Инга

2 июня, почти десять утра, время знакомиться

Самое безопасное место в мире

– Кем вы были в прошлой жизни? – Он задал мне этот вопрос таким тоном, словно спросил, в какой школе я училась.

Я вздрогнула. Когда она у меня закончилась, эта прошлая жизнь? Два года назад или прошедшей ночью? Он ждал, всем своим видом выражая бесконечное терпение.

– Вспоминаю, – пояснила я. – Я преподавала итальянский. – Потом решилась спросить вслух: – Где я?

– Вы у меня дома. Правда, не знаю, как вы сюда попали, но я вас ждал.

– Мы в Меркабуре? – открыто спросила я.

Он посмотрел на меня с таким любопытством, что я принялась ощупывать лоб – вдруг зеленые рожки выросли?

– Вы находитесь на Земле, это третья планета от звезды в нашей Солнечной системе. «Ноль тридцать в тентуре, семь по спирали», как в одном фильме говорили.

– Кристофоро Коломбо! – пробормотала я вслух.

– Вы знали Колумба? Вы и во времени путешествовали? – спросил он все тем же непринужденным тоном, как будто мы обсуждали новинки кино.

– Нет, но я знавала одного апулийца, который любил так ругаться, – машинально ответила я.

Кажется, я сошла с ума. Впрочем, последнюю пару лет это ощущение возникает у меня настолько часто, что я ему даже не удивляюсь. Аллегра шепнула мне: «Правда, он классный?» Она меня бесила с самого момента моего появления здесь, моя внутренняя радость. Этот странный тип, который вызывал во мне самые противоречивые чувства, отчего-то ей безумно нравился.

– Вы скрапбукер? – спросила я.

– Нет, музыкант. У вас там есть музыка? Знаете, это такие звуки… Постойте, я сейчас включу радио. Или, хотите, сыграю вам что-нибудь?

– Спасибо, не надо. Я знаю, что такое музыка. Стойте, что значит, «у вас там»? «У нас» – это где?

– Ну на Меркануре. На вашей планете, как вы ее там назвали.

На этом месте итальянские фразы у меня кончились, и я выдала такую непереводимую игру слов, что сама себе удивилась.

– Вы уже научились обворожительно материться. – Он слегка поклонился мне, весь его вид выражал безграничное уважение.

Внешность человека, который сидел напротив меня, настолько не сочеталась с его манерой речи, что я никак не могла понять, где же все-таки нахожусь: на Том Свете или на этом. Вид за окном был настолько же привычным, насколько унылым. Обстановка квартиры с одинаковым успехом могла бы существовать в обоих мирах, однако для Меркабура она все же выглядела более естественной.

Пожалуй, надо начать с того, как мой новый… э-э-э… друг? В общем, с того, как он отреагировал на мое появление. Когда он ни капельки мне не удивился, я сразу решила, что попала на Тот Свет. Даже успела забеспокоиться, смогу ли выбраться обратно, но маме я доверяла на все триста процентов. Если она сказала, что это будет безопасное место, значит, смогу здесь пережить и прямое попадание многотонной бомбы.

– Здравствуйте! А я вас ждал. Простите, я не одет, – произнес он после того, как я запуталась в проводах и с грохотом обрушила на себя настольную лампу.

Нечто подобное мог бы легко сказать хранитель альбома, обитатель открытки, одним словом Человек с Того Света, но никак не обыватель, внезапно разбуженный посреди ночи в собственной квартире незнакомой девушкой. Я бы на его месте заявила что-нибудь совсем другое. И позвонила бы в полицию. Впрочем, меня такое положение вещей только радовало. Меньше всего мне хотелось объяснять, как я к нему попала и почему собираюсь у него торчать. Аллегра так и вовсе пищала от удовольствия. Я охотно согласилась на предложенную мне раскладушку и чистую постель, тем более что у меня зверски раскалывалась голова, и быстро заснула. Никогда раньше мне не приходилось задумываться о том, спят ли на Том Свете.

Первое, о чем я подумала утром, когда проснулась в новой постели, – это что карусель забросила меня в прошлое. Случается и такое, но Кодекс предупреждает: «Не пытайся изменить время». Я даже знаю одну женщину, которая попробовала сделать это, что закончилось для нее весьма печально.

Меня разбудила классическая музыка. Безумно люблю оперу, но в остальной классике разбираюсь не очень хорошо. Звучало что-то романтическое и веселое. Может быть, Моцарт? Я с трудом приподнялась на раскладушке и кое-как села. Не могу сказать, что это была самая удобная штука для сна. Последний раз мне приходилось спать на такой лет примерно в двенадцать, когда в гости приезжала толпа родственников. Источником музыки оказался старый проигрыватель с большой прозрачной крышкой, в котором крутилась пластинка. У моих родителей тоже такой был лет тридцать назад. Только колонки у нас были обычные, маленькие, а здесь по углам стояли две махины в полированных деревянных корпусах с динамиками разных размеров и ручками-переключателями. На этажерке у стены плотными рядами выстроились конверты с пластинками. Еще одна стопка привалилась к этажерке. Софью бы от этой виниловой свалки за уши не оттащить было.

Телевизор в углу комнаты тоже словно явился из далекого детства – пузатый, с кнопочками переключения каналов сбоку, марки «Горизонт». Почти всю комнату занимал рояль – старинный, но в отличном состоянии, с красивым резным пюпитром и надписью «J. Becker». Над роялем висели плакаты с Элвисом Пресли, Джерри Льюисом и еще какими-то рок-н-ролльщиками. К лакированному боку прислонилась электрогитара.

Возле дивана на полочке я заметила телефонный аппарат – тоже старый, с крутящимся диском. Я схватила сумочку, достала мобильник – отключен. Вспомнила, что обещала маме не включать его. Поспешно натянула джинсы, бросилась к окну – и вздохнула со смесью разочарования и облегчения. Во дворе стояло несколько иномарок, толстая тетка тащила пакеты с надписью «Полтинничек». А жаль, любопытно было бы вернуться во времена, когда родители были молодыми!

Вытертый паркет под ногами скрипнул.

– А, вы уже проснулись! Доброе утро! Чай будете или кофе? – В комнату вошел мой новый знакомый, и я снова поразилась странному впечатлению, которое он на меня производил.

По лицу его, грубому и красному, с заметными порами, и по плотной, приземистой фигуре можно было предположить, что я разговариваю с грузчиком или человеком еще какого физического труда, тем, кто работает на воздухе и чья кожа все время страдает от солнца, ветра или мороза. Однако руки его – ухоженные и мягкие, без следов мозолей или въевшейся грязи – мою теорию о такой профессии не подтверждали. Подобные лица бывают у алкоголиков, но других характерных для пьяниц примет – красных глаз, отеков или типичной обрюзглости – я не заметила. Его светлые, почти белые, но не седые волосы были подстрижены под горшок, щеки – гладко выбриты. Так мог бы выглядеть помятый жизнью Иванушка-дурачок ближе годам к пятидесяти.

«Такой красавец», – умилительным тоном заключила Аллегра.

– Надеюсь, вы разделите со мной холостяцкий завтрак. Чем бог послал, как говорится, – сказал «красавец». – Милости прошу, сюда, пожалуйста.

– Я только умоюсь, – ответила я сонным голосом.

– Конечно. Только вам все равно на кухню. Какой же я невежливый! – спохватился он. – Я же не представился! Меня зовут Аркадий, и я очень рад вас приветствовать в моем скромном жилище.

– Инга, – сказала я.

Он протянул мне широкую ладонь, и я уже собиралась пожать ее, как вдруг он элегантным движением подхватил мою руку и поцеловал, едва ощутимо прикоснувшись сухими губами.

– Простите, а у вас ванна… только тут? – изумилась я, когда вошла на кухню.

Если бы я была диковинным цветком, то и в самом деле решила бы, что этот зеленый уголок – самое безопасное для меня место. Солнце почти не проникало на кухню, потому что окно снизу доверху опутали ползучие и висячие растения. По натянутым под самым потолком веревкам они тянулись дальше – к шкафчикам и холодильнику. Повсюду стояли горшки самых разных размеров и висели кашпо. Судя по мясистым зеленым листьям, толстым стеблям и нежным распустившимся цветкам, растения чувствовали себя на кухне отлично. В воздухе пахло влажной землей и листвой, как в лесу после дождя. Возле противоположной от окна стены стояла самая настоящая белая эмалированная ванна, символически отгороженная от остального пространства деревянными решетками, по которым тоже вились растения. Над ванной висела пожелтевшая газовая колонка.

– Что поделаешь, такая планировка, – развел руками Аркадий. – Очень старый дом.

Я сразу же решила, что не задержусь в этой квартире надолго. Не ходить же немытой, но и ванну принимать на кухне – вот уж увольте! «Можно вообразить, что ты купаешься в озере посреди леса», – услужливо подсказала Аллегра.

Я кое-как умылась, и мы уселись за стол. Аркадий вел себя так, словно носил фрак и ел на завтрак ананасы в шампанском. На самом деле одежда его довершала противоречивость общего впечатления. Потрепанные манжеты видавшей виды вельветовой рубашки едва держались на рукавах, на локтях красовались аккуратно пришитые заплатки, а джинсы выцвели так, словно провисели на солнце пару тысяч лет. Из драного тапка высовывался большой палец в рваном носке. Вот что, оказывается, называют «дырка на дырке». Однако одежда вместе со всеми дырками была безупречно чистой, а от ее обладателя пахло свежестью и хорошим одеколоном.

«Когнитивный диссонанс» – так сказал бы про Аркадия папа. Я бы не удивилась, если бы мой новый знакомый предложил мне позавтракать суши с вареньем.

Однако бог послал нам с Аркадием завтрак по-английски: овсянку, яйца в мешочек, в меру прожаренные тосты, мед и отличный кофе. Мы сидели на самой нелепой кухне, какую мне только доводилось видеть, и вели самую странную светскую беседу в моей жизни. Тосты по-домашнему пахли сливочным маслом и корицей. Из комнаты доносился мелодичный перезвон трубочек, которому тихонько подпевала Аллегра. Моя радость пришла в такой неописуемый восторг, что время от времени на моем лице расплывалась дурацкая и неуместная улыбка, которую просто невозможно было сдержать. Влюбилась она в Аркадия, что ли? Это что, получается, часть меня в него влюбилась – в стареющего Иванушку-дурачка в дырявых носках?! Я мысленно дала сама себе пинка под зад.

– Ваше появление мне предвещали сны, – сообщил Аркадий, намазывая тост вареньем.

– Сны? – переспросила я.

– Да, я к своим снам очень внимателен. Вот, к примеру, к деньгам или получке мне завсегда снится дождь. Если ливень, то хорошая будет получка. А если капает чуть-чуть, то так себе, значит. И любовные приключения мне тоже в снах предвещаются.

Я чуть не поперхнулась. «Любовные приключения» так же вязались в моем представлении с этим мистером «Рваная рубашка», как модный показ – с колхозом «Красная заря». Нет, если бы он сказал «перепихон», я бы еще могла представить себе рядом с ним продавщицу из продуктового магазина в химических кудряшках и с ярко-красной помадой на губах, но «любовные приключения» – это звучало чересчур по-книжному, чтобы быть правдой.

Видимо, взгляд мой сказал многое, потому что Аркадий развел руками и извинительным тоном произнес:

– Да, есть за мной грешок, что поделаешь. Люблю женщин, и они меня любят.

Ну, если его женщины любят, значит, мы точно на Том Свете. Тут, на утопающей в зелени кухне с ванной, было особенно легко в это поверить. Но даже в таком случае мне бы вовсе не хотелось, чтобы сон с моим участием предвещал Аркадию любовные приключения.

– И что же вам про меня приснилось? – уточнила я на всякий случай.

– Прекрасные зеленые горы. Утренняя прохлада, первые лучи солнца.

– Звучит неплохо, – улыбнулась я.

– Да, – кивнул Аркадий. – Я был пастухом, и к моей отаре прибилась новая овца, юная и прелестная.

Я чуть не подавилась овсянкой.

– Это была не совсем обычная овца, – добавил он. – У нее на ногах были золотые туфельки, и она пришла со своими ножницами, которые висели у нее на боку, запутавшись в шерсти.

Я посмотрела на него с крайней степенью подозрения. Что он знает о ножницах? И тут он мне задал вопрос о прошлой жизни, плавно перетекший в беседу о планете «Мерканур».

Я решила принять его игру. В конце концов, с сумасшедшими надо разговаривать на их языке.

– Аркадий, а где вы работаете? – начала я издалека.

– Куда бог пошлет, там и работаю. Куда позовут, там и выступаю.

– И куда бог собирается вас в ближайшее время послать?

– Пока никуда. – Аркадий зачерпнул ложку меда. – Поэтому сегодня я намерен весь день наслаждаться чтением книг.

Недостатка в книгах у него не было, это я заметила еще в прихожей, где всю стену снизу доверху занимали полки, и я чихнула, проходя мимо. Спокойно можно пару веков наслаждаться чтением.

– Вот что, Аркадий, – заявила я тоном, каким раньше разговаривала со студентами накануне экзаменов, – у меня есть важное дело. Тут, на вашей планете, в тентуре. Я тут немножко у вас поживу, вы не против?

– Ну что вы! Вам незачем спрашивать об этом! Конечно, все мое жилище в вашем полнейшем распоряжении. Я ведь ждал вас. Возможно, в одном из своих прошлых воплощений я обидел какое-то иное, хм… инопланетное существо. В таком случае, мое предназначение в этой жизни – предоставить вам кров и убежище, и я выполню его со всем моим усердием и огромнейшим удовольствием. – Он отправил в рот ложку меда, и на лице его отразилось такое блаженство, словно ему в четыре руки делали массаж обнаженные красотки.

«Оооооо, – простонала Аллегра. – Как он умеет радоваться! Оооооо!»

– А потом и помирать можно? – не удержалась я и съехидничала.

Если бы у Аллегры были руки, она бы сейчас пихнула меня локтем в бок. Но рук у нее не было, поэтому она просто заорала на меня: «Ты что! Погляди – радость-то какая! Быть чьим-то предназначением! Мы с тобой его осчастливим, осчастливим». Мне идея с предназначением тоже понравилась, однако совсем по другой причине: если он и впрямь в это верит, я этим воспользуюсь.

– Если так, то я бы желал видеть вас в гостях как можно дольше. – Аркадий изобразил поклон. – Весь к вашим услугам.

Я отмахнулась от Аллегры и продолжила:

– Очень вас попрошу: никому, слышите, ни одной живой душе про меня не рассказывайте! Никому не открывайте дверь, никого не приводите в дом.

– Буду нем как сушеная рыба, – кивнул он.

– Мне нужно, чтобы вы меня не беспокоили. Например, если я буду сидеть в комнате, а вы – на кухне, вы не должны ко мне заходить. У меня очень сложное оборудование, ваше присутствие будет влиять на его настройку, и я не смогу выполнить свое задание.

Тут я почти не врала. Трудно настроиться на тонкую работу с Меркабуром, когда в комнате посторонний, да еще не скрапбукер. Как назло, у Аркадия в квартире почти не было дверей, не считая входной и ведущей в туалет. Комнату от прихожей отделяла лишь символическая занавеска из бамбуковых «висюлек», какие были популярны в восьмидесятые. Заставить его, что ли, дверь поставить? Нет, это слишком долго.

Аркадий смиренно вздохнул, видно было, что ему ужасно любопытно посмотреть на мое «оборудование», тем более что я появилась в его квартире с одной только сумочкой.

– Если вы хотите выполнить свое предназначение достойным образом, вы не должны заглядывать ко мне даже на секундочку, даже одним глазком. – Я была уверена, что именно этот аргумент сработает лучше любого другого.

Он отправил в рот последний кусочек тоста и снова печально вздохнул.

– Вот что, Аркадий! А давайте-ка я дам вам задание! – Пришла мне в голову идея. – Раз уж вы не работаете сегодня, то, может быть, отложите наслаждение чтением для другого, более подходящего момента?

– Конечно, я буду рад помочь. – Аркадий еще разок демонстративно вздохнул, тем не менее сразу оживился и принялся складывать тарелки.

– Да, и спасибо за завтрак. Все было очень вкусно.

– Вам правда понравилась земная еда?

– Очень, – честно ответила я.

Чего врать-то – я и впрямь очень люблю нашу земную еду.

– Сейчас только посуду помою. – Он нацепил фартук, застиранный и местами просвечивающий от старости. – Простите великодушно, не привык оставлять на потом, не люблю беспорядка на кухне. А вы пока говорите, что нужно сделать.

– Надо сходить в канцелярский магазин.

– Так, – кивнул он, не выказывая ни капли удивления.

Не отправлять же его в лавочку дяди Саши – это привлечет к нему совершенно ненужное мне внимание.

– Я вам список напишу, что нужно купить, – начала перечислять я. – Мне понадобятся маркеры, карандаши, цветная бумага, картон, фольга, двусторонний скотч и еще кое-что по мелочи. У вас случайно нет швейной машинки?

– Могу одолжить у соседки, – ответил Аркадий. – У меня прекрасная соседка, она очень хорошо шьет, и когда-то мы состояли с ней в романтических отношениях.

Интересно, почему не попросит свою соседку манжеты к рукавам пришить? Врет небось все про отношения. «Почему сразу врет? Не хочет беспокоить женщину. Может, она замужем», – пояснила Аллегра.

– Спасибо, соседку не надо. Обойдусь без машинки. Я дам вам кредитную карту и скажу пин-код. Снимете пять тысяч, принесете мне все чеки, карту и сдачу.

– О, не успели приехать, как наши банки уже взяли вас в оборот? Я подозревал, что они выдают кредиты даже зеленым человечкам. Ох, простите, – спохватился он. – Я вовсе не вас имел в виду. Спасибо, что вы мне так доверяете. Я оценил, честно говорю.

На самом деле я и не думала ему доверять. На карте установлен дневной лимит, а если Аркадий ее вдруг «потеряет» или пропадет вместе с ней, я сегодня же позвоню в банк и заблокирую ее.

– Простите, ради бога, но я вынужден задать один важный вопрос, – очень серьезно сказал он, вытирая руки фартуком.

– Да? – Я насторожилась.

– Можно я куплю каких-нибудь продуктов?

– Фу, и всего-то?! Покупайте, конечно, что вы у меня спрашиваете!

– Я имел в виду, на ваши деньги. Я, признаться, ходил сегодня рано утром в магазин и потратил на наш завтрак почти всю последнюю получку.

Хорошенькая у этого музыканта зарплата. Неудивительно, что он в драных тапках ходит.

– Покупайте. Не голодать же нам теперь.

– Я вам приготовлю что-нибудь изысканное, – расцвел Аркадий. – Вы будете очень приятно удивлены!

Я позволила Аллегре состряпать на моей физиономии радостную улыбку.

– Да, и купите себе новую рубашку! – не выдержала я.

«Ты что, – зашипела Аллегра. – Не вздумай его обижать! А то я тоже обижусь».

– Вам так неприятно смотреть на мою рубашку? – огорченно спросил Аркадий, оглядывая себя в зеркале. – Она очень, очень чистая. Я стираю ее почти каждый день.

Как раз в этом я ни капельки не сомневалась!

– Просто хочу сделать вам подарок. На вашей планете, наверное, тоже не принято ходить в гости с пустыми руками.

– О, это меняет дело! – обрадовался Аркадий. – Простите великодушно, но, в таком случае, можно я тогда лучше пару фаленопсисов куплю? Это обойдется вам в ту же сумму.

– А они не кусаются?

– Что вы! Это такой вид орхидей. Цветы, в общем, – пояснил он. – Комнатные растения. Зелененькие.

– Тогда можно, – вздохнула я.

Интересно, ему этих дел с покупками на целый день хватит? Мне может понадобиться много времени.

– Вот еще что! Купите мне простых карандашей десять штук. Нет, лучше пятнадцать. И покупайте каждый из них в новом магазине, это принципиально. Принесете пятнадцать чеков.

К счастью, Аркадий не стал спрашивать, зачем мне все это понадобилось. Он тряхнул головой и бодро отрапортовал:

– Есть, мэм! – Потом добавил извиняющимся тоном: – Всенепременно последую вашему плану прямо сейчас же. Только вы мне тоже одну вещь пообещайте.

– Какую? – нахмурилась я.

– Я не буду вас расспрашивать о вашей секретной и, безусловно, важнейшей миссии. Я все понимаю: это большая тайна. Но вы ведь расскажете мне о вашей планете? Самое бытовое: как вы живете, что едите, есть ли у вас деньги, как у вас устроены семьи и сексуальная жизнь, как вы воспитываете детей и как вы выглядите на самом деле, когда не имитируете внешность землян.

– Вы должны понимать, что у меня очень мало времени. Вряд ли я пробуду здесь долго, – с искренней надеждой сказала я, – и все время буду занята.

– Ну хотя бы совсем немного. – Он выглядел ребенком, который просит новую игрушку. – За обедом или перед сном. Это будет моей наградой.

– Хорошо, – сдалась я. – Что-нибудь расскажу.

– Тогда начните, пожалуйста, с отношений между полами.

– Это очень сложно. Вы не поймете, – сразу предупредила я. – Я вам лучше о нашем искусстве расскажу.

– Ну как хотите, – вздохнул Аркадий.

Я вручила ему карточку, список покупок, спросила у него номер мобильника и наконец-то выпроводила его.

– Мне кажется, что у меня в комнате поселился рыцарь в доспехах, – сказал он перед уходом.

– В смысле? – не поняла я.

– О, возможно, в вашем мире не было рыцарства, и вы не поняли моей метафоры. Скажу прямо: вам надо расслабиться, – пояснил он. – Вы похожи на ружье, которое вот-вот выстрелит. Может быть, вы не чувствуете себя в нашем мире спокойно, но в моей квартире вы в абсолютной безопасности, я вам это гарантирую, – заверил меня Аркадий.

Я выдавила из себя благодарную улыбку. «Вот! Вот и мама то же самое говорила – это самое безопасное место в мире!» – Аллегра пустилась в пляс.

– Я так рад встрече с вами, что мне хочется сбацать что-нибудь эдакое, – произнес Аркадий, словно услышал ее.

Он изобразил танцевальное па, отставив в сторону ногу, и театральным жестом закрыл за собой дверь.

«Он такой классный», – растаяла от восторга Аллегра.

Кристофоро Коломбо! Нашли друг друга два радостных идиота. «Аркадий и Аллегра» – хороша парочка! Вот только Инга тут, кажется, третья лишняя.

Я даже не спросила у него адрес, по которому, собственно, нахожусь. Может быть, оно и к лучшему. Если кто-то начнет этим интересоваться, не придется врать.

Похоже, в ближайшее время мне отсюда не выйти. Даже для того, чтобы элементарно купить смену белья. Я прекрасно понимала, что, оказавшись вне дома гостеприимного Аркадия, могу увидеть все что угодно: объявление, рекламную растяжку, флаер, ценник в магазине – и через несколько минут останусь без хранителя и без связи с Меркабуром.

Можно ли придумать какую-то защитную открытку? Пока что мне ничего не приходило в голову, и я решила подождать, пока вернется Аркадий с покупками. К тому же в тот момент меня куда больше волновали личности в серых халатах.

Мой чудак-хозяин был прав – внутри я вся дрожала от напряжения, как акробат, который вышел на арену и готовится исполнить смертельный трюк. К счастью, верная Аллегра не позволяет мне впадать в отчаяние или бояться будущего, поэтому меня охватил лишь азарт, словно я сделала большую ставку и ждала, пока остановится рулетка.

Стола в комнате не было, так что я уселась на диван и вытряхнула содержимое сумочки. Сверху оказалась мамина знаменитая открытка с каруселью. Карусель – традиционная открытка для скрапбукеров, но сделать ее может только очень опытный и талантливый мастер. Среди любителей шитья тоже далеко не каждый способен сшить пальто. Мамина открытка выглядела так же, как и всегда: крутилась под пальцами картонная карусель, словно диск старинного телефона, воздушный шар сменял кораблик с парусом, за ним гусь, потом пароходик с дымом из нарисованной трубы, дельфин и ракета. Снизу море перебирало волнами нежно-голубого бархата, сверху солнце искрилось золотистыми лучами.

Мама меня в очередной раз сразила наповал. Любой v.s. скрапбукер – это самый шалопаистый в мире шалопай и одновременно загадочное устройство вроде летающей тарелки. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент, и на что он в принципе способен. (Так что в какой-то степени Аркадий был прав, считая меня существом с другой планеты.) У каждой карусели есть свои скрытые возможности, но о маминой открытке могли бы мечтать даже обладатели волшебных палочек, если бы таковые существовали.

Накануне, когда мама рассказывала про свою новую «фишку», у меня не было времени как следует удивиться. А теперь я слегка завидовала ей. Все-таки она потрясающий мастер! Не зря Магрин так держится за контракт с ней.

– Я придумала это после того, как мы с папой застряли в открытке, – рассказала мне мама. – Помнишь, мы попали в нее в Ницце, а вернулись уже здесь, дома? Я подумала – почему бы это не использовать? Ты ныряешь в Меркабур в одной точке пространства, а появляешься в реальном мире совсем в другой.

– Мам, тебе турфирмы в рабство продадутся за такую открытку, – сказала ей тогда я.

– К счастью или к сожалению, ее действие распространяется только на v.s. скрапбукеров. И потом, это очень рискованная штука. Можно застрять внутри. Чем реже ею пользоваться, тем лучше. Помнишь второе предупреждение Кодекса? «Не увлекайся». Я тебе даже не расскажу, как это работает.

Я хотела сказать: «Спасибо за доверие, мам», – но Аллегра заткнула мне рот своим любимым: «Она заботится о тебе».

Я обещала рассказать потом маме, каким будет мое путешествие сквозь Меркабур. Но я почти ничего не помню. Будто едешь ночью в поезде и сквозь беспокойный сон пытаешься понять, что за остановка. И даже пахнет как в поезде. А в остальном – привычное ощущение потока. Потом резкая головная боль – и вот я уже в этой комнате, лежу в кресле. Если мои часы не врали, длилось мое путешествие не больше пятнадцати минут.

Я отложила мамину открытку в сторону и наткнулась на конверт с воздушным шаром – полоска белая, полоска желтая. Мне захотелось взглянуть на карточку с котом еще раз. Кошачья морда смотрела на меня многозначительно – не поймешь, то ли сочувствует, то ли издевается. Один глаз – под моноклем – больше другого. Эта особенность выдает связь открытки с Меркабуром: я точно помню, что оставляла монокль над текстом, а он, вот поди ж ты, вернулся на прежнее место.

– Меркабур скрывается в мелочах, – назидательно сказала Аллегра.

– Ты думаешь, я не помню, что там написано? Прекрасно помню! Смотрю на него, но не вижу, слушаю его, но не слышу.

– В малюсеньких мелочах, – настаивала Аллегра.

– Радость моя, издеваешься?

Ладно, так и быть. Я снова переместила монокль на текст. Тут нужно было точно выверенное усилие: если толкать его легонько, то он и с места не сдвинется, а если слишком сильно, то можно сломать крепление.

В левой колонке я прочла:

«Называют его формой без форм, образом без существа».

А в правой:

«Встречаюсь с ним – и не вижу лица его, следую за ним – и не вижу спины его».

Дио мио! Здесь же было написано совсем другое! Софья, конечно, девушка странная, но настолько ли, чтобы сочинить такой бред? А что, если эта открытка – вовсе не чья-то глупая шутка? Что, если в ней и вправду кроется ключ к моему источнику силы? Как здорово было бы найти его именно сейчас, когда мне нужно быть сильной как никогда!

Я решила подойти к вопросу с другой стороны. Пусть я ничего не поняла в этой открытке, но ничто не мешает порассуждать логически.

«Логически, – хихикнула Аллегра. – Ты еще схему нарисуй. Полупроводник радости, концунтратор Того Света и транзюстор потока».

«Понадобится – нарисую и даже спаяю», – отмахнулась я.

Источник – то, с чего все начинается. Скрапбукинг для меня начался с того, что просто не было другого выхода. Вот ведь странно: в этой квартире я оказалась по той же причине. Значит ли это, что для меня теперь начинается новый виток? «Пусть это будет все что угодно, лишь бы не романтические отношения с Аркадием!» – подумала я и вернулась к размышлениям о скрапбукинге.

У нас с Меркабуром – настоящий брак по-итальянски: то сходимся, то расходимся, то жить друг без друга не можем, то даже видеться не желаем. Магрин вообще не верил, что я смогу стать v.s. скрапбукером, но он просто плохо меня знал.

Вопреки всему и вся я сама сделала настоящую скрап-открытку. И какую! Я до сих пор считаю ее своей лучшей работой. Конечно, мне тогда очень помог Скраповик. «Золотце, твое предназначение – дарить радость» – так он мне сказал. Я поверила ему, и у меня получилось. А может быть, наоборот, у меня тогда получилось, и поэтому я ему поверила. Сейчас уже не помню.

Долгое время после этого у меня не все складывалось с открытками. Честно говоря, ни шиша не складывалось. А если совсем честно, один только шиш и складывался. Мама терпеливо учила меня разным техническим премудростям, но этого было недостаточно. Я понимала, что все дело в потоке, и злилась, что не могу найти с ним общий язык. Ветер, что бежал по моим ладоням, не слушался меня, смеялся надо мной, играл мной, будто осенним листом, как ему вздумается, а порой мне казалось, что он и вовсе меня не замечает, залетев ко мне случайно, по ошибке.

Не знаю, есть ли в v.s. скрапбукинге слово, аналогичное «мастеру-ломастеру», но меня оно на тот момент характеризовало лучше всего. Ни одна из моих открыток не работала так, как я ее задумывала. Сначала открытка для соседа сверху обернулась потопом в моей квартире. Потом мне захотелось развеселить вечно хмурую продавщицу ближайшего овощного ларька, в результате чего бедная женщина настругала из своего товара два ведра салата и ринулась угощать людей на автобусной остановке. Нечего и говорить, что ее тут же уволили, а мне пришлось втихаря подкинуть ей денег на возмещение убытков.

Позже я подарила одной подруге открытку для мужа, которая должна была разбудить в нем желание помогать ей по хозяйству. Каково же было мое удивление, когда на следующий день утром он явился ко мне домой и робко поинтересовался, нельзя ли помыть у меня посуду и протереть полы. Я выдала ему тряпку и перчатки и помчалась к подруге забирать открытку. Еще не хватало, чтобы она застала его у меня в ванной, в переднике с цветочками и веселых оранжевых перчатках отдраивающего унитаз!

А потом появилась Аллегра, и дело пошло на лад.

Стоп! Вот оно!

Невидимая и неслышимая, форма без форм, образ без существа. Я не вижу ни лица ее, ни спины, но бывает, что следую за ней. Разве все это не про Аллегру? Если говорить честно, то она мне много раз помогала. И если бы она не вопила вчера про фальсификацию, кто знает, что бы со мной стало после открытки с птицами.

Мне ужасно трудно было думать про Аллегру. Все равно, что рассуждать вслух о человеке, который сидит с тобой рядом, – от нее ведь ни одной мысли не спрячешь! Но Аллегра с нехарактерным для нее тактом молчала.

Она – мой лучший помощник, гораздо лучший, чем хранитель. (Тут Аллегра, конечно, не удержалась и довольно хихикнула.) Только с ее появлением мои открытки начали работать хотя бы приблизительно так, как и было задумано. Но до совершенства мне все еще было далеко. Да, с бытовыми задачами я теперь справлялась легко, но мне все еще не хватало уверенности, чтобы взяться за серьезную работу. Например, настолько серьезную, чтобы остановить мерзких девиц в серых халатах или хотя бы защититься от них.

Откуда она вообще взялась, моя Аллегра? Как случилось так, что моя внутренняя радость обрела свой собственный голос? Возможно, именно там я найду свой источник силы. И пусть в моей голове появится еще десять разных голосов – я готова проводить собрания и устраивать голосование, если это сделает меня полноценным v.s. скрапбукером! А может быть, даже одним из лучших.

«Самым радостным скрапбукером, – вставила Аллегра и хихикнула. – Я уж постараюсь».

Да уж, она постарается.

Я отлично помнила последнюю из моих карточек с ошеломляюще неожиданным действием – ту, после которой появилась Аллегра. Стоит ли говорить о том, что ни одна неудача, даже самая неудачная, не смогла бы меня остановить. Если бы понадобилось, я готова была весь наш город своими карточками превратить в город веселых чудаков. Я очень хотела понять, почему у меня ничего не получается и что именно делаю не так. Но после той карточки терпение мое лопнуло, и я решила во что бы то ни стало докопаться до истины.

В тот раз я хотела осчастливить жителей нашего дома. У нас работала одна очень злобная вахтерша, которая целыми днями пожирала задницей стул у входа в подъезд и погавкивала на проходящих не хуже заправской сторожевой шавки. Моя открытка называлась «Сама любезность», а изображен на ней был пузатый самовар с ангельскими крылышками. Душевное чаепитие в благожелательной обстановке – такие мысли должна была навевать эта карточка.

Я всего лишь хотела сделать вахтершу чуточку дружелюбнее. И что же? Три дня после моей открытки эта бабища загораживала собой проход каждому входящему со словами: «Милые, дорогие мои, крошечки-мои-хаврошечки, я вас так люблю, позвольте проводить вас до лифта», – отбирала сумки, нежно обнимала ручищей, обдавая удушливостью потного тела, и пыталась чмокнуть тех, кто поменьше ростом, в макушку. В результате двум пенсионеркам пришлось вызвать скорую, трое детей так перепугались, что неделю их мучали ночные кошмары, а одинокая молодая девушка с соседней площадки сказалась больной, потому что боялась идти на работу. Местный Швондер, председатель домкома, которого призвали унять вошедшую в раж вахтершу, ушел от нее помятый, взлохмаченный и покрытый жирными следами помады. «Куда же ты, светоч нашего домового сообщества? Ты, открывший нам путь к чистому подъезду, спаситель обоссанных лифтов и укротитель жэковских работников!» – кричала бабища ему вслед, ломая руки. Утром бедняга пошел на работу через окно – благо жил на первом этаже – и подвернул ногу. Открытку пришлось забрать.

История с вахтершей меня доконала. Я заперлась дома и решила, что не выйду из альбома, пока не разберусь, где тут собака порылась. А если застряну в Меркабуре, значит, так мне и надо. Я сделала страницу, и… Кристофоро Коломбо! Я не помню! Хоть убей не помню ни как она выглядела, та страница, ни что произошло, когда я попала внутрь и когда вернулась обратно. Я не помнила ни того, как появилась Аллегра, ни о чем мы с ней первый раз разговаривали. Только знала, что все следующие открытки делала уже с ее помощью, и они больше не отличались столь трагикомическими эффектами, как мои прежние работы.

– Я говорила тебе, что мы его потеряли! – засуетилась Аллегра.

– Кого, радость? Источник силы?

– Да нет же! Воспоминание! Мы потеряли воспоминание! Как мы с тобой встретились!

– Это из-за той открытки с птицами?

Аллегра не отвечала. Мне вдруг стало жутко. Ни разу в жизни со мной еще такого не было, чтобы я чего-то не помнила из своего прошлого, тем более совсем недавнего прошлого. Я даже никогда не напивалась до беспамятства. А тут напрягаешь голову, но в ответ – одна глухая пустота. Как корова языком прошлась по памяти!

Ну что ж, если Аллегра появилась после того, как я сделала страницу для своего альбома, выходит, там же нужно искать ключ – и к воспоминанию, и к источнику моей силы. Тот альбом давно закончился и сгорел вместе с моей квартирой, значит, остается только одно: сделать новую страницу.

Я откопала в куче на диване свой мини-альбом скрапбукера. Повсюду таскаю его за собой по одной-единственной причине: мне будет жутко стыдно, если кто-нибудь найдет его и познакомится с моим хранителем. Особенно мама! Я сама стараюсь лишний раз с ним не встречаться, но с Кодексом не поспоришь. Каждый раз, взяв в руки альбом, я понимала, что скучаю по своему старому другу – клоуну Скраповику. Так часто бывает – кажется, что терпеть не можешь кого-нибудь, а потом сама же без него ужасно грустишь.

Я достала из чехла ножницы – старинные, с бронзовыми ручками, на которых расселись крохотные бабочки, – и открыла пакетик, который называю «аптечкой скрапбукера» (что-то вроде набора для оказания первой помощи). Там я храню основу для открытки, несколько коротких карандашей, компактный маркер, небольшой набор ленточек разного цвета и фактуры, несколько лоскутков, пакетик пуговиц, дорожный набор иголок и ниток, штемпельную подушечку и два крохотных тюбика разных видов клея. Чем хорош скрапбукинг – можно использовать буквально все, что подвернется под руку.

Я еще раз осмотрела жилище Аркадия и немного порылась у него на книжных полках. В итоге изысканий моей добычей стали: кусок оторванных в коридоре полосатых обоев (все равно они плохо держались), выдранная из очень старой книги пожелтевшая страница со стихотворением Байрона на английском языке, два куска плотной бумаги – один ярко-желтый, другой – в ромбик (пострадали два книжных форзаца, но на них все равно редко кто обращает внимание), листок с крупными выпуклыми цифрами в клетках (похоже, из какой-то игры вроде лотереи), марка с бабочкой, которую я нашла в затрепанном альбоме (если что, потом верну), степлер и белая замазка для исправления документов, обнаруженные в ящике кухонного стола, дерматиновая обложка от советской общей тетради и, наконец, очень симпатичный декоративный кружок – с красным орнаментом на прозрачной основе, невесть откуда взявшийся у Аркадия и прицепленный к холодильнику дурацким магнитом с пальмой и надписью «Сочи-1990».

У всякого скраперского альбома есть свои особенности. Альбом одного скрапбукера так же похож на другой, как офис туристического агентства на приемную в стоматологической клинике. У моего альбома таких отличительных черт, помимо необычно маленького размера, есть еще три. И первая из них – я не использую для страниц основы как таковой.

Мне понадобилось не больше пятнадцати минут, чтобы закончить работу. Страница на этот раз получилась из четырех наложенных друг на друга листков с выразительно оборванными краями: в дело пошли обои, форзацы и Байрон. Края я художественно заляпала замазкой. В некотором роде, это символизировало место, где я очутилась. К листку со стихотворением я приклеила цифру «49»: предположим, что Аркадию именно столько лет, потому что остальные цифры на листке – меньше тридцати и больше семидесяти – явно не подходят. Подумала и закрасила ее белой замазкой. Центральное место занял красный круг с орнаментом – чем не столь любимое моим хозяином колесо сансары?

Осталось добавить два главных элемента: бабочку, как символ v.s. скрапбукинга, и ключ, ведь я хотела найти ключ к источнику моих скрапбукерских способностей. Недолго думая, я вырезала силуэт из темно-коричневой тетрадной обложки. Продела в ушко нить бело-голубой пряжи и прикрепила ключ к краю открытки степлером, чтобы не потерялся.

Второй особенностью моего альбома, как и у многих других скрапбукеров, был способ входа в него. В отдельном кармане сумки у меня лежал любимый инструмент – ручной механический принтер и несколько разноцветных лент для него. Немного громоздкая штуковина, но стоит того – сразу придает работе особый вид. Осталось только выбрать подходящие слова.

Я думала, что ключ к моим поискам – воспоминание о том, откуда взялась Аллегра. Я подозревала, что оттуда же берет начало источник моей силы. И больше всего меня интересовал вопрос: подходит ли ключ?

Я выбила на принтере три слова:

«DOES IT FIT».

Ленту с фразой разделила на две части, а потом вставила страничку в альбом. Обычно скрапбукеры используют для этого кольца, а я просто прикрепляю листы сверху, используя декоративные прищепки. И это – третья особенность моего альбома, который и альбомом-то в прямом смысле слова назвать нельзя.

«Красотутень!» – заключила Аллегра, и это значило, что страничку она целиком и полностью одобряет.

Осталось только войти в альбом. Я приклеила обе части фразы на страницу и, прижимая их к листу, произнесла вслух мучивший меня вопрос: «Does it fit?»

Долю секунды ничего не происходило, и я успела испугаться. Только в тот момент по-настоящему поняла, насколько сильно успела привязаться к Меркабуру. Потом привычно закружилась голова, поток хлынул мне навстречу, и я вздохнула с облегчением.

Каждый раз, когда оказываюсь в своем альбоме, мне хочется поскорее оттуда смыться. В Кодекс нужно внести поправку! Нельзя требовать вести альбом, если хранитель – законченный идиот.

Я очутилась в самых настоящих джунглях. Повсюду, куда ни глянь, уходили высоко вверх стебли бамбука с мою руку толщиной, переплетались лианы, по земле стелились мясистые листья, похожие на гигантский подорожник. Повсюду порхали яркие тропические бабочки. Что-то вокруг стрекотало и шуршало, под ногами чавкала рыжая грязь. Подумать только – и все это благодаря марке с бабочкой! Никогда точно не знаешь, какие ассоциации скрываются у тебя в голове.

Я с трудом пробиралась сквозь чащу навстречу унылому серому просвету. Приходилось отмахиваться от назойливых мушек и выбирать место для каждого следующего шага. Один раз чуть не наступила на змею – и заорала диким голосом. К счастью, я уже знала, что там, снаружи, мой крик, скорее всего, прозвучал как шепот, если вообще прозвучал. Это просто рефлекс. Никак не привыкну, что на Том Свете нечего бояться. Во всяком случае, не того, что страшно на вид, уж не змей – это точно.

По-настоящему я испугалась, когда выбралась на берег мутной речки и увидела своего хранителя. Я отпрянула и чуть не выпала из альбома, только любопытство удержало меня в последний момент.

Он был в халате. В точности таком же, как у тех чучундр, которые отобрали у меня ценное воспоминание.

Это испорченная страница на него так подействовала? Или они пробрались и сюда? Дио мио, как жаль, что я не Софья! Она бы сейчас точно почувствовала, стоит ли с ним вообще разговаривать.

– Нгуся. – Он протянул ко мне руки и затопал в мою сторону.

Фуф, до чего же трудно признавать, что вот это чудо – и есть мой хранитель!

Его большим голубым глазам, ярким и насыщенным, какие в реальном мире бывают у людей только в кино, могла бы позавидовать любая красавица. Пожалуй, на этом его положительные черты заканчивались. Пухлые щечки, никак не подходившие к щуплому телу, вздернутые брови, возраст на вид не определишь – от пятнадцати до сорока, как у всамделишных дурачков, нос с небольшой горбинкой, клочкастая прическа и непропорционально длинные ступни ног – таков был мой хранитель.

Он всегда ходил босиком и знал ровно три слова – меньше, чем Эллочка-людоедка. «Нгуся» – сокращенно от Ингуся, как меня кое-кто называл, «тёрли-тёрли» – это выражало какое-нибудь действие, любое, необязательно перетирание, и еще одно, которое меня бесило больше всего. И на что он мне, спрашивается, сдался? Какой из него советчик?

– Нгуууся. – Он радостно топал ко мне, широко распахнув объятия.

Как же я скучала по Скраповику! Когда он вернулся к маме, я надеялась, что вместо него у меня появится нормальный – разумный и полезный хранитель. Но мне, как всегда, не повезло. Угадайте, кто был от него в восторге? Аллегра, конечно. Нет, я еще могу понять, что она нашла в Аркадии, – все-таки личность нетривиальная, но этот-то?! Кажется, моя внутренняя радость больше всего на свете любит дурачков. Для нее, чем придурковатее, тем лучше. Она была бы счастлива, если бы я поселилась в дурдоме.

Я попятилась назад. Серый халат вызывал у меня такие же чувства, как сколопендра размером с собаку.

– Откуда это у тебя? – строго спросила я, увиливая от объятий, и ткнула пальцем в халат. – Вот это?

– Нгуся, – он надулся, от чего его щеки стали еще пухлее.

– Сними, – потребовала я.

Он послушно принялся выбираться из халата. Нормальный человек за это время успел бы снять три смирительные рубашки.

Наконец он бросил халат на землю и снова потянулся ко мне. Я дала Аллегре волю, представив себе, что меня вовсе нет в моем теле, и эти двое радостно и тепло обнялись.

– Это очень плохая вещь. – Показала я на халат, когда Аллегра угомонилась.

– Неужели? – Он вздернул брови еще выше.

Это его третье слово. То самое, которое я терпеть не могу. Я, между прочим, даже имени моего хранителя не знаю. Поэтому так и зову его – Неужели.

– Откуда она у тебя?

– Терли-терли, – радостно сообщил мой хранитель.

– Показать можешь? – терпеливо спросила я.

Неужели поманил меня длинным пальцем за собой и принялся спускаться к реке. Я подобрала палку и кое-как заковыляла за ним. Меркабур не Меркабур, а измазываться в глине у меня никакого желания не было. Он спустился к самому берегу и забрался по колено в воду.

– Неужели, а вдруг там пираньи?

– Терли-терли, – он снова поманил меня пальцем, а потом вдруг подпрыгнул, нырнул и исчез в мутной воде.

Представьте себе мрачную реку посреди джунглей, в бурых водах которой что-то квакает и чавкает, вокруг попахивает тухлятиной, а по поверхности расходятся подозрительные круги – того и гляди выскочит крокодил или еще какая-нибудь анаконда. Неважно, что на самом деле вы сидите на диване в не очень уютной, но самой безопасной в мире комнате. Сейчас ваша реальность – это джунгли. Если забыть, как вы вошли сюда через страницу альбома, у вас даже сомнения не закрадется, что все это – настоящее. И надо нырнуть в воду вслед за человеком, который только что, у вас на глазах, мгновенно утонул в ней. Таков Меркабур – Тот Свет.

– Аллегра, скажи что-нибудь, – попросила я вслух.

Редкий случай. Обычно я прошу ее заткнуться.

– Водичка, наверное, теплая.

– Аллегра!

– Вдруг мы узнаем, откуда берутся серые халаты.

– Думаешь, мой дурачок Неужели мог что-то разнюхать?

– Он классный.

У Аллегры все классные. А мне в эту вонючую воду нырять!

«А представь, что там тебя ждет что-нибудь радостное и прекрасное. Например, булочки с корицей!»

Да уж, булочки с корицей – приз, достойный того, чтобы утопиться в мутной тропической реке.

Мама сейчас, наверное, сидит за столом и смотрит на молчащего Скраповика, нарисованного на открытке. Вокруг нее – мир без потока, черно-белый, жалкая тень того, что привык видеть и чувствовать скрапбукер. Я была уверена, что она не теряет времени и пытается разгадать тайну круглой штуковины. А где Софья? Что она сейчас делает, и приходили ли к ней люди в серых халатах? Надо будет попросить Аркадия купить городскую газету – где-то ведь сообщают о пожарах и других происшествиях.

Тепло маминых рук на плечах. Тонкие, почти прозрачные пальцы Софьи, ее удивительные работы – даже я чувствую легкость, с которой она обращается с потоком. Мастерская – место, которое в себе хранило гораздо больше, чем семейную историю.

Чем еще мне раззадорить себя?

Я набрала полную грудь воздуха, зажмурилась и с разбегу прыгнула в воду.

Вода была теплой и немного маслянистой, как в нашей городской реке в середине июля. Очень скоро мне мучительно захотелось вынырнуть обратно. Некоторое время я изо всех сил гребла, как мне казалось, наверх, но вокруг по-прежнему была только вода. Когда стало совсем невыносимо, я успела только подумать, что лучше сделать сначала: открыть глаза или попытаться вдохнуть, но тело опередило мысли. Я одновременно широко открыла глаза и судорожно сглотнула с полной уверенностью, что сейчас захлебнусь – и окажусь у себя на диване. Вместо этого я глубоко вдохнула, прокашлялась и обнаружила себя в просторном помещении, больше всего похожем на склад.

Вдоль стен из красного кирпича тянулись, переплетаясь между собой, трубы – хромированные и ржавые, медные и чугунные, со следами облупившейся краски. Воды вокруг не было и в помине, одежда на мне оказалась совершенно сухой. Откуда-то едва слышно раздавались глухие, размеренные удары, словно за толстой стеной кто-то бил в барабан. Воздух был сырым и затхлым, как в подвале частного дома после весеннего паводка.

Неподалеку стоял Неужели и радостно хлопал в ладоши в такт ритму. Я проследила за его взглядом, обернулась и увидела беспорядочно разбросанные по полу серые халаты, словно люди, носившие их, внезапно исчезли. Рядом, прямо на полу, были расставлены и разложены разные предметы.

Поначалу мне показалось, что я попала в музей, где хранятся вещи знаменитостей. На меня смотрел манекен в парике и белом платье, как у Мэрилин Монро. Под манекеном лежало несколько черных очков, похожих на те, что носили герои фильма «Люди в черном», а рядом – палочка Гарри Поттера. Потом мое внимание привлекли туфли на высоченном каблуке – в точности как у главной героини «Секса в большом городе». Возле них лежала норковая шубка, а за ней были в беспорядке расставлены духи и косметика дорогих марок. Чуть в сторонке стояла вычурная кровать, застеленная черным шелковым бельем. За ней лежал плакат – идеальное женское тело, гладкое и упругое, ни единой родинки или морщинки, но почему-то без головы. За плакатом я, к своему изумлению, обнаружила детский костюм Бэтмена. И еще один плакат – фотография чьей-то Белозубой улыбки. Я изучала «музей», а Неужели топал за мной по пятам, радостно улыбался и хлопал в ладоши. Каждый новый предмет удивлял меня все больше и больше: ведерко с шампанским, а рядом яркое детское ведерко с совком, потом горные лыжи с позолоченным напылением, кукла Барби в вечернем платье, чучело маленькой собачки в дамской сумочке, лента с надписью по-русски «Мисс Вселенная» и, наконец, ярко освещенная стойка, словно изъятая с витрины магазина. На стойке в нежном сиянии возлежал новенький айфон, посверкивая инкрустированными камнями. Я хотела взять его и разглядеть поближе, но тут Неужели хлопнул в ладоши, топнул ногой – и стойка на моих глазах испарилась, а на ее место приземлился еще один серый халат.

Я пошатнулась и отпрянула.

– Неужели, ты? Что ты делаешь?

Мой хранитель попятился и спрятал руки за спиной. Лицо его приняло виноватое выражение.

– Что это за хрень? Что это за серая хрень, Кристофоро Коломбо тебя за ногу?

Я принялась орать на него. Схватила лыжу (тяжелая, зараза!) и замахнулась на этого дурачка. Не помню, что я ему там наговорила, но в конце концов он съежился, сел на корточки и обхватил себя руками. И тут лыжа, которой я размахивала, выпала из моих рук и у меня на глазах превратилась в серый халат. Я застыла на месте как вкопанная. И, только когда кукла Барби тоже превратилась в халат, ко мне вернулась способность соображать. Похоже, мой несчастный Неужели был тут ни при чем. Я потрепала его по плечу, бедолага обрадовался и прильнул к моей ноге.

– Где мы с тобой, Неужели? Ты знаешь?

– Терли-терли. – Он подпрыгнул, схватил меня за руку и потащил за собой.

Мы свернули за угол и оказались в другом зале, еще больше похожем на музей. Пробежали мимо небольшой Эйфелевой башни, детской модели автотрассы, по которой наматывала круги игрушечная «феррари», мимо розового «кадиллака» размером с небольшой диван и парочки пальм в натуральную величину. Ритмичные удары стали ближе, они действовали мне на нервы. Ударил в нос мерзкий тухловатый запах, как из канализации. Посредине зала одни трубы заканчивались над пузатыми бочками, стянутыми ржавыми обручами, а другие сходились к большому крану, торчавшему над изящной высокой ванной. Ванну подпирали мраморные львиные лапы. Трубы и кран зияли сухими отверстиями, бочки рассохлись, словно вода в них высохла много лет назад. В ванне лежала какая-то темная фигура. Неужели подвел меня к ванне и крепко вцепился в мою руку.

– Нгуся, – твердо сказал он.

Я осторожно заглянула в ванну. То, что я поначалу приняла за фигуру, при первом близком взгляде показалось мне черной жидкостью, а когда рассмотрела получше, то поняла, что это проем. Словно в пространстве проделали кривую дыру, сквозь которую можно пройти. Поначалу мне пригрезилось, что у меня кружится голова, но потом я поняла, что проем и в самом деле шевелился. Он был живым, словно неведомое чудовище, и даже я – самый нечувствительный скрапбукер в мире – ощутила, как искажается поток, словно на экране телевизора идут помехи. Глухие удары и зловоние доносились именно оттуда. Я вгляделась в темноту. Внутри черной дыры едва различимо блестели зеркала. В одном из них отразилась знакомая фигура: широкой души и тела человек, черная борода и неизменный белый платок в руке – неужели Паваротти? Не умер, ушел сюда, в Меркабур? Я слышала, что люди, которые боятся смерти, особенно тяжелобольные, иногда просто уходят на Тот Свет. Всегда завидовала тем, кто успел побывать на живом концерте маэстро. «Синьор Паваротти», – обратился к нему чей-то знакомый голос. Кристофоро Коломбо, это же Людка, моя одногруппница! Вот уж не думала, что она тоже скрапбукер, да еще умудрилась отыскать в Меркабуре величайшего певца всех времен и народов и моего кумира! Я подняла ногу и решительно собралась залезть в ванну, но Неужели обхватил меня обеими руками и не давал сдвинуться с места.

– Пусти, дурак! – Я принялась отбиваться.

Силуэт Паваротти мелькнул последний раз и пропал. Из черной дыры теперь раздавались другие голоса, женские, но незнакомые. Я напрягла весь свой слух, но ничего не могла разобрать. Тогда я перевесилась через край ванны и хотела было сунуть в дыру голову, но мой придурок-хранитель схватил меня за волосы. Дио мио, это ж больно! У меня чуть искры из глаз не посыпались. Я дернулась изо всех сил, уловила привычное головокружение и выпала из открытки, успев в последний момент расслышать короткий разговор:

– Софья?

– Софья…

– Идем?

– Идем…

Или один голос был всего лишь эхом? Мне все же показалось, что тембр у них был разный.

Я тут же записала услышанные слова карандашом прямо на странице альбома. Когда успеваешь поймать что-то на границе между мирами, оно может слишком быстро ускользнуть из памяти.

Я положила карандаш, протерла глаза, перечитала написанное – и только тут до меня дошло. Они взялись за Софью! Паваротти мигом вылетел из головы. В конце концов, мне, наверное, просто показалось. Это же Тот Свет, там легко принять желаемое за действительное. Меня другое волновало – как же теперь Софья?! Я не отличаюсь особой сентиментальностью, но при мысли о том, что до нее доберутся серые халаты, у меня противно заныло в груди. Я сама от себя такого не ожидала. Аллегра же сделала вид, что заснула. Она всегда молчит, когда дело касается Софьи.

Говорят, что первое впечатление раз и навсегда определяет отношение к человеку. С Софьей у меня все было наоборот. Поначалу я ее терпеть не могла. Да что уж там скрывать – тихо ненавидела. А если совсем честно – ненавидела от души. Так уж вышло, что я ее считала причиной внушительной горы моих неприятностей. И еще ревновала со страшной силой к Магрину. Нет, я никогда не была влюблена в этого напыщенного лупоглазого субъекта, но мне было до зарезу нужно заполучить у него контракт, который он собирался отдать Софье. То бишь я ее считала своей конкуренткой. Впрочем, как оказалось позже, совершенно напрасно. Тем более что ни одна из нас так и не подписала контракт.

Я отлично помню тот момент, когда впервые взглянула на нее с иной стороны, и свое удивление: такие, как она, не живут в нашем мире. Хрустальный бокал не может долго оставаться целым в заводской столовой. Я увидела ее сквозь поток – легкую, тонкую, хрупкую – и тогда мне захотелось заключить ее в прочный ящик из пуленепробиваемого стекла и никому не отдавать.

Моим собственным неровным почерком на странице альбома были записаны два слова: «Софья? Идем!» Это означало только одно – мне нужно немедленно браться за дело. Нет времени на передышку, нужно во что бы то ни стало уберечь Софью. Я могла оставить маму одну – мама сильная, она опытный скрапбукер, она знает Меркабур гораздо лучше меня, она справится. А Софья… если ради кого-то я и готова рискнуть, то ради нее. Я поймала себя на этой мысли и усмехнулась.

По правде сказать, я ей всегда завидовала. Софья, в отличие от меня, чувствует все, что касается Меркабура, так, словно у нее в груди встроен локатор. Вполне возможно, что так оно и есть. Попробуйте забраться на сцену и исполнить танец маленьких лебедей вместе с балеринами Большого театра. Наверняка почувствуете себя неуклюжим увальнем, которому в детстве слон все ноги оттоптал. Вот так и я рядом с Софьей: только поражаюсь каждый раз – как много информации она может черпать из крохотного кусочка ткани или пуговицы, какие оттенки потока способна уловить, как она в один момент, интуитивно, делает то, на что у меня уходят часы и недели изучения материалов и кропотливой работы. И каждый раз испытываю крохотный укол зависти – никогда мне не заполучить и десятой доли ее способностей, даже если у меня вырастут еще два уха и два глаза. Иной человек втайне порадовался бы любой неудаче более талантливой коллеги, но моя радость – Аллегра – не способна на такое. Она вообще никогда и ничего не говорит мне про Софью. Кристофоро Коломбо, я готова завидовать еще сто пятьдесят миллионов лет – только бы было кому!

С улицы раздались глухие ритмичные удары, и я разом вспомнила искаженное пространство внутри жуткой ванны на лапах. Я подошла к окну. Во дворе рабочий в жилетке с флуоресцентными полосками мерно забивал кувалдой какой-то штырь.

Я сходила на кухню, нашла турку и сварила себе еще кофе. Проснулась Аллегра и никак не желала угомониться, отвлекая меня всякой ерундой. «Ты посмотри, как он тут все уютно устроил! Как он все это вырастил! Здесь так зелено, так хорошо! И все свои деньги потратил на твой завтрак и на вот этот самый хороший дорогой кофе, между прочим! Он такой классный, такой классный!»

Я прислушивалась к радостным воплям Аллегры, и в голове у меня крутилась какая-то подозрительная мысль. Скраповик когда-то мне рассказывал, что некоторые хранители общаются друг с другом и умеют путешествовать между меркабурскими мирами, в том числе между альбомами скрапбукеров. Что, если этот склад – на самом деле чей-то альбом? Очень на то похоже. А хранителя, с которым, возможно, дружил мой Неужели, больше нет. На его месте – эта страшная черная дыра, вот почему она так похожа на фигуру. «Видишь, какой он у тебя молодец!» – вмешалась Аллегра, и я согласилась с ней. Не ожидала я, честно говоря, что он с кем-то дружит, да еще и прыгать в другие альбомы умеет. Притащить бы ему что-то в подарок, но я даже не знаю, что он любит.

Значит, я побывала в чьем-то опустевшем альбоме. Не в мамином – это точно, уж слишком не похож на нее этот «музей». У мамы отобрали хранителя и дали такую же штуковину, как та, что чучундры в халатах носят у себя на шее. Что, если они тоже бывшие скрапбукеры? У меня внутри все похолодело, когда я представила себе, что мама может превратиться в одну из них. Я вспомнила ее голос: «А я тебя выгоню», – и мне захотелось на все плюнуть и помчаться к ней прямо сейчас.

Но к маме нельзя. Как она там сейчас? Я порылась в сумочке и нашла ее визитку: выпуклая черная буква «N» на простой карточке, в хвостиках прячутся крохотные стразы, на заднем плане – размытый текст. Я обвела букву пальцем, та перевернулась вверх ногами, стразы вспыхнули и погасли, буква снова крутанулась вокруг себя. Визитка работает, но мама не отвечает, потому что нельзя. По крайней мере она не в Меркабуре. Я надеялась, что работающая визитка означает и то, что она еще не стала одной из тех в серых халатах.

Я достала визитку Софьи. Мне всегда нравилась белая поверхность ее карточки – грубая и шероховатая. Каждый раз, когда беру ее в руки, почему-то думаю о деревенской оштукатуренной печке. На карточке болтаются шесть выпуклых стеклышек разной формы. На самом деле это кусочки пластика, но выглядят они совсем как стеклянные. В середине – большая пуговица, обтянутая канвой и вышитая разноцветными крестиками. Каждое стеклышко держится на заклепке, и его можно крутануть пальцем. Я подбираю их одно к другому. Они соединяются в центре, под пуговицей, и превращаются в цветок с шестью затейливыми лепестками. Вдоль рук бежит легкий ветерок – это просыпается поток. Люблю этот момент – когда в стеклышках начинает проявляться цвет. Завораживает, как в детстве, когда папа проявлял в темной ванной фотографии. Сначала в прозрачности появляются размытые оттенки, словно кто-то окунул в банке с водой кисточку, испачканную краской. А потом цвет разливается и заполняет каждое стеклышко целиком.

С замиранием сердца я уставилась на визитку. Прозрачные детали одна за другой приобретали сладкий медовый оттенок, который постепенно становился ярче, пока все до единой не засияли сочным апельсиновым цветом.

Быть того не может! Значит, Софья в Меркабуре? Надолго ли? Уж не насовсем ли?!

Я больше не могла усидеть на месте. Счет идет не на дни, а на часы, если не на минуты. «Кристофоро Коломбо! Думай, Инга, думай!» – говорила я себе, и Аллегра подгоняла меня. Надо найти эту Тварь, которая взялась за Софью. Хранитель в ванне… Слышала ли я когда-нибудь о таком? Нет, слишком необычно, я бы запомнила. Но есть один способ найти человека, если знаешь, как выглядит его хранитель.

Я залпом допила кофе и достала карточку кардбука. Софья, которая могла годами ни с кем не разговаривать, терпеть не могла эту штуковину, а я, честно говоря, баловалась время от времени. Может быть, всех городских скрапбукеров здесь и нет, но большинство должно быть.

Карточка, через которую можно войти в кардбук, выглядит довольно просто. На ней уйма ножниц разных форм и размеров, некоторые из них нарисованы, другие – вырезаны из картона, третьи – сделаны из металла, и все связаны между собой толстой шерстяной ниткой, сплетенной из двух – белой и синей.

Кардбук – это такой коллективный альбом и одновременно наша скрапбукерская социальная сеть. Магрин говорит, что для его организации кардбук – это большая головная боль, а Софья ему не верит и считает, что именно в организации эту штуку и придумали. Я в их спорах не участвую, предпочитаю просто пользоваться нашей «социальной сетью».

В верхнем левом углу карточки есть специальное место, к которому надо приложить свой идентификатор. Это узкая полоска, на которой нарисованы крохотные ножницы и дебильная улыбающаяся рожица – почему-то синего цвета. Хранится она в кармашке с задней стороны карточки и на всякий случай прикреплена к ней ниткой.

Я устроилась на диване поудобнее, приложила идентификационную полоску и спустя несколько секунд оказалась в тесной комнатке без окон с синими стенами и одиноким пластиковым стулом посередине. Дио мио, только не это! Застряла в шлюзе.

– Вы уже два месяца ничего не вешали на вашу стену, – сообщил мне приятный мужской голос откуда-то сверху. – Кроме того, вы не заполнили нашу последнюю анкету. С вами хотят обменяться визитками два человека. Один из группы «Эмо», другой – ваш старый знакомый по пионерскому лагерю.

Я стукнулась лбом об стену. Иногда мне кажется, что Софья права по поводу этой штуки.

– Можно я потом все это повешу, заполню и поменяюсь?

– Необходимо выполнить хотя бы одно из трех условий.

– Хорошо, давайте анкету.

Я долго и нудно отвечала на идиотские вопросы вроде «Какого цвета чернила вы предпочитаете?», «Ваша любимая форма пуговицы» и «Опишите первую скрап-открытку, которую вы видели в своей жизни».

Наконец, синяя стена передо мной растворилась, и я очутилась в центре знакомого лабиринта кардбука – просторном зале, откуда расходилось множество коридоров.

– Покажи стены скрапбукеров, которые живут со мной в одном городе, – попросила я.

– Вы не опубликовали портрет своего хранителя. Расширенный поиск вам недоступен.

Дио мио! Только не это! Повесить у всех на виду портрет этого босоногого дурачка? В любое другое время я бы плюнула на поиск, но сейчас, похоже, деваться некуда. И тут еще Аллегра жужжит в уши: «Зато он у тебя такой оригинальный!» Я попросила ручку и лист бумаги и уже собралась рисовать портрет Неужели, но тут же поняла, что не могу. У меня просто рука не поворачивается! Все равно, что сфотографировать бомжа и подписать: «Это мой муж». Я хотела изобразить красавца-мужчину в смокинге с бабочкой, похожего сразу на Кларка Гейбла и Дэниела Крейга. Но у меня почему-то вышел ухмыляющийся клоун с красным носом и нарисованной слезинкой на щеке. Он даже немного походил на моего Неужели – носом с горбинкой. Творчество внутри Меркабура – странная штука. Никогда не знаешь, какой фортель выкинут твои собственные руки.

Я прилепила листок на свою стену в рамку с подписью «Мой хранитель» и снова попросила:

– Покажи стены скрапбукеров в моем городе.

– Минуточку.

Некоторое время слышался натужный скрип и треск, словно кто-то с трудом вращал тяжелое мельничное колесо. Ох уж мне эти спецэффекты!

– Попробуйте, пожалуйста, позже. В данный момент кардбук подвергается попыткам несанкционированного проникновения, и поисковая система не работает в полную силу.

– Стены скрапбукеров, которые живут со мной в одном городе, – терпеливо повторила я.

Только на третий раз кардбук надо мной сжалился.

– Пожалуйста. – Над одним из коридоров повисла объемная синяя стрелка, склеенная из гладкого глянцевого картона.

Я быстро шла вдоль стен, сосредоточившись на портретах хранителей. Редко кто отличался оригинальностью. Словно листаешь глянцевый журнал вперемешку с комиксами – однотипные блондинки в вечерних платьях, элегантные мужчины в дорогих костюмах, крепкие спортивные парни, сказочные феи и супергерои. Мне даже стыдно стало за свое желание изобразить Кларка-Дэниела. Еще мне встретился веселый поросенок, красный чертик, человек-паук, мастер Йода, пингвин, лохматый домовенок с гармошкой и один краб с клешнями. Повезло же кому-то!

Есть, интересно, среди них хотя бы один настоящий портрет?

«Ой, ты посмотри, какая радостная парочка!» – Аллегра тянула меня к стене со свадьбой в стиле панк: невеста с выбритыми бровями и розовыми дредами, жених, щеголяющий фиолетовым ирокезом. «А сюда глянь! Просто праздник какой-то!» – С фотографии улыбались три розовощеких карапуза в бумажных колпачках, выполненных в скрап-технике. Моя радость пищала от удовольствия, разглядывая умильные собачьи и кошачьи морды, детские распашонки, картонные модельки домов, а в особый восторг ее почему-то привела стена, на который был изображен дурацкий хорек в шапочке для душа.

Аллегра увлекала меня за собой, возле каждой следующей стены бурно выражала свои чувства, а потом с азартом выбирала новое направление.

Но я же ищу самое нерадостное существо на свете! Я решительно развернулась и устремилась в сторону, противоположную той, куда меня звала моя радость. Чем дальше я шла, тем сильнее она тянула меня обратно, не преминуя, однако, отмечать приятные ей моменты в стенах, мимо которых я проходила. «И зомби тоже умеют радоваться», – комментировала она стену в кровавых подтеках. «Нет, ты посмотри… Не находишь, что и в глубокой мюллонохолии есть свое тайное удовольствие?» – Это про стену с оптимистичным названием «В жизни нет ничего, кроме страданий». «И ругаться тоже можно с удовольствием», – говорила она про кучку устрашающих плакатов, которые подошли бы для митинга сердитых медведей, разбуженных посреди зимы.

В каждой стене, угрюмой, как ноябрьский рассвет в промзоне, и безнадежной, как последнее место в многокилометровой очереди, Аллегра находила свою радость, пусть даже самую крохотную. Я уже почти потеряла надежду найти в кардбуке того, кого искала, когда Аллегра вдруг завизжала:

– Ооооооой! Ох, не может быть! Ох, глазам не верю. Пойдем скорее отсюда! Пойдем!

Вот она! Стена без радости.

Я обернулась и увидела картинку – длинноволосый старик утопал в пене, лежа в белоснежной ванне на львиных лапах. «Мой хранитель – водяной» – гласила подпись под картинкой. Благородными чертами лица пожилой джентльмен напоминал волшебника Гэндальфа из «Властелина колец», а вовсе не знакомого по детским мультикам хитрого пухлощекого старичка, как я его себе представляла. Интересно, каким он был на самом деле? И как теперь выглядит открытка с ним – это композиция с ванной или голый старик?

Я оглядела стену снизу доверху, и меня посетило странное чувство. Такое бывает, когда в интернете случайно забредешь в блог умершего человека. Читаешь записи, смотришь фотографии, заглядываешь в профиль: чем он интересуется, с кем дружит и как зовут его любимую собачку. А потом открываешь верхнюю запись и видишь комментарии: соболезнуем, светлая память, пусть земля будет пухом. И сразу чувствуешь себя неуместно, словно с любопытством разглядываешь могилу чужого тебе человека.

– Пойдем, пойдем отсюда. Тут нельзя, тут нам нельзя. Тут мы испортимся, – бубнила Аллегра. – Тут мы опять что-нибудь потеряем, что-нибудь ценное, что-нибудь важное.

– Подожди, радость, – сказала я. – Дай мне подумать.

Стена принадлежала типичной «штамповщице». Большинство штамповщиц занимаются в основном простенькими поздравлялками, пользуясь готовыми шаблонами, скетчами и штампами, за что, собственно, и получили свое прозвище. Открытки у них выходят унылые и однообразные, как с конвейера, с незатейливыми растиражированными эффектами, например, получив такую карточку, именинница начинает считать, что нос у нее хоть и похож на картошку, но украшает ее профиль столь же загадочно и привлекательно, как улыбка – Мону Лизу. Хорошие мастера относятся к штамповщицам терпеливо-снисходительно, как профессора консерватории к самодеятельному оркестру «дворца дружбы между народом и культурой»: морщат лбы и хранят интеллигентное молчание. Организация Магрина такими не интересуется вовсе.

Хозяйка стены звала себя красивым иностранным именем – Эльвира. Может быть, это было и настоящее имя, в кардбуке не разберешь. И специализация у нее была довольно типичная – «сваха». Если бы не стала скрапбукером, то, наверное, писала бы книжки в духе «Как выйти замуж за мешок с деньгами» или проводила бы тренинги по эффективному укрощению мужчин. Кроме того, Эльвира давала платные уроки по скрапбукингу. Хороший v.s. скрапбукер редко берется преподавать, потому что, чем глубже ты погружаешься в это дело, тем больше понимаешь, что ни шиша ты в нем не соображаешь. Штамповщицы же, можно сказать, не успеют разучить на пианино три гаммы, как уже берутся учить других музыке.

С фотографии на меня смотрела длинноногая блондинка в мини-юбке и коротенькой шубке. Даже странно, что губы не накачаны до состояния «художник плохо нарисовал Дональда Дака». Эльвира стояла возле пальмы на фоне какого-то отеля, кокетливо выставив вперед ножку и демонстрируя убийственной высоты шпильку, широко улыбалась и держала в руках нехитрую, но красочную «завлекалку» – единственную открытку, выставленную на стене. Куда больше творческих усилий было приложено к замысловатому рисунку на длинных отточенных ногтях.

Девушка очень напоминала самую высокую и тощую из тех троих, кого я видела под своим окном, но полной уверенности у меня не было – непричесанную чучундру без макияжа, которая словно только что встала с постели, к тому же одетую в уродливую мешковину, трудно было сравнивать с модницей на фото. Стену украшали свадебные фотографии от клиенток – непременно с белыми лимузинами, женихами на ладони у невесты, брюльянтовыми кольцами, трехэтажными тортами и прочими изысками в том же духе, какими нынче трудно кого-то особо поразить.

Удивительно было другое – от ванны к фотографиям тянулись картонные трубы, покрытые облупленной краской, навевающие воспоминания об унылых советских больницах и общежитиях и совершенно не подходившие ко всему остальному.

От стены оторвался листок и с шорохом упал к моим ногам. Я подняла фото – оно выцвело, будто было отпечатано много лет назад. Обратная сторона пожелтела. Вслед за листком рухнул вниз кусок трубы, рассыпавшись в бумажную пыль.

– Пойдем же! Видишь, тут для нас не место. Мы тут испортимся и потеряемся, – настаивала Аллегра.

Я не могла уйти. Я пока не нашла ничего, что позволило бы мне добраться до этой девицы, – ни телефона, ни адреса электронной почты. И ящичек для раздачи визиток автора был совершенно пуст.

Я всматривалась в благородное лицо старика-водяного и гадала, насколько этот образ соответствует действительности. Надо же, ведь и хранителям не всегда везет с «клиентами»! А мне вот не повезло с хранителем. Не повезло… мне вдруг показалось, что коридор под ногами качнулся. Каждый раз, когда я вздыхала по поводу своего хранителя, видела перед собой… Нет, сейчас я ничего не видела! Дио мио, что со мной?! Я совершенно забыла, как выглядит мой хранитель. До него у меня был кто-то другой, но и его лица я тоже не помнила. Ни лица, ни характера, ни голоса. А был ли у меня вообще хранитель? Что я вообще тут делаю? Почему стою в синем коридоре перед стеной, с которой падают, одна за другой, старые фотографии?

– Посмотри сюда! Обернись, пожалуйста! – позвала меня Аллегра.

Я не хотела. В детских сказках герою ни за что нельзя было оборачиваться – это воспоминание мне услужливо подсунула память.

– Ты что-то искала. Помнишь? Посмотри! – Голос Аллегры звучал звонко, словно она объявляла номера на концерте.

«Помнишь»! Ха-ха, «помнишь»! Она издевается, моя радость. Я помню? Я помню! Я искала источник силы. Форму без форм, образ без существа, невидимое и неслышимое. А потом искала что-то еще, но оно уже ускользнуло. Разве это теперь важно?

– Хочешь посмотреть на радость?

– На радость? На тебя, Аллегра?

Она не отвечала.

– Где ты, Аллегра?

Я обернулась и увидела позади себя стену, а на ней – одну-единственную карточку, как поначалу мне показалось – совершенно чистую. Ослепительно-белая открытка сразу приковывала к себе внимание, словно сугроб свежевыпавшего снега посреди серого асфальта. Несмотря на синеватый цвет освещения, свойственный кардбуку, в карточке не отражалось ни малейшего оттенка синевы. Когда я подошла ближе и вгляделась в открытку, на ней проступили такие же белые, искрящиеся буквы, будто выточенные изо льда.

«Она никогда не перестает».

По воздуху рассыпалась звонкость. Пространство вокруг словно зазвенело, будто кто-то ударил в сотни колокольчиков, и все они разом отозвались одной высокой нотой. Я вспомнила! Я вспомнила Неужели: его вечное ласковое «Нгуся», его босые ноги с длинными пальцами, его пухлые щеки и голубые глаза. Я вспомнила Скраповика: его небритую физиономию, запах пота и потекший грим, дурацкую шляпу дикой расцветки и его слова, которые, как я думала раньше, навсегда отпечатались в моей памяти и которые я чуть не забыла: «Золотце мое, ты даришь радость».

«Она никогда не перестает» – сияли на стене буквы.

Надпись пахла облаками после дождя.

Как странно! В отличие от других меркабурских миров в кардбуке обычно напрочь отсутствуют запахи, этот рафинированный мир пахнет не больше, чем страница в Интернете. Тонкому аромату свежести и простора, который источала белоснежная стена, не смог бы дать определения и самый опытный парфюмер. Хотела бы я иметь такие духи!

Но кто такая «она»? И что именно она не перестает делать? Хоть бы троеточие в конце поставили, а то вообще не пойми что. До сих пор не могу понять, как можно прочесть прозрачную надпись на белом фоне, но Меркабур и не такие фокусы способен выделывать.

– Они вернулись, они вернулись. Ох, я так рада, я так рада! – засуетилась Аллегра.

– Кто они?

– Хранители же! Память!

На долю мгновения во мне проснулась надежда. Я снова попыталась вспомнить тот момент, когда у меня появилась Аллегра. Но увы – самое важное воспоминание так и не вернулось ко мне.

– Пойдем, нам пора обратно! – торопила Аллегра.

– Подожди, радость. Я еще не нашла то, за чем пришла.

Я бросила последний взгляд на сияющие буквы и вернулась к стене Эльвиры. На ней теперь не осталось и половины всех карточек. Выглядит жалко, как дом, который внезапно оставили, не успев собрать вещи.

Откуда это ощущение – словно та, кому принадлежит эта стена, умерла?

Только ли дело в том, что карточки ветшают и облетают со стены, как листья осенью? Так бывает и с другими заброшенными стенами, но это всего лишь означает, что хозяйка давно не бывала в кардбуке.

Я посмотрела на соседнюю стену. Ах, вот оно в чем дело! У Эльвиры была совершенно пустая лента визиток, девственно-чистая. Это такой барабан с ручкой, встроенный в стену. Вертишь ручку – и перед тобой прокручивается лента с визитками «друзей», с первой до последней, и снова по кругу. Я просмотрела для сравнения ленту соседки Эльвиры и насчитала больше десятка визиток. Нет, если бы это была стена Софьи, я бы не удивилась. Но у Эльвиры, судя по ее специализации, должен быть не один десяток таких карточек. Обмен визитками – одна из самых притягательных штук в кардбуке. Чем больше их у тебя, тем круче ты считаешься. Штамповщицы к этому относятся очень серьезно.

– Покажи стены, где нет ни одной визитки, – попросила я.

На этот раз кардбук скрипел и трещал дольше обычного. Наконец, передо мной повисли две синие стрелки. Одна указывала на стену Эльвиры, другая мигала и звала меня куда-то вглубь. Я последовала за стрелкой и нашла еще одну стену с чистой лентой.

Хозяйку стены я узнала с первого взгляда.