Тортуга — Карибское море

— Послушайте, дорогой Давид, — в который раз уже начал Йозеф Ван Дер Фельд неприятный разговор, намазывая маслом свежую булочку, — вы меня прямо удивляете. Не так уж давно, когда мы были на Барбадосе, вы упрекали меня в том, что я напрасно истратил два года и колоссальные средства на бесполезную экспедицию вглубь Гвианы. А теперь сами рветесь туда же, где я потерпел неудачу… Да что я! Ведь даже сам Рэли не нашел сокровища на берегах Ориноко и Карони!

— Рэли сказал, что не нашел, милейший Йозеф! — возразил Абрабанель, прихлебывая из чашки горячий шоколад, сваренный по французскому рецепту — с яичными желтками. — Причем утверждаешь ты это лишь исходя из сведений того матроса, который, по твоим же словам, был дряхлее Агасфера, такой же недальновидный болван, как и он, да к тому же скончался у тебя на руках от старческого маразма!

— Если кому и верить, — обиделся Ван Дер Фельд, — то лучше пороховой обезьяне самого сэра Уолтера, чем вашему безумному Пастору и весьма сомнительной индианке, которой, быть может, не существует вовсе!

— Да уж, Йозеф, наши источники сведений стоят друг друга! — вздохнул коадьютор и осторожно опустил фарфоровую чашечку, расписанную пасторальными пастушками, на блюдце.

— Да откуда вы знаете, что эту индианку Черный Билл не выдумал… что она не привиделась ему? Ведь этот разбойник склонен злоупотреблять горячительными напитками! — гнул свою линию Ван Дер Фельд, прочищая трубку и поглядывая на своего будущего тестя.

— А ты почем знаешь, что тот старик не ошибался?! — парировал коадьютор, подпрыгнув от возмущения на стуле. — Ведь он даже не ведал, что Рэли вернулся в Англию и умер на плахе! А еще, — в голосе Абрабанеля послышались саркастически-угрожающие нотки, — он утверждал, что сокровища конкистадоров перепрятаны на Эспаньоле!!! Может быть, с твоей точки зрения, надо вернуться туда, несмотря на то что мы уже убедились: там сокровищ нет?

— Если рассуждать подобным образом, дорогой Давид, нам лучше вообще вернуться домой и считать, что никаких сокровищ не существует, раз уж я не нашел их на Ориноко, а вы… то есть мы вместе — на Эспаньоле, — вздохнул моряк и с сочувствием посмотрел на купца.

— Прошу вас, господин Ван Дер Фельд, не огорчайте так сильно моего батюшку, ему вредно волноваться! — вдруг прервал их спор мелодичный девичий голосок.

Оба сотрапезника, как по команде, повернули головы в сторону двери. На пороге столовой стояла Элейна в утреннем платье для визитов.

Судя по всему, прогулка на свежем воздухе стерла с ее щек болезненную бледность, а встреча с Кроуфордом заставила черные бархатистые глаза сиять радостным блеском. От недавней печальной задумчивости не осталось и следа, девушка была полна решимости действовать.

— Б-же мой, дорогая Элейна, с чего вы взяли, что я его огорчаю?! Но даже если это и так, я готов немедленно исправиться и поспешу испросить у многоуважаемого Давида прощения. Ради вас можно совершить и бо льшие подвиги.

— В самом деле? — кокетливо удивилась Элейна, подсаживаясь к столу и наливая себе из кофейника шоколаду. — А если я попрошу вас осуществить мою давнюю мечту? — она бросила в сторону своего жениха лукавый взгляд.

Судя по тому, как купец встрепенулся, невольно подавшись в ее сторону, он обрадовался подобной возможности совсем непритворно:

— Все, что в моих силах…

— Разумеется, в ваших! — рассмеялась Элейна. — Вы так увлекательно рассказывали нам о своем путешествии в джунгли Ориноко, что я сгораю от нетерпения увидеть этот заповедный край. До сих пор батюшка был против моего намерения, но, может быть, теперь он согласится? Помогите мне его уговорить.

— Ты видишь, Йозеф, даже этот невинный младенец, моя дочь, этот хрупкий цветок, для которого вдвойне опасны бурные реки, непроходимая сельва и тамошний климат, — даже она высказывается за единственный верный вариант, сулящий успех! — вскричал Абрабанель, обрадованный неожиданной поддержкой его позиции. — Подойди сюда, моя крошка, мое сокровище, моя мудрая сивилла, я обниму тебя!

Элейна охотно поднялась со своего места, чтобы принять отцовскую ласку. В глазах ее вспыхнуло торжество.

— Ты появилась как нельзя кстати, дитя мое! — продолжал Абрабанель, довольный тем, как легко разрешился давний спор. — Мы с Йозефом как раз обсуждали маршрут путешествия в Гвиану. Он полагает, что лучше высадиться в Каракасе, — при этой маленькой лжи коадьютор на всякий случай пнул будущего зятя ногой под столом, — и затем двинуться пешком вглубь страны. А мне вот представляется, что этот путь слишком продолжителен и тяжел. Ведь на юг от Каракаса простирается безбрежная саванна…

— Испанцы и индейцы, если не ошибаюсь, называют ее льянос, — вставил Ван Дер Фельд.

— Совершенно верно, дорогой Йозеф, но не прерывай меня, пожалуйста, — попросил Абрабанель. — В сухое время года льянос — это почти безжизненная степь. Быстро отцветающие травы покрывают землю сплошным ковром, а потом почва в мгновение ока высыхает, а вся жизнь теплится вокруг водоемов и ручьев. Но сейчас, когда только завершается сезон дождей, эти равнины практически затоплены водой, перемешанной с илом. Они станут проходимы через месяц или два, но тогда мы рискуем оказаться на бескрайних просторах льянос почти без воды: там есть простирающиеся на много десятков миль участки, по которым не протекает ни одного ручейка!

— Но послушайте, Абрабанель… — начал было Ван Дер Фельд, вконец сбитый с толку многоумной географической тирадой своего старого товарища.

— Поэтому, — невозмутимо продолжал коадьютор, — я склоняюсь к тому, чтобы морским путем достигнуть берегов Гвианы где-нибудь у устья Ориноко, а затем подняться вверх по течению. Конечно, нашему другу Йозефу совсем неинтересно во второй раз проделать подобный путь, ведь он уже имел возможность налюбоваться красотами дельты этой реки…

— Но в таком случае, батюшка, господин Ван Дер Фельд может быть прекрасным проводником и гидом по тем живописным краям! — воскликнула Элейна. — Правда же, уважаемый Йозеф? Я так мечтаю, что вы мне покажете все те красоты, о которых рассказывали: водопады, девственные леса, необыкновенных птиц!..

— Я буду счастлив, дорогая Элейна, оказать вам эту услугу, — учтиво пробормотал Ван Дер Фельд. — Хотя в конце дождливого сезона в дельте Ориноко небезопасно, но именно в этот период судоходство на реке не представляет больших трудностей. Что же касается возможных бедствий, которые могут подстерегать нас, я спокоен. Вероятно, будь на вашем месте другая девушка, я бы всполошился, отказался, по крайней мере стал бы отговаривать и вас, и господина Абрабанеля. Но вы, милая Элейна, истинная дочь своего отца: такая же смелая, решительная, предприимчивая. Вы послужите не обузой, но украшением нашей экспедиции. Как я буду счастлив в тот миг, когда смогу наконец назвать вас своей женой!

В ответ на это девушка скромно потупилась, чем удачно скрыла свои истинные чувства.

Остаток завтрака прошел весьма оживленно. Элейна тихо торжествовала: она и сама не надеялась, что вопрос удастся уладить так легко. Но еще меньше прекрасная голландка предполагала, что с этого момента события начнут развиваться в нужном ей направлении прямо-таки с головокружительной скоростью. Не успели сотрапезники подняться из-за стола, как в комнату, где они завтракали, отпихивая слуг и охранника, пытавшегося его остановить, влетел Черный Билл. Пират так торопился, что едва смог затормозить на скользком паркете и чуть не брякнулся на пол с высоты своего роста.

— Эй, господа купцы! Что вы тут сидите, как… как куры на насесте! — по обыкновению не заговорил, а зарычал он, в последний момент заметив присутствие Элейны и проглотив готовое сорваться у него с языка грубое выражение. — Мое почтение, сударыня!.. — неловко поклонился пират и продолжил: — Говорю вам, не время сидеть сиднем, а не то проклятые иезуиты обойдут нас по фарватеру, как глупого купчонку… то бишь того… извините, сударыня… С носом, говорю, оставят нас эти гнусные церковники, коли мы не поторопимся.

Абрабанель и Ван Дер Фельд переполошились:

— Что?!

— Что?!

— Уважаемый… э-э… Билли, расскажите толком.

Из дальнейшего сбивчивого рассказа Пастора выяснилось, что не далее как час назад снялась с якоря небольшая, но крепкая шхуна «Святой Михаил», зафрахтованная каким-то испанским дворянином, а следом за ним вышел в море французский фрегат под командой капитана Франсуа де Ришери. Причем создавалось впечатление, что подданные «короля-солнца» чрезвычайно спешили, подняли паруса как-то впопыхах и вообще намерены устроить за «Святым Михаилом» форменную погоню.

— Попомните мое слово, сударыня, — рычал Билли, обращаясь почему-то к Элейне, — чует мое сердце, что никакой этот испанец не дворянин, а самый что ни на есть распроклятый церковник!.. И неспроста иезуитские рожи так шустро отдали якоря, не иначе замыслили какую ни на есть мерзопакость или запах жареного почуяли! Пронюхали, знать, что индейская ведьма знает дорогу к сокровищам лучше любой карты!

Элейна согласно покивала, но ее отец не спешил согласиться с выводами Черного Пастора:

— Допустим, но с какой стати за ними вслед бросились французы?

— Конкуренция, дорогой Давид, конкуренция! — вздохнул Ван Дер Фельд. — И боюсь, не только между испанцами и французами, но и…

— Да что там гадать! — замахал руками Пастор. — Немедля нужно отдавать якорь, а не то плакали наши денежки.

С ним никто не стал спорить. В тот же вечер «Месть» на всех парусах вышла в море курсом на Тринидад. Первые дни плавания были спокойными, светило солнце, бирюзово-синие волны, посверкивая в его лучах, податливо расступались под носом гордого фрегата, оставляя после себя ровные гряды густой белоснежной пены, а попутный ветер радовал и команду, и пассажиров. Однако путешественников беспокоило, что ни иезуитов, ни французов они пока не встретили. Неужто фора в несколько часов окажется роковой?

Абрабанель очень злился, что второпях не озаботился отыскать какого-нибудь шпиона, чтобы узнать маршрут следования «Святого Михаила» или «Черной стрелы». Однако после того как судно под командой Черного Билла миновало остров Маргарита, голландцам с их пиратской компанией наконец улыбнулась удача.

— Корабль по левому борту! — заорал впередсмотрящий наутро четвертого дня.

Вскоре выяснилось, что показавшееся судно — фрегат «Черная стрела». Узнав об этом, Черный Билли воодушевился. «Месть» зашевелилась, как растревоженный муравейник, и буквально заходила ходуном. Пираты готовились к морскому бою. Абрабанель пришел в ужас и попытался остановить Пастора сначала через посредничество Ван Дер Фельда, а после неудачи — самостоятельно. Но нетрудно догадаться, что его усилия возымели обратный эффект. Уж слишком радовала пирата возможность взять реванш за обманные маневры коадьютора в отношении его, Билла! Он распорядился приблизиться к французскому кораблю на расстояние выстрела, так чтобы в любой момент быть готовыми открыть огонь из всех орудий левого борта одновременно.

Однако Франсуа де Ришери тоже заметил «Месть». Безошибочно определив в нем пиратское судно, хотя еще не догадываясь о его экипаже, французский капитан не только приказал готовиться к бою, но и сам, не теряя времени, повернул на сближение с противником.

Черный Билл засек этот маневр и решил сбавить ход, готовый в любой момент перейти в атаку. То же самое, поразмыслив, сделал и Ришери. Наконец суда сблизились на такое расстояние, при котором мог начинаться бой, и пушкари приступили к «обмену любезностями», при этом «Черная стрела» совсем остановилась и приняла обороняющуюся позицию. Несмотря на сильный заградительный огонь французов, «Месть» продолжила движение. Оба корабля окутались плотными клубами порохового дыма. Пассажиры пиратского фрегата, проклиная все на свете, заперлись в каютах. Ядра летали через палубу, а усиливающийся ветер заставлял обе сражающиеся стороны постепенно убирать паруса. Люди Ришери принимали все меры, чтобы не дать пиратам пойти на абордаж, но, на их несчастье, боеприпасы на корабле оказались довольно ограниченны. Через пару часов необходимость вести мощный заградительный огонь, чтобы не дать «Мести» подойти вплотную, почти истощила запас ядер и пороха, французские пушки начали понемногу стихать. К тому же на «Черной стреле» оказалась значительно повреждена оснастка: верхушки фок- и грот-мачты снесло ядрами, бизань треснула почти у основания и с трудом удерживала реи и паруса. Почти у самой ватерлинии корабля зияли пробоины, которые в спешке пытались залатать матросы. Единственным положительным моментом являлись незначительные потери в личном составе: убито трое канониров, еще несколько, во главе с младшим офицером, ранено. На «Мести» же, где огнеприпасов с лихвой хватило бы еще на два таких же боя, убыль в людях оказалась намного серьезнее. А вот вреда судну пиратов французские орудия нанесли гораздо меньше, несмотря на искусство артиллеристов и мощность залпов.

Бой продолжался почти до заката, когда жерла пушек «Черной стрелы» полностью перестали изрыгать огонь и смолкли. «Месть» получила возможность подойти вплотную к противнику и взять его на абордаж. Наблюдать за этим поднялся на палубу Ван Дер Фельд, а за ним последовала Элейна. Никакие уговоры и угрозы отца на нее не подействовали, а Йозеф только подлил масла в огонь, убеждая будущего тестя, что мечтает о столь отважной жене и считает нужным пойти ей навстречу. Впрочем, девушка довольно быстро пожалела о своем безрассудстве. Безрадостная картина разрушений (хотя серьезных повреждений и не было, на палубе царил хаос), лужи крови, не потушенные там и тут островки огня, проклятия и стоны многочисленных раненых — все вызывало в ней внутреннее содрогание. Элейна, стараясь не обращать внимания на вопли, грохот и пороховую вонь, поддерживаемая Ван Дер Фельдом, поспешила возвратиться в каюту.

Решение взять на абордаж «Черную стрелу», вообще говоря, было весьма рискованным для команды Пастора предприятием, учитывая колоссальные потери убитыми и ранеными. Но предводитель не догадывался, что у Ришери целы практически все люди, а боевой задор, охвативший его в начале боя, только возрос от предвкушения рукопашной свалки. Теперь-то он покажет этому жалкому безбожнику-еврею, что такое Черный Билл! Он вновь заставит себя бояться и вернет себе былую славу, которую порядком подрастерял в результате роковой сделки!.. Поэтому численный перевес французов с лихвой компенсировался азартом и наглостью пиратов, которые ринулись на палубу захватываемого фрегата с большим даже пылом, чем изголодавшийся любовник кидается в постель к своей любезной после разлуки.

Франсуа де Ришери уже в начале боя сообразил, с кем именно схватился. Понял он и то, что на борту пиратского фрегата находятся голландцы: весть о том, что Черный Билл нанялся на службу к Абрабанелю, неизменно в течение нескольких недель занимала первые строки в списке сплетен на Тортуге. В первые минуты абордажного побоища француз еще был полон решимости сопротивляться, но плачевное состояние судна и ряд внутренних соображений заставили его сдаться довольно быстро, тем более что тоже не имел ни малейшего представления о потерях в рядах противника. Лишь впоследствии он пожалел о столь скорой капитуляции — когда увидел, что большая часть «Мести» превратилась в лазарет для раненых и увечных.

Когда Ришери связанным доставили на борт победителя, встречать его на палубу вышли Абрабанель и даже успевшая оправиться от неприятного созерцания морского боя Элейна. Несколько минут коадьютор и французский капитан молча метали друг в друга взгляды, полные ненависти. Первым прервал молчание банкир:

— Месье, возможно, вас удивят мои слова, но я чрезвычайно рад нашей встрече и, более того, не испытываю к вам неприязни и желаю видеть в вашем лице не противника, не врага и не пленника, но союзника, а быть может, даже партнера.

— Для такого грязного купчишки, как вы, Абрабанель, — со смесью презрения и сарказма в голосе ответствовал Ришери, — сама возможность беседовать с дворянином, то есть со мной, должна служить немыслимой честью.

Привыкший к оскорблениям подобного рода, коадьютор даже ухом не повел.

— Но лично вы, — продолжал француз, — гнуснее любого другого еврея. Вы якшаетесь с пиратами и проклятыми иезуитами…

— Что?

— Да-да. Ведь это именно вы отдали в руки дона Фернандо Диаса вашу соотечественницу Аделаиду Ванбъерскен…

— Идите к черту, вы прекрасно знаете, что она такая же моя соотечественница, как я шах персидский!..

— Да, знаю, но это не имеет значения. Вы всегда ненавидели Аделаиду и воспользовались случаем избавиться от нее, продав иезуитам.

— Если бы ее не продал я, это сделал бы кто-нибудь другой, хотя бы она сама, — ведь она продажная женщина, — захихикал Абрабанель, совершенно забыв о присутствии Элейны.

Ришери побагровел:

— Она погибла из-за вас!

— По-моему, любезный, вас более огорчает не самая смерть этой особы, а то, что для компании она выбрала другого, гораздо более привлекательного, мужчину.

— Как вы смеете! Она погибла!.. Она… Жалкий вы купчишка!

— Месье, прекратите оскорблять моего отца! — вдруг потребовала Элейна, делая шаг в сторону спорящих мужчин. До этого момента она стояла поодаль. — А вас, батюшка, совсем не красит такое обращение с беззащитным человеком. Если вы хотите считать господина де Ришери нашим гостем, а не пленником, то почему вы с ним не разговариваете, как с гостем? И не надо ворошить прошлое. Мне, например, тоже очень жаль мадам Аделаиду… — молодая девушка тяжело вздохнула.

— Благодарю вас, мадемуазель! — галантно, насколько это было возможно в его положении, поклонился Франсуа. В следующий момент он покачнулся и едва не упал, но конвоирующие его пираты подхватили мужчину под руки.

— Вы ранены, сударь? — участливо воскликнула Элейна.

— Пустяки, царапина.

— Я распоряжусь, чтобы вас осмотрели и перевязали в первую очередь, месье Франсуа. Мне — как и моему батюшке, вы, пожалуйста, не держите на него зла! — очень бы хотелось, чтобы вы действительно стали гостем на этом судне. Прошу вас, забудьте прежние разногласия. Хотя бы ради светлой памяти мадам Аделаиды. И объясните, зачем вы напали на наш… на вот этот корабль?

— Я не стою ваших забот, мадемуазель, не желаю занимать почетной должности гостя, но на последний вопрос все-таки отвечу. Нападавшим в данной ситуации скорее следует считать Черного Билли, который командует «Местью», а не меня.

— Ну да, может быть. Билл почему-то очень сердит на вас, месье Франсуа, но на самом деле он не хотел вас преследовать. Точнее, главным объектом для погони он избрал другой корабль, тот, на котором отплыли иезуиты.

— Как странно! — насмешливо фыркнул Ришери, потирая раненое плечо. — Я гонюсь за иезуитами, Черный Билл, оказывается, тоже, но при этом бой разыгрывается между нами, а дети Лойолы благополучно успевают улизнуть у меня из-под носа!

— А вы разве их догнали? — наивно спросила Элейна, искренне удивившись. — Мы их даже на горизонте за несколько дней плавания так и не увидели…

— Представьте себе, почти догнал, — с нескрываемым глухим раздражением ответил француз. — И всего-то оставалось выбросить флаг и заставить их остановиться, чтобы снять со «Святого Михаила» подлеца Робера д’Амбулена. Из Франции мне было доставлено распоряжение поймать этого мерзавца. Оказалось, что он не тот, за кого выдает себя. Он преступник, которого в Европе ожидает пожизненная каторга или даже казнь — за грабеж и убийство одного почтенного нантского семейства. Представьте себе, этот юный злоумышленник каким-то образом пристал к иезуитам и выхлопотал себе у них возможность отбыть в колонии, чтобы скрыться от правосудия. Никакой он не врач и не член Ордена. И надо же было такому случиться, что именно в тот день, когда я получил предписание из Парижа, переданное мне через губернатора Тортуги, этот молодчик опять сумел улизнуть вместе со своими покровителями в Гвиану. А едва я начал нагонять их шхуну…

— Понятно, понятно и очень печально, — с неподдельной грустью в голосе перебила его девушка. — Но это значит, что «Месть» и в самом деле совершенно несправедливо напала на вас, месье Франсуа. Мне очень жаль — поверьте, я говорю искренне, это не просто слова. Уверена, к моим извинениям теперь присоединятся все — и папа, и Йозеф, и даже Черный Билл. И поскольку мы перед вами виноваты, а ваш корабль сильно поврежден, я прошу вас все-таки принять батюшкино приглашение и быть нашим гостем. Судно, на котором мы все находимся, тоже преследует шхуну иезуитов, так что нам по пути. Ваша благородная цель поймать преступника непременно должна осуществиться, тем более что вы человек военный! Вам нельзя нарушать приказ, правда? Вы же не виноваты, что ваш корабль пострадал, и должны выполнить предписание, полученное из Парижа. А уж мы и команда «Мести» поможем вам в этом. Верно?

В этот момент с удивлением взиравший на Элейну Ришери все-таки лишился сознания от потери крови.

* * *

Рана Ришери оказалась легкой. Когда на третий день после морского сражения «Месть» стала на якоре в виду острова Тринидад, француз уже расхаживал по палубе с рукой на перевязи — бодрый и злой до чертиков. Находиться на положении «гостя» у Абрабанеля и тем более у Пастора ему решительно претило, однако выбора не оставалось. Не преследовать же иезуитов на «Черной стреле», требовавшей значительного ремонта и фактически взятой «Местью» на буксир! Справедливости ради стоит прибавить, что положение капитана на борту победителя все-таки больше напоминало домашний арест.

Появление на рейде Сан-Хосе знаменитого пиратского судна вызвало большой переполох в резиденции губернатора. Однако посланный доном Фиделем человек вскоре вернулся вместе с Ван Дер Фельдом, сообщившим следующее. «Месть» зафрахтована солидным человеком для длительного путешествия, слегка потрепана в недавнем бою, вспыхнувшем по недоразумению. Из-за чудовищного стечения обстоятельств, рассказал голландец, французский фрегат, принявший «Месть» за пирата, атаковал, но сам был выведен из строя.

Данные объяснения удовлетворили губернатора, но окончательно растопило лед в его душе известие о том, что на борту «Мести» находится раненый французский капитан — жертва собственной роковой ошибки. После недавнего визита месье Феро де Кастиньяка, очаровательного человека, милейшего собеседника и предприимчивого колонизатора, дон Фидель возлюбил Францию и ее народ со всей пылкостью и жаром, на которые был способен. Он немедленно распорядился приготовить в своем доме комнаты для Ришери и других пассажиров «Мести». Кроме того, услышав, что французский фрегат, пострадавший в бою, нуждается в починке, губернатор Сан-Хосе приказал выделить для этой цели лучший док и необходимое количество толковых корабелов.

Необходимость съехать на берег и воспользоваться восторженным гостеприимством дона Фиделя не слишком обрадовала ни Абрабанеля, ни Ришери, ни Ван Дер Фельда, ни Элейну: все они, хотя и по разным причинам, стремились как можно скорее достигнуть берегов Гвианы. Однако они были вскоре вознаграждены с лихвой за свою покорность губернатору. Тот не только по собственной инициативе сообщил им об иезуитах, проследовавших накануне в миссию на берегах Карони, но и снабдил их всеми необходимыми бумагами, сведениями и советами о продвижении по оринокской сельве.

— Кстати, — прибавил дон Фидель, — по дороге вы наверняка встретите месье Рауля де Кастиньяка. Это самый очаровательный человек из всех, кого я встречал за свою долгую жизнь, и ваш соотечественник, капитан! Не откажите в любезности передать ему мой поклон и вот этот изящный ларец с дорожными принадлежностями, который он забыл, отправляясь в Гвиану.

— А если мы не встретим этого господина?

— Такого просто не может быть, месье Франсуа! Я потому и передаю ларец именно вам. Вы направляетесь в иезуитскую миссию, чтобы схватить того преступника, верно? А месье Рауль рассчитывал непременно навестить редукцию, отдохнуть там несколько дней и сделать богатое пожертвование. Я сам снабдил его таким же рекомендательным письмом к главе миссии отцу Франциску Диасу, какое написал сейчас и для вас. О, месье Рауль так щедр и набожен! Видели бы вы, какие богатые подарки положил он к ногам статуи Пресвятой Девы в нашем соборе. Какие драгоценности, какая тонкая работа!.. Не желаете полюбоваться на жемчужину Сан-Хосе — собор Пресвятой Марии и праведного Иосифа? Я сам буду вашим гидом.

Хотя осмотр достопримечательностей города отнюдь не входил в планы путешественников, перечить воодушевленному губернатору они не решились. Отплытие в Гвиану было назначено на следующее утро, поэтому вся компания, включая семейство губернатора, распределилась по экипажам и направилась к собору. Даже Ван Дер Фельд решил участвовать в этом, отказался лишь Абрабанель, сославшийся на нездоровье. Его попытка оставить дома также Элейну разбилась о безупречный довод самой девушки:

— Батюшка, ведь я же направляюсь в собор не молиться, а осматривать редкие драгоценности!

На такой аргумент старый ювелир не смог ничего возразить и даже обрадовался настроению дочери.

Элейна оказалась в одной карете вместе с губернаторской дочкой — девицей одних с нею лет, на которую месье Рауль Феро де Кастиньяк, похоже, произвел не меньшее впечатление, чем на ее отца. Дорогой Мануэлита взахлеб рассказывала новой знакомой об изысканных манерах французского дворянина, его богатстве, пышной свите и всей той роскоши, которой он был окружен.

— Необыкновенный человек! — восклицала Мануэла. — И очень загадочный!.. Все шутит — а глаза печальные. Такие, знаете, Элейна, пронзительные глаза. Как вы думаете, почему у веселого человека бывают грусные глаза? От несчастной любви, да?

— Наверное, — рассеянно ответила прекрасная голландка.

— Вот и я так думаю. Он вел себя как ленивый франт, но на самом деле он герой, побывавший в сражениях. Это видно по свежему шраму у виска, как будто он недавно схватился с пиратом или диким зверем и победил!

Сообщение о шраме у путешественника заставило Элейну насторожиться.

— А он, этот француз, седой?.. То есть, я хотела спросить, старый?

— Конечно, старый! — махнула рукой Мануэлита. — Ужасно старый, я думаю, ему лет сорок или около того, но разве это портит мужчину? А насчет волос — понятия не имею, у него целый сундук великолепных париков…

В соборе девушки, игнорируя речи заливавшегося соловьем губернатора, сразу прошли в придел с прекрасной статуей Девы Марии, для украшения которой Кроуфорд пожертвовал целую шкатулку драгоценных камней и золотых безделушек. Пока ювелиры не успели обработать дары, церковные служки просто развесили на шее и руках статуи подаренные цепочки, кольца и браслеты, а на голову ей водрузили небольшую диадему. Стоя перед изваянием Пречистой, Элейна молилась про себя о том, чтобы Дева помогла ей поскорее встретиться с Уильямом и Кроуфордом. Мануэла отошла на пару шагов, чтобы не мешать, и молча разглядывала украшенную статую. Вдруг внимание Элейны привлек золотой медальон на мраморной шее.

— Как вы думаете, Мануэла, можно ли попросить, чтобы нам на минутку сняли с Пресвятой Девы одну вещицу? Только посмотреть?

— А вам зачем?

— Просто интересно. Когда-то в Европе я видела похожий медальон и не могла бы подумать, что существует второй такой же.

— А вы так хорошо разбираетесь в медальонах?

— И не только в них. Ведь я дочь ювелира и оба деда и прадеды мои были ювелирами…

— Ну хорошо, хорошо, сейчас я сама попрошу служку, мне-то он не откажет. Эй, мальчик!

Через минуту заветный медальон оказался в руках Элейны. Немного повозившись, она наконец нащупала замочек, раскрыла его и чуть не вскрикнула торжествующе: прямо на нее из медальона смотрели зеленые глаза Лукреции Бертрам. Прекрасная голландка мгновенно взяла себя в руки, захлопнула медальон и со скучающим лицом протянула его обратно служке.

— Увы, я ошиблась, — сказала она Мануэлите. — Это рука другого мастера.