Карибское море. Мартиника. Барбадос

Когда Лукреция увидела, как летит в воду большой якорь «Черной стрелы» и проваливается в зеленоватую пучину, обдав сверкающими брызгами крашенный в черно-белые цвета борт корабля, то у нее возникло странное ощущение, будто она своими глазами видит, как с ее души падает камень, невыносимым бременем давящий на нее долгие месяцы путешествия. Длительное плавание изматывало ее, и чем ближе были воды Карибского моря, тем сильнее натягивались ее нервы, заставляя ее метаться по каюте, как тигрицу в клетке.

Однообразные дни, попутный ветер, незамысловатая пища — все вызывало у Лукреции яростное раздражение. Порой ей хотелось, чтобы разразилась буря, чтобы ураганный ветер переломал мачты и волны смыли за борт половину команды. Или чтобы из синей дали вдруг вынырнул черный корабль с размалеванной тряпкой вместо флага и вступил с ними в жаркую схватку — чтобы грохотали пушки, трещали борта, с хрустом ломались и рвали канаты мачты, чтобы ручьями текла кровь — все равно, своя или чужая. Иссушившие ее сердце желание мести и неудовлетворенное тщеславие искали выхода, а ее тяга к разрушению себе подобных не находила выхода.

Иногда, забившись в угол кровати и обхватив руками колени, она часами сидела так, уставившись в иллюминатор, и пыталась беспристрастно разобраться в своей кипящей страстями душе. Уже давно она не испытывала никакой радости ни от любви мужчин, ни от зависти женщин. Ее сердце снедала неутолимая жажда власти, все люди были для нее лишь игрушками, которые она привыкла ломать в бесконечных попытках понять, как они устроены. Временами жизнь представлялась ей длинной шахматной партией, в которой пешки выходили в ферзи, короли не могли переступить через клетку, а ладьи и офицеры бессмысленно гибли в угоду тому, кто переставляет фигуры. Она не хотела быть фигурой, она хотела быть игроком! Бессильная злоба на жизнь, в которой она давно не видела ни малейшего смысла и о которой когда-то так жарко молила, прискучила ей, и, заглядывая в себя, она с ужасом понимала, что давно уже умерла. Умерла в тот самый момент, когда сделала свой самый первый шаг к богатству и могуществу, предав свои наивные мечты и простодушную любовь.

А ныне, ныне все золото мира не могло отбить привкуса той грязи, которой ей пришлось нахлебаться, прежде чем стать тем, кто она теперь. А кто она теперь?

В бешенстве она только крепче сжимала кулаки, отчего ногти оставляли на ее ладонях глубокие кровоподтеки. И куда бы она ни поворачивала голову, взгляд ее то и дело натыкался на проклятую книжку, которую она и без Кольбера уже давно знала наизусть.

В общем, два месяца плавания стоили ей двух лет жизни, и она жаждала только одного — наконец-то начать действовать.

От нечего делать она было принялась опробовать свои чары на капитане, но вскоре и он начал ее безмерно раздражать. И хотя он непрерывно ухаживал за ней, отпускал комплименты и как мог старался скрасить ей тяготы долгого пути, Лукреция в конце концов начала при виде его испытывать приступы глубокой мизантропии.

Но она была не настолько глупа, чтобы ссориться с человеком, который должен был служить ей опорой на ближайшие месяцы. И хотя под конец путешествия ей редко удавалось сдерживать вспышки гнева и вовремя прикусывать свой не в меру острый язык, она умела повернуть дело так, что в итоге шевалье все ей прощал и даже, против воли, вновь и вновь подпадал под действие ее обаяния.

Когда «Черная стрела» встала наконец на рейде вблизи острова Мартиника, капитан Ришери первым делом предложил Лукреции нанести визит местному губернатору. Он предполагал, что в честь гостьи с рекомендательными письмами от Кольбера может быть устроен даже небольшой прием, который ее хоть как-то развлечет.

— Вы недопонимаете, капитан, той миссии, с которой мы сюда прибыли, — возразила ему Лукреция. — Забудьте о том, кто меня послал. У вас на борту — вдова гугенота из Ла Рошели, которая зафрахтовала это судно для небольшой торговой кампании и переезда в колонии. Я не испытываю доверия к здешнему губернатору и полагаю, что любая тайна, которую знают двое, — знают все. Без особой нужды не стоит привлекать внимания к моей особе. Поэтому вы поступите сейчас следующим образом: отправляйтесь на берег и подыщите мне достойное жилье — с прислугой и ванной. Пока я буду отдыхать и приводить себя в порядок, вы нанесете визит губернатору и окрестным трактирщикам, где и соберете все сплетни, которые только есть на этом клочке земли. Особенно обращайте внимание на слухи о человеке по имени Давид Малатеста Абрабанель. Не пропускайте ни одного сведения о последних проделках пиратов, особенно Черного Билла. О себе говорите уклончиво. Никто не должен знать, что мы на самом деле ищем. Вечером я жду вас с новостями.

Ришери выполнил задание с блеском и присущей ему обстоятельностью. Уже через пару часов спустя за Лукрецией вернулась шлюпка, и второй помощник доставил ее в Фор-де-Франс, где Ришери уже нашел для нее приличную квартиру с прислугой и ванной, как она и просила. Красивый дом в итальянском стиле с небольшим внутренним двориком, заросшим причудливыми растениями, пришелся мадам Аделаиде — а пока мы будем звать ее так, как она хочет, — по вкусу. Из окон, предусмотрительно снабженных жалюзи, открывался живописный вид на лазурные воды залива, над которыми парили белоснежные чайки. По европейским понятиям стоило это жилище вполне сносно, и неизвестно, что принесло Лукреции большее удовлетворение — удобные комнаты или выгодная цена. Деньги она любила тратить только на себя.

Вечером, отдохнув и посвежев, она устроилась в кресле прямо в саду и, достав из резной шкатулки трубку и кисет, велела принести угля. Наконец-то оно затянулась ароматным дымом с чувством глубокого удовлетворения. Да, как ни удивительно, но леди Бертрам пристрастилась к этому модному пороку еще при дворе Карла II, или Старины Роули, как иногда называли его придворные в честь одного из лучших жеребцов королевской конюшни; и теперь она спешила удовлетворить свое пристрастие, которое, впрочем, держала в секрете. Лукреция никогда не любила, чтобы о ней знали больше, чем она хочет, и теперь, с наслаждением вдыхая дым, она думала, что, возможно, половина ее раздражения на капитана была вызвана именно желанием покурить. Впрочем, то, что могла позволить себе леди Бертрам, не могла допустить мадам Аделаида Ванбъерскен, и посему она постаралась до прихода капитана тщательно уничтожить следы своего развлечения.

Шевалье Ришери явился с началом сумерек и за ужином кратко поведал обо всем, что ему удалось узнать от местного общества. Перед тем как усесться за накрытый стол, он не упустил возможности преподнести Лукреции дежурный комплимент, сопровождаемый поцелуем руки и проникновенным взглядом. Лукреция, примиренная с жизнью ванной и выкуренной трубкой, приняла эти знаки внимания более благосклонно, чем обычно, мимолетно подумав, а не привязать ли к себе этого мужественного шевалье узами более приятными, чем служебные. И, хотя она предпочитала держать в отдалении людей, с которыми ей приходилось сотрудничать, она полагала, что любовная интрижка вовсе не повод для близости, посему окинула шевалье весьма недвусмысленным взглядом и улыбнулась.

Заметив выражение ее лица, шевалье несколько удивился и, галантно улыбнувшись в ответ, спросил:

— Что-то изменилось, мадам?

— Мне кажется, сегодня прекрасный вечер и было бы глупо потратить его напрасно…

Шевалье придвинул свое кресло поближе и, завладев ее рукой, нежно поднес ее к губам.

Мадам руки не отняла и снова улыбнулась.

— Итак, что-нибудь слышно о купце?

— Только о нем все и говорят, сударыня! Пронесся слух, что Абрабанель отправил в Европу корабль с грузом серебра и пряностей для Вест-Индской компании и буквально на следующие сутки он стал легкой добычей Черного Билла.

— Черного Билла?! — взволнованно повторила Лукреция, отнимая у шевалье свою руку. — Расскажите мне об этом подробнее!

— Подробностей никто не знает, — покачал головой Ришери. — Но история темная. Говорят, будто «Голова Медузы» — так называлось это судно — появлялось и здесь, на Мартинике. И будто бы капитаном на ней был некий Веселый Дик…

— Веселый Дик… Кажется, я однажды слышала это имя, но я не уверена… — Поборов волнение, Лукреция медленно отпила вина. — Ничего, продолжайте, продолжайте, капитан! Я внимательно вас слушаю.

— Так вот, «Голова Медузы» появилась здесь почти сразу же после того, как на нее было совершено нападение. Заметьте, никаких признаков Черного Билла! Да он бы и не рискнул появиться на Мартинике. Веселый Дик — другое дело. Он никогда напрямую не конфликтовал с французами и к тому же…

— Ну что? Что к тому же? — от нетерпения Лукреция пристукнула ладонью по ручке кресла.

— К тому же все были уверены, что Черный Билл давно покончил с Веселым Диком.

— Как покончил?!

— Не знаю, насколько можно верить молве, но, говорят, Черный Билл в один прекрасный день выбросил своего квартирмейстера за борт. В общем, пауки перегрызлись, как это часто бывает. То ли Веселый Дик задумал сместить капитана, то ли не так разделил добычу, но в любом случае мерзавец приговорил его к смерти. Однако добрая половина команды настояла, чтобы какой-то шанс Дику дали. Говорят, Черный Билл выполнил это пожелание — он не просто выбросил квартирмейстера на корм акулам, а оставил его привязанным к мачте затопленного им судна. Вообще-то это означало верную смерть — только еще более мучительную… Но вот видите, Веселый Дик неожиданно воскресает на том самом флейте, который взял на абордаж его злейший враг Билл. Не знаю, как вы, а я не могу разгадать эту загадку.

— Что сталось с ним дальше? Где теперь эта «Голова Медузы»?

Ришери пожал плечами.

— Карибское море большое, — сказал он. — Они починили здесь такелаж, подлатали паруса и снялись с якоря. Кажется, с тех пор больше их никто не видел. Черный Билл тоже не давал о себе знать. Возможно, и тот и другой отдыхают сейчас на Тортуге. Нас будет интересовать их судьба?

— Обязательно! Нас будет интересовать каждая мелочь, которая как-то связана с именем Абрабанеля.

Ришери слегка наклонился к ней и многозначительно сказал:

— Тогда вот вам самая великолепная мелочь, которая связана с этим именем, сударыня! Ходит слух, будто бы на «Голове Медузы» не было ни унции серебра! Вообще ничего, кроме бесполезного балласта. Об этом говорил какой-то моряк, который остался здесь, на Мартинике. Должен вам сказать, что Веселый Дик освободил всю команду трофейного судна. Всех до одного.

— Всех до одного? — изумленно произнесла Лукреция, прижимая пальцы к вискам. — С захваченного судна, на котором не было ни унции серебра? Но на котором откуда-то взялся Веселый Дик, этот чертов висельник… Я ничего не понимаю! А впрочем…

Она вдруг вскочила и порывисто прошлась по усыпанной галькой дорожке мимо пышно цветущих клумб. Ее зеленые глаза метали молнии. Капитан Ришери, который прежде никогда не видел свою спутницу в таком волнении, невольно залюбовался ею. Но при этом он еще испытывал смешанное с разочарованием беспокойство, так как эта женщина вновь ускользала от него. При этом он чувствовал себя так, словно оказался в лодке без весел, к тому же влекомый сильным подводным течением. Он даже явственно услышал, как ревут буруны вокруг рифов, о которые вот-вот разобьется его утлый челн.

— Капитан, мы снимаемся с якоря! — резкий голос Лукреции развеял наваждение. — Послезавтра мы отплываем на Барбадос! Вам хватит суток, чтобы пополнить запасы воды и пищи?

— Но, сударыня… — Ришери был растерян. — Половина команды на берегу. Вы сами говорили, что смертельно устали от плавания… Я не говорю о том, какое удивление вызовет наше отплытие у губернатора. Я предупредил его, что мы пробудем здесь не меньше недели…

— Вас никто не уполномочивал делать заявления, капитан! — жестко заявила Лукреция. — И впредь будьте добры советоваться по этому поводу со мной! — Но, заметив огорченное лицо Ришери, она добавила уже более мягким тоном: — Вы человек военный, действуете по приказу самого министра Кольбера, чего вам бояться? Вы вольны поступать, как вам вздумается, без оглядки на любого губернатора, не так ли? А команду, я полагаю, можно вернуть на корабль. Для этого у вас существуют всякие боцманы, или как их там… Я не права?

— Разумеется, сударыня. Но мне казалось, что небольшой отдых пойдет вам на пользу…

Лукреции показалось, что, говоря о ней, он гораздо больше беспокоится о команде. Эта рассудительность взбесила ее.

— Я уже отдохнула! — оборвала его Лукреция. — Не говорите вздора! Кстати, этот дом можно будет оставить за мной? Справьтесь об этом — я намерена сюда возвращаться. Разумеется, я готова платить за аренду, но на время нашего отсутствия она уменьшается втрое. Об этом можете сообщить владельцу. Что еще?

— Барбадос — английская колония, — напомнил Ришери. — Появление французского военного корабля неизбежно привлечет внимание и не всем понравится.

— Вы правы, — кусая губы, согласилась Лукреция. — Но мы что-нибудь придумаем. В конце концов, мы же не воюем!..

— Чему я очень рад, — мрачно добавил Ришери, поднимаясь. — Однако, поскольку мы послезавтра снимаемся, позвольте мне приступить к выполнению своих обязанностей!

Лукреция подумала, что она, кажется, перегнула палку. Тем более ей самой не хотелось лишать себя маленьких радостей и так бездарно проводить остаток ночи. Поэтому она вплотную приблизилась к Ришери и, улыбаясь, произнесла:

— Впрочем, капитан, я по-прежнему намерена приятно провести этот дивный вечер.

Ришери остановился, и на лице его мелькнуло удивление.

— Не бросите же вы даму на произвол судьбы? — лукаво продолжила она и метнула на Ришери обжигающий взгляд.

Шевалье был не дурак, и, взглянув в изумрудные призывающие глаза, он коснулся ее холодных как мрамор губ.

Капитан Ришери покинул спальню графини уже на рассвете.

Закутавшись в мантилью, она вышла его проводить. Он долго целовал ее на прощание, пока наконец ей это не надоело и она не подтолкнула его к выходу. Сбежав с крыльца, он обернулся и, сняв шляпу, отвесил ей изящный поклон.

— Аделаида, звезда моя, вы прекрасны! — воскликнул он. Во взгляде его она прочла восхищение и, сдерживая неуместную зевоту, послала ему на прощание воздушный поцелуй. Шевалье, окрыленный и счастливый, поспешил выполнять ее указания, а Лукреция, проводив взглядом его статную фигуру, покачала головой.

— Ах, если бы военные были хоть чуточку умнее! — пробормотала она себе под нос. — Нет, впрочем, это лишнее! Будь они умнее, управляться с ними не было бы никакой возможности! Пусть все идет как идет. Однако как понять эту загадку? «Голова Медузы» с грузом несуществующего серебра… Или это пустая болтовня?

Она вернулась в дом, задумчиво обрывая драгоценные кружева.

В голове ее одна за другой вертелись самые различные комбинации, самые оригинальные предположения. Остановиться на одном из них она не могла, потому что слишком мало знала, — увы, слухи зачастую так и остаются слухами, не больше. Чтобы составить себе более ясное представление о случившемся, было необходимо попасть туда, откуда все началось. В одном Лукреция была уверена — большой добычи пираты на «Голове Медузы» точно не взяли. Будь там богатый груз — молва об этом уже облетела бы половину колоний. Было и кому разносить их по островам: пираты, команда «Медузы»… Одни бы трезвонили об этом из бахвальства, другие из сожаления, а возможно, и злорадства. Нет, серебра на «Голове Медузы» определенно не было. Но зато на ней был… Веселый Дик! И это так же верно, как то, что флейт с Барбадоса оказался пустышкой. Возможно, именно эта новость и есть то самое важное, из-за чего она пересекала океан и терпела общество неуклюжих грязных матросов. Веселый Дик…

Однако как быть с тем, что рассказал Ришери? Ссора между квартирмейстером и капитаном — это серьезно. Ссора из-за денег вдвойне серьезнее. Черный Билл пустил по волнам своего квартирмейстера, в этом сомневаться не приходится. И уж во всяком случае, обратно к себе он его не взял бы. И тем не менее Веселый Дик оказывается на захваченном Биллом корабле. Что это может означать? Две загадки, ключ к которым наверняка лежит на Барбадосе. Нет, она совершенно права — она должна как можно скорее увидеть Давида Абрабанеля. Не поняв, что произошло с «Головой Медузы», она не сможет действовать дальше.

Предаваясь размышлениям, миледи подумала, что все равно не уснет, и решила выпить кофе.

Оборвав шнурок и еле разбудив меланхоличную Берту, она велела подать огня и завтрак в постель, а затем принялась набивать трубку.

Ришери выполнил все как надо. К вечеру явились матросы с «Черной стрелы» и забрали дорожные сундуки. Лукреция же, которую снова навестил шевалье, осталась дома до утра.

Отплытие назначили на пять часов пополуночи.

Поднятые паруса отливали молочной белизной, в призрачном свете угасающих звезд атласные воды залива лениво колыхал прохладный ветерок. Фрегат медленно двинулся к выходу из бухты, а над островом не спеша разгоралась заря нового дня.

Лукреция в одиночестве стояла на квартердеке и смотрела вдаль за пустой горизонт. Где-то там скитался человек, чье существование придавало ее жизни единственный смысл. Иногда Лукреция думала, что Господь Бог, если, конечно, Он существует, спас ее и сохранил его только для того, чтобы они еще раз встретились. Потом она вспомнила полные страсти ласки капитана, и губы ее исказила презрительная усмешка. Каждый раз, отдаваясь мужчине, она представляла себе, какую боль причиняет Роджеру, и мысли об этом доставляли ей мстительное наслаждение. Важно было другое — навсегда забыть о том, что она сама испытывала в объятиях Роджера. Отгоняя мучительные воспоминания, она забавлялась тем, что воображала себе, что бы он сделал с теми, кто наставляет ему рога.

Помечтав немного подобным образом, Лукреция прощальным взглядом окинула оставшийся позади остров и отправилась в свою каюту, чтобы безмятежно проспать в ней до самого обеда.

«Черная стрела» бросила якорь в Карлайлской бухте. Спустя некоторое время на борт фрегата поднялся помощник губернатора. Капитан Ришери церемонно приветствовал его и обратился с нижайшей просьбой позволить его кораблю остаться под защитой форта на неопределенное время, сославшись на необходимость произвести на судне ремонт и пополнить запасы продовольствия.

Обходительность француза, щедро приправленная увесистым кошельком, произвела на помощника губернатора самое выгодное впечатление. А еще большее впечатление произвели на него зеленые глаза обворожительной пассажирки, которую он увидел на борту. Конечно, он не мог отказать столь прекрасной леди в гостеприимстве. Красавица приняла приглашение с благодарностью.

Таким образом, Лукреции удалось совершенно естественно и безболезненно ступить на английский берег. Конечно, назовись она своим именем, к ее услугам был бы сам губернатор, но ее настоящее имя было последним, что бы она произнесла даже под пыткой.

Помощник губернатора, совершенно очарованный неожиданной гостьей, сразу же представил ее господину Джексону как несчастную гугенотку, чье положение после смерти мужа-голландца невыносимо ухудшилось, и она была вынуждена покинуть Ла Рошель и перебраться сюда, в колонии, чтобы здесь спокойно доживать свои дни в трудах и молитве. Поскольку гостья оказалась вдовой подданного Голландских Штатов, поприветствовать ее явился и сам господин Давид Малатеста Абрабанель с дочерью.

Найти общий язык с «земляками» не составило для Лукреции, или госпожи Аделаиды Ванбъерскен, большого труда. И хотя купец оказался твердым орешком, его юная дочь Элейна своей искренностью и прямотой заронила в душу Аделаиды немалые надежды. Из некоторых замечаний Элейны можно было понять, что девушка знает нечто интересное. Лукреция решила, что глупо упускать лишнюю возможность почерпнуть новые сведения, и принялась очаровывать Элейну, рассчитывая быстро завести с ней дружбу.

После обеда, который из дипломатическиз соображений дал в честь гостей губернатор, Лукреция попросила Элейну сопровождать ее в прогулке по саду.

— Простите, я так долго была в обществе простых матросов, — с виноватым видом призналась она, — что теперь мне просто хочется побыть наедине с женщиной, чье воспитание безупречно, а положение уважаемо. Я оставила во Франции близкую подругу, и мысль о том, что мне не с кем разделить теперь свои тревоги и надежды, приводит меня в отчаяние. Знаете, я сейчас подобна умирающему от жажды человеку, который видит перед собой источник чистой воды. Мне так хочется просто поговорить о предметах, которые близки и понятны женской душе, а может быть, и просто помолчать, глядя на эти прекрасные цветы… Знаете, там, где мы жили с мужем, тоже было много цветов! Когда я смотрю на этот сад, слезы застилают мне глаза. Я сразу вспоминаю свой дом, свою покойную мать… Вы поймете меня, моя милая!

Результатом этого трогательного монолога были нежные объятья, в которые Элейна простодушно заключила свою новую подругу.

Они углубились в сад и с задумчивым видом побрели вдоль клумбы. В тени пальм было прохладно и спокойно. Мужчины предпочли устроиться возле дома на террасе с трубками и бутылками хорошего вина, которое шевалье предусмотрительно захватил с собой.

Метнув полный зависти взгляд на поднимающийся с террасы дымок, Лукреция приготовилась ко второму акту своей пьесы.

Она не стала задавать никаких вопросов. С грустным видом, склонив голову, она медленно брела по дорожке, как будто полностью погрузившись в воспоминания. Элейна тоже не выглядела веселой. Она сочувственно поглядывала на гостью, вздыхала, а потом неожиданно сказала:

— Дорогая Аделаида, я понимаю, что вы безутешны в своем горе, но, поверьте, ваша скорбь принесет вам однажды облегчение. Господь благословит вас и вознаградит за страдания. Я уверена, что это случится очень скоро. Вы еще так молоды и так прекрасны…

— Увы, молодость быстротечна, и есть утраты, которые невосполнимы, — Лукреция подняла глаза к небу, и по щеке ее скатилась одинокая слеза.

Вконец расстроенная Элейна попыталась ее успокоить.

— Наверное, я скажу сейчас глупость, — виновато произнесла она, — но мне хотелось бы, чтобы вы поняли, как я вам сочувствую. Я ведь тоже испытала недавно горе. Может быть, не такое безнадежное, как ваше, Аделаида, но я тоже потеряла любимого человека. Правда, мой отец утверждает, что все это блажь и у меня даже не было времени влюбиться. Но ведь любовь — это как удар молнии! Достаточно одного мгновения, чтобы… А мы были рядом довольно долго и…

— Расскажите! — с жаром воскликнула Лукреция, беря ее за руки. — Разделенное горе — это половина горя. Может быть, я найду чем вас утешить и смогу дать вам какой-нибудь совет. Я ведь тоже когда-то любила! — при этих словах в глазах ее мелькнула дьявольская насмешка, но Элейна ничего не заметила. — А если я не найду слов, я поплачу вместе с вами, ведь каждой из нас найдется кого оплакать в этой юдоли!

Элейна, так долго вынужденная молчать, смогла наконец излить душу женщине, которая, как ей казалось, понимает ее. Она поведала Аделаиде о том, как встретилась с прекрасным юношей Уильямом Хартом, как глубоко и искренне полюбила его и как злая судьба разлучила их.

— …И вот Уильям уплыл по поручению моего батюшки, а уже на следующий день на корабль напали пираты и захватили его, — грустно закончила Элейна. — С тех пор об Уильяме нет никаких известий. Неужели он мог погибнуть? Пираты так жестоки!

Лукреция сразу поняла, что напала на бесценный кладезь, и пустила в ход все свои способности к обольщению, чтобы выудить у девушки интересующие ее сведения. Она жалела и утешала Элейну, но попутно очень ловко задавала ей вопрос за вопросом.

— Пираты и вправду не знают границ в своей звериной жестокости. Но молю вас не отчаиваться, милая Элейна! Возможно, ваш возлюбленный жив и пираты отпустили его. Так тоже бывает, особенно когда они удовлетворены богатой добычей. На «Голове Медузы» были ценности?

— Очень много! Когда отец узнал, что случилось, он рвал на себе волосы и кричал, что трюм был набит серебряными слитками!

— Ваш отец столь несдержан в своих чувствах? Он всегда так сильно переживает неудачи? — сочувственным тоном поинтересовалась Лукреция.

— Мой отец редко что теряет, — со сдержанной гордостью ответила Элейна. — Он очень расчетливый человек. Тем большим был для него этот удар. Горе затмило ему глаза, и теперь он уверен, что Уильям был заодно с пиратами! Это ужасно несправедливо, но я не могу его переубедить!

— Да, это прискорбно. То, что вы рассказали об Уильяме, скорее свидетельствует о противоположных качествах его натуры. Не думаю, что столь юный и простодушный человек был способен на предательство. Ваш батюшка наверняка заблуждается. Думаю, что его компаньоны не разделяют этого мнения.

С помощью этой нехитрой уловки Лукреция выведала все подробности о том, при каких обстоятельствах был снаряжен флейт и что происходило на острове до и после его отправки. Особенно насторожил ее тот факт, что в промежутке между прибытием «Головы Медузы» на Барбадос и её отплытием она совершала еще один рейс.

— Видимо, выгодная негоция? — предположила Лукреция, всматриваясь в печальное лицо Элейны. — Ваш Уильям тоже принимал в ней участие?

— Нет, — ответил дочь банкира. — С Уильямом здесь случилось несчастье. Он отправился гулять ночью по острову и попал к черным колдунам. Он едва не погиб. Он долго лежал в горячке и никак не мог прийти в себя. Я очень тогда переживала за Уильяма и не обращала ни на что внимания, но, мне кажется, Хансен не привез с собой никаких товаров. Я даже не знаю, куда он плавал.

— Хансен — это такой приятный мужчина, который сопровождал вашего батюшку? Он его поверенный? Он был в прошлом военным?

— Да, кажется. В свое время он воевал за французов, за шведов, за голландцев, сражался на суше и на море, — рассеянно ответила Элейна. — Папа очень дорожит Хансеном. Он очень полезен, потому что все умеет. Он прекрасно владеет оружием, отлично знает здешние острова, говорит на всех языках и ничего не боится.

— Редкое сочетание стольких достоинств! — восхитилась Лукреция. — Странно, что не он сопровождал столь ценный груз в Европу.

— Я тоже сначала этому удивлялась, — робко сказала Элейна. — Но папа утверждает, что хотел дать Уильяму шанс — отличный шанс проявить себя.

— Уильям, на мой взгляд, слишком неопытен, чтобы сопровождать такие ценности, — заметила Лукреция. — Впрочем, если на судне был хорошо вооруженный экипаж…

— В том-то и дело, — печально сказала Элейна, — что корабль был почти беззащитен. Двадцать кулеврин и только один человек, у которого был опыт морских сражений, — капитан Джон Ивлин. Он с самого начала ворчал, что не следует идти в Карибское море на флейте в одиночку, что это огромный риск. А когда отец приказал ему отправляться с грузом в Европу, Ивлин вообще сделался мрачнее тучи.

— Он не сумел убедить вашего отца? Похоже, его трудно в чем-либо убедить, верно?

— Да, отец всегда поступает по-своему, — подтвердила Элейна. — Но так нерасчетливо он поступил впервые в жизни.

— Со всеми случается, — сказала Лукреция. — Но, однако же, странно, что, заключив столь выгодную сделку, ваш отец не вернулся в Европу сам. Да и вы здесь прозябаете. Я долго жила с мужем в колониях и знаю, как скучна и однообразна там жизнь.

Элейна на это ничего не сказала. Она вдруг остановилась и, отвернувшись, стала смотреть куда-то в сторону поверх пышных изумрудно-зеленых пальмовых крон. Лукреция нежно взяла девушку за плечи и заглянула ей в лицо. Глаза Элейны были полны слез.

— Что с вами, милая?! — ласково спросила Лукреция. — Я вас чем-то обидела? Простите!

— Ну что вы! — тихо сказала Элейна. — Вы так добры. Я вам так благодарна. Нет, мне просто грустно, потому что, боюсь, вскоре мне придется выполнить волю отца. Он дожидается здесь своего старого друга, господина Ван Дер Фельда. Отец хочет, чтобы я вышла за него замуж.

— Вот как! — отступая на шаг, воскликнула Лукреция. — И вы не открылись отцу? Не сказали ему о своих чувствах к Уильяму Харту?

— Он даже слышать об этом не хочет! Считает блажью, — с горечью сказала Элейна. — И, кроме того, Уильям для него теперь предатель. Как и все, кто уплыл на «Голове Медузы». Он так сердит, что называет предателем и капитана Ивлина, и Фрэнсиса Кроуфорда…

— А это еще кто? — с удивлением спросила Лукреция.

— Это тот английский дворянин, которого мы спасли по пути сюда. Видимо, он родился под несчастливой звездой — второй раз попасть в руки к пиратам! Такому не позавидуешь.

— Да, это ужасно, — согласилась Лукреция. — Я уже слышала где-то это имя, или мне показалось, что… Хотя… Нет, наверное, показалось… Однако становится слишком жарко. Вернемся в дом, дорогая. У лорда Джексона замечательный дом, вы не находите?

— Да, здесь очень хорошо, — печально подтвердила Элейна. — Но я чувствую себя здесь как в тюрьме.

— Я вас понимаю, — кивнула Лукреция. — Если бы только я могла вам чем-нибудь помочь!

— Вы и так мне помогли, Аделаида. До вашего появления я ни с кем не могла даже побеседовать, — улыбнулась Элейна. — Но мне так неловко! Ведь у вас у самой большое несчастье.

— Это ничего, мы будем держаться вместе, — заверила ее Лукреция, — и вдвоем мы сумеем выдержать все удары судьбы.

— А вы здесь надолго? — с надеждой спросила Элейна.

— Теперь я вольная птица, — вздохнула Лукреция. — Вест-Индию я выбрала для того, чтобы полностью порвать с прошлым. Те края, где я жила прежде, слишком напоминают мне о счастливых днях, которых уже не вернуть. Мне здесь пока нравится. Возможно, я задержусь на Барбадосе подольше. Мы будем встречаться с вами и говорить обо всем.

— Это чудесно! — воскликнула Элейна. — Об этом я даже не могла и мечтать. Понимаете, местные дамы, они такие напыщенные и вместе с тем такие смешные… Ни в одной нет ни искренности, ни ума. Вы на них совсем не похожи!

— Разумеется, ведь я не светская дама, — с усмешкой сказала Лукреция. — Скорее уж купеческая вдова. Но теперь все будет по-другому. Я хочу посмотреть мир и помогать тем, кто нуждается в помощи.

Элейна крепко пожала ей руку. Они вышли к террасе. Пузатый низенький Малатеста скатился по ступенькам вниз и, распахнув объятья, бросился к дочери.

— Дорогая, как ты себя чувствуешь? — с неподдельной заботой воскликнул он. — По-моему, ты чересчур бледна! Тебе не следует столько бывать на жаре, тебе следует больше кушать!

Он приобнял дочь за плечи и с упреком посмотрел на Лукрецию.

— Вероятно, вы легче переносите местный климат и не замечаете жары, но Элейна — мой хрупкий цветочек, мой тюльпан из далекой Голландии. Ей лучше поменьше бывать на солнце в такую жару. Поди к себе в комнату, доченька! — он ласково, но настойчиво повел Элейну вверх по ступеням.

Лукреция, слегка нахмурив брови, посмотрела ему вслед. Краем глаза она заметила, что сидевшие на террасе мужчины как по команде встают и с медовыми улыбками направляются к ней: маленький, разряженный как придворный сэр Джексон, его помощник Стаффорд и капитан Ришери, как всегда изящный в любой одежде.

Предупреждая готовый обрушиться на нее шквал комплиментов, Лукреция скроила постную мину и печально улыбнулась мужчинам.

— Кажется, на меня тоже подействовал здешний климат, — томно вздохнула она. — У меня кружится голова. Прошу меня извинить, господа, но я вынуждена вас покинуть. Я нуждаюсь в отдыхе. Капитан Ришери, будьте добры, проводите меня на наш корабль, пока я не нашла себе здесь квартиру!

— Сударыня! — воскликнул миниатюрный губернатор. — Я знаю, что такое корабль! И ни за что вас не отпущу. Лучшие покои моего дома к вашим услугам!

— Вы восхитительны, господин губернатор! — прошептала Лукреция и восторженно посмотрела на него. — И дом ваш — просто настоящий Версаль! Но я не могу так легко принять ваше предложение. И хотя траур по моему драгоценному супругу уже закончился, но мое состояние требует простоты и уединения. Суровая обстановка на корабле как нельзя лучше соответствует этим условиям. По-моему, корабль чем-то схож с монастырем, вы не находите?

— Боюсь, мадам, это все-таки мужской монастырь! — сказал губернатор, целуя ей руку. — Женщине там не место.

— Для скорбящей души нет различия между мужчиной и женщиной, — назидательно сказала Лукреция. — Позвольте нам с капитаном уехать. Но я готова завтра же воспользоваться вашим гостеприимством, если вы не передумаете.

— Будьте моей гостьей в любое время! — с жаром подхватил Джексон. — Я буду жить надеждой на скорую встречу. И не беспокойтесь, я сейчас же распоряжусь, чтобы вам дали лучший экипаж.

Через пять минут Лукреция в сопровождении Ришери уже катила по дороге к порту. Губернатор махал ей вслед надушенным платком.

— Все-таки вы поразительная женщина! — с восхищением сказал Ришери. — Слушая вас, даже я в какой-то момент поверил, что вы и в самом деле протестантская вдовушка.

— Что ж, Франсуа, — хмуро отозвалась Лукреция. — Если хотите знать, то я и в самом деле безутешная вдова. И не имеет значения, о каком человеке идет сейчас речь. Смерть есть смерть.

— Да, это верно, — наклонил голову Ришери. — Прошу меня простить. Но мне показалось, что та девушка, с которой вы проводили время, тоже чем-то расстроена. И ее отец — он тоже вел себя как-то странно. Вам не кажется, что он о чем-то догадывается?

— Очень даже кажется! — с досадой сказала Лукреция. — Эта старая крыса мигом сообразила, что дело нечисто. Видели, как он просто вырвал девочку из моих рук? А жаль, дочка, в отличие от своего папаши, удивительно искренняя и невинная. Боюсь только, что теперь мне уже не удастся поговорить с ней с глазу на глаз — слишком уж она послушна. Ну что же, мне и так удалось узнать очень интересные вещи.

— Про груз серебра? — спросил Ришери. — Про него они мне тут все уши прожужжали. Губернатор, его люди, купец… Они будто трагедию передо мной разыгрывали. Античные хоры! Слушая их причитания, я окончательно уверился, что никакого серебра не было и в помине. Вся эта компания что-то затеяла…

— Хотела бы я знать, что именно! — сквозь зубы пробормотала Лукреция. — Вы не разговаривали с господином Хансеном, Ришери?

— Он очень неразговорчив, Аделаида. Мы всего лишь раскланялись и обменялись положенными в таких случаях любезностями. А сразу после обеда он куда-то ушел.

— Есть одна интересная деталь, Ришери, — задумчиво сказала Лукреция. — Перед тем как отправить «Голову Медузы» в Европу с грузом «серебра», владелец судна куда-то посылал на нем Хансена. Тот отсутствовал две недели. Я очень хотела бы знать, где он был, понимаете, Франсуа?

— Понимаю. Нужно будет поспрашивать в порту. Не бывает так, чтобы ни один человек ни словом не обмолвился о том, куда он плавал. Моряки не самые осторожные люди. Кто-то все равно что-нибудь сболтнет в портовом кабачке. К завтрашнему дню я постараюсь все выяснить.

— Абрабанель говорил при вас о некоем Фрэнсисе Кроуфорде?

— Да, и достаточно неприязненно, — улыбнулся Ришери. — Кажется, они спасли этого человека, выловив его из моря милях в ста от Наветренных островов. Бедняга пострадал от пиратов. Теперь уже дважды! Но симпатии ему это не прибавило — я имею в виду в глазах этого пройдохи. Если я правильно догадался, спасенный ответил спасителю черной неблагодарностью. Не захотел вкладывать деньги в его предприятие.

— А что, этот Кроуфорд богат?

— Абрабанель утверждает, что он просто пускает пыль в глаза, но говорит это с такой досадой, что поневоле начинаешь Кроуфорду завидовать. А вас интересует этот человек? Он ведь находился на борту «Головы Медузы», и о его судьбе до сих пор ничего неизвестно.

— Да уж. Но этот человек может оказаться для нас полезен. Вы что-нибудь еще о нем слышали?

— Ничего лестного, — снова улыбнулся Ришери. — Абрабанель обрушил на него весь запас праведного гнева. Он ведь очень богобоязненный человек, этот Абрабанель! О Кроуфорде он высказался примерно так: прожигатель жизни, хлыщ и пустозвон. Звучало очень категорично.

— Как же он все это в нем разглядел? По моему разумению, Кроуфорд вынужден был вести здесь жизнь весьма скромную. Или он спасся вместе с набитым луидорами сундуком?

— Золота при нем точно не было, но Абарабанель с большой досадой говорил о том, что Кроуфорд сразу же отказался от гостеприимства губернатора и переселился куда-то в город. Судя по всему, у него здесь квартира, а возможно, и любовница. Абрабанель, по-моему, страшно по этому поводу нервничает — он не привык чего-то не знать, а про знакомства Кроуфорда на Барбадосе он так ничего и не выяснил.

Лукреция нахмурилась и зачем-то обернулась назад, будто Абрабанель мог ее сейчас слышать. Но прекрасный белый дом губернатора давно скрылся за холмом.

— Послушайте, Ришери, — сказала Лукреция. — Я тоже хочу знать все о людях, которые меня интересуют. То, что у Кроуфорда мог быть здесь дом, — самая важная новость, которую вы мне преподнесли. Но это только половина дела. Коли это так, то мы должны найти этот дом, и как можно скорее. Я тоже не привыкла чего-то не знать.

Лукреция провела еще одну ночь на корабле. Она лежала без сна на груде подушек и размышляла о том, что узнала на Барбадосе. Вдруг она услышала слабый стук в дверь. Она улыбнулась и пару секунд размышляла — впустить или послать ко всем святым своего неуемного капитана. Но желание еще раз обсудить услышанное пересилило, и она, как была в одной рубашке и босиком, добежала до дверей и откинула щеколду.

— Заходите, капитан, — прошептала она и вернулась в кровать.

Ришери бесшумно скользнул внутрь.

— Так вы и будете надоедать мне по ночам?

— Аделаида, звезда моя, я думаю о вас каждую минуту, вы совсем вскружили мне голову. Черт, я влюблен в вас, как мальчишка!

— Садитесь и слушайте. Мне пришла охота поболтать. Сегодня вечером я говорила вам, что вы сообщили мне одну важную новость. Я должна была хорошенько обдумать, что мне с ней делать, и кажется, я поняла. Для полноты картины мне не хватает одной маленькой детали…

— Может быть, той, что касается господина Хансена? — любезным тоном поинтересовался Ришери, пересаживаясь с кресла на край кровати. — Если бы я знал, что вас это так заинтересует, сударыня, я еще до полуночи принес бы вам этот кусочек мозаики…

— В самом деле?! — вскричала Лукреция. — Вы уже что-то узнали, Ришери?

— Да, как я и думал, в одном портовом кабаке нашлись люди, которые знают, куда ходила «Голова Медузы», пока ее пассажиры наслаждались гостеприимством губернатора.

— Скорее же, Ришери! — простонала Лукреция, сжимая руки от нетерпения.

— Флейт побывал на Тортуге, сударыня! — торжествующе объявил Ришери и, воспользовавшись моментом, придвинулся еще ближе. — Довольно необычно для торгового голландского судна. Мои соотечественники очень ревниво относятся к присутствию голландцев на этом острове. Смею предположить, что господин Хансен был там по какому-то весьма неординарному делу…

— Ни слова более, Ришери! — вскричала Лукреция, порывисто вскакивая. — Завтра с утра вы доставите меня на берег! Мы должны навестить губернатора. Ваш камешек оказался как нельзя кстати. Мозаика сложена! Теперь попробую поведать о ней пройдохе-банкиру — возможно, его заинтересует узор.

— Неужели вы оставите меня без награды? — Шевалье вскочил следом и заключил женщину в объятия.

— Какой же вы ненасытный, шевалье!

К утру у Лукреции уже созрел план, который она посчитала недурным для плана, который родился и вызрел всего за одну ночь. Разумеется, он мог не сработать, и это сильно бы осложнило ее дальнейшие действия. Однако интуиция подсказывала Лукреции, что ее ждет удача.

Она поднялась рано утром и уже собиралась просить Ришери отправить ее на берег, как он явился сам, как всегда собранный и галантный. Он церемонно поцеловал ей руку и поинтересовался, как ей спалось.

— Бросьте, Франсуа! — поморщилась Лукреция. — А то вы не знаете. Готовьте шлюпку!

Ришери с удовольствием повиновался, и через три четверти часа они вместе поднимались на причал бриджтаунского порта. А еще через полчаса нанятый ими экипаж остановился у ворот губернаторского дома. Пока капитан Ришери приносил свои благодарности губернатору за проявленное гостеприимство и помощь, Лукреция разыскала комнаты, где обретался Абрабанель, и без излишних церемоний вошла в незапертую дверь. Дочь банкира еще спала, и это было ей только на руку — она настроилась на очень серьезный разговор с этой голландской крысой.

Судя по всему, Абрабанель только что поднялся с постели. Облаченный в стеганый, на турецкий манер, шлафрок, он сидел за большим столом и что-то писал, с его плешивой головы свисал ночной колпак, а гусиное перо скрипело и брызгалось чернилами. То и дело Абрабанель недовольно морщил мясистый нос и покачивал головой, отчего кисточка на его колпаке вздрагивала и кивала в такт.

— Доброе утро, господин Абрабанель! — пропела Лукреция, неслышно возникая за спиной банкира.

Старик подскочил, словно за шелковый ворот шлафрока ему плеснули воды. Его лицо побагровело, а брови поползли вверх. Стопка бумаг рассыпалась, и они стайкой перепуганных птиц разлетелись по сторонам. Абрабанель негодующе обернулся и схватился рукой за сердце.

— Это вы?! — воскликнул он. — Содом и Гоморра! Меня едва не хватил удар! Но что вы здесь делаете, сударыня?! И как вы сюда попали?

Его маленькие глазки с подозрением ощупывали Лукрецию, но в этом взгляде не было и тени похоти — мысли банкира были заняты иными заботами, как и его руки, которые, не теряя времени, сгребали рассыпавшиеся бумаги.

— Неужели вы, такой сильный и влиятельный мужчина, могли испугаться слабой женщины? — проворковала Лукреция, наслаждаясь его замешательством. — Простите меня, я совсем не хотела произвести на вас столь сильное впечатление. Кажется, я просто заблудилась. У губернатора такой огромный дом…

— Не морочьте мне голову, сударыня! — сердито сказал Абрабанель, который уже пришел в себя. — Впервые вижу человека, который бы заблудился в приличном доме. Такое может случиться только с тем, кто сам ищет случая потеряться. Что-то не очень вы смахиваете на почтенную вдову! Мне еще вчера стало ясно, что вы не та, за кого себя выдаете. Но я в чужие дела не лезу! Бог с вами! Только оставьте в покое мою дочь и меня заодно! Здесь вам ничего не перепадет, и не надейтесь!

С каждым словом голос его креп и становился все более властным. Однако Лукрецию это не смутило. Презрительно приподняв брови, она холодно поинтересовалась:

— Не перепадет? О чем это вы?

Абрабанель погрозил ей пальцем.

— Я знаю женщин! Знаю, что им нужно! Вы только и высматриваете, где можно поживиться. Где поймать безутешного вдовца с приличным капиталом. Чтобы потом обольстить его и ощипать как гуся! Не на такого напали, сударыня! Я человек благочестивый…

Не удержавшись, Лукреция звонко рассмеялась. Банкир запнулся и посмотрел на нее с изумлением.

— С чего это вы так веселитесь, позвольте узнать?

Ему наконец удалось собрать бумаги и ловко свернуть их в трубку. Но и в таком положении он старался держать их так, чтобы женщина не могла их рассмотреть.

— О вашем целомудрии, господин Абрабанель, ходят легенды. Мне бы, пожалуй, никогда не пришло в голову вас соблазнять. У меня и в мыслях не было брать вас в мужья. Тем более что моя скорбь по первому супругу еще так свежа…

Последние слова, произнесенные с насмешкой, опять было насторожили Абрабанеля, но он все же заметно успокоился.

— Ну, и слава Всевышнему! — ворчливо сказал он. — Если на уме у вас другие глупости, это уже легче. Но все равно я вам не доверяю. Говорю это прямо, как на исповеди. По моему разумению, вы, сударыня, не та, за кого себя выдаете. Меня не проведешь. Вы нисколько не похожи на честную вдову голландского подданного.

— А, да что вы заладили — честный да благочестивый!.. — махнула рукой Лукреция, вдруг сделавшись вульгарной, как базарная торговка. — Какой же вы порядочный, когда на верную гибель целый корабль отправили, с людьми, с капитаном и даже с помощником, который вам безгранично доверял и в которого влюблена ваша собственная дочь!

— Моя дочь молода и глупа! А от вашей любви одни неприятности. Послушание и бережливость — вот все, что требуется от хорошей жены. Любовь — это все выдумки вертопрахов и дураков, что топчут паркет в Версале… А с чего вы взяли вот это… про корабль?

Сказано это было как бы между прочим, даже чуть-чуть застенчиво и сопровождалось быстрым взглядом исподлобья.

— Должна вас немного разочаровать, милейший господин Абрабанель! — с улыбкой сказала она. — Послушание и бережливость не входят в число моих достоинств. Досадно, конечно, ведь вы их так цените! Но зато у меня есть ум. И если вы дадите себе труд оценить его…

— Все вздор, вздор! — торопливо сказал банкир и, отвернувшись, побросал бумаги в ящик стола, который тщательно запер на ключ. — У женщин весь ум в известном месте, и это — святая правда! Врываетесь к мужчине в спальню, дурите ему голову глупыми баснями… Все, что вы сказали про корабль, — все вздор! Пираты…

— Кстати, о пиратах я тоже слышала, — грубо перебила его Лукреция, усаживаясь в стоящее поблизости кресло с той особой наглостью, которая столь презираема при дворе и столь незаменима в доме свиданий. — Вы-то, хитрец, рассчитывали, что Черный Пастор, обнаружив пустые трюмы, по своему обыкновению впадет в бешенство и утопит всю команду. А вышло по-другому! Команда «Головы Медузы» живехонька. Сколько там — человек шестьдесят? Шестьдесят свидетелей, чьи показания могут привести вас на английскую виселицу, — это серьезно! Да и в Амстердаме вам этого не простят. Что там у вас полагается за предательство интересов общины? Херем?

Абрабанель поднял голову и посмотрел на Лукрецию долгим пронзительным взглядом. На мгновение идиотская маска суетливого торговца упала с него, и она увидела как будто выступивший из толщи веков лик самого народа израильского, в глазах которого томилась тысячелетняя усталая ненависть.

— Ты — гоя, — выдохнул он одними губами. — А я обязан удалять тернии из своего виноградника… — едва произнес он это, как лицо его снова сделалось обыкновенным, а сам он сорвал с головы колпак и швырнул его под кровать.

Лукреция, пораженная этой страшной силой, излившейся из глаз банкира, невольно отшатнулась от него, но, впрочем, с той же быстротой снова пришла в себя.

— Если бы мы были сейчас дома, я знал бы, что делать! — уже вопил банкир. — Но и здесь есть закон и люди, облеченные властью. Я сразу понял, что вы появились здесь неспроста. Но Абрабанель вам не ребенок! Так и передайте это тем, кто вас послал! В Сити Гю знают мою репутацию! И показания предателей, которые вошли в сговор с пиратами, будут объявлены ничтожными!

— Предатель, вошедший в сговор с пиратами, — это вы, — заметила Лукреция. — И чувствуете вы себя уверенно до тех пор, пока думаете, что Галифакс защитит вас. Но маркиз Галифакс любит власть, а не евреев, и ему начхать на вас, особенно если тори узнают, кому теперь присягают наместники в английских колониях. А ведь и в Лондоне найдется человек, который попытается сложить в одно целое все картинки этой шарады. А что касается Барбадоса, то этот человек уже нашелся. Я недолго билась над ней и решила посмеяться вначале вместе с вами, прежде чем смеяться начнут без нас.

— Да вы просто казнь египетская! Чего вы хотите?

— Я хочу с вами дружить.

— На кой черт мне ваша дружба, сударыня! — воскликнул банкир и утер лицо рукавом. — Я спрашиваю прямо, что вам нужно?

— То же самое, что и вам, — спокойно ответила Лукреция. — Ведь вы ищете сокровища Уолтера Рэли?

Маленький и круглый Абрабанель подпрыгнул, точно мячик из застывшего сока гевеи, и что есть силы замахал руками. От бриллиантов на его руках во все стороны брызнули радужные лучи.

— Тише! Замолчите вы, наконец! — свистящим шепотом запричитал банкир. — Вы разве в своем уме? Что вы так кричите?

Он подбежал к высокой резной двери и быстро выглянул в коридор. Убедившись, что их никто не подслушивает, он тут же захлопнул ее и запер на ключ.

— А теперь выкладывайте, что вам известно! Иначе я позову губернатора, и вы будете арестована как французская шпионка!

— Вы правильно заметили — на Барбадосе чудовищно жарко! — заметила Лукреция и обмахнулась веером, который до этого момента спокойно лежал у нее на коленях. — От этой духоты вы совсем потеряли голову. Давайте поговорим, как деловые люди. Я знаю вашу тайну, а вы мою нет. Я знаю, что вы отправили в море нагруженный мусором корабль, предварительно сообщив о нем пиратам, как о судне, набитом ценностями. Переговоры с пиратами вел на Тортуте ваш помощник Хансен. Поскольку вы продолжаете здесь сидеть, да еще и обрели приют у губернатора, можно предположить, что Джексон с вами в сговоре. Скорее всего, таким образом вы покрываете какие-то его грешки. И в Виндзоре, и в Сити с большим интересом узнают об этих милых штучках, как вы полагаете? Но я не собираюсь вас шантажировать, Абрабанель, я предлагаю вам сотрудничество.

— Сокровища Рэли — это миф! — хмуро проворчал Абрабанель.

— Я тоже так думала, — кивнула Лукреция. — Но теперь мое мнение изменилось.

— Вздор! Мне нет дела ни до каких сокровищ!

— А до флейта «Голова Медузы» вам дело есть? — спросила Лукреция. — Пока что он еще бороздит испанское море, вы не забыли об этом? Если вы поможете мне, эту проблему можно будет попробовать решить. «Голова Медузы» теперь пиратский корабль, и потопить его — небольшой грех.

Банкир пристально посмотрел на Лукрецию, взъерошил остатки волос на голове и семенящим шагом прошел куда-то в угол комнаты. Там он отпер окованный медью ларец и вынул оттуда хрустальный флакон и серебряный стаканчик. Шевеля губами, Абрабанель отсчитал шестьдесят капель темно-коричневой жидкости, разбавил ее водой и, поморщившись, выпил. В воздухе разлился сильный запах камфоры и валерианы.

— А вы действительно умны! — вдруг произнес он совсем другим тоном. — В самом деле! Пиратские корабли нужно пускать ко дну. Это трезвая мысль. Мне не нравится, когда правительства поощряют разбой. Ни к чему хорошему такой обычай не ведет.

— Значит, по рукам? — спросила Лукреция.

Абрабанель быстро взглянул на нее.

— Прекрасно-прекрасно! — пробормотал он. — Похоже, мы с вами сговоримся. Впервые вижу такую рассудительную женщину. Никаких этих штучек… Все просто и разумно. А некоторым вашим выводам определенно не откажешь в остроумии. Может быть, чересчур богатая фантазия…

— Да оставьте вы мою фантазию! Лучше скажите, какого дьявола вы все еще торчите на Барбадосе? Сокровища где-то рядом?

— Уверяю вас, нет никаких сокровищ! Есть только легенды и слухи… А здесь я, как вам угодно было выразиться, торчу, потому что дожидаюсь своего компаньона — он вот-вот должен вернуться из Венесуэлы. Вот беспокойный человек! Проехался вдоль всего побережья, поднялся вверх по Ориноко, встречался с индейцами, охотниками, миссионерами, разбойниками, потомками испанских конкистадоров…

— Значит, искал следы пропавших сокровищ, — заключила Лукреция. — Вы ждете, какие вести он вам принесет.

— Жду его с нетерпением, — подтвердил Абрабанель. — Но совсем по другому поводу. Мой добрый друг Ван Дер Фельд просил у меня руки моей единственной, горячо любимой дочери и получил согласие. По его прибытии должна состояться помолвка.

— Как трогательно! — фыркнула Лукреция. — Жаль бедную девочку. Но, в конце концов, это ваше семейное дело. А меня интересует, с чем явится к вам этот чертов голландец.

— Меня это тоже интересует, — язвительно заметил банкир. — Будем надеяться, что он напал на след сокровищ. Иначе наше сотрудничество теряет смысл, вам не кажется?

— Нет, не кажется! — отрезала Лукреция. — И вообще, любые вопросы нашего сотрудничества решать буду я!

— Но по какому праву?

— По праву сильного, — решительно заявила Лукреция. — А я сейчас сильнее вас.

— Ну, хорошо, — вздохнул Абрабанель. — Будь по-вашему. Но теперь, когда мы обо всем договорились, вы наконец позволите мне переодеться и позавтракать?

— Мы еще не обо всем договорились. Вы должны разрешить дочери беспрепятственно общаться со мной.

— Вы собьете девочку с пути истинного! — в сердцах сказал Абрабанель.

— Не этого вы боитесь, Абрабанель! — покачала головой Лукреция. — Боитесь, что Элейна выдаст ваши коммерческие тайны. Но все, что мне нужно, я уже про вас узнала. А ваша дочь мне нужна, чтобы узнать все про того молодого человека, которого вы спасли по пути на Барбадос. Молодой человек был образован, хорош собой, он не мог не привлечь внимания вашей дочери. Возможно, они разговаривали между собой, возможно, он звал ее в гости… Ведь вы тоже хотели бы узнать, где жил этот человек на Барбадосе?

— Это верно! — согласился Абрабанель. — Эта история с самого начала не дает мне покоя. Этот хлыщ никогда не говорил, что знает кого-то на Барбадосе. А он знал! А почему вы им интересуетесь?

— Мне кажется, что я встречала этого человека раньше, — ответила Лукреция. — Но мне он тоже не говорил, что знает кого-то на Барбадосе.