Она сказала, что даже не может приехать и вернуть мне машину, потому что должна дежурить у подруги в больнице. Днем она сидит там, а вечерами работает. Пришлось мне съездить на автобусе в город и забрать машину самому (ключ Креветка спрятала под крылом). Автомобиль стоял возле ее дома. Я прошел во двор и задрал голову к окнам. Они были закрыты деревянными жалюзи: нормальных матерчатых занавесей у нее нет.

К телефону она не подходила, автоответчик не работал.

Пять дней от нее не было ни слуху ни духу. Я начал разгребать документы по поводу фермы, которые чуть ли не каждый день забивали мне почтовый ящик. Если Креветка когда-нибудь выберется сюда, то обнаружит груду бумаг, а внизу — мой хладный труп. И тогда она похоронит меня под межевым знаком и примется выискивать на скамейках новую жертву. Я очень старался разозлиться на Креветку — злость облегчала боль и служила неплохим снотворным.

Я не знал, то ли она со мной расплевалась, то ли у нее и впрямь веская причина исчезнуть с моего горизонта. Интересно, а я бы стал так убиваться ради Бенгта-Йорана? Просиживать день за днем у него в психушке, взяв отпуск и работая по вечерам? Не имея времени даже позвонить Креветке?

Нет, такое и в голове не укладывается. Бенгт-Йоран не может свалиться с душевной болезнью, потому что у него нет души. Его можно лоботомировать пилой, и никто не заметит разницы. Мы с ним, конечно, друзья-приятели, только совсем другого разбору, в основном по привычке с детских лет: заводить себе новых друзей мне, пропади всё пропадом, было недосуг.

А к «нервам» у меня отношение, как у окрестных стариков. «Пристрелили б они первого ихнего психолога, и не было б никаких проблем», — сказал один. «Нервы» — это что-то несерьезное. На них всё сваливают отлынщики, которым лень по-настоящему взяться за дело.

Вздумай я рассуждать в таком духе перед Креветкой, она бы мне живо дала по яйцам, повалила на диван и объяснила, какой я идиот. Уж будьте уверены.

И вдруг она позвонила. Голос звучал напряженно, и я навострил уши:

— Что-нибудь случилось?

— У меня кризис, — только и сказала она.

Неужели Креветка хочет расплеваться со мной прямо сейчас, по телефону? Собери мозги, Бенни!

— Мне в пятницу стукнет тридцать семь, — торопливо залепетал я, боясь, как бы она не прервала меня. — Может, сходим куда-нибудь отметить? Я понимаю, для шампанского у тебя не тот настрой, но, может, хотя бы вдарим по пиву? Дата не то чтобы важная, сойдет и так.

А у самого поджилки трясутся.

— Ну, если дата не важная, может, отпразднуем «поммаком» или «пепси»?

Голос у Креветки малость повеселел, и она вызвалась сама организовать торжество и даже приехать с ночевкой в четверг, чтобы наутро подать мне в постель кофе. На радостях я защебетал, что твой жаворонок. Ура, она возвращается!

Иногда, сидя на кладбищенской скамейке, я пытаюсь разобраться, когда наступил крах: в мой день рождения или еще раньше — в тот вечер, когда к нам завалились со жратвой Бенгт-Йоран и Вайолет? То есть встречаться мы с Креветкой вроде продолжали, но из наших отношений что-то ушло, нам словно перекрыли кислород.

Поначалу все складывалось хорошо. Накануне дня рождения мы весь вечер болтали чепуху и хихикали, как в добрые старые времена, и между делом оприходовали бутылку сухого шампанского, которое Креветка припасла на завтра и которое подозрительно напоминало перебродившую с дрожжами муравьиную кислоту. В какой-то момент Креветка закрыла дверь на кухню и долго там возилась, шуршала бумагой, а потом что-то спрятала в платяном шкафу. Заснули мы поздно: я всю ночь цеплялся за нее, словно был утопающим, а она — единственным спасательным плотом в пределах видимости.

Утром я, как всегда, проснулся по будильнику и скосил взгляд на Креветку, которая обещала подать мне кофе.

Она даже не шелохнулась! Я некоторое время повалялся, кусая ногти и размышляя над тем, как бы ее аккуратненько разбудить. Потом настроил будильник, чтобы он прозвонил еще раз, а сам одновременно изобразил приступ кашля (получилось очень натурально, почти как у чахоточного). Креветка и не думала просыпаться. Возможно, все дело в том, что ее работа начинается в десять, а моя — в шесть.

Опоздав на полчаса к утренней дойке, я заявился в коровник со смешанными чувствами и отрыжкой после вчерашнего шампанского. И тут все пошло наперекосяк. Из-за моего опоздания коровы упрямились больше обычного, а одна яловка лягнула меня в ногу. Доить я кончил не в лучшем настроении.

Вернувшись в дом, я наспех принял душ и осторожно приоткрыл дверь на кухню.

В глаза бросилась бутылка из-под шампанского, где оставалось еще на три пальца кислятины. В кухне было тихо и пусто. Креветка так и не проснулась.

Если честно, я все равно был ужасно рад, что она тут, в моем доме. Так что сам не знаю, какого черта я вломился в спальню и начал шумно одеваться, украдкой следя за тем, как себя поведет Креветка.

— Кажется, попахивает горящим на костре мучеником? — донеслось из мятых простынь. Она посмотрела на часы, перевела прищуренный взгляд на меня.

— Я ничего не ожидал, — буркнул я.

— Что ты хочешь этим сказать?

Голубые глаза смотрели злобно, белесые ресницы раздраженно моргали. Она вскочила и принялась напяливать свои изысканные одежки из небелёного хлопка.

— Вот и получай то, чего ожидал: ничего!

Это что ж такое — я еще и виноватый?! Я молча ушел на кухню. Креветка приволоклась следом, умудряясь даже без тапок сердито топать.

Я сунул кофейник под кран и включил воду. Кран плюнулся одним воздухом. Проклятье! Опять вышел из строя насос. Надо бежать туда! И скорее вызывать сантехника!

Искоса взглянув на меня, Креветка заковырялась в холодильнике.

— Кофе не будет! — объявил я. — Забастовал насос!

— Значит, будет пиво с тортом! — улыбнулась она.

Я был слишком взвинчен, чтобы заметить перемену в ее настроении. Как эта дурья башка не соображает? Если на ферме отключилась вода, главная проблема не в кофе, а в том, что остаются без воды двадцати четыре коровы с приплодом.

— Пиво! Шведские коровы не пьют пива… к тому же у меня нет его в товарных количествах! Хорошо, что ты здесь, мне нужен подручный, — сказал я, пытаясь несколько смягчить тон. — Прежде чем звонить сантехнику, попробую починить насос сам. Идем, время не терпит!

Она посмотрела на меня и не сдвинулась с места. Я уже оделся для улицы.

— А ты накинь это! — велел я, бросая ей свою кожаную куртку. — На ноги возьми в шкафу материны сапоги. Чего ждешь?

— Я ничего не жду! — просипела она. — Но меня ждет моя работа! Придется тебе поискать другого батрака!

Больше говорить было не о чем. Я помчался на водокачку и чуть погодя услышал, как Креветка заводит во дворе машину.

Вне себя от ярости, я провозился с насосом часа два, но у меня ничего не вышло — без помощника я был как без рук. Я вернулся в дом и вызвал сантехника. На кухонном столе лежало что-то вроде свиной колбасы, а на блюде — что-то вроде коровьей лепехи. При ближайшем рассмотрении выяснилось: это мясной рулет и неудавшийся шоколадный торт. Рядом лежала записка:

«Бенни! Мы с тобой два идиота. Ешь торт и вкалывай, сколько тебе заблагорассудится, но, пожалуйста, не позже полседьмого приезжай ко мне. Если можно, не в комбинезоне для хлева, потому что я хочу отпраздновать твой день рождения, выведя тебя в свет».

Я даже не обрадовался — такой я был уставший. «Если сейчас лягу, может, удастся пару часов покемарить», — мелькнуло в голове. Я загрузился тортом с рулетом и плюхнулся на диван. Только успел задрыхнуть, как со двора донеслись гудки приехавшего сантехника. Ну вот, совершенно не отдохнувши, опять бежать. Починка насоса заняла несколько часов, тем временем пора было снова доить.

В половине седьмого я — чуть живой, но принарядившийся и аккуратно причесанный — заполз в машину. Шоколадный торт что-то не поделил в животе с рулетом: больше я съесть ничего не успел. Хорошо бы она свела меня в какую-нибудь ресторацию, где подают хороший бифштекс! — подумал я. Желательно под соусом «бернэз», ням-ням!…

По-моему, недосып и голод как нельзя лучше объясняют дальнейшее развитие событий в тот вечер.