Вечно Мариана и Йенни строят из себя циничных, искушенных особ. Они много говорят о мужской сущности, презрительно смеются и закатывают глаза, когда в поле зрения появляется какой-нибудь дискотечный Казанова, загорелый и чуть больше положенного благоухающий кокосовым ароматом, с волосами чуть длиннее обычного и с расстегнутым воротом. Когда басист из оркестра искрил своими улыбками и подмигиваниями на весь танцпол, Мариана и Йенни смеялись над женщинами, которые призывно глядели на него и пытались пробиться поближе к сцене.

Зато такой, как Зорро, для них в самый раз, в один присест проглотили наживку, крючок и леску. Они как будто не замечали, что вся его болтовня, на первый взгляд скромная, — сплошное хвастовство. Они не видели, как он оттеснил меня от Марианы, заслонив ее плечом. Он то и дело отпускал замечания, из которых явствовало, что я сопливый щенок, называл меня парнишкой и разговаривал со мной свысока. «Э нет, парнишка, за эти коктейли плачу я», «Ну что, Мариана, пойдем, потанцуем? В отличие от Янне я не в силах устоять перед твоими зелеными глазками!.. Йенни, love of my life, ты ведь позволишь? А Янне пусть пока расскажет тебе о компьютерах, только смотри у меня, мы скоро вернемся…»

Ему нужны были обе, он постоянно держал их на крючке, пожирал взглядом, был так обходителен, что у меня желчь подступала к горлу. Я все время боролся с порывом врезать ему как следует прямо в пасть, растянувшуюся в победоносной улыбке, да так чтобы зубы посыпались! Я бы собрал их и сделал ставку в рулетку!

А потом приперся этот белобрысый качок и уделал его так, что мокрого места не осталось. Чао, бамбино, тебе остается умчаться галопом в ночь верхом на Торнадо, ведь это единственный, кто тебя пока еще терпит!

И вдруг вечер стал нашим. Мы с Марианой проделывали подозрительные телодвижения, отдаленно напоминавшие танго. Мы были так близко друг к другу, нас разделяли только одежда и представления о приличии. Она уткнулась носом в мою подмышку, а я тихонько обнял ее, она просунула ногу мне между колен, и мы превратились в пазл, где все кусочки совпадали друг с другом. Оркестр исполнял «А Nightingale Song in Berkeley Square», низким хриплым соло на саксофоне: «How strange it was, how sweet and strange, there was never a dream to compare…» И я подумал о нашей первой необычной встрече: это была в буквальном смысле женщина свыше!

Наше блаженство длилось около часа. Потом я все испортил. Я вспомнил о своем решении. И рассказал ей о том, что чувствую.

Мариана застыла в моих объятиях.

— Знаешь, Янне… — грустно сказала она. — Когда Мике вернется…

Она не сказала «если». Она сказала «когда».

— Когда Мике вернется… я же не… я не давала тебе повода…

Она жевала кончик криво постриженной прядки волос. Наверно, сама себя стрижет, маникюрными ножницами, не всегда имея зеркало под рукой.

— Ясное дело, — весело отозвался я. — Когда Мике вернется, вы выстроитесь в ряд в коридоре и броситесь ему на шею, а потом начнете присматривать подходящий домик, в котором будете жить счастливо до конца своих дней. А иногда к вам будет наведываться приятель Янне со своими вечными корзинами, и все будут дружески посмеиваться над этим придурком. Вы будете угощать его кофе на новой кухоньке, обставленной мебелью из предложения года в ИКЕА.

Мариана посмотрела на меня с грустью. Танец закончился, и мы сели за столик. Вокруг стоял шум, посетители постепенно пьянели. Мариана теребила замок на сумочке.

— Я не стану отвечать тебе такими же колкостями, — сказала она, не глядя на меня. — Ты сам не понимаешь, как зло прозвучали твои слова. Ведь мы с Мике никогда не переедем ни в какой домик. Все зависит от того, насколько продвинулась вперед медицина. У Мике не все в порядке с головой, понимаешь? Это все, что я могу тебе сказать. Не буду вдаваться в подробности. Но если он начнет зарабатывать деньги, то найдет какой-нибудь сумасшедший способ потратить их. У меня есть только один шанс увидеть уютный домик изнутри: наняться туда уборщицей, — сказала она, криво усмехнувшись. — Кстати, Янне, тебе уборщица не нужна на пару часов в неделю?

Не знаю, за что она делает мне так больно. Я ведь никогда не обходился с ней как с нищей прислугой. С Зорро она, по крайней мере, кокетничала, а я для нее всего лишь избалованный щенок. И с этим ничего не поделаешь.

— Я отвезу тебя домой, — сказал я.

И мы поехали.

Затем я вернулся в ресторан. После четырех бокалов виски я снял какую-то девушку, которая работала в сервисе по уборке квартир. Но это не помогло.