07:00

Сотворение мира завершено, и настаёт понедельник новой эры. В отличие от бога, возившегося целую неделю, розовому дождю хватило одной ночи. Не знаю, как обстоят дела на остальном земном шаре, но наш локальный Армагеддон уже случился. Мы, выжившие, первые люди нового эпохи, саженцы новой цивилизации. Мы смотрим на это диковинное, полное опасностей место сквозь открытые ворота старого мира, сузившегося до размеров земельного участка моей бабушки. Потом делаем шаг и вступаем в наш новый дом.

Мир перевернулся. На дворе день, но в городе стоит ночная тишь. Нет ни гула машин, ни людского гомона, даже звуки природы стихли – за всё утро мы не видим в небе ни одной птицы. Я с трудом узнаю улицу, на которой прожил большую часть жизни. В ямах изрытой автомобильными колёсами дороги поблёскивают тёмно-розовые лужи. Поваленный в лобовом столкновении с огромным внедорожником фонарный столб подмял несколько одноместных гаражиков. Оборванные провода чёрными змеями валяются в грязи. Сквозь треснувшие стекла внедорожника вижу мёртвого водителя, упавшего разбитой головой на рулевое колесо. Ещё несколько тел лежат ниже по дороге, втоптанные в грязь обезумевшей толпой. Розовая грязь на тротуарах и в дорожных лужах маскирует кровь, но я знаю, что она там есть. Где есть смерть, всегда есть кровь.

Большинство домов варварски разгромлены и выпотрошены, ни в одном, кроме нашего, я не вижу целых стёкол. Из окна дома бабы Вали, чуть выше по улице, висит на кусках битого стекла половина человеческого тела. Вторая половина, несомненно, в доме, но далеко не факт, что обе составляют единое целое. Труп выглядит так, словно перед смертью его хорошенько пожевала Годзилла.

Первым не выдерживает Арт. Сгибается пополам, и его шумно рвёт в палисадник. Звуки падающей в грязь блевотины вызывают цепную реакцию, и вот уже мы все извергаем из себя остатки того, что осталось в наших желудках с вечера. Эту роскошь я позволяю себе в последний раз: в нашем новом мире так запросто расставаться с калориями непозволительно.

Машина Михася лежит на боку возле мусорных баков на противоположной стороне улицы. Из открытого капота торчат наружу, точно внутренности, провода и трубки. Какая неведомая сила умудрилась закинуть её туда, я не знаю, да и не хочу знать. Одной машиной меньше, но сейчас меня это не беспокоит. В нашем новом мире недостатка в машинах у нас не будет.

Крики людей доносятся до нас не сразу, мы слишком заняты процессом рвоты. Когда же, наконец, нас перестаёт выворачивать наизнанку, различаем слабые голоса. Кто-то зовёт на помощь. Голосов много, но все исходят из одного места. Бросив взгляд вниз по дороге, я понимаю: тюрьма.

– Зэков бросили… – говорит Женя, отхаркивая слизь. – Ночью, видимо.

– Предусмотрительно забыв открыть клетки, – добавляю я.

Арт вытирает ладонью губы:

– Мы же не пойдём их открывать.

Мы не отвечаем ему, и это само по себе уже является ответом. В нашем новом мире нет места геройству. Слишком опасное хобби.

07:30

– Далеко не расходитесь, – говорит Михась. – Давайте сначала расскажу, что знаю.

В довольно вялом настроении собираемся вокруг него. Мы измочалены бессонной ночью, стрессом и голодом. Никому не хочется слушать новые страшилки, но иного выхода нет. Мы на территории страха и должны повиноваться его законам.

История Михася не даёт почти никакой новой информации. Возможно, она была бы актуальна часа эдак четыре назад, но теперь… Теперь мы и сами с усами. Однако слушаем.

Выехав от нас, Михась отправился сразу к себе, выбрав самый короткий маршрут на «западный», Змиевскую балку. Однако до балки доехать не удалось: огромная пробка тянулась аж до зоопарка. Там он и застрял почти на два часа. Простоял бы и дольше, но обстоятельства сложились иначе.

В три часа двадцать минут по московскому времени Михась увидел первого в своей жизни «прокажённого» (так мы стали называть их после вида обезображенного бешенством лица Кости-Димы). То был мужчина, почти голый – он бежал со стороны Змиевской балки, прыгая по крышам стоящих в пробке автомобилей, словно только что прибывший из джунглей Тарзан. Когда свет фар выхватывал из мрака его лицо, на губах отчётливо виднелась пена. Но не белая, как у всех, а красная. Такая же красная, как налитые кровью глаза. Мужчина издавал отвратительные горловые звуки и неистово молотил кулаками по всему, до чего мог дотянуться.

Никто ничего не успел понять. По словам Михася, он не успел испугаться. Даже когда босые пятки прогрохотали по крыше его собственной машины, он отнёсся к этому как к досадному происшествию, о котором будет забавно рассказать друзьям. Страх появился секунд тридцать спустя, когда из красного марева габаритных огней растянувшейся на несколько километров пробки стали появляться новые «прокажённые». Десятки, а может и сотни людей, мужчин и женщин, в изодранной или почти отсутствующей одежде, с пеной у рта, изувеченных самоистязанием и абсолютно безумных. Эта армия берсеркеров уже не ограничивалась простой порчей машин – неистовые отродья нападали на людей. Выбивали стекла, вытаскивали наружу пассажиров и водителей, набрасывались на прохожих. Сбиваясь в группы, врывались в магазины и ларьки, в подъезды жилых домов – которые ещё оставались без кодовых замков. В одно мгновение воздух наполнился воплями раздираемых руками и зубами на части жертв.

Кульминацией стал трубный зов умирающего слона из глубин зоопарка. Этот звук, по уверению Михася, послужил сигналом, побудившим его к действию. Из пробки мой друг выбирался, как втайне мечтают многие – расталкивая соседние машины кузовом и бамперами собственного новенького «Митсубиши». Во время панического бегства он, кажется, на всём ходу сбил одну тварь. Опомнился только у ворот моего дома.

– Что это, как думаешь? – спрашиваю его, когда рассказ окончен.

– Дождь, – без сомнений отвечает Михась. – Думаю, в дожде была какая-то зараза.

Мы все, не сговариваясь, смотрим на небо. За последние полчаса на безупречной лазури обозначилось несколько облачков, но в целом оно остаётся таким же чистым и безмятежным. Ни единого намёка на гигантскую душевую лейку, с помощью которой бог решил заменить всемирный потоп на всемирную мойку.

– Если зараза в дожде, – округляет глаза Женя, – то какого хрена мы делаем на улице! Надо в дом валить!

– Ну, раз до сих пор не рвём на себе одежду, значит, заразы уже нет, – отвечает Михась.

– Как это? И куда же она подевалась?

Михась пожимает плечами:

– Чёрт его… Может, вирус долго в воздухе не живёт…

– Но вчера мы под дождь попали, – напоминаю я. – По крайней мере, мы с тобой.

– Макс, я не знаю! Ты накрывался курткой, я был под зонтом. Может, он передаётся только при попадании на слизистые или в микротрещины на коже. А может, нет никакого вируса. Чо вы до меня докопались! Давайте лучше решать, что делать дальше.

– Первым делом нужно выяснить, опасно ли ходить по улицам, – чуть подумав, говорю я.

– Есть идеи?

Идеи? Что ж, с этим у меня всегда порядок.

07:50

– Дэн! Дэн! Сюда, мальчик!

Пёс послушно трусит ко мне из спальни бабушки, готовый к утренней прогулке и завтраку. Бабушка ещё спит, но сейчас она не нужна. Я сам покормлю его.

– Максим, мы не будем травить мою собаку! – настойчиво повторяет Женя.

Дэн – такса, домашний любимец и подарок брату от родителей на двенадцатилетие. Из собаки Женя давно вырос, как и из своей двенадцатилетней одежды, так что последние пару лет пёс скинут на попечение бабушке. Здесь его выгуливать проще, чем в квартире – открыл дверь и вперёд, весь двор в твоём распоряжении. Он уже старенький, но Женя ошибается, думая, что мне не жаль его.

– Ты ни хрена этим не докажешь! Может, животные этим не болеют!

– Женя, животные – главные переносчики бешенства, – пытаюсь объяснить брату.

– У нас на районе собак жопой жуй. Ты сегодня видел хоть одну больную?

– А ты видел хоть одного больного человека? Бешеные страдают светобоязнью, а гипербешеные – гиперсветобоязнью. Вот они и попрятались.

Собака уже на улице. Надев резиновые перчатки, зачерпываю в миску для еды немного розовой дождевой воды из уличного ведра, а сверху накладываю каши с мясом. Кладу миску перед Дэном, и пёс жадно зарывается в неё носом. Пока ест, пристёгиваю к шее ошейник, а поводок привязываю к газовой трубе. Крепко привязываю.

Теперь остаётся ждать.

08:50

Пёс абсолютно здоров и совершенно не понимает, чего мы все пялимся на него, как черти на ладан.

– Будем считать гипотезу Миши о неустойчивости вируса подтверждённой, – резюмирую я. – А то мы так никогда не решимся выйти со двора.

– Что дальше? – спрашивает Витос.

– Не знаю, как вы, а у меня на «западном» мать с отцом, – отвечает Михась.

– А брат?

– В командировке…

– Далеко?

– В Китае.

– Пусть там и остаётся, – бурчит Арт, закуривая новую сигарету. Я вижу, как дрожат его пальцы. – У нас тоже родители есть, вообще-то.

– Тогда решено, – говорю я. – Собираем манатки и выдвигаемся.

Две машины у нас есть: «Матис» Артёма и мой «Ниссан» по-прежнему во дворе.

– Пойду бабушку поднимать, – Женя скрывается в доме.

Михась подходит ко мне. Вид у него очень серьёзный.

– Макс, – говорит он, – поход может оказать не из лёгких. Мало ли что. Проехать по дорогам мы точно не сможем, скорее всего, большую часть пути придётся идти пешком. А, может, и бежать…

Я понимаю, к чему он клонит. Бабушка у меня старая, всю жизнь страдает коленями, а ходит вообще, как на протезах. Ей и до туалета дойти – подвиг, что уж говорить о прогулке по населённому живыми зомби городу.

– Надо собрать припасы, – стараюсь увильнуть от щекотливой темы. – С бабушкой или без неё, нам понадобится еда и питьё.

Оставляем Женю заниматься бабушкой – проснувшись, она снова начала истерику, и кому-то нужно побыть с ней, – а сами, одевшись и заставив себя кое-как позавтракать, отправляемся к магазину Тамилы за продуктами.

Магазин единственный на нашем пятачке и живёт в основном за счёт тюрьмы. В дни посещений тут аншлаг: друзья и родственники заключённых сметают с прилавков всё подчистую. Так что мы, простые жильцы, идём у Тамилы третьим номером, что непосредственно сказывается на качестве товара. Хлеб всегда чёрствый, в холодильнике в основном просрочка, а консервы вообще опасны для жизни. Ассортимент тоже рассчитан на непривередливых зэков: сухие корма «Доширак», китайское порошковое пюре и тому подобное здесь в изобилии, два вида сыра – российский и российский несвежий, колбасы, маринованная сельдь в лотках, и вообще всё, что долго не портится.

Однако теперь это даже кстати. Как и зэкам, нам сейчас не до привередства.

В магазине, естественно, никого. В каком-то смысле нам повезло, что Армагеддон случился ночью, а не днём – больше магазинов уцелеет. Сбиваем топором навесной замок и открываем дверь. Впервые в жизни участвую в краже со взломом, однако совершенно не чувствую за собой вины. У меня есть веское оправдание, а это ещё нашим дедам помогало мочить нацистов налево и направо.

В магазине темно – полчаса назад город обесточили, а железные ролл-ставни на окнах не дают солнечному свету проникнуть внутрь. Находим самые большие пакеты и самозабвенно грабим магазин. Берём только то, что может долго оставаться свежим, а так же всё, что пригодится в дороге. В пакеты летят консервы, упаковки лапши быстрого приготовления, все виды пивных снэков – от сушёной корюшки до солёных кальмаров и свиных ушек, шоколадки и кексы, копчёная колбаса и сало, чипсы, орешки, чай, кофе, вода, кола, хлебобулочные изделия, конфеты и мармеладные шарики. Отдельный пакет Артём набивает спиртным: водка, вино, пиво и ещё раз водка. В отделе хозтоваров обносит полки Витос. Туалетная бумага, брикеты мыла, спички, зажигалки, салфетки, тряпки, стиральный порошок, щётки, зубная паста и даже гелевые дезодоранты.

Через двадцать минут у каждого из нас по два тяжеленных пакета в каждой руке. С чувством выполненного долга двигаемся к выходу.

09:25

Недовольное звериное урчание пригвождает нас к месту. Урчание переходит в рык, и из-под прилавка медленно выползает существо, ранее не замеченное нами в темноте.

– Твою… – вырывается у Витоса.

Перед нами собака – доберман-пинчер. Ну, или то, что когда-то было собакой. Существо явно заражено: шкура ободрана, в некоторых местах почти до мяса, вокруг ран свисает лоскутами кожа, уши откусаны под корень, вся морда испещрена глубокими кровоточащими порезами. Вокруг пасти пушистая тёмно-красная пена… Очевидно, пёс подвергся нападению заражённых сородичей, но каким-то образом умудрился спастись. Если, конечно, перерождение в кровожадную бешеную тварь можно назвать спасением.

Как он попал в магазин, для меня загадка. Что он тут делает? Ответ приходит сам собой: как и все, прячется от света. А может, охраняет еду…

– Да-а, блин… – полушёпотом тянет Витос. – Животные не болеют бешенством. Грёбаный Женя…

Стоим, как изваяния, боимся пошевелиться. Доберман собирает в гармошку изорванные губы, обнажая смертоносные (и ядовитые) клыки. Делает несколько шагов в нашу сторону, пригибается к земле, готовясь к прыжку. Я вижу, как шерсть на его холке встаёт дыбом…

– Бежим? – то ли просит, то ли спрашивает у нас Михась.

Естественно, бежим!

Бросаем пакеты и вылетаем на улицу. На задворках отупевшего от страха сознания различаю за спиной цокот когтей по кафельному полу…

На крыльце магазина бросаемся врассыпную. Михась и Арт бегут в авангарде, поэтому выбирают ступеньки. Мы же с Витосом, перемахнув через перила, спрыгиваем с крыльца и разбегаемся в разные стороны – он к гаражам, я на дорогу, к тюрьме. Слышу цокот когтей (теперь уже по асфальту), с парализующим мозг ужасом сознаю, что тварь выбрала для преследования именно меня.

Перебегаю дорогу и, ломая кусты жидкой живой изгороди, врываюсь на пешеходную дорожку вдоль тюремной стены. Цепкие ветки немного сбивают темп добермана, и я мчусь по дорожке, не чуя под собой ног. Но вот зловещий цокот возвращается, а значит, пёс тоже прорвался через зелёный заслон. Четыре лапы против двух ног очень быстро компенсируют отставание.

Снова ныряю в кусты и выбегаю на дорогу.

Что-то огромное, розово-белое, на адской скорости проносится мимо, обдав с головы до ног пурпурной грязью… Я слышу удар, треск ломающегося пластика и предсмертный собачий взвизг…

Останавливаюсь – меня больше никто не преследует. Пытаюсь вернуть сбитое дыхание. Сердце колотится где-то в горле и, кажется, вот-вот выпрыгнет из ушей. Посреди дороги полубоком ко мне стоит белая иномарка с таксистскими «шашечками» на крыше. За задними колёсами тянется двадцатиметровый тормозной след, а в десяти метрах от разбитого переднего бампера лежит изувеченный труп добермана. Веер кровавых брызг покрывает правое крыло и часть лобового стекла.

– Ё… твою мать! – слышу до боли знакомый голос из приоткрытого окна.

Потом дверь открывается, и из салона появляется грузная фигура. На лице моего друга детства испуг, смятение и радость от встречи со мной.

– Макс! – кричит мне Ваня. – Я по ходу сбил кого-то!

Если бы я сейчас мог нормально дышать, я бы плакал и смеялся одновременно.