Я люблю ясность и определенность во всем, особенно в тех случаях, когда получаешь задание, направляясь в командировку. И редактор был точен:

— Поезжайте в отряд. Там при штабе служит рядовой Легкобитов. Талантливый художник-самоучка. Напишите о нем.

Художник? На границе? Признаться, я ожидал чего-нибудь другого. Но других заданий не было. Редактор только уточнил, что Легкобитов служит в должности чертежника-картографа и что его начальником является майор Свиридов. Свиридова я знал по нашим прошлым встречам.

На другой день я поехал в отряд. В Закарпатье не такие уже дальние расстояния. Весь путь в автобусе до небольшого пограничного города занял столько времени, сколько понадобилось, чтобы прочитать "Правду" и "Красную звезду" от передовиц до номеров телефонов редакций. Читая, я все время думал, как подступиться к художнику-самоучке. Граница и живопись слабо увязывались в моем сознании. И все же что-то привлекательное, достойное уважения я предугадывал в этом солдате;

Штаб отряда располагался за городом, в бывшем имении венгерского графа. За железной оградой шумел старинный парк, в глубине которого стояло мрачное двухэтажное здание. Дальше парк примыкал к буковому лесу, покрывающему склоны холмов и гор. По хребту гор проходила граница.

Кроме часового у ворот да двух-трех офицеров, мне не встретилось ни одного человека. Дежурный сообщил, что все в клубе, на комсомольском собрании, там же и майор Свиридов.

— А что обсуждают? — спросил я.

— Рядового Легкобитова прорабатывают, художника… — ответил дежурный.

— Легкобитова?

— Так точно. Был в самовольной отлучке. Целую ночь.

Вот тебе раз!

— Давно это было?

— Третьего дня.

Третьего дня… Значит, редактор еще ничего не знал о происшествии с этим художником.

В клубе, сумрачном зале со сводчатым потолком, было много людей, и среди них майор Свиридов, сухопарый жилистый человек с острым кадыком па длинной шее. Он кивнул мне и указал на свободный стул рядом с собой.

Я огляделся. В первом ряду, на виду у всех, стоял долговязый солдат, встретивший меня удивленным взглядом. Собрание вел младший сержант с бледным серьезным лицом. Он смотрел на солдата испытующе и спрашивал:

— Как же вы дошли до жизни такой?

Солдат оторвал от меня взгляд и тихо ответил:

— Не знаю…

Он смотрел на сводчатый потолок. Там были изображены различные сцены: охота, сражения, какие-то торжественные церемонии. Роспись была старая, во многих местах облупившаяся: у блестящих рыцарей и дам не хватало то носа, то щеки, то пальцев.

Почему-то чертежник мне таким и представлялся: высокий, чуть сутуловатый, с нервным подвижным лицом и очень большими черными глазами, внимательными и печальными. Не верилось, что такая личность могла совершить что-нибудь дурное.

— А кто же знать будет? — упорно допытывался младший сержант.

Легкобитов покраснел и сказал негромко:

— Я уже говорил… Был в городе, выпил, ну… и задержался.

Он опять взглянул на потолок. Рыцари и дамы смотрели на него надменно и сурово.

В зале незлобиво и добродушно засмеялись. Кто-то даже заметил с восхищением:

— Вот дает!

Свиридов наклонился ко мне:

— Видали тихоню? Кто бы мог подумать? Правда, солдат из него никудышний, одни рисуночки в голове. Но чтобы напиться и совершить самоволку?.. Непостижимо!

Председательствующий спросил Легкобитова угрожающе:

— Почему же вы совершили выпивку?

Очевидно, он не знал, можно ли теперь обращаться к нарушителю порядка по фамилии, с прибавлением слова "товарищ", и потому называл его одними местоимениями.

— Так получилось, — ответил Легкобитов.

— Да врет он все! — выкрикнул кто-то с места. — Ничего он не пил.

— Нет, пил! — испуганно возразил Легкобитов. — Я пил, — повторил он упрямо.

— Товарищ Петров! — сурово заметил младший сержант. — Не мешайте собранию. Слышите, он сам подтверждает. Ясно? Вот так.

— Да брось ты, Кругликов! — закричал Петров. — А еще секретарь…-

— Сколько же вы… выпили? — не обращая внимания на реплики, спросил Кругликов.

— Пол-литра, — откровенно признался Легкобитов,

Собрание зашумело..

— А чем закусывал? — раздался веселый голос. — Акварельными красками, что ли?

Мало-помалу, собрание, хотя и пересыпалось шутками и веселыми подковырками, приобретало для Легкобитова угрожающий оборот. Никто, даже Петров, черноволосый румяный крепыш, не намеревался прощать ему выпивку и отлучку. Многих интересовало: где он провел ночь в нетрезвом состоянии?

— Не помню, — ответил Легкобитов и опустил голову.

Он ничего не помнил, и это было самым странным,