Ну почему, пропади все пропадом, у нас с Креветкой ничего не ладится? — думал я после трехчасового разговора по телефону, из-за которого не успел вовремя проверить течку. Казалось бы, чего проще? Двое людей примерно одного зрелого возраста, оба с работой, собственный дом недалеко от города. Можно было бы жить вместе, ездить на работу отсюда… благоустроить усадьбу, завести детей. Спать каждую ночь в одной постели, видеться больше трех часов в неделю.

Я настолько живо вообразил себе эту картинку, что с легкостью преодолел все препятствия, о которые мы пока что расшибали себе лоб. Просто-напросто зашел к делу со своего конца и принялся мысленно все перестраивать.

Дом на Рябиновой усадьбе большой. Просторная кухня, светелка, зала и прихожая. На втором этаже две спальни и холодный чердак, который тоже можно приспособить под жилое помещение. Из светелки запросто выйдет кабинет для Дезире… Комната все равно стоит пустая, там только материн ткацкий станок, я туда не заходил, наверное, с год. Одна спальня будет наша, вторую — где жила мать — можно оборудовать под детскую… Идиотские книжные полки тоже найдем куда распихать.

Потом я начал считать, хватит ли у нас средств на вторую машину. Если Дезире продаст квартиру и не надо будет каждый месяц платить за ее содержание… правда, работать по полной программе времени у нее не будет, а когда появится первый ребенок, придется и вовсе уйти на несколько лет в отпуск… ну, если будет очень артачиться, возьмет полставки. Детского садика в деревне нет… может, я уговорю Вайолет брать ребенка на день к себе, получатся домашние ясли…

Так я кумекал и прикидывал, и это, надо сказать, здорово скрасило мою жизнь в последний месяц перед чудовищным напрягом весенне-летней страды. Я настолько увлекся планами, что забыл про Креветку. Потом все-таки уговорил ее приехать ко мне на автобусе — она готовилась к театральному фестивалю для детей и с трудом согласилась. Я усадил ее в шезлонг, принес документы, наброски и расчеты — и приступил к объяснениям.

Вопросов она не задавала, вообще молчала. Только когда я дошел до ее работы на полставки, обзаведения детьми и Вайолет как их воспитательницы, раздался приглушенный стон. По окончании моей речи некоторое время стояла гробовая тишина.

Потом заговорила Дезире.

Она напомнила мне об одной моей суке, которая, если ее запереть в помещении, кидается на стены и хочет только вырваться оттуда.

Я приложил немало усилий, чтобы забыть все сказанное в тот раз Дезире. Суть ее ответа сводилась к следующему: она не может и помыслить («это просто уму непостижимо»), что отныне ей придется летом бегать по полям с едой и кофейным термосом для меня, а потом одной возить будущих детей в пансионат. Она любит свою работу и не без труда добилась там некоторых успехов, а как руководить детским отделом на полставки, она себе не представляет, не говоря уже о том, что половины жалованья библиотекаря будет хватать разве что на бензин и ей придется спрашивать у меня разрешения сходить подстричься. И она скорее сделает аборт, чем допустит Вайолет к воспитанию своих детей.

Когда Креветка договорилась до этого, я поставил на наших отношениях жирный крест.

А она продолжала зудеть о том, что у нас все хорошо и не нужно гнать лошадей. И у меня не было сил возражать ей.

Потом она заявила, что отцу тоже надо брать отпуск по уходу за ребенком и что она хотела бы летом путешествовать. Я даже не спросил ее, слышала ли она когда-нибудь про фермера, который берет такой отпуск или бывает летом свободен для путешествий. Только кивал головой… вроде китайского болванчика.

На другой день Креветка позвонила сказать, что была чересчур резка, и объяснила это предменструальным синдромом. В общем, она приедет в субботу и привезет чего-нибудь вкусненького на ужин.

Подобных предложений от нее еще не поступало. Бедная Креветка, она даже не поняла, что все кончено. Просто я закаляю себя, чтобы сказать ей об этом.