Инга примчалась в квартиру родителей в восемь утра и застала картину, от которой внутри что-то оборвалось. Рядом с трубой, с ее любимой старой ржавой змеей, вовсю орудовал экскаватор. И вдоль трубы уже тянулась траншея. Они собираются ее закопать! Почему вдруг? Спустя столько лет, ни с того ни с сего. Инге пришла в голову мысль, что, когда труба полностью скроется под землей, родителей уже нельзя будет спасти. Уф, что за глупости, ну при чем тут родители и труба! Просто и то и другое – слишком грустно, настолько, что не хочется в это верить.

Она стрелой взлетела по короткой лестнице, ворвалась в квартиру, чуть не споткнулась о плотное рыжее тело.

– Извините, пожалуйста, Алла Борисовна, – пробормотала она.

Кошка подняла морду, рыжие круглые глаза смотрели с сочувствием. Фу, какие глупости, как может кошка сочувствовать? Они ж только и думают, что бы пожрать и где бы нагадить. Квартиру уже начал пропитывать едкий кошачий запах. После этих постояльцев придется делать ремонт.

Тетя Марта восседала на кухне в полосатом махровом халате, наливала себе густой темный чай из чайника и хрустела сухарем.

– Тетя Марта!

– Доброе утро, деточка моя. Чаю будешь?

– Тетя Марта! – Инга захлебывалась возмущением. – Вы… вы все знали и ничего не сказали мне!

– Так. – Она поставила чашку на стол и положила сухарь. – И что ты теперь знаешь?

– Все. – Инга шлепнулась на табуретку напротив. – Или почти все. Я знаю про Меркабур, про скрапбукеров, и я знаю, куда пропали родители. Вы ведь тоже знали, с самого начала?

– И что с того, деточка?

– Как что?! Мы должны их спасти!

– Так. – Тетка стукнула ладонью по столу. – Я никому ничего не должна. Надя сама прекрасно знала, что она делает, не маленькая уже. А тебе я просто запрещаю что-нибудь предпринимать.

– С какой это стати?

– С такой. Меньше всего твоя мама хотела, чтобы ты стала скрапбукером. Она просила меня никогда и ни при каких обстоятельствах не говорить с тобой на эту тему. И я не собираюсь!

– Хорошо, – согласилась Инга. – А если я вам что-то покажу?

Она достала из сумочки открытку с золотыми часами, протянула тетке. Та посмотрела внимательно, но в руки брать не стала и несколько отстранилась.

– И что там?

– Роза, – ответила Инга.

Дио мио, что же она делает, шантажирует тетку и совсем не думает о последней мечте доброго, чудесного, бескорыстного человека! Бедная Роза, что же ей так не везет-то. Но Инга ничего не могла с собой делать. В конце концов, Роза ее поймет, должна понять, она же все прекрасно про всех понимает.

Тетка всплеснула руками.

– И слышать ничего не хочу! Убери это от меня.

Инга опешила. Неужели жертва Розы была напрасной? Столько лет в открытке, а эта старая мымра даже в руки ее взять не хочет! Кристофоро Коломбо, жалко-то как Розу, аж снова слезы на глаза наворачиваются. Да что ж она стала такая слезливая! Надо закупить сотню-другую носовых платков.

– Но Роза… она так просила, чтобы вы хотя бы взяли открытку в руки, хоть разочек!

Инга сообразила, что уже не шантажирует, а совсем наоборот – упрашивает, но уж очень жаль было бедняжку, просто сердце разрывалось.

– Убери! – завопила тетка. – Не хочу ее видеть!

Тогда Инга вскочила и сунула открытку прямо под нос тетке.

– Или вы мне прямо сейчас скажете, где найти Магрина, или я вам насильно суну в руки эту открытку!

В животе у Инги стало холодно, будто она проглотила кусок льда.

– Зачем он тебе, деточка? – невозмутимо спросила тетка и откусила кусок сухаря.

– Как зачем? Я заключу с ним договор, и он освободит папу с мамой.

Тетка поднялась, нависла над Ингой грозной тушей и потрясла кулаком:

– Договор?! Я тебе такой договор покажу, ты у меня попляшешь! Забудь про все это немедленно! Ты не увидишь больше родителей, смирись с этим и забудь. И нечего их спасать! Они бы сами этого не хотели! – И добавила уже тихо, самой себе: – Вот знала же Надя, что добром все это не кончится.

– Да? Не хотели? Тогда почему вы дали мне ту открытку, с каруселью? – Инга уперла руки в бока, ей захотелось влезть на табуретку, чтобы тоже нависнуть над теткой.

– Да как раз на тот случай, если ты окажешься такой вот идиоткой! Карусель, между прочим, – твой единственный спасательный круг!

– И в чем же заключается его спасательность?

– Раз такая умная и во всем разобралась, сама и подумай.

Они орали друг на друга в полный голос. Кошки в ужасе разбежались по углам. Посуда в буфете слегка дребезжала, когда раздавался звонкий голосок Инги, и замолкала в ответ на хрипловатое контральто тетки.

– Ах так! Или вы мне сейчас же все объясняете, или я все равно найду Магрина и подпишу с ним договор. Или я найду тот альбом, где мои родители сейчас хранители, и тоже провалюсь в этот чертов Меркабур, и мама вам спасибо не скажет! И пусть вас совесть мучает до конца жизни! Мало того что из-за вас один человек до скончания веков торчит один-одинешенек в открытке, я тоже пропаду!

– Ты какого хрена мне указываешь, что делать, деточка?! Возьми-ка себя в руки и сядь. Быстро села! – скомандовала тетка таким тоном, что Инга оторопела и опустилась на табуретку.

– На, – тетка звякнула чашкой с блюдцем. – Успокойся и выпей чаю.

Она тоже уселась и с шумом отхлебнула.

– Ты думаешь, твоя старая тетка – совсем дура? – продолжила Марта уже другим, ворчливым тоном.

Тетка обычно вскипала как вулкан, но, извергнув поток лавы, тут же остывала.

– Чтобы ты знала, деточка, с тех пор как пропала Роза, я не сделала ни одной открытки. Как ты думаешь, почему я так рано ушла на пенсию, почему живу в своей берлоге и света белого не вижу?

Инга не знала, что ответить.

– Мои вдохновлялки были лучшими в этом городе, – продолжала тетка. – Настоящим-то гримером я стала уже потом, когда Роза пропала. А до этого только числилась формально. Помнишь афиши у меня дома? Ни один, веришь, ни один спектакль, – она подняла вверх указательный палец, – не обходился без моих открыток. Режиссер, сценарист, художник, композитор – они все пользовались моими услугами. Не зря же наши спектакли гремели по всей стране, затмевали порой даже театр на Таганке. Знала бы ты, деточка, как они все валялись у меня в ногах, как умоляли сделать еще хотя бы одну крохотную открыточку. Но я решила: нет, не желаю иметь ничего с общего с этим Меркабуром, который унес у меня мою дорогую Розу. Поклялась себе: пальцем ни прикоснусь ни к одной открытке, ни к чужой, ни к собственной.

– Неужели вы не пытались найти Розу?

Марта откусила сухарь и пробурчала с забитым ртом:

– Не стоит вся эта скрапбукерская чепуха выеденного яйца. Поверь мне, можно прекрасно и припеваючи жить без всяких меркабуров. А Надя все равно уже слишком давно там, – она махнула рукой. – Ничего не получится.

– Не верю! У меня получится, вот увидите. Только помогите мне найти Магрина, а дальше я сама разберусь.

– А вот с Магриным, – тетка снова стукнула кулаком по столу. – Я тебе вообще запрещаю общаться! На пушечный выстрел к нему не подходи, понятно? И думать забудь про договор! Ничего хуже и придумать нельзя.

– Но почему? Что в нем такого, в этом договоре?

– Лучше вообще ничего не знать про скрап, чем сидеть на контракте. Слава богу, я в свое время отказалась, а если бы нет?

Инга встала, отвернулась к окну. Ерунда какая-то… Почему мама не хотела, чтобы Инга стала скрапбукером? Зачем прятала от нее такую большую, волшебную, необычную часть своей жизни? Что страшного может быть в каком-то там контракте? Да ради папы с мамой она готова хоть десять лет бесплатно на Магрина работать, только бы они вернулись, были сейчас рядом. И в кухне витал бы снова блинный тяжелый дым, мама наливала душистый чай с травками, и отец рассказывал бы со смехом, какие новые слэнговые итальянские словечки он откопал за последнее время.

Инга смотрела на улицу, в глазах ее застыли невыплаканные слезинки. Экскаватор успел продвинуться на несколько метров, теперь он грохотал совсем близко. Ржавая труба, родная до колик в животе, доживала под окном последние дни. А когда ее закопают, ничего уже не будет таким, как прежде. Болезненный спазм подступил к горлу. Она смахнула слезу и вдруг уловила в себе что-то новое. Глубоко в животе поселилось тепло, и родилась вдруг странная уверенность, что, даже если весь дом вместе с трубой закопают под землю, это внутреннее тепло останется. Как будто Инга открыла в себе неизменную, постоянную часть, и, опираясь на нее, как на единственную твердую точку на всей земле, можно свернуть горы. Она обернулась.

Тетка украдкой посматривала на открытку с золотыми часами, брошенную у края стола.

– Возьмите ее, пожалуйста. Она бы этого хотела. Просто чтобы вы подержали ее в руках.

– Роза… какая она теперь? – спросила тетка, немного помолчав.

– Такая же. Там, у нее в открытке, высоченная башня, а сверху можно разглядеть только оранжевые облака, целое поле золотых облаков, то ли рассвет, то ли закат. И Роза в белом воздушном платье…

– Как это на нее похоже, – фыркнула Марта. – Сентиментальная дурочка. И зачем только она это сделала?

– Тетя Марта, а что будет, если я порву открытку? – Инга взяла карточку, голос ее дрогнул.

Марта замигала, уставилась на ее руки.

– Почему мама не хотела, чтобы я стала скрапбукером?

– Потому что не хотела, чтобы ты пережила то, что пришлось пережить ей.

– Что именно?

– Выбор. Слишком много соблазнов… и слишком большая ответственность.

– Вы знаете, почему они пропали?

– Хотела бы я знать… Не могу себе представить, что могло случиться. Но если она пошла на это сознательно, да еще и мужа с собой прихватила, то у нее должны были быть веские причины. Черт его знает! – почесала в затылке Марта. – Здесь что-то нечисто.

– Неужели вы не хотите разобраться в этой истории?

– Не хочу. – Тетя поджала губы. – Как бы там ни было, Надежда понимала, что делает. Уж я-то ее знаю. И меньше всего она хотела, чтобы ты в это ввязалась.

– Где мне найти Магрина?

Инга подняла открытку, взялась обеими руками посередине, начала ее надрывать.

– Ты сделала хотя бы одну открытку? У тебя получилось? – спросила Марта. – Твой вчерашний бал-маскарад показался мне подозрительным. Я что-то почувствовала… неужели ты сделала открытку?

– Да, – с гордостью ответила Инга, по животу разливалось живительное тепло. – Я скрапбукер, я настоящий скрапбукер. Даже если мама не хотела…

– Чудесненько, вот так чудесненько, – раздался из коридора бодрый голос. – Именно это я и хотел услышать!

Кристофоро Коломбо! Она так увлеклась разговором с Мартой, что совершенно забыла о Тараканище.

– Доброе утро, дамы! – Он вошел в комнату, вслед за ним, как обычно, тянулся едкий одеколоновый шлейф. – Ну вот, Инга Иннокентьевна, теперь мы с вами и договоримся. Уж теперь-то вы не будете отпираться, что знаете насчет услуг, какие умела оказывать ваша мама?

– Шли бы вы… лесом. Не до вас сейчас, – буркнула Инга, спрятав за спину открытку с часами.

– Ой, ну зачем же вы так, – он потер усы, сел рядом на табуретку. – Вы же прекрасно помните, вас со мной связывают обязательства. Всего-то небольшая услуга и карусель, и останетесь спокойно жить в этой чудесной квартире. И даже без вида на трубу, – добавил он, взглянув в окно.

– Я лучше отдам вам квартиру, чем буду делать для вас открытки, – когда Инга это произносила, то с удивлением поняла, что в самом деле готова это сделать.

– Значит, вы отказываетесь от наследства? Сами, добровольно?

Инга разинула рот. Нет, сказать ей было совершенно нечего, она собиралась крикнуть: «Не надо!» – но слова застряли у нее в горле. Тетя Марта со всей своей силищей обрушила на голову Таракану чугунную сковородку. Тот охнул и медленно стек на пол.

– Постоялец, говоришь? – Тетка довольно потирала широкой ладонью ручку сковородки.

– Тетя… – выдохнула Инга. – Дио мио, что ж вы делаете-то?

– Деточка, знаешь, пожалуй, я помогу тебе найти Магрина. По крайней мере отшивать подобных типов входит в его обязанности.

– Спасибо, тетя Марта.

– Но контракт ты не подпишешь у меня ни за какие коврижки! Я ему скажу это лично. Просто не-поз-во-лю!

– У меня есть его визитка. Вы знаете, как ей пользоваться?

– Активировать визитку? Что может быть проще! Тащи ее сюда.

– Тетя…

– Ну что еще?

– А с этим мы что будем делать? – Она показала на Тараканище на полу.

Они посмотрели друг другу в глаза, и вдруг Инга впервые в жизни ощутила родственную связь с Мартой. Откликнулась эхом родная частичка – то неуловимо общее, что отличает их с Мартой от всего остального мира. Это что же, надо обязательно человека по башке треснуть, чтобы понять, как тебе дороги твои родственники?

– Павлуша – хромоножка! Павлуша – уррродец! – вопил на всю квартиру попугай.

Что это с ним? Всю жизнь ведь считал себя красавцем. Инга подсыпала попугаю корм, подложила рваную газету и спрятала от него зеркальце, но он продолжал упорно, хрипло верещать:

– Павлуша – уррррод!

– Тетя Марта, это вы моего попугая обзывали? – крикнула Инга, выглядывая в коридор.

– Ну вот еще, делать мне нечего, только с попугаями разговаривать.

– А кто? Этот, что ли? – Инга махнула рукой в сторону кладовки, откуда раздавался настойчивый стук и сдавленное мычание.

– Ну, знаешь, какая хозяйка, такие и домашние животные, – тетя Марта демонстративно погладила округлый шелковистый бок Аллы Борисовны.

– В каком это смысле? – Инга уперла руки в бока.

– Деточка, я вовсе не хочу сказать, что ты уродина…

– А что тогда?

Разговор прервал особенно настойчивый стук из кладовки.

– Тетя Марта, ну что нам с ним делать? Нельзя же его так долго держать взаперти! Он нам всю кладовку разнесет.

– Ты же теперь скрапбукер. Вот и решай.

Два часа назад они с Мартой крепко связали охающего Артура Германовича, засунули ему в рот кляп и спрятали с глаз подальше, в кладовку. Тетя Марта сказала, что с теми, кто шантажирует скрапбукеров, разбираются быстро и надежно, и Магрин не просто должен помочь, это его святая обязанность.

– Что ж ты, деточка, сразу тетке-то не сказала? Постоялец, видите ли, нашелся. Я так и почувствовала – что-то неладно, тут же поближе к тебе переехала. Еще и карусель ему зачем-то понадобилась. Подозрительно… что-то тут не то.

Потом Марта попыталась воспользоваться визиткой Магрина, но ничего не получалось.

– Занят, наверное. Попробуем попозже.

И вот теперь Магрин все еще не отвечал, а Тараканище в кладовке (самое место для тараканов), кажется, бился ушибленной головой об дверь.

– Он так долго не протянет, или совсем башку расшибет, или соседи прибегут, – озабоченно сказала Инга. – Ему надо сделать открытку, чтобы он все забыл.

– Не получится, – покачала головой Марта. – Как только открытка выпадет из поля его зрения, память вернется. Надо его отвлечь, пока Магрин не появится. Повесить у него что-нибудь перед носом, чтобы все время действовало.

– А нельзя что-нибудь сделать такое, чтобы его в Меркабур утащило? Я бы специально для него нарисовала отличную тюрьму. С удобствами.

– Деточка, в Меркабур способен попасть только скрапбукер, но никак не этот хмырь. Мы можем лишь сделать открытку, чтобы чем-то его как следует занять. Придумай для него какое-нибудь бесконечное занятие.

Недолго думая, Инга сбегала в соседний детский магазин и притащила здоровую коробку – пазл из четырех тысяч крохотных кусочков. Осталось только сделать открытку, точнее, псевдодокумент, потому что вряд ли хитрый Таракан стал бы читать хоть что-то, похожее на открытку. Тетя Марта снизошла до помощи Инге. Сама она наотрез отказывалась даже прикасаться к ножницам, но советы давала охотно. Идею они взяли самую простую. Инга написала простенькую бессмысленную расписку, в которой заявляла, что не собирается оказывать господину-кредитору ее родителей никаких услуг.

– Не знаю, насколько ты уже познакомилась со скрапом, но в каждой открытке, прежде всего, должна быть зацепка – нечто, что задевает твоего адресата за чувствительное место, вызывает эмоции. Это крайне важная штука, от нее зависит, на кого открытка подействует, а на кого – нет. Иногда, чтобы открытка или визитка сработала, надо выполнить какое-нибудь хитрое действие, что-то вроде кода или пароля. Но у нас тут с тобой самый простой случай, – поясняла тетя Марта.

Инга вырезала бронзовыми ножницами кусочек из коробки от пазла и приклеила внизу, под распиской. Она боялась, что ничего не получится, но стоило взять в руки ножницы, как вдоль пальцев подул легкий прохладный ветерок, бесшумно стекая на бумагу, ложился послушным ручейком. В конце она прямым текстом, без обиняков, написала: эту расписку можно обсудить, только когда пазл будет собран.

Дальше все пошло так, как было задумано. Инга включила в кладовке свет и просунула под дверь расписку. Выждав пару минут, они с Мартой распахнули дверь и сунули Таракану под нос коробку. Когда убедились, что тот не может оторвать от нее взгляда, развязали его и проводили в гостиную. К удивлению Инги, которая все еще не верила до конца в силу открыток, Артур Германович растер затекшие руки и тут же с жадностью набросился на пазл. Скатал ковер, высыпал на пол гору фигурных деталей и принялся увлеченно в ней копаться.

– Долго будет открытка действовать?

– Пока все не соберет правильно, – хохотнула Марта. – На всякий случай повесь расписку у него перед носом.

– Не соберет, – хихикнула Инга. – Там десятка частей не хватает.

Инга прицепила листок булавкой к обоям аккурат напротив горы деталей. Невольно залюбовалась – противный рыжий усатый дядька в домашнем халате с вниманием хирурга, приступающего к операции, вкладывал одну детальку в другую.

– Деточка! Давай-ка быстро дуй сюда! – раздался с кухни окрик Марты.

– Что там, тетя Марта?

Инга вошла, посмотрела на стол и застыла как завороженная. По визитке Магрина плыли, как живые, взлохмаченные облака.

– Я пойду к нему сама, – твердо заявила Марта. – Сама поговорю!

– Тетя! – взмолилась Инга. – Не надо, пожалуйста!

– Деточка, я знаю о скрапе гораздо больше тебя. Не перечь мне. Наше первое дело – разобраться с этим рыжим хмырем.

– Тетя Марта!

– Ну что еще?

– Я встречусь с ним сразу же после вас.

– Ну, если он захочет…

Однако на деле все вышло совсем наоборот. Как ни старалась Марта, как ни дула на визитку (чуть не сдула все облака), как ни гладила пушистые облачные хвосты, карточка ее не пускала.

– Да, деточка, похоже, он хочет видеть только тебя. Запомни как следует: ты должна потребовать, чтобы он избавил тебя от шантажиста. Это его прямейшая обязанность, и ты ничего ему не должна взамен. И не вздумай подписывать никаких контрактов! Даже не разговаривай на эту тему вообще!

Инга кивнула, про себя подумала: «Как же как же, тебя забыла спросить, дорогая тетя», – легонько дунула на пушистое облако и тут же провалилась внутрь. Не успела толком остановиться круговерть перед глазами, как она поймала на себе внимательный взгляд серых глаз, и ей сразу же стало неуютно.

– Здравствуйте, Инга.

Они сидели в кабинете, гулком и пустом, от гладких стен отражалось эхо. Больше ничего в комнате не было, только пустой стеклянный стол, два жестких стула и холодный искусственный свет.

– Здравствуйте, Эмиль Евгеньевич! Я вас искала. – Инга заерзала на стуле.

– Инга, у вас есть одна вещь, которая мне сейчас очень нужна. Я хочу ее у вас купить.

– Вообще-то я хотела поговорить совсем о другом, – скороговоркой начала Инга. – Это вопрос по вашей части.

– Давайте сначала обсудим мой вопрос. Мне нужна открытка с каруселью, вы ее упоминали.

Кристофоро Коломбо! И он туда же. В ней что, бриллианты зашиты или секретные спутниковые карты, в этой открытке с каруселью?

– Она не продается. Мне прислала ее мать перед тем, как исчезнуть, – ответила Инга.

– Мы договоримся. – В его голосе была ледяная уверенность, и только. – Сегодня мы встретимся с вами в том же кафе, в пятнадцать ноль-ноль, и вы принесете открытку с каруселью. Тогда и поговорим обо всех ваших вопросах.

Инга не успела ничего возразить, как голова снова закружилась, и спустя пару секунд она вернулась на кухню, только эхо все еще играло последними словами Магрина. Вот тебе и сюрприз. Главное, ни за что не рассказывать об этом тетке, она упрется рогом и отберет открытку! То есть Инга, конечно, и сама не собиралась отдавать карусель Магрину, но придется взять ее с собой, хотя бы чтобы он вообще согласился с ней разговаривать.

– Хочет встретиться в кафе, – коротко сказала она тетке и выслушала очередную тираду по поводу контракта, скрапбукеров и надежд ее мамы.

Инга слушала, как Марта повелительно гремит над ухом, и ей опять стало грустно. В сотый раз она думала: почему мама все за нее решила? Почему не рассказала ей, не дала возможность выбрать, стать скрапбукером или нет? Почему заранее посчитала, что Инге это не по плечу? Разве хоть раз она не добивалась того, что хотела? Отличница, комсомолка, спортсменка, в жизни не встречалось такого дела, с которым бы Инга не справилась.

На встречу она мчалась, как лодка на подводных крыльях, оставляя за собой вихрь нетерпения, надежды и сомнений. Ради родителей она готова подписать контракт хоть с самим дьяволом, не то что с Магриным. И плевать, что думает по этому поводу Марта. Без пяти три она ворвалась в кафе растрепанная, в джинсах и мятой рубашке, и даже не заглянула в дамскую комнату, чтобы причесаться.

Он сидел на том же месте, словно с момента их последней встречи прошло пять минут, а не целая неделя, а по ощущениям Инги – все полгода. Все тот же уютный полумрак окутывал кафе, только в стакане между ними стоял не пластмассовый цветок, а живой тюльпан с поникшей головкой. Ей показалось, или, когда Магрин увидел ее, в круглых серых глазах проснулось любопытство?

– Вы принесли открытку с каруселью?

Инга достала из сумочки карточку и молча протянула ему. Он некоторое время рассматривал открытку (она успела заказать себе чашку кофе), потом рассмеялся.

– Так это вы, что ли, золотая фея? Признаться, не ожидал. Еще думал, кто это забавляется.

– А вы, помнится, говорили, что скрапбукером нельзя стать за месяц? Я стала им за неделю. Я хочу поговорить о моих родителях.

– Положим, вас еще нельзя назвать полноценным скрапбукером. Одна поделка еще ничего не значит.

Инга передернулась, слово «поделка» неприятно задело ее, царапнуло за больное место.

– Неделю назад вы ставили мне условие – принести сделанную мной открытку, и я ее принесла.

– Поговорим об этом потом. Где открытка с каруселью?

– Я отдала вам открытку с каруселью.

Магрин повертел в руках картонное облако.

– В самом деле, здесь вы тоже нарисовали карусель. Меркабур к вам благосклонен, раз проявил себя так легко в ваших руках. Но вы же прекрасно понимаете, что я имел в виду совсем другую открытку, работу вашей мамы.

– Я принесла и ее тоже. Давайте сначала поговорим о моих проблемах. Одна из них имеет к вам самое прямое отношение.

– И все-таки, Инга, как вы любите ставить условия! Давайте так, вы мне сейчас отдаете карусель, а я готов взамен обсудить ваши проблемы.

– Разве в ваши обязанности не входит разбираться с теми, кто шантажирует скрапбукеров?

– Карусель, Инга.

Инге захотелось стукнуть его по голове чем-нибудь тяжелым. Она нехотя достала из сумки открытку с каруселью. Отдавать ее в чужие руки было больно, как дать отрезать собственный палец. Инга положила карточку на стол и накрыла ладонью.

– Вас кто-то шантажирует? – спросил Магрин и ухмыльнулся. – Забавно.

– Не вижу ничего смешного. Он требует, чтобы я отдала ему карусель и оказывала какие-то услуги. Тетя Марта говорит, что вы должны с ним разобраться.

– О, старушка Марта! Давненько я о ней ничего не слышал. Да, действительно, она права, V. S. скрапбукеров в этом городе защищаю я. Но я еще не решил, стоит ли называть вас скрапбукером.

Инга пожалела, что не взяла с собой тетку. Ух, она бы сейчас ему показала, кого и как стоит называть! Интересно, откуда он знает про Марту? Та небось последнюю открытку делала лет тридцать назад, сколько же ему тогда лет?

– Я сделала еще одну открытку. Не знаю, как вы узнаете о них, но эту я сделала совсем недавно. Сейчас мой шантажист, здоровый усатый дядька, с увлечением пятилетнего ребенка собирает пазл из нескольких тысяч кусочков. И будет собирать до тех пор, пока вы с ним не разберетесь.

– Хорошо, если это действительно так, в ближайшее время я узнаю об этом по своим каналам и решу, что с ним делать. А теперь мне нужна карусель. – Он протянул раскрытую ладонь и посмотрел Инге в глаза.

Ей стало не по себе. Захотелось спрятаться, провалиться под стол – все что угодно, только бы не отдавать открытку с каруселью. Вот загвоздка, с одной стороны, эта карточка – последняя весточка от родителей и наверняка имеет особое значение, ведь не просто так мама ее прислала. С другой стороны, по всему выходит, что этот неприятный тип с круглыми совиными глазами – единственный, кто может их освободить. Но рука сама не поднималась ее отдать! Вцепилась, и все тут, и не хочет слушаться.

– Не дам, – сказала Инга неожиданно сама для себя, потом добавила: – Скажите, Эмиль Евгеньевич, правда ли, что вы можете вернуть моих родителей в реальность, если я подпишу с вами контракт?

Магрин положил ладонь на стол и расхохотался так громко, что официанты дружно обернулись. Других посетителей в этот послеобеденный час в кафе не было.

– Ну вы даете! А с чего вы решили, что я захочу заключить с вами контракт? Думаете, я готов вербовать каждую наивную девочку, как в публичный дом, что ли?

Инга аж подпрыгнула на месте, когда услышала про «наивную девочку» и «публичный дом», а Магрин продолжал холодным, не терпящим возражений тоном:

– Что вы о себе возомнили? Едва умеете держать в руках ножницы, а уже хотите контракт. И почему я вообще трачу на вас время? Я обещал вам, что расскажу, где находятся ваши родители, но вы, похоже, уже узнали об этом и сами. Поверьте, им там совсем неплохо. У вас есть все шансы стать хорошим скрапбукером, у вас есть отличный учитель – это ваша Марта, но вы хотите от меня слишком многого. Отдайте немедленно открытку с каруселью, я хорошо вам за нее заплачу, хотя и этого делать не обязан. Она принадлежит не вам, это открытка Надежды, а Надежда сейчас – в Меркабуре, и у меня есть все права конфисковать карусель. Я устал от вас и от ваших нелепых условий.

Инга вдруг поняла, что по ее лицу текут горячие, тяжелые слезы. Ей стало невообразимо стыдно. Когда она последний раз плакала на глазах у чужих людей, в общественном месте? Она не помнила. Наверное, когда еще играла с погремушками. Ну почему так все несправедливо? Ведь он же дал ей шанс, зачем? Она так надеялась! Неужели вот сейчас он ее раздавит, и все будет потеряно? Да не может быть такого, или она не дочь своих родителей!

– Послушайте, Эмиль. – Ее голос не дрожал, она говорила громко и четко. – Вы даже себе не представляете, что я пережила за последнюю неделю. Я прыгала в пропасть и ходила по углям, я видела поросенка в зеленую крапинку, я вырядилась в дурацкий костюм и собирала деньги на улице, меня чуть не зарезали хулиганы, я разгромила собственную квартиру, а моя тетка чуть не убила моего шантажиста сковородкой! В конце концов, я плачу при людях впервые за всю свою сознательную жизнь и ненавижу себя за это! Я свернула горы и, если понадобится, перейду море вброд. Я отдам вам открытку с каруселью, хотя сейчас это самое дорогое, что у меня есть. Только дайте мне шанс вытащить родителей, я не хочу, чтобы они стали как Роза. Я сделаю такую открытку, что вы сами меня будете упрашивать подписать контракт!

Магрин сидел, откинувшись на стуле, и разглядывал ее, как диковинный цветок в оранжерее. Инге чудилась насмешка в его круглых глазах. Или он сейчас даст ей шанс, или она завтра пойдет искать пистолет. Привяжет его к стулу, как угодно, и будет пытать, пока он ей все не расскажет. Но его ответ снова был неожиданным.

– Я дам вам задание. Справитесь – я подумаю о контракте. Но вы должны отдать мне карусель прямо сейчас.

– И шантажист. Вы обещали с ним разобраться.

– Я уже сказал насчет шантажиста.

Инга вернулась в квартиру родителей опустошенная. Как будто стала вдруг легче на десяток килограммов, даже захотелось встать на весы. Глаза опухли и покраснели, но это сейчас не имело значения. Главное, она добилась своего. И пусть опять мучительно ноет все внутри, словно всю ее душу порвали на мелкие кусочки и перемешали так, что теперь этот пазл уже не под силу собрать самому господу богу, но она выцарапала у Магрина самое главное – шанс.

– Ну? – спросила тетка.

– Сказал, если обе открытки на самом деле мои, он разберется с шантажистом.

– Ну, а что я тебе говорила? Он просто обязан.

– Тетя Марта, а кто он вообще такой? Вы давно его знаете?

– Видела разок… неприятный тип. Как вылупится, так хочется душу дьяволу продать, только бы этот его взгляд не видеть.

– Верно подмечено. Сколько же ему лет?

Тетя Марта посмотрела на Ингу как-то странно, но ничего не ответила. Сказала вместо этого:

– По глазам вижу, что ты не отказалась от своей затеи. Что он сказал насчет контракта?

– Дал мне задание.

Марта всплеснула руками.

– Даже если ты спасешь Надю, и она появится здесь, и узнает, что ты подписала контракт, она меня убьет на месте.

– Тетя Марта, вы ведь знаете наш семейный характер. Уж если я чего решила…

Тетка поджала губы.

– Я ничего этого не слышала!

– Какого черта он вообще распоряжается всем? Скрапбукерами, контрактами? – задумалась Инга вслух.

– Его назначила организация.

– И что в ней такого?

– Уф, все тебе надо объяснять! Ей-богу, ты как ребенок. Организация – это вроде научного института или академии. Мы с тобой в Меркабуре – как начинающие рыбаки в океане на утлой лодочке. А куратор – это опытный океанолог на корабле, напичканном техникой. Он может разговаривать с потоком на его языке, а мы только жестами объясняемся, понимаешь?

– Не понимаю, – возмутилась Инга. – Какого черта эта типа академия вертит скрапбукерами как ей вздумается?

– Не вертела бы, если бы они сами этого не хотели, – вздохнула Марта.

Инга заглянула узнать, как поживает их невольный пленник. Засмотрелась на него с таким удовольствием, что даже присела в кресло и некоторое время наблюдала. Может, надо было найти ему занятие посложнее? Вышивать копию «Тайной вечери», например. Или связать покрывало для двухспальной кровати. Или сделать диораму Куликовской битвы. То-то он бы сейчас мучился! Рыжие усы грустно повисли вниз, как у голодного кота, он щурился, перебирал детальки, что-то шептал про себя и временами тихонько постанывал то ли от напряжения, то ли от удовольствия. Уже был готов порядочных размеров угол. Инга подавила в себе желание подойти и пнуть готовый кусок ногой, растоптать его. Кто его знает, вдруг он ее стукнет в ответ.

Павлуша немного поклевал за день корма и снова причитал по поводу своей внешности.

– Хромоножка. Уррродец. Хромоножка.

– Павлик, я же тебя все равно люблю, а? – ласково сказала ему Инга, и он ненадолго затих.

Она выглянула в окно – траншея уже тянулась во всю длину трубы. Удивительно, как быстро они работают, как-то не по-российски. Она поежилась и отвернулась. Этот дом уже никогда не будет таким, как прежде. Даже если вернутся родители. От грустных мыслей отвлекла Марта, позвала ужинать.

Тетка поставила перед Ингой тарелку и сказала:

– Послушай, деточка. Раз уж ты вляпалась во все это дело, мне нужно рассказать тебе про открытку с каруселью. Давай, тащи ее сюда.

– Ее Магрин забрал, – угрюмо ответила Инга.

Остаток вечера она собирала по кухне осколки от разбитой тарелки и отскребала от стен яичницу. В ушах эхом гремел вопль тети Марты: «Что ты наделала, дура! Профукать такую открытку!» Причем почему-то обиднее всего было само слово «профукать». Еще чуть-чуть, и Инга снова заплачет. Нет, все-таки надо купить носовых платков, хоть пару десятков.

* * *

Они сидели возле костра у маленького озера. Софья куталась в куртку Магрина, вдыхала его запах, такой особенный, что нельзя было сказать, пахнет ли это одеколоном, или мужским потом, или табачным дымом, этот запах был сплетен из тоненьких нот, едва уловимых, но родных. Лицо Магрина освещала полная луна и всполохи пламени. Озеро излучало умиротворение и спокойствие, как иконы в тихой деревенской церкви. Хотелось впитывать в себя осенний вечер, первое влажное дыхание зимы, шорох пожухлых листьев, потрескивание веток в костре и темно-синюю шапку неба над головой, обсыпанную блестками-звездами. Сосны повсюду распространяли свежий аромат, в котором хотелось купаться, как в ванне. Всю дорогу до озера они молчали, Софья держалась за горячие щеки, от обиды дрожал подбородок. Когда она вышла из машины и спустилась к озеру, то вдруг разом, как в воду нырнула, погрузилась в тихую прелесть вечера, почувствовала все озеро сразу, целиком, и тогда ей стало необыкновенно хорошо. Как будто вернулась в то место, где не была уже бесконечно долго, место, роднее, чем дом, ближе, чем самый близкий человек, место, где стоит только закрыть глаза, как отпускают все тревоги, и незваные слезы облегчения сами катятся из глаз.

– Почему здесь так хорошо? Ты можешь объяснить? – сказала она, наконец, забыв и про щеки, и про застывшую на подбородке холодную слезинку, и про то, что он ее несколько раз ударил.

– Здесь источник природной энергии, место силы. Это очень глубокое озеро, хоть и маленькое на вид. До дна несколько десятков метров – почти пропасть. В озере чистейшая вода, и оно никогда не замерзает.

Софья спустилась вниз, зачерпнула ледяную воду, умылась. Все лицо защипало иголочками, но совсем не такими, как после «розовых очков», это сама свежесть проникала сквозь поры кожи. Она все ждала, что Магрин подойдет сейчас, обнимет ее крепко-крепко, утянет за собой, туда, где безбрежное море соединяется с желто-серым небом в едином порыве сотни маленьких вихрей, и луч солнца на мгновение коснется иссиня-черных буйных волн. Ждала и одновременно боялась. Почему он тогда подошел к ней, почему увел ее в ту гостиницу? Ведь не влюбился же с первого взгляда, Софье уже не пятнадцать лет, чтобы верить в такие глупости.

– Эмиль. – Она поднялась выше, туда, где он уже развел костер. – Эмиль, почему ты… почему мы были вместе в ту ночь?

– Ты помнишь, что было перед этим? – Его взгляд стал мягким и теплым, как кошачье брюшко. Глядя в такие глаза, нельзя ни возмущаться, ни требовать, можно только вздыхать и неотрывно следить за ними.

– «Дворец связи»? – ответила Софья. – При чем тут это? Ерунда какая-то.

– Ты была на грани. Вспомни себя – ты сидела над чашкой чая и смотрела в одну точку, ты вся была в потоке, его можно было почувствовать физически. К тебе даже официант не подходил, боялся, как санинспектора. Я тогда подумал: еще мгновение, и эта девочка растворится, растает, как будто и не было ее никогда.

– Ты хотел меня вернуть?

– В том состоянии ты бы попала далеко не в лучший из миров Меркабура, – ответил он и посмотрел на нее с сочувствием.

Софья отвернулась, потом подняла глаза и спросила:

– Но почему тогда мы были с тобой в постели, а сегодня… в общем, первый способ нравится мне больше.

– Хотел бы я знать, что ты учудила сегодня, как пришло тебе это в голову и куда смотрели твои хранители. Не думай, что бить тебя по щекам доставляет мне удовольствие, но до гостиницы мы бы не успели доехать.

– Почему именно секс, Эмиль?

– Пойми разницу. Вот представь, человека чуть не сшибла машина, остановилась в сантиметре перед носом, у него кратковременный шок, истерика. Его нужно облить холодной водой или дать пощечину, как тебе сегодня. А теперь представь, что человек потерял всю свою семью, и у него тяжелая депрессия. Тут одной пощечиной не отделаешься, нужны методы посильнее.

– Но я не теряла свою семью! Я вообще никого не теряла! – возмутилась Софья.

«Методы посильнее»! Значит, секс для него – это метод. Она насупилась и уткнулась носом в холодные коленки.

– Ты почти потеряла связь с этим миром. Чтобы общаться с Меркабуром и создавать по-настоящему сильные открытки, нужна крепкая зацепка здесь, в реальности. Дети, любимый человек, близкие люди, красивое место, где тебе очень хорошо. Все что угодно, что тебя держит, не отпускает, что зовет вернуться.

– И теперь ты меня здесь держишь? Секс – это метод удержать меня?

Магрин поморщился, отвел взгляд, подкинул веток в костер. Софья прислушивалась к себе: похоже на влюбленность то, что она к нему испытывает? И честно отвечала себе: нет. Влюбиться – это день и ночь думать только об одном человеке, мечтать, чтобы он был рядом, в упор не видеть ни одного недостатка, ревновать к каждой встречной и, как в песне, «краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами». Скорее, она относится к Магрину именно так, как можно относиться к красивому месту, к этому озеру, например. Сюда хочется вернуться, здесь хорошо просто быть, но мир не перевернется с ног на голову, если она никогда больше здесь не появится. Да, в нем звучит родная нота, резонирует с ее собственной внутренней волной, это притягивает, но одновременно и отталкивает, пугает, сводит с ума. Был бы на его месте кто-то другой, не связанный со скрапбукингом, и с такой же родной нотой, и она бы захотела провести с ним рядом всю свою жизнь. Но что-то в Магрине ее останавливало. Ее чувство к нему – подобно мотыльку, который тянется к огню, но сгорает, едва коснувшись пламени. И все же мысль о том, что секс для него – всего лишь метод, неприятно колола, как будто Софья проглотила гвоздь.

– Я не смогу все время присматривать за тобой, Софья. Плохо то, что тебя здесь сейчас ничто не держит. Иначе не случилось бы то, что произошло сегодня. А в тот раз… я вытащил тебя силком. Была бы ты мужчиной, пришлось бы применить более грубые средства. И потом, наш секс – это ведь был не только секс? Ты не могла не почувствовать. – Он улыбнулся и снова посмотрел на Софью таким мягким взглядом, что сердиться на него было невозможно.

– Ты спасаешь так всех скрапбукеров? – все же спросила она и тут же почувствовала, что Магрина это задело.

Он долго молчал, ворошил длинной веткой угольки в костре. Софья подумала, что сейчас расплачется, непонятно отчего. Наконец, он отложил ветку, повернулся к ней и взял за руку. Тепло горячих ладоней проникало в ее холодные пальцы, и по ним словно бежал поток – Меркабур или что-то другое?

– Я знаю, что тебе хотелось бы услышать. Скажу тебе честно – мне было хорошо с тобой. Да, признаю, я с тобой работал, но это была не просто работа. Там, в потоке, ты восхитительна. Твой образ… море, сотни маленьких круговоротов, соленые брызги, я не видел ничего подобного. Правда, мне было хорошо. Я ценю и помню эти моменты.

Софья прислушалась еще раз к ощущениям в кончиках пальцев – он не врал. По крайней мере сейчас он верит в то, что говорит. Она притянула его к себе и наконец-то обняла. Рассыпалась вмиг прочная стена между ними, осколки разлетелись и стали первыми колючими снежинками, мучительной волной спало напряжение, затрещали взволнованные ветки в костре, и слезы все-таки брызнули из глаз.

– А теперь рассказывай, – повелительно сказал он. – Как тебя угораздило сегодня опять вляпаться?

– Я сделала «розовые очки», – ответила она, всхлипывая. – Открытку от депрессии.

– Покажи, – Магрин нахмурился.

Софья неохотно вылезла из его объятий, достала из сумочки открытку, протянула ему. Он сразу же попробовал примерить «очки», покачал головой.

– Софья-Софья… Ты чудо в перьях.

– Эмиль, а почему контракт запрещает делать открытки для себя или по своему желанию?

– Он так устроен, иначе нельзя гарантировать баланс. Представь, что одинокий скрапбукер – это как пилот маленького моторного самолета, от него одного зависит, приземлиться или разбиться. А когда ты подписываешь контракт, ты садишься в огромный «боинг». И если ты делаешь открытку без спроса, это все равно как если бы ты зашла в кабину пилота и начала переключать случайные тумблеры – результат непредсказуемый. Так понятно?

Софья кивнула, хотя чуяла, что есть тут еще какой-то подвох.

– Так что ты решила насчет контракта? – спросил Магрин как бы невзначай.

– Я не знаю.

– Пока тебя здесь ничто не держит, поток постоянно будет пытаться утащить тебя. Соглашайся.

– Зачем? – Она подняла на него глаза. – Может быть, если меня здесь ничто не держит, там мне и в самом деле будет лучше? Может быть, мир Меркабура для меня – родной? Может быть, там я буду счастлива, буду на своем месте? Захочу, и там тоже нарисую озеро, и сосны, и звезды, и костер. Я сама придумаю собственный мир, и в нем будет только то, что я захочу.

– Ты не можешь придумать мир. Можешь его увидеть, почувствовать, пропустить через себя поток и дать ему творить или не дать, но ты не можешь придумать мир. Все уже придумано до тебя.

– Могу. – Она надула щеки и отвернулась. – Неважно, там я – хозяйка мира, а здесь – никто.

– Софья. – Он тяжело вздохнул и повертел в руках открытку. – Когда ты примеряла вот эти очки, тебе хорошо удавалось управлять потоком?

– Отлично.

– Тогда почему мне пришлось тебя опять вытаскивать силком? Только не говори, что ты сознательно хотела уйти в Меркабур там, в холле твоего офиса.

– Откуда ты узнал, что я на грани? – Она обернулась и посмотрела ему в глаза. – Почему ты появляешься всегда так вовремя?

Снежинки кружились над его головой, оседали на ресницах, на плечах и тут же таяли. Он и сам был как грань между мирами, снаружи – холодный воздух и первый снег, а внутри огонь – такой же яркий, как этот костер, и родная нота – в полную силу.

– Скажем так, я всегда чувствую, когда у нас в городе кто-то готов к переходу между мирами, – ответил он.

– И всегда вмешиваешься?

– Когда считаю нужным и когда у меня есть возможность. Послушай, Софья, я не хотел бы на тебя давить. Поверь мне, я много лет работаю с Меркабуром, тебе действительно лучше заключить контракт. Я говорю это не потому, что… – Он оборвал себя на полуслове, подкинул ветку в костер и задумался.

– Так почему? – напомнила она.

– Извини, но я это заберу. – Он поднял вверх «очки», и у Софьи противно засосало под ложечкой. – Тебе нельзя это держать при себе. И вообще… лучше бы ты пока не делала открыток. Займись своим альбомом. Ты ведь давно в него не заглядывала, так?

– Так, – она кивнула, а сама лихорадочно соображала.

Черт, что делать? Джума ждет открытку, наверное, обменная открытка для ее отца уже готова, она ведь обещала. Но рассказать Магрину про Джуму? Да ни за что на свете! Он устроит так, что они с Джумой больше никогда не встретятся, и опять будет настаивать на своем контракте. «Контракт» – слово, которое пахнет металлом и бетоном, хромированными спицами огромного колеса. Даже если это контракт с Магриным. Такой родной, созвучный человек – и холодная, чужая нота в слове «контракт». Странная дисгармония, фальшивый звук плохого синтезатора в симфоническом оркестре. Почему так? Верить ему или нет? Софья привыкла доверять интуиции, но внутренний голос молчал, или же она боялась его услышать.

– Возьми вот эту открытку, – он протянул ей карточку.

– Что это? Карусель… Смешная какая, и фигурки ламинированные.

– Карусель – символ Меркабура. Это традиционная открытка, которой скрапбукеры пользуются сами. Помнишь Кодекс? Открытка для себя – это всегда риск, поэтому обычно ее делают только очень опытные мастера. Карусель – это как компас. Она показывает, в каком направлении ты движешься и насколько близко ты подошла к грани между мирами. Вот смотри, солнце – это Меркабур, а море – наш, реальный мир. В нормальной ситуации в самом низу, на море, должен быть пароход, а вверху – воздушный шар. Это называется «точка нормальности», разные скрапбукеры изображают ее разными картинками, но суть – всегда одна. Когда ты начинаешь делать открытку, работать с потоком, грань между мирами смещается, и кораблики оказываются в небе, а шар опускается к морю. Чем больше повернута карусель относительно точки нормальности, тем сильнее сдвигается грань, тем больше нарушен баланс. Если бы у меня была эта открытка, когда я подошел к тебе там, в офисе, пароход и шар поменялись бы местами – это знак того, что ты готова к переходу, самый опасный момент. Следи за открыткой все время, она тебе поможет.

– Спасибо.

– Я хотел тебе еще кое-что сказать. Ты – начинающий скрапбукер. Да, и не спорь со мной. Когда человек впервые соприкасается с Меркабуром, его сознание очень сильно меняется. Человека просто клинит, бросает из одной крайности в другую. Это трудный процесс. Главное, понимать, что это временно. Я не зря все время говорю про альбом, он поможет тебе легче преодолеть это переходное время. Видишь, я не настаиваю на контракте, – он сделал паузу и очень внимательно посмотрел на Софью. – Но я настаиваю, чтобы ты чаще работала с альбомом. Понимаешь?

Софья набрала полную грудь воздуха. Аромат сосен наполнял ее всю целиком вместе с дыханием озера, с первыми снежинками, с теплым взглядом внимательных серых глаз. Ей вдруг захотелось сохранить этот вечер. Ведь другого такого уже не будет. Она наклонилась, подняла сосновую веточку. Жаль, что нельзя положить в карман снежинку.

– Пообещай, что сделаешь еще одну страницу. Я все равно узнаю, – сказал Магрин.

– Обещаю, – она улыбнулась.

А что еще ей остается, если Джуме нечего отдать? Последняя надежда – Надежда Петровна.

* * *

День в офисе прошел как во сне. Софья с кем-то встречалась, разговаривала, улыбалась, но смотрела на мир из-за привычной толстой скорлупы, не позволяя ни одному человеку или событию потревожить ее внутреннее состояние, звонкое и летящее со вчерашнего вечера.

По дороге домой Софья забежала в лавочку к дяде Саше.

– А, милая барышня. Да вы просто сияете, рядом с вами и люстра не нужна. Ну как, вы уже сделали альбом?

– Да-да, все хорошо, – пробормотала в ответ Софья и углубилась в изучение витрины.

Какое здесь все живое! Разноцветные пуговицы, бусины и шнуры так дышат весельем, что хочется по-детски расхохотаться и пуститься танцевать. Фигурные дыроколы, того и гляди, начнут лязгать зубами, как заправские крокодилы. Скетчи и фоны один за другим навевают романтические мысли. А сколько здесь разных непонятных штуковин! Надо будет как-нибудь прийти отдельно и расспросить как следует дядю Сашу, для чего нужны все эти инструменты. Одних только маркеров под сотню разных видов! Не говоря уже о целой витрине украшений. И сам он – хозяин-распорядитель всех этих сокровищ – как маг-алхимик в волшебной лавке, сидит на своем бархатно-синем табурете, излучает уют и доброе тепло, такой родной, почти как собственный дедушка. Какое все-таки удивительное качество объединяет людей, причастных к скрапбукингу, – они все как родственники, с ними сразу легко и свободно, словно сто лет их знаешь.

– Я гляжу, вы уже познакомились с нашим любимым господином директором? – спросил дядя Саша, когда она расплачивалась.

– Откуда вы знаете?

– Да по глазам видно.

Ничего от него не скроешь! Он, как старушка-соседка на лавочке, – все и про всех знает.

– Дядя Саша! – решилась спросить Софья. – Как вы думаете, контракт с Магриным стоит того, чтобы его подписать?

Он улыбнулся и принялся теребить потрепанный шарфик, как застенчивая первоклассница – подол школьного платья.

– Милая барышня, нашли о чем спросить у скромного продавца. Разве же я разбираюсь в таких вещах? Разве могу я отвечать на такие вопросы?

– А если я очень попрошу? – тихо сказала Софья.

– Спасибо за покупки, приходите к нам еще, – он протянул ей пакет.

Ей показалось или он отрицательно покачал головой? Вот теперь думай-гадай.

– И вам спасибо, – она машинально улыбнулась и помахала ему рукой.

Дома она отказалась от ужина под удобным предлогом – сотрудница на работе угощала по случаю дня рождения, сразу же, не переодевшись, села за рабочий стол у себя в мансарде и вывалила покупки из пакета на стол. Для альбома у нее уже есть одна готовая неопробованная страница, вот она, перед глазами – объемные колонны, жирная чайка с бархатным желтым клювом и нарисованная шарманка. Но она подождет, Софья заглянет к хранителям позже. Она погрузилась в ощущения прошлого вечера. Поток преломлялся сквозь пальцы, как луч солнца – через цветное стекло. Она играла потоком вместе с воспоминаниями, вдыхала аромат сосновой веточки, и ей чудился запах Магрина, словно она опять уткнулась носом в его куртку. И чувствовала – он знает: сейчас она сохраняет воспоминание о нем. Пальцы сжимали ножницы или карандаш, а перед глазами растекалось сотней маленьких вихрей море, а потом рождалось поле хрупких снежинок, и они таяли на поверхности чернильного озера. Это было похоже на сон наяву, она то с головой погружалась в Меркабур, и поток окутывал ее от макушки головы до кончиков пальцев, то выныривала в реальный мир и с удивлением смотрела на маркер или лист бумаги в собственных руках. Время от времени Софья посматривала на открытку с каруселью, удивлялась – в самом деле, работает. Вот она утекает вслед за потоком на ту сторону, и в ответ дергается, переезжает вверх, к солнцу, пароходик. Возвращается назад, смотрит – он уже съехал обратно в бархатно-синее море. Игра с Меркабуром была увлекательнее самой азартной рулетки. Как будто по своей воле то погружаешься в глубокий сон с волшебными сновидениями, то легко просыпаешься, без тяжелого уханья сердца и тревожных мыслей «Где я?», а потом снова ныряешь в то же место сна. Как на качелях в детстве, вверх-вниз, захватывающе, и не хочется останавливаться.

Когда Софья вдоволь наигралась, и страница-воспоминание была готова, она услышала тихую мелодию, какую обычно включают возле кроватки младенца. Сначала она выглянула из окна мансарды, потом отодвинула тумбочку, услышала голоса родителей, прислушалась к разговору внизу и через мгновение удивленно вскинула брови.

– Паш, а что ты больше всего любил в детстве делать? – спрашивала мама.

– Я не помню.

– Я обожала в куклы играть, кормила их пирожками из пластилина, шила им одеждки. Эх, Паш, мне так внуков хочется! Я бы с ними нянчилась.

– Рано еще Софье о детях думать. Пусть сначала карьеру сделает, такую, с которой после декрета назад уже не откатишься. А детей еще успеет родить, сейчас раньше тридцати умные люди и не рожают.

– Не знаю, в карьере ли женское счастье, – вздохнула мама.

– Что за глупости! Для моей дочери – в карьере. Тсс, новости начинаются!

Софья задвинула тумбочку обратно. Они оба думают только о себе – только отец хочет гордиться одними ее успехами, а мама – совсем другими. Откуда-то все еще доносилась едва слышная, но знакомая мелодия. Телевизор? Нет, не похоже. Это где-то здесь, наверху. Сбились настройки в мобильнике? Софья покопалась в бумагах на столе, взгляд сам остановился на странице с выпуклыми колоннами. Это же музыка оттуда, из альбома, из Меркабура! Она накрыла ладонями колонны, звук стал громче, голова закружилась, и спустя долю секунды Софья обнаружила, что снова сидит на знакомой скамейке, только на этот раз солнце светит радостно, по-утреннему, и на набережной – оживленное движение. Бегают спортсмены, гуляют мамочки с колясками, прогуливаются матроны с крошечными лохматыми собачками, влюбленные парочки держатся за руки, кто-то уже плещется в волнах. Если бы она не знала про Меркабур, можно было поверить, что она и в самом деле сидит на берегу моря.

– Софья!

– Надежда Петровна!

Они крепко обнялись, Надежда Петровна разглядывала ее с таким любопытством, словно у нее на лбу открылся третий глаз. Софья обратила внимание, что руки Надежды Петровны теперь светились мягким светом до самых локтей, оставляя в воздухе золотистый след. Иннокентий Семенович смущенно топтался в сторонке и время от времени покашливал.

– Как долго ты не появлялась!

– Я нашла визитки! Все три! Но у меня ничего не вышло.

– Три? – удивилась Надежда Петровна. – Но я оставляла только две. Собственно, только двоим я могу доверять, и поэтому… а кто третий?

Так вот оно в чем дело! А Софья еще думала, почему ей достались эти чудаки для обмена. Наверное, произошла какая-то ошибка.

– Джума, Семен и тетя Шура, – ответила она.

– Джума? Кто это? Расскажи мне все, пожалуйста. Только коротко.

Они уселись на скамейку, и Софья рассказала сначала про Семена и тетю Шуру. Расспросить бы сейчас Надежду Петровну о контракте, но не хотелось снова услышать: «Тебе не надо встречаться с Магриным». Их с Эмилем отношения такие глубокие и личные, не очень-то приятно, когда кто-то судит о них со стороны. В конце концов, она решила подойти к этому вопросу издалека.

– Надежда Петровна, а вы знали, что Семен подписал контракт и все равно не смог бы сделать для меня обменную открытку?

– Когда он успел? – Она нахмурилась. – Бедный мальчик, а я здесь ничего не почувствовала. Конечно, он слишком молод, Магрину нетрудно было его обработать.

Внутри у Софьи что-то заныло, как коленки, если их ободрать об асфальт.

– Софья, девочка моя, если Магрин или кто-то другой когда-нибудь предложит тебе контракт, я тебя умоляю, очень хорошо подумай, прежде чем даже обсуждать это.

– Почему?

– Я когда-нибудь расскажу тебе свою историю, и ты сама все поймешь. А теперь объясни мне, кто такая Джума и где ты нашла визитку?

– Я пришла в ваш подъезд, увидела надпись на стене…

– Это понятно, – она махнула рукой. – Я и не сомневалась, что ты догадаешься. А визитка, она что, была вместе со всеми в почтовом ящике?

– Ну да. Такая ажурная, очень красивая, и цвета яркие. Я еще удивилась – такие разные цвета и так гармонично сочетаются.

– Кого-то мне это напоминает… – задумалась Надежда Петровна. – Что дальше?

Софья рассказала про комнату Джумы и про заказ на «розовые очки».

– Боже мой, Софья, я надеюсь, ты не взяла у нее открытку? – заволновалась ее собеседница.

Софья покачала головой.

– Слава богу! А эти «очки», ты уже их сделала?

– Почти, – соврала она.

– Послушай, не отдавай ей пока ничего. И самое главное, не бери ничего у нее. Очень странно, я знаю всех скрапбукеров в городе, но с такой визиткой? Она или новенькая, или приехала временно, или… или кто-то маскируется. Не нравится мне все это. Вот чувствую, не стоит иметь с ней дело. Тебе самой не кажется, что она слишком хорошо себя ведет? Чересчур положительная? Вообще-то, скрапбукеры обычно довольно капризные люди, и каждый – со своими тараканами в голове.

– Да уж, жениться на скрапбукерше – это был самый рискованный поступок в моей жизни, – вставил Иннокентий Семенович.

– По-моему, она самая нормальная из всех. – Софья пожала плечами. – И потом… вы тоже кажетесь мне вполне нормальной.

– А ты не поддавайся первому впечатлению. – Иннокентий Семенович улыбнулся и обнял жену. – С Надей, между прочим, не соскучишься.

Он добавил еще что-то по-французски, Софья не поняла.

– И все же, поверь моему чутью, не бери ничего из ее рук, – добавила Надежда Петровна. – Я бы не говорила, если бы не беспокоилась за тебя. Будь очень осторожна! А с твоим отцом мы что-нибудь придумаем, я тебе обещаю.

Толстые чайки прохаживались перед ними по берегу, грелись в жарких лучах почти летнего солнца. Мелодия становилась то тише, то громче, то вовсе пропадала в шелесте волн. Карусель! Конечно, никакая это не шарманка, где-то здесь поблизости есть настоящая старинная карусель, она крутится, и эта музыка именно оттуда.

– Мне подарили открытку с каруселью, – сказала Софью.

Надежда Петровна вздрогнула.

– Кто?

– Я… я не знаю. Мне положили ее в почтовый ящик.

– Ты не заметила, в уголке нет моей монограммы? Буквы «Н» и «П», объединенные в одну?

– Да, я тоже обратила на это внимание.

Надежда Петровна и ее муж переглянулись.

– Твои предчувствия тебя не обманули, – вздохнул Иннокентий Семенович.

Надежда Петровна приложила палец к губам, как будто хотела сказать ему: «Тссс!» – но тут же убрала его обратно.

– А что не так с каруселью? Ее тоже не стоило брать? – удивилась Софья. – Она работает как компас, верно? Я заметила, когда делала сегодня страницу.

– Это замечательная открытка. С ней все в порядке, можешь ею пользоваться. – В голосе Надежды Петровны явственно слышалась грустная нотка, и, словно в ответ, небо потихоньку затягивалось облаками, море шумело сильнее.

– Откуда вы знаете про нее?

– Софья, эту открытку я сделала сама, много лет назад, еще до того, как подписала контракт.

– Она не выглядит такой уж старой, – удивилась Софья.

– Реставрация… маленькая хитрость. Контракт не запрещает восстанавливать старые открытки. Я оставила только картон из основы, а вместе с новыми картинками добавила кое-какие скрытые возможности.

– Вы… продали ее? Или подарили?

– У нас есть дочь. Там, в реальном мире. Я не знаю, как и почему попала к тебе открытка, но я оставляла эту открытку специально для своей дочери и очень не хотела, чтобы о ней узнал кто-то еще.

У Софьи вдруг заболело сердце. Грудь пронзила острая, тоскливая боль, и воздух стал неподвижным, обрушился на нее внезапной тяжестью, накрыл мутной, соленой водой. Над морем сгущались тучи. «Это отражение», – внезапно поняла она. Я чувствую боль Надежды Петровны, и она отражается во мне и в обстановке тоже. Она улыбнулась сквозь силу, и тучи сделались реже, расползлись в стороны.

– Хотите, я найду ее? Я отдам ей открытку обратно. Она тоже V. S. скрапбукер?

– Я не знаю, Софья. – Надежда Петровна вдруг стала казаться старше, проступили озабоченные морщинки. – Когда мы оказались здесь, она еще не была скрапбукером. Сейчас я чувствую что-то, отдаленно, но не могу сказать точно.

– Я могу дать ей альбом, она придет сюда, увидится с вами.

– Ни в коем случае! – Она вскочила. – Нельзя! Родным и близким людям нельзя встречаться в Меркабуре, когда они по разные стороны миров. Ее утянет, мигом, и я никогда себе этого не прощу.

– Тогда я отдам ей открытку с каруселью, – настаивала Софья. – И я поговорю с ней или просто понаблюдаю за ней и расскажу вам, как у нее дела.

– Хранители не имеют права просить владельца альбома о чем-то личном.

Небо разгладилось, солнце заиграло на притихших волнах. Толстый полосатый кот вальяжно развалился на соседней скамейке.

– Вы меня не просите. Я сама решила вам помочь. Как ее зовут, где мне ее найти?

Надежда Петровна что-то сказала, но у Софьи вдруг заложило уши.

– Повторите, пожалуйста, я не расслышала.

Надежда Петровна с мужем хором кричали, Софья ничего не слышала, пыталась читать по губам.

– Ничего не получается, – услышала она наконец. – Я же говорю, хранителям в альбоме нельзя говорить о личном. Срабатывает защита. Такие условия…

Иннокентий Семенович произнес несколько непонятных слов, Софья только поняла, что он ругается.

– А написать?

– Бесполезно, ты все равно не увидишь.

– А ваша квартира! – вспомнила Софья. – Я же знаю адрес, я приду туда и буду ждать.

– К сожалению, туда никто не придет. Видишь ли, моя дочь не знает, что я скрапбукер. И об этой квартире она тоже ничего не знает.

– Все равно, как туда войти? Может быть, я найду что-то, какую-то зацепку, фотографию?

Иннокентий Семенович сказала что-то жене, Софья не расслышала. Снова, как в первую их встречу, поднялся ветер, и она поняла, что сейчас ее выбросит из открытки.

– Где ключ от квартиры? – прокричала она.

На этот раз ветер был стремительным, нарастал с ураганной силой, уже и след простыл и чаек, и гуляющих с собачками, только висело над головой тяжелое небо да ухали волны.

Последний порыв ветра плеснул в глаза мелкой пылью, в глазах мучительно защипало, Софья заморгала, принялась тереть их кулаками, а когда открыла их, то увидела перед собой мансарду и открытку с белыми колоннами. В ушах эхом звенела подсказка, которую она успела услышать.

Если найти дочь Надежды Петровны, может быть, взамен она поможет разобраться с отцом? Если она стала скрапбукером?