Египет, 2000 год

Николь была абсолютно счастлива. Накануне они прилетели в Каир, а сегодня рано утром явились в Египетский музей. Она уже поздоровалась со старыми друзьями и познакомилась с новыми. Но прежде всего ее радовала возможность снова войти в это здание, хранящее столько приятных воспоминаний.

Позже, расположившись за одним из столов библиотеки и просматривая архивы, она подумала, что ее место в Египте, и ощутила удивительное единение с этой землей, ее историей и народом.

Ей показалось, что она готова целую вечность просидеть в этой библиотеке, наблюдая за пылинками, танцующими в потоках света. Здесь даже тишина была глубже, а воздух — гуще…

Затем она напомнила себе, что, возможно, магия этой страны заключается именно в ее труднодоступности: в удаленности от Парижа и в различии культур…

«Если бы я жила в Египте постоянно, — сказала она себе, — он перестал бы казаться мне таким желанным». Она сделала вид, что сама себе верит, хотя в глубине души знала, что это не так.

Ее энтузиазм возрос, потому что физически она чувствовала себя на удивление хорошо. В последнее время ее часто мучили головные боли, а тревожные сны лишали полноценного ночного отдыха, но дни, предшествующие путешествию, выдались особенно тяжелыми. Ее неотступно преследовали навязчивые видения. Особенно плохо ей было дома, где сжимающий голову обруч не ослабевал ни на мгновение.

Ночью она подолгу лежала без сна, боясь уснуть. Она знала, что стоит ей погрузиться в сон, как на нее обрушатся кошмары, избавиться от которых она будет не в силах. Она даже не понимала, откуда они берутся и что служит их источником. В последнее время ей не давало ни сна, ни отдыха видение го перед ней черного предмета, который она хотела схватить, повинуясь чьей-то чужой и очень сильной воле.

Постоянное недосыпание лишило ее аппетита, Николь похудела, стала дёрганой и нервной. Ночь со среды на четверг, накануне отъезда, она провела с Жаном, и ее друг принялся подшучивать над ее осунувшимся лицом.

— Черт возьми, Николь, какая же ты у меня красавица! Ты стала похожа на актрису немого кино. Я думаю, что эти синяки под глазами объясняются тем, что ты не спишь, мечтая обо мне.

Затем он посерьезнел и попросил ее поберечь себя.

В каирском отеле Николь наконец-то смогла выспаться. Целую ночь она была полновластной хозяйкой своих сновидений.

Она встала отдохнувшая, счастливая и полная сил, распахнула окно и, глядя на черепичные крыши каирских домов, подумала, что странный черный предмет остался где-то очень далеко, возможно, в Париже, вместе с остальными кошмарами. К счастью, приступ отчаяния, случившийся в прошлую субботу, больше не повторялся. Преследовавшие ее видения возобновились с еще большей настойчивостью, но девушка вдруг поняла, что каким-то образом может с ними жить. Они вызывали у нее чувство досады, она старалась как можно позже ложиться спать, но перестала испытывать беспрестанную тревогу, от которой так страдала прежде. Ей даже показалось, что теперь эти видения являются к ней в сопровождении мысленного послания «Не придавай им значения». Размышляя над этим странным явлением, Николь пришла к выводу, что все дело в ее общении с Жаном. Архитектор обладал каким-то особым чутьем, ему удавалось уловить ее состояние души, хотя девушка и пыталась скрывать от него свое беспокойство. Нежностью или шуткой, но он сумел вернуть ей веру в себя. Губы Николь тронула нежная улыбка. «Как прекрасно любить и быть любимой!» — подумала она. Ей захотелось позвонить Жану только для того, чтобы сказать ему: «У меня все хорошо, я счастлива и я… тебя люблю». Впрочем, одного взгляда на часы ей хватило, чтобы убедиться, что в Париже до рассвета еще далеко и что со звонком нужно подождать.

Эту ночь они проведут в столице Египта, а завтра рано утром их ожидает путешествие в Долину царей. Там, на западном берегу Нила ее ждала усыпальница Сети I.

Гамаль Нагиб был уполномоченным министерства культуры Египта в Фивах и на прилегающих к городу территориях. Под его юрисдикцией находились Луксор, Карнак, все памятники древности на западном берегу и долины со всеми их гробницами. Он познакомился с Николь, когда та писала свою диссертацию, а он был директором археологических ресурсов. Тогда они и подружились. На фото, стоявшем на столе в ее кабинете в Лувре, она была снята на раскопках именно с Нагибом.

— Как я рад снова вас видеть, мадемуазель Паскаль! — воскликнул он, когда Николь вошла в его кабинет.

При этом он церемонно, на арабский манер, сложил перед собой руки, хотя озорной блеск его глаз напрочь отрицал столь официальное приветствие.

— Доктор Паскаль, месье Нагиб, — улыбнулась Николь, накрыв ладонями руки Нагиба и целуя его в щеку.

— Доктор Нагиб, доктор Паскаль, — расхохотался ее собеседник.

— Мне кажется, будет удобнее, если мы станем, как и раньше, называть друг друга Гамаль и Николь. Что скажете?

— Ну, конечно, Николь. Как добрались? И присаживайтесь, пожалуйста. Вы многое должны мне рассказать.

Девушка устроилась в кресле у стены кабинета, а Нагиб сел напротив, отделенный от нее низким журнальным столиком.

— Я попросил, чтобы нам принесли чаю, — сказал он. — Думаю, вы не откажетесь составить мне компанию. — Николь кивнула. — Итак, — он опять улыбнулся, — теперь вы хранитель Лувра. Вы и представить себе не можете, как я обрадовался, когда мне сообщили эту новость. Рассказывайте.

Николь рассказала ему о том, как она жила после отъезда из Египта, а затем начала расспрашивать собеседника о его собственной жизни. Подобный взаимный интерес считался в этой стране нормой цивилизованного общения, но девушке было интересно послушать о работе руководителя археологической зоны Египта.

Наконец они подошли к теме керамической таблички и гробницы Сети I. Вечером Нагибу предстояло сопровождать Николь и де Лайне в зал шести колонн. Его уже подробно проинформировали о результатах расследования, проведенного Николь, хотя, насколько она поняла из этой беседы, он пребывал в неведении относительно деталей ее открытия.

— Ваш шеф рассказал мне не все. Я угадал? — Нагиб улыбнулся, заметив смущение Николь. — Не переживайте, это в порядке вещей. Этого не сделал бы ни один археолог, находясь в здравом уме и трезвой памяти. О Пьере де Лайне я и вовсе молчу. Даже если бы Пьеру вздумалось рассказать мне всю правду, я все равно ему не поверил бы, — рассмеялся египтянин. — Меня это нисколько не волнует. Таковы правила игры. Мне вполне достаточно того, что вы нашли какие-то сведения о чем-то, скрытом в гробнице Сети I. Очень скоро все наши сомнения развеются.

Николь вздохнула с облегчением и улыбнулась в ответ.

— Самое странное, Гамаль, заключается в том, что табличка, вокруг которой поднялось столько шума, не числится в архивах Гарнье. Вне всякого сомнения, она является частью коллекции, поскольку попала к нам вместе с остальными ее экспонатами, но на нее не было карточки. В Лувр привезли шесть табличек, а в архиве упоминалось лишь пять… пять остальных табличек. Да, все они представляют определенный интерес, но в них нет ничего выдающегося.

— А вы кого-нибудь спрашивали об этой табличке? Быть может, члены семьи или секретарь покойного месье Гарнье что-то знают?

— Гарнье занимался коллекцией сам. Его архив составлен скрупулезно, но пространно. Именно поэтому все кажется мне очень странным. Лишь одна из его дочерей проявляла интерес к коллекции. Я позвонила ей, но она сказала, что не помнит такой таблички. В конце концов, это не так уж важно, но я не перестаю этому удивляться.

Нагиб кивнул и пожал плечами.

— Самое главное — это то, что табличка существует и что написанный на ней текст привел нас к позитивному результату, — рассудительно произнес он. — Честно признаюсь вам, Николь — я заинтригован. Быть может, вы расскажете мне, что и почему вы рассчитываете найти в этой гробнице? Все равно я иду туда с вами.

— Да, конечно. На табличке есть надпись и чертеж. Чертеж удивительным образом совпадает с планом верхнего зала погребальной камеры, а что касается надписи…

В этот момент в дверь постучали и в кабинет вошел Пьер де Лайне. На нем был светлый льняной костюм и белая рубашка с открытым воротом. Николь отметила, что выглядит он очень привлекательно. Из-за его спины выглядывала секретарша, в руках она держала поднос, на котором стояли чашки, заварочный чайник и блюдо со сладостями.

— Как дела, Нагиб, мадемуазель Паскаль? Я увидел, что вам несут чай, и попросил, чтобы подали еще одну чашку. Я обожаю египетский чай! Хотя я уже заказал столик в ресторане с видом на Нил. Надеюсь, у вас нет других планов и вы примете мое приглашение. А потом мы поступаем в ваше распоряжение, Гамаль. Вы ведете нас в усыпальницу Сети I.

Меретсегер настороженно наблюдала за группой людей, пришедших в гробницу фараона. Богиня-змея всегда была начеку и продолжала исполнять возложенную на нее миссию. С незапамятных времен она обитала в царских долинах и намерена была оставаться здесь столько, сколько потребуется.

Время для Меретсегер не имело значения. Она вообще его не замечала. События происходили и забывались, и лишь она невозмутимо и неизменно взирала со склонов Фив на суетящихся внизу людишек, изумляясь их ненасытной алчности и корыстолюбию.

Многих мужчин и женщин, осквернивших вверенные ей священные места, настигла месть богини. Кара ждала всех, даже если поначалу казалось, что святотатство сошло с рук. Меретсегер была очень терпелива, но она никогда и ничего не забывала.

Сейчас, наблюдая за тремя мужчинами и женщиной, проникшими в гробницу Сети I, она вспомнила тот день, когда в почти готовой усыпальнице ей пришлось нанести смертельный удар. Она приняла облик большой кобры и из каменной колонны бросилась на вора, вознамерившегося забрать странный черный предмет. Охрана его была возложена лично на богиню, и он до сих пор хранился в глубине этой самой колонны.

Меретсегер понятия не имела, для чего он нужен, да это ее и не интересовало. Она знала лишь то, что главный мастер поручил охранять его, и что она не имеет права сплоховать. Богиня-змея считала обитателей города мастеров детьми, заботу о которых она возложила на себя. Женщины становились ее жрицами, а главный мастер внушал ей такое уважение, что был для нее чем-то вроде верховного жреца.

В городе давно не осталось ни единого жителя, да и сам город превратился в руины, но Меретсегер и это не волновало. День ото дня она беспокоилась лишь о выполнении своей задачи.

И сейчас ее шестое чувство, которое прежде никогда не подводило богиню, шепнуло ей, что, возможно, очень скоро ей снова придется кого-то убить.

Группа из трех мужчин и одной женщины уже приближалась к колодцу, расположенному поблизости от погребальной камеры в конце тоннеля. Вечерело, и солнце клонилось к закату. В гробницу Сети I уже не пускали посетителей, поэтому внутри были только эти четверо. У входа по-прежнему стояли охранники в рубашках цвета хаки и коротких брюках.

Меретсегер сосредоточилась на молодой женщине в светлых брюках и тонкой блузе. Интуитивно она ощутила, что угроза исходит именно от нее. Было видно, что она полностью ушла в себя. Ни она, ни ее спутники не произносили ни слова.

Когда они наконец вошли в зал с колоннами, расположенный перед погребальной камерой, в которой некогда стоял саркофаг фараона, богиня, готовая к броску, подобралась поближе. Она увидела, как девушка указала на колонну — на ту самую, в недрах которой и скрывался предмет. Один из мужчин приблизился к колонне со странным аппаратом в руках и поднес его к рисунку.

— Тут есть металл! — взволнованно воскликнул мужчина. — Максимальная интенсивность сигнала в самом центре солнечного диска.

Женщина взобралась вверх по маленькой лестнице, которую придерживал один из ее спутников. Подняв вверх фонарь, она присмотрелась к фреске.

Меретсегер уже не сомневалась, что предмет, который спрятал в колонне главный мастер, в опасности, и издала злобное шипение.

Девушка извлекла из кармана кисточку и нож и принялась возиться с кирпичом в центре красного солнечного диска.

— Похоже, он вообще не закреплен, — послышался ее голос. — Думаю, его можно легко отсюда вытащить. Потом мы просто положим его на место, и никто ничего не заметит.

Один из мужчин протянул ей кожаные перчатки.

— Возьми, Николь, так тебе будет легче.

Меретсегер подобралась перед броском. Капюшон на ее шее вздулся, а к зубам подступил яд. Вдруг она заметила в камере пятого человека, хотя мгновение назад его не было.

Этот мужчина возник в ближнем к колонне углу. И хотя он стоял совсем близко к остальным, они его не замечали, словно его и не было, или не видели его. Но его видела богиня. Она сразу же узнала это смуглое лицо и открытый взгляд глубоких черных глаз. Это был тот самый человек, который спрятал в колонне черный предмет. Вскоре после этого сюда принесли фараона и гробницу запечатали. В следующее мгновение Меретсегер поняла, что не только она видит этого человека, но и он видит ее.

Так же, как и в тот памятный день, он был одет в белую набедренную повязку, а его черные волосы ниспадали по бокам от лица. В памяти Меретсегер ожили те почти забытые времена, когда в Фивах было много одетых подобным образом мужчин, а из селений долины часто доносились размеренные молитвы, возносимые жителями в честь богини-змеи.

Все это кануло в прошлое, но сейчас он опять стоял перед ней, пристально глядя ей в глаза, а его полные губы все шире расплывались в улыбке.

Он не произнес ни слова, но Меретсегер отчетливо услышала его голос.

— Она избранная. Именно ее мы так долго ожидали. Она не намерена ни грабить, ни осквернять гробницу. Ей всего лишь предстоит исполнить предписанное.

Меретсегер посмотрела на женщину, и ее ярость стихла. Выждав несколько мгновений, она отступила. Обернувшись, чтобы еще раз взглянуть на того, кто только что с ней говорил, она обнаружила, что в углу никого нет.

Николь почувствовала, что кирпич без малейших усилий с ее стороны выходит из стены. Осторожно очистив шершавые края кирпича, она потянула его к себе. На низкой лесенке она почти касалась головой потолка камеры. Если бы она сейчас взглянула на Пьера де Лайне, то увидела бы, что он нервно озирается по сторонам, как будто опасаясь неожиданного вторжения. Он даже приподнял руки и застыл в оборонительной позе.

Но девушка была всецело поглощена своим занятием. Кирпич выдвинулся из стены, как ящик, полый внутри. В углублении стояла маленькая статуэтка, а под ней лежал черный предмет, столько дней и ночей преследовавший ее в видениях и снах.

Николь нисколько не сомневалась в том, что это именно он. Она хорошо запомнила этот глубокий черный цвет в окружающем его мраке. К своему удивлению, девушка отчетливо увидела его очертания, как если бы он был ярко освещен, и изумленно обернулась к своим спутникам; На нее смотрели три пары встревожено следящих за каждым ее движением глаз. К Нагибу и де Лайне присоединился и директор некрополя Долины царей. Ни один из мужчин даже не пытался скрыть нетерпение. Но ее взгляд как магнитом привлекли к себе глаза ее шефа. Ей показалось, что в мире не существует ничего, кроме этого пронзительного взгляда, а ее голову сдавил уже привычный обруч головной боли, хотя Николь и этого не заметила.

Для нее существовали только эти глаза, и они что-то ей говорили.

Не отдавая себе отчета, как будто вместо нее все сделал кто-то другой, не имеющий к ней ни малейшего отношения, она взяла металлическую статуэтку и протянула ее Гамалю Нагибу.

Он осторожно принял ее из рук девушки и начал благоговейно разглядывать. Стоящий рядом директор некрополя вытянул шею, пытаясь получше рассмотреть то, что держал в руках Нагиб.

— О! — восхищенно выдохнул он.

Лишь Пьер де Лайне не проявил ни малейшего интереса к маленькому произведению искусства — он продолжал пристально смотреть в глаза Николь.

Девушка прекрасно поняла, что от нее требуется. Ее воля даже не пыталась сопротивляться полученному мысленному приказу. Она быстро извлекла черный предмет из тайника и незаметно опустила его в карман брюк. Впрочем, спешка была излишней. Даже если бы она замешкалась, никто ничего не заметил бы, потому что ее спутники увлеченно разглядывали статуэтку.

— Невероятно! — шептал Нагиб на родном языке.

Он обернулся к француженке и поднял находку над головой, как бесценный трофей.

— Это бронза. Великолепное литье, безупречная проработка всех деталей… Не вызывает никаких сомнений — это Меретсегер. — Он расплылся в торжествующей улыбке. — Примите мои поздравления, доктор Паскаль!

Николь стояла на лестнице, взволнованно наблюдая за ликованием коллег. Египтянин протянул ей руку и помог спуститься вниз. Ощутив под ногами пол, она взяла у мужчин статуэтку и погрузилась в восторженное созерцание. Она напрочь забыла о том, что внутри кирпича было еще кое-что, и теперь этот предмет лежал в кармане ее брюк.

Она подняла счастливые глаза на Пьера де Лайне. Его взгляд ликовал.

— Превосходно, доктор Паскаль, просто превосходно! — Он беззвучно похлопал в ладоши. — Это полный и безоговорочный успех.