ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Как это ни смешно, но только ранним вечером в воскресенье, когда настало время укладывать вещи и возвращаться и мясорубку мегаполиса, Картер почувствовал, как хорошо за городом.

Руссо за выходные не позвонил ни разу, но и Картер ему тоже не звонил. Пару часов в эту субботу он посвятил изучению особо тонких моментов работы с лазером, а потом Бет все-таки вытащила его прогуляться в лес. После этого Эбби и Бен, успевшие помириться, позвали их собирать яблоки в саду за домом, и вот теперь им предстояло увезти домой два мешка свежих фруктов. Картер понятия не имел, что они будут делать с таким количеством.

Даже Руссо не одолел бы больше дюжины.

По пути в Нью-Йорк в машине пахло яблоками и пирогами с тыквой, которые Бен и Эбби испекли утром. Бен включил радио, чтобы послушать сообщения об обстановке на трассах.

— Если ничего другого не скажут, — сказал Бен, — поеду по Со-Милл-Ривер-парквей.

Но сначала пришлось выслушать уйму рекламы, прогноз погоды, а потом еще несколько минут идиотской болтовни радиоведущих Гэри и Гила. Картер почти не обращал внимания на их высказывания об актрисе из фильма «Эльвира — повелительница тьмы», типа: «Неужели у нее настоящая грудь? Уже тридцать лет — никаких изменений!»

Однако чуть позже он стал слушать более внимательно, потому что Гил спросил у своего напарника:

— А что ты скажешь про это безумие в Нью-Йорке, когда среди ночи затрезвонили колокола?

— Вот уж страху-то было… — прогундосил Гэри.

— Для тех, кто еще не оправился после хеллоуинских вечеринок, сообщаем о том, что произошло прошлым вечером: ровно в десять часов шестнадцать минут колокола всех церквей на Манхэттене…

— То есть все колокола абсолютно всех церквей, соборов, храмов и так далее, — снова встрял Гэри.

— Начали звонить как полоумные.

— Было похоже на сигналы воздушной тревоги, — добавил Гэри.

— Воздух! Воздух! — прокричал Гил.

— Но ничего не произошло, верно?

— Очень надеюсь, что нет!

— Но позволь заметить: если это была какая-то хеллоуинская шутка…

— А что же еще это могло быть? — хмыкнул Гил.

— Тогда эти ребята здорово потрудились, чтобы все сработало одновременно. Как, скажи мне на милость, можно подгадать, чтобы в одну и ту же секунду зазвонил колокол, подвешенный по старинке на колокольне, и электронные колокола, скажем, собора Святого Патрика?

— Да, и почему именно в десять шестнадцать вечера? — поддакнул Гил. — Лично я бы дождался полуночи, если бы задумал что-нибудь эдакое.

. — Ну, я могу только вот что сказать: если те, кто отмочил эту хеллоуинскую шуточку, нас сейчас слушают, большая просьба: позвоните нам по номеру один-восемьсот-ГИЛ-ГЭРИ и расскажите, как вам это удалось провернуть! Очень, очень круто.

— И жуть как страшно.

Бен убавил громкость и сказал:

— Готов поспорить — все устроил этот иллюзионист, Дэвид Блейн! Ну, тот самый, что торчал в глыбе льда на Таймс-сквер.

— Но если он не возьмет ответственность на себя, — ответил Картер, — тогда как?

— Может быть, он просто хочет, чтобы все еще немножко погадали, чьих это рук дело? — предположила Бет.

— В нашем городе ко вторнику эта новость уже успеет устареть, — заметила Эбби. — Так что ему следовало бы поторопиться.

Даже после сообщения об обстановке на дорогах Бен не стал выключать радио. На радиостанцию начали звонить слушатели и высказывать свое мнение о том, почему зазвонили колокола. Двое или трое согласились с тем, что это была хеллоуинская шутка, но большинство, к неудовольствию Картера, склонялись к мнению о том, что произошло нечто сверхъестественное, иррациональное. Один мужчина заявил, что случившееся — дело рук духа Гудини, устроившего этот трезвон, чтобы доказать, что загробная жизнь существует. Потом на радиостанцию дозвонился свидетель Иеговы и сказал, что это знак надвигающегося апокалипсиса. Священник из Гарлема сказал, что это призыв одуматься и покаяться, адресованный жителям Нью-Йорка, который он назвал «Содомом и Гоморрой наших дней». Профессор факультета истории религии Колумбийского университета объяснил, что колокольный звон в ночь Хеллоуина — старинная традиция изгнания злых духов и ведьм.

— Прежде считалось, — говорил профессор, — что когда поблизости от церкви пролетает ведьма, то звон колокола способен сбить ее на землю, наподобие ракеты «Патриот».

— Так значит, — вмешался ведущий Гил, — теперь нам нужно ходить по улицам и смотреть, не валяются ли где сбитые ведьмы?

— Что ж, вы можете этим заняться, если пожелаете, — ответил профессор. — Но я бы на вашем месте не стал бы этого делать.

— А я считаю, что к этому причастен Дэвид Блейн, — упрямо заявил Бен. — Никто не возражает, если я переключу на другую волну? Я этих Гэри и Гила долго слушать не в состоянии.

Никто не возразил, и Бен нашел другую станцию.

Остальную часть пути до города слушали «Все учтено», говорили о вполне разумных вещах и через некоторое время въехали в Уэст-Вилидж, довольно долго лавируя по переполненным машинами улицам, пока не подъехали к дому Бет и Картера.

— Большущее вам спасибо, мы великолепно провели время, — сказала Бет, выходя из машины и стараясь не уронить тыквенный пирог.

Картер вышел с другой стороны. Бен помог ему выгрузить из багажника сумки и запас яблок, которого, по мнению Картера, им с женой хватило бы на всю оставшуюся жизнь.

— Не ешьте все сразу, — посоветовал Бен.

— К счастью, у нас есть гость, который вечно голоден, — сказал Картер. — Спасибо за выходные. Это было здорово.

— Пошли, Картер! — позвала его Бет, уже стоящая на ступеньке перед подъездом. — Уверена, Эбби и Бен тоже хотят поскорее добраться домой.

— Увидимся, — попрощался Картер, держа в одной руке дорожную сумку, а в другой — мешок с яблоками.

Поднявшись на свой этаж, Картер предупредительно постучал в дверь, чтобы сообщить Руссо о своем прибытии.

— Вряд ли он дома, — сказала Бет. — Видишь, свежая газета лежит на коврике.

Она была права. Воскресный номер «Тайме» весом в двенадцать фунтов лежал на коврике перед дверью.

В квартире оказалось темно. Включив свет, Картер убедился в том, что Джо нет дома. Обычно он аккуратно складывал постель и убирал на нижнюю полку журнального столика, а сейчас простыня и одеяло были смяты и разбросаны по дивану. И на стене снова висело распятие, то самое, которое Картер увидел в самую первую ночь, после того, как Руссо сомнамбулически бродил по квартире.

Бет втащила яблоки на кухню.

— Записки нет? — спросил Картер. — Интересно, где он.

— Нет, — ответила Бет. — Тут никакой записки нет. — Она вышла в коридор. — А он не в ванной случайно?

— Нет, — ответил Картер.

— А ведь он всегда убирал постель, — проворчала Бет, глядя на беспорядок в гостиной. — А что это на стене?

Бет подошла к стене, чтобы посмотреть на распятие, в то время как Картер пытался сообразить, что могло произойти. Что-то явно случилось. Руссо не оставил бы неприбранную постель. Он бы забрал газету из-под двери. Он любил читать газеты.

— Картер, ты это видел? Это распятие. Я не знала, что Джо так религиозен.

— Я тоже не знал. Когда мы работали в Европе, ничего подобного я за ним не замечал.

— Знаешь, мне кое-что пришло в голову, — с легкой усмешкой проговорила Бет. — Ты ведь говорил, что он должен был пойти на вечеринку к Биллу Митчеллу?

— Да. Я отдал ему приглашение.

— Может быть, он там с кем-то познакомился.

— Это было в пятницу вечером.

— Знаю. Но может быть, они провели вчерашнюю ночь здесь. — Она перевела взгляд на смятую постель. — Может быть, стоило сказать Джо, что пока нас нет, он может пользоваться спальней? — Она взялась за край простыни, валявшийся на полу, и забросила на диван. — Возможно, сейчас он в гостях у этой таинственной женщины.

Конечно, это было возможно. Картер знал, что Джо не такой уж бабник, но мнение о нем он мог составить только во время раскопок на Сицилии. А здесь, в Нью-Йорке, Руссо мог повести себя иначе. Здесь он был известным ученым из Италии.

— Хочешь заказать китайскую еду? — спросила Бет. — Я слишком устала, не хочется никуда идти.

— Нет, я не так голоден, — ответил Картер. — Если ты не против, я наведаюсь в лабораторию и погляжу, нет ли там Руссо.

— Я нисколько не против. Если честно — я просто с ног валюсь. Почему бы вам вдвоем не сходить куда-нибудь и не повеселиться?

Когда Картер спускался по лестнице, ни о каком веселье он не думал. У него было странное чувство. Он ожидал, что, приехав, застанет Руссо дома, что тот будет сидеть, положив ноги на журнальный столик, и смотреть телевизор. А вместо этого он увидел неприбранную постель, распятие и лежащую на коврике перед дверью газету. Все это заставило Картера не на шутку встревожиться.

На углу он немного постоял в ожидании зеленого сигнала светофора. Наверное, глупо было переживать. Может быть, Бет была права и Руссо действительно с кем-то познакомился и теперь неплохо проводит время. Может быть, Джо вместе с этой женщиной отправился на теплоходную прогулку вокруг Манхэттена, он говорил, что хочет это сделать. А если женщина согласилась на такую прогулку, то между ней и Руссо наверняка вспыхнула любовь.

Либо он мог находиться в лаборатории и гадал, почему Картер так долго не возвращается.

Подходя к зданию биологического факультета, Картер уловил в воздухе едва уловимый запах гари. Когда он повернул за угол, чтобы подойти к дому со стороны служебных входов, этот запах стал сильнее. Уэст-Вилидж в ночь Хеллоуина всегда немного сходил с ума, и Картер сначала подумал, что кому-то пришло в голову зажечь тут костер. Но когда он обогнул здание, он заметил, что почерневшая за годы кирпичная стена выглядит гораздо хуже, чем обычно. Она стала черной, покрылась сажей. И запах гари стал просто невыносимым.

Потом он увидел мокрый асфальт, желтую полицейскую ленту, деревянные заграждения, искореженные ворота грузового въезда… Он остановился как вкопанный. Что тут произошло?

Руссо!

Картер побежал к пандусу и без труда обогнул два деревянных барьера. Поблизости никого не было. Только двое студентов стояли на противоположной стороне улицы. Один из двоих на первом курсе посещал семинары, которые вел Картер.

— Вы знаете, что тут случилось? — крикнул студентам Картер.

— Я слышал, что был пожар, — откликнулся бывший ученик Картера. — Больше ничего не знаю.

— Кто-нибудь пострадал?

Второй студент сказал:

— Вроде бы да. Но я не знаю, кто именно.

Картер побежал вверх по пандусу, который заканчивался у дверей. Путь был перекрыт полицейской лентой и табличкой с предупреждением от управления пожарной охраны: «ОПАСНО. БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ».

Картер отклеил ленту от створки дверей и стал искать в кармане ключи. Он открыл замок, но створки приплавились к металлической раме. Картер навалился плечом. Одна створка, скрежеща нижним краем по бетону, сдвинулась с места.

— Эй, профессор, вряд ли это безопасно! — крикнул бывший студент.

Но Картер сумел приоткрыть дверь ровно настолько, что смог протиснуться внутрь.

В лаборатории было темно, только с улицы проникал свет, но и этого света Картеру хватило, чтобы понять: в лаборатории произошло нечто ужасное. Мокрый пол был усеян серым щебнем, обугленным деревом и битым стеклом. Под потолком висели погасшие лампы. А в самой середине бывшего склада, в том месте, где лежал камень, исчез даже бетон. Там темнела яма не меньше фута глубиной, совершенно черная. Впечатление было такое, что здесь взорвалась бомба.

Может быть, именно это и произошло? Что-то взорвалось? Каменная глыба… они ведь подозревали, что внутри нее могут быть полости, наполненные взрывчатыми газами. Но Картер и Руссо не трогали камень. Они не успели прикоснуться к нему лучом лазера.

Или Руссо сделал это в отсутствие Картера?

И где он теперь?

Находился ли он в лаборатории в тот момент, когда здесь что-то произошло?

Картер лихорадочно соображал, пытался мысленно разложить все по полочкам, и тут неожиданно в дверной проем хлынул свет.

— Кто здесь? — прозвучал голос. — Сюда вход запрещен.

Это был сторож Хэнк. Он вошел со стороны складов с большим фонарем в руке.

— Это я, Хэнк. Картер Кокс.

Хэнк осторожно ступал по мокрому щебню.

— Значит, мне не послышалось, — сказал он.

— Хэнк, что тут случилось? Где профессор Руссо?

— Кто может сказать, что тут случилось? Я вам одно могу сказать: дело было не в электричестве. Мои лампы ни при чем.

— Лампы?

— Ну да. Главный пожарный все твердил, что это из-за замыкания в проводке. Предохранитель, дескать, был плохой. Но с лампами все было в полном порядке, я сам проверял.

— Руссо был здесь, когда все произошло? — снова спросил Картер.

Хэнк тяжело вздохнул. Похоже, он предпочел бы не знать ответа на этот вопрос.

— Он тут был, и еще один парень, молодой профессор.

— Какой молодой профессор?

— Митчелл, что ли.

— Билл Митчелл?

А этот какого черта тут делал? Он даже не должен был знать о существовании этой временной лаборатории.

— Угу, — кивнул Хэнк. — Ему больше всего и досталось. — Хэнк стал кусать губу, немного помолчал и добавил: — Убило его.

Картер потерял дар речи.

— А про вашего приятеля Руссо я слышал, что он жив. Правда, худо ему. Его отвезли в больницу Святого Винсента.

Хэнк еще не успел договорить, а Картер уже бросился к выходу.

— Не знаю, что тут приключилось, — крикнул ему вдогонку Хэнк. — Но только лампы точно ни при чем!

Картер быстро сбежал по пандусу, и как раз в это мгновение у тротуара притормозил седан, из него вышла высокая чернокожая проститутка в коротком жакете из кроличьего меха. Седан тут же уехал. Когда Картер поравнялся с проституткой, она схватила его за рукав, и тут он разглядел, что это мужчина в женской одежде.

— Ты работаешь в этом здании? — спросил трансвестит.

Картер попытался высвободиться.

— Пусти. Я спешу.

— Я спрашиваю: ты тут работаешь? Если да, то я хочу знать, что тут творится.

— О чем ты говоришь?

— Я был тут прошлой ночью. И видел, что вон оттуда вышло.

Как ни хотелось Картеру поскорее уйти, он перестал вырываться.

— О чем ты? Что ты тут такое видел?

— Вот это я сам и хочу узнать. Я видел человека, только это был не настоящий человек. И он был весь из света. Сиял, понимаешь?

Картер понял, что трансвестит — сумасшедший.

— Тебе повезло. Ну все, мне нужно идти.

Но мужчина устремился за ним и снова схватил его за рукав.

У него была крепкая хватка. Он сумел остановить Картера и развернуть к себе.

— Я отдал этому человеку, этому ненастоящему человеку, мое пальто. Мое самое лучшее красное пальто. А хочешь знать почему?

— Почему?

Трансвестит посмотрел Картеру прямо в глаза.

— Потому что на этом человеке совсем ничего не было.

Картер вырвал руку и отвернулся. У него не было времени на эту чепуху.

— А знаешь, почему еще я отдал ему свое пальто? — крикнул ему вслед трансвестит. — Потому что я думаю — этот человек был ангел!

Картеру пришлось постоять на перекрестке и дождаться зеленого света. Он перебежал улицу.

— Я тебя запомнил! — прокричал трансвестит. — Хорошо запомнил! Уж я-то понимаю, когда что-то необычное случается!

Картер в этом не сомневался. Но видел ли этот парень на самом деле что-то или не видел, сейчас не было времени об этом размышлять. Картеру хотелось как можно скорее добраться до больницы. Он даже не стал останавливаться, чтобы взять такси. Он мчался по тротуарам, обгоняя других пешеходов, перебегал улицы, как только загорался зеленый свет. Квартал, еще квартал…

Пока он думал только о том, чтобы поскорее добежать до цели, старался не думать о том, что в действительности случилось с Руссо и в каком состоянии он увидит его в больнице Святого Винсента. Живого или… Нет, об этом он не мог думать. Пока не мог.

Зеленый свет. Картер пересек очередную улицу.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

«Огонь.

Потом — свет.

Как раньше.

Как давным-давно.

Потом снова — ночь.

Ночь, наполненная горящими повсюду огнями.

И звуки. Так много звуков.

И голоса. Так много голосов.

Так много… людей.

Неужели… все стало так?

Холод.

Накидка.

Так много людей.

Повсюду, и все говорят.

Разные голоса.

Их запахи.

У каждого — свой запах.

Но неужели он… совсем один?

Мрак.

Холод.

Вечность.

Неужели он один?

Неужели он последний?

И неужели он наконец… свободен?»

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Даже в такой тоскливый день Эзру поразила эта надпись. Над округлыми ступенями на стене, прямо напротив массивной башни ООН, были выгравированы слова из книги пророка Исайи: «…и перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать». В этих словах заключалась такая горькая ирония, что комментарии были излишни. Организацию Объединенных Наций, на взгляд Эзры, объединяло только одно: политика сдерживания, обличения и, в перспективе, уничтожения Израиля. В остальном эта организация была просто фальшивкой, сборищем напыщенных, лишенных какой-либо реальной власти делегатов, шикарно живущих в Нью-Йорке, и то время как миллионы их соотечественников на родине — в Уганде, Руанде, Камбодже, Сербии, Чечне, Индии, Пакистане да много еще где — голодали, страдали и убивали друг друга.

По мнению Эзры, в пользу ООН говорило только одно: общественный парк, раскинувшийся вдоль берега Ист-Ривер. Парк содержался в образцовом порядке, и в последнее время, когда Эзре хотелось подышать воздухом, он отправлялся именно сюда. Он шагал по широкой овальной дорожке, вдоль которой стояли скамейки и статуи, а посередине зеленел газон, там ходить не разрешалось. Никто не докучал, охранники не пускали в парк всякий сброд, и не нужно было опасаться, что наступишь на собачью какашку. Иногда, когда Эзре нужно было о многом поразмышлять и не хотелось идти домой, он делал десять — двенадцать кругов по парку.

Сегодня был как раз такой день.

Вернулись из недолгой поездки его отец и мачеха, о чем его утром предупредил Мори. Но отец сразу отправился в офис, так что домой фактически пока возвратилась только Кимберли.

Под бдительным присмотром Гертруды Эзра встретил Кимберли у входа. Он даже снизошел до того, что взял у нее какую-то небольшую вещицу в подарочной упаковке.

— Спасибо, Эзра, — поблагодарила его Кимберли. — Очень мило с твоей стороны. Тем более что это — для тебя.

— Вот как?

— Да.

В сознании у Эзры мгновенно сработала сигнализация: «Бойся данайцев, дары приносящих».

— Можешь сразу распаковать, — сказала Кимберли. В Палм-Бич она слегка загорела, и волосы у нее посветлели. — Так, ничего особенного.

Может быть, он тоже должен был ей что-то подарить? Ведь, в конце концов, это он затеял перепалку, из-за которой отец и Кимберли спешно улетели в Палм-Бич. Но ему и в голову не пришло приготовить какой-то подарок. Эзра посмотрел на Гертруду. Та нахмурила брови. Эзра понял, что нужно проявить благодарность и распаковать подарок.

— Спасибо, — сказал он и, осторожно развязав белые ленточки, обнаружил под бумагой маленькую синюю коробочку. Внутри, посреди вороха белой папиросной бумаги, Эзра увидел блестящие серебряные настольные часы с белым циферблатом и черными цифрами. К колечку на часах был прикреплен маленький конвертик. Эзра вынул часы, а коробку положил на стол.

— Это будильник от «Тиффани», — сказала Кимберли. — Прочитай, что там написано.

Эзра вынул из крошечного конвертика светло-коричневую карточку и прочел: «Проснись и почувствуй запах кофе. С любовью, Кимберли».

Он не совсем понял, что это значит, кажется, он когда-то от кого-то слышал эту фразу, но не был в этом уверен.

— У нас с Сэмом было много времени на разговоры, пока мы отдыхали в Палм-Бич, — объяснила Кимберли — видимо, она заметила его смущение. — И мы оба решили, что для твоего же блага тебе стоит покинуть свои старые комнаты, найти себе квартиру и начать самостоятельно зарабатывать на жизнь.

У Эзры было такое чувство, будто его обухом по голове ударили.

— Не надо спешить. Неделю-две можешь оставаться здесь, я слышала, что найти квартиру сейчас не так-то просто, но мы с Сэмом считаем, что ты будешь гораздо счастливее, если станешь жить один.

Эзра, не зная, как на это реагировать, взглянул на Гертруду. Ее взгляд выражал сочувствие, но не удивление. «Значит, она этого ждала, — подумал Эзра. — Всю жизнь все почему-то ожидают того, что потом происходит со мной, и только меня все новости застигают врасплох. Что же у меня неладно с интуицией?»

— Но я не хочу переезжать, — пробормотал он. — У меня работа в разгаре. Ее нельзя прерывать.

— Да нет, конечно же можно, — легкомысленно сказала Кимберли и отправилась через холл к своим комнатам. — Может быть, в собственной квартире тебе даже лучше будет работаться. Особенно после следующего понедельника.

— А что такого случится в следующий понедельник?

— Заедет Лаурент, посмотрит твои комнаты. Лаурент — дизайнер интерьера. — Кимберли бросила через плечо: — Мы собираемся переделать эту часть квартиры.

С этими словами она исчезла за дверью своей комнаты.

Эзра услышал, как щелкнул замок.

Он стоял, не в силах тронуться с места, и сжимал в руке маленький серебряный будильник.

— Я этого боялась, — сказала Гертруда, подошла и взяла у Эзры часы. — Держать надо за колечко, — посоветовала она. — Иначе все серебро будет в отпечатках твоих пальцев.

Эзра закончил еще один круг по парку. День выдался пасмурный, серый и довольно холодный, поэтому большая часть скамеек, повернутых к реке, была пуста. На одной из них кто-то оставил аккуратно сложенный номер «Нью-Йорк таймс».

Эзра поплотнее закутался в пальто, сел и взял газету. На первой странице красовались обычные страшилки — очередной взрыв бомбы в Белфасте, беспорядки на Западном берегу Иордана, политическое убийство в Восточной Европе. Но в нижнем правом углу страницы внимание Эзры привлекло более необычное сообщение: «ЦЕРКОВНЫЕ КОЛОКОЛА ЗВОНЯТ В ЧЕСТЬ ХЕЛЛОУИНА?» Он быстро пробежал глазами заметку и узнал о том, что колокола всех церквей Нью-Йорка одновременно зазвонили вскоре после десяти часов вечера в субботу. Прежде чем перейти к продолжению заметки на второй странице, Эзра отложил газету и задумался. В ночь Хеллоуина он работал у себя в комнате, как обычно, но после десяти сделал перерыв — да, теперь он вспомнил, что слышал колокольный звон на другом берегу реки. Это показалось ему странным, но и только. В последние дни на его долю выпало слишком много всего, поэтому он перестал удивляться каким-либо ненормальностям и случайностям.

Затем он перевернул страницу и дочитал заметку до конца. Все выглядело довольно загадочно и пока оставалось без объяснения, хотя «Таймс» собрала мнения и комментарии из таких диаметрально противоположных источников, как епархиальный совет и верховная жрица викканского культа. Большая часть высказывавшихся полагали, что имела место хеллоуинская шутка. Эзра ни на секунду не поверил в то, что это была шутка. В последнее время он так много пережил, что слишком хорошо понимал: на свете существовало много такого, чего люди просто не могли себе представить.

Мимо скамейки прошла женщина, державшая за руку дочку.

— L'Assemble Generale est ou les delegates viennent a faire la paix l'un avec l'autre, — сказала женщина.

Девочка улыбнулась Эзре, но он вспомнил о том, что следовало бы улыбнуться в ответ, когда они уже прошли мимо. Он и это время с горечью размышлял о том, что только что сказала девочке ее мать: о том, что Генеральная Ассамблея была тем местом, где страны встречались, чтобы заключать мир друг с другом. Смешно. Когда он жил в Иерусалиме, то всегда думал — как это символично, что тамошний офис ООН находился в той точке города, которая с древности имела название Холма Совета Зла.

Через пару минут Эзра вернулся к газете и на второй странице «Таймс» увидел фотографию горящего кирпичного здания. «ПРИ ВЗРЫВЕ В НЬЮ-ЙОРКСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ ОДИН ЧЕЛОВЕК ПОГИБ, ВТОРОЙ РАНЕН». Эзра без особого интереса пробежал глазами эту заметку. Судя по всему, субботним вечером при взрыве сильно пострадала одна из лабораторий биологического факультета. Причину взрыва пока не установили, но пожарный инспектор сказал: «Мы склоняемся к тому, что дело было в неисправности электропроводки. В лаборатории недавно были подвешены мощные лампы, но проводка не была снабжена соответствующим предохранителем». При взрыве погиб молодой ассистент с кафедры палеонтологии, а итальянский профессор, находившийся в университете с научным визитом, получил серьезные ожоги и ранения. Эзра уже собрался перевернуть страницу и вернуться к статье о таинственном колокольном звоне, но что-то его остановило. Вряд ли бы на это обратил внимание кто-то другой.

Дело было в совпадении по времени.

Страшный взрыв в лаборатории произошел приблизительно в десять пятнадцать вечера — всего за минуту до того, как затрезвонили колокола. В то время как никому не пришло в голову связать пожар в университете и колокольный звон, Эзра именно этим теперь и занимался — соединял между собой разрозненные факты, выстраивал логическую цепь событий.

Постепенно он приходил к выводу: нет на свете ничего случайного. Теперь он не видел ничего странного даже в том, что кто-то оставил газету на этой скамейке, — чтобы он нашел ее. И прочел.

Но тут сразу возникало несколько вопросов. Были ли эти два события связаны между собой? Если да, то было ли в этой связи что-то, что могло его заинтересовать? Не могли ли эти события каким-то образом быть связаны с его собственной работой?

Эзра попытался все обдумать. Он попробовал призвать на помощь холодный рационализм. В том, чем он занимался, определенно присутствовал богословский элемент, и это могло быть как-то связано с колокольным звоном. По традиции колокола звонили, чтобы созвать верующих на молитву, чтобы возвещать о начале и конце дня, чтобы сообщать о таких событиях, как бракосочетание короля, или приносить весть о великих победах.

Но помимо этого, на протяжении многих столетий в колокола звонили, чтобы предупредить народ о грозящей опасности. На побережье высадились захватчики. Пожар. Наводнение. Чума.

Не могло ли что-то в его работе с «Утраченной Книгой Еноха» каким-то образом вызвать колокольный звон? О, такой вопрос очень бы понравился доктору Нойманн. Она бы и двух секунд размышлять не стала. Сочла бы это еще одним проявлением иерусалимского синдрома, симптомом мании величия и сказала бы, что все это как нельзя лучше укладывается в общую картину психического расстройства.

Но Эзра знал то, чего не знала Нойманн. Он понимал такое, чего она не в силах была понять. Он собирал по крохам самое древнее повествование на свете. Он медленно, с колоссальным трудом переводил слова тайнописи. Он узнавал от Еноха, отца самого Мафусаила, что такое добро и зло. Прошлой ночью он прочел о том, что была битва за душу каждого человека, эту битву вели два ангела и от ее исхода зависела судьба души в вечности. Неужели он открывал то, что было потеряно на протяжении стольких тысячелетий, то, что было настолько важно для понимания Вселенной и места человечества в ней? Неужели именно из-за этого зазвонили колокола по всему городу? Даже самому Эзре это казалось чересчур самонадеянным… но не представлялось невозможным.

Разве тот голос не шепнул ему на ухо: «Да»? Разве он не побуждал его в ночной тиши: «Продолжай»?

Со скамейкой поравнялась группа туристов, явно с Ближнего Востока. Женщины постарше — в черных чадрах. У некоторых мужчин голова была повязана арабским платком. Экскурсовод тараторил по-арабски, как показалось Эзре, с египетским акцентом, и одежда на нем была соответствующая: развевающийся балахон джеллаба и, несмотря на прохладную погоду, — кожаные сандалии на босу ногу. Он пятился, повернувшись к туристам лицом, и, размахивая руками, рассказывал про ООН и про что-то еще. С реки дул ветер, развевая одежды туристов. Эзра уловил исходящие от людей запахи: ароматы оливкового мыла и семян тамаринда, сушеных фиников и зрелого инжира, ягнятины со специями и жасминового чая. Эти запахи невольно перенесли его на улицы Старого города. Большая часть туристов прошла перед ним, но некоторые обошли скамейку сзади. Неожиданно Эзра почувствовал себя окруженным толпой людей в черных одеждах, совсем как раньше, и вдруг услышал голос, шепчущий ему на ухо. Только на этот раз это было слово на арамейском языке: «Заверши». Он резко обернулся, но туристы уже прошли мимо, и никто из них, похоже, не обращал внимания на человека, сидящего на скамейке. Но ведь кто-то говорил с ним! Он слышал голос. Тот самый негромкий голос, который уже говорил с ним. Эзра вскочил на ноги.

— Кто это сказал? — требовательно вопросил он. — Кто только что говорил со мной?

Но никто не отозвался. Один мужчина вопросительно взглянул на него, и Эзра обратился к нему:

— Это вы? Вы мне что-то сказали?

Мужчина попятился, несколько женщин, испуганно переговариваясь под чадрами, тоже отступили назад. Это еще сильнее разозлило Эзру. Что они говорили? Решили подшутить над ним?

— Кто-то обратился ко мне, и я хочу знать, кто именно.

— Уверяю вас, сэр, — поспешил вмешаться экскурсовод, — никто из этой группы с вами не говорил. Никто из этих людей не говорит по-английски.

— Ко мне обратились не по-английски, — сердито проговорил Эзра, — а по-арамейски.

Экскурсовод, кожа у которого была похожа на скорлупу грецкого ореха, удивился еще больше.

— Это тоже невозможно, сэр. Простите, если мы побеспокоили вас, — сказал он и сделал своим подопечным знак проходить вперед, что-то тихо сказав им по-арабски.

— Вы говорите им, что я «маджнун»? — возмущенно спросил Эзра. — Что я — сумасшедший?

— Пожалуйста, отойдите, сэр, — сказал экскурсовод, — иначе мне придется принять меры.

— Вам придется принять меры? И какие же меры, хотел бы я знать?

Эзра шагнул ближе к экскурсоводу, но в то же мгновение дорогу ему загородили, выросшие как из-под земли, два стража порядка.

— Ну-ну, давайте-ка успокоимся, — сказал один из них.

— Какие проблемы? — осведомился второй.

— Один из этих людей что-то сказал мне, — заявил Эзра. — Я просто хочу узнать кто.

— Этот человек нам мешает, — сказал экскурсовод и знаками поторопил оставшихся членов группы к ступеням здания ООН. — Его следует арестовать!

— В этой стране так не делают! — крикнул ему Эзра. — Не понимаете? Вы сейчас в Америке! А не в каком-нибудь средневековом ближневосточном захолустье! В Америке!

Он сам не понимал, почему вдруг так рассвирепел. Как будто он долгое время находился за очень хрупкой плотиной и вот теперь ее прорвало.

— Ваша страна — это страна неверных и демонов! — огрызнулся в ответ экскурсовод и, догадавшись, кто Эзра по национальности, процедил сквозь зубы: — И сионистских свиней!

Эзра бросился к нему, его руки потянулись к шее экскурсовода, но один из охранников ООН резко ударил его по рукам, а второй схватил за плечи.

— Не советую ошибаться, — прокричал Эзра. — Жив Бог Израиля! Он жив, Он…

Но он не успел закончить свою мысль. В следующее мгновение охранники скрутили его и повалили на асфальт. Он услышал, как один кричит арабам, чтобы они уходили. Второй, упершись коленом в позвоночник Эзры, быстро говорил с кем-то по рации и вызывал подкрепление.

Если бы Эзра мог сделать вдох, он бы сказал, что нет никакой нужды в подкреплении. Он совершенно изнемог и не в силах был сопротивляться.

Но такой возможности ему не дали. Руки заломили за спину, нацепили наручники, рывком подняли на ноги. На глазах у арабских туристов, одни из которых с отвращением смотрели на него, а другие поспешно фотографировали, охранники поволокли Эзру к воротам парка, которые выходили на Первую авеню. Рядом, пронзительно визжа тормозами, остановилась полицейская машина с яростно мигающими проблесковыми маячками.

Выскочил полицейский и распахнул заднюю дверь.

— Не делайте этого! — сумел выдавить из себя Эзра, но полицейский просто опустил руку ему на затылок и втолкнул в машину, на заднее сиденье.

Хлопнула дверь. Эзре пришлось наклониться вперед, к разделительной решетке, чтобы наручники не так врезались в запястья. Охранники в знак похвалы оперативности полицейских дружно подняли вверх большие пальцы. Машина быстро отъехала от тротуара. Эзра успел оглянуться и увидел, как араб-экскурсовод улыбается, довольный одержанной победой. «Улыбайся, улыбайся, — мстительно подумал Эзра. — Твои дни сочтены… их осталось совсем немного».

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Как только Рейли ушел из галереи, Бет быстро убрала в папку незаконченные планы праздничной вечеринки и поспешила к выходу. Она взяла такси и доехала до дома и, как и ожидала, Картера там не застала. Прошлую ночь он провел в больнице Святого Винсента, и она догадывалась, что сегодня он тоже там. Бет взяла небольшую дорожную сумку, только что распакованную после поездки за город, сунула в нее бритвенный станок Картера, пену для бритья, свежие носки, смену нижнего белья и чистую сорочку.

В больнице Бет совершила ошибку: она вошла в здание через приемный покой отделения неотложной помощи и оказалась в сущем бедламе. Повсюду бродили десятки людей, многие были серьезно ранены, но им еще не успели сделать перевязку. Другие лежали на стоявших вдоль стен каталках, похожих на ожидающие вылета самолеты в аэропорту. Медсестра по интеркому называла фамилии, вызывала врачей-специалистов, напоминала только что поступившим пациентам о том, что они должны заполнить соответствующие бумаги, а самое главное — иметь наготове подтверждение о наличии медицинской страховки.

Поглядывая на стрелки на полу и знаки на стенах, Бет, преодолев несколько длинных коридоров, добралась до общей регистратуры. Там ей сказали, что Джузеппе Руссо проходит курс лечения в отделении интенсивной терапии на пятом этаже. Бет поспешила к лифту.

По сравнению с приемным покоем пятый этаж напоминал космическую станцию. Дневной свет, приглушенные звуки, стерильно чистые коридоры, закрытые двери. По пути к посту дежурной медсестры Бет увидела двух врачей, которые тихо переговаривались, изучая медицинскую карту какого-то пациента, затем ей встретился санитар, везущий спящего пациента в кресле-каталке. Высокий мужчина в красном пальто, подозрительно смахивающем на женское, низко наклонился к баллону с питьевой водой. На синем пластиковом стуле, опустив голову и понурив плечи, сидел Картер.

— Есть новости? — спросила Бет мужа.

Картер медленно поднял голову. Глаза красные, усталые, небритый.

— Нет, пока нет. Он все еще без сознания.

Бет села рядом с ним, положила руку ему на плечо.

— Тебе удалось поговорить с врачами?

— Несколько часов назад. Лечащий врач, ее зовут доктор Баптисте, сказала, что мне дадут знать, как только произойдут какие-то изменения.

Бет погладила его по плечу.

— А она не сказала тебе, когда могут произойти изменения? В смысле… — Она запнулась в поисках подходящих слов. — Как ей кажется, Джо может прийти в себя этой ночью? Или завтра? — И хотя она не сказала этого в слух, но про себя добавила: «Вообще?»

Картер покачал головой.

— Неизвестно. — Он откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги. — Вот почему я не хочу уходить. Он может очнуться в любое мгновение, никто не знает, когда, а мне хотелось бы быть рядом с ним, в то время.

Бет знала, что он так скажет.

— Я принесла тебе кое-что. Подумала, может быть, тебе это понадобится. Бритва, одежда, книжка с твоей тумбочки.

— Спасибо. Внизу есть общественная ванная. Позже схожу помоюсь.

Было довольно тихо. Слышались только негромкие разговоры медсестер у регистраторской стойки, порой открывались или закрывались двери, доносился чей-то голос из динамика интеркома. Бет надеялась, что Картер пойдет домой, но не удивилась тому, что он решил остаться. Она понимала, что муж не только искренне переживает за друга. Она знала, что он чувствует себя ответственным за случившееся. За гибель Билла Митчелла. За страшные ожоги и раны Руссо. Сейчас Бет могла только молиться о том, чтобы Джо остался в живых.

— Знаешь, — сказала она мягко, — если ты хочешь сходить домой и несколько часов поспать, я могла бы остаться здесь. Если появится доктор Баптисте и будет искать тебя, я тебе позвоню.

— Нет, все нормально. Я должен быть здесь.

Бет не сразу сказала то, что хотела сказать.

— То, что случилось, просто ужасно. Но ты должен помнить: ты ни в чем не виноват. Ни в чем. Ты не сделал ничего плохого.

Картер молчал.

— Произошел несчастный случай. Ужасный, непредсказуемый несчастный случай.

Выражение лица Картера не изменилось. Бет знала, что он слышал ее слова, но догадывалась, что они не возымели никакого действия. Может быть, настанет день, когда он сможет избавиться от чувства вины, но сегодня (Бет это сердцем чувствовала) было еще рано говорить об этом.

Двери палаты с легким шорохом открылись. Вышла врач — молодая женщина с темными волосами, собранными в пучок, и кожей цвета корицы. Она подошла к Картеру и Бет. Картер посмотрел на нее, и в его взгляде было больше страха, чем надежды.

Врач, видимо, заметила это и поспешно кивнула и едва заметно улыбнулась.

— Только не ждите слишком многого, — сказала она. — Ваш друг пришел в себя.

Картер не сразу осознал смысл слов врача.

— Это ведь очень хорошая новость, правда? — сказала Бет. — То есть… Если он очнулся и разговаривает…

— Я не сказала, что он уже разговаривает, — прервала ее доктор Баптисте. — А вы его родственница? — спросила она у Бет. В ее речи чувствовался легкий карибский акцент.

— Нет. Я здесь с мужем, — ответила Бет и сжала руку Картера. — Мы друзья Джузеппе.

— На самом деле мы — его единственные друзья, — добавил Картер, — в этой стране.

— Тогда вам нужно обязательно как-то связаться с его родственниками, где бы они ни находились. В любое время может настать момент, когда придется принимать решения.

— Решения? — переспросила Бет.

— Относительно лечения и ухода…

— А вы не можете просто поговорить с самим Джо… обо всем? — спросил Картер.

— Вы должны понять, что ваш друг пока находится в критическом состоянии. Мы не можем рассчитывать на то, что он пробудет в сознании достаточно долго для того, чтобы принимать осмысленные решения. В данное время мы стараемся поддержать его состояние на уровне стабильного. Позже, когда у нас появится возможность заново оценить серьезность травм — а у него не меньше двадцати пяти процентов кожи поражено ожогами третьей степени, — мы будем решать, как быть дальше.

Ожоги третьей степени? Насколько знала Бет, это были самые ужасные ожоги, какие только могли быть.

— Но сейчас, — сказала доктор Картеру, — думаю, ему было бы хорошо увидеть знакомое лицо. Вы хотите повидаться с ним? Но пробыть у него можно всего несколько минут.

— Да. Конечно, — ответил Картер и встал.

Бет тоже была готова встать, но доктор покачала головой.

— Увы, в палату может войти только один посетитель.

— Я посижу тут, — сказала Бет Картеру. — Иди.

Доктор Баптисте пошла первой. Картер вошел в застекленные двери палаты интенсивной терапии.

Он почти сразу обратил внимание на то, что воздух в палате был прохладнее и свежее, чем в коридоре. Слышались негромкие звуки: гул и жужжание аппаратуры, стоящей у кроватей пациентов. Подойдя к посту медсестры, полукруглой стойке, на которой стояло несколько включенных мониторов, доктор Баптисте дала Картеру бумажную маску.

— Мы должны заботиться о том, чтобы не осложнить состояние больного никакой инфекцией, — сказала она, когда Картер надел маску, закрывшую нос и рот. — Кроме того, ни в коем случае не допускайте никакого физического контакта с мистером Руссо. Нельзя обниматься, пожимать руку, короче, никаких прикосновений.

Она отошла от стойки, и Картер последовал за ней в другой конец палаты. Подходя к последней кровати, занавешенной непрозрачной белой шторой, Картер почувствовал, как часто забилось его сердце. «Как выглядит Руссо? Может быть, он так перевязан, что я его не узнаю?» Картер мысленно подготовился к самому худшему.

Доктор Баптисте остановилась около кровати и проверила одну из капельниц. Их было несколько. Кроме трубочек от капельниц к кровати тянулось множество проводов, подсоединенных к мониторам и лечебной аппаратуре. Самого Руссо было почти не видно. Простыня была подвешена в нескольких дюймах над его телом — может быть, потому, что даже тонкая ткань могла вызвать боль, прикоснувшись к обожженной коже? На голове Руссо белела бумажная шапочка, похожая на корону, все его лицо было покрыто толстым слоем антисептической мази. Глаза были большие и темные. По его взгляду Картер догадался, что Руссо отчаянно хочет что-то сказать. Как только Картер остановился у кровати, Руссо перевел взгляд на него.

— Привет, Джо, — тихо проговорил Картер и подумал: «Боже, что же произошло в лаборатории?»

Картер не знал, что еще сказать. Он был в ужасе от того, как выглядел его друг, но старался этого не показать и был рад тому, что его лицо закрыто бумажной маской.

— Мне так жаль, — сказал Картер и потянулся к руке Руссо, лежавшей поверх простыни, но доктор Баптисте поспешно напомнила ему:

— Никаких прикосновений, пожалуйста.

— Простите, я забыл.

— Боюсь, ваш друг пока не сможет вам ничего ответить.

«Интересно, почему? — удивился Картер. — Ведь Джо явно в сознании». Но тут он заметил дыхательную трубку между обгоревших, потрескавшихся губ Руссо.

— Если он сумеет, — сказала доктор Баптисте, — он может попытаться воспользоваться этим. — Она протянула Картеру белую блестящую дощечку и специальный маркер. — Но он получил такую дозу успокоительных и обезболивающих препаратов, что вряд ли способен связно излагать свои мысли. — Она проверила показатели на мониторах и добавила: — Не больше пяти минут.

С этими словами она удалилась.

Как только она ушла, Руссо негромко застонал и перевел взгляд на дощечку. Картер отдал ее ему. Руссо поднял другую руку (Картер заметил, что ногти у Руссо стали похожими на черные полумесяцы) и взял маркер.

Чтобы Руссо было легче писать, Картер поддерживал дощечку. Руссо стал коряво выводить буквы ярко-зеленого цвета. Картер повернул дощечку к себе и прочел: «Билл?»

Билл Митчелл. Картер покачал головой.

— Он не выжил.

Руссо моргнул, потом взял маркер и написал на дощечке слово «лазер».

Что можно было ответить?

— Лазера нет. Пожар уничтожил все.

Включая, конечно, и окаменелость. Но Картеру не хотелось сейчас говорить об этом.

Но Руссо едва заметно покачал головой и указал маркером на слово «лазер».

Лазер? Но тут Картер догадался.

— Лазер был включен, когда начался пожар?

Руссо кивнул.

— Пожар начался из-за лазера?

Руссо снова кивнул.

Но Руссо вряд ли бы стал пользоваться лазером без помощи Картера. Картер знал, что Руссо не настолько хорошо знает английский, чтобы разобраться во всех тонкостях руководства по пользованию прибором. Картер стер слова с дощечки. Может быть, Руссо хотел сказать, что Билл… Билл Митчелл…

— Билл работал с лазером?

Руссо в знак согласия моргнул.

— Он каким-то образом проник в лабораторию?

Руссо еле заметно кивнул, взял маркер и написал слово «окаменелость».

Картер так старался обойти эту тему.

— Все в лаборатории, — медленно выговорил он, — уничтожено.

Руссо отрицательно покачал головой, неотрывно глядя на Картера.

— Нет? — Но что он мог иметь в виду? — Тебе удалось что-то сохранить?

Картер помнил, что они сумели взять крошечные пробы окаменелости и породы и этот материал пока находился в другой лаборатории, где его исследовали. Но, похоже, Руссо хотел сказать что-то другое.

— Прости, Джо, но я тебя не понимаю.

Может быть, сказывалось действие седативных препаратов?

Руссо снова взял маркер и слегка дрожащей рукой вывел слово «живой».

Что он мог иметь в виду? Картер мог предположить только одно — Джо говорит о себе.

— Да, ты живой, — с улыбкой проговорил Картер. — И настанет день, когда, веришь ты или нет, ты снова станешь заниматься всем, чем занимался раньше. — «Но так ли это будет?» — с грустью подумал он. — Даже нырять будешь.

Однако взгляд Руссо стал еще более встревоженным. Картер неверно его понял. Джо указал маркером на слово «окаменелость», потом — на слово «живой».

Картер молчал. Руссо снова показал маркером на слова.

Теперь смысл стал понятен, но невероятен.

— Ты хочешь сказать мне, что наше ископаемое оказалось живым?

Нет. Руссо застонал и нахмурил брови. Общение явно стоило ему больших усилий. Он снова взял маркер и, зачеркнув пару букв, заменил их двумя другими. Картер прочел: «Окаменелость живая».

И понял, что больше им с Руссо сегодня общаться не стоит. Джо явно находился под воздействием лекарств. Что ж, возможно, это было к лучшему.

— Ладно, — кивнул Картер. — Я понял. — Он подбадривающе улыбнулся. — Доктор сказала мне, чтобы я не задерживался дольше пяти минут, но завтра с утра я к тебе приду.

Картер положил дощечку и маркер на прикроватную тумбочку и посмотрел на Руссо. Взгляд у больного был усталый и измученный. «Похоже, вреда от моего визита больше, чем пользы», — подумал Картер.

— Не переживай за окаменелость, за лабораторию и все прочее, — сказал Картер. — Просто постарайся немного поспать.

Картер изобразил самую веселую улыбку, на какую только был способен, и отвернулся от кровати. Как ни стыдно ему было в этом себе признаться, но он испытал огромное облегчение, потому что ему больше не нужно было смотреть на лицо друга. Он дошел до двери и обернулся. Руссо по-прежнему не спускал с него глаз. Картер махнул рукой на прощание, но Руссо не отреагировал. Картеру показалось, что друг уже не видит его. Джузеппе Руссо словно бы смотрел сквозь него, в какие-то мрачные, темные глубины.

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Труп унесли. Спрятавшись в тени, он видел, как тело накрыли полотном и унесли. «Что они собирались сделать с ним? Зачем они вообще это делали?»

Положили под мигающие огни и быстро унесли.

«Как их много». Он все еще не мог этого осознать. Повсюду вокруг него мир кипел жизнью.

Он сделал глубокий вдох, насладился воздухом. Запахами и вкусами, которых он не знал и не понимал. Но скоро поймет. Скоро он узнает все эти запахи и вкусы. Он уже учился их распознавать.

Он притаился в темном углу, в том месте, где обрел свободу. Если его освободили здесь, то, быть может, другие по-прежнему томились здесь же в заточении.

Другие — такие же, как он.

Он наблюдал. Все больше и больше людей входили и выходили. Они принесли какие-то орудия и свет и полили все вокруг водой. Дым постепенно развеялся. Наблюдая, он быстро познавал этот мир. И быстро понял, что делают эти люди.

Это продолжалось всю ночь, а когда взошло солнце, он отступил еще дальше, в темный дверной проем. Он закрыл лицо красной накидкой. И стал ждать.

И он увидел человека, пришедшего сюда, куда больше не приходил никто. Вскоре человек выбежал, источая запах страха и горя, и поскольку снова настала ночь, он без труда пошел за этим человеком. По улицам. Среди огней. И людей. Как их много. Идти пришлось недалеко.

Туда, где, как он понял, держали второго.

Того, которому было сказано, что страдания — это дар.

Того, который был еще жив.

«Это враги, — думал он, — или друзья?»

Воздух. Воздух здесь был наполнен множеством запахов. Он обернулся. Позади него стоял забор из ржавой проволочной сетки. А за забором — большой дом. Он сразу понял, что внутри никого нет. Дом, выстроенный из кирпичей, красных, как его накидка. Окна кое-где были забиты деревом, а в некоторых блестели разбитые… стекла. Да, это так называлось.

Он быстро учился. Он слышал это слово. Его произносили люди в том месте, где он обрел свободу. Он не только наблюдал… он слушал. Речь некогда была тем даром, который приносили людям такие, как он. И теперь получалось, что дар возвращается ему. Так и должно было быть. В этом была справедливость.

Занимался рассвет. Он повернулся к ограде и длинными, необычайно красивыми пальцами (не хватало только самого кончика среднего пальца на правой руке) раздвинул звенья проволоки. Затем он шагнул в образовавшийся проем и наступил на воду и землю. «Грязь». Он поднялся по полуразвалившимся ступеням и заглянул в окно сквозь щель в шершавых досках. Внутри он увидел пустоту. Тени. Мрак. Уединение.

И все это влекло его к себе.

Но больше всего ему понравился воздух внутри покинутого дома. Воздух был старый, его наполняли запахи, которые были ему знакомы… запахи крови, слез и смерти. Они копились здесь годами.

Но что такое были эти годы в сравнении с великим промыслом? Ничто. Пустяк.

Но сейчас, в этом странном мире, где он пробудился, это место могло послужить ему… «приютом». Он улыбнулся. Хорошее слово. Новое. Выловленное прямо из воздуха.

Он думал о том, как много ему нужно сделать.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Картер ни разу в жизни не писал надгробных речей. Тем более трудно было ему написать надгробную речь о человеке, которого он так мало знал, — о Билле Митчелле. Что еще хуже — этого парня он недолюбливал, а теперь нужно было восхвалять его достоинства и, видимо, говорить о том, какие большие надежды он подавал как ученый. Благодаря газетным статьям и обстоятельствам гибели Митчелла в лаборатории, которая была детищем Картера, у людей создалось впечатление, что они были не просто коллегами, а закадычными друзьями. И теперь, после того как жизнь Митчелла так трагически оборвалась, Картер никак не мог сказать ничего иного.

В последний раз он надевал темно-синий костюм на факультетский вечер, во время которого было официально объявлено о его назначении заведующим кафедрой. Он и тогда здорово нервничал, но в тот раз от него, по крайней мере, не требовалось ничего сверхординарного. Нужно было просто встать, принять дощечку с фамилией для двери кабинета и поблагодарить разных профессоров и администраторов за то, что они удостоили его такой высокой чести. Теперь же Картеру нужно было не просто произнести речь. Нужно было почтить память человека, который был в некотором роде сам повинен в своей смерти. Повинен в том, что лучший друг Картера лежит в больнице, изуродованный до неузнаваемости, а все из-за того, что Митчелл не удержался от соблазна включить прибор, пользоваться которым не умел.

— Не уверен, что выдержу, — признался Картер в разговоре с Бет.

— Ты должен перестать так думать, — сказала ему жена. — Иначе это будет слышно в твоем голосе.

— И как же, интересно, сделать так, чтобы не было слышно?

— Ты должен все время напоминать себе, — стараясь успокоить его, сказала Бет, — что произошел несчастный случай. Ужасный несчастный случай, и никто не заплатил за случившееся дороже, чем Билл Митчелл.

— Ты об этом Джо скажи.

В итоге Картер написал несколько слов о том, с каким энтузиазмом Митчелл относился к своей работе, о том, с каким рвением он преподавал палеонтологию студентам-старшекурсникам в университете, как обожал музыку в стиле рэп. Он очень наделся, что на месте сумеет каким-то образом связать эти тезисы воедино и его речь получится более или менее убедительной. Но только где ему придется стоять? На кафедре? У трибуны? Где?

Они вышли из дома, почти не имея времени в запасе, и когда добрались до похоронного бюро «Братья О'Бенион», в ритуальном зале уже собралось довольно много людей, пришедших проститься с Биллом Митчеллом. Картер был представлен родителям Билла, с которыми уже говорил по телефону, — пожилой супружеской паре из Квинса. Естественно, они были в шоковом состоянии. Вдова Билла, Сюзанна, познакомила Картера с другими родственниками, а потом отвела в сторону и поблагодарила за то, что он согласился сказать слово во время прощания.

— Я знаю, что Билл вами по-настоящему восхищался, — сказала она. Блондинка, бледная, а сегодня — еще бледнее, чем обычно, с почти невидимыми ресницами. — Он всегда с восторгом говорил о вашей работе на Сицилии, о том, как вы прославились.

Картеру стало еще более не по себе.

— И я знаю, он мечтал о таком дне, когда смог бы поработать вместе с вами над каким-нибудь проектом. — На ее глаза набежали слезы, она промокнула их смятым бумажным платочком. — Наверное, из-за этого все так и вышло. — Слезы потекли ручьями. — Как это похоже на Билла. Он совсем не умел ждать, всегда торопился.

Она разрыдалась. Картер, повинуясь порыву сострадания, обнял ее, но от этого стало только хуже. Он, сам того не сознавая, отвел ее в сторону, и она уткнулась лицом в его плечо и стала горько плакать. Бет сочувственно посмотрела на мужа и пошла к сотрудникам факультета, пришедшим на прощальную церемонию. Несколько минут спустя, к величайшему облегчению Картера, появился директор похоронного бюро и попросил всех сесть.

Гроб стоял на подставке, задрапированной красной тканью. Крышка, естественно, была закрыта. Как слышал Картер, Митчелла при взрыве разорвало на куски. Некоторые части тела и кое-что из одежды, в частности туфли, так и не удалось найти. Сочли, что все это сгорело при пожаре. Сюзанна что-то торопливо говорила в микрофон, прикрепленный к трибуне, а Картер гадал, что же осталось от ее мужа и было подготовлено к погребению. «Ужасно, — думал он, — однако, учитывая мою профессию, это не так уж удивительно». Он всю жизнь работал с костями, даже заработал соответствующее прозвище, и теперь ему нужно было отнестись к тому, что осталось от Митчелла, с научной бесстрастностью.

После жены Билла к трибуне подошел его отец. Он прочитал несколько строк, написанных на мятом листе бумаги. Картер догадался, что писать эти слова отцу Митчелла тоже было трудно. Он явно был не из тех, кому легко говорить о своих чувствах и воспоминаниях, о своем погибшем сыне, тем более сейчас, когда собралось столько незнакомых людей. Следующим к трибуне вышел Картер. Он понимал, что должен сказать что-то более общее, заверить всех в том, что Билл был уважаем и любим в сфере большой науки, где надеялся оставить свой след. Пожалуй, ему следовало поблагодарить жену Билла, она в некотором роде подсказала ему общую тему речи, когда упомянула о том, что ее муж был нетерпелив, всегда торопил события.

Картер начал с того, что Билл Митчелл был энергичным молодым человеком.

— Он успел проделать немалый путь, будучи одним из самых молодых сотрудников кафедры и, без сомнения, самым ищущим, самым любознательным, и он с рекордной скоростью продвигался к еще большим достижениям.

Картер чувствовал, что у него становится теплее на душе. Как ни странно, он поймал себя на том, что произнесение надгробной речи в чем-то схоже с чтением лекции студентам. Обращение к публике успело стать его второй натурой, поэтому, говоря о достоинствах и достижениях Митчелла, он мог обводить взглядом собравшихся в ритуальном зале и отмечать тех, кого он знал, а кого — нет.

Присутствовали некоторые сотрудники факультета, включая декана Стэнли Макки. Кое-кого из них Картер время от времени встречал в кампусе. Кроме них, пришли родственники и друзья Митчелла, которые, естественно, Картеру не были знакомы, в частности один молодой человек, который сидел в одиночестве на одной из задних скамей. Казалось, он не из родни, не из друзей и не из коллег. В мятом синем костюме и черной водолазке, он имел такой вид, будто не спал целую неделю. Он выглядел так скорбно и одиноко, что Картер подумал, что это, возможно, один из работников похоронного бюро. У молодого человека была внешность, если можно так выразиться, профессионального скорбящего.

Картер закончил свое выступление, сказав о том, что ему будет всегда не хватать общества Митчелла в факультетской лаборатории.

— Теперь, без него, я ни за что не узнаю, кто возглавляет последние хит-парады.

Он произнес эти слова с печальной усмешкой и заметил, что несколько человек в зале улыбнулись. Затем он забрал лист с речью и спустился с подиума. В это самое время одинокий молодой человек поднялся и вышел. Может быть, его ждали другие дела, другая церемония, которую он должен был почтить своим скорбным присутствием. Картер сел рядом с Бет. Она едва заметно кивнула — дала понять, что у него все получилось хорошо.

Когда речи были произнесены, все перешли в соседний зал, где был накрыт стол с кофе и пирожными. Картер оказался бок о бок со Стэнли Макки. Тот поднес чашку к носику серебристой кофеварки и, пока чашка наполнялась, сказал:

— Добрые слова, но совершенно неутешительные.

Картер не знал, как ответить. У него уже был разговор с деканом, и он не представлял, какие еще выволочки ему грозят.

Макки поднес чашку к губам и посмотрел на Картера поверх нее.

— Ко мне обратились из ректората и попросили прислать письменный отчет о происшествии. Я напишу письмо общего характера, но хочу, чтобы сам отчет составили вы и в деталях описали, чем вы там занимались в вашей самодеятельной лаборатории и какие у вас возникли неполадки.

Во время предыдущего разговора он уже упоминал о «самодеятельной лаборатории». Картер почувствовал, что Макки хочет по возможности отстраниться от случившегося, чтобы все выглядело так, что ответственность целиком и полностью лежит на Картере, а он, декан, был почти не в курсе. Честно говоря, Картер не знал, каким образом тот сможет объяснить расходование фондов на освещение, аренду лазера, и так далее, но, вполне вероятно, потенциально опасные документы уже были спрятаны, уничтожены, стерты. И в своем «письме общего характера» декан явно намеревался снять с себя любую ответственность. Козлом отпущения должен был стать Картер.

— Отчет должен быть у меня на столе к следующей среде, — сказал декан и отошел от Картера. Похоже, он не хотел, чтобы их видели рядом.

Картер налил себе кофе.

— Вы произнесли хорошую речь, профессор.

Картер узнал голос Кэти Койн, своей лучшей ученицы. Он заметил ее в ритуальном зале.

— Спасибо. Надеюсь, больше мне никогда не придется произносить таких речей.

Кэти была в джинсовой юбке и старательно отглаженной рубашке. Наверное, для нее это был самый строгий вариант одежды.

— Вы молодец, что пришли, — добавил Картер.

— В прошлом семестре Билл Митчелл вел у нас семинары.

Картер этого не знал.

— Так что, пожалуй, я его неплохо знала. Еще я была у него в гостях на хеллоуинской вечеринке и разговаривала там с вашим другом, профессором Руссо. — Она потупилась и вдруг растерянно спросила: — Как он? Я слышала, что он ужасно пострадал при пожаре…

— Да, пострадал. Он лежит в больнице Святого Винсента, в отделении интенсивной терапии.

— А он… поправится?

— Да, он выкарабкается. Но еще нескоро.

— Вы могли бы передать ему привет от меня? То есть… если он вообще помнит, кто я такая. А когда разрешат… я бы его навестила, если можно, конечно.

— Это было бы замечательно. Уверен, он будет рад.

Картер считал Кэти самой талантливой из своих студентов, но до сегодняшнего дня не знал, что она еще и самая добрая.

Бет, разговаривавшая в это время с одним из друзей Картера с факультета, одними губами выговорила: «Пойдем?» Картер кивнул. Он сделал еще один глоток кофе и поставил чашку на стол.

— До завтра, — сказал он Кэти.

Она должна была прийти на утреннюю лекцию.

Но на лестнице Картера остановила жена Билла. «Вдова», — мысленно поправил он себя. Она сказала:

— Неудобно просить, но может быть, у вас есть время присутствовать на прощании?

Картер не сразу понял, о чем она говорит. Разве только что не закончилось прощание?

— На погребении, — уточнила Сюзанна. — Это будет через полчаса и не займет больше пятнадцати минут.

Бет негромко сказала Картеру:

— Я должна вернуться в галерею, иначе Рейли меня убьет.

— Я понимаю, — проговорила Сюзанна, глядя на Бет, — и большое вам спасибо за то, что пришли. — Она перевела взгляд на Картера. — Но родители Билла были так тронуты вашими словами, и для них будет очень много значить, если вы будете на погребении. Вы можете поехать на кладбище с нами.

Она указала на арендованный лимузин, стоящий у кромки тротуара.

Картер почувствовал, что деваться некуда, как можно было отказать в такой просьбе?

За него все решила Бет.

— Встретимся дома, — сказала она. — Я вернусь около половины восьмого.

Бет перешла улицу, чтобы поймать такси в сторону центра, а Картер вместе с Сюзанной и родителями Билла пошел к лимузину. Только тогда, когда он втиснулся на заднее сиденье между другими родственниками, у него мелькнула мысль — на каком кладбище будут хоронить Митчелла? И тут ему стало очень тоскливо, поскольку отец Билла заговорил о том, как его сын рос в Форест-Хиллз и учился водить семейную машину на тихих аллеях местного кладбища. Когда водитель направил лимузин к Мидтаун-туннелю, Картер приготовился к тому, что предстоит долгий путь до Квинса.

На самом деле поездка была не такой уж длинной, но Картеру показалось, что прошла целая вечность. Когда машина въехала в открытые ворота кладбища Гринлоун и остановилась у вырытой ямы между могильными холмиками, Картер сразу вышел наружу, чтобы подышать свежим воздухом, пусть даже кладбищенским.

За лимузином остановилось еще несколько автомобилей, из них вышли люди, присутствовавшие на прощании в похоронном бюро. Картер отошел в сторону, чтобы немного отдышаться и отвлечься. Земля была жесткая, покрытая жухлой травой. Фамилии на надгробьях попадались большей частью ирландские и итальянские, даты смерти порой были старинные, приходившиеся на тысяча девятисотые годы. Картер остановился на пригорке и огляделся по сторонам — кладбище раскинулось во все стороны на многие акры. Тут и там стояли черные деревья, скорбно склонив голые ветви к мраморным склепам. Неподалеку старушка укладывала венок из искусственных цветов на могильный камень. Вдалеке, на фоне линии горизонта, стоял какой-то человек в красном пальто. Вскоре он тронулся с места и скрылся за массивным надгробьем, украшенным статуей в виде трубящего ангела. Подул ветер, поднял с земли тучу упавших листьев.

«Лучше вернуться, — подумал он. — Нежелательно, чтобы кто-то подумал, будто я не хочу присутствовать на погребении».

Гроб около могилы поставили на какое-то механическое приспособление, с помощью которого его должны были затем опустить в яму. Священник, надевший черное пальто и галоши, стоял у края открытой могилы. Поверх пальто у него была надета белая епитрахиль, в руке — требник. Сюзанна, родители Билла и еще с десяток людей стояли вокруг священника, время от времени притоптывая на месте, чтобы согреться. Казалось, жесткая, суровая земля излучает холод.

Священник поблагодарил всех за присутствие и, поскольку ему, видимо, тоже было холодно, поспешно открыл требник на нужной странице и начал читать молитвы. Картер опустил голову, но время от времени все же поглядывал на других. Большинство стояли, опустив глаза, но некоторые смотрели вдаль. Мать Билла тихо, но страстно повторяла слова, вслед за священником. «Какая удивительная вещь — вера, — подумал Картер первый раз в своей жизни. — В такое время это просто неоценимая помощь». Но ему это пока было не суждено и вряд ли было суждено в дальнейшем. Кажется, кардинал Ньюман сказал о том, что если ты попадаешь в лоно церкви до того, как тебе исполнится шесть лет, то ты останешься в этом лоне на всю жизнь. Если это было так, то Картер был вне опасности. Ни одна из церквей к нему и пальцем не притронулась.

Служитель все еще немного торопливо читал заупокойные молитвы. Картер заметил, что по другую сторону от холма остановился черный «линкольн». На переднем сиденье сидел водитель, пожилой полный мужчина, и переворачивал страницы газеты. Картер не видел этого человека на церемонии прощания, не видел и этой машины около похоронного бюро.

— Земля к земле, пепел к пеплу… — произнес священник.

Даже Картер не раз слышал эти слова.

— Прах к праху…

Произнесла их и мать Билла. Ее супруг заботливо поддерживал ее за плечи.

— И укрепи в нас надежду на вечную жизнь. — Священник закрыл требник. — Аминь.

Все повторили последнее слово. Мать Билла приглушенно застонала, муж крепче обнял ее. Кто-то дал знак, и гроб начали медленно опускать в могилу. Картер невольно вспомнил о раскопах на Сицилии, о «Костяной шахте». Тамошняя земля была очень похожа на эту, цвета кофейных зерен, да и на дне там, как и здесь, были только кости.

Еще пара минут — и все было закончено. Люди попрощались и разошлись по своим машинам. Сюзанна подошла к Картеру и сказала:

— Лимузин отвезет вас на Манхэттен, но сначала нужно подбросить домой родителей Билла.

Картеру и в голову не пришло, что не все сразу возвратятся на Манхэттен, и первая мысль у него была: «Где здесь можно поймать такси?» Естественно, не на самом кладбище, а за воротами, но где именно?

— О, конечно, — пробормотал он, думая, какие еще могут быть варианты. — Но на самом деле мне не очень удобно… Думаю, теперь членам семьи нужно остаться одним.

Он перевел взгляд на остальные машины. Может быть, кто-то мог подвезти его на Манхэттен? В этот момент тронулась с места серая «тойота», и автомобилей почти не осталось. Последним был черный «линкольн». Теперь рядом с ним стоял молодой человек, тот самый, которого Картер мысленно окрестил «профессиональным скорбящим». Мало того, он смотрел в сторону Картера.

— Вы меня извините? — сказал Картер Сюзанне, решив, что это его последний шанс. — Я сейчас вернусь.

Картер быстро зашагал к «линкольну». Глаза молодого человека раскрылись шире. «Может, похоронное бюро отправило его сюда как сотрудника, проследить, чтобы все прошло, как нужно», — думал Картер.

— Вы случайно не из конторы «Братья О'Бенион»? — спросил Картер.

Молодой человек немного растерялся.

— Нет, — ответил он.

— О, извините. Просто, мне нужно на Манхэттен, вот я и решил спросить: может быть, вы туда едете?

Глаза молодого человека засияли, как будто он получил нежданный подарок.

— Да! Именно туда. Я смогу подвезти вас, куда скажете.

— Благодарю. — На это Картер и не надеялся. — Позвольте, я только скажу родственникам Билла, что не поеду с ними.

Картер с легким сердцем вернулся и поговорил с Сюзанной. Она тоже, похоже, испытала облегчение. Возможно, для семьи Билла лишний крюк на арендованном лимузине был дороговат.

Возвращаясь к «линкольну», Картер заметил двух рабочих с лопатами, стоявших на почтительном расстоянии. Это были могильщики, ждавшие возможности закончить свою работу.

— Меня зовут Картер Кокс, — сказал Картер и протянул руку молодому человеку, вызвавшемуся подвезти его.

— Эзра Метцгер, — представился тот и указал на машину. — Прошу вас.

Картер подошел к автомобилю с одной стороны, Эзра — с другой. «Может быть, — довольно потирая руки, — думал Эзра, — удача все же повернулась ко мне лицом». Всего лишь день назад его выпустили из-за решетки, куда он угодил за скандал, учиненный в парке около здания ООН, благодаря заступничеству Сэма и Кимберли. И вот сегодня ему предстояла эксклюзивная аудиенция с тем самым, единственным человеком в Нью-Йорке, с которым ему так хотелось поговорить.

— Это мой дядя Мори, — сказал Эзра, как только водитель уселся на переднее сиденье.

— Рад с вами познакомиться, — сказал Мори. — Так куда мы направимся?

— Меня устроит любое место на Манхэттене, — ответил Картер. — Но чем ближе к больнице Святого Винсента, тем лучше.

Сегодня он еще не навещал Джо.

— Стало быть, к Святому Винсенту, — кивнул Мори. — Только, если вы не возражаете, я послушаю игру.

Он включил радио. «Может быть, он хочет предоставить нам возможность поговорить с глазу на глаз? — подумал Картер. — Но мне это совершенно ни к чему».

Машина тронулась и поехала по аллее, проходившей через все кладбище. Картер спросил у Эзры, откуда он знает Билла Митчелла.

— Боюсь, я его совсем не знал.

— О. Значит, вы друг семьи?

— Нет. Я прочел о похоронах в газете. Признаюсь, мне нужно было повидаться с вами.

— Со мной? Почему?

— Потому что я читал о происшествии в вашей лаборатории и мне стало очень любопытно узнать, что на самом деле случилось. И я подумал — кому знать об этом, если не вам.

— Вы — пожарный инспектор? — спросил Картер, хотя понимал, что такая шикарная машина вряд ли может принадлежать пожарному инспектору.

— Нет.

— Репортер?

— О нет. Я сам работал во многих лабораториях в последнее время на Ближнем Востоке, и мне всегда любопытно, когда происходят такие катастрофы. — Он решил пока не признаваться в истинной причине своего интереса к Картеру. — Позволите поинтересоваться, какой работой вы занимались в своей лаборатории, когда там вспыхнул пожар?

«Кто он, этот человек? — недоумевал Картер. — И должен ли я ответить на его вопрос?»

Машина выехала за кладбищенские ворота. Картер еще немного подумал и решил, что можно ответить, хуже не будет. Все самое худшее, что могло случиться, уже случилось.

— Мы с профессором Руссо — палеонтологи. Работали с окаменелостью.

— Вместе с покойным мистером Митчеллом?

Картер растерялся, но ответил:

— На самом деле Билл не должен был там находиться.

Эзра, похоже, его понял.

— Ясно, — сказал он. — В чужих руках эксперимент может пойти не так, как надо, верно?

Картеру показалось, что его собеседник знает об этом по собственному опыту.

— Но можно ли спросить у вас, — осторожно и учтиво, как только мог, произнес Эзра, — что это за окаменелость, над которой вы работали с профессором Руссо?

Картер отвел взгляд и посмотрел в окно машины. Мимо быстро пролетали другие автомобили.

— Была. Теперь о ней можно говорить только в прошедшем времени. Она была полностью уничтожена при взрыве и пожаре. Теперь мы никогда не узнаем, что это было за ископаемое.

— А как оно выглядело?

Это был хороший вопрос. Картер испытал странное чувство. Говорить о несостоявшемся открытии было, конечно, горько, но все же он был рад возможности переключиться на разговор о науке.

— Большая часть ископаемого была замурована в каменной глыбе, но, судя по тому, что мы видели, это мог быть представитель семейства рапторов.

— То есть динозавр?

Тут Картер понял, что его собеседник — не конкурирующий палеонтолог.

— Возможно. Нам была видна только его рука, точнее лапа, и часть конечности чуть выше.

Похоже, Эзру очень заинтересовали эти сведения.

— Забавно, — проговорил он.

— Что забавно?

— Сначала вы сказали: «рука». Как будто она показалась вам человеческой.

Картер не мог с этим спорить. Окаменелость все время вызывала у него странные мысли. Не говоря уже о том ощущении, которое он испытал, когда брал пробу с окаменелого пальца. Ему показалось, что он теплее, чем окружающая его порода.

— Так вы поэтому интересуетесь? — спросил Картер. — Вы антрополог?

— В более широком смысле слова, если под антропологией понимать изучение человечества, то — да, пожалуй, меня можно так назвать. — Эзра решил, что это — честный компромисс и довольно легкий способ разжечь любопытство Картера. — Я очень интересуюсь тем, как мы здесь оказались и почему.

— Звучит так, будто у вас к этому просто-таки космический подход, — сказал Картер. Может быть, этот парень слегка… того? Вдруг он сейчас начнет разглагольствовать насчет пришельцев-разведчиков, которые научили нас строить пирамиды?

— Согласен. Подход у меня действительно космический, — кивнул Эзра. — Хотя я догадываюсь, что вы употребили это слово насмешливо.

Ох. Неужели Картер выдал себя своим тоном? Или просто этот молодой человек был слишком проницателен? «Он странноват, — подумал Картер, — но явно не дурак». На самом деле в чертах лица и глазах Эзры было что-то такое… искра гениальности, может быть.

— Простите, я не хотел вас обидеть.

— Я вовсе не обиделся, — ответил Эзра, но Картер почувствовал, что его собеседник слегка раздражен.

Эзра отвернулся и устремил взгляд на инспектора, стоявшего около будки сбора пошлины при въезде в туннель. Инспектор давал сдачу водителю, уплатившему за проезд. «В профиль, — подумал Картер, — он похож на пустынного ястреба — жилистого, худого, голодного».

В туннель въехали молча. Картеру стало неловко из-за того, что он оскорбил человека, вызвавшегося его подвезти, и он решил исправить положение тем, что спросил у Эзры, где тот живет.

— В Ист-Сайде, — коротко отозвался Эзра.

— Один?

— Нет.

Если что-то хорошее и получилось после того безобразия, которое Эзра учинил в парке возле здания ООН, так это то, что судья в приказном порядке велел ему оставаться по нынешнему адресу под бдительным наблюдением. Кимберли побагровела от злости. Давно уже ничего не доставляло Эзре такой радости.

«Нет, — подумал Эзра, — сейчас я ни в коем случае не должен обижаться на этого Картера. Мне непременно нужно узнать у него как можно больше, чтобы у меня не осталось никаких сомнений». Была ли какая-то связь между тем, что произошло в лаборатории, где проводились исследования необычной окаменелости в тот вечер, и колокольным звоном, зазвучавшим одновременно во всех церквях города?

— Мне придется объехать вокруг квартала, — вмешался Мори, — чтобы высадить вас напротив входа в больницу.

Но Картер, которому хотелось поскорее выйти из машины, сказал:

— Нет-нет, не стоит. Можете высадить меня здесь.

Мори пожал плечами и подвел машину к тротуару около заброшенного дома, стоящего прямо напротив больницы.

— Спасибо, что подвезли, — сказал Картер Эзре.

Тот наконец повернул голову и спросил:

— Мистера Руссо лечат здесь?

— Да. — Это был легкий вопрос. — Хочу зайти в отделение интенсивной терапии и узнать, как у него дела.

Картер открыл дверь машины и вышел. Но прежде чем он ушел, Эзра поспешно передвинулся на сиденье и опустил стекло на двери.

— Еще один вопрос, — сказал он.

— Конечно, — ответил Картер.

Выйдя из машины, он почувствовал себя гораздо свободнее.

— Ваш коллега не сказал вам ничего, как бы странно это ни выглядело, о том, что произошло в тот вечер в лаборатории? О взрыве? О пожаре? Об окаменелости?

— Совсем немного, — ответил Картер. — Вы должны понять: он пока еще в очень плохом состоянии. Я знаю, что они с Биллом работали с лазером, что луч попал в полость в камне, где содержался летучий газ. Это и вызвало взрыв.

— Вы уверены, что это все? — спросил Эзра. — Что не было чего-то еще?

Картеру не очень хотелось продолжать разговор. Он мечтал поскорее уйти, но в то же самое время в вопросах молодого человека и в его умоляющем взгляде было что-то такое, что заставило Картера задержаться.

И Эзра это заметил.

— Что? Скажите мне, о чем вы думаете.

— Ладно. Он сказал кое-что. Наверное, это вас может заинтересовать. Только не забывайте: когда он это говорил, он был в полубреду и накачан лекарствами.

— Скажите мне.

— Он сказал, что ископаемое ожило.

Несколько секунд Эзра молчал, а потом покраснел и стукнул кулаком по двери машины изнутри.

— Я так и знал!

Настал черед Картера удивиться.

— Что вы знали?

Эзра быстро написал что-то на клочке бумаги и протянул его Картеру.

— Вот мой номер телефона, только я никогда не беру трубку. Позвоните и оставьте свой номер домоправительнице.

Домоправительнице?

— Нам нужно поговорить, — сказал Эзра, — гораздо обстоятельнее. — Он отвернулся и уставился в одну точку.

Как раз в этот момент наметился просвет в автомобильной пробке. «Линкольн» тронулся с места.

Картеру пришлось ждать зеленого сигнала светофора. Он проводил взглядом «линкольн», и неожиданно ему на глаза попался огромный рекламный щит, на котором огромными буквами было написано: «СКОРО! ВИЛИДЖЕР, ЭЛИТНЫЙ 26-ЭТАЖНЫЙ ЖИЛОЙ ДОМ». А ниже такими же большими буквами: «ПРОЕКТ КОМПАНИИ „МЕТЦГЕР АО“». Почему вдруг эта реклама привлекла его внимание? Еще секунда — и все встало на свои места. Кажется, молодой человек сказал, что его фамилия — Метцгер? Да-да, точно. Но что он мог знать, как утверждал, о бредовых словах Руссо насчет ожившей окаменелости?

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Ночь становилась его подругой. Настолько проще было передвигаться по улицам ночью, при свете фонарей, от которого всё и все вокруг выглядели немного нереально. Он мог проходить среди людей, словно легкая дымка, незаметно впитывать их запахи, голоса, силуэты. Он мог вдыхать ароматы, которыми они были надушены, смотреть им в глаза, даже прикасаться к ним и чувствовать на ощупь ткани их одежд, их кожу. Он отправлялся туда, где на улицах было много народа, дышал одним воздухом с этими людьми, слушал их разговоры на сотне разных языков, звучавших, казалось, одновременно. Он узнавал сокровенные тайны их душ и сердец.

В этих тайнах, казалось ему, было мало удивительного. Он даже находил в этом некоторое утешение. Он не ошибся тогда, давным-давно, не ошибался и теперь.

Но во всем остальном очень многое изменилось.

Он уже узнал название того места, где теперь поселился, узнал и о том, какое положение оно занимает в современном мире. Могло ли место для его возвращения быть выбрано более мудро? Разве где-то еще на свете мог он так легко начать все сначала? В этом не было божественного провидения, о нет, это уж точно! Но что-то очень похожее. Началось. Началось нечто такое, чего даже он при всей его мудрости и познаниях пока не успел осознать полностью.

Однако он уже успел изучить определенные улицы и уголки города лучше, чем остальные, и часто возвращался туда, будто волк по своим следам в те места, где раньше удачно поохотился. Когда он выбирался из мрака своего логова — заброшенного дома, заваленного обломками дерева и битым кирпичом, где были слышны отголоски страданий и болезней, — он часто ходил знакомыми тропами. Вот отсюда, к примеру, забрали обгоревшего человека… а здесь он стоял в темноте и смотрел, как полыхает пожар… а вот здесь, где теперь все почернело от копоти, он был возвращен в этот мир. Тут были ответы — о да, он знал это точно, но пока не знал, в чьей груди были скрыты эти ответы.

Но хотел это узнать. Такова была его природа.

Он заметил человека, расхаживающего по блестящему скользкому тротуару в радужном круге света фонаря. Это был тот самый человек, которого он встретил, когда той ночью вышел из адского пламени. Тот, который отдал ему красное одеяние, которое он носил до сих пор.

Увидев его, человек остановился и зачарованно, с восторгом уставился на него. Неужели все так просто? Ему не хотелось этого. Хотелось, чтобы все было, как тогда, давным-давно… до того, как все было так чудовищно перевернуто, переиначено…

Чем ближе он подходил, тем более человеком овладевали ужас и восторг. Темная кожа, длинные волосы, черты лица скрыты под краской и грязью, слюной и пылью. На запястье — ремешок, на ремешке — кожаный кошель. «Сумка» — он вспомнил слово.

— Это ты, — изумленно проговорил человек. — Это снова ты.

Покачиваясь на высоких каблуках, он подошел к нему и прикоснулся к его рукаву рукой. Он обратил внимание на то, что ногти у человека выкрашены яркой серебряной краской.

— Вот не думал, что встречу тебя снова. По крайней мере, не в этой жизни.

Теперь в этом мире жило так много людей, что, пожалуй, в этих словах был смысл.

— Но на этот раз ты от меня так просто не уйдешь. Сначала скажешь мне кое-что.

— Но… что ты… хочешь знать? — Он впервые попробовал произнести слова, выловленные им из воздуха. Интересно, поймет ли его человек?

— Для начала хочу узнать, кто ты такой.

Он понял.

— Или, может, лучше спросить, что ты такое? Когда я тебя видел в последний раз, ты горел прямо как лампочка. А теперь не горишь.

Он не мог позволить себе светиться. Это было бы непредусмотрительно. Он увидел, как из-за угла выехала белая машина с синими полосками и красной перекладиной на крыше.

— Вот дерьмо, — выругался человек, подаривший ему одеяние, схватил его за рукав и потащил к темному подъезду, тому самому, где он стоял и смотрел на пожар.

Машина приближалась. Человек потащил его дальше, в глубь подъезда, вниз по лестнице. Кругом валялись рваная бумага, разбитые бутылки, пахло помоями и… человеческими испражнениями.

— Мы просто подождем тут немного, пока мои приятели уйдут.

Он уловил запах страха.

— В общем, меня зовут Домино, может быть, потому, что я легко переворачиваюсь вверх тормашками. — Человек хихикнул. — А ты не хочешь мне сказать, как тебя зовут?

Ему не нравилось в этом месте. Он шагнул к лестнице, но Домино снова схватил его за рукав и сказал:

— Сейчас тут копы кружат. Да и куда тебе торопиться?

Домино притянул его к себе. Они были почти одного роста, и он мог смотреть Домино прямо в глаза, темно-карие, с длинными черными ресницами и бровями, подкрашенными янтарной краской.

— Знаешь, ты ведь мой должник, — проворковал Домино, теребя края красного пальто. — Это я тебе подарил.

Он почувствовал, как Домино расстегивает пуговицы.

— Денег не прошу, если только ты сам не захочешь дать мне немного денег… но ведь ты можешь хотя бы показать мне, что у тебя там, внутри? — Он был готов раздвинуть полы пальто. — Думаю, ты такой… особенный.

Руки Домино проникли к нему под пальто, прикоснулись к нему.

Темнота под лестницей озарилась светом. Домино отстранился.

— Проклятие… ты опять так делаешь!

Сияние разгоралось все ярче. Он не пытался сдерживать себя. При свете он смог лучше рассмотреть Домино. Он увидел фальшивые волосы поверх настоящих, увидел мужские черты лица под слоем пудры, мускулистые руки под мягкой женской одеждой. Крепкие сладкие духи не смогли скрыть запаха гнили, запаха порока.

— Что за… черт? — ахнул Домино.

Он расставил руки в стороны. Домино отшатнулся, попятился, прижался спиной к сырой грязной стене.

— Господи Иисусе…

Он сбросил с плеч пальто и шагнул ближе… и обнял Домино. Тот начал вырываться.

Но он только крепче сжал Домино в объятиях, прижал к себе его дергающееся и извивающееся тело. Он чувствовал его страх, его гнев. Он скрутил Домино по рукам и ногам. Он ощущал, как тот пытается сделать вдох, как бешено колотится его сердце.

— Ты спросил, как меня зовут, — сказал он в то мгновение, когда идеальный огненный круг образовался у них под ногами и пламя отразилось в выпученных от ужаса глазах Домино. — Мое имя — Ариус.

И тут языки пламени быстро взлетели вверх и объяли их тесно прижатые друг другу тела. Домино вскрикнул, но рев пламени, бушевавшего в пустом подъезде, заглушил его голос. Загорелась одежда Домино, кожа покрылась трещинами. Полыхнул и мгновенно сгорел парик.

Когда почти нечего было держать, Ариус, целый и невредимый, отпустил свою жертву и сделал шаг назад. То, что осталось от Домино, рухнуло на пол — догорающая кучка обуглившихся кожи и костей. Оранжевые искры плясали в темном воздухе. Ариус наклонился, поднял красное пальто, отряхнул его от пепла и надел. Затем он подобрал сумку Домино и шагнул к лестнице.

«Ничего не изменилось, — подумал он, поднимаясь по ступеням. Затем остановился и покопался в сумке, посмотреть, нет ли в ней чего-нибудь полезного. — Порок всегда наказуем».

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Сегодня Картер был не в настроении. Сначала малоприятный разговор с доктором Уэстоном, а теперь он пытался втолковать теорию геохронологии своим студентам, которые вели себя непривычно беспокойно и шумно.

— Большинство из нас приучено верить в то, — сказал он, — что эволюция человечества — один долгий, непрерывный процесс и что всякое гоминидное ископаемое, где бы оно ни было найдено и каков бы ни был его возраст, должно каким-то образом вписываться в эту линейную схему.

Он оторвал взгляд от плана лекции и увидел, что двое студентов в дальнем ряду сидят, опустив головы, и негромко переговариваются. У одного из студентов в руке было что-то вроде поздравительной открытки.

— Однако эту теорию, бытующую под названием «теории единого предка», или «африканской теории», — продолжал Картер, стараясь не обращать внимания на нарушение дисциплины, — становится все труднее отстаивать. Недавние находки в таких местах, как Китай, Индонезия и особенно остров Ява, заставляют устремить взгляд в другом направлении. Эти находки направляют нас к миру, возраст которого — несколько миллионов лет, в котором нескольким различным видам гоминидов удавалось населять планету одновременно. Не обязательно мирно, но все же одновременно.

Он снова посмотрел на студентов и на этот раз увидел, как кто-то из них передал открытку Кэти Койн. Он не выдержал и сердито проговорил:

— Так. Может быть, кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит?

В аудитории воцарилась тишина.

— Кэти, вы не скажете мне, в чем дело, пока я не устроил всем вам контрольную работу?

Похоже, Кэти не очень хотелось отвечать, но она поправила голубой платок на голове (в нем она казалась Картеру похожей на хорошенькую крестьянку с картины Милле) и сказала:

— Это открытка с пожеланиями выздоровления.

— Хорошо, — холодно кивнул Картер, думая, неужели Кэти считает такое оправдание достаточным. — Кому она адресована?

— Вашему другу, — ответила Кэти. — Профессору Руссо. Мы все ее подписали.

Картер растерялся. Он не знал, что сказать.

— Я хотела, — сказала Кэти, — отнести ему эту открытку сегодня, если вы считаете, что это можно сделать.

— Да, — кивнул Картер. Он все еще не мог справиться с удивлением. — Уверен, он будет очень рад.

Прозвенел звонок, очень вовремя. Студенты, похоже, из уважения к дурному настроению Картера, собирали свои вещи гораздо быстрее, чем обычно.

— А насчет этой теории геохронологии, — повысила голос Кэти, перекрывая шум, — то это здорово. Лично я обеими руками — за!

Картер понимал, что Кэти просто хочет заверить его в том, что не все, что он сегодня говорил, у всех пролетело мимо ушей. Что ж, он был благодарен Кэти, но знал, что сегодня ему не удалось завладеть вниманием аудитории.

Обедать он отправился туда, где ему не грозила встреча ни с кем из коллег, — в кафетерий студенческого центра. Поставив на поднос «слоппи джо» с жареной картошкой, он направился в самый дальний угол. Здесь было не так шумно. Картер сел лицом к стене, чтобы, не отвлекаясь, подумать о своем.

Но вот беда — о чем бы он ни думал, все было плохо.

Все началось с очередного визита к доктору Уэстону — консультации по результатам анализов. Картер не слишком стремился на эту встречу, но и не очень ее боялся. Он предполагал, что их проблемы с Бет не такие уж сложные и что за счет небольшой коррекции методов планирования семьи им удастся все быстро наладить. Они оба были молоды и здоровы, и вдобавок Бет была поборницей здорового питания. И если бы у Картера появилась веская причина, он бы тоже отказался от фастфуда.

Однако по выражению лица доктора Уэстона Картер еще до начала разговора догадался, что дело не только в диете. Доктор перебрал разложенные на столе бланки с результатами лабораторных тестов, поболтал с Бет насчет собственной коллекции картин и только потом заговорил о деле.

— Результаты ваших анализов, — сказал он, глядя на Бет, — таковы, что мы не находим никаких проблем с зачатием. При физическом обследовании не обнаружено ни закупорки фаллопиевых труб, ни каких бы то ни было еще отклонений от нормы. У вас все в полном порядке с кровообращением и гормональной функцией. Есть небольшая склонность к анемии, но ее легко устранить приемом препаратов железа.

Картер облегченно вздохнул. Хотя бы с Бет все было в порядке. Может быть, интуиция его все же подвела?

Но тут доктор Уэстон перевел взгляд на него, и Картер понял: нет, не подвела.

— В вашей истории болезни, Картер, записано, что в раннем подростковом возрасте вы переболели свинкой.

Свинкой?

— Да, переболел.

— А вы не помните, как тяжело перенесли эту болезнь?

Картеру сразу вспомнился тот месяц, когда он лежал дома с высоченной температурой. Родители устроили ему карантин в дальней комнате, где были задернуты шторы, а на столике рядом с кроватью стояла чашка с жаропонижающим чаем.

— Да, довольно тяжело. Я месяц не ходил в школу.

Доктор Уэстон кивнул.

— Вы не помните, какие лекарства вы принимали?

Картер помнил, что принимал горы таблеток. Пару раз ему делали уколы в ягодицу, но какие именно это были лекарства, он понятия не имел.

— Вам придется спросить об этом у моей матери или у врача, если он все еще практикует. Он и тогда уже был пожилым человеком.

— Возможно, нам не придется этого делать. Думаю, совершенно ясно, что произошло, в особенности если учесть, что ваш семейный доктор практиковал в восьмидесятые годы и не располагал всей той информацией, которой мы располагаем сейчас.

От последних слов Уэстона Картеру стало не по себе.

— Вполне вероятно, что он прописал вам какие-то сильные антибиотики, — продолжал доктор Уэстон, — применение которых в начале периода полового созревания у мальчиков порой способно в дальнейшем отрицательно сказаться на потенции.

Картер попытался понять, к чему клонит Уэстон. Он, что, хотел сказать, что он — импотент? Потому что если он так думал, то…

— Я не предполагаю, что у вас есть какие-то сложности с эрекцией и даже эякуляцией, — сказал доктор Уэстон. — Ни вы, ни ваша супруга не упоминали ни о чем подобном.

У Картера отлегло от сердца.

— Однако неприятным побочным эффектом перенесенной в детстве свинки, а также мер, принятых для ее лечения, является развивающаяся впоследствии у некоторых мужчин стерильность.

Картер словно примерз к стулу. Бет тоже замерла.

— Мы провели два цикла исследования вашей спермы — для анализа вы предоставили нам достаточное количество материала. — Доктор Уэстон едва заметно улыбнулся, но что толку было от этого? — К сожалению, результаты получены одинаковые. Один процент жизнеспособных сперматозоидов, и их подвижность также нарушена.

Картер все еще не мог до конца осознать услышанное. Он был… стерилен?

— Вы хотите сказать, что я неспособен… стать отцом?

Доктор Уэстон откинулся на спинку стула и прижал ладони к крышке стола.

— С биологической точки зрения я бы сказал — нет. Но мне не стоит объяснять человеку вашего интеллектуального уровня, что быть отцом означает не только это.

В первую секунду Картер не понял, о чем речь.

— Вы, как семейная пара, можете иметь ребенка, если прибегнете, к примеру, к альтернативному источнику оплодотворения. Мы могли бы обсудить этот вопрос в другой раз, если вы пожелаете, когда вы все обдумаете и обсудите. С точки зрения физиологии Бет прекрасно годится на роль матери.

Картер почувствовал, как скользнула по подлокотнику кресла рука Бет к его руке. «Неужели у меня такие же холодные пальцы, как у нее?» — подумал Картер.

Значит, они могли иметь ребенка, по крайней мере Бет могла, с помощью чьей-то спермы. Но чьей? Друга? Родственника? Анонимного донора? «Да уж, — думал Картер, — выбор поистине неограниченный. Но как я могу выбрать?»

— Я понимаю, новость неутешительная, — сказал доктор Уэстон, — поэтому вам следует хорошенько, не торопясь, поразмыслить. Но позвольте высказать мое мнение: у вас есть варианты. Если вы хотите иметь семью, вы сможете и будете ее иметь.

«Конечно, — подумал Картер. — Но только чью?»

Он понимал, что прощальные слова доктора Уэстона должны были утешить и воодушевить их, но теперь, обводя взглядом кафетерий, глядя на веселую молодежь, он не чувствовал ни утешения, ни воодушевления. Дикие мысли приходили ему в голову. Каждый из этих парней мог бы стать отцом его ребенка, любой из них мог сделать для жены то, чего не мог сделать он, — помочь ей зачать дитя, передать свои гены следующему поколению. Казалось бы, что тут сложного? Но ему это было не дано. Он понимал, что думать так нельзя, саморазрушительно, но ничего не мог с собой поделать. И еще он не мог избавиться от чувства, что теперь, именно теперь, когда он узнал правду, он уже не настолько был мужчиной, как сегодня утром, когда ни о чем этом не ведал. Ему оставалось только надеяться, что у Бет не было такого чувства, хотя он знал, что даже если она так думает, то ни за что не признается.

Картер положил вилку и отодвинул от себя поднос с едой, к которой почти не притронулся. Аппетит у него начисто пропал.

Он вышел из кафетерия и по дороге домой решил заглянуть в пострадавшую от пожара лабораторию. Ему нужно было поскорее закончить отчет для ректората, и он хотел убедиться в том, что ничего не упустил. Картер остановился на противоположной стороне улицы и увидел желтые полицейские ленты, в некоторых местах повисшие и порванные, искореженные взрывом и пламенем двери грузового въезда, закопченные наружные стены. Он удивился, что запах гари до сих пор так силен.

Но вскоре Картер понял, что запах исходит не от лаборатории, а откуда-то гораздо ближе, позади него. Он обернулся и увидел валяющуюся на тротуаре ламинированную идентификационную карточку. Он наклонился и подобрал ее.

Это было водительское удостоверение на имя молодого афроамериканца по имени Дональд Добкинс. Карточка по краям обгорела, но лицо на фотографии показалось Картеру смутно знакомым.

Он заглянул в подъезд пустого дома и увидел на полу раскрытую и пустую дамскую сумочку.

Запах чувствовался сильнее. И еще Картер услышал звук, тихий шелест, в тени, под коротким лестничным пролетом, уводившим в полуподвал.

Что происходило? Что такое было там, внизу? Не могло ли это каким-то образом быть связано с пожаром в лаборатории? Но даже если это было так, как это могло остаться незамеченным, когда прошло уже столько дней?

Снова послышалось шуршание. Картер проговорил:

— Эй! Там есть кто-нибудь?

Ответа не последовало.

— Кто-нибудь есть?

Картер спустился на одну ступеньку. Запах гари, точнее, запах паленого мяса, стал еще сильнее.

Он что-то разглядел внизу, под лестницей. Черную кучу на грязном полу.

Он спустился еще на одну ступеньку. Заметил туфли. Сильно обгоревшие, но знакомые туфли на высоком каблуке.

Картер остановился как вкопанный. Это был труп. Но тут снова послышался шелест.

«О господи! — подумал Картер. — Может быть, этот человек все-таки еще жив?»

Он быстро сбежал вниз по ступенькам, но как только ступил на грязный бетонный пол, со всех сторон у него под ногами раздались писк и шуршание. Он увидел горящие красные глаза, маленькие белые зубы… Это были крысы, некоторые из них черные и огромные, как кошки. Они рванули в разные стороны, побежали по туфлям Картера, бросились вверх по лестнице. Картер застыл на месте и не двигался, пока крысы не убежали. Однажды такое с ним уже случилось, когда он спустился в древнюю выгребную яму на Юкатане, и он знал, что нужно просто затаить дыхание и дать крысам убежать. Они хотели иметь с ним дело не больше, чем он с ними.

Труп (первое впечатление все же не обмануло Картера) лежал так, словно несчастный упал сам. Собственно, это уже было даже не тело, а куча обугленных костей. Лицо — вернее, то, что от него осталось, — глядело вверх наполненными болью черными глазницами. Картер наклонился ниже, но запах паленой плоти был почти невыносимым. Он отвернулся, сделал вдох, закрыл рот и снова повернулся. Даже страшно изуродованное, это лицо показалось ему, как и фотография на водительском удостоверении, странно знакомым. Неужели он знал этого человека?

«Я видел человека, только это был не настоящий человек. И он был весь из света. Сиял, понимаешь?»

Теперь Картер вспомнил эти слова.

«Я отдал ему свое самое лучшее красное пальто».

Трансвестит, тот самый, который работал здесь, на углу. Вот кто это был. Но как же, черт побери, это могло с ним случиться?

«Этот человек был ангел».

Картер снова отвернулся и сделал вдох.

Странно… Сначала Руссо, потом этот парень, оба так страшно обгорели и так близко друг от друга с разницей всего в несколько дней… Могло ли это быть простым совпадением? Вряд ли.

Он осмотрелся. Под темной лестницей не было ничего, кроме пепла и обрывков горелой газетной бумаги. Он ничего не мог сделать для погибшего Дональда Добкинса, только вызвать полицию.

Картер вышел из подъезда и в телефонной будке на углу набрал 911. Буквально через минуту подъехала патрульная машина. «Видимо, — подумал Картер, — полицейские все еще держат этот район под контролем».

Он отдал одному из копов найденное им водительское удостоверение и начал объяснять, как обнаружил труп. В это время подъехала еще одна машина, не полицейская, и из нее вышел мужчина средних лет в сером плаще и в больших очках в черной оправе.

— Это вы звонили? — спросил он у Картера.

Тот кивнул.

— Значит, говорить будете со мной. — Он распахнул плащ и показал золотистый жетон, пристегнутый к ремню. — Я детектив Финли.

Он вошел в подъезд, взглянул вниз через очки (Картер подумал, что стекла в очках толщиной не меньше половины дюйма) и устало проговорил:

— Подождите здесь.

Картер стал ждать, он уже начинал жалеть о том, что ввязался в это дело. Почему он не позвонил анонимно? Ведь мог бы бросить водительское удостоверение там, где его нашел, а потом уйти. Поступить так было бы неправильно, но, по крайней мере, он бы не торчал сейчас здесь и не ждал бы детектива, которому ему, по сути, и рассказать-то было почти нечего.

Детектив Финли вернулся. Когда к месту происшествия, завывая сиреной, подъехала «неотложка», он заткнул уши. Только когда она остановилась и водитель выключил сирену, детектив опустил руки.

— Вечно они так делают, — пожаловался он Картеру. — А я от этого глохну.

— Профессиональная вредность, можно сказать. — Картер сочувственно улыбнулся.

— В нашей работе и похуже бывает.

«Да, — подумал Картер, — уж это точно».

Детектив вынул из кармана плаща блокнот и старательно записал имя и фамилию Картера, номер телефона и кратко его рассказ о том, как он обнаружил труп и почему оказался в этом районе. Когда Картер упомянул о том, что работал в лаборатории в здании университета напротив, детектив, похоже, навострил уши.

— Интересно, — сказал он. — Именно мне позвонили по поводу этого пожара. Мы тогда вынесли труп, обгоревший так же жутко, как этот, потом еще одного мужчину — тот еще дышал.

— Это был мой друг, тот, который уцелел. Он сейчас лежит в больнице Святого Винсента.

— Знаю, — кивнул Финли. — Я был с ним рядом, пока его не увезла «неотложка». — Он печально покачал головой. — Бедняга. Я рад, что он выкарабкивается. И вот теперь у нас, похоже, еще одна жертва пожара, но только этот парень умер день-два назад, не больше. — Он указал на подъезд.

Медработники в это время укладывали труп на носилки.

— Я знаю, кто это, — сказал Картер. — На самом деле я его…

— Мы знаем, кто он такой. Один из трансвеститов, у него рабочая точка на этом углу. Как-то раз его побили, их всех порой поколачивают, но ничего настолько ужасного раньше не происходило.

— Так вы думаете, что его… клиент так отделал?

Детектив Финли шагнул в сторону. Мимо них с Картером пронесли носилки. Несмотря на то, что труп уложили в пластиковый мешок, запах все равно был кошмарный. Медработники надели бумажные маски.

— Пока сказать не могу. Меня тревожит то, что это случилось прямо напротив того дома, в котором я видел еще двоих сильно обгоревших людей.

Разглядеть глаза Финли под толстенными очками было не так просто, но Картер почувствовал, что детектив смотрит на него изучающе.

— А чем, кстати, вы там занимались, в вашей лаборатории? — спросил Финли.

— Работали с окаменелостью, — ответил Картер. — Это была очень редкая находка, ее доставили из Италии.

— Вы применяли какие-нибудь горючие вещества? Химические? Паяльные лампы?

Насколько понимал Картер, детектив пытался ухватиться за соломинку, и ему впервые пришло в голову, что нужно быть осторожным.

— В лаборатории было проведено дополнительное освещение, — признался он. — Пожарный инспектор считает, что пожар начался из-за короткого замыкания.

Детектив Финли скептически поджал губы.

— Слишком мощный был взрыв — при замыкании такого не бывает.

Конечно, если бы Картер захотел, он мог бы объяснить, что произошло на самом деле. Он мог бы рассказать Финли о том, что поведал ему Руссо: как Митчелл включил лазер и направил луч на глыбу камня, внутри которой было полным-полно полостей с захваченным газом. Но почему-то он не стал об этом говорить. Не рассказал и о том, что Руссо в полубреду бормотал, будто ископаемое ожило.

— А вы когда-нибудь разговаривали с этим парнем, Дональдом Добкинсом?

— Нет, — ответил Картер, но в следующее мгновение признался: — Да, один раз. «Проклятье! — думал он. — Финли заметит мое смятение». — Когда в лаборатории случилось несчастье, я был за городом, но когда вернулся, поспешил сюда. На следующий день после пожара я видел Добкинса на улице. Он что-то болтал про то, что видел кого-то, кто вышел из горящей лаборатории.

Почему он все сильнее ощущал, что создает себе алиби?

— И как ему показалось, кого он видел?

Картер растерялся. Он понимал, к чему все это может привести. Возможно, Финли думал, что Дональд Добкинс заметил поджигателя, а тот потом вернулся, чтобы избавиться от свидетеля. Но Картер знал, что дело было не так.

— Если вы действительно хотите знать, то он сказал, что видел обнаженного мужчину, целиком состоящего из света, — ответил Картер, решив, что после такого ответа Финли его больше ни о чем спрашивать не станет.

Но Финли, как ни странно, не очень удивился.

— Подходит под общее описание.

«Подо что подходит?» — не поверил собственным ушам Картер.

— Хотя мистер Руссо то приходил в сознание, то отключался, пока его отсюда не увезли, — добавил детектив, — он бормотал что-то очень похожее.

— Да?

Детектив кивнул, сунул руку в карман и вытащил визитную карточку, такую потрепанную, словно она уже не раз переходила из рук в руки.

— Если еще что-то вспомните, позвоните мне. — Он направился к своей машине и, не оборачиваясь, добавил: — А мы пока поищем того, кто расхаживает по городу, будучи сделанным из света.

«Неотложка» уехала, а через пару секунд тронулся с места седан детектива. Один из полицейских все еще стоял в подъезде и с кем-то переговаривался по рации. Картер наконец понял, что, хотя никто не давал ему официального разрешения, он может быть свободен.

У него создалось странное ощущение. Он обнаружил труп, мертвое, сгоревшее дотла тело, и вот уже все было кончено. Он уходил оттуда. Никто больше не задавал ему никаких вопросов, а сам он больше ничего не мог сделать. И может быть, именно поэтому он испытал запоздалую реакцию, только теперь он внезапно ощутил весь ужас того, что увидел. Ничего нельзя было сделать, поделиться не с кем. Его мысли сфокусировались на реальности этой страшной находки. Это был не первый труп, который он видел в жизни. Во время рабочих экспедиций он порой становился свидетелем естественной или случайной смерти, но то, что он увидел сегодня, не вписывалось ни в какие рамки. Такое зрелище могло потом являться в кошмарах, а ему только этого и не хватало. На него и так в последние дни столько всякого навалилось, что он плохо спал.

Картер поежился и поднял воротник кожаной куртки. «Пора переходить на парку», — подумал он. Час был не поздний, но уже начало смеркаться. Дни становились короче. На углу Западной Четвертой улицы, когда Картер ожидал зеленого сигнала светофора, ему вдруг показалось, что кто-то стоит позади него и смотрит ему в затылок. Картер обернулся, но позади него, опустив голову и глядя себе под ноги, стояла старушка с «ходунком».

Картер перешел улицу и остальную часть пути до дома прошел быстрым шагом не только потому, что хотел согреться, но и потому, что его не покидало странное ощущение, что за ним следят. Пару раз он резко оборачивался, но так и не увидел никого подозрительного. Войдя в свой подъезд, он задержался, чтобы забрать почту из маленького металлического почтового ящика. Ему давно пришла в голову мысль о том, что эти ящики явно изготовлены до изобретения толстенных каталогов для заказа товаров по почте. Лифт был занят, и Картер взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Бет дома не оказалось, и в квартире было темно. Картер зажег свет во всех комнатах, включил музыкальный центр, взял со стойки диск группы «Хайвз» и поставил его, прибавив громкость. Ему хотелось ритмичной, быстрой музыки, способной заставить отвлечься от мрачных мыслей. Он открыл холодильник, достал бутылку пива и отправился в гостиную. Плюхнулся на диван и вытянул ноги. Запрокинув голову, он увидел эстампы с картин Одюбона с изображением птиц, на место одной из которых Руссо вешал распятие. Интересно, зачем? Он так и не успел спросить друга об этом, а сейчас время для этого было совсем неподходящее.

«Может быть, после ужина, — подумал Картер, — мне стоит еще разок наведаться в больницу. Просто пожелаю Джо спокойной ночи».

Он поднял с пола номер «Нью-Йорк мэгэзин» и стал его листать: хотел выбрать какой-нибудь ресторан в центре, куда бы они с Бет могли сходить поужинать. Хотелось оказаться в каком-нибудь шумном, многолюдном месте. Но тут он услышал шаги около входной двери. Картер отложил журнал и прислушался. Бет еще рано было возвращаться домой, Рейли обычно задерживал ее до закрытия галереи. Картер привстал с дивана. Входная дверь распахнулась, и вошла Бет, держа в одной руке тонкий кожаный портфель, а в другой — пухлый пластиковый пакет, от которого подозрительно пахло китайской едой.

— Давай я тебе помогу, — сказал Картер и поспешно забрал пакет, ручки у которого вот-вот могли оторваться.

— Спасибо, — сказала Бет и, захлопнув дверь, заперла замок и заглянула в «глазок».

— Что-то ты сегодня особенно осторожна, — заметил Картер, поставив пакет с едой на боковой стол в кухне.

— Да. Знаешь, я в подъезде испугалась.

Картер вышел из кухни и подошел к Бет.

— Что случилось?

— На самом деле ничего. Просто когда я входила в дом, задумалась о своем, ну и…

Картер молча ждал продолжения.

— Пакет тяжелый, понимаешь? Я думала о том, как бы он не порвался, и, только войдя в подъезд, поняла, что там кто-то есть. Обычно я веду себя осторожнее.

— Кто там был? — спросил Картер, вспомнив странное чувство, будто кто-то шел за ним до дома.

— Не знаю. Я его не очень хорошо рассмотрела. — Бет сняла пальто и повесила на вешалку. — Думаю, он не хотел, чтобы я его заметила. Высокий. Кажется, светловолосый, в темных очках. Развернулся и вышел из подъезда, как только я вошла. Я собиралась забрать почту.

— Я уже забрал, — рассеянно проговорил Картер.

— Это хорошо, потому что я не смогла забрать. Он стоял у меня на пути. На самом деле я почти уверена, что он проводил пальцем по нашим именам на почтовом ящике.

Картеру стало не по себе. Он крепко обнял Бет.

— Я в порядке, — сказала она с нервным смехом. — Правда. Как только я вставила ключ в замок двери вестибюля, он сразу вышел на улицу и спустился с крыльца.

— Ты видела, куда он пошел? — спросил Картер.

— Кажется, он собирался перейти дорогу и пойти в парк, но я не уверена.

Картер отпустил Бет и подбежал к окну, выходившему на парк. Фонари еще не зажглись, в сумерках трудно было что-то разглядеть. По пешеходным дорожкам каталась пара скейтбордеров, девочка-подросток гуляла с собакой. Вдалеке высокий человек в красном пальто выходил из парка с другой стороны.

Картер снял куртку с вешалки и отпер замок входной двери.

— Куда ты? — встревоженно спросила Бет. — Не собираешься же ты искать этого типа?

— Я его увидел, — ответил Картер, открыл дверь и выбежал из квартиры.

— Но я же тебе сказала, — крикнула ему вслед Бет, хотя он уже не мог ее слышать. — Он на самом деле ничего не сделал!

Она услышала, как Картер сбегает вниз по лестнице, бросилась к двери и прокричала:

— Картер! Просто забудь об этом!

Хлопнула дверь подъезда.

— Только ни во что не ввязывайся, Картер! — крикнула Бет в пустоту, стоя у открытой двери.

«Что же теперь будет? — думала она. — Зачем я только ему рассказала?»

Она закрыла дверь и прижалась к ней спиной. «Почему Картер так разнервничался из-за пустяка? — гадала она. — Может быть, это какое-то смещение реакции? Не до конца пережил потрясение от визита к Уэстону и вот теперь все свое отчаяние и злость направляет куда попало…»

Бет заперла все замки, только засов задвигать не стала, пошла на кухню и убрала в холодильник коробки с китайской едой. «Хорошо хоть я не успела рассказать Картеру о самом страшном», — подумала она. Бет была готова поклясться: когда незнакомец стоял позади нее в фойе, он принюхивался к окружавшему ее воздуху, совсем как собака, изучающая новый запах.

К тому времени, когда Картер вбежал в парк, преследуемый им человек успел скрыться. Картер добежал до дальнего края парка и спросил у нескольких прохожих, не видели ли они высокого парня в красном пальто. Двое указали ему, в какую сторону ушел этот человек. Картер бросился туда, и ему показалось, что он заметил впереди, примерно в двух кварталах, красное пятно, но в следующее же мгновение его загородил проезжающий автобус.

Картер ускорил шаг, но когда автобус проехал, красного пятна уже не было. Незнакомец мог повернуть и направо, и налево, но Картер не заметил никого похожего ни в том ни в другом направлении. Он побежал прямо и снова вроде бы заметил человека в красном пальто. Тот обошел фруктовый лоток и повернул за угол на противоположной стороне улицы. Но перебежать улицу Картер не мог: горел красный сигнал светофора, а когда зажегся зеленый, таинственный незнакомец уже опять успел скрыться. Но теперь Картер хотя бы знал, в какую сторону бежать. Он запыхался и очень жалел, что выскочил из дома в старых мокасинах. Но он бежал и бежал вперед, лавируя между пешеходами. Довольно скоро он оказался на знакомом до боли углу, прямо напротив ярко освещенного входа в больницу Святого Винсента.

Незнакомца в красном пальто нигде не было видно. Картер обхватил рукой столбик, на котором был укреплен дорожный знак, и, тяжело дыша, стал оглядываться по сторонам.

Это был тот самый угол, возле которого Эзра Метцгер высадил его из машины после похорон Митчелла. То самое место, где, согласно содержанию рекламного щита, должен был быть возведен роскошный дом «Виллиджер». «Может быть, в один прекрасный день так оно и будет», — подумал Картер. А пока место это было темное и грязное. За оградой из покореженной проволочной сетки стоял большой старый пустой дом из темно-коричневого кирпича. Картер устремил взгляд на полуобрушенное крыльцо, на окна, забитые досками, на красивый, но мрачный фасад в стиле начала двадцатого века. Над главной дверью, заколоченной досками крест-накрест и снабженной надписью «НЕ ВХОДИТЬ», висела ржавая покосившаяся металлическая табличка. Хотя она была щедро покрыта граффити, Картер сумел различить слова «СНАБЖЕНИЕ ХИРУРГИЧЕСКИМИ МАТЕРИАЛАМИ». Но гораздо более интересными ему показались те слова, что были изначально высечены на фасаде: «НЬЮ-ЙОР СКИ САН AT НЫЙ ПР ЮТ ДЛЯ Ч ХОТОЧНЫХ И ИНФЕКЦ НЫХ БО ЬНЫХ». Не нужно было быть гением, чтобы прочесть эти слова целиком: «Нью-Йоркский санаторный приют для чахоточных и инфекционных больных». Ниже была еще надпись: «ОСНОВАН В 1899 ГОДУ».

Картеру этот дом представлялся будто сошедшим со страниц романа Диккенса. Он гадал, сколько же лет проработал санаторий. Похоже, и заведение под вывеской «Снабжение хирургическими материалами» давно выехало отсюда, а уж потом дом начал разваливаться. Не так много осталось на Манхэттене домов, построенных в девятнадцатом веке. Вот и этот должны были скоро снести. Обычно Картер жалел о таких домах. История города уничтожалась, ей на смену приходили бездушные небоскребы и роскошные жилые комплексы. Но он вынужден был признать, что в этом доме было нечто такое, о чем никто не станет сожалеть. Даже если бы он не знал, что за заведение располагалось здесь изначально, дом показался бы ему мрачным. Если уж говорить совсем откровенно, было в нем что-то зловещее.

Однако и здесь Картер не обнаружил человека в красном пальто. То ли он его потерял, то ли тот намеренно повел его ложным путем и скрылся.

По авеню гулял холодный ветер. Картер поежился. Из-за дальнего угла выехала «неотложка». Мигая огнями, она направилась ко входу в отделение скорой помощи.

Картер перешел улицу. Теперь его неудержимо тянуло к китайской еде, которую принесла домой Бет, но все же он остановился и, оглянувшись, посмотрел на старый безлюдный дом, на его массивные мрачные стены, заколоченные окна. У него вдруг возникло такое ощущение, будто сам дом, заброшенный, пустой, разваливающийся, тоже смотрит на него. «Чушь, этого не может быть», — подумал Картер, но странное ощущение не исчезло. Он отвернулся и пошел прочь. В голову ему неожиданно пришла строчка, кажется, из Ницше. Как же там было написано? «Если долго смотреть в бездну, бездна начнет смотреть на тебя». Так, что ли?

Очень похоже.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

«И Енох увидел среди ангелов тех, что звались Стражами. Их волосы имели цвет чеканного золота, их одежды………… Их недреманные очи были глубоки, словно колодцы в пустыне. Они присматривали за………… людьми и многому обучали их».

Эзра радовался тому, как соединяются между собой фрагменты свитка. Работа была тяжелейшая, но он только что разыскал еще один изрядно потрепанный обрывок текста, который идеально укладывался на свое место, и вдруг услышал стук в дверь спальни.

«Проклятье! Совсем не время отвлекаться».

Он решил не обращать внимания, но стук раздался вновь, и на этот раз к нему присоединился еле слышный голос Гертруды:

— Эзра… тебя к телефону.

К телефону? У Эзры не было собственного номера телефона. Кто же мог ему звонить? Друзья… И тут до него дошло, чей это может быть звонок, и он, не снимая латексных перчаток, вскочил со стула, выбежал в спальню и открыл дверь.

— Какой-то Картер, — сказала Гертруда и протянула Эзре переносной радиотелефон.

— Это Эзра, — сказал он и жестом попросил любопытную Гертруду удалиться. — Картер Кокс?

— Да.

Голос звучал невесело. По одному этому слову Эзра догадался, что Картер звонит без особой охоты.

— Я надеялся, что вы позвоните, — сказал Эзра.

— А я надеялся, что мне не придется вам звонить.

— Но вы позвонили. Это главное. Вы подумали над тем, что я вам говорил в машине, и это хорошо. Это начало.

Картер кашлянул и сказал:

— Да. Возможно, да.

— Когда вы хотите встретиться и поговорить?

— Я сегодня свободен в обеденное время, — ответил Картер. — Если хотите, приезжайте в Нью-Йоркский университет. Я буду ждать вас в факультетском клубе. Угощаю.

«Нет, — подумал Эзра. — Так не пойдет». К тому же Кимберли сегодня планировала отправиться по магазинам, прихватив дядю Мори в качестве водителя, и значит, Эзре пришлось бы ловить такси. «А вдруг это сочтут нарушением правил строгого надзора?»

— Как насчет такого предложения, — сказал Эзра, которого вдруг осенило. — Вы могли бы приехать сюда? Я бы приготовил ланч, и мы бы поговорили с глазу на глаз, никто бы нам не помешал.

После небольшой паузы Картер проговорил:

— Хорошо… спасибо. Где вы живете?

Эзра продиктовал ему адрес, нажал на кнопку разъединения связи и некоторое время стоял неподвижно в глубокой задумчивости. «Что же, интересно, — гадал он, — вдруг заставило Картера позвонить по номеру, который я нацарапал на клочке бумаги?» На самом деле он уже был готов расстаться с надеждой на этот звонок. И вот теперь, надо же, Картер позвонил, и что-то снова сдвинулось с места. Что-то огромное, великое, чего даже он, Эзра, не в силах был себе представить. Если о самом деле существовал какой-то «высший» план, то, вероятно, он только что видел мелкий фрагмент этого плана.

По такому случаю Эзра принял душ, побрился и надел свежую черную водолазку. Через час приехал Картер, и Эзра встретил его в вестибюле. Эзра заметил, что Картера потрясла роскошь квартиры — скульптуры Родена, сводчатые потолки и виды, открывавшиеся из окон пентхауса. Эзра, естественно, к этому привык.

— Спасибо, что пришли, — сказал Эзра, взял у Картера кожаную куртку и передал Гертруде. Та хлопотала вокруг них, словно наседка.

— Пойдемте со мной, — пригласил Эзра и зашагал по полированному мраморному полу. — Мы поедим в столовой. Там мы будем совершенно одни.

Но неожиданно он остановился, услышав голос Кимберли. Она шла им навстречу. Разве она не должна была уже уехать за покупками?

— Я сегодня собираюсь заглянуть в несколько галерей, — говорила Кимберли, — но к вечеру освобожусь. Запишите меня на пять тридцать.

В следующее мгновение она появилась в вестибюле. Захлопнула складной мобильный телефон, увидела Эзру и Картера и удивленно переводила взгляд с одного на другого. Она явно пыталась сообразить, что не так в представшем перед ней зрелище. На фоне каштановых волос Кимберли сверкали сережки с бриллиантами.

— У тебя в гостях друг? — спросила она у Эзры с изумлением.

— Я — Кимберли Метцгер, — представилась она Картеру и протянула холеную руку.

— Картер Кокс.

— Вы, случайно, не из бригады реабилитации? — спросила Кимберли негромко.

Как ни ненавидел ее Эзра, он вынужден был восхититься. Она с поистине рекордной скоростью начала рисовать его отрицательный портрет.

— Из суда? — продолжала она, не дав Картеру ответить. — Или от доктора Ньюманн?

— Нет-нет, — покачал головой Картер. — Ничего подобного. Я преподаю в Нью-Йоркском университете. Нам с Эзрой нужно кое-что обсудить. Относительно его… исследований.

Кимберли кивнула и сказала:

— Ах, относительно его исследований. — Она изящным движением убрала мобильный телефон в черную сумочку от Шанель. — Наверняка это будет очень полезно.

Она нажала на кнопку вызова кабины лифта и перестала обращать на Эзру и Картера внимание.

Не говоря ни слова, Эзра провел Картера через несколько огромных, роскошно обставленных и декорированных комнат, По пути на глаза Картеру попался портрет кисти какого-то фламандца, и он готов был поклясться, что этот портрет некогда висел в галерее Рейли. Ему казалось, что он теряет рассудок. А эта женщина… Вряд ли она, такая молодая и красивая, могла быть матерью Эзры. Значит, это его мачеха. Его злая мачеха, судя по их отношению друг к другу.

В столовой было накрыто на две персоны: сложенные льняные салфетки, хрустальные фужеры, сверкающие серебряные приборы. А стол был такой величины, что за ним легко могли бы разместиться двадцать человек. Две тарелки с красиво уложенными ломтиками отварной семги с гарниром из дикого риса и абрикосовым салатом. Они сели рядом: Эзра — во главе стола, Картер — справа от него, лицом к нескольким застекленным дверям, выходившим на широкую веранду, где стояли небольшие деревца и кусты.

Картер был голоден, а еда была не только красиво подана, она была прекрасно приготовлена. От гостя не укрылось, что хозяин ел рассеянно, без аппетита. Пару раз из-за двери кухни выглядывала домоправительница и тут же прикрывала дверь.

Похоже, хотела убедиться, что у Эзры с Картером все в порядке.

После недолгого нейтрального разговора насчет возможности объявленной забастовки водителей общественного транспорта Картер спросил у Эзры, на самом ли деле будущее строительство элитного дома напротив больницы Святого Винсента — проект его отца.

— Все такие проекты его, — ворчливо ответил Эзра.

«Так, — подумал Картер. — Я наступил на еще одну больную мозоль». Теперь он уже не осмеливался спросить, что имела в виду мачеха Эзры, спросив у него, не является ли он представителем бригады реабилитации. Кто он был вообще, этот парень? Преступник?

— Когда же вы расскажете мне, почему позвонили? — спросил Эзра, не в силах более сдерживаться. — Это ваша собственная идея или кто-то вас надоумил? Ваш итальянский друг, к примеру?

Эти вопросы произвели на Картера сильное впечатление. Парень, конечно, был странноватый, но интуиция помогала ему почти всегда попадать в точку.

— Да. Я позвонил вам после разговора с Руссо. Я навещал его в больнице сегодня утром.

— Что он сказал?

Картеру не хотелось даже думать об этом. Но когда он, навещая Руссо, упомянул о том, что познакомился с человеком, который, как и Джо, верил в то, что окаменелость ожила, Руссо схватил маркер и написал на дощечке: «Поговори с ним!»

— Он хотел, чтобы я поговорил с вами и узнал, что вам известно.

— И все? — спросил Эзра.

— Сам он пока говорить не может. Легкие и голосовые связки у него пострадали при пожаре. Он способен произнести только несколько слов.

— Как только ему станет лучше, я бы очень хотел сам с ним поговорить. Вы дадите мне знать, когда это будет возможно?

Картер кивнул, хотя ему до сих пор казалось, что Эзра — последний человек, который узнает от него об этом.

— В один прекрасный день мне понадобится посидеть с ним и обсудить некоторые мои теории.

— Теории? Какого рода?

Эзра некоторое время молча гонял вилкой по тарелке зернышки риса. Видимо, соображал, как лучше подойти к тому, о чем он собирался сказать.

— Сознание вашего друга приоткрылось в результате ужасных обстоятельств. Но насчет вашего сознания и восприятия мне пока трудно судить. Вы — ученый, — проговорил Эзра, по-прежнему не отрывая взгляд от тарелки. — А по моему опыту обычно это означает, что сознание у человека закрытое.

Картер возразил:

— А по моему опыту это как раз наоборот. Ученые, позвольте заметить, это люди, отличающиеся самой большой широтой взглядов, самые любознательные люди на свете.

— Это так только до той поры, пока возникающие перед ними вопросы приводят их к тем ответам, которые они ожидали получить, — отозвался Эзра. — Только до той поры, пока они находят то, что ищут, в тех местах, где ожидали найти.

Не желая полностью переходить в оборонительную позицию, Картер задумался над репликой Эзры… и неожиданно увидел в ней зерно истины. Разве его находки в «Костяной шахте» не отвергались поначалу большинством его вышестоящих коллег? Разве он и другие палеонтологи не наталкивались на упорное сопротивление гипотезе о том, что современные птицы — прямые потомки динозавров? Разве теория геохронологии, под которой он готов был подписаться, не пробивала себе до сих пор дорогу к всеобщему признанию?

— Хорошо, — покладисто произнес Картер, — я знаю, к чему вы клоните. Готов признать: я и сам порой ощущал в себе сопротивление новым идеям.

Эзра равнодушно фыркнул.

— Но любой хороший ученый, — продолжал Картер, — будь то астроном или палеонтолог, на самом деле хочет докопаться до истины. Он хочет узнать, о чем говорят собранные эмпирическим путем данные. Он не заинтересован в том, чтобы подгонять отдельные случаи под ту или иную теорию — до тех пор, пока он не увидит закономерность или идею, придающую смысл всему в целом.

— Но это предполагает, что он знает, куда смотреть. Знает, какие данные собирать и как их связывать между собой.

— Да, конечно, — сказал Картер, гадая, как может быть иначе. — Тот ученый, который не знает, какой материал имеет отношение к его работе, никогда ни к чему не придет.

— Полагаю, что вы, например, считаете, что вам это известно? Вы верите, что знали обо всем, что может иметь отношение к вашей работе с той окаменелостью?

Опять окаменелость.

— Да. Думаю, я знал обо всем.

— А знали ли вы о том, что в ту самую минуту, как в вашей лаборатории прогремел взрыв, зазвонили колокола во всех церквях города?

Картер вспомнил, что слышал об этом по радио, когда они с Бет ехали в машине Бена и Эбби, возвращаясь из загородной поездки.

— Да. Это было что-то вроде хеллоуинской шутки.

— Шутка это была или нет, с этим еще предстоит разобраться.

— А вы думаете, что колокольный звон как-то связан с моей работой? — недоверчиво осведомился Картер. — Хотите сказать, что взрывная волна вызвала что-то вроде резонанса и из-за этой вибрации зазвонили церковные колокола по всему Нью-Йорку?

Эзра неожиданно резко наклонился вперед, локтем отодвинув в сторону тарелку.

— Вы понятия не имеете о том, что я об этом думаю! Доказательства смотрят вам прямо в лицо, а вы даже не хотите взглянуть на них.

Картер вспомнил цитату из Ницше насчет взгляда в бездну.

— О каких доказательствах вы говорите?

— Вы полагаете, что эти два события — простое совпадение?

— Да, именно так я и полагаю. Какая между ними может быть связь?

В глазах Эзры пылал огонь осуждения или… безумия. Картер видел, что в его собеседнике происходит внутренняя борьба, он пытается принять решение. Он словно бы оценивал Картера и гадал, стоит ли рассказывать ему о том, что он больше не мог скрывать. В конце концов, поборов последние сомнения, он произнес:

— Пойдемте со мной.

Эзра бросил на стол салфетку, встал и стремительно вышел из столовой. Картер пошел за ним. Он понятия не имел о том, что происходит, чего ожидать, но если он что-то и вынес из разговора с Эзрой, так это то, что лучше «приоткрыть сознание». Что бы тот ни собирался ему показать, Картер почти не сомневался, что воспринять это ему будет непросто.

В конце длинного коридора Эзра остановился и отпер дверь. В собственной квартире он запирал свою комнату на замок? Чем дальше, тем больше Картер убеждался в том, что имеет дело с параноиком. Как только Картер переступил порог, Эзра сразу же запер дверь.

— Я должен предпринимать определенные меры предосторожности, — сказал он.

Картер кивнул, словно и вправду понял, в чем дело. Он оказался в большой, хорошо обставленной спальне, но здесь не было ничего, что показалось бы ему странным или особенным.

Если Эзра собрался ему что-то показать, значит, это, скорее всего, находилось в соседней, смежной комнате.

— Прежде чем я покажу вам это, — сказал Эзра, — вы должны пообещать мне, что никому об этом не скажете. Обещаете?

Картер кивнул.

— И еще пообещайте, что отнесетесь к этому непредвзято, с открытым сознанием. Обещаете?

— Честное слово.

Эзра медлил. Он словно бы еще не был до конца уверен в том, что следует продолжать. Но все же он открыл дверь соседней комнаты, сначала заглянул туда и только потом вошел.

«Еще один признак паранойи?» — подумал Картер.

В сумрачной комнате было душно. Здесь, как и в столовой, на балкон вела застекленная дверь, но шторы были задернуты, и у Картера создалось впечатление, что их редко раздвигают (если раздвигают вообще). Эзра подошел к дальней стене комнаты и включил лампу над чертежной доской. На доске и на стенах над ней и вокруг нее были разложены и развешаны желтоватые обрывки и полоски, похожие на обрывки древних папирусных свитков. Все они были накрыты листками ацетатного волокна.

— Что это такое? — спросил Картер. — Рукописи из района Мертвого моря?

Эзра не ответил. У Картера вдруг мелькнула мысль: «О боже! Это так и есть!»

Он посмотрел на Эзру. Тот выдержал его взгляд, и в его глазах Картер увидел искры дерзости и гордости.

— Но как… Каким образом они к вам попали?

— Скажем так: я их нашел. Они должны были принадлежать мне.

Картер не удержался и, подойдя ближе, стал рассматривать один из фрагментов свитка. Трудно было найти человека, который, как он, настолько привык иметь дело с древностями, но то, что он видел перед собой, его поразило. Он никогда не видел таких старинных документов, насколько ему было известно, их попросту не существовало. Тот фрагмент, который он разглядывал, был покрыт плотно стоящими непонятными значками, написанными лиловыми чернилами, такими темными, что они казались почти черными. Картер перешел к чертежной доске и понял, что Эзра работает над соединением других фрагментов древнего свитка.

— О чем здесь написано?

— Как видите, я пока в процессе работы. Но здесь много разного: рассказы, откровения… пророчества.

Картер склонился ниже к фрагментам, разложенным ни чертежной доске.

— Это папирус?

— Нет, — ответил Эзра. — Это что-то другое. Но если учесть ближневосточное происхождение этого материала, вряд ли это рисовая бумага. Скорее всего, что-нибудь вроде пергамента, изготовленного из козьей, овечьей, бычьей или верблюжьей кожи.

— Похоже, вы еще не знаете точно, что это за материал.

— Верно. И я думал, что вы сможете мне в этом помочь.

Картер удивленно посмотрел на Эзру — не шутит ли тот, но нет, он явно не шутил.

— Но откуда мне знать? — пожал плечами Картер. — Это не совсем моя сфера деятельности.

— Но у вас в Нью-Йоркском университете есть лаборатория. У вас есть доступ ко всей обычной и цифровой технике — к радиоуглеродному датированию, например. Уверен, вы можете провести и молекулярный анализ ткани. — Эзра встал рядом с Картером и указал на фрагмент свитка, более ярко освещенный лампой. — Видите? У этого материала есть структура. Вполне возможно, что она пористая, как кожа животного. Но какого животного — я не знаю. Не знаю также, из чего изготовлены чернила. — Он посмотрел на Картера. — Но если бы вы смогли провести ряд лабораторных исследований, то могли бы это определить.

— И это бы вам помогло?

— В моей работе? Еще как! Если бы я узнал, из какого материала изготовлен свиток и каков его возраст, я сумел бы еще очень многое о нем выяснить.

Картер сделал шаг назад.

— Если это так важно, почему вы сами не нашли какое-то место, чтобы провести эти лабораторные исследования?

Эзра отвел взгляд. Картеру показалось, что он мысленно репетирует свой ответ.

— Этим материалом я владею совершенно законно, но есть определенные власти и здесь, и в других местах, которые могут это оспаривать.

«Н-да… — подумал Картер, — дела у этого парня совсем не простые».

— А за моей деятельностью в настоящее время осуществляется строгий надзор, — добавил Эзра.

«Видимо, он имеет в виду, — догадался Картер, — ту самую „реабилитационную бригаду“, о которой упомянула его мачеха». Что бы ни произошло с Эзрой, он явно влип по самые уши. Картер обвел взглядом рабочую комнату Эзры. По полу были разбросаны книги и бумаги. Картер заметил, что Эзра разместил свои инструменты и химикаты на старом ящике для игрушек, чтобы создать удобное рабочее пространство. Как ни странно все это выглядело, Картер вынужден был признаться в том, что мгновенно почувствовал, как знакома ему эта обстановка. И человек, который так обустроил свое рабочее место, тоже сразу стал ему ближе. Комната Эзры напомнила ему о собственных импровизированных кабинетах и лабораториях. Несмотря на то что Эзра Метцгер явно не испытывал нужды в деньгах, он был одним из тех упрямых эксцентриков, которым обычно удавалось, словно жучкам-древоточцам, проложить себе путь в университетскую среду, но потом они доживали свои дни в безвестности в этих самых проделанных ими ходах. Он с сердечной теплотой относился к интеллектуалам-неудачникам, люди этого типа были очень хорошо знакомы Картеру, возможно потому, что он знал, как опасно близок сам со всеми своими экспедициями и доморощенными теориями к тому, чтобы превратиться в одного из них.

— Даже если бы я согласился сделать для вас то, о чем вы просите, — сказал Картер, — а я не говорю, что я могу это сделать, то, скажите на милость, как, на ваш взгляд, это будет выглядеть? Вы хотите, чтобы я явился в лабораторию и развернул один из этих свитков?

— Нет, я понимаю, что так сделать вы не можете, — с готовностью откликнулся Эзра, чувствуя, что он на пути к победе. — Вам понадобится всего лишь крошечный кусочек свитка, и я его для вас уже приготовил. — Он показал Картеру небольшой полиэтиленовый пакетик, внутри которого лежал маленький фрагмент свитка. — Этого должно хватить для анализов — и честно говоря, это самое большее, чем я готов пожертвовать.

Картер взял пакетик и поднес его к свету: клочок свитка, лежавший внутри, имел длину около дюйма и ширину примерно три четверти дюйма. Но Картер знал: Эзра прав, этого действительно могло хватить для проведения лабораторных исследований (если, конечно, Картеру удалось бы добиться, чтобы эти исследования кто-то провел). Наверняка не так просто будет объяснить, каким образом к нему, палеонтологу, попал в руки такой материал и зачем ему нужны результаты лабораторных анализов.

Однако Картеру и прежде случалось выполнять странные просьбы.

Только сейчас он вдруг вспомнил о том, что до сих пор даже не позвонил в лабораторию по поводу окончательных результатов исследования пробы, которую они с Руссо взяли с окаменелости. Столько всего ужасного произошло за последнее время: взрыв, смерть Билла Митчелла, Руссо в больнице, что Картер начисто забыл о работе. На самом деле он уже привык к мысли о том, что окаменелость безвозвратно исчезла при взрыве, думать так было легче. Но ведь все обстояло не совсем так, верно? Существовал крошечный фрагмент окаменелости и такой же маленький кусочек породы. Немного, что и говорить, но сейчас Картер должен был благодарить судьбу и за это. Пора было заглянуть в биомедицинскую лабораторию.

— Знаете, подобные лабораторные исследования кое-чего стоят, — заметил Картер. — Думаю, немало.

— Сколько бы это ни стоило, — заверил его Эзра, — я оплачу все расходы.

Судя по тому, что успел увидеть Картер, финансовых проблем у Эзры, пожалуй, действительно не было. Но когда он уже был готов убрать пакетик с фрагментом свитка в верхний карман рубашки, Эзра остановил его.

— Тепло вашего тела ему противопоказано, — предупредил он.

— Но как же мне тогда нести это? — спросил Картер.

Эзра посмотрел по сторонам и нашел белый почтовый конверт.

— Положите сюда и несите в руке или наружном кармане куртки.

Картер послушно уложил пакетик в конверт и запечатал его. В этот момент у него было такое ощущение, что он невольно под чем-то подписался, как будто заключил с Эзрой некий договор, и ему даже не хотелось обдумывать смысл этого договора. Но с другой стороны, именно сейчас в его жизни было так много всего, над чем бы ему совсем не хотелось думать. Возможно, он вел себя глупо: может быть, им руководило желание помочь человеку, а может, он просто пытался доказать, что он, вне всяких сомнений, не относится к когорте упомянутых Эзрой узколобых ученых. «Допустим, я хочу это доказать, — подумал Картер, — но кому? Эзре или самому себе?»

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Ариус почуял ее еще до того, как она вышла из дома. На него нахлынул запах гиацинтов, к которому примешивался менее заметный, но еще более влекущий аромат. Аромат красоты, молодости и… желания. Она была стройная, с густыми каштановыми волосами и зелеными глазами, и Ариус думал: ощущает ли эти запахи тот старик, который открыл для нее дверь машины? Наверняка ощущал и купался в них. Разве могло быть иначе?

Машина медленно тронулась по круговой дорожке. Ариус, облачившийся в новые одежды, стоял рядом с зачахшим деревом (как они вообще могут тут расти, когда их корни похоронены под этим… асфальтом?) и наблюдал.

Это была еще одна ниточка в паутине, которую он так быстро сплетал.

Он уже знал о том, что это большой город, что в нем живет бессчетное число людей.

Но он находился в самой середине ловчей сети, и эта сеть разрасталась, становилась все больше и сложнее. Он знал, что, если будет внимательнее, эта сеть со временем обеспечит его всеми необходимыми познаниями… и всем, что ему было нужно для того, чтобы достичь своей цели. Картер Кокс, чье имя он прочел на серебристом почтовом ящике, привел его сюда, и теперь для него настала пора сплести новую ниточку.

Пришло время расширить сеть.

Он отвернулся и пошел прочь. Мимо него прошли двое оживленно беседующих молодых мужчин, он порадовался тому, что они не остановились и не стали глазеть на него. Они даже не прервали своего разговора. Потом ему встретилась женщина с детской коляской, в которой лежал младенец. Женщина улыбнулась Ариусу и продолжила ворковать с ребенком.

Значит, он стал… более или менее обычным.

Не так много времени у него ушло на то, чтобы оценить этот новый мир и понять, что он должен кое-что изменить. Он смотрел по сторонам, он видел других мужчин и очень быстро понял разницу между прозябающими и преуспевающими, между отвергнутыми и желанными. Довольно скоро он уяснил, что красное пальто — неправильная одежда. Оно было знаменем неестественности. И еще сумка, которую он забрал у этого противоестественного создания. В сумке он обнаружил деньги, и не только: там было очень много разных карточек, маленьких карточек, которые так удобно ложились на ладонь, и каждая из них называлась по-разному. Он заметил, как люди пользуются этими карточками, чтобы получить все, что они только пожелают.

Очень быстро он сделал то же самое.

Теперь его пальто было черным, мягким, теплым и длинным, почти до лодыжек. И туфли у него тоже были черные, блестящие, остроносые. Он носил темно-синий костюм, цвета предрассветного неба, и белую сорочку из нежного шелка с открытым воротом. И хотя он давно выбросил дамскую сумку (еще один знак неестественности) и темные очки, которые нашел в сумке, он приобрел себе другие очки: круглые, в золотой оправе, со стеклами янтарного цвета. Он знал, что в противном случае его глаза могут испугать людей. Они не имели определенного цвета и могли менять его в зависимости от его настроения. В его глазах люди могли увидеть тот свет, который странствовал по его телу подобно крови. Его глаза могли сверкать, как озаренный солнцем водопад, могли вспыхивать, как поток золотых монет, могли вскипать, как поток горячей лавы.

Словом, для него было лучше носить очки.

Время от времени он останавливался и вдыхал воздух. Хотя той машины, которая увезла женщину, пахнувшую гиацинтами, уже нигде не было видно, он мог ее выследить, разыскать по запаху. Он ощущал, как вибрирует тонкая нить его невидимой сети, и он мог идти по этой ниточке, как паук.

Ниточка увела его от реки, повела к сердцу города. Вскоре он очутился на большой многолюдной улице, около здания с большим красным навесом и тяжелыми дверями, обитыми отполированной медью. «Она вошла туда».

Мужчина в униформе придержал для него дверь и любезно пригласил его в заведение под названием «Галерея изящных искусств Рейли».

— Благодарю, — ответил Ариус. Он был рад тому, что здесь так легко воспринимают его слова и голос.

Здесь его ожидало еще одно приятное совпадение. Женщина, источавшая аромат гиацинтов, стояла неподалеку и рассматривала картину, а показывала ей картину другая — та, что жила с Картером. «Элизабет» — ее имя он прочел на почтовом ящике.

Его сеть только что стала еще прочнее.

Ариус наблюдал за двумя женщинами и убедился в том, что помимо аромата благовоний запахи у них одинаковые. Тут к нему подошел мужчина небольшого роста, очень оживленный, необыкновенно дружелюбный, и подал руку.

— Вряд ли мы с вами знакомы, — сказал мужчина, — но я — Ричард Рейли, владелец галереи.

Ариус пожал ему руку и кивнул.

— А вы?.. — поинтересовался Рейли.

— Мое имя Ариус.

— Вы говорите с акцентом, — заметил Рейли, широко улыбаясь, — я обычно очень легко распознаю акценты. А вот ваш мне никак не распознать. Откуда вы прибыли?

— Издалека, — ответил Ариус.

Рейли понимающе кивнул и больше спрашивать не стал. Всю свою жизнь он имел дело с богатыми и титулованными иностранцами и знал, в какой момент положено прекращать расспросы. Некоторые из этих людей старались замаскироваться под простых смертных, но Рейли узнавал их в толпе с расстояния в сто шагов. Этот человек, однако, выглядел необычнее, чем большинство богачей. Ростом шесть футов и пару дюймов, в тонированных очках, которые он явно не собирался снимать, невероятно дорого одетый, он вел себя, словно величественная особа королевской крови. Вздернутый подбородок, расправленные плечи, длинные, волнистые, хорошо уложенные волосы, концы которых касались ворота рубашки. Рейли поймал себя на том, что не может отвести взгляд от этого человека.

— Позвольте мне немного рассказать вам о нашей галерее. В этом зале вы можете увидеть большинство картин, написанных маслом и акварелью, которые мы в данное время выставляем для продажи. Но у нас есть еще зал наверху для частного показа определенных работ: в основном это гравюры и рисунки старых мастеров.

Ариус ничего не сказал. Он подошел ближе к одной из картин шестнадцатого века на сюжет Благовещения, с характерными для стиля маньеристов удлиненными фигурами и скошенной перспективой.

— Да, это необыкновенно хорошая, тонкая работа, — сказал Рейли. — Она совсем недавно поступила на рынок. До этого находилась в коллекции одного американского семейства на протяжении последних ста пятидесяти лет. Ее приписывают Фра Бартоломео. Вы знакомы с его творчеством?

Ариус смотрел на картину, склонив голову к плечу. Он словно бы пытался восстановить утраченную перспективу.

— Нет, не знаком, — ответил он.

— Немногие знакомы, — поспешил успокоить его Рейли. Он всегда был готов заверить потенциальных покупателей в том, что все, чего они не знают, находится исключительно в сфере деятельности экспертов. — Но если вы пожелаете узнать больше о его творчестве, здесь как раз сейчас находится наш постоянный искусствовед.

Он указал на Элизабет. Та бросила взгляд на Ариуса.

«Она красива, — подумал Ариус. — Даже красивее женщины, от которой пахнет гиацинтами».

— Сейчас Бет занята с другой нашей клиенткой, — сказал Рейли, — но как только она освободится, я представлю вас ей.

Рейли знал, что Бет умеет находить подход к новым клиентам, без труда завоевывает их доверие и быстро переходит к делу. Пока быстро перейти к делу ей не удалось только с Брэдли Хойтом, этим молодым магнатом-бабником.

— Я хотел бы поговорить с ней прямо сейчас, — заявил Ариус.

Прямо сейчас? Рейли не знал, как поступить. Бет беседовала с Кимберли Метцгер, одной из самых богатых покупательниц. Только в прошлом месяце ей был продан фламандский портрет стоимостью почти в полмиллиона долларов. Рейли очень не хотелось прерывать их беседу. Но когда он посмотрел на них, то увидел, что Кимберли то и дело стреляет глазками в сторону таинственного незнакомца и почти не слушает Бет.

— У меня есть конкуренты на эту картину? — капризно спросила Кимберли.

— Нет-нет, никаких конкурентов, — вмешался Рейли. — Но если позволите, я бы хотел вас на минуточку прервать.

Больше ему ничего говорить не пришлось; Кимберли шагнула к Ариусу, протянула ему руку и представилась.

— В Нью-Йорке я знакома со всеми, кто хоть что-то понимает в искусстве, — сказала она, — но вас я не знаю.

— Мистер Ариус гостит в нашем городе, — встрял Рейли и вопросительно посмотрел на Ариуса: так ли это? Возражений не последовало.

— Это правда, мистер Ариус? — спросила Кимберли. — Вы впервые в Нью-Йорке?

— Да.

— Долго здесь пробудете?

— Пока не могу сказать, — ответил Ариус.

Рейли, которому не хотелось, чтобы разговор уходил слишком далеко от коммерции, поспешно представил Ариусу Бет.

— А это Бет Кокс, которая знает о нашей коллекции все, что только можно о ней знать.

— Приятно с вами познакомиться, — сказала Бет.

— Мне тоже.

— У вас, случайно, нет визитной карточки? — спросила Кимберли у Ариуса и тем самым перехватила инициативу. — Мы с мужем, Сэмом Метцгером, часто устраиваем приемы в нашей городской квартире и всегда рады новым гостям.

— Нет, у меня нет… визитной карточки, — ответил Ариус. «Еще одна традиция, которую следует перенять».

— О! Тогда, быть может, мне лучше пригласить вас в гости прямо сейчас. Видите ли, у нас завтра вечером собирается небольшая компания, в семь тридцать, в связи с предвыборной кампанией мэра. Саттон-плейс, дом номер один. Вы запомните?

Ариус улыбнулся.

— Да, запомню. Благодарю вас.

— Значит, придете? — игриво спросила Кимберли.

Ариус кивнул, пряча глаза за тонированными очками.

Бет и Рейли переглянулись. Оба, казалось, мысленно произнесли: «Ну ничего себе!» До Бет доходили самые разные слухи насчет личной жизни Кимберли Метцгер, но, пожалуй, она еще ни разу в жизни не видела, чтобы женщина настолько откровенно пыталась подцепить мужчину. Хотя в данном, конкретном случае она была почти готова понять Кимберли: Ариус действительно производил потрясающее впечатление. Роста он был почти такого же, как Картер, а волосы у него были очень светлые, почти белые. На них падал свет от потолочных ламп, и они словно бы светились. Кожа у Ариуса была почти безупречно чистая, нет, не почти, она была просто идеально чистая, а черты его лица были словно высечены из куска чистейшего белого мрамора. Его глаза прятались за тонированными очками. Бет подумала: «Какой же он знаток и любитель искусства, если смотрит на картину сквозь затемненные очки?» Единственным цветным пятном на его лице были губы, темно-розовые, пухлые, как у женщины. «Соблазнительные и хищные одновременно», — подумала Бет.

— Тот Ван Эйк, которого Бет мне только что показала, — сказала Кимберли, обратившись к Рейли, — Я бы хотела…

— Ван Дейк, — еле слышно поправила ее Бет.

— Да, конечно, — кивнула Кимберли. — А разве я не так сказала?

— Видимо, я ослышалась, — извинилась Бет.

Рейли одарил ее убийственным взглядом.

— Я думаю, эта картина могла бы подойти для нашего охотничьего домика в Виргинии. Наверное, она бы хорошо смотрелась в библиотеке, но я еще не совсем уверена.

— Это всегда трудно понять, — успокоил ее Рейли, — до тех пор, пока картина не окажется на месте. Вы можете просто сообщить нам, когда будете готовы, и мы доставим вам картину, чтобы вы могли увидеть, как она будет смотреться.

— Спасибо, Ричард, — сказала Кимберли и чмокнула Рейли в щеку. — Вы просто душка. А вас, — кокетливо проговорила она, глядя на Ариуса, — я жду завтра вечером. Не забудьте!

Она вышла из галереи. Ариус повернул голову и посмотрел ей вслед.

«Что, — думала Бет, — в нем такого… особенного? Почему он так привлекателен и в то же время настолько… пугающ?» Он просто притягивал к себе взгляд, но при этом сразу хотелось отвернуться и не смотреть на него.

— Что ж, Бет, — сказал Рейли, — у вас найдется несколько минут, чтобы показать мистеру Ариусу некоторые из работ в верхнем зале? Пожалуй, вам, мистер Ариус, стоило бы взглянуть на рисунки Курбе и Коро.

Этого следовало ожидать. Рейли ни за что не дал бы только что заглотнувшей наживку рыбке сорваться с крючка, по крайней мере, он бы всеми силами постарался эту рыбку удержать. Но при мысли о том, что ей придется подняться с Ариусом в верхний зал и остаться с ним наедине, у Бет по спине побежали мурашки. Было в этом человеке что-то очень странное, и более того: что-то знакомое. Вряд ли, конечно, она бы его забыла, если бы встречала раньше, но все же ее не покидало ощущение, что она его уже где-то видела.

— Мне очень жаль, — выпалила Бет, — но у меня назначена встреча.

Рейли снова одарил ее испепеляющим взглядом.

— Визит к врачу, — добавила она, зная, что это — единственное, против чего не станет возражать Рейли.

Он был в курсе того, что у них с Картером есть проблемы с планированием семьи.

— Это точно? — попытался удержать ее Рейли.

— Да, точно, — решительно заявила Бет и посмотрела на часы. — На самом деле я уже опаздываю.

— Что ж, в таком случае, — вздохнул Рейли и повернулся к Ариусу, — я буду более чем счастлив сам кое-что показать вам. Вы сейчас располагаете временем?

Поскольку на самом деле Бет должна была всего-навсего встретиться с Эбби в кафе за углом, чтобы выпить по чашке кофе, Бет даже не стала подниматься наверх за своим пальто. Она очень надеялась, что Рейли этого не заметит. Сейчас ей хотелось одного: как можно скорее уйти из галереи, подальше от этого странного человека, чьи глаза смотрели ей вслед сквозь янтарные стекла очков, она чувствовала на себе этот взгляд. Бет ужасно хотелось протянуть руку, снять с Ариуса очки и увидеть, кто же он такой на самом деле, но она чувствовала, что если бы так сделала, то жалела бы об этом до конца своих дней.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

— Послушайте, мне бы очень хотелось рассказать вам только хорошие новости, — сказал доктор Пермут, наклонившись к столу и держа в руке прозрачную папку с бумагами, — но, видимо, что-то было не так с той пробой, которую вы дали нам для анализа.

— Я лично брал эту пробу с кончика когтя, — сказал Картер. — А вы хотите сказать, что материал был загрязнен?

Доктор Пермут покачал головой и потер подбородок.

— Что не так с этим материалом, я не знаю, но не думаю, что проблема в загрязнении.

— Но в чем же тогда? Что вы обнаружили?

— Смотрите сами, — ответил Пермут и протянул Картеру папку.

Картер начал переворачивать страницы. Пермут торопливо сообщил:

— Первые несколько страниц — это отчет по анализу датирования. Как видите, результаты настолько невероятные, что их можно считать практически бесполезными.

— Что вы имеете в виду — «невероятные»?

— Я имею в виду, что ни одно существо: гоминид, динозавр, птица, словом, ни одно создание из тех, о которых вы упоминали, когда отдали нам пробу, не может иметь такой возраст. На самом деле это гораздо больше похоже на пробу лунного грунта, которую доставил на Землю «Аполлон-двенадцать».

Картер не обрадовался, но и не удивился. В конце концов, примерно такие же результаты Руссо получил в Риме.

— А как насчет биологических анализов, исследований молекулярного и клеточного состава? — спросил Картер и добавил еще один вопрос, самый важный: — Удалось ли вам найти хоть что-то, говорящее о наличии ДНК?

Доктор Пермут откинулся на спинку стула и вытащил из кармана белого халата коробочку с жевательными таблетками «тамз».

— Хотите? — предложил он Картеру.

— Нет, спасибо.

— У меня «тамз» с кальцием. Полезно. Вы же с костями работаете и знаете про кальций больше меня.

— Но, как правило, я не работаю с ДНК, — сказал Картер, стараясь вернуть Пермута к теме разговора. — Удалось вам найти хотя бы фрагменты?

Пермут кивнул.

— Хотите верьте, хотите нет, — сказал он, посасывая таблетку, — но мы смогли обнаружить и извлечь инертный фрагмент. Он оказался мельче любого из тех фрагментов, которые мы обнаруживали и исследовали когда-либо. — Он обвел гордым взглядом лабораторию медико-биологических исследований Нью-Йоркского университета. — Но вы пришли туда, куда надо.

Картера ободрили эти слова, но он не собирался расслабляться.

— Нам пришлось применить компьютерную модель для того, чтобы заполнить некоторые пробелы, — продолжал Пермут, — а затем мы экстраполировали полученные результаты на концы молекулы.

— А это значит?..

— А это значит — то, что мы получили, можно назвать, так сказать, теоретической ДНК.

Картеру эта формулировка не очень понравилась.

— Так это ДНК или не ДНК?

Пермут покачал головой.

— И то и другое, отчасти. Мы обнаружили солидную хромосомную основу, но опять же, если учесть, как мала была проба, каковы ее возраст и состояние, нам пришлось кое-что оставить в области догадок.

Картер чем дальше, тем больше впадал в отчаяние; он понимал, что именно из-за таких туманных формулировок обычные люди терпеть не могут науку и ученых.

— Тогда просто скажите мне, — сдержанно проговорил он, — какова ваша самая лучшая догадка? На основании имеющихся результатов исследования ДНК вы могли бы мне сказать, что же мы тут имеем?

Пермут шумно выдохнул. Картера окутал запах таблеток «тамз».

— Я могу сказать вам, чего мы тут не имеем.

— Отлично. Давайте начнем хотя бы с этого.

— Мы не имеем Homo sapiens.

«Ладно, — подумал Картер. — Хоть какой-то прогресс».

— И мы не имеем ни одного известного представителя животного царства.

Пермут наклонился к столу, протянул руку к бумагам, которые держал в руках Картер, и перевернул несколько страниц. Перед Картером предстало некое безумное скопление цифр и четырех букв — С, G, Т, А, которые то и дело повторялись в самом разном порядке. Цифры и буквы выстраивались на странице в бесконечные ряды. Что означают цифры, Картер, конечно, не понимал, но знал, что буквами обозначены четыре нуклеотида: цитозин, гуанин, тимин и аденин.

— Когда я смотрю на эту распечатку, — сказал Пермут, — я вижу закономерность.

— Я рад, что хоть кто-то ее видит.

— И сначала я подумал, что закономерность человеческая. Потом изучил распечатку более внимательно и решил: нет, пожалуй, все же это не человек, возможно — млекопитающее, но больше этого сказать нельзя. Затем я стал изучать этот код еще более старательно и убедился, что это совершенно точно не первое и не второе.

Картер ждал окончательного аккорда.

— Вы — палеонтолог, — сказал Пермут. — И вы можете назвать это существо, как пожелаете, но здесь, в этой лаборатории, мы его уже успели окрестить по-своему.

— Как?

— Недостающее звено.

Недостающее звено.

— Огромное спасибо, — сухо проговорил Картер. — Вы мне очень помогли.

— Эй, не убивайте гонца, — возразил Пермут. — И между прочим, это только наполовину шутка. То, что вы видите перед собой, почти на девяносто девять процентов совпадает с ДНК человека — и все различия, конечно, сосредоточены в этой последней паре процентов.

— Как у шимпанзе? — спросил Картер.

— Еще ближе: я бы сказал, настолько близко, насколько это возможно, но все-таки не то же самое.

Картер сделал глубокий вдох. Что же находилось внутри камня? Чем больше он теперь узнавал, тем болезненнее воспринимал утрату окаменелости.

— Мне очень жаль, — сказал Пермут, почувствовав, как огорчен Картер. — Если есть еще что-нибудь, что я мог бы сделать для вас, я был бы рад помочь.

— На самом деле, — сказал Картер, устало шаря в кармане куртки в поисках конверта, — кое-что есть.

Он вытащил конверт, достал из него полиэтиленовый пакетик и положил на стол.

— Что это? — спросил Пермут. — Еще одна головоломка?

— Вроде того.

Пермут взял пакетик и поднес к свету. Увидев внутри маленький клочок свитка, он усмехнулся.

— По крайней мере, на этот раз это не кость.

— Это фрагмент древнего документа, — осторожно проговорил Картер, стараясь не выдать собственных сомнений и предубеждений. — Мне нужно выяснить, каков его возраст, что это за материал и из чего изготовлены чернила.

— А я уж испугался, что вы попросите меня определить, о чем тут написано.

— Нет, этим занимается кое-кто другой.

Пермут испытующе воззрился на Картера.

— А этот кое-кто оплатит лабораторные расходы? Насчет предыдущего исследования мы получили официальное задание от вашей кафедры за подписью декана, Стэнли Макки. А за это кто распишется? Анализы на пару тысяч долларов потянут.

— Все расходы будут оплачены.

Пермут довольно усмехнулся.

— Вы мне как-нибудь поведайте, пожалуйста, о своем спонсоре. — Он повернул вертящийся стул в сторону, похоже, был готов поскорее взяться за работу, но тут же снова повернулся к Картеру. — Скажите, а за все это я попаду в анналы науки?

— Чем смогу, помогу, — с улыбкой ответил Картер. — Вы мне, главное, результаты сообщите как можно скорее.

По дороге к больнице Святого Винсента Картер остановился у ларька с международной прессой и купил несколько итальянских журналов. И хотя он знал, что Руссо с большей радостью почитал бы журнал «Американский ученый», чем «Джи Кью» (мужской журнал), но пришлось довольствоваться тем, что было в наличии.

Когда Картер вошел в палату интенсивной терапии, его не на шутку испугала медсестра. Она сказала, что Руссо здесь больше не лежит.

— Его перевели, — добавила она. — Он в ожоговом отделении, этажом выше.

— Это значит, что он пошел на поправку?

Медсестра вздернула брови.

— Это ожоговое отделение, — лаконично ответила она.

Картер ее понял.

Когда он поднялся в ожоговое отделение, то обнаружил, что атмосфера здесь все же немного лучше. Не так холодно и страшно. Звучала негромкая попсовая музыка, стояло два автомата с кофе, водой и сэндвичами для посетителей. Картер увидел доктора Баптисте, выходящую из палаты в конце коридора, подошел к ней и спросил, сюда ли перевели Руссо.

— Да, мы перевели его сюда сегодня утром. Его состояние стабилизировалось, и вскоре мы сможем начать процедуры по пересадке кожи.

Картер вздрогнул. Заметив это, доктор сказала:

— Вы правы. Для него это будет не загородная прогулка. Если кто-то из его родственников хочет приехать и навестить его, сейчас для этого самое подходящее время.

— Жива только его мать, — сказал Картер. — А она сама очень больна и не сможет покинуть Италию.

Доктор Баптисте покачала головой.

— Если так, то ему очень повезло, что у него есть такой друг, как вы.

«Если бы она знала все, — подумал Картер с тоской, — если бы она только знала».

— Я могу навестить его? Я принес ему журналы.

Баптисте взглянула на журналы и сдвинула брови.

— Вряд ли это то, что бы доктор прописал, — усмехнулась она, — но я не возражаю.

Войдя в палату, он увидел, что Руссо там один. Он полусидел в кровати, рядом стояла тележка с пустыми тарелками и сдвинутыми в сторону алюминиевыми крышками.

— Здесь, — сказал Картер, обведя палату взглядом, — намного лучше.

Так и было. Цветы в вазе, репродукция с картины Ван Гога с изображением пшеничного поля на стене, а самое лучшее — большое окно с поднятыми жалюзи.

К сожалению, сам Руссо выглядел ненамного лучше. Не покрытая повязками кожа представляла собой жутковатую картину — смесь черных и красных пятен. Но теперь, по крайней мере, пластиковая шапочка, прежде накрывавшая голову Руссо, была сдвинута назад.

— Я тебе тут кое-какого чтива принес, — сказал Картер и осторожно положил журналы на кровать рядом с обожженной рукой Руссо. К руке он прикасаться не стал, боясь, что физический контакт по-прежнему противопоказан.

— Спасибо, — прошептал-прохрипел Руссо.

Картер подошел к окну. Вид из палаты открывался неплохой: улица прямо перед главным входом в больницу, по которой сновали машины, а дальше была видна почти вся южная часть города. Единственным, что отчасти заслоняло перспективу, было старое здание бывшего городского санатория с заколоченными окнами и ржавыми пожарными лестницами. Те из них, что уцелели, едва держались на полуразрушенном фасаде. Казалось, если в самом скором времени сюда не доберется машина для сноса зданий, дом может рухнуть от порыва сильного ветра.

— Ты… виделся с ним? — спросил Руссо.

С Эзрой.

— Да, виделся. — С чего же начать? — В одном я оказался прав — он действительно из очень богатой семьи.

— А что… он сказал?

— Он сказал, что верит тебе, в том смысле, что окаменелость ожила. — Картер говорил и сам не верил, что произносит эти слова. — Он сказал, что большинство ученых отличается закрытым сознанием, но что твое сознание открылось из-за того, что ты увидел.

Руссо застонал. Похоже, таким образом он выразил свое печальное согласие.

— Что еще… он… знает?

Этот вопрос был посложнее. Картер не был уверен в ответе. Но он знал, во что верил Эзра. А Эзра верил в то, что шла игра, в которой участвовали чрезвычайно могущественные силы, сущность которых еще предстоит понять. Но как он мог хоть что-то из этого объяснить Руссо? В особенности при том, что он сам мало что из этого понял или принял.

— Оказалось, что этот Эзра — вроде вольнонаемного библеиста.

Руссо это сообщение явно озадачило.

— Понимаю, — кивнул Картер. — Я сам не вполне уяснил, что к чему. Но если только я не свихнулся окончательно, то этот парень держит у себя в квартире подлинные свитки из района Мертвого моря и восстанавливает их. Он хотел, чтобы я помог ему с лабораторным анализом фрагментов.

Затем Картер описал рабочую комнату Эзры, рассказал обо всем, что он там увидел, упомянул о колокольном звоне, зазвучавшем сразу же после взрыва в лаборатории, и о том, что Эзра видит в этом не просто совпадение. Чем больше он рассказывал, тем безумнее это звучало даже для него самого, но выражение лица Руссо при этом не менялось. Казалось, он просто впитывает информацию, ничто не ставит под вопрос и пытается выстроить полученные сведения в какую-то собственную логическую схему. Когда Картер наконец умолк, чтобы перевести дух, Руссо поджал обожженные губы — вернее, то, что от них осталось — две черные полоски кожи, и выговорил:

— Bene.

— Bene? — переспросил Картер. — Почему? Что тут хорошего?

— Если… я чокнулся, — прохрипел Руссо, — то приятно… иметь компанию.

«Значит, он понял, — подумал Картер, — что я ко всему этому отношусь скептически».

— Еще одно… одолжение.

— Конечно, — кивнул Картер. — Только сигарету не проси. Ты знаешь, тут с этим строго.

— Приведи… его сюда.

— Эзру Метцгера? — уточнил Картер, хотя в этом не было нужды.

Но хорошая ли это была идея? Знакомить друга, пребывающего в таком тяжелом состоянии, с человеком, который вполне мог оказаться самым настоящим сумасшедшим?

Руссо кивнул.

— Я позвоню ему, — пообещал Картер.

— Хорошо. А вот теперь, — прохрипел Руссо и с болью пошевелил пальцами искалеченной руки, — сигаретку бы.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

— Я вижу пустые бокалы для шампанского, — строго сказала Кимберли одному из официантов, — а на моих приемах я не люблю видеть пустые бокалы.

— Хорошо, мэм, — ответил официант, — сию секунду.

И упорхнул в кухню, чтобы пополнить запас «Кристал».

На самом деле таких малозначительных погрешностей было совсем немного, и Кимберли чувствовала, что вечер удался. Мэр, его супруга и его любовница, известная также как казначей предвыборной кампании, все они были здесь, и вокруг каждого из них в разных комнатах собирались другие гости. Кимберли пригласила на вечеринку также несколько крупных издателей и известных журналистов, банкиров и юристов и даже парочку бродвейских звезд. Сообщение об этом приеме непременно должно было попасть на шестую страницу, а может быть, даже в колонку Лиз Смит. А если бы получилось так, что в результате удалось бы увеличить фонд предвыборной кампании мэра, что ж, это тоже было бы совсем неплохо.

Кимберли переходила из комнаты в комнату, приветствовала гостей, заботилась о том, чтобы все нужные люди перезнакомились между собой, и при этом все посматривала, не появится ли наконец тот загадочный человек, которого она пыталась выбросить из головы со вчерашнего дня. Пыталась, но не смогла. Мистер Ариус. Кимберли ни разу в жизни не встречала мужчин с такой внешностью. Никто и никогда не производил на нее такого мгновенного и неизгладимого впечатления. Вечер еще только начался, но она уже начала волноваться, что он может вообще не прийти.

Сэм стоял в углу большого салона вместе с двумя-тремя воротилами рынка недвижимости. Наверняка они обсуждали планы возведения очередной офисной башни или торгового центра. Проходя мимо мужа, Кимберли помахала ему ручкой, но он ее, похоже, даже не заметил.

А вот другие мужчины, к ее удовольствию, ее очень даже замечали.

На ней было алое шифоновое платье от Тьерри Мюглера: приспущенные плечи, оголенная спина, разрез сбоку. Волосы уложены с тугим шиньоном и украшены заколкой с рубинами и бриллиантами в виде радуги. Сам мэр сегодня, целуя ее, долго не мог оторваться, и Кимберли заметила, каким свирепым взглядом одарила ее «казначей предвыборной кампании». «Не бойся, — подумала Кимберли. — Сегодня я намерена поймать рыбку покрупнее».

Обходя комнаты в очередной раз, она увидела его. Он стоял в вестибюле и передавал лакею длинное черное кашемировое пальто. Как и вчера, он был в темном костюме и тонированных темно-янтарных очках. Чуть приподняв подбородок, он повернул голову и в этот момент стал похож на слепого, пытающегося почувствовать, что его окружает. Кимберли устремилась к нему.

— Я так рада, что вы смогли прийти, мистер Ариус, — сказала она, протянула ему руку и подставила щеку для поцелуя.

— Спасибо за то, что пригласили меня, — сказал он и пожал ей руку, но целовать не стал. — Я рад быть здесь.

«Что же в нем такого странного, — гадала Кимберли, — такого удивительно привлекательного?» То, как он говорил? Фразы короткие, отрывочные — как будто он изучал английский только в школе. То, как он прятал глаза? То, какой была на ощупь его рука, коснувшаяся ее руки, — холодная и гладкая, как стекло? (И, кажется, что-то было не так с одним из его пальцев?) И еще от него исходил какой-то совершенно особенный запах, не похожий ни на один из лосьонов после бритья и одеколонов. Казалось, этот запах естественный, исходящий от его кожи, волос, дыхания.

— Давайте пройдем в салон, — сказала Кимберли, — и я представлю вас другим гостям.

Она взяла Ариуса под руку и повела в соседнюю комнату. Ощущение у нее было такое, будто она идет рядом с кинозвездой. Все вокруг реагировали таким образом, словно так оно и было, — расступались, давая им дорогу, обрывали беседу на середине, начинали шептаться: «Кто это с Кимберли?» На Ариуса все это, похоже, никакого впечатления не производило. Если Кимберли его кому-то представляла, он вел себя вежливо, но вообще был не слишком разговорчив. Отвечал любезно, но коротко и всегда туманно, уклончиво. Через некоторое время, задав ему несколько вопросов сама и послушав, как он отвечает другим гостям, Кимберли поняла, что знает об этом человеке не больше, чем в тот момент, когда встретила его в вестибюле. Откуда он приехал, чем занимался, где остановился в Нью-Йорке? Все это оставалось загадкой. Даже Сэму удалось выдавить из Ариуса всего несколько слов, но Кимберли прекрасно понимала, как ее муж воспримет Ариуса. Длинные светлые волосы, дизайнерские очки, и вдобавок этого человека представил его жене пресловутый Ричард Рейли. Сэм наверняка приплюсует Ариуса к парикмахеру Кимберли, дизайнеру интерьера, консультанту по антиквариату и всем прочим ее приятелям-геям. И, по мнению Кимберли, лучше этого просто быть не могло.

Если, конечно, не выяснится (упаси боже!), что это действительно так.

Ну а этот маленький кусок дерьма, Эзра, все же вышел к гостям и даже, насколько успела выяснить Кимберли, поблагодарил мэра за то, что тот помог вытащить его из тюрьмы после безобразий, учиненных в парке около здания ООН. Теперь Эзры нигде не было видно. Кимберли была уверена, что он вернулся к себе и занимается там какой-то ерундой, которую именует «научной работой».

Все остальное, похоже, было под полным контролем. Шампанское и прочие напитки лились рекой, официанты сновали среди гостей с подносами с канапе и легкими закусками, в столовой был устроен роскошный буфет, и всякий раз, когда Кимберли проходила по вестибюлю, открывались двери кабины лифта и оттуда выходили все новые и новые гости. Кимберли даже удалось уговорить Кэти Коурик заглянуть на полчаса, и она была уверена: на следующий день о вечеринке обязательно будет упомянуто в средствах массовой информации.

Похоже, единственным, кто не развлекался на всю катушку, был ее загадочный гость, мистер Ариус. Кимберли, конечно, совсем не хотелось с ним расставаться, но нужно было исполнять обязанности радушной хозяйки, поэтому она была вынуждена отправить его, образно говоря, в свободное плавание. Всякий раз, когда он попадался ей на глаза, он был один, с бокалом шампанского в руке (и похоже, к шампанскому не притрагивался, бокал все время был полным). Ариус то в одиночестве прогуливался по террасам, то возвращался в комнаты и с большим интересом рассматривал картины или скульптуры. Может быть, он и в самом деле был серьезным коллекционером произведений искусства и хозяином огромного замка на юге Франции, где все комнаты от пола до потолка были завешаны знаменитыми картинами и уставлены статуями. Заметив, что Ариус остановился около не слишком выдающихся полотен, приобретенных первой, покойной женой Сэма, Кимберли, повинуясь безотчетному порыву, подошла к нему и спросила:

— Вы действительно коллекционируете произведения искусства?

— Я ценю красоту, — медленно протянул он в ответ, — во всем.

Не прозвучал ли в этой фразе какой-то тонкий намек?

— Тогда позвольте мне показать вам кое-что, что вам наверняка очень понравится.

Она развернулась, но он остался на месте. Кимберли поманила его пальцем.

— Пойдемте со мной, — сказала она. — Я не кусаюсь.

Незаметно, как только могла, Кимберли провела Ариуса через холл и быстро повернула за угол, к двери своей спальни. У двери она остановилась и сказала:

— Вы будете первым, кто это увидит. Даже мой муж пока не знает, что я это купила, поэтому я вам доверяю свою жизнь.

Она весело рассмеялась, а он вежливо улыбнулся в ответ.

Как только Ариус вошел в спальню следом за Кимберли, она закрыла дверь и, к собственному удивлению, заперла на замок. На что она рассчитывала, тем более в разгар вечеринки?

Она первой пошла через просторный будуар, мимо огромной кровати с балдахином, мимо шкафчика в стиле Людовика XVI, кресел с обивкой от «Саламандры» в ее собственное интимное царство — гардеробную и ванную. Размеры этого царства, как она частенько напоминала себе, были в точности такие, как у той квартирки, которую она снимала, когда только приехала в Нью-Йорк, причем снимала на пару с подружкой.

Когда-то здесь находилось нечто вроде комнаты для шитья первой жены Сэма, но Кимберли убедила его в том, что ей нужно отдельное место для того, чтобы хранить одежду и приводить себя в порядок, чтобы потом шикарно выглядеть для любимого супруга. В итоге все здесь было полностью переделано. Зеркальные стены, мраморные шкафчики в ванной, цепочки светильников и встроенные кедровые шкафы в гардеробной. Кимберли сама решила приобрести восхитительную маленькую картину Дега с изображением женщины, выходящей из ванны, чтобы повесить ее рядом с туалетным столиком.

— Владельцы хотели выставить ее на аукционе «Сотби», — призналась она, — но Ричард Рейли, душка, сумел убедить их продать картину мне.

Она остановилась рядом с картиной, повернулась к Ариусу и подняла руку, раскрыв ладонь.

— Полагаю, мне не стоит говорить вам о том, что вы видите перед собой. На самом деле это вы, наверное, можете мне кое-что сказать!

«Да успокойся же ты! — мысленно приказала она себе. — Ты волнуешься, как школьница!»

Ариус никогда не видел подобных работ, но стоило ему взглянуть на картину, как он мгновенно впитал и классифицировал все о ней. В конце концов, искусство было одним из многих даров, которые он и подобные ему преподнесли людям, поэтому он с радостью взирал на бесчисленные маленькие хитрости, придуманные людьми за многие годы. Картина, на которую он смотрел (похоже, она и вправду была написана Дега), являлась очень тонким и выразительным произведением. Каждую секунду Ариус что-то познавал — даже если это было всего лишь имя художника, отдельное слово или взгляд, — и он жаждал познавать все больше и больше.

Взять хотя бы взгляд Кимберли, устремленный на него сейчас… Он уже знал его значение. Возможно, она не догадывалась о том, что он, делая вид, будто разглядывает картину, на самом деле любуется ее отражением в ближайшем зеркале. Она смотрела на него, и он понимал, что ею владеют любопытство, влечение и страх, и она имела полное право испытывать все эти чувства.

Давным-давно, во времена своего бдения, он часто ловил на себе этот взгляд… и противился его призыву. До поры.

А потом?

Потом он терпел невообразимое одиночество. Холодная ночь тянулась и тянулась без конца… На самом деле тьма этой ночи еще не до конца развеялась.

Он отвел взгляд от картины и молча посмотрел на женщину.

«Значит, вот так это должно начаться?»

— Красиво, правда? — спросила она с нервной дрожью в голосе.

— Да.

— Я не могла не купить эту картину.

Хотя его глаза не были видны за янтарными стеклами очков, Кимберли чувствовала силу и проникновение его взгляда. Она немного неуверенно сделала шаг назад.

— Может быть, нам стоит вернуться?

Он не ответил.

— На вечеринку, — добавила Кимберли, но даже попытки пройти мимо Ариуса не сделала.

Она словно примерзла к полу. Ее оголенная спина отражалась в зеркальной стене позади туалетного столика, предмета ее «ярмарки тщеславия».

— Да, — ответил он.

Но сказал он это так, что Кимберли не поняла, что он имел в виду. «Да» — они должны были вернуться на вечеринку? Или «да» — что-то еще?..

Она вдруг поймала себя на том, что безотчетно думает о его запахе. Когда она впервые встретилась с ним, этот запах был так тонок, так деликатен, а сейчас он словно бы стал сильнее… Он окутал ее целиком.

— Могу я, — проговорила Кимберли, опустив руку на край туалетного столика, чтобы не потерять равновесие, — попросить вас об одолжении?

Он кивнул.

— Могу я попросить вас снять очки?

— Зачем?

— Я ни разу не видела ваших глаз. Мне нужно увидеть ваши глаза.

Он улыбнулся. Конечно, ей это было нужно.

Она нервно рассмеялась.

— До сих пор не пойму, хорошо ли это, но мне ужасно этого хочется. Мне кажется, я до сих пор не знаю, кто вы такой.

«Значит, все действительно должно начаться именно так».

Он шагнул к ней, склонил голову, словно большая золотистая хищная птица, и снял очки… и увидел в ее глазах изумление, страх…

Его руки коснулись ее плеч, у нее была горячая кожа, он почувствовал, как под его ладонями пульсирует ее кровь. Несколько легких движений, и алое платье, легкое, словно крыло бабочки, соскользнуло с ее тела и упало на пол. Он расстегнул бриллиантовую заколку, и каштановые волосы каскадом легли на обнаженные плечи. Он наклонился и прижал холодные губы к ее губам, к выгнутой шее, от которой исходил аромат гиацинта.

Ариус сбросил с плеч пиджак, одной рукой расстегнул воротник, потом пуговицы на сорочке. Он впитывал жар женского тела, а ее руки торопливо расстегивали ремень, стаскивали с него брюки.

В его голове звучали свист ветра, треск молний. Он видел огненный дождь. Стрелы пламени падали вниз, рассекая бескрайние темные небеса.

Кимберли качнулась назад, задела рукой туалетный столик. Флаконы духов со звоном повалились набок, другие попадали на покрытый толстым ковром пол. Она слышала только биение собственного сердца, она ощущала только аромат летнего сада после дождя, она видела только его глаза, затягивавшие ее в тайное море медового света. Она протянула руки к нему, к его гладкой безупречной коже… но кожа была холодна как лед. Она прикоснулась к чему-то жесткому и холодному, как та бриллиантовая заколка, что лежала у нее под ногами… А когда его пальцы притронулись к ее груди, она вздрогнула и поежилась.

— Ариус, — ошеломленно выдохнула она, — ты не…

— Нет, — услышала она его шепот, не слухом, а сознанием. — Нет.

А потом он овладел ею. Он набросился на нее, словно ястреб на свою жертву. Совершенно беспомощная, она все глубже погружалась в расширяющийся омут его глаз, в благоухание омытой дождем листвы. Слепящий свет заливал комнату. Казалось, здесь взорвалась сверхновая звезда. Все взрывалось вокруг нее, взрывалось и внутри нее.

«О Боже милосердный… — с ужасом думала она, окутанная и побежденная светом. — О Боже, что я наделала?»