11:25

Небо хмурится с самого утра, предвещая дождь если не к середине дня, то к вечеру точно. Мы въезжаем на кольцо «Фортуны» под свинцовыми тучами, громоздящимися низко над землёй, точно гигантская флотилия цеппелинов с заполненными отравленным газом аэростатами. Безмолвная угроза незримо давит на каждого. То и дело кто-то прислоняется лбом к стеклу и поднимает глаза к небу. Пасмурная погода придаёт «западному» особенно зловещий вид. Мой родной район окончательно завоёван вирусом бешенства, сконцентрированного в розовых осадках над нашими головами. То, во что он превратил это место всего за пару дней, трудно описать словами.

Первое, что приходит на ум при виде этого царства мёртвых: «мы никого здесь не найдём». Нет, не так: «лучше бы мы никого здесь не нашли». Ни родных, ни близких, ни друзей. Потому что шанс, что они при этом окажутся живы, крайне мал. Перерождение в «прокажённых» ничем не лучше смерти. По крайней мере, пока не будет найдено доказательство, что процесс обратим.

Дороги по улицам Малиновского и Доватора перестали быть дорогами. Теперь это кладбище автомобилей: легковых, грузовых, автобусов. Целых и не очень, разбитых, покалеченных, сгоревших дотла и полностью уничтоженных. На том же кладбище нашли свой последний приют сотни мёртвых людей. Они повсюду. В салонах машин и под их колёсами, на обочинах и тротуарах, на автобусных остановках и в разбитых витринах магазинов. Люди умирали по одиночке и парами, целыми группами. Семьями. Мы видели одну такую на разделительном газоне – рядок из четырёх мёртвых тел, два взрослых, два детских. Те, у кого не было машин, покидали город пешком, подставляя головы розовому дождю, который той охваченной паникой ночью ничем не отличался от обычного. Тогда ещё никто не знал, что лишь двадцать процентов населения Земли способно победить вирус (если, конечно, спечённые в процессе борьбы мозги можно назвать победой). Один процент имеет иммунитет. Остальные семьдесят девять впадают в кому в течение часа и умирают от массивного ишемического инсульта в последующие три-шесть. Забальзамированные в ядовитом розовом маринаде трупы не едят даже мухи.

Впервые нам на глаза попадается военная техника. Несколько брошенных танков оставили за собой широкую просеку из раздавленных в лепёшку автомобилей на Еременко. Однако дальше юридического института МВД они почему-то не поехали. Может, прикрывали эвакуацию какой-то шишки, засидевшейся в ту субботу на работе до ночи; а может, целой компании шишек, «загулявших» на дне рождения самой главной шишки. Или они просто спасали людей.

Как бы то ни было, военные потерпели неудачу. Люки танков открыты, из одного свисает на башню обглоданное тело танкиста. Вирус проник внутрь, или они принесли его с собой – неважно. Многослойная броня не спасла ни экипаж, ни тех, кого приехал спасать экипаж. Такой вот каламбур…

Наш кортеж возглавляет чудовищное детище американской компании «Дженерал-Моторс» под названием «Молот», более известное в России как «Хаммер». Огромный чёрный «Н2», сверкающий хромированными бамперами и защищающими пороги трубами, с тремя сотнями «лошадок» под капотом, ужасно неповоротливый и громоздкий, жрущий уйму горючего, но до чёртиков брутальный и тоже почти танк. А если «прокачать» его в стиле «зомби-апокалипсис», то можно превратить в настоящую машину смерти. Последнее было главным аргументов Жени и Вани, когда они убеждали нас взять «Хаммер». Впрочем, ничего другого от них я не ожидал. Пусть балуются. Это не первая тачка, на которую мы меняем старую, и точно не последняя.

В «Хаммере» легко могут уместиться все сразу, и ещё место останется, но наш верный «Ниссан» по-прежнему с нами. Во-первых, вторая машина всегда пригодится, особенно если мы найдём кого-то из родных, а во-вторых, «Хаммер» оказался единственным надёжным автомобилем без видимых повреждений, притом с ключами в гнезде зажигания. Менять же проверенный «Ниссан» на что-то похожее, но неизвестное, бессмысленно.

Путь от Малиновского до Зорге занимает львиную долю утра. Полкилометра по Еременко превращаются в безостановочную изнурительную игру «оттолкни с пути машину». Через час мы уже все «в мыле». Пьём воду литрами, кто-то что-то постоянно жуёт. Организм вновь и вновь требует восполнения потраченной энергии, и нас мучает перманентный голод.

Наконец, мы на Зорге. Здесь посвободнее. Останавливаем кортеж у первой же автобусной остановки. До дома моих родителей полсотни метров, а значит, мы с братом узнаем всё первыми. Сердце начинает биться чаще.

Воздух пахнет дождём, промозглый порывистый ветер колотится в двери машины. Выходим на улицу, плотнее кутаясь в плащи. Зябко.

Женя указывает пальцем на торговый центр «Талер» в трёхстах метрах впереди:

– Смотрите – загорел…

Удивительное зрелище. Огромное шестиэтажное строение, облицованное белыми пластиковыми плитками, от бушевавших внутри пожаров перекрасилось в чёрный. Столбы копоти, вырывающейся из лопнувших окон, запечатлелись на белых стенах мрачным рисунком в стиле «нуар». Пессимистичности картине добавляет парковка перед центром, представляющая собой свалку почерневших автомобильных кузовов, из которых испарились все горючие материалы.

«И люди» – шепчет безумная частичка моего сознания. – «Люди тоже отлично горят. Главное, правильно просушить».

– До первого дождя, – замечает Арт, тоже заворожённый новым колером «Талера».

Миша потягивает носом воздух:

– Что случится уже сегодня – если не к обеду, то к вечеру. Давайте не тормозить.

Он прав. И всё же глубоко внутри я хочу оттянуть момент истины, собраться с духом. Приготовиться к худшему.

Через секунду сознаю, что уже давным-давно готов к самому худшему.

– Разделимся, – говорю, осматривая свой карабин. В последнее время проверять его при любой возможности вошло у меня в привычку. Хорошо бы устроить вечером чистку оружия. – Иначе мы опять до ночи здесь застрянем.

– Ну, Макс, я тогда к своим? – Миша обводит нас вопросительным взглядом.

Он уже в полном боевом снаряжении: дробовик, нож, патроны, фляжка с водой. До дома его родителей отсюда не больше километра пешком. Поднимаю голову к небу. Пасмурно, но солнце ещё в своих правах, и «прокажённые» это чувствуют. Однако ходить по улицам в одиночку опасно.

– Да. Витос, Арт, вы составите ему компанию.

Воронюки свою худшую новость уже пережили. А, значит, им будет легче разделить её с Мишей, если так случится.

Без лишних слов братья снаряжаются в дорогу. Машины решено оставить здесь – ещё пару часов «тяни-толкай» никто не выдержит.

– Как рация? – спрашиваю Михася, когда со сборами покончено.

– Батарейки вроде ещё живые. Но я на всякий случай возьму запасные.

– Постоянно держи нас в курсе. Отсюда до тебя сигнал должен дойти, – напутствую я, и протягиваю руку. – Удачи.

Обмениваемся рукопожатиями.

– Через час увидимся, – обещает Михась.

– В два обед. Не опаздывайте.

13:11

Железная дверь на электромагните, давно уже не «электро», пропускает нас в полутёмное помещение подъезда. С оружием наперевес поднимаемся по лестницам, ступенька за ступенькой. Почти все двери в квартиры открыты нараспашку – люди покидали свои жилища, как на пожаре, стараясь спасти пожитки. Повсюду валяются предметы домашнего быта и гардероба. Створки лифта распёрло застрявшим телевизором. На пролёте второго этажа находим первые трупы. Двое стариков, которым не повезло оказаться на пути обезумевшей от паники толпы.

Ваня взглядом указывает на трупы, вопросительно вскидывает брови: «знаете их?»

Мы с братом качаем головами. А может, я просто не узнаю их? Тела настолько изуродованы, что больше похожи на куклы из папье-маше, по которым проехались грузовиком.

Четвёртый этаж кажется недосягаемым пиком Монблана. Мы поднимаемся уже целую вечность, а не добрались и до третьего этажа. Колени трясутся, боимся даже дышать. Стараемся держаться подальше от квартир – опыт ночёвки на Вятской не прошёл даром. За любой дверью может прятаться стая «прокажённых», весь дом может оказаться ульем целого роя. Нет, стада – их группы сбиваются в стада.

Наконец, мы на четвёртом. Обливаемся потом с ног до головы, дыхание сбито, как после спринта на стометровке. Скользкий палец то и дело съезжает со спускового крючка, который я незамедлительно нажму, стоит кому-нибудь громко пукнуть. Даже если этим человеком окажусь я сам.

Дверь в пятнадцатую квартиру открыта, как и остальные. Я ожидал этого, но внутри что-то обрывается и с немым ужасом улетает вниз. Родителей мы там уже не найдём, это ясно. Но что найдём? Или кого?

Стараясь не выказывать ужаса, сковавшего все мышцы, киваю брату: «входим».

13:30

Квартира пуста. Точнее, полна – все вещи на месте. Мой отец не идиот, чтобы тащить с собой в конец света любимую зубную щётку. Телевизор с сорок седьмой диагональю и функцией 3D, куча сопутствующей аппаратуры, стереосистема – всё осталось в неприкосновенности. В наше время любая вещь, если она не съедобна, не стреляет и не режет, ценится не больше, чем кухонный нож или булка хлеба во времена былые. Забавная рокировка.

Спешно обыскиваем все комнаты. Ни живых, ни мёртвых, ни «прокажённых». Ваня запирает дверь, и ноги мои, наконец, подкашиваются. Я оседаю на пол с протяжным вздохом облегчения. Если то, что свалилось у меня с души и можно назвать камнем, то размером он с кусок, который давным-давно откололся от Земли, образовав Луну. Женя приходит в себя на диване, блаженно улыбаясь.

– Значит, ушли… – полушёпотом говорит он. – Слава богу!

– Бога благодари за ту жопу, в которой мы оказались, – возражаю ему. – Слава папе, что не стал вошкаться и свалил отсюда, как только запахло жареным.

– Пацаны! – зовёт нас с кухни Ваня. – Идите скорее! Хорошие новости ещё не кончились.

Точно на крыльях, влетаем с братом в кухню. У холодильника стоит Ваня. В одной руке магнит в форме земляники с наполовину отломанным зелёным лепестком, во второй – записка.

13:35

Перечитываю записку в пятый раз. Пять простых предложений. Пять самых пронзительных предложений в моей жизни:

«Максимка и Женечка, это папа и мама. Не надо было приходить. Мы ушли с солдатами гражданской обороны. Встретимся на ближайшем пункте эвакуации. Без вас дальше не пойдём».

Почерк матери, слова отца, за исключением первой фразы.

На глаза брата наворачиваются слёзы. У меня тоже ком в горле. Ваня улыбается от уха до уха, хлопает нас обоих по плечам:

– Я же говорил! Они вырвались!

13:55

Эйфория от столь прекрасной новости пробуждает в нас адский аппетит. Не выдержав, открываем пакеты и проглатываем по нескольку булочек, запивая колой. В последний раз еда казалась мне такой вкусной, когда три года назад врачи сообщили, что опухоль в моей щитовидной железе излечима, и я буду жить. Непередаваемое ощущение, которое я никому не пожелаю испытать.

– Пять минут до обеда, – напоминает Ваня, пережёвывая четвёртый по счету круассан.

Да, я знаю. И, тем не менее, не хочу звонить Михасю. На сей раз я желаю оттянуть момент счастья, насладиться им вдоволь, прежде чем услышу дурные новости. Конечно, Михась мог найти дома такую же записку, но тогда почему он сам не звонит? Возможно, по той же причине, что и я?..

– Михась, Михась. Приём! Это Макс. Ты слышишь?

Я стараюсь гасить в голосе ликующие нотки. Если моему другу повезло меньше, последнее, что он захочет услышать – мой радостный визг.

Спустя десять секунд рация с жуткими помехами и треском отзывается голосом Михася:

– Макс, приём. Это Миша.

Тон скорее сдержанный, чем радостный, но уж точно не убитый горем. Уже неплохо.

– Как у вас? – спрашиваю. – Нашли что-нибудь? Приём.

– Нет. У нас пусто. В квартире никого… А у вас? Приём.

– Тоже… – и, спустя секунду: – Но мы нашли записку. Приём.

Не выдержал. Неумение держать своё счастье при себе – один из моих пороков. Если бы я знал, к чему это приведёт впоследствии, откусил бы себе язык.

Пауза, как если бы Михась переваривал услышанное.

Потом:

– Поздравляю. Рад за вас. Их эвакуировали?

Так же сдержанно, но в голосе явно прослеживается напряжение.

– Да. А у тебя? Нашёл что-нибудь?

– Нет… Записки не было… Приём.

– Поищите лучше. Приём.

– Если бы была, её бы оставили на самом видном месте, – вот теперь в голосе отчётливо зазвенела натянутая струна. Главное, чтобы она не лопнула. – В любом случае, мы перевернули всё вверх дном. Приём.

– Скажи ему, что они тоже ушли, – как будто предчувствуя беду, суфлирует сзади Женя. – Скажи, что ушли.

Нажимаю на резиновую кнопку рации:

– Михась, они наверняка тоже эвакуировались. Приём.

Пауза.

– Не уверен… Они бы догадались оставить записку… Приём…

А вот теперь зазвучала беспомощность. Помноженная на страх беспомощность маленького мальчика, потерявшего родителей в огромном супермаркете.

– Михась, возвращайтесь сюда. Перекусим, подумаем, как дальше быть.

Видимо, мы заговорили с Михасем одновременно – когда я отжимаю резиновую кнопку рации, то застаю Мишину реплику на полуфразе:

– …не найду.

– Что ты сказал, повтори?

– Я говорю, что они могли поехать на квартиру к тётке или брату. Я не уеду отсюда, пока хоть что-нибудь не найду.

С запозданием понимаю, что последнюю минуту именно этого я и боялся.

– Э-э… ну, хорошо. Мы сейчас соберёмся и к вам. Приём.

– Не надо. Оставайтесь там. Приём.

– Михась, машины здесь!

– Пешком быстрее. Арта с Витосом я к вам пришлю. Это может затянуться надолго, не хочу вас задерживать. Если к ночи не вернусь, езжайте без меня. Приём.

– Нет, так не годится! Приём!

Длинная пауза, предвещающая конец беседы.

– Макс, я всё сказал. К ночи постараюсь отзвониться. Я выключаю рацию и заканчиваю разговор.

Рация в моей руке затихает. Потерянный мальчик исчез – в голос моего друга вернулась упрямая решительность мужчины, и я понимаю, что в ближайшие несколько часов не услышу от него больше ни слова из этой рации.

16:30

Аппетит улетучивается так же быстро, как появился. Мы собираемся в зале и принимаемся ждать. Мне удаётся забыться сном на пару часов, но это беспокойный сон, поверхностный. Проснувшись, обнаруживаю друзей в том же состоянии. Спать сейчас, в драгоценные минуты дня, предназначенного для движения, кажется немыслимым. Бездействие гнетёт не меньше, чем неизвестность. Непонятно, что хуже – сидеть без дела, когда твои родители дожидаются тебя на первом перевалочном пункте эвакуации, или думать, что им, возможно, именно сейчас нужна твоя помощь.

Первым не выдерживает Женя. Встаёт с дивана и принимается расхаживать по комнате.

– Сядь, не мельтеши, – говорю ему.

Он резко останавливается и впивается в меня горящими глазами:

– Это херня какая-то! Что мы тут делаем?

– Ты прекрасно знаешь. Ждём Михася.

– Михась неправ! – взмахивает руками Женя. – Однозначно! Чем его родители лучше наших?

– Согласен, – откликается в кресла Ваня. – Вы про меня не забыли? На Северном я своих не нашёл, но у меня ещё тётка с сёстрами на Профсоюзной.

– Вот-вот, – брат мстительно кивает. – И когда это будет? Когда ты планируешь уходить из города? Максим, я не собираюсь тупо тратить время, когда наши предки…

– Я знаю! – вскрикиваю я так резко, что Женя затыкается на полуслове. – Что ты хочешь от меня? Давай кинем их всех, сядем в машины и поедем?

Женя вскипает, как забытый на плите чайник. Ещё чуть-чуть, и он начнёт плеваться кипятком. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Мы не ссорились целых два дня – своеобразный рекорд. Мы работаем вместе, живём вместе, развлекаемся вместе и вообще проводим вместе слишком много времени. Мы знаем друг друга восемнадцать лет, а за такой срок даже супруги успевают надоесть друг другу до смерти. Ничего удивительного, что в последние годы мы как огниво и кресало посреди моря трута. Достаточно одного соприкосновения, чтобы искра превратилась в пожар.

– Звони Михасю! – Женя переходит на крик – вести диалог спокойно ему не дано природой. – Скажи, пусть заканчивает страдать фиглей и идёт сюда! Там никого не осталось, понятно же! За это время можно успеть весь «западный» по кругу обойти!

Я вызывал Михася несколько раз, но в ответ слышал только тишину, и Женя знает это. Но всё равно нажимаю на кнопку вызова. Ничего.

– Они, наверное, слишком далеко. Сигнала нет.

– Тогда уходим! Напишем им записку, объясним маршрут. К ночи нас догонят.

На бессознательном подтягиваю к себе карабин:

– Никто никуда не пойдёт. Сядь и заткнись.

– Ага, уже! – Женя разогнался не на шутку, теперь не остановишь. – Поуказывай мне, начальник хренов. Я сидеть больше не собираюсь!

Он хватает с дивана дробовик, раскрывает пакет с патронами и принимается перекладывать коробки в карман плаща.

– Только попробуй! – тут уж и я срываюсь на крик – говорить спокойно с братом мне не дано природой. – Только, блин, попробуй!

Женя разражается презрительным смехом, от которого у меня скручивает все внутренности. Это он умеет.

– Уже пробую!

Я сгребаю со столика ключи от «Хаммера» и ощупываю задний карман джинсов – ключи от «Ниссана» на месте.

– Машину не получишь.

– Да насрать, на улице их миллион, – откликается Женя, но через секунду дух справедливости берёт над ним верх: – Тогда я забираю все патроны!

Он хватает пакет, и я не мешаю ему. Это лишь малая часть того, что осталось в багажнике «Хаммера».

– Бери, – насмешливо отмахиваюсь. – Хватит, чтобы протянуть до утра.

– Ага! А ещё по дороге я прострелю вам шины. Поищите запаски.

Я знаю, что он никогда этого не сделает, поэтому пропускаю последнюю реплику мимо ушей.

– Если ты выйдешь в эту дверь, – я указываю дулом карабина на прихожую, – считай, что ты исключён из прайда. К нам ты больше не вернёшься!

Ненависть мутит мой рассудок. Сейчас я так зол, что готов линчевать его на месте собственными руками.

Ваня встаёт с кресла и пытается нас утихомирить, но куда ему. Нас сейчас только инъекцией транквилизатора успокоишь.

Толкаю брата в плечо, едва сдерживаясь, чтобы не заехать кулаком по морде:

– Я тебе сейчас врежу!

Женя отшатывается, вскидывает дробовик и прицеливается в меня. Вены на его шее вздуваются, и он шипит сквозь стиснутые зубы не хуже заправского чревовещателя:

– Только подойди, и, отвечаю, я тебя грохну!

Ваня втискивается между нами, вскидывает вверх руки:

– Э, кончайте, пацаны! Вы совсем погнали?

Женя бросает на него короткий взгляд:

– Вано, ты со мной?

Чуть помешкав, Ваня поднимает с пола свою «Сайгу» и поворачивается ко мне.

Что ж, ожидаемо. Я так зол, что набрасываюсь и на него:

– Иди-иди, дрессированная животинка. Твоей жопой только зомби откармливать!

Трёхэтажно матерясь, Женя скрывается в прихожей, а Ваня приближается ко мне. Лицо спокойное. Если он и обижен, то хорошо это скрывает.

– Макс, не тупи. Не отпускать же его одного.

– Пусть идёт! – плююсь слюнями я. – Задницу прищемят – вернётся!

– Мы пойдём пешком, потихоньку, через Западный мост.

Рассудительный тон друга немного приводит меня в чувство.

– Западный мост взорван, – говорю я, чуть остыв.

– Да, знаю. Но мы туда и не дойдём. Потому что вы нас догоните.

Хлопает дверь – Женя вышел в подъезд.

– Да, щас! Разогнались! Пока пацаны не вернутся…

– Макс, – обрывает меня Ваня, опуская руку мне на плечо. – Вы нас догоните. Когда придёшь в себя, ты выйдешь отсюда и пойдёшь за нами к Западному мосту.

Он произносит это медленно и раздельно, заглядывая своими глазищами в мои, почти гипнотизируя… Иногда этот парень преподносит сюрпризы, когда этого совсем не ждёшь.

– Прости, – наконец, выдыхаю я. – Ты молодец, Вано. Я погорячился.

– Фигня война, – ухмыляется тот.

Потом поворачивается и покидает квартиру вслед за Женей.

Я остаюсь один.

17:10

Меня будит стук в дверь. Вскакиваю с кресла, как подстреленный, одной рукой тянусь к карабину, второй утираю полоску слюны на щеке. Прислушиваюсь.

Приснилось.

Потом…

Тук-тук-тук…

Тихонько так, едва слышно. Удивительно, как я различил этот звук через сон. Впрочем, разве это можно назвать сном? Сплошная мука.

На полусогнутых ногах подкрадываюсь к входной двери с карабином наготове, припадаю к глазку.

С другой стороны двери на меня смотрит искажённая линзами глазка физиономия Артёма.

– Арт, ты? – задаю идиотский вопрос.

– Нет, папа римский. Открывай давай.

Отмыкаю замок и впускаю друга внутрь. Он пришёл один.

– Где остальные? – тут же спрашиваю. Спросонья мозги соображают плохо, поэтому добавляю: – Убили?

– Когда я уходил, были вроде живы, – Арт выходит в зал, прикуривает сигарету и обводит комнату сумрачным взглядом. – У меня, кстати, тот же вопрос.

Только сейчас вижу его лицо: осунувшееся, посеревшее, печальное.

Вкратце рассказываю ему о Женином бунте и изгнании. Выясняется, что наши истории во многом совпадают.

– Михася вообще переклинило, – Арт несколько раз трогает себя кончиком пальца по виску. – Мы были на квартире у тётки и у брата – везде пусто. Записок нет. Но ему этого мало, он решил какие-то ещё адреса проверить, ну а там… короче, ну его… – он отмахивается. – Я сказал, что дальше не пойду.

– А Виталик?

Лицо Артёма ожесточается. Он делает глубокую затяжку и, задрав голову, выпускает облако сизого дыма к потолку.

– Этот придурок с ним остался. Я предложил ему вернуться, он не захотел. Я сказал, что уйду без него, он не поверил, – Арт пожимает плечами. – Думал, я его на пушку беру.

Отлично представляю, как всё было. Арт ушёл, в надежде, что Витос не выдержит и последует за ним, а когда сделал сотню шагов и не услышал у себя за спиной спасительной поступи, повернуть обратно не позволил характер – источник многих его проблем.

Присаживаемся на диван в гнетущем молчании.

– Дай сигарету, – говорю ему.

Без лишних вопросов Арт выдаёт мне тонкий «Винстон» и подносит огонь.

Закуриваю, затягиваюсь полной грудью, и табак незамедлительно ударяет в голову.

Поворачиваюсь, пристально смотрю на друга:

– Как такая фигня получилась?

Тот пожимает плечами, на губах появляется неуверенная улыбка:

– Спроси чо попроще.

Минуту сидим в полной тишине. Только ветер бьёт в окно.

– Ладно, – говорю я, бросая окурок на пол и раздавливая его ботинком. – С кого начнём?

Арт выпрямляется, почти любовно перекладывает свой «Ремингтон» на колени и принимается стирать пальцем одному ему заметное пятнышко.

– Джон с Вано пошли к мосту? Давай тогда с них. Михась может быть где угодно, так что по дороге будем вызывать его по рации.

Киваю.

– Пошли.

17:25

На первом этаже Арт останавливается, разглядывая что-то блестящее на полу. Наклоняется, чтобы поднять. Краем глаза отмечаю, что это новенькая зажигалка «Зиппо». Обгоняю его и первым подхожу к выходу из подъезда. Толкаю дверь и вышагиваю на дышащую скорым дождём улицу.

Арт нагоняет меня сзади:

– Классная зажига…

Договорить ему не удаётся. Слышится тяжёлый стук, вскрик, а через два удара сердца звук падающего на бетон тела.

Едва я успеваю повернуться, как что-то сильно бьёт меня в висок, и земля уходит из-под ног. Я теряю сознание прежде, чем тело достигает земли.