06:10
Меня укусили.
Два этих простых слова прокручиваются в голове снова и снова, как заевшая пластинка: «меня укусили… меня укусили… меня укусили»…
Смотрю на руку и не верю глазам. На правом предплечье, чуть пониже локтя, алеют два полумесяца – следы зубов, вонзившихся в плоть. Тонкая струйка крови красной змейкой уползает к запястью.
Тело колотит крупная дрожь, в висках стучит. На несколько секунд я теряю связь с реальностью. Слух, зрение, обоняние и осязание – всё исчезает одновременно, я даже боли не чувствую. Шок настолько велик, что я просто отказываюсь воспринимать происходящее. Как это случилось? Помню, что под утро в дом ворвались «прокажённые». Адские отродья застали нас врасплох. Что было дальше – в тумане…
Первым возвращается слух. До ушей доносится частое хриплое дыхание. Спустя миг понимаю, что это моё собственное. Потом с глаз спадает пелена, появляются запахи и ощущения. И боль… Рука болит. При этом я не испытываю страданий, скорее, констатирую, как информацию, поступающую в электронный мозг Терминатора.
«Телу нанесён ущерб, повреждения несовместимы с жизнью…»
«Повреждения несовместимы с жизнью…»
«Несовместимы с жизнью…»
Вопли, грохот переворачиваемой мебели, канонада выстрелов обрушиваются на меня единой звуковой волной, окончательно возвращая к действительности. В доме кипит битва. Мои друзья отстреливают «прокажённых», как оловянных солдатиков в тире. Кто-то кому-то что-то кричит. Я сижу на полу, привалившись спиной к краю кровати, меж раскинутых ног лежит карабин с полным рожком патронов. Я не успел сделать и выстрела.
Поднимаю голову и осматриваюсь. Всё плывёт перед глазами, голова кружится. Возможно ли, что это первые признаки заражения? Не может происходить так быстро…
До задворок помутившегося сознания доходит обрывчатая картина событий. Справа Артём, уперев приклад дробовика в плечо, с колена разряжает подствольный магазин в невидимую цель. Цевье в его руке дёргается туда-обратно, как заведённое – щёлк-щёлк-щёлк. Сколько же в этом «Ремингтоне» патронов? Такое ощущение, что Арт высадил по меньшей мере с два десятка.
Слева орёт благим матом Женя. Его дробовик разряжен, так что он гвоздит «прокажённых» прикладом направо и налево, разбивая черепа и ломая челюсти. Замечаю в его левом бедре продолговатый блестящий предмет, спустя мгновение понимаю, что это нож, загнанный в ногу по самую гарду. Как он там оказался? Не знаю…
Вокруг меня постоянно мелькают босые ступни. Такое ощущение, что «прокажённых» в доме тысячи. Они текут внутрь со всех сторон – из дверей, из окон и, кажется, прямо с потолка. Пол устилают обнажённые тела убитых, но по сравнению с живыми их ничтожно мало. Интересно, есть ли среди них тот, кто укусил меня? Надеюсь, что да.
Потом чьи-то мягкие руки опускаются мне на плечи и клонят на бок.
«Ложись», – слышу знакомый хрипловатый голос.
Ева.
«Ложись-ложись-ложись. Тебе нужно отдохнуть».
Она что, бредит? В голове крутится только одна мысль: «меня надо пристрелить, меня надо срочно пристрелить, пока я не превратился в одну из этих тварей!»
Но я не могу произнести ни слова, на губы словно наложена печать.
«Ложи-ись, вот так!»
Чувствую под лопатками твёрдые доски пола. Надо мной нависает чуть полноватое лицо Евы. Почему я так хорошо его вижу? На дворе едва-едва рассвело, но я различаю каждую морщинку на коже, каждую впадинку и родинку… Оно приближается ко мне, точно огромная луна, заполняя собой всё видимое пространство. Пышные волосы щекочут щёки.
Убей меня, хочу сказать я ей, но губы спаяны невидимым клеем.
«Засыпай!» – холодные ладони ложатся мне на нос и рот. – «Засыпай!»
Она принимается давить. Сильно… ещё сильнее.
Сплющиваются ноздри, не пошевелить губами. Нечем дышать. Нечем дышать!
Я начинаю брыкаться, но Ева крепко меня оседлала. Колени пригвождают руки к полу, голова и шея обездвижены.
Я хочу жить! – вдруг отчётливо понимаю я. – Отпусти меня, я хочу жить!
Но силы уже покинули тело. Одурманенный кислородным голоданием мозг теряет связь с реальностью.
Я задыхаюсь. Боже, я задыхаюсь!
Я умираю…
06:15
Я вздрагиваю и просыпаюсь.
Дико вращаю глазами, пытаясь собраться с мыслями. Требуется несколько секунд, чтобы понять, где я. Одежда под одеялом промокла от пота и неприятно липнет к телу. Влажные волосы разметало по лбу. Левой рукой держусь за цевье «Сайги», занемевшая правая похоронена под подушкой.
Сквозь щели между досками на окнах брезжат первые лучи рассвета. Спальня погружена в таинственный полумрак. Ужасно душно. Внутри тихо, как и снаружи. Кое-где в отдалении ещё слышится какая-то возня, но большинство «прокажённых», вне сомнений, уже попряталось. Стало быть, я проспал всю ночь… Тогда кто сменил Арта на посту?
Только сейчас до меня доходит, что на кровати стало теснее. Переворачиваюсь на другой бок и вижу на подушке перед собой умиротворённое лицо Артёма. Мой друг крепко спит. Приподнимаю голову, надеясь обнаружить на месте Жени пустоту, но брат ещё в кровати. Пребывает в сладких объятиях Морфея.
06:20
Яростно тормошу Арта:
– Вставай! Вставай!
Тот просыпается мгновенно, глаза распахиваются и наполняются ужасом.
– Шо сучиось? – спрашивает заплетающимся спросонья языком.
На дальнем конце кровати Женя беспокойно ворочается, бурчит что-то себе под нос. Я уже знаю, в чём тут дело: мой брат пост ни за что бы не бросил.
Набрасываюсь на Арта:
– Что ты тут делаешь! Почему не поднял меня?
– Да я это… – на его губах появляется неуклюжая улыбка. – Не хотел будить.
– Мы же договорились! – я выныриваю из-под одеяла и вскакиваю на ноги.
Пропитанная потом одежда обтягивает распаренную кожу мерзким холодным коконом.
– Слышь, да всё нормально, – Арт приподнимается на локтях. От былой брутальности не осталось и следа, в голос возвращается неуверенность, всякий раз появляющаяся там под гнетом обоснованных обвинений. – Мы с Евой вчера часа два протрещали. Нормальная девчонка.
Передо мной снова Артём, каким я знал его прежде. Пофигистичный, инфантильный, падкий на женское обаяние.
Наконец, просыпается Женя. Садится на кровати и осоловело хлопает глазами. Тоже весь потный, на голове воронье гнездо.
– Что случилось?
– Это нормальная девчонка отправила тебя спать? – игнорируя вопрос брата, наседаю на Арта. – И нас посоветовала не будить, да?
– Ну, да! И чо? – набычивается Арт. Лучшая защита – нападение.
Вместо ответа принимаюсь обшаривать свои карманы. Не обнаружив искомого, обращаюсь к Жене:
– Скажи мне, что ключи от машины у тебя.
Тот выворачивает наизнанку карманы джинсов – ничего. У Арта тоже пусто. Поняв, к чему дело клонится, Артём бросается обыскивать комнату. Может не стараться, я знаю, что ключей в спальне нет. Более того, я почти наверняка знаю, где они.
– Они у Евы. Ключи у Евы.
Женя поносит Арта на чём свет стоит, тот пытается оправдаться:
– Да чего вы кипишуете? Они же не знают, какая у нас машина!
Я стараюсь сдерживать себя, но получается плохо:
– Они нас видели, дурак! Эта мелкая, как её… Лилит! Она пасла нас у дороги. Может, даже срисовала всё, что лежит в багажнике, пока мы разгружались. А у нас там, на минуточку, два ружья, гора боеприпасов, медикаменты и бог знает сколько всего ещё!
На лице Артёма смятение.
– Чисто твой косяк, Арт, – подливает масла Женя.
– Пошли, – цежу сквозь зубы, – может, ещё не поздно.
Прихватив оружие (благодарю бога, что нам хватило рассудительности взять его с собой в кровать) и рацию, покидаем полутёмную спаленку.
06:30
Гнев застит мне глаза, едва я перешагиваю порог комнаты. В висках стучит, ладони мокрые. Зол не только я, мои друзья тоже в бешенстве. Топот наших ботинок, яростное сопение, шорох плащей, которые мы снова надели – это звучит угрожающе в душной темноте изолированного от внешнего мира дома.
Неудивительно, что она испугалась. Из второй спальни, которую хозяйки дома делили между собой на время нашего визита, доносится короткий вздох. Едва различимый, но моё обострившееся внимание улавливает его, и я направляюсь туда. Дёргаю ручку – заперто. Слышу сзади звенящий голос брата:
– Отойди!
Едва успеваю отшатнуться – Женя со всего маху бьёт ногой в область замка, и дверь отлетает к стене.
Тонкий взвизг пронзает гостиную.
Саша сидит на заправленной кровати, полностью одетая (они даже не ложились спать!), и размазывает косметику по заплаканному лицу. Когда мы врываемся в комнату – три высокие фигуры в жёлтых дождевых плащах поверх тёплой одежды – грохоча ботинками, она вжимается с пинку кровати и принимается вопить:
– Это Ева, это всё Ева! Не трогайте меня, пожалуйста!
Мой брат наставляет на неё дробовик. Щёки угрожающе раздуваются, вылетающие сквозь зубы шипящие согласные производят на девушку тот же эффект, что расправленный капюшон кобры на кролика:
– Где она? Говори быстро! Быстро!
Саша подтягивает ноги к груди и елозит ступнями по покрывалу, пытаясь плотнее втиснуться в спинку кровати.
– Она ушла с Лилит! Минут десять назад! Я здесь не при чём! Отвечаю, пацаны! Это Ева всё придумала, я сразу отказалась участвовать. Пожалуйста, не убивайте меня…
Последняя фраза сперва пролетает мимо моих ушей. Лишь спустя мгновение я понимаю, что просьба адресована мне. Оно и неудивительно. Когда в последний раз кто-то умолял вас сохранить ему жизнь? Всерьёз умолял? Лично у меня это впервые.
Новый мир – новый опыт.
– Куда пошла? – потрясая дробовиком, продолжает допрос Женя.
Ответ уже известен нам, но не мешает убедиться.
– К вашей машине, куда же… – причитает Саша. Меня не покидает стойкое ощущение, что её истерика – не более чем актёрская игра. Хорошо поставленная актёрская игра. – Она сразу задумала вас ограбить… потому и пригласила переночевать… Малая увидела, сколько у вас в багажнике всего…
У меня за плечом Арт отчётливо произносит: «бля… «.
Воскрешаю в памяти нашу встречу на улице. «Я вас потому и позвала», – честно призналась Ева, когда я сообщил ей об оружии. Кто ж знал, что её заявление следует толковать так буквально…
– Пожалуйста, пацаны, не убива-айте!
О! Теперь её слова сразу достигают ушей и устремляются по слуховым каналам прямиком к центру удовольствия в мозгу. Кажется, я начинаю привыкать.
– А ты осталась?
– Да!
– И типа не собиралась нас обманывать?
– Говорю же, я не при чём! Ну, клянусь вам, клянусь! Пожалуйста, пацаны!
– Ну, если обманула, – Женя делает страшные глаза, – я тебя найду и лично шлёпну.
Пустые угрозы. Мой брат пытается запугать её, и только. Он ломает свой концерт, она свой. Сейчас мы ведём разные игры.
Оставляем Сашу горестно всхлипывать в спальне, и собираемся в прихожей. Здесь темно почти как ночью, солнце ещё не добралось до восточной части дома. Вижу чёрные силуэты друзей, покатые фигуры в плащах.
– Не рановато выходить? – осторожно спрашивает Арт. – Темновастенько.
Да, эта мысль тоже приходила мне в голову. В другой ситуации я непременно дождался бы, пока солнце вступит в свои полные права. Но сейчас кипящая злость и жажда мести пересиливают инстинкт самосохранения.
– Эта же толстуха пошла, – замечает Женя. – Мы чем хуже?
– Если только это не какая-то замануха, – говорит Арт.
Тоже правда. Один раз нас уже перехитрили, но вдруг то был всего лишь первый акт многоходовой пьесы? Очень уж картинно Саша размазывала сопли по щекам.
Кручу ручку замка, и сувальдовые пластины щелчками загоняют засов в дверь.
– Пошли.
06:55
Ночной бой у ворот – схватка стаи заражённых дворняг с «прокажёнными». Мы видим двух мёртвых собак, явно инфицированных, и растерзанное тело мужчины, лежащего в позе витрувианского человека посреди лужи крови. На руках и ногах недостаёт пальцев, кожа на спине изорвана в лоскуты, лицо обглодано почти до костей.
Перешагиваем через тело и устремляемся к «Ниссану». Бежим вдоль дороги, пригибаясь к земле и стараясь держаться как можно ближе к домам. Так, чтобы при необходимости всегда можно было юркнуть во двор. В наше время иметь пути к отступлению не менее важно, чем конечную цель.
Воздух напоен умопомрачительным смрадом. Эдакая смесь скотобойни, крематория и братской могилы. Запахи свежего, сгоревшего и разлагающегося мяса забивают ноздри и глотку. Лёгкая тошнота, не покидающая меня вот уже вторые сутки, усиливается. Ещё пара дней, и к нашей экипировке, помимо плащей, придётся добавлять респираторы.
Город окутан утренней серью, истончающейся под напором набирающего мощь солнца. Из всех звуков я различаю только те, что издаём мы сами. Звуки, которым я доверяю, звуки, которые для меня слаще музыки. Безопасные звуки. Никаких инородных примесей.
Помимо бытового мусора, наводнившего улицы (удивительно, как быстро он разнёсся по городу в отсутствие людей), под ногами попадаются трупы птиц и мелких грызунов. Ещё вчера ничего подобного не наблюдалось, а сегодня ими буквально кишит. Возможно, их сгубил сам вирус, но мне почему-то кажется, что причина в последствиях, приведших к отключению инстинкта самосохранения. Воображение рисует голубей, камнем бросающихся к земле, и обезумевших крыс, нападающих на собак.
Погруженный в утреннюю дымку город напоминает руины давно исчезнувшей цивилизации. Причинённые апокалипсисом разрушения ничтожны по сравнению с тем, что сделают с городской инфраструктурой погода и время, но даже сейчас я чувствую себя туристом на Марсе. Это больше не мой Ростов. Через год или пять здесь будут джунгли. Камень искрошится, железо сгниёт, дороги и тротуары зарастут травой, улицы заполонят дикие животные. Какой биологический вид будет царствовать в этой биосфере? Не знаю. Но вряд ли это будет «человек разумный». Скорее, «человек безумный».
Бегущий в авангарде Женя замедляется, оглядывается на нас, машет рукой: «стоять». Останавливаемся, замираем. Вытягиваю шею и смотрю на дорогу.
Впереди в строю припаркованных у обочины машин вижу наш «Ниссан» с открытым багажником. Возле автомобиля как будто никого, но мы всё равно соблюдаем осторожность, приближаясь к нему. Жестом приказываю брату обойти машину сзади; мы с Артом, с оружием наизготовку, заходим спереди.
– Никого, – шепчет Женя. Подступает к багажнику, заглядывает: – Ай твари, ай твари…
Значит, мы пришли слишком поздно.
Арт огибает машину по кругу, я заглядываю в салон. Пусто.
Вдруг слышу у себя за спиной:
– Не шевелись.
Знакомый голос с хрипотцой…
Потом ружейное дуло упирается мне между лопаток.
07:00
«Они прятались в салоне соседней машины», – слишком поздно доходит до меня. Нет, не так. Они поджидали нас в салоне соседней машины.
– Убери это! – Женя вскидывает свой «Моссберг».
Ева у меня за спиной, поэтому он целится скорее в меня, чем в неё. Находиться на линии огня сразу двух дул – ощущение не из приятных. Да что там, я вот-вот наложу в штаны…
– Слышь, завязывай, – Арт дёргает цевьём дробовика: «щёлк-щёлк».
Сон в руку.
– Сам завязывай, белобрысый, – произносит ещё один девичий голос.
Лилит. Мне не надо поворачиваться, я и так знаю, что второй из украденных «ИЖ-ей» направлен на моего друга. Чертовка дождалась, пока Арт возьмёт на прицел Еву, и только потом обнаружила себя.
Женя приставным шагом меняет диспозицию и берёт на мушку Лилит.
Теперь у нас самая настоящая мексиканская ничья.
07:10
Стоим и целимся друг в друга – пять человек посреди оккупированного кровожадными монстрами города. Лучшей иллюстрации никчёмности человеческой натуры просто не найти.
– Мы только возьмём пару ваших ружей и немного патронов, – говорит Ева. Она вытравила из голоса приветливые нотки, но ему по-прежнему не хватает жёсткости. – Вам всё равно столько много не надо. Будем считать это платой за ночлег.
– Слышь, мы сами решим, сколько нам надо, а сколько нет, – произносит Арт. – Убери ружьё и давай нормально поговорим.
– Мы с тобой вчера наговорились, дружок. Языком чесать ты мастак.
Даже периферическим зрением вижу, как краснеет лицо Арта.
– Я тебя сейчас грохну, убери пушку! – скалит зубы Женя.
Он всегда так делает, когда хочет нагнать страху на оппонента, но сейчас его попытки больше похожи на струю зловонного секрета из-под хвоста скунса. Капюшон кобры исчез. Он защищается, а не нападает.
– А я грохну твоего братика, – парирует Ева. – Так что сам убери.
Её голос дрожит, и я понимаю, что она напугана не меньше нашего, если не больше. И, тем не менее, идёт до конца. Как бы парадоксально это ни звучало, но у девочки есть яйца.
– Ты хоть стрелять умеешь? – подаю голос я, стараясь не выдавать страха, сковавшего язык.
– Мой батяня заядлый охотник, я разве не говорила? Берёт меня с собой в степь с семи лет. Так что давайте лучше договоримся.
Торопит события. Первый признак неуверенности.
– А пушку заряжать научил? У тебя в ружье-то патроны есть?
– Потрынди ещё чуток, и сам узнаешь.
– Какими заряжала? – захожу с другого бока. – Тридцать шестыми?
– Двенадцатыми. Тридцать шестыми только мух сбивать.
– Двенадцатые, это такие золотистые?
– Нет, такие синие. Золотистые – это двадцать четвертые. Хорошь меня проверять? Сказала умею, значит умею! Давайте лучше к делу!
Последняя фраза звенит на высокой ноте, почти истерично. Ружьё между моими лопатками ходит ходуном, выдавая дрожь в руках своей владелицы. Надо дожать.
– Это вы решайте. Нас всё равно на одного больше.
– ПЕРЕСТАНЬ ЦЕЛИТЬСЯ В МОЕГО БРАТА, ТУПАЯ СУКА! – вопит Женя, и я чувствую, как Ева вздрагивает.
Уловив это, Арт подхватывает:
– Если ты выстрелишь, я убью тебя. Мелкая убьёт меня. А Женя убьёт её! Ты чо, до трёх считать не умеешь?
– А потом я вернусь домой и грохну твою подружку, – наконец, раскрывает свой «кобриный» капюшон Женя. – Только не быстро…
– Медленно, – говорю я со всей уверенностью, на которую сейчас способен. – Он будет убивать её очень медленно.
Пауза. Только треск пожара вдалеке.
Потом…
– Обещайте, что возьмёте нас с собой.
07:15
– Хорошо, – отвечаю без раздумий, – обещаю.
Слишком быстро согласился. Пожалуй, следовало выдержать паузу.
В голосе Евы сомнение:
– Ты отвечаешь за свои слова?
Как сказал один хороший писатель: слова – ветер.
– Отвечаю.
Она не так глупа, чтобы положиться на мою честность или, смешно сказать, совесть. Понятие совести придумали люди, в естественной природе оно не встречается. Теперь же, когда мы вернулись к истокам, принятые обществом искусственные модели нравственного поведения обречены на исчезновение. Что касается порядочности, она и в былом мире стоила не дороже конского яблока, а сейчас и того дешевле.
Но у Евы нет другого выхода. Всё, что ей остаётся – уповать на те крохи этического воспитания, что ещё остались в нас от родителей.
Прикинув в уме удовлетворительность ответа, она, наконец, вытаскивает ствол из моего позвоночника.
– Опусти оружие, Лилит.
– Не, не опущу. Ты чо, Ев, они же нас кинут!
– Опусти оружие, я сказала! – рявкает Ева так, что я вздрагиваю.
Недовольно ворча, Лилит повинуется.
Поворачиваюсь и, наконец, вижу лицо Евы. Лоб бледный, на щеках нездоровый румянец, обтянутая синим свитером грудь вздымается и опадает от возбуждённого дыхания.
Забираю у неё ружьё. Арт обезоруживает Лилит. В глазах Евы стоят слёзы, но она не позволит им выкатиться из глаз. Почему-то я в этом уверен.
– Ты ведь не сдержишь обещание… – обескровленными губами произносит она.
Уйти от ответа мне помогает тот, кого я меньше всего ожидал сейчас услышать.
07:19
Рация в моем кармане издаёт хриплый вздох, и сквозь треск помех я слышу голос Михася:
– Макс… Макс, приём…
Сигнал слабый, прерывистый, но в наступившей тишине мы хорошо различаем то, что доносится до нас из динамика:
– Макс… приём… вы где…
Вытаскиваю рацию из кармана и прижимаю к губам:
– Михась, это Макс, приём! Мы на Таганрогской! Вы где?
На заднем плане слышится монотонный гул, который я идентифицирую, как звук работающего мотора. Стало быть, они едут.
– Макс! Ждите… ждите нас… мы к вам… – голос Михася вибрирует. То ли от плохого сигнала, то ли от волнения.
– Мы можем выехать к вам навстречу! Приём, Михась! Ты слышишь меня?
Шум, треск, ничего не разобрать. Потом:
– Нет! Нет! Ждите нас там…
Снова треск, визг покрышек и чья-то витиеватая ругань.
– Что там у вас происходит?
– Приготовьтесь и ждите нас… – хрипит Михась. – Мы… скоро…
Моё сердце начинает биться чаще.
– Что значит приготовьтесь? Поясни.
Из рации доносится тяжёлый удар, сопровождаемый скрежетом металла, визг тормозов и человеческий мат.
– Ждите нас!.. – кричит Михась, и теперь я могу распознать в его голосе то, что раньше принимал за помехи. Это паника. – …Мы не… ах, ты ж! НАЛЕВО, ВАНО, НАЛЕВО!..
Визг тормозов и снова удар.
– Макс! Макс! Мы не одни…
Я хочу спросить, что это, чёрт возьми, значит, но не успеваю…
В следующую секунду «Моторола» дважды коротко кашляет, и я понимаю, что это звуки выстрелов.