Где-то в Бактрии. 1330 год до нашей эры

Заратустра поднялся на невысокий холм и огляделся. Сколько видел глаз, перед ним лежала сухая бесплодная бактрийская равнина, и единственным возвышением на ней был этот холм.

Вечерело. Его ученики располагались на отдых. В последнее время их численность неуклонно росла, и сегодня почти сто человек следовали за пророком, внимая каждому его слову. Неподалеку жрецы, или иначе — маги, отринувшие поклонение ложным божествам ради следования путем Истины, готовили священный напиток — хаому. С помощью этого дурманящего снадобья всем присутствующим удастся достичь состояния транса. Их разум освободится от телесной оболочки, и они будут готовы принять наставления Ахуры-Мазды.

К употреблению хаомы Заратустра относился с осторожностью, потому что знал о ее возбуждающем свойстве. И хотя хаома открывала ему доступ к видениям, передаваемым Великим Творцом, в излишестве священная жидкость приводила его в состояние, в котором пророк не помнил практически ничего о происходящем.

И Заратустра, и чародеи, готовившие хаому, знали, какие растения необходимо собрать, в какой пропорции смешать, сколько времени кипятить и как долго настаивать полученный отвар. Эта традиция пришла из глубины веков и всегда оберегалась немногими посвященными, которые следили за

тем, чтобы древнее знание применялось исключительно в религиозных целях.

Заратустра наблюдал, как один из учеников разводит костры вокруг помоста из бревен — туда ему предстояло подняться. Золотисто-алые отблески пламени делали призрачной и нереальной его фигуру в белой тунике. По склонам холма тоже разводили костры.

Пророк устремил взор вдаль, туда, где сливались небо и земля. Облака по линии горизонта обагрились не только там, где вот-вот скроется из виду солнце, — вокруг Заратустры тоже сгущалось огромное кольцо огненно-красных туч.

Пророк с содроганием поднял глаза к небу, по-прежнему ясному и безоблачному, хотя приближающаяся ночь уже бросила на него свою темную тень. В облачном кольце начали вспыхивать необычно яркие молнии. Это удивительно прекрасное зрелище свидетельствовало о существовании сил, недоступных человеческому пониманию.

Внезапно на пророка снизошла уверенность в том, что этой ночью произойдет нечто особенное, отчего по спине его пробежал озноб.

Прежде великий Ахура-Мазда, владыка добра и истины, неоднократно оказывал ему честь, используя его для передачи своего Слова людям. И всякий раз Заратустра предчувствовал приближение этого момента и замечал, что чувства обостряются до предела. Сегодня все было иначе. Хотя он испытывал и уже знакомые ему ощущения, их заглушало другое, более мощное чувство, названия которому он пока не находил. Это была странная смесь мучительного беспокойства, замешательства и… страха. Того самого страха, что сопровождает человека от начала времен, который возникает в его душе при каждой встрече с неизвестным. Один из чародеев медленно приблизился к нему и протянул чашу с хаомой. Заратустра принял сосуд и жестом распорядился дать священный напиток всем присутствующим.

Церемония завершилась. Заратустра сидел, прислонясь к небольшому камню. Он неимоверно устал. Воцарившуюся тишину нарушали лишь отдаленные раскаты грома. Все его ученики уже спали. Употребление хаомы неизбежно влекло за собой глубокий сон, и сопротивляться ему люди были не в силах.

Пророк попытался восстановить в памяти происшедшее, но его мозг наполнили бессвязные образы и ассоциации. Ему всегда с трудом давались воспоминания о моментах, прожитых под воздействием опьяняющего напитка, но теперь, по прошествии многих лет, он отметил, что всякий раз прилагает для этого все больше усилий. Он отыскал взглядом своего двоюродного брата Гидарна — тот растянулся на земле у вылепленной из глины маленькой ритуальной башенки, из которой вырывалось голубоватое пламя, зажженное в честь Мудрого Творца перед началом церемонии.

Гидарн был первым и самым верным его последователем. Свое первое откровение Заратустра получил много лет назад и тотчас поделился со своим родственником, и Гидарн оставил дом и семью, чтобы последовать за пророком.

К тому же он был писарем. Каждый раз, когда Ахура-Мазда говорил с людьми устами пророка, Гидарн прилежно записывал все его послания.

Теперь он спал, сжимая в руках письменные принадлежности. Заратустра хотел было его разбудить, чтобы услышать рассказ о происшедшем во время сегодняшней церемонии, но потом решил дождаться утра.

В чем пророк нисколько не сомневался, так это в том, что этой ночью через него опять говорил Ахура-Мазда, Властелин Добра, Истины и верховной Мудрости.

Его усталый рассудок припомнил знакомое ощущение: он видит лишь ослепительный свет, из его рта мимо воли потоком льются слова. Ровный и чистый свет разливается повсюду, но его это нисколько не пугает. Напротив, он исполнен мира и покоя.

Припомнил он и удивление, которое испытывал всякий раз, слушая самого себя. Он отдавал себе отчет в том, что слышит слова, которые срываются с его губ, но ему кажется, что произносит их кто-то другой. Заратустра скрестил на груди руки, в который раз изумленно благоговея перед великой истиной: он слушал голос Премудрого Владыки.

Он плотнее укутался в накидку. Наступила глубокая ночь, холод пробирал его до костей, несмотря на пылающие повсюду костры.

В эту ночь Ахура-Мазда говорил о назначении человека, о Безграничном Времени и о конце времен. Пророк и не помнил слов, в его мозгу запечатлелся оттиск всего происшедшего.

Добро и Зло, Истина и Ложь — к этим понятиям Премудрый Владыка возвращался постоянно, и эта ночь не стала исключением. Он снова убеждал людей приложить все усилия к тому, чтобы следовать прямым путем праведности. «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой». Эти слова Ахуры-Мазды часто звучали из уст пророка.

Еще одним повторяющимся мотивом была тема о Безграничном Времени и его кульминации, и этой ночью ее не обошли вниманием. Голос Заратустры истово вещал о непрекращающейся борьбе между духом Истины (Спента-Манью) и духом Лжи (Анхра-Манью), о том, как в конце времен первый одержит победу над вторым, и голоса праведных сольются в единый хор, восславляя кульминацию Безграничного Времени.

Творение завершит свой цикл, и Ахура-Мазда, одержав победу над Ахриманом, станет единовластным повелителем.

Ахриман… Одно воспоминание об этом имени заставило пророка содрогнуться. Воплощение Зла и Низости с соответствующими атрибутами и грязными замыслами, тьма на пути света, ложь, которая выжидает удобного момента, чтобы войти в жизнь человека. Его манью, или дух, находился повсюду: пристально следил за людьми, скрывался под различными личинами, нападал на слабых и уводил их с пути истинного.

Заратустра отлично понимал, что он сам и его последователи являют предмет вожделений наемных убийц Духа Зла. Порой он ощущал их близость физически. Случалось, под воздействием обострявшей все чувства хаомы он улавливал их богомерзкое зловоние. В таких случаях Заратустра сосредотачивался на образе Премудрого Владыки и просил его о помощи. Ахура-Мазда откликался, и покой возвращался в душу пророка.

Он внимательно осмотрел стоявший у его ног сосуд — чашу до половины наполнял дурманящий священный напиток, — сделал большой глоток, лег, устраиваясь на земле поудобнее, и подложил под голову камень.

Пророк рассчитывал, что хаома поможет ему заснуть. Его утомленное тело отчаянно нуждалось в отдыхе.

Ночь опустилась на землю, но кольцо красноватых туч над ним по-прежнему отчетливо выделялось на фоне черного неба. А вот вспышки молний прекратились. Заратустра поднял голову и устремил взгляд в ясное безлунное небо, усеянное удивительно яркими звездами.

Его сознание находилось под воздействием хаомы, и поэтому на ум пророку пришли слова, которые этой ночью Ахура-Мазда произнес его голосом. Мудрый Владыка говорил о непрекращающемся сражении с Ахриманом, о том, что окончательная победа возможна лишь по окончании Безграничного Времени, а локальные успехи приводят только к временному ослаблению армии Зла, которая мгновенно восстанавливает силы и вновь идет в атаку.

«Победа, одержанная сегодня ночью, — эти слова звенели в голове пророка, словно они вновь зазвучали в пространстве, — даст людям передышку на три тысячи триста тридцать лет. Это время необходимо использовать для подготовки. Затем Зверь возродится, целый и невредимый, и остановить его будет под силу лишь праведнику, если таковой найдется».

Заратустра не знал, прозвучали эти слова на самом деле или это плод его воображения. Как бы то ни было, но о какой победе идет речь? Кого или что имел в виду Ахура-Мазда, говоря о праведнике?

Пока он пытался взять свои мысли под контроль, опоясывающее горизонт кольцо начало сжиматься. К пророку вернулась ясность ума, и он отметил, что алые тучи вплотную приблизились к холму, на котором расположился пророк со своими последователями, заключив их в магическое кольцо.

Заратустра наконец очнулся и огляделся. Вокруг безмолвие и покой. Все погружено в сон — и люди, и природа.

Пророк содрогнулся, снова увидев молнии в кольце. Фантасмагорическое синее сияние озаряло холм. Он отметил и нечто более странное — если такое вообще возможно. Все происходило без единого раската грома. Да, он ничего не слышал. Стояла оглушающая тишина.

Ему опять захотелось разбудить Гидарна, не столько для того, чтобы тот увидел то, что наблюдал он сам, сколько для того, чтобы разделить с ним свой всевозрастающий ужас.

Но он как будто прирос к месту, не в силах двинуться или что-либо предпринять. Разворачивающееся на его глазах пугающее зрелище заставило позабыть обо всем на свете.

В центре красного облачного кольца материализовались две фигуры. Внешне они имели вполне человеческий облик — с головами и туловищами, руками и ногами. Впрочем, Заратустра понимал, что на этом сходство заканчивается. От фигур исходила такая мощь, что у пророка не оставалось сомнений: по сравнению с ними любой из окружающих его людей был меньше мельчайшей песчинки в пустыне.

Казалось, что эти фигуры находились повсюду. Куда бы Заратустра ни смотрел, он видел только их. И дело было не в их гигантских размерах. Они были вездесущими, словно отражались в бесчисленном множестве зеркал. Заратустре казалось, что они вросли в сетчатку его глаз, а если точнее, в его мозг.

Окружавшее холм красное кольцо вытянулось вертикально вверх, а рассекающие его молнии вновь исчезли. Теперь тучи образовывали цилиндрическую стену цвета крови, внутри которой были заключены соперники.

А речь шла именно о соперниках. Это Заратустра понял до того, как осознал истинную природу каждой из сторон. Их могущество он ощущал всем телом, их воля была столь мощна, что никакая другая рядом не имела права на существование.

И вдруг Заратустра все понял. Мудрый Господь Ахура-Мазда вышел на бой против Ахримана, повелителя мрака и лжи. Каждый из них был именно таким, какими их видел пророк в своих видениях и снах. Ахура-Мазда излучал снисходительность и добродетель. Сегодня его окружал нимб ослепительно-белого света, озаряющего золотистыми отблесками все вокруг.

А от Ахримана исходило зло, и Заратустра почти физически ощущал его зловоние. Аура Ахримана была черной и казалась такой плотной, что не отражала свет, а напротив, поглощала падающие на нее блики.

Первым в атаку пошел Ахриман. В его мгновение назад пустых руках возник пылающий меч, и он неожиданно нанес сокрушительный удар по беззащитному с виду Ахуре-Мазде. Заратустра едва сдержал крик ужаса, но меч отскочил от сияющей ауры Мудрого Владыки, оставив на ней лишь крошечную черную зарубку.

Чудовищная сила удара не могла не отразиться на Ахримане — его черная броня покрылась сетью мельчайших трещинок.

Бой продолжался. Повелитель Зла нападал на Ахуру-Мазду, и от каждого удара на их аурах оставались заметные следы и повреждения: черные зарубки на сияющей оболочке Мудрого Господа и все новые трещины в броне Ахримана.

Пророк стал внимательнее рассматривать участников поединка. Ахура-Мазда сохранял полную невозмутимость, и Заратустра в очередной раз изумился своему невероятному сходству с Мудрым Господом. Владыка был облачен в точно такую белую тунику, как и у пророка, если не считать того, что сейчас на одеждах Ахуры-Мазды играли золотистые блики обволакивающего его света удивительной чистоты.

Ахриман же никогда не являлся Заратустре во снах, но пророк давно составил себе представление о нем и поделился им со своими последователями. Сейчас он с удовлетворением отметил, что расхождения были крайне незначительны. Внутри черной защитной оболочки находился отвратительный уродец, порождение жутчайших ночных кошмаров. Это и был Повелитель Лжи. Его лицо, кроме узкой полоски лба, мерзких губ и налитых кровью ярко-желтых глаз с миндалевидными зрачками, напоминающими зрачки змей, поросло густыми черными волосами.

Его тело скрывала неопределенного цвета туника, и лишь руки и ноги, покрытые жесткими волосами, были обнажены, а на пальцах торчали длинные и кривые ногти, скорее напоминающие когти хищников.

Просвечивавшая сквозь волосяной покров кожа была не то чтобы черной, но очень темной и отливала фиолетовым.

Какое-то время Мудрый Господь отражал выпады Ахримана, но вскоре перехватил инициативу: из его сияющей ауры засверкали лучи и дождем обрушились на черную броню противника, расширяя тонкие трещинки на ней.

Движения Ахримана напоминали какой-то гипнотический и несуразный танец. Он продолжал размахивать мечом, видимо не подозревая, что от этих ударов страдает только его собственная броня. Ахура-Мазда вращался на месте, излучая пучки света, еще больше ослаблявшие защиту его врага.

Лишь теперь Заратустра обратил внимание на одну деталь — необычное ожерелье на шее Ахримана. Это была простая цепь из соединённых между собой черных звеньев с какой-то странной, тоже черной, подвеской, которая почти полностью слилась с темной туникой Повелителя Зла. Возможно, именно поэтому пророк не сразу ее заметил.

Теперь он сосредоточил на подвеске все свое внимание. Изготовленная из какого-то странного материала, слабо мерцавшего в лучах излучаемого Мудрым Господом света, она выглядела очень просто — симметрично расположенные три круга, каждый из которых имел направленный наружу удлиненный и изогнутый отросток. Но пророку эта композиция напомнила зловещий оскал черепа. Два верхних круга походили на пустые глазницы, на застывшие безжизненные глаза, а нижний изображал открытый в безмолвном крике рот.

И вновь по спине Заратустры пробежал озноб. На него снизошла уверенность, по силе равная всем предыдущим откровениям, что подвеска с тремя кругами представляет собой тайную эмблему Повелителя Зла.

Под этим знаком единым фронтом сплачивались силы мрака и их предводитель. Каким-то образом пророк догадался, что в этой простой с виду подвеске сконцентрирована значительная часть губительной силы Ахримана.

Черная оболочка, защищавшая его в бою, очень сильно пострадала. Трещины и щели в броне раскрылись. На ауре Мудрого Господа также виднелись многочисленные черные зарубки, хотя ни одна трещина не составляла угрозы для носителя этой светоносной оболочки.

Вдруг пророк понял, что полная тишина, воцарившаяся вокруг, когда красное кольцо туч вплотную подошло к холму, не была нарушена ни на мгновение. И яростные атаки Ахримана, и сверкающие лучи его светозарного соперника были абсолютно беззвучны. Казалось, время замерло в ожидании неизбежной развязки.

Наконец один из лучей Мудрого Господа проник внутрь черной брони, защищавшей Ахримана. Похоже, его это застигло врасплох, и он в изумлении замер, высоко подняв над головой свой огненный меч. Пробоина возникла на уровне груди. Мудрый Господь тоже на несколько мгновений застыл на месте, оценивая ситуацию. Затем от него отделился еще один луч света. Ни один луч, выпущенный до этого, не мог сравниться с ним по силе и яркости. Должно быть, Ахура-Мазда сконцентрировал в нем всю свою энергию.

Заратустра от изумления остолбенел, не в силах двинуться с места. Он увидел, как луч пронзил черную броню и проник в центр странной подвески. Впитав энергию луча, она внезапно изменила цвет с черного на огненно-красный. Затем, все так же беззвучно, раскололась на три равные части, и те разлетелись в разные стороны. Даже не достигнув стены облаков, осколки исчезли из виду. Казалось, их поглотил воздух, но пророк не сомневался: они перенеслись в другие временные измерения. Впрочем, он и сам не понимал, как ему в голову могло прийти подобное объяснение.

С исчезновением подвески пала и защитная броня Ахримана. Повелитель Тьмы, не сходя с места, уронил меч. Ахура-Мазда несколько мгновений смотрел на него, а затем поднял руку. В кольце облаков за спиной его соперника образовалось отверстие. Тучи, вращаясь вокруг этого отверстия, образовали конус.

Ахура-Мазда и Ахриман смотрели друг на друга, и в этот миг существовал только взгляд, который ни о чем не просил, ничего не позволял, но все принимал.

В правой руке Ахуры-Мазды сверкнул последний луч света. Он упал на грудь уже беззащитного Ахримана и с невероятной силой отбросил его назад. Тело Повелителя Мрака увлекло к отверстию в кольце туч, окружавшем соперников; оно росло, принимало форму воронки, внутри которой закручивались в спираль облака.

Ахриман раскинул руки, словно желал что-то ухватить, но не нашел опоры — его окружал лишь воздух.

Его движение несколько замедлилось, когда он достиг воронки в облаках, которые тотчас поглотили его тело, и какое-то время оно вращалось вместе со спиралью. Каждый новый оборот приближал его к центру воронки, где виднелось отверстие, возникшее по воле Мудрого Господа.

Заратустра изумленно наблюдал за тем, как с каждым витком тело Ахримана приближается к вершине спирали, уменьшаясь в размерах. Вскоре он понял то, что не мог увидеть: отверстие, открывшееся в стене туч, неустанно удалялось, и теперь узкий конец воронки находился очень далеко.

Тело распростершего руки Ахримана стремительно уменьшалось. Вот оно уже напоминает затянутую водоворотом песчинку. И наконец, достигнув отверстия в центре спирали, исчезло.

Все это время Ахура-Мазда оставался недвижимым. Лучезарная аура, окружавшая его во время боя, тоже погасла, и он предстал взору Заратустры таким, каким тот видел его много раз. Мудрый Господь медленно обернулся, посмотрел прямо в глаза пророку, и тот склонил голову в знак полной покорности воле Господа и раскрыл ему объятия. Но прежде чем устремить взгляд в землю, он заметил на губах Ахуры-Мазды покровительственную улыбку.

Когда Заратустра осмелился вновь поднять глаза, все исчезло. Мудрый Господь удалился, от огненного кольца туч не осталось и следа. Его окружала ночь, глубокая и безмолвная. Воздух был чист, и в небе по-прежнему сияли мириады звезд.

Вдруг Заратустра ощутил, как на него навалилась накопившаяся усталость, а от выпитой хаомы кружилась голова. Казалось, его тоже затягивает бездонная воронка. Он опустил голову на камень и провалился в глубокий сон без снов и видений, способных встревожить или испугать.