Историографическая панорама номадизма ярко демонстрирует удивительно многообразный спектр исследовательских приемов и методов изучения истории и культуры кочевых народов. Вследствие этого вполне закономерно наличие множества научных суждений и гипотез, точек зрения и концепций относительно законов исторического развития кочевничества во времени и пространстве. Анализ всего этого интегрального множества научных поисков потребовал бы от нас целой серии специальных изысканий. Учитывая ограниченные рамки исследования и отсылая читателя к специальным историографическим работам по кочевникам вообще (см.: Федоров-Давыдов, 1973; Хазанов, 1975; Марков, 1976; Першиц, 1976; Коган, 1981; Исмаил, 1983; Попов, 1986; Он же, 1986 а; Крадин, 1987; Сулейменов, 1989 и др.) и казахам в частности (см.: Масанов, 1966; Ерофеева, 1979 и др.), в которых рассматриваются некоторые парадоксы научного поиска в сфере кочевничества, мы ограничимся кратким анализом исследований по экологии номадизма в вводной части и по отдельным аспектам истории и культуры кочевников в соответствующих разделах работы.
В целом, как нам представляется, процесс взаимодействия при-ах и социальных факторов в историко-культурном функционировании кочевых народов не являлся до сих пор предметом специального исследования. По-видимому, это объясняется как недооценкой роли географической среды в истории общества вообще (Круть, Забелин, 1988; Ямсков, 1988 и др.), так и всеобщностью поссибилистского подхода к анализу процессов взаимодействия общества и природы, присущего историографии конца XIX-середины XX вв. (см.: Козлов, Ямсков, 1989 и др.)- Однако было бы неверным утверждать, что этой проблемы так или иначе не касались отдельные авторы. В историографии номадизма существует немало важных положений, высказанных исследователями по тем или иным аспектам экологии кочевничества.
Русская дореволюционная историография XVIII- начала XIX вв., фактически впервые в литературе характеризуя различные стороны хозяйственно-бытовой жизни кочевников-казахов, была весьма далека от мысли интерпретировать особенности культурно-исторического развития номадов в зависимости от географической среды Рычков, 1762; Он же, 1896; Паллас, 1773; Георги, 1799; Андреев, 1795-1796; Спасский, 1820; Броневский, 1830; Левшин, 1832 и др.). Правда, отдельные экологические аспекты жизнедеятельности кочевого хозяйства казахов были затронуты в работах некоторых авторов начала XIX в. (Гавердовский, 1803; Большой, 1822; Махонин, 1827, и др.).
В середине XIX в. в связи с созданием Русского Географического общества появляются первые работы, в которых связь кочевого образа жизни казахов с географической средой представлялась само собой разумеющимся императивом, не нуждающимся в какой-либо специальной аргументации (Бларамберг, 1848; Мейер, 1865; Валиханов, 1984-1985, Казанцев, 1867; Потанин, 1867; Загряжский, 1874 и др.)- Постепенно начинает осознаваться природная обусловленность многих сторон кочевого образа жизни, порожденных особенностями климата и отсутствием воды (Макшеев, 1856; Завалишин, 1867; Маев, 1871; Он же, 1872; Балицкий, 1873 и др.). М. Красовский писал в это время, что «кочевой образ жизни народа есть следствие территориальных особенностей степи, способствующей разведению домашнего скота и более или менее препятствующей развитию всех остальных отраслей промышленности» (Красовский, 1868. Ч. III. С. 14). Появляются первые работы, в которых рассматриваются система выпаса и кочевания, выбор пастбищных угодий в зависимости от природно-климатических условий (Небольсин, 1852; Чорманов, 1871; Он же, 1871а; Кальнинг, 1876 и др.), система хозяйства кочевников-казахов в связи с влиянием на нее природных факторов (Русанов, 1861; Он же, 1870; Тяукин, 1861; Медведский, 1862; Гейне, 1897-1898; Терентьев, 1874 и др.), затрагиваются проблемы антропогенного опустынивания во Внутренней орде (Плотников, 1871 и др.).
Следует отметить, что с этого времени формируются два разных подхода к пониманию характера взаимоотношений природы и общества в сфере кочевого хозяйства. Придерживаясь детерминистского взгляда, М. Чорманов писал о хозяйстве казахов, что «…при таких условиях производства, промысел этот, предоставленный попечению самой природы, зависит всего более от состояния погоды и от качества почвы. Человек играет здесь самую пассивную роль: он нужен для того, чтобы скот не пошел по ветру и для того, чтобы отогнать хищного зверя» (Чорманов, 1871. № 33). В свою очередь, сторонники другого подхода, признавая природную обусловленность возникновения и существования кочевничества, отмечали, что «…не нужно думать, чтобы кочевник-киргиз вполне и слепо подчинялся окружающей его природе. Напротив, он пользуется ею по известному, обдуманному плану, с глубоким и верным расчетом, по выработанной многими поколениями системе» (Живописный альбом…, 1880. С. 328. См. такжеМедведский, 1862 и др.). Последняя четверть XIX- начало XX вв. характеризуются появлением многих работ по различным вопросам хозяйственно-бытовой жизни номадов в зависимости от лимитирующих и отчасти детерминирующих факторов среды обитания (Смирнов, 1887; Алекторов, 1888; Васильев, 1890; Шмидт, 1894; Остафьев, 1895; Брем, 1896; Ковалевский, 1896; Кранихфельд, 1898; Герн, 1899; Бенкевич, 1903; Диваев, 1904-1905 и др.). Особый интерес в этом плане представляют исследования по различным циклам производства, кочевания и выпаса (Джантюрин, 1883; Чорманов, 1883; Он же, 1906; Александров, 1884; Кустанаев, 1894; Базанов, 1904 и др.). Наибольший вклад в описание хозяйства кочевников-казахов и показ его экологических детерминантов внес А. И. Добросмыслов серией прекрасных работ (Добросмыслов, 1893; Он же, 1894; Он же, 1895).
Значительным шагом вперед явилось издание в нескольких десятках томов «Материалов по киргизскому землепользованию», которыми было положено начало детальному изучению кочевого хозяйства казахов едва ли не во всех формах и типах взаимосвязи общества и природы. В этом сериале сосредоточен огромный статистический и другой чрезвычайно многообразный фактический материал, сопровождающийся его первичным осмыслением и представляющий благоприятную возможность исследования едва ли не всех сторон процесса взаимодействия природных и социальных факторов. «Материалы по киргизскому землепользованию» стимулировали выход в свет важных работ П. Румянцева, А. Кауфмана, В. Скалова, П. Хворостанского и других авторов, в которых содержится анализ отдельных аспектов зависимости хозяйства кочевников-казахов от географических условий.
Во второй половине XIX- начале XX вв. в дореволюционной историографии прослеживается значительный спектр взглядов - от признания того, что «большая часть степей по своим природным условиям пригодна только для кочевой жизни, и, если вынудить кочевников перейти к оседлости, это, безусловно, явится причиной регресса и приведет к обезлюдению степей» (Радлов, 1989. С. 345), до географического нигилизма. В это время формируется точка зрения об антропогенном характере географической среды и преобразующей роли человека в отношении нее (см.: Марш, 1866 и др.). Вследствие этого широкое распространение в этот и последующий периоды получают обвинения в адрес кочевников об их ответственности за опустынивание и нарушение экологического равновесия. Дело доходит до крайних оценок. Так, В. Васильев пишет в это время: «Поймем ли мы, что номад есть враг и природы и цивилизации, что он разрушитель богатств, создаваемых только трудами оседлости и земледелия?» (цит. по: Масанов, 1966. С. 281). Конец XIX в. знаменуется возникновением поссибилистской научно-мировоззренческой парадигмы, которая «…отводит географической среде сугубо пассивную роль фундамента, на котором по своим собственным внутренним законам развивается общество» (Ямсков, 1983. С. 14. См. также: Джонстон, 1987. С. 62-64; Козлов, Ямсков, 1989 и др.). Результатом этого стало широкое распространение взгляда о прогрессивности скорейшего перевода номадов на оседлость (Аничков, 1899; Он же, 1902 и др.).
Можно заключить, что дореволюционная историография постепенно эволюционировала от изначального императива географической обусловленности кочевого скотоводческого хозяйства к выводу о их негативном воздействии на природу и ответственности номадов за опустынивание в Евразии и Северной Африке. Обширный спектр различных подходов и методов исследования рассматриваемой проблемы в начале XX в. сужается в связи с набирающей силу теденцией поссибилизма и постепенно сводится к обоснованию необходимости скорейшего перевода кочевников на оседлый образ жизни.
Западная историография нового времени также характеризуется чрезвычайно широким диапазоном мнений и точек зрения относительно процессов взаимодействия общества и природы (см.: Джонстон, 1987; Круть, Забелин, 1988; Джеймс, Мартин, 1988 и др.) - от натурсоциального направления до традиционного геодетерминизма. И если одно из них возлагает на человека и в том числе на кочевников ответственность за превращение в пустыни самых плодородных земель Старого Света (Марш, 1866. С. 46 и др.), то другое, в основном, ведет речь о зависимости жизни и психологии человека и в том числе номадов от географической среды (Ратцель, 1896; Он же, 1906 и др.). Наряду с этим постулируется взаимозависимый характер отношений кочевнников и среды обитания (Реклю, 1900. Т. 6 и др.). В целом западная историография в своем развитии в этот период существенно не отличалась от русской дореволюционной литературы.
Качественно новый подход в развитии географических представлений о взаимоотношениях общества и природы связан с именем американского географа Э. Хантингтона (См.: Джеймс, Мартин, 1988. С. 420-422 и др.), исследования которого непосредственно связаны с историей номадов. Он, в частности, полагал, что причиной массовых инвазий кочевников Центральной Азии и прежде всего монголов были циклические колебания климата, в особенности периодическая аридизация природных условий (Huntington, 1907 и др.). Идеи Э. Хантингтона имели важное значение в западной историографии и способствовали привлечению внимания ученых к проблемам взаимодействия общества и природы среди номадов.