасиль. Очень давно.

— Позволь, позволь. — Монах приподнялся на локте. — Ты ведь говорил, что Иггдрасиль в Междумирье!

— Говорил, — не смутился Локи, развлекавшийся вырезанием рун на корне дерева. — Когда наш мир был един, Мировое Древо росло здесь, в Мидгарде. После Разделения оно разрушилось, но его небольшой отросток оказался за Стенами и прижился в Междумирье, сохранив имя Лерада. Теперь Древо растёт к западу от Небесных Гор, среди леса Идалир. Прежнего величия в нём, правда, нет, но всё равно Иггдрасиль остаётся самым большим деревом во всех мирах. Эти ёлки рядом с ним как трава. Вы его увидите — верхушка Ясеня уже сейчас повыше, чем гора Имирбьёрг, да и кора сохранила волшебные свойства.

Какие свойства были у коры Мирового Древа — Локи объяснять не стал. Поднявшись и вернув кинжал в ножны, он подошёл к лошади и забрался в седло.

— Вы его увидите, только если поторопитесь, — добавил он. — Дело к вечеру, а нам ещё идти и идти!

«Ох, лучше бы не было этой остановки, — думал отец Целестин, когда Торин и Видгнир, багровые от натуги, подсаживали его в седло. — Каждый раз эдакое мучение!»

Кот, наречённый Синиром, визгливо мяукнул и одним прыжком вскочил на спину конька Сигню. Монах перехватил презрительный взгляд зелёных, с вертикальной прорезью зрачков, глаз.

Всё чаще попадались рухнувшие от старости, полусгнившие деревья. Стволы перегораживали дорогу, словно не желая пускать незваных гостей дальше, туда, где поднимались холмы, окружающие Врата Миров. Чем глубже продвигался отряд, тем мрачнее становился лес. Пни, подобные гниющим зубам давно умерших великанов, покрывал не мягкий зелёный мох, а сухой серовато-голубой лишайник. Разноцветные поганки росли густыми группами, иногда монах замечал, что они расположены кольцами. В Норвегии таких мест сторонились, считая, что ведьмы высадили тут свою ядовитую рассаду. Начинало смеркаться, когда наконец вышли к подножию холмов. На их склонах густо росли белоствольные берёзы, свежей зеленью оттеняя мрак Леса Призраков.

— Ну привёл нас Один! — с облегчением воскликнул Локи. — Давайте быстрее!

С коней пришлось слезть, взяв их за поводья. Люди начали подниматься на крутой склон, и тут же донесшийся откуда-то сзади звук заставил всех обернуться и замереть.

Не то вой, не то стон пришёл из самой чёрной и непроходимой чащи древнего леса. Душераздирающий голос злобного, но пока бессильного существа словно говорил: «Ничего. Скоро ночь, и вам не уйти…» Вслед за воем послышалась нарастающая какофония самых разных звуков — от клёкота до приглушённого визга и рыданий.

— Они пытаются напугать нас, — сказал Локи. — Вендихо просыпается от сна. Не знаю, что за Дверью, но хуже, чем здесь, явно не будет. Идём дальше.

Лес кончился на самом гребне холма, и перед путниками открылась круглая зелёная долина. Ни одного деревца, только низкая, будто срезанная косой трава. А в центре впадины возвышались Врата Между Мирами.

Два огромных красного гранита зуба вонзались в серую муть облаков. Казалось, что некогда монолиты были единой скалой, невесть как очутившейся посреди лесистой местности. Правая и левая скалы, заострявшиеся кверху, стояли совсем рядом, словно приоткрытый клюв титанической птицы. Наружная сторона скал бугрилась и была покрыта тонкой сетью трещин, а вот та часть, которой они обращались друг к другу, сверкала идеально ровной, как полированной, поверхностью: будто когда-то, в непредставимой древности, красно-бурый камень рассекли гигантским мечом.

— Вниз! — скомандовал Локи и пустил коня галопом.

Из-за невероятно большого размера Врат чудилось, что утёсы совсем рядом и стоит только спуститься в долину, как окажешься у их подножия. Однако рядом со скалами всадники оказались, сперва проскакав не менее полулиги. Зато вблизи Врата ещё больше поражали величиной — отец Целестин решил, что скалы поднимаются не менее чем на пятьсот локтей. Возле покрытого мхом подножия Торина и его спутников уже ждали.

— Привет, мальчики! — Гёндуль выросла перед конём Локи, как из-под земли. — Я уж думала лететь вас искать!

На валькирии красовался её прежний нескромный наряд, наводивший на святого отца праведную ярость. Гёндуль радостно улыбалась, растянув алые губы почти до ушей. Первой её жертвой стал Торин.

— Здравствуй, конунг! Наконец-то! — пробасила красавица, стаскивая Торина с лошади и прижимая к своей необъятной груди. Сочно расцеловав его, Гёндуль перенесла своё внимание на остальных, облобызавшись со всеми, включая Сигню, которая, разинув рот, озирала валькирию.

— Гунтер, зайка!! — Монаху показалось, что кости германца затрещали, когда Гёндуль заключила его в объятия. Тому, похоже, было наплевать теперь на всё, даже на Локи, который выказывал явное недовольство вульгарным поведением бывшей возлюбленной. Но отцу Целестину сейчас было не до них. Утерев губы, он бросил поводья и кинулся к Вратам.

Тем, кто их построил, потрудиться пришлось немало. То, что гигантская скала принесена в это место откуда-то издалека, сомнению подвергнуть нельзя — рядом с побережьем гор не было.

«Но, чёрт возьми, её надо было как-то поставить, распилить надвое, да ещё заставить половинки сходиться друг с другом!» — думал монах, обходя вокруг северной части Врат и считая шаги. Когда он очутился возле щели с противоположной стороны, выяснилась длина полукружья — сто девяносто шагов.

«Не думаю, что произойдёт страшное, если я пройду обратно через щель». — Отец Целестин стоял перед проходом, который оказался не таким уж и узким. Раскинув руки в стороны, можно было едва-едва касаться кончиками пальцев зеркально-гладких, уходящих в головокружительную высоту стен. Монах осторожно вошёл в идеально прямой проход между монолитами, чуть приостановился и, не сумев побороть искушение, погладил ладонью ровную поверхность камня.

— Кто ты? Зачем пришёл? Чего ищешь?

Голоса смешались в голове, вопросы приходили ниоткуда, сыпались безостановочно. Пронеслись десятки самых разных картин, многие из которых были мимолётны и неразличимы. Вот стала видна впадина между холмами, два красных зуба находятся далеко друг от друга, у самых подножий холмистой гряды, в ультрамариновом небе сияет низко стоящая звезда. Со склонов спускается длинный поток людей, телег, всадников. Впереди человек на вороном огромном коне, в руках его обнажённый меч, которым он указывает прочим дорогу.

— Сюда! Колено Элиндинга возвращается на родину, оставляя смертные земли! — Его голос колоколом отдаётся в голове.

— Ярл Глердинг! — крики позади. — Это место указали Созидатели? Ярл Глер…

Всадник пересёк невидимую линию между скалами и исчез. За ним начали таять в воздухе все проходящие во Врата Миров. Крики, стук колёс повозок, плач детей…

Картинка сменилась. Скалы стоят намного ближе друг к другу. Никого нет. Только вот почему вершины Врат пылают ярким розовым огнём? Белая вспышка, и вдруг возникает стремительное крылатое тело дракона. Чёрного. Вытянутая красивая голова на мощной, украшенной зубцами шее, хвост извивается подобно длинному кнуту с остриём на конце. Дракон смотрит на тебя. Немного искоса, вывернув и наклонив голову как птица.

— Иди сюда! — призывает его шёпот. — Иди же! И их веди следом…

«Что со мной было? Ох, необычное это место, странное». — Отец Целестин озадаченно смотрел то на каменную стену, то на свою ладонь. Наконец он осторожно пошёл дальше.

Каждое движение отзывалось гулким протяжным эхом, чудились чьи-то голоса, звуки боевых труб, грохот давно минувших мировых потрясений. Врата Миров словно вбирали в себя всё то, что когда-либо происходило внутри границ Мидгарда, всё, чему были свидетелями за тысячелетия, пронесшиеся со дня Разделения. Монах понял, что гранит, из которого они созданы, совсем не похож на простой камень, а… Он словно живой! И погибнет эта жизнь в день, когда обе половины Двери соприкоснутся. Он живой. Он не хочет умирать.

Отец Целестин ещё раз коснулся гранита, и пришло новое ощущение — скала двигалась. Двигалась медленно, незаметно, но неотвратимо.

Тогда отцу Целестину стало по-настоящему страшно.

Он опрометью бросился к далёкому, светящемуся живой зеленью выходу из мрачного ущелья, читая про себя молитвы, и только когда выскочил наружу, судорожно глотая воздух, позволил себе оглядеться.

— Ну как? — проскрипел Локи. — Хороша была прогулка?

Монах был бледен, на лбу выступили капли пота и настроения отвечать на глупые вопросы он не имел никакого.

— Скоро станет совсем темно, — сказал Торин. — Лофт, ты знаешь время, когда можно войти в Дверь?

Конунг озабоченно посмотрел на небо, где по-прежнему неслись на восток облака.

— Это не моя забота. — Локи кивнул в сторону сидящих на траве у подножия скалы Гёндуль и Гунтера. — К ней все вопросы.

— Не подождать никак? — поморщилась Гёндуль, отрываясь от пустого, но оживлённого разговора с германцем. — Мы с девочками сделаем всё, что надо, и без твоих слов, Локи.

Она поднялась на ноги и с постным лицом повернулась к северу, явно прислушиваясь к одной ей слышным звукам.

— Да, время уже, — сказала валькирия чуть погодя. — Пока, мальчики. Встретимся по ту сторону Врат. Я вас одних с дурачком Локи не оставлю…

Локи зашипел от ярости, но Гёндуль, подмигнув расплывшемуся в улыбке Гунтеру, невозмутимо скрылась за скалой. Послышалось хлопанье крыльев, и белоснежный лебедь взмыл в воздух, делая круг над Вратами. Затем валькирия стала подниматься выше и выше, пока не исчезла среди туч.

— Посмотрим, посмотрим… — Локи отошёл в сторону, жестом подозвал остальных и уставился в небеса. Некоторое время ничего не происходило. Вдруг на западе облака закрутились во всё ускоряющемся вихре, потом появился разрыв и проглянуло розовое закатное небо. Разрыв увеличивался всё больше и больше, пока на западе не образовалось большое округлое поле чистого неба. Облака обходили овал стороной, будто воды реки, текущие вокруг острова, разделяющего её на два рукава.

— Здорово! — восхищённо сказал Видгнир. — И что теперь?

— Теперь? Пойдём со мной. — Локи вернулся к расселине и, встав к ней лицом, указал в уходящий на запад коридор.

— Звезда Сил должна светить оттуда. Времени, чтобы пересечь границу, будет в обрез.

Далеко-далеко виднелась полоска западного выхода из щели. Проглядывал кажущийся очень узким участок чистого неба над холмами, и, по мнению отца Целестина, за время, пока звезда минует его, всем шестерым пройти грань Миров никак не удастся, а тем более — протащить лошадей, которые наверняка будут упираться. Ни один здравомыслящий конь не полезет в гулкую тесную расселину по своей воле.

— А что мы увидим с той стороны? — неожиданно задала Сигню вопрос, который давно мучил отца Целестина.

— Междумирье похоже на Мидгард, — ответил Локи. — Конечно, местность будет немного другой, но окажетесь вы в таком же лесу, разве что почище и посветлее. Если мы вдруг сейчас расстанемся, — Локи с подозрением посмотрел на поднимавшиеся у краёв долины холмы, — то вы должны отойти от Врат как можно дальше, а утром свернуть на юго-запад. Наткнётесь на Сокрытые Горы, а дальше идите так, как я вам говорил. Надеюсь, что смогу вас догнать.

— Почему «расстанемся»? — не понял Торин. — Ты что, разве не пойдёшь с нами?

Локи поскрёб пальцем лоб и вздохнул.

— Когда появится Звезда Сил, будет ночь. Я подозреваю, что Вендихо попытается отловить нас ещё раз, выполняя приказ Чёрного Дракона. Он знает, что мы возле Врат, но днём не мог помешать нам пройти через свой лес. Когда и если он появится — ныряйте в щель и предоставьте переговоры с Духом Леса бедному Локи.

— Мы не можем бросить тебя, Лофт! — начал Торин, но Локи жестом остановил его.

— Ничего со мной не сделается. Как ты думаешь, разве можно убить духа? А бога из Асгарда?

— Но в сагах говорится…

— Оставь, пожалуйста, глупые сказки для внуков. Тебе, кажется, уже говорили, что саги — это одно, а настоящая жизнь — совсем другое.

Ждали долго. Локи нетерпеливо расхаживал возле входа во Врата, изредка к чему-то прислушиваясь. Сигню жалась поближе к Видгниру и Гунтеру, тиская кота в руках. Наконец монах, всё время неотрывно наблюдавший за небом на западе, нарушил зловещую тишину:

— Вот она, Звезда Сил! Венера!

Яркая белая точка выползла из-за туч в безоблачное пространство над тёмными склонами холмов и начала свой путь к его правому краю. Свет был настолько силён, что отец Целестин различил еле заметные тени своих друзей на уже начавшей покрываться росой траве.

— Скоро Звезда окажется между скал. Готовьтесь. — Локи стал немного веселее, полагая, что всё обошлось. И тут лошади начали биться и всхрапывать. — Держите коней! В Междумирье без них пропадёте! — Локи обернулся назад и медленно пошёл прочь от Двери. Торин догнал его, непочтительно схватив за плечо:

— Мы без тебя там пропадём! Ты куда собрался?

Маленький бог ничего не ответил, а только указал в сторону, откуда вечером пришёл отряд.

— Если можешь с ними справиться — давай. Мне будет интересно посмотреть, как ты это сделаешь.

Торин обомлел. Где-то позади изумлённо присвистнул Гунтер и издал тяжкий вздох отец Целестин.

Весь гребень возвышенности пылал, разгораясь всё ярче и ярче холодным зеленоватым заревом. Монах и его спутники уже видели подобное два дня назад, на берегу океана. Тогда Дух Лесов пришёл один, приведя с собой только подвластных его воле людей. Ныне всё было по-другому. Вендихо, тяжело ступавший по осыпавшимся под его шагами склонам, был окружён десятками мечущихся в воздухе теней. Некоторые из них походили просто на огненные шары, оставлявшие за собой широкий след, другие напоминали птиц или драконов с полупрозрачными широкими крыльями, иные же смахивали на людей. Сонмище духов вертелось и кружилось вокруг повелителя, который оставался на фоне колеблющегося света непроницаемо-чёрным. Лишь редкие отблески иногда падали на отвратительную густую шерсть на его плечах и боках, да взблескивали длинные когти и холодно мерцали несообразно маленькие глаза.

Как и возле пристани Хейдрека, поднялся сильный ледяной ветер, со свистом врывавшийся в проход между двумя монолитами. Земля ощутимо вздрагивала при каждом шаге Вендихо, и чем ближе он подходил, тем ярче становился мёртвый свет. Лошади обезумели, и у людей едва хватало силы их сдерживать.

— Назад, олухи! — заорал Локи. — Войдите в щель и ждите там!

Его голос едва перекрывал вой ветра, но Торин понял, чего хочет Лофт, и решил подчиниться его приказу.

— Сигню, давай вперёд! — Он перебросил поводья своего коня и лошадки, на которой ехал Локи, в левую руку и подтолкнул Сигню к проходу. Закусив губу, она тянула за собой упирающуюся и брыкающуюся лошадь, моля всех богов этого мира, чтобы она не вырвалась. За ней в щель нырнули Видгнир и Гунтер, затем Торин, жутко ругаясь, втащил своих лошадок, косившихся налитыми кровью глазами на возвышавшуюся сзади огромную тень.

Отец Целестин, не ощущая бешеного стука крови в висках, заскочил в укрытие последним, — к счастью, его конь оказался более покладистым, чем остальные, и от страха заскочил туда сам, едва не сбив монаха с ног. Синир шнырял между людскими и лошадиными ногами и шипел при каждом колебании проникающего в лощину света. Гунтер вытащил из-за пазухи свой мешочек, но Торин перехватил его руку:

— Подожди пока. Может быть, Лофт задержит их!

Продравшись между плотно сбившихся, дрожащих лошадей и не обращая внимания на предостерегающие крики Видгнира и Сигню, конунг осторожно подошёл к выходу из щели и выглянул. За ним показалась физиономия отца Целестина. Как монах сумел побороть в себе желание бросить всё и бежать куда глаза глядят — осталось неизвестным даже ему самому. Да и бежать-то, собственно говоря, было некуда…

Вендихо стоял совсем рядом. Протяни он руку — коснулся бы красных скал. Тени призраков плясали где-то позади него, прочерчивая в пахнущем склепом воздухе бледные, мгновенно тающие следы. Дух Лесов молча, склонив куполообразную голову, смотрел на маленькую фигурку Локи, чья макушка не доходила ему до колена, и не предпринимал пока никаких действий.

— Зачем пришёл? — Лофт выпрямился во весь свой малый рост и гордо поднял голову. Естественно, что удержаться от того, чтобы не сказать какую-нибудь гадость, он не сумел.

— Я бы на твоём месте искупался! От тебя воняет самым гнусным образом! — прокричал Локи. Вендихо в ответ только шевельнул головой.

Тотчас же раздался жуткий многоголосый вой, и десяток стремительных теней, вынырнув из-за спины Лесного Духа, кинулись на Лофта, но бог из Асгарда не остался в дураках: мгновенно подняв правую руку, Локи выбросил из ладони сноп белого пламени, и духи отпрянули. Вой сменился затихающими жалобными стонами.

— Я не пропущу тебя к ним, — твёрдо сказал Локи. — И ты знаешь, что я не слабее тебя, Дух Лесов! Уходи!

Голос Лофта приобрёл неописуемую силу. Сам бог оставался таким же невысоким и худеньким, но и Торин, и отец Целестин, наблюдавшие за происходящим, почувствовали происходившие изменения. Воздух вокруг Локи заколебался, как вокруг жарко горящего огня, образуя едва заметный белёсый нимб, накрывший бога подобно прозрачному колоколу. Вендихо отступил на два шага и утробно заурчал.

Дальнейшие события произошли почти одновременно. За спинами Торина и отца Целестина раздался крик Сигню и Видгнира, обернувшийся святой отец узрел пылающую бело-золотым светом звезду, появившуюся меж каменных гигантов, а Вендихо, почуяв, что добыча может сейчас ускользнуть, ринулся в атаку.

— Ну пусть нам поможет Один! — выдохнул Торин и скрылся в тени, увлекая за собою лошадей. Видгнир и Сигню с Гунтером уже шли вперёд по каменному коридору, впереди же мягко бежал Синир, иногда оборачиваясь и оглашая гудящую расселину протяжным мяуканьем. Врата Меж Мирами раскрылись.

Отец Целестин, пятясь, отступал в глубь коридора, не отводя взгляда от творящегося снаружи. Исступлённый рык Духа Лесов разрывал уши, с лап чудовища срывались струи зелёного огня, ударявшие в загородившего собой проход Локи, и, наконец, Вендихо отшвырнул тело врага ударом могучей ноги в сторону. Вернее, не отшвырнул… Монаху, которому мгновения показались ныне часами, привиделось, что в тот миг, когда лапа Вендихо коснулась одежды бога из Асгарда, Локи исчез, уступив место пылающей режущим глаза огнём тени. Таким предстал перед отцом Целестином Один, ещё тогда, в Исландии. Тень скользнула куда-то вбок, опалив шкуру Лесного Духа, и запах трупа сменился отвратительной вонью жжёной кости. Вендихо чуть отпрянул, но затем снова кинулся к открытому проходу. Его огромное тело не могло втиснуться в неширокую щель, и он только просунул туда руку. Где-то наверху угрожающе зеленели огоньки глаз.

Отец Целестин, холодея от ужаса, увидел рванувшиеся к нему когти, длиной превосходившие самые длинные мечи. Матово-чёрные сабли царапнули скалу, но следа на граните не оставили. Взмах второй. Остриё когтя мелькнуло перед самым лицом монаха, Вендихо у щели заворочался, оскалил грязно-жёлтые клыки и вновь попытался ухватить жалкого смертного, что, остолбенев, стоял так близко! Тогда же отца Целестина кто-то рванул за плечо назад, и старая холстина рясы затрещала под крепкими пальцами.

— Ist Ihnen etwas zugestossen?! — от волнения и спешки Гунтер перешёл на свой язык. Вид у него был вдохновенно-безумный. — Alles in Ordnung, Entritt frei! Komm!

Далее последовал такой густой обвал ругательств и проклятий, что монах мигом пришёл в себя и побежал, поддерживая длинную рясу, вслед за Гунтером, успев заметить, что впереди, в коридоре, кроме них, никого нет. Даже лошадей. За спиной ещё раз прогремело яростное рычание, и последним отчаянным усилием Вендихо сумел зацепить отца Целестина за край рясы.

Монах тяжело рухнул на землю, почувствовав, что лапа Духа Лесов подтягивает его к выходу, и тонко завизжал, пытаясь зацепиться руками за землю или за камни. Пальцы соскальзывали, чертя в рыхлом песке, устилающем коридор, глубокие борозды.

— A, verfluchten dick Dumkopf!! — заорал Гунтер, одним прыжком настигая монаха и хватая за шиворот. Быстро перехватив его за руку, отец Целестин судорожно заработал ногами, пытаясь вырваться, и наконец материя, не выдержав, разорвалась. Монах с резвостью молодого зайца на четвереньках отполз подальше и, вскочив на ноги, увидел, что звезда подошла к самому краю щели. На то, чтобы пройти Врата, оставались считанные мгновения.

— Быстро! — рявкнул Гунтер уже на норвежском и увернулся от метнувшейся к нему лапы Вендихо. — Все уже там! А тебе… — Он отскочил подальше в коридор и повернулся к Духу Лесов, чья оскалившаяся морда заглядывала в расселину. — А тебе привет от Гунтера!

В воздухе свистнул метательный нож. Промахнулся или нет целивший в глаз Вендихо германец, осталось неизвестным, но от раздавшегося яростного воя, потрясшего скалы до основания, можно было оглохнуть. Гунтер сплюнул и кинулся вслед за убегавшим по коридору монахом.

«Когда же? Когда? Неужели мы не успели и придётся остаться здесь?» — панические мысли пролетали в голове отца Целестина быстрее дождевых капель. Он задыхался, сердце билось уже не в груди, а в затылке, отдаваясь неприятной болью. Скорее, скорее, скорее…

Он переступил черту. Конечно, настоящей, видимой человеческим глазом, черты или линии не было, но вдруг монах понял, что всё переменилось. Его тело словно ударилось о воду, свободно пропустившую его, шибануло в виски переворачивающее внутренности головокружение. Тёмный мрачный проход в скалах осветился ярко-розовым светом, на фоне которого расцветали и гасли сотни цветных вспышек. Гранит превратился в удивительный, пылающий всеми красками радуги самоцвет, сияние залило всё вокруг, сводя с ума обилием оттенков и взблесками алмазных граней. Появился шум, напоминающий океанский прибой или хлопанье крыльев поднимающихся в воздух многих сотен птиц. Шум всё нарастал и нарастал, переходя в грохот штормового моря и грозы, оглушая и заставляя схватиться за разламывающуюся от него голову. На самом пике грозная и величественная музыка умолкла, уступив место глубокой непроницаемой тишине, а свет начал меркнуть, гаснуть, исчезая в глубинах вечно молчаливого камня.

Монах упал на руки Торина, споткнувшись о свалившийся с одной из лошадей мешок.

— Где Гунтер? Ты меня слышишь? Где он? — Конунг тряс святого отца за воротник, но тот ничего не соображал от пережитого в последние минуты. Ответ пришёл сам собой: привыкшие ко мраку глаза Торина на миг ослепли от моргнувшей бело-розовой вспышки, и в коридор из пустоты вылетел запыхавшийся германец.

— Все здесь? — подал из темноты голос Видгнир.

— Там остался Локи. — Гунтер утёр пот со лба. — Что с ним — я не знаю.

Колени ещё дрожали, но отец Целестин, пытаясь взять себя в руки, оторвался от конунга, продолжавшего крепко держать его за плечи.

— Что ты там делал? — напряжённым тоном спросил Торин. — Мы уже прошли через Врата, когда увидели, что тебя нет. Гунтер решил вернуться за тобой…

Монаха по-прежнему бил озноб, и вразумительного ответа он так и не дал. Торин, сжав зубы, громко выдохнул.

— Чего уж теперь выяснять, — опять послышался голос Видгнира. — Мне думается, что попали мы туда, куда и хотели. Надо выходить наружу.

— А ведьмы, про которых говорил почтенный Локи? — срывающимся голосом напомнила Сигню. — Если они нас ждут?

— Ждут не ждут, а выбираться надо. — Торин прошёл вперёд и нащупал поводья одной из лошадей. — Давайте все за мной. Там видно будет, что и как.

«Мы в другом мире. Мы ушли из Мидгарда и оказались в другом мире», — вертелось в голове отца Целестина, когда он шёл на подгибающихся ногах к едва серевшему впереди выходу из ущелья. Монах ощущал некие неуловимые изменения, произошедшие после бегства от Лесного Духа, но какие — сказать точно не мог. Не то воздух тут более свеж и душист, не то само тело человека словно утратило часть своего веса. Ну что ж, увидим, каков этот Мир Между Мирами.

В Междумирье тоже была ночь. Но если там, позади, стояло ненастье и лишь благодаря Гёндуль и её валькириям часть небес не заполняли облака, то здесь над землёй простёрся тёмно-синий купол неба, усыпанный звёздной пылью. Первым, что бросалось в глаза, были тысячи ярких, как фонари, звёзд. Такие монах видел раньше, только когда шёл через африканские степи на север, к Александрии. Он несказанно поразился тому, что все созвездия ему знакомы и никаких изменений в их расположении не произошло. На западе же ледяным пятнышком блистала Звезда Сил, указывая дорогу туда, где сейчас любовались ночным небосводом конунг Вадхейма Торин и его сотоварищи.

Отец Целестин вдруг подумал, что вовсе это и не другой мир, а тот же, и вот сейчас из-за скалы на отряд снова нападут Вендихо и его духи. Но, обведя взглядом окружающую местность, он понял, что ошибается.

Растущая луна не давала много света, её лучи лишь слегка серебрили верхушки деревьев, но понять, что всё вокруг изменилось, было нетрудно. Исчезла ровная округлая долина, не возвышались крутые холмы, окружавшие Врата Меж Мирами в Мидгарде. Здесь две скалы поднимались из старого, разрушенного ветром и водой уступа, на кромке которого и стояли сейчас люди. Внизу раскинулось безбрежное лесное море, уходившее далеко на запад, туда, где в туманной дали чуть серебрились вершины гор, протянувшихся с севера на юг единой чёрной полосой.

— Интересно, что это? — Видгнир заметил далёкие вспышки, напоминающие зарево пожаров. Свет едва мерцал за лесами, то появляясь, то исчезая.

— Не представляю, — пожал плечами Торин. — Может быть, это те самые Огненные Болота, про которые рассказывал Лофт? Не зря же их так назвали.

— Вниз надо спускаться, — как бы невзначай проронил Гунтер. — Зачем здесь торчать?

Рассудил он совершенно правильно. Край уступа освещался луной, и отряд был тут как на ладони. Если рядом подстерегала засада или сидели наблюдатели, то у них была прекрасная возможность следить за всеми действиями вадхеймцев. Торин подошёл к самому обрыву и взглянул вниз, пытаясь отыскать тропу.

— Слева не так круто, — наконец сказал он и осторожно пошёл туда, где склон полого опускался к лесу. — Видгнир, Гунтер, на всякий случай держите самострелы наготове.

Почва осыпалась под ногами, копыта лошадей раскалывали мелкие камешки. Спуск оказался куда труднее, чем полагал конунг. Вполголоса чертыхаясь и стараясь сдерживать коней, люди скользили вниз, иногда спотыкаясь и падая. Только Синир, чья шерсть под лунным светом приобрела серебряно-голубую окраску, резво скакал с камня на камень, иногда вытягивая шею и принюхиваясь. Отец Целестин проклял всё, пока спускался. Разодранное сзади одеяние путалось в ногах, и кончилось это тем, что монах наступил на его край, упал и остаток пути проделал на собственном заду. Тяжелее всех пришлось Торину — он вёл сразу двух лошадок, свою и Лофта, и молил богов только об одном — лишь бы кони не сломали ног.

Внизу пришлось продираться сквозь участок, заросший похожим на терновник кустарником, чьи ветви сплелись настолько густо, что конунгу пришлось снова взяться за меч, освобождая дорогу. Отлепляя от себя колючки, отец Целестин с огорчением подумал, что если к утру на нём останется хоть клочок одежды, то он прочно уверует в любые чудеса. Хорошо, что в мешке запасная ряса лежит.

У края леса деревья росли негусто, и Торин решил сделать остановку. Передохнуть хотелось всем — позади был долгий путь через владения Вендихо и переход (а скорее, бегство) через границу двух миров. События минувших суток утомили и конунга, и его спутников. Кроме того, вокруг не происходило ничего подозрительного. В лесу ухали совы, где-то далеко пару раз прокричала выпь, шумели под порывами ветра кроны деревьев. До рассвета оставались ещё долгие часы, если, как рассудил отец Целестин, движение светил в этом мире такое же, как и в Мидгарде. Костёр разводить не решились, помня предостережения Локи, и, поев холодной рыбы из старых запасов, устроились на отдых. Первым сторожить вызвался Видгнир.

— Всё равно спать не хочу. Луна зайдёт, разбужу Гунтера, — сказал он конунгу. — И вижу я в темноте хорошо.

— Чуть что — буди, — прокряхтел Торин, усаживаясь возле ствола старой берёзы. Обнажённый меч он положил справа, сразу под рукой. Схватить его можно было моментально. Сигню и Гунтер легли рядом с ним и сразу заснули. Отец Целестин вынул из мешка плащ, ощупал его и пришёл к неутешительному выводу: накидка с прошлого дождя так и не высохла. Спрятавшись за дерево, монах стащил с себя изодранную рясу. Расстроено цокая языком, осмотрел повреждения и понял, что работы у Сигню-Марии прибавится. Одежда приобрела настолько непотребный вид, что носить её дальше было бы просто неприлично. Найдя в мешке запасную, крашенную луковым отваром в коричневый цвет рясу с большим капюшоном, отец Целестин оделся, поправил крест на груди и, выбрав местечко недалеко от деревца, к которому привязали лошадей, разлёгся на травке, засунув мешок под голову. В лесу хрустнула ветка.

— Ты ничего не слышал? — вполголоса спросил подошедший Видгнир. Монах приподнялся на локте.

— Если бы на нас хотели напасть, то уже давно напали бы, — громким шёпотом ответил он. — Ты-то сам ничего не ощущаешь?

Видгнир повертел в руках самострел.

— Даже и не знаю. Здесь всё не так, как у нас, — и, помявшись, добавил: — Как ты думаешь, что случилось с Локи? Сможет он нас догнать?

— Откуда мне знать? — Перед мысленным взором монаха ещё раз мелькнуло пламенное облако, в которое превратился Локи, когда Вендихо ударил его. — Будем надеяться, что с ним всё хорошо. Он же говорил, что духа нельзя убить.

Отец Целестин широко зевнул и заёрзал, устраиваясь поудобнее. Разговаривать в столь глухой час у него не было ни малейшего желания. Видгнир, поняв это, отошёл, позванивая колечками кольчуги, и стал медленно расхаживать между спящими, оборачиваясь на любой доносящийся из ночи звук. Монах из-под полуприкрытых век ещё раз обозрел возвышающийся над стоянкой обрыв, две уходящие в звёздную высь остроконечные скалы над его склоном и закрыл глаза. От усталости он даже забыл сотворить вечернюю молитву.

Переполох поднялся, когда луна спустилась к самому горизонту и лес погрузился в полнейшую предутреннюю темноту. Сквозь сон отец Целестин расслышал, как два раза щёлкнул самострел Видгнира, а прогремевший вслед звериный рёв, пришедший откуда-то сверху, поднял на ноги весь маленький лагерь. Торин и Гунтер, схватив оружие, приготовились было к обороне, встав спина к спине, Сигню юркнула за берёзу и тоже выхватила свой коротенький меч. Врага, однако, нигде не было видно.

— Сюда! — крикнул Видгнир, натягивая тетиву и вкладывая на ложе самострела новую стрелу. — Гунтер, доставай лук!

С коротким визгом стрела умчалась в сторону вершины обрыва, и снова раздалось утробное рычание, сменившееся поскуливанием, словно Видгнир подстрелил огромную собаку. Германец схватил лук и, на ходу вытаскивая стрелы из тула, подбежал к Видгниру.

— Я ничего не вижу! В кого целить?

— Видишь тень наверху? Бей!

Гунтер не успел поднять лук, как с края обрыва соскользнул чёрный силуэт, и даже отец Целестин, у которого с возрастом зрение начало портиться, увидел, что некое животное, размером самое меньшее с телёнка, раскинуло кожистые крылья и, несколько раз взмахнув ими, пронеслось над головами людей. И ещё ему показалось, что на спине зверя сидит человек.

Одновременно две стрелы — длинная лучная и короткий самострельный болт — ринулись вдогонку скользившему в вышине летучему зверю. Два крика слились в один, и стало слышно, что неведомая жертва меткости Видгнира и Гунтера рухнула в лесу, ломая сучья деревьев, а затем тяжело стукнулась о землю.

Наступила тишина. В темноте слышалось только тяжёлое дыхание Видгнира. Торин быстро пересчитал своих, — мало ли кто пропал, — обнял за плечи перепуганную Сигню и подошёл к Видгниру.

— Кто это был?

— Очень похоже на волка, — утирая лицо рукавом, ответил он. — Я его углядел уже давно и сначала думал, что это простой волк. Не хотел стрелять, пока он не нападает. А потом увидел, что к нему со стороны Врат подошёл человек. Ну я и… — Видгнир поднял самострел.

— Ведьма, — молвил конунг. — Из тех, про которых Локи говорил. Таки ждали нас здесь! — Он ударил кулаком по коре дерева. — Счастье, если Ночная Всадница одна была!

— А если нет? — выдавил монах, уже представивший себе безобразную старуху с клюкой, восседающую на огнедышащем крылатом волке.

— Если нет? Чёрный Дракон будет знать, что мы вошли в Междумирье, уже завтра. Летают-то их зверюги небось быстро! Больше никого не углядел? — Последний вопрос Торина относился уже к Видгниру. Тот помотал головой.

— Всё равно отсюда сейчас уходить бессмысленно, — немного погодя сказал Торин. — Утром посмотрим, кого вы там подстрелили.

До рассвета никому заснуть не удалось. Конунг вскакивал при каждом подозрительном шорохе, а Гунтер едва не убил гулявшего в кустах Синира — кот пытался поймать заснувшую на низко висящей ветке птицу, и германец, не разобрав, что происходит, выпустил стрелу в сторону, где раздался шум. По счастью, он промахнулся, и длинная тисовая стрела вошла в землю, даже не оцарапав любимца Сигню. Кот вышел из зарослей, сверкнул глазами и глумливо мяукнул, а Гунтер, чертыхаясь, полез в кусты за стрелой — ещё пригодится.

Едва зарево рассвета начало разгонять тьму, Торин, оставив германца с лошадьми, кликнул остальных и отправился туда, где, по его мнению, рухнул на землю крылатый конь со своим всадником. Искали долго, и поднимающееся на востоке солнце бросило уже первые лучи на вершину Врат Меж Мирами, когда наконец Сигню испуганно вскрикнула и стала звать конунга к себе.

Отец Целестин, отталкивая ветки руками, выбрался на голос Сигню к группе молодых берёзок, окружённых рядами высоченных сосен. Берёзовая поляна густо заросла самым обычным кипреем, высокие стебли которого, увенчанные длинными розовыми соцветиями, скрывали чёрную массу, неподвижно лежавшую на земле. Монах подошёл поближе и, выглянув из-за плеча молча стоявшего Торина, перекрестился.

Таких зверей в старой доброй Европе ещё не видывали и, как надеялся отец Целестин, никогда не увидят. Даже будучи мёртвым, огромный крылатый волчище наводил ужас. Волк (да волк ли?!) лежал на боку, вытянув мощные когтистые лапы. Одно из чёрных перепончатых крыльев, растущих из лопаток зверя, сломалось при падении, а другое почти закрывало тело, покрытое густейшей и очень жёсткой чёрной шерстью. Из полуоткрытой пасти, украшенной невероятно крупными зубами, тонкой струйкой на траву капала ярко-алая кровь. Одна стрела торчала из шеи зверя, две другие почти по оперение вошли в грудь.

— Эти две попали в него, когда он ещё сидел на уступе, — сказал присевший на корточки рядом с волком Видгнир. — Интересно, как он пытался лететь с двумя стрелами в боку?

Он коснулся одной из них, но вынимать стрелы из тела не стал — вдруг теперь на них лежит проклятие? Всё может быть…

Монах двумя пальцами приподнял острый край кожистого крыла и изумлённо ахнул. Оно очень походило на крылья обычных летучих мышей, но если у них крылья были просто второй парой лап с летательной перепонкой, то у чёрного волка все четыре лапы росли как и положено, а крылья отходили от плечевого пояса, становясь как бы двумя дополнительными конечностями. Чудеса! Ну и, кроме того, длина крыльев была не меньше четырёх шагов, а сам волк, если бы стоял на ногах, пришёлся бы монаху по грудь.

— А где же всадник? — неожиданно вспомнил Торин и начал рыскать среди деревьев, надеясь найти следы человека, которого почивший волк нёс на спине.

— Великие боги!.. — Торин махнул рукой, подзывая всех. Лоб его покрылся испариной при виде того, что лежало под ближайшим деревом. Сигню охнула и прижалась к Видгниру.

— Это и есть ведьма? — прошептал отец Целестин, касаясь лба двумя пальцами. — Ночная Всадница?

Закутанная в тёмный плащ мёртвая женщина была невероятно, сказочно красива. Лицо не обезобразили даже гримаса боли и глубокая царапина, полученная, видимо, в момент падения на землю. Густые, чёрные как уголь волосы были увязаны в узел сзади, тёмные брови сходились над переносицей подобно двум крыльям птицы. Заострившийся нос с горбинкой, бледная, без единой морщины кожа, узкие губы… Никаких несоразмерностей, ничего такого, что могло испортить ослепительный блеск холодной и гордой красоты.

Стрела Гунтера торчала у ведьмы из-под правой ключицы. Монах понял, что это ранение было, безусловно, смертельно — после обучения в Персии у аль-Масуди целительскому искусству отец Целестин знал, что под ключицей проходят две крупные жилы. Остриё стрелы, надо полагать, порвало их, и кровь ушла не наружу, а в грудь красавицы. Поэтому-то нигде не заметно красных пятен.

Значит, ведьму можно убить так же, как и простого человека.

Торин дрожащими руками обшарил одежду Ночной Всадницы, состоявшую из тёмно-синих шаровар, перевязанных у щиколоток ленточками, короткой, тоже синей, рубахи и чёрного плаща с капюшоном. Ничего не найдя, конунг встал и тихо произнёс:

— Может быть… Ну, в общем, похоронить бы надо.

Монах хотел было согласиться с Торином — нельзя оставлять тело без погребения, даже если это тело врага, но тут случилось нечто пугающее и необъяснимое.

Поднявшееся солнце выглянуло из-за недалёкого скалистого гребня, и яркий луч осветил место гибели ведьмы, ударив ей в лицо.

Монах отступил, и за ним отошли назад все остальные. Тело Ночной Всадницы задымилось, белая кожа женщины начала темнеть, пошла пятнами, лицо сморщилось, завораживающая красота сменилась мерзостью гниения. Продолжалось это немногие мгновения, обнажившийся череп тоже разрушался, превращаясь в легкую серую пыль, уносимую утренним ветерком. Вскоре у ног людей лежала одна пустая одежда. Труп Ночной Всадницы исчез…

— Пойдём-ка отсюда, отец Целестин, — потянула монаха за руку Сигню.

В последний момент Видгнир заметил что-то, блеснувшее в траве там, где лежала сжатая в кулак рука Ночной Всадницы. Он нагнулся и поднял золотой амулет на кожаном шнурке, сделанный в виде маленького, свернувшегося в круг и держащего хвост в зубах дракона. В центре амулета тускло блестел тёмный полированный камень с золотистыми вкраплениями.

— Брось ты эту штуку, — посоветовал монах, когда Видгнир передал ему амулет посмотреть. — Ещё врагов наведёт.

— Не брошу, — ответил Видгнир. — Глядишь, и пригодится. А нет — так будет Гунтеру память об удачном выстреле.

Германец весь извёлся, поджидая товарищей. На рассказ о ведьме и убитом крылатом волке он почти никак не отреагировал, сказав только:

— Эх, надо было мне на красотку эту хоть одним глазком глянуть. Недаром Локи с их предводительницей связался, как видно…

— Хочешь, чтобы ещё один Фенрир на свет появился? — поддел его Торин. — Не думаю, что у тебя получится эдакое чудо выродить, пусть даже и с ведьмой!

Гунтер только плечом повёл.

Роса уже начала подсыхать, когда отряд, оставив за спиной две гигантские красные скалы, взметнувшиеся над лесами Междумирья, подобно острым копейным наконечникам, ушёл к юго-западу. Начался первый день долгого похода по землям Мира между Мирами.

По ту сторону Двери это был четвёртый день июня 851 года от Рождения Христова.

 

Глава 12

В ЛЕСАХ ТРИРЕЧЬЯ

«…И в тот же миг стрела настигла и деву сию, равно как и зверя ея. Понеже душа ведмина во грехе вечном пребывала, то и чресла ея, и члены все рассыпались и ветром развеяны были, ибо сказано в Писании: „Сии возненавидят блудницу, и разорят её, и обнажат, и плоть её съедят, и сожгут её в огне“. Засим же, ведомые рукой Божией, прошли мы сквозь леса и минули за день три полных лиги и ещё половину, никого более на пути не видя и не встречая, кроме птиц да зверей лесных».

Отец Целестин подозревал, что «рука Божия» вряд ли направляла отряд в течение последнего дня — прошли не столь уж большое расстояние, следуя скорее наугад да плутая в дремучих дебрях. Однако внести упоминание о Господней деснице в путевой дневник счёл необходимым. Обратного ведь тоже не докажешь. В остальном же его хроника чётко отразила все события первого дня. Ехали до вечера, с двумя краткими остановками, не заметив нигде следов того, что в этих лесах живут люди. Не нашлось ни единого срубленного дерева, через редкие лесные речки приходилось перебираться вброд, не встретив возле берегов ни души. Монах этому отчасти радовался — спокойнее на душе было. Неизвестно, чего ожидать от здешних племён. А ну как и они дикари да людоеды, подобные живущим на западных берегах Атлантики?

Жизнь в лесах, однако, кипела. Отец Целестин поражался тому, что в Междумирье живут совершенно такие же звери и птицы, как в Мидгарде. Видели несколько раз громадных чёрно-бурых медведей, после полудня прямо под носом Гунтера выскочил волк — самый обычный, серый, с седыми подпалинами на боках. Раз спугнули табунок оленей, возглавляемый красавцем самцом, рога которого послужили бы украшением стен дворца самого Карла Великого.

Видгнир заявил, что вечером хочет поесть чего-нибудь поприличнее сушёной рыбы, и, вытащив самострел, держал его постоянно заряженным, заставляя святого отца вздрагивать при каждом щелчке тетивы. Зато, когда встали на ночёвку, монах получил вознаграждение в виде заячьего жаркого — Видгнир подстрелил пятерых длинноухих лесных обитателей, решив проблему с продовольствием на ближайшие два дня…

Отец Целестин снял со вбитых у огня колышков накидку и, ощупав её, остался доволен: высохла. Будет теперь чем укрыться ночью. А Торин упирался, говорил, что костёр жечь небезопасно — огонь и дым, мол, сразу привлекут к себе внимание. Монах и все остальные в ответ на слова конунга подняли бурю протестов, и конунг под натиском четырёх голодных и невыспавшихся людей отступил. А кроме того, однообразная еда ему надоела не меньше, чем отцу Целестину.

— Разводите, но если ночью случится что, в том ваша вина будет, — уступил наконец Торин.

Остановились ещё засветло, опять же по просьбе монаха, который из седла валился от усталости. Место для ночёвки выбрали отменное — у небольшой речки, берега коей заросли ольхой настолько густо, что с противоположного берега рассмотреть происходящее на стоянке было бы просто невозможно.

— Интересно, сколько же дней пути до Сокрытых Гор? — вслух размышлял Торин, восседая на кочке возле огня. — Локи так про это ничего и не сказал.

— Времени у нас много, — отозвался Видгнир. — Через Врата прошли, теперь до Имирбьёрга добраться надо.

— Таки решили идти вкруговую? — спросил отец Целестин.

— А у тебя есть желание заглянуть в Железный Лес? Не спорю, ведьмы, конечно, красавицы писаные, но думается мне, что гостей они не очень жалуют. Будем двигаться, как Лофт указал.

Торин сбросил сапоги, встал и, кликнув Гунтера, отправился к реке — лошадей напоить. Коню, на котором раньше ехал Локи, досталась ныне вся поклажа, и конунг весь день вёл его, привязав верёвку к узде. Отец Целестин же в который раз дивился покладистости и выносливости неказистых лохматых лошадок — они и после полного дня хода ничуть не выглядели усталыми. Да, хоть одно доброе дело даны совершили, приведя их с собой к стенам Вадхейма.

Синир зевал и почёсывался, лениво вытянувшись у ног Сигню. Девушка старательно заделывала прорехи на старой рясе отца Целестина. Монах, рассмотрев оставленный когтем Вендихо след, пришёл в ужас, представив, что было бы, вонзись коготь в тело. Гунтер тоже хорош — один из рукавов висел на лоскутке, после того как германец вцепился в плечо святого отца.

— А люди здесь живут? — неожиданно спросила Сигню, не отрываясь от работы.

— Где «здесь»? — не понял монах, но тут же сообразил, что она имеет в виду. — Это в Междумирье-то? Локи говорил, что живут, и даже много. А Один сказал, будто тут ещё больше всяческих духов и тварей, наделённых речью и разумом, но на людей не слишком похожих.

— Каких? Помнишь, ты читал нам, что в Греции были полулюди-полулошади и люди с козлиными ногами? Хотела бы я на них посмотреть!

— Кентавров и сатиров никогда не существовало! — строго сказал монах. — Их выдумали, когда греческие земли ещё не знали Истинной Веры, а люди поклонялись идолам!

— Про Одина ты так же говорил, — легкомысленно заметила Сигню, и была совершенно права. Монах вздохнул и замолчал.

«Конечно, кентавров и прочих нелюдей мы тут вряд ли встретим, а вот что делать, если к людям выйдем? Наречий здешних никто не знает, обычаи и верования местные тоже неизвестны. И дорогу-то не спросить никак будет. Да и не верю я, что иные существа, кроме людей, разговаривать могут. Не верю, хоть лопни!» — подумал отец Целестин и тут же вспомнил ётунов, Вендихо и китов Ньёрда. А Мунин, ворон Одина? А Гендуль, которая в лебедя перевоплощалась? Тут во что угодно уверуешь, даже в кентавров, будь они неладны!

Возможность уверовать появилась тотчас. За зарослями, в стороне, куда Торин с Гунтером повели поить и купать лошадей, раздались крики, плеск воды и тоненький, почти поросячий визг. Отец Целестин с Сигню вскочили на ноги, не зная, что делать, а Видгнир, обнажив меч, с треском вломился в кусты, поспешая на помощь дяде и германцу. Холодея, монах ждал того, что сейчас зазвенит сталь, и уже видел несметную орду дикарей, навалившихся на конунга возле реки. Вытащив кинжал, он прижался спиной к дереву, ожидая нападения, но дикари так и не появились, а вместо них из кустов вылез голый по пояс и совершенно мокрый Гунтер, с улыбкой неся на вытянутой руке создание, отдалённо напоминавшее крупную жабу. Торин и Видгнир привели лошадей следом за ним и тоже ухмылялись и переглядывались.

— Гляди, что поймал! — Гунтер сунул отцу Целестину под нос слабо трепыхавшееся тельце. Монах так и сел.

По-первости существо, крепко удерживаемое германцем за шкирку, действительно казалось похожим на помесь жабы с обезьяной, а присмотревшись, монах понял, что оно, как и крылатые чёрные волки, доселе в цивилизованном Мидгарде никогда видано не было. Строение тела походило на человеческое — две руки, две ноги и голова с огромными черно-золотыми глазищами. На этом сходство и заканчивалось. Ростом существо не вышло — от силы два локтя от пяток до голой макушки. Бугристая, в бородавках и наростах, зелено-бурая кожа напоминала лягушачью, тонкие пальцы на руках заканчивались острыми изогнутыми жёлтыми коготками. Никаких признаков волос на коже не было, морщинистые веки прикрывали жалобно глядящие выпуклые глаза. И на ногах, и на руках между пальцами протянулась тонкая, почти прозрачная, перепонка, а сзади свисал коротенький мясистый хвостик.

— Это что? — недоуменно спросил монах, переведя взгляд на Гунтера.

— Сидел в траве у берега и следил за нами. — Германец тряхнул существо, и оно тихонько пискнуло. — Соглядатай Нидхёгга небось. Я его приметил, кинулся ловить, а он в воду сиганул. Едва поймал. Кусается, подлец.

Гунтер показал левую руку, на которой явственно проступали следы маленьких, но весьма острых зубов.

— И что нам с ним делать? — снова задал вопрос отец Целестин. — Не убивать же бессловесную тварь…

Тварь показала, что она вовсе и не бессловесна. Не успел монах закончить, как она несколько раз дёрнулась и быстро-быстро заговорила писклявым голоском. Естественно, никто не понял ни единого слова, но отец Целестин ясно различил, что существо не просто издаёт бессмысленные звуки, а именно говорит. Говорит на каком-то своём наречии.

— Устал я его держать! — сказал Гунтер и левой рукой выхватил у монаха кинжал. — Ну что, прирезать?

— Ещё чего! — сразу воспротивился отец Целестин, отбирая нож. Вслед за ним за несуразное создание вступились и Видгнир с Сигню. Тогда Гунтер попросил принести верёвку и, обвязав своего пленника за шею, прикрутил второй конец шнура к дереву. Существо отбежало подальше от людей, насколько позволяла привязь, и спряталось в траве, почти слившись с ней. Только глазищи сверкали, отражая свет костра. Синир, поборов робость, подошёл к твари, обнюхал её и сразу же получил затрещину в ответ на подобную наглость. Некоторое время они шипели друг на друга, как две змеи, а затем кот, решив не связываться с эдаким чучелом, гордо развернулся и направился к Сигню.

— Наверное, есть хочет, — задумчиво сказала она. — Отец Целестин, как ты думаешь, я могу дать ему рыбу?

— Живёт он, скорее всего, в воде, значит, я полагаю, рыбу ест. Только смотри, чтобы он тебя не укусил…

Сигню положила вяленую рыбину в пределах досягаемости существа, но оно не обратило на неё никакого внимания, продолжая меланхолично покачиваться вперёд-назад. Только когда Сигню отошла в сторону, пленник осторожно подобрался к еде, обнюхал, схватил в руку и сразу утащил в траву. Чуть погодя донёсся возмущённый крик, и Торин едва увернулся от брошенной рыбьей тушки.

— Не нравится, — вздохнула Сигню.

— Тогда пусть голодный сидит, — заявил Торин. — А кидаться было вовсе не обязательно. Неужто придётся эту жабу с собой тащить?

— Увидим, — сказал отец Целестин и подозвал Сигню, чтобы она помогла ему привести себя в порядок. Пусть и в ином мире, но бенедиктинский монах обязан выглядеть всегда пристойно, не роняя непотребным видом чести ордена. Вынув малюсенький острейший ножик, отец Целестин вручил его Сигню и терпеливо сидел, читая молитвы, пока она выбривала ему тонзуру и скребла щёки и подбородок.

Когда стемнело, Торин вбил вокруг костра четыре рогатины, повесив на положенные на них ветки запасные плащи — чтобы кто недобрый огонь не углядел.

На сей раз сторожить первую половину ночи вызвался Гунтер.

— Хорошо привязал? — Торин кивнул в сторону, где сидела пойманная тварь. — Не сбежит за ночь?

— Такие узлы разве что бог из Асгарда развязать может! — хвастливо сказал германец. — Я с этого урода глаз не спущу!

После восхода луны Гунтер разбудил Видгнира и сам улёгся спать, а под утро на стражу встал конунг. Отца Целестина и Сигню решили не трогать. От реки уже начал подниматься туман, в траве гасли огоньки светляков, когда Торин, одолев желание заснуть, взял топор и, срубив несколько веток посуше, бросил их в костёр. Где-то далеко в лесу переливались соловьиные трели, иногда подавал голос филин, а пару раз над стоянкой пронеслись тени летучих мышей. На самом рассвете Синир вылез из-под плаща, которым укрывалась Сигню, и пружинистой походкой подошёл к конунгу.

— Не спится? — спросил Торин кота, но тот, не обратив на человека никакого внимания, задрал голову к небу и мяукнул. Торин посмотрел вверх… да так и остался сидеть, приоткрыв рот, пусть и видел один раз такое чудо.

Трепыхая маленькими крылышками, к костру спускался тёмно-рыжий конь — небольшой и кривоногий. Аккуратно приземлившись на все четыре копыта, он искоса посмотрел на ошарашенного конунга, чуть топнул передней ногой и стал быстро менять облик.

— Привет! — хриплым шёпотом сказал Локи, когда превращение закончилось. Бог поднялся с четверенек на ноги и отряхнулся. — Не ждал?

— Ты откуда свалился, Лофт? — Торин потёр глаза, будто удостоверяясь в истинности появления Локи.

— Не свалился, а прилетел, — поправил тот. — Еле отыскал вас. Через Врата удалось пройти только сегодня ночью. Вот что, сейчас давай ложись. Все вопросы утром. Я сам посторожу.

Торин хотел было воспротивиться приказу Локи, но бог замахал руками и без лишних разговоров отправил конунга спать. А сам, стащив на землю один из закрывавших костёр плащей, устроился на нём, вцепившись в остатки зайчатины, как изголодавшийся волк.

Отец Целестин, первым проснувшийся от несносного комариного писка над ухом, спросонья не разобрал что к чему и, решив, что в лагерь пробрался чужой, огласил утренний лес истошным криком, заставившим остальных вскочить, хватаясь за оружие. Гунтер, тоже не признавший Локи, выхватил метательный нож, и, будь Лофт обычным человеком, рукоятка тяжёлого клинка торчала бы из его груди. Невидимым глазу движением руки Локи перехватил нож прямо в воздухе, бросил на землю и выразительно покрутил пальцем у виска.

— Ополоумели совсем? Мало мне Вендихо с его прихвостнями, так и вы туда же? Никакой благодарности у вас, смертных…

Торин бросил испепеляющий взгляд на понурившегося монаха.

— Ты бы смотрел вначале, а потом орал!..

Уже за завтраком Локи описал свои приключения возле Врат Меж Мирами. Вендихо оказался крепким орешком — силой Дух Лесов не уступал богам Асгарда, и Локи смог противостоять только духам из его свиты, отгоняя их подальше от щели между скалами. Духи те вполне могли обездвижить людей, но Лофт, по его словам, не подпускал их к Вратам, пока Торин со товарищи не ушли в Междумирье.

— А Вендихо? — спросил отец Целестин. — Он же мог схватить нас!

— Он не любит сбрасывать или менять свой облик, — пояснил Локи. — А в той телесной форме, которую он постоянно носит, в расселину ему не пролезть — большой больно. Я подумал, что у вас хватит ума отойти подальше от входа в щель. Пока я духов поменьше гонял, время было упущено, и пришлось ждать ещё сутки, чтобы войти во Врата. Потом, считай, полная ночь, чтобы вас найти… Ну теперь рассказывайте, что с вами приключилось.

Перебивая и дополняя друг друга, Торин с отцом Целестином поведали о бегстве из Мидгарда и убийстве Ночной Всадницы в первую же ночь.

— Скверно, — сказал Локи, выслушав. — Не может быть, чтобы ведьма в одиночку сторожила. Наверно, ещё кто-нибудь у Врат сидел, да вы не приметили.

— Вчера соглядатая поймали! — вмешался Гунтер, быстро притащив к костру маленького уродца, выглядевшего совершенно несчастным.

— Этого, что ли? — удивлённо подняв брови, переспросил Локи и громко рассмеялся. Хохотал он долго, до слез.

— Батюшки, да это же… — Речь прервали судорожные всхлипывания. — Да он же мухи не обидит, а вы… ха-ха… а вы беднягу за слугу Чёрного Дракона приняли! Ну, ребята, вы даёте!

Успокоившись, Локи забрал у Гунтера жалкое создание, освободив от верёвок. Существо сразу прижалось к нему, жалобно попискивая.

— Это речной тролль, — объяснил Локи. — Выродившаяся порода троллей. Мирные и безобидные создания, не приносящие никому зла. Тут неподалёку, наверное, его деревня.

Локи погладил тролля по голове и сам что-то зачирикал на его языке. Тролль ответил длинной и, судя по тону, возмущённой речью.

— Он говорит, что вчера отправился на охоту, а вот он, — Лофт ткнул пальцем в Гунтера, — напал без всякого повода, связал, а потом едва не заставил есть какую-то отраву, пахнущую рыбой.

— Какую отраву?! — вскипел Гунтер. — И при чём тут я? Сигню просто хотела накормить это… этого… ну тролля, в общем, вяленой рыбой, и всё!

— Они не знают такой пищи, — сказал Локи. — Всё едят сырым. А вот нам следует сегодня навестить его деревню. Речные тролли очень наблюдательны и видят многое. Собирайтесь. — И он снова завёл разговор с существом, раздирая уши людей немелодичным писком и поскрипываниями.

Судя по словам Локи, тролль согласился показать отряду дорогу к селению, располагавшемуся выше по течению. Когда все забрались в сёдла, бог усадил уродца к себе на лошадь и, обернувшись, сказал:

— Вдоль берега надо идти, до запруды. Не думаю, что это очень далеко.

По пути Локи рассказывал любопытному монаху о житье-бытье речных троллей. В Междумирье этот народец жил практически везде, где протекали реки. Селились тролли отдельными деревнями, в каждой обитал один род под управлением вождя. Жизнь их была проста — речные тролли строили, подобно бобрам, небольшие плотины, в которых устраивали себе жилища. Огня и инструментов они не знали, пищей служили рыба и всё, что можно собрать в лесу у берега — грибы, ягоды да орехи. Существа хрупкие и нежные, водяные малютки никогда и ни с кем не враждовали, но к западу от Небесных Гор им приходилось туго — люди и дверги-карлики не жаловали речных троллей, считая их племенем вредным и ненужным.

— И впрямь ошибка природы, — заметил монах, глядя на сидящую впереди Локи маленькую тварь, которая, хлопая веками, с интересом рассматривала утренний лес. Надо полагать, тролль впервые в жизни ехал на лошади, получая от этого приключения несказанное удовольствие.

— Не скажи, — отозвался Лофт. — Их предками были настоящие горные тролли, переселившиеся в леса, когда в горах завелись во множестве драконы. За несколько тысяч лет они превратились из беспощадных громил в мирное и незлобивое племя, не потеряв, однако, ни дарованного природой ума, ни смекалки. Между прочим, речные тролли хотя и живут в землях Чёрного Дракона, не служат Нидхёггу, а он считает их тупыми и глупыми.

— А разве это не так?

— Не так! Вот чего-чего, а ума у них поболее, чем у иных людей. Между собой и с иными племенами тролли не воюют, живут незаметно, стараясь других не беспокоить. Лишь бы их никто не трогал. Я, когда по Междумирью раньше путешествовал, свёл знакомство со многими их семействами. Ведьм из Железного Леса они ненавидят люто — Нидхёгг позволил Ночным Всадницам брать речных троллей в рабство, и они вылавливают малышей целыми семьями. Настоящую охоту на них устроили. Давным-давно по берегам Болотной реки троллей видимо-невидимо обитало, а сейчас и одной деревни не найдёшь.

— Зачем же ведьмам такие рабы? — удивился отец Целестин. — Какой толк с этих лягушат?

— Рыбу ведьмам ловят, травы да грибы собирают. В золотоносных реках, что с Небесных Гор текут, золотой песок моют. Твари они безропотные и безотказные. Более идеальных слуг во всем Междумирье не найдёшь. Только они ведьмам из страха служат, а в рабстве умирают быстро. Ныне речные тролли от подножий гор далеко в леса ушли, в спокойные места. Но видеть и знать всё, что в мире происходит, не перестали. Если на нас началась охота, то они должны были приметить что-нибудь необычное.

Река свернула к западу, и сразу за её изгибом показалась плотина, сооружённая из веток и брёвен. Монах недоумевал, как могли выстроить столь крупную запруду слабые и невысокие создания, а тем более — как умудрились повалить несколько десятков толстых древесных стволов, которые перегораживали водяной поток. За плотиной вода поднималась на высоту трёх-четырёх локтей, подтапливая часть низкого берега. По самой плотине можно было перейти, как по мосту, на другой берег — ширина её составляла не меньше четырёх шагов. Кое-где виднелись чёрные отверстия, из которых выглядывали рожицы речных троллей, с интересом взиравших на появившихся из леса всадников. Некоторые тролли сразу нырнули в воду, видимо испугавшись, но большинство осталось сидеть возле запруды, не пытаясь убежать.

Пойманный Гунтером тролль с верещанием соскользнул с лошади и, шлепая по траве широкими ступнями, побежал к плотине. Локи слез с коня и, подозвав Торина и остальных, подошёл к самому берегу. Некоторое время ничего не происходило — только от деревни доносилось многоголосое попискивание. Люди встали на берегу, ожидая дальнейшего.

— Ты думаешь, их… э-э… конунг выйдет к нам? — обратился Видгнир к присевшему на корточки Локи. Тот указал на внезапно заколыхавшуюся прибрежную осоку и широко улыбнулся, увидев появившуюся из травы процессию.

Возглавляло шествие толстое, заросшее огромными бородавками создание, оказавшееся тролльшей — над шарообразным животом мешками нависали бугристые груди. Следом за повелительницей, выступавшей с достоинством, коему позавидовал бы сам святейший папа Лев Четвёртый, переваливались четыре тролля поменьше. В лапах они держали громадные листья папоротника, укрывая хозяйку от солнца. Позади них топали ещё с десяток буроватых существ, ведя на сплетённых из жёсткой травы поводках небольших суетливых выдр. Затем на берег высыпали оставшиеся обитатели деревни речных троллей — по мнению отца Целестина, их число превышало полторы сотни.

— Это конунг?! — Гунтер с явным отвращением разглядывал подошедшую к Локи тролльшу. — В таком случае я — словин.

— Помолчи, пожалуйста, — сердито сказал Локи. — Надо полагать, что в этом роду главенствуют женщины. Сейчас разберёмся…

Дородная повелительница заговорила первой. Вадхеймцы, стараясь не улыбаться, выслушали длинную речь, а потом тролльша обернулась, взмахнула рукой и коротко пискнула. Из толпы уродцев вышел старый знакомый Гунтера, приблизился к царственной даме и присел перед ней, опираясь руками о землю.

— Она требует возмещения своему подданному за убытки и поношения от Гунтера, — давясь от смеха, перевёл Локи. — Гунтер, подари ему что-нибудь. И ей тоже.

— Да не пошли бы они!.. — возмутился германец. — Что я им подарю?

— Может быть, это? — Торин развязал висевший у пояса мешочек, вытащив из него две серебряные арабские монетки, взятые когда-то на мавританском корабле у берегов Иберии.

Гунтер состроил зверскую рожу, но взял кругляшки из рук конунга, сунув один тролльше, а другой неправедно обиженному. После уплаты вергельда мир был восстановлен, и оставшаяся довольной властительница снова пискнула, обращаясь к своим слугам. Трое троллей принесли на листах лопуха рыбу, положив её к ногам Локи.

— Это дар вождя рода, — пояснил тот, передавая Видгниру жирных лососей. — Бери, на ужин пригодится.

Потом Лофт снова присел рядом с тролльшей и завёл с ней долгий разговор. Остальные жители деревни, осмелев, окружили отца Целестина и его друзей, что-то шумно обсуждая. Гунтер еле сдерживался от искушения пинками расшвырять обступивших его уродцев, чьи длинные тонкие пальцы дёргали его за одежду, пытались оторвать колечки от выступавшей из-под кожаного чехла кольчуги и ощупывали оружие. Несколько троллят — всего-то с две ладони ростом — оседлали брыкающегося и шипящего Синира, явно пытаясь заставить кота покатать их. Только после того как он оцарапал маленького негодяя, вцепившегося в хвост, малыши отстали, а Сигню подумала, что, видимо, придётся платить виру за повреждения, нанесённые котом жалобно плачущему троллёнку. Нагнувшись, она пошлепала его по спинке — дети речных троллей выглядели красивее родителей, не будучи настолько бородавчатыми, — и подарила старый кожаный шнурок, оторвавшийся от безрукавки. Дитя вцепилось в подарок и, забыв о царапине, убежало в сторону плотины, радостно повизгивая. К лошадям тролли подходить побаивались — уж больно они большие.

— Интересно, для чего им выдры? — спросил у отца Целестина Видгнир, наблюдавший за приближёнными главы рода, вокруг коих, запутывая хозяев в длинных верёвках, бегали коричневые остроносые зверьки.

— Не знаю. Может, дело связано с религией? — предположил отец Целестин, и оказался прав. Потом Локи объяснил, что все речные тролли Междумирья почитают выдру священным животным, называя её Повелительницей Рек. Ещё Локи сказал, что это верование не лишено оснований — якобы некий дух, ушедший в незапамятные времена из Мидгарда в Мир Между Мирами, принял облик выдры огромных размеров и живёт ныне где-то на востоке, в Стране Озёр. Сам Локи его никогда не видел, но речные тролли в один голос утверждают, что легенда истинна и Повелительница Рек оказывает их племени всяческое покровительство.

Отец Целестин тогда подумал про огромное поле деятельности для христианских миссионеров, если проход в Междумирье будет им открыт. Единственно, он никак не мог представить себе речных троллей участвующими в святой мессе или принимающими причастие из рук преподобного отца… Тоже тролля…

Локи наконец закончил любезничать с бородавчатой тролльдоттир и подошёл к Торину.

— Всё, что нужно, я узнал. Наше положение несколько хуже, чем я думал. Надо быстро уходить на юг и пробираться по предгорьям к западу. На-конь, конунг!

Последний раз, обернувшись, отец Целестин увидел стайку маленьких водяных жителей, окруживших свою королеву. Речные тролли наперебой щебетали, помахивая перепончатыми ладошками исчезающим в лесном полумраке людям. Скоро плотина с обитателями речной деревни скрылась из виду, оставшись далеко позади.

— Что значит «наше положение хуже»? — Торин нагнал вырвавшегося вперёд Локи и поехал вровень с ним. — Что дурного наговорила та жаба?

— Зря ты её так называешь, конунг. Кабы не её предостережения, сегодня к вечеру мы уже предстали бы перед Чёрным Драконом. На том берегу реки с позапрошлой ночи стали появляться ведьмы и их присные — лесные демоны и горные тролли. Их видели несколько раз. Ума не приложу, как они вас не заметили ещё вчера!

— А кто такие лесные демоны? — спросил Видгнир, низко пригибаясь к гриве лошади и стараясь защитить лицо от ударов ветками.

— Лесные демоны? Я полагаю, что они ведут род от великанов инея, покинувших Мидгард много сотен лет назад. У вас должны были сохраниться предания о них…

— Верно! — перебил отец Целестин. — В «Песне о Харбарде», что я когда-то записал, упоминаются великаны Сваранг и Фьялар. Но они жили во льдах, далеко на севере!

— Видимо, приспособились к лесам, — сказал Локи. — Я встречал пару раз лесных демонов — в Междумирье их называют турсами, тогда как снежных великанов называли хримтурсами. Они не столь опасны, как огненные ётуны, но один турс может победить десяток лучших воинов из племени людей… Кстати, область, по которой мы идём, называется Триречье. Между Вратами и горами Химинбьёрг протекают три реки. Мы находимся на берегу самой восточной из них. Все реки стекают с Сокрытых Гор и несут воды на север — к Ледяному Океану и Стране Озёр. Так вот, турсы живут между Огненными Болотами и третьей рекой, носящей название Турс-Элв. То, что они забрели так далеко на восток, наводит на нехорошие мысли. Добавим к этому ведьм, а также горных троллей, и становится ясно одно — Нидхёгг уже знает, что потомок линии королей Аталгарда вошёл во Врата, ступив в земли Мира Между Мирами. Как я и предсказывал, охота за нами началась.

— И что теперь делать? — испуганно спросил отец Целестин. Ему уже за любым кустом виднелись самые разные чудища, одно отвратительней другого.

— Не думаю, что Чёрный Дракон дал приказ убить нас, — ответил Локи. — Конунг и его наследник нужны Нидхёггу живыми. Будем держаться прежнего решения и пойдём в обход Имирбьёрга. Тем более что в Триречье живут не одни враги — речные тролли всегда помогут нам, а за Небесными Горами можно не опасаться нападения. Тамошние края не под властью Нидхёгга. Главное — миновать Болотную реку и добраться до перевала Глер.

Три дня отряд шёл по лесам, держась русла реки. Локи, принявший на себя обязанности командира и проводника, нещадно гнал вперёд своих попутчиков, не позволяя долго отдыхать даже на редких привалах. Пару раз на пути встретились деревни речных троллей — малыши были очень напуганы происходящим в последнее время. Локи переводил спутникам их рассказы о ведьмах на крылатых волках, что кружили над плотинами, кого-то высматривая; об огромных мохнатых чудовищах, иногда появлявшихся на западном берегу реки, и даже о пролетавшем однажды драконе. Выяснилось, что это был обычный зелёный дракон, даже не из крупных, но речные тролли всякий раз старались выпроводить пришлецов из деревни поскорее.

Отряду удивительно везло — за всё время на пути ни разу не появился враг. Лишь однажды Локи сделал знак остановиться и прижал палец к губам. Стараясь даже не шевелиться, отец Целестин напряжённо вслушивался в шум леса и наконец разобрал невдалеке хруст веток, а затем хлопанье крыльев. Где-то справа в воздухе мелькнула крылатая тень.

— По-моему, это была ведьма, — сказал Локи, когда шум крыльев стих. — Мы отошли уже далеко на юг, но нас ищут и здесь. Значит, Нидхёгг подозревает, что мы можем обойти Триречье и Огненные Болота с юга. Придётся удвоить осторожность.

Монах не уставал удивляться выносливости маленького бога. Локи, прекрасно видя, как люди выматываются за день пути, беспрестанно вызывался на ночную стражу, а с утра выглядел бодрым и сильным, в отличие от остальных, с трудом поднимавшихся на ноги. Кроме того, питание — вторая по важности для отца Целестина вещь после молитв — оставляло желать лучшего. Употребляли старые запасы, взятые ещё на «Звезде Запада», ибо Локи категорически запретил жечь костры. Ночевали обычно в самых глухих, непролазных зарослях, замотав морды и копыта лошадей тряпками, чтобы не выдали храпом или стуком копыт. Новый день ни в чем не отличался от предыдущего. Густой лес с редкими прогалинами, которые приходилось обходить стороной, чтобы не появляться на открытом всем взорам месте, опротивел отцу Целестину не меньше, чем сушёная рыба.

Утром четвёртого дня показалась ещё одна деревня речных троллей. Между деревьями мелькнула синь реки, разделенная тёмной плотиной, и Локи, приостановив коня, прислушался.

— Странно, — пробормотал он. — Очень странно.

Он слез с лошади, приказав всем стоять на месте, взял с собой Видгнира и скрылся в ореховых кустах прибрежья вместе с ним. Что не понравилось богу — пока осталось неясным.

Некоторое время отец Целестин гадал, что же стало причиной неожиданной остановки. Внезапно его осенило: абсолютная, мёртвая тишина, царившая возле запруды. Обычно речные тролли вели себя шумно — плескались в воде, верещали и повизгивали на все лады, переговариваясь между собою. А тут тихо, словно деревня вымерла или брошена.

— Торин! — позвал вполголоса монах конунга. — Торин, тебе не кажется, что происходит нечто неладное? Почему речные тролли молчат?

— Локи и Видгнир придут…

…Турсы не зря прозывались лесными демонами. Даже вечно настороженный и внимательный Локи не смог углядеть того, что на ветвях столетнего дуба, возле коего остановился отряд, укрылись несколько турсов, в буквальном смысле свалившихся на головы Торина, Гунтера и отца Целестина вместе с Сигню.

Конунг вылетел из седла, после того как лесной демон, зацепившийся передними лапами за толстенный сук, ударил его в грудь ногами. Ещё двое налетели на Сигню, сразу же сбросив её с коня и прижав к траве. Отец Целестин сумел избежать удара только оттого, что его лошадка, испугавшись, отпрыгнула в сторону, однако удержаться в седле монах не смог, мешком рухнув в кучу прошлогодней травы.

Гунтеру повезло больше. Он успел увернуться от удара дубиной, выхватил свои топоры, сразу зарубил прыгнувшего на него турса и бросился выручать Сигню. Монах же, очухавшись от удара о землю, поднял голову и широко раскрытыми глазами вперился в стоявшего над ним лесного демона.

Турс был высок — сказывалось родство с великанами инея, но его тело удивляло несоразмерностью. Очень длинные и тонкие ноги вырастали из узкогрудого туловища, покрытого седой, с мерзкими зелёными пятнами шерстью. Руки были длинные, что делало лесного демона похожим на паука. Голова с удивительно низким и покатым лбом вырастала сразу из плечей — никакой шеи у турса не наблюдалось, а из глубоко запавших глазниц мерцали тёмные, с вертикальным зрачком, глаза. Не нагибаясь, лесной демон протянул руки к отцу Целестину, неспособному от страха и неожиданности даже шевельнуться, схватил его за плечи и, приподняв верхнюю губу, показал набор ровных острых зубов.

Будь турс посмышлёнее, он ухватил бы монаха за руки, но сейчас, держа его за плечи, лесной демон оставил отцу Целестину полную свободу действий. Сам не понимая, что делает, монах выхватил кинжал, и, не успел турс опомниться, как остриё полоснуло его по животу, в том месте, где оканчивается грудина. Рана, а вернее, царапина была вовсе не смертельна — нож рассёк только кожу под длинной шерстью, но демон оттолкнул монаха, схватившись за живот, что позволило отцу Целестину, зажмурившись и отвернувшись, сделать ещё один выпад. И сейчас турс не успел защититься — клинок вошёл в его брюхо по рукоять, и мохнатое тело повалилось прямо на святого отца, подмяв его под себя. Монах с отвращением сбросил накрывшие его длинные лапы, отполз подальше и только тогда, крепко сжимая окровавленный кинжал, встал на ноги. Он увидел, как один из лесных демонов катается по траве, пытаясь отодрать от морды намертво вцепившегося в неё Синирa. Кот показал себя отличным бойцом — когда на Гунтера навалились сразу три оставшихся турса, вдобавок вооруженных крепкими длинными жердями, Синир белой стрелой взлетел в воздух, как и все атакующие коты, целя когтями в глаза. Сигню, слегка оглушённая при падении, лежала за спиной германца, вращавшего в воздухе перед собой грозные боевые топоры и не дававшего демонам подойти близко. Торин, держась за грудь, кашлял, сидя на траве и мотая головой.

Произошло всё это за какие-то краткие мгновения, оставившие в памяти отца Целестина лишь отрывочные следы. Едва он решил совершить смелый поступок и напасть на одного из осаждающих германца турсов со спины, как дважды тренькнула тетива самострела и правый великан рухнул со стрелой в затылке. Второго порешил Гунтер, сделав неотразимый финт топором и раскроив лесному демону грудь от плеча до живота. Воевавший с котом великан уже лежал неподвижно, получив стрелу в бок, — Видгнир, как обычно, не промахнулся. Все было кончено. Пять лесных демонов оказались поверженными.

— Неплохо справились, — услышал отец Целестин голос Локи. — Турсы оправдали репутацию непроходимых тупиц. Прячутся они прекрасно, но драться совсем не умеют. Надеюсь, из вас никто серьёзно не пострадал?

Торин сплюнул кровью — от переломанных ребер его спасло то, что удар пришёлся немного вскользь. Конунг несколько раз глубоко вздохнул и, опираясь на руку Видгнира, встал. Отец Целестин подбежал к Сигню, ещё лежавшей под деревом, но сразу понял, что с ней всё в порядке. Сигню открыла глаза и, потирая лоб, села, с недоверием глядя на мёртвых турсов.

— Они… Их ведь всех убили?

— Всех, всех до единого, — подтвердил отец Целестин, гладя девушку по голове. — Не бойся.

— Давайте-ка убираться отсюда, — предложил Локи. — Меня удивляет, что турсов было всего пятеро. Деревня речных троллей разрушена, а сами они либо перебиты, либо разбежались. Побывало здесь лесных демонов не меньше двух-трех десятков. А возле самой деревни мы нашли следы крылатых волков.

Локи и Гунтер с Видгниром отправились ловить разбежавшихся лошадей, отец Целестин же осмотрел бледного, постоянно держащегося за грудь конунга. Торину пришлось хуже всех — горлом шла кровь, было не прокашляться и больно дышать. Монах решил, что в таком состоянии Торин ехать дальше не может, и сказал об этом появившемуся из-за деревьев Локи.

— Сам-то ты что думаешь? — Локи, озабоченно теребя бородку, присел рядом с конунгом. Две лошади, которых он привел, топтались рядом, чуть пофыркивая.

— Я в порядке, — через силу прохрипел конунг. — Если надо ехать — поехали.

Отец Целестин выругался сквозь зубы. Торину сейчас день отлежаться надо, а не в седло садиться! К вечеру его настолько от езды верхом растрясет, что завтра он на ноги-то встать не сможет. О том, что будет, если кровь не остановится, вообще лучше не думать. Монах видел людей, которые сходили в могилу меньше чем за сутки от кровотечений из горла. И помочь им не могли самые искусные лекари.

— Ну как знаешь, — развёл руками Локи. — Станет совсем худо — скажи. И ради всех богов Асгарда, не строй из себя героя. Тащить тебя на своём горбу мы не сможем.

— А я и не прошу! — огрызнулся Торин и, морщась от боли, залез на лошадь. — Где Видгнир и Гунтер, хотел бы я знать?

Когда они наконец появились вместе с оставшимися лошадьми, отряд двинулся дальше, оставив за собой пятерых мёртвых турсов. Монах предложил забросать тела хотя бы травой или листьями, но Локи заявил, что на подобные глупости нет времени.

— Надо было хоть одного в живых оставить! — говорил он. — Я бы с ним побеседовал. Одно меня беспокоит — как бы Чёрный Дракон не сообразил перевал в Небесных Горах перекрыть. Там единственное место, где нас можно поймать, считай, голыми руками. И кроме того, пути назад нет. Нидхёгг не выпустит нас из Междумирья. Скорее всего, Врата сейчас охраняет целая армия!

— Ты думаешь, он догадывается, что мы пойдём к Имирбьёргу с той стороны гор? — спросил монах.

— О, он далеко не так глуп. Подходы с востока полностью закрыты. Даже миновав Триречье, мы наткнёмся на болота и Железный Лес. Что Нидхёгг сделал бы на нашем месте? Правильно, пошёл бы через горы, в обход. Теперь и тот путь далеко не безопасен.

— Не понимаю, зачем он устроил настолько большую охоту на нас, вместо того чтобы сидеть у себя в Имирбьёрге и ждать, пока мы сами не придём? — задал вполне резонный вопрос Видгнир.

— Может быть, он считает, что мы пойдём не в Имирбьёрг, а обратимся за помощью в Мидденгард, где поныне живут ваши родичи, обладающие магическими силами? А может быть, ему просто хочется поскорее заполучить вас. Иначе зачем бы Чёрному Дракону посылать ведьм в Мидгард? Не терпится ему. А кроме того, Нидхёгг прекрасно знает, что люди смертны и время работает не на него. Не забывайте, что Сила Трудхейма пробудится только в ваших руках. Ныне у Нидхёгга одна задача — чтобы вы попали в его замок целыми и невредимыми. А способ заставить вас делать всё, что он потребует, Чёрный Дракон найдёт, будьте покойны.

— Ты сказал, что Нидхёгг может поставить стражу в горах, — потребовал продолжения отец Целестин. — С полудесятком турсов мы справились, а если их будет сотня или две? Что, другого пути нет?

— Можно направиться от Сокрытых Гор далеко на юг, к Мёртвым Морям, и пойти вдоль берега, мимо долины Нидавеллир, разве что вы и дня там не проживёте…

«Нидавеллир — Поля Мрака, — быстро перевёл отец Целестин. — И сюда же Мёртвые Моря. Многообещающие названия».

— Неужто там опаснее, чем в Триречье и возле Железного Леса? — спросил он, дабы подтвердить возникшие подозрения.

— Турсы с ведьмами вам покажутся ласковыми белочками в сравнении с обитателями Нидавеллира… Южнее перевала лиг на тридцать Небесные Горы разделяются на два хребта. Меж ними лежит спускающаяся к Мёртвым Морям долина, в которой не бывал никто из Асов или Ванов. Мы мало знаем про то, что там происходит. Ходили слухи, будто в Нидавеллире нашли пристанище многие воплощённые духи, не подчинившиеся некогда Созидателям, и тёмные твари, созданные Потерявшим Имя. Из долины они никогда не выходят, а каждый, кто был настолько смел или безрассуден, что отправился туда, назад не возвращался. Три с половиной тысячи лет назад царь народа неметров, что жил в Золотой Степи, завоевал огромные области Междумирья к западу от Химинбьёрга, и у него хватило наглости, уверовав в свою непобедимость, бросить вызов духам Нидавеллира. Армия неметров вошла в долину через ущелье в горах и сгинула. А было их числом сотня сотен. Спустя несколько дней после исчезновения войска из Нидавеллира поднялось чёрное облако, принесшее в Междумирье неизвестную доселе болезнь, смерть от которой наступала после того, как тело перерождалось — кожа становилась синей, в язвах и гнойниках. Болели все, даже карлики, тролли и драконы. Мудрецы-друи из Леса Идалир до сих пор считают, что тогда вымерло две трети всех народов Междумирья, а неметры вообще исчезли. С тех пор к Нидавеллиру никто и близко не подходит. Страх охраняет Поля Мрака лучше любых мечей. Но если вы хотите испытать судьбу — Локи вас держать не будет. Только он попрощается с конунгом Вадхейма, едва тот свернёт на юг от Сокрытых Гор.

— Лофт, ты обещал рассказать, почему эти горы называются Сокрытыми, — напомнил Видгнир, то и дело с тревогой оборачивающийся посмотреть на конунга. Торин выглядел совсем зелёным, но пока держался.

— Сокрытые Горы… Тоже интересное местечко, — ответил Локи. — Помнишь Лес Призраков, который окружает Врата в Мидгарде?

— Помню. Даже лучше, чем хотелось бы.

— Так вот, в глубине Сокрытых Гор лежит огромная страна, как и Лес Призраков, со всех сторон окружённая возвышенностями и скалами. Чудесное место там, надо заметить, и называется оно Долиной Богов.

— Каких богов?! — вмешался отец Целестин, сразу же заинтересовавшийся названием, относящимся к его ремеслу.

— Разных, — ответил Локи. — Там тоже живут многие духи, покинувшие Мидгард и некогда почитаемые людьми. Впрочем, за Сокрытыми Горами и людей немало. Только они чужестранцев не очень привечают, да и пробраться в Долину Богов, считай, невозможно. Горы получили это название из-за вечного тумана, который лежит на их склонах и вершинах. Речные тролли однажды рассказали мне, что видели выходящих на склоны гор странных зверей с телом льва и орлиными крыльями. Они сопровождали человека огромного роста, у которого росла голова сокола вместо обычной. Тебе это ничего не напоминает?

Монаху сразу вспомнились пески Египта, пирамиды на берегах Нила и языческие статуи. Неужели и Осирис с Амоном и Гором укрылись в Междумирье, покинув Мидгард? Невероятно!

— А ты сам бывал в Долине Богов, Лофт?

— Нет. Туда не может пройти воплощенный дух, да и сбросив оболочку, я тоже, наверное, не пробился бы сквозь туман. Духи Сокрытых Гор изредка пропускают к себе только смертных, а почему так — не знаю. Видимо, боятся потерять власть, как это уже случилось один раз, когда им пришлось уйти в Междумирье, оставив свои народы, переставшие обращаться к ним за помощью. Теперь старые боги живут в своём маленьком и скрытом от всех мире, управляя по своему разумению признавшими их людьми и другими существами. А желают они только одного — чтобы в их дела не лез никто посторонний, а тем более — такой же воплощенный дух. Если этот поход закончится неудачей, то похожая участь ждёт и нас, Асов.

— Ты говорил, что в Междумирье много людей, а мы пока встречали одних троллей да турсов, — заметил отец Целестин.

— Люди не живут в Триречье. Нидхёгг не очень любит человечью породу, и все племена, обитавшие в краю Трёх Рек, ушли либо на север, к Стране Озёр, или же на запад, за Небесные Горы. Там мы можем встретить посёлки людей. Особенно возле Красных Гор, где самые большие пещеры карликов, если не считать Имирбьёрга… Что такое?!

Локи обернулся и резко натянул поводья. С Торином было совсем плохо. Конунг ехал, уткнувшись лицом в гриву лошади, изо рта его, стекая по светлой бороде, текла ярко-красная кровь. Торин потерял сознание уже давно, но остальные, увлеченные рассказами Локи, этого не заметили, тем более что лошадь конунга брела позади всех.

— Плохо дело, — бормотал отец Целестин, когда Видгнир и Гунтер сняли Торина с коня и положили на траву, в тень. Сердце конунга билось слабо и очень часто, кожа стала серой и покрылась холодным потом. Пока монах гадал, что делать, Сигню, плюнув на осторожность, побежала к реке за водой.

— Ещё немного, и он умрёт… — прошептал отец Целестин на ухо Локи слова, в которые сам верить не хотел. Ну как же так, умереть от простого удара в грудь? Нелепая смерть, особенно тогда, когда половина дела выполнена… Монах перебирал в уме все способы лечения, названия и действия взятых с собой целебных трав, но ничто не подходило для подобного случая.

— Надо что-то делать! — Почти плача, отец Целестин схватил Локи за плечо. — Ты же бог из Асгарда! Придумай что-нибудь, Лофт!

— Погоди-ка. — Локи стряхнул с себя руку монаха. — Давно я целительством не занимался, да чаще раны от оружия врачевал. У него, надо полагать, жила в груди разорвалась… А ну, отойдите все, да смотрите за лесом, не появился бы кто!

Гунтер и Видгнир медленно отошли в сторону, Сигню с котелком, наполненным речной водой, замерла, не решаясь даже дохнуть.

Нахмурившийся и серьёзный Локи провёл несколько раз ладонью над телом конунга, словно выискивая нужное место, и, наконец, его рука замерла справа над грудью Торина.

— Ага, нашёл! — Локи позволил себе улыбнуться. — А теперь сделаем вот что…

Он сжал ладонь в кулак так сильно, что рука задрожала, а потом медленно и торжественно произнёс:

Лучше живым быть,

Нежели мёртвым;

Живой — наживает;

Для богатого пламя,

Я видел, пылало,

Но ждала его смерть.

Ездить может хромой,

Безрукий — пасти,

Сражаться — глухой,

Даже слепец

До сожженья полезен —

Что толку от трупа!

Монах смутно припомнил, что в одной из древних саг так говорил Один.

Локи разжал кулак и, едва закончив говорить, прочертил в воздухе пальцем руну силы и руну здоровья. Оба знака оставили над телом Торина пылающие огнем следы, которые чуть погодя исчезли. Ничего не изменилось. Конунг как лежал, так и лежит без единого движения.

— Я сделал всё, что мог, — молвил Локи. — Силы вложено достаточно, чтобы оживить быка. Надо ждать. Хочешь не хочешь, а придётся на пару дней остановиться здесь.

Видгнир нашёл в лесу хорошее место для лагеря, и Торина перенесли туда. Берег здесь был более крутым, чем ниже по течению реки, попадались овраги, и в одном из них — песчаном и сухом — решено было укрыться на время. Локи скрепя сердце позволил разжечь небольшой костёр, велев жечь один сухой валежник, чтоб дымом не выдать себя. Пока Сигню и Видгнир хлопотали вокруг костра, а Гунтер забрался на сосну, устроив там наблюдательный пост, монах, отбросив предрассудки, изводил Локи вопросами о целебной магии рун. Кровь конунгу маленький бог всё-таки смог остановить своей волшбой.

— Не думаю, что у смертного получится так же, — с оттенком высокомерия в голосе сказал Локи. — Понимаешь ли, дух изначально наделён тем, что называется Силой. Мы умеем направить Силу на те или иные цели. Умеем видеть скрытое и чувствовать Силу других духов.

— Кажется, греки называли Силу энергией, — заметил отец Целестин, стараясь не пропустить ни единого слова.

— Возможно. И кроме того, Сила заключена в знаках рун, открытых некогда Одину. Но рунная волшба действует, только если ты можешь пробудить руны определённым набором звуков, который вы называете заклинаниями. Вот смотри, сейчас я, никак не используя свою собственную Силу, постараюсь зажечь палку. Поверь, это очень несложно.

Локи поднял сухую ветку, очистил её от коры и кончиком ножа вырезал на дереве руну огня — «кано».

— А теперь слушай внимательно:

Голосами богов

Огонь призываю,

Радостью Асов будет

Искристое пламя…

Рунический знак потемнел, задымил, и ветка вспыхнула. Отец Целестин заметил, что Локи сделал особые ударения на первые буквы некоторых слов заклинания, но на какие — не запомнил.

— Я сказал простейшую форму вызывания огня, — начал объяснять Локи. — Каждую часть заклятия открывает слово, начинающееся на один из звуков приказа «Гори!». Остальные слова не имеют значения и служат только для заполнения промежутков между звуками, составляющими приказ пробудиться Силе руны. Ясно?

Отец Целестин попросил бога продиктовать текст заклятия и, записав его латинскими буквами при помощи палочки, увидел, что первые четыре буквы и впрямь сложились в норвежское слово «гори».

— А можно мне попробовать? — спросил монах. Локи передал ему ветку и стал смотреть, что получится. Отец Целестин вырезал руну, произнёс заклятие, точно следуя тексту, но ничего не случилось.

— Говорил слишком быстро, — покачал головой Локи. — Точный промежуток между звуками приказа очень важен. Давай ещё раз.

Монаху удалось зажечь палку только с шестой попытки, но он твёрдо понял, что теперь знает, как произносить заклятие — нараспев, чуть растягивая одни слова и быстро проговаривая другие.

— Такая волшба доступна даже смертному, — усмехнулся Локи, наблюдая за святым отцом, помахивающим перед собой горящей веткой. — Зная нужные заклятия рун, ты можешь делать всё что заблагорассудится. Вызывать огонь, лечить, можешь превращать дерево в камень или свинец в золото. Надо только знать нужные наборы и очерёдность начертания рун и, само собой, пробуждающие Силу слова. А вот конунга я лечил своей, — бог выделил последнее слово, — своей Силой, а руны мне лишь помогали направить её.

— А какие Силы работают в рунной волшбе? — насторожился монах. — Добрые или злые?

— Что ты хочешь этим сказать? — не понял Локи. — Сила не может быть доброй или злой. Она просто есть. Другое дело в том, каковы намерения у того, кто её использует. Любой может начертать знак смерти на кубке недруга, и он, выпив из него обычного пива, отравится. И тот же человек может использовать таким же образом знак примирения и дружбы. Всё зависит от твоей воли и твоих желаний. Вот огонь — он не добрый и не злой. На нём готовят еду, но он может сжечь дом… А в реке можно утонуть, но без воды ты не проживёшь и трёх дней. Я понятно объяснил?

— А… — Отец Целестин запнулся, и перед ним вырос образ отца-настоятеля обители святого Элеутерия. Отец-настоятель грозил пальцем и говорил: «Да как смеешь ты, недостойнейший из рабов Всевышнего, бесовским волхованием да волшбой промышлять?! Ужо тебя!» Решительно прогнав явившееся так некстати видение, монах закончил:

— А ты мне не покажешь, ну, например, целительные руны, а, Лофт? Хоть что-нибудь?

Локи помялся, но согласился. Отец Целестин же сокрушённо подумал, что теперь ему точно придётся гореть в геенне огненной. Вот так гибнет христианская душа, поддавшаяся искушению делать то, что Вера Истинная отрицает и отбрасывает, называя греховным и ненужным.

Но ведь прав Локи! Сила не может быть доброй или злой, как и огонь, как и иные стихии. Важны намерения человека. Что же получается: если кого исцелишь или жизнь кому спасёшь Силой языческих рун, то разве покарает за дела эти Господь? Разве придётся держать ответ у престола его за Добро? Или не сказано у апостола Петра: «…слава и честь и мир всякому, делающему доброе…»! Тогда отчего же старец пальцем грозит? Отчего Святая Мать наша Церковь погребла под развалинами и пеплом костров те знания, что уцелели от древних народов? Почему и словом, а что чаще — огнём и мечом изгоняется из памяти людской всё, к ней касания непосредственно не имеющее? И в том числе то, что может помочь творить добро, как заповедовано нам Спасителем? Чем аббату Либерию руны, спрашивается, не угодили? А?

«Эх, сюда бы надо сейчас преподобного аббата! — подумал отец Целестин. — И с ним римских да константинопольских епископов. Посмотрел бы я, как привыкшие рассуждать о добре и зле в уютной тишине монастырей святые отцы заместо Локи Торина лечить взялись! А что скорее, они даже и не подошли бы к нему — зачем заботиться о жизни некрещёного варвара-язычника? За его душу с них не спросится. И что святые епископы смогли бы сделать? Кровь остановить? Жизнь, по капле уходящую, вернуть? Чудо исцеляющее свершить?

Чудо, к слову, не они совершают, а некто другой…

А сейчас спасибо языческому богу — наглому, заносчивому грубияну. Спасибо, что рядом в сложный момент оказался, что не отказал, а сделал должное. И не поджимал губы от важности, не выяснял, уплатил ли сей муж церковную десятину. Просто взял и сделал…

А когда хоть что-нибудь подобное получится у аббата Либерия или того, кто ныне его место занимает, то можно будет верить в самые невероятные чудеса».

Такие вот еретические мысли посетили вдруг монаха после первой попытки овладеть Силою рунных знаков.

Торин лежал без сознания до вечера. И Локи, и отец Целестин несколько раз подходили осмотреть его, но никаких действий не предпринимали. Локи объяснил монаху, что сейчас, пока действует Сила рун, помогающая жизни возродиться, конунга трогать не следует. Если волшба поможет, то это станет видно уже после восхода луны.

Так и случилось. Едва ночное светило поднялось над лесами Триречья, Торин очнулся и попросил воды.

— Ну слава Одину! — сказал Локи тогда. — И всё-таки придётся ещё несколько дней ждать, пока он окончательно придёт в себя.

Торин выздоравливал четыре дня. При обычных обстоятельствах для того, чтобы встать на ноги, ему потребовалось бы не менее полугода, но ныне, под неусыпным надзором Сигню и с помощью двоих магов-врачевателей — бога из Асгарда и монаха из рода людей — конунг поправлялся прямо на глазах. Отец Целестин же постоянно изводил Локи нескончаемыми вопросами, зарисовывал у себя в дневнике десятки сочетаний рунических знаков и записывал заклятия. С последними было тяжелее всего, ибо разучивать приходилось не только слова, но и ритм, ударения и прочие особенности, без которых магия рун не может пробудиться.

К отцу Целестину присоединился и Видгнир, и в те часы, когда он не нёс стражу, меняясь с Гунтером, наследник Торина внимательно слушал поучения Локи, стараясь запомнить как можно больше. Гунтер, кстати, сказал, что заниматься такой ерундой недостойно воина, и надеяться надо не на какие-то дурацкие руны, а на крепость меча, добрую кольчугу да удачу с доблестью. Доказать наличие сих достоинств Гунтер сумел уже на закате второго дня. Заметив со своей сосны скользнувшую неподалёку от оврага тень, Гунтер, предупредив остальных, пробрался в сторону, где, по его мнению, затаился враг, и сразу же наткнулся на двоих здоровенных турсов, ростом превосходивших германца локтя на полтора. Первый лесной демон так и не понял, отчего умер — метательный нож вошёл в глаз, опрокинув турса на спину. Другой, пока соображал, что же произошло, пал под ударом топора. Гунтер, обшарив близлежащие заросли и более никого не обнаружив, оттяпал турсам головы и с довольным видом притащил драгоценные трофеи в лагерь. У отца Целестина при виде Гунтеровой добычи случились спазмы в желудке и недавний ужин едва не вышел наружу. Однако исследовательская жилка сыграла свою роль, и монах, одолевая отвращение, тщательно осмотрел мёртвые головы лесных демонов и конечно же зарисовал их в тетрадку. Особенно поразили святого отца малюсенькие черепа и огромные тяжёлые челюсти. За толстыми тёмными губами скрывались потрясающие зубы — у турсов они не различались на клыки, резцы и коренные, а все до одного были одинаковыми и конусообразными, как у рыб. При виде столь необыкновенных чудес, которые вызвали бы переполох среди учёных мужей Византии или Рима, отец Целестин забыл о тошноте и возжелал любой ценой забрать бесценные экземпляры с собой, однако наткнулся на ожесточённое сопротивление Сигню, требовавшей выкинуть эту гадость куда подальше. Локи, со смехом наблюдавший за вцепившимся в головы турсов монахом, сказал, что возможностей заполучить подобные будет ещё немало. Отобрав их у отца Целестина, Лофт закопал головы поглубже в песок, ничуть не обращая внимания на страдания монаха, который своим видом напоминал обиженного ребёнка.

Сказывалось ли невероятное везение либо отряд пробрался уже очень далеко на юг и Нидхёгг отослал своих охотников к горам, но за дни, проведённые в укрытой от посторонних глаз ложбине, это был единственный случай, когда появились недруги. На пятое утро Локи и отец Целестин признали, что теперь Торин может ехать дальше, и в тот же день шесть всадников снова вышли к берегу реки, отправившись дальше к югу.

Горы показались внезапно. Вначале впереди появилась выступающая над лесами туманная дымка, деревья поредели и, наконец, лошади вышли из-под зелёных сводов на край широкого степного языка, тянущегося вплоть до подножий некрутых пологих гор. Бледная лента реки сбегала с их склонов, пересекала голые травянистые пространства и уходила на север — за спины отца Целестина и его друзей. Лигах в полутора-двух впереди реку пересекала тёмная полоска. Локи предположил, что там находится ещё одна деревня речных троллей.

Зелёные малявки уже не интересовали монаха, и он завороженно смотрел на поднимающийся впереди кряж. Горных вершин видно не было. Изумрудные склоны где-то с половины высоты укрывались в неправдоподобно густых, беспрестанно движущихся облаках, клубящимся валом встававших на пути любого, кто осмелился бы пройти к Долине Богов. Туманная полоса простиралась насколько хватало взгляда с востока на запад, нигде не прерываясь, не редея и в действительности вызывая впечатление крепостной стены, окружившей царство древних богов.

— Перед нами Сокрытые Горы, — медленно сказал Локи. — Я думаю, что будет лучше, если мы пойдём не по краю леса, а по их склонам. Так безопаснее. Двигаясь на запад по лесам, мы не сможем безнаказанно миновать области Триречья, прилегающие к Огненным Болотам. И кроме того, я надеюсь, что Стражи Сокрытых Гор отпугнут наблюдателей Чёрного Дракона.

— Стражи? Кто это? — поинтересовался Видгнир.

— Увидим, если повезёт. Они никогда не нападают на тех, кто не входит в оберегающий покой Долины Богов туман. Про Стражей разное рассказывают, но встречали их одни речные тролли.

Локи помолчал и затем спрыгнул на землю, взяв коня под уздцы.

— Ночуем здесь. Когда на небе нет солнца, выходить на открытое место не следует. Проведём ещё одну ночь под покровом лесов Триречья. Зачем давать возможность моим старым приятельницам из Железного Леса углядеть нас на равнине?

Уходящее за края мира солнце превратило облачную преграду над Сокрытыми Горами в розово-золотую бурлящую массу. Когда его последние лучи подсветили самый верх созданного духами окоёма, отцу Целестину показалось, что он видит обруч гигантской короны, возложенный на земли Мира Между Мирами. Длилось наваждение недолго, и, когда свечение погасло, облака снова стали лишь облаками, опустившимися из небесных высей на ложе земли.

 

Глава 13

СОКРЫТЫЕ ГОРЫ

Густой туман, поднявшийся ещё до восхода солнца над уходящими к Сокрытым Горам лугами, разогнал прохладный ветер, оставив лишь едва заметную голубую дымку. На стеблях и листочках полевых трав ещё светились, подобно маленьким алмазам, капли росы, когда шесть тёмно-бурых лошадок, неся на спинах всадников, вышли из редколесья и резвой рысью поскакали туда, где, поднимаясь к бледно-лазурному утреннему небу, кипели, постоянно меняясь и двигаясь, облачные стены. Высокая степная трава, доходившая лошадям до груди, хлестала по ногам отца Целестина и его спутников, оставляя на одежде и сапогах мокрые следы.

На равнине не нашлось никаких признаков того, что здесь когда-либо обитали люди, — нигде нет ни остатков строений, нет табунов лошадей или же стад овец, которых отец Целестин привык видеть возле любых предгорий в Европе. Только травы да редкие небольшие рощицы возле самых склонов. И ни единого движения, разве что справа колышутся волны на реке, а впереди клокочет серая туманная масса.

Впечатление безлюдности (вернее, бестролльности) оказалось, однако, неверным. Открытое пространство скрадывало расстояния, и тёмная чёрточка плотины на речной глади оказалась куда дальше, чем думал Локи. Он был прав — вездесущие речные тролли и здесь устроили себе жильё, да какое! Деревней поселение у Сокрытых Гор уж и назвать было нельзя. Трудолюбивые малыши выстроили настоящий городок, перегородив реку так, что большая часть низины была затоплена поднявшейся водой. В результате усилий речных троллей образовалось обширное озеро, заросшее осокой и камышом. Судя по тёмным, изрядно подгнившим брёвнам в самой нижней части запруды, монах предположил, что строился городок не один десяток лет, постоянно расширяясь и увеличиваясь.

— Вот это да! — воскликнул Локи, когда подъехали поближе. — Такого огромного селения я ещё не встречал нигде в Междумирье, пускай и обошёл его вдоль и поперёк!

— Интересно, где тролли взяли среди сплошных лугов столько дерева? — задал сам себе вопрос Торин, а Локи, решив, что эти слова относятся к нему, сказал:

— Сейчас узнаем. И кроме того, мне думается, речные тролли смогут рассказать нам о происходящем возле Сокрытых Гор или даже около Огненных Болот… Батюшки, а это что ещё такое? — И Локи с выражением крайнего удивления на лице посмотрел на возвышавшиеся над плотиной шесты. Отец Целестин решил сперва, что их венчают тыквы или же нечто подобное, но, присмотревшись, различил, что безобидные речные тролли украсили свой городок почти десятком черепов.

— Те три головы принадлежат турсам, — сообщил Локи. — Четыре справа — видишь, какие громадные? — несомненно носили на плечах горные тролли. А две штуки слева…

Бог замолчал. И без него было ясно, что на двух шестах красовались черепа людей. Гунтер положил руку на рукоять топора.

— Мне думается, что надо уезжать отсюда, — сказал монах. Даже после рассказов Локи о миролюбивости и беспомощности речных троллей зрелище выставленных напоказ мёртвых голов наводило на нехорошие мысли.

— Куда уезжать? — скривился Лофт. — В болото? Ты не забыл, что нам надо ещё на тот берег реки перебраться? Не может быть, чтобы речные тролли отнеслись к нам враждебно, ну а кроме того, я всегда могу их напугать…

Сотни речных троллей уже высыпали на вершину запруды и на берег, низкий и сырой. Они не проявляли чрезмерного любопытства, стараясь держаться на расстоянии от людей. Когда Локи подошёл к врезающемуся в землю краю плотины, укреплённому неподъёмными даже для сильного человека булыжниками, тролли шарахнулись от него, как от страшного чудища, успокоившись только тогда, когда он показал пустые руки и что-то протяжно пискнул.

И в этом поселении главенствующая роль отводилась троллям-женщинам. После нескольких настойчивых призывов Лофта из тёмной дыры в центре запруды появилась безобразная до крайности, но весьма величественная тролльша, сопровождаемая свитой и неизменными выдрами.

Переговоры затянулись почти до полудня. Монах заметил, что отношение к людям в городке было куда менее радушным, чем в ранее встреченных деревнях. Ни один тролль так и не осмелился подойти близко, даже дети, всегда раньше окружавшие незнакомцев, ныне сдерживали неуёмное любопытство. Когда Торину по просьбе Локи снова пришлось раскошелиться, конунг, выдав требуемое, вопросительно посмотрел на бога, но тот только вздохнул и вернулся к беседе с матриархом рода, принявшей несколько монеток с видом настолько царственным, что отец Целестин не сдержался и затрясся от беззвучного смеха.

— Она позволяет нам перейти реку по запруде, — сообщил Локи, вернувшись. — Давайте за мной и будьте осторожны…

Что имелось в виду под последними словами, он не пояснил.

Первым, ведя за собой коня, на брёвна вступил Лофт, за ним последовали Торин и остальные. Замыкал цепочку Гунтер, настороженно оглядывавший расступившихся троллей, которых собралось видимо-невидимо. По широченной — в шесть шагов — плотине, устланной сверху промазанными глиной связками тростника, перешли, как по мосту. Тролли стояли по краям, образуя живой коридор, и молчали, провожая взглядом людей. Вражды в их глазах монах не заметил, лишь интерес да некоторую опаску.

Отец Целестин, всё ещё не веря в надёжность запруды и боясь, что она может развалиться под тяжестью людей и лошадей, прошёл мимо скрытой фигурками троллей небольшой деревянной статуи, вначале просто скользнув по ней взглядом, а затем подпрыгнул, словно на гвоздь наступил. Забыв обо всём, он бросил поводья, остановился, не слишком церемонясь, распихал возмущенно запищавших малышей, да так и остался стоять с открытым ртом.

На вылепленном из глины постаменте стоял маленький, грубо вырезанный из дерева идол. Сколь ни была примитивна работа, но не признать в статуе человека с клинообразной бородкой и в высоком, обвитом змеей головном уборе было нельзя. Угадывалась недлинная, спадающая до колен туника, а в руке божок держал едва намеченный резчиком изогнутый жезл.

— Осирис? — прошептал монах. Предположения начинали сбываться. — Осирис в Междумирье? И речные тролли поклоняются богу Древнего Египта?

Из столбняка отца Целестина вывел громкий визг. Между монахом и статуэткой возникли несколько троллей, загородивших собой идола. Было ясно, что они намерены дать покусившемуся на святыню инородцу решительный отпор.

— Что ты там застрял?! — крикнул с берега Локи, и монах не без сожаления отошёл от изваяния. Тролли шумно переговаривались, выражая возмущение помахиванием рук и неблагозвучным верещанием.

Когда все перебрались на западный берег реки, отец Целестин сразу поделился с Локи впечатлением от увиденного.

— Всё логично, — ответствовал бог, забираясь на коня. — Но я не представлял, что духи Долины Богов взяли под покровительство наших лягушат. По дороге расскажу, что удалось вызнать.

Обходить заболоченную местность пришлось долго. От реки двинулись на запад и, лишь когда кончились заросли камыша, свернули к горам. Становилось жарко — солнце палило нещадно, а укрыться в тени было негде. Небольшие купы деревьев, попадавшиеся по пути, от жгущих лучей не спасали. Возле нескольких невысоких тополей остановились на дневной привал. Видгнир стащил с себя кольчугу, упрятав её в мешок, а Сигню рассталась с безрукавкой, подаренной Снорри, впервые за время, что прошло со дня ухода отряда из Мидгарда. Пока люди отдыхали, улегшись в скупой тени тополей, Локи рассказывал о своей беседе с главой племени речных троллей.

— Первый раз вижу, чтобы речники поклонялись ещё кому-то, кроме Повелительницы Рек. Культ выдры у них, конечно, тоже сохранился, но… — Лофт задумчиво хмыкнул. — Оказывается, Стражи Сокрытых Гор выходят к этому поселению и даже защищают троллей от врагов. Видели головы? Стражи отбили несколько лет назад нападение шайки горных троллей и турсов на посёлок, а человеческие черепа принадлежали Ночным Всадницам, явившимся за рабами. Что случилось с ведьмами, я так и не узнал. Тролльша сказала только, что боги, появившиеся из тумана, — Локи указал рукой на недалёкую облачную стену, закрывавшую горы, — погубили и ведьм, и их крылатых волков.

— Какие боги? Осирис? — спросил отец Целестин, всё ещё находящийся под впечатлением от увиденного на запруде идола.

— Она не сообщила. Но предупредила, что возле гор мы можем встретить Стражей, выходящих из облаков. Кроме того, теперь ни ведьмы, ни турсы стараются к горам не подходить. Полагаю, что враги Ночных Всадниц если уж не друзья нам, то уж по крайней мере и не недруги. Если мы не будем входить в туман, то бояться нечего.

— Погляди-ка, что там! — Видгнир вдруг вскочил на ноги и, подняв голову, всмотрелся в небо на северо-западе. Издали, от тёмно-зелёной полоски лесов, плыла в воздухе чёрная точка.

— Встать к деревьям! — коротко приказал Локи и сам прижался к стволу, наблюдая за приближающимся силуэтом. — Эх, попались мы! Коней-то она точно заметит!

Кусая губы, отец Целестин следил, как распахнувший перепончатые крылья чёрный волк кружил над равниной, потом резко поднялся в вышину, по приказу Всадницы облетел созданное речными троллями озеро, не приближаясь, однако, к посёлку. А потом, тяжело взмахивая крыльями, направился прямо к тополиной рощице, где укрылись люди.

Когда тень скользнула над головами, Видгнир с Гунтером схватились за самострелы, но, видимо, Ночная Всадница знала, что приближаться к путникам на расстояние выстрела опасно, и крылатый волк, описав несколько кругов высоко в небе, рванулся к западу, исчезая в небесной сини. Локи, проводив его взглядом, прошипел что-то не очень приличное в адрес Чёрного Дракона и сплюнул.

— Наше спасение в скорости, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что сегодня к вечеру или завтра ночью на нас нападут. Противостоять волшбе я смогу, а вот если ведьм явится много… Они не обязательно будут заниматься чародейством, в ход могут пойти и самые обычные вещи вроде сетей и арканов. Вот что, если придётся совсем туго — скроемся в тумане. Не думаю, что Стражи откажут в укрытии тем, на кого охотятся слуги Нидхёгга.

— А если нет? — пискнул отец Целестин, у которого уже заныло сердце от испуга. — Вдруг они нас не пустят?

— Если нет? Придётся отбиваться самим. В любом случае во что бы то ни стало надо добраться до облачной стены как можно быстрее.

С такой бешеной скоростью отец Целестин на лошади ни разу не ездил. Все мысли сосредоточились на одном — как бы удержаться в седле. Полетев с лошади сейчас, простыми ушибами не отделаешься, а шею свернёшь! Локи, постоянно оглядываясь, гнал лошадь, подбадривая её короткими вскрикиваниями и ударами широкого ремня, снятого с пояса. Было удивительно, как сидевший позади Сигню Синир может держаться на спине коня — монах краем глаза замечал, что кот, прижав к голове уши и зажмурившись, изо всех сил вцепился когтями всех четырёх лап в одежду пригнувшейся к самой гриве девушки. Торин же, пытаясь поправить одной рукой сползающий на глаза шлем, едва не свалился с лошади.

Обогнув крутой, покрытый кустами боярышника склон, Локи свернул чуть правее, и его конь начал взбираться на холм, за которым поднимался голый косогор, протянувшийся на пол-лиги до того места, где на землю лёг туман, запирающий вход в Долину Богов. Только теперь маленький бог позволил перейти лошади с галопа на рысь.

— Чем ближе мы подберёмся к облакам, тем лучше, — крикнул он, оборачиваясь и оглядывая небо над оставшейся внизу равниной. Пока ничего подозрительного не замечалось.

Казавшиеся пологими склоны Сокрытых Гор оказались куда круче и коварнее, чем думал отец Целестин. Под тонким слоем земли и дёрна скрывалась рыхлая глинистая почва, готовая в любой момент осыпаться под копытами лошадей. Прежде чем достичь края тумана, пришлось обойти два оползня, случившихся явно недавно. На сыроватой бело-голубой глине Видгнир обнаружил следы — отпечатки огромных звериных лап вели со стороны, где совсем недалеко клубилась туманная преграда.

— Надо полагать, это следы Стражей, — предположил Локи. — Помните, я говорил вам про львов с орлиными крыльями?

Стоянку решили устроить в широкой плоской лощине — по-видимому, в этом месте возвышенность начинала разделяться на две вершины, скрытые от взглядов облачной стеной, что густой тенью нависала над головами людей, уходя в никем не измеренную высоту. Никто не предполагал, что туман может оказаться настолько густым — он больше напоминал жирный седой дым, получающийся, когда в костёр положишь сырой травы. Туман постоянно менял форму, одни клубы сменяли другие, поднимаясь и опускаясь, выпячивая из тугой массы мягкие, мгновенно разлетающиеся пузыри. По совету Локи остановились как можно ближе к покрывающему горы облаку, не доходя до его края всего сотни шагов.

С площадки, которую образовывал выход из лощины, открывался прекрасный вид на все Триречье и лежащие между лесом и горами луга. Яркая степная зелень вдали сменялась бесконечным лесным массивом, уходящим далеко-далеко на полночь. Слева уже чётко просматривались Небесные Горы, сверкавшие под заходящим солнцем льдистым отсветом вечных снегов на вершинах. К северо-западу, среди острых вершин Химинбьёрга, выделялась тёмным конусом гора, превосходящая своей высотой все пики Небесных Гор. Даже находясь от неё на огромном расстоянии, можно было понять, что Чёрный Дракон не зря выбрал Имирбьёрг своей крепостью.

— Зазнался старина Нидхёгг, — усмехнулся Локи. — Живёт там, почитай, в одиночестве, а места хватило бы для всех богов Асгарда. Придётся объединять наши силы и выкуривать его оттуда, когда из Мидгарда Асы и Ваны в Междумирье переберутся.

— Думаешь, богам всё-таки придётся покинуть Асгард? — спросил Торин.

— Вот если ты на самую вершину Имирбьёрга заберёшься, да Трудхеймом овладеешь, тогда мы останемся в мире людей. А нет — так придётся ноги уносить, пока Врата не закрылись и не оставили нас гибнуть, теряя Силу, в Мидгарде. — Локи вздохнул и поскрёб указательным пальцем лоб. — А чтобы получить хотя бы небольшую надежду увидеть Чашу Сил, нам сегодня отдыхать нельзя. Удивлюсь, если ночью гости не появятся.

— А если сам Нидхёгг придёт? — вдруг задала вопрос Сигню, заставив отца Целестина перекреститься.

— Не исключено. — Локи пожал плечами. — Тогда я скажу, что наше путешествие по Междумирью будет закончено. Чёрный Дракон не Вендихо и не огненный великан, а нечто пострашнее. Я с ним справиться не смогу.

После этих слов отец Целестин подумал, что он сейчас многое отдал бы за пару кувшинов пива. Или чего-нибудь покрепче.

Увы, но пива к востоку от Небесных Гор взять было негде и пришлось монаху успокаивать напряжённые нервы молитвой. Возникло было сомнение — услышат ли все святые глас вопиющего в Междумирье? — но оно рассеялось столь же быстро, как и появилось. Вот уж за чем обязаны наблюдать означенные святые, так это за Миром Между Мирами, в коем творится чёрт знает что…

Солнце ещё показывало багряно-алый край над Небесными Горами, когда Локи, постоянно всматривавшийся в горизонт, вздохнул и начал зачем-то закатывать рукава.

— Дождались! — только и проронил он.

Справа, далеко над пущами Триречья, появилось тёмное колышущееся пятнышко, быстро приближавшееся к Сокрытым Горам. Постепенно мрачное облако разрасталось, распадаясь на отдельные точки. Несколько пока ещё нечётких теней рванулись левее, к востоку, а остальная стая чёрных волков, развернувшись в неровный изломанный строй, снизилась над лугами, будто прочёсывая местность, по которой днём проходил отряд. Видгнир насчитал не менее двух десятков волков, несших на спинах всадниц, и ещё дюжину крылатых чудовищ без хозяек в седлах.

— Эти, наверное, ищейки, — встревоженно сказал Локи, наблюдая за планирующими над луговинами волками. — Сигню, Целестин, отойдите поближе к облаку и держите крепче лошадей. Может быть, от ведьм мы сумеем отбиться, но если на нас накинутся и их волчары…

Монах и Сигню, исполняя приказ, оттащили фыркающих коньков в самую глубину ложбины и остановились буквально в нескольких шагах от туманной стены. Отцу Целестину почудилось на мгновение, что в глубине марева, у самой кромки, что-то шевельнулось и едва взблеснули два огонька. Показалось небось от напряжения и чувства близкой опасности.

Тем временем Ночные Всадницы уже вовсю обшаривали склоны, заставляя крылатых волков низко проноситься над холмами. Локи, всё ещё надеясь на то, что ведьмы не станут приближаться к самой черте колдовского облака, заставил Торина и Видгнира с Гунтером прижаться к земле и не шевелиться. С площадки у края лощины не было видно того, что делается внизу, но слышался шум волчьих крыльев и резкие вскрики ведьм. Продолжалось это достаточно долго, и отец Целестин с облегчением начал думать, что Ночные Всадницы и впрямь не рискнули подвергать себя опасности встречи с духами Долины Богов. Тем более что монах, несколько раз оглядывавшийся, был убеждён — возле самой кромки облака находится некто. Некто очень большой. Из мглистого безмолвия иногда явственно приходили смутные звуки, а один раз отец Целестин, у которого обострились в минуту опасности все чувства, расслышал тихое урчание. Или мнилось всё это монаху?

Справа и слева от него уходили вверх склоны двух вершин, вперёд на сотню-полторы шагов лежало неглубокое ущелье, обрывавшееся затем вниз, к холмам и просторам полей, крутым травянистым скатом. И как раз оттуда вдруг взмыл над ложбиной косматый летучий зверь, блеснули недоброй зеленью отблески глаз, волнами зардел плащ Всадницы. То, что ведьма заметила людей, стало ясно сразу. Отрывисто приказав что-то волку, Ночная Всадница опустилась на площадку перед Локи и обнажившими оружие людьми, заставив их отступить дальше, к облакам. Ведьма соскочила со сложившего крылья волка на землю, сбросила с волос капюшон, открыв красивое узкое лицо, и осмотрела загородившего ей дорогу Лофта, позади которого стояли в напряжённых позах Торин, Видгнир и Гунтер. Заряженный самострел германца был наставлен ведьме в грудь.

Некоторое время ведьма молчала, потом, улыбнувшись дьявольски неотразимо, молвила на чистейшем норвежском языке:

— Здравствуйте, почтенные. — Голос её был низок и звучен. — Мой владыка и повелитель, именуемый в кругах вашего мира Нидхёггом, просил разыскать вас и передать приглашение посетить его скромное жилище…

Она уже набрала воздуха, чтобы продолжить речь, но Локи скрипучим голоском перебил:

— Ты, красотка, зубы нам не заговаривай! Церемонии ныне ни к чему, и потому я отвечу просто. Первое: я думаю, что мы вовсе не те люди, которых хотел видеть владыка Нидхёгг. Второе: у нас нет никакого желания злоупотреблять его гостеприимством. И третье: что ты станешь делать, если мы не примем очень, безусловно, любезного, но не подходящего для нас приглашения? Отвечай!

Ведьма оскалилась ещё обольстительнее и, отступив на шаг в сторону, обвела рукой то, что происходило за её спиной. И без этого жеста Локи, а вместе с ним конунг и остальные видели, как на край ложбины приземляются новые и новые Ночные Всадницы, полукругом окружая людей. Рядом, поднимая широкими крыльями ветер, садились волки без хозяев. Отец Целестин издали машинально посчитал врагов. Двадцать две ведьмы с крылатыми хищниками и в придачу к ним ещё одиннадцать безнадзорных волков! Видгнир ошибался ненамного. Впрочем, какая теперь разница?!

Первая ведьма, продолжая улыбаться, снова повернулась к Локи.

— Если вы не примете приглашения, то мы вынуждены будем препроводить вас к повелителю Нидхёггу против воли, — с ядовитой любезностью произнесла она. — Он жаждет познакомиться с конунгом Торином из Вадхейма и с его приёмным сыном. Давайте не будем огорчать Нидхёгга и решим дело полюбовно. Ни владыка, ни мы не злоумышляем против вас, почтенные…

Германец вдруг шагнул вперёд.

— Если та… — Гунтер ввернул неприличное слово, — …которую я подстрелил возле Двери в Междумирье, была так же тоща, как и ты, то Гунтер в вашем племени разочаровался. — Голос германца звучал спокойно и даже как-то задумчиво. — И подержаться не за что…

В полной тишине, наступившей после сего речения, звонко щёлкнул его самострел.

С ведьмой ничего не случилось. Гунтер целил ей в шею, но стрела, как ударившись о невидимую преграду и скользнув по ней, взмыла вертикально вверх и исчезла в тёмно-синем вечернем небе.

— Ну что же, — зловеще проговорила Ночная Всадница. — Вы первые решились на серьёзный разговор… Не сомневаюсь, что победа в споре останется за нами.

Она обернулась, махнула рукой своим спутницам, доселе молча стоявшим поодаль. Ведьмы подошли к ней, встав рядом тесной группой. Волки, чуть порыкивая, сгрудились позади и по сторонам.

— Отойдите пока назад, — шепнул Локи Торину. — Кажется, я знаю, что они попытаются устроить…

На сей раз самоуверенный Лофт проморгал момент, когда противник ударил первым. Ночные Всадницы вскинули руки, потом все разом качнулись вперёд, слитно ухнув.

Даже находящемуся в отдалении отцу Целестину почудилось, что его ударило чем-то неимоверно твёрдым, вроде мешка с песком. Все, включая лошадей, рухнули на землю. Попытки встать не удавались — невидимая тяжесть придавила так, что и пальцем-то было не шевельнуть.

«Теперь скрутят, погрузят на своих чудовищ и отвезут к Чёрному Дракону… Куда ж Локи-то смотрел?» — обречённо подумал монах, хватая ртом воздух. На грудь давило особенно сильно.

Локи исправил ошибку. Волшба ведьм, похоже, на маленького бога не очень-то подействовала. Едва Ночные Всадницы бросились к упавшим людям, он сел, выкрикнул что-то неразборчивое и, направив ладонь к чародейкам Чёрного Дракона, описал ею полукруг, защищавший и его, и Торина с остальными.

Ведьмы налетели на возникшую в воздухе бледно светящуюся стену и попадали наземь. Тогда же действие их чар исчезло и вскочивший первым Гунтер, а за ним и Видгнир, вскинув самострелы, начали осыпать колдуний градом стрел, свободно проходивших через созданный Локи охранный пояс.

— Бейте их! — заорал Локи. — Я лишил ведьм защиты, и сейчас они так же уязвимы, как простые люди!

Дальше началось такое, что отец Целестин, едва оправившийся от магического удара, тихонько завыл от ужаса.

Ведьмы, поняв, что один из противостоящих им обладает Силой, присущей лишь духам, потеряв семерых своих погибших под стрелами, мигом отступили, оседлали волков и взвились в небо, явно рассчитывая напасть сверху. Волки без всадниц обогнули начавшую исчезать преграду Локи и, расправляя чёрные кожистые крылья, огромными прыжками рванулись к людям. Трое зверюг распластались на земле, пав под стрелами, а затем Видгниру и Гунтеру пришлось взяться за мечи и топоры. Торин, нырнув под прыгнувшего на него волка, распорол ему брюхо и сразу перерубил передние лапы подобравшемуся справа чёрному хищнику. У ног Гунтера уже лежали три окровавленные туши волков с раскроенными черепами, и его топоры продолжали без устали распарывать воздух.

— Стой! — хотел было крикнуть побежавшей к конунгу Сигню отец Целестин, но издал только слабый стон. Сигню, с коротким мечом в одной руке и охотничьим ножом в другой, подоспела как раз вовремя, чтобы полоснуть по хребту вставшего на дыбы за спиной Видгнира волка. Синир нырнул в самую гущу схватки и исчез среди беснующихся чёрных теней.

Ведьмы тем временем парили над побоищем, едва не сталкиваясь между собой, и пытались бороться с Локи. Среди воя, рычания и визга волков раздавалось шипение вспыхивавших над головой бога молний и струй огня, с хлопком разбивались на тысячи искр пламенные шарики, и вот уже два покалеченных волка упали на землю, а тела Ночных Всадниц объял синий огонь. Но как раз тогда стало ясно, что битва людьми проиграна.

Локи не заметил спикировавшей на него сзади ведьмы и пал под ударом передних лап её волка. Сразу несколько чёрных гигантов подмяли под себя Торина и Видгнира. Гунтер получил невероятной силы удар лапой по щеке, а потом зверь попросту уложил его, прижав к земле и щёлкая над горлом оскаленными челюстями. Куда делась Сигню — отец Целестин так и не приметил. Уже не обращая внимания на мечущихся по лощинке лошадей, он смотрел на нескольких приближающихся к нему волков с ведьмами на спинах. Монах стиснул крест на груди, непослушные пальцы правой руки сомкнулись на рукояти кинжала. Вот крылатый волк шумно захлопал крыльями всего в пяти-шести шагах, сверкнули красным глаза красавицы ведьмы…

Отец Целестин поднялся в воздух, отброшенный в сторону чем-то мягким и невероятно тяжёлым. Пролетев несколько шагов, он шлёпнулся на траву и остался лежать, не смея открыть глаз. Где-то рядом заскулил волк, взвизгнула Ночная Всадница, вылетевшая из седла, и к этим звукам прибавилось низкое раскатистое рычание. Монах повернулся на звук и понял, что и на сей раз спасение пришло оттуда, откуда не ждали.

Крылатые львы расшвыривали волков, как щенят, ударами мощных лап, одним движением челюстей разрывали им глотки, топтали ещё шевелящихся чёрных зверюг. С десяток львов парили в воздухе, схватившись с ведьмами высоко над землёй, некоторые львы устремились к равнине — часть Ночных Всадниц бежали с поля битвы — и там добивали их, никому не давая пощады. Вот лев догнал мечущегося в воздухе волка, скользнул над ним, неразличимым движением лапы выбросил всадницу из седла, нырнул вниз, словно провожая красавицу в долгий путь к земле; снова рванулся вверх, лёг в полёте на левое крыло, успев при этом полоснуть когтями по горлу чёрного летуна, и, развернувшись, спланировал обратно к ущелью. Чёрный волк, кувыркаясь, отправился вслед за бывшей своей хозяйкой.

Отец Целестин ни жив ни мёртв созерцал развернувшуюся перед его взглядом воздушную битву и обернулся только тогда, когда за его левым плечом кто-то шумно выдохнул и низко заурчал.

Таких глаз у простых львов не бывает. У них они жёлтые, небольшие и с узким зрачком — обычные кошачьи глаза, в которых редко увидишь что-нибудь, кроме любопытства, ярости или иных присущих каждому зверю несложных чувств. В сгущающейся тьме на отца Целестина смотрели такие глаза, что монах невольно попятился: яркая зелено-голубая радужка обрамляла чёрное пятно зрачка, в котором скрывались мысль и разум. И ещё грусть. Тайная, глубоко упрятанная, но ясно различимая грусть, сожаление о чём-то ушедшем далеко в прошлое, что уже не вернуть никогда.

Словом, у Стража Сокрытых Гор были глаза человека. Человека, некогда перенесшего потерю родного дома, близких, всего, что было ему дорого. Он, возможно, попытался забыть это, стереть из памяти, похоронить мысли о прошлых днях, но они всегда были вместе с обладателем пронзительных очей, не давая и кратких минут покоя.

Отец Целестин забыл обо всём и стоял какое-то время не шевелясь перед пристально рассматривавшим его Стражем. Наконец, лев отстранил монаха движением лапы и мягко прыгнул туда, где его сородичи уже заканчивали добивать чёрных волков. Отец Целестин схватился за грудь — вдруг появилась сильная боль возле грудины — и, тяжело дыша, снова присел на землю. Он вспомнил, где уже видел таких львов. Вернее, похожих: Стражи Сокрытых Гор всё же не носили человеческих голов. А вот языческие изваяния, кои украшали развалины Вавилона и Ниневии, возле которых довелось побывать… э-э… да, правильно, в 833 году, восемнадцать лет назад, точь-в-точь напоминают вышедших из колдовского облака львов. По крайней мере, крылья у тех и у других одинаковы — длинные, покрытые тёмно-жёлтыми широкими перьями. Неужели и духи Ассирии и Вавилона переселились в этот странный Мир Меж Мирами? А в том, что львы были воплощёнными духами, отец Целестин не сомневался. Не может быть у обычных зверей, пусть даже и крылатых, таких глаз. И не по былым ли временам величия Ашурского царства тоскуют нынешние Стражи Сокрытых Гор Междумирья?

Боль в груди начала проходить, угасая и смещаясь куда-то влево, в область плеча и лопатки. Монах, охая, поднялся, пытаясь привести себя в порядок и решить, что делать дальше. Судя по наступившей тишине, битва кончилась. Впереди мелькали тёмные силуэты львов, бродивших среди погибших волков и Ночных Всадниц, несколько крылатых Стражей кружили серыми тенями над равниной. Медленно и нерешительно отец Целестин пошёл в сторону, где тёмной массой громоздились тела обитателей Железного Леса, в надежде, что хоть кто-нибудь из отряда уцелел. Не успел он сделать и нескольких шагов, как шумно захлопали десятки крыльев, львы поднялись в воздух и начали скрываться в облаке, укрывавшем горы. Стражи исчезли так же быстро, как и появились, уничтожив всех посланцев Чёрного Дракона. Уйти от них не смог никто.

Монах был до странности спокоен. Он прекрасно сознавал, что, быть может, остался один в незнакомом и опасном мире, что, возможно, все его друзья погибли или тяжко ранены. Что назад пути уже нет, и даже если удастся добраться до Врат и вернуться в Мидгард, то он окажется в Лесу Призраков, из которого выйти вовсе не получится. А получится — тогда где искать своих, ушедших на корабле куда-то к югу? Однако отец Целестин на твёрдых ногах подошёл к месту побоища и остановился, решая, где начать поиски тел Торина и других. Откладывать это дело на утро он не собирался!

— А я думал, что ты до сих пор отсиживаешься где-нибудь в кустах и молишь богов всех Трёх Миров, чтобы тебя не нашли. — Голос доносился слева, от огромной кучи мёртвых волчьих тел.

Так и есть, Локи!

— Где ты? — крикнул монах, поворачиваясь в ту сторону, откуда послышались слова маленького бога, и различил шевелящийся силуэт.

— Вот, пожалуйста, перед тобой все доказательства неудобства телесной оболочки, — сетовал в темноте Лофт, сбрасывая с себя тушу мёртвого волка. — Едва я зазевался, как одна из ведьм наслала на меня заклятие, из-за которого я не мог выйти из нынешнего тела, а её милая собачка едва не свернула мне шею… Ты-то сам как?

— Что с остальными?! — Отец Целестин пропустил вопрос Локи мимо ушей и продолжал обшаривать полянку.

— Почём мне знать? — Локи наконец освободил придавленные ноги и встал. — Давай искать. Только свет нужен.

— Чем ты здесь огонь разожжёшь? — раздраженно рыкнул отец Целестин, нашедший нечто похожее на сапог Гунтера, выглядывавшее из-под окровавленного волчьего крыла.

— Чем? Пальцем! — Локи быстро пробормотал заклятие, дунул себе на ладонь, и из его указательного пальца выплыл маленький голубой шарик, светивший, однако, очень ярко. Шарик поднялся в воздух, остановившись на высоте двух человеческих ростов, разбрызгивая вокруг неестественный голубой свет. Монах поморщился — при таком освещении поле битвы выглядело ещё отвратительнее. Кровавые пятна на траве казались чёрными потёками смолы, тягучей и липкой, трупы ведьм и волков с огромными ранами от львиных клыков отсвечивали мёртвой синевой.

— Помоги, черти бы тебя взяли с твоим колдовством! — Отец Целестин силился растащить несколько тяжеленных волков, под чьими телами был погребён германец. Локи пришёл на помощь, и наконец, изрядно покряхтев, они вдвоём извлекли Гунтера наружу.

— Жив, — констатировал Лофт, только взглянув на него. Через всю левую щёку Гунтера тянулись четыре глубокие царапины, оставленные волчьей лапой. Руки всё ещё сжимали топорища, по самый ухват залитые кровью. Монах мигом посмотрел германцу зрачки и, выругавшись, сказал:

— Сукин сын опять своё зелье потребил! Неужто в бою без этой отравы никак?! Возись теперь с ним!

— Отлежится! — махнул рукой Локи. — Давай других искать.

Только когда взошла луна, посеребрив далёкую вершину обережных облаков, Локи и отец Целестин закончили работу. Нашёлся и Синир — помятый, со следами зубов на холке, но живой. Торин и Видгнир даже не потеряли сознания, но выбраться сами были не в силах и терпеливо ждали, пока Локи и монах растащат накрывавшие их тела. Сигню тоже осталась жива, но лежала в глубоком обмороке. И её, и Гунтера отнесли подальше в ложбину и там уложили на землю — лошади разбежались, унеся с собой мешки с одеждой и припасами.

— На что ты надеялся, вступая в схватку с ведьмами? — говорил отец Целестин Лофту. — Где нам было их всех победить?

— Никак не думал, что сюда явятся два с половиной десятка Ночных Всадниц! — Локи пытался оттереть о траву вымазанные кровью ладони. — Правда, если бы мы боролись только с волшбой, тогда я бы смог им противостоять. Но когда в дело идут и кулаки, и магия… За всем не уследишь.

— Спасибо Стражам, — буркнул Торин, которому уже рассказали, как Стражи-львы пришли на помощь в самую последнюю минуту. — Кабы не они, не знаю, что и было бы… А так все живы, разве что лошадей да припас потеряли.

— Это дело поправимое, — поморщился Локи. — Утром кони будут здесь, я обещаю.

Отец Целестин тем временем пытался использовать знания, полученные от Лофта. Его беспокоило состояние Сигню, которой, по-видимому, пришёлся сильный удар по голове, и старательно вычерчивал над ней руны здоровья и силы, бормоча заклинания. То ли монах нервничал, то ли забыл, как надо произносить слова, и само собой, у него ничего не получалось. Когда он попробовал в четвёртый раз, Локи остановил его:

— Слушай, давай я сделаю? Ты лучше спать иди.

Монах послушно отошёл в сторону, присел, затем лёг и закрыл глаза. Мешал свет волшебного фонарика, сотворённого Лофтом, но стоило лишь на мгновение расслабиться, как сразу пришёл сон. Спокойный, глубокий, без сновидений, которые могли лишь ещё больше растревожить. Сон, прогнавший всех призраков минувшего дня, перемешавший, растворивший и уничтоживший на время своей власти и Ночных Всадниц с волками, и крылатых львов, вернувшихся из мрака тысячелетий. Вплоть до рассвета отец Целестин пребывал в мягкой, тёплой и безопасной тьме.

Очнулся монах рано-рано утром от ощущения, что за ним кто-то пристально наблюдает. Он чуть шевельнулся, приоткрыл один глаз и перво-наперво заметил, что все, включая вечно бессонного Локи, продолжают мирно спать. Гунтер (вот мерзавец!) одной рукой обнял свернувшуюся калачиком у него под боком Сигню, Торин едва слышно похрапывает рядом с Видгниром, чьи светлые волосы рассыпались по едва покрывшейся росой траве. Шагах в шестидесяти справа чернеют останки волков и ветер шевелит одежды мёртвых ведьм. Нет, ясно, что некто чужой стоит за спиной, возле облака.

Отец Целестин перевернулся на другой бок и, надеясь обмануть неизвестного наблюдателя, притворился всё ещё спящим. Едва приподняв веки, он оглядел примыкающий к туману край лощины. Рука против воли потянулась к кресту на шее, а сам монах, забыв о притворстве, сел, не желая верить в то, что видели его глаза.

Из тумана вышли вовсе не крылатые львы. В каких-то десяти шагах от спящих стояли двое. Двое богов.

Давным-давно на южных берегах Средиземного моря они носили имена Амон-Ра и Анубис. Им возносили молитвы в Фивах и Мемфисе, храмы, им посвящённые, взметали белые стены над берегами зелёного Нила, а их изваяния украшали гробницы властителей Египта, страны, тогда не знавшей христианского Креста и исламского Полумесяца.

Богов окутывало едва заметное золотистое сияние, изливающееся от тел и вышитой золотом белой одежды. Анубис — носитель остроухой головы шакала — стоял чуть позади сокологолового Амона-Ра, что держал в руках литое изображение солнца на длинной цепи. Бог вытянул руку, и в голове отца Целестина появился Голос:

«Возьми. Боги даруют смертному то, что поможет ему пройти опасными путями. Боги знают об этих путях и замыслах, которые ты несёшь в себе».

Монах подошёл к Амону и, протянув руку, принял тяжёлую золотую цепь. Голова сокола опустилась в едва заметном поклоне, и снова пришёл Голос:

«Возле наших гор не нужно бояться никого. За вас просил сам Князь Асгарда. Цель твоя нам известна, но нам это уже не поможет. Время Осириса, Амона-Ра, Тота и иных полуденных духов ушло. Теперь мы навеки останемся в царстве за этими горами. Быть может, удача не отвернётся от наших братьев, духов Севера… Иди».

Амон ещё раз поклонился и отступил назад. Развернувшись, оба бога ушли в туман, не оглядываясь, а отец Целестин остался стоять где стоял, тупо глядя то на исчезающие в облаке странные силуэты, то на золотой солнечный диск, лежавший в ладони. Если бы не он, то явление древних богов можно было бы счесть сном…

— Что это они тебе всучили? — Скрипучий голос Лофта вывел монаха из паралича. Локи сидел на склоне, с безразличным видом почёсывая подбородок.

— Ты не спал? — спросил отец Целестин.

— Нет, конечно. Удивляюсь, как эти олухи того не заметили. А может, просто внимания не обратили…

Локи отобрал у святого отца цепь с солнечным символом и, сдвинув брови, внимательно в неё всмотрелся. Затем его лицо озарила счастливая улыбка.

— Ого, а наши старички не поскупились! Да знаешь ли ты, приятель, что это такое?

— Не представляю, — мотнул головой монах. — А в чём дело?

Локи хихикнул, потирая руки:

— Если каждый из обитающих в Междумирье великих духов будет дарить тебе по такой игрушке, то в конце концов ты сможешь стать единодержавным властелином Мира Между Мирами, а Нидхёгг будет у тебя в лучшем случае привратником.

— Так что это такое?! — не выдержал отец Целестин. Трепотня Локи уже действовала ему на нервы. Нет чтобы толком объяснить!

Лофт повертел в руках золотой кругляш.

— На диске выгравирован знак Ока. — Он показал диск монаху, и тот ясно рассмотрел тонкие насечки, изображающие глаз.

— Око Амона-Ра, бога-сокола… — Речь Локи исполнилась благоговения. — Оно стоит в одном ряду с чудесными вещами, принадлежащими другим великим богам…

«Я чувствую Силу. Я обладаю Силой. Сила во мне.

Равновесие Мира Меж Мирами нарушено. Здесь, в перенасыщенном Великими Духами мире, оно необходимо, как воздух. Отсутствие Равновесия уничтожит его. Что произойдёт в час, когда духи Нидавеллира и Долины Богов поднимутся друг против друга или, приняв союз, ополчатся на кого-нибудь третьего? Что буду делать я, когда веками сохранявшееся спокойствие падёт, погребая под своими обломками наше последнее пристанище?»

Изящный дракон, покрытый матово-чёрными чешуйками, прикрыл глаза и уронил голову на вытянутые передние лапы. Серебряный обруч, украшавший голову, сполз набок, но Нидхёгг не обратил на это внимания. Поёрзав на гладком полу пещеры, он устроился в любимой позе — на боку, плотно сложив крылья. Два горных тролля, молчаливые и туповатые, но верные стражи, тихо вышли из пещеры, не желая нарушать отдых господина.

Нидхёгг и не думал отдыхать. Тело — быстрое, красивое до жестокости, оставалось в вырубленном двергами скальном зале, а главная составляющая его бытия, покинув оболочку, струйкой бесцветного пламени воспарила к вершинам Небесных Гор.

Мир простёрся перед Нидхёггом чёрным пятном. Ушли телесные чувства — слух, зрение не нужны для того, чтобы ощущать Силу, коей Междумирье было наполнено до предела. Последнего предела. Вернее, не Силу. МНОЖЕСТВО СИЛ.

Вот они. На чёрном блюде появляются блёстки. Так высыпают на вечернее небо звёзды, являясь одна за другой. Междумирье пронизано ими, расшито цветными пятнами, как платье короля — алмазами.

Нидавеллир. Это прямо на юге. Скопище тусклых огоньков. То, что они не светят так ярко, как звёзды Долины Богов или Леса Альвхейм, ещё ничего не значит. Поля Мрака полны злобной, несущей смерть и разрушение Силы. Если духи Нидавеллира однажды выйдут из своего убежища и возжелают погубить всё живое в Междумирье, то их можно будет остановить лишь ценой огромных жертв.

Лес Идалир. Зелёные огни. Добрые духи жизни, цветения и радости. Они не враждуют ни с кем и, как боги Сокрытых Гор, хотят одного — покоя. Альвхейм же горит розовым пламенем вечной молодости и созидания. Дальше, на запад. Сотни точек — неярких и многоцветных, разбросанных по лесам и рекам. Малые духи, одни — безвредные и спокойные, другие — просто безразличные. Живут себе в тиши и покое после многих скитаний по мирам.

А что ещё дальше? Там, где оканчивается Междумирье и буйством красок наливается облако мира Мидденгард? Что за ним?

СВЕТ. Сплошная масса единого света. Он даже не белый, он просто не имеет цвета. Этот Свет не греет, но чувствует. Чувствует всё, что происходит в Трёх Мирах. Он редко вмешивается в их жизнь, но сейчас можно рассмотреть, как лучи его обратились к Междумирью, наблюдая.

Надо полагать, что Свет беспокоится. Он видит нарушенное Равновесие. Знает, что если оно падёт, то тогда…

«А что тогда? — подумал Нидхёгг, уводя взгляд от далёкого слепящего облака. — Я знаю это. Просто смерть. И не надо говорить, что духи бессмертны. С Междумирьем может случиться то же, что и со стеклянным шаром, наполненным маслом, когда бросишь его в огонь. Сила перельётся через край, вступят в борьбу между собой разные её части и погубят Мир Меж Мирами. Я знаю, как этого избежать…»

Нидхёгг вернулся в своё тело. Дракон встрепенулся, шевельнул крыльями. Когти заскрежетали по камню, и Нидхёгг покинул тёмную пещеру, пробираясь по вырубленному в Имирбьёрге тоннелю наверх, к Красному Замку. Туда, где на каменном алтаре блистало золотом и хрусталём его главное сокровище.

Трудхейм. Чаша Сил.

То, что в нужных руках избавит Междумирье от беды.

Чёрный Дракон помнил, что тени заколебались в тот день, когда Свет с Запада вдруг вмешался в незначительную и мелкую стычку между людьми соседнего Мидгарда. Несколько месяцев назад сквозь все Три Мира прошёл белый луч, несущий в себе такую Силу, что Небесные Горы вздрогнули до самых корней гор. Это было первой вестью о растущем возмущении Равновесия. Заинтересовавшись странной активностью Света, Нидхёгг послал в Мидгард Ночных Всадниц, и вскоре они подтвердили его подозрения о том, что в норвежских лесах нежданно возродилась Сила исчезнувшего, почитай, пятьдесят веков назад Аталгарда. Подозрения, возникшие уже давно. А ещё Ночные Всадницы поведали, что оставшиеся в Мидгарде духи возжелали завладеть Чашей Сил, отослав за ней тех, кто может пробудить к жизни древнее сокровище. Они боялись потерять свою Силу и свои народы, не желая подчиняться общему закону. Боги Асгарда забыли о Предначертании Эйра: «Когда вы, духи, станете не нужны людям, покиньте Мидгард до часа, когда Врата Миров закроются. Или останьтесь, но с того дня вы будете лишь бессильными тенями, не способными ничего изменить…»

«Как они не поймут, что после того, как Междумирье станет замкнутым миром, отрезанным от двух других, любое смещение пространства, любая щель между мирами приведёт к тому, что Сила, накопленная в Мире Третьем, вырвется наружу, как пар из закрытого котла! — Нидхёгг от злости фыркнул, выбросив струю пламени из пасти. — Трещина, открытая Трудхеймом, под напором Силы разрастётся, разрушая Стены Миров, и всё закончится гибелью Междумирья, а с ним, возможно, Мидгарда и Мидденгарда!

Они не знают об этом? Может быть. Но ещё они не знают о том, что Три Мира не единственны во Вселенной и Сила Чаши мне нужна для того, чтобы открыть проходы в миры, где ещё нет жизни. Отворить незримые врата, выпустить за их порог части Силы и тем избавить Междумирье от возможной катастрофы. А вот тогда забирайте себе Чашу и делайте с ней что угодно!»

Нидхёгг раздраженно посмотрел на гранитный постамент и снова плюнул огнём. Не иметь возможности пользоваться Чашей вовсе не значило, что он не знал о том, какие силы в ней скрыты. Нидхёгг не одно столетие пытался познать тайну её изготовления. Его мысли проникали в глубь сосредоточенной в Трудхейме мощи, и однажды Чёрному Дракону открылось такое, о чём у него и подозрений не возникало! Чаша показала ему десятки, сотни миров, разбросанных по Внешней Пустоте. Ничьих миров. Без людей, духов, богов. И вот тогда же он понял, как избавить Междумирье от войн, обрести покой и сохранить власть. Да что там сохранить! Расширить и преумножить! С помощью Чаши можно было получить для себя целый мир, новый, чистый и не тронутый никем. Обустроить его так, как нравится, по своим желаниям и вкусам. Стать его демиургом. Или же остаться в привычном и обжитом Междумирье, выпустив в дальние миры скопища духов, которые обитали здесь.

Эти планы захватили его, и Нидхёгг начал искать людей, в руках которых Чаша сможет пробудиться. Наследники Аталгарда обитали за Западными Вратами, но в Мидденгард ходу не было. Ни один дух Междумирья не пропускался в древний мир его Стражами. Люди, альвы, дверги, даже речные тролли могли пройти во Врата, духи — нет. И вот теперь наследник Короля всех людей идет сюда сам. Идет в уверенности, что Нидхёгг ему враг.

«Да я и сам хорош, — огорчённо подумал дракон. — К чему было пугать их раньше времени? Зря я с ётунами да Вендихо связался. Болваны только запугали людей, и ныне будет сложно заставить их мне поверить. А если учесть, что меня в Междумирье не очень любят… То-то боги Сокрытых Гор за смертных вступились…»

Лошади, как Локи и обещал, вернулись — стоило их только позвать именем Эпоны. Пострадавшие в битве Сигню и Гунтер смогли ехать сразу — подействовала целительная магия, царапины, оставленные когтями волка на Гунтеровой щеке, затянулись уже к утру. Отец Целестин, правда, испортил всем настроение беспрерывным ворчанием в адрес германца из-за его боевого снадобья, но Гунтер и ухом не вёл.

Когда наконец собрали все разбросанные вещи, отмылись от крови в обнаруженном неподалёку ручейке и как следует поели, Локи прошёлся меж волчьих трупов и осмотрел пустые одежды ведьм (их тела рассыпались прахом после восхода). Собрав шесть золочёных амулетов с тёмным камнем, Лофт раздал каждому по штуке.

— Зачем? У меня уже есть, — сообщил Видгнир, вытаскивая из-за пазухи маленького золотого дракончика, найденного на месте гибели ведьмы, убитой в первую ночь Гунтером. — Для чего это нам?

— Скоро мы покинем Сокрытые Горы, — сказал Локи. — Защиты их богов нам уже ждать не придётся. Понадеемся, что символ Нидхёгга откроет дорогу. Этот знак, — он подбросил на ладони амулет, — Чёрный Дракон даёт только самым верным слугам. Я рассчитываю, что он поможет нам обмануть не очень бдительных охотников.

Отцу Целестину стало тоскливо. Господи, и когда это всё кончится? Ещё несколько дней пути под сенью Сокрытых Гор пройдут безопасно, а потом? Монах погладил висящий на шее рядом с крестом знак Ока Амона-Ра. Может, не врал Локи и Око поможет разогнать нечисть?

По словам Лофта, подаренное отцу Целестину сокровище обладало многими свойствами. Оно могло служить защитой от волшбы и оружия, но как использовать Око — Локи в точности сказать не мог. Опробовав несколько заклинаний, он добился только того, что из диска вылетела маленькая тонкая стрела-молния, случайно ударившая в Торина. Конунг взвыл, потом разразился отчаянной бранью, но, кроме болезненных ощущений, ничего, к счастью, огненная стрела не причинила. Монах отобрал магическую игрушку обратно и надел золотую цепь на шею со словами:

— Мне подарили, а не тебе, дураку! Найдём посёлок с людьми, я лучше это на бочку пива сменяю, чем доверять опасную вещь помешанному на волшбе божку! И не смотри на меня волком, Локи!

Отряд снялся с места, когда солнце вошло в зенит.

 

Глава 14

ПРОБУЖДЕНИЕ НИДАВЕЛЛИРА

Дракон сидел на каменистой сопке, с вершины которой открывался вид на Огненные Болота, и рыдал. Со всхлипываниями, урчанием, орошая потоками жгуче-горючих слез нагромождённые неровными кучами булыжники и редкую травку. Он сознавал, что слезами делу не поможешь, однако полный вечер пытался выплакаться, надеясь, что станет легче.

Звали дракона Гюллир. По меркам своего племени он был молод — всего-то третья сотня лет пошла. Ростом и статью боги Гюллира не обделили, пусть среди своих он и числился в заморышах. От кончика носа до кончика хвоста дракона человеку пришлось бы пройти тридцать шагов. А глядя на толстые шипастые лапы с когтями толщиной в руку, огромные и острые крылья, узкую морду с чудовищными клыками, любой двуногий сбежал бы не оглядываясь и потом долго возносил хвалу своим богам за чудесное спасение от неминучей погибели. Не раз, когда Гюллир появлялся возле людских посёлков к западу от Химинбьёрга, их жители разбегались и прятались, думая, что медно-ржавое чудовище собирается учинить погром.

И зря, кстати. Совершенно зря боялись.

Гюллир был очень несчастен и одинок. Он считался среди своих неполноценным только из-за медного цвета шкуры. Зелёные драконы, населявшие Город вокруг Имирбьёрга, весьма трепетно относились к чистоте своей крови, и появление на свет красного выродка не доставило радости родителям Гюллира. Они бросили его во младенчестве, оставив маленького драконыша в скалах. Ему повезло. Гюллира нашли умирающим от голода ведьмы из Железного Леса, отогрели, подкормили, а затем… Затем продали в рабство богатой драконьей семье Брейдаблик, многочисленной и уважаемой.

Двести лет он прожил в их пещерах, презираемый и подвергаемый насмешкам. Всё это время Гюллир выполнял самые неприятные работы — ему приходилось забавлять маленьких драконят, а когда он подрос и у него окрепли крылья, Гюллира посылали на охоту в горы — добывать молодых баранов, чьим мясом кормили старых, потерявших зубы драконов. А ныне матроны Брейдабликов нашли ему новое применение — высиживать яйца. Занятие исключительно скучное и бездарное. Недавно (четыре месяца назад) жена главы рода отложила два яйца и, естественно, пренебрегла своими материнскими обязанностями, оставив их на попечение Гюллиру. Драконы — существа теплокровные, и в этом-то и состоит всё неудобство. Обычная ящерица закопала бы яйца в песок и забыла о них. Гюллиру же приходилось целыми днями возлежать на каменном полу пещеры, обвившись вокруг двух малахитовых булыжников, за стенками коих вызревали ещё два члена славного драконьего рода. Отдавая им тепло своего тела, он пытался позабыть, что впереди шесть долгих лет, во время которых яйцам необходимо высиживание. И все шесть лет прерываться можно только на еду. Ну или на действие, ей противоположное…

А сегодня утром Гюллир разбил одно из яиц. Как это случилось, ему до сих пор было неясно. Он проснулся, попробовал было устроиться поудобнее — лапы затекли, — потянулся и неожиданно задел яйцо когтем. Скорлупа треснула. Не дожидаясь расправы, Гюллир выбрался из пещер незамеченным, спрыгнул со скального карниза и полетел куда глаза глядят.

Убийство сородича (пускай даже невольное) среди драконов считалось за самое страшное преступление, караемое либо смертью, либо вечным изгнанием. Мир Меж Мирами не смог бы прокормить большое количество крылатых ящеров, и посему давным-давно драконы приняли закон, запрещавший одной супружеской паре иметь более двух детей. У главы рода Брейдабликов это были первенцы, и по тому же закону Гюллира могли убить немедленно — раб, пусть и случайно, погубил ребёнка. Поэтому Гюллир, забыв, что сам когда-то по воле родителей оказался на грани жизни и смерти, опустился на холм вблизи последнего отрога Сокрытых Гор и неутешно плакал, буквально упиваясь своим горем.

Сейчас он лишился всего. Дома, пусть и постылого, общества себе подобных и, что самое главное, душевного покоя. Знать, что на твоей совести загубленная жизнь, было для него слишком тяжело. Бесспорно, на охоте он убивал, но то были бессловесные и неразумные твари. На существ, обладавших разумом и речью, он никогда бы не поднял и когтя. Даже на хримтурса или речного тролля.

Гюллир поднял голову и сквозь пелену слез осмотрел небо. Нет, погони нигде не видно. А впрочем, какая разница? Всё равно одинокого дракона, да ещё и урода, может убить всякий. В Городе иногда рассказывали страшные истории об изгнанниках, погибших от голода или лап страшных и неназываемых тварей, в обилии водившихся в горах.

— Что я теперь буду делать один?! — простонал Гюллир и тяжело всхлипнул. Ему очень хотелось есть, ибо в животе было пусто со вчерашнего вечера. Ему хотелось поспать, но он боялся. Молодой медный дракон чувствовал себя самым несчастным существом в мире. И вдруг пришло решение: умереть!

Как? С разгону удариться о скалы? Напасть на взрослого и сильного дракона? Нет. Теперь он и близко не осмелится подобраться к Имирбьёргу, где в него полетит жуткое обвинение — убийца!

Гюллир помотал головой, расправил крылья и собрался было взлететь да направиться к Нидавеллиру — Полям Мрака, где, как говорили, каждый найдёт себе верную гибель. Неожиданно его внимание привлекли шесть чёрных точек, спускавшиеся с холмов, укрытых стеной тумана. Он напряг зрение и различил двуногих, сидящих на спинах зверей, напоминавших безрогих горных козлов. Дракон часто заморгал — словно соринка в глаз попала. Он вдруг учуял Силу. Племя крылатых ящеров само по себе не владело волшбой, но умело различать простых двуногих и тех, кто умел пользоваться Силой. Вот один из этих шестерых и был таким.

«Нападу! — решил Гюллир, хотя и не совсем представлял, как нужно нападать на обладателя Силы. — Нападу, и он убьёт меня! Будь что будет!»

Он тяжело разбежался по вершине сопки, подпрыгнул, и широкие перепонки крыльев ощутили под собой удерживающие их в воздухе тёплые потоки. Несколько быстрых взмахов — и Гюллир пронёсся над головами двуногих, плавно описал круг, а потом до ужаса неуклюже опустился на землю перед выхватившими оружие всадниками, что едва сдерживали перепуганных появлением крылатого ящера лошадей.

Гюллир всмотрелся в противников. Он умел различать разные породы двуногих, и эти показались ему похожими на тех, что жили возле Красных Гор и Леса Идалир. Разве что одеты странно.

Пятеро мужчин. Один крепкий, с тронутыми сединой русыми волосами и заплетённой в две косички бородой. Двое помоложе и одеты так, как истории описывают негодяев, посягающих на драконьи клады, — в железных кольчатых шкурах. Четвёртый — высокий и толстый, с непонятными знаками, висящими на шее. С ним рядом темноволосая девица, а на её седле злобно шипит странный маленький зверёк.

А вот и шестой. Тот, который наделён Силой. Тот, на которого нужно нападать.

Гюллир ощерил зубастую пасть, расставил лапы да так и застыл, судорожно вспоминая песни про героев-драконов, вызывавших на бой злобных и обычно очень нехороших двуногих. На ум почему-то приходили только дурацкие слова из истории о том, как герой-дракон Грендель победил некоего двуногого Беовульфа, решившего напасть на спящих драконов и их Город. Гюллир понял, что героя из него явно не получится, но всё же, зная, что без вызова в битву вступать никак нельзя, процитировал первое пришедшее на ум:

Из топей сутёмных,

По утёсам туманным,

Богами проклятый

Шёл Беовульф

Искать поживы,

Крушить и тратить

Жизни драконов

В обширных чертогах…

Наспех пробормотав сию тираду, Гюллир совсем сконфузился. Тут он услышал громкий и дружный хохот двуногих, и его снова разобрали слезы. Лапы подломились, он рухнул всей тяжестью тела на траву и забился совсем уж в непотребной истерике, моля драконьих богов о немедленной смерти.

— Ничего не понимаю! Что, чёрт побери, происходит, Лофт? — Отец Целестин слез с коня и теперь изумлённо взирал на скребущего лапами землю и явно невменяемого дракона. Между прочим, когда ящер приземлился прямо перед конём Торина, монах решил, что пожаловал сам Нидхёгг. Настроенный всегда на самое худшее, он уже представил себе мрачные подземелья Имирбьёрга, цепи, раскалённые орудия пыток, а тут… Свалилось с неба крылатое чучело, прочитало какие-то стишки и теперь валяется на траве по уши в соплях. Такого отец Целестин ожидать уж точно не мог.

— По-моему, он болен, — вставила словечко Сигню. — Может, у него зубы болят?

— Не говори ерунды! — жёстко пресёк эту версию Локи. — Мнится мне, что дракон не враг нам. Надеюсь, когда он уймется, то всё расскажет.

— Очередная уловка Нидхёгга, — мрачно заметил Гунтер, поглаживая рукоять топора. — Не верю я, что дракон может так себя вести. В сагах они совсем не такие… Вспомните, к примеру, Беовульфа! Каков был дракон Грендель? Сволочь ещё та. Почему этот дракон должен быть другим?

— Сколько можно повторять — здесь не сага, а жизнь! — рявкнул Локи и подошёл к хлюпающему носом дракону, который, немного успокоившись, лежал теперь на брюхе и вздрагивал всем телом.

— Как тебя зовут?

— Гю… Гюллир… — Дракон выпустил из носа громадный зеленоватый пузырь и снова заныл. Локи изо всей силы отвесил затрещину по его острой морде и, поморщившись, потряс в воздухе ладонью. Всё равно что по камню бить…

— В чём дело? Что с тобой приключилось, Гюллир? — Голос Локи стал мягче. Бог понял, что с этим плаксивым созданием надо вести себя спокойнее и ласковее.

— Я яйцо разбил… Гы-ы-ы… Я…

С пятого на десятое Гюллир пересказал Лофту случившуюся с ним беду, перемежая слова всхлипываниями и нытьём. Отец Целестин и остальные стояли вокруг, разинув рты. Они ожидали от Междумирья чего угодно, но только не дракона, рыдающего у ног людей.

— А зачем ты хотел напасть на нас? — строгим голосом спросил Локи.

— Я… Я думал… — Хлюп… — Я думал, что ты убьёшь меня… Ты же Дух во плоти… У тебя Сила…

— Ещё чего! Так ты теперь бездомный, что ли? Совсем один?

— Да-а-а… — При мысли о своём одиночестве и неприкаянности Гюллир совсем сник. Локи отошёл от него и, собрав в круг людей, тихо сказал:

— Слушайте, как нам несказанно повезло! Похоже, что Гюллир безобидная и несчастная тварь. Безобиднее речного тролля. И кроме того, может нам серьёзно помочь, если мы поможем ему.

— Ты что, хочешь взять дракона с собой! — Торин посмотрел на Локи, как на спятившего. Отец Целестин и Гунтер вполне разделяли его мнение.

— А почему нет? — вдруг подал голос Видгнир. — Если всё, что он сказал, — правда, то Локи прав. Сами подумайте — да ни одна ведьма к нам близко не подойдёт, не говоря уже о всяких великанах или троллях! И кроме того, он же руки на себя наложить задумал…

— Видгнир прав, — сказала Сигню. — Зачем его бросать? И вовсе он не страшный…

Отец Целестин схватился за голову:

— Да ты в своём ли уме, дочь моя? Видгнир? Этот ящер сожрёт нас в первую же ночь!

— Не сожру, — прогудел из-за спины монаха Гюллир, прислушивавшийся к разговору двуногих. — Я охотиться могу…

Дракон шмыгнул носом, как ребёнок.

— Не смей подслушивать! — рыкнул отец Целестин, отпихивая приблизившуюся сзади морду дракона. — Сиди тихо и не мешай разговаривать старшим!

Гюллир хлопнул веками, но послушался и отодвинулся чуть подальше. Ему очень хотелось пойти вместе с людьми, куда бы они ни направлялись. Теперь он снова начал бояться одиночества. Двуногие, они, конечно, и есть двуногие, но хоть с кем-то поговорить можно будет. Да и легенды Города иногда повествовали о дружбе людей с драконами…

Спор, перешедший в яростные препирательства, длился долго. Локи, заручившись поддержкой Видгнира и Сигню, всё-таки смог уговорить сердобольного монаха, но Торин и Гунтер твёрдо стояли на своём: дракон есть дракон, и ждать от него добра не приходится. Гюллир в это время возлежал невдалеке, обвившись хвостом, и напоминал побитую собаку.

Пока Локи уламывал заупрямившегося конунга, отец Целестин поймал себя на том, что вовсе не боится летучего змея. И не только его, между прочим: чувство постоянного страха, которое сопровождало святого отца, считай, от выхода из Вадхейма, исчезло совсем, сменившись, правда, другим ощущением, не совсем ему понятным. Теперь монаха не пугали ни Нидхёгг, ни ведьмы, ни иные, прямо скажем, необычные создания, населяющие эти странные земли. Нет, безусловно, при каждом подозрительном шорохе на ночёвках в желудке его будто что-то сжималось, но постоянство этого ощущения прошло, и теперь он со спокойной душой воспринял бы всё что угодно, как и получилось сейчас с этим придурочным драконом. Последние пять дней, кстати, были бедны на события, и за время, прошедшее с ночного нападения ведьм, ничего необычного с отрядом не приключалось. Шли они по-прежнему по склонам гор, стараясь не слишком удаляться от туманной гряды, а по ночам устраивались отдыхать как можно ближе к ней. Никто, однако, так и не появился — посланцы Чёрного Дракона либо не попадались на глаза, либо их вообще не было поблизости, ну а Стражи Гор не выходили без надобности из облачного покрова.

Огненные болота раскинулись перед отрядом во всей своей мрачной красе сегодня с утра. Лошадка Лофта взобралась на крутой косогор, оказавшийся последним в бесконечной, казалось, гряде холмов, и остановилась. Локи дождался остальных и молча обвёл рукой открывшееся пространство.

Позади осталось облачное кольцо — в этом месте вал клокочущего тумана плавно сворачивал к югу, — а прямо под склоном холма начинались болота, далеко на западе упиравшиеся в серые стены Химинбьёрга. Севернее чернела узкая полоска Железного Леса — обиталища ведьм и недоброжелательных к людям духов. Равнина скрадывала расстояния, и чудилось, что до Небесных Гор рукой подать. Самое большее день пути по прямой, как самоуверенно предположил Видгнир.

— По прямой! — усмехнулся тогда Локи. — Спустись вниз и попробуй! Огненные Болота, дорогой мой, одно из самых гиблых мест в Междумирье. Даже если не потонешь с конём, то тебя может ждать нечто похуже…

— Что, опять твари какие-нибудь?

— Не только. Посмотри во-он туда. — Локи указал на равнину. Наверное, в полулиге от места, где стояли лошади, в затянутое тучами небо ударил фонтан огня. Синеватый у основания столб пламени взлетел на невообразимую высоту, распался на отдельные языки и исчез. Немного погодя в двух разных местах почти одновременно Болота выплеснули ещё по огненному факелу. Потом ещё и ещё. Одна струя взметнулась совсем рядом, и люди на миг ощутили её жар. Вскоре всё пространство к югу и северу вспыхнуло — оранжевые свечи сотнями возникали из болота, прогорая и уступая место новым и новым факелам. Огненная буря бушевала недолго, внезапно стихнув и уступив место привычной тишине.

— Почему так происходит? — недоумённо спросил сам себя Торин, и Локи, не поворачиваясь, пробормотал:

— Силён Чёрный Дракон. Сколько раз на это смотрю, а всё привыкнуть не могу. Красиво, хотя и страшновато.

— Так отчего огонь-то появляется? — уже громко спросил монах. Он не сомневался, что такое чудо, как Огненные Болота, само собой появиться не могло. Без волшбы явно не обошлось.

— Отчего? — Лицо Локи осветила новая вспышка. — Говорят, что под Болотами погребены какие-то древние и великие духи. Я не скажу точно, но якобы они были скованы Созидателями за дурные дела и службу Потерявшему Имя и ввергнуты в вечное заточение. Они посейчас живы, и часто можно видеть, как на воде появляются пузыри — их выдохи. Как говорят, Нидхёгг и это приспособил для своих целей — он как-то заставил воспламеняться выходящий из трясины воздух, и теперь никто не сможет пройти по болотам в сторону Железного Леса. Ведьмы могут не бояться никакого нашествия…

Локи помолчал и добавил:

— Не знаю, правда ли это…

— Как же нам пройти к горам? — спросила Сигню-Мария.

Зрелище бьющих в небо струй пламени поразило её до глубины души, и сейчас Сигню, наклонив голову, наблюдала за вновь нарастающей огненной феерией. Погребённые под трясинами великаны вновь выдохнули.

— Туда! — Локи повернул коня влево и оглянулся. — Едем по возвышенности вдоль болота к югу. Я думаю, что мы сможем переправиться через Болотную реку уже завтра. И странно, почему над болотами столько огня? Так раньше не было… Хорошо, если десяток вспышек за день случалось…

Он стукнул лошадь пятками и, озабоченно посматривая на пылающие столбы, то тут, то там возникающие из гнилых трясин, двинулся по верхушке гряды. Значения последним словам бога, пожалуй, не придал никто, кроме отца Целестина. Пусть страх ушёл, но неспокойно было монаху в последние дни — у него сложилось впечатление, что именно так чувствуют себя маленькие зверьки в ожидании надвигающейся бури. Отчего это происходит, он не понимал и пытался не предаваться смертному греху уныния. Однако неприятное ощущение духоты перед грозой не отпускало. А прошедшей ночью был отцу Целестину сон…

Чернота. Сплошной бархатный мрак, без единого проблеска. Мрак не злой, но умиротворяющий. Это не мгла ада, а темнота ночного дома, уютная и тёплая. Три сине-голубые точки появляются внезапно, разрастаясь в наполненные жизнью и бытием сферы, что соприкасаются краями друг с другом. Две сферы покрупнее сжимают упругими боками третью, не очень большую. И вот эта третья начинает наливаться жутковатым багровым огнем, колышущимся и мерцающим. Ты разумеешь, что огонь в ней не возникает сам по себе, а перетекает из двух сфер рядом, и неожиданно начинаешь понимать — если не остановить его истечение, то этот небольшой шарик может сгореть. И сжечь соседние с ним.

И что? Ну, сгорят эти шарики… Тебе-то что за дела до них?..

Ты присматриваешься к одному из трёх шаров и неожиданно начинаешь различать в нём знакомые очертания. Взгляд ещё приблизился… Иисусе!!!

Там, на его поверхности, белой точкой возникло красивое отражение. Видны кипарисы, виноградные лозы на склонах холмов. Крест золочёный над колокольней крылья раскрыл. Батюшки, да это же… Но глаза уносят тебя наверх, туда, где сферу венчает белёсая шапка. И вот опять перед тобою стена, только не каменная, а деревянная. Длинный частокол поднимается на обрамленный соснами холм. Внизу голубой залив и корабли на волнах. Чуть от берега — небольшой домик…

…Багровая волна жидкого огня летит с запада, сметая на своём пути всё. Рассыпались пеплом корабли, соломой вспыхнули строения и лес. Волна ушла дальше, жечь и крушить всё, что встанет перед ней. Осталась чёрная земля, оплавленные скалы и кипящий океан.

Третий, маленький, шар выплеснул из себя багровый огонь на погибель вся и всех.

Отец Целестин с самого утра хотел побеседовать об этом непонятном сне с Локи, но времени пока так и не нашлось. А беспокойство после странного видения усилилось многократно. Отчего бы? Монах твёрдо решил поделиться своими тревогами и с Видгниром, и с Локи, как только будет остановка на ночлег, но внезапное появление дракона заставило его на время позабыть невнятные опасения. Тем более что отец Целестин ещё ни разу не видел живого дракона.

Сигню, несмотря на предостерегающий окрик Торина, подошла к Гюллиру, пребывая в уверенности, что страшноватый с виду ящер не сделает ей ничего дурного. Тем более, Синир перестал шипеть на дракона и, осмелев, запрыгнул ему на шею, расположившись там, как на толстом бревне. Гюллир ткнулся мордой в грудь девушки, видимо желая разжалобить её ещё больше, и, не рассчитав сил, едва не сбил с ног. Сигню устояла, ухватившись обеими руками за его нос, и погладила чешую.

— Не бойся, со мной ничего не случилось. Ты, наверное, совсем ещё маленький?

— Двести девятый годок пошёл, — вздохнул Гюллир. Для дракона это был самый что ни на есть юношеский возраст, соответствующий людским пятнадцати-шестнадцати годам.

— Хочешь, я тебя… — хлюп… — на спине покатаю? — неожиданно предложил он, смотря на Сигню своими золотистыми глазами. Гюллир слышал, что иногда дружные с драконами двуногие ездили на спинах его сородичей, и, желая сделать приятное человеку, за него заступившемуся, немедленно предложил это. Он считал, что полёт, доставляющий ему немалое удовольствие, должен нравиться всем.

— Давай! — неожиданно для самой себя согласилась Сигню, ничуть не подозревая, что ящер задумал не бродить на четырёх лапах вокруг лошадей, а нечто совсем другое. Она легко вскочила ему на шею, отодвинулась назад, к месту, откуда росли крылья, и по привычке стукнула дракона по спине пятками, словно лошадь:

— Но-о! Поехали!!

— Сигню!!!

— Сигню, ты что, совсем обезумела?!

Торин и Гунтер, только что доказывавшие Лофту опасность и непредсказуемость драконов, забыли о споре и схватились за самострелы, видя, как ящер расправляет крылья. Видгнир с отцом Целестином повисли у них на плечах, когда стрелы были готовы сорваться с тетив, а Лофт ударом ноги выбил оружие из рук конунга. Стрела с жужжанием унеслась в сторону болот.

— Нельзя стрелять!!! — яростно заорал монах прямо в ухо Торина. — В Сигню попадёшь! А так, глядишь, и обойдётся!

Торин стряхнул с себя святого отца и задвинул такой сложный речевой оборот, что даже Гунтер посмотрел на него с удивлением.

— Надеюсь, у неё хватит ума держаться покрепче! — Локи, задрав голову, наблюдал за взмывающим к облакам драконом. — Сейчас я уже готов согласиться, что эти твари и в самом деле опасны…

Сигню испугалась лишь в самом начале. Она изо всех сил обхватила руками и ногами шею Гюллира, закрыла глаза и шёпотом затараторила первую пришедшую на язык молитву, но чуть погодя осмелилась оторваться от драконьей шкуры и оглядеться.

Ветер ревёт в ушах, длинные волосы развеваются и лезут в глаза и рот, но убрать их нет никакой возможности, ибо рук не отнять — сорвёшься. Сзади различаются два крыла, тяжело ударяющиеся о воздух, чуть ощущается хриплое дыхание дракона, а вокруг…

Гюллир поймал тёплый воздушный поток и, перестав взмахивать крыльями, начал величаво планировать над болотной равниной, опасаясь спускаться слишком низко — струя пламени может достать. Сигню же, придя в себя, жадно озирала картину, доселе смертным неведомую. Вот тонет в зелёной дымке Триречье. Его леса убегают сплошным ковром к полуночному краю земли. Теперь стали видны Сокрытые Горы с величавым облаком, лежащим на их склонах. Как жаль, что стена тумана поднимается ещё выше и никак не заглянуть за её край. Интересно, какова она — Долина Богов? Стена Химинбьёрга тянется непрерывной зубчатой цепью с севера на юг, прекрасно видны острые вершины гор и серые языки ледников. Вытянутое черно-зелёное пятно Железного Леса ярко выделяется среди бурых полей болот и буйной зелени Триречья…

Дракон сделал новый круг, и теперь направление полёта изменилось — он направился к Болотной реке, которая тусклой лентой стекала к далёкому мареву Мёртвых Морей. Гюллир не забывал оглядываться по сторонам — мало ли, появятся сородичи, но в воздухе, кроме них с Сигню, никого не было. По крайней мере, поблизости.

— Гюллир! Гюллир, скорее вниз! Скорее! — внезапно закричала Сигню и что есть силы заколотила ногами по шее ящера. Тот послушался, хотя и не понял, отчего человек не хочет ещё немножко полетать. Его острое зрение различило других двуногих — с ними вроде никакой беды нет, — и дракон начал плавно спускаться к земле.

Полёт Сигню не надоел. Ей начали нравиться скорость и высота, но, когда она случайно бросила взгляд на юго-запад, туда, где Химинбьёрг упирался в море… Она поняла, что возвращаться нужно немедленно. На юге что-то происходило.

В последний момент Сигню таки не удержалась на шее Гюллира, и толчок о склон выбросил её на землю. Она перекувырнулась в воздухе, упала и тотчас вскочила на ноги, как кошка. Гюллир сопел неподалёку, с беспокойством поглядывая в её сторону — всё ли в порядке, не расшиблась ли? Сигню взглянула на мрачные лица спутников, на мелко крестящегося монаха и поняла, что, может быть, сейчас напугает их ещё больше. Рассказ Локи о неведомой болезни, пришедшей однажды в Междумирье из Нидавеллира, она помнила слишком хорошо.

— Если ты в следующий раз оседлаешь Нидхёгга, я попрошу Одина сделать тебя валькирией, — проскрипел Лофт, пытаясь взять инициативу в свои руки и не дать Торину отхлестать Сигню прямо сейчас. Сказать, что конунг был зол, — значит, не сказать ничего. Остальные, впрочем, тоже были не в восторге. Люди очень не любят, когда кто-то заставляет их бояться.

— Там… — Монах разглядел, что Сигню была бледна, и решил, что она испугалась полёта. Но воспитанницу святого отца напугало вовсе не столь противоестественное человеку состояние. — Торин, отец Целестин… Я видела чёрные тени на юге!

— Что-что? — прищурился Локи. — То есть?

— Небесные Горы на юге словно в дыму всё, — торопливо говорила Сигню. — Чёрный густой дым колышется, как волны на море…

— Пожар, может, где? Лес горит? — невпопад сказал Гунтер, но Локи зашипел на него, и германец заткнулся.

— Продолжай, говори же, Сигню!

— Стена почти такая же, как… — Она кивнула в сторону Сокрытых Гор. — Стелется по горам ковром и… и двигается… А надо всем этим тени. Страшные. Ни на что не похожие.

Локи резко повернулся к дракону:

— Ты это тоже видел, Гюллир?

— Наверно, внимания не обратил… — смущённо произнёс Гюллир. — Но если хочешь, о Обладатель Силы…

— Зови меня Лофтом!

— Хорошо, о Обладатель Силы Лофт. Если хочешь, я могу слетать посмотреть. Мне это не трудно…

— А меня отнести можешь? — деловито вопросил Локи.

— Садись, о Обладатель Силы! С радостью нашей!

Локи озабоченно потоптался возле дракона, а потом подошёл к нему и взобрался на то место, где раньше сидела Сигню.

— А ты, конунг, говоришь, что дракон нам не нужен! — крикнул он Торину. — Найдите подходящее место и устраивайтесь на ночь. А мне необходимо выяснить, что происходит возле Полей Мрака. Если то, что сказала Сигню, — правда, то я отказываюсь понимать происходящее. Ждите нас!

Гюллир снова вздохнул, почесал бок кончиком хвоста и, переваливаясь, подошёл к краю холма. Крылья ударили, зашумев, как мельница, и дракон, поначалу совсем низко, заскользил в воздухе, постепенно набирая скорость и высоту.

— Всё у нас не слава Богу! — проворчал монах.

Медно-красный дракон взлетел достаточно высоко, повернул вдоль гор и вскоре исчез вдали, среди низких туч.

Огненные Болота вновь извергли из недр десятки пламенных языков, осветив заревом унылую равнину. Сумерки сгущались, приведя за собой ночь без звёзд и луны.

Маленький костерок поблёскивал и плевался искрами. Лошади, изредка перетаптываясь с ноги на ногу, жевали пожухлую траву. Недалеко от разведённого в ложбине между двумя выветрившимися сопками костра спал небольшой поджарый дракон, дёргаясь и постанывая во сне. Пятеро людей и один бог заканчивали ужин в молчании. Сейчас никому не хотелось разговаривать.

Локи вернулся не скоро, загоняв беднягу Гюллира до дрожи в крыльях. Вести маленький бог принес неутешительные. Едва соскочив с шеи запыхавшегося дракона, Локи ошарашил своих спутников, видимо, самой скверной новостью за последние дни: тёмные духи Нидавеллира очнулись от тысячелетнего покоя и покинули пределы Полей Мрака. Почему, отчего — кто знает? Только сейчас чёрным дымом были затянуты все кряжи Химинбьёрга, от моря и до места, где с гор стекает южный приток реки Глерэлв. То есть полоса Тьмы подобралась к единственному перевалу Небесных Гор на расстояние в десять — пятнадцать лиг и неуклонно ползет дальше на север.

Локи увидел жутких тварей, обитающих среди мрака, — их тоже выгнала из Нидавеллира чья-то воля. Но эти страшилища были живыми, из плоти и крови, а вот те самые тени, про которые говорила Сигню… Великие и злобные духи, способные своей Силой опустошать огромные пространства, губить и уничтожать всё живое и неживое.

— Зачем это им? — спросил отец Целестин. — Никто не может убивать и отравлять жизнь бесцельно! Ну, пожгут они леса, изведут зверей да людей, и дальше что?

— Не знаю, что! — Локи глубоко вздохнул и пнул ногой непрогоравшее в костре полено. — Их цель — разрушение. Они для этого созданы. Эти духи помнят времена в начале мира, когда могли делать что угодно — то, что для нас созидание, для них — разрушение, и наоборот. Не знаю, как это объяснить более понятно. Ведаю только то, что вскоре может быть закрыт перевал Глер, и то, что Междумирье либо на грани невероятной, немыслимой войны, либо… — Локи запнулся.

— Что? — жадно спросил Видгнир.

— Либо окажется, что этот мир станет одним гигантским Полем Мрака, в котором не будет места никому — ни смертным, ни богам. Хотел бы я знать, отчего пробудился Нидавеллир… И самое главное — что теперь делать. Да, выбрали мы времечко для похода в Междумирье, что и говорить…

— А ты ещё про болота вспомни, — буркнул совсем павший духом монах. — Как считаешь, почему теперь огня столько? Сам ведь говорил про скованных и похороненных в них духах. А ну как вырвутся?

Локи одарил отца Целестина испепеляющим взглядом.

— Я не знаю, что нам теперь следует предпринять! — после некоторого молчания заявил бог. — Мне кажется, что надо возвращаться назад, в Мидгард. Если столкнутся в битве все Великие Силы Междумирья — нам не выжить. Вернее, вам не выжить… — добавил он уже тише.

— Господь не допустит… — начал отец Целестин и вдруг осёкся, вспомнив свой сон. Настало время открыть его. Кажется, смысл сна стал понятен: Междумирью грозит гибель, а вместе с ним и двум соседним мирам.

— Так… — только и проговорил Локи, выслушав рассказ святого отца. Потом наступило тягостное молчание, нарушаемое лишь похрапыванием дракона да редким фырканьем и мяуканьем Синира, промышлявшего мышами-полёвками где-то в кустах куманики.

— Возвращаться назад нам нельзя, — нарушил тишину Видгнир. Его голос звучал твёрдо и непреклонно. — Перво-наперво я не отступлюсь от начатого, хотя бы на пути стояли все Духи Трёх Миров. А во-вторых… — Он потёр лоб, точно подбирая нужные слова. — Мнится мне, что недаром мы здесь сейчас. На нас лежит некий долг, который необходимо исполнить. В чём он — не могу сказать.

— Он прав, — пробасил конунг. — И я не отступлюсь. Возвращаться без победы — позорно.

Торин зло посмотрел на Локи, положив ладонь на рукоять меча. Бог сделал вид, что не заметил этого жеста, и по-прежнему теребил бородку, размышляя.

— Что происходит? — наконец пробурчал он. — Я смутно ощущаю разлад в Мире Третьем, но почему так случилось? Насколько серьёзна опасность? Что послужило причиной?

— А не мы ли сами? — медленно сказал отец Целестин. — Ты всегда утверждал, что Междумирье стало пристанищем ушедших из Мидгарда духов. Я помню, что видел во сне струи огня, вливающиеся в Мир Между Мирами, и потом, когда огню было некуда деться, он разрушил оболочку, вырвавшись на свободу. Может, мы стали последней каплей, переполнившей чашу?

— Он дело говорит, — встрял Гунтер, до того сидевший молча с безразличным видом. — Я как понимаю — до нашего прихода всё было как обычно, так, Лофт?

— Ну… да, — неуверенно ответил Локи. — Когда я перед нашей встречей у селения Хейдрека ходил в Междумирье, ничего необычного не видел. Но поверить, что из-за нашего появления духи болот и Полей Мрака очнулись от сна, я не могу! Нелепо это.

— Так мы же в этот мир не за пивом явились! — продолжал настаивать монах. — Это, конечно, ересь, но мню я, что прошлое, настоящее и будущее очень тесно связаны и состояние Вселенной сейчас есть следствие её состояния в предыдущий миг. Если духи разрушения пробудились, если боги Сокрытых Гор оказали нам поддержку и вот это подарили, — он постучал пальцем по золотому диску на груди, — если Огненные Болота стали выдыхать пламя постоянно — это всё неспроста. Должна быть причина!

— А если вспомнить ётунов, вышедших ради нас из своего уединения в пещерах под Исландией, Вендихо с его духами, то, какая охота была устроена за нами, то начнешь понимать, что причина если не всего происходящего, то большей его части — в нас. В том, что наследники сгинувшего Аталгарда пришли требовать своё, — добавил Видгнир.

— И быть может, ещё в том, что Врата Миров скоро замкнут круги Миров, — закончил отец Целестин.

Локи подтянул согнутые ноги к груди и, отрешенно глядя на огонь, уткнулся подбородком в колени. Его серые глаза ничего не выражали. Молчал он долго.

— Всё может быть, — сказал он наконец. — Поверить мне в такое трудно, но всё может быть… Кстати, если мы пройдём через перевал до того, как его накроет Тьма, обратного пути уже не будет. Вернуться в Мидгард получится только с помощью Чаши Сил. Другого пути нет, вы это понимаете?

— Значит, завтра надо искать переправу через Болотную реку и идти к Небесным Горам. Мы должны успеть. — Торин вздохнул и улёгся на плащ. — Спите. Если заснёте…

Болотная река брала начало от ледников Химинбьёрга. Бурный поток, стекая с гор, нёс свои воды через южное оконечье Железного Леса, а потом распадался на десяток рукавов, исчезавших в непролазных топях Огненных Болот. Трясины, вбирая в себя чистую серебряную воду, отдавали её равнине уже изрядно потемневшей и замутившейся. У края болота со стороны Сокрытых Гор образовалась поросшая камышом и осокой дельта, и через две лиги отдельные русла снова соединились в широкую и медленную реку, уходящую на юг, к Мёртвым Морям.

В верхнем течении (ещё до впадения в Болота) река несла в себе золото. Говорили, что находили даже огромные, с телячью голову, самородки, но это были только слухи, ибо обитательницы Железного Леса выбирали всё золото подчистую. Вернее, не они — ведьмы заставляли работать привычных к воде речных троллей, и десятки, а то и сотни буро-зелёных малышей, имевших несчастье попасть в рабство к Ночным Всадницам, отсеивали от речной гальки и песка золотые крупинки. Вполне естественно, что другим смертным ходу в Железный Лес не было и золото Болотной реки находилось в сокровищницах Ночных Всадниц и их повелителя Нидхёгга.

Странная компания появилась хмурым туманным вечером девятнадцатого июня на восточном берегу Болотной реки, совсем рядом с краем огромного камышового поля, простершегося до оставшихся к северу болот. В предночном полумраке по низкому прибрежью трусили шесть косматых низеньких лошадок, ведомых спешившимися людьми за поводья, а позади них трусил небольшой, казавшийся в тумане черно-коричневым дракон. Дракон иногда останавливался, громко и отчаянно зевал, показывая зубастую пасть и раздвоенный розовый язык, а затем вперевалку догонял остальных. На драконьей спине, между сложенных и прижатых к бокам крыльев, возлежал тощий белый кот с рыжим пятном у хвоста.

Синир почему-то отказался с утра ехать вместе с Сигню. Его законное место — на плетёной попоне позади девушки — осталось пустым, а сам кот неожиданно запрыгнул на спину крылатого ящера — широкую, как стол, — и весь день просидел (вернее, пролежал) на ней.

Надо полагать, что зверю попросту надоело ехать на лошади. И трясет, и когти убрать нельзя; так и сиди день напролет, вцепившись в попону и одежду хозяйки. А тут — удобство и комфорт.

Гюллир оказался и впрямь удивительно покладистой и незлобивой тварью. Он не знал (да и не хотел знать), куда идут те, что согласились взять его с собой, а просто топал вслед за лошадьми с самого рассвета. Днём Гюллир с необычным для его племени виноватым видом отпросился и улетел к горам — поискать какой-никакой еды, а заодно поглядеть, нет ли где недругов, — ему объяснили, что надо бояться ведьм и турсов. Он поймал рядом с перевалом винторогого муфлона, давясь, схрупал его до последней косточки и, покружив над горами, вернулся, не найдя ничего подозрительного.

Ничего, кроме кисельно-густой чёрной пелены, укрывавшей главный хребет Химинбьёрга на юге. Гюллиру, как он потом сказал, почудилось, что по сравнению с предыдущим днём мрак ещё немного приблизился к перевалу Глер.

Скорее всего, так оно и было.

От реки шёл едва различимый запах торфа и тины. Ветер шумел в камышах, и чудилось, что среди высоченной травянистой поросли сотни каких-то существ ведут разговор шёпотом. Погода за прошедший день испортилась окончательно. Пару раз начинался дождь, с болот, по самому краю которых пролегал путь отряда, нанесло жидкого, но неприятного тумана. Капельки осаждались на одежде, оружии, стекали по намокшим волосам на лица. По погоде было и настроение — мрачное и подавленное.

Справа болота, слева степь, впереди река и Небесные Горы. И ещё впереди полная неизвестность и целая куча странных и неожиданных опасностей.

— До темноты перебраться на ту сторону, наверное, всё равно не успеем. — Голос Локи звучал в сыром и неподвижном воздухе как-то приглушенно. — Придётся остановиться до завтра здесь. Или как?

— Место открытое и схорониться негде, — в тон ему добавил конунг, мокрый и недовольный.

— Что делать, что делать… — скрипнул Лофт. — Был бы брод, так и проблем с переправой бы не возникло. А так завтра вплавь придётся.

— Вплавь?! — переполошился отец Целестин. — Как вплавь? Я же плавать не умею! Потону сразу! Что, и плот не сделать?

— Из чего? — Локи окинул взглядом пустую, голую равнину, на которой не росло ни единого дерева. Только кусты какие-то вроде терновника, колючие да жидкие.

— Не знаю из чего! — гнул своё монах. — Только не поплыву я! Хоть что говори!

Гюллир, к которому все как-то очень быстро привыкли, свернув по-собачьи голову набок, вдруг вмешался:

— Зачем плыть? Можно перелететь… И замолк смущённо.

Локи озадаченно почесал в затылке, затем улыбнулся:

— Это-то конечно… А что, Гюллир не так уж и не прав. Перелететь… И быстрее получится, и безопаснее. Только с лошадьми как?

— Да ты в уме ль, Локи?

— На драконе? Да ни в жизнь!

— Иди-ка ты, Лофт, знаешь куда…

Отец Целестин, Торин и Гунтер, поняв мысль маленького бога, воспротивились сразу и отчаянно. Но Локи умел стоять на своём.

— Отлично! Не хотите — не надо. Всё равно кому-то с лошадьми переплывать придётся. Ты, конунг, как пробка плаваешь, ты и останешься. А ну мешки с лошадей снимайте! — Лофт уже снял со своего коня сумы и подошёл к дракону. — Переправляемся сейчас! Ещё достаточно светло. Я с вещами перелечу первым, потом остальные. Торин с Гунтером переплывут с лошадьми.

— Вода небось холодная, — скривился Гунтер. — Может, завтра, а?

— Никаких «завтра»! Пошевеливайтесь! — прикрикнул Лофт.

— А как же я? — широко раскрыл глаза монах. — Я… Я не хочу на драконе! Я, в конце концов, высоты боюсь!

Локи на мольбы святого отца и внимания не обратил. Быстро привязав снятые с лошадей мешки к драконьей шее, бог забрался на спину Гюллира, согнал оттуда кота и сказал:

— Жду на том берегу. И давайте быстрее! Темнеет…

Дракон взлетел и за то время, как отец Целестин успел трижды прочитать Pater, добрался до противоположного берега. Маленькая-маленькая тёмная фигурка Локи махнула оттуда рукой. Вскоре Гюллир вернулся за новым всадником, которым оказался Видгнир. Не показывая никому своих опасений, он забрался на дракона и вскоре оказался рядом с Локи. Сигню же села на спину ящера с видимым удовольствием. Теперь полёт её не страшил.

— Ни за что!!! — надсадно, с примесью истерии, орал отец Целестин, когда Гюллир прилетел за ним. — Пусть я останусь здесь и меня сожрут шакалы, пусть утону в реке и пойду на корм рыбам, но никто и никогда не увидит монаха верхом на драконе!! Что бы сказал основатель нашего ордена святой Бенедикт Нурсийский, узрев подобное непотребство? Да меня от церкви бы отлучили в лучшем случае!!

— Это же совсем не страшно. — Гюллира крики святого отца привели в полнейшее замешательство, и он пытался утихомирить монаха вежливыми увещеваниями. — Почтенный, ну посмотри на своих добрых друзей, что не пренебрегли моей помощью. Все целы и невредимы… Это же совсем быстро…

Исправил положение, как ни странно, Гунтер. Германец подошёл к отцу Целестину, хлопнул его по спине и, когда тот обернулся, всучил ему две связки с одеждой и оружием:

— Отвези туда, на тот берег. Потеряешь или в воду уронишь — убью, — и ухмыльнулся, выбитый зуб показав. Он и Торин уже разделись, сняв всё, кроме штанов.

— Мы на тот берег, а ты как знаешь, — добавил Гунтер и вместе с конунгом вошёл в воду, оказавшуюся отчего-то очень тёплой. Лошади послушно пошли за ними, придерживаемые за узду. Монах зачарованно смотрел, как они вышли на глубину и поплыли. Торин с Гунтером держались рядом, изредка хватаясь за конские гривы. Отец Целестин остался на берегу один вместе с драконом и тяжёлым свёртком в руках. От злости у монаха появилось сильное желание заплакать.

— Летим? — тихонько спросил Гюллир и пригнулся к траве, подставляя шею. — Садись, почтенный, а?

Изрыгая самые чёрные проклятия, от которых дракону стало не по себе, монах привязал тючок с одеждой конунга и германца к шее ящера, а потом сам взгромоздился ему на холку и закрыл глаза.

«Не сиделось, тебе, дурню, в Константинополе… Все святые, помогите!»

Как назло, Гюллир не сумел взлететь сразу. Тяжело ударили крылья, зацепив кончиками землю, дракон чуть оторвался от мокрой травы, продержавшись в воздухе совсем недолго, а потом ударил брюхом о воду реки. Отец Целестин до боли в руках сжал драконью шею, издав непонятный звук — не то стон, не то плач, — но раскрыть глаза не посмел. Крылья забили с удвоенной силой, задние лапы Гюллира начали что есть силы молотить воду, и наконец медный дракон поднялся на полстадия в воздух. Монах не видел, да и не мог видеть, как за несколько мгновений под ним промелькнула река, прибрежная осока, как дракон плавно опустился вниз, туда, где на западном берегу Болотной реки уже поджидали монаха Локи и Видгнир с Сигню. Синир, переправившийся вместе со своей хозяйкой, бродил в высокой траве в поисках какой-нибудь добычи и на вернувшегося Гюллира даже мельком не посмотрел.

— Почтенный, можно слезать… — застенчиво сказал дракон. Гюллир вывернул шею так, чтобы хоть одним глазком видеть отца Целестина, у которого свело от напряжения руки. Монах открыл один глаз, и до него начало доходить, что и это приключение вроде бы как закончилось. Он хотел было окликнуть Видгнира, дабы тот помог слезть на землю, но Видгнир вместе со всеми отошёл к самой кромке берега, наблюдая за двигавшимися по водной глади людьми и лошадьми. Отец Целестин соскользнул с дракона, упал в траву, да так и остался там лежать, не в силах шевельнуться.

«И как Лофт полный вечер на нём летал? — подумал монах, ощущая, как вода, которой было в листьях папоротника преизрядно, пропитывает одежду на спине. — Нет, от дракона надо избавляться. Это тебе не кошка…»

Ни Локи, ни Видгниру с Сигню сейчас не было никакого дела до страданий святого отца, погрузившегося с головой в свои переживания. Они видели, что с монахом всё в порядке, что он благополучно добрался (пусть и необычным способом), а потворствовать его выходкам — только себе дороже. Сигню, правда, хотела было пойти к нему и утешить, но в этот миг на реке стало происходить нечто непонятное.

Торин с Гунтером уже миновали середину широкого и спокойного потока. Ветра почти не было, вода тёплая да спокойная. Переправа, по общему мнению, должна бы закончиться успешно, а там, укрывшись в недалёком перелеске, можно развести огонь, согреться и обсушиться. Когда до берега оставалось не более сотни локтей и уже чётко различались лица конунга и Гунтера, несмотря даже на серые сумерки, две лошади вдруг всхрапнули испуганно и отвернули чуть в сторону. До берега донеслось короткое германское ругательство. Гунтер, поотстав от Торина, в несколько мощных взмахов догнал строптивых коней и попытался перехватить их поводья, чтобы направить за собой. И внезапно закричал, да так, что сам Локи напрягся и побледнел.

— Что такое? Что случилось? — Видгнир дёрнул бога за куртку, но тот отмахнулся от него, как от назойливого комара, и побежал к кромке берега, а потом, даже не снимая сапог, забрался едва ли не по пояс в воду, тщетно пытаясь разглядеть, что происходит.

Гунтер, вскрикивая и плюясь попавшей в рот водой, яростно от кого-то отбивался. Река вокруг него просто кипела, взлетали брызги, кругами расходились поднятые волны. Рядом с германцем кружили три-четыре светлых силуэта, отдаленно напоминавшие человеческие. Видимо, с этими тварями и сцепился не на жизнь, а на смерть Гунтер.

— Надо помочь ему, Лофт! — теряя выдержку, заорал Видгнир, бросаясь в воду, но цепкая рука Локи поймала его за шиворот и хорошенько встряхнула.

— Сам пропадёшь, дурак! — брызгая слюной, рявкнул бог, с силой, неожиданной для его тщедушного тела, вышвыривая Видгнира на берег. — Ты стреляешь хорошо? Ну так давай!

Видгнир, сообразив, что теперь лучше слушаться советов Локи, выхватил из-за спины самострел, пробурчав что-то вроде «в кого хоть стрелять?», мигом наложил стрелу и, почти не целясь — он и так знал, что попадёт куда нужно, — всадил короткий болт в одну из мелькавших под водой теней. Послышался краткий вскрик — вроде бы женский…

Всё стихло в тот момент, когда Торин уже вылезал на скользкий берег. Гунтер же исчез — надо полагать, речные создания утянули его на дно. Только волны колыхались на том месте, где совсем недавно виднелась его голова. Видгнир в отчаянии швырнул самострел под ноги и кинулся к воде.

Монах, учуяв, что происходит неладное, забыл про свои огорчения и уже стоял рядом с Торином, удивленно про себя отмечая, что впервые видит конунга по-настоящему испуганным. Даже сквозь загар на его лице проступала нехорошая бледность, глаза круглые, трясётся то ли от холода, то ли от… Впрочем, викинг, каков бы он ни был, никогда не признается в том, что он чего-то боится. Разве только в самом крайнем случае.

— Кто это был? — Видгнир тряхнул Торина за плечо, выводя из оцепенения. Конунг сплюнул, прокашлялся, словно от попавшей в горло воды, и, утерев ладонью мокрое лицо, рыкнул:

— Не знаю я! Не видел! Только почувствовал, как они меня за ноги хватать начали.

— И что? — напряжённо спросил Локи.

— И ничего!! — Торин совсем вышел из себя. — Ну, оттолкнул я её пару раз, вроде как за волосы длинные схватился…

— Почему «её»? — перебил бог.

— Ну… — Конунг вдруг замялся и опустил глаза. — Показалось, что женщина это…

— Русалка! — ахнул отец Целестин и с лёгким ужасом глянул на воду. Мало ли…

Локи только поморщился.

— Какая ещё русалка! Дело обстоит куда похуже. Ну как я мог так опростоволоситься!

— Ты о чём? — не понял конунг, подозрительно глядя на Лофта.

— О том, что Силу реки не распознал! Думал, бесплотные духи где-то рядом, а оказалось, что не «где-то», а прямо там, в реке! И не «бесплотные», а вовсе наоборот… Надеюсь, что Гунтер не подкачает!

На сией таинственной фразе Локи оборвал свою речь, а на дальнейшие расспросы святого отца просто отказался отвечать. Лишь на слова Сигню о том, что Гунтера надо попробовать спасти, пробурчал:

— Будем ждать до утра. Не думаю, что мы сможем помочь ему сейчас.

Торин с Видгниром поглядели исподлобья, а отец Целестин расстроился чуть ли не до слез. Не отдавая себе в том отчета, он за последние месяцы, как, впрочем, и все, душой привязался к беспутному германцу, и теперь представить жизнь отряда без его плоских шуточек и заросшей рыжей щетиной физиономии было просто невозможно. Ну да, бесспорно, Гунтер не просто варвар, а худший из них, однако заменить его не сможет никто. Монах признался себе, что на самом-то деле Гунтер не так уж и плох и по-своему добрый человек, только невоспитан и некрещён… Читать заупокойную молитву отец Целестин всё же не торопился, надеясь неизвестно на что. Авось и выпутается как-нибудь. Пока собирали хворост, стреноживали лошадей и разбирались с перепутанными мешками, бедолага Гюллир, искренне желая хотя бы чем-то помочь, неприкаянно сидел под кроной раскидистого вяза и даже не пытался обратить на себя внимание. Он понимал, что случилось нечто очень нехорошее — Силу реки он тоже учуял и знал, что она забрала к себе одного из двуногих, но предложить свою помощь и услуги стеснялся. Люди и так не смотрят на него, лишь маленький белый зверёк снова устроился на тёплой драконьей спине.

— Разожжёшь его, как же, на такой сырости! — Торин сердито смотрел на кремень и подмокший трут. Костёр упорно не желал загораться. Мокрые ветви дымили, любая высеченная искра тотчас гасла. Видать, ко всем неприятностям вдобавок ещё и сидеть полную ночь в мокром и холодном перелеске, не имея возможности ни согреться, ни поесть.

— Локи, может, я… — Монах, наблюдая за тщетными усилиями уставшего и злого Торина, знаком показал богу, что можно бы использовать Силу руны огня.

— Ну давай, что же делать. Только сам, без моей помощи. — Локи пожал плечами и неожиданно улыбнулся, точно вспомнив о чём-то.

— Погоди. — Лофт остановил отца Целестина, уже выбиравшего палку посуше, чтобы вырезать на ней руну. — А дракон нам на что? Гюллир, иди-ка сюда! А вы все отойдите…

Сигню спряталась за спину святого отца, Видгнир с Торином настороженно встали подле них, наблюдая, как Локи сложил из нарубленного хвороста громадную кучу и сам отскочил в сторону. Гюллир слегка потоптался, примериваясь, втянул в себя воздух и внезапно с шумом выплюнул из пасти горячую струю тугого яркого пламени. Часть веток с вершины кучи слетела от её напора, но остальные мгновенно занялись, да так, словно в костре лежал подсушенный сосняк, а не ольха да берёза.

— Я не перестарался? — с озабоченностью в голосе спросил дракон у Лофта, но тот только рассмеялся:

— Спасибо, Гюллир, всё прекрасно! — и, посмотрев на остальных, впервые видевших такое чудо, добавил: — Ну что застыли как идолы? Поесть бы надо, а потом спать!

На этот раз всегда мгновенно засыпавший отец Целестин долго ворочался, не находя успокоения. Весь вечер никто почти и слова не вымолвил, несмотря на все попытки Локи делать вид, что дело если уж не хорошо, то поправимо. Сигню вот, думая, что все уснули, плакала тихонько. Торин с Видгниром ни на кого и смотреть не хотели и упорно отворачивались от Гунтерова мешка да одежды, у костра лежавших. Эх, тяжко на душе… А Лофт, спрашивается, куда смотрел? Отчего опасность не отвёл?

Едва начало светать, когда монах высунул взъерошенную голову из-под накидки и, прищурясь, огляделся. Локи, как обычно стороживший большую часть ночи, должен был сидеть около костра, но отчего-то…

Отец Целестин резко сел и на всякий случай нашарил кинжал. Торин и Видгнир спали, Сигню давным-давно посапывает рядом с затухающим огнём. Дракон невдалеке развалился, крылья раскинув. Чёрт возьми, а где Локи-то?! Куда этот подлец делся?!

Монах уже хотел будить Торина, когда со стороны реки послышались хруст веток и негромкий разговор. Вслушавшись, отец Целестин различил голос Локи — его скрипучий тенорок ни с чем не спутаешь. А второй…

Ну конечно, Гунтер!

Спустя мгновение и тот и другой подошли к костру. Германец выглядел предельно уставшим, диковато озирался и отчего-то держался за штаны, кроме которых, на нём ничего не было. Ни он, ни Локи не приметили тихо наблюдавшего за ними монаха, а святой отец расслышал произнесённые уже шёпотом слова маленького бога:

— Мне думается, что не надо им про это рассказывать. Откровенно говоря, я тебе даже завидую…

И ухмыльнулся Локи глумливо.

 

Глава 15

ХИМИНБЬЁРГ

Подробности Гунтерова приключения так и остались неизвестными. Когда бурные проявления радости поутру стихли, все накинулись на него с расспросами. Гунтер упорно отмалчивался, краснел и заявлял, что ничего не помнит. Локи сообщил только о том, что он вышел ночью к реке, поискал маленько, да и обнаружил германца в полубессознательном состоянии на берегу. Особенно им никто не поверил, но коли не хотят говорить правду, то и не надо. Значит, причина есть.

Отца Целестина, конечно, терзали странные подозрения, тем паче что германец после этой истории стал необычно смущаться, особенно когда про переправу в разговоре упоминалось. А Локи, глядя на Гунтера, едва смех сдерживал. Любопытство монаха было удовлетворено лишь пару дней спустя, когда отряд, обогнув вдавшийся к югу язык Огненных Болот, вышел к предгорьям Химинбьёрга. На дневном привале отец Целестин присел возле круглого, заросшего мхом валуна, намереваясь чуток вздремнуть, и случайно подслушал, как Гунтер и Локи, разлёгшиеся невдалеке, шёпотом обсуждали неких духов рек. Монах весь обратился в слух, и пусть различал лишь отдельные фразы, ясно представил себе картину того, что именно стряслось с германцем.

— Ещё скажи спасибо, что только этим всё и обошлось, — втолковывал Гунтеру Лофт, — да ещё я рядом оказался. Думаешь, так просто было упросить этих красавиц тебя отпустить? Что ни говори, но Силой духи рек тоже не обделены. Смертные зовут их никсами, кстати…

— Так чего ж им моя-то сила потребовалась? — угрюмо ответствовал германец. — Их полтора десятка, а я один…

Локи захихикал и потеребил бородку.

— Они не умеют принимать другого облика, кроме женского. Ну и где им… — Он понизил голос так, что отец Целестин при всём желании не смог понять дальнейших слов. Тем более что и так всё было ясно. Монах ещё в Вадхейме записал несколько легенд о владычицах рек и озёр — водяных духах, которые похищают людей (причём исключительно мужчин) и удерживают их у себя, требуя только одного…

Не повезло Гунтеру. Хотя это смотря с какой стороны посмотреть…

Отец Целестин, дабы отогнать греховные мысли, пробормотал несколько псалмов Давидовых, встал и, желая растрясти оставшийся после сытного обеда — Гюллир с утра принёс пойманного в горах барана — ком в желудке, взобрался на крутой пригорок, у склона которого отряд остановился на краткий отдых.

Туманы Сокрытых Гор остались лигах в двадцати к востоку, за рекой, поблёскивающей сейчас в лучах вышедшего из-за облаков солнышка. До Химинбьёрга оставалось идти совсем немного — день от силы, и окажешься возле серо-красных гранитных скал. С утра наступившего дня Локи велел быть вдвойне осторожными, ибо, миновав Огненные Болота, что простирались к западу от реки, отряд лишился единственной преграды, отделявшей его от Железного Леса. С сопки пристанище Ночных Всадниц просматривалось отлично — тёмная полоса на северо-востоке, в трёх дневных переходах. По правую руку осталась усеянная кочками равнина бескрайних трясин — даже днём и при солнце над ними висело постоянное оранжевое зарево от бьющих в небо огненных стрел. А вдали, на севере, гигантским тёмным монолитом над снежными вершинами Небесных Гор нависала гора Имирбьёрг.

Но не тень логова Нидхёгга беспокоила отца Целестина и всех его друзей, кроме, пожалуй, ещё не отошедшего после приключения на реке Гунтера. Монах повернулся лицом к югу и вдохнул дувший оттуда ветерок. К аромату степных трав примешивался едва ощутимый запах дыма — да не простого, а горьковатого, словно в той стороне палили уголь или смолу. Очень-очень далеко Небесные Горы расходились на два хребта, восточный кряж круто отходил в сторону от основного. И отец Целестин даже своими слабеющими с возрастом глазами мог рассмотреть непроглядно-чёрную полосу, затянувшую Химинбьёрг на юге.

Локи каждый вечер оседлывал Гюллира и летал к окрестностям Нидавеллира, возвращаясь каждый раз всё более хмурым и встревоженным. Много он не рассказывал, но из отрывочных фраз становилось ясно, что Тьма Полей Мрака уже спустилась с гор и чёрной волной пожирает поля и луга, двигаясь на восход, к Сокрытым Горам, и на полночь, к единственному пути через Химинбьёрг. Вчера вечером Лофт обмолвился, что и Духи Сокрытых Гор начали беспокоиться — тёмная пелена шла к южным пределам их владений. Локи и Гюллир видели нескольких крылатых львов, кружащих над разлившимся морем Тьмы.

На небольшом совете сегодняшним утром решили идти как можно быстрее к Глеру. Хотя Локи и предполагал, что Тёмные духи и их твари не успеют пробраться к перевалу так быстро, всё же следовало бы поспешать — всякое может случиться.

Горы предполагалось миновать самое большее дня за четыре, если, конечно, всё будет хорошо, без досадных неожиданностей. Очень удивляло то, что со дня нападения на отряд Ночных Всадниц ничего не происходило — Чёрный Дракон будто забыл о его существовании. Не появлялись ведьмы на чёрных волках, поблизости не шныряли охотники Нидхёгга — стояло странное затишье. Видгнир предположил, что засада ждёт в горах, но Гюллир, сегодня с рассветом отправившийся к перевалу, не усмотрел на древней дороге ни единой души — ведьмы, турсы, тролли как сквозь землю провалились. Не появлялись и драконы — Гюллир всё ещё боялся, что за ним устроят охоту, но ни один из его сородичей не пролетал над долиной Болотной реки за последние дни. Местность к востоку от Небесных Гор словно вымерла…

Отец Целестин покряхтел и начал спускаться вниз — его уже звали, чтобы ехать дальше.

— Что ты там углядел? — спросил монаха Видгнир, уже сидевший на лошади. — Или всё как обычно?

— Будет здесь «как обычно», жди! — вздохнул монах. — Не нравится мне этот дым на юге…

— Кому ж он нравится? — сказал Локи. — Но если уж получилось так, то что теперь делать? Нам это поправить никак не выйдет. Ну, готовы? Гюллир, лежебока, давай за нами!

— А мне кажется, что именно мы сумеем как-то помочь этому миру, — вдруг сказал Видгнир, а монаху показалось, что древняя сила вновь всплеснула в племяннике конунга Торина. — Помните, я говорил, что на нас лежит какой-то долг? Не знаю откуда, но ко мне приходит даже не знание, а уверенность в том, что мы пришли в Междумирье не только за Трудхеймом.

— А за чем же ещё? — насмешливо фыркнул Локи.

Видгнир потупился.

— Пока не знаю, Лофт. Но думаю, что рано или поздно узнаю.

Локи опять фыркнул, но ничего не ответил. Однако отец Целестин успел заметить тень неясного сомнения, набежавшую на лицо бога. Может, и впрямь не только Чаша Сил привлекла нас в Мир Между Мирами? Или она была не более чем предлогом, чтобы высшие силы (или уж незнамо какие!) направили стопы смертных в земли за гранью Мидгарда?

В изнуряющей монотонной скачке прошло ещё два дня, и, наконец, Локи решил сворачивать к западу. По его словам, дорога через Химинбьёрг начиналась совсем недалеко, от гряды разрушенных временем известняковых утёсов, называвшихся Зубами Дракона. Гюллир недоверчиво поглядывал на серо-коричневые крошащиеся взгорья, водя узким раздвоенным языком по своим ровным и белым зубищам, не понимая, отчего двуногие назвали именно так эту неровную и некрасивую гряду, однако из вежливости промолчал, да и желания расспрашивать Обладателя Силы у него не было. За минувшие дни молодой дракон изрядно вымотался — бежать за лошадьми ему, непривычному к долгим пешим переходам, было трудновато, а летать он не решался — другие-то не могут! Ну и, кроме того, пока путь пролегал вдоль его родных гор, не следовало лишний раз давать возможность драконам из Города обнаружить и покарать убийцу.

Когда отряд был у самых подножий Зубов Дракона, Локи приостановил коня.

— Где-то недалеко должен быть проход в долину Глер, из которой можно подняться на перевал, — сообщил он. — Мне кажется, что это чуть дальше, на пол-лиги вперёд. Если поторопимся — войдём в долину как раз к вечеру. Не очень мне хочется оставаться здесь…

Локи многозначительно указал кивком направо, туда, где уже совсем недалеко поднималась стена мрачных высоченных деревьев. До Железного Леса было рукой подать.

— И что тишь да гладь такая стоит? — проворчал Торин, словно отсутствие врага его раздражало. — Ведь думали, дорогу через горы мечами прорубать придётся. А тут — хоть одну живую душу встретить…

— Типун тебе на язык! Кого тебе встретить хочется? Турсов? — Монах поёжился при одном воспоминании о лесных демонах. — Тебе прошлого свидания с ними не хватило?

— Будет вам препираться! — прикрикнул Локи. — Сигню, ты чего отстаёшь? Вперёд!

Не успели они проехать и три стадия, как вдруг лошади вышли с ковыльного поля на дорогу. Монах несказанно удивился, увидев не звериную тропу и даже не простую колею, а настоящую, мощённую камнем дорогу. Тракт был очень стар, кое-где разрушен, и по всему становилось понятно, что им не пользовались уже многие десятилетия. Плоские камни заросли травой, мхом, пробивавшийся по краям кустарник разросся так, что для прохода оставалось лишь узкое, в три-четыре локтя, пространство, но это была настоящая, построенная человеческими руками дорога. Отвечая на посыпавшиеся вопросы Видгнира и отца Целестина, Локи рассказал, что тракт пролегал в этих местах с незапамятных времен — строить его начали ещё несколько тысяч лет назад люди, возвращавшиеся после Разделения Миров из Мидгарда, да так и осевшие в Междумирье. Тогда множество людей ещё жило в Триречье, возле Сокрытых Гор и в Стране Озёр на северо-востоке, и дорогу на запад Мира Меж Мирами поддерживали в порядке. А когда племена людей окончательно переселились к западу от Химинбьёрга, путь забросили. Ведьмам он не нужен, лесные демоны, а тем более речные тролли к горам даже не подходят, а водящиеся в вечных снегах Небесных Гор хримтурсы — великаны инея — древним трактом не пользуются.

Только отец Целестин собрался разузнать у Локи поподробнее о новой напасти — что это за хримтурсы такие? — как Гунтер коротко свистнул, привлекая внимание, и, когда Локи повернулся к нему, ткнул рукой вперёд:

— Лофт, погляди-ка, что это? Вроде человек… — и на всякий случай потянулся за самострелом. Видгнир, вытянув шею, прищурился:

— Точно, человек! Там кто-то есть!

На расстоянии полёта стрелы у края дороги лежал большущий плоский валун, и на нём восседала закутанная в синий плащ фигура. Из-за расстояния, да и капюшона, натянутого неизвестным на голову, лица было не разглядеть. Человек не шевелился, не делал попыток подняться навстречу показавшимся всадникам или убежать. Просто сидел на камне, дожидаясь, пока на него обратят внимание.

— Не нравится мне это, — хмуро сказал Локи, останавливая коня. — Такие встречи не могут быть случайными, особенно рядом с Железным Лесом. Эх, конунг, хотел ты живую душу встретить — пожалуйста. Сглазил…

— Как думаешь, кто это? — тихо спросил монах.

— Уж точно не первосвященник из Рима, про которого ты целыми вечерами толкуешь! — ядовито сказал Локи и, оглянувшись на остальных, добавил: — Держитесь за мной шагах в пятидесяти, а я поеду взгляну. И ради всех богов Асгарда, Гунтер, хватит баловать с заряженным самострелом!

Германец снял стрелу с ложа, едва не ответив богу парой добрых словечек, но тот, кликнув Гюллира (для представительности), уже скакал к валуну. Дракон, отдуваясь, поспешал сзади.

— Ой, смотрите, смотрите! — воскликнула Сигню. — Он тоже нас увидел!

Человек встал и приветливо помахал рукой, а когда Лофт с Гюллиром оказались рядом, спрыгнул с камня.

— Поехали за ним! — решительно сказал Торин. — Не след Лофта одного оставлять, пусть он и Ас.

Лошадка отца Целестина оказалась пошустрее, и, когда он подъехал к придорожному камню, перед ним предстало такое, что ахнешь. Подъехавший вторым Гунтер даже попятился, прошептав на своём языке непонятные слова, но по интонации можно было судить, что он восхищён. Сигню и та смотрела на незнакомца, а вернее, на незнакомку с боязливым восторгом.

Это была ведьма. Одеждой она почти не отличалась от Ночных Всадниц, что встречались вадхеймцам раньше, — тёмная туника, шаровары и плащ, а в придачу ведьму ещё украшала золотая толстая цепь на шее с медальоном в виде раскинувшего крылья дракона. А вот сама Всадница…

Даже скупой на похвалы женской красоте отец Целестин потом признал, что не встречал женщины прекраснее. Это была не нежная прелесть юности, ибо на вид Ночной Всаднице можно было дать больше двадцати пяти лет, но зрелая краса взрослой и много повидавшей женщины. Тёмно-каштановые густейшие волосы ниже плеч, перехваченные на лбу синей лентой, венчали завораживающе-красивое лицо. Прямой, с небольшой горбинкой нос, миндалевидные карие глаза с длинными пушистыми ресницами, густые дугообразные брови, угольной полосой перечеркивавшие высокий лоб. За ярко-алыми губами скрывались крупные сверкающе-белые зубы, делавшие улыбку ведьмы настолько ослепительной, что ею не пренебрёг бы даже самый закоснелый отшельник. Отец Целестин тогда подумал, что он, наверное, впервые в жизни видит живое воплощение языческой богини… Даже Гюллир и тот смотрел на Всадницу не без любования.

— Знакомьтесь, — сухо сказал Локи, переводя взгляд с ведьмы на остальных. — Её зовут Эйргьява, а ещё она известна под именем Старухи из Железного Леса.

Конунг, поперхнувшись собственной слюной, согнулся от приступа кашля, а Гунтер замысловато присвистнул. Ещё бы! В трёх шагах от них стояла легендарная прародительница рода чудовищных троллей, мать Фенрира-волка… Да при одном упоминании её имени скальды снижали голос, будто боясь, что Старуха отомстит им за песни, в которых она представала едва ли не страшнее самой владычицы царства мёртвых Хель!

Видя, как отпрянули от неё люди, Эйргьява усмехнулась, оперлась спиной о замшелый валун и мягким чарующим голосом проговорила:

— Вы боитесь меня? Не стоит. Я здесь не для того, чтобы вредить вам. Как видите, я одна, и… — ведьма едва сдержала улыбку, — …что может сделать безоружная женщина против увешанных мечами мужчин? Да и Лофт рядом…

— И я! — вставил Гюллир, безуспешно стараясь придать голосу воинственность. Ведьма на него и не посмотрела.

— Ну поведай, душа моя, что же ты хочешь? — медоточивым голоском сказал Локи. Старуха из Железного Леса одарила бога чуть презрительным взглядом.

— Как я понимаю, Лофт, ты тут командуешь? Ради нашей старой… гм… дружбы я готова тебе многое забыть. Да и вспоминая былые денёчки, когда ты ради меня готов был совершить всё, лишь бы добиться моей благосклонности…

— Ты дело говори! — прошипел Локи, пытаясь под грубостью скрыть смущение. Ещё не хватало — вспоминать старые любовные истории при посторонних!

Ведьма зло скривилась, но после долгой паузы, во время которой она сверлила Лофта пронзительным взглядом чёрных глаз, всё же перешла к делу:

— Меня послал к вам Нидхёгг…

— Да уж ясно, что не Один! — усмехнулся Локи. — Продолжай.

— Он сожалеет о причинённых вам неприятностях и прощает смерть тех, кого он послал за вами.

— Очень мило с его стороны, — снова не выдержал Лофт.

— Не перебивай. Ты всё-таки дух, Локи, и не можешь не чувствовать того, что в Междумирье творится неладное. Веками поддерживавшееся Равновесие рухнуло. Духи Нидавеллира проснулись и опустошают юг. Неспокойно в Альвхейме — там уже чувствуют угрозу. Скоро боги Сокрытых Гор схватятся с Силой Полей Мрака. Восстанут призраки Огненных Болот. О том, что произойдёт, когда все Силы Междумирья сойдутся в общей битве, лучше и не думать. А это может случиться очень скоро.

Владычица ведьм примолкла и обвела взглядом людей, на некоторое время задержавшись на Видгнире.

— Нидхёгг просил передать вам, что возможность избежать пожара, который изгложет Мир Третий, есть. Тот, кто сумеет оживить Чашу Сил, откроет пути в миры иные, куда можно будет изгнать духов Тьмы. Нидхёгг просит этого человека прийти к нему и даёт клятву в том, что ему не причинится никакого зла. В награду человек получит всё, что пожелает.

— Так прямо и всё? — иронично спросил Локи. — Ну а дальше?

— Дальше? Вы можете беспрепятственно пройти до Имирбьёрга через Железный Лес. Я буду сопровождать вас, и ни одна живая душа не посмеет даже косо посмотреть в вашу сторону. Потом Нидхёгг примет вас с подобающей честью и расскажет, что нужно делать. Я сказала.

— А почему Чёрный Дракон не пришёл сам? — осмелился спросить Видгнир. — Почему прислал тебя?

Ведьма хмыкнула и развела руками:

— Он знает, что мы с Лофтом старые знакомцы. Надо полагать, счёл, что он скорее мне поверит. Ну так как? Решайте!

Локи, пожевав губами, оглянулся на остальных. Лицо Торина было хмуро, конунг сдвинул брови, враждебно поглядывая на ведьму. Видгнир, перехватив взгляд Лофта, чуть покачал головой.

— Нет. Мы будем делать то, что решили, — медленно, делая ударения на каждом слове, ответил Локи. — Милость Чёрного Дракона мы не раз ощутили на своей шкуре. Больше такого желания нет.

Эйргьява тихонько рассмеялась:

— Ну хорошо. Нидхёгг знает, что вы хотите делать. Он не сомневается, что вы пойдёте через Химинбьёрг и попытаетесь пробраться к Красному Замку со стороны Леса Идалир. Ведь так?

— Может, и так, — ровным голосом ответил Локи.

— Что ж, идите. Только знайте, что сейчас счёт идёт на дни. Я предлагаю вам достичь Имирбьёрга меньше чем за четыре дневных перехода. Что вас будет ждать в горах — не знаю… В любом случае вы сами придёте к Нидхёггу, но тогда может быть уже поздно.

Ведьма оторвалась от камня, бесцеремонно оттолкнула загораживавшего ей дорогу Лофта и, отойдя шагов на десять, гортанно выкрикнула какое-то странное имя. Неподалёку затрещали кусты, среди ветвей показался тёмный силуэт, и, ступая по плоским камням тракта, к Старухе из Железного Леса подошёл крылатый волк, злобно покосившийся на замерших всадников. Ведьма запрыгнула в небольшое, богато отделанное седло, пару раз провела ладонью по вздыбившейся на холке зверя шерсти и, повернувшись к людям, громко сказала:

— Нидхёгг не будет чинить вам препятствий на пути. Но помните, что сейчас можно ждать любой беды… Если передумаете — Лофт знает, как подать нам знак. Прощайте!

Волк стремительно поднялся в небо, превратившись вскоре в чёрную точку, исчезнувшую где-то над Железным Лесом.

— А она ничего себе красотка… — нарушил повисшую над старым трактом тишину Гунтер.

— Кто о чём… — вздохнул Локи. — И всё-таки не совершили ли мы ошибки? Кто знает, кто знает…

— Я так не думаю, — отрезал Торин. — Но теперь мы твёрдо знаем, что Нидхёгг будет нас ждать. Ждать с той стороны гор.

— Честно говоря, — подал голос Видгнир, — я вначале хотел даже согласиться. Сам не знаю почему… Меня не оставляет предчувствие, что грядет нечто страшное. Вспомните-ка сон отца Целестина.

Монах вздрогнул и посмотрел на Видгнира.

— Что суждено — то сбудется. Пусть эта бестия и искушала нас, но мы не поддались соблазну. У нас есть все основания не верить ни Чёрному Дракону, ни его слугам… Поехали дальше, что ли?

Отряд двинулся в путь, выискивая в сплошной цепи утёсов тот единственный проход, что вёл в долину Глер и далее к перевалу.

Нидхёгг не находил себе места. Он, имеющий возможность предотвратить надвигающееся крушение мира, не мог этого сделать только оттого, что в цепи, которая могла удержать Междумирье от падения в пропасть, не хватало одного звена…

Единственного. Без него цепь разомкнута.

Дракон боялся. Боялся смертельно. Что значат Сила, власть, богатство, когда тебе грозит исчезновение, подступает смерть? Он сознавал, что до момента, когда Междумирье вспыхнет огромным факелом, времени осталось немного. Знал, что от схватки не уйти никому. Когда Силы сольются в единый огненный клубок, когда разрушение основ мира вынудит каждого сражаться с каждым, не устоит ничто. Котёл взорвётся, выбрасывая в вечную пустоту гаснущие и растворяющиеся в ней языки пламени — бессильные остатки тех, кого смертные именовали Великими Духами.

Нидхёгг бродил по огромному, украшенному чудесной каменной резьбой залу покинутого двергами Красного Замка, не зная, что делать. Будь прокляты эти смертные! Вчера Эйргъява сообщила об их отказе прийти в Имирбьёрг добром. Они страшились…

«Но ведь ты сам всегда хотел, чтобы тебя боялись! — с горечью думал Нидхёгг. — Всегда верил, что силой можно достичь желаемого. И вот теперь сам дрожишь от ужаса, потому что вдруг оказался бессильным перед грядущей бедой. Пришла пора платить за свои ошибки. Да я сейчас готов броситься в ноги к смертным, умолять их, взывать, просить о помощи! Но они всё равно не поверят мне… Но кто мог предполагать, что однажды я — я, Нидхёгг! — буду зависеть от тех, кого всегда презирал, как все, наделённые Силой, презирают тех, кто ею не обладает…»

Дни и ночи напролёт Нидхёгг пытался найти возможность восстановить Равновесие Сил Междумирья. Его разум пытался проникнуть в глубину чёрной завесы над Нидавеллиром, вызнать желания и образ мыслей духов Тьмы — но тщетно. Его встречала лишь сознающая свою растущую мощь мстительная злоба, готовая сокрушать всё на своём пути. Поля Мрака не желали ничего, кроме бесцельного и ненужного разрушения, не было у них присущих что духу, что человеку желаний — эта Сила просто отрицала всё, что не принадлежало её природе. И сейчас, перелившись через край, она пожирала, жгла, убивала. Нидхёгг знал, что ныне это перестало быть даже Тьмой — за прошедшие тысячи лет Нидавеллир переродился в нечто такое, что и изощренный разум Чёрного Дракона не сумел постичь, в некую новую, доселе невиданную Силу. В НИЧТО.

И тогда Нидхёгг понял — это конец.

Ничто не просто губило мир — оно превращало его в самое себя. Медленно, но неотвратимо.

А как можно бороться с Ничем? Кто встанет на его пути? Духи Долины Богов? Альвхейма? Леса Идалир?.. Ты сам?

Нет. Ничто можно только изгнать из мира. А для того, чтобы его изгнать…

Чаша Трудхейм, бросая на стены замкового зала искристые блики, оставалась вместилищем вложенной в неё Силы. Силы, пробудить которую Чёрный Дракон не мог…

— Господи, до чего красиво! — воскликнул отец Целестин, от восторга позабыв глодавшее его душу в последние дни беспокойство. Отряд, миновав ущелье между Зубами Дракона, вышел по старой дороге к долине Глер с рассветом двадцать третьего июня. Открывавшийся перед путниками вид и вызвал у монаха чувство трепетного восхищения. Даже Торин, обозревая лежащее внизу междугорье, признал, что в горах Норвегии столь красивые места можно сосчитать по пальцам.

После бурой глади болот и серого ковыля предгорной стены перед путниками предстал многоцветный, наполненный жизнью край. Справа и слева широкий дол окаймляли поросшие густым лесом кряжи, со склонов которых стекали десятки бурных, чистых как слеза, ручейков, собиравшихся в длинное голубое озеро посреди долины. Над его спокойными водами раскидывали свои кроны громадные деревья — в глубине долины поднимался прореженный луговинами буковый лес. Тракт превратился в едва различимую тропу, замысловато петлявшую среди зарослей боярышника и дикого шиповника, выбрасывавшего розово-лиловые бархатные венчики цветов на бархатную зелень ветвей. А впереди, за подёрнутыми синеватой дымкой высокогорными лугами, стеной поднимался главный хребет Небесных Гор, сияя режущей глаза белизной вечных снегов на острых вершинах. Именно там, в конце долины, и брала начало узкая и опасная дорога через Химинбьёрг, путь к землям Западного Междумирья.

— Если всё пойдёт так, как я предполагаю, то через четыре дня мы уже спустимся к реке Глер-элв, по ту сторону гор, — бодро говорил Локи, пытаясь развеять мрачный настрой спутников. — А там уже недолго и до Имирбьёрга. Кстати, и людей наверняка повстречаем…

— А в Имирбьёрге повстречаем Нидхёгга, — пробурчал отец Целестин. — Сказано же было, что Чёрный Дракон будет ждать нашего прихода. Не зря он владычицу ведьм к нам послал… Хоть так, хоть эдак — а всё одно в пасть к нему попадём…

— А не попадём, так всё едино сгинем, — добавил Гунтер. — Помните, что ведьма говорила? Людям в войну богов меж собою лучше не соваться!

— Кто тебе сказал, что мы сунемся? — огрызнулся Локи. — У нас одна цель — Чаша Сил!

Видгнир внимательно посмотрел на Лофта, но промолчал. Накануне у него с отцом Целестином состоялся разговор один на один, и Видгнир поделился с монахом своими мыслями в надежде, что тот поймёт и разделит его тревоги. Уже достаточно долго Видгнира одолевали сомнения: ему казалось, что Лофт что-то не договаривает, что-то скрывает от своих спутников, преследуя некую собственную цель. Какую — неясно… Безусловно, он не простой смертный, а бог, однако в таком походе ни у кого не должно быть секретов от попутчиков и друзей. А то, что Локи начинал злиться при одном только упоминании разрастающейся на юге Тьмы, также добавляло сомнений — Локи точно чувствовал свою вину. Слова же Старухи из Железного Леса о приближающейся схватке всех Сил Междумирья и о том, что возможность остановить её есть у того, кто откроет проход в иные миры для духов Нидавеллира, почти окончательно поколебали уверенность Видгнира в том, что Нидхёгг — враг. Локи, между прочим, всегда уходил от ответа, если Видгнир или кто другой спрашивали его о природе Тьмы, выползшей из Полей Мрака. А в том, что по сравнению с Тьмой Нидавеллира Нидхёгг просто ничто, Видгнир уже не сомневался. Никогда доселе не наваливалось на него ощущение заглушающей всё и вся опасности, угрозы, противостоять которой в силах одни лишь боги… Да и те вряд ли…

Ещё со времён встреч с лесными духами в вадхеймских лесах Видгнир понял, что он может чувствовать то, что Лофт называл Силой, различая таковую на злую и добрую. Попытавшись недавно направить свои мысли к обиталищу Нидхёгга, он сумел непонятным самому себе образом нащупать в глубине маячившего на севере Имирбьёрга язычок пламени Силы. Закрыв глаза, Видгнир словно оказался рядом с багровеющим в ночи одиноким угольком, разбрасывающим вокруг себя слабые, бессильные перед окружающей тьмой, лучи. Пусть странное ощущение было мимолетным, кратким, как вспышка молнии, но Видгнир вдруг понял, что ему удалось на миг увидеть того, кого он считал главным своим врагом. И ещё удалось понять, что Чёрный Дракон объят страхом — огненный клубочек, возникший в сознании, лучился не злобой или ненавистью, но иссушающим разум ужасом…

И надеждой, чьи слабые проблески изредка пробивали завесу страха.

Выслушав всё это, отец Целестин покачал головой, а потом долго молчал. Он сам не понимал происходящего. В этом странном чужом мире многое было не так, как за Вратами. Привычные понятия добра и зла здесь приобретали живые, воплощенные формы, но кто разберёт, есть ли Чёрный Дракон абсолютное зло? Да и разве может быть изначально злой божья тварь, какую бы форму она ни приняла? (Монах, ни на йоту не отступая от своих убеждений, считал, что все сказочные существа, встреченные ими по эту сторону Врат, суть твари Божий.) Ну а считать Нидхёгга прародителем зла и вовсе не было никаких оснований… Тогда почему Локи беспрестанно повторяет, что хуже Чёрного Дракона во всех Трёх Мирах никого не встретишь? Зачем бог из Асгарда постоянно вдалбливает в головы своим спутникам мысли о том, что единственной целью Нидхёгга является зло ради зла и власть ради власти? Непонятно. Хотя, впрочем, считать Дракона заблудшей овечкой тоже резона нет. Стоит вспомнить одних только огненных великанов, которых он натравил на людей ещё в Исландии.

Но похоже, что сейчас Нидхёгг изменился и причина тому — пожирающий юг Междумирья Мрак, внезапно ожившие силы тьмы и, возможно, угроза бытию его самого.

Отец Целестин высказал тогда Видгниру эти мысли, но так они вдвоём ничего и не решили. Видгнир сказал только, что теперь твёрдо убеждён — нужно как можно быстрее идти к Имирбьёргу, а там видно будет.

Дорога, кое-где вздыбленная мощными узловатыми корнями разросшихся деревьев, вышла к берегу озера.

Чистейшая прозрачная вода позволяла рассмотреть каменистое дно, где меж узких и длинных листьев водорослей шныряли небольшие рыбешки. Полуденное солнце палило, в воздухе стоял густой аромат трав. В ветвях деревьев пощелкивали дрозды, доносилось щебетание десятков мелких птиц, солидным басом гудели вокруг цветов шмели с налипшей на мохнатое брюшко пыльцой.

— Остановимся ненадолго? — предложил Видгнир, оглядываясь на задумавшегося о чём-то Лофта.

— Согласен, — кивнул тот. — Да, чудесное местечко долина Глер…

— А тут… э-э… никаких опасных тварей нет? — спросил Гунтер, подозрительно оглядывая гладь озера.

— Здесь никто не живёт, кроме зверей да птиц, — успокоил его Локи. — И я не чувствую поблизости никаких духов. Так что если есть желание — можете искупаться. Денёк-то жаркий.

Лошадей стреноживать не стали, выведя их на заросшую густой травой поляну. Видгнир с Гунтером, отказавшись от предложения Локи, отправились в лес, надеясь настрелять дичи к обеду. Сигню, вызвавшаяся присмотреть за лошадками, собирала росшие в изобилии васильки, напевая что-то под нос, а Торин занялся костром, наломав вместе с монахом сухостоя. Отцу Целестину подумалось, что в этой райской долине не хочется вспоминать ни о каких тревогах и бедах. Он чувствовал себя словно в неприступной крепости, за стены которой не может проникнуть ничто дурное. Считай, половина пути позади, за спиной остались болота и лес ведьм, а сейчас вокруг тебя радующая глаз девственная природа, цветущая, буйная жизнь и люди, которые стали тебе почти родными. Свежий, прохладный воздух действовал на монаха умиротворяюще, словно и не существовало в мире Полей Мрака, Чёрного Дракона и иных порождений чуждого ему мира.

Гюллир развалился на бережку, наблюдая за людьми и тоже пребывая в состоянии блаженного спокойствия. Ему нравилось, что двуногие обращаются с ним, как с равным, а девушка, вместе со своим белым зверьком, так и вовсе сдружилась с молодым драконом. Конечно, Гюллир всё ещё стеснялся и робел, особенно перед тем двуногим, что обладал Силой, но впервые в жизни он почувствовал к себе хорошее отношение и был бесконечно благодарен судьбе за случайную встречу с людьми. Как он понял, они явились в Междумирье откуда-то из другого места, где, как оказалось, драконы не жили. Гюллир с интересом слушал рассказы Сигню о мире, где она родилась, ему нравились её песни о битвах между людьми и о странах Мидгарда, хотя он и не совсем понимал, отчего двуногие так любят убивать друг друга в войнах — драконы Мира Меж Мирами никогда ни с кем не воевали, а уж между собой и подавно…

Отец Целестин вольготно разлегся на траве, наслаждаясь идущим от земли нежным теплом. Он был вполне доволен собой, ибо только что получил возможность снова блеснуть своими способностями — пока Торин возился с кресалом, монах втихомолку вырезал на толстой ветке ясеня руну огня, прошептал заклинание, затверженное едва ли не крепче, чем «Отче наш», и бросил вспыхнувшую ветку в сложенную для костра кучу сушняка. Торин вначале и не понял, что случилось, а разобравшись, промычал что-то вроде: «А ну вас с вашей волшбой…» — и запрятал кремень обратно, в мешочек у пояса. Монах же с чувством выполненного долга прилег отдохнуть, не обращая внимания на насмешливый взгляд Локи.

Гунтер, сияя улыбкой, вынырнул из-за деревьев, потряхивая добычей, — зверьё в этих местах было непуганое, и германец вместе с Видгниром без особого труда подстрелили четырёх жирных больших кроликов.

— Да что там кролики! — восклицал он, бросая тушки у костра. — Если б было нужно, мы бы и оленя взяли. Их там… — Он ткнул большим пальцем в сторону леса и взмахнул рукой, словно этот жест мог объяснить, что поблизости от озера они с Видгниром наткнулись на стадо голов в пятнадцать…

— Эй, Сигню! Сигню, давай сюда! В животе урчит несносно! — Гунтер поманил девушку к костру и указал на кроликов. — Помоги разделать, а?

Пока они вдвоём снимали шкурки и потрошили тушки, кидая обрезки кроличьих внутренностей сшивавшемуся поблизости Синиру, монах наблюдал за Видгниром, который замер в напряжённой позе у воды, смотря куда-то на юг. Вдруг забеспокоился и Локи. Бог повернулся лицом к левому краю долины, а затем встал и, склонив голову, словно вслушивался в различимый только ему одному звук, приходивший из-за южного взгорья.

— А ну-ка тихо все! — прикрикнул он на смеявшихся над чем-то Сигню и Гунтера.

— В чем дело, Лофт? — встревожился монах, подходя к Локи, на узком лице которого отражалась непонятная растущая тревога. — Что вы там углядели?

— Не знаю… — тяжело уронил бог. — Там, к югу, происходит нечто очень странное. Оттуда истекает Сила… Много Силы…

Он не договорил. Земля под ногами вздрогнула, заходила ходуном, и даже по зеркальной глади озера пробежала рябь. Казалось, что произошло небольшое землетрясение. А мгновение спустя за лесистой грядой, там, где находились пойма Болотной реки и Сокрытые Горы, вспух чудовищный огненный купол. Ослепляющий шар чистого, белого огня поднимался над Междумирьем в бледнеющие небеса, пожирая редкие облака над южными пределами Мира Меж Мирами, а затем начал меркнуть, уступая место титаническому клубу густого чёрного-серого дыма, сквозь который проблескивали синеватые искорки молний. Грозная туча взметнулась в необозримую высоту, нависая над горами, и тогда же в мирную долину Глер ворвался грохот, переросший в неистовый рёв, рвущий разум и сознание на части, — если бы от волны заполнившего мир звука рухнули горы, никто бы не удивился. Зловещее рычание разыгравшейся на юге бури мало-помалу начало стихать и наконец уступило место полнейшей, могильной тишине — смолкли птицы, даже шороха деревьев стало не слышно. Природа замерла в ожидании дальнейшего…

— Началось…

Локи произнёс это слово полушёпотом, но все остальные вздрогнули.

— Что началось? — так же тихо спросил отец Целестин, хотя и сам уже начал понимать суть произошедшего. Будучи не в силах оторваться от зрелища развернувшейся на юге катастрофы, монах ясно представил себе, как вал мрака наткнулся на обережный окоём Долины Богов, как Сила Нидавеллира попыталась опрокинуть вставшую на защиту древних богов и их земель невесомую стену…

Локи не ответил ничего, не опровергнув и не подтвердив подозрений святого отца. Он по-прежнему неотрывно наблюдал за чёрной бурлящей тучей, растекавшейся по куполу неба и пожирающей с немыслимой быстротой его синеву. Начало меркнуть солнце, скрываясь за грязными космами дыма. Светило превратилось в бледнеющее желтоватое пятно на буром фоне; на долину Глер пала тень — дневной свет сменился внезапными сумерками. Даже сине-серебристые вершины на юге и западе окрасились в безрадостный серый цвет. Снег и лед точно присыпало золой.

Сызнова загрохотало, разве что всепоглощающий гром больше не возникал, но отдалённое, бередящее душу рокотание битвы ныне не утихало, то усиливаясь, то почти исчезая.

— Гюллир… — позвал дракона Локи. — Гюллир!

Дракон сидел по-прежнему около воды, непонимающе оглядывая поглотивший день и солнце мрак. Синир, пристроившись у свисающего крыла ящера, вздыбив шерсть, изредка шипел, видимо надеясь, что дракон сможет защитить его от непонятного ужаса. Услышав призыв Лофта, Гюллир склонил голову и еле слышно рыкнул — наверно, от неожиданности. А быть может, дракон понял, зачем он сейчас понадобился обладателю Силы…

— Ты желаешь, чтобы… Чтобы я отвёз тебя туда! — испуганно спросил дракон, нервно дёрнув хвостом. Он начал думать, что обладатель Силы повредился рассудком. Лететь на верную погибель? Да на эдакую глупость и самый тупой из турсов не решится!

— Я желаю именно этого, — повелительно подтвердил Локи и, подойдя к дракону, ободряюще похлопал его по шее. — Не бойся. Я никому не позволю причинить тебе вред. Да и близко мы подлетать не станем.

— Ты спятил! — убеждённо сказал отец Целестин и, одним тяжеловесным прыжком настигнув уже собравшегося влезть на холку ящера Лофта, схватил его за куртку. — Не пущу! Сгинете вы там! А мы без тебя как будем?!

— Это ты-то меня не пустишь? — грозно усмехнулся Локи. — Попробуй!

Бог развернул ладонь к монаху, и тот почувствовал, как ударило в грудь. Тяжело ударило, ровно как бревном. И весьма это походило на магический удар, что нанесли их отряду ведьмы возле Сокрытых Гор, послабее разве что.

— Хочешь ты того или нет, но я должен знать, что там случилось, — прорычал Лофт. — И не тебе останавливать родича Одина!

Монах беспомощно взглянул на конунга:

— Торин, а ты что молчишь? Видгнир, Гунтер, да скажите же вы ему…

— Он — бог, — проронил Торин. — И кроме того, нельзя отговаривать идущего на врага воина. Встретиться лицом к лицу с опасностью — дело достойное и почётное.

Монах едва сдержался, чтобы не высказать всё, что он думает о таких «почётных» делах. Всегда бесившие его норманнские предрассудки, касавшиеся отношения северян к героическим поступкам, и на этот раз взяли верх над разумом. Ну скажите, какой римлянин или византиец, а уж тем более араб или иудей, по доброй воле отправится просто посмотреть на вырвавшихся из самых недр преисподней беснующихся демонов? А для Торина это, видите ли, «дело достойное»!

— Вы сейчас не медлите, а двигайтесь к перевалу, — велел Локи, уже сидя на спине Гюллира. — Дорога хорошая, не собьётесь. Если что, как идти дальше, вы знаете. И хворосту напасите — на вершинах холодно, а дров не найдёшь.

Как ни было страшно Гюллиру, ослушаться Лофта он не посмел. Вскоре медный дракон со всадником на спине уже поднимался к небесам, залитым Тьмой. Шум его крыльев поглотило неясное громыхание битвы Духов на юге, и вот уже ни отец Целестин, ни прочие его спутники не могут различить силуэт маленького ящера, исчезнувшего в наползающей на долину Глер неживой тьме. Только поблёскивают стрелы молний да клубится дым.

— А в животе всё равно бурчит! — бесчувственно заявил Гунтер. — Будь сейчас даже Рагнарёк, но пообедать надо!

Лофт не вернулся ни к вечеру, ни на следующий день. За это время отряд миновал долину, выйдя вначале к высокогорным лугам, а затем и к серому языку ледника, спускающегося с гор. Древняя дорога вела точно на запад, не виляя и не сворачивая, но поднимаясь всё выше и выше на кручи Небесных Гор. В сравнении с Химинбьёргом Сокрытые Горы представлялись попросту невысокими холмиками, взобраться на которые не составило труда даже раскормленной домашней корове.

Здесь было по-другому. Отвесные острые скалы образовывали бесконечную череду узких и гулких ущелий, изредка дорогу преграждали трещины в камне — пока ещё неширокие и почти не опасные. Кое-где тракт был разрушен подвижками камня и ледниками, так что приходилось обходить погребённую под кучами булыжника или льда дорогу, выискивая более ровные и проходимые места.

Чувство напряжения усиливалось с каждым часом. Сказывалась усталость, а ещё больше подавляло настроение нерассеивающееся чёрное облако на юге. Ну и, конечно, отсутствие Локи и Гюллира, бесследно исчезнувших во Тьме Нидавеллира. Даже Синир и тот тосковал по своему медночешуйчатому зубастому приятелю.

И ещё томила неизвестность.

Отец Целестин совершенно замучил Видгнира, то и дело требуя от него употребить способности потомка королей Аталгарда (в которые монах уверовал почти столь же твёрдо, как и в Евангелие) на то, чтобы узнать о происходящих в Междумирье делах. Видгнир пытался сосредоточиться, проникнуть своими мыслями и чувствами то в черноту Полей Мрака, то в недра Имирбьёрга, но постоянно натыкался на незримые преграды, поставленные Духами Нидавеллира и Нидхёггом для тех, кто осмеливался прорваться в глубины их сокровенных чаяний. Смертному такое было не под силу. Пару раз Видгнир попробовал обратиться думами к Локи, но и тут упирался в непреодолимую стену — будто некто не желал того, чтобы Лофт мог услышать своих сотоварищей.

— Я знаю, что Локи жив, но не могу сказать, что с ним, — морща лоб, говорил Видгнир. — Откуда приходит это знание, понять не могу. Быть может, он тоже хочет как-то позвать нас…

— Чертовщина! — угрюмо ответил монах. — Надо ж ему было с проклятой нежитью связываться! И Гюллира зря загубил. А какой дракон был!..

Гунтер и Сигню в разговор не ввязывались, а Торин только ругался полушёпотом, не желая нечаянным словом отвлекать Видгнира от его попыток прорваться к маленькому богу, ставшему за время пути настоящим другом для всех членов отряда. Конунг всем своим естеством противился всё больше и больше усиливавшимся «странностям» родного племянника, но знал, что ныне без его помощи уже не обойтись. После исчезновения Лофта Видгнир стал единственным человеком, у которого было то, что боги называли Силой.

Утром третьего дня после того, как отряд покинул долину Глер и вышел на горную тропу, извивавшуюся, подобно змее, по самому краю бездонного ущелья, даже Сила Видгнира не уберегла путников от опасности. К тому времени всадники поднялись на высоту, куда не доставали облака, — грязно-серые мягкие перины тумана клубились на сотни локтей ниже, закрывая собой оставшуюся внизу долину и корни гор. Вокруг был один лишь снег и камень. Безжалостное солнце, после часа зенита выходившее из-за туч над югом, не грело, не давало жизни и радости, но ослепляло, отражаясь в вечных снегах вершин Небесных Гор, что справедливо получили своё название, ибо, как казалось, сии столпы поддерживают собою твердь небес. Никак не удавалось согреться. После жарких лесов Триречья, мягкой прохлады склонов Сокрытых Гор и влажной духоты поймы Болотной реки, после тёплого лета, обнявшего собой Мир Меж Мирами, на вершины Химинбьёрга словно вернулась промозглая скандинавская зима…

Но опасность была не в холоде и не в пронизывающем ветре. Сигню первая заметила совсем рядом с дорогой горку выбеленных костей, которые, как определил отец Целестин, были бараньими. Тут же валялся и череп с двумя изогнутыми ребристыми рогами, а в лёд вмёрзли остатки густой белой шкуры горного прыгуна. Хуже было то, что на костях виднелись следы чьих-то зубов. Не человечьих и не звериных. А поблизости Гунтер с Торином обнаружили глубоко отпечатавшиеся в застывшем, обледеневшем снегу следы. Это были не отпечатки лап горного барса или дракона. Следы походили на человеческие — длинная пятипалая ступня с широко раздвинутыми пальцами превосходила длиной полтора локтя.

— Хримтурсы… Они, не иначе! — воскликнул Торин, подозрительно оглядываясь. — Это тебе не лесные демоны будут, а кой-что похуже!

— Хримтурсы? Снежные великаны? Те, про которых Лофт давеча говорил? — У отца Целестина задрожали руки.

— Следы старые, — прогнусил из-за плеча монаха Гунтер. — Их стоянка здесь была давно. Бояться сейчас нечего. Поехали дальше! Да и встречались мы уже с их родичами…

Германец, по обыкновению, погладил рукой топор, висящий у пояса. Самоуверенности Гунтеру было не занимать. Во всяком случае, следующие часы прошли в напряжении. В застывшем царстве льда любое движение — будь то просто сползающий с крутого склона снег или поднятые ветром вихри ледяной пыли — воспринималось как появление врага (а в том, что снежные великаны были врагами, ни у кого и тени сомнений не возникало).

Вполне понятно, что хримтурсы явились тогда, когда путники уже устали хвататься за оружие при любом мало-мальски подозрительном шорохе или шевелении среди камней.

Тропа здесь шла между ледником и отвесной каменной стеной, образовавшей наверху нависающий над покрытой скользкой коркой дорогой карниз. Потрескивающий мощный слой многолетнего льда по левую руку выползал из огромной щели между двумя горными склонами и оставлял для прохода пространство шириной локтей в десять, так что получился длинный коридор, уходящий направо, в обход ледового пласта. Что и говорить, место для засады замечательное.

Грохот камней позади отряда заставил отца Целестина подумать о том, что начала обваливаться скала, закрывавшая собою полнеба, но, обернувшись, монах понял, что опасность быть погребёнными под её обломками пока не грозила. Шагах в пятидесяти тропу просто завалило невесть откуда взявшимся мелким каменным крошевом, но этого было достаточно, чтобы перегородить коридор. Лошади, не переломав ног, пройти там не смогут.

— Ну вот, назад дороги нет, — проворчал Торин, кутаясь в плащ. — Хорошо ещё, что не нам на головы…

— Боюсь, и дальше нам будет пройти трудновато, — подчеркнуто спокойным голосом сказал Гунтер. — Смотрите!

Сигню первой посмотрела туда, куда указывал выхваченным топором германец, ойкнула и сама схватилась за оружие. Видгнир уже заряжал самострел, когда монах наконец понял, что несколько светлых теней впереди — вовсе не снежные столбы и не громадные ледяные наросты на камнях, а живые существа.

— Вы на ледник гляньте! Похоже, туго нам придётся… — Торин исподлобья оглядывал мёрзлое поле. Там, на залитом светом пространстве, двигались какие-то человекоподобные твари. Похоже, что хримтурсы, пользуясь своей светлой, желтовато-белой шкурой, поджидали отряд не шевелясь, слившись со льдом — своей родной стихией.

— Лошадей назад! — хрипло приказал конунг, теперь уже окончательно уяснив, что ловушка захлопнулась. Позади завал да скала, а с ледника и по уходящей в глубь перевала тропе приближается многочисленный и сильный враг.

Снежные великаны не торопились, подбираясь к людям медленно и отрезая все пути к бегству; впрочем, куда теперь было бежать? Плотное кольцо горных чудищ сжималось, полностью окружив вадхеймцев с трёх сторон. Отец Целестин насчитал почти четыре десятка хримтурсов, пытаясь сообразить, как можно их если не победить, то хотя бы отпугнуть.

«Эх, Гюллира с нами нет! Ну скажите, кто бы решился даже близко подойти, видя живого дракона?»

Хримтурсы мало походили на уже знакомых монаху лесных демонов, пускай и приходились им ближайшими родственниками. Великаны инея были выше ростом — почти в полтора человеческих, куда как шире и мощнее в плечах, густой мех походил на шкурки новорождённых тюленей — такой же пушистый и светлый. Роднило обитателей снегов с лесными великанами одно: несоразмерно маленькие головы, растущие прямо из плеч, громадные челюсти и глубоко сидящие, горящие красным глазки. И кроме того, в лапах многих хримтурсов было оружие, пусть и донельзя примитивное. Жутких размеров вожак, шедший впереди, сжимал остро обточенную о камень кость, у других были дубины, камни, а один великан держал даже что-то, напоминающее меч, исключительно древний, весь в выщербинах и покрытый рыжей ржавчиной…

«Господи, до чего же глупо! — тоскливо подумал святой отец. — Пройти через столько опасностей и подохнуть здесь, в этих проклятых горах, только потому, что у Лофта нашлись другие дела, а великанам снегов захотелось есть! Ну должен же быть хоть какой-то выход!»

Отец Целестин уже решился было на отчаянный шаг — выйти к хримтурсам и вызвать их на переговоры, ибо это позволило бы оттянуть время. Вполне здравую мысль о том, что великаны могут и не знать норвежского, а то и вовсе говорить не умеют, монах отгонял всеми силами.

— Эй, Видгнир, цель во-он в того, главного… — прошипел Гунтер, и эти слова придали монаху уверенности. Стоит сейчас ударить первыми, и все надежды на замирение пропадут… Да впрочем, какое может быть замирение с голодными хримтурсами?

Не выпуская кинжал из правой руки, а левой сжимая крест, монах быстро вышел вперёд, к кромке ледника. Снежные великаны, не ждавшие такой дерзости, приостановились, а вожак, внимательно осмотрев монаха, поднял верхнюю губу, показав обычные для турсов конические зубы, и едва слышно зарычал.

— Головой повредился… — громко сказал сзади Гунтер.

— Выстрелите — прибью! — рявкнул отец Целестин, не поворачиваясь. — Вашим железом тут не спасёшься!

— Как бы тебя по-первости не прибили, — не меняя интонации, заметил германец, но монах его и не расслышал, сосредоточившись на спокойно стоявшем всего шагах в пяти хримтурсе. То, что великан, с его ростом и длиннющими ручищами, мог нанести смертельный удар, не сходя с места, отчего-то не беспокоило.

— Повелитель Вадхейма Торин приветствует владыку гор! — стараясь говорить размеренно и важно, начал отец Целестин. Возмущённый возглас конунга он пропустил мимо ушей. Впрочем, Торина больше взбесило то, что бестолковый монах назвал его истинное, данное при рождении имя твари, которая, если верить сказаниям, могла обладать силой волшбы. И человеку-то истинное имя открывать не всегда можно — мало ли, порчу наведет, — а уж порождению Имира… Но отцу Целестину было не до норманнских предрассудков.

Слова появлялись на языке сами. Не осознавая всю бредовость своей по-византийски напыщенной речи, монах осведомился у застывшего грязно-белой статуей хримтурса о семье, здоровье, потом заявил, что конунг Торин вовсе и не хотел тревожить покой ледяной страны, но ведь перейти горы как-то нужно?.. А если досточтимым хозяевам льда и камня причинён ущерб, то конунг готов и вергельд уплатить в золотых арабских динариях.

Не давая вожаку опомниться, отец Целестин вывалил на него целую повесть о путешествии «моего конунга Торина» по Междумирью, украсив её сочными подробностями и не забыв упомянуть о «нашем огнедышащем драконе, ныне пребывающем в отлучке».

— …Он должен вот-вот появиться, — втолковывал монах. — И ты, о Краса Ледника, узришь, сколь могуч и безжалостен сей летучий змий, повинующийся лишь слову конунга Вадхейма…

Хримтурс, чуть склонив голову, внимал изливающемуся на него водопаду слов, ничем не показывая своего отношения к страстной речи отца Целестина. Понимал ли он, что ему говорят, или нет — оставалось неясным. Остальные великаны стояли невдалеке, переминаясь с ноги на ногу, и изредка подбрасывая в широченных ладонях увесистые булыжники. О том, что один из этих камней может полететь ему в голову, монах старался не думать.

Жизнь отцу Целестину, как обычно, спасла случайность. Видгнир смог предугадать мимолётное движение неуклюжего с виду великана, и толстая стрела из самострела вонзилась хримтурсу в предплечье чуть ниже локтя в момент, когда он выбросил лапу вперёд, намереваясь ударить монаха в грудь оконечьем зажатой в кулаке острой кости, которую он использовал как пику. Отшлифованное остриё лишь скользнуло по Оку Амона, не причинив отцу Целестину никакого вреда. Великан взвыл несоразмерным с его ростом тоненьким голоском, пытаясь выдернуть глубоко засевшую стрелу из лапы, а монах, поскользнувшись, упал, понимая, что на сей раз смерть стоит совсем рядом. Он успел увидеть занесённые над ним обломки камней, готовые обрушиться дубины, пылающие злобой глаза окруживших его хримтурсов…

— Именем Повелителя Нидхёгга! — вдруг прогремел исполненный силы голос. — Именем Нидхёгга, повелеваю остановиться!

Всё смолкло. Затих низкий рык великанов, перестал хрустеть снег под их ногами. Обитатели льдов замерли, глядя на вышедшего вперёд человека, поднявшего высоко над головой небольшую черно-золотую вещицу, а затем стали торопливо опускаться на колени, склоняясь перед носителем знака Владыки Имирбьёрга.

— Я приказываю вам уйти с нашей дороги! Моими устами говорит Нидхёгг!

В лучах солнца поблёскивал тёмный камень, обвитый выкованным из золота изображением дракона.

 

Глава 16

ОКО АМОНА

Воздух дрожал. Лившийся от руки Видгнира поток Силы оглушил даже отца Целестина — невидимая, но ясно ощутимая волна распространялась вокруг, заставляя повиноваться и трепетать перед тем, кто произнёс имя Чёрного Дракона. Амулет ведьмы, убитой Гунтером, пригодился как нельзя вовремя.

— У вас есть такие же! — сорванным голосом проговорил Видгнир. — Достаньте! Теперь хримтурсы не сделают нам ничего дурного. Ведь мы… — он криво усмехнулся, словно от боли, и поднял чёрный камень ещё выше, — слуги Нидхёгга!

Монах, а с ним и все другие, малость покопавшись кто в кошелях, а кто за пазухой, нашли знаки Властелина Имирбьёрга и, расправив цепочки, надели. Да, теперь серчать на предусмотрительного Лофта у отца Целестина не было причины — не зря он велел всем взять после стычки с Ночными Всадницами по амулету. Будто знал, что без них будет не обойтись. Однако драконьи камни в руках монаха, Торина или германца оставались холодными и неживыми, в то время как талисман Видгнира по-прежнему расточал вокруг незримые струи Силы.

— Как… уф, как это у тебя получается? — Отец Целестин поднялся наконец на ноги, поражённо оглядев поверженных ниц великанов инея. Ни один не смел даже шевельнуться, не то что поднять глаза. Монаху почудилось, что некоторые снежные чудища дрожат от страха.

Видгнир, не выпуская камня из пальцев, наморщил лоб.

— Сам не пойму. Вроде амулет-то ни при чём… Я просто вспомнил про него, подумал, может, поможет чем. А теперь чувствую, что тут не его Сила действует, а… моя, что ли. Камень просто её собирает и усиливает, направляя на этих… — Видгнир кивнул на скорчившихся великанов. — Не знаю, как так получается!

— А ты не можешь прогнать их отсюда, да побыстрее? — поинтересовался подошедший Торин. — Без хримтурсов идти всё-таки спокойнее будет.

— Я же им сказал уйти! — напомнил Видгнир. — А они словно заледенели…

«Очень точное сравнение», — ехидно подумал отец Целестин и добавил уже вслух:

— Может, великаны так тебя боятся, что не в силах и с места сдвинуться? Попробуй ещё разок!

Видгнир попытался немного обуздать исходящую через амулет Нидхёгга Силу, и у него это получилось: висящее в воздухе напряжение начало мало-помалу ослабевать, хримтурсы тихонько зашевелились, но по-прежнему не смели подняться.

— Уходите отсюда и не трогайте нас! — чётко проговорил Видгнир. Каждое его слово превращалось для великанов в приказ Владыки, которого никто из них не смел ослушаться. — Именем Нидхёгга я повторяю — уходите! Освободите…

Договорить он не успел, ощутив, что где-то рядом, совсем неподалёку, появилась опасность, по сравнению с которой стая разъярённых снежных великанов показалась бы попросту ничем… С ледника надвигалась пока ещё невидимая глазом, но ясно предсказываемая обострившимся магическим чутьём чудовищная угроза, беда, справиться с которой не сможет ни талисман ведьмы, ни стальной меч…

Тьма Нидавеллира достигла перевала Глер, выползая из-под уходящей на юг цепи гор.

Мир неожиданно стал призрачно-серым. Померкшее солнце утратило золотистый блеск, и его лучи приобрели грязно-жёлтый цвет смерти. Синева неба поблёкла, и только неподвижная туча на юге, показывавшая над вершинами гор свой кучевой край, оставалась непроглядно-чёрной. В полной тишине, повисшей над перевалом, вдруг начал рождаться странный звук — не то свист, не то шипение, и приходил он из ущелья, откуда наползал ледник, нарастая и усиливаясь.

— Что это? — ошарашенно прошептал монах, схватившись за нагрудное распятие. — Господь, спаси нас!

Даже хримтурсы повернулись назад, позабыв строгий приказ носителя Силы, а люди, замерев, глядели на показавшийся язык Мрака, что медленно стекал с ледника вниз, к тропе. На первый взгляд это походило на расплывающуюся чёрную смолу, покрывавшую собой всё, что встретится на пути. Вот изливающийся меж двух вершин поток встретил преграждавший ему путь каменный уступ, обогнул его, а затем Мрак выбросил наверх десятки тонких щупалец, обвивших скалу. Камень покрылся чёрной массой и…

Тьма Нидавеллира не просто закрывала собой землю и лёд, но, похоже, пожирала их. Шипение усилилось, и скала неожиданно стала оседать, сглаживаясь и исчезая. Да и сам поднимавшийся на сотни локтей вверх ледник стал медленно, едва различимо опускаться, разъедаемый чёрной массой Мрака. Едва показавшись над ущельем, Мрак разделился на два потока, текущих значительно быстрее, чем раньше, — они сползали по краям ущелья и теперь могли пересечь тропу на западе и на востоке, полностью отсекая отряд, да и снежных великанов от любых путей к отступлению. А вдруг удастся проскочить?!

— На-конь! Ну же, быстрее! — заорал сбросивший оцепенение Видгнир. Теперь ему было уже не до снежных великанов, превратившихся из грозных чудищ в кучку напуганных и жалких созданий.

Кажется, впервые за несколько месяцев отец Целестин вскочил на спину лошади одним прыжком, но всё равно ему пришлось замыкать цепочку всадников, рванувшихся по тропе. Конёк плохо слушался, косясь влево, на страшное и непонятное зрелище, но инстинкт заставлял его нестись вслед за остальными в поисках спасения. И, будто почуяв, что добыча может миновать опасный участок, поток Мрака пополз быстрее.

Дорога начала подниматься, скальная стена осталась позади, и наконец всадники вырвались на открытое пространство. Видгнир резко потянул поводья, едва не подняв лошадь на дыбы, возгласом остановил остальных и, осмотревшись, крикнул:

— Туда! Скорее за мной!

Отчего он свернул с тропы, заставив коня взбираться на разрушенный временем высокий уступ, отец Целестин сперва не понял и, лишь когда все оказались наверху, на широкой каменистой площадке, возвышавшейся над уходящей на запад тропой, разглядел, что Мрак успел перерезать дорогу в четверти лиги впереди и медленно тёк к возвышенности, на которой укрылись люди. А внизу, у её подножия, шевелились белёсые тени — снежные великаны тоже искали избавления от надвигающегося моря Тьмы там, где остановился носитель Силы, тот, чьими устами говорил сам Нидхёгг…

Обезумевшие от ужаса хримтурсы полезли наверх, и, когда дюжина снежных великанов оказалась на площадке, люди поняли, что всем места не хватит.

— Скажи им уйти! — рявкнул на Видгнира Гунтер. — Они же нас всех вниз покидают!

Хримтурсы лезли и лезли, сбиваясь в кучу у самого края уступа. Вид у них был не самый миролюбивый, тем более что теперь их не останавливала Сила амулета Чёрного Дракона. Новые твари напирали, подталкивая тех, что были впереди, и людям приходилось отступать к опасному месту — скала обрывалась там вниз отвесной, локтей в двадцать, стенкой. Предположение Гунтера могло сбыться, и Видгнир, отпихнув дрожащую Сигню, снова вышел вперёд и, собравшись с силами, поднял над собой камень Нидхёгга, пытаясь заставить его ожить.

— Повелитель приказывает вам пойти и остановить… — он запнулся, мучительно думая, как назвать Нечто, смыкавшее своё кольцо вокруг ненадёжного убежища, — …и остановить чёрную воду! Быстрее! Иначе гнев Нидхёгга падёт на вас!

Хримтурсы снова почуяли Силу, но послушаться её обладателя не решались — очень уж пугал хозяев льдов чёрный поток. Видгнир, видя, как великаны стали порыкивать и угрожающе вскидывать руки, попятился, но затем снова сосредоточился и, собрав всю доступную ему мощь наследника Аталгарда в амулете Чёрного Дракона, нанёс новый удар, повторив те же слова.

На миг его Сила заполнила всё окружающее пространство, затмив даже истекающий от моря Тьмы Нидавеллира смертный страх. Хримтурсы послушались — безмозглым тварям было не перенести настолько мощного воздействия — и осторожно, с неохотой начали почти на четвереньках сползать с площадки, спускаясь навстречу набегающей чёрной волне. Тогда же для верности Видгнир нанёс третий удар. Сейчас он не произнёс ни слова, как-то уяснив, что достаточно отдать лишь мысленный приказ. Стараясь не обращать внимания на сужающееся вокруг кольцо чёрной пелены, Видгнир гнал и гнал хримтурсов прямо к её краю, не ослабляя ни на миг действия своей воли, — что-то подсказывало ему, что стоит опустить талисман, и великаны инея в тщетных попытках спасти свои жизни полезут обратно на утёс. И тогда никакой надежды не останется.

Отец Целестин отрешённо смотрел вниз, обняв одной рукой Сигню. Синир сидел у их ног и, прижав уши, не то шипел, не то выл, предчувствуя близкий конец. Такой же, какой встретили и четыре десятка хримтурсов. Великаны, подгоняемые безмолвной властью Видгнира, столкнулись с Мраком, вспухшим вокруг непроглядной волной, и бессмысленно гибли один за другим. Они пытались швырять в выросшую перед ними стену камнями, которые беззвучно исчезали в смолистой черноте, ударять по ней палками, а то и просто кидались на чёрное Нечто, воздев сжатые кулаки. Но всё было напрасно. И тогда же началось что-то ужасное. Мгновенно появившиеся из единой, казавшейся плотной, как дёготь, массы длинные и гибкие щупальца вылетели на несколько локтей вперёд, обвивая собой тела хримтурсов и утаскивая их в чёрную мглу. Великаны голосили, пытались ухватиться за камни или друг за друга, но неведомая сила превосходила мощь их мышц. Тот турс, что сжимал в лапе древний меч, попытался отбить им рванувшуюся к нему чёрную плеть, но полуразрушенный временем клинок, едва столкнувшись с Мраком, рассыпался в прах, а истошно визжащий великан исчез во Тьме бесследно.

Тьма Нидавеллира покончила с великанами инея очень быстро, поглотив их всех до единого. Теперь уже ничто не могло остановить её безудержный бег к подножию скалы, на верхушке которой ждали смерти пятеро. Все они знали, что времени им осталось совсем немного.

— Должен быть выход! — отчаянно выкрикнул Гунтер. — Должен! Видгнир, ты же можешь что-то сделать!

— Не могу! Это… это не слушается ни амулета, ни моих приказов. Её ничем не остановить!

Видгнир, шипя от бессильной ярости, швырнул в подтёкшую уже к нижнему краю склона Тьму ставший ненужным камень на ремешке. Тьма безразлично поглотила его, продолжая неумолимо тянуться вверх, поднимаясь, ровно как вода в паводок.

— С ней нельзя бороться, — торопливо крестясь, прошептал монах. — Господи, спаси и помилуй души рабов твоих!

Люди сгрудились в самом центре площадки, возле лошадей, храпящих к взбрыкивающих. У каждого в руках было оружие, пусть все и понимали, что оно вряд ли пригодится. Перед глазами стояло сплошное озеро Мрака, заливавшее ледник, тропу, стекавшего в недалёкую расселину и изливающегося на каменные обломки, раскиданные вокруг. Чернота словно заполнила весь мир, оставив только бледную синь неба и совсем невысокий утёс, уже готовый исчезнуть под колдовским покрывалом.

Как в любую критическую минуту, одна часть разума отца Целестина паниковала, заставляя уверовать в неотвратимую гибель, но рядом оставалась ещё одна, пусть и меньшая, остающаяся спокойной. И сейчас эта часть настойчиво твердила: «На всякое действие есть противодействие. Ничто ни в одном мире не может быть непобедимо. Ну же, думай, брат Целестин!..»

Рука святого отца коснулась груди — инстинктивно он нашаривал свой крест. Пальцы наткнулись на что-то другое. Круглое и гладкое, оно от прикосновения вдруг проснулось, наливаясь жаром. Пересилив себя, монах оторвался от тупого созерцания нахлёстывающих на скалу волн Тьмы, и тогда его точно молнией ударило. Выгравированное на подарке богов Сокрытых Гор око Амона-Ра полыхало среди золотого диска солнца белым огнём, который рвался на свободу. Оставалось лишь эту свободу ему дать…

Мрак Нидавеллира уже выбросил вперёд руки-плети, пытаясь опутать ими людей и пожрать их, превратив в ещё несколько крупинок самого себя, когда, повинуясь внезапному наитию, отец Целестин сорвал с шеи сияющий диск и, вытянув руки, направил взгляд Ока древнего бога на подползающие жгуты Тьмы.

— Ну помоги же, во имя Отца нашего небесного, — истово выдохнул монах. И свершилось.

Диск раскалился настолько, что жёг пальцы. Зрачок Амона выплеснул из себя слепящий луч, вонзившийся в шевелящуюся Тьму, ожёг её щупальца, распавшиеся в ничто, а затем из диска ударила волна синеватого, нестерпимо горячего света, разошедшегося широким полукругом. Свет шквалом налетел на черноту, приостановившую свой накат ещё в мгновение первого удара, и столкнулся с ней, разгоняя и уничтожая. Тьма Нидавеллира начала исчезать, растворяясь в огне древних богов, подобно дыму в небе.

— Давай!! Давай же!

— Во имя Одина, получилось!

Радостный крик Гунтера и Видгнира подбодрил монаха, и он сам пошёл в атаку на Мрак, шагнув вперёд, к краю площадки на утёсе. Порождение тёмных духов попятилось, но теперь опасность пришла со стороны, куда свет Амона не бросал свои лучи, — чёрные лапы Тьмы ринулись на отряд сзади и с боков. Оглянувшись на крик Сигню, которая обеими руками вцепилась в обвитого смоляным жгутом Синира — кот надрывно выл, пытаясь сбросить петлю смерти, — отец Целестин направил Око туда, отбросив Тьму на два десятка шагов…

— Сильнее! Бей сильнее! — заклинал он чудотворный подарок, и тот, вняв приказу нового хозяина, низверг на море черноты новый огненный вал. Тьме опять пришлось отступить.

«Одному не справиться, — сокрушённо думал монах, стараясь забыть о боли в обожжённых пальцах. — Я не смогу даже пробить дорогу в этом адском потопе…»

Над головами грянуло. Звук пришёл с севера, усиливаясь до оглушительного рёва, и Видгнир первым обернулся, чтобы узреть новую напасть, да так и застыл, не в силах выдавить из себя ни звука. Торин тоже безумными глазами смотрел вверх, в небеса, а Гунтер, прижав к груди Сигню, рычал сквозь зубы проклятия. Но чуть погодя стало ясно, что пришла не очередная беда, а спасение.

Чёрный Дракон, сложив крылья, камнем падал вниз, и лишь когда до удара о скалы оставались считанные мгновения, развернул перепончатые крылья и стрелой пронёсся над утёсом, выплёвывая из пасти струи оранжевого пламени. Едва не коснувшись брюхом затопившего округу Мрака, он развернулся, забив крыльями, повис в воздухе и… исчез. Исчез, уступив место вспыхнувшему как солнце огненному шару, испускавшему длинные красноватые лучи, бившие в простёртую под ним Тьму. И тогда с новой силой нанесло удар Око Амона.

Свет затопил всё сущее. Людям стало казаться, что их кожа тоже лучится то белизной Ока, то багряным пламенем странного пришельца. А потом добавился ещё и золотистый отблеск. Видгнир, став плечо к плечу с отцом Целестином, вытянул руки ладонями вперёд, выбрасывая из них струи золотого света. Сила, дарованная когда-то королям Сгинувшей Земли, перелилась через край, уничтожая и растворяя в своём сиянии пришедший от южных укрывищ Мрак.

Нидавеллир отступил, не выдержав. Чернота стала исчезать, уползая обратно в ущелье, лишь изредка выбрасывая к смешавшимся струям пламени свои бессильные щупальца. Огненная сфера, висящая над ледником, на котором таяли последние лохмотья Тьмы, беззвучно смещалась в воздухе, преследуя и добивая остатки чёрного марева. Ещё немного — и нигде больше не осталось ни единой тёмной точки, лишь изъеденный чем-то лёд да оплавленный камень.

Отец Целестин и Видгнир опустили руки, забыв обо всём и следя за огромным сгустком пламени, зависшим между двух горных вершин, из-за которых пришла к перевалу Глер Тьма. Шар по-прежнему пульсировал, изредка выбрасывая огненные стрелы, поражавшие что-то в уже неразличимых глазом далях за ледником. А потом сфера плавно двинулась назад, к утёсу.

«Вот и всё. — Голос возник в голове у монаха, ясно слышимый и громкий. — Может быть, теперь вы поймёте, чего я боюсь. Это не окончательная победа, не надейтесь. Если никто из вас не хочет больше встретиться с Мраком, Пожирающим Мир, помните, что избавить Междумирье от него сможем мы только вместе. Торопитесь».

— Нидхёгг… — только и смог прошептать отец Целестин.

Свет погас, и появившееся вместо него драконье тело скользнуло в воздухе, набирая высоту и быстро исчезая за горами. Чёрный Дракон сгинул столь же неожиданно, как и появился.

— Да, это был он… — проговорил Видгнир, глядя вслед улетающей тёмной точке. — И он, почитай, спас нас всех. Не будь его, мы бы долго не продержались…

Приходили в себя долго, плюнув на возникшее опасение, что Мрак может вернуться. Гунтер на все лады костерил бесследно исчезнувшего Лофта, Сигню тихо плакала, заново переживая кошмарные мгновения, а Видгнир и вовсе лежал без движения прямо на голом камне, словно исчерпав все данные ему богами силы. Он признался отцу Целестину, что давно не ощущал себя настолько опустошённым и духовно, и физически — Сила, которую он выбросил почти без остатка на борьбу с пришедшим из Полей Мрака Ничем, покинув тело, не желала пока возвращаться вновь. Монах, у которого несносно болели кончики распухших и покрасневших пальцев, сам чувствовал себя не лучшим образом и уже хотел испробовать целительную магию рун, однако Видгнир наотрез отказался, сказав едва слышно, что руны сейчас помочь ничем не смогут.

Как ни велико было желание убраться с опасного места поскорее, пришлось дождаться вечера и переночевать на том же утёсе. Хорошо, что в момент бегства от Тьмы не пропал увязанный на лошадей хворост и удалось сделать горячую еду — этим занялись Торин, Гунтер и Сигню. Германец решился пройти на пол-лиги вперёд по тропе, чтобы поискать не изгаженный Мраком снег или лёд для котелка, ибо взятая с собой ещё из долины Глер вода подходила к концу. Отец Целестин, не утерпев, потащился вместе с ним, желая осмотреть окружающее. Монах видел, что Тьма как-то странно испортила окружающие камни и лёд, и хотел посмотреть на её следы сам.

Предположения отца Целестина подтвердились, едва он спустился на дорогу. Под ногами лежали оплавленные, будто застывшие после кипения в тигле, камни. Древние булыжники, которыми мостилась дорога через горы, стали гладкими и скользкими и словно уменьшились в размерах. Лёд стал серым и ноздреватым, пронизанным бесчисленными кавернами, а совсем недалеко обнаружилось и вовсе нечто жуткое.

— Гунтер, ты только посмотри! — дрогнувшим голосом позвал отец Целестин беспечного германца. Тот безразлично осмотрел то, на что указывал монах, и только усмехнулся криво.

— Ничего себе… Это как же их так разъело?

На камнях лежало несколько скелетов снежных великанов, почти полностью разрушившихся. Остатки могучих костей покрывал невесомый серый налёт — дунешь, и исчезает едва заметным облачком. Так значит, Тьма действительно пожирала всё, встречающееся на пути в самом прямом смысле этого слова! Недаром на боках Синира остались следы от ухватившего кота чёрного щупальца — отметины, как от ожога. Отец Целестин побледнел, представив себя на месте погибших хримтурсов, и чуть слышно зашептал благодарственную молитву за чудесное спасение. Да, не будь Ока Амона-Ра, то всех пятерых сейчас не было бы на свете и ветерок сдувал бы с костей серую пыль. Если, конечно, и кости остались бы, не растворившись, как и всё прочее, в мёртвом тумане Нидавеллира…

«А кроме богов Сокрытых Гор ещё надо и Нидхёгга благодарить, — возник в голове монаха мерзкий голосок здравого смысла, отчего-то напоминавший гнусавую речь Гунтера. — Не явись Чёрный Дракон вовремя, что бы делать пришлось, а? Одним Оком отбиваться? Нет, брат Целестин, врёшь, не получилось бы у тебя одного Тьму рассеять да отогнать прочь…»

Монах сплюнул, сердясь на себя самого за вздорную мысль, и потопал вслед за ушедшим вперёд Гунтером, продолжая пристально разглядывать обожжённые Мраком камни и пытаясь забыть о Нидхёгге. Однако мысли о том, что Владыка Имирбьёрга действительно оказал неоценимую помощь погибающему отряду, сидели занозой в мозгу, не желая исчезать так же быстро, как и временно отступившее Ничто.

Бесконечно длинный день подходил к концу. Единое для всех Трёх Миров солнце неохотно уползало за горизонт, словно боясь оставить Междумирье наедине с чернотой ночи — в Мире Третьем и так нынче хватало Мрака. На стенах Красного Замка Имирбьёрга гасли последние отсветы вечного светила, и на смену им приходили врывавшиеся в восточные окна тревожные блики. Огненные Болота в последние дни извергали фонтаны пламени беспрерывно, и их желтоватый отблеск беспокоил Чёрного Дракона не меньше, чем сплошная чернота на юге.

Нидхёгг вновь покинул уставшее за сегодняшний день тело, оставив свою оболочку отдыхать возле Чаши Сил, и вознёсся в ночное небо. Дух не нуждался в отдыхе…

…Чёрный Дракон сегодня почуял беду остро и понял, что его вмешательство необходимо безотлагательно и немедленно. Прямо сейчас. Он знал, что отдельные струи Мрака уже смогли прорваться далеко на север, но надеялся, что упрямый потомок Элиндинга сумеет миновать перевал до того, когда его покроет Тьма. Предположение не сбылось, и сегодня, разобрав в едином потоке Силы, пронизывающей Мир Меж Мирами, отчаянный призыв, Нидхёгг сделал единственно разумное — он ринулся на помощь, благодаря всех известных и неизвестных богов за то, что вразумили смертного использовать данную ему Силу и позвать на подмогу недоступным иным людям способом. Пусть наследник древних королей сделал это непроизвольно, наверняка и сам не зная о том, но ведь сделал!

Нидхёгг выжал из тела всё, на что оно было способно, а мысль, что проще было бы просто и не «надевать» телесную оболочку, ринувшись в бой с Мраком в истинной ипостаси Великого Духа, появилась только потом, когда Мрак убрался с перевала, не выдержав тройного натиска. Почему так получилось? Ответ сейчас был ясен и прост: со смертью человека из Мидгарда ушла бы последняя надежда, и без того крайне призрачная.

«Что делать? Что? — сущность Нидхёгга обратилась в единую мысль. — Безусловно, они смогут дойти до моего жилища, добраться до Трудхейма — я уж постараюсь, чтобы на их пути не встретилось ни единого препятствия. Впрочем, всё предусмотреть невозможно… Но как заставить потомка королей использовать Чашу? Даже теперь я ощущал недоверие и страх смертных передо мной! Конечно же проклятый Лофт — кстати, а где он и что с ним? — заявит, что я избавил людей от смерти только потому, что иначе потеряю всякую возможность использовать Силу Трудхейма. Да, это так! Но клянусь всеми Силами бесконечных миров, что я верну Чашу владельцу и уплачу ему любой вергельд за гибель далёкого предка! Лишь бы он согласился избавить наш Мир от…»

Нидхёгг неожиданно принял решение. Пускай осуществить вдруг родившуюся идею было сложно, но он понимал, что искать другой выход времени не остаётся.

Он заново взвесил все «за» и «против», обдумывая детали, и лишь когда загорелся рассвет, истинное «я» Черного Дракона ручейком бесцветного пламени вернулось в Красный Замок. Бездымное облачко огня повисло перед чешуйчатым драконьим телом, то изредка вспыхивая чуть ярче, то почти совсем угасая.

Ещё немного погодя облик чёрного летучего змея, лежащего на каменном полу, начал странно меняться…

Последующие два дня прошли спокойно, но Торин и Видгнир беспощадно гнали лошадей вперёд, желая спуститься с Небесных Гор как можно скорее, и остальным приходилось поспешать за ними, отбросив усталость. Заснеженные пики по обе стороны прекрасно сохранившегося здесь тракта прокалывали синь неба, искрился снег, белели иногда попадавшиеся ледники. Вроде бы ничего не напоминало о недалёкой угрозе. Видгнир, чьи чувства после нисхождения Мрака вдруг резко обострились, говорил, что пока опасности нет, но чем быстрее отряд покинет кручи Химинбьёрга, тем будет лучше. И кроме того, Мрак Нидавеллира не единственная неприятность, которая может случиться в горах Междумирья.

Наверное, так оно и было. Несколько раз в поднебесье появлялись силуэты драконов, и отец Целестин до боли в глазах всматривался в крылатых ящеров, надеясь, что возвращаются Локи и Гюллир, но ожидания его не оправдывались. Медный дракон не появлялся. Огромные зелёные зверюги или проносились вихрем над горами, направляясь куда-то по своим драконьим делам, или кружили очень высоко, явно присматриваясь к чему-то. Гунтер был твёрдо уверен, что драконы следили за отрядом. По счастью, ни один ящер не спускался ниже чем на два-три стадия, и вскоре люди привыкли к постоянному присутствию могучих летунов.

Несколько раз попадались странные следы на снегу — они не принадлежали ни хримтурсам, ни животным. Цепочки огромных оттисков уходили на север, и только однажды удалось увидеть тех, кто оставлял на девственно-чистых полях снега следы удивительных беспалых лап. Два странных создания, вынырнувшие прямо перед конём Видгнира, напоминали речных троллей, только очень уж громадных. Твари превосходили ростом даже хримтурсов, а невероятная ширина плеч, мощные четырёхпалые руки и бугристая серая кожа не добавляли им привлекательности. Яйцеобразную голову украшал кожистый гребень, выпученные глаза смотрели настороженно и зло, а в ощеренных пастях виднелись стёртые клыки. Чудища постояли на тропе, озирая взявшихся за оружие людей, но напасть отчего-то не решились. Рыкнув гулко и раскатисто, монстр покрупнее увлёк за собой своего спутника, и вскоре они скрылись за возвышавшейся рядом с дорогой скалой.

Отец Целестин вытер вспотевшее от напряжения лицо. Твари были, мягко говоря, несимпатичные, и монах был уверен, что схватки не избежать. И кроме того, каждое чудовище могло запросто раздавить человека как букашку, ибо даже со стороны было видно, что они обладали огромной силой.

— Наверное, это горные тролли, — предположил Видгнир, провожая взглядом два сероватых силуэта, поднимавшихся на склон горы справа. — И, судя по тому, сколько следов мы уже встречали, многие тролли Химинбьёрга уходят на север. Бегут от Тьмы под защиту Чёрного Дракона… Ладно, поехали дальше.

Упоминание о Нидхёгге вновь пробудило в святом отце прежние мысли. Прошедшей ночью у монаха с Видгниром снова состоялся разговор по душам, и теперь отец Целестин пребывал в уверенности, что Нидхёгг по сравнению с порождённым Нидавеллиром Мраком почти безобиден. Увидев, что представляет собой пожирающая Мир Тьма, начнёшь понимать, какая угроза повисла над Междумирьем! Монах вспомнил день, когда Духи Полей Мрака схватились в битве с богами Сокрытых Гор, и вздрогнул. Надо понимать, что произошедшая возле Болотной реки трагедия стала лишь предвестием Войны Сил, испепеляющей Мир Между Мирами, а заодно и два других. И тут стоит помянуть речи Эйргьявы. Старуха из Железного Леса не лгала. Скорее всего, Нидхёгг на самом деле знает, как избавиться от Тьмы — с помощью Чаши Сил и того, кто пробудит её к жизни. Кто знает, может, и стоит рискнуть да просто прийти к Чёрному Дракону, вняв его призыву? Избавив Три Мира от уничтожения, можно будет умереть спокойно… Сейчас Нидхёгг стал другим и наверняка сделает то, что обещал. Да и на обычную уловку, для того чтобы пленить наследника Силы Аталгарда, переданные через Эйргьяву слова вроде не похожи…

Ох, не придётся ли жалеть о данном ведьме отказе?

Видгнир и сам не понимал, что теперь делать. Видимо, уверенность в том, что Нидхёгг с его помощью сумеет победить Тьму, крепла, но ей противоречило данное Одину обещание вернуть Трудхейм в Мидгард, богам Асгарда. А вдруг, избавившись от Мрака, Чёрный Дракон не сдержит слово? Если вынудит попавшего к нему в лапы человека использовать Чашу во зло? Что тогда? И если не вернуть Трудхейм в Мидгард, то боги после окончательного разделения Миров сгинут и их надежды на простых смертных, взявшихся спасти Асгард от угасания, не оправдаются…

Остаётся только два выхода: верить Нидхёггу (а к этому Видгнир был ещё не готов) и попытаться вместе с ним изгнать из Междумирья Тьму или же действовать по старому плану — похитив или взяв Трудхейм силой, вернуться в Мидгард, забыв о всех бедах Мира Между Мирами…

— Взять силой… — вздыхал отец Целестин и покачивал головой. Он уже привык верить в невозможное, но борьба с Нидхёггом представлялась монаху как нечто вообще невероятное и непосильное. Не зря Один говорил когда-то, что под обликом Чёрного Дракона скрывается могучий и грозный дух…

«Вот когда будем стоять у склона Имирбьёрга, тогда и решим, что делать, — прервал свои размышления отец Целестин. — А сейчас нечего голову всякой философией забивать. Ныне главное — выжить!»

Однако как ни старался монах за дорожными заботами забыть тягостные мысли, время принимать окончательное решение близилось. Путь через Небесные Горы подходил к концу. Двадцать четвёртого июня отряд миновал последний горный кряж, оставив позади самый опасный участок, и вышел к полого спускавшейся вниз долине, прорезанной несколькими бурными речушками — притоками одной из самых многоводных рек западного Междумирья Глер-элв. Далеко впереди расстилались убегающие к горизонту зелёные просторы, и там, на закате, затерявшись среди кущ Леса Альвхейм, находились вторые Врата Миров, ведущие в Мир Древний, в Мидденгард.

На другой день отряд, миновав долину и не встретив ничего необычного или опасного, вышел в пустынную холмистую местность и свернул с тракта к северу, так что кручи Химинбьёрга теперь высились по правую руку. Невдалеке темнели невысокие гряды Красных Гор — обители племён двергов, живущих в подземных пещерах. Между Химинбьёргом и Красными Горами был неширокий — лиг в пять-шесть — проход, и именно в ту сторону направили своих коней люди из Мидгарда. От межгорья до Имирбьёрга было всего дней десять пути.

По эту сторону Небесных Гор облик Междумирья несколько изменился. Воздух в сравнении с окрестностями Огненных Болот был суше и теплее и не заставлял людей страдать от сырости. Трава на возвышенностях потеряла сочный зелёный цвет из-за недостатка влаги, а вокруг, насколько хватало взгляда, не росло ни единого дерева — леса поднимались гораздо севернее. Но, что самое главное, появились следы деятельности человека.

Первое заброшенное поселение расположилось на вершине одного из многочисленных холмов. Видгнир ещё издали приметил наполовину осыпавшиеся земляные валы, окружившие остатки деревянных построек. Когда подъехали ближе, удалось рассмотреть, что некогда здесь располагалось небольшое городище, жители которого эти места, надо полагать, покинули очень давно. Отец Целестин вымолил у Торина короткий привал и, пока Сигню готовила еду, а остальные отдыхали, как мог изучил старые развалины.

— И где они дерево брали в степи? — удивлялся монах, переступая через иссушённые солнцем брёвна — Привозили? Или же здесь когда-то лес был? И кто мог жить в этой пустыне?

Ответить на вопросы святого отца было некому. Наверняка — рассудил он — небольшой посёлок являлся подобием пограничного форпоста каких-то племён, опасавшихся набегов с юга. Или, к примеру, центром торговли с соседями. Монах насчитал восемь квадратных оснований, на которых некогда стояли дома, и понял, что это были отнюдь не пышные и величественные здания, а что-то вроде хижин, строительство которых не являлось особо трудным делом. Да и окружавший их вал не поражал высотой и мощью. Надо полагать, что поселенцы не обладали могущей вызвать удивление культурой и обширными знаниями. Наверняка такие же варвары, как и норманны, а может, и похуже…

К огорчению отца Целестина, обнаружить вещи более интересные, чем развалившиеся срубы, не удалось. Не обнаружилось оружия или инструментов, по которым можно бы было судить о людях, живших в посёлке, нет даже остатков очагов, а ведь возле них наверняка могли найтись черепки битой посуды. Похоже, что, уходя отсюда, люди вывезли всё, что могло бы хоть как-то пригодиться в дальнейшем.

— Ничего, ещё встретим людей, — пробурчал Торин, выслушав соображения святого отца о племенах, обитавших у западных склонов Химинбьёрга. — Только жалеть бы не пришлось о такой встрече. Нас-то всего пятеро…

Конунг посмотрел на разрушенное городище задумчиво, а затем подозвал Видгнира с Гунтером:

— Вы бы, ребятки, кольчуги надели, а? К чему лишний раз под чужие стрелы подставляться?

— Какие стрелы? — усмехнулся Гунтер. — Торин, ты оглянись как следует! Нигде и дымка не видно! Не живёт никто поблизости, или ушли все от…

Германец кивнул в сторону юга. Там желтоватая с редкими пятнами зелени степь понемногу серела, теряла краски, а ещё дальше виднелась явственно различимая чёрная пелена расползающегося по Междумирью Мрака.

— Может, и ушли, — согласился Торин. — А броню всё одно надеть надо.

Гунтер проворчал что-то насчёт излишней предусмотрительности конунга, но всё же вытащил из мешка свёрнутую кольчугу и облачился. На такой жаре таскать на себе железо было тяжеловато и неудобно, но Торин рассуждал верно — рисковать ни к чему.

За день прошли около шести лиг, встретив по дороге ещё с полдесятка заброшенных поселений на холмах, а одно из них, самое крупное, даже было окружено цепью насыпанных руками человека курганов. В другое время отец Целестин не удержался бы и устроил здесь разыскания, но конунг, озабоченно оглядываясь на простёршиеся позади Поля Тьмы, гнал отряд на север, к проходу меж горами.

Равнины покидали не только люди. Табуны диких лошадей, стада невиданных, похожих на огромных быков, коричневых зверюг, поднимая облака пыли, тоже двигались к Красным Горам, гонимые навеваемым Нидавеллиром страхом. И тут было раздолье драконам — зелёные ящеры камнем падали с небес и, планируя в каких-то нескольких локтях над травой, успевали схватить жертву когтями. Монах опасался, что однажды дракон нападёт и на отряд, спутав тёмных вадхеймских лошадок с крупными и легконогими степными скакунами, но ни один летучий змий пока ни разу не приблизился к людям.

Но однажды драконья охота едва не стоила жизни всем спутникам отца Целестина, да и ему самому. Громадный, раза в два-три крупнее Гюллира, дракон ураганом налетел на шедшее почти вровень с отрядом стадо диких быков. Появился ящер удивительно внезапно, но чуткие звери смогли его заметить ещё до того, как крылатая тварь спустилась к самой земле, и, спасаясь, ринулись в сторону. Отряд оказался на пути нескольких сотен обезумевших от ужаса животных. Ещё немного, и пятеро всадников были бы сметены и растоптаны, но положение спас сам виновник, — Гунтер и Видгнир в один голос потом уверяли, что дракон заметил растерявшихся от неожиданности людей и, за считанные мгновения обогнав несущееся на них стадо, заставил быков повернуть в сторону. Так оно было или нет, но, когда опасность миновала, отец Целестин вознёс ко всем святым благодарственную молитву, будучи уверен, что избежать гибели под копытами степных великанов удалось просто чудом.

По счастью, столь опасных положений более не возникало, но всякий раз, когда слышался близкий свист драконьих крыльев, у монаха сжималось сердце. Тем более что на подходах к Красному Кряжу приходилось двигаться среди огромных, многотысячных стад, едва только не касаясь боками с уходящими от надвигающегося Ничто обитателями безбрежных лугов Междумирья.

Торин старался держаться ближе к краю Химинбьёрга, видя, что основные массы животных стекаются с юго-запада, но и возле гор вся трава была вытоптана так, что не оставалось и редкой травинки на корм вадхеймским лошадкам. И это уже не говоря об отсутствии дров для костра — предгорья, опустошённые подчистую, были унылы и бесплодны. Если людей спасало то, что в мешках ещё не перевелись старые запасы, а изредка встречавшиеся брошенные посёлки давали пищу для костра в виде остатков сухих брёвен, то коням приходилось совсем туго. Одно хорошо — тягот с водой не было. Вечные снега Небесных Гор дарили равнине множество прозрачных как слеза речушек, исчезавших в западных далях либо стекавшихся в единые мощные потоки, уходящие в просторы степи. В обычные времена преодолеть неширокие водные преграды не составило бы большого труда, но сейчас приходилось едва ли не расталкивать скопившихся у водопоев диких лошадей и быков. А если их стада переходили речки выше по течению, то вода безвозвратно теряла чистоту и прозрачность, превращаясь в бурую грязь, пить которую становилось совершенно невозможно.

В дополнение ко всем неприятностям пошли дожди, и разбитая тысячами копыт степь стала походить на вязкое болото. С ослабевших коней пришлось слезть. Измученные животные больше не могли нести на себе людей, и теперь отряд двигался вчетверо медленнее.

Монах брёл едва не по колено в грязи, ведя в поводу понурившуюся лошадь, и под сопровождение непрерывной брани Гунтера думал о том, что охотно провёл бы сотню лет во чреве ада, нежели один день в Междумирье. Позже кошмарная неделя перехода от перевала Глер до Красного Кряжа вспоминалась как самый трудный и утомительный отрезок пути по Миру Меж Мирами.

О Локи старались не думать, хотя судьба маленького бога и исчезнувшего вместе с ним Гюллира заботила всех. Даже всегда находившийся с Лофтом на ножах Гунтер вздыхал и строил самые невероятные предположения о постигшей Локи и медного дракона судьбе.

Сходились на том, что, скорее всего, они оба сгинули во Тьме или же не могут найти отряд.

— Как же, не могут! — ворчал конунг, стряхивая грязной рукой с бровей холодные дождевые капли. — Идём мы дорогой, про которую Лофт нам все уши прожужжал, никуда, почитай, не сворачивая. Если бы мог, Локи нас давно бы нашёл… Нет, случилось с ними что-то.

Споривший с Торином Видгнир примолк, понимая правоту дяди. Времена, когда можно было надеяться на лучшее, прошли, и теперь оставалось только идти вперёд, думая лишь о поставленной цели. Да, надо полагать, что Локи и Гюллир уже не вернутся. Они, как ни жаль, остались в дне прошедшем, а ведь есть день сегодняшний, когда надо думать о сиюминутном — как накормить лошадей и что-нибудь перекусить самим, как не свалиться от усталости прямо в вязкую и липкую грязь и где устроиться на ночлег. И есть день грядущий, символом которого стал тёмный пик Имирбьёрга, густым пятном проглядывающий из-за занавеси дождя…

Обитель Нидхёгга постепенно приближалась, выползая из окутавших её туманов, и даже в непогоду гору Имира можно было прекрасно рассмотреть. Пик казался непроглядно-чёрным, но его чернота отчего-то не представлялась угрожающей, несущей холод и смерть, как то, что медленно наплывало со стороны юга. Видгнир однажды обмолвился, что чувствует, как Мрак Нидавеллира настигает отряд.

— Мы стараемся идти быстрее, но тёмные духи тоже не спят… — вздыхал он. — Тьма обретает всё большую мощь, уничтожая землю. Чем больше она пожирает, тем сильнее становится. Мне думается, что до момента, когда Мрак начнет распространяться с быстротой океанской волны, осталось совсем немного…

После этих слов Видгнира отец Целестин торопливо перекрестился и глянул на Синира. Кот, естественно, не мог идти по грязевому болоту и по-прежнему сидел на лошади, да и будь дорога более лёгкой, то и тогда заставить его спуститься на землю было бы сложно. После пережитого в горах Синир болел — ожоги, оставленные на его мохнатых боках чёрными щупальцами, начали заживать, но кошачья душа (если она есть у бессловесной твари) была явно покалечена. Синир стал диковат, боялся любого резкого звука, прикосновений и даже на привалах не бродил, по обыкновению, вокруг лагеря, выискивая какую-никакую поживу, а лежал недалеко от людей, положив голову на передние лапы. Кроме того, появилась у него несвойственная котам привычка выть ночами, заставляя отца Целестина, да и не только его, просыпаться от жутковатых тоскливых звуков. В такие минуты монах очень хотел, чтобы всё случившееся за последние месяцы оказалось просто дурным сном.

К великой радости, на восьмой день пути выглянуло солнце. К полудню на небе не осталось ни единого облачка. Наслаждались хорошей погодой недолго — солнечные лучи, прогревая мокрую землю, поднимали клубы водяных испарений, так что идти дальше приходилось в горячем густом тумане. Пот лил в три ручья, люди задыхались, и кончилось всё тем, что вначале отец Целестин, а за ним и Сигню потеряли сознание, упав прямо в грязь. Волей-неволей Торину пришлось встать на отдых на относительно сухой вершине не то сопки, не то кургана. Конунг и сам немыслимо устал за минувшие дни, а посему, махнув рукой на надвигающуюся из-за спин опасность, объявил:

— Отдыхаем один полный день. Пускай сюда слетится вся нежить Трёх Миров, но до завтра мы отсюда никуда не уйдём!

Едва пришедший в себя после обморока отец Целестин выпустил поводья лошади и, рухнув прямо на ещё мокрую пожухлую траву, заснул. Забыв обо всех опасностях и даже не выставив стражу, все его спутники устроились неподалёку, и вскоре разбудить вымотавшихся до предела людей не смогла бы и гибель мира.

Монах проснулся одновременно с Торином. До заката было ещё долго. Окутывавший степи туман начинал рассеиваться, благо земля подсохла, да и с Химинбьёрга подул несущий облегчение прохладный ветерок. Торин, поднявшись, внимательно осматривал окрестности, особенно пристально изучая подножие недалёких Небесных Гор. Монах зашевелился, и конунг обернулся на звук.

— Ну как, живой?

— Вроде живой… — прокряхтел отец Целестин. — Хорошо бы пожевать чего-нибудь.

— Потом. — Торин оборвал чревоугоднические устремления святого отца и подозвал его к себе. Когда монах подошёл, конунг вытянул руку, указывая в сторону предгорий: — Глянь-ка туда! Во-он там, немного левее, меж двух скал, видишь?

Заслонившись рукой от бьющих сбоку солнечных лучей, отец Целестин вгляделся и понял, что именно попало на глаза Торину. Совсем недалеко от сопки, на которой остановился отряд, всего-то, наверное, в полулиге, сразу за пологими травянистыми склонами из земли выпрастывались отвесные каменные кручи. В этих местах горы поднимались прямо из степных равнин — обычные к востоку от Химинбьёрга предгорные холмы и долины отсутствовали, и нагромождения титанических плит больше напоминали изрытые временем стены древних крепостей с песчаными насыпями у подножий. А чуть дальше к северу казавшийся единым монолит был словно расколот на две части не очень широким проходом, украшенным справа и слева напоминавшими клыки какого-то зверя скалами. Из расселины вытекала быстрая и бурная речушка, а сразу за утёсами глаз явственно различал изумрудную зелень скрытой стенами Небесных Гор долины.

— Идти-то дотуда всего ничего, — сказал Торин. — Там, надо думать, переночевать можно устроиться, как думаешь? И кроме того, трава для лошадей найдётся! Буди остальных…

— Погоди, — перебил монах. — Что-то здесь не так! Ты, конунг, обернись. Ничего необычного, часом, не примечаешь?

Торин подумал недолго, бросая насторожённые взгляды то на степь, то на недалёкий вход в зелёный дол, и, наконец, уставился на отца Целестина.

— Странность какая! — крякнул он. — Справа-то от табунов и земли не видно, а сюда хоть бы одна тварь подошла.

Монах тихонько хмыкнул и покачал головой. Торин тоже заметил, что дикие стада обходили стороной ведущий в глубь гор проход, да и к самим стенам Химинбьёрга отчего-то не приближались. Знать, что-то нехорошее укрылось в уединённой и неприметной долине.

— Не надо туда идти, — посоветовал отец Целестин, после того как высказал Торину свои соображения. — Уж коли зверь гор сторонится, то…

— А ну как лошади с бескормицы падут? — гнул своё конунг, не желая прислушиваться к мнению монаха. — И потом, не может нечисть среди такой благости жить!

Отец Целестин попытался было напомнить Торину, сколь хороши были леса на западных берегах Атлантики, в коих обитал Вендихо, но с конунгом, надо полагать, приключился очередной приступ типично норманнского упрямства, и он, отмахнувшись от предостережений святого отца, поднял ото сна Видгнира, Гунтера и Сигню и, не внимая возмущённому ропоту, повёл отряд к недалёкой расселине, уводящей в глубь гор.

— Далеко заходить не будем, — говорил он. — Ни к чему нам время терять. А вот коням травы свежей пощипать надо!

Отцу Целестину ничего не оставалось, кроме как брести вслед за Торином, призывая про себя на голову конунга все мыслимые и немыслимые проклятия.

Отряд очень скоро вышел на берег речки и свернул направо, к двум скалам, слегка похожим на Врата меж Мирами. Но если те стояли, едва не касаясь друг друга двумя половинами, то здесь меж мрачными, изрезанными трещинами утёсами было не меньше двух полётов стрелы. А сразу за ними взорам путников, уставших от степного однообразия, открывался маленький потаённый рай.

— Красиво как! — воскликнула Сигню, от восторга выпустив из руки поводья. — Никогда бы не поверила, что такое может быть на самом деле!

Монах не смог бы не согласиться со своей воспитанницей, да и все остальные явно разделяли мнение Сигню. Долина была не слишком велика (всего-то не больше лиги в поперечине), но очень необычна и прекрасна. Создавалось впечатление, что здесь поработали не силы природы, а руки человека или… Или иного существа, наделённого разумом.

Прежде всего поражало то, что заключённые в кольце гор небольшой буковый лесок, озеро и широкий, усыпанный цветами луг были окружены удивительно гладкими, уходящими к самым облакам скальными стенами, образующими идеально ровный круг. Можно было подумать, что над камнями не одно столетие трудилось множество резчиков, сглаживавших любой выступ, любую трещинку. От того, что гранитные стены поднимались на сотни локтей в высоту, в долине должен бы был царить вечный сумрак, но отец Целестин глазам своим не поверил, рассмотрев пляшущие на озёрной глади солнечные блики. Светило к тому времени склонялось к закату и было скрыто скалами, так что ни один его луч не мог проникнуть в странную межгорную впадину. Разобравшись, отчего всё представшее его глазам пространство залито светом, монах ахнул от изумления. Оказалось, что отполированный до зеркальности камень высоко над головами людей отражал солнечные лучи, а так как скалы чуть склонялись к земле под едва заметным углом, то рассеянный мягкий свет заливал долину весь день, кроме коротких рассветных и закатных часов.

Ну и наконец, владевший этим маленьким уютным уголком Некто провёл чёткую границу своей вотчины. Едва отряд вошёл в ущелье меж пограничными утёсами, как исчезла пожухлая и мёртвая степная поросль, сменившись буйной сочной зеленью. Это изменение было столь явным, что отец Целестин ещё раз воззвал к благоразумию Торина:

— Не надо туда ходить! В этом месте наверняка живёт какая-нибудь нелюдь вроде Нидхёгга, а то и похуже! Торин, ты что, совсем ничего не соображаешь?

— Да, местечко необычное, — добавил Видгнир, с любопытством озирая чистейшее овальное озерцо, к которому подошёл отряд, и темневший за ним лесок. — Но я бы сказал, что опасности не ощущаю. Я бы почувствовал…

Он смущённо умолк, перехватив испепеляющий взгляд монаха, который хоть и попривык доверять странным способностям бывшего ученика, но всё одно больше прислушивался к собственному чутью, пусть и подводило оно не раз. И теперь отца Целестина словно что-то подталкивало изнутри, говоря: «Не суйся туда, где смертным делать нечего!» А в том, что «смертным» не следует оставаться в пускай и красивом, но очень загадочном и необычном каменном колодце не то что на ночь, но даже и до вечера, он не сомневался.

— Если опять какая беда приключится, я вас спасать не буду! — с апломбом заявил монах и погладил золотой диск с Оком Амона-Ра.

Грянувший громкий хохот Торина и Гунтера эхом отозвался от зеркальных стен долины.

— Ночуем здесь, — утерев набежавшие на глаза слезы, сказал конунг, всё ещё продолжая смеяться. — И запомните все, что надеяться этой ночью нам придётся только на себя, ибо великий воитель-ромей отказывает нам в помощи! Гунтер, где у тебя правильный камень? А то мой меч затупился…

Отец Целестин обиженно надулся. Нет, не понимают дурни, даже после всех бедствий, обрушившихся на их головы после ухода из Вадхейма, что опасность лучше обойти, а не переть напролом!

— А долинка эта мне всяко не по нраву, и, помяните моё слово, что-нибудь тут на нас да свалится!

Быть может, и прав был монах…

 

Глава 17

К ЗЕМЛЯМ ЛЮДЕЙ

— Благость-то какая!.. — проговорил отец Целестин, после плотного ужина напрочь позабывший, как совсем недавно грозно пророчествовал о поджидающих отряд в круглой долине бедах. Безусловно, от своих слов монах не отказывался, но вот уже и солнце зашло, и звёзды на небосводе горят, наблюдая, как пятеро людей расположились на отдых в якобы «дурном» месте, а всё ещё ничего страшного не случилось. «Да, наверное, и не случится, — решил отец Целестин. — Если уж нас сюда кто-то впустил и позволил остаться, то и уйти целыми-невредимыми разрешит».

Он недаром сравнивал скрытую в скалах долину с маленьким раем — и воздух здесь был чистым и ароматным, не то что в пропылённой степи или душном лесу, буйные травы на лугу не тронула сушь, и могли они укрыть человека по пояс. Озеро так и вообще поражало обилием рыбы и водоплавающей птицы — подходи и хоть руками бери. То, что дичь была непуганая, очень быстро выяснил неугомонный Гунтер. Громадные, очень жирные серые гуси едва только не кинулись к вышедшему на травяной бережок человеку, чтобы он покормил их с рук. У Гунтера, правда, были совсем другие намерения. Вынув из мешка лук, которым он не пользовался с первой ночи в Междумирье, предпочитая более удобный самострел, он с нескольких шагов подстрелил трёх ничего не подозревавших птиц, вручил их Сигню, чтобы ощипала, а сам вместе с Видгниром отправился к лесу за озером — набрать дров для костра. Торин в это время углядел плеснувшую хвостом по воде рыбину и, подняв брошенный Гунтером лук, встал возле самой кромки берега. Дождавшись, когда на озёрной глади рябью мелькнула едва заметная тень, поднял оружие и тренькнул тетивой. Тисовая стрела с чуть слышным всплеском ушла в воду локтях в десяти перед ним, а мгновение спустя снова появилась над поверхностью вместе с расписанной синими и розовыми пятнами радужной форелью — остриё вошло рыбине в голову.

— А достать как? — спросил наблюдавший за действиями конунга монах.

— В воду лезть придётся, — вздохнул Торин. — Чего ж такую добычу бросать?

Быстро раздевшись, конунг нырнул в прозрачную, очень холодную воду и, в несколько взмахов настигнув дрейфующую по лёгким волнам форель, вернулся. Едва он вышел на берег, монах схватился за голову:

— Батюшки, а это ещё что? Ну-ка постой!

— Что за беда? — не понял Торин и, лишь когда отец Целестин указал на невесть откуда взявшихся толстых чёрных пиявок, незаметно и безболезненно вцепившихся в его руки и грудь, чертыхнулся и принялся их отдирать.

— Нет, не надо! — запротестовал монах. — Если пиявок руками снимешь, ранки потом загноятся. Погоди-ка, я сам попробую.

— Только давай быстрее, — буркнул Торин, всё ещё сжимая рыбу в левой руке. — Не люблю я этих тварей…

Быстро выудив из своей сумы заветный мешочек с солью, отец Целестин присыпал по щепотке на раздувшиеся хвосты кровососов, и они, поизвивавшись, отцепились.

— Не пойму, откуда здесь пиявки взялись? — недоумевал Торин, обтираясь пучком травы. — Ведь не было их у берега, я бы заметил…

Сигню, уже окружённая кучками сероватого гусиного пуха, подняла голову и внимательно посмотрела на озеро.

— Мне кажется, что хозяин этого места на нас сердится, — проговорила она. — Вот он тебя и предупредил.

— Не говори глупостей! — отмахнулся Торин. — Если бы этот хозяин был и мы пришлись ему не по нраву, то он бы не пиявок на нас напустил, а что-нибудь похуже…

Когда вернулись Гунтер с Видгниром и запылал костёр, отвыкшие от доброй пищи люди устроили роскошный пир, тем более что Видгнир притащил из леса целую кучу диких яблок, оказавшихся на диво сладкими. Пока пеклись рыба и гуси, Видгнир рассказывал о виденном в заозёрном лесу, и монах всё больше убеждался, что круглый дол очень отличается от уже виденных в Междумирье межгорий, не говоря уже о долинах европейских гор.

— Там растут совершенно потрясающие деревья, — говорил меж тем молодой норманн. — Сразу за полосой буков начинается очень старый лес, но в нём на удивление светло и чисто. Я не видел, чтобы стволы покрывал мох или лежали поваленные деревья. Кора у них такая гладкая, разве что не блестит. Рябины, берёзы, ясеней много… И всё большие и древние.

— Ты про старый дуб расскажи, — напомнил Гунтер.

— Да, верно. Недалеко от края рощи мы на поляну наткнулись, а посредине её дуб растёт, да какой! — Видгнир развёл руки, будто пытаясь показать размеры огромного дерева. — Верхние ветви под самые небеса уходят! Ствол, наверное, обхватов в семь, не меньше. Желудей на земле видимо-невидимо лежит. А кое-где на ветках вихорево гнездо растёт. Необычно.

«Вихорево гнездо? — про себя удивился монах. — Э, погодите, это же по-простонародному так омелу кличут».

— Ну и что? — удивился конунг. — Что же тут необычного? Большой дуб, тысячелетний небось, дубовые ягодки на нём — омелы разве никогда не видел? Чем же он от собратьев своих в Триречье или даже в Гардарики отличен?

— Сильное место, — качнув головой, ответил Видгнир. — Это даже Гунтер учуял. По-моему, дуб тот вмещает в себя некоего духа, божество, принявшее облик дерева. То место очень уж святилище напоминает, кстати…

— Как так? — не понял, но сразу насторожился монах.

— Кости мы там нашли. Бычьи, кажется. Не иначе как в жертву тех быков закололи.

Отец Целестин скривился. И так-то не одобрявший кровавые жертвы, он недоумевал, как можно приносить дары какому-то дереву, будь оно неладно? Кроме того, кто зарезал быков? Люди? Или, например, тролли или турсы? Жилище Нидхёгга уже неподалёку, и сих тварей в округе можно встретить…

Спорили до темноты, выдвигая самые разные предположения. Монах настаивал на том, что большому дубу поклонялись, скорее всего, нелюди, но Торин напомнил ему о племенах, живших в окрестных степях и недалёких развалинах посёлков. Надо думать, что жители тамошние и приходили сюда испрашивать милости у древнего дерева. К единому мнению так и не пришли, однако Торин понимал, что если в долине кто-то бывал раньше, то может наведаться и вновь. Потому конунг встал на стражу первым, сказав, что потом разбудит Видгнира, а тот в свою очередь уже под утро — Гунтера.

Лошади бродили вокруг костра, пощипывая траву уже не столь жадно, у огня, исходя паром, сушились вымокшие за последние дни вещи. Тишину изредка нарушал плеск озёрной воды да редкое хлопанье крыльев устраивавшихся на ночлег птиц. Любой, даже самый тихий звук, отражаясь от каменных стен, многократно усиливался, но это ничуть не помешало отцу Целестину, да и всем прочим, спокойно уснуть на охапках свежесрезанной пахучей травы. Один лишь Торин сидел возле костра, изредка помешивая горячие угли.

Сквозь сон отец Целестин услышал, как глубокой ночью конунг поднял Видгнира и улёгся сам, а в предутренние часы гулкое эхо разнесло по долине недовольное бурчание разбуженного Гунтера. Германец, пытаясь проснуться окончательно, плеснул себе в лицо несколько пригоршней воды, нарезал Ториновым мечом побольше сена и, устроив роскошную лежанку, прилёг возле костра. На том стража Гунтера и кончилась, ибо едва он склонил голову, надеясь всё же не заснуть, как немедля провалился в дрёму.

Синир завыл, когда небо над долиной приобрело цвет морской волны, а звёзды начали гаснуть, исчезая в свете нарождающегося на востоке дня. Завыл кот жутко, наполнив низкими стенающими звуками замкнутое в глубине горы пространство. Серые скалы ответили прокатившимся, как долгий камнепад, эхом, усилившим вой до невозможного, останавливающего сердце и застилающего разум рычания. Монах, в котором мгновенно ожили вчерашние опасения, пробудился в один миг и, перекатившись с живота на спину, правой рукой выхватил из ножен кинжал, а левой ухватился за Око Амона-Ра. Тотчас же воздух прорезали визг Сигню и сквернословия Гунтера.

— Да что случилось?! — возопил отец Целестин, не видя нигде вокруг себя никаких врагов, и, только лишь бросив взгляд на серевшую в рассветных сумерках воду озера, понял, в чём причина переполоха.

Поднимавшаяся над девственно-гладким озером белая туманная дымка не мешала рассмотреть выползающее на берег, где расположился на ночёвку отряд, удивительное существо. Вскочившие и напуганные люди оторопело наблюдали, как неимоверно толстая — с доброе бревно — коричневая, с жёлтым зигзагообразным рисунком змея свивается кольцами на траве, подтягивая из воды, казалось бы, нескончаемо длинный хвост. Но вместо обычной, сплюснутой и ромбовидной змеиной головы огромное тело венчала голова барана с изящными жемчужно-серыми изогнутыми рогами.

Отец Целестин решил, что он ещё спит, ибо столь фантастическое даже для Междумирья создание может лишь пригрезиться в дурном сне. Но случившееся далее доказало, что странное чудище существует наяву и столь же реально, как и все необычные твари, населяющие Мир Третий.

Змей с бараньей головой застыл подле стоянки, уподобясь некоему чудесному изваянию. Лишь тёмный раздвоенный язык иногда появлялся из его полуоткрытого рта, пробуя холодный утренний воздух. Большие глаза внимательно наблюдали за каждым движением людей, и едва кто-нибудь из них пытался отойти или резко взмахнуть рукой, как змей издавал тихое, но угрожающее шипение — звук весьма необычный и больше похожий на дрожащий свист пополам с блеянием только рождённого ягненка.

— Смотрите, факелы… — Видгнир, на волосах которого появились золотистые блёстки, глазами указал налево и направо. — Похоже, несдобровать нам.

— Я же предупреждал, — сдавленно пробормотал отец Целестин, нащупывая на груди Око богов Сокрытых Гор. Но золотой кругляш оставался холодным, игнорируя угрозу от надвигавшейся орды непонятно откуда появившихся невысоких тварей.

На берег, с обеих сторон огибая озеро, вышло не меньше полутора сотен маленьких, локтя в три ростом, созданий, взявших вадхеймцев в плотное кольцо. Существа очень походили на людей обликом, но чутьё монаха подсказывало — маленькие бородатые карлики в тёмных плащах с капюшонами не принадлежат к роду человеческому.

Когда один из малышей вышел вперёд, держа в одной руке факел, а в другой нечто похожее на миниатюрный боевой молот, отец Целестин смог как следует разглядеть нового обитателя Мира Меж Мирами. Мешало только то, что змей с бараньей головой тоже выполз вперёд и, выгнув шею, замер возле посланца низкорослого народца.

Выхваченный из утренних сумерек кругом факельного света карлик не казался грозным или устрашающим и во всём, кроме роста, был похож на обычного человека. Широкое скуластое лицо едва не до глаз заросло седой окладистой бородой, светлые глаза осуждающе и гневно смотрели на удивленно перешептывающихся людей.

— Оружие не обнажать, — прохрипел Торин. — Вдруг получится договориться? Мы, конечно, много уродцев уложим, но они нас попросту числом сомнут. Эвон сколько их набежало…

— И откуда только взялись? — эхом отозвался Гунтер. — Вечером ведь поблизости ни единого не прошмыгнуло. А ещё и змеюга эта…

Змей с бараньей головой повернулся к Гунтеру и зашипел, изредка показывая из пасти раздвоенный чёрный язык. Германец отступил, но взяться за топор не решился.

— Да ладно тебе…

Карлик, стоявший поодаль с гордо выгнутой колесом грудью, заговорил. Если судить по интонации, то речь его была гневна и грозна, однако, как отец Целестин ни вслушивался, ни единого знакомого слова не разобрал. Язык низкорослого племени не походил ни на одно знакомое монаху наречие и был тяжёл да грубоват. Видимо, уяснив, что люди не могут понять смысл его речений, маленький бородач напирал на мимику и угрожающие выкрики, иногда переходящие во взвизги. Карлик топал ногами, корчил устрашающие рожи, тыкал своим молоточком то в бесстрастно замершего рядом змея, то в людей и беспрестанно оборачивался, указывая куда-то за озеро. Глядя на кривляку, Торин и остальные едва сдерживали смех, но вслух высказываться не решались, ибо Видгнир успел шепнуть, что змей, по его мнению, тварь пусть и бессловесная, но разумная и норманнское наречие явно понимает. Отец Целестин удивился было, но вовремя вспомнил, что сгинувший неизвестно где Гюллир тоже более-менее сносно разговаривал на норвежском, ибо сей язык употребляли ведьмы из Железного Леса, ушедшие из Мидгарда не столь давно. Красавицы ведьмы быстро передали знания драконам, ну и конечно же эта свернувшаяся жгутом тварь — полубаран, полузмея — вполне могла нахвататься нужных слов от Ночных Всадниц. В том, что змей с ведьмами заодно, отец Целестин не сомневался. Не могут столь безобразные чудища не быть союзниками тёмных сил!

Карлик тем временем разошёлся вовсю, вогнав себя в совершеннейший экстаз. Его тонкие дребезжащие вопли резко контрастировали с абсолютной, почти благоговейной тишиной, соблюдаемой остальными недомерками, внимательно наблюдавшими за ним и сбившимися в кучку людьми. Наконец, оратор издал последний режущий уши звук, похожий на скрежетание точила, коим правят донельзя заржавевший меч, и потом напыжился так, что на миг монаху показалось, что сейчас раздастся хлопок и маленький говорун лопнет. Вскинутая в недвусмысленном жесте рука бородача указывала на выход из долины. Всё стало ясно — карлик требовал, чтобы пришлецы немедленно убирались подобру-поздорову. Змей же, подобно некогда виденным отцом Целестином индийским кобрам, поднял голову над землёй и уставился на Торина, словно зная, кто главный среди маленького отряда. Конунг некоторое время молча изучал тёмные выпуклые глаза странного создания и после проговорил:

— Собирайтесь быстро. Кажется, для нас всё кончилось благополучно… Да и утро уже, так и так в дорогу пора.

«Небось была б полночь, тоже из долины как стрела из самострела вылетел бы….» — с ехидцей подумал монах. Однако он был рад, что опасности нет и ничего страшного не произошло.

Вещи сложили быстро. Гунтер с невозмутимо-безразличным видом засунул в мешок даже остатки трапезы и одного из добытых им вчера вечером гусей, которого не успели поджарить. Пока накрывали попонами лошадок, Видгнир успел бросить монаху несколько слов:

— Ты знаешь, этот змей кажется мне не совсем обычным…

— Мне тоже, — съязвил отец Целестин. — Я ни разу не видел, чтобы у чешуйчатых гадов росла голова богонравной твари!

— Ты не понимаешь! — шикнул Видгнир. — Он — воплощенный дух, вроде Локи. И по-моему, я его уже встречал вчера…

Объяснить эти странные слова он не успел, ибо тот карлик, что недавно держал речь, вновь затараторил на своём непереносимом для человеческого уха наречии, явно подгоняя очень уж, по его мнению, неторопливо собиравшихся людей. И кроме того, малыша возмутило поведение воинственно настроенного Синира. Кот беспрестанно шипел на невиданных им ранее тварей, а когда карлик попытался отогнать его, сделал быстрый выпад лапой, выдрав когтями из порток бородача несколько ниток. Отец Целестин или кто другой из отряда и внимания бы на это не обратили — кот стал за последнее время просто невыносим. Торин бурчал иногда, что одичавшего донельзя Синира вообще следует выкинуть куда-нибудь, и хотел было привести угрозу в исполнение, да Сигню не дала. Именно Сигню сейчас ахнула и, дёрнув отца Целестина за рясу, заставила обернуться.

— Ты только посмотри! — Она широко распахнутыми глазами глядела, как огромный змей вдруг начал разворачивать свои кольца, а его баранья морда наклонилась над прижавшим уши к голове котом. Змея явно заинтересовал маленький белый зверёк, и монах предположил, что Синиру вот-вот настанет конец в желудке нелепого чудища. Но не тут-то было. Несколько мгновений змей смотрел на кота, который неожиданно начал успокаиваться. Только что Синир походил на маленького разъяренного тигра — пасть приоткрыта, хвост напряжён и крючком согнут, тело к земле прижалось, будто перед прыжком. А тут вдруг сел спокойно под взглядом тёмно-коричневых бараньих глаз, хвостом обвился, а мордочка умиротворенная и любопытная.

— Как ты думаешь, что с ним? — тихо-тихо спросила Сигню у монаха, но тот только палец к губам приложил, наблюдая.

Дальнейшее случилось так быстро, что никто и не успел заметить, как змей выбросил вперёд кончик своего хвоста и коснулся им Синира, которого на миг окутало синеватое, почти незаметное в уже ярком утреннем свете пламя. Отскочить кот не смог, да, похоже, и не пытался. Огонь сгинул так же незаметно, как и появился, змей с бараньей головой снова свернулся, подобно канатной бухте, посмотрев на людей с ясно различимой усмешкой, а Синир как ни в чём не бывало встал, отряхнулся, точно собака после купания, и, подойдя к Сигню, начал тереться о её сапог. Такого с ним не случалось со дня пришествия на перевал Глер Тьмы…

Змей сопровождал отряд до самого выхода из долины. Отец Целестин, и так недолюбливавший всяких ползучих созданий, с опаской косился на украшенное жёлтым зигзагом тело, неслышно струящееся по траве рядом с рысящими лошадьми, прикидывая, не выкинет ли хозяин долины какую-нибудь штучку, чтобы навсегда заказать путь в его вотчину нахальным чужеземцам, но, едва лишь копыта коней переступили грань меж напоённой влагой долиной и сухой травой степи, как удивительное создание последний раз подняло голову и, проводив взглядом удаляющихся всадников, развернулось, исчезая в прохладном чреве короткого ущелья.

Карлики же за отрядом вовсе не последовали. Как только Торин сказал своим садиться на лошадей, низенькие бородачи, как и прежде молча, стали потихоньку расходиться, и только говорливый уродец, потрясая бородой, выдал вслед уходящим людям прощальный залп взвизгов, порыкивания и верещания. Отцу Целестину показалось, что он ругается, причём донельзя неприлично. «Какое счастье, что Гунтер не знает их языка, — подумал тогда монах. — У него и на норвежском-то что ни слово — то непристойность, а если целый день ещё и такие безобразия выслушивать…»

Восток пылал багровым и золотым, небо окрасилось в пурпурные краски, достойные встречи с повелителем-солнцем, которое в бессчётный раз двинулось в обход своих владений. Его диск выбрался из-за Небесных Гор, но чувствовалось, что светило движется не совсем так, как обычно, да и выглядело оно нерадостно. Утренний свет всегда ярок и незамутнён, а сегодня словно что-то накинуло на лик солнца едва заметную кисею, и блеск утра утратился, сменившись вечерней усталостью. Изменения было столь разительными, что отец Целестин долго изучал помрачневшие небеса, надеясь отыскать в них объяснение необычному явлению.

— Что-то произошло прошедшей ночью, — убеждённо проговорил он наконец. — И я уверен, что без Нидавеллира не обошлось. Посмотрите кругом, какая странная безжизненность!

Монах был совершенно прав. Ещё вчера округа кишела всяческими тварями — лошадьми, быками, можно было даже заметить верблюдов и сайгаков. Теперь же вытоптанные пространства были пусты и тихи. Только редкие птицы пролетали над головами путников, держа к северу. Над грядами пологих возвышенностей повисла полная пугающая тишина, нарушаемая разве что топотом копыт вадхеймских лошадок. Даже драконы, вившиеся в поднебесье все прошедшие дни, исчезли. Впечатление, что мир вымер, усиливала странная полутьма, какая бывает лишь в пустынях, после того как ураганный ветер поднимет в воздух облака пыли и песка и они скроют за собой солнце…

— Противно как-то, — поморщился Гунтер. — Не к добру это, помяните мои слова. Нутром чую, грядет большая буря!

— Ты прав, — отозвался Видгнир. — Тьма стала наступать куда быстрее. Мне кажется, что духи Нидавеллира опасаются чего-то и спешат поглотить как можно больше земель…

Монах обернулся и ещё раз пристально взглянул на простёршуюся на юге полосу сплошной черноты. Он старался пореже обращать взор к югу, чтобы не добавлять себе уныния и дурного настроения, но прекрасно помнил, что Поля Мрака совсем недавно выглядели несколько по-другому. Не висело над ними раньше бурое марево, поднявшееся сейчас к небесам, не был затянут горизонт чем-то наподобие густого дыма, и… Отец Целестин прищурился, вгляделся во Тьму, словно не веря зрению, моргнул пару раз, а затем прошептал:

— Спаси нас, Господи…

Там, в коричневом облаке, протянувшемся от Химинбьёрга до неразличимых глазам далей на западе, мелькали тени. Живые тени. Будто некие духи, не обретшие плоти, но принявшие зримые формы, устроили дикую пляску в отравленном Мраком воздухе. Серые призраки, казавшиеся из-за расстояния маленькими и невзрачными, кружили над пожирающей плоть Мира Третьего Тьмой в неостановимом хороводе. Тени вздымались вверх и снова исчезали, мелькали неясные силуэты, не похожие ни на людей, ни на животных, шевелились призрачные щупальца, сливавшиеся с общей непрекращающейся пляской…

— Давайте побыстрее двигаться, а? — прохрипел отец Целестин, с трудом отрываясь от серовато-бурой завесы. Мысли о том, что однажды придётся снова столкнуться с Тьмой, как тогда, на перевале, лицом к лицу, его не покидали. И кроме того, монах подозревал, что в этой встрече не поможет ни Око Амона-Ра, ни Нидхёгг, чтоб ему пусто было, ни кто другой, кроме Всевышнего…

Дабы отвлечься от неприятных мыслей, монах, вспомнивший недавние слова Видгнира, обернулся к нему:

— Видгнир, ты говорил, что со змеем из долины встречался давеча. Ну-ка поясни…

— Ты знаешь, показалось мне, будто змей тот суть одно целое со старым дубом, который мы с Гунтером за озером видели, — чуть подумав, сказал Видгнир. — Помнишь, я говорил, что дерево вмещает в себе некое божество? Я, конечно, наверняка не скажу, но и от дуба, и от змея Сила исходила совершенно одинаковая. Будто дух дерева принял на время другую форму. Новое воплощение, что ли.

— Фантазия тогда у духа того ущербная! — вставил Гунтер. — Это ж додуматься надо — такое тело себе смастерить! Жуть берёт, когда увидишь!

— Меня вот тоже при виде тебя жуть берёт, — проворчал Видгнир. — Надо полагать, что Создатель был пьян безмерно, тебя лепив.

— Так, наверное, и было, — легко согласился Гунтер. — Однако, всё одно, мне чучело бараноголовое не по нраву пришлось…

Сигню, вполуха слушавшая разговор, обернулась, смерив германца взглядом, в котором смешалось удивление с лёгким презрением.

— Змей тот добрый был! — отчеканила она. — Ты бы, дурья башка, Синира вылечил, что ли?

Кот и на самом деле снова стал спокойным и ласковым после встречи с хозяином круглого дола. Уже на дневном привале стало ясно, что обуявшая его злоба исчезла бесследно. Даже Торин позволил Синиру забраться к себе на колени, забыв о том, как три дня назад едва не прибил его, когда кот ни с того ни с сего вцепился зубами в ладонь, разорвав кожу едва не до кости. Ну а кроме того, следы ожогов, оставленные щупальцами Мрака, исчезли. Видать, и впрямь змей с бараньей головой не являлся духом враждебным.

Под померкшим солнцем пошли дальше, к проходу меж Красным Кряжем и Небесными Горами. День пути приблизил цель ещё на несколько лиг. Ближе к вечеру отряд оказался подле последнего гребня возвышенности, соединявшей Химинбьёрг с валом Красных Гор, которые нерукотворной стеной преграждали путь из южных степей на север, к Лесу Идалир и землям, где обитали люди. Ныне отряду предстояло миновать вершины холмов, кои являлись последними отрогами гор карликов-двергов, и выйти на равнину, по которой до подножия Имирбьёрга можно было добраться конным ходом за считанные дни.

Имирбьёрг… Где-то на его вершине мерцали грани вырубленного двергами в теле горы замка, и одна из его зал скрывала в своём сумраке древнее сокровище. Отец Целестин часто думал о том, что столь волшебным и чудесным вещам нет места в его мире. Трудхейм принадлежал давно канувшей в прошлое эпохе, когда Сила волшбы, наверное, казалась людям обыденной и само собой разумеющейся вещью. Но сейчас чудеса покинули Мидгард или же остались игрушкой в руках духов, которые пока что обитали в стенах Мира Изначального. Смертным теперь играть с Силой опасно…

Да, может быть, с исчезновением Силы, которой мог бы распоряжаться почти каждый из живущих, мир стал более скучным и серым, но если так случилось, то что уж сетовать? Прошедшего не вернёшь. Так зачем тащить в мир, где эра богов и божков сменяется медленно, но неумолимо эрой новой, в которой нет и не будет места ничему, кроме владычества свободной воли и свободного разума людей, вещь, которая напитана Мощью древности? «Это почти то же самое, что кушать сырое мясо подобно дикарям, вместо того чтобы поджарить его. Неудачное, конечно, сравнение, но ведь так оно и есть… — думал монах. — Я прекрасно понимаю богов Асгарда — им не хочется умирать. Но ведь у них есть выход, точнее, выбор. Остаться в мире, где Сила покинет их, или уйти сюда, в Междумирье, сохранив её. Да, пророчества Давида и Асафа, изложенные в Святом Писании, сбываются, как, впрочем, и всё, написанное в Вечной Книге…»

Не столь давно на одном из привалов отец Целестин пролистал псалтырь, лежавший вместе с Евангелиями в его мешке, и наткнулся на один из псалмов, на который ранее не обращал внимания, считая, что сей текст мало его касается. Теперь же всё происходящее получило для него лишнее подтверждение из источника, которому монах доверял безгранично на протяжении всей своей жизни. Восемьдесят первый псалом начинался словами: «Бог встал в сонме богов; среди богов произнёс суд». Отец Целестин, прочтя эту фразу, едва не поперхнулся. Значит, и Библия признаёт существование тех, кого смертные именуют богами. Вот оно, лишнее свидетельство того, что существование духов Олимпа, Асгарда, пантеона кельтов или индусов не вымышлено, что встречи с Одином или Тором не являются наваждением больного рассудка либо же сном! Доказательство того, что мифы народов языческих имеют под собой не менее твёрдую почву, чем Вера Истинная! И чем дальше вчитывался отец Целестин в начертанные греческими буквицами стихи псалма, тем более убеждался, что всё случившееся с ним, начиная с минувшего Рождества, укладывается в описанную Асафом картину. Всё правда!

«Доколе будете вы судить неправедно и оказывать лицеприятие нечестивым? — так вёл Всесущий речи, обращённые к богам. — Давайте суд бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте справедливость. Избавляйте бедного и нищего, исторгайте его из руки нечестивых».

«Верно, верно! — думал монах, пожирая глазами строчки Писания. — Здесь — всё. Коротко и ясно. Разве окажет Один помощь трэлю или пленнику? Нет, ибо боги способствуют лишь приносителям жертв да героям, пускай и проливают они реки крови невинной! Поспешествует ли Аса-Top тому, кто не принесёт ему жертв богатых? Справедлив ли суд богов Асгардских всегда? А ведь даже в сагах языческих говорится:

Ты, Один, молчи!

Ты удачи в боях

Не делил справедливо:

Не воинам храбрым,

Но трусам победу

Нередко дарил ты!

Ох, и пристрастен же суд духов Асгарда! Пусть и баял Харбард-Один о том, что пеклись боги о здравии и счастье народов своих, но разве остановили они хотя бы единого викинга, поднявшего меч на дитя неразумное или женщину, а? Или сами заветы Единого не нарушали, убивая, грабя, прелюбодействуя? А в псалме сказано: «Не знают, не разумеют, во тьме ходят, все основания земли колеблются…» И далее: «Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы». Так отчего не желаете пределы мира, в котором вам места нет, покинуть? Зачем вам Чаша Сил? Всё одно, речённое в Писании сбудется, ибо вот он, стих седьмой псалма:

«Но вы умрёте, как человека, и падёте, как всякий из князей».

И то, что предначертано, сбудется. Неважно, вернётся ли Трудхейм в Мидгард или нет. Гибель богов неизбежна…»

Отец Целестин впился глазами в последнюю строку короткого текста и, прочтя её, вспомнил, как посмотрел на него Один в Исландии, когда зашла речь о том, что царство Мидгард более ему не принадлежит. Да, так и есть. Древние боги перестали быть пастырями людей, выполнив свою миссию, и теперь всё в Мире Изначальном будет по слову из восемьдесят первого псалма «Восстань, Боже, суди землю, ибо ты наследуешь все народы…»

«Так не зря, наверное, поднялся над Междумирьем всепожирающий Мрак? — пронеслось в голове монаха. — Быть может, это и есть то, что окончательно уничтожит тех, кто в былые годы властвовал над Римом, дельтой Нила или Галлией? А мы только зря погибнем среди грохочущей над Миром Третьим великой битвы, в которой не будет ни победителей, ни побежденных, а само Междумирье сгинет, пожранное тем, что мы называем Тьмой, а должно именоваться Ничем? Кто знает, настал ли час, когда Великие Духи должны исчезнуть в Вечности?.. И стоит ли теперь идти к Имирбьёргу для того, чтобы взять Чашу Сил? На что она Одину?»

И тем не менее отец Целестин продолжал гнать свою лошадку вслед за остальными на север. К чёрному конусу величайшей горы Междумирья, во чреве которой была скрыта вещь, что позволила бы и ему, и тем, кого он любил, вернуться домой. В Мидгард.

Многие века назад ясень Иггдрасиль соединял воедино небо, землю и мир подземный. Мировое Древо пронзало своим стволом Неразделённый Мидгард. На вершине Лерада тогда стоял Асгард, возвышались среди ветвей покои Вальхаллы, и в день, когда грянет Рагнарёк, из пятисот и ещё сорока дверей чертога героев вышли бы по восемь сотен воинов, чтобы схватиться в Последней Битве с Фенриром-волком.

Славно жили герои в Вальхалле, пируя и предаваясь ратным потехам во славу Одина. Дивные вещи происходили: с каждым восходом вновь рождался вепрь Сехринмир, и коза Хейдрун гуляла по крыше покоя, поедая листву Иггдрасиля. Не молоко давала та коза, но мёд, что стекал в чан, который к часу пира наполнялся радующим душу напитком. А рядом с Хейдрун бродил олень Эйктюрнир и падала в поток Хвергельмир влага с его рогов. То был исток всех рек Мира Мидгард.

Велик ясень Иггдрасиль. Всем хватало места под его кроной и корнями. Три корня было у Лерада. Царство Хель под одним, под другим исполины, люди под третьим. А ещё на вершине Древа сидел орёл. А у корней жил Чёрный Дракон Нидхёгг…

Нет теперь прежнего Иггдрасиля. Рухнул ствол в час, когда Мидгард разделился, рухнул и обратился в мёртвую плоть. Может быть, и устоял бы Лерад, пережив Разделение, но, видать, не зря говорил Один сыну конунга Агнару:

Не ведают люди,

Какие невзгоды

У ясеня Иггдрасиль:

Корни ест Нидхёгг,

Макушку — олень,

Ствол гибнет от гнили.

Не лишились Три Мира великого чуда. Погибло Мировое Древо, но остался росток. Мудрецы-друи, жрецы деревьев, выходили его, и теперь поднимается над Лесом Идалир, что в Междумирье, гладкий ствол, а зелёные ветви раскинулись над Миром Третьим необъятным пологом.

Только не стояли ныне среди листвы Лерада покои Асов, не бегала по стволу Рататоск-белка, что разносит по миру слухи, и не оглашали звоном мечей Вальхаллу эйнхерии. А сам Иггдрасиль рядом с прежним ясенем показался бы ребёнком в сравнении с могучим воителем-викингом…

Больное солнце красным волчьим глазом висело над Междумирьем. Воздух, тёплый и тяжёлый, не приносил радости, не освежал лица, а поднимавшаяся над землёй хмарь мешала видеть. Видеть бескрайнюю равнину, тянувшуюся на север, к полуночи, к Ледяному океану.

Бесконечный вал Химинбьёрга шипастой змеей уползал вдаль, тёмным горбом выпячивая из себя укрытую грязными сероватыми облаками гору Имира. По левую руку коричневели, словно залитые засохшей кровью, скалы Красного Кряжа, исчезавшего на закате в серо-зелёной дымке леса Альвхейм. А впереди…

У отца Целестина захватило дух и защемило за грудиной, когда лошади вынесли отряд на побитый тысячами копыт перевал, что связывал Красный Кряж с величайшими горами Мира Меж Мирами. Кони встали, и отсюда, точно с верхнего ряда эллинского амфитеатра, можно было оглядеть усеянное зелёными пятнами перелесков и куполами холмов пространство, над которым взмывало в сизую вышину зелёное облако.

Много лиг отделяли отряд от корней Иггдрасиля, но расстояние лишь подчёркивало величие и мощь Мирового Древа. Тёмный, казавшийся издали чёрным ствол был подобен ноге великана, ставшей среди низенькой пушистой травки, — Лерад окружали дремучие дебри древнего леса. Гигантская колонна поддерживала переплетение усыпанных изумрудными пятнами листвы ветвей, каждая из которых не уступала по толщине самым старым и могучим деревьям Мидгарда. Верхушка ясеня укутывалась в редких облачках, просачивавшихся меж его листьев подобно простому дыму. Локи не зря говорил, что Лерад превзошёл высотой даже Имирбьёрг. Не врал асгардский бог…

А на равнине под сенью Иггдрасиля кипела жизнь. Было странно наблюдать, обернувшись к югу, за пустыми серыми пространствами, оставленными и людьми, и животными, когда впереди, за стеной Красного Кряжа, отделявшего полуденные земли от полуночных, паслись многочисленные стада, тёмными пятнами ползли куда-то неисчислимые табуны, а небо было темно от птиц. А ещё над жёлтыми квадратами полей поднимались струи дыма. Видгнир ясно различил вдалеке несколько разбросанных поселений людей, а слева, на недалёкой реке, сбегавшей с Красных Гор и широкой дугой исчезавшей на закате, в дебрях Альвхейма, виднелись чёрточки плотин — не все речные тролли ушли за Небесные Горы, не желая бросать обжитых рек. Рядом с горой Имира воздух рассекали несколько теней — драконы из Великого Города вылетели на охоту.

— Они надеются скрыться здесь от того, что идёт с юга? — мрачно усмехнулся Видгнир. — Ох, не получится…

— Поедем… — буркнул Торин и слегка поёжился. Ничего и никого не боявшийся раньше конунг теперь с неподдельным страхом смотрел назад, на полуденную сторону. С того дня, когда отец Целестин различил поднявшихся над Мраком призраков, Нидавеллир словно получил новые силы, и вот сейчас, с высоты, южные равнины делились на две чёткие половины: меньшую — в желтовато-серых разводах вытоптанной травы да красных проплешинах обнажившейся почвы и большую — непроглядно чёрную, будто исполин Имир разлил по земле смолу из своего чана. И Тьма наступала…

— Поедем, — согласился Видгнир и хотел было тронуть коня, но, краем глаза глянув назад, за спину, уловил некое движение на вымерших полях. Небольшая тёмная точка двигалась к проходу меж горами.

— Посмотрите! — вытянул он руку. — Едет кто-то!

— И пускай себе едет, — проворчал Гунтер. — Нам-то до него дело какое?

— Постой, — мотнул головой Видгнир и всмотрелся. — Что-то знакомое я чувствую! Очень знакомое!

И в этот момент возле двигавшегося к отряду существа полыхнула короткая огненная вспышка. Потом ещё одна. И ещё.

— Пожри меня и мой хёрд Фенрир-волк, если это не какая-нибудь новая напасть вроде змея того… — заметил Торин и осёкся. Уже стало видно, что по гладкому взгорью трусит, подобно коню, небольшой медно-красный дракон. Неужто Гюллир?!

— Подождём, — бросил Видгнир, спрыгивая с лошади.

Взрывая когтистыми толстыми лапами землю, Гюллир тяжёлым галопом скакал наверх, туда, где на фоне бледного неба вырисовывались шесть лошадиных силуэтов и стояли люди. Драконам бегать непривычно, ибо созданы они для полёта, но сейчас Владеющий Силой велел Гюллиру нестись со всей прытью, на которую он способен, да ещё и сигнал подать, плюнув огнём. Наконец-то, после многих приключений, Локи и Гюллир догоняли ушедший далеко вперёд отряд. Ещё чуть-чуть — и долгая небезопасная погоня закончится! Только вот сломанное крыло побаливает, да царапина на задней лапе мешает…

А Лофт уж спрыгнул на землю рядом с конём конунга.

— Надеюсь, моя лошадь не охромела? — Скрипучий и едкий голосок Локи не изменился. — А то надоело на жёсткой спине проклятого ящера сидеть! Мозоли вот натёр…

Запыхавшийся Гюллир уселся позади маленького бога и, вывалив набок раздвоенный язык, дышал часто-часто, как собака в жаркий день.

— Как я погляжу, вы и без моего водительства неплохо справляетесь, — продолжал Локи в обычной своей развязной манере. — Впрочем, будь старый Лофт на вашем месте, то он уж давно сидел бы в Асгарде и пил пиво из Чаши Трудхейм! Я и не чаял догнать тебя, конунг!

— А я не чаял с тобой и словом перемолвиться! — хмуро ответил Торин. — Где ты был, Лофт? Мы мыслили, сгинул ты…

— Расскажу, — кивнул бог. — А сейчас — к чему время терять, у всех на виду стоя? Где моя лошадь? К вечеру надо быть возле жилищ людей. Я уже успел забыть, как выглядит чан с пивом!

— Возле людей? — изумился отец Целестин. — Да примут ли нас? А ну если погонят или того хуже — мечами встретят?

— Не оставался жив тот, кто встретил оружием самого Лофта! — самоуверенно заявил Локи. — Поехали. У нас есть что рассказать друг другу.

Лошади резво рысили вниз по склону, сбегавшему к равнине. Гюллир, переваливаясь, трусил рядом, изредка бросая преданные взгляды на Лофта, а Синир снова занял место на спине ящера, покинув Сигню. Локи потребовал, чтобы Торин и отец Целестин, не упуская ни малейшей подробности, поведали обо всём случившемся с отрядом после того, как Лофт покинул их в долине Глер, и внимательно, не перебивая, выслушивал речи монаха. Разве что пробурчал мрачно, когда отец Целестин описывал происшедшее в горах побоище с Мраком и приход Нидхёгга:

— Что ни говори, а жизни он вам спас… Эх, меня с вами не было!

Очень интересовала монаха тайна скрытого дола, где отряд устроился на ночёвку и наткнулся на карликов и бараноголового змея. Локи, не скрывая улыбки, кивал головой во время рассказа о странном создании и потом тихонько рассмеялся.

— Видгнир не зря в той долине Силу учуял, — сказал Лофт. — Я вас о священном доле предупредить забыл, а зря. Люди, которые живут в этих местах, именуют себя «валлами». Так вот, круглая долина — одно из самых священных мест валлов. Дух — замечу: Великий Дух! — что воплощён в образе дерева, оказывает им покровительство. Сей дух напитывает силой хлебные поля и охраняет от болезней скот, способствует удаче в охоте и бережёт леса… Ваше счастье, что он не воинствен, а то шеи незваным гостям он бы посворачивал! Валлы чтут его как бога, а является Дух им в виде того змея с бараньей головой, что вы видели.

— Так он что, не всегда в облике дерева предстаёт? — спросил Видгнир.

— Да, не всегда. Змей — суть его вторая телесная форма. А в долине его дом.

— Мы видели там скелеты убитых быков, — заметил Гунтер. — Жертвы, надо полагать?

— Верно, — подтвердил Локи. — А вот карлики, явившиеся вместе с ним, вовсе не горные дверги. Это лесные карлики, особое племя, живущее не под горами, а в лесных кущах. Малочисленный и незлобивый народец. Однако своим святотатством вы, дорогие мои, их изрядно разозлили. Это ж надо было додуматься — в священной долине рыбу ловить да охотиться! Легко вам всё сошло… Будь там люди, живыми из долины вы бы не вышли. Не вздумайте, между прочим, упоминать, что вы там побывали, когда валлов встретим!

— Ну теперь от тебя повести ждём, — напомнил отец Целестин. — И где ты, Лофт, пропадал?

Вздохнув, Локи стал рассказывать о том, что приключилось с ним и с Гюллиром.

В тот день Тьма Нидавеллира накрыла собой Болотную реку и ринулась к Сокрытым Горам. Но едва чёрный поток коснулся обережного облака, как древние боги ответили, ударив по Полям Мрака всей своей мощью. Столкновение Великих Сил и породило тот ужасный катаклизм, за которым наблюдали отгороженные от речной долины всхолмьями люди из Мидгарда. Локи и Гюллир оказались возле Сокрытых Гор в тот момент, когда Тьма, оттеснённая богами от склонов, вновь пошла на приступ, сметая всё и уничтожая каждого, кто осмелился загородить ей дорогу.

— …Я не удержался и предложил Духам Долины Богов свою помощь, — говорил Локи. — Они не прогнали меня, зная, что Силой Единый Лофта не обделил. Скажу одно: в той битве смертным было делать нечего. Нидавеллир обладает такой немыслимой мощью, что к ночи мы стали терять всякую надежду остановить Мрак и не дать ему прорваться в Обитель за горами. Я хочу заметить, что Духи Сокрытых Гор сами далеко не просты и их Силы достаточно, чтобы остановить и обратить в бегство любую армию людей, но на этот раз её хватило только на создание неодолимой преграды перед Мраком. Однако Сокрытые Горы оказались теперь в осаде — языки Тьмы рванулись в обход кряжей с севера и юга, охватывая их в кольцо.

— И что, никак не остановить было? — задал вопрос Видгнир. — Нидхёгг вот смог прогнать Мрак с перевала очень быстро. Я полагаю, что древние боги владеют Силой не меньшей, чем Чёрный Дракон!

— Как знать… — вздохнул Лофт. — Меньшей ли, большей, но всё одно не вышло у них ничего. Ныне склоны Сокрытых Гор до самых пограничных облаков залиты чернотой. И добро, если бы одна Тьма участвовала в сражении Сил! Нидавеллир породил не одно лишь Ничто, но и множество духов, теней, наделённых Силой и имеющих возможность направлять её действие. Мы с Гюллиром схватились с одним таким у северного кряжа, как раз в тех местах, где мы шли, скрываясь от ведьм и турсов. Серая тень, подобная туману, не показалась мне опасной, и я решил, что перед нами один из низших духов. Но проклятая тварь ударила по дракону, направив всю Силу на то, чтобы обездвижить Гюллира, а когда мы начали падать, я едва успел отвести направленное на нас заклятие смерти — от такого любое живое существо гибнет мгновенно. Счастье, что Гюллир летел невысоко и, упав, только лишь сломал крыло. Хуже было другое — мы оказались прямо перед надвигающимся облаком Мрака, и если бы мне не удалось быстро привести Гюллира в чувство, то его бы поглотил Нидавеллир…

— Ну а потом? — напряжённо спросил отец Целестин. — Как вам выбраться удалось?

— Ничего не оставалось делать, как бежать сломя голову в леса, — грустно сказал Локи. — По счастью, Мрак не двинулся на Триречье, оставаясь возле Сокрытых Гор, и нам удалось прорваться к реке Турс-Элв и переправиться на её западный берег. Лететь Гюллир не мог, как я ни старался излечить его крыло. На драконов целительная магия не очень действует… Поэтому пришлось идти пешком.

— Но зато Лофт делал так, чтобы мне не было больно, — раздался басок молодого ящера. — А в лесу ловил для меня еду…

— Да, было такое, — улыбнулся Лофт. — Дракон в лесу охотиться совсем не может, вот мне и пришлось для Гюллира дичь добывать. А когда мы вышли к Огненным Болотам, оказалось, что ещё возможно добраться до перевала по земле — тогда Тьма не распространилась столь далеко на север. Правда, перейдя горы, выяснили мы, что граница Чёрных Полей всего-то в лиге-двух. Пришлось Гюллиру побегать изрядно. Мы и не думали, что сможем вас догнать… Сейчас, кстати, перевал Глер закрыт и пути назад нет. Вернуться в Мидгард мы сможем, только когда заполучим Трудхейм.

— А если нет? Что тогда? — тихонько спросил монах, и так зная ответ на свой вопрос.

— Если нет? — Локи усмехнулся углом рта. — Можно будет, если останемся живы, бежать на закат, к Вратам, ведущим в Мидденгард, и попробовать пройти в земли Мира Древнего. Разве что и там мы не будем в безопасности.

— Неужто Мрак и туда прорвётся? — ахнул монах.

— Не думаю, — покачал головой Локи. — Стражи Мидденгарда наделены достаточной мощью, чтобы обрушить Врата Миров в случае появления угрозы, исходящей извне, из мира соседнего. Тут дело в другом. Когда все Великие Духи Междумирья сойдутся в битве с Нидавеллиром, Стены Миров могут рухнуть, и пламя, порождённое схваткой Сил, распространится на все Миры. По-моему, сон твой, отец Целестин, может стать реальностью… Если всего лишь стычка богов Сокрытых Гор и Полей Мрака привела к тому, что облик земель к восходу от Химинбьёрга изменился неузнаваемо, то что говорить о великой войне Сил!

«…Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачились солнце и воздух от дыма из кладязя», — вспомнил отец Целестин слова из Апокалипсиса и задрожал. Кладязь бездны открылся, как и было предречено… А если посмотреть на погасшее светило… Монах немедля спросил у Лофта о причине того, что день превратился нынче в сумерки, и получил следующий ответ:

— Мрак Нидавеллира пожирает не только землю, но и воздух. Ничто не может устоять перед его разрушающим действием. Ничто.

Некоторое время монах удручённо молчал, но вдруг заговорил Видгнир:

— Локи, послушай, если битва Сил, как ты утверждаешь, может не пощадить и Мидгард, то к чему нам теперь Трудхейм? Даже взяв Чашу Сил и уйдя из Междумирья обратно, в наш мир, мы не избежим смерти, так?

— Возможно, — мрачно отозвался Лофт. — Но рухнут Стены Миров или нет — о том я не ведаю. У нас есть цель, и мы должны её достигнуть во что бы то ни стало! А там — на всё воля Единого…

— Я думаю, что сейчас нужно прийти к Имирбьёргу не скрываясь и заявить Чёрному Дракону о нашем праве на владение Трудхеймом, — продолжал Видгнир. — А кроме того, Нидхёгг не раз давал нам знать о том, что Трудхейм как-то может избавить Мир Меж Мирами от Полей Мрака. Так это или нет, но я мыслю, что в такое время Чёрный Дракон не стал бы обманывать нас.

— Кто знает… — проворчал Лофт. — Кто знает… Я теперь тоже полагаю, что у Нидхёгга есть некая возможность оттянуть либо же вообще предотвратить гибель Междумирья и всех Трёх Миров с помощью Чаши Сил и тебя, как единственного, кто сможет её использовать. Откровенно говоря, грядущее меня очень беспокоит. Вполне может быть, что нам и следует пойти на поклон к Нидхёггу…

— Будем говорить об этом, когда встанем у ворот Имирбьёрга, — закончил Видгнир, втайне порадовавшись тому, что всегда ненавидевший Нидхёгга Локи тоже начал думать о том, что выжить ныне удастся, только объединившись с тем, кого люди почитали за своего главного врага в Междумирье.

На деле враг был у всех один — Тьма Нидавеллира, которая равно угрожала и древним богам, и ведьмам, и людям. И Чёрному Дракону Нидхёггу. А что самое ужасное — несла смерть Трём Мирам — Мидгарду, Мидденгарду и Междумирью.

Полдень давно миновал, когда отряд, пройдя через несколько редких рощиц, украшавших спуск на равнину, оказался среди возделанных пшеничных полей и почти сразу выбрался на уходящую к северо-западу дорогу.

— Ещё сотня или две стадиев — и мы подойдём к большому поселению валлов, — сообщил Локи. — Мы и так-то выглядим необычно, а если принимать в расчёт Гюллира и все события последнего времени, то рассчитывать на доброту и приветливость хозяев следует меньше всего. Надеюсь, что еды они нам всё же продадут…

— И пива!.. — в один голос вскричали Гунтер и отец Целестин.

— От него я и сам не отказался бы, — улыбнулся Лофт, оглядывая пустынные золотистые поля. — Меня удивляет, что ни одной живой души не видно. Куда все люди подевались?..

— Да, кстати, о людях, — поспешил с вопросом монах. — Кто эти валлы? Ты мало о них рассказывал.

— Это многочисленный народ, — отозвался Локи. — Они принадлежат к единому корню и языку, но живут отдельными племенами, признающими общих предков. В Междумирье не менее шестидесяти таких племён. Мы сейчас идём по землям сильного и могущественного рода зеномов. Валлы имеют общие корни с некоторыми народами Мидгарда и очень похожи на тех, кого в нашем мире именовали галлами. Я полагаю, это сходство усилилось, когда зеномы приняли галльских богов, ушедших не так давно в Междумирье и поныне живущих в Лесу Идалир…

— О Господи! — вдруг взвизгнул монах, указывая дрожащей рукой вперёд и вправо. — А это ещё что такое?

У края прорезавшей хлебные поля дороги стояла жутковатая высокая статуя. Когда всадники остановились возле серого известнякового камня, отец Целестин немедля слез с лошади и, подойдя к устрашающей скульптуре, осмотрел её, а затем обернулся к Лофту.

— Это и есть бог валлов? — проговорил он. — Не хотел бы я с ним повстречаться!

Из треугольной массивной плиты вырастало тело невиданного зверя. Каменное чудовище, отдалённо напоминавшее не то льва, не то ящера с круглой головой, сидело, опираясь мощными передними лапами, которые были украшены тремя длинными когтями, на грубо вырезанные бородатые человеческие головы. Безглазая морда казалась вообще лишенной отделки, широкая зубастая пасть была отверста, и из неё свисало человеческое тело, также едва намеченное резцом неведомого скульптора. Даже Гюллир, топтавшийся рядом, взирал на статую с некоторой боязнью, а что уж говорить об отце Целестине?

— Это не бог! — со знанием дела сказал Локи. — Таких идолищ можно часто встретить в землях зеномов. Они охраняют поля от злых духов, а также предупреждают незваных гостей о том, что лучше не приходить со злом к людям, поставившим сии изображения.

— Надеюсь, нас не постигнет судьба того, кого пожирает этот истукан, — проворчал Торин. — Давайте двигаться дальше…

Вскоре поле сменилось дубовой рощей, а потом дорога вывернула к невысокому и пологому холму, окружённому насыпными курганами. На возвышенности поднималась бревенчатая городьба, защищённая рвом, а за тыном виднелись крыши домов. Ветер донёс до путников голоса людей — голоса встревоженные и воинственные.

 

Глава 18

У ЦЕЛИ

— Подождём, пока к нам кто-нибудь не выйдет, — проговорил Локи, настороженно осматривая крепость. — Валлы — люди смелые, и я думаю, что они не побоятся шестерых неизвестных, даже если их сопровождает дракон…

Подходить близко к тыну не стали, остановившись в двух сотнях шагов от ворот. И правильно — Видгнир разглядел на стенах и в бойницах деревянных башен лучников, уже наложивших стрелы и готовых в любой миг дать отпор неизвестным пришельцам и красному летучему змею.

— Неудивительно, что нас побаиваются. Времена сейчас дурные, — бормотал Лофт. — Однако я не считаю, что страх вызывает именно Гюллир…

— Двуногие всегда не любили наше племя, — вздохнул дракон, повернув морду к маленькому богу. — Но драконы из Города ни разу не нападали на людей, по крайней мере на моей памяти… Может быть, когда-то давно… Правда, бывало, что приходилось брать коров или овец из принадлежащих людям стад, но ведь мы делали это, только когда не могли поймать в горах диких зверей, а кушать хотелось…

Отец Целестин слушал Гюллира вполуха, ибо сейчас его занимало другое. Отряд стоял на безопасном расстоянии от посёлка валлов, но и отсюда было прекрасно видно, что он мало похож на норманнские укреплённые селения. Монах рассмотрел, что городьба занимает достаточно обширное пространство на самом холме, а затем сбегает вниз, к речке, огибающей мыс, на котором расположена вторая половина посёлка. Берег спускался к реке крутым глинистым обрывом, и так как вода окружала городище с двух сторон, то при нашествии врагов об обороне прилегающей к реке стены можно было бы заботиться меньше — попробуй доберись до частокола по крутому и скользкому склону, да ещё под стрелами и копьями защитников крепости! А сочетание обрыва с каменным валом и частоколом делало его почти неприступным. Кроме того, внимательный глаз отца Целестина различил, что с внешней стороны, на высоту человеческого роста, деревянный тын был защищён камнем и свободными от многослойной кладки оставались лишь ворота — мощное двустворчатое сооружение, обитое железом.

— Если мне не изменяет память, этот городок носит название Лугдунум. Это означает «Крепость Ворона», — сообщил монаху Лофт, зная, что отца Целестина очень интересуют любые подробности об обитателях Междумирья. Между прочим, путевой дневник монах вёл со всем тщанием и всегда записывал на пергамент о всех приключившихся с отрядом событиях.

— Почему «ворона»? — спросил отец Целестин. — Это как-то связано с их верованиями?

— Правильно, — кивнул Локи, — зеномам покровительствует бог Луг, Ворон, и они считают, что он родоначальник ремёсел и искусств. Я когда-то был знаком с ним, и, на мой взгляд, Луг очень хороший дух, добрый и искусный. Он и посейчас живёт в Лесу Идалир… Так, кажется, валлы почтили нас вниманием!

Ворота начали медленно открываться, и на луговину меж дубовой рощей, возле которой встали вадхеймцы, и крепостью выехала колесница, запряжённая рослым вороным жеребцом. При взгляде на возницу Гунтер присвистнул:

— Вырядился, что твой петух!

Створки за спиной человека, стоящего на двухколёсной, изукрашенной металлом, весьма похожим на серебро, колеснице, закрылись, и возничий направил лошадь прямо к вышедшему вперёд и поднявшему в знак мира и добрых намерений руку Лофту. Когда колесница остановилась всего в десятке шагов, отец Целестин, подавшись вперёд, ахнул от восторга. Поразили монаха не грозное лицо валла и не впечатляющая ширина его плеч, а удивительно роскошная и необычная одежда, да множество украшений, не иначе как золотых…

Отец Целестин был не прав, когда после обследования заброшенных посёлков валлов за Красными Горами счёл их племенем неразвитым и диким. Разве могут, скажите, грубые варвары сделать столь восхитительную, сплетённую из тонкой золотой проволоки, шейную гривну? А чеканный узор на поясе достоин украсить самого привередливого ценителя красоты из королей Европы! Оружие валла светилось всеми цветами радуги, выложенное эмалью, золотом и серебром, а высокий стальной шлем блистал драгоценными накладками. Всю картину дополняли ало-пурпурный плащ и столь же пронзительно-яркая туника, скрепленные фибулами. Рядом с этим вызывающим великолепием пропыленная и невзрачная одежда гостей из Мидгарда казалась рабским рубищем.

— Это, наверное, их хёвдинг, ярл или конунг, не иначе, — шепнула Сигню.

Возница мрачно осмотрел путников, задержал тяжёлый взгляд на смирно сидящем за спинами людей Гюллире и, наконец, повернулся к Локи, который стоял совсем рядом с колесницей и лучезарно улыбался, будто родного брата встретил. Лофт чуть поклонился и начал говорить, но язык не был известен никому; разве только отец Целестин, вслушиваясь в гортанные звуки, морщился, пытаясь хоть что-то понять, ибо, хаживая по Галатии — области Империи Византийской, — слыхал там похожие слова. Кое-что он разобрал, но далеко не всё. По его мнению, Локи просил валла продать немного еды для бедных путешественников и позволить им переночевать. Вдруг человек на колеснице жестом прервал речь Лофта и, несказанно всех удивив, заговорил на норманнском, правда с очень сильным акцентом, тщательно подбирая слова:

— Ты не человек. Ты можешь говорить, подобно служителям Духа из Имирбьёрга, их языком, плохо зная наш…

— Да, это так, — подтвердил Лофт на норвежском. — Но если ведьмы и драконы говорят на этом языке, то вовсе не значит, что я из свиты Нидхёгга.

— Ты не человек, — вновь повторил возница, сдвинув брови. — Ты пришёл с юга, откуда идёт смерть. Может быть, ты и есть Нидхёгг, принявший облик человека?

— Нет. Моё имя Локи, я действительно не происхожу от прародителя людей, и меня в других странах почитают богом, — гордо сказал Лофт. — Но мои спутники — люди.

— Даже… — Валл зыркнул на Гюллира. — Даже дракон?

— Конечно же нет! — воскликнул Локи, исправляя свою ошибку. — Дракон не причинит вам зла. Он принадлежит мне и не станет делать ничего дурного без моего приказа!

Гюллир наклонил голову, изумлённо воззрившись на маленького бога, последние слова коего его несказанно удивили. Он хотел было сказать, что и по приказу не станет «делать дурное», но Лофт показал ему из-за спины кулак, и Гюллир промолчал.

— А откуда ты знаешь, что я не… не отношусь к племени людей? — поинтересовался Локи у валла. Тот, помолчав, быстро оглянулся на ворота крепости, но всё-таки ответил:

— Друи сказал. Он тебя видел со стены.

— Понятно… Ты велишь нам уйти? Я ни разу не слышал, чтобы зеномы из народа валлов отказывали кому-нибудь в помощи…

— У тебя дракон. Ты — не человек, — гнул своё возница. — Сейчас нельзя верить чужим. Уходи, или…

— Или что?

— Или я буду драться с тобой и с твоим драконом. Я — Аудагос, военный вождь и рикс зеномов!

Локи не выдержал и рассмеялся, согнувшись едва не вдвое.

— Драться со мной?! А ты смел… Аудагос, — сквозь смех простонал бог, но, увидев, что валл посчитал его слова за оскорбительную насмешку и, спрыгнув с колесницы на землю, схватился за меч, перестал хихикать.

— Вот что, Аудагос, военный вождь зеномов, я скажу: Локи не скрестит с тобой оружия, потому что у него нет никакого желания тебя убивать. Тем более что ты не сделал мне ничего плохого. Я предлагаю тебе поединок с одним из моих друзей. Победишь — мы уйдём с твоей земли, а нет… Пустишь нас в свой дом и дашь еды. Клянусь, мы не причиним ни тебе, ни твоим людям никаких неприятностей!

Монах понял, что надо вмешаться. Сумасбродный бог ради удовлетворения своего тщеславия желает подставить кого-нибудь из спутников под клинок валла? Не бывать тому, пока я жив!

— Ты что, напрочь обезумел?! — прошипел отец Целестин, вцепившись в плечо Лофта. — Ты представляешь, что будет, если мы его убьём? Они же все накинутся на нас, и тогда… — Монах ткнул пальцем в крепость, на стенах которой стояли десятки вооружённых людей. — А вдруг он кого зарубит? Пойдём отсюда, Лофт! В лесу переночуем, не впервой…

— Оставь… — медленно и очень тихо произнёс Локи. — Я знаю, что делаю. Крови не будет, обещаю. И потом — зеномы должны знать, где находятся выходы, ведущие в Имирбьёрг…

Он отстранил отца Целестина и решительно глянул на Аудагоса, который, хмурясь, смотрел то на него, то на монаха.

— Ну что, согласен с моим условием?

— Согласен, — наклонил голову валл. — Твои люди не рабы? Вождь должен драться только со свободным, а лучше — с ровней…

Торин шагнул к ним, а с ним и Видгнир с Гунтером. Германец уже полез за ворот в поисках кошеля со своей отравой.

— Кого выставишь, Лофт? — спросил конунг. — Не лучше ли мне с этим гордецом мечами позвенеть, а? Он же ровню себе требует!

— Ну давай… — пожал плечами бог. — Сдюжишь?

Торин окинул Локи чуть презрительным взглядом и сбросил плащ.

— Сейчас поглядим… Ещё не с такими клинки скрещивали!

Роста противники были почти одинакового, но Аудагос был помоложе и погибче вадхеймского конунга, да и меч его превосходил клинок Торина почти на ладонь. Торин, однако же, не сомневался в своей победе, благо за двадцать пять лет, что он провёл на корабле и в походах, никто не смог превзойти его на поединке. Равные были, но тот, кто взял бы над ним верх, ещё ни разу не встретился.

Валл и норманн отошли ближе к посёлку, и тогда Аудагос что-то пронзительно крикнул своим. Ворота вновь отворились, и чуть погодя к поединщикам вышли четверо — трое по виду воины и седобородый лысый старец в белой хламиде, перехваченной кованым золотым поясом.

— Они будут наблюдать за честностью боя со стороны Аудагоса, — пояснил Лофт монаху и остальным. — Видите старикана? Это их колдун и жрец — друи. Он-то и рассмотрел, что я — воплощённый дух…

— Колдун?! — переполошился монах. — А вдруг он… он… сделает что-нибудь скверное?

— При мне? — усмехнулся Локи. — Пусть попробует. И потом, не очень-то я верю в Силу его волшбы. Он же смертный…

— Твою-то сущность распознать силы хватило! — буркнул отец Целестин, но тут Гунтер дёрнул его за рукав, бросив коротко:

— Начинают!

Монах, ещё раз прокляв варварские обычаи, уставился на две коренастые фигуры на поле, надеясь, что Локи сдержит обещание и кровь не прольётся.

Противники осторожно кружили друг возле друга, и никто пока не решался на первый выпад, стараясь занять удобную позицию. Пускай солнце светит неярко да и вечер уж подходит, но лучше стоять спиной к светилу. Аудагос хорохорился, поигрывая мечом и подбадривая себя короткими вскрикиваниями, Торин же был спокоен, стоя на полусогнутых ногах, и только глаза его посверкивали сердито из-под бровей. Первый удар валла — стремительный и сильный — клинок конунга свёл на нет, отведя в сторону и вниз, и сразу же лезвие меча Торина сверкнуло в каком-то волоске от плеча Аудагоса, но задеть его не смогло — валл вовремя отклонился. Потом последовала череда коротких ударов железа о железо, но ни рикс, ни конунг не смогли пробить оборону противника и лишь ещё больше раззадорились. Бились на одних мечах, без щитов, и потому Торин взялся за рукоять клинка двумя руками, чтобы усилить мощь удара, в то время как Аудагос всё время держал левую руку у пояса, возле кинжала. Наконец, конунг отбил очередной выпад валла, и округлое оконечье его клинка скользнуло по правому предплечью Аудагоса, распоров кожу и ударив в золотой браслет в виде змеи на запястье. Рана ничуть не умерила пыл его соперника, и когда Аудагос со свирепым кличем повёл клинок снизу и попытался ударить в живот или по бедру, Торин чуть сдвинулся вправо, меч валла поразил пустоту, а левой кистью конунг перехватил руку Аудагоса за раненое запястье, невидимым глазу движением вывернул его так, что изукрашенный меч выпал из ладони военного вождя, и, ударив Аудагоса плашмя клинком по ребрам слева, завалил на землю, приставив меч к груди.

— Моя победа! — с шумом выдохнув, проговорил Торин. — Я не буду тебя убивать. Вставай!

Конунг протянул руку лежавшему у его ног Аудагосу и помог подняться. Только сейчас он заметил, что подбадривающие крики со стен крепости стихли, а седобородый друи смотрит на него так, словно перед ним кровный враг. Да и трое воинов-валлов выглядели обескураженно. Надо думать, Аудагос считался непобедимым бойцом.

— Ну слава Господу и Деве Марии! — прокричал бывший вне себя от радости отец Целестин, подбегая к Торину. — Ловко ты его!

Монах забыл, что военный вождь понимает норманнский, и, лишь получив от Аудагоса взгляд, которым можно было бы убить на месте, утихомирился. Торин повернулся к риксу и, поклонившись, сказал:

— Ты хороший боец. Не держи на меня обиды. Боги решили отдать победу мне, и не нам оспаривать их решение.

Стоявший чуть позади Локи после этих слов едва сдержал ухмылку.

Вата, ещё раз осмотрев путников, вдруг улыбнулся.

— Ну что ж, — сказал он, зажимая ладонью глубокий порез на правой руке, — теперь я должен выполнить своё обещание. Сегодня вы — мои гости. Идёмте в мой дом, только я бы просил оставить вашего дракона здесь, за оградой. Его нельзя пускать в город. Если он голоден, то мы забьём для него овцу… И гостями вы будете только до завтрашнего дня. Люди завтра уходят из Лугдунума, и мы не сможем предоставить вам кров…

— Куда вы уходите? Почему? — подал голос сразу насторожившийся Локи.

— В Лес Идалир, под защиту богов, — ответил Аудагос. — Пойдёмте в поселение, там мы сможем поговорить…

«А вдруг ловушка? — испуганно подумал монах. — Заманят и перебьют, чего доброго! Как-никак мы ему смертельную обиду нанесли! Каково военному вождю племени валяться у ног какого-то неизвестного пришельца?»

Видать, Лофт знал, что говорит, называя валлов людьми честными и неплохими, и, разумеется, Аудагос держал своё слово. Едва распахнулись врата Лугдунума и предводительствуемые Локи вадхеймцы вошли за стену, как их окружила толпа людей, но никто из зеномов не позволил себе даже зло посмотреть на неизвестных, не говоря уже о каких-либо враждебных действиях. Во взглядах были настороженность, любопытство, но только не ненависть или вражда.

Сразу за тыном было довольно широкое пространство, свободное от строений, и, пока отец Целестин чинно шествовал вслед за Лофтом и военным вождём, который вёл отряд к тесной группе высоких, крытых дранкой и соломой домов, он сумел подметить, что меж стеной и жилыми постройками находится множество телег и колесниц, а кроме того, десятки домашних животных, пригнанных в городище с пастбищ. Несомненно, зеномы собирались покинуть свой посёлок, как и говорил Аудагос. Если бы отряд пришёл к крепости через несколько дней, то никого бы здесь уже не застал.

Двигаясь по живому коридору (ибо людей к воротам сошлось множество — не меньше трёх, а то и пяти сотен), монах уловил, что жители Мира Третьего не так уж и отличаются от тех сынов Божьих, что населяют Мидгард. Пусть одежда и украшения с оружием немного необычны, но люди везде люди, и валлы вовсе не являются исключением. Мужчины и женщины были невысоки ростом, так что высокий и дородный монах выделялся в толпе и, оглядывая окружающих, невольно думал о том, что Один рядом с Валлами казался бы просто гигантом. Мужчины зеномов очень походили на европейцев — такой же светлый цвет кожи, волосы то тёмные, то русые и назад зачёсаны, а у некоторых и в косицы заплетены. Многие носили яркую одежду, скорее всего шерстяную, и у отца Целестина рябило в глазах от пёстрых, иногда расшитых цветными нитями одеяний. Его удивило то обстоятельство, что в толпе было много вооруженных мечами и луками женщин, а некоторые даже носили простенькие доспехи в виде курток с нашитыми стальными пластинами. Гунтер, у которого при виде сих валькирий загорелись глаза, словно нарочно пихал локтем в бок целомудренного монаха, то и дело шепча ему на ухо свои заключения о физических достоинствах и недостатках валлийских дев. Отец Целестин, слушая его реплики, начал представлять, какое впечатление могли произвести на христианского святого самые разнузданные и непристойные римские оргии, и едва хотел посоветовать германцу заткнуться, как вдруг его взгляд остановился на доме, к которому подходили Лофт и Аудагос, и вместе с ним едва не остановилось сердце.

— Все святые… — простонал отец Целестин, хватаясь за рукав Гунтера. — Я так и знал, что проклятый Лофт тащит нас сюда на погибель!

Благоприятное впечатление от зеномов рассеялось бесследно, и сейчас монах с большим удовольствием очутился бы в компании самых диких хримтурсов. Хорош был дом военного вождя: на каменном четырёхугольном фундаменте стояли стены из кругляка, скрепленные проржавевшими железными скобами, двускатная соломенная крыша, деревянный всход, ведущий к двери… А косяк, брёвна над притвором и часть стены живописно украшены дюжиной человеческих голов. Часть их была изглодана временем, и остались лишь белые оскаленные черепа; но четыре головы явно были отъяты от тел совсем недавно, и птицы ещё не успели расклевать серую кожу и мутные глаза. Запах тления явственно ощущался за десяток шагов.

По приказу Аудагоса какие-то люди — судя по простой одежде, не самые богатые и уважаемые из валлов, но и не рабы-трэли, ибо у каждого был меч, — увели лошадок, приняв из рук Торина и остальных поводья, и военный вождь пригласил вадхеймцев в дом. Испереживавшийся от вида отрубленных голов монах едва успел снять с коня свой мешок, прижав его к груди так, словно его хотели ограбить, — в суме находилось то, что по ценности (на взгляд отца Целестина, конечно) превышало десяток волшебных игрушек наподобие Ока Амона — путевой дневник и Святое Писание. Однако отец Целестин уповал сейчас не столько на помощь всех святых, сколько на спокойного и невозмутимого с виду Лофта, первым вошедшего вслед за Аудагосом в дом и махнувшего остальным рукой, приглашая.

— Заходите, — сказал он, обернувшись. — И ради всех духов Асгарда, не мог бы почтенный ромей не взирать на всё так, будто опасается, что и его череп украсит дом рикса зеномов? — И, видя, как монах метнул на него укоризненный взгляд, добавил, хмыкнув: — Поспешай, а то пива не достанется…

На том мучения отца Целестина не кончились. Едва лишь Аудагос провёл гостей в широкую и мрачную горницу, напоминавшую общий зал в норманнских домах, и усадил за стол, как немедля были поданы напитки и еда. С тем, что старые брёвна стен над обширным деревянным столом тоже разнообразили черепа, святой отец внутренне смирился, но когда валл наполнил вином сосуд, изготовленный из укрепленной на золотой подставке и изукрашенной крупными каменьями мёртвой головы, а затем, отпив, пустил эту необычную чашу по кругу, даже дикарю Гунтеру стало не по себе. Отец Целестин, побледнев, остался сидеть, глядя прямо перед собой, когда Сигню, едва пригубив, подала чашу ему.

На выручку неожиданно пришёл Локи, уловивший недовольный взгляд Аудагоса, направленный на монаха.

— Это человек из очень далёкой страны, — сообщил он вождю, — тамошние верования не позволяют ему касаться того, что некогда было человеческой плотью. Иначе человека ждёт проклятие его богов…

Аудагос, улыбнувшись, принял череп из рук Сигню.

— Ну если так… Странные верования. Наверное, его боги очень злы и не любят людей. Мы, зеномы, считаем, что голова врага приносит удачу, и наши боги никогда не стали бы делать такие глупости, запрещая вбирать силу своего противника, содержащуюся в чаше, сделанной из того, что раньше вмещало его разум и волю…

У отца Целестина после этих слов валла неожиданно появилось острое желание нарушить заповедь «Не убий», но он сдержался, отвадив искушение краткой молитвой. Господи, да что же это за народ такой?!

К великому облегчению монаха, ему подали обычный серебряный кубок, и Аудагос, отослав слуг и двух женщин — наверное, родственниц, а то и жён (вполне вероятно, что у сих дикарей в ходу и многоженство! От народа, хранящего черепа врагов как великую драгоценность, можно и не такого ждать!), — приступил к трапезе, откладывая разговор на потом. Как и народы Мидгарда, валлы считали, что вначале гостя надо накормить и дать ему отдохнуть, а уж после говорить о делах. Уписывая великолепную жареную свинину, которая ну просто таяла во рту, отец Целестин с интересом озирал внутреннюю обстановку дома и самого хозяина, слишком увлечённого едой, чтобы обращать внимание на нескромные взгляды толстяка чужестранца. Гунтер усиленно налегал на пиво, словно пил его первый и последний раз в жизни, да и Локи с остальными не преминули припасть к источнику сей животворной влаги в виде, казалось бы, бездонного жбана; разве что Сигню пила хмельной и сдобренный тмином напиток без особого усердия, ибо, насмотревшись за прошедшие годы на отца Целестина, поняла, что ни к чему, кроме греха и непотребств, потребление оного не приведёт.

Лофт по прошествии некоторого времени (за которое успел вместить в себя не меньше двух ведер пьянящего зелья) наконец повернулся к молчаливому хозяину и немного заплетающимся языком продекламировал:

…но лучшее в пиве — что хмель от него исчезает бесследно…

и, икнув, продолжил:

— Спасибо доблестному Аудагосу за угощение. Выслушаешь ли ты, вождь, нас?

Аудагос поднял на него взгляд, едва не просверлив проницательными синими глазами в Локи две дырки, и наклонил голову:

— Говори. Теперь я надеюсь услышать от тебя, называющий себя богом, правду. Что ты ищешь в землях нашего народа? Что желаешь совершить?..

Локи пустился в долгий, запутанный и от первого до последнего слова лживый рассказ, в суть которого отец Целестин вникнуть и не пытался. Надо отдать должное маленькому богу — врал он на редкость убедительно, глядя полными искренней невинности глазами на военного вождя валлов. Насытившийся и опьяневший монах пытался задремать, но вдруг, в разгар описания Лофтом неимоверной истории о бегстве из какого-то восточного предела Междумирья из-за немилости тамошнего конунга, получил удар локтем в бок. Встрепенувшись, отец Целестин недовольно глянул на Видгнира, который, выпив не меньше остальных, казался трезвей самого святого пустынника.

— Послушай, — зашептал он на ухо святому отцу, — в этом Лугдунуме что-то не так!

— Конечно, — тоже шёпотом перебил монах, — добрые люди не позволят себе украшать дом черепами себе подобных!

Видгнир поморщился и укоризненно посмотрел на духовного наставника. Нельзя же быть столь впечатлительным!

— Я не о том. Здесь Сила.

— То есть? — настороженно переспросил отец Целестин, внутренне приготовившись к встрече с чудищем наподобие бараноголового змея или чем похуже. — Ты, может, об их боге, как его?.. Луге?

— Не знаю… — Видгнир взъерошил пятерней волосы и нахмурился, будто прислушиваясь. — Может быть, и так… Но её истечение не очень сильно, словно носитель Силы хочет скрыть свои возможности. За стенами крепости я так и вообще ничего не ощущал, только когда за ограду вошли, начал её улавливать.

— Надо будет у Локи потом спросить, — ответил монах. — Он-то должен знать, что и как… И потом, он говорил, будто валльский жрец-друи Силой обладает…

Лофт как раз заканчивал свою крайне запутанную повесть, и, судя по лицу Аудагоса, на котором появилась благожелательная и почти дружеская улыбка, его враньё военного вождя вполне удовлетворило. Торин, слегка окосевший, усиленно пытался разыгрывать из себя конунга в изгнании, ибо трогательное и драматическое повествование Локи слушал очень внимательно.

— А почему ты выехал к нам с намерением драться, да ещё и один, без своих воинов? — спросил Лофт у валла, и тот, покрутив ус и подумав, молвил:

— Наш друи — тот старик, которого вы видели, в белом одеянии, — уже пару дней чувствует что-то неладное. Он говорил мне, будто здесь, в Лугдунуме или его окрестностях, появился чужой, и тоже не человек, как ты. Разве что определить, что это за наваждение, друи не смог. А сегодня явились вы, да ещё с драконом… Говорите на языке ведьм из Леса за горами; опять же валлы колена зеномов завтра уходят, и перед дорогой наш народ не должен опасаться неведомых бед. Вот я, как вождь, и вышел биться с тобой, чтобы победить или погибнуть. Я должен был отвадить чужого от нашего пути.

Видгнир после этих слов Аудагоса снова пихнул отца Целестина локтем, а сам монах заметил, как на лице Локи проскользнула тень неуверенности.

— Чужой, говоришь? — задумчиво произнёс он. — Чужой… Ну-ну. Кстати, Аудагос, а друи не предупредил тебя, что сражаться со мной было бы несколько… э-э… самонадеянно?

— Да, сказал. Но друи — кстати, его Огмигеносом кличут — сам не может брать оружия в руки, пусть и в волшбе искусен. Он обещал, что Луг, наш покровитель и защитник, поможет риксу…

— Ладно, забыли. Надеюсь, ты убедился, что я не желаю тебе и твоему народу зла. Расскажи лучше, отчего вы уходите и где надеетесь найти пристанище?

Аудагос вздохнул и плеснул себе пива. Отпив, он сказал:

— Чернота на юге. Смерть идёт сюда, и остановить её могут одни лишь боги. Церуннос, Луг, Огмиос и многие другие из тех богов, что защищают народ валлов, живут в Лесу Идалир, у подножия Великого Древа. Там, под их рукой, нам не будет грозить гибель. Луг приходил к зеномам и через уста Огмигеноса передал повеление уйти в зелёные кущи Идалира до той поры, пока опасность не минует наши земли.

— А ты думаешь, что Тьма не войдёт в Лес? — спросил Локи.

— Великий бог Огмиос, творец слов и провидец будущего, говорил совету друи, что чернота исчезнет… — тихо проговорил Аудагос. — Но до того времени людям надо покинуть свои дома. Мечом Мрак не победить. Вот уже три раза по три дня все валлы нашего рода собираются здесь, в Лугдунуме. Со всех посёлков и хуторов. Завтра с утра мы уходим и отсюда. А некоторые семьи так и сегодня…

Лофт, выслушав, пожевал губами, потеребил, по обыкновению, бородку и снова поднял взгляд на Аудагоса.

— Я смогу поговорить с друи Огмигеносом?

— Конечно. Я сейчас пошлю за ним, если желаешь.

— Спасибо, вождь. — Локи прищурился. — А когда, говоришь, друи почувствовал чужого возле Лугдунума?

— Третьего дня. Он сказал, что рядом чужой и недобрый бог.

Отец Целестин в третий раз ощутил локоть Видгнира на своих ребрах и услышал его взволнованный шёпот:

— Знаешь, о ком они говорят? О Нидхёгге. Он где-то рядом, Чёрный Дракон выбрался из Имирбьёрга и отправился нам навстречу…

Монах сглотнул слюну и быстрым движением наполнил свой кубок. Сейчас развешанные по стенам черепа интересовали его меньше всего — в какое сравнение идёт такой пустяк с самим… С самим Нидхёггом.

Аудагос был добрым хозяином и даже высказал Лофту своё сожаление тем, что не может принять гостей, как полагается, — угроза с юга наложила отпечаток на всё, включая валльское гостеприимство. После трапезы и беседы военный вождь извинился и, сказав гостям, что его домом и рабами они могут располагать, как своими собственными, ушёл. Ему ещё предстояло отправить сегодня один из обозов, нагруженный скарбом, и с ним отряд воинов к Лесу Идалир. С обозом уходила часть женщин и детей, но большинство зеномов, а в их числе и многочисленная дружина Аудагоса, покидали посёлок лишь с рассветом следующего дня, так что у отца Целестина и его друзей были в запасе ещё вечер и ночь для того, чтобы обсудить дальнейший путь отряда и отдохнуть.

Лофт по-хозяйски отослал прочь рабов, служивших в доме рикса и явившихся спросить, не нужно ли чего господам, и, растянувшись на лавке, уставился в потолок.

— Наверное, нам следовало бы пойти с зеномами, — ни к кому не обращаясь, сказал он. — Доберёмся вместе с людьми Аудагоса до Идалира, а там распрощаемся и свернём строго на восход. От границы Леса до подножия Имирбьёрга день конного пути…

Торин повернулся к Локи и, почесав подбородок, спросил:

— Зачем идти с ними? По прямой будет ближе, да и быстрее.

— Я надеюсь, что мы затеряемся среди валлов и избежим излишнего внимания…

— …со стороны Нидхёгга? — быстро произнёс Видгнир. — Тот чужой дух, что бродит неподалёку, — он?

Лофт хмыкнул и, повернувшись на бок, уставился на наследника конунга Вадхейма.

— Не сомневался, что ты это поймёшь. Честно признаться, меня нелегко провести, и, лишь сопоставив предположения друи, переданные Аудагосом, собственные ощущения и твои последние слова, я убедился, что Чёрный Дракон рядом. Где — не знаю.

— То есть как «не знаю»? — Отец Целестин аж привстал со скамьи и открыл рот. — Ты — дух, пусть и взявший обличье человека, и не можешь распознать, где находится тебе подобный? Даже этот Огмигенос и Видгнир почуяли присутствие чужака, а ты не можешь?..

— Да погоди ты! — закатив глаза и сморщив нос, перебил монаха Локи. — Видишь ли, я точно знаю, что Чёрный Дракон рядом, но он скрывает свою Силу, приостановив её истечение в единое поле Силы Междумирья. К примеру, возьмёшь ты десять серых зайцев и одного белого да и выкрасишь последнего в цвет остальных. Как отличить?

— Смыть краску, — уверенно сказал монах.

— Вот-вот. Только чтобы добраться до крашеного зайца, придётся и остальных в воду окунуть, а это долго и утомительно. Так же и я не могу швыряться в каждого заклятием, снимающим личину и обнажающим истинную сущность. Нидхёгг явно сменил телесный облик, а с его способностями он может принимать любую форму — от лошади до муравья. А то и просто стать деревом, мечом или, к примеру, кружкой для пива… Понял теперь?

Отец Целестин с подозрением посмотрел на свой кубок и на всякий случай отодвинул его подальше.

— Так что, он может прийти сюда, сесть за этот стол, и ты, Лофт, не сумеешь распознать Чёрного Дракона? — хмуро проговорил Видгнир. Признаваться себе в том, что такое развитие событий принесло бы ему облегчение, он не стал.

— Может, и так, — вздохнул Лофт. — Среди десятка серых зайцев трудно найти того, который покрашен. Чёрный Дракон умело скрывает свою Силу.

— Если так, то почему же вы знаете, что он рядом? — удивился монах.

— На прядь белых волосков краска не попала, — усмехнулся Локи, продолжая сравнивать Великого Духа Междумирья с кроликом. — Так просто этого не объяснишь. Скажу только, что полностью скрыть Силу невозможно. Так что решим, други? Пойдём с валлами?

— Это было бы разумно, — сказал отец Целестин и посмотрел на Торина. Тот, согласившись, кивнул, а за ним и Видгнир подтвердил, что решение Локи вполне подходяще. Когда монах попытался узнать мнение Сигню и германца, то обнаружил, что уставшая воспитанница заснула сидя, прислонившись к стене, а Гунтер, даже если его и растолкать, ничего связного сказать не сможет — как водится, напился до потери чувств.

— Надо бы с Огмигеносом-друи потолковать, — зевнул Локи. — Ну да ладно, это завтра сделаю. Сейчас можно отдохнуть. Под этой крышей мы в безопасности. Не думаю, что Нидхёгг захочет нас видеть так быстро, а ждать дурного от Аудагоса не приходится. Спите.

Отяжелевший после непривычно сытной еды монах уже хотел было растянуться на лавке, как Локи, и поспать, но тут его потянул за рукав рясы Видгнир.

— Пойдём посмотрим, как там Гюллир. Ему, наверно, непривычно одному…

Чертыхаясь, отец Целестин поднялся и с недовольным видом двинулся вслед за Видгниром к двери, ведущей наружу. О драконе он успел позабыть и сейчас с тоской думал, что коты в качестве домашних животных куда как приятнее и не доставляют стольких хлопот. Вот Синир уже свернулся клубочком возле Сигню и спит себе как убитый.

Время близилось к вечеру, но Лугдунум и его обитатели и не думали о покое и отдыхе. Видгнир и монах шли к воротам, встречая множество людей, перетаскивавших добро из домов на высокие крытые повозки, всюду слышалась непривычная отрывистая речь валлов, а возле тына уже готовились покинуть городище несколько десятков зеномов. Там же был и Аудагос, отдававший последние приказы воеводе, который поведёт обоз. На вадхеймцев военный вождь только коротко взглянул и чуть взмахнул рукой. Здесь же стоял и седобородый друи, заставивший святого отца приостановиться и посмотреть, как колдун-жрец окуривает возы дымом тлеющей омелы.

«Надо полагать, обряд языческий, — решил монах. — Хорошо хоть кровавых жертв нет. Впрочем, не сомневаюсь, что и такое у зеномов случается».

За ворота иноземцев выпустили беспрепятственно, ибо коренастые и украшенные бронзовыми гривнами воины знали, что эти двое — гости самого Аудагоса и не враги. Однако на сидящего под деревьями дракона валлы всё равно посматривали с опасением. Нехорошо это, когда огнедышащая тварь, запросто способная спалить посёлок, под стенами обретается без присмотра.

Гюллир встретил своих радостным посвистыванием и уткнулся мордой размером с бочку в грудь отца Целестина.

— Вас там не обидели? — участливо пробасил дракон. — Хорошо ли устроили?

— Да мы в порядке. — Видгнир похлопал Гюллира по шее. — А тебе поесть дали? Аудагос обещал, что…

— Конечно, конечно, не беспокойтесь, — перебил дракон. — Овца была вкусная, хотя и жестковата. Только эти двуно… э… люди меня всё ещё боятся. Никто даже близко не подошёл. — В голосе ящера звучала легкая обида. — Скучно тут. Когда же дальше пойдём?

— Завтра, — ответил отец Целестин. — Ты отдыхай, пока возможность есть. Как крыло, не очень болит?

Монах, верный своим лекарским принципам, не преминул ещё раньше осмотреть повреждённое крыло дракона и понял, что кость не сломалась, а просто треснула. Однако летать Гюллир не мог, потому что сильные движения причиняли боль. По мнению отца Целестина, трещина должна бы срастись через месяц-два.

— Спасибо, — скромно сказал Гюллир, посмотрев в лицо монаха глазами, превосходившими размером кулак Торина. — Я уже могу им чуть-чуть двигать.

— Ну и чудесно, — заботливо улыбнулся отец Целестин. — Тогда до завтра. Мы пойдём к себе. Не уходи никуда, а то заблудишься…

— Не уйду, — буркнул дракон и с опаской покосился на горы. — Город близко…

Он всё ещё боялся, что драконы из Города возле Имирбьёрга ищут его как убийцу, и чем ближе к обиталищу Нидхёгга подходил отряд, тем больше Гюллир опасался мести. Правда, Локи его успокаивал, говоря, что никому не даст в обиду.

Мимо стоявших возле створок ворот отца Целестина и Видгнира прогрохотали полторы дюжины огромных возов, проехали всадники и несколько боевых валльских колесниц. Обоз спустился с холма, выйдя на дорогу, ведущую к северу, и скрылся из глаз в тени дубового леса. Монах последний раз взглянул на улёгшегося и обвившегося хвостом дракона, да хотел уж идти вслед за Видгниром за частокол, как вдруг его внимание привлекла мелькнувшая в перелеске светлая тень, потом послышался топот копыт, и на дороге, ведущей к Лугдунуму, появился всадник. Рослый серый конь резво рысил к посёлку, а в седле сидел высокий человек в белой одежде друи. Всадник быстро миновал склон холма, остановил коня перед воротами, что-то резко выкрикнув, а затем, когда стража почтительно расступилась, въехал в крепость. Отец Целестин успел хорошо рассмотреть человека — этот друи, в отличие от Огмигеноса, был молод, тёмен волосом и статен. К поясу у него был прицеплен небольшой золотой серп, а шею украшала витая гривна, которая по тщательности отделки и тонкости работы превосходила даже украшение Аудагоса.

Видгнир посмотрел вслед всаднику и обернулся к отцу Целестину.

— Видать, нездешний… — предположил он. — Это друи из Леса Идалир, не иначе. Дальний путь проделал.

Последнее замечание было совершенно правильным. И монах углядел, что лошадь была уставшей, а белые одежды всадника изрядно пропылились.

Возвращаясь в дом Аудагоса, отец Целестин мельком увидел, что молодой друи остановился возле одного из домов и, спешившись, разговаривает с несколькими мужчинами, а когда к ним подошёл старый Огмигенос, раскланялся с ним и увлёк в сторону для разговора. Больше отец Целестин о молодом жреце не вспоминал — какое ему дело до каких-то колдунов-язычников?

Вернувшись в дом рикса, монах улёгся спать, и до утра ничто не обеспокоило его сон, хотя после заката в помещении, где Аудагос устроил гостей, появлялись рабы, убиравшие со стола, а потом и сам вождь зеномов заглянул. Несколько мгновений он постоял в дверях, глядя на спящих чужестранцев, а затем, повернувшись, что-то сказал человеку, стоявшему у него за спиной. Этим человеком был тот самый друи, что приехал в Лугдунум вечером.

Мрачный облачный день только добавлял отцу Целестину дурного настроения. Его лошадка шла позади остальных вадхеймских скакунов, ибо монах не желал ни с кем вступать в разговор и дулся на весь мир, а особенно на Лофта и валльских жрецов.

…Все поднялись от сна, едва забрезжил рассвет, и, плотно перекусив, начали собираться в дорогу. Отец Целестин первым делом обратил внимание на то, что украшавшие жилище Аудагоса черепа исчезли, — Локи объяснил потом, что ни один валл не оставит бесценные трофеи в пустом доме. Так и военный вождь забирал с собой свидетельства своей доблести.

Едва выйдя на утренний холодок, монах углядел, что зеномы собираются в большой круг на обширном свободном пространстве в центре посёлка, и, пока делать было нечего, направился туда, посмотреть, в чём дело. Если бы Локи и Видгнир с Торином не пошли вместе с ним, то всё могло бы плохо кончиться, ибо отец Целестин стал свидетелем премерзкого обряда человеческого жертвоприношения.

К старому друи подвели человека, видимо раба, закованного в ошейник с короткой цепью, и жрец, хрипло напевая какие-то заклятия, поднёс испуганному и дрожащему рабу чашу, наполненную горячим зельем, и заставил выпить. Отец Целестин с лёгким ужасом и недоверием наблюдал, как после этого глаза человека помутнели, утратив даже проблеск мысли, а тело, прежде напряжённое, расслабилось. Помощники Огмигеноса, подхватив раба под руки, быстро запихнули его в приготовленную корзину, сплетённую из прутьев, а затем обложили её соломой и отошли. Друи, продолжая дребезжащим голосом распевать гимны своим богам, взял с деревянного алтаря, установленного посреди площади, связку сухой омелы, воспламенил её от сделанной в виде кабаньей головы кадильницы и бросил пылающие ветки в сложенный жертвенный костёр.

Лофт и Торин едва успели повиснуть на плечах взбеленившегося монаха, и ладонь Локи зажала ему рот, прервав возмущённый вопль. Им пришлось приложить немало усилий, чтобы увести отца Целестина обратно, к дому Аудагоса, выслушав по пути множество заковыристых речений в адрес варваров-валлов и их гнусных обрядов.

— Ещё одно слово, и я наложу на тебя, дурень, заклятие сна! — пригрозил Локи, подтаскивая монаха к лошадям, привязанным у крыльца. — Сам хочешь в такой корзине оказаться? Не тобой этот обычай установлен и не тебе его менять! Зеномы считают, что если не отдать богам дань, то не будет удачи в пути!..

— Ты совершенно прав, — раздался спокойный и серьёзный голос. Никто и не заметил, что молодой друи подошёл сзади и теперь стоял всего в двух шагах. Тёмные глаза смотрели внимательно и изучающе, а на красивом вытянутом лице светилась вежливая улыбка. — Ты, как я вижу, хорошо знаешь обычаи валлов. Моё имя — Альбиорикс, что на вашем наречии значит «царь мира». Привет вам!

Монах яростно посмотрел на жреца и, тихо выругавшись, отвернулся. Много чести — приветствовать одного из этих душегубцев!

— Не пойму, почему тебя, почтенный, так возмутила жертва богу Таранису, — продолжал друи, не смутившись. — Надо полагать, в твоей стране приняты другие обряды? Расскажи мне о них…

Отец Целестин демонстративно отошёл в сторону, предоставив Локи, который тоже взирал на Альбиорикса с подозрением, беседовать с друи самому.

Так получилось, что, когда первый из нескольких отрядов валлов вышел за врата Лугдунума, вадхеймцы оказались в голове длинной колонны, вместе с риксом, двумя друи и самыми знатными воинами дружины. Альбиорикс не отставал от конунга и остальных, но старался не столько расспрашивать новых знакомых, сколько рассказывать сам. Как и все жрецы-друи, он прекрасно владел наречием, на котором говорили ведьмы — то есть норманнским, — и, разумеется, знал, что Локи не является обычным человеком.

По словам Альбиорикса, его послал в Лугдунум Великий Друи — патриарх всех валльских жрецов, чтобы проследить, как племя зеномов будет добираться до Леса Идалир. Он долго рассказывал о самих кущах под сенью Иггдрасиля, о богах, живущих там, отвечал на несмелые вопросы Видгнира, но разговорить Лофта так и не сумел. Монах так и вообще ехал отдельно, оскорблённый в лучших своих чувствах, и больше старался любоваться природой и огромным зелёным столпом Мирового Древа, венчавшим собой равнину.

— …О, я много где побывал, — донеслись до отца Целестина слова Альбиорикса. — Многие друи путешествуют по миру в поисках знаний, и мне приходилось забираться в очень отдалённые уголки. Я ходил и в Страну Озёр, и в лес альвов, которые охраняют ход в соседний Мир, который на вашем языке называется Мидденгард. Я даже осмелился войти в Имирбьёрг и осмотреть пещеры, брошенные карликами…

— Что-о? — Локи метнул на Альбиорикса острый взгляд. — Ты заходил в подземелья горы Чёрного Дракона?

— Да, — подтвердил друи. — Я бывал там пару лет назад, искал старые клады двергов…

Он посмотрел на Лофта своими большими карими глазами и, помолчав, спросил:

— Тебя интересует Имирбьёрг, уважаемый?

— Да так… — пожал плечами Лофт. — Говорят, что никто из смертных не заглядывал в Имирбьёрг, кроме тех, кто служит Нидхёггу.

— Ха! — усмехнулся Альбиорикс. — На нижние уровни люди часто ходят, а вот выше, к вершине, дано добраться не каждому. Но память мудрецов Леса Идалир хранит все расположения ходов, ведущих наверх, и я ходил по пещерам карликов, даже нашёл немало их древних кладовых, наполненных сокровищами ещё до прихода в Имирбьёрг Чёрного Дракона!

— Любопытно… — только и произнёс Лофт.

К вечеру валлы встали на отдых, а Локи, отведя своих спутников в сторону от общего лагеря, велел располагаться на ночёвку у опушки небольшого леска. К счастью, еды было много и беспокоиться об ужине не приходилось. Пока Сигню и Гунтер занимались костром, Локи подозвал Торина, Видгнира и монаха и вместе с ними устроил небольшой военный совет. Гюллир бродил рядом, но, как ни вслушивался, понять, о чём переговаривается с людьми Обладатель Силы, не мог.

— Завтра мы подойдём к Лесу, и с валлами придётся проститься, — тихо говорил Локи. — Это значит, что спустя две ночи мы будем у Имирбьёрга. Я хочу посоветоваться с вами. Слышали вы слова друи?

— Слышали, — за всех ответил Видгнир. — Он сказал, что будто бы бывал в Горе Имира…

— Пройти по подземельям, в которых хозяйничает пёс Гарм и бродят твари, подобные горным троллям, — дело очень опасное и сложное, — заметил Локи. — Если ему это удалось, то, значит, Альбиорикс знает о Горе больше, чем хочет показать. Впрочем, друи всегда были мудры…

— Ты хочешь предложить ему проводить нас туда? — вдруг понял намерения Лофта отец Целестин. — Постой, ты же говорил, что Нидхёгг может принять любой облик! А вдруг Альбиорикс… э… и есть Чёрный Дракон? Очень уж подозрительно всё это…

— Может, и так… — проворчал Лофт. — А может, и нет. Если Нидхёгг взял себе эту личину, то прячется он под ней исключительно искусно. Не спорю, Силу Дракона я ощущаю гораздо сильнее, нежели раньше, а это значит, что он совсем рядом. Но не думаю, что он мог пойти на такое… Видгнир, а ты что скажешь?

Парень помялся, взъерошил волосы, но ответил:

— И не знаю прямо… Ведь тогда нам придётся Альбиориксу всю правду рассказать. Кто мы, откуда. Зачем пришли. Про Трудхейм тоже…

— Он ещё согласиться должен, — буркнул Торин. — У друи и своих-то забот должно быть выше головы. Локи помолчал, а затем решительно сказал:

— Я схожу за ним. Несомненно, мы рискуем, и правильно Целестин говорит, что это больно уж подозрительно — случайная встреча с человеком, знающим, как пройти по подземельям Имирбьёрга, наводит на размышления… Но я всё равно позову его к нам.

Локи набросил плащ и быстро пошёл в сторону, где горели десятки костров, — валлы устраивались на ночёвку и готовили пищу.

Монах ещё раз вздохнул и, достав из мешка потёртые листы пергамента, уселся возле огня и стал заносить в хронику все события минувших дней. Привычно царапая писалом по листочкам, он думал совсем о другом. Отцу Целестину очень не хотелось посвящать в тайну их похода чужого человека (а тем более — языческого жреца!), и кроме того, мысль о том, что Нидхёгг находится совсем рядом, изрядно беспокоила его. А ну как друи Альбиорикс и на самом деле является человекоподобной ипостасью Чёрного Дракона? А если и так, то что? Всё одно рано или поздно предстать перед Нидхёггом придётся…

А признаки надвигающейся всеобщей катастрофы становились всё более и более отчетливыми. Прошедшим днём к Аудагосу прискакали двое валлов, происходивших из соседнего племени аровернов, что держало под своей рукой перевалы Красных Гор и обширные земли к западу от них. Лофт перевёл речи аровернских посланников, отправленных предупредить зеномов о том, что чернота укрыла собой весь юг и уже кое-где нахлёстывает на скалы Красного Кряжа. Дверги вышли из-под гор и, подобно людям, уходят на север — множество их обозов направляются сейчас к Альвхейму и корням Иггдрасиля. По словам аровернов, Мрак уже залил восточные пределы Леса Альвхейм, и наблюдатели усмотрели в той стороне дым и пламя пожаров — надо полагать, что бессмертный народ альвов, владеющий волшбой, пытался оборонить свою обитель.

Да и над Химинбьёргом вечернее небо пылало багровыми сполохами — где-то за Небесными Горами на десятки лиг простирались Огненные Болота, и монах не без злорадства думал, что Ночным Всадницам нынче приходится туго. Но радость по чужой напасти исчезла быстро, ибо вспомнилось ему, что если Духи, погребённые под Болотами, вырвутся, то несдобровать всем. А ведьмы, между прочим, тоже твари Божьи…

Шелест сухой травы под сапогами прервал размышления отца Целестина, и он различил два силуэта, приближающихся от лагеря валлов, — один высокий и широкоплечий, а второй низенький и подвижный. Вскоре в круг света костра вошли Локи и Альбиорикс.

— Вот, — сказал Лофт, оглядев своих попутчиков. — Я полагаю, что друи из Леса Идалир с интересом выслушает наш рассказ…

Альбиорикс улыбнулся и сел на бревно, уложенное возле огня. Разговор предстоял долгий.

Ещё не рассвело, когда семь всадников и поджарый медно-красный дракон вышли на тракт, ведущий к Лесу Идалир, и, оставив позади спящий лагерь валлов, отправились в путь. Впереди шёл казавшийся в темноте бледно-голубым конь, который нёс на спине человека в белой одежде, схваченной кованым золотым поясом.

Окраина Идалира показалась к вечеру. За день отряд прошёл не меньше четырёх полных лиг, и наконец дорога вышла из редколесья на покрытые высокой и нетронутой травой луга. Сразу за ними, всего-то в двух-трёх лигах, вставала пушистая стена заповедного Леса, над которым зелёным облаком уходил в поднебесную высь ясень Иггдрасиль. По правую руку же острой тенью поднимались скалистые стены Имирбьёрга, чью вершину сейчас скрывали облака. Альбиорикс заметил, что будь небо чистым, то уже с равнины можно было бы разглядеть венчавший пик Имирбьёрга замок двергов.

Отец Целестин сам удивлялся собственной апатии — цель долгого и далеко не безопасного пути почти достигнута; завтра, если обещания друи верны, отряд войдёт во врата Имирбьёрга, а это значит, что вскоре люди из Мидгарда встретятся с Чёрным Драконом Нидхёггом. Монах теперь ничуть не страшился ни его самого, ни чудищ, которые наверняка прячутся в лабиринтах под горой, — хотелось лишь побыстрее войти в Гору Имира и, если получится, подняться в Красный Замок. А там видно будет, что придётся делать. И кроме того, к чему скрываться от Нидхёгга? Не то что Видгнир, но даже Гунтер и отец Целестин ощущали его постоянное присутствие. Складывалось впечатление, что Чёрный Дракон постоянно находится рядом, видит и слышит всё, но, однако же, ничем явно не выдаёт своего присутствия. Монах вначале беспокоился, а затем просто махнул рукой. В любом случае лучшего охранника на случай непредвиденной опасности не найдёшь.

Минувшей ночью Альбиорикс внимательно (и без особого изумления) выслушал рассказы отца Целестина и Видгнира, задавал вопросы о богах Асгарда, явлении в Вадхейм Эйреми Владыки, порасспросил о Вендихо и ётунах. Его интересовали все подробности пути отряда из Мидгарда в Междумирье. Потом друи признался, что знает о существовании Миров Соседних и Врат Меж Мирами, но в целом повесть о приключениях вадхеймцев его мало удивила. Локи во время разговора молчал, хмуро поглядывая то на Альбиорикса, то на отца Целестина, который взахлёб излагал друи историю о нападении Ночных Всадниц возле Сокрытых Гор и демонстрировал жрецу Око Амона.

Альбиорикс узнал всё. О просьбах Одина, Трудхейме и необычных для смертного способностях Видгнира, на которого друи смотрел очень пристально и по-доброму. Когда, к великому неудовольствию Лофта, Видгнир высказал предположение, что Нидхёгг, может быть, действительно не желает ныне вреда наследнику Аталгарда, друи, в отличие от маленького бога, не надулся и не стал презрительно фыркать, сказав, что, возможно, так оно и есть.

— Итак, вы хотите взять Чашу Сил и унести её с собой в Мидгард? — напрямик спросил Альбиорикс. — И вы желаете, чтобы я проводил вас к Имирбьёргу, а лучше, пользуясь своими знаниями, провел сквозь горные тоннели наверх, в Красный Замок?

— Да, — согласно подтвердил Видгнир. — Если можешь, конечно…

Друи не стал тянуть волынку, набивая себе цену, а ответил сразу:

— Я согласен. Но у меня будет условие. Если вы хотите оказаться в доме Нидхёгга, вам придётся обещать выполнить две мои просьбы…

— Какие? — поднял бровь монах. — Мы можем расплатиться золотом, у нас есть…

Друи поморщился и покачал головой.

— Мне не нужно золото. Мои просьбы не будут касаться вас лично и вашего права на Трудхейм, о котором вы рассказали. Просто обещайте, что выполните то, о чём я вас попрошу.

— Так проси, — буркнул Торин. — Сделаем всё, что потребуешь и что будет в наших силах.

— Твоё слово, конунг?

— Моё слово, — подтвердил Торин. — Даю клятву, и пусть все, кто здесь присутствует, будут в том свидетелями!

— Ну и отлично, — просиял Альбиорикс. — Только исполнить её ты сможешь, когда я выполню свои обещания и ты будешь держать в руках Трудхейм. Прямо сейчас я ничего просить не стану…

На том и порешили. Альбиорикс сказал, что удобнее будет пройти по хорошей дороге до Идалира, а оттуда свернуть к Горе Имира по древнему тракту, проложенному двергами, — он, мол, выводит прямо к воротам, за которыми открывается путь в глубины Горы.

Когда монах, утомлённый полным днём езды на лошади, укладывался спать, он вдруг услышал, как упорно молчавший доселе Лофт тихо обратился к друи:

— Послушай… Альбиорикс, ты обещаешь, что сможешь провести нас к Чаше Сил, так?

— Я очень постараюсь, — осторожно сказал жрец, внимательно глядя на Лофта.

— А тебе самому, кстати, не нужен ли Трудхейм?

Альбиорикс рассмеялся и развёл руками.

— Нет, мне требуется лишь, чтобы вы выполнили то, что я хочу, и всё, — и, помолчав, серьёзно добавил: — Я представляю, каким сокровищем является эта Чаша, но к чему она мне или кому-либо ещё, кроме истинного владельца? Пиво из неё пить, что ли? Если… гм… я правильно понял, то, кроме того беловолосого парня, никто не сможет пробудить в ней Силу. Трудхейм мне не нужен, уважаемый Локи.

— Я запомнил… — процедил Лофт и, чуть поклонившись друи, отошёл.

После дня пути вместе с разговорчивым жрецом из Идалира монах и думать забыл о своих подозрениях, прежде всего оттого, что друи очень заинтересовали рассказы монаха о Вере Истинной, и они довольно долго вели сложную и малоинтересную для других беседу — отец Целестин с радостью и рвением обратился к излюбленной теме и упорно обращал Альбиорикса в христианство. Молодой жрец, как всегда, слушал со вниманием и задавал серьёзные вопросы — было видно, что он хотел побольше узнать о Боге Едином. Лофт продолжал угрюмо отмалчиваться, глядя с настороженностью по сторонам, и монах мельком подумал, что если Локи так волнуется, значит, Чёрный Дракон совсем неподалёку. Торин с Видгниром переговаривались о делах и вовсе далёких — конунг уверенно строил планы на следующее лето и беспокоился о том, как там Нармунд с Вальдаром без него справляются. Гунтер с Сигню болтали о какой-то ерунде — германец рассказывал девушке старые сказки своего народа о великом воителе Зигфриде. Гюллир топал рядом с ними и вслушивался в Гунтеровы байки, тщетно пытаясь понять, зачем Зигфрид убил охранявшего своё золото дракона, а потом ещё и омылся его кровью, — по мнению Гюллира, столь жуткие истории о недостойных делах порочных и жадных до золота двуногих драконоубийцах девушкам слушать не пристало.

Пару раз отряд встречал на дороге всадников-валлов, двигавшихся навстречу, от Идалира, и неизменно шарахавшихся от дракона. Некоторые сразу хватались за оружие, и тут хорошую службу сослужили белые одежды друи Альбиорикса, выезжавшего к испуганным людям и успокаивавшего их. А когда тракт вышел к самому Лесу, огибая его с востока, жрец вдруг натянул поводья и резким возгласом приказал всем остановиться.

— Смотрите! — Альбиорикс вытянул руку к опушке. Меж древних лип и берёз мелькнула крупная тень, и на поляну возле дороги степенно вышел огромный и величественный исполин олень.

— Вот один из богов Леса Идалир, — тихо и быстро сказал монаху друи. — Его имя Церуннос. Может быть, ты слышал о нём ещё в Мидгарде, он некогда жил там…

— Да, это он, бог-олень, — подтвердил Локи, наблюдая за тёмно-коричневым красавцем, чью шерсть украшала светлая полоска в виде полумесяца. — Когда-то боги Асгарда встречались с ним…

Отец Целестин знал этого бога галлов. Ещё одно суеверие ожило, и теперь монах с интересом, но без боязни рассматривал Церунноса, который, как говорили легенды кельтов, записанные Луканом и Юлием Цезарем, мог принимать и человеческое обличье. Правда, судить о кельтских богах можно было лишь из староримских источников, ибо народы, почитавшие духов, ныне переселившихся к корням Иггдрасиля, не имели письменности и унесли свои мифы с собой в могилу.

— Поедем, что ли? — буркнул отец Целестин. — Конечно, замечательно, что ты, Альбиорикс, показал нам Церунноса, но я полагаю, что с большим интересом ты выслушаешь мою повесть об откровении, данном святому Иоанну Богослову. В свете происходящего в последнее время в Междумирье эти сведения могут быть тебе полезны…

Церуннос стоял всего в двадцати шагах и смотрел на людей. Когда друи взялся за поводья, бог-олень вдруг отступил на несколько шагов, фыркнул, а потом поднял голову и издал низкий трубный рёв, стукнув несколько раз копытом о землю.

— Похоже, мы ему не очень понравились, — заметил Гунтер. — Наверное, чует, что Лофт не простой смертный!

— Мало ли кого он чует! — задумчиво и чуть ехидно скрипнул Локи. — Едем!

Олень проводил взглядом всадников и поспешающего за ними дракона, убедился, что они не пошли в Лес, а свернули направо, к горам, и только после этого удалился в заросли.

Ночь провели на берегу небольшой речушки, а едва начало сереть небо, Альбиорикс и Локи подняли остальных, и вскоре отряд двинулся к закрывавшей половину неба горе, оставив за спиной Лес Идалир с его мудрецами и богами и гигантскую колонну Иггдрасиля.

Гюллир выглядел наиболее подавленным — очень не хотелось ему подходить близко к Имирбьёргу, возле склонов коего располагался Город драконов, и пожаловался Лофту. Неожиданно друи посмотрел на павшего духом и напуганного возможной местью сородичей ящера и сказал:

— Зря боишься… Город уже несколько дней пуст, там никого нет.

— Почему?! — От изумления Гюллир открыл пасть и даже чуть дохнул огнём. — Что произошло?

— Твои сородичи улетели на север, все до единого. Как думаешь, почему драконов в небе давно уже не видно? Они покинули Город, убоявшись надвигающейся Тьмы из Нидавеллира и пробуждающихся Огненных Болот. Так что опасаться тебе нечего и некого…

Вскоре лошади вышли к покрытым редкими рощицами предгорным холмам, меж которых извивалась древняя мощённая булыжником дорога. На многих камнях сохранились следы обработки, и было заметно, что тракт прокладывали с тщательностью и усердием — даже по прошествии многих лет после того, как дверги покинули Имирбьёрг, камни плотно прилегали друг к другу. Дорога по мере приближения к горе Чёрного Дракона становилась всё более крутой, часто жалась к холмам и появившимся скалистым обрывам, на чьих склонах росли старые замшелые остролисты, и наконец далеко за полдень отряд вышел к самой круче Имирбьёрга.

Исполинское нагромождение камня поднималось под крутым углом на чудовищную высоту. Крутые изломанные отроги Горы расползались вокруг, подобно паучьим лапам, и из них вырастал острый конус, чья вершина не различалась, окутанная сероватым туманом. Дорога кончилась на широкой каменистой площадке, расчищенной карликами, а сейчас поросшей густым кустарником по краям. Ровное место простиралось на сотню шагов вперёд и упиралось в гладкую каменную стену. В ней зиял тёмный зев тоннеля, уходившего в глубь Горы.

— Некогда здесь были настоящие каменные створки, — сказал Альбиорикс, напряжённо сидя в седле и озирая ворота Имирбьёрга. — Но они рухнули со временем… Переночуем снаружи, а завтра пойдём туда…

— Долго ли подниматься к Замку Нидхёгга? — спросил Видгнир. — Наверное, не меньше нескольких дней…

— Если мы избежим некоторых опасностей, то подъём на вершину займёт два или три дня, — проговорил друи, — Но я надеюсь, что смогу провести вас так, что ни Гарм, ни тролли, которых здесь довольно много, ничего не заметят.

— А если они вылезут ночью оттуда? — испуганно пискнул отец Целестин, указывая взглядом на чёрный провал. — Что делать?

— О, никто из обитателей Горы Имира вас нынче не побеспокоит! — с неожиданной уверенностью сказал Альбиорикс. — А если появится кто, то мы сумеем его отпугнуть… А сейчас давайте распряжём лошадей и разберёмся с поклажей. Надо будет взять еды на несколько дней.

— А лошади? — встрял Гунтер. — С ними что?

— Оставим здесь, — решительно сказал жрец. — Я думаю, что они вам больше не понадобятся. Тащить их с собой было бы глупостью…

Отец Целестин, да и все остальные, кроме беззаботного Гунтера и, пожалуй, Альбиорикса, спали в эту ночь плохо. Монах долго не мог сомкнуть глаз, лёжа, глядел в тёмное небо, чуть подсвеченное сполохами с востока; то читал про себя молитвы, то думал о том, что ждёт его и всех там, наверху, в Красном Замке. Дурные предчувствия не оставляли святого отца, но он знал, что надежда умирает последней, и ещё раз вспомнил свой девиз: «В руки твои, Господи!»

Под утро ему приснились Вадхейм и белые стены старого аббатства недалеко от Рима. Места, куда он ещё надеялся вернуться…

 

Глава 19

НИДХЁГГ

Память о времени, проведённом во чреве гранитной твердыни, сохранили неровные строчки, составленные из бисерных латинских букв. По прошествии долгих дней, сидя в тепле и безопасном уюте, странно было читать короткие, обрывистые и для непосвящённого непонятные записи…

«По разумению моему, в день первый пройдено не менее лиги. Было же до четырёх десятков подземных залов, а лестниц и коридоров бессчётно; за немощью глаз моих не пришлось узреть всё величие и безграничность царства Имирбьёрга, но и того, что видено, достаточно, дабы свидетельствовать о них. Доныне не ступал во тьму пещер человек, не подвергая себя лиху и опасностям, так и нам избежать оных стоило великих трудов, ибо рёв чудищ неведомых преследовал нас ежечасно, и временами оставалось уповать едино на милость Господню…»

Даже с проводником соваться в пещеры горы Чёрного Дракона, на взгляд отца Целестина, было чистой воды безумием, а что пришлось бы делать и как идти сквозь бесконечный и крайне запутанный лабиринт бывшего оплота двергов без Альбиорикса, который и сам иногда путался в переплетениях и чередованиях площадок, крутых лестничных маршей, тоннелей и залов, монах и вовсе не представлял. Весь пройденный путь — от Врат в Мидгард до Идалира и Имирбьёрга — теперь казался лёгким и необременительным хотя бы потому, что пролегал по земле, но не под нею. В старом царстве карликов было пускай и просторно, но уж очень мрачно, а отец Целестин уже после первой тысячи шагов окончательно потерял направление, поняв, что без помощи проводника выйти из Горы не сможет. А когда эхо разнесло по пещерам глухой, низкий и наполненный невиданной злобой вой, шедший из глубины Имирбьёрга, отец Целестин запнулся и судорожно уцепился за рукав Гунтера. Шедший впереди друи остановился и, подняв руку, шёпотом приказал всем замереть и не двигаться.

— Гарм… — произнёс он спустя какие-то мгновения после того, как вой стих. — Он учуял чужих… Идём! Локи, прошу тебя, не отставай.

Единственным источником света был уже знакомый отцу Целестину синеватый шарик, извлеченный Лофтом из указательного пальца. Огнистая сфера плыла в воздухе на высоте человеческого роста, освещая дорогу и указывая дуть остальным. Альбиорикс шествовал впереди отряда, и его белая хламида в свете колдовского фонарика виделась призрачно-голубой. За жрецом шёл Локи, неизменно недовольный, а позади всех топал Гюллир, чьи когти немилосердно скрежетали о камень, наводя монаха на мысли о том, что на этот звук непременно должны сбежаться все тролли и великаны, живущие в подземных залах.

Альбиорикс свернул от основного тоннеля, ведущего в самое сердце Горы, в уводящий направо коридор, который после довольно крутого поворота вышел в просторный сводчатый зал, потолок коего утопал во мгле, а стены поблескивали в синеватом свете выступающей на них сыростью. В дальнем конце зала виднелась грубо обработанная арка, а за ней угадывалась широкая, поднимающаяся наверх лестница. Друи огляделся, подошёл к стене справа и, потерев ладонью покрытый бледно-зелёным, чуть светящимся мхом камень, подозвал остальных.

— Видите? — Он ткнул пальцем в обнажившиеся на поверхности скалы письмена, отдалённо напоминающие норманнские руны. — Это тайнопись двергов. Как я понимаю, здесь сказано, что лестница — Альбиорикс указал в дальний конец зала — ведёт к верхним уровням Имирбьёрга и Красному Замку. Она прерывается лишь трижды, когда выходит на новый ярус…

— Так веди, — буркнул Лофт, исподлобья глядя на вырезанные в граните знаки. — По-моему, нам туда и надобно.

Друи вздохнул и вытер рукавом блестевшее от пота лицо.

— Люди устали, Локи. — Он кивнул в сторону присевшей у стены Сигню и отдувавшегося отца Целестина, у ног которого тёрся Синир. — Я полагаю, что снаружи солнце уже садится. Надо вставать на отдых. Здесь.

— Почему именно здесь? — осторожно спросил Видгнир. — Очень уж место открытое…

— Сейчас объясню, — улыбнулся углом рта друи. — Смотри…

Альбиорикс отсчитал от каменных письмён пять шагов в сторону и, вытянув руку, начал ощупывать стену. Наконец, у него под пальцами что-то щёлкнуло, и в только что едином монолите образовался проход — гранитная плита бесшумно поднялась вверх, открыв потайной коридор.

— Если мы будем постоянно рядом с этой дверью, — пояснил Альбиорикс, — то в случае опасности сможем ускользнуть, оставив врага с носом. С той стороны дверь также запирается, и, чтобы её выломать, надо владеть неимоверной силой! А коридор ведёт в обход зала, к лестнице наверх.

— Ну ладно, — нехотя согласился Локи. — Отдыхаем. То есть вы отдыхаете, а я сторожу. Не понравился мне вой тот… Очень не понравился.

Бурлящие, чёрные с красноватым отсветом тучи неслись на восток, огибая Имирбьёрг, протыкавший своим мрачным остриём их неразрывную пелену. Дух Нидхёгга бледной искрой прошёл сквозь влажный туман, миновав его плоть за доли мгновения, и оказался в странном мире — наверху звёздное небо, холодное и недостижимое, внизу же течёт полноводная и безбрежная облачная река, серебристая под лунным светом на западе и севере, но ближе к восходу наливающаяся болезненным багровым мерцанием. Огненные Болота ясно угадывались под облаками — вытянутое пятно мутного и мёртвого света.

На юге же лежал Мрак.

«Только бы успеть! — по скользящему в недоступной даже драконам выси бесплотному сгустку пробежали голубые блики мысли. — Ещё один, ну самое большее два восхода, и смертные узрят Трудхейм. Ещё немного — и я обрету его Силу. Но только если за эти два восхода не случится непоправимое. Никто, никто из смертных не подозревает, что счёт пошёл уже не на дни, а на мгновения! Духи Болот получат свободу, и тогда укротить их пламя не сможет ни Сила Чаши, ни воля богов Мира Третьего. Никто. А спустя ещё миг Огонь Духов встретится с Тьмой Нидавеллира, и…»

Нидхёгг ясно представил себе, что случится, если две не сдерживаемые никем и ничем и противоположные по сути своей материи сольются и перемешаются: чудовищный выброс Силы расколет Междумирье, разрушит Стены Миров, сожжёт Мидгард и Мидденгард, а неуправляемая и уничтожившая всё сущее субстанция рассеется во Тьме Внешней, не оставив на месте Трёх Миров даже их тени.

Огненные Болота были для Чёрного Дракона загадкой всегда. Они существовали в Мире Третьем со дня, когда он родился, и о том, что погребено под топкими трясинами, знали лишь те, кто захоронил в недрах некое неописуемое Нечто; то, что не могло оставаться на свободе. Оно давало знать о себе редкими вспышками огня, выбивающегося из глубин пузырями бесцветного газа, странными звуками, которые даже ведьмы из Железного Леса почитали жуткими. Но оно дремало, оставаясь в покое. Оно спало до часа, когда нарушенное Равновесие Сил пробудило в Нидавеллире Тьму.

В час, когда восстаёт одна Великая Сила, другая, по общему закону, должна ей противостоять, дабы чаши уравнялись. Но весам, на которых держатся Миры, не потянуть такую тяжесть. На обеих чашах окажется слишком большой груз, пусть и равный другому, цепи, на которых держатся чаши, оборвутся, и всё рухнет в пропасть, из которой нет возврата.

Духи Нидавеллира, если они сами, по своей воле сотворили изгладывающее мир Ничто, были немудры и недальновидны. Каждый Дух, наделённый разумом, изначально знает обустройстве мира, и не понять, что, создав новую, неразумную, но постоянно требующую для себя пищи материю, в любом случае встретишь противодействие равной по мощи Силы, они не могли. Другое дело, если Ничто зародилось само по себе. Но Нидхёгг не верил в то, что такое возможно, — общий и неоспоримый закон доказывал, что для всего сущего предопределено быть кем-то созданным, вольно или невольно. Но если Чернота Нидавеллира родилась из-за рокового стечения обстоятельств…

Да впрочем, что сейчас гадать об этом? Междумирье, не явись нежданное спасение, сгинет, если не пожранное Тьмой, то сожжённое духами Болот или превращённое в пустоту их столкновением.

…А смертные, так по сию пору и не ведая, что в их руках лежит ключ от двери, за которой бездна, спокойно спят в глубинах Имирбьёрга, скрытые его на первый взгляд несокрушимыми стенами от тревог внешнего мира. И если будет на то воля Единого и его Сил, то один из них вскоре коснется Вместилища Сил, которое теперь стало и Вместилищем Жизни. Трудхейм разорвёт пространство, открывая Мраку и Огню выход туда, где они не смогут причинить вреда никому…

«Надеюсь, что люди доберутся до Красного Замка без затруднений, — думал Нидхёгг. — Кажется, я сделал всё, чтобы облегчить им путь. Троллей и прочую нечисть я распугал и настрого запретил даже подходить к главному входу в Замок, и остаётся лишь следить за проклятым Гармом. Выживший из ума пёс ещё способен на какие-нибудь неожиданные сюрпризы, но я уверен, что Лофтом, к примеру, просто так не закусишь… Да и я рядом».

Прозрачный лоскуток пламени исчез в одном из окон Красного Замка Имирбьёрга. Нидхёгг возвращался в своё тело.

Беспокойный сон отца Целестина прервал Альбиорикс, чуть коснувшийся его плеча. Если бы монах не разглядел в мутном и слабом свете, порождаемом плесенью на стенах, его лицо — озабоченное и серьёзное, — а также прижатый к губам палец, то криков было бы на весь Имирбьёрг.

— Быстро в секретную дверь, — одними губами проговорил друи. — Давай же!

Еле успев схватить мешок и плащ, монах едва ли не на четвереньках кинулся к четырёхугольному чёрному провалу в стене, в котором уже виднелись силуэты Торина и Гунтера. Оба сжимали в руках оружие. Остальные стояли за ними в кромешной тьме, и лишь глаза Локи поблескивали сердито и настороженно, да Гюллир вздыхал за спинами. Альбиорикс неслышно шагнул вслед за отцом Целестином, подтолкнул его подальше в коридор и застыл у стены, держа руку на немного выдающемся из неё камне.

— Хорошо, что ты, Лофт, погасил свой шарик… — не оборачиваясь, сказал друи, вглядываясь в сумрак зала. — Иначе яркий свет привлёк бы его сразу… А ну подайтесь ещё назад! — вдруг резко шикнул жрец. — Вот он!

«Да кто он?!» — хотел было выкрикнуть озадаченный и напуганный всей этой таинственностью монах, но прикусил язык и поднёс два пальца ко лбу. Пёс Гарм, страж подземного мира, вышел из-под арки.

Чудище, и в действительности похожее на собаку, ступало мягко и осторожно. Свет плесени позволял видеть один только силуэт пса, но людям было этого вполне достаточно, чтобы схватиться за обереги. Чёрные волки Ночных Всадниц не шли ни в какое сравнение со своим прародителем, — пожалуй, один лев обладает столь крупным и мощным телом, да и то не всякий. Во тьме можно было разобрать лишь то, что он необычайно огромен, а видеть пса глубин при свете не хотелось никому.

— Дверь закрывай! — зашипел на Альбиорикса Гунтер. — Увидит же сейчас!

Гарм среагировал на звук, прервал свой неспешный путь по подземному залу и повернул голову. Острые уши на голове пса чуть шевельнулись, послышалось сопение, словно он принюхивался, и тогда же два сверкнувших густой зеленью глаза обратились к открытой двери тайного хода. Гарм заурчал, шагнул вперёд, но, как ни был напуган отец Целестин, злобы и жажды крови в его ворчании он почему-то не услышал.

— Не закрывается! — сдавленно пробормотал Альбиорикс, тычась ладонью в замок двери. — Великие Силы, только не сейчас!

— Что такое? — прозвучал голосок Локи, и он протиснулся к друи, увидев, что тот возится с заклинившимся замком, — камень, при нажатии на который толстая каменная плита опустилась бы на место, не хотел вдавливаться.

Гарм медленно подходил к проёму, смотря прямо на людей. Отец Целестин внезапно вспомнил, что подземное чудовище прекрасно видит в темноте, и перед ним на мгновение встала картина того, как чёрная зверюга ловит его спутников по одному, перекусывая хребты огромными челюстями. Бессознательно отступая от надвигающейся живой массы, он поднёс руку к Оку бога-сокола, надеясь, что оно поможет защититься от пса глубин, но ощутил под пальцами только холод металла, тотчас передавшийся ему самому, охвативший грудь и живот, а затем наткнулся спиной на что-то очень большое. На морду Гюллира.

— Отойди в сторону, — прохрипел дракон. — Иди к ним!

Он покосился на прижавшихся к стене Сигню и Видгнира, за которыми угадывались ещё два силуэта, отпихнул потерявшего дар речи отца Целестина и двинулся вперёд, едва не наступив на хвост метавшемуся под ногами Синиру.

Неизвестно, что собирались делать дальше Локи и Альбиорикс, вставшие у входа плечом к плечу и, видимо, изготовившиеся отогнать гигантского пса волшбой, но их планы стали ненужными после неожиданного вмешательства Гюллира. Молодой ящер, наслушавшийся от людей жутких историй о псе Гарме, преодолел извечную робость и, грозно цокая когтями о камень, вошёл в пещеру, оттолкнув друи и асгардского бога и оставив их стоять в изумлении. То, что Гарм почти не уступал размерами ему самому, Гюллира не смутило.

— Ну, ты! — пробасил дракон, уставившись на замершее в пяти шагах от него чудище. — Давай иди отсюда, а не то…

Что именно дракон хотел сделать, он и сам не знал, поэтому ограничился лишь этой короткой, но, по его мнению, угрожающей фразой.

— Вот что, — скрипнул сзади Локи. — Давайте-ка ослепим его…

Всё дальнейшее произошло за время, достаточное для одного-единственного вздоха. Локи создал яркий, сиявший белым огнём шар, запустив его под потолок пещеры, вздыбивший шерсть пёс, который при свете оказался настолько безобразен, что лучше бы было огонь вовсе не зажигать, низко тявкнув, прыгнул на Гюллира, а ящер, не будь дураком, сделал вполне естественную для защищающегося дракона вещь — с шумом выпустил из пасти струю пламени. Локи потом смеялся, говоря, что вонь палёной шерсти будет теперь его преследовать всю жизнь.

Так или иначе, но Гарм, завизжав столь громко, что у наблюдавшего за сией великой битвой отца Целестина заложило уши, отлетел к противоположной стене и, сыпля искрами да оставляя в спокойном воздухе подземелья дымный шлейф, рванулся к тоннелю, из которого пришёл отряд, исчезнув в нём. Разве что тонкий и обиженный визг его ещё долго доносился из мрачных коридоров Имирбьёрга.

— Ну и ну… — развёл руками Альбиорикс, строго посмотрев на дракона. — Что ж ты со стариком-то так, а?

Гюллир растерянно хлопнул веками и воззрился на друи.

— Я что-то неправильно сделал?

Локи и жрец расхохотались.

— Выходите, он удрал! — смахнув набежавшие слезы, сказал Лофт, отсмеявшись. — Эй, Торин, а ты не так давно спорил со мной, говоря, что дракон нам не нужен и вообще его племени доверять не стоит!

Конунг мрачно посмотрел на Гюллира, потом повернулся к Лофту:

— Так я ж не про него… Драконы всякие бывают.

Торин сейчас сам себя стыдился. Какой же ты конунг, спрашивается, если от опасности скрылся и не вышел ей навстречу? Вспоминать о том, как всё сжалось внутри, едва Гарм вошёл в зал, Торин не мог — противно было. Но опять же, коли много лет слышишь песни скальдов, в которых его имя произносится с не меньшим страхом, чем имя Старухи из Железного Леса, и знаешь, что он величайший из племени чудовищных волков, принесших гибель богам в Последней Битве, невольно устрашишься. А теперь боязни как не бывало — хорош пёс, страж подземного мира, без оглядки сбежавший от дракона, который по своей воле и мухи не обидит. Не такой уж Гарм и громадный, как по-первости почудилось…

— …Это прозвучит странно, — вдруг сказал Лофт, глядя в стену, — но, по-моему, пёс не хотел на нас нападать. Он не видел в нас врагов…

— Да, интересное предположение, — согласился Альбиорикс, кивнув. — Сейчас, однако, это не имеет никакого значения. Спали мы, между прочим, достаточно долго, и поэтому теперь хочешь не хочешь, а надо идти. Лестница ровная, без трещин и завалов, но всё равно подъём предстоит очень трудный.

«Всегда преуспевайте в деле, зная, что труд ваш не тщетен…»— только эти строки из Писания поддерживали отца Целестина в дальнейшем. Счёт времени, шагов, коротких остановок на отдых был давным-давно потерян, и монах с тупым упрямством снова и снова вставал на подкашивающиеся, гудящие от перенапряжения ноги и шёл следом за всеми по широким ступеням, круто уходящим вверх, к покоям Нидхёгга и Красному Замку. Ясно ощутимое чувство присутствия Чёрного Дракона уже стало настолько привычным, что отец Целестин попросту махнул рукой на Владыку Имирбьёрга, считая его теперь кем-то наподобие члена отряда. Видгнир, кстати, на одном из привалов рассказал монаху о собственных ощущениях, и вышло по его словам, что Нидхёгг якобы не питает ни к кому из идущих по его владениям людей неприязни, а вовсе испытывает почти дружескую симпатию. Отец Целестин, конечно, не поверил, решив, что Видгнир просто хочет его успокоить, но, прислушавшись к своему внутреннему «я», и сам удостоверился в схожести собственных чувств и мыслей со словами любимого ученика.

Только вот дальше-то что?

Ещё немного трудов, пускай и тяжких для сердца пожилого человека, ещё несколько переходов по бесконечной лестнице, и ты, отец Целестин, увидишь вещь, ради которой покинул свой уютный дом, позабыл покой и степенность, бросившись очертя голову искать приключений на старости лет. Коснешься рукой древнего сокровища, наполненного Бог весть какой Силой, и что? Прежде единственной целью пути было взять Чашу Сил и, пробудив её мощь, уйти из Мира Третьего обратно домой, в Мидгард. Ныне это желание наверняка можно будет исполнить, но и там, за Оградой Миров, тебе не найти покоя от знания, что Трудхейм мог избавить это странное и непривычное Междумирье от Тьмы, внезапно начавшей заполнять его; не найти успокоения до часа, когда погибающий Мир Меж Мирами увлечет за собой, в огонь, и твоё временное пристанище в землях, именуемых северянами Мидгардом. А в миг, когда вострубят трубы Страшного Суда и изреченное Иоанном Богословом свершится, как исполняется всё, написанное в Книге Книг, поздно будет каяться и сожалеть, что ты не сделал того дела, что было назначено тебе делом и целью жизни. Пускай ты и сам не знал об этом… Или знал, но, возжелав покоя для себя, обрёк всё прочее на погибель бездействием своим. И посему — «имеешь служение — пребывай в служении», а на всё прочее — воля Всевышнего.

«Но в чём оно, служение это? — думал монах, стараясь не обращать внимания на нехватку воздуха и боль в спине. — Мы исполнили предназначенное, ну или почти исполнили, но сейчас будет нужда в водительстве, потребность в том, чтобы кто-нибудь, кто сильнее и мудрее нас, сказал, что делать и как исполнить скрытую от нас, грешных и несовершенных смертных, волю того, кто привёл людей из мира, в котором уже нет места чудесам, в мир, где всё противоположно и в пределах которого, как мне кажется, решается участь не только турсов, речных троллей, древних духов или валлов, но и судьба твоего дома…»

Чем выше уходили лестничные марши, тем труднее приходилось. Даже Лофт, вечно бодрый и выносливый, отдувался и, выполняя наравне с Альбиориксом роль предводителя отряда, всё чаще требовал остановок на отдых, а люди и вовсе вымотались до предела. Бывавший в горах отец Целестин знал, что на высоте непривычному всегда становится не по себе — каждое движение даётся с усилиями и тяжко дышать, и теперь говорил себе, что скоро всё кончится. Но каждый новый шаг лишь уносил истощившиеся силы, которые было не восстановить.

Короткий тревожный сон не принёс облегчения, и Лофту с Альбиориксом пришлось едва ли не силой поднимать остальных. Гунтер поднялся только после того, как окончательно разозлившийся Локи метнул ему в место, куда германец некогда поразил мечом ториновского хёрдмана Эрика, тонкую синюю искру, пробудившую его не хуже, чем пригоршня снега. И всё повторилось снова — темнота, холод и исчезающие во тьме ступени. Никто и не гадал о том, что сейчас за стенами Горы — день, ночь ли. Или же вообще Междумирье перестало существовать, а его обломок в виде конуса Горы Имира летит в пустоте Внешней Тьмы…

И черноту впереди вдруг прорезал рассвет. Лестница вывела отряд в громадный, вытянутый овалом зал с резными колоннами и стрельчатыми окнами, выводящими наружу. Во всех Трёх Мирах наступал седьмой день июля.

— Это не здесь, — прохрипел Альбиорикс, не давая никому остановиться. — Мы пришли в замок двергов, но это лишь первый его ярус. Идёмте за мной.

Ветер посвистывал, играя меж колонн и выбрасывая в прорубленные в скале окна невесомые пылинки. Небо ещё не стало голубым, а было залито фиолетово-зелёной краской с подмешанными к ней крупицами серебра — звездами, бледнеющими и растворяющимися в наплывающих с востока волнах золотого солнечного света. Здесь, у заоблачной вершины, он оставался таким, как всегда — чистым, мягким и незапятнанным Тьмой.

Друи увлёк всех за собой, к винтовому всходу на другие этажи гранитного дворца, достаточно широкому, чтобы по нему мог пройти даже Гюллир. Один поворот, второй, третий….

Новый зал поражал не столько размерами, сколько своей холодной красотой. Широкие проёмы окон впускали струи слабого утреннего света, казавшиеся после подгорной темноты яркими и режущими глаз. Кроваво-красные стены были выложены цветным камнем, составлявшим непривычные, резкие узоры в виде чередующихся линий, зигзагов и квадратов. Тяжёлый куполообразный свод уходил на десятки локтей в высоту, поблескивая драгоценной отделкой, а в центре пустого мозаичного пола стоял небольшой приземистый гранитный постамент, грубо и небрежно обработанный.

— Я привёл вас, — устало сказал Альбиорикс. — Трудхейм перед вами.

Вместилище Силы было достойно своего названия. Граненый сосуд из чистейшего, отливающего ледяной синью хрусталя поддерживала золотая подставка в виде дерева. Бесчисленные тонкие ветви, выкованные древним кузнецом, нежно охватывали хрупкую чашу, переплетаясь и пестря множеством миниатюрных — с ноготок ребёнка — лепестков. Драгоценные побеги сходились в толстый, изрезанный морщинами коры ствол, оканчивающийся основанием Чаши в виде мощных извивающихся корней, которые, как казалось, вот-вот оживут и вопьются в холодный гранит в поисках соков, что напитают ажурную крону…

— Для пива сгодится! — нарушил тишину Гунтер.

Когда люди подошли к Чаше, медленно и осторожно, будто боясь, что она сейчас соскользнет со своего постамента и разобьётся вдребезги, отец Целестин, морщась, пытался вспомнить что-то важное, позабытое за усталостью. Наконец он хлопнул себя ладонью по лбу, охнул так, что все повернулись к нему, и, обведя взглядом своих спутников и друзей, вопросил:

— Так, Трудхейм здесь, а где его хозяин, хотелось бы мне знать? Где Чёрный Дракон?

В наступившей тяжёлой тишине слышалось лишь шумное дыхание Гюллира. Торин положил руку на гарду меча, Сигню прикрыла рот ладонью, а Локи криво усмехнулся.

— Чёрный Дракон — это я, — прозвучал спокойный голос. — Ещё меня называют Нидхёггом.

Альбиорикс с невесёлой улыбкой вышел вперёд и чуть поклонился ошалевшим от неожиданности людям.

— Тоже мне, удивил… — проворчал Локи. — По-моему, это было ясно с самого начала…

— …Обмануть валльского рикса было проще простого, но с друи Огмигеносом пришлось изрядно повозиться. Жрецы-друи не из тех, кого так легко провести даже мне…

Человек в запачканной белой одежде мудреца из Леса Идалир говорил обстоятельно и неторопливо, нимало не смущаясь тем, что люди невольно пятились от него при каждом жесте руки. Только Локи да, пожалуй, Видгнир оставались внешне спокойными; правда, племянник вадхеймского конунга был бледен и сжатые в кулаки ладони выдавали волнение.

Отец Целестин, пусть и ожидавший, что на его недавний вопрос будет дан ответ в виде явления страшилища наподобие Гюллира (разве что покрупнее да масти другой), вперился неподвижным взглядом в Альбиорикса-Нидхёгга и беззвучно шевелил губами, нашептывая молитвы. Ему тут же вспомнились все до единого подозрительные моменты их совместного с друи пути, и сейчас он клял себя за отсутствие прозорливости. Да, разумеется, монах изначально высказывал предположение о том, что Великий Дух вполне в состоянии принять любое обличье и превратиться в жреца-друи ему ничего не стоит, но после долгих бесед с Альбиориксом по пути к Идалиру и Имирбьёргу отец Целестин отверг эти, как тогда показалось, нелепые подозрения. Но стоит припомнить странный разговор Лофта со жрецом на ночёвке, то, что Церуннос-олень вёл себя если не воинственно, то по крайней мере недружелюбно, словно не хотел подпускать отряд к священным рощам Идалира, и, наконец, недавнюю стычку с псом Гармом, который только хвостом не вилял, увидев незнакомцев, пробравшихся в его царство… И потом, разве друи — можно сказать, духовный пастырь здешних язычников — согласился бы так легко бросить в тяжёлый час свой народ да отправиться вместе с подозрительными типами, явившимися невесть откуда, в Имирбьёрг, гору Чёрного Дракона? Ну а его поразительная осведомлённость о системе проложенных двергами в камне коридоров?!

Монах перевёл дух, вытер ладонью выступивший под носом и на шее пот и сердито глянул на Лофта, стоящего скрестив руки как ни в чём не бывало. Сам ведь признался, что с первого дня знал, кто таков Альбиорикс! Знал и не сказал, подлец! И ради этих асгардских божков уже несколько месяцев или носишься по морям, или трясешься в седле, подвергая себя опасностям, рядом с которыми меркнут неприятности и беды всех последних пятидесяти лет жизни! Посмотрим, что скажет он в своё оправдание! Но сперва надо выслушать речи Нидхёгга…

— С того дня, как вы избежали гибели на перевале Глер, — говорил воплощённый в человеческое тело Чёрный Дракон, — я понял, что оставлять вас без присмотра было бы опасно, ибо, случись что, никакая Сила уже не смогла бы спасти этот мир и меня самого. Я препоручил некоторым драконам из Города постоянно следить за вами и в непредвиденной ситуации оборонить вас. Но вы успели вовремя пройти через Химинбьёрг, достигнуть Красного Кряжа, где к вам присоединился Лофт. После того как он догнал отряд, у меня камень с души свалился, потому что он не дал бы в обиду наследника Элиндинга.

— И впредь не позволю никому даже пальцем его тронуть! — безразличным голосом сказал Локи и отвернулся.

— Ну и чудесно, — улыбнулся Нидхёгг. — Потом, когда вы подошли к Лугдунуму, стало ясно, что я должен как-то присоединиться к вам, чтобы привести сюда, к Трудхейму. Я почти не сомневался, что Локи, да и Видгнир, у которого Силы в достатке, почувствуют моё близкое присутствие, а то и сразу раскусят, кто я такой. Но выбора не было, и я под видом жреца из Идалира явился в Лугдунум, сказал Аудагосу и Огмигеносу, что Великий Друи послал меня проследить, как народ зеномов войдёт в Лес, скрываясь от идущей с юга Смерти. Думаю, что Огмигенос мне так до конца и не поверил…

— Не только он, — снова встрял Лофт. — Я с первого взгляда понял, кто ты такой, но не стал противодействовать твоим замыслам. В конце концов, ты обещал мне кое-что…

— Обещал, — нагнул голову Нидхёгг. — И скорее всего, сдержу слово. Если вы сдержите своё. После того как вы сами предложили мне стать вашим проводником, всё оказалось очень просто. Привести вас в Красный Замок по наиболее короткому пути, не подвергая по дороге серьёзным опасностям, было для меня нетрудно. К сожалению, Гарм не вовремя вышел на ночную прогулку и напугал вас…

— Может, кого и напугал… — хмуро буркнул Гунтер, перебив.

— Неважно, — отмахнулся Чёрный Дракон. — Но пёс узнал меня и был рад увидеть, а тут… — Он слегка осуждающе посмотрел на Гюллира, стоявшего рядом с видом непонимающим и изумлённым. — Впрочем, я надеюсь, что Гарм не слишком обжёгся.

Локи, заложив руки за спину, прошёлся по залу и, приостановившись возле Чаши Сил, дотронулся до неё. Потом он повернулся лицом к Нидхёггу и, состроив некое подобие злой улыбки, проскрипел:

— Мы ждём от тебя, Чёрный Дракон, объяснений. С чего это ты так разительно изменился? Мы больше привыкли судить о Нидхёгге по другим его делам. Надеюсь, ты не забыл о ётунах в Исландии, Вендихо и прочем?

Нидхёгг вздохнул и после паузы заговорил:

— Я владею Трудхеймом уже не одну тысячу лет. Ведали бы вы, как тяжело знать, что в твоих руках находится столь чудесный инструмент, и не иметь возможностей пробудить к действию его Силу. Сейчас я всё объясню, а вы постарайтесь меня понять.

Он подошёл к Трудхейму и пристально, чуть ли не с отеческой лаской во взгляде, ещё раз осмотрел его.

— Меня снедала жажда властвовать над чем-то большим, нежели мои нынешние владения, — тихо проговорил Нидхёгг. — Чаша Сил могла исполнить это желание. Но лишь с помощью человека смертного, который несёт в себе Силу, способную соединиться с мощью Трудхейма и пробудить его к жизни, мои планы могли осуществиться. Когда в едином течении реки Силы появилась новая и слабая струйка, чей исток был на востоке, за пределами Междумирья, желание переросло в яростное вожделение. Не так давно, минувшей зимой, ко мне пришёл час предвидения, и с помощью Трудхейма я узрел то, что лучше бы никогда не видел. Гибель Трёх Миров. Тогда мне было неясно, от чего произойдёт грядущая катастрофа. Я испугался. Будь у меня возможность покинуть пределы Трёх Миров, я немедленно сделал бы это. Однако Миры пусть пока и связаны между собой, но замкнуты для ухода вовне из их границ. В тот день я понял, что если немедленно не овладеть Силой Трудхейма, то моя смерть вместе с гибелью Междумирья и Миров Соседних неизбежна. И сразу же я начал искать того, в ком нежданно проявилась Сила наследника Аталгарда. Страх был так силён, что я был готов почти на всё ради того, чтобы человек оказался здесь, в Красном Замке, и открыл бы мне путь к спасению. Да, ваши встречи с огненными великанами, ещё не покинувшими Мидгард, с Духом Лесов, стычка с моими верными Ночными Всадницами были не случайны. Но я торопился, зная, что Миры рухнут уже скоро, не позже середины лета. А когда проснулся Нидавеллир, я понял, какая именно опасность грозит Трём Мирам… От чего случится то, что случиться не должно. Я вижу, что ошибался, пытаясь схватить вас, но предвидеть, что боги Асгарда тоже будут иметь свой интерес к Чаше Сил, не мог. Они встали на вашу защиту, и мои планы оказались спутаны… И кроме того, в давние времена я воевал с асгардскими духами, и, конечно, Один, да и ты, Локи, почитали меня опасным врагом. Но с течением времени всё меняется, и Нидхёгг ныне не питает к вам вражды…

— С тебя можно спросить за многое, Чёрный Дракон, — осторожно начал Видгнир. — Начиная от смерти моего предка Глердинга и заканчивая гибелью посёлка Рыжебородого Хейдрека, разорённого Вендихо и его присными. Но сейчас я не буду требовать у тебя виру за дела прошедшие и хочу, чтобы ты ответил, что желаешь получить от меня и Чаши Сил, истинным владельцем которой я являюсь?

— Что ж, ты вправе этого требовать. Пойдём, я кое-что покажу тебе.

Нидхёгг подошёл к огромному окну, пробитому в стене нефа, и поманил остальных.

— Смотрите…

Окно выходило на юг, но его ширина давала возможность оглядеть бескрайние пространства на закате и восходе. Отсюда, с высоты, на которую и не всякая птица может подняться, была чётко видна значительная часть земель Центрального Междумирья. Снежные вершины Химинбьёрга выстроились в ряд, будто хёрдманы в боевую линию, справа вставали тёмные бугры Красного Кряжа и зелёная громада Иггдрасиля, чья макушка поднималась выше самой огромной башни замка Нидхёгга. Ещё дальше к западу расплылось гигантское зелёное пятно леса Альвхейм и терялся в синеве горизонт. Слева ясно просматривался Железный Лес, и глаз мог различить несколько тёмных точек в воздухе над ним — наверное, крылатые волки. Сразу за обителью ведьм начиналось огненное море, скрывавшее за взлетающими с невероятной частотой фонтанами пламени Триречье и его лесные кущи.

А вот на юге всё было мертво. Среди сплошной черноты, уже коснувшейся южных склонов Красного Кряжа и края Огненных Болот, выделялось лишь одно светлое пятно — облако Сокрытых Гор, со всех сторон обложенное Тьмою. У самого основания туманной ограды вспыхивали короткие взблески пламени, тотчас исчезающие. Боги Долины ещё пытались отбивать беспрестанные атаки Мрака, который пока никак не мог прорваться за Сокрытые Горы… Южная часть Химинбьёрга, покрытая чернотой, над которой кружили бесцветные уродливые тени, теперь виделась хребтом некоего чудовищного змея, явившегося из небытия, чтобы пожрать Мир Третий.

— И возле Красных Гор началось! — воскликнул Нидхёгг, вытягивая руку и указывая на узкую седловину, отделявшую Небесные Горы от Кряжа. — Не сомневаюсь, что духи Идалира пытаются преградить Тьме дорогу к землям своих народов!

Отец Целестин, заслонившись рукой от бьющих слева лучей восходящего солнца и сощурив глаза, присмотрелся и в самом деле различил, что вокруг холмов, по которым отряд шёл так недавно, уже лежит Тьма, а возле границ её трепещут бледные огоньки и взблескивают искорки молний, отгоняя порождение Нидавеллира, готовое вырваться на равнину, где стояли поселения людей и пока ещё золотились хлебные поля.

— Конечно же там сейчас Таранис и Суцеллус… — бормотал Нидхёгг, глядя в сторону Красного Кряжа. — Я ясно чувствую их присутствие… Быть может, до вечера они сумеют задержать Нидавеллир. Никогда ещё я не ждал заката с таким нетерпением…

Тут он повернулся к Видгниру и ясным, громким и твёрдым голосом проговорил:

— Если мы доживём до времени, когда взойдёт Звезда Сил, то попытаемся изгнать Мрак Нидавеллира из пределов Междумирья!

— Это на самом деле возможно? — поинтересовался Локи, не отрываясь от развернувшейся у подножий гор картины битвы Сил. — Если у вас это получится, то…

— Получится! — уверенно перебил его Нидхёгг. — Мы сможем прорубить щель в пространстве, и Мрак уйдёт в неё… Но только если до вечера не произойдёт ничего худшего.

— Господи! — простонал отец Целестин. — Да что ж ещё может случиться?

Нидхёгг объяснил. Все с ужасом и недоверием выслушали его рассказ о духах Огненных Болот и невероятном катаклизме, который разразится в миг слияния Огня с Мраком.

— …Надеюсь, очень надеюсь, что Духи Огня не покинут своё ложе именно сегодня, — криво усмехаясь углом рта, закончил он. — Это стало бы просто насмешкой над нами.

Нидхёгг отошёл от стены и, озабоченно покосившись на молчавших людей, сказал:

— Я сейчас приму свою обычную телесную форму. Вы уж не пугайтесь. Просто нелегко привыкать к оболочке, подобной вашей, а мои крылья могут и пригодиться…

— Интересно будет посмотреть, — прищурился Локи. — Я не видел, как ты это делаешь…

Кого больше всего поразили изменения тела Нидхёгга, так это Гюллира. Внезапно человеческий облик Великого Духа начал расплываться и разрушаться, какое-то время перед глазами вадхеймцев находилась некая бесформенная и быстро меняющая цвет масса, затем начали вырисовываться контуры драконьего туловища, лап и, наконец, в образовавшемся серебристом облаке чётко проступили очертания чёрного крылатого ящера. Телесное перевоплощение продолжалось недолго, и когда неизвестно откуда появившийся туман исчез, в зале Красного Зала находилось уже два дракона. Медно-красный и чёрночешуйчатый, ненамного превосходивший размерами Гюллира, но, как казалось, более изящный и красивый.

— Силён… — присвистнул Гунтер, а Сигню при виде изменившегося Нидхёгга стиснула его запястье.

Первым робость поборол привыкший к драконам Синир. Кот без особого смущения подошёл к лапе Чёрного Дракона, обнюхал её, а потом, запрыгнув на холку Нидхёгга, устроился у него на спине. Гюллир посмотрел на лохматого приятеля обиженно.

— Ну вот, — прогудел под сводами зала новый голос, низкий и хриплый, — теперь я похож на самого себя.

Отец Целестин искоса оглядел Нидхёгга и быстро перекрестился.

— Ужас какой… — прошептал он. — Во сне привидится, так седым проснешься, если проснешься вообще…

Торин только зубами скрипнул и рыкнул в бороду что-то неразборчивое.

Чёрный Дракон подошёл к возвышению, на котором стоял Трудхейм, и улёгся рядом, словно собака.

— До заката у нас есть время, — снова раздалась его речь. — Отдыхайте, вы мои гости. К сожалению, я не могу предложить угощения, но, как помнится, ваши мешки ещё не показали дно.

Так оно и было. Конечно, тащить на себе сумы с пищей, а кое-кому и с тяжеленной кольчугой было нелегко; люди догадались погрузить на Гюллира снятые с лошадей мешки только после последней ночёвки. Кстати, лошадок, славно послуживших за время долгой дороги от берега Атлантики до Имирбьёрга и стойко сносивших все тяготы непростого пути, освободили от сёдел и узды и отпустили. Отец Целестин очень понадеялся, что они найдут дорогу к людям и попадут к хорошим хозяевам. Эх, знал бы покойный Бьёрн Скёльдунг, какая странная судьба ждёт коней, привезённых его воинами на берега Вадхейм-фьорда…

Здесь, на вершине Имирбьёрга, было очень холодно. Ветер, насквозь продувавший зал, забирался под одежду, морозил лица и кисти рук. Локи додумался-таки сотворить ещё один огненный шарик и утвердить его возле стены так, что получилось нечто вроде необычного костра. Конечно, пищу подогреть на нём было невозможно, но тепло волнами распространялось от белой огненной сферы, и все, кроме Нидхёгга и Синира, который вылизывал свою шерсть, сидя меж крыльев Чёрного Дракона, окружили пламя, сбившись тесной кучкой. Плащи постелили прямо на каменный пол, и после трапезы, за время которой не раз воздавалось должное щедрости рикса Аудагоса, отец Целестин привалился к холодной гранитной стене, намереваясь малость вздремнуть. Видгнир же встал и под пристальным взором сдвинувшего брови Торина подошёл к положившему морду на передние лапы Нидхёггу.

— Скажи, что надо будет делать, — попросил он, обращаясь к Чёрному Дракону. — И потом, если первая твоя просьба нам уже известна, то мне хочется узнать о второй. Чего ты пожелаешь, когда мы изгоним Нидавеллир во Внешнюю Пустоту за оградой Миров?

— Ничего такого, что не было бы в твоих силах или ущемляло твою честь или свободу, — ответил Нидхёгг. — А если ты желаешь узнать, как использовать Трудхейм, то слушай меня. Положи ладони на Чашу Сил…

Видгнир подозрительно осмотрел хрусталь Вместилища Силы и осторожно коснулся обеими руками его поверхности.

— А теперь попробуй отдать Трудхейму часть твоей Силы, — тихо и благоговейно заговорил Нидхёгг. — Он должен узнать тебя…

Наблюдавший за ними со стороны отец Целестин едва слышно охнул, когда вокруг Видгнира снова заколыхался золотистый свет. Мерцающий туман окружил его голову, потом расплывчатыми струйками потёк вниз, по рукам, к ладоням и пальцам, коснулся Трудхейма, и тотчас Чаша словно ожила. Золотые листочки поддерживающего сверкающий тысячами острых граней сосуд дерева запылали, как если бы на них падали солнечные лучи; ствол его стал напоминать витой бокал, доверху наполненный густым белым вином, искорки запрыгали на кончиках корней. Сила Трудхейма увидела своего владыку и ответила ему.

— Постарайся сосредоточиться, — завороженно глядя на Видгнира и Чашу Сил, произнёс Чёрный Дракон. — Войди своим сознанием в глубины Силы и потребуй от Чаши, чтобы она показала тебе то, что желаешь… Обведи взглядом Междумирье, проникни за его стены, оставь позади Мидгард и выйди в пустоту, в которой обращаются Три Мира… Ну, получается?

Видгнир стоял, прикрыв глаза и наморщив лоб, стараясь делать всё так, как говорил Нидхёгг. Чаша повиновалась. Вот её Сила подхватила мысленный взгляд человека, пронесла его над лесами и реками Междумирья, оставив позади Триречье и Небесные Горы. Видгнир миновал непонятную, незамеченную ранее преграду, вставшую от края до края мира возле Врат в Мидгард, направил взгляд дальше, к Лесу Призраков и океану, и что-то подтолкнуло его взять немного южнее…

Посёлок. Норманнский посёлок, стоящий у побережья. Тын, несколько длинных домов, люди ходят вокруг. Гляди-ка, Олаф, с увязанной в косицу бородой, у стены сидит, ножом вырезает что-то из дерева, а рядом пяток детей — светловолосых и голубоглазых. А у пристани…

Один дракар, как видно только что пришедший откуда-то. Рядом крутобокий и короткий по сравнению с боевым собратом корабль; Снорри по палубе шатается туда-сюда да посматривает на викингов, сгружающих что-то с дракара…

Взгляд стремится дальше, продвигаясь всё быстрее и быстрее, океан слился в единую серо-синюю ленту, волны его уходят вниз, и, наконец, человеческая мысль вырывается из плотного кольца воздуха над Мидгардом в наполненную звёздами черноту…

— Я… — Видгнир не без усилия оторвался от Трудхейма и недоверчиво уставился в тёмные глаза Нидхёгга. — Я видел множество миров. Похожих на наш. — Его голос звучал напряжённо и отрывисто. — Их были тысячи, да что тысячи — бессчётно! Они… Они совсем рядом, только… Только руку протяни!

— Я знаю, — сказал Нидхёгг. — Я тоже их видел. Чаша Сил позволила мне это сделать. Эти миры сотворены Единым, но пусты… Он не дал им разумной жизни. Впрочем, речь сейчас не о том… Попытайся ещё раз осмотреть окружающую Три Мира Пустоту, найди один из миров, похожий на красный огненный шар, и запомни это место. После восхода Звезды Сил нужно будет отыскать его сразу.

— Вижу… — произнёс Видгнир чуть погодя. — Светится багровым… Но там нет жизни, там вообще ничего нет, кроме холодного огня!

— Вот туда-то мы и вышвырнем то, что породили Поля Мрака, а если получится — то и кое-что другое, — заключил Нидхёгг. — Помни это место.

— А как открывать ход туда? — вдруг поинтересовался монах, преодолевший скованность перед Чёрным Драконом. — Один говорил, что его надо прорубать мечом…

— Мечом, кинжалом, стрелой ли — всё едино, — ответил Нидхёгг. — Только их металл должно напитать Силой Трудхейма, которая окончательно пробудится после того, как свет Звезды Созидателей коснется его и наполнит собой. А человек просто должен видеть место, куда следует открыть проход в пространстве. Вот и вся премудрость… Ну что, — он взглянул на Видгнира, — понял, что нужно совершить?

— Наверное, да, — кивнул наследник конунга Торина. — Ждём вечера, а там ясно станет, как сделать то, о чём ты говоришь…

И началось томительное, тревожное ожидание. Солнце поднималось от восхода к полудню, равнодушно взирая на движущийся к своему концу Мир Третий, на чёрное покрывало, скрывавшее от его взора некогда живые земли, на бушующий огненный вихрь, сжигающий редкие облака, неосторожно приблизившиеся к Огненным Болотам… Уже занялись пожаром леса к западу от реки Турс-Элв, горел Альвхейм, и клубы жирного серого дыма уплывали на закат; Тьма Нидавеллира, набросившись подобно изголодавшемуся шакалу на Красный Кряж, тягучим потоком стекала в брошенные двергами пещеры. Боги Идалира и Сокрытых Гор ещё боролись с Мраком, духи Альвхейма ставили перед ним ненадёжные преграды, которые рушились под натиском Тьмы, поглощённые ею и превращённые в новую часть Ничто…

— Да, положение жутковатое, — вздыхал Локи, смотревший в окно Красного Замка. — Великие и Малые Духи, вставшие против Полей Мрака, хотят остановить черноту, уничтожая её своей Силой. А Нидавеллир впитывает Силу Великих Духов, изменяя и придавая ей новую форму…

— Да, — согласился Нидхёгг, так и лежавший возле Трудхейма, будто на страже. — Противостоять Тьме обычными способами нет возможностей ни у кого из нас. Когда у тебя есть противник, то ты хотя бы приблизительно знаешь, как можно его повергнуть, можешь проникнуть в его замыслы и предотвратить их последствия. А ныне перед нами нечто совершенно новое, доселе в Трёх Мирах невиданное… Тьма Нидавеллира не добра и не зла, у неё нет мыслей или желаний. Она лишь исполняет своё предназначение, данное изначально, при рождении — расти, пожирать и множить самоё себя. Это действительно Ничто…

— Я полагаю, — произнёс Лофт после некоторой заминки, — что духи Огня, погребённые в Болотах, похожи на… — Он кивнул в сторону окна. — Если это вообще духи, способные мыслить, как мы.

— Возможно. — Нидхёгг дёрнул хвостом. Упоминание об Огненных Болотах было ему неприятно. — Точно никто, кроме Эйра, не знает, но, по-моему, Огонь родствен Тьме. Скажем, он является отражением её Силы, принявшим противоположный облик… Между прочим, Локи, хочу тебя спросить — отчего ты, узнавший меня с первого взгляда, ничего не рассказал своим друзьям?

— Да-да! — оживился отец Целестин, внимательно слушавший разговор духов. — Ты, Лофт, никогда же не верил в благие намерения Чёрного Дракона!

Локи рассмеялся и подсел к монаху, положив руку ему на плечо.

— Изначально, дорогой мой, так оно и было, и если бы не… не то, что теперь происходит в Междумирье, я думаю, что наш почтенный Нидхёгг вёл бы себя по-иному. Так я говорю? — Локи метнул острый взгляд на хозяина Имирбьёрга, и тот, прикрыв глаза веками, спокойно прогудел:

— Может быть…

— Ну и вот, — продолжал Лофт. — В мои намерения входило довести вас до Трудхейма и всеми правдами или неправдами забрать его. Спрашиваешь, почему не сказал о том, кто такой Альбиорикс-друи на деле? Да попросту понял, что ныне нам Чёрный Дракон нужен не меньше, чем мы ему. Безусловно, он может быть злобным, жестоким и коварным, но не сейчас. Так? А, Нидхёгг?

— Так, — безразлично сказал дракон. — Тяжёлые времена и смертельная угроза объединяет порой даже самых яростных врагов. Думаю, что в эти дни вы столковались бы даже с ётунами или Вендихо. Силы добра или зла, если говорить доступными смертным понятиями, могут и должны вместе выступить против общей опасности…

«Ересь! — подумал отец Целестин. — За такие слова у нас сразу же камнями побили бы или на костёр!..»

— А ты сам относишь себя к чему? К добру или ко злу?! — запальчиво вопросил монах и получил такой ответ:

— Я отношу себя к самому себе… Помнишь, когда мы ехали к Идалиру, ты рассказывал мне о Боге Едином? Он говорил, кажется, о том, что все его твари несовершенны и непорочных нет?

— «Если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины в нас нет», — благочестиво процитировал отец Целестин. Сам факт богословских бесед с Чёрным Драконом приводил его в восторг. А вдруг получится обратить его в христианство? Чего ж в этом дурного?

— А я и не говорю, что безгрешен, — сказал Нидхёгг. — Мне дана свобода, и я её использую, пускай иногда и в ущерб другим. Я никогда не стану вредить из злобы, просто ради удовольствия, но никому не позволю покуситься на мою свободу или на то, что принадлежит мне; не позволю смеяться надо мной или унизить меня! — Нидхёгг говорил со всё большим жаром. — Правда, это мало кому удавалось, но такое бывало. И я мщу или буду мстить обидчикам! Всегда!

Монах удивленно воззрился на поднявшего голову Чёрного Дракона, который сейчас выглядел очень грозно. Да, вставать у него на пути опасно… И отец Целестин счёл за лучшее в ответ произнести строки из Писания:

— «Не мстите за себя… Ибо написано: "Мнеотмщение, и Аз воздам"».

Нидхёгг успокоился и снова уронил морду на камень.

— Может быть, так оно и есть, — вздохнул он. — Но мстить можно по-разному. Я сделал для себя многое, и если сегодня исполнится то, о чём я мечтал, сделаю ещё больше. Ты же знаешь, человек, что нам, Великим Духам, присущи те же слабости, что и смертным. Мы можем любить или ненавидеть, завидовать и вожделеть или быть щедрыми. А ещё Единый дал нам право творить… Междумирье, кстати, обрело свой нынешний облик после того, как многие Великие Духи потрудились над некогда пустынными землями, насадив леса и воздвигнув горы. Я и сам кое-что сделал для Мира Третьего… Но это уже в прошлом. А теперь представь, какие горящие уголья посыплются на головы тех моих собратьев, имеющих способности к созиданию, но по лености или бездумию не использующих их, когда я — я, Нидхёгг! — равный им по Силе и рождению, обрету собственный мир, сделаю его таким, каким хочу! Буду пользоваться всеми его богатствами, кои создам сам, став творцом, демиургом! Это ли не лучшая месть былым противникам?

— И ты собираешься это сделать, Нидхёгг? — тихо спросил отец Целестин. — Ты считаешь, что в силах… совершить то, о чём говоришь? Не хотел бы я жить в мире, сотворённом не Единым, а тобой…

— А тебя, человече, никто об этом и не просит! — отрезал Чёрный Дракон. — Достаточно того, что мне там будет хорошо и я обрету долгожданный покой… Ну а теперь рассуди, злой я или добрый?!

Отец Целестин не нашёл ответа, а Локи, усмехнувшись, зло скрипнул:

— Да уж… Где нам, бездельникам, с тобой, Нидхёгг, сравниться!

— Все мы равны по Силе и рождению, — устало повторил Чёрный Дракон. — Трудхейм скоро окажется в руках богов Асгарда, и вы вправе совершить то же самое, а не прозябать в Междумирье, где подобных вам духов великое множество. Разве что нужно иметь желание и Силу… — Он перевёл взгляд на отца Целестина и, помолчав, добавил: — А ты прав, человек. Это очень разумные слова: «Мне отмщение, и Аз воздам»… Но воздаяние бывает разным.

Солнце клонилось к западному горизонту, наливаясь багряной краской. Время близилось. Отец Целестин, у которого всё сжималось внутри в предвкушении грядущего нынешним вечером, да и в предчувствии того, что если всё выйдет, как задумано Нидхёггом, то этот день будет последним, проведенным отрядом в Мире Между Мирами, не находил себе места, слоняясь по залу из конца в конец. Он очень завидовал Гунтеру и Сигню, устроившимся подле тёплого бока Гюллира и безмятежно спавшим. До Красного Замка не долетали звуки магических битв у Сокрытых и Красных Гор, не беспокоило шипение огненных столбов, вырывавшихся из Болот; ничто постороннее не нарушало тишины бывшей твердыни двергов… Тёмно-бордовые гранитные башни, вырубленные карликами в теле Имирбьёрга, заботливо обтёсанные и изукрашенные резьбой, поблескивали влажными стенами в свете беснующегося над землёй колдовского пожара.

И всем, кто ныне вошёл в их пределы, остаётся лишь ждать, когда в небе над Миром Третьим полыхнёт белая точка, называемая Звездой Сил.

Было так.

Огненное светило, отдав прощальную дань Междумирью всплеском красок у края небес, ушло в бездну, за обрыв миров. Вал бездонной синевы споро накатывал с востока, принося на небесные берега звёздные капли, словно волны реки, что осаждают на камнях золотой песок, поигрывающий желтоватым блеском. Но воды ночи глубоки, и дотянуться до драгоценных крупинок дальних миров дано не всякому искателю…

Нидхёгг встал и мягко подошёл к западному окну, подозвав остальных. Когда люди собрались возле оконного проёма, молчаливые и хмурые, Чёрный Дракон сказал:

— Теперь уже недолго ждать. По счастью, небо чистое. Видгнир, пожалуйста, возьми Трудхейм и принеси сюда.

Едва лишь Чаша Сил была утверждена на каменной плите в виду закатного неба, отец Целестин всплеснул руками и воскликнул:

— А как же вода? Морская вода? Я что, зря тащил с собой эту чёртову флягу от самой Атлантики?

— Неси скорее, — сказал Нидхёгг. — Я не сомневался, что вода, взятая из Великого Моря, будет у вас с собой…

— Как бы не протухла! — вставил Гунтер. — Через столько-то времени!

Фляга оказалась на месте, хотя монах был убеждён, что либо потерял её, либо же крышка была неплотно закрыта и содержимое вытекло. Но пахнущая морем и солью прозрачная жидкость тонким ручейком перетекла из деревянного сосуда в хрустальные объятия Трудхейма, наполнив Чашу до половины, и, когда упала последняя капля, Чёрный Дракон тихо произнёс:

— Звезда Сил всходит… Время настало…

Видимо, он хотел добавить ещё что-то, но прервался, и в его сузившихся зрачках монах разглядел всплеск ужаса.

Духи Огненных Болот сбросили вековые путы, вырвавшись на свободу.

Звук был настолько силён, что никто и не понял, откуда он пришёл. В восточных окнах замкового зала внезапно побелело, свет — испепеляющий и бесцветный — заполнил весь мир, и вместе с ним в Имирбьёрг ворвался неописуемый словами людей грохот, от которого вздрогнула и затряслась гора, посыпались со стен камни цветной мозаики и затрещал гранит, не выдерживающий напора Силы.

— Опоздали!.. — донёсся до сознания отца Целестина голос Нидхёгга. — Миры рушатся…

«И я взглянул, и вот, конь бледный, а на нём всадник, имя которому смерть; и ад следовал за ним…»— всплыли в памяти строки Апокалипсиса.

Отец Целестин, не сознавая, что делает, с широко раскрытыми глазами пошёл к восточным окнам, навстречу жару и смерти. Навстречу всадникам Судного Дня.

Зрение уступило место чему-то другому; происходящее воспринимала бессмертная человеческая душа, чей взор прорывался сквозь толстые, змеящиеся трещинами гранитные стены, за которыми разворачивалась картина гибели мира. Уши не слышали, и в полнейшей, мёртвой тиши вставал над Миром Меж Мирами гигантский белый смерч, захватывающий в своё чрево леса и скалы, превращающий воду в пар, а камень — в кипящую расплавленную массу, льющуюся багровыми потоками со склонов Небесных Гор. Тёмные, не голубые, но фиолетовые, молнии, бьющие от вершины вихря, сокрушали уцелевшее, обращая в пыль всё, к чему прикасались, а сам он рос, утолщался, вознося огненную воронку к вновь ставшему голубым, а потом и белым небу…

В один миг вспыхнула, подобно сухому тростнику, окраина Железного Леса, исполинскими клубами рванулись к Триречью и Сокрытым Горам пузыри огня, непредставимой силы поток воздуха ударил по облачному окоёму Долины Богов, изломав и рассеяв его… Колыхнулись обожжённые ветви Иггдрасиля.

И тут смерч коснулся Полей Мрака.

«Ну вот и всё кончилось, брат Целестин… — прошелестел в голове у монаха его собственный голос. — Ты достиг предела своего бытия и умираешь вместе с миром… lesu Christie, filii Dei, vivi miserere mei…»

Над Междумирьем плыл Огонь, сошедшийся с Мраком в великой Битве Сил. Пламя вихря встретило достойного соперника, и теперь вокруг таяла жизнь, оседали в пропасти скалы и бурлила кипящая вода. Огонь перемешался с Тьмой, приняв её черноту в своё слепяще-белое лоно, и изменился до неузнаваемости. Струи пламени ударили к небесам, выписывая в раскалённом воздухе оставляющие бледный свет дуги, и пали на Поля Мрака, простёршиеся от Мёртвых Морей почти до Имирбьёрга и Врат в Мидденгард. Странные черно-оранжевые коптящие клубы заполнили собой весь юг, клокоча и плюясь огромными искрами. Наконец, Нидавеллир полностью охватило Огнём — от его закатного предела до восточного, от севера к югу, все бессчётные лиги, укрытые Мраком со дня его пришествия в Мир Третий…

И вдруг буря на самом своём пике начала затихать. Нежданно опали валы Огня, обрушились поднявшиеся к вновь проступившим звездам облака Силы, и жар начал спадать, угасая и растворяясь в налетевших с севера и запада ветрах.

— Они пожрали друг друга… — услышал монах надтреснутый голос Чёрного Дракона. — Пожрали и сейчас гибнут, освобождая Мир от своей Силы… Она уходит за пределы Междумирья… В Пустоту… Смешавшись, мощь Огня и Тьмы создала нечто третье, безвредное для жизни…

Всё кончилось. Ещё пылали пожары и остывал раскалённый камень, но на востоке уже сгущались, застилая небо, облака пара, который прольётся дождём, остужая истерзанную бедствием землю и гася последние очаги пламени. Мрак и Огонь исчезли, словно их никогда и не было в Междумирье, канули в небытиё, оставив после себя лишь изглоданные и обезображенные пространства, да воспоминания о случившемся в Мире Третьем в ночь на восьмое июля шесть тысяч триста первого года от его сотворения чудовищным катаклизмом, прекратившимся так же быстро, как весенняя гроза, и уничтожившим то, что несло Междумирью смерть.

…Где-то на западе Мидгарда, среди древних лесов, устилающих огромные дикие пространства от побережья океана до мёрзлой тундры на севере и степей на закате, в центре округлой долины поднимала вверх гранитное остриё скала. Камень рассекала едва заметная трещина, протянувшаяся от вершины до подножия, — узкая, в волосок, а то и меньше.

Некие силы, что подталкивали друг к другу две половины Врат Меж Мирами, завершили свою работу, длившуюся не одну тысячу лет. Щель исчезала, истончаясь, и вот плоские грани Врат соприкоснулись…

На какой-то миг скала вновь стала единым целым, но потом монолит вздрогнул, над долиной разнёсся треск разрушающегося камня, и взметнулось вверх облако пыли и гранитного крошева.

Врата Миров, дождавшись предопределённого часа, рухнули, навсегда отделив Мидгард от Мира Третьего. В середине травянистого поля, обнесённого стеной крутобоких сопок, остался лишь курган из каменных обломков; курган памяти о минувших эпохах…

В тёмном холодном зале Красного Замка Имирбьёрга их было девятеро. Пять тех, кто именовал себя людьми, двое воплощённых Духов, молодой медный дракон и тощий белый кот с рыжим пятном у хвоста. Сколько времени прошло с момента, когда две Силы, слившись в битве, превратили друг друга в ничто, ни один из девятерых не знал. Все просто сидели и молчали, переживая вновь и вновь те страшные мгновения, что поставили мир на край пропасти. Торин с Видгниром опустили головы, словно во сне, Гунтер беззвучно сквернословил, проклиная день и час, когда ладья вадхеймского конунга наткнулась в Северном море на обломок его дракара, отец Целестин, обняв Сигню, истово молился, вознося к престолу Единого бессвязные благодарности. Локи, насупившись, смотрел на Трудхейм, который так и не показал, на что способна его Сила, а Гюллир ревниво поглядывал на разлегшегося на горячей спине Нидхёгга Синира.

Чёрный Дракон первым осмелился нарушить тишину.

— Всё разрешилось без нашего участия… Я не знаю, какая Сила вмешалась ныне в ход истории, но несомненно, что она принадлежала к непостижимым нами… Я не могу понять одного — отчего в день, когда Трудхейм показал мне грядущее, видение было столь ужасающим?.. Почему я видел картину разрушения Миров? Но ведь этого не произошло, и Силы Смерти покинули Междумирье. Значит, Чаша Сил и тот, кто послал мне это предвидение, ошибались? Или Силы, которые Вне Трёх Миров, действовали по своему разумению и собственным планам?.. Но это уже прошлое, посему не будем гадать и терзаться вопросами, на которые нет ответа…

— Он есть, нужно лишь отыскать его! — вдруг прогремел в зале новый голос. — На все вопросы в мире можно найти ответ!

Тень не тень, призрак не призрак, но нечто подобное духам-айфар пришло в Красный Замок. Среди потока лучей западной звезды, льющей холодный свет в его окна, стоял высокий, облачённый в белое с золотом человекоподобный силуэт. Меч и огромный рог у пояса, светлые волосы, серые глаза…

— Эйреми… — прошептала Сигню, узнавая.

— Да, это я, — прозвучало в ответ. — И я снова не сожалею о сделанном ради вас, смертные, не столь уж и давно, ибо зрю, что исполнили вы данное Силами предназначение. Примите же Трудхейм и возвращайтесь в свой мир. Вы искупили мою вину перед Созидателями Миров и Единым, хотя, может быть, и не до конца представляете как…

Эйреми Владыка обратил взор на Нидхёгга, который поднялся и сейчас стоял, широко расставив когтистые лапы, словно боясь пошатнуться и упасть.

— А ты, Чёрный Дракон, волен испросить у наследника Аталгарда желаемое и уйти. Тебе позволено это.

Дух-Созидатель отступил назад и чуть поклонился всем присутствующим.

— Я последний раз говорю со смертными Мидгарда, — сказал он. — Более не ждите Эйреми, он уходит, уступая место той Силе, что наполняет в эти годы ваш мир. Надеюсь, что те, кому должно, поступят так же. Прощайте…

Тень мелькнула и растворилась в сиянии западного светила.

Нидхёгг долго молчал, а затем, изогнув шею, обратился к Видгниру:

— К чему медлить? Сейчас ночь, и опасность Трём Мирам уже не грозит… Да, конечно, Междумирье изменило этой ночью свой облик, и я вижу, как воды Мёртвых Морей заполняют то пространство, что некогда именовалось Огненными Болотами, как сгинули в Огне леса на западе края Трёх Рек… Альвхейм сейчас уже далеко не тот, каким был до дня, когда пробудился Нидавеллир, но у альвов достаточно Силы, чтобы возродить к жизни свои кущи. Пускай огромные земли на юге стали непригодными к жизни, но я уверен, что Междумирье быстро залечит свои раны и Сила Нидхёгга для этого не понадобится… Отпусти меня, смертный…

Действуя скорее по наитию, нежели используя твёрдое знание, Видгнир вынул меч и, подойдя к Трудхейму, чёткой тенью выделявшемуся на фоне окна, опустил его остриё в воду. Сила облекла его в свет, Чаша зардела золотым, и, наконец, клинок, напитавшись Силой Трудхейма, запламенел. По лезвию пробежали красные искры, сталь меча полыхнула синевой, и, подняв оружие перед собой, человек взглянул на Великого Духа.

— Где ты хочешь найти свой новый дом, скажи?

— Мне всё равно, — раздался бас Нидхёгга. — Выбери сам!

Видгнир коснулся левой рукой Трудхейма, недолго постоял с серьёзным выражением на лице, а потом неожиданно размахнулся и ударил мечом по каменной стене зала…

— Интересно… — буркнул пристально наблюдавший за ним Локи. — Очень интересно!..

Дуга, описанная в воздухе остриём клинка, засветилась в воздухе розовым, упавшие с железа водяные брызги обратились в неслыханной красы пятна огня, разъедающие гранит Красного Замка, и, наконец, камень расступился, образовав высокую полукруглую арку, за которой простёрся новый мир…

Проход выводил в каменистую, освещённую низко стоящей оранжевой звездой долину, за которой виднелись зубцы гор со снежными шлемами на вершинах. Бурная речка перекатывалась через многочисленные пороги, её берега, заросшие густым зелёным кустарником, были сложены из бурого камня, покрытого влажным от брызг мхом…

— На Норвегию немного похоже… — зачарованно глядя в проход меж мирами, произнёс Торин.

— Пусть так, — согласился Нидхёгг и неожиданно повернулся к Гюллиру: — Эй, драконыш, пойдём со мной! Ты не будешь об этом жалеть!

Гюллир, оторопев, аж присел на задние лапы и обвёл взглядом людей. Он не хотел их покидать.

— Иди! — подбодрил его Видгнир. — С нами, в Мидгард, тебе всё равно нельзя, а оставаться в Междумирье ты не захочешь, я полагаю! Удачи тебе, Гюллир!

Внезапно решившись, медный дракон нырнул в начавшую суживаться арку и догнал Нидхёгга, уже шествовавшего по камням своего мира. А когда щель начала затягиваться туманной плёнкой, Нидхёгг обернулся к людям, и ветер донёс его слова:

— Прощайте! А впрочем, нет — до свидания! Трудхейм у вас, а Видгнир знает, где меня найти…

И перед глазами отца Целестина и остальных вновь воздвиглась тёмная каменная плита.

— Ой, Синир! — воскликнула Сигню. — Он… Он ушёл с ними!

Монах вздохнул и погладил девушку по голове.

— Не думаю, что ему будет там плохо… Но жить в мире, населённом одними драконами и кошками, я всё равно не хотел бы! — Отец Целестин уставился на Видгнира, который снова опустил меч в Трудхейм.

— Ну а сейчас что? В Вадхейм?

— Нет, — последовал ответ. — К «Звезде Запада», в посёлок Атли, сына Хейдрека Рыжебородого. Эй, Гунтер, возьми Чашу, только ради всех богов Асгарда не урони…

…Возле бревенчатой ограды на пеньке сидела женщина — высокая и дородная и, против обыкновения своего, облаченная в мужскую одежду, под которой угадывалась кольчуга. Отец Целестин, шедший вслед за конунгом, сощурил глаза, пытаясь рассмотреть в предутренней темноте её лицо, но громыхнувший бас — громкий и глубокий — развеял все сомнения:

— Ребята, ну наконец-то! Старая Гёндуль аж извелась вся, вас дожидаясь! Надеюсь, Гунтера в этом Междумирье вы не потеряли?!