Я, понятное дело, заметил, что отношения наши кое в чем складываются хреново. Когда я ей показывал усадьбу, интерес был немногим больше, чем если бы я подробно излагал, как переваривается пища у меня в желудке. Конечно, библиотекарша была вежлива. Задавала умные вопросы. Но сказать, чтобы слушала с горящими глазами? Ничего подобного не было и в помине.

Я пытался уговорить себя рассуждениями о том, что и сам проявил бы не больше интереса, вздумай она водить меня по библиотеке и объяснять значение всех шифров, под которыми у них расставлены книги, или систему, по которой ведется каталог. Однако уговоры не помогли. Все-таки книги — это книги, усадьба же — совсем другой коленкор.

А уж когда я кинул ей замороженный фарш… он еще и долететь не успел, как я смекнул: НЕ ТО!

Хотя мне и в голову не приходило, что тут может выйти загвоздка. В наших краях мужик приволакивает жене лося, а потом садится уплетать духовитую тушеную лосятину. Что было в промежутке, он знать не знает и ведать не ведает. Наверное, я прикинул так: пускай себе готовит, а я пока приберусь в телятнике, чтоб мы успели до вечерней дойки поесть и — ха-ха-ха! — поваляться после обеда. А она на этот фарш посмотрела, как на кусок мерзлого дерьма. И запросилась домой. Спорить с ней было бесполезно.

В машине она всю дорогу обнимала меня за шею и время от времени щекотала затылок, словно говоря: «Я не хотела тебя обидеть. И не думай, что между нами все кончено».

Вслух никаких разговоров не было.

Вечером я поехал к Бенгту-Йорану и Вайолет.

— А мы видели у тебя девушку! — не без любопытства заметила Вайолет.

Бенгт-Йоран подмигнул мне и, ткнув в бок, разулыбался, как будто мы с ним только что смотрели на видео порнуху. Чем, впрочем, мы изредка занимались… до появления на горизонте Вайолет.

— Признавайся, городская? — оживился он.

Бенгт-Йоран убежден, что у городских круглый год течка, что все они носят черные кружевные трусы с разрезом посередке и, очутившись наедине с мужчиной, тут же опрокидываются на спину. Забавно, особенно если вспомнить, какой у нас захудалый городишко и как меня повалила в сено, держа за шкирку, сеструха того же Бенгта-Йорана. Мне тогда было четырнадцать, а ей семнадцать, и для меня это был первый опыт… и последний, по крайней мере с ней: она меня так напугала, что я стал обходить ее стороной. Кружевных трусов с завлекалочкой на ней не было — девка оказалась вовсе без трусов. Бенгт-Йоран про тот случай, понятное дело, не знает. А у его сеструхи народилось четверо детей, и теперь она похожа на борца сумо.

— Гм… Ну, городская. Я ее на кладбище подобрал. В общем, мы там с ней познакомились.

— То-то же она бледненькая… — попытался шуткануть Бенгт-Йоран, но его оборвала Вайолет.

— На кладбище?! — разочарованно протянула она. — Да, Бенни, ты у нас всегда был чудаком.

Не знаю, чем я заслужил такое мнение. Может, Вайолет имеет в виду тот случай, когда мы с ней на каком-то празднике разговорились по душам? Я ей тогда спьяну ляпнул, что Бенгт-Йоран сделал правильный выбор: она поможет ему преодолеть извечную крестьянскую тоску. Надо ж было такое сказануть! До сих пор верчусь ужом на сковородке, вспоминая про эту «крестьянскую тоску»!

«Ты только посмотри, какой он в здешнем шуме и гаме сидит тихий и необщительный», — заплетающимся языком произнес тогда я.

«Да он просто напился!» — коротко бросила Вайолет. И оказалась права: через минуту Бенгта-Йорана уже выворачивало под сиренью.

— Она даже не умеет делать тефтели, — пожаловался я. — Только книжки читает да толкует про какого-то Лакона!

Лучше уж сразу все выложить. Чтоб не ждали приглашения на кофе с вафельными трубочками, а там и на помолвку. У меня и без того положение аховое…

— Надо же, не умеет делать тефтели! — отозвалась Вайолет, довольно посмотрев на стол, украшением которого была миска величиной с лохань, полная отменных поджаристых тефтелей: — Кстати, положить тебе еще?

— Во-во, Бенни! Поматросил и бросил! — загоготал Бенгт-Йоран, снова посматривая на меня хитрым «порнушным» взглядом. — Не вздумай увязнуть в брачном болоте!

В представлении Бенгта-Йорана никто не может привязаться к женщине, которая не умеет делать тефтели… Тем более жениться на ней.

Впрочем, когда Вайолет наложила мне на тарелку гору протертой брусники, которую сама же и собирала, я чуть ли не готов был согласиться с ним.