— Кого обычно выделяет ваш взгляд в толпе? Тех, кто отличается от окружающих. Самых высоких. Самых маленьких. Самых красивых. Самых стройных. Самых полных, — Алина обвела взглядом своих сотрудников, сидящих вдоль пустого подиума. — И, конечно, вы обратите особенное внимание на самую длинную и самую короткую юбку. Вас привлечет самое неожиданное сочетание цветов в одежде и самая необыкновенная прическа…

Алина легко наклонилась к соседнему креслу, подняла стопку листов с рисунками одежды и, перебирая их, продолжала говорить, обращаясь к слушателям:

— Перед каждым из нас ежедневно проходят тысячи людей. Попытайтесь дома вечером вспомнить хотя бы некоторых из них. Сомневаюсь, что это будет вам под силу. А одежда запоминается! — Алина торжествующе посмотрела на притихшую аудиторию.

— Думаю, что почти каждая женщина выхватит взглядом из толпы девушку, одетую в любую из предложенной вашему вниманию моделей. — Алина подняла над головой рисунки, а потом передала их в руки сотрудников, сидевших рядом с нею. — Это эскизы моделей коллекции Вадима Ефремова. Он любезно предложил их нашему салону для изготовления и показа на открытии весеннего сезона в Хаммер-центре.

Собравшиеся сразу зашумели, раздались неуверенные аплодисменты. Алина опять подняла руку, призывая всех успокоиться.

— Я еще не все вам сказала. Эти модели будет представлять наша новая манекенщица — Юлия Метлицкая.

По залу прокатился недовольный ропот.

— Прошу кандидатуру не обсуждать! — резко отчеканила Громадская. — Эту коллекцию я могу и хочу доверить только Метлицкой. Остальные тоже без дела не останутся! А сейчас я все за работу! Совещание закончено. Остаться Орловой и Кузнецовой!

Служащие, негромко переговариваясь, потянулись к выходу.

— Татьяна Сергеевна, Мария Константиновна! Прошу ко мне в кабинет, — и, не обернувшись, Алина быстро прошла в соседнюю комнату.

— Таня, я тебя очень прошу, пожалуйста, постоянно делай для меня вырезки статей, касающиеся нашего салона. Даже если газету издают в Нарьян-Маре! Ты же пресс-секретарь! — Громадская раздраженно выговаривала Орловой.

— Алина! Неужели тебе не надоело все время делать кому-то замечания? Ты в последнее время ведешь себя не как директор предприятия, а как капо на плацу, — с обидой в голосе заговорила Татьяна. — Я не только рыщу по всей Москве в поисках каждый строчки о тебе, а Громадском, о наших девочках, я еще договариваюсь с телевидением — с клипмейкерами…

— Кем-кем? — спросила испуганно Кузнецова.

— С клипмейкерами. Режиссерами, делающими рекламные клипы, — пояснила Орлова и продолжала. — Думаешь, мне легко с ними договариваться? Если бы не мои друзья…

— Армен, по-моему, за эти годы в Чикаго уже неоднократно получал от Вадика существенную благодарность не в одну сотню долларов. Кое-что и тебе перепадает, не так ли? — Алина из-под очков укоризненно глянула на подругу.

Щеки Татьяны покрылись алыми пятнами.

— Какая же ты все-таки! — голос Орловой дрогнул, и она замолчала.

— Девочки, не ссорьтесь! — Мария Константиновна вытащила из кармана платья аккуратно сложенный листок и подала его Алине.

— Вот, Алина Павловна, мой Максим сделал перевод из того французского журнала, что прислал вам Ефремов. Там есть несколько слов о Метлицкой.

— Где? Дайте сюда! — Алина почти выхватила заметку из рук Кузнецовой и стала вслух читать:

«…Король моды Карл Лагерфельд во время свой поездки в новые страны Восточной Европы особое внимание обратил на русских девушек. Он не представляет себе показ новейших моделей своей одежды без 19-летней Оли из Санкт-Петербурга».

— Нашу Метлицкую зовут Юля! — металлическим голосом произнесла Алина. — По-моему, вы это знаете не хуже меня, — она зло посмотрела на Кузнецову.

— Читайте, пожалуйста, дальше, — робко сказала Мария Константиновна.

Алина откашлялась и продолжила:

«… Свежие ветры приходят с востока континента — из России. И подмостки показа мод на Западе в последнее время покорили не только Оля, но и Лариса из Перми, и Юля из Воронежа».

— Что, в Воронеже только одна Юля? — ехидно спросила Орлова.

— Думаю, Лагерфельд мог заметить только Метлицкую! Как профессионал — профессионала, — резко оборвала ее Алина, нервно теребя бумагу. — А нам следует быстрее выводить Юлию на подиум нашего салона, пока ее не увезли в Париж насовсем, — задумчиво, будто самой себе, сказала Алина.

— Да ее только пальцем поманит какой-нибудь иностранный портной — и эта птичка улетит, только перышко на память оставит, — громко засмеялась Татьяна.

— Эта, как ты ее называешь, птичка в свои 23 уже такое пережила, что нам, тридцатипятилетним, и не снилось! — гневно заметила Алина.

— Кому тридцать пять, а кому еще и тридцать не завтра! — огрызнулась Татьяна.

— Это ты своим кавалерам говори, а я тебя уже, слава Богу, не один день знаю. Да и на работу ты ко мне с чьим паспортом пришла? — Алина опять сердито посмотрела на подругу.

— Так чем же привлекли русские девушки этого знаменитого кутюрье, хотела бы я знать все-таки, — Орлова постаралась замять неприятную тему. — Там что-нибудь об этом написано? — Татьяна взяла заметку и стала читать дальше:

«… У манекенщиц с Востока Европы удивительно привлекательные глаза, часто ослепительно голубые, часто обворожительно зеленые, в бездонной прозрачной глубине которых можно просто утонуть. Их полные губы несказанно чувственны. Однако взгляд сигнализирует о сдержанности и порядочности. И это крайне привлекательные противоречия».

— Ну точный портрет нашей Метлицкой! — негромко проговорила молчавшая до сих пор Мария Константиновна. — Я с Юлией провела только две примерки, а могу сказать, что давно мне не доводилось работать с такой замечательной манекенщицей. Да и человек она славный.

— Конечно, за две примерки сразу можно распознать, хи-хи-хи! — Орлова презрительно скривила губы.

— Не ёрничай! — оборвала ее Алина. — Опыту Марии Константиновны может позавидовать любой психолог. Она безошибочно выделяет хороших людей.

— У нас что, свои девушки плохо работают или так некрасивы, что нам нужно этой провинциалке отдавать Ефремовскую коллекцию? — Татьяна, уже не скрывая своего раздражения, накинулась на Алину. — Ты ведь не знаешь, какой фортель она может выкинуть. А вдруг перед самым показом ее кто-нибудь сманит, если не в Париж, то, хотя бы, к Юдашкину? И что мы тогда будем делать? Ведь вся одежда будет рассчитана на размеры и формы Метлицкой. А это время и деньги. И еще какие!

— Деньги я считать умею. Ты это знаешь прекрасно. А насчет времени — ты права. У нас его в обрез! Три месяца всего в запасе, а мы еще толком ничего не обсудили. За работу, друзья! — Алина вдруг лучезарно улыбнулась и быстро набрала телефонный номер.

— Георгий, приведи сегодня Юлю к 15 часам на худсовет! — Алина напряженно вслушивалась в ответ Громадского. — Что значит, ты не успеваешь? — лицо Алины сделалось сосредоточенно-серьезным. — Худсовет был назначен мною позавчера. Об этом известно всему салону, только не моему заместителю! Это нонсенс! — Алина в сердцах швырнула трубку. Она с жалобным треньканьем шлепнулась на рычаг. — Ненавижу болтунов! — сказала она в пространство.

«И бабников!» — подумала Орлова, но вслух произнесла:

— Так значит, смотрины в 15 часов!

— А ты тоже не подарочек! — Алина пристально посмотрела в зеленые кошачьи глаза Орловой и, поднявшись из-за стола, сказала: — Я поехала к Клавдии Елисеевне. Вернусь точно к трем…

Алина в трудные дни своей московской жизни всегда забегала на пару часов к Зуевым, чтобы «поплакаться» на груди у Клавдии Елисеевны. Ее внучка Рита уже три года жила в Париже и была верной супругой и безотказной помощницей Вадима Ефремова.

По окончании школы стилистов «Эсмод» мадам Дуарины он подготовил небольшую коллекцию весенней одежды, которая стала «русским шоком» в мире кутюрье и позволила Вадиму открыть в Париже свое дело. Коллекцию Ефремова высоко оценил сам Валентино Гаравани. «Дом моды Гаравани — вот образец для подражания и стиля, и жизни!» — так стал говорить Вадик после личного знакомства с этим гением моды.

Алина и Вадим переписывались постоянно, при этом ни Рита, ни Громадский никогда не ревновали своих супругов и не читали этой корреспонденции. Они делились тайнами профессионального мастерства и рассказывали друг другу о своих семейных удачах и неурядицах.

Вадик писал ей о парижской жизни. У них с Ритой росли двое мальчишек-погодков Пашка и Сережа. Салон одежды «Вади», который Ефремов создал на взятые в долг деньги Армена, сейчас, пять лет спустя, стал пользоваться у парижан достаточной известностью.

Вадик очень много работал, не позволяя себе, по его выражению, даже поболеть всласть. Он и Рита не пропускали не одного значительного показа моды, «тусовались» среди известных кутюрье, и вот судьба, наконец, подарила ему встречу, а потом и дружбу с известным итальянским модельером Валентино.

…«От кутюр — смысл его профессии и возможность сладостно и безрассудно тратить деньги, — писал Алине Вадим с восторгом. — Оборот дела, представляющего собой творения Валентино от нижнего белья для мужчин и женщин до оправы очков, составляет в год до 500 миллионов долларов. Ты знаешь, Алина, я хочу подарить тебе изречение Валентино, в котором, по-моему, и кроется секрет его успеха: «И полсантиметра влияют на пропорцию одежды, а неточность и приблизительность — самый большой грех в моде».

Помнишь, ты когда-то рассказывала Рите о жизни Шанель Коко, а я так влюбился в Валентино, что, подобно тебе, собираю вместе с моей Маргариткой буквально все, что о нем печатается в прессе.

Если честно, то я в характере и судьбе Валентино нахожу много общего со своей жизнью. Пусть мои родители не так богаты, но я, как и он, буквально бредил своей будущей профессией, разрисовывая поля школьных учебников набросками моделей. И мне даже довелось, благодаря Богу и богатенькому Армену, учиться ремеслу шитья в Париже.

Да, Алина, хочу поделиться с тобой кое-какими сведениями о мастере.

Во-первых, у Валентино все шьется вручную! Не удивляйся, подружка, но совершенно достоверно мне известно, что нигде в мастерских дома Валентино нет ни одной швейной машинки!!! Вместо этого у него целое войско, а по-нашему, штат итальянских тетушек в белых халатах, которые своими ловкими быстрыми пальцами шьют, подшивают, обметывают драгоценные ткани, подолгу старательно разглаживают на специальных досках мельчайшие складочки.

У Валентино шесть портных, которые под руководством главной мастерицы претворяют смелую творческую фантазию мастера в жизнь, в конкретные выкройки, а его едва обозначенные в набросках замыслы — в реальные выточки и драпировки.

И во-вторых, Валентино сам не стремится быть модным или следовать за модой. Он — сама мода, и он — вне времени.

И при этом Валентино очень манерен. Но, как ни странно, претенциозность уживается в мастере с почти прусской дисциплинированностью и работоспособностью, с его профессиональным совершенством и строжайшей организацией труда.

Думаю, эти же качества присущи и нам с тобой, дорогая моя русская подруга — товарищ по ремеслу и жизни!

Верю в нашу звезду!

Вади. Париж».

Алина иногда зачитывала Клавдии Елисеевне целые абзацы писем Ефремова. Вот и сегодня она процитировала ту часть письма Вадика, где речь шла о профессиональном кредо Валентино.

Клавдия Елисеевна, сидевшая за швейной электрической машинкой совершенно прямо, как английская королева на троне, выслушав Алину, негромко заметила:

— Если бы наш зятек не зацепился за Париж, то, с учетом особенностей современного российского бытия, Вадим с его талантом, энергией и работоспособностью уже имел бы в Москве не маленький салон, а, возможно, настоящее рекламное агентство со своими корреспондентскими пунктами по всей Европе.

— Странно, но именно такое предложение мне делает ежедневно мой бывший супруг — изменить профиль нашего салона и на его базе создать под покровительством западногерманского издателя Вилли Шнитке рекламное агентство моды «Алина», — Громадская задумчиво смотрела на Зуеву, будто видела ее впервые. — А вы выглядите очень эффектно в этом лиловом блузоне, дорогая Клавдия Елисеевна!

И вдруг, погасив улыбку на своем лице, Зуева жестко сказала:

— Алина, ты уже столько лет живешь в столице, а до сих пор не научилась правильно употреблять самые расхожие определения! — Клавдия Елисеевна выговаривала Громадской, как провинившейся ученице. — В моем случае следует сказать: очень элегантно, а не очень эффектно. Под словом «эффектно» обычно кроется что-то самобытное и эксцентричное. Нельзя то быть эффектной, то не быть ею. Или уж дано, или не дано. Я — не эффектна.

Алина в растерянности и даже с испугом смотрела на расходившуюся старуху.

Клавдия Елисеевна взметнула свои густые «брежневские» брови и весело расхохоталась:

— Ну, какой я тебе урок преподала? Надеюсь, запомнишь на всю жизнь! — и взяв своими крупными мясистыми ладонями холодные ладошки Алины, она шутливо подула на них, будто отогревая в своих руках, и хитровато блеснула глазами:

— А для того, чтобы теория лучше усваивалась, вот тебе практический пример: я — элегантная старуха, а у тебя и твой подруги Тани Орловой — эффектная внешность! Усекла, как любит говорить наша Ритка? — и Зуева, тяжело вздохнув при упоминании о любимой и теперь далекой внучке, опять принялась за шитье.

Клавдия Елисеевна Зуева была из породы тех женщин, которые во всем стремятся к совершенству. Достаточно энергичная и жесткая для того, чтобы уметь добиваться своего, она никогда не щадила ничьих чувств, если речь заходила о совершенстве. Неизменно вежливая, она могла снова и снова заставлять доведенного до бешенства парикмахера совершенствовать свою прическу.

Ходить с нею по магазинам или сталкиваться с работниками службы быта, по меткому определению Зуевой, «ходить в стервиз», было для домашних просто мукой. И именно поэтому они всегда с охотой перекладывали на ее мощные и совсем не старушечьи плечи весь груз домашних хлопот. При этом Клавдия Елисеевна совсем не жаловалась на свою жизнь. Обшивая пол-Москвы, она водила знакомства со многими именитыми людьми и была охоча до зрелищ и гостей.

Она сквозь пальцы смотрела на романы своей невестки Галины Дмитриевны, потому что считала, что коль женщина гуляет от мужа, значит, виноват именно он как мужик.

Сына своего, Антона Петровича Зуева, ныне маститого хирурга, заведующего отделением большой столичной клиники, она любила, прощала длительные отлучки из дома, боготворила его медицинский талант и никогда не вмешивалась в его семейную жизнь. Это было ее правило.

Давая своей любимой внучке последние наставления перед ее отъездом в Париж, бабушка обняла Риту и тихонько прошептала ей на ухо:

— Семья до тех пор будет крепкой, пока все неурядицы будут улаживаться в супружеской постели.

Рита, вспыхнув как огонь, молча прижалась к бабушке. Но ее совет взяла на вооружение.

И вот теперь, когда Рита стала парижанкой и могла лишь изредка звонить родным в Москву, Клавдия Елисеевна в своем сердце нашла уголок для Алины.

Их встречи стали частыми. Алина приходила к Зуевым, чтобы «погреться у комелька», поесть по-человечески вкусную домашнюю еду — не на ходу, а за обильно уставленным столом, с длинным задушевным разговором. Вот и теперь, уплетая горячие беляши, Алина пересказала суть сегодняшнего разговора с Таней Орловой и пыталась оправдать свою излишнюю суровость:

— Ну что мне делать, Клавдия Елисеевна, если я всегда говорю то, что думаю, просто потому, что не умею говорить иначе? — говорила Алина. — Возможно, я не сдержана порою, но иначе не могу.

— Ты что, кричишь на своих сотрудников? — почему-то спросила Клавдия Елисеевна.

Алина смутилась на мгновение, а потом быстро заговорила вновь:

— Да, я иногда кричу, когда чем-то возбуждена или расстроена. Но я отходчива, и потом мне все время хочется как-то загладить мой срыв, но я для этого не делаю ни шага, — Алина виновато опустила глаза.

— И не надо тебе меняться, — согласно закивала головой Клавдия Елисеевна. — Живи своим умом. Ты прямой человек и ждешь того же от других. Мне лично нравится, что ты такая прямая, независимая. Этим ты немного похожа на меня.

— Наверное, вы правы, Клавдия Елисеевна, — со вздохом заметила Алина. — И еще я, как и вы, предпочитаю не говорить, а действовать.

— Это верно, дорогая моя девочка, — поддержала ее Зуева. — Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока в твоей жизни что-то произойдет.

— Конечно, надо действовать самой, тогда и будут перемены, — охотно согласилась Алина.

— Когда тебе восемнадцать лет, ты один человек, — задумчиво говорила Клавдия Елисеевна, — а когда двадцать восемь — ты уже другой, с другими целями, интересами, взаимоотношениями, с другими друзьями. Пройдет еще с десяток лет, и ты снова изменишься. А потом опять, и опять, и опять. И, наконец, когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, люди скажут, что ты сформировавшийся человек. А на самом деле это уже начало старческого эгоизма. — Клавдия Елисеевна пристально посмотрела на притихшую Алину.

В первые дни знакомства с Клавдией Елисеевной Алина испытывала почтение к ее возрасту и уважение к профессиональному мастерству. Но чем ближе она узнавала свою московскую родню, тем дороже становилась для Алины общение с Клавдией Елисеевной. Она была человеком особенным. Ей было абсолютно безразлично мнение окружающих о себе, она имела собственные жизненные принципы, которым никогда не изменяла. Зуева не только знакомила Алину с секретами портняжного искусства, но и делилась жизненным опытом, предостерегая молодую женщину от необдуманных поступков.

Брак Алины с Громадским Клавдия Елисеевна считала браком по расчету, а не по сердечной склонности. Правда, она прогнозировала его длительность лет на семь-десять, но Алина прожила с Георгием Валентиновичем всего три года. За это время образ «рыцаря без страха и упрека», так старательно создаваемый Громадским в первые месяцы их семейного союза, бесследно испарился, а вместо него рядом с Алиной оказался расчетливый, прагматичный, не всегда порядочный в выборе средств пожилой человек.

Они расторгли свой брак по обоюдному согласию. Спокойно, без криков и дележки добра. Громадский оставил Алине квартиру. Себе он купил приличное жилье в центре Москвы. Единственным условием, поставленным Георгием Валентиновичем, было сохранение их общего дела — салона «Алина», зарегистрированного в Мосгорисполкоме как частное предприятие, владелицей которого числилась Алина Громадская. Сам Георгий Валентинович, по его выражению, «не хотел светиться». Его вполне устраивала должность замдиректора или менеджера.

Посоветовавшись предварительно с Клавдией Елисеевной и своей ближайшей подругой, а теперь коллегой Таней Орловой, Алина решила дать согласие Громадскому и сделать все для того, чтобы изменение семейного положения бывших супругов никоим образом не влияло на их деловые отношения.

Более того, каждый из них с новой энергией принялся за работу на благо своего детища, салона «Алина».

Придирчиво расспросив Громадскую о ее планах на будущее, Клавдия Елисеевна медленно произнесла:

— Алинушка, милая! Я знаю, как тебе сейчас трудно. Но я хочу, чтобы ты знала: если тебе нужен духовник — им всегда для тебя могу быть я. Я хочу о тебе заботиться, тебе помогать, если не делом, то хотя бы словом. Я не такая страшная, как порою кажусь. Так что если тебе понадобится помощь, — зови! — и Клавдия Елисеевна подошла к Алине и обняла ее.

Прошло почти три месяца после первого выхода Метлицкой на подиум салона «Алина». Юлия быстро вошла в новый коллектив и с головой окунулась в работу. Она была благодарна Громадской за то, что та заставляла ее работать, не давая возможности расслабиться, уйти в себя, остаться наедине со своим горем.

Кроме работы над новой коллекцией, Юлия была занята в съемках сразу нескольких рекламных роликов. Она ужасно уставала, но ей нравился процесс создания видеоклипа. Юлия с удовольствием приходила в маленькую, заставленную всевозможной аппаратурой монтажную видеостудии «Альянс», где вместе с молодым порывистым режиссером Никитой Бусыгиным и его командой они отбирали лучшие кадры для будущего мини-фильма.

Сама атмосфера этой комнаты, где безбожно курили, пили литрами черный кофе, беззлобно переругивались и подшучивали друг над другом, действовала на Юлию благотворно. Она тоже постепенно включилась в творческий процесс, при этом проявляла не только высокие профессиональные требования к своему имиджу на экране, но и обнаружила тонкий вкус и кинематографическое чутье. Если Юлия в кадре не нравилась себе или чувствовалась фальшь в поведении ее партнера по сюжету Гены Николаева, она требовала немедленно все переснять или, если уж нет ни финансовых, ни моральных сил у режиссера, то хотя бы перемонтировать тот или иной кусок фильма.

Никита Бусыгин сначала свысока относился к замечаниям Юлии, считал ее дилетанткой в вопросах кино, хотя и сам снимал только третий клип в своей жизни. Но за плечами у Никиты был ВГИК и полтора года работы на «Останкино» в музыкальной редакции.

Когда над страной разгулялись ветры перемен, Никита, в очередной раз вдрызг разругавшись с главным режиссером из-за несоответствия запросов Бусыгина и материальных возможностей студии при создании музыкальных клипов, хлопнул дверью и через час стал вольным художником.

Он еще полгода побродил по всяким студиям, кое-что снимал, кое-кому монтировал фильмы, пока на одной из тусовок его приятельница Таня Орлова не познакомила Никиту с преуспевающим менеджером уже известного в Москве салона «Алина» Георгием Громадским.

На следующий день Георгий Валентинович пригласил Бусыгина к себе в гости, предварительно попросив захватить с собой все видеокассеты с записями его фильмов.

Кроме хозяина и Тани Орловой, в большой, стильной и дорогой квартире Георгия Валентиновича молодого режиссера встретила Алина Громадская и коммерческий директор банка «Сигнал», старинный друг дома Громадских Илья Ефимович Лонге.

Результатом просмотра работ Никиты и долгого застольного разговора с ним стало предложение Лонге дать значительный капитал Бусыгину для создания собственной видеостудии, которой здесь же все вместе придумали название «Альянс».

Бусыгин сразу согласился. Через месяц после оформления всех документов он вместе с Громадским уже бегал по всяким адресам, добывая самую лучшую на российском рынке видеоаппаратуру. Студию укомплектовали небольшим, но мобильным штатом: каждый сотрудник «Альянса» не только был профессионалом в своем деле, но имел несколько смежных профессий и всегда мог подменить коллегу в экстренном случае.

Георгий Валентинович обеспечил Никиту несколькими заказами на рекламные ролики. Бусыгин вместе со своим оператором Димой Ереминым и звукачом Эликом Ридгером сделали такой видеоклип банка «Сигнал», что его тут же взяли на ЦТ, и через неделю вся страна дружно цитировала одного из героев бусыгинской рекламы: «Наш банк, как танк, силен и крепок, принимает деньги даже у малолеток…»

Никита и сам стал акционером «Альянса», у него появились деньги, а заказы на свои клипы он уже не искал, а отбирал только платежеспособных клиентов.

Но когда Громадский предложил Бусыгину сделать рекламу для салона «Алина» и познакомил его с новой манекенщицей Юлей Метлицкой, Никита, сразу оценив глазом профессионала внешние данные топ-модели, понял, что его звездный час настал. Он с головой ушел в работу над видеороликом, сутками просиживая в монтажной.

— Ну, что скажешь? — Никита исподлобья глянул в сторону Юлии, которая сидела слева от монитора и, не отрываясь, смотрела на экран.

— Это хорошо, но музыка, по-моему, как-то не соответствует… Я подумала, что будет интереснее, если сделать необычный ритм, — медленно говорила Метлицкая, стараясь подбирать слова, чтобы ненароком не задеть самолюбие режиссера.

— Хорошо, Юля. Я согласен. — Потом Никита кивнул видеоинженеру: — Давай смотреть дальше. У тебя все получается хорошо. Мне это нужно к завтрашнему дню, поэтому давай сегодня поработаем.

Дверь в монтажную открылась, и на пороге возникла Татьяна Орлова. Она чудесной улыбкой одарила всех собравшихся перед монитором, но едва Татьяна заметила Юлию, как лицо ее приняло строгое выражение.

— Никита, у нас возникла проблема со сроками. Ролик нам нужен через неделю. Похоже, что ты не успеваешь. Может, что-то отдать Грибову? И Юлия работает всего лишь шесть месяцев, — явно нервничая, говорила Орлова.

— У нее все хорошо получается. Да и я еще никогда не подводил, смею вас заверить, уважаемая Татьяна Сергеевна, — сердито проговорил Никита. — И потом, я терпеть не могу, когда меня прерывают во время работы, — Никита вытащил из пачки сигарету и закурил.

— Во-первых, господин Бусыгин, я не праздный любопытный и не особенная поклонница вашего таланта, — заливаясь краской гнева, отчеканила Орлова. — А во-вторых, я при исполнении своих служебных обязанностей. Как пресс-секретарь я должна доложить директору фирмы о ходе исполнения нашего заказа.

— Алина Павловна была здесь вчера, и она в курсе, что сделано и как, — спокойно проговорила Юлия, с интересом наблюдая за поведением Татьяны.

— Может, Алина Павловна, как вы изволили выразиться, «в курсе», но заказ оплачивает Георгий Валентинович, и ему необходимо знать, как его деньги расходуются, — Орлова с нескрываемой ненавистью смотрела в ясные глаза Метлицкой.

Наступила неловкая пауза.

— Если мне не изменяет память, то не далее как минут сорок назад Громадский, подписав мне очередное банковское поручительство и отпив с нашей группой по чашечке кофе, укатил на своем «ауди» в направлении Хаммер-центра, — смешно грассируя, сказал директор картины Даниил Самуилович Хайкин.

— Ага, вон и чашка его стоит, — хриплым прокуренным голосом добавила ассистент режиссера Наташа Чижевская.

— А в пепельнице останки его сигарет, вот, смотрите, — и худой верткий техник Женя Поливанов сунул под нос Орловой большую тарелку, полную окурков.

Татьяна в ужасе отпрянула и в тот же миг почувствовала всю нелепость происходящего. Она вновь полным негодования взглядом посмотрела на явно издевающихся над ней «киношников» и, круто повернувшись на высоких каблуках, выскочила из монтажной. При этом она с такой силой хлопнула дверью, что от ее удара вдруг заработал давно неисправный видеомагнитофон.

От удивления все разом уставились на светящийся экран.

— Вот это сила! — восхищенно глядя вслед разъяренной Татьяне, прошептал Женька. — С такой энергией вполне можно заменить Чернобыльскую АЭС или обогреть кого-нибудь, — мечтательно проговорил он.

— Не очень-то зарься на Танюшку, ее блок питания уже подключен к одной системе, — буркнула Чижевская.

— А может, и не к одной, — сердито заметил звукорежиссер Элик, до сих пор хранивший молчание.

— Ну все, хватит, не превращайтесь в базарных сплетниц! — Никита, прекращая пересуды, громко хлопнул в ладоши. — Работаем, а то и впрямь придется писать оправдательный отчет для пресс-секретаря, а вам, несравненная Юленька, тогда достанется роль пресс-папье.

— Через «а» или «о» — папье? — ехидно заметил Женя.

— Ах ты, охальник! — шутя замахнулась на него Чижевская.

Вся компания весело рассмеялась, и через несколько минут лица создателей клипа сосредоточенно всматривались в мелькающие кадры на экране монитора.

Татьяна Орлова, заплаканная, с распухшим от слез носом лежала на тахте в квартире своей университетской приятельницы Ирины Соловьевой.

Они виделись теперь довольно редко, только в случае особой необходимости: будь то день рождения или какая-то печаль. Ира отлично понимала состояние души Татьяны, никогда не лезла к ней с расспросами о личной жизни, да и сама не особенно распространялась о себе.

Соловьева всегда была рада Татьяне. Выслушивала ее не перебивая, а потом отпаивала подругу каплями, чаем или в критические моменты — водкой.

В глубине души Ирина жалела Орлову за ее не сложившуюся семейную жизнь, за то, что не испытала счастья материнства.

Ирина сама разыскала Орлову два года тому назад, когда узнала, что Татьяна после внезапного отъезда в Америку своего покровителя, босса и любовника Армена и серии бурных шумных романов попыталась покончить с собой.

Соловьева помнила тот теплый апрельский день, когда она приехала в клинику, где лежала Орлова.

Зажав в руке пакет с фруктами и маленький букет пармских фиалок, Ирина с опаской открыла дверь в Танину палату.

В небольшой светлой комнате две кровати были застелены, а на третьей, разметав по подушке свои роскошные золотые локоны, лежала Татьяна. Ее бледное, без тени косметики лицо, освещенное ярким лучом весеннего солнца, казалось утонченно красивым, но каким-то безжизненным. Орлова лежала с закрытыми глазами, и Ирина, боясь разбудить ее, на цыпочках подошла к постели больной и остановилась над нею.

И вдруг Татьяна сразу открыла свои изумрудные глаза и, не мигая, молча уставилась на Соловьеву. Легкий озноб пробежал по спине у Ирины от этого пронзительного взгляда, но, боясь напугать Орлову, Ира широко улыбнулась и произнесла:

— Привет Танюша! Ты меня узнала?

В ответ больная прикрыла веки, опушенные густыми ресницами, и слабым, глуховатым голосом произнесла:

— Если бы ты сегодня не пришла, я бы попросила врачей вызвать тебя телеграммой.

— Ну что ты, Тань, как только до меня дозвонилась бабушка Ритки Зуевой, я сразу своих архаровцев отправила с Леонидом к свекрови, а сама к тебе, — продолжая улыбаться, Ирина нежно поглаживала худую Татьянину ладонь.

— И сколько уже твоим двойняшкам? Я ведь не была у вас года два, наверное, — чуть слышно проговорила Орлова.

— Не двойняшки, а близнецы-удальцы мои ныне пошли во второй класс музыкального лицея. Юрка играет на тромбоне, а Кирилл виолончелистом будет, — тараторила Ирина, выкладывая на прикроватную тумбочку принесенные фрукты.

— Танюша, тебе от моего Леонида огромный привет и эти фиалки, а сам он, отчитав меня по первое число за то, что мы с тобой так редко стали видеться, ждет тебя в ближайшее воскресенье на манты с грибами. Это блюдо он освоил недавно и хочет перед тобой похвастаться своим кулинарным мастерством.

Счастливая улыбка озарила миловидное лицо Ирины, но, вдруг вспомнив, что она находится у постели одинокой больной женщины, Соловьева стала сразу серьезной и сосредоточенной.

— Ну, как ты себя чувствуешь, подружка? — Ирина заботливо взглянула на бледное Танино лицо.

— Спасибо за то, что вы с Леней еще помните меня, — Татьяна вдруг разрыдалась, зарываясь в подушку.

— Танюша, милая, успокойся, выпей водички! — Ирина дрожащими руками поднесла ей стакан с минеральной водой.

Таня, отпив несколько глотков, вытерла зареванное лицо полотенцем и благодарно улыбнулась.

— Ира, если ты не спешишь домой, поговори со мной, пожалуйста! — она заискивающе улыбнулась.

— Конечно, конечно. Ведь именно за этим я и пришла к тебе. Спрашивай о чем угодно! — поспешно согласилась Соловьева.

— Нет, я хочу, чтобы ты меня спрашивала, — еле шевелила губами Татьяна. — Спроси у меня, из-за чего или, вернее, из-за кого я здесь оказалась, — настойчиво твердила больная.

— Я думаю, тебе не хочется об этом даже вспоминать, не то, что делиться с кем-либо своими переживаниями, — нерешительно начала Ирина.

— Наоборот, — прервала ее Татьяна, — мне хочется вспомнить и рассказать тебе все до последней минуты, потому что только тогда я избавлюсь от своего состояния, когда кто-то из людей, близких мне, вместе со мною переживет весь ужас тех дней.

— Я очень признательна тебе за это доверие! — дрогнувшим голосом проговорила Ирина.

— Ты ведь помнишь, каким ударом для меня стал внезапный отъезд в Штаты Армена? И хотя он вперед на год оплатил ту квартиру, где я принимала вас с Леонидом, а также оставил для меня кое-что из валюты в банке «Глория», я, тем не менее, очень боялась, что меня вот-вот вызовут в милицию и начнутся расспросы о его делах, о моей жизни.

Я ведь тоже была далеко не ангел, и некоторые вещи, что привозил мне Армен из своих заграничных вояжей, продавала алчным модницам по самым бешеным ценам. Я получала откровенное удовольствие, сбагривая этим жадным клушам тряпки, раньше мне недоступные.

И если в начале своего знакомства с Арменом я продавала вещи его знакомым дамам по сносной цене, ибо считала, что интеллигентный человек не должен обманывать равного себе по интеллекту, то, узнав поближе весь этот бон-тон, я потом уже без зазрения совести называла им цену вдвое-втрое больше, чем стоила вещь на самом деле.

Ирина нервно стала оправлять на себе голубой свитер из ангорки. Заметив ее смятение, Таня усмехнулась:

— Ириш, не волнуйся, этот джемпер ты получила от меня в подарок от чистого сердца. И жаль, что в то время я самую малость сделала для твоих мальчишек, а ведь денег у меня тогда было…

Орлова на несколько минут замолчала, привалившись боком к подушке.

— Армен привил мне презрение к нашим милиционерам, называя их «местными Анискиными», а даже как-то проговорился мне, что всегда может купить любого милицейского начальника. Думаю, благодаря очень крупной взятке он смог так быстро оформить все документы и удрать в Штаты, — нотки сожаления и обиды звучали в голосе Татьяны.

Ирина молча слушала этот горестный монолог подруги.

— Знаешь, Армен не только оставил мне кое-что из барахла и денег, он сдал меня, как потом выяснилось, некоторым своим друзьям напрокат.

— Ты это серьезно? — Соловьева в ужасе всплеснула руками.

— Серьезней некуда! — криво усмехнулась Татьяна. — Я не буду гадить в твою чистую душу и не позволю себе в подробностях рассказывать о том, через что мне пришлось пройти, прежде чем я вырвалась из липких рук его компаньонов, — Орлова задумчиво посмотрела в окно, а потом заговорила опять: — Ира! Я сейчас тебе расскажу кое-что из моей жизни до прошлой пятницы, когда я решилась на то, чтобы для меня никогда не наступила больше суббота.

…Из самых близких друзей Армена чаще всего у них в квартире бывал профессор-физик Серов с очаровательной женой Дианой. Серов, молчаливый, корректный, всегда играл с Арменом в шахматы и всегда выигрывал. Его жене очень шло ее необычное имя. Она действительно была Дианой — красивая, высокая, тонкая, с огромными прозрачными глазами, Серова была похожа на античную богиню. Но когда Диана ловила на себе восхищенный мужской взгляд, она мгновенно преображалась. В ее глазах появлялась истома, а губы вспухали во время даже самого невинного разговора с собеседником.

Однажды, когда Серовы посетили Армена с очередным визитом, Диана, удобно расположившись на угловом диванчике в кухне, вдруг разоткровенничалась, да так, что Татьяна, с опаской оглядываясь на дверь в гостиную, где мужчины играли в шахматы, то и дело шикала:

— Тише, Диана, умоляю вас! Нас могут услышать!

— Ерунда! Эти трухлявые пни играют в ту игру, где они еще могут быть победителями, — громко хохотала Серова.

— У вас сложности в отношениях с мужем? — осторожно поинтересовалась Татьяна.

— Ты хочешь узнать, слабак ли Серов в постели? — улыбнулась Диана. — Нет, мой профессор — мастер во всем, но ему ведь уже за пятьдесят. И притом я люблю разнообразие. Неужели тебя групповуха не волнует? — слегка понизив голос, спросила она.

— Не особенно, — немного растерялась Таня.

— А секс с одним мужчиной и с подругой? — назойливо допытывалась Серова.

— Вряд ли, я — собственница, — краснея, ответила Татьяна.

— Счастливая, а я вот не могу смотреть по видео всякую порнуху и не попробовать самой, — мечтательно произнесла Диана и сладко потянулась, как сытая кошка.

Почти через год после отъезда Армена в Штаты Серова позвонила Татьяне на Беговую и предложила посидеть вечерок с ее друзьями-художниками. Орлова отнекивалась, ссылаясь то на занятость, то на головную боль.

— Татьяна, ну что ты ломаешься? Твой Армен уже никогда к тебе не вернется. Я это знаю точно. Чего тебе сидеть, «пригорюнясь у окна»? — быстро, не давая вставить ни слова Орловой, говорила Диана. — Эта компания — вполне интеллигентные люди, любят похохмить.

Немного подумав, Татьяна все-таки согласилась.

Диана заехала за ней на своем «фольксвагене»-малютке, похожем на смешную белую улитку. Они долго вертелись по шумной деловой Москве, пока не попали в Чертаново.

Вся квартира Артура была буквально завалена антиквариатом. Мебель, фарфор, картины вызвали у Татьяны неподдельное восхищение. Хозяин, который, как потом выяснилось, предназначался для Орловой, с удовольствием отметил ее тонкий вкус в оценке художественных достоинств своей коллекции. Улучив момент, Артур наклонился к Таниному уху и прошептал:

— Я много о вас слышал, но когда увидел воочию… Вы действительно дорогой бриллиант, нуждающийся в соответствующей оправе, моя прелесть! — и он легко коснулся губами ее матового лба.

Вторым из гостей был Семен. Судя по их сегодняшней горячей встрече с Дианой, он знал ее не только по имени. Семен не понравился Татьяне сразу и настолько, что любое его обращение к ней вызывало у Орловой желание пойти и вымыться. Похожий на чеховского дьячка, он носил очки в проволочной оправе, имел тощую, клинышком бородку и сальные жидкие белесые волосы, спускавшиеся на спину, запорошенную слоем перхоти. Ростом Семен доходил Диане до плеч.

Посидели за хорошо сервированным столом, выпили, потом Артур подыграл всем на фоно и компания спела несколько песен Окуджавы, Визбора. Девушки исполнили кое-что из репертуара Пугачевой, Муромова, Добрынина.

Потом Артур ушел на кухню, а на его место к инструменту села Татьяна. Она стала не спеша наигрывать свою любимую мелодию из фильма «Дни Турбиных», негромко напевая:

Услышав за собой странные звуки, Татьяна обернулась и увидела Диану и это гнусное существо, Сеню, которые, даже не раздевшись толком, предавались любви под аккомпанемент Татьяниной мелодии.

Не помня себя, Татьяна в ужасе выскочила на кухню, разозленная идиотским положением, в которое угодила.

Артур ласково полуобнял Таню, успокаивая, а потом предложил:

— Пойдем отдохнем у меня в мастерской, там есть широкая тахта, и нет лишних глаз…

— Это что, плата за ужин? — еще не очень понимая, что происходит, спросила Татьяна.

— Но ты же знала, зачем шла! — сузив черные глаза, зло проговорил Артур.

— Ну и подонок же ты! — заливаясь краской стыда, крикнула ему в лицо Орлова.

— Слушай, рыжая, не больно выдрючивайся. Если хочешь знать, то перед отъездом в Америку твой армяшка просто кинул тебя мне, как бифштекс с кровью, да еще снабдил соответствующими инструкциями: что ты любишь, как и в какой позе, — обнажил длинные белые зубы Артур и заржал, как конь.

— Ты не шутишь? — хриплым голосом, чуть слышно произнесла Татьяна. — Тебе действительно меня сдал Армен?

— Не веришь? — Артур подмигнул ей и пропел: — Глупая вы баба, фитилек у вас горит чрезвычайно слабо. — Потом он наклонился к одной из полок кухонного буфета и вытащил оттуда ворох каких-то бумаг.

Быстро отыскав нужную, он, расправив листок, протянул его Татьяне. Ровным каллиграфическим почерком Армена была написано:

«Расписка. В счет карточного долга Артуру Ольшанину передаю свою личную секретаршу и наложницу Татьяну Орлову. Квалификация высшая в вопросах секса, и в качестве образцовой образованной секретарши…» Дальше шли какие-то цифры, дата и знакомая роспись Долуханяна.

Все поплыло перед затуманенным взором Тани, и она, тихонько ойкнув, рухнула на пол.

Артур обмахивал ее полотенцем и обрызгивал водой, когда она через несколько минут пришла в себя.

Таня с трудом поднялась, села у кухонного стола и, не стесняясь Артура, горько разрыдалась. Он суетился вокруг, пытаясь ее успокоить. Потом поставил перед ней полную рюмку коньяка и суровым голосом приказал:

— Все. Отплакала. Теперь знаешь, с кем дело имела. На вот — выпей, полегчает!

Татьяна дрожащей рукой взяла рюмку и опрокинула ее, не донеся до рта. Темная жидкость струйками потекла на ее шелковую голубую блузку. Увидев, во что превратился ее наряд, Татьяна еще горше расплакалась.

И тут Артур серьезно произнес:

— Ну вот что, дорогая, ты мне действительно очень понравилась. Давай забудем все гнусности, что написал тут этот поганенький Армен и уничтожим поначалу сей документ.

Артур разорвал расписку на мелкие кусочки, пошел с ними в туалет, бросил кучку бумаг в унитаз и спустил воду.

Потом он вымыл руки, спокойно подошел к Татьяне и, взяв ее за плечи, привел в ванную. Положив перед ней пушистое полотенце и махровый халат, тоном, не терпящим возражений, приказал:

— Смой с себя всю мерзость прошлой жизни, переоденься в халат, застирай блузку и что там под ней у тебя есть. А я за это время выставлю эту сволочь Диану с ее… — он на минуту запнулся, — с ее дружком, уберу дом. В кухне будут лежать ключи. Я сегодня ночую в мастерской. Она двумя этажами выше. Если что будет нужно — оставлю номер телефона. Вымойся и ложись спать. Тебе теперь никто не тронет. Понятно? — и он легонько потрепал Татьяну по спутанным золотым волосам…

А потом они стали с Артуром встречаться. Он оказался хорошим человеком и очень умелым любовником. Но Татьяна вдруг стала чувствовать, что с нею что-то происходит странное.

— Понимаешь, Ирина, — говорила она, — я все время ощущала какую-то свою неполноценность. У меня с Артуром были неправильные отношения.

— Что значит неправильные? — поинтересовалась Соловьева.

Татьяна тяжело вздохнула и заговорила, с трудом подыскивая слова:

— Ну, совсем неправильные. Он говорил, что любит меня, но я волновалась, счастлив ли он со мной, не скучно ли ему? Если что-то было не так, я всегда обвиняла себя в этом. И в итоге я дошла до того, что мне уже было страшно даже шевельнуться или сказать что-нибудь.

Я казалась себе все меньше и меньше, пока в один прекрасный день я вдруг не почувствовала, что я просто ничто. Как будто я исчезла…

Да нет, это была не просто хандра. У меня было такое ощущение, как будто я умерла…

Наступила тягостная пауза.

Ирина, боясь нарушить тишину, все же решилась на вопрос:

— И тогда он оставил тебя? Или ты бросила его?

Татьяна смотрела своими измученными глазами в лицо подруги:

— Я просто решила больше не жить вообще. Взяла и наглоталась таблеток. Но, видно, выпила недостаточно, чтобы умереть. Придя в себя, сама вызвала скорую, и меня отправили в больницу. Я просто хотела, чтобы ты об этом знала, — она благодарно посмотрела на Ирину и светло улыбнулась. — И вот теперь я чувствую себя очень глупо.

— Ну что ты, дорогая, это я себя чувствую глупо и мерзко, что столько времени позволила тебе страдать одной. Больше этого не повторится! — Соловьева клятвенно сложила руки на груди…

Однако жизнь распорядилась иначе, и Таня Орлова опять надолго исчезла…

Громадский нашел Татьяну в одном из пошивочных цехов и, не заходя на второй этаж, увел ее к автомобилю, который стоял у входа в Дом моделей.

— Садись! — и он галантно распахнул дверцу.

— Что дальше? — лицо Татьяны побледнело.

— Садись, садись. И не спрашивай.

Машина ехала по Садовому кольцу, вырулила на Тверскую, плавно вписавшись в автомобильный поток. Татьяна подождала, когда «выстрелит» зажигалка, и прикурила сигарету.

— Ты много куришь в последнее время, Тань! — он погладил ее по коленке.

— Убери руки!

— Что с тобой, дорогая?

— Куда мы едем и зачем?

— Едем к тебе домой.

— У меня рабочее время.

— У меня тоже.

— Знаешь, мне надоело всю жизнь подчиняться тебе. Я не могу так больше.

— Почему не можешь? А ты моги! — Георгий следил из окна автомобиля за уличными знаками. — А, черт, кирпич! Как объехать?

— Не знаю, но тут давно роют дорогу.

— У тебя есть что выпить?

— У меня все есть. Но ты за рулем.

— А деньги зачем? Все в этой жизни можно купить, детка.

— А ее ты тоже купил? За сколько, если не секрет?

— Не секрет. Все, что ты видела в ее доме, купил я. Алина в курсе.

— Что мне твоя Алина?

— Что тебе Алина? Да если она услышит или узнает, что ты сейчас говоришь… Я думаю, последствия тебе известны.

В таком вздернутом состоянии они поднялись на лифте в квартиру Татьяны. Георгий чувствовал, что с ней происходит что-то неладное. Он решил ее пожалеть, обнять, успокоить. Но она, как дикая кошка, сопротивлялась его рукам и поцелуям. II когда Громадский железной хваткой зажал ее тело, она стала колотить его руками по плечам.

— Танюша, милая, перестань. Что с тобой? Давай посидим спокойно, поговорим.

— Уходи отсюда, я не хочу тебя видеть! Слышишь?

— Слышу, но не уйду.

Он сгреб ее в охапку и, прижав к груди, аккуратно опустил на диван.

— Танюша, успокойся. Чего ты? Милая…

Она, как ребенок, обхватила его за шею и разразилась потоками слез.

— Тань, в чем дело?

— В тебе, в тебе. Ты меня не любишь, — всхлипывая, отвечала Татьяна.

— Это неправда. С чего ты взяла?

— Я же вижу, как ты на нее смотришь. Думаешь, я не понимаю?

— Таня, послушай. Юлия, конечно, красивая девушка, о такой можно только мечтать. Но я слишком стар для нее. Она меня отвергает…

— Ах, значит, ты пробовал к ней клеиться?

— Нет, не пробовал, но думаю, что это бесполезно.

— Ты врун, ты…

— Ну, говори, что я нехороший, вредный…

— Я хочу выпить, хочу!

— Вот это нормальная речь. Только где, я ведь не знаю.

— В холодильнике. На нижней полке.

— Давай вместе пойдем на кухню, все приготовим.

— Ладно, идем.

Георгий налил Татьяне рюмку водки, а сам пить не стал. Он решил оставить ее дома, как только она успокоится, и вернуться на работу.

Но после выпитой рюмки истерическое настроение Орловой возобновилось.

— Таня, дорогая, тебе надо бы отдохнуть, поехать куда-нибудь в теплые края. Давай мы тебя отправим, ведь ты устала. Второй год без отпуска.

— Спасибо, что пожалел. Но я не нуждаюсь в твоей жалости. Мне нужно больше, чем жалость.

— И что же тебе нужно?

— Я хочу все время быть с тобой.

— Таня… Это невозможно… Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я совсем не домашний. Вот Алина это усекла, потому и развелась со мной.

— Пошел ты к черту со своей Алиной вместе!

— Таня, не пори глупостей. Что ты нервничаешь? Тебя обидели, унизили?

— Да, ты меня унижаешь и обижаешь перед всеми. Все бабы знают, что я с тобой сплю.

— Но я не спрашиваю тех баб, с кем они спят. В конце концов, это личное дело каждого.

— Громадский?

— Что, Орлова?

— Если ты не женишься на мне, будет плохо.

— Кому будет плохо? Тебе или мне?

— Вам всем.

— Таня, не торопи меня. Давай подумаем… вместе.

Георгий не на шутку испугался ее слов. Он боялся, что она устроит ему при всех скандал, закатит истерику. Пока все только подозревали об их связи. Но подозревать одно, а быть уверенным — другое.

— Таня, послушай, что я тебе скажу. Ты не маленький ребенок, а вполне зрелый человек. Женитьба — это рискованный шаг. Мне это сейчас совсем не нужно. Я буду откровенен с тобой. Не нравится мне твоя напористость в этом деле. Я ведь старше тебя на много лет. Я тебе скоро не буду нужен. Ты и без меня это знаешь. Если у тебя какие-то проблемы — скажи, я помогу. Но жениться в моем возрасте — нет, увольте!

Татьяна смотрела на Громадского в упор.

— Дальше что?

— А ничего. Не решай за меня мои личные дела. Ну, хоть бы не сейчас, когда столько работы с иностранцами. Ты что, умышленно хочешь вывести меня из равновесия?

— Да, хочу…

— Тогда я поговорю с Алиной, и мы избавимся от тебя.

— Что ты такое говоришь? Я вам уже не нужна? У вас уже есть собственный имидж, и Орлова не нужна?

— Нужна, но не такая, как сейчас. Ты, как кобра, набрасываешься на меня, на Алину, а теперь будешь выводить из себя Юлию? Нет, не позволю! Тебя не устраивает твоя зарплата — скажи! Но, по-моему, тебе грех жаловаться. Живешь, как королева.

— Но без короля!

— Найди себе короля! У тебя что, знакомых мужчин нет?

— Вот так мне говорил и Армен. И еще кое-кто… А вот сейчас говоришь ты…

Татьяна, сказав это, отвернулась от Громадского и уставилась в угол комнаты. Она долго смотрела, не моргая, затем повернула медленно голову и смерила Георгия таким взглядом, что у него стало холодно под ложечкой.

— Танюша, ты отдохни, а я поехал к Алине. Я тебе позвоню к концу дня, — и он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Не надо, Георгий, — сказала Таня, не шевельнувшись, а только в знак протеста выставив вперед руку. — Ты же делаешь это неискренне… не надо… Так будет порядочнее с твоей стороны.

Георгий не стал возражать, почувствовав в ее словах определенную долю правды.

— Ладно. Ты не вставай, я захлопну дверь.

И он, облегченно вздохнув, выскочил на улицу. Вернувшись в свой рабочий кабинет, он хотел поговорить о Татьяне с Алиной, но замотался и не успел.

Назавтра Татьяна, всегда приходившая на работу рано утром, не появилась даже к обеду. И Алина, и Громадский периодически накручивали диск, набирая домашний номер Орловой, но она не отзывалась. В шестнадцать часов Георгий не выдержал, схватил за руку Алину и потащил к автомобилю.

— Давай, быстрее. Едем. Чувствует мое сердце, что… — он помолчал, справляясь с тормозами на повороте.

— Так что чувствует твое сердце? — ехидно спросила Алина.

— Не знаю, что чувствуешь ты, а я предвижу беду.

— Не преувеличивай! Из-за тебя… Нет, ты слишком много воображаешь о себе. Не обольщайся.

— Алина, не время давать мне оценки. Лучше помолчи…

Громадский не снимал палец с кнопки звонка уже более минуты. За дверью ни звука, ни шороха.

— Надо спросить у соседей, — подсказала Алина.

— А что мне у них спрашивать?

— Может, слышали утром, как уходила.

Но никто из соседей ничего не вспомнил.

— Могу ли я позвонить от вас? — Георгий стоял на пороге соседской квартиры.

— Да, пожалуйста, вот сюда проходите, — сказала молодая симпатичная хозяйка квартиры.

Георгий дрожащей рукой набрал номер милиции и назвал адрес, по которому должна прибыть машина. Появилась же машина у подъезда спустя час после вызова.

Все случилось, как и предполагал Громадский. Татьяна лежала, укрывшись пледом, а рядом, на полу, валялись пустые облатки от люминала.

Через полчаса появился следователь. Он внимательно осмотрел квартиру, почти не задавая вопросов. Взяв у Громадских их координаты, он отпустил их домой.

К концу дня весь коллектив знал, что случилось с Татьяной Орловой. Женщины группами собирались на служебной лестнице, курили, шептались. Некоторые вообще не произносили ни слова, так потрясло их это ужасное известие.

Следователь, который приходил в квартиру Орловой, явился через неделю в Дом моды «Алина». Больше всего времени он потратил на беседу с Громадским, задавая ему иногда достаточно унизительные вопросы. При этом всякий раз извинялся, ссылаясь на профессиональные требования ведения процесса дознания.

Громадский сидел, подперев голову руками, и смотрел, как капли дождя, ударяясь о стекло, стекали тонкими струйками вниз. Три года после смерти Татьяны пролетели как-то незаметно. Хотя как для кого. Случилось так, что Юлия вышла замуж за Вячеслава Дмитриева, следователя, который вел дело, связанное со смертью Орловой. Георгий никогда ни в чем не упрекнул Юлию, хотя она здорово нарушила его планы. Он по-прежнему любил ее всей душой, но любовь эта не радовала. У Юлии была надежная защита: ее муж, молодой, талантливый юрист, работал теперь в фирме «Алина».

Вячеслав полюбил Юлию с первого взгляда. Она очень напоминала его жену, тоже Юлию, которая умерла в тридцатилетнем возрасте от гнойного аппендицита, оставив после себя белокурого очаровательного сына Николая. Новая мама сразу нашла с ним общий язык, чему Вячеслав был несказанно рад.

«Что это я бросился в воспоминания? Старость, наверное. Ну, да Бог с ним! Я прожил не тихую жизнь, жаль, что семья у меня так и не получилась».

Грустные мысли Громадского прервал телефонный звонок.

— Алло, Георгий. Это Алина. Чего ты еще сидишь на работе?

— Просто задумался…

— Не думай долго, а соглашайся сразу. Давай поужинаем вместе!

— Принимаю ваше предложение, мадам Алина.

Улыбка проплыла по лицу Громадского.

Улыбка надежды…