19:10

«Моторола» в моей руке оживает, из динамика раздаётся голос Михася:

– Макс, приём! Меня слышно?

– Слышно, брат, слышно.

Если бы он говорил чуть громче, я бы услышал его без всякой рации. Белая «Октавия» опережает нас всего на несколько метров. Наш кортеж из двух машин неспешно поднимается по Вавилова.

Вопреки моим ожиданиям, брошенных автомобилей здесь не так уж много, наша маленькая колонна движется без особых помех. Всё логично. Разбуженные посреди ночи люди, контролируемые инстинктом самосохранения, бежали из города, мы же едем в город. В самый эпицентр хаоса, из которого все так стремились вырваться.

Поглаживаю в ладонях пластиковое цевье «Сайги». Потренироваться в стрельбе в пределах жилого микрорайона мы не решились – лишний шум мог привлечь нежелательное внимание. Поэтому свой магазин на десять патронов я зарядил поочерёдно дробовыми и пулевыми. Если промахнусь пулей, так хоть несколько дробинок достигнут цели. Впрочем, теперь, когда мы опытным путём убедились в полной невосприимчивости «прокажённых» к боли, дробовые заряды уже не кажутся мне хорошей идеей. Пара крошечных металлических шариков вряд ли остановят разъярённое отродье. С другой стороны, улетевшая «в молоко» пуля ещё хуже. И потом, кто сказал, что стрелять придётся только в «прокажённых»?

Женя за рулём издаёт беспрерывные матерные восклицания. В отличие от меня, лицезреть постапокалиптический Ростов ему доводится впервые. Как, впрочем, и Артёму, однако его голоса с заднего сиденья я не слышу. Сильные эмоции он переживает глубоко внутри себя. Не знаю, хорошо это или плохо в условиях постоянного нервного перенапряжения, но делать ему замечания не намерен. По крайней мере, пока он не снёс ещё чью-нибудь голову. С тех пор, как заряд дроби декапитировал заражённого мальчишку, Артём не расстаётся со своим «Ремингтоном».

С переднего пассажирского сиденья рассматриваю улицу, по которой ездил почти каждый день на протяжении многих лет. И не узнаю её. Ресторан «Распутинъ», специализирующийся на классической русской кухне, в котором я так и не успел побывать, теперь никогда не откроет передо мной свои двери. Потому что дверей больше нет, как и львиной части фасада. Что-то огромное, невероятно тяжёлое, размером с броневик, въехало внутрь прямо через стену и выехало обратно. Сквозь глубокий чёрный зев видны переломанные столы и стулья. Горы битого стекла островками возвышаются над затопленным водой полом. На одну секунду мне кажется, что я различаю тела. Очень надеюсь, что все они мертвы. В нашем новом мире только мёртвые вселяют покой в живых.

Чёрные столбы дыма вьются над городом. В воздухе витает тяжёлый запах гари. Пройдёт некоторое время, прежде чем пожарища стихнут окончательно. Тогда на смену гари придёт ни с чем не сравнимый аромат трупного разложения.

Однако «бесхозных» трупов на улицах стало меньше, это бросается в глаза. Вместо мертвецов на дорогах, тротуарах и в салонах покинутых машин всё чаще попадаются следы кровавого пиршества. Густые бурые пятна (словно кто-то уронил с неба огромный помидор) вперемешку с обрывками одежды…

Внезапно меня осеняет. За день тысячи «прокажённых» успели нагулять аппетит, а кратковременный дождь дал возможность выбраться из своих убежищ на поиски пищи. Кому-то удалось найти «живую» еду, но на каждого такого приходилось десять-двадцать тех, кому повезло меньше. А где есть каннибализм, там есть и трупоедство…

Заставляю себя перестать думать. Если продолжу в том же духе, оставшуюся часть пути в нашей машине будет пахнуть, как в бассейне с «розовым дождём» – желчной рвотой.

На пересечении с Таганрогской кортеж останавливается. Здесь наши пути расходятся. Одна половина команды отправится дальше, на «северный» через Темерник – на широких автомагистралях меньше шансов попасть в затор. Вторая поедет на «западный» через Таганрогское шоссе.

Паркуем машины прямо посреди перекрёстка и выходим наружу. Все как один в жёлтых полиэстеровых плащах, капюшоны откинуты на спину, в руках огнестрельное оружие. Интересно, наступит ли день, когда я привыкну к этому?

Команды уже распределены, но я вижу в глазах Михася неуверенность. Изначальный план изменился, вместо «западного» он едет на «северный» вместе с Вано и Витосом. Во второй группе должен быть лидер.

Михась мнётся, потом не выдерживает:

– Макс, ты точно уверен? – в десятый раз спрашивает он меня.

– Брат, если твои родные там, я заберу их. Отвечаю, без них мы сюда не вернёмся.

– Ладно, – подбородок медленно опускается к груди и ещё медленнее поднимается обратно. – Я тебе верю.

У тебя нет выхода, друг. Отныне всё, что связывает нас, зиждется на одном доверии. Без него нам лучше сразу разбежаться.

– Что со связью? – обращаюсь к Ване.

Тот отрывается от изучения упаковки «Моторолы»:

– Написано, шарашат на пятнадцать километров. По прямой без помех должно добивать прилично.

Помех действительно стало меньше. Вполне возможно, излучаемые нашими рациями радиоволны будут единственными в радиусе несколько десятков километров. Или сотен?..

Обмениваемся рукопожатиями. Братья Воронюк коротко, но крепко обнимаются.

– Малой, привези их, – напутствует брату Арт. Никогда не слышал в его голосе столько властности.

– Пр'ивезу. Ты там тоже давай… Остор'ожней с др'обашем.

– Пусть берегут головы, мистер Шотган с нами, – вяло шучу я.

– Увидимся завтра, пацаны, – улыбается Ваня.

Дедлайн назначен на сорок восемь часов. Если через двое суток одна из машин не вернётся к дому на Стандартном, вторая выезжает на поиски.

– Лети как марлин, жаль как хвостокол, – говорю ему.

Ваня у нас водитель безбашенный, машина в его руках – страшное оружие.

Мой друг любовно обнимает «Сайгу» – вторую из двух, взятых в «Супер-Арсенале». Стрелять из чего-либо другого он наотрез отказался.

– Пусть приходят, миленькие, – на лице расплывается маньячная ухмылка. – Я их так угощу…

Прощание окончено, и мы расходимся по машинам. Первым отъезжает Ваня. Белая «Октавия» медленно взбирается вверх по Вавилова и вскоре исчезает в мешанине других автомобилей. Потом трогаемся мы.

20:00

Ехать по Таганрогской гораздо труднее, дорога здесь запружена основательно. Постоянно приходится останавливаться и расчищать путь. Разбиваем прикладами стекла, снимаем с передачи и откатываем перегораживающие движение машины к обочине. Перед тем как приняться за очередной автомобиль, тщательно осматриваем салон – не притаился ли внутри кто живой? Но пока нам попадаются только покойники. Мужчины, женщины, иногда дети. Почти нет стариков. Видимо, идея брать их с собой в дорогу пришлась не по духу не только мне.

Я не спускаю глаз с неба. Солнце стремительно скатывается к горизонту. Ещё полчаса – и придётся искать убежище для ночлега. Продвижение вперёд идёт катастрофически медленно. В пути мы уже больше часа, но даже до военгородка не добрались. Разумеется, я не надеялся быть на «западном» к ночи – в нашем новом мире скорость дорожного движения отброшена лет так на сто назад. Но я не предполагал, что сегодня мы не одолеем даже половину Таганрогской. А ведь впереди ещё куча улиц: Малиновского, Доватора, Мадояна… Учитывая нашу черепашью скорость, дедлайн в сорок восемь часов уже не представляется той прорвой времени, какой казался вначале.

Как будто этого мало, слышу голос Жени:

– Впереди жопа.

Мой брат вытягивает шею над рулём, стараясь разглядеть причину огромной пробки, наглухо заблокировавшей все полосы.

– Там КАМАЗ перевернулся, – он в смятении поворачивается ко мне: – Максим, по ходу, мы приехали. Дальше только пешком.

20:10

На сегодня наше путешествие окончено. Мы останавливаемся, не дотянув до Оганова нескольких сотен метров. Военгородок всего в километре от нас, но добраться до спасительных многоэтажек мы уже не успеваем. Минут через двадцать начнёт темнеть, а я не знаю, сколько люксов способны выдержать светочувствительные глаза «прокажённых», и не намерен это выяснять. По обе стороны от нас частные дома, которые, на мой взгляд, сильно уступают квартирам в надёжности, но выбирать не приходится. Точнее, приходится выбирать из того, что есть.

Выкатываем одну из машин, бесконечной цепью выстроившихся вдоль обочин, и загоняем на её место «Ниссан». До утра он будет дожидаться нас здесь. Внутри нет ничего такого, что могло бы заинтересовать «прокажённых» (трупы, там нет трупов), поэтому за его сохранность я не волнуюсь.

Берём с собой три пушки: моя «Сайга», Женин «Моссберг» и «Ремингтон» Арта, небольшой запас патронов, а так же кое-что из еды, предвкушая скромный ужин при свечах в чужом доме. Хотелось бы найти такой, где не придётся вытаскивать наружу трупы хозяев. К мертвецам мы относимся вполне спокойно – за день насмотрелись – но трупный запах может привлечь «прокажённых». Да и аппетиту не способствует.

Велю Жене закрыть машину на ключ – слишком хорошо знаю, как действует на «прокажённых» сработавшая сигнализация. Потом выхожу на середину дороги и осматриваюсь.

– Ну, куда двинем? – спрашивает Арт. В левой руке пакет с продуктами, в правой помповик.

Я не успеваю ответить, слова застревают в глотке на полпути…

– Слышали? – спрашивает Женя.

Я слышал. Как будто чьи-то ноги шлёпают по лужам.

Одним резким движением цевья Арт досылает в патронник первый патрон из подствольного магазина. Жест настолько отточенный, словно он делал это всю жизнь.

Женя следует его примеру. Я снимаю карабин с предохранителя.

Лихорадочно осматриваем улицу. Никого.

Потом вдруг…

– Вон она! – Женя указывает дулом дробовика на ряд машин, в котором припаркован наш «Ниссан».

Поворачиваюсь туда и тоже вижу её. Нарушитель спокойствия прячется за белым «Мерседесом», сильно покорёженным и без стёкол. Это девчонка, не старше пятнадцати. Худющая, чёрные волосы почти до пояса. Тёмная хлопковая блуза с белыми рукавами, перекрасившимися в грязно-розовый, и чёрные джинсы, разодранные на коленках.

Завидев нацеленный на неё дробовик, девчонка пускается наутёк.

– Не стреляй, – говорю брату. – Пусть бежит.

– Ага… А если она заразная?

– Не заразная.

– С чего ты взял?

– Она в одежде.

20:20

Мы шагаем вдоль обочины в том направлении, куда убежала девчонка. Ботинки шлёпают по мокрому асфальту. Звук кажется инородным, настораживающим. Мне всё время кажется, что кто-то идёт за нами следом. Поминутно оборачиваюсь назад. Но кроме брата там никого. Женя с Артом тоже на нерве, стволы дробовиков безостановочно сканируют улицу.

Ни один дом не кажется мне надёжным. У одного стёкла выбиты, у другого ворота свалены, третий ещё горит, от четвёртого разит так, словно внутри устроили братскую могилу. Пятый…

Я останавливаюсь так резко, что идущий позади меня Женя врезается мне в спину.

– Ты чего?!

Молчу. Смотрю на пятый дом.

Из приоткрытой в воротах калитки нам призывно машет человеческая рука.

20:25

Дом на противоположной стороне дороги. Одноэтажный, кирпичный, окна заколочены досками, ворота самые простые, железные. Не выдержат натиска и пятерых «прокажённых», не говоря уже о компании побольше.

– Идите сюда! – слышу приглушенный женский голос. Рука принимается махать энергичнее. – Вы, в плащах! Идите сюда!

Пацаны отрывают щёки от прикладов и вопросительно смотрят на меня. Дула их дробовиков давно направлены на ворота.

– Покажись, – говорю. – Лицо покажи.

Рука исчезает за дверью, секунда, и из проёма высовывается взлохмаченная голова. Девушке лет восемнадцать, копна спутанных каштановых волосы и синий свитер с высоким горлом.

– Мы можем пустить вас переночевать, – говорит она. Голос мелодичный, но с хрипотцой – не люблю такие. – Вас сколько?

– Трое. А вас?

– Тоже. Будете заходить?

Поднимаю глаза к небу. В нашем распоряжении не больше десяти минут, чтобы подыскать приличное укрытие. А этот дом ничем не хуже других, даже укреплён худо-бедно. И потом – перед нами первые выжившие со времён «Супер-Арсенала».

Меня раздирает любопытство.

– Чернявая в блузке – ваша?

– Наша-наша. Ну, вы будете заходить?

– Пойдём, Максим, – шепчет брат уголком рта. – Чего бродить?

– Ладно, – говорю, и пацаны опускают оружие. – Только смотри, у нас стволы.

– Вижу, – отвечает девчонка. – Я вас потому и позвала.

20:30

Железная калитка за нами закрывается, и мы оказываемся в тесном дворике, окружённом со всех сторон кирпичной стеной. Участок маленький, от стандартных шести соток осталось только три, остальные то ли продали соседям, то ли выкупили имеющиеся. От калитки к крыльцу ведёт узкая тырсовая дорожка, за домом жалкое подобие огорода. Дворик вмещает стол и две лавки. Над головой железная решётка, увитая сухими виноградными лозами.

Теперь могу как следует рассмотреть нашу новую знакомую. Невысокая, пышноватая, густые каштановые волосы давно не чёсаны и не мыты. Лицо округлое, чистое и было бы даже симпатичным, если бы не излишняя полнота. Впрочем, теперь о диете ей можно не беспокоиться. В нашем новом мире тучные люди либо подтягивают пояса, либо протягивают ноги.

– Это у вас химзащита? – спрашивает девушка, поочерёдно оглядывая нас.

Невозможно понять, шутит она или нет. Голос звучит вполне серьёзно.

– Ты вообще в курсе, что на улице происходит? – пускает шпильку Арт.

Девчонка бросает на него недовольный взгляд, тонкие брови взлетают вверх:

– Конец света. Это из-за дождя, да? Мы на дождь сразу подумали.

– В самый корень зрите, – вытягивает палец Арт. Глобальные катаклизмы раскрывают в нем новые грани характера. Сперва властность, теперь саркастичность.

На крыльце появляются ещё две девушки. Одна – уже знакомая нам школьница. Агатово-чёрные волосы обрамляют костлявое лицо, тёмная отёчность под печальными глазами, верхнюю губу морщит рубец – след былой травмы. Вторая, по возрасту ближе к пухленькой, типичная «гламурная киса», как сейчас называют. Высокая, фигуристая, длинные выжженные волосы с прямой чёлкой чуть ниже линии бровей, толстые, точно пара пиявок, губы. Слой макияжа, который она то ли не успела снять, то ли успела наложить, не скрывает припудренные веснушками щеки. Джинсы в обтяжку, из-под короткой курточки выглядывает розовый вязаный топ.

Знакомимся.

Мы представляемся первыми. Киса и школьница реагируют довольно индифферентно, но пухленькая проявляет живой интерес. Вслух проговаривает наши имена, указывая на каждом пальцем. Ясно – она у них заводила.

Потом поворачивается к подругам.

– Это Саша, – взмах руки в сторону кисы, – и Лилит.

– Как? – переспрашивает Женя. – Извини, не расслышал.

– Лилит, – ледяным тоном повторяет школьница. – Ладно, Ев, мы внутрь.

Она хватает подругу за руку и тянет в дом. Киса бросает напоследок гневный взгляд в сторону пухленькой и позволяет увести себя с крыльца.

Значит, с соратницами наша заводила посоветоваться не удосужилась, когда зазывала нас в гости. Что ж, ещё один штрих к её портрету.

– Её на самом деле Даша зовут, – заговорщическим полушёпотом объявляет пухленькая. – Лилит – это она сама себе придумала.

– Зачем? – удивляется Женя.

«Затем, что может» – хочу ответить я ему. В нашем новом мире сменить имя куда проще, чем в старом. Никакой бумажной волокиты, никаких очередей в паспортном столе. Ты просто берёшь и меняешь. Мы все начинаем жить заново, так почему бы не начать с имён?

– Это соседская девчонка, – поясняет полнушка, мрачнея. – У неё родителей на глазах убили, представляете… Она до сих пор в прострации. Тогда и придумала имя поменять. Да пусть ходит, вам-то что!

Нам действительно ничего. Лилит так Лилит. Оно ей даже лучше подходит. В девчонке есть что-то кавказское.

– Ой, блин, я ж себя представить забыла! – всплёскивает руками полнушка. – Я Ева.

Первая женщина нового мира, которая нам встречается, носит имя первой женщины старого. Что ж, если бог существует, с чувством юмора у него всё в порядке.

– Тоже кличка? – на всякий случай уточняю я.

– Нет. У меня мамка очень набожная, – Ева впервые демонстрирует нам свою улыбку, и её лицо буквально расцветает.

Эх, ей бы чуть-чуть схуднуть…

За воротами слышится движение, и мы понимаем, что слишком задержались во дворе. Совсем скоро «прокажённые» заполонят улицы.

Не сговариваясь, замолкаем, прислушиваемся. Потом, на цыпочках, отправляемся в дом.

20:50

Внутри царит кромешная тьма. Все окна заколочены досками, а те крохи света, что проникают внутрь сквозь щели, уже на последнем издыхании. Ещё минут двадцать, и стемнеет окончательно.

Ева закрывает дверь на все замки и ведёт нас в гостиную. Вытянув руки перед собой и натыкаясь на предметы меблировки, следуем за ней по тёмному коридору. Запоздало вспоминаю про фонарик, включаю и дальше идём уже без помех. Впереди маячит Г-образная полоска жёлтого света, окантовывающая приоткрытую дверь.

В гостиной за большим столом нас уже дожидаются Саша и Лилит. На столе, подоконниках и старом пианино в углу расставлены круглые свечи в алюминиевых гильзах. Комната залита мерцающим желтоватым светом.

Интерьер по-стариковски аскетичен, ковёр на полу отсутствует, старые доски под ногами ощутимо скрипят.

– Скидывайте свои плащи, обувь можете не снимать, – Ева придвигает к столу ещё три стула. – У нас тут срач. Верхнюю одежду тоже оставьте, ночью будет холодно.

– Хорошо замуровались? – задаю самый важный вопрос.

– Ну, уж как смогли, – отзывается Саша. Голос манерный, но в пределах нормы. – Вообще весь день угробили. Окна мы с Евкой забили изнутри и снаружи, такими гвоздищами, что зубами не оторвёшь. А дверь и так железная, просто деревом обшита.

– Не возражаешь, если мы проверим?

– Да на здоровье.

Киваю пацанам, и те понимают меня без слов. Прижимая фонарики к прикладам, быстро обыскивают все комнаты. Если это ловушка – мы встретим её лицом к свинцу.

Первым в гостиную возвращается Женя:

– Нормально. Гвоздями сотками заколачивали.

Саша рефлекторно ощупывает свои красиво наращённые ногти.

Следом появляется Арт, кивает: всё чисто.

– Ну, если обыск закончен, давайте сообразим на стол, – предлагает Ева. «Обыск» – это она точно подметила.

– Небось, голодные?

– Держи, – Арт протягивает ей пакет с продуктами. – Посмотри, там много всего. Мы вас объедать не хотим.

Принимая пакет, Ева бросает мимолётный взгляд на оружие в наших руках, о котором деликатно умолчала, и принимается хлопотать над ужином. С недовольным выражением лица Саша присоединяется к подруге. Лилит остаётся за столом, пристально наблюдая за нами.

Вешаем плащи в древний, пропахший нафталином шкаф, ружья ставим в углу. При нас остаётся только холодное оружие: моё мачете в шлёвке на джинсах и пара охотничьих ножей в кожаных ножнах на поясах ребят.

Через пять минут ужин готов. На столе появляются тарелки с бутербродами в ассортименте: колбасные, сырные, с паштетом, шпротами, рыбой и даже красной икрой. Два наскоро поструганных салата из свежих овощей, хлеб, кола и бутылка вина.

Почти романтический ужин. Чёрт, беру свои слова обратно – у этого бога явно нездоровое чувство юмора…

Садимся за стол и накидываемся на еду. Мы так голодны, что первые десять минут проходят в чавкающем молчании. Потом нашу трапезу прерывают звуки, исходящие снаружи.

Город очнулся от дневного сна и приступил к ночному бодрствованию.

21:30

Похоже, ужин окончен – кусок в горло уже никому не лезет.

Мы слышим «прокажённых» повсюду. Они ворчат, скулят и скребутся. На дороге их десятки, может быть, сотни. Кто-то уже минут пять ходит во дворе – или у меня разыгралось воображение? Потом что-то с силой врезается в наши ворота, и начинается ожесточённая потасовка. Вопли, визг, рычание, резкие шлёпающие удары по голому телу.

Выскакиваем из-за стола и разбегаемся кто куда. Арт с Сашей приникают к заколоченным окнам, Женя, схватив дробовик, высовывается в коридор. Я включаю фонарик и совершаю обход дома. В комнатах порядок. Если во дворе кто-то и бродил, то теперь он ушёл.

За столом остаются только Ева и Лилит.

– Возвращайтесь за стол! – зовёт нас Ева. – Чего забегали? Чему быть – того не миновать.

Чуть подумав, решаю, что она права. Снова садимся за стол, однако оружие забираем с собой. Если в дом ворвутся, не хочу, чтобы нас застали врасплох.

В комнате воцаряется зловещая тишина, разбавляемая звуками жизнедеятельности «прокажённых». Мы сидим, как на иголках, невольно прислушиваясь к каждому шороху: не скрипнет ли калитка, не треснет ли шифер на крыше?

– Ну, расскажите что-нибудь о себе! – нарушает общее безмолвие Ева.

Ей страшно, как и всем, но, в отличие от нас, она пытается отвлечься от своего страха, а не зацикливаться на нём. Не самая плохая стратегия.

– Ладно, отбой тревоги, – говорю пацанам. – Пора привыкать, что теперь так будет каждую ночь. Давайте выпьем, что ли.

– Почему каждую ночь? – выкатывает глаза Саша. – Думаешь, везде так? А вы не думали, что это только здесь? Блин, Евка, – в её голосе проскакивают истеричные нотки, – вот угораздило же нас с тобой приехать в этот Ростов!

Разливающий по бокалам вино Женя замирает с бутылкой в руках, мы с Артом недоуменно переглядываемся.

– Не обращайте на неё внимание, – отмахивается Ева. – Она дурочка.

– Ой, умная заговорила! Слышь, Евик, щас по башке получишь.

Чокаемся и выпиваем. Тоста нет. Мы пьём для храбрости, а не для удовольствия.

– А вы не местные, что ли? – спрашивает Арт.

В последующие десять минут узнаем, что девчонки из Шахт, в Ростов приехали учиться – летом поступили в ДГТУ на факультет менеджмента, а этот дом снимают у бабки, живущей по соседству. Теперь ясно, откуда участок в три сотки. Из всей троицы только Лилит коренная ростовчанка, но в её историю наши новые знакомицы предпочитают не вдаваться. Она осталась сиротой – это всё, что нам нужно знать.

Потом приходит наш черед, и мы вкратце рассказываем о себе. Узнав, что отправились на поиски родных, девушки понимающе кивают. В их участливости сквозит плохо прикрытая радость от сознания того факта, что их семьи сейчас далеко отсюда, но я не склонен разделять их оптимизм. В отличие от Саши, я вовсе не уверен, что за пределами Ростова всё спокойно.

Однако я не произношу этого вслух, и разговор переходит на другую тему. Я рассказываю о первых сутках после наступления апокалипсиса, о приключениях в «Супер-Арсенале» и добытом нами оружии, а также о пойманном мальчишке-оборотне. Когда Арт в красках описывает опыт по определению болевого порога «прокажённых», Саша неприязненно морщит носик.

Бутылка почти опорожнена, и я чувствую дикую сонливость. Усталость наваливается на нас разом и едва не валит с ног. Сказывается недосып и стресс.

Увидев, что мы едва ворочаем языками, Ева решительно сворачивает посиделку и гонит нас спать. Мы так заболтались, что почти забыли о «прокажённых», толпами бродящих под нашими окнами. Только оказавшись в полутёмной спальне (источником света здесь является единственная свеча на прикроватной тумбочке), мы вспоминаем, где находимся, и что находится за стенами дома.

Двуспальная кровать расстелена поперёк – так, чтобы могли улечься трое. Три подушки, три одеяла, а вот простыни нет. Да и зачем, спать всё равно будем в одежде.

– Располагайтесь, – Ева не входит внутрь, остаётся в дверях. – Оружие в кровать возьмёте?

– Угадала, – отвечаю. – А ты хотела, чтоб тебе отдали?

– Да нужно оно мне сто лет! Я и стрелять-то не умею. Вы только это, смотрите, друг дружку не поубивайте.

Издаю смешок политеса:

– Спасибо тебе. За всё.

– Да пожалуйста! Ну, спокойной ночи. Сама поражаюсь, как глупо звучит, – она хмыкает и закрывает дверь с другой стороны.

Мы остаёмся в спальне втроём.

– Прикольная девчонка, – выносит вердикт Женя.

– А подружка у неё ещё прикольней, – подбрасывает Арт, плюхаясь на кровать.

– Да, но та вся такая манерная, а эта живая, бойкая.

– Даже слишком бойкая, – говорю я и поворачиваюсь к Арту. – Чувак, твоя смена первая.

Арт недоуменно моргает:

– Какая ещё смена?

– Караульная. Бери ружьё и на пост.

Лицо Артёма вытягивается, он недовольно качает головой – типичные жесты крайнего раздражения.

– Макс, да я еле на ногах стою. Створки закрываются.

– Не волнует. Пойди умойся, кофейку наверни. Через два часа разбудишь, я тебя сменю.

Арт неохотно встаёт, цокает языком:

– Не понимаю! На кой это надо? За кем следить?

– Арт, Макс прав, – вступает Женя. – Вокруг нас такое творится, а мы дрыхнем? По-любому кто-то должен следить за домом.

– И не только за домом, – добавляю я. – За девочками нашими тоже последи.

– А чо за ними следить?

Я открываю рот, чтобы ответить, но Арт отмахивается, хватает своей «Ремингтон» и, всем видом выражая неудовольствие, выходит из спальни.

Перед отходом ко сну пытаюсь вызвать по рации Михася. Как и ожидалось, тишина. В глубине души надеюсь, что заявленные компанией «Моторола» пятнадцать километров – не рекламный ход. На всякий случай оставляю рацию включённой на тумбочке.

Разуваемся и ложимся с Женей в кровать, укрываемся – в доме действительно ощутимо похолодало. Затягиваю под одеяло «Сайгу», любовно обнимаю рукой. Слышу, как брат бормочет «спокойной ночи» – он уже наполовину спит.

Переворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Снаружи слышится босая поступь «прокажённых», тяжёлые охающие звуки. Удивительно, как быстро я привык к ним.

Не они сейчас мешают мне уснуть. Мне не даёт уснуть плохое предчувствие.