#img_6.jpeg

 

1

Нет, с этим Касымом Умурзаковым невозможно было идти! Он или молчал, нагоняя тоску, или открывал рот только затем, чтобы сказать: «Слушай, прибавь шагу, Павлюк», «Не греми камнями». При этом лицо его не выражало ничего, кроме собственного достоинства. А ведь был он таким же рядовым солдатом, как и Юрий Павлюк. Вся разница в том, что он служит на заставе дольше, чем Юрий, и капитан назначает его старшим наряда, а Павлюка младшим.

Юрий смотрел на широкую спину Умурзакова, на его загорелую до черноты шею и тоскливо вздыхал.

А кругом была такая благодать! Справа искрилось и плескалось море. Оно уходило из-под самых ног и вдали сливалось с вечерним бледнеющим небом. Слева поднимался обрывистый берег с белыми зданиями санаториев, сплошной зеленью садов и парков. Впереди тянулась непрерывная лента курортных пляжей с полотняными тентами и «грибками». С утра и до вечера здесь не смолкал веселый курортный шум.

И все это называлось границей, хотя до нее было одиннадцать миль территориальных вод. А дальше опять было море, и только за ним, в недосягаемых взгляду далях, лежали берега чужих государств. И все-таки здесь проходила граница, вот по этим пляжам, приморским бульварам и паркам, рядом с домами отдыха и санаториями.

Говоря откровенно, Юрий радовался, что попал именно сюда, на «курортную» заставу. Он вообще считал: где бы ни служить, лишь бы служить. А здесь все-таки море, южное солнце, много всяких развлечений. Не то, что где-нибудь на Памире или в Кара-Кумах…

Юрий и сам не заметил, как засмотрелся на девушек, ставших в круг и перекидывающих волейбольный мяч. Одна из них бросила мяч прямо ему, и Юрий не замедлил лихо ударить по мячу. А почему бы и не ударить?

Умурзаков остановился и невозмутимо заметил:

— Слушай, Павлюк, не отвлекайся от службы.

— Ладно, брось ты! — отмахнулся Юрий.

— Не «ладно», а не отвлекайся, — наставительно повторил Касым.

— Ну, хорошо, хорошо, не буду…

И снова спина Умурзакова замаячила впереди.

Ох уж этот Умурзаков!.. Кроме статей Устава, его черствое сердце не вмещает ничего другого.

В санаториях уже отзвонили к ужину, купающиеся покидали берег. Только самые заядлые все еще плескались в потемневшей воде. Зеленые волны лениво набегали на мелкую гальку, расстилая сердито шипящую пену. Резче запахло водорослями и ржавой окалиной камня, нагретого за день.

Напротив санатория «Абхазия» из воды вылез парень в красных плавках, немного поплясал на одной ноге, нагнулся к своей одежде и взял папиросу.

— Эй, друг, нет ли спичек? — окликнул он Умурзакова.

Тот продолжал шагать, не обращая на парня внимания.

— Слышь, тебе говорят?

Умурзаков прошагал мимо, так ничего и не ответив.

Парень проворчал что-то и проводил пограничников сердитым взглядом.

«Ну и человек, — подумал Павлюк о Касыме. — Тяжело, что ли, ответить?» И он пожалел, что не курит и у него нет с собой спичек.

Вечерело. Солнце стремительно опускалось к морю. Юрий покосился на Умурзакова: тот даже не замедлил шага, чтобы посмотреть на закат. А солнце, подернутое голубоватой дымкой, погружалось в море — сначала краешком, потом по пояс, потом целиком, и лишь облака некоторое время отсвечивали золотом. Но вот и они стали гаснуть, одно за другим, пока небо и море не покрылись спокойной густой синевой.

— Слушай, Павлюк, ты проверишь седьмой причал, а я восьмой. У главного пирса встретимся.

Юрий очнулся. Ах, да, лодки! С наступлением темноты положено проверять у причалов лодки. Все ли в наличии, все ли на цепях и заперты на замки. У каждой свой номер, свое определенное место. На седьмом причале шестнадцать лодок, с номера 31 по номер 46. Если не окажется хотя бы одной, это уже происшествие. Павлюк шел мимо вытащенных на берег лодок и отсчитывал номера. Все лодки на месте, все на цепях и замках. Кто-то плавал на них, кто-то объяснялся в любви, уединившись от всего на свете. Юрию стало грустно.

У главного пирса его догнал Умурзаков.

— Ну как там, на седьмом? — спросил Касым.

— Ну как? Порядок, — рассеянно ответил Юрий.

Они проверили все причалы и пошли дальше. Миновали полосу пляжей и теперь шли по нагроможденью камней. Огни набережных и санаториев, смех и говор толпы остались позади. Здесь было безлюдно и громче шумело море.

Вот и Лягушачья бухта, где им предстояло провести всю ночь, до рассвета. Лягушачьей она называлась потому, что из воды здесь выглядывали остроконечные осколки скал, напоминающие огромных лягушек, присевших на задние лапы. Сейчас в темноте их почти не было видно. Умурзаков выбрал место в камнях, и пограничники залегли недалеко друг от друга.

 

2

В пятом часу стало светать. Молочный парок курился над гладкой поверхностью моря. Было очень свежо. Юрий выпрямился, попрыгал, похлопал себя по бедрам руками. Ночь прошла спокойно.

Солнце всходило со стороны невысоких гор, и Юрий повернулся к ним, чтобы посмотреть на восход. Небо уже наливалось ярким светом, отчего весь хребет был черным, четко врезанным в светлеющий небосвод. Солнечное сияние становилось все ярче, и вот над черной грядой блеснул сначала краешек солнца, потом оно стало подниматься, пока не всплыло расплавленным диском. Диск вращался в глазах, как волчок, и вскоре на него стало больно смотреть.

Умурзаков поднялся с камня и сказал, что пора идти на заставу.

— Ты, Павлюк, пойдешь по урезу, а я верхом. Обо всем замеченном докладывай мне немедленно. Понял?

— Понял, понял, — небрежно ответил Юрий. — Смотри, какая красота кругом, а?

— Ага, — согласился Касым. — Пошли.

Теперь они шли обратным путем. Непривычно пустынными лежали пляжи. В санаториях еще спали. Сонно перекликались чайки, остро пахло полынным запахом тамариска. Юрий спустился к самой воде, зачерпнул ее. Вода была теплой. На сонной волне раскачивались медузы, прозрачные и круглые, как цветы. Юрию захотелось положить автомат на землю, скинуть с себя обмундирование, войти в эту тихую, теплую воду и раскачиваться, как эти медузы, никуда не спеша и ни о чем не думая. Но он только с горечью усмехнулся и зашагал дальше.

Справа, на высоком берегу, показались нарядные строения «Абхазии». Каскады белых лестниц низвергались к пляжу. На самой верхней из них уже орудовал метлой дворник. А здесь еще было пустынно, и Юрий сразу заметил возле двух гладких камней кем-то забытую соломенную шляпу. «Наверное, тот парень в красных плавках и позабыл», — решил Юрий, вспомнив, что на одежде его лежала шляпа.

Но нужно было доложить о находке старшему наряда, и Павлюк крикнул:

— Эй, Касым!

Умурзаков спустился немедленно, сердито крикнул:

— Зачем кричишь? Тихо…

— А-а… — отмахнулся Павлюк. — Какая разница!

Вместе они принялись осматривать шляпу. Это была самая обыкновенная соломенная шляпа, еще не очень поношенная, с черной муаровой лентой и коричневой узкой прокладкой из клеенки.

Тем не менее Умурзаков приказал Павлюку внимательно наблюдать за морем и окружающей местностью, а сам стал осматривать гальку и даже заглянул в воду, словно мог там что-то увидеть, кроме обыкновенного, постепенно исчезающего дна. Юрию стало смешно.

— Что ты ищешь, Касым? Это же, наверное, тот парень шляпу позабыл, который просил у тебя спички.

— А если не парень? — недоверчиво спросил Умурзаков.

Касым был упрям. Осмотрев пляж, он поднялся наверх и порыскал по кустам лавровишни и тамариска, вытягивая шею, как гусь. Павлюк больше наблюдал за ним, чем за морем и окружающей местностью.

— Ну как? — спросил он Касыма, когда тот спустился на пляж. — Нашел следы нарушителя?

— Нашел, — спокойно ответил Касым. — Сбегай в санаторий «Абхазия» и позвони на заставу.

— Ты серьезно?

— Бегом!

Павлюк бежал по лестнице, чувствуя, что начинает волноваться. А что, если это не парень оставил шляпу и он зря насмехается? Впрочем, ладно, посмотрим, что будет дальше.

Дверь в санаторий открыла дежурная сестра и, не расспрашивая ни о чем, быстро повела к телефону. Павлюк с опаской ступал пыльными сапогами по нарядным мягким коврам, по натертому паркетному полу. В полутемном вестибюле и коридоре царили тишина и покой.

К телефону на заставе подошел заместитель начальника лейтенант Зубрицкий.

— Шляпа? — разочарованно переспросил он и немного помолчал. — Ну, хорошо, сейчас прибуду. Ждите.

Юрий сообразил, что в лице лейтенанта обрел могущественного единомышленника.

Выходя из вестибюля, он виновато обронил дежурной:

— Вы уж извините, что я наследил вам…

Сестра молча кивнула.

 

3

Когда Павлюк спустился на пляж, то застал там такую сцену. Рядом с Умурзаковым стоял вчерашний парень (да, да, в красных плавках) и жестикулировал, а Касым подозрительно смотрел на него и говорил:

— Не положено.

— Ну что за человек! — шлепнул себя по бедрам парень. — Говорят ему, что это моя шляпа.

— Не положено, — повторил Умурзаков.

— Почему?

— Вот начальник придет, начальник разберется.

— Начальник, начальник… А сам не соображаешь? Я же вчера купался здесь и оставил. Сам же видел меня. Скажи, правду я говорю? — спросил парень Юрия. — Я еще прикурить просил у него. Вы оба тут проходили.

— Касым, отдай. Это его шляпа, — негромко сказал Павлюк, уверенный, что лейтенант Зубрицкий поступит так же.

Но упросить Умурзакова было невозможно. Он по-прежнему твердил, что отдать шляпу без разрешения начальника не имеет права, а когда парень стал уж очень наседать, — прикрикнул на него и велел отойти в сторону. Павлюк развел руками, зная, как трудно сладить с Касымом. Кроме того, он был младшим наряда.

— Ну и народ! — проворчал парень, отходя в сторону. — Хуже милиции…

В это время и появился лейтенант Зубрицкий. Он был молод, энергичен, и все на нем было выглажено, вычищено и блестело, как на картинке.

— В чем дело, товарищ Умурзаков? — спросил лейтенант, покосившись на незнакомца.

Пока Умурзаков докладывал, Зубрицкий делал сразу несколько дел: рассматривал шляпу, поглядывал на парня, бросал зоркие взгляды на море, на ленту пляжа, на прибрежные кусты и санаторий «Абхазия». Был уже шестой час. В одиночку и группами на пляж выходили отдыхающие — любители утреннего солнца и тихой воды. Парень исподлобья наблюдал за пограничниками, дожидаясь, когда наступит минута его торжества.

— Товарищ, подойдите сюда! — позвал его Зубрицкий. — Так это ваша шляпа?

Парень кивнул.

— Где вы отдыхаете?

— Здесь, в «Абхазии».

— Санаторная книжка с вами?

— А как же…

Он протянул лейтенанту книжку.

— Напрасно сомневаетесь, товарищ лейтенант. Шляпа моя, — и он метнул на Умурзакова презрительный взгляд.

Касым безразлично отвернулся. Он сделал свое дело. Теперь пусть решает начальство.

— Ну, что же, возьмите свою шляпу, товарищ Угольников, и больше не теряйте.

— Не Угольников, а Наугольников, — поправил парень, взял шляпу и, не говоря больше ни слова, отошел в сторону и стал раздеваться.

Через минуту он уже отмеривал море размашистыми «саженками», а пограничники пошли на заставу.

«Вот и все, — думал Юрий, — найдена шляпа и возвращена хозяину». И он насмешливо посмотрел на Касыма: ему так и хотелось поддеть его, но вместе с ними возвращался лейтенант Зубрицкий, который не допускал в своем присутствии лишних вольностей.

…Однако на заставе все началось сначала. Капитан Чижов весьма сдержанно отнесся к финалу истории со шляпой. Он попросил Умурзакова и Павлюка подробно рассказать ему, как было дело. В отличие от бравого, порывистого лейтенанта он был нетороплив, ничего на нем не блестело и не звенело, вдобавок на левом глазу вскочил ячмень. Прикладывая к глазу ватку, он внимательно выслушал вялый пересказ Павлюка о том, как была обнаружена шляпа, уточнил кое-какие детали у Касыма Умурзакова, задал несколько вопросов Зубрицкому.

Но дело было яснее ясного. Капитан подумал немного, морщась от боли, и отпустил обоих солдат, сказав им, что действовали они в общем-то правильно, хотя в данном случае, видимо, ничего существенного не произошло.

Но когда за солдатами закрылась дверь, Чижов отбросил ватку и протянул руку к телефону:

— Все-таки позвоним в «Абхазию».

Он дозвонился до директора и спросил, отдыхает ли у них молодой человек по фамилии Угольников.

— Наугольников, — мрачно поправил его Зубрицкий. — Это я вам сначала не совсем верно назвал его фамилию.

— Угольникова нет, а есть Наугольников? — переспросил Чижов в трубку. — Извините, пожалуйста, речь как раз и ведется о Наугольникове. Отдыхает, говорите… Боксер из Ростова… — он задал еще несколько вопросов, выясняя личность боксера, поблагодарил и повесил трубку.

Зубрицкий порывисто поднялся со стула и с победоносным видом зашагал по канцелярии.

Чижов чуть заметно улыбнулся:

— Ну, что ж, будем считать происшествие исчерпанным.

 

4

Прошла неделя. И снова Умурзаков и Павлюк возвращались на заставу по берегу моря. Снова Касым шел наверху, а Юрий по урезу воды. Сонно перекликались чайки, пахло полынным запахом тамариска.

Было пустынно на пляжах, лишь у санатория «Абхазия» орудовал метлой дворник. Все было, как всегда, и потому Юрий ничуть не удивился, снова увидев на том же самом месте, у двух камней, кем-то забытую соломенную шляпу. Он даже обрадовался, что увидел ее первым, и прошел мимо. И шляпа осталась лежать, дожидаясь своего хозяина.

Вскоре к Юрию спустился Касым.

— Ну, как там, ничего не заметил?

Юрий хотел скрыть о шляпе, но язык не послушался его. Проклятый язык!..

Умурзаков так и взвился:

— Почему сразу не доложил мне?

Потом, гремя галькой, он побежал к тому месту, где лежала шляпа, приказав Павлюку следовать за ним. Юрий бежал и чертыхался: «Опять какой-нибудь Угольников или Наугольников прицепится из-за этой дурацкой шляпы».

Шляпа лежала на месте. Обыкновенная соломенная шляпа с черной лентой. Может быть, та же самая, а может, другая — все они одинаковые. И рядом — те же два гладких камня, около которых галька разворочена ногами особенно сильно. Кто-то посидел, посидел на них и отправился восвояси, а шляпу забыл. Мало ли парочек коротают ночь на берегу.

Но Умурзаков опять стал все осматривать и обшаривать. Юрия охватила тихая ярость. Он не вытерпел и заявил решительно:

— Может, скажешь, зачем все это? Неужели не понятно, что это напрасный труд?

— Нет, не напрасный, — отозвался Умурзаков.

— Напрасный! Опять кто-нибудь придет сейчас и потребует шляпу.

— Все равно нужно проверить. Так положено.

Юрий сплюнул. «Положено… Не положено…» Не человек, а ходячий устав. Он с надеждой посмотрел по сторонам: не покажется ли кто-нибудь, вроде того Угольникова-Наугольникова. Но кругом по-прежнему было безлюдно. Тихо и безучастно плескалось море.

И снова Умурзаков послал его в «Абхазию» — позвонить на заставу…

Дверь открыла знакомая дежурная сестра.

— Шляпу на пляже нашли, — сказал Юрий. — Вы уж извините, пожалуйста…

Дежурная молча кивнула. Ей очень хотелось спать.

На заставе к телефону подошел капитан Чижов.

— Опять на том же месте? — переспросил он. — А куда идут следы?

Павлюк не знал, куда идут следы, но перед начальником заставы не хотелось выглядеть дурачком, и он ответил:

— К лестнице.

— Хорошо, сейчас прибуду.

В голосе капитана не слышалось ни разочарования, ни равнодушия, и Павлюк понял, что в его лице не найдет могущественного единомышленника.

Так и получилось. Придя на пляж, начальник заставы самолично осмотрел следы. Собственно, это были не следы, а только намек на них — несколько вывернутых чьей-то ногой камешков, не таких темных и влажных от ночной росы, как все остальные. Присев на корточки, он определил, что камешки эти составляют две сплошные линии, которые пересекали пляж и терялись на лестнице. Значит, прошли здесь, действительно, двое, и эти двое долгое время сидели на этих двух гладких камнях.

Капитан пришел к такому же выводу, что и Павлюк, но он был серьезен и чем-то озабочен. И Павлюк не осмелился высказать свои прежние сомнения. В конце концов он только младший наряда…

— Не заметили ли вы кого-нибудь поблизости, когда обнаружили шляпу? — спросил Чижов.

Умурзаков сообщил о дворнике, подметавшем лестницу.

— Так… Вопрос к товарищу Павлюку: слышал ли кто-нибудь в санатории телефонный разговор с заставой?

Нет, ответил Юрий, разговора никто не слышал, но дежурной сестре он сказал о шляпе.

— Вот как? — нахмурил брови Чижов.

— Виноват, товарищ капитан, — смутился Павлюк.

На пляже стали появляться отдыхающие. Некоторые с любопытством посматривали на пограничников. Никто не подходил за шляпой.

— Слушайте меня внимательно, — заговорил Чижов. — Сейчас мы заберем шляпу и демонстративно, чтобы все видели, уйдем отсюда. Рядовой Павлюк последует на заставу и передаст мое распоряжение лейтенанту Зубрицкому: перекрыть все дороги и перекрестки, организовать проверку документов. Я займусь санаторием «Абхазия». А вы, товарищ Умурзаков, скрытно вернетесь сюда, замаскируетесь вон в тех кустах наверху и будете тщательно наблюдать за морем и пляжем. Особое внимание обращайте на то место, где лежала шляпа.

— Слушаюсь! — козырнул Умурзаков.

 

5

Через некоторое время Касым уже лежал в кустах и наблюдал за морем и пляжем. Вокруг кипела обычная курортная жизнь.

Играла музыка. Иногда она замолкала, и раздавался наставительный голос дежурной сестры: посетителям нельзя курить на лежаках, нельзя купаться и загорать без трусов, нельзя приносить с собой фрукты, дабы не засорять огрызками территорию. И снова музыка.

Красивые девушки, бронзовые от загара, позировали бродячим фотографам. Молодые люди делали на руках стойки, а потом с разбегу бросались в море. Целые выводки детей копошились возле мамаш и папаш, обосновавшихся на берегу всерьез и надолго.

И над всем этим сиял и плавился жаркий день. Легкие облака, набегающие на солнце, не приносили прохлады. Море сверкало и казалось чешуйчатым, разноцветным от света и теней.

Никто не приходил за шляпой, никто не искал ее. Шли часы, день перевалил на вторую половину, а Касым не заметил ничего, что бы могло вызвать хоть малейшее подозрение. Но он был терпелив и не чувствовал ни голода, ни усталости. Раз приказано следить за морем и пляжем, значит, нужно следить. Какие могут быть разговоры? Касым никак не мог понять людей вроде Юрия Павлюка. Они вызывали в нем раздражение, злость, презрение, и если бы не природная застенчивость и замкнутость, Касым давно бы отчитал этого болтливого парня. Правда, он и сам не раз думал о том, что вряд ли здесь может быть серьезное нарушение границы. Но ведь командованию виднее! И все, что приказывали ему, он делал старательно, с сознанием, что так и нужно.

…Между тем капитан Чижов побывал в санатории «Абхазия» и поговорил с дворником: не заметил ли он кого-нибудь рано утром в своих владениях? Да, заметил, ответил дворник, одну влюбленную парочку.

— Когда это было?

Это было в пятом часу.

— А откуда они шли?

Они шли со стороны моря. Да, точно, со стороны моря, по песчаной дорожке.

— А как они выглядели, не помните?

Еще только светало, но можно было разглядеть, что молодая особа — блондинка, а ее ухажер в клетчатой рубашке. Да, точно, в клетчатой.

— А была ли на нем шляпа?

Нет, шляпы не было, это дворник заметил точно.

— Ну, а куда они пошли, не заметили?

Они пошли к санаторию. Да, точно, к санаторию.

У дворника был наметанный глаз, но какое отношение имели его наблюдения к шляпе? Пока никакого.

Однако капитан отыскал на песчаной дорожке свежие следы, оставленные влюбленной парочкой, тщательно осмотрел и запомнил их.

Он поговорил и с дежурной сестрой по фамилии Белоусова.

— Все ли отдыхающие сегодня ночью были на месте, не пришел ли кто-нибудь после отбоя?

— Да пришла тут одна гулена из девятой палаты, — смущенно ответила Белоусова.

— Когда?

— Да в пятом часу утра…

— А какая она собой?

— Да блондинка такая, симпатичная…

— Я могу ее увидеть сейчас?

— Да как же вы ее увидите? Она уже выписалась и час назад уехала к поезду. Потому и гуляла всю ночь.

— Так… А вот у вас отдыхает некий Наугольников из Ростова. Он не обращался к вам насчет шляпы?

— Наугольников тоже уехал. Еще три дня назад. Да что случилось-то? — настороженно спросила Белоусова.

— Ничего особенного. Если кто-нибудь спросит у вас, не нашлась ли на пляже его соломенная шляпа с черной лентой, то скажите, что ее подобрали пограничники. Кстати, как зовут блондинку?

Блондинку звали Марией Ивановной Трапезниковой, ей двадцать шесть лет, она замужем и живет в Куйбышеве.

Была ли это та самая блондинка, которую видел дворник, а если была она, то имела ли отношение к забытой шляпе, — все это осталось неясным. Но капитан записал ее фамилию, адрес и другие данные.

 

6

К исходу дня ничего существенного не дали ни наблюдение за морем и пляжем, ни проверка документов на дорогах. Но капитан не прекращал и этих мероприятий.

Почему вторая шляпа потеряна на том же самом месте, где и первая? Конечно, это могло быть чистой случайностью. Ну, а что, если… Ведь был же пять лет назад здесь такой случай. На берегу нашли брюки, рубашку, тапочки и полотенце. Утонул человек — и все. И, действительно, сначала все свое внимание пограничники направили в сторону моря. А потом на дне бухты нашли затопленную надувную лодку. Нарушитель высадился из нее и специально положил на берегу одежду. Пускай, дескать, ищут утопленника.

Разумеется, враг был задержан, но из-за потери времени задержан далеко в тылу и с большим трудом.

Вот почему сегодня на всех дорогах и перекрестках вокруг города стали заслоны.

Но к концу дня поиски не дали ничего нового.

Тогда Чижов вынул шляпу из сейфа и снова тщательно осмотрел ее. Может быть, удастся наткнуться на что-нибудь интересное?

Крупная желтая соломка. Черная муаровая лента с бантиком. Коричневая узкая прокладка из клеенки. На клеенке полустертое фабричное клеймо. На нем можно различить лишь несколько слов: «1-й сорт», «размер 58». В слове «размер» совершенно стерлись буквы «а» и «м», о них можно только догадываться. Поля состоят из девятнадцати рядов соломки. В двух местах соломинки порваны — сзади и спереди. Шляпа как шляпа, со своими приметами, но Чижов хорошенько запомнил их.

Он был не только офицером-пограничциком, но и филателистом, а коллекционирование марок развивает особую наблюдательность. Марки нужно не только покупать на почте, собирать у друзей и знакомых, выменивать у своего брата-филателиста, их нужно еще уметь классифицировать на серии, отличать по степени окраски, по мельчайшим деталям в изображениях, по черточкам и точечкам, которые не заметны обыкновенному смертному и многое говорят коллекционеру.

Николай Викторович Чижов был страстным филателистом. Он имел специальные каталоги и несколько десятков альбомов с двадцатью тысячами марок. Все свободное время он просиживал за наклеиванием их в альбомы, не видел в этом ничего зазорного и с улыбкой переносил ядовитые насмешки начальников, если им удавалось застать его за этим занятием.

Сидение за марками, кроме всего прочего, успокаивало нервы и помогало размышлять. Спрятав шляпу, Чижов вынул свои альбомы. За открытым окном звенели цикады, далеко внизу, во мраке, вздыхало и шевелилось море.

Вошел Зубрицкий. Весь день он провел на дорогах и перекрестках; сапоги его запылились, гимнастерка была темной от пота. Но держался он по-прежнему браво.

— Разрешите доложить, товарищ капитан?

— Что нового? — Чижов отодвинул марки.

— Ничего существенного не замечено, товарищ капитан.

— Так… — Чижов снова принялся за марки, думая о сообщении лейтенанта. Он предчувствовал, что Зубрицкий начнет сейчас спорить с ним, и это было самым неприятным.

— Разрешите быть откровенным, — продолжал Зубрицкий, распаляясь от одного вида марок, которые он презирал. — Не кажется ли вам, что мы напрасно затеяли весь этот аврал из-за какой-то шляпы. Я уверен, что завтра хозяин придет за ней, как пришел и тот Угольников за первой шляпой.

— Во-первых, не Угольников, а Наугольников, — спокойно сказал Чижов, наклеивая какую-то нарядную марку. — А во-вторых, если никто не придет?

— Значит, не очень она нужна хозяину!

Зубрицкий все еще стоял, напряженно вытянувшись, хотя давно мог бы сесть. Чижов посмотрел на него усталыми добрыми глазами.

— А вы садитесь, Станислав Борисович.

Зубрицкий присел — прямой, настороженный и непримиримый.

— Почему вы называете «авралом» самое элементарное выполнение требований пограничной инструкции?

— Инструкция — не мертвая буква, товарищ капитан. Она предусматривает действовать согласно обстановке. А тут дело не стоит и выеденного яйца!

— А не кажется ли вам, лейтенант, — возразил Чижов, — что шляпа появилась не случайно. Конечно, ее мог оставить кто-нибудь из отдыхающих. Ее мог забыть гражданин в клетчатой рубашке, которого видел дворник. Ее могло выбросить волной из моря… Но ведь могли и преднамеренно оставить, — и капитан рассказал про случай с одеждой, оставленной на берегу.

— Не знаю, — неуверенно проговорил Зубрицкий. — Не знаю… Но здесь, по-моему, другой случай.

Он уже не возражал капитану так воинственно, но и не очень-то поверил ему.

 

7

Наступил следующий день. Наблюдение и проверка документов по-прежнему не дали никаких результатов. Дворник больше не видел возле санатория гражданина в клетчатой рубашке. К дежурной сестре никто не обращался насчет потерянной шляпы. Никто не приходил за нею и на заставу.

Обо все этом Зубрицкий не без удовольствия доложил капитану Чижову, когда тот в десятом часу утра появился в канцелярии. Всю ночь он провел в нагромождении камней, на берегу Лягушачьей бухты. Там было самое уязвимое место на участке заставы. Туда не достигали лучи прожекторов, там легче всего высадиться незамеченным. Капитан спал мало, и сейчас у него побаливала голова.

Выслушав заместителя, он устало присел к столу. Зубрицкий тоже мало спал в эту ночь. Но он считал, что спорить с капитаном бесполезно. И, доложив обстановку, углубился в какие-то свои записи. Каждый занимался своим делом и думал об одном и том же: о соломенной шляпе. Только Чижов ломал голову над тем, как найти хозяина шляпы, а Зубрицкий недоумевал, зачем начальнику далась эта злосчастная шляпа.

Часов в одиннадцать позвонила из санатория дежурная сестра Белоусова и сообщила, что минут пять назад некий гражданин в клетчатой рубашке спрашивал у нее, не подобрали ли на пляже соломенную шляпу, которую он потерял там вчера. Нет, он не отдыхающий, но несколько раз его видели на танцплощадке с Марией Трапезниковой.

— Я же говорил, что найдется хозяин! — обрадованно воскликнул Зубрицкий, когда Чижов рассказал ему, в чем дело. — Вот увидите, мы вернем ему шляпу, и дело будет с концом.

— Не знаю, — уклончива ответил Чижов. — Посмотрим….

Он убрал со стола бумаги и достал свой альбом с марками. Похоже на то, что его заместитель может оказаться правым…

Вскоре дежурный доложил, что какой-то гражданин, просит встретиться с начальником заставы. Капитан утвердительно кивнул. Зубрицкий отложил свои записи и вытянул ноги под столом, предвкушая интересное зрелище.

Вошел гражданин в клетчатой рубашке, парусиновых китайских брюках и громко представился:

— Здравия желай! Максим Спиридонович Дегтярев. Кто из вас начальник заставы?

— Я, — сказал Чижов. — Слушаю вас.

Кажется, где-то он уже видел этого человека: то ли на пляже, то ли на набережной, то ли на почтамте.

Гражданин энергично пожал руку сначала ему, потом Зубрицкому и уселся на стул.

— Фу, жара, черт бы ее побрал! — громко проговорил он, вытер платком потное лицо, жирный затылок и шею. — Как вы только работаете в своей форме?

— Да уж так, привыкли, — ответил Чижов, мельком взглянув на пришельца и снова уткнувшись в свои марки.

Зубрицкий предпочел молчать. На вид незнакомцу было лет тридцать пять — сорок, от всей его фигуры так и веяло здоровьем, довольством и грубоватым добродушием.

— Ну-с, я вот по какому делу пришел, товарищи, — заговорил он, не обращая внимания на то, что капитан продолжал разглядывать марки. — Мне сказали, что пограничники подобрали на пляже шляпу. Так, может быть, это моя и есть?

— А вы что, потеряли шляпу? — безразличным тоном спросил Чижов.

— Вчера ночью, на пляже санатория «Абхазия», — охотно пояснил Дегтярев. — Гулял там с одной особой, знаете ли, тары-бары, растабары, ну и забыл.. А в магазинах, как на грех, шляп нет. Вы уж извините, конечно…

— Пожалуйста, пожалуйста, — вежливо проговорил Чижов. — Вы что, отдыхаете в «Абхазии»?

— Нет, я дикарь. Это та особа в «Абхазии» отдыхала, а я приехал по собственной инициативе и живу на частной квартире. Вот тут все обозначено, — и Дегтярев достал паспорт, отпускное удостоверение и протянул их начальнику заставы.

Чижов очень бегло, не проявляя особого интереса к документам, просмотрел их и вернул владельцу. Однако это не помешало ему запомнить, что Дегтярев Максим Спиридонович работает на Дальнем Севере инженером-геологом золотого прииска и что сейчас он прописан по такой-то улице и в таком-то доме.

— Что же вы отпуск свой не в санатории проводите? — поинтересовался он.

— Санатории эти мне уже в печенке застряли! Отдыхал и в Сочи, и в Гагре, а теперь вот сюда перекочевал, на вольное положение. Отпуск-то у меня целых шесть месяцев, сразу за три года.

— Трудно, наверное, приходится на «дикарских правах»?

— Пустяки! — бодро отрезал Дегтярев. — Что нужно здоровому мужику? Море, солнце, воздух, сто грамм, ну там шуры-муры, а этого тут предостаточно, — он оглушительно захохотал, довольный своей откровенностью. — Чего-чего, а баб тут, как мух, сами липнут.

Капитан Чижов даже чуть покраснел и еще ниже склонился над марками, а Зубрицкий весело улыбнулся. Ему нравился этот словоохотливый Дегтярев, и было неудобно за своего начальника с его дурацкими подозрениями.

— Ну, хорошо, хорошо, — смущенно сказал Чижов. — А кто вам сказал, что мы подобрали шляпу?

— Дежурная сестра из «Абхазии». Полчаса назад.

— А кто может подтвердить, что это именно вы позабыли шляпу?

— Как кто? — уставился на капитана Дегтярев. — А та особа, с которой я прогуливался! Мария Ивановна Трапезникова! Правда, она укатила вчера восвояси, но…

— Вот видите… Где вы купили шляпу?

— Как где? В Москве, в центральном универмаге на Красной площади.

— А как выглядит ваша шляпа?

— Ну, как выглядит… Обыкновенно. Желтая соломенная шляпа.

— А лента на ней какая?

— Черная, муаровая, с бантиком на левой стороне.

— А прокладка?

Дегтярев весело помахал пальцем:

— Думаете, не моя шляпа, товарищ капитан, Не-ет!.. Прокладка коричневая, и на ней фабричное клеймо, а на клейме можно различить только несколько слов: «1-й сорт» и «размер 58», а в слове «размер», кажется, некоторые буквы стерлись.

— У вас великолепная память, Максим Спиридонович! — восхитился Чижов.

Он впервые назвал его по имени и отчеству, и это было верным признаком того, что поверил ему.

— Эх, товарищ капитан, товарищ капитан… — укоризненно покачал головой Дегтярев. — Неужели вы думали, что я буду вас за нос водить?

Чижов снова улыбнулся:

— Извините, Максим Спиридонович, но, сами понимаете, наше дело такое… Кроме того, мне интересно было поговорить с внимательным и памятливым человеком.

Он достал шляпу, протянул Дегтяреву, и тот небрежно положил ее перед собой на стол. Да, посрамление капитана было очевидным, и поэтому Зубрицкий счел необходимым великодушно вставить свое слово в его защиту:

— Вы уж больше не задерживайтесь на берегу позже одиннадцати часов вечера.

— А что, разве нельзя? — с простодушным недоумением спросил Дегтярев.

— Нельзя.

— Ладно, учтем.

Больше он не удостоил Зубрицкого своим разговором, поднялся со стула и сказал, кивая на альбом с марками:

— Я вижу, вы любитель, товарищ капитан.

— Да так, балуюсь… — неизвестно почему смутился Чижов.

Вспомнил! Он видел этого Дегтярева не так давно на почтамте, когда спрашивал там, не поступили ли новые марки.

— Вы знаете, товарищ капитан, я сам не любитель, — оживленно заговорил Дегтярев, — и не очень разбираюсь в этом деле, но у меня есть друг на Дальнем Севере, заядлый филателист, по просьбе которого я собрал уйму всяких марок. Нет, нет, друг не обеднеет, а я рад оказать вам услугу за услугу. Если, конечно, вы не возражаете…

О нет, Чижов конечно не возражает и просит Михаила Спиридоновича в любое время прийти на заставу и принести марки.

— Жду вас в любое время, Максим Спиридонович, — повторил капитан. — Теперь вы дорогу к нам знаете.

Они очень тепло попрощались, но после этого еще никак не могли расстаться, и Чижов пошел провожать его до ворот, дружески взяв под руку. Зубрицкий простился сухо, обиженный тем, что Дегтярев не обращал на него никакого внимания.

 

8

Когда за Дегтяревым захлопнулась калитка, капитан Чижов позвал Зубрицкого во двор.

— Слушаю вас, — козырнул Зубрицкий, недоуменно взглянув на своего начальника: присев на корточки, тот рассматривал возле клумбы четкие отпечатки чьих-то подошв.

— Смотрите, Станислав Борисович, те же самые! — возбужденно сказал Чижов, поднимая голову.

— Какие — те же самые? — не понял Зубрицкий.

— Видите ли, я провел Дегтярева по мягкому грунту, и вот — полюбуйтесь. У этого золотоискателя и того гражданина в клетчатой рубашке, которого видел дворник, одни и те же следы. Значит, действительно, перед нами одно и то же лицо.

— А как же! — подхватил Зубрицкий, поняв, в чем дело. — В этом я и не сомневался. Что же дальше?

— А дальше следует, что птица сама прилетела в клетку. — Чижов выпрямился и отряхнул брюки.

— То есть? — сузил глаза Зубрицкий.

— Видите ли, — продолжал капитан, беря его под руку, — дело даже не в том, что я устроил тут маленькую проверку. Деле в том, как он вел себя при разговоре.

Они остановились в тени старой чинары.

— Вы слышали, как он точно назвал все приметы шляпы? — в упор спросил Чижов. — Разве вам это ни о чем не говорит?

— Говорит… — ответил Зубрицкий с легкой усмешкой. — Шляпа дождалась своего настоящего владельца.

— И только?

— Только, — спокойно подтвердил Зубрицкий.

Он смотрел на море, расстилавшееся внизу, под обрывом. Знойный день сиял и искрился в его синеватых водах.

А Чижов как-то странно улыбнулся и заговорил медленно:

— Как-то во время отпуска я с женой поехал к ее родным на Дон. В Ростове нам нужно было делать пересадку. Сдали мы вещи в камеру хранения, пошли перекусить. Я был в гражданском плаще и костюме. Зашли в одну привокзальную закусочную, сели за столик друг против друга; плащ я повесил на спинку стула. Сидим, завтракаем. Народ мимо ходит, какие-то типы шныряют. Расплатился я с официантом, обернулся, а плаща и след простыл — унесли. «Ты не видела кто?» — спросил я жену. «Если бы видела, ты бы сейчас не спрашивал об этом, — ответила она и рассмеялась: — Эх, ты, а еще пограничник!» — «А ты куда смотрела? А еще боевая подруга!» — рассердился я. Сходила жена в телефонную будку, позвонила в милицию. Через некоторое время приходит местный Шерлок Холмс, подсаживается к нам, спрашивает, как было дело. Рассказали. Посмотрел он на нас обоих, вздохнул и спросил: «Может быть, хоть приметы какие-нибудь у плаща помните?» А я никаких особых примет не помню. Цвет, размер, фасон помню, а больше ничего. Черт его знает, где у него какая пуговица пришита и где какое пятнышко сидит! Ведь не знал же я, что о них придется рассказывать работнику уголовного розыска.

Чижов замолчал и вопросительно посмотрел на Зубрицкого.

— Понимаю, — задумчиво произнес Зубрицкий. — Вы не помнили примет, а этот, Дегтярев, помнит. Ну и что же? Просто у него отличная наблюдательность и память.

— Возможно, — согласился Чижов. — А возможно, он специально запомнил все приметы.

— Как?

— А вот так… Перед тем как подбросить нам эту шляпу.

— Для чего? — изумился Зубрицкий.

— Для того, чтобы проникнуть к нам на заставу.

— Ну, знаете, товарищ капитан, — еще больше изумился Зубрицкий. — Зачем же ему приходить на заставу, самому лезть в петлю?

— Вот, вот, — с укоризной подхватил капитан. — На такие наши рассуждения он и рассчитывал.

— Но сами посудите, зачем врагу добровольно подвергать себя опасности? — горячо возразил Зубрицкий. — Что он добивается своей шляпой? Да тут все мальчишки знают, что на берегу стоит застава. Все отдыхающие видят, как по берегу ходят наряды. И вообще… — Зубрицкий замолк и махнул рукой.

— Что — вообще? Договаривайте.

Зубрицкий рассматривал двор заставы. Аккуратные цветочные клумбы. Красивые пальмы. Три солдата с полотенцами прошли к морю. За дощатым зеленым забором с рычанием пронесся по шоссе курортный автобус.

— Начистоту? — осмелился Зубрицкий.

— Да.

— Хорошо. Я служу на заставе всего лишь год. Но вы сами сказали, что последнее нарушение границы произошло здесь пять лет назад. В течение пяти лет ни одного следа, ни одной боевой тревоги, ни одного выстрела. Ничего! Случайно ли это? Нет. Не вам объяснять, что теперь другие времена. Теперь у иностранной разведки появились новые каналы, иные средства: воздушные шары, высотные самолеты, туризм и так далее. Я, конечно, понимаю, что остались и прежние методы — ползком, так сказать, на брюхе. Но где? На сухопутных участках, а здесь — не верю.

— Значит, мы напрасно стоим здесь, даром едим государственный хлеб? — тихо спросил Чижов, бледнея. — А не кажется ли вам, лейтенант, что вы не способны больше служить на этой заставе? Не написать ли вам рапорт о переводе на сухопутный участок? И вообще!.. — выкрикнул капитан сорвавшись.

— Что — вообще?

— Что вы потеряли чувство границы, вот что!

— Ну, знаете, товарищ капитан… — медленно выдавил из себя Зубрицкий и взглянул капитану в глаза: — Хорошо. Рапорт я напишу.

 

9

Прошло еще два дня. За Дегтяревым и его «дикой» квартирой работниками госбезопасности велось наблюдение. Ни на минуту не ослабевало наблюдение и за морем, В Лягушачьей бухте круглосуточно дежурили наряды. Каждый вечер на боевом расчете капитан, доводя обстановку, настойчиво повторял: «По имеющимся данным не исключена возможность нарушения государственной границы…»

Правда, капитан не говорил, что подозревается конкретное лицо — отдыхающий по фамилии Дегтярев Максим Спиридонович. Не знали солдаты и о том, что соответствующие органы разослали запросы на Дальний Север, в Сочи, Гагру и Куйбышев. Все эти тонкости не касались солдат.

Но по-прежнему все было спокойно. В поведении Дегтярева не отмечалось ничего подозрительного. Он жил в том самом доме, который значился в штампе прописки. Его видали то на пляже, то слоняющимся по набережной, то просиживающим часы в ресторанах. Он был общительным, веселым человеком, но за «особочками» уже не ухаживал и на берегу позже одиннадцати часов вечера не разгуливал.

В море не появлялось ни одного постороннего судна. На причалах все лодки в положенное время были на месте.

В общем, все было спокойно, и слова начальника заставы: «не исключена возможность…» встречались солдатами без особого энтузиазма. От напряженной службы они устали, осунулись, приумолкли.

Нельзя сказать, чтобы все это не действовало на капитана Чижова. Временами его охватывали сомнения: а правильно ли он поступает, может быть, лейтенант прав? Он отлично понимал, что нельзя быть твердо уверенным в своих подозрениях только на том основании, что человек точно перечислил все приметы шляпы. Но он пользовался твердо установленным правилом: лучше семь раз ошибиться, чем один раз прозевать врага. И не прекращал поисков.

К исходу второго дня пришли ответы из Сочи и Гагры: да, Дегтярев Максим Спиридонович отдыхал с такого-то по такое-то время в таких-то санаториях по путевкам Главзолото. Капитана охватило отчаяние. Черт возьми! Неужели все его усилия окажутся напрасными, не стоящими и ломаного гроша?

Но интуиция, опыт и какое-то непостижимое упрямство поддерживали в нем надежду. Кроме того, он ожидал сообщений из Куйбышева насчет Марии Трапезниковой и с Дальнего Севера — по месту работы геолога-золотоискателя.

Портила настроение и размолвка с Зубрицким. Лейтенант все-таки подал рапорт: «Прошу ходатайствовать перед командованием о переводе меня на сухопутную границу, на самый активный и трудный участок, где бы я мог полностью проявить свои способности командира».

— Вы хорошо подумали? — спросил Чижов.

— Так точно.

— Жалеть не будете?

— Никак нет.

— Так… ладно. Но до решения командования будете продолжать исполнять свои обязанности.

— Слушаюсь.

И все, больше ни слова. Он теперь ни в чем не возражал Чижову и беспрекословно выполнял все его распоряжения: проводил занятия, ходил на поверку нарядов.

Но по его отчужденности, замкнутости, по снисходительным и холодным усмешкам было видно, что он глубоко обижен на капитана и не простит ему недоверия.

 

10

«Откуда у него это? — размышлял Чижов, сидя за своими марками. — Ведь офицер, комсомолец. Должен бы понимать. Впрочем, понятно. Горячая голова, жаждет немедленной деятельности, а опыта почти никакого. Десятилетка, потом пограничное военное училище и вот год на этой заставе. А здесь — пляжи, загорелые девицы и какая-то злосчастная шляпа. Трудно, ой, трудно в такой обстановке постоянно поддерживать в себе чувство границы!

А что, если Зубрицкий прав?.. Нет! Врагу есть чем интересоваться на нашей заставе: численностью личного состава, вооружением, методами охраны границы, наконец, степенью нашей бдительности».

В это время дежурный и доложил, что на заставу явился «тот самый гражданин в клетчатой рубашке».

Чижов вышел встречать его.

В дальнем углу двора лейтенант Зубрицкий проводил занятия по преодолению штурмовой полосы.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — громогласно поздоровался Дегтярев и приподнял над головой шляпу. — А я не забыл своего обещания насчет марок, — и он стиснул руку Чижова своей сильной горячей ручищей.

Они все еще стояли во дворе, и Дегтярев откровенно косил глазами на пограничников, которые один за другим проползали под проволочным заграждением и пробегали по буму.

— Ловко действуют, черти! — похвалил он.

— Стараемся… — неопределенно сказал Чижов.

Они прошли в канцелярию, и Чижов стал рассматривать марки, а Дегтярев снял шляпу, положил ее на стол, развалился на стуле и придвинул к себе свежий номер журнала «Пограничник».

— Надеюсь, можно? — спросил он.

— А? — поднял голову капитан.

Дегтярев небрежно помахал перед ним журналом.

— Можно, можно, пожалуйста, — кивнул Чижов.

Он разглядывал марки, а думал о Дегтяреве. «Кто же ты на самом деле? Тот ли, за кого себя выдаешь, или опасный враг? Как проникнуть в твою душу и узнать твою тайну? Подозреваешь ли ты о моих бессонных ночах, о моих постоянных мыслях о тебе и сомнениях?»

— М-да… — пробормотал Дегтярев. — Журнальчик оригинальный. И каждому можно на него подписаться?

— Нет, только нашему брату, — ответил Чижов.

— М-да… — уважительно повторил Дегтярев и бережно положил журнал на стол. — Вы знаете, капитан, мне кажется, что между вашей и нашей работой много общего. И вы постоянно ищете, и мы ищем. Да-да! И вы следопыты, и мы следопыты. Иной раз нападаешь на признаки золотишка, на всякие там черные породы, в которых оно встречается, и копаешь, копаешь, пока не блеснет песок или самородок. Так и у вас, да? Или, может быть, я ошибаюсь?

— Вообще-то это верно, — согласился Чижов. — Только с одной оговоркой, Максим Спиридонович: вы ищете золото, а мы…

— Дерьмо! — договорил Дегтярев и оглушительно рассмеялся. — Это, пожалуй, правильно, — он побарабанил по столу пальцем. — М-да… Ну, как марки?

— Стоящие!

Марки действительно были редкие. Вот хотя бы эта — с изображением здравствующего президента Доминиканской республики Трухильо. Такая марка довольно редкий случай увековечения человека еще при его жизни. Среди филателистов она ценилась дорого.

— Кстати, как вам удалось собрать их?

— Э-э… — махнул рукой Дегтярев. — Была б голова на плечах! У отдыхающих выпрашивал, на почте покупал, у мальчишек-любителей. Значит, стоящие? — с ревнивым любопытством заключил он.

— Стоящие.

— А у меня еще есть. Если нужно вам, могу еще принести.

«Кто ты: враг или друг? И если враг, то не ищешь ли повода снова прийти на заставу? И случайно ли у тебя оказался «приятель»-филателист? Может быть, ты заранее узнал мое пристрастие к маркам и решил сыграть на нем? Если все это так, я буду вести игру до конца». И Чижов охотно разрешил ему снова прийти на заставу.

Они расстались очень довольные друг другом, причем капитан опять проводил гостя до калитки, а гость все расхваливал цветы на клумбах и чистоту во дворе и, прощаясь, еще раз напомнил, что придет завтра к одиннадцати часам, если, конечно, капитан к этому времени будет у себя.

— Буду, буду, заходите, — сказал капитан.

Вечером, на боевом расчете, он повторил слово в слово: «По имеющимся данным, не исключена возможность нарушения государственной границы…» И опять по всему побережью разошлись наряды. И опять в Лягушачьей бухте залегли пограничники. И прожектористы стали на ночную вахту.

 

11

На следующий день Дегтярев пришел ровно в одиннадцать. Встретил его Зубрицкий: он как раз находился во дворе.

— Ну, как жизнь молодая? — приветливо и чуть развязно обратился к нему Дегтярев.

— Да так, ничего…

У Зубрицкого было паршивое настроение, а при виде этого инженера-геолога его так и передернуло. Шатается тут, марочки приносит, улыбочки строит… А из-за него такая каша заварилась.

— Что такой хмурый? — поинтересовался Дегтярев.

Зубрицкий терпеть не мог панибратского, снисходительного отношения к себе и ответил вызывающе:

— Вы к кому, гражданин Дегтярев?

— Смотри-ка, какой серьезный, — усмехнулся Дегтярев. — Николай Викторович у себя?

— У себя.

Неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если бы на крыльце не появился капитан Чижов.

— Проходите, Максим Спиридонович! — крикнул он и строго посмотрел на Зубрицкого.

Тот пожал плечами и пошел прочь, к морю.

В канцелярии Дегтярев помахал на лицо своей соломенной шляпой, отдуваясь:

— Фу, жара, черт бы ее побрал!.. Что это ваш заместитель такой кислый?

— Пустяки, это с ним бывает.

— А я уж, грешным делом, подумал, что мне от ворот поворот. Так вы уж лучше скажите. А?

«Ну и нахал!.. Действует по принципу: «Иду на вы». Нет, игра продолжается». И Чижов круто повернул разговор:

— Принесли марки, Максим Спиридонович?

— А как же!

На этот раз марки были самые обыкновенные: на любой почте можно купить за сорок копеек. Чижов равнодушно перетасовал их и вернул Дегтяреву:

— Везите своему другу.

Дегтярев расхохотался. Вот это здорово! Покупал, покупал в Москве и на этих курортах — и все зря. Ха, ха! Вот уж действительно необразованность и серость… Впрочем, у него есть еще три румынских альбома с марками, которые он приобрел в Гагре у одного филателиста — последний, так сказать, козырь. Может быть, товарищ капитан посмотрит их? Но они у него дома…

Дегтярев выжидательно поглядел на капитана.

— С удовольствием! — решительно сказал Чижов.

— Вот и прекрасно! — обрадовался геолог. — Кстати, посмотрите, как я живу и здравствую. Адрес мой знаете?

Чижов ответил, что не знает.

 

12

Максим Спиридонович жил на узкой кривой улочке, вымощенной булыжником. Улочка круто поднималась вверх, по ней редко ездили машины, и на мостовой между камнями густо росла трава. Здесь было тихо, безлюдно, удушливо пахло цветами.

Чижов легко отыскал дом, в котором жил Дегтярев: он знал маленький курортный городок, как свои пять пальцев. Ему было также известно все о владелице дома. Вдова по фамилии Прицкер жила тем, что продавала курортникам фрукты из своего садика и сдавала «дикарям» веранду с видом на море.

Чижов переживал такое чувство, будто идет на решающее испытание. «Зачем он пригласил меня к себе? Убедить, что живет в том доме, который значится в штампе прописки? Выведать что-нибудь для себя важное? Или отвлечь на некоторое время с заставы?»

Дегтярев встретил его по-домашнему: в пижамных брюках и сетчатой майке, сквозь которую проглядывалась мощная волосатая грудь. Он энергично встряхнул капитану руку, пошлепал его по спине и усадил в удобное плетеное кресло, влюбленно и как-то плотоядно поглядывая на Чижова. Вид на море был великолепный. Все огромное полукружие берега, в том числе и пляж санатория «Абхазия», просматривались отлично. «Вот откуда он заметил, что Наугольников потерял шляпу, а потом наблюдал за действиями наряда, — подумал Чижов. — А затем следил, как мы реагировали на его собственную шляпу. Понятно…» Капитан похвалил уютный садик и домик, в котором поселился Максим Спиридонович, потом, понизив голос, расспросил о хозяйке, и Максим Спиридонович доверительно поведал все, что про нее и без того знал капитан.

После этого Дегтярев показал ему три румынских альбома с отличными марками, великодушно подарил один из них и уж потом только решился сказать:

— А не пропустить ли нам бутылочку армянского коньячку, а? Напиток богов!

Чижов согласился.

Они распили половину бутылки, и Чижов решил, что неплохо бы прикинуться охмелевшим.

— Люблю хороших людей, Максим! — с душой высказался он, ласково глядя в полное раскрасневшееся лицо хозяина. — Скажи, почему ты мне понравился?

— Я хороший, Коля! — простодушно уверял Дегтярев. — Хороший! А вот почему я к тебе привязался, словно знаю тебя сто лет? Ведь кто ты есть?

— Да, кто я есть? — подхватил Чижов.

— Ты есть лицо таинственное и загадочное. А я привязался потому, что ты лыцарь, Коля. Не чета этому твоему лейтенанту, как его, Зоборский, Загорский?..

— Зубрицкий, — уточнил Чижов.

— Да, Зубрицкий! Не лыцарь он, нет, не лыцарь…

«Стоп! Вот здесь ты должен клюнуть». И Чижов заплетающимся языком подтвердил:

— Точно, Максим, не лыцарь он. И сейчас пребывает… как это… в расстройстве чувств.

— Ай, ай, ай! — посочувствовал Дегтярев. — Но ты выражаешься непонятно, друг мой.

— Увольняют его, за непотребство обществу.

— То бишь начальству?

— Да.

— Вот видишь! Я же пророк, Коля, оракул… Я искатель! — он отрезвело посмотрел на Чижова: не ляпнул ли чего лишнего, и поднял над столом стакан: — Ну за мое здоровье.

Они чокнулись и выпили за здоровье «искателя» Дегтярева. Внизу, в густой темноте, горели огни города. В открытое море, черное и бесконечное, уходил весь в огнях теплоход.

Потом они еще поговорили в том же духе, и Чижов стал собираться уходить.

— Пришел, увидел, победил! — восхищенно проговорил Дегтярев. — Ну, валяй. Служба, наряды, заряды… Я понимаю. Но когда же мы с тобой встретимся, таинственная личность?

— Скорби, Максим, — печально ответил Чижов. — Удаляюсь в неизвестном направлении…

— Как? — остолбенел Дегтярев.

— Уезжаю.

— Когда же?

— Завтра.

— И надолго?

— Дней на пять. В отряд на сборы.

— Ну, это пустяки! А я думал уж насовсем! — с хорошо разыгранным облегчением воскликнул Дегтярев.

Он переоделся, и они спустились с веранды в сад.

— Пойдем, я тебя провожу. Меня режим не касается, у мадам Прицкер в пансионате вольная жизнь.

Он проводил Чижова до набережной, долго тряс на прощанье руку и затерялся в толпе, а капитан направился на заставу.

Была половина одиннадцатого. В ресторанах играла музыка. На всех скамеечках сидели парочки. Множество людей прогуливалось по набережной взад и вперед. И только капитан Чижов, один среди этой праздной толпы, ждал тех важных событий, о которых не должны знать и никогда не узнают все эти люди.

Дегтярев, безусловно, проявил интерес к его сообщению об отъезде. Но поверил или не поверил он в это? Не вызвало ли в нем подозрения столь откровенное и поспешное сообщение? Нет, пожалуй, не вызвало. И еще вопрос: действует ли Дегтярев один, или у него есть сообщник? Пожалуй, есть. Одному человеку за такое короткое время не собрать столько интересных марок. Кто этот сообщник? И вообще, какую цель ставит Дегтярев, приходя на заставу? Скорее всего — втереться в доверие, усыпить бдительность и воспользоваться этим для проведения важной операции. Только так.

Острое чувство тревоги за всех этих людей, попадающихся ему навстречу, охватило Чижова. Да, борьба ни на минуту не прекращается, и пока правда не победит неправду — так будет всегда!

…А наутро пришли сведения с Дальнего Севера и из Куйбышева. Да, Дегтярев Максим Спиридонович работает на таком-то прииске инженером-геологом и сейчас проводит свой отпуск там-то и там-то. Да, Мария Трапезникова была знакома с неким Дегтяревым и гуляла в ту ночь вместе с ним на пляже санатория «Абхазия». Сначала он был в соломенной шляпе, а потом, при прощании, как-будто без шляпы. Больше Трапезникова о нем ничего не знает.

Круг замкнулся. Ничего существенно нового. И Чижова вновь охватило отчаяние. Летели к черту все его подозрения: и насчет примет, и насчет марок, и насчет поведения Дегтярева у него на веранде. Бросить все! Плюнуть на этого Дегтярева, прекратить за ним слежку, извиниться перед Зубрицким!

Но, успокоившись, Чижов почувствовал, что не сможет этого сделать. Нужно еще подождать немного, нужно еще последить, понаблюдать. Все может быть!..

И в тот же вечер, отправляя Умурзакова и Павлюка в наряд в Лягушачью бухту, он строго-настрого приказал им усилить наблюдение и не покидать этого района ни при каких обстоятельствах.

 

13

Снова солнце опускалось в море. Огненная дорожка мерцала на разгулявшейся в белых барашках воде. У самого горизонта море было лиловым, тревожным, предвещающим шторм. Дневной зной сменился порывами свежего ветра. По небу летели клочья туч; где-то очень далеко бушевала гроза, рассекая горизонт безмолвными молниями.

Умурзаков и Павлюк пришли к нагроможденью камней в Лягушачьей бухте и залегли недалеко друг от друга. Пахло выброшенными на берег водорослями. Было безлюдно кругом, грозно рокотало море.

Да, здесь было самое глухое место на всем побережье. Узкие бухточки врезались в отвесные скалы, образуя подводные пещеры и лабиринты. Волны с шумом вкатывались и выкатывались из них, зловеще лизали осклизлые, покрытые зелеными водорослями камни.

Солнце уже закатилось, но в темнеющем небе еще виднелись бегущие с моря тучи. Павлюк смотрел на них, и ему казалось, что это не тучи бегут, а вершины высоченных прибрежных скал все время клонятся к морю и вот-вот обрушатся на них с Касымом и погребут их. Юрию стало жутко.

«Не исключена возможность нарушения государственной границы…» Эти слова Павлюк повторял, как присягу. Он знал, что вся застава поднята на ноги из-за той, второй шляпы… Ему было стыдно вспомнить свои тогдашние насмешки над Умурзаковым. Он хотел, чтобы случилось что-нибудь, и тогда он отличится в настоящем деле!

Ночь шумела прибоем. Маяк на мысу через равные промежутки времени загорался ярко-голубым светом. Луч прожектора, в котором вспыхивали ночные бабочки и мотыльки, рассекал темноту, щупал море и небо, потом снова гас, и становилось еще темнее.

Одолевала нудная зевота. Но не потому, что хотелось спать, а просто от скуки. Лучше бы уж ходить, чем торчать на одном месте!

— Эй! — шепотом урезонил его Умурзаков. — Не шуми.

Павлюк тяжело выдохнул воздух и щелкнул зубами. Несколько минут он лежал тихо, усмиряя зевоту и чертыхаясь про себя. Хотелось заорать во все горло, вскочить на ноги, двигаться. Но — нельзя!

И вдруг в километре от них, над пляжем «Абхазии», взметнулась ракета. Пучок огненно-красного света прочертил в небе длинный след и потух, упал в темноту.

— Касым, видишь? — шепотом спросил Павлюк.

— Вижу.

— Бежим туда!

— Нельзя.

Вторая ракета взлетела в небо, прочертив яркий белый след.

— Что же мы сидим? Пошли! — Павлюк вскочил на ноги, он весь дрожал от нетерпения.

— Ложись! Нельзя уходить, — снова шепнул Умурзаков. — Командир сказал — нельзя.

Юрий зло выругался. «Нельзя, нельзя…» Там заварилось дело, а тут — торчи…

Прошло несколько минут. У «Абхазии» было тихо.

…Между тем там произошло следующее. Лейтенант Зубрицкий и пограничник Захаров патрулировали пляж. Они прошли один раз, второй — кругом было спокойно, ни единой души. Когда они проходили в третий раз, встретили Дегтярева. Он шел с полотенцем в руке и громогласно распевал:

— А-а, товарищ Зубрицкий, наше вам! — развязно поздоровался Дегтярев, когда к нему подошли вплотную.

— Что вы здесь делаете? — спросил лейтенант.

Дегтярев помахал полотенцем:

— Да вот искупаться хочу. Водичка сейчас, как парное молочко.

— Не положено, гражданин Дегтярев. Вы же знаете, существует пограничный режим.

— Ну и отлично, — сказал Дегтярев, — но режим этот существует для посторонних, а я, слава богу, свой человек на заставе, и товарищ капитан, конечно, разрешил бы мне купаться не только сейчас, но и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. А как же?

— Освободите пляж! — прервал его Зубрицкий.

Дегтярев стих, пожал плечами и зашагал прочь, оскорбленный. Зубрицкий и Захаров некоторое время смотрели ему вслед. Вот он стал подниматься по лестнице, вот зажег одну спичку, вторую, третью… Видимо, никак не мог прикурить на ветру. Три огонька один за другим вспыхнули и погасли в ночной темноте, поглотившей Дегтярева. И вдруг немного в стороне из кустов вымахнула одна ракета, потом вторая. Мертвенно-яркий свет залил пляж, выхватил из темноты деревья.

Кто дал ракеты? Зачем? Пограничных нарядов поблизости не было. Это Зубрицкий знал точно. Вместе с Захаровым он кинулся к лестнице, взбежал по ней, стал осматривать кусты и камни. Кисловатый запах порохового дыма еще плавал в зарослях, а тот, кто выпустил ракеты, исчез. Исчез и Дегтярев.

Но обо всем этом ни Павлюк, ни Умурзаков еще ничего не знали, а только догадывались, что у «Абхазии» что-то случилось, и Юрий поносил Касыма самыми последними словами. Вот оно, настоящее дело, о котором он мечтал! Две ракеты красного и белого цвета — это сигнал «спешите на помощь». Так какого же черта они торчат здесь?

В какие-то мгновения Юрий переоценил все свое поведение в эти дни, и ему показались, жалкими и смешными все его улыбочки и сомнения, все его снисходительное, безалаберное отношение к службе на «курортной» заставе. Ах, если бы можно было поспешить на помощь, он бы показал, на что способен, он бы показал!..

Но Умурзаков не разрешал.

…Все, что произошло потом, было невероятным. Сначала Касым толкнул его в бок и прошептал: «Смотри!» Затем Юрий увидел, как внизу, к берегу, подплыло что-то черное. Кто-то подплывал к нашему берегу. И это происходило совсем рядом. Касым привстал на колено. Он умел это делать бесшумно, как птица. Юрий тоже привстал. Луч прожектора тревожно заплясал на воде по белым гребешкам волн, далеко от берега. Метнулся в одну сторону, в другую и снова замер на прежнем месте, что-то нащупывая.

А Касым неотрывно смотрел вниз, туда, где черный предмет уже подплывал к камням. Вот он ткнулся о берег и сразу скрылся в нагромождении камней.

— Ракету, — спокойно приказал Умурзаков.

 

14

Да, все было невероятным в эту ночь. А на рассвете капитан Чижов заканчивал допрос молодого подтянутого человека в форме старшего лейтенанта Советской Армии. Человек сидел на стуле прямо, неподвижно и в упор рассматривал капитана.

— Еще один вопрос, Куприянов, — сказал Чижов. — Вы шли сюда на связь?

— Так точно.

— С кем?

— Это не имеет значения.

— А если подумать…

— Я не люблю повторяться, — Куприянов отвернулся и стал смотреть в окно, давая понять, что он больше ничего не расскажет.

— Так… — терпеливо произнес Чижов. — Тогда я расскажу вам.

Куприянов недоверчиво покосился в его сторону.

— Вы шли на связь, — продолжал Чижов, — с агентом, который выдавал себя за советского инженера-геолога Дегтярева Максима Спиридоновича…

Капитан сделал паузу, от его взгляда не ускользнуло, как по лицу задержанного пробежала тень.

— …По курортным путевкам этот Дегтярев жил в санаториях Сочи и Гагры, а потом приехал сюда и поселился в доме у гражданки Прицкер.

Куприянов мрачно нахмурился.

— В Сочи, в Гагре и здесь он имел целью разведать охрану границы и подготовить вашу высадку. Для этого он подкинул на пляже санатория «Абхазия» свою соломенную шляпу и пришел за ней на нашу заставу. Вот полюбуйтесь, мы сфотографировали его.

Чижов вынул из папки и протянул Куприянову несколько фотографий. Дегтярев и лейтенант Зубрицкий во дворе заставы… Дегтярев и группа солдат, занимающихся на штурмовой полосе… Куприянов с интересом рассматривал их, а потом вдруг брезгливо швырнул на стол.

— Предатель!.. — выдавил он из себя.

— Итак, вы шли к нему?

— Да, к нему, — подтвердил Куприянов, и лицо его приняло прежнее надменное выражение. — Но повторяю, если бы он не оказался предателем, вам не удалось бы так легко задержать меня.

Чижов усмехнулся. «Оказался предателем»… Впрочем, пусть считает хоть чертом, хоть дьяволом!

— Где вы должны были встретиться с ним?

— В ресторане «Поплавок».

— Когда?

— Сегодня в восемь часов вечера.

— Так… Подпишите протокол допроса.

Куприянов взял в руки протокол и внимательно прочитал его. Протокол был точен и скуп, как приговор. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, национальность, образование. Далее говорилось, что в заранее условленном месте и в заранее обусловленное время он был высажен в территориальных советских водах с американской подводной лодки с целью нарушения государственной границы Советского Союза, что в специальном костюме вплавь добрался до берега в районе Лягушачьей бухты, что был задержан в тот момент, когда прятал плавательный костюм в пещере, что при задержании оказал вооруженное сопротивление, в результате чего рядовой первого года службе Павлюк Юрий Михайлович был тяжело ранен в плечо, и что ранение это нанесено двумя пулями из бесшумного пистолета, который и приобщен к плавательному костюму и прочим отобранным при обыске предметам в качестве вещественного доказательства.

Все было верно, и Куприянов поставил под протоколом свою подпись, отдал его капитану, поднялся и вытянул руки по швам:

— Разрешите идти?

Очевидно, его долго муштровали перед тем, как посадить в подводную лодку. Кроме того, он был уверен, что не будь предательства…

Куприянова увели.

Итак, теперь уже ясно: Дегтярев прогуливался по берегу, чтобы отвлечь на себя внимание пограничников. Дескать, свой человек на заставе, удастся заговорить зубы. Но когда это не удалось, зажег три спички. Зачем рисковать самому? И тогда кто-то другой выпустил две ракеты.

Присутствовавший при допросе Зубрицкий рассматривал на столе чернильное пятнышко. Ему было стыдно взглянуть командиру в глаза. И дело было не в том, что Дегтярев скрылся по его вине, и даже не в том, что он, Зубрицкий, так жестоко ошибся во всей этой истории. Он вдруг почувствовал, что действительно не может служить на морской границе, да и вообще на границе. И лучше сознаться в своем поражении прямо и честно, чем вилять хвостом: дескать, позвольте замолить грехи, клянусь оправдать доверие.

Зубрицкий оторвал глаза от пятнышка и твердо посмотрел на Чижова:

— Товарищ капитан…

— Не надо, — перебил его Чижов. — Вы ведь насчет рапорта?

Он открыл сейф, вынул оттуда рапорт и отдал Зубрицкому.

— Вы не отправили? — удивился Зубрицкий.

— Как видите…

Зубрицкий набрал в себя побольше воздуха, словно собирался нырнуть, и сказал:

— Отправляйте. Я очень прошу вас.

Чижов удивленно взглянул на него, о чем-то подумал.

— Понимаю, — вдруг посветлел лицом. — А вот теперь ни за что не отправлю. И не чудите! Пошли.

— Куда?

— Искать Дегтярева и того, кто дал ракеты.

Зубрицкий послушно кивнул.

Да, нужно было продолжать поиски. Поднятые по тревоге соседние заставы перекрыли все дороги и перекрестки; все машины останавливались, и у пассажиров проверялись документы; приморские сады и парки прочесывались пограничниками, территория санатория «Абхазия» была оцеплена, оттуда не мог ускользнуть незамеченным ни один человек. Дегтяреву и его помощнику не вырваться из кольца.

Чижов и Зубрицкий вышли во двор. Часовой стал в положение «смирно». Два солдата закатывали под навес прожектор. Сияло утро. Искрилось море.

Нужно было исполнять свои обязанности.

1959 г.