В результате развития системы производственных отношений формируется специфическая социально-экономическая структура общества, отражающая одну из важнейших сторон системы общественного разделения труда - процесс имущественной дифференциации и экономической поляризации различных классов и социальных групп, их роль в процессе производства. «Классами,- указывал В. И. Ленин,- называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства» (Ленин. Т. 39. С. 15). Несмотря на отрицательное, в целом, отношение к ленинскому наследию, данное определение представляется нам более или менее соответствующим действительности.
Питирим Сорокин пишет в этой связи, что «социальная стратификация - это дифференциация некой данной совокупности людей (населения) на классы в иерархическом ранге. Она находит выражение в существовании высших и низших слоев. Ее основа и сущность - в неравномерном распределении прав и привилегий, ответственности и обязанности, наличии или отсутствии социальных ценностей, власти и влияния среди членов того или иного сообщества. Конкретные формы социальной стратификации разнообразны и многочисленны. Если экономический статус членов некоего общества неодинаков если среди них имеются как имущие, так и неимущие, то такое общество характеризуется наличием экономического расслоения…» (Сорокин, 1992. С. 302).
Анализ существующих в историографии точек зрения показывает, что различные исследователи далеко неоднозначно оценивают уровень классообразовательных процессов в обществе кочевников-скотоводов. По мнению одних ученых, номады в социально-экономическом развитии в принципе не могли спонтанно перешагнуть рубеж классового общества (Марков, 1967; Он же, 1973; Он же, 1976; Он же, 1979; Першиц, 1973; Хазанов, 1973; Он же, 1975; Павленко, 1989 и др.). Так, Г. Е. Марков пишет, что «классовая структура выступала у кочевников в недоразвитом виде. Весьма характерно, что у кочевников отсутствовали развитые формы классовой борьбы… Средства производства не стали монополией класса или сословия… Как только в обществе кочевников начиналось интенсивное классообразование, выражавшееся в лишении непосредственных производителей средств производства,- кочевничество как самостоятельный вид хозяйства начинало разлагаться» (Марков, 1976. С. 305).
В противовес этому целый ряд исследователей с разного рода уточнениями признает наличие классов в кочевом обществе либо на базе отношений собственности на скот (Толстое, 1934; Толыбе-ков, 1959; Он же, 1971; Шахматов, 1962; Он же, 1964; Илюшечкин, 1980 и др.), либо на основе отношений собственности на землю (Владимирцов, 1934; Козьмин, 1934; Вяткин, 1947; Потапов, 1955; Зиманов, 1958; Он же, 1960; Еренов, 1960; Аполлова, 1960; Ахмедов, 1965; Златкин, 1964; Он же, 1971; Он же, 1982; Семенюк, 1974; Лашук, 1967; Он же, 1967а; Он же, 1973; Федоров-Давыдов, 1973; Он же, 1976; Пищулина, 1977; Султанов, 1982 и др.). В частности, Б. Я. Владимирцов считает, что классовое общество у монголов возникало на основе института unagan bogol и системы вассальных отношений (Владимирцов, 1934. С. ПО-121). «…Там, где господствует частная собственность на средства производства,- пишет С. Е. Толыбеков,-… она неизбежно приводит его к классовому расслоению» (Толыбеков, 1971. С. 115). «Мы же убеждены в том,- продолжает он,- что кочевое общество казахов было классовым обществом…» (там же. С. 160). «Казахское общество первой половины XIX в.,- утверждает С. 3. Зиманов,- было феодальным» (Зиманов, 1958. С. 183). К. А. Пищулина отмечает при этом, что классовое неравенство в кочевой среде было такой же закономерностью социального развития, как и у оседло-земледельческих народов (Пищулина, 1977. С. 187).
Анализ системы производственных отношений, на наш взгляд, в достаточной мере продемонстрировал, что процессы имущественной дифференциации и социально-экономической поляризации общества совершенно объективно возникали и разворачивались в самом процессе производства и вполне закономерно обусловливали развитие классообразования. Вследствие этого постоянно воспроизводящиеся процессы концентрации скота на одном из общественных полюсов в совокупности с технологическими и экономическими преимуществами в способах ведения хозяйства в богатых хозяйствах и недостаточность скота для обеспечения необходимого продукта на другом полюсе в сочетании с технологической и экономической необходимостью интеграции с богатыми субъектами собственности обусловливали реалии социально-экономической структуры кочевого общества.
Согласно «Материалам по киргизскому землепользованию», процессы социально-экономической дифференциации ярко иллюстрируют классовую структуру кочевого общества. Так, например, по главному показателю - степени общей обеспеченности скотом в среднем на одно хозяйство - экономическая поляризация общества неоспоримо очевидна (см. таблицу № 8). Так, в Акмолинском уезде в группе хозяйств, имевших до 5 лошадей и составлявших 53,2% всех хозяйств уезда, в среднем на одно хозяйство приходилось 9,5 единиц скота. В группе хозяйств, имевших от 6 до 10 лошадей,-18,3 единицы скота; имевших от 11 до 25 лошадей,-31,6 единиц скота; имевших от 26 до 50 лошадей,-60,9 единиц скота; имевших свыше 50 лошадей,-174,8 единиц скота. В Каркаралинском уезде - соответственно 7,4 единицы скота, 17,6 единиц, 31,7 единицы, 62,6 единицы и 163,4 единицы скота; Усть-Каменогорском - 6,8, 15,5, 28,7, 57,8 и 162,4 единицы скота; Зайсанском -7,1, 22,0, 39,9, 77,4 и 200,3 единицы скота; Петропавловском-6,1, 14,6, 27,7, 54,5 и 152,7 единицы скота; Семипалатинском-6,5, 17,6, 31,6, 60,3 и 178,9 единицы скота; Павлодарском-9,8, 20,0, 34,9, 67,8 и 206,5 единицы скота; Атбасарском -13,1, 22,7, 37,9, 71,6 и 177,0 единицы скота; Кустанайском -6,9, 15,8, 29,4, 59,4 и 197,3 единицы скота; Омском -7,9, 16,2, 28,7, 56,1, 172,9 единицы скота (подробнее по видам скота см. таблицу № 8). Как видим, контраст поразительный, ярко иллюстрирующий экономическую дифференциацию кочевого общества казахов. Как мы уже отмечали, математические методы анализа социального неравенства, в частности, коэффициенты Джинии Лоренца, ярко и достаточно убедительно подтверждают всю глубину далеко зашедших процессов экономической дифференциации в кочевом обществе казахов (см. таблицу 6).
Очевидно, что в самом процессе производства элементарно происходило размежевание трудящихся индивидов, когда высокий профессионализм, знания, компетентность, желание работать определяют процесс экономического процветания одного из агентов экономического отношения. И наоборот, нежелание работать, лен-ность, отсутствие необходимых трудовых навыков и знаний предопределяют неуспех любого предприятия, будь то выпас скота или выпуск компьютеров. Это было следствием того, что труд скотовода-кочевника был индивидуализирован не в меньшей степени, чем любой иной труд. Поэтому, конечно же, не может быть и речи о равенстве всех номадов в степени обеспеченности скотом, как полагал в свое время Б. Я. Владимирцов, а вслед за ним Г. Е. Марков и другие исследователи. Из самого характера труда, высокой степени его зависимости от знаний и опыта кочевника, вполне закономерно вытекало неравенство в степени обеспеченности скотом. В итоге, у одних было такое мизерное количество скота, что его не хватило бы на покрытие месячного рациона одной малодетной семьи, а у других - скота было так много, что его при желании даже очень многодетная семья не смогла бы израсходовать для своих нужд и в течение нескольких лет. Вследствие этого дифференциация кочевого общества по степени обеспеченности скотом носила всеобщий и универсально стабильный характер, выступала в качестве доминантной парадигмы в процессах общественного развития номадов, отражала специфику номадного способа производства и находила свое выражение во всеобщих и универсальных классообразовательных процессах.
В этой связи следует рассмотреть основные параметры и социально-экономические характеристики процесса функционирования классов. Прежде всего необходимо выявить тот минимальный уровень жизнеобеспечения, который определял одну из сторон процесса классовой поляризации общества, т. е. процесс воспроизводства человека как биологического и социального индивидуума. Речь идет о необходимом продукте, отношения по поводу которого являются фундаментальным свойством любого человеческого социума и императивно предопределяют природу всякого социального организма, а следовательно, систему взаимоотношений различных индивидов, характер производственных отношений и процессов классовой поляризации общества. Рассмотрим тот экономический базис, который и определял систему общественного взаимодействия по поводу необходимого продукта.
Существующая историография достаточно единодушна при решении данного вопроса. Целым рядом авторов было высказано соображение, что необходимым для жизни минимумом является наличие 25 лошадей либо 150 овец (Руденко, 1961. С. 5; Хазанов, 1975. С. 165; Косарев, 1981. С. 235; Он же, 1984. С. 136 и др.). Так, например, С. Е. Толыбеков утверждает, что при количестве скота менее чем 100-150 овец и коз, 20-25 голов крупного рогатого скота, 15-20 верблюдов и 4-5 лошадей - невозможно даже простое воспроизводство поголовья животных (Толыбеков, 1971. С. 158). В свою очередь, В. Ф. Шахматов говорит о необходимости как минимум 50 овец, 15 лошадей, 6 голов крупного рогатого скота и 2 верблюдов (Шахматов, 1962. С. 28). «Подсчитано…,- пишет Г. Ф. Радченко,- что для обеспечения дневного потребления 2300 килокалорий на душу семье из 6-7 человек… при обеспечении питания на 3/7 за счет молока и на i / i - за счет мяса в год необходимо получать 5600 л молока и 700 кг мяса». А это значит, что одному человеку в год требуется для потребления 30 овец, а всей семье для получения молока 60 коз (Радченко, 1983. С. 145-146).
Как показывают бюджетные обследования «Материалов по киргизскому землепользованию», структура пищевого рациона в системе потребления кочевников в среднем в течение года выглядела следующим образом. Данные, например, по Каркаралинско-му уезду засвидетельствовали, что в среднем одна семья, в которой насчитывалось 5,5 членов, потребляла в течение года 38,6 пудов мяса, 28 пудов муки и порядка 250 ведер молока (МКЗ. Т. VI. Общий очерк. С. 36, 42, 45). Однако и этот показатель сильно колеблется в кочевой среде в зависимости от общей обеспеченности скотом. Так, в группе хозяйств, имевших до 5 лошадей, в среднем на душу населения в течение года приходилось от 2,8 до 5,75 пудов мяса (44,8-92 кг); в группе хозяйств, имевших от 6 до 10 лошадей,-6,89-7,82 пуда (110,2-125,1 кг); в группе хозяйств, имевших от 11 до 25 лошадей,-9,7-12,5 пудов (1*55,2-200 кг); в группе хозяйств, имевших от 26 до 50 лошадей,-17,0-20,1 пуда (272- 321,6 кг ); в группе хозяйств, имевших свыше 50 лошадей-28,2-53 пуда (451,2-848 кг). Аналогичная дифференциация прослеживается и в степени употребления мучной и молочной продукции (там же. С. 36). В среднем по уезду на одного индивида в течение года приходилось около 7 пудов мяса ( 112 кг ) и 5,1 пуда муки ( 81,6 кг ). Более специализированные бюджетные обследования выявили следующие среднестатистические данные: 5,7-5,9 пудов муки (91,2-94,4 кг), 5,1-5,4 пудов мяса (81,6-86,4 кг) и 43,8- 48,5 ведер молока в течение года в среднем на одного индивида (там же. С. 44).
Интересные данные фиксируются и по Усть-Каменогорскому уезду, которыми мы считаем возможным ограничиться, поскольку анализ всего обширного статистического материала по этому вопросу потребовал бы специального исследования. В среднем в течение года на одного человека в уезде приходилось 3,6 пудов мяса ( 57,6 кг ), 8,6 пудов муки ( 137,6 кг ) и 35 ведер молока и кумыса (МКЗ. Т. IX. Специальная часть. С. 43). Учитывая, что средний вес туши овцы был принят в ходе обследования в 1,25 пуда или 20 кг (там же. Прим. 1), мы можем высчитать, что в среднем для жизни одного человека было необходимо потребление в Каркара-линском уезде, как минимум, 5 овец, а в Усть-Каменогорском -3 овец и т. д. Правда, в литературе бытуют и другие цифры: 24 кг мяса и 11 кг сала с одной овцы (Ищенко и др., 1928. С. 154). Несложный пересчет всех цифр показывает, что средней семье в 5,5 человек было необходимо в течение года, как минимум, 25 овец только для обеспечения мясной части своего пищевого рациона.
Что же касается молочной продукции, то, учитывая среднегодовой надой с одной овцы в 3,2 ведра молока (МКЗ. Т. IX. Специальная часть. С. 43. Прим. 1), а по другим данным -4-5 ведра (Ищенко и др., 1928. С. 154), для ее получения было необходимо, как минимум, в Каркаралинском уезде - примерно 15 дойных овец, а в Усть-Каменогорском -11 и т. д. Несложный подсчет дает нам минимальную цифру в 65 дойных овец в среднем на одну семью в течение года для обеспечения прожиточного уровня.
Таким образом, для того чтобы обеспечить самый низкий жизненный минимум, было необходимо в течение года забить на мясо 25 овец и иметь порядка 65 дойных овец. При этом необходимо учитывать, что в забой у бедняков шла четвертая часть всего стада (Чорманов, 1883. С. 44). Следовательно, чтобы использовать 25 овец на мясо, необходимо было иметь, как минимум, 100 овец общего стада для обеспечения воспроизводства данного стада и получения данного минимума на следующий год. В этой связи следует отметить, что в рассматриваемых уездах маточное поголовье в составе стада составляло от 39 до 48% (МКЗ. Т.VI. Общий очерк. С. 65), а яловость и выкидыши достигали 25%, гибель молодняка -20% (МКЗ. Т. IX. Общий очерк. С. 52). Иначе говоря, минимальный уровень жизнеобеспечения требовал более чем сотни овец как для воспроизводства 25 овец, ежегодно потребляемых в пищевой рацион (минимум 70 голов маточного поголовья, учитывая раннее созревание и достижение к 2 годам половой зрелости), так и для обеспечения в составе стада 60-65 дойных маток. Отсюда следует, что минимальный уровень жизни требовал наличия порядка 140-150 овец, но учитывая, что в аграрных обществах, как правило, значительная часть населения периодически голодала и в условиях ограниченной емкости рынка рабочих рук не могла обеспечить минимальный порог необходимого продукта, этот минимум может быть понижен до 100-120 овец. Итак, минимальный предел жизнеобеспечения в кочевой среде для семьи, состоящей из 5-6 человек, составлял 100-150 овец.
При этом жизненный минимум обеспечивался также за счет потребления зерновой продукции. Так, для обеспечения 8,5 пудов муки в условиях аридной зоны Казахстана была необходима минимальная запашка двух десятин посева (МКЗ. Т. IX. Специальная часть. С. 42), что дает для средней семьи цифру в 45-50 пудов муки и более 10 десятин посева либо из расчета, что три пуда муки стоят одну овцу (МКЗ. Т. VI. Очерк. С. 60),- необходимо было ежегодно менять 15-17 овец на муку. Учитывая необходимость ежегодного воспроизводства этого количества овец, кочевник при отсутствии посевов должен был иметь еще порядка 60-70 овец. Только в этом случае, по-видимому, имелась возможность обеспечить тот минимум средств к жизни в размере 2500 ккал в день, который необходим для того, чтобы человек был способен жить, работать и воспроизводить себе подобных (Девиньо, Танг, 1973. С. 267; Мордкович, 1982. С. 268 и др.). Г. Ф. Радченко дает для населения Сахеля цифру в 2300 ккал (Радченко, 1983. С. 145). В свою очередь, И. И. Крупник отмечает, что для приморских зверобоев Севера Азии было необходимо 3000 ккал в день для взрослого мужчины, 2500 ккал - для женщин и стариков и 2000 ккал - для детей (Крупник, 1989. С. 53, 99).
Следует также иметь в виду, что недостаток в продуктах питания довольно часто покрывался за счет собирательства, широко распространенного в среде кочевников (Юнатов, 1964; Дикорастущие полезные растения флоры МНР. С. 166-177 и др.), но, к сожалению, еще очень мало изученного. Полевые материалы свидетельствуют, что кочевники казахи активно и широкомасштабно занимались собирательством практически уже с момента появления первых ростков зелени ранней весной и вплоть до глубокой осени. Разнообразные растения широко использовались не только в народной медицине и ветеринарии (Аргынбаев, 1963 и др.), но и употреблялись в пищу.
В этой связи интересно привести мнение самих кочевников с минимальном прожиточном уровне жизнеобеспечения. Так, в одном случае отмечается, что хозяйство, имеющее 5-9 лошадей, 10-20 овец, 2 коровы, а в другом - имеющее 10 лошадей, 30-40 овец и 3-4 головы крупного рогатого скота, обеспечены скотом явно недостаточно и их владельцы должны искать средства к существованию за пределами своего хозяйства (МКЗ. Т. IX. Общий очерк. С. 55). Средним, по одним данным, считалось хозяйство, имевшее 100-200 овец, 20-30 лошадей и 10 голов крупного рогатого скота, по другим - имевшее 20 лошадей, 70 овец, 2-3 верблюда, 5-6 голов крупного рогатого скота и урожай в 20 пудов пшеницы; в третьем случае - имевшее 20 лошадей, 100 овец, 5 коров и урожай в 2-3 пуда проса; в четвертом - имевшее 100 овец, 20 лошадей, 2 верблюда, 5-6 голов крупного рогатого скота и пашни в 1,5 десятины (там же. С. 55-56).
Сопоставление и анализ всех вышеприведенных данных убеждают нас в том, что на уровне полуголодного существования семье в среднестатистическом варианте в 5-6 чел. было необходимо, как минимум, 100-150 голов овечьего стада либо 17-25 единиц скота, а для нормальной жизнедеятельности - не менее 150-200 голов овец либо 25-33 единицы скота из общепринятого расчета, когда взрослая лошадь приравнивалась к двум двухлеткам, шести жеребятам, половине верблюда, шести овцам и козам, а две головы крупного рогатого скота - полутора лошадям и т. д. (МОТ. Т. III. Текст. С. 327).
Сопоставление реальной степени обеспеченности скотом кочевников-казахов и вышеприведенных цифр показывает, что «полуголодного» минимума жизнеобеспечения в 100 овец или 17 единиц скота не имели: в Акмолинском уезде 53,2% всех хозяйств, Каркаралинском -67,0%, Усть-Каменогорском -75,2%, Зайсанском - 81,5%, Петропавловском-82,5%. Семипалатинском-78,0%, Павлодарском-56,2%, Атбасарском -51,7%, Кокчетавском - 50,4%, Кустанайском -74,7%, Омском -45,5%, а тажке в Лбищенском-89,2%, Темирском-87,5%, Уральском-85,2%, Иргизском-76,8%, Тургайском-63,2%), Аулие-Атинском-76,4%, Чимкентском-93,9%, Перовском-90,3%, Казалинском-89,5%, Джаркентском-59,3%, Верненском-67,8%, Капальском-73,9%, Лепсинском -79,2% (см. таблицы 4 и 5).
Если же мы в качестве минимального прожиточного уровня примем размер отары овец в 150 голов, то картина общей необеспеченности скотом станет еще более рельефно выраженной. Так, в частности, данного количества скота не имели в Акмолинском уезде-72,3% всех хозяйств, Каркаралинском-82,7%, Усть-Каменогорском-88,9%, Зайсанском-91,7%, Петропавловском - 82,5%, Семипалатинском -88,1%, Павлодарском -75,9%), Атбасарском-70,8%, Кокчетавском-74,5%, Кустанайском-74,7%, Омском-66,5%, Актюбинском-86,1%, Тургайском-68,9%, Верненском-82,8%, Джаркентском-75,9%, Калальском-87,2%, Лепсинском -90,5% и т. д. (см. таблицу 5).
Таким образом, очевидно, что абсолютное большинство кочевников-казахов было недостаточно обеспечено скотом и не могло в рамках собственного хозяйства обеспечить минимума жизненных потребностей, достаточного для самостоятельного и независимого существования. Следствием недостатка скота было то, как мы уже отмечали, что основная масса непосредственных производителей была вынуждена искать средства к существованию за пределами своего собственного хозяйства. При этом функционирование личного хозяйства могло быть обеспечено также лишь посредством помощи со стороны богатых хозяйств (принцип дополнительности), а отсюда двойная норма эксплуатации и зависимости трудящихся индивидов.
Именно на этой основе, как мы уже отмечали, происходило формирование класса зависимого населения, которое с целью обеспечения необходимого продукта для своего собственного как физического, так и социального воспроизводства было вынуждено искать средства к существованию за пределами своего личного хозяйства и вследствие этого было вынуждено заниматься дополнительными промыслами и приработками. В частности, прослеживается прямая связь между степенью обеспеченности скотом и частотой обращения к нескотоводческим занятиям. Обедневшие группы населения, как правило, прибегали к продаже своей рабочей силы, брали скот в саун, занимались различными промыслами и г. д. (см. таблицы 9, 10 и 11).
Таким образом, наибольшая часть кочевого населения, которая была не в состоянии обеспечить необходимый продукт в рамках собственного индивидуального хозяйства, была вынуждена в поисках дополнительных источников существования вступать в отношения по поводу необходимого продукта, т. е. продавать свою рабочую силу-до 50% населения, заниматься промыслами - до 50-60%, брать скот в саун - до 10% и т. д. При этом статистика, на наш взгляд, не учитывала другие традиционные способы обеспечения жизненного минимума, в частности, многообразные каналы «взаимопомощи», оказываемой различными родственниками, освященной патерналистскими «покровами» и носившей как будто бы реципрокационный характер (см. параграф 8. 1.).
На основании вышеизложенного мы можем утверждать, что среди кочевников-казахов существовала значительная социальная прослойка (66,5-91,7% всего насления), которая фактически по своему социально-экономическому положению в обществе может быть обозначена в качестве зависимого класса непосредственных производителей. Это определяется тем, что их общественная деятельность и реальное бытие определялись потребностью обеспечения необходимым продуктом. Вследствие этого для данного общественного класса в структуре производственных отношений главными, ведущими, доминантными, господствующими были отношения по поводу необходимого продукта.
Отношения по поводу необходимого продукта для массы непосредственных производителей включали в себя, во-первых, организацию эффективного функционирования своего личного индивидуального хозяйства, что могло быть обеспечено лишь в общине в условиях хозяйственной интеграции с богатыми скотовладельцами (см. параграфы 7.3. и 8.1.). И, во-вторых, поиск дополнительных источников существования за пределами своего собственного хозяйства, обеспечение которых было возможно либо посредством продажи своей рабочей силы, т. е. найма в хозяйства богатых скотовладельцев (см. параграф 8.1.), либо посредством вспомогательных хозяйственных занятий. И в том, и в другом случае налицо зависимость от класса богатых скотовладельцев. Иначе говоря, само экономическое положение наибольшей части кочевого населения, которое было не в состоянии самостоятельно обеспечить минимальный прожиточный уровень жизни, совершенно объективно детерминировало их вовлечение в отношения по поводу необходимого продукта и определило их в качестве зависимого класса.
Класс непосредственных производителей в зависимости от степени обеспеченности скотом может быть дифференцирован на несколько социальных групп или прослоек. Во-первых, следует выделить группу производителей, в распоряжении которых находилось столько скота, что, хотя оно и могло обеспечить минимум жизни - 25 овец в пищу, 15 овец в обмен на хлеб и 65 дойных овцематок - в данный конкретный год, но не могло гарантировать воспроизводство данного числа скота на последующие годы. Хозяйства этой группы были вынуждены прибегать к сравнительно незначительным дополнительным приработкам, когда усилиями одного члена семьи мог быть достигнут необходимый уровень воспроизводства. К данной социальной группе, на наш взгляд, следует отнести хозяйства, имевшие в эквивалентном выражении около 150 овец или 25 единиц скота.
Другая социальная группа даже при занятии дополнительными хозяйственными работами едва могла обеспечить необходимый продукт в своем личном хозяйстве, фактически жила впроголодь и совершенно не была гарантирована от дальнейшего процесса обеднения. К этой группе следует отнести хозяйства, имевшие в эквивалентном выражении около 100 овец или 16-17 единиц скота. В этом случае усилий одного члена семьи в обеспечении дополнительными средствами существования было явно недостаточно. И если для первой социальной группы приработки носили, повидимому, больше сезонный характер, так сказать, от случая к случаю, то для хозяйств данной группы, вероятно, следует говорить о стремлении к постоянным круглогодичным заработкам. Именно эта группа, как нам представляется, чаще других прибегала к нескотоводческим занятиям.
У последней черты бедности, по-видимому, на грани пауперизации, находилась социальная группа, имевшая в эквивалентном выражении порядка 50 и меньше овец либо менее 8-9 единиц скота, т. е. совершенно неспособная обеспечить необходимый продукт в пределах своего личного хозяйства и вынужденная полностью переключиться на поиски дополнительных средств существования. В этом случае, по-видимому, имело место стремление обеспечить необходимый продукт в полном объеме только за пределами своего индивидуального хозяйства, которое, в свою очередь, было лишь «резервным фондом» либо служило для удовлетворения социально престижного продукта, т. е. гостеприимства, подарков-отдарков и т. п. Мотивация общественной деятельности определялась только желанием выжить, не умереть голодной смертью, во что бы то ни стало найти дополнительные источники и средства существования. Для каждой из этих трех групп класса зависимого населения процессы социально-экономической жизнедеятельности протекали по-разному. Так, для первой социальной группы хозяйств, имевших около 150 овец, минимальный прожиточный уровень и воспроизводство стада обеспечивались преимущественно в рамках и посредством общины, где они группировались вокруг хозяйства более богатого скотовладельца. При этом недостающая часть необходимого продукта могла обеспечиваться в пределах общины рецнпрокационными явлениями либо посредством «невидимых глазу» заработков на основе их внутриобщинной эксплуатации (см. параграф 8.1.).
Для второй экономической группы хозяйств, имевших около 100 овец, воспроизводство стада и необходимый продукт обеспечивались как внутри общины, так и за ее пределами в хозяйствах богатых скотовладельцев. В этом случае индивидуальное хозяйство и хозяйство основного субъекта собственности примерно на паритетных началах обеспечивали необходимый продукт трудящимся индивидам.
И совсем другое дело, третья группа хозяйств, имевшая менее 50 овец, которая была полностью ориентирована на обеспечение необходимого продукта за пределами своего личного хозяйства. Вследствие этого она могла даже вытесняться за пределы общины и группироваться только вокруг индивидуальных хозяйств богатых скотовладельцев. Именно данная социальная прослойка выделяла каждый раз массу пауперизированного населения, практически полностью лишенную скота и в результате этого выпадающую из процесса производства и системы традиционного кочевания. На этой основе возникал и воспроизводился обнищавший слой общества, концентрировавшийся на периферии номадного ареала и пополнявший ряды оседлого населения в маргинальных зонах. Поэтому закономерно, что наибольший процент оседлого населения фиксируется в Перовском, Казалинском, Аулие-Атинском, Ташкентском уездах (см. таблицу 12).
В этой связи необходимо заметить, что отсутствие в среде номадов какой-либо классовой борьбы (Зиманов, 1958; Марков, 1976 и др.) как раз и было обусловлено тем, что беднейшая, паупери-зированная и люмпенская часть общества спонтанно и совершенно объективно вымывалась из кочевого социума и оседала на его периферии. Тем самым классовые противоречия никогда не доходили до обострения и всеобщего конфликта. Иначе говоря, специфика номадного способа производства «снимала» остроту классовых антагонизмов и определяла мирное сосуществование различных классов.
Вместе с тем, учитывая многообразные сложности процесса производства и всеобщность прерывания процессов накопления скота, трудности системы природопользования в совокупности с действием аномальных явлений (гололеда, атмосферных засух, буранов, снежных заносов и т. п.), следует говорить о достаточно широкой циркуляции значительной части индивидов по различным этажам социально-экономической структуры общества. Движение это носило по большей части односторонний характер - постепенного обеднения части кочевников-скотоводов. Особенно тяжелым было положение пауперов и балансировавших на грани полуголодного существования групп беднейшего населения. «Пауперы,- пишет А. И. Левковский,- это люди, фактически вытесненные из старой хозяйственной деятельности, обеспечивавшей им средства к существованию… В целом они нищенствуют, живут в тяжелейших жилищных условиях, терпят всевозможные материальные лишения…» (Левковский, 1981. С. 4). В этой связи можно лишь напомнить свидетельства очевидцев, что «есть целые аулы до того бедные, что не только не имеют скота, но даже без рубищ, без крова и насущной пищи» (Бларамберг, 1848. С. 106).
По- видимому, следует выделить еще одну социальную группу кочевников, которая была в состоянии полностью обеспечить себя необходимым продуктом и имела скота в эквивалентном выражении порядка 200 овец или около 35 единиц скота. В данную группу следует включить те хозяйства, которые по методике «Материалов по киргизскому землепользованию» имели от 11 до 25 лошадей. Это были достаточно самостоятельные и самообеспечивающиеся хозяйства, состоящие в общинах и вполне независимо функционировавшие на протяжении почти всего календарного года, за исключением лишь отдельных зим. Характерной чертой экономического положения данной прослойки хозяйств было то, что в зимний период года они не всегда могли самостоятельно обеспечить нормальный выпас и сохранность принадлежащего им стада скота. Во время гололеда, обильных снегов, буранов появлялась острая необходимость в организации совместно-последовательного выпаса скота (см. параграф 4.1.), без которого принадлежащий им скот мог погибнуть от бескормицы без помощи со стороны владельцев больших табунов лошадей (косов). Фактически речь идет о свободных и самостоятельных хозяйствах, которые в связи с особенностями номадного способа производства могли в отдельные экстремальные периоды попадать в зависимое положение от богатых скотовладельцев и нуждаться в хозяйственной интеграции с ними. Доля такого рода хозяйств составляла: в Петропавловском уезде -12,7% всех хозяйств, Семипалатинском -7,4%, Зайсанском -5,6%, Усть-Каменогорском-8,0%, Каркаралинском-11,6%, Акмолинском-18,3%, Кустанайском -16,7%, Омском-21,5%, Атбасар-ском-19,4%, Актюбинском-9,8%, Кокчетавском-17,7%, Павлодарском-15,6%, Джаркентском-15,3%, Капальском-9,4%, Верненском-11,6%, Тургайском-19,8% и т. д. (см. таблицы 4 и 5). При этом мотивация общественной деятельности данной группы хозяйств определялась не отношениями по поводу необходимого продукта, а отношениями по поводу организации и обеспечения воспроизводства стада в отдельные зимы в рамках общины посредством помощи со стороны богатых скотовладельцев. В целом это была промежуточная социальная группа кочевого общества между его полюсами.
На противоположном полюсе социально-экономической структуры общества номадов находился класс богатых скотовладельцев. К этому общественному классу следует отнести те немногочисленные хозяйства богатых скотовладельцев, которые обеспечивали фактически производство общественного продукта в интересах всего общества. В данном случае речь идет о социальной группе, способной организовать высокоэффективное, рентабельное и достаточно прибыльное хозяйство как на общинном, так и на индивидуальном уровне. При этом все остальные слои и группы, как мы уже отмечали, могли существовать и функционировать только посредством экономической и хозяйственной интеграции с классом богатых скотовладельцев. Этот класс массой вырабатываемого в его хозяйстве общественного продукта фактически обеспечивал наибольшей части трудящихся индивидов необходимый продукт для их жизнедеятельности, будучи для них важным источником дополнительных средств существования, а согласно принципу дополнительности образовывал основной, базовый «капитал» общинных стад.
Одновременно хозяйства богатых скотовладельцев служили экономическим базисом для производства прибавочного продукта, который не только был основой для жизни массы непосредственных производителей, но и обеспечивал своим владельцам высокий уровень потребления, власть и возможность регулировать процессы общественного бытия, а также противостоял процессам сегментации и «рассеивания» средств производства. Поэтому вполне закономерно, что мотивация общественной деятельности класса богатых скотовладельцев определялась стремлением обеспечить прибавочный продукт, т. е. приумножить и увеличить свои стада. Вследствие этого имеет место доминанта отношений по поводу прибавочного продукта в структуре производственных отношений для данного класса субъектов собственности.
Удельный вес такого рода хозяйств был невелик, а их роль в общественной жизни была чрезвычайно велика. Господствующий слой кочевого общества казахов образовывала, на наш взгляд, группа хозяйств, имевшая, согласно методике «Материалов по киргизскому землепользованию», свыше 25 лошадей. Так, в Семипалатинском уезде их удельный вес составлял 4,4% всех хозяйств, Петропавловском-4,7%, Зайсанском-2,6%, Усть-Каменогорском - 3,1%, Каркаралинском-5,6%, Кустанайском-9,3%, Омском - 11,9%, Атбасарском -9,6%, Актюбинском -4,0%, Кокчетавском - 7,6%, Павлодарском-8,4%, Акмолинском-9,4%, Тургайском - 10,9%, Джаркентском-8,5%, Капальском-4,3%, Верненском - 5,5%, Лепсинском -2,9% и т. д. (см. таблицы 4 и 5).
В хозяйствах класса богатых скотовладельцев была сосредоточена значительная часть скота при высоком уровне его концентрации в среднем на одно хозяйство. Так, например, хозяйствам такого рода принадлежало в Семипалатинском уезде 34,2% всего скота в уезде, а в среднем на одно хозяйство приходилось 108,7 единиц скота или порядка 652 овец, Усть-Каменогорском -96,8 единиц скота, Акмолинском -107,2 единицы скота, Каркаралинском-99,4 единицы скота, Петропавловском -87,5 единицы скота, Зайсанском-119,4 единицы скота, Джаркентском-92,1 единицы скота, Капальском -93,9 единицы скота, Верненском -86,2 единицы скота и т. д. (см. таблицу 8). Иначе говоря, в среднем на одно хозяйство рассматриваемой группы приходилось в эквивалентном выражении порядка 600-700 овец, т. е. тот оптимум скота -«критическая масса»,-который позволял им самостоятельно организовывать и в полном объеме обеспечивать все ключевые элементы процесса материального производства.
Такая значительная масса скота, сконцентрированная в отдельных индивидуальных хозяйствах обусловливала специфику общественных отношений для данной группы хозяйств. Для того, чтобы обеспечить в полном объеме выпас и содержание всего имеющегося у них скота по видам животных, половозрастному составу и разнообразным потребностям всего хозяйственного организма они были вынуждены вступать с массой непосредственных производителей в отношения по поводу прибавочного продукта . Это делалось для того, чтобы обеспечить функционирование, воспроизводство и прирост принадлежащего им стада скота посредством привлечения дополнительной рабочей силы, тяглого населения, поскольку их собственный энергетический потенциал был ограничен и богатые скотовладельцы не могли в полной мере удовлетворить насущную потребность в работниках производства для обеспечения всех элементов трудового процесса.
Вследствие этого закономерно, что значительная часть класса богатых скотовладельцев прибегала к найму рабочей силы (см. параграф 8.1). Так, в Омском уезде в группе хозяйств, имевших от 26 до 50 лошадей, нанимало работников 61,4% всех хозяйств данной группы, а в группе хозяйств, имевших свыше 50 лошадей,- 88,6%; Атбасарском - соответственно 62,2 и 88,1%, Кокчетавском-67,1 и 82,7%, Павлодарском-70,5 и 94,0%, Каркаралинском-73,4 и 93,4%, Акмолинском-74,8 и 92,9%, Усть-Каменогорском-76,7 и 94,8%, Семипалатинском-85,2 и 97,9%, Зайсанском -82,9 и 96,8%, Кустанайском -81,1 и 98,1%, Актюбинском - 94,6 и 100%, Петропавловском -84,3 и 97,7% и т. д. (см. таблицу 10).
Вполне естественно, что класс богатых скотовладельцев в наименьшей степени обращался к занятию различными промыслами (см. таблицу 11). Иначе говоря, индивидуальные хозяйства класса богатых скотовладельцев имеют большую кочевническо-скотовод-ческую специализацию. В данном случае налицо взаимосвязь между типом хозяйства и степенью общего благосостояния кочевников-скотоводов, проиллюстрированная нами ранее в связи с показом большей интенсивности кочевания богатых скотовладельцев (см. параграф 7.2.). Нельзя в этой связи не сказать и о том, что, как это ни парадоксально, именно богатые скотовладельцы в наибольшей степени способствовали развитию земледелия в степи (см. Хозяйство казахов… С. 162-163 и др.). Поэтому, видимо, закономерно, что именно на хозяйства богатых скотовладельцев падает наибольший процент посевных хозяйств (см. таблицу 11), а также наибольший размер запашки. Это было обусловлено тем, что минимум, необходимый для занятия земледелием в ареальной экосистеме, значительно превышал минимум, необходимый для занятия скотоводством. Вследствие этого земледелие в пустынно-степном ареале всегда было своего рода «привилегией» богатых скотовладельцев.
Таким образом, можно заключить, что социально-экономическая структура кочевого общества не оставляет никаких сомнений в существовании глубоко зашедших и стабильных процессов имущественной дифференциации агентов экономического отношения и наличии двух полярно противоположных общественнных классов, резко отличающихся друг от друга по их роли в жизни общества, функционировании системы материального производства и т. д. На одном полюсе располагался класс непосредственных производителей, составлявший абсолютное большинство кочевого населения - от 66 до 91% всех хозяйств номадов, в собственности которого находилось такое количество скота, которое не удовлетворяло минимальные потребности системы жизнеобеспечения и не гарантировало им необходимого продукта. На другом полюсе кочевого общества находился класс богатых скотовладельцев, составлявший абсолютное меньшинство населения - от 2 до 11 % всех кочевников-скотоводов, в собственности которых находилось так много скота, что его выпас, содержание и уход за ним не могли быть обеспечены в соответствии с потребностями хозяйственного цикла только личными усилиями субъектов данного общественного класса.
На основе экономической необходимости эти два полярно расположенных класса номадного общества совершенно естественно вступали в объективно закономерные взаимоотношения друг с другом по поводу обеспечения всех элементов процесса производства и создания общественного продукта для удовлетворения потребностей всего общества. Со стороны класса непосредственных производителей экономической мотивацией вступления в альянс с богатыми скотовладельцами являлась насущная потребность обеспечения необходимого продукта, т. е. минимального прожиточного уровня для того, чтобы жить, работать и воспроизводить себе подобных. Это осуществлялось как посредством найма в хозяйства богатых скотовладельцев, так и посредством интеграции с ними в рамках общинных структур. Вследствие этого в реальном процессе производства класс непосредственных производителей может практически существовать и воспроизводить себя только лишь как составная часть единой целостности, дополняя в системе производственных отношений и социально-экономической структуре общества класс богатых скотовладельцев.
В свою очередь, со стороны экономически господствующего класса кочевого общества фундаментальным фактором вступления в систему производственных отношений являлось стремление получения прибавочного продукта, позволяющего противостоять процессам «рассеивания» и обеспечивать высокий уровень жизни и полноту власти. Производство прибавочного продукта осуществлялось как посредством найма работников производства, так и посредством «совместного» труда в оамках обшины. Вследствие этого можно заключить, что два полярно противостоящих друг другу общественных класса кочевого мира - непосредственных производителей и богатых скотовладельцев - взаимно дополняли друг друга в процессе производства и были составными частями единого социально-экономического комплекса производственных отношений номадного способа производства.