Приближался конец учебного года, и поезд на Токио был переполнен. Ёхэй собрался в поездку внезапно, и ему удалось достать билет только в общий вагон. Однако после Канадзавы и Такаоки все сидячие места оказались заняты.
Ёхэю не оставалось ничего другого, как отправиться в вагон-ресторан. Неожиданно кто-то из пассажиров, сидевших за ближайшим столиком, помахал ему рукой. Ёхэй в недоумении остановился: «Неужели это наш булочник?»
Внушительная фигура лавочника была облачена в парадный костюм, и Ёхэй не сразу узнал своего знакомого. За столиком, уставленным пивными бутылками, сидело еще двое мужчин.
– Милости просим, Адзума-сан! – пригласил булочник Ёхэя и представил его своим попутчикам. – Надо же, где довелось встретиться! Вы тоже в Токио?
– Да, к дочери.
– Значит, едете к Муги-тян. Это хорошо. Рад за вас…
– А вы куда держите путь?
– Мы-то? Мы в министерство земледелия и лесного хозяйства.
– В министерство? По какому вопросу?
– Да вот решили, глядя на вас, заняться полезными делами. Собираемся подать прошение или, вернее сказать, требование.
– Вот оно что. Это очень-очень…
– Как вы думаете, Адзума-сан, чем сейчас больше всего озабочены японские булочники? Нам нужна мука!
А государство пока может обеспечить нас ею лишь на девяносто процентов. Мы в тупике. Вот Всеяпонская ассоциация булочников и решила обратиться в министерство земледелия и лесного хозяйства. Проблема эта, безусловно, связана с проблемой излишков риса. Однако мы не намерены затевать ссору с крестьянами. Вопрос сложный, но правительство-то обязано разобраться в нем. А мы в свою очередь хотим как-то подтолкнуть ход событий. – Булочник говорил громко и возбужденно.
– Да-а, задача нелегкая.
– Адзума-сан, нам нужно не сочувствие, а ваше мнение.
– Чтобы прийти к какому-то суждению… – начал было Ёхэй, но булочник тут же перебил его:
– Недавно в одном из журналов мне попалась статья о вашем великом теоретике Марксе.
– Не пойму, какая тут связь?
– Да ведь выходит, что Маркс скончался, так и не увидев общественного строя, за который он ратовал.
– Что так, то так.
– Не означает ли это, что он умирал с чувством горечи и разочарования?
– Маркс до последних дней своей жизни продолжал отдавать все силы научно-теоретической работе и организаторской деятельности во имя дела революции.
– А-а, вот, оказывается, как. Тогда мне хотелось бы вернуться к вопросу, о котором мы недавно с вами беседовали. Помнится, вы говорили, Адзума-сан, что через какое-то время революция непременно свершится и наступят светлые дни. Но когда же? Когда? На наших примитивных счетах этого не вычислишь. Остается принимать все на веру?…
– Да, надо верить. Но имейте в виду, мы исходим не только из отвлеченных рассуждений. У нас все обосновано.
– Обосновано, говорите. Жаль, что нам не под силу разобраться в таких сложных вещах. А ваши идеалы пока не сбываются.
– Сбудутся! И тем скорее, чем больше станет людей, мыслящих, как вы.
– Неужели и от нас, булочников да рисоторговцев, может быть какой-то прок?
– Думаю, что может!
– Наконец-то вы внесли некоторую ясность.
Все рассмеялись.
От Наоэцу дорога круто свернула вправо к Центральной Японии. Наступила уже третья декада марта, но кое-где еще лежал глубокий снег, и на станции Мёкокогэн из поезда высыпала целая ватага лыжников.
Вот позади осталось и Синано. Когда состав вынырнул из тоннеля Усуи, за окнами замелькали уже зеленевшие поля долины Канто. «Да-а, в эти края весна приходит намного раньше, чем к нам в Тояму».
После Мёкокогэна Ёхэю наконец удалось занять освободившееся место. Блаженно откинувшись на спинку сиденья, он перенесся мыслями к внуку:
«…На вокзал Уэно поезд должен прибыть в пять часов вечера. Потом мне предстоят еще две пересадки, так что в Китидзёдзи я попаду часам к семи…»
На вокзале Уэно Ёхэй распрощался с булочником и его друзьями – вся компания торопилась в сауну. Поскольку Ёхэй не знал расписания городской электрички, он в разговоре по телефону с Мугино сообщил ей только примерное время своего прибытия, предупредив, что доберется до их дома сам. Но сейчас, когда он подъезжал к Китидзёдзи, старику страшно захотелось, чтобы дочь и внук его встретили.
Сбавляя ход, электричка заскользила вдоль платформы, и Ёхэй сразу же увидел их лица, как всегда поразившие его своим редкостным сходством.
«Пришли-таки!» – И в тот же миг все недавние опасения и предчувствия, терзавшие Ёхзя после исчезновения Чернозолотки, улетучились как дурной сон.
Дочь и внук махали ему руками и что-то кричали, но старик не мог разобрать их слов. Не успел поезд остановиться, как Мугино с сыном бросились к стоявшему на площадке вагона Ёхэю.
– Вот хорошо, что приехал!
– Наконец-то, дедуля!
Ёхэй ткнулся лицом в стриженую голову внука и только смущенно пробормотал:
– А-а, Рюкити…
– Как там моя Чернозолотка? – не замедлил спросить внук.
– Чернозолотка? Да видишь ли… Словом, уплыла в речку…
– Ха-а… значит, все-таки вернулась обратно?
Вопреки ожиданиям, Рюкити воспринял новость спокойно, и Ёхэй поспешил переменить тему.
– А Рю, пожалуй, еще вытянулся.
– Вовсе нет! Не так уж я и вытянулся! – возразил внук, сверкая своими необыкновенными глазами. На нем был новый свитер в черно-белую полоску и расклешенные брюки. Мальчик раздался в плечах по меньшей мере на целый размер.
«Наконец-то становится похожим на парня! А выговор совсем как у настоящего токийца!»
– Не хворал ли Рюкити за это время? – словно рассуждая сам с собою, пробормотал Ёхэй.
– Мною ты и не поинтересуешься? – обиженно глянула на отца Мугино.
Убедившись, что весь багаж Ёхэя, сложенный на платформе, цел, Мугино подняла пакеты с гостинцами. Ёхэй потянулся было к своему саквояжу, но Рюкити опередил его.
– Тебе тяжело, дедушка! – покровительственно бросил он и, водрузив объемистый саквояж на плечо, зашагал вперед, даже не оглянувшись на опешившего от изумления деда.
Ёхэй засунул руки в карманы пальто и, ссутулившись, покорно побрел следом. Пройдя вместе с Мугино через контроль, он на секунду остановился, отыскивая в уличной толпе внука. Фигурка Рюкити то растворялась в вечерних сумерках, то вновь вырисовывалась в кружеве неоновых огней, словно птица, улетающая вдаль.