Королева Гвендиор откинулась на подушки повозки. Осталось не больше получаса пути. Несмотря на то что владения Клиона Хорнтелла являлись самым близко расположенным к столице герцогством, дорога до него в повозке занимала почти четыре дня.

Четыре дня назад, в ночь, гонец доставил письмо от царя Западного Орса Алая. Он предлагал перво-наперво скрепить их уговор браком. Ну что ж, Гвен была к этому готова. Решение нашлось моментально – среди дам Иландара имелась такая, что по всем параметрам подходила на роль: достаточно знатна, юна и очень набожна. Остальное приложится. Потому, отправив Изотту за снедью для гонца и дав тому отоспаться несколько часов, королева написала положительный ответ. Бог ей в помощь.

Дорога осталась позади. Повозка остановилась, один из слуг помог королеве сойти. Герцогская родня уже замерла в поклоне.

– Ваше величество… – Клион Хорнтелл, отец четырех законных детей и двух бастардов, поцеловал протянутую ему руку и поднялся. Вслед за ним выпрямились его домочадцы. – Добро пожаловать в Хорнтелл, замок на излучине.

Гвендиор старалась не показывать, но в душе страшно завидовала Хорнтеллам: они до сих пор выглядели счастливыми в браке, их замок имел мало общего с шумной смрадной столицей и был окружен кольцом густого леса в самой излучине Тарса, у них были дочери. У Гвендиор был только венец, и он никогда – ни теперь, ни прежде – не приносил и тени радости. Только непоколебимую, озлобленную гордость, которая от непонимания и обид становилась еще невыносимее.

Королева, не улыбнувшись, обратилась к супруге Клиона требовательным взглядом.

– Моя королева, – присела та. – Рады принимать вас. Это большая честь.

– Рада встрече, Гета.

Чета Клиона и Геты Хорнтелл по всем меркам выглядела образцовой. Герцог, примерный отец семейства, всегда был верен законам чести, служил стране, оберегал семью, любил жену и детей, карал преступников и помогал немощным. Клион одинаково хорошо относился к сторонникам Богини и Бога, ибо сам некогда был язычником, зачавшим в ночах Нэлейма с Неллой Сирин одного из сыновей – Тиранта. Только с рождением младшей из дочерей он обратился к Христу, поддаваясь скорее веянию в обществе, нежели велению сердца. Несмотря на трудную и извилистую жизнь, Клион Хорнтелл выглядел ровно на свои пятьдесят четыре года – ни днем меньше или больше.

Гета Хорнтелл была не намного моложе супруга и принадлежала к тому типу женщин, которые и в возрасте остаются хороши. Трудно сказать, разделяла ли герцогиня религиозные убеждения мужа изначально или приобщилась со временем. Так или иначе, с обоюдного согласия Хорнтеллы отдали дань каждому из божеств Иландара: старшую дочь Айхас когда-то отправили на Ангорат, к младшей в качестве учителя приставили священника. Кто знает, может, им удастся донести до людей, что не так уж и важно для мира в отношениях верить в одно и то же?

Клион наскоро представил семью:

– Надеюсь, вы помните наших сыновей, Клеоса и Клиама.

– Ваше величество, – раздалось вместо приветствия.

– Наша младшая дочь Ахиль.

– Моя королева. – Девочка шустро присела.

Гвен кивнула.

– И мой племянник Аксель.

– Ваша милость, – поклонился тот.

Гвендиор еще раз обвела взглядом собравшихся. Не нужно быть жрицей, чтобы понять, что они родственники, хмыкнула королева мысленно: все унаследовали немного неровный нос с широкой переносицей и буйные светлые кудри Хорнтеллов. Отличалась только девчонка. Гвен остановилась строго напротив и бесцеремонно вцепилась в нее глазами.

Ахиль, ни дать ни взять, была хорошенькой. Чуть ниже среднего, ладная, с густыми волосами необычного цвета: каштан и яркая позолота боролись в копне, словно медведь и лев. Небольшие кругловатые синие глаза – куда ярче и темнее, чем у отца и братьев, – смотрели с лица, с которого еще не сошла до конца детская одутловатость.

– Помнится, Клион, у вас было две дочери, – хмуро спросила королева, все еще разглядывая Ахиль с критической оценкой. Девушка уже залилась краской.

– Вы правы.

– И старшая по-прежнему в том проклятом месте?

– Да, Айхас служит… на Ангорате, – уклончиво ответил Клион. Не стоит упоминать о Праматери в присутствии Гвендиор.

– Негоже христианину иметь дочь-язычницу, Хорнтелл. Приручили бы.

Клион ничего не ответил и оправдываться не стал.

Понимая, что большего не добьется, Гвен приосанилась, вздернула подбородок и с некоторым недовольством велела идти внутрь:

– Я устала с дороги.

Через два часа, приняв ванну, переодев платье и просушив волосы, королева спустилась в трапезную.

– Добро пожаловать, – поднялся Клион. Блюда на столах стояли нетронутыми.

За едой Хорнтеллы старались всячески поддерживать беседу, но королева не отличалась словоохотливостью и больше наблюдала за девчонкой Хорнтеллов. Наскоро покончив с едой, она прямо обратилась к хозяину замка с просьбой поговорить наедине. Клион быстро проглотил недожеванный кусок, приложил салфетку к губам и, откашливаясь, велел остальным выйти. Гвен пошла на широкий жест:

– Не стоит беспокоить семейство. Пройдемте в ваш кабинет.

– Разумеется. – Клион поднялся и, дождавшись королевы, пригласил следовать рядом.

Хотя кабинет герцога находился едва ли не в другом конце замка, путь прошли молча. Только когда за их спинами стража закрыла дверь, мужчина спросил:

– Приказать принести вам что-нибудь?

– Не нужно.

– В таком случае, я вас слушаю. Чем обязаны вашему визиту, к тому же столь неожиданному?

– Все знают об отношениях Иландара с племенами варваров и знают, что новое вторжение не за горами, – начала Гвен говорить тоном настоятеля монастыря, и Клион понял, что это надолго. – Последняя их атака стоила больших потерь. В такой ситуации следует запасаться друзьями и союзниками. Нашим ключевым помощником был Архон, но последние события таковы, что Иландар больше не полагается на него. Потому мы ищем союза с христианнейшей страной Этана Западным Орсом и надеемся, вы не откажетесь помочь.

– Разумеется, служить стране – долг каждого. Что требуется от дома Хорнтелл?

– Брачный союз. Ахиль должна выйти замуж за наследного царевича Орса.

Хорнтелл не стал переспрашивать, но отозвался далеко не сразу:

– За горца? Но они дикари.

– Они христиане, Клион, это главное.

– Орс слишком далеко, да и Ахили всего четырнадцать.

– Ахили уже четырнадцать! – Еще и препирается! Его дочери предлагают царский венец, а он! Можно подумать, она, Гвен, тут его спрашивает! – Я была ненамного старше нее, когда выходила замуж за короля. Алай согласен на альянс только на условиях брачного договора. А теперь подумай, почему я приехала к тебе?

По одному взгляду Хортнелла стало ясно, что мужчина уже парой минут раньше ответил себе на этот вопрос.

– Вот именно: у меня нет ни дочерей, ни племянниц. Единственная племянница короля уже замужем. Так что остаются только герцогские семьи. У Стансоров, кроме Шиады, никого нет, дочери Ладомара всего одиннадцать, она еще не годна. Остаешься только ты, да и у вас с Гетой не разбежишься.

– Вы считаете, это достаточный аргумент, чтобы я выслал еще и вторую свою дочь в такую даль, где я толком и навестить ее не смогу?

– Я не понимаю, Клион… – Никто из них не заметил, что королева уже давно перешла на «ты», это было привычным для обоих. – Ты против того, чтобы твоя дочь стала следующей царицей Орса?

– Поймите верно, Орс сегодня не в лучшем положении, кто знает, что станет с ним завтра.

– С карты Этана целую страну за один день точно никто не сотрет.

– Это верно. Но как быть с Ахилью? Она никогда не воспитывалась для такой роли.

– Я в свое время тоже. Препятствием это не стало, – весомо произнесла Гвен.

Хорнтелл тяжело вздохнул: если предложение делает королева, значит, исходит оно от короля. А король не просит подданных. Однако согласиться вот так, сразу, даже не попытавшись найти какой-нибудь выход… Все-таки он уже давно придумал, как устроить Ахиль наиболее удачно для всех, менять ничего не хотелось.

– Я… я бы хотел немного подумать, ваше величество.

– Подумай, Хорнтелл, – высокомерно отозвалась королева. – Лучшего предложения для твоей дочери просто не существует. Если надо, посоветуйся с женой, к утру я жду решения. И если оно окажется положительным, обещаю, что твой младший сын Клиам войдет в первую дюжину королевских гвардейцев еще до наступления лета.

Гвендиор видела, что Хорнтелл уже почти сделал выбор, и, дабы подтолкнуть наверняка, добавила:

– Ты всю жизнь верой и правдой служил государству, Клион Хорнтелл, так не позволяй своей семье срамить доброе имя дома: пусть и они служат Иландару всеми силами и средствами, какими наделил их Господь.

Королева поднялась. Клион поднялся тут же.

– Да пребудет с тобой Бог, лорд Излучины Тарса. И имей в виду, Ахиль Далхор звучит не хуже, чем Ахиль Хорнтелл.

Клион лежал в кровати, обнимая супругу. Любимую женщину, улыбнулся он. Воистину любимую: уж сколько жизнь их испытывала, и она, его Гета, всегда была рядом, всегда безмолвно шла за ним, как тень, в самое страшное пекло; всегда смиренно провожала на войну и ждала в неусыпных молитвах; берегла детей и – на удивление всякого лорда в Этане – терпимо относилась к его бастардам. Возможно, потому что он ни разу не обмолвился об их матерях, хотя Гета и знала, что Тирант – сын Неллы. Она смогла себя убедить: Нелла не была женщиной для Клиона – в ночь Нэлейма всякая женщина суть Богиня, и все, что творится в такую ночь, – всего лишь долг. Как молитва или жертва на алтаре. Боги требуют жертв, она знала. Боги отняли у них с Клионом двух детей, еще во младенчестве, но дали ей возможность возместить утрату с бастардами мужа. Он принес в жертву Праматери свое семя, а она – свою доброту.

Теперь, когда позади долгий путь, когда в их совместную судьбу вложено так много сил, терпения, выдержки и заботы, не любить невозможно. Человек больше всего на свете любит самого себя и потому в любых отношениях ценит в первую очередь свой собственный, вложенный в них труд.

Гета тихонечко прижалась к мужу:

– Гвендиор сказала, что уезжает завтра. О чем ты говорил с ней?

– О том, о чем сейчас хочу поговорить с тобой. – Он поцеловал ее в висок, скинул одеяло и поднялся с кровати. В покоях горел камин, но его тепла в марте не хватало. Клион запахнулся в халат, налил воды и с бокалом в руках сел на кровать. – Гвендиор приехала по нашу дочь.

– Что?

– Она хочет, чтобы Ахиль вышла замуж за Халия Далхора, которого однажды назовут Вторым.

– За сына Алая? Горца?

Клион улыбнулся:

– Я спросил у нее так же.

– И что ты сказал?

– Ничего. Королева ждет ответа утром. Что ты думаешь на этот счет?

Что она думала? Гета мысленно усмехнулась: конечно, Гвендиор знала, на что ставить, – какая мать не захочет видеть собственную дочь царицей? Но Гета была уже не в том возрасте, чтобы вестись на зов гордыни.

– Нам уже далеко не по двадцать лет, Клион, а Ахиль – не первое наше дитя. В двадцать и правда хочется, чтобы твои дети сидели на троне, но когда через пару лет минет полвека, надо, чтобы дети были рядом, радуя теплотой и внуками. Я знаю, однажды придется с ней расстаться, однако одно дело отдать Ахиль за иландарца и видеть изредка, а другое – выдать за горца из Орса и не увидеть никогда.

– Не преувеличивай, – улыбнулся Клион, отставив бокал.

Гета покачала головой:

– Клион, я прошу тебя. Восемнадцать лет назад мы отослали одну нашу дочь на Ангорат, заведомо зная, что расстаемся с ней навсегда, ибо путь, который мы для нее выбрали, не даст ей и дальше быть нашей дочерью. А теперь ты просишь, чтобы я и вторую отослала на другой конец света? Ты ведь согласен на предложение, не так ли?

– Гета, но это и вправду честь… – Клион чувствовал себя очень неуютно. – К тому же, если мы согласимся, Клиаму светит место в первой дюжине королевской гвардии.

Теперь поднялась Гета.

– Ох, Клион, бог с тобой! Клиам может получить это место и без помощи королевы, стоит тебе попросить Нироха лично! Тебе он не откажет.

– Гета, – протянул супруг. Ох уж это ее материнское упрямство.

– Клион, ты – герцог, – отчеканила она. – Ты лорд дома Хорнтелл, один из четырех герцогов Иландара. Выше тебя стоит только король.

– Вот именно, – спокойно и глубоко проговорил мужчина. – Так за кого ты собралась отдать нашу дочь в этой стране?

– У Ладомара двое сыновей, – быстро нашлась женщина.

– Не женат из них младший, – резонно заметил герцог. – Ты пойдешь на это?

«Нет, конечно». – Женщина мысленно прикусила язык, но с курса не сбилась.

– Ну, хорошо, а Берад? Его сын Кэй все еще холост. И Бирюзовое озеро находится в нашей стране, а не на чужбине.

Клион вскинул на жену глаза.

Агравейн дожидался, переминаясь с ноги на ногу. Наконец ладья прибилась к берегу. Архонец поприветствовал женщину и ступил в лодку. Он сильно задержался в пути из Шамши-Аддада и теперь, опаздывая почти на сутки, немного переживал.

Жрица ладонью пригласила принца и села напротив. Весла неслышно коснулись озерной глади, приближая архонца к Ангорату. Одиннадцать лет минуло с тех пор, как он в последний раз бывал здесь. Подумаешь, говорил Агравейн сам себе, нет тут никакой лирики, но волнение брало свое. Встреча с таинством всегда непредсказуема.

Вечер клонился к закату, и красные лучи заходящего солнца по-особому освещали магическую завесу между копьями Часовых. В преднощном зареве Агравейну казалось, будто вздернутый оранжево-алый парус, посеребренный звездной россыпью, распахнулся во весь рост от озера к небу. Наблюдая за этим парусом, в немом восхищении, похоже, замерла сама жизнь.

Жрица, безмолвная женщина тридцати шести лет с жидкими красно-коричневыми волосами, туго переплетенными в мелкие косы, поднялась и воздела руки к Богине. Ради истины Праматери! – опустила рукава, и пали, развелись по две стороны проема копья исполинов древности. Забрезжила легкая тень, заискрилась матовым блеском завеса и опала, точно покров невесты в свадебную ночь. Увидев Священный остров, Агравейн перестал дышать.

Лодка прибилась к берегу, архонец, отстраненно озираясь, вышел и протянул жрице руку, помогая сойти. На суше ждала еще одна служительница культа, ненамного старше той, что провела его сюда. Она вежливо сложила руки и склонила к ним голову в приветственном жесте:

– Да пребудет с вами Праматерь, ваше высочество. Король Удгар уже здесь, все собрались в священном круге, поспешим.

– Разумеется. Как отреагировала храмовница на мою невольную задержку?

– Достойно, конечно. Вчера Верховный друид Таланар сообщил, что у вас случились сложности в дороге. Никаких неудобств не возникло.

У Агравейна отлегло от сердца. Что-что, а в определенные моменты иметь дело со жрицами и жрецами, наделенными даром предчувствия, – особенно выгодно.

Принца повели в самый крупный из всех Круг Камней на вершине острова, туда, где высился огромный ясень, вечнозеленое мировое древо, хранящее древние тайны и окруженное петлей ручья подобно рву. В груди Агравейна вновь замерло: сюда нет входа никому, кроме храмовницы, сохранителя, наследников и – только по поводу наиболее серьезных ритуалов – старших жрецов. И он не бывал здесь никогда.

«Здесь бьется сердце всего Этана», – подумал молодой мужчина.

– Истинно так, – раздался за спиной снисходительный женский голос.

Он обернулся и увидел статную величественную женщину. Храмовница, то ли приветствовал, то ли испугался принц. Давненько он с ней не пересекался, сглотнув, подумал мужчина. Отчего-то мгновенно стало жутко стыдно, будто прямо сейчас, в одну секунду, Верховная жрица могла мгновенно как на ладони разглядеть все грешки архонца, все не очень хорошие дела – пьянство, жестокость, распутство, – которыми он больше не мог гордиться. Нелла и впрямь как-то загадочно улыбнулась, магически сверкнув глазами, но ничего не сказала.

Прошла вперед, по узкому мосточку поперек ручья перешла в центр круга. За ней следовал Таланар (Агравейн склонился в почтении), Сайдр (принц кивнул), а за тем – король Удгар.

– Отец!

– Сынок! – Это было, пожалуй, самое теплое их объятие с тех пор, как Агравейну стукнуло десять. Удгар обхватил мозолистыми ладонями лицо сына и расцеловал его в щеки. – Я верил, что ты непременно будешь жить! Тандариона не убить каким-то христианским выродкам!

– Не горячись, владыка, – проговорил Таланар. Все же не след принижать чужое учение только потому, что те, кто его проповедует, просто не способны верить во что-то большее.

Вслед за ними в центр Круга прошло двенадцать самых опытных старших жрецов и жриц, каждый из которых встал у одного из двенадцати камней кольца. У всякого служителя в руках было по два незажженных факела. Еще несколько встали таким же кругом по внешнему диаметру ручья. Перед жрецами заблаговременно расставили высокие котлобарабаны, жрицы стояли, вытянув руки вниз. Храмовница, сохранитель и Тандарионы встали у алтаря. Здесь был сложен костер, выставлены многочисленные чаши с различным содержимым и прочие атрибуты обряда.

Нелла подняла лицо к небу. Солнце почти скрылось.

– Закат гаснет… – Голос сделался совсем отстраненным. – Время начинать.

Жрица подняла руку и сделала резкий мах вниз. Занялось.

Шестеро друидов внешнего круга загудели гулкими медленными ударами колотушек о мембраны барабанов. Четкие медленные ритмы наполнили воздух, делая его тугим, упругим, полным какой-то энергией, еще едва различимой, но уже грозящей прорваться стихией.

– Я призываю Дочь, – прозвучал голос храмовницы.

– Я призываю Мать, – через большую паузу так же отрешенно, заполняя, казалось бы, пустое пространство, зазвучал голос Таланара.

– Я призываю Силу Перемен.

– Я призываю Смерть.

Сделав еще одну большую паузу, два хранителя заговорили вместе:

– Богиня в сердце и разуме, на Земле и на Небе, да воссветись – солнцем! Да отемнись – месяцем! Да разверзнись клинком воздаяния! Да излейся чашею – Вечности! Пребуди, Владычица!

Котлобарабаны загудели громче, ритмы переменились, сделались ломаными, с необычными акцентами. Внутренний круг о двенадцати жрецах воздел факелы вверх. Говорил Таланар:

– Круг из двенадцати перстов движется!

– Движется, – мистически глухим хором вторили все жрецы.

– Круг из двенадцати перстов зиждется!

– Зиждется.

– Круг из двенадцати перстов каменных озаряется светом пламенным!

Жрецы внутреннего круга зажгли факелы в руках той, не пользуясь ничем, только силой, которой наделил их путь служителей веры. Надвигающаяся темнота озарилась огнями. Таланар продолжал:

– Солнце короновано лучами, луна – солнцем. Солнце укрыто плащом из облаков, луна – плащом о тысяче звезд. Корона к короне, плащ к плащу, дневное к темному, ночное к белому! Пусть!

Жрецы забили в барабаны новый ритм, с четким дроблением и равномерными акцентами. На каждый из них жрецы внутреннего круга стали подбрасывать факелы в воздух. Проворачиваясь, те, будто зачарованные, падали обратно ровно в жреческую ладонь. Это была знатная выучка.

Заговорила храмовница, так же медленно, как говорил Таланар, чуть нараспев, возвеличенно:

– Круг-колесо двенадцати перстов движется. Так движется и воздвижется человеческое рождение и перерождение – о двенадцати раз. Так движется и воздвижется возрождение человеческой души на земле, будь то служители или не служители – о двенадцати раз. Так движутся и воздвижутся месяцы в году – о двенадцати смен. Так движутся и воздвижутся знаки на небесах, от пламенного Овна до водных Рыб – о двенадцати перемен. Так движутся и воздвижутся знаки среди и между небес, от Ястреба до Пса – о двенадцати сил. Так движутся и воздвижутся звезды на небесах – о двенадцати тел. Так движется и воздвижется Жизнь – о двенадцати смертей. Все есть начало, и все – конец, все есть исток, и все – итог; все есть заря, и все – закат. Нет ни остановок, ни пауз, ни рук, ни глаз, только души, только мысли, только Круг спирали о двенадцати витках. В каждой точке круга можно начать сначала, можно – начать заново. В каждой точке круга можно родиться и умереть, и возродиться, и опять умереть. Смерть и Жизнь – как витки спирали – одна в другую, ибо между ними нет разницы. Здесь и Сейчас едино вовек, и всякая точка круга Здесь и Сейчас, ни до смерти, ни после нее, ни до жизни, ни после нее. Все суть Жизнь. Жизнь суть Смерть. Смерть – суть возрождение. Возрождение – суть Круга. Пусть!

Барабаны стали отбивать четкий ритм скачки с хаотичными на первый взгляд акцентами. Но в них был порядок – самый сложный из тех, какие доводилось слышать Тандарионам. Удгар, а особенно Агравейн с самого начала чувствовали, как некая стихийная, неподвластная им сила волнами кружит изнутри. Когда барабаны вошли в новый ритм, тела этих двух стали непроизвольно едва уловимо двигаться против часовой стрелки. Древняя власть уносила сознание в неведомое, древняя память староверов вела инстинктом действия.

В момент, когда от барабанов раздался первый удар нового ритма, жрецы внутреннего круга, строго симметрично акцентам в ударах, стали перебрасывать друг другу факелы. Занятная, нигде больше в Этане невиданная ловкость: пляска костров. Сначала перекидывали по два факела и в одном направлении, затем по два в обратную сторону, затем по одному крест-накрест – то налево, то направо. А на этом фоне зазвучали голоса шести жриц во внешнем круге: они распевали древнейший напев без слов, три – на простое «а-а-а», три – закрытым ртом. Звук был едва различим за громом барабанов.

Тем временем Сайдр, исполнявший обязанности помощника в обряде, тихо подсказал Тандарионам снять всю одежду. Удгар и Агравейн послушно и быстро разделись.

– Войдите в ручей, – подсказал Сайдр.

Те вошли. Говорил Таланар:

– Из воды рождается жизнь, в огне обретается смерть. Воздух и воздух сгорают вместе, и рождается вода, а в воде рождается жизнь. Круговорот вечен. И цикл начинается и продолжается в воде, в огне, в воздухе. Так и вы сейчас, Удгар Тандарион и Агравейн Тандарион, отец и сын, выйдите из воды в жизнь, дабы однажды снова войти в воду.

Акценты в музыке сменились, жрецы вновь стали бросать факелы вверх, но теперь каждой рукой перед броском описывая полукруг вверх. Таланар усилием воли зажег костер на алтаре. Сайдр подвел к огню Тандарионов. Нелла зачитала молитвы над чашами, в которых (отдельно для сына и для отца) были смешаны соки трав, масла и змеиные яды. Вместе с ней молились остальные: Таланар – вторил, жрецы – барабанили, подкидывали факелы; шестеро жриц пели древние молебны. Затем храмовница, обмакивая пальцы в одной из чаш, стала рисовать средним и указательным линии на теле Удгара: от макушки, по волосам – вниз, через лицо, шею и до пупка; очертила пуп кругом и двинулась ниже. Две продольные линии вывела по ногам, на стопах нарисовала круги. Затем начертила четыре кольца вокруг тела короля Архона, приговаривая:

– Змея – это закольцованная Мудрость. Она сворачивает кольца и затягивает их. Змея суть Круг. Змей, заглотивший собственный хвост, – вечность, ибо там, где у него начало, там у него итог, а там, где закат, – начало. Змей затягивает кольцо Мудрости и очерчивает круг дозволенного. Змея бережет кольцами и душит кольцами. Четыре кольца по Матери-Богине удержат в равновесии твой цикл рождения, Удгар Тандарион. И все дозволенное для передачи – пусть будет передано.

У Неллы жгло пальцы от змеиного яда, у Удгара горело все тело, но он знал, что иначе нельзя. Между тем Таланар достал из костра на алтаре тонкий дымящийся прутик и, постоянно возвращая его в огонь и поддерживая жар, стал повторно обводить линии, начертанные жрицей.

С Агравейном все повторилось в точности.

Когда с благословением закончили, Нелла взяла одежду мужчин и кинула в костер.

– Станьте ближе, – подсказал Сайдр.

– Как древняя Птица, воспрявшая из пепла и сгорающая в огне, сгорают ныне сын и отец, принц и король. В огне обретается смерть.

– В огне обретается смерть! – загудели жрецы и жрицы.

Сайдр подошел вплотную к Тандарионам и зашептал наставления:

– Сейчас храмовница будет передавать вам амулеты смерти через огонь. Вы должны выхватить их прямо в пламени.

Мужчины сделали все в точности, как указал наследник Таланара. И Удгар, и Агравейн чувствовали, как по всему телу жглись полосы, нанесенные маслами, ядом и обугленным прутиком. Каждому к этим ощущениям теперь добавилась ноющая боль ожога на запястье. Но в руках оказалось по бронзовому медальону с выбитым на нем изображением древнего ясеня.

Сайдр взял припасенную заранее веревку; один конец подал Удгару, другой – Агравейну. Подтолкнул принца вперед, напутствовав: «Иди с остальными», – и двенадцать жрецов с факелами отошли от камней Круга, сомкнувшись плотным кольцом вокруг молодого принца и двинувшись к ручью. Архонца ввели в воду по колено. Храмовница, Верховный друид, Удгар и Сайдр встали ближе к краю берега.

– Вы взяли в руки свою смерть, – заговорил Верховный друид. – Так клянитесь в ней.

Шестеро жриц во внешнем круге затянули плач-причет, каким провожают мертвых; огни плясали, барабаны гремели. Сайдр велел «повторять за владыкой».

Женщины пели надрывнее, котлобарабаны гремели еще громче, факелы плясали, а ритмы неслись быстрее, точно орда архонцев в немыслимой скачке верхом на воинственных «грозных гривах». Одежда Тандарионов уже догорала. Сайдр подал Нелле маленькую глиняную пиалу, и жрица с силой высыпала в воздух над огнями жрецов крупную щепоть серы. Агравейн дернулся он возникших всполохов.

– В этом пламени сгорает принц!

Затихло. Вдруг. В самый момент кульминации. И с последним четким ударом барабанов двенадцать жрецов согнулись пополам, опустив факелы в ручей. Храмовница воздела руки к небу и созвала тучи; Таланар трижды ударил посохом в берег. Через несколько минут на лицо Агравейна упала первая капля. Голос Неллы звучал в ночной тишине предзнаменованием из другого мира.

– В этих водах восстает король.

Дождь хлынул в полную силу, и двенадцать жрецов упругим движением угасших факелов из-под воды обрушили на Агравейна скопище брызг. Занявшиеся пламенем края сухих деревьев под дождем постепенно гасли. Только вечнозеленый Ясень смотрел на обряд живым взором из древности.

– Змий сын Змеи. Так я сын Матери, – говорила Нелла, и Агравейн понял, что должен повторять. Он старался говорить громко и уверенно. Вместе с голосом храмовницы – вновь тихо зазвучали глухие, будто отдаленные удары барабанов. Женщины пели закрытым ртом, а после зазвучал гимн приветствия новой жизни.

Нелла умолкла, в это время Сайдр сделал знак, чтобы Агравейн выходил из воды, нагим, как есть. Сам он шустро поднес Таланару и храмовнице два черно-белых плаща, раскрашенных ровно наполовину по центральной продольной линии. На одном белой была правая часть, на другом – левая. Прежде чем принять одеяния, Таланар обратился к Удгару:

– Ты схоронил единовластие, король Удгар. Поклянись в равноправии.

Сайдр указал Удгару пальцем в землю. Владыка Архона склонился и поцеловал ее. Затем Агравейн и Удгар стали вровень, а верховные жрецы – точно напротив них. В руках отца и сына до сих пор была веревка.

– Вы рождены заново. Каждый младенец, что выходит из чрева матери, нуждается в одежде. – И пока друид и жрица одевали Тандарионов, они по очереди говорили:

Сайдр подал еще по одной – последней – чаше высшим жрецам.

– Выпейте.

Тандарионы опорожнили чаши с молоком, к которому было примешано по четыре капли яда. На дне каждой из чаш лежало по бронзовой монете с чеканным Ясенем.

– Испив молока матери, вы достали амулет жизни. Пусть оба они пребудут с вами до конца времен, – проговорил Таланар.

Нелла продолжила:

– Все, что даровано одному, – даровано другому. Все, что отнято у одного, – отнято и у другого. Едины кровью, костью, плотью; долгом, честью, семьею; истиной, сутью, правдой. Едины!

Наконец высшие служители произнесли заключительные слова:

– Восходит солнце, и всходит жизнь! Да прибудет рассвет тишизн! Корона к короне, плащ к плащу, дневное к черному, ночное к белому! Пусть!

Нелла звонко хлопнула в ладоши, Таланар ударил посохом. Все стихло. Сайдр забрал веревку у двоих. Обряд завершился.

Священная тишина повисла между небом и землей, и никто не стремился ее нарушать. Агравейн пытался понять ощущения. Когда вихри обряда унесли его прочь от всех реалий, все чувства принца, даже самые простые, казалось, исчезли, а теперь, когда жреческая буря утихла, требовали вернуться.

Прочие жрецы незаметно куда-то делись, но главные участники ритуала оставались на местах, в центре Круга Камней. Прошло время, прежде чем храмовница проговорила:

– Ну что ж, Агравейн, сын своего отца, я поздравляю тебя с обретением власти и силы короля. Удгар, мой давний друг, я поздравляю и тебя с тем, что твой сын стал воистину тебя достоин.

– Истинно так, – поблагодарил Удгар. Таланар и Сайдр также поздравили архонцев.

– Да, – совершенно просто вспомнила Нелла, – у меня для вас двоих есть еще одна радостная весть!

Тандарионы воззрились на жрицу. А та, широко улыбаясь, известила:

– Прошлой ночью сиятельная Виллина – твоя дочь, король Удгар, и твоя сестра, король Агравейн, – родила девочку. Маленькую малышку из родов Тандарион и Страбон. Да пошлет ей Праматерь здоровье и красоту, и пусть звезды каждый миг освещают ее путь, делая счастливой!

– Пусть!

– Пусть! – поддержали Таланар и Сайдр.

– Благодарю, – одновременно ответили короли. Их лица, и без того схожие, сияли широкими улыбками – до того по-мальчишески самодовольными, что создавалось впечатление, будто сейчас, того и гляди, вовсе выползут за пределы физиономий. Агравейн запоздало сообразил, что новорожденная племянница – родственница не только ему, но и Нелле.

Вот уж истинная черта жрецов – быть одинаково безличными и беспристрастными ко всем людям, включая родню, и быть одинаково участливыми ко всем, включая совершенно чужих. Удивительное умение, мысленно признал Агравейн, не ведая, что оно относится к тем, по врожденному наличию которых вообще определяется пригодность к жречеству.

– А сейчас, – проговорил Таланар, – я предлагаю устроить небольшой ранний праздничный завтрак… или чересчур поздний ужин.

Таланар вдруг стал похож на самого обычного деда, который никак не мог определиться в простых вещах, дабы возрадоваться сразу двум прекрасным событиям.

Все поддержали, хотя Агравейн с куда большим удовольствием сейчас лег бы спать.

Тандарионы гостили на Священном острове всего полтора суток. Через рассвет после обряда, с благословения служителей культа, Удгар и Агравейн отплыли от озера с чувством спокойствия, какого не было уже несколько лет.

Их амулеты смерти и жизни по наставлению храмовницы были закопаны в корнях древнего Ясеня: вот теперь судьба каждого из них и впрямь в ладони Праматери, сказала жрица.

Когда за владыками Архона, двумя королями Тандарионами, свели копья Часовые, и между ними пала мерцающая приглушенным золотом завеса, звенящая, прохладная тишина рассвета разлетелась над островом, словно какое-то молчаливое одобрение Той-Что-Дает-Жизнь. В круге жизни Тинар набирала силу, увеличивая солнце, удлиняя день, ускоряя бег времени. Самый лучший срок, чтобы начинать.

Сайдр вошел в комнаты Верховного друида – светлые, просторные, в тонах голубых, синих, белых – вслед за Таланаром. Сайдр прибыл на Ангорат ненамного раньше Агравейна, и, обязанный прежде сообщить о состоянии Шиады храмовнице, поговорить с наставником не успел. А было о чем, безошибочно распознал Таланар, едва взглянув в лицо преемника.

Сайдр рассказал о путешествии в Иландар, о маленькой Тайрис, которую довелось увидеть только мельком, о странных знамениях в небе над Бирюзовым озером. Таланар выслушал внимательно, потер колено – беспокоило уже который день, – вдумчиво кивнул, а потом улыбнулся.

– Малая Медведица, значит. Что думаешь сам?

Сайдр, наблюдавший за лицом старца со всем тщанием, давно привыкший читать среди морщин и бороды как в книге, расслабился от этой улыбки.

– Тогда мне неожиданно стало интересно, будет ли у короля Нироха внучка. А пока я добрался сюда, она уже родилась.

– Похоже, речь и впрямь о ней. Да только слов не разобрать: ковш, стрела… – Друид пожал плечами. – Ума не приложу, к чему это.

Сайдр тихонько улыбнулся, опустив лицо: все этот старый прохиндей хорошо прикладывал, и ум тоже. Все сообразил, что к чему. Или увидел. Не суть важно.

– Ну, не такой уж я прохиндей, – беззлобно посмеялся Таланар. – Просто пока не бери в голову, я принял к сведению твое послание. Мы с храмовницей обсудим его.

Преемник кивнул.

– Шиада передала еще один вопрос, и он – она просила – адресован только тебе, о почтенный.

– Говори. – Таланар чуть наклонил голову.

Сайдр рассказал о странной женщине, которая, не будучи жрицей, кажется, верна Матери Сумерек, имеет по-северному светлую голову и по-ангоратски бледную кожу, ходит в сопровождении собак и носит на своем теле змей.

– Что ты сказал? – перебил Таланар, прежде никак не подававший вида, что описание хоть немного знакомо ему.

Сайдр повторил последнюю фразу. Таланар повторил тут же, чуть переиначив:

– Тот, что несет на своем теле змей, или Заклинатель, что носит змей в себе? Как именно сказала Шиада?

Сайдр, теряя осмысление ситуации, сказал, что первое. Таланар кивнул и надолго умолк. Сайдр не торопился болтать.

– И чем она беспокоит Шиаду? – спросил наконец старик.

– Не знаю, – отозвался мужчина. – Но она сказала, что спрашивать, где ее найти, нужно тебя, владыка.

Память старика не столько услужливо подкидывала, сколько нехотя, с трудом и сомнением, подбирала воспоминание в своих недрах, будто выталкивая его наружу.

– Когда в небе воцарится Охраняющий море, что никуда не торопится, я поеду в Кольдерт. Если мне удастся поговорить там с Шиадой, я сам отвечу на ее вопрос. Если нет, то, когда место в колеснице Солнца займет Золотогривый, что хвостом отгоняет оводов, я пришлю сюда Гленна, и ты бросишь все дела, все поездки, все обряды. Ты поедешь тогда к Шиаде сам, дашь ей ответ и, если потребуется, насильно увезешь от Лигара.

Таланар посмотрел на Сайдра твердым взглядом из-под густых седых бровей.

– Яс.

В голове Сайдра взорвалась тысяча вопросов.

– Отчего не сказать сейчас? Не сообщить сегодня же? Расстояние, ты сам знаешь, отец, не препятствует.

Таланар качнул сединами: «Они обе растеряны. Не только духовно. Они не там, где должны быть, они не найдутся сейчас».

– Ты знаешь эту женщину, мудрейший?

Таланар промолчал.

– Кто она? Какое отношение имеет к Шиаде? К Ангорату?..

Сайдр спрашивал еще долго, но Таланар больше ничего не сказал, и его наследник тоже умолк. Прошло несколько тяжелых молчаливых минут, прежде чем преемник решил сменить русло разговора:

– Она беспокоит меня.

– Северянка? – безотчетно поинтересовался Таланар еще до того, как Сайдр закончил фразу.

– Шиада.

Теперь неспешно озадачился и дед, требуя пояснений. Сайдр отвел глаза, не зная, как сказать деликатней.

– Не вам с храмовницей мне говорить, насколько Шиада отличается от всех нас. Проблема в том, что ее воля все меньше может подавлять ее стихию.

Таланар пристально поглядел на сына. Опираясь на посох, встал, распрямился, медленно заходил из стороны в сторону, понимая, что лучше объяснить сейчас.

– Дело не в том, насколько Шиада отличается от нас, а в том, чем она отличается. У тебя не так давно родилась дочь, и ты видел, как она появилась на свет. Когда ты смог успокоиться, ты прибежал ко мне и рассказал о Небесном духе, который будто бы наблюдал, пока девочка не родится, помнишь?

Сайдр даже кивать не стал – просто вытаращил глаза и сглотнул: забудешь такое! Пока женщины принимали роды, будто из облака соткался в покое призрак, и когда роды закончились, растворился, невидимый и неслышный.

– Небесные Стражи – хотя, говоря между нами, «стражи» не совсем уместное слово – не провожают всех подряд. Когда они приходят, мы узнаем избранных. В первую очередь – храмовниц, но бывают и другие случаи. Твою дочь довел до этого мира один из Светлых Стражей, можно предположить, однажды она возглавит храм Тинар или храм Илланы. Артмаэля когда-то проводил Страж перемен, он возглавил храм Шиады. Твою покойную сестру Ринну не провожал никто. Мы решили рискнуть, воспитать из нее Первую среди жриц… – Таланар опечалился. – Как самонадеянно. Всех без исключения храмовниц при рождении сопровождает один из Стражей Праматери, это должно было стать нам знаком, но мы не вняли.

Сайдр побыстрее увел тему:

– Храмовницу тоже провожали?

– Аж двое.

– А Шиаду?

Таланар замер:

– Девятеро.

– Что? – Сайдр даже не поверил.

– Нелла тогда вызвалась сама принимать роды сестры. Я поехал сопровождать ее. И вряд ли забуду тот день.

– Э… – Сайдр прочистил горло, – а эти Стражи… Они были сотканы из света или из тени?

– Были разные, – пояснил друид и вновь зашевелился. Подошел к кровати, опустился. – Некоторых я не встречал прежде, но когда увидел, понял, что знал всегда. Как всегда знаешь свою мать или отца, если растешь подле них. – Старик принялся загибать пальцы. – Страж плодородия, Страж исцеления, Страж силы, Страж милосердия, Страж убеждения, Страж всеведения, Страж мудрости, Страж баланса и Страж перемен.

Сайдр не торопился или не рисковал спрашивать. Помолчав, жуя губы, Таланар продолжил.

– В первый раз мы написали Стансорам, что Ангорат призывает их дочь, когда Шиаде было два.

– ДВА?!

– Ей нечего делать в Этане. Она никогда, ни-ког-да не принадлежала тому миру, – бесстрастно, но непреклонно произнес старец. – Ни с этого рождения, ни в одном из тех, что с ней уже случались.

– Да как тогда вышло, что она оказалась замужем? – Две принципиально разные картины мира никак не складывались для Сайдра в одном человеке.

Таланар нахмурился:

– Я часто думаю, что Шиада – сама Небесный Страж, который по каким-то причинам не снизошел бесплотным призраком, а был рожден в облике женщины, обладающей в нашу эпоху наибольшим могуществом. Если бы храмовница смогла тогда вразумить Шиаду или доверила это мне, думаю, обошлось бы. Но Нелла из гордыни предпочла приказать, а Шиада из гордыни – не подчиниться.

– Ее муж последняя скотина, – в сердцах заметил Сайдр.

Таланар принял грозный вид:

– Он плохо с ней обращается?

Сайдр пожал плечами, отводя глаза:

– По их меркам, может, и неплохо. Но со Второй среди жриц…

Таланар улыбнулся, хохотнул, еще раз и еще, и наконец зашелся смехом.

– Что такое? – озадаченно хмурясь, спросил сын.

– Вот поэтому Нелла и не торопится возвращать Шиаду. Теперь понимаю, – кивнул старик самому себе. – Шиада должна осознать, что значит быть Второй среди жриц, и тогда Лигар больше не коснется ее. Шиаде настает срок повзрослеть, признать свою природу и примириться с ней. Ты принес хорошие новости, Сайдр: если жречество берет верх, чем бы это ни грозило, значит, все идет как желает Праматерь.

– Так что с ней делать? Ее место здесь.

Таланар, все еще улыбаясь, поглядел на сына благожелательно, тепло и чуточку снисходительно: сам уже отец двоих детей, давно носит титул наследника Тайи, вроде стал рассудительным и спокойным, – но внутри все тот же импульсивный, взбалмошный мальчишка, каким был в шестнадцать лет.

– Хорошо, что ты беспокоишься за Шиаду. Оберегать Сирин Праматерь обязала нас, Тайи. Но пока оставь ее на волю Всеединой. Как посланник Богов ты выполнил порученное, иди к детям, Сайдр. Цени возможность держать их на руках.

Молодой мужчина как ком в горле проглотил растерянность и вопросы, поднялся, поблагодарил отца и, испросив благословения, ушел.

«Когда наш долг свалится на вас, вы оба поймете», – подумал Верховный друид, не позволив сыну услышать.

Полусуток не прошло, как королева Гвендиор возвратилась в Кольдерт, а Гленн уже стоял в комнате Линетты, прощаясь.

– Королева велела нам с Тирантом привезти какого-то аптекаря из Гуданского монастыря. Знать бы, чего ей тут не хватило, – недовольно проворчал друид. – Врачи здесь всяко получше.

– Ну да, если мы говорим о нас, – улыбнулась жрица.

– Мы в глазах Гвен сущее зло.

– Я заметила, – вновь улыбнулась Линетта.

– Мы постараемся вернуться как можно скорее, – спустя пару минут проговорил Гленн, взяв девушку за руки.

– Да благословит ваш путь Праматерь. Я буду ждать тебя.

Гленн улыбнулся и тут же помрачнел.

– К чему?

– Что? – недоуменно воззрилась.

– К чему ждать? – с явно претенциозным видом повторил жрец. Похоже, ему было что сказать о ситуации, в которой они оказались.

– Что еще за «к чему»? – Линетта надулась: ну что он, такой дурак, что простых вещей не понимает? Должен был сообразить уже, ясно же, что ей самой духу не хватит признаться вслух!

Что ж, играть в недосказанности Линетта любила очень, Гленн давно привык и принял такие условия их отношений. Как и все другие. Но терпение явно заканчивалось. Друид решительно шагнул вперед, надвинувшись на девушку и заставляя отступить, положил ладонь на щеку – совсем не нежно, как Линетте хотелось бы. Недвусмысленно пытался объяснить, что именно его не устраивает:

– Вот видишь, – объяснил он, отстраняясь. – Как всегда, шарахаешься.

– Но ты же прекрасно знаешь почему! – задетая в малообъяснимой жреческой гордости, Линетта зарделась и попыталась атаковать Гленна в ответ. Не раз уже подходило к таким разговорам. – Храмовница велела мне беречь себя. Ну, Гленн, – позвала невинно, почти с детской наивностью. – Просто подожди еще немного. Я обращусь к Первой среди жриц, спрошу. И когда пройдет мой первый Нэлейм, мы сможем наконец быть вместе.

Гленн озлобился страшно, но смолчал – не говорить же ей, что ни одному по-настоящему любящему мужчине не хочется быть вторым.

– Если только моя мать не велит тебе потом еще что-нибудь, – буркнул он вместо этого.

– Но твоя мать…

– Моя мать, в отличие от меня, не любит тебя ни капли, – непреложно заключил жрец. – Впрочем, ты столь же жестока, как она.

Не дав девушке опомниться, друид покинул маленькую комнатушку жрицы. Та вслед не кинулась – да сколько можно! Любовь – это одно, но ведь клятвы – клятвы совсем другое! Клятвы Нелле Сирин, а значит, через нее – Той-Что-Дает-Жизнь. Да и Мать с ними, с клятвами, приуныла жрица. Нелла подобрала ее, Линетту, с улицы, Нелла взрастила ее, как родную, и наверняка испытывает какую-то привязанность. А даже если и нет – нельзя предавать доверия человека, от которого ты видел только добро.

Эти мужчины и правда смыслят так немного, посетовала Линетта в душе и начала собираться к принцессе. Стоит проведать госпожу и… подругу.

Виллина и Линетта стояли у окна покоя принцессы и о чем-то болтали. Рядышком спала крохотная Инна. Внизу, во внутреннем дворе, суетились слуги, куда-то сновала охрана, раздавал указания управляющий, иногда выходивший за чем-то. Кажется, через пару недель должны привезти гостью королевы, сообщила Виллина. Да, это так, подтвердила жрица, Гленн выехал вот-вот.

– Успела с ним попрощаться? – прямо спросила принцесса.

Девушка залилась краской.

– Д-да, конечно, – отвела глаза.

– Да ладно тебе, все же видно, – ободряюще улыбнулась молодая женщина. – Он очень к тебе привя…

Что-то сильно, с треском заскреблось в глубине стен, и женщины обернулись. Напряженно вслушиваясь, ждали. Пока было тихо.

– Что это за звук? – нахмурившись, осторожно спросила Виллина.

– Не знаю, госпожа, – так же отозвалась жрица. – Может, в соседней комнате что-то чинят?

– Может, – медленно и недоверчиво согласилась Виллина.

Она едва отвернулась, как заскреблось опять. Женщины вздрогнули и синхронно уставились на стену так, будто из нее вот-вот должно было вылезти какое-нибудь немыслимое чудовище. Но сколь бы они ни ждали, больше ничего не происходило: чудища не появлялись, и ничто нигде не скреблось. Должно быть, и впрямь ремонт.

Через несколько часов братья Гленн и Тирант выехали из Кольдерта. Гвендиор между тем испросила аудиенции короля и рассказала о предпринятой поездке. Нирох выглядел озадаченным:

– Какая неожиданная головная боль.

Теперь и Гвен приобрела озадаченный вид:

– С какой стати девчонка Хорнтеллов – твоя головная боль?

И впрямь, с какой, мысленно подбодрила себя женщина: их-то сын, Тройд, уже женат. Не пойми на ком, конечно, но ее не спрашивали.

– Берад мне тут письмецо прислал, говорит, они с Шиадой к Хорнтеллам сватов заслали. Вроде как пора женить твоего племянника.

В другой ситуации Гвен, может, и прислушалась бы к словам мужа, но одно упоминание о Шиаде начисто выбивало из головы трезвость рассудка.

– Да какое тебе до этого дело! – взвилась женщина. – Я всегда считала, король должен в первую очередь учитывать выгоду государства, а не личные привязанности!

Нирох даже немного обомлел – давненько Гвен не повышала на него голос. Гвендиор, воспользовавшись замешательством супруга, немедленно привела аргумент:

– Скажешь, ты учитывал какие-то предпочтения Тройда, когда женил его на незнакомке? К тому же… – А вот о религии Виллины лучше промолчать. – Для тебя был важен только союз! Так чем отличается эта ситуация от той?

– Ну хотя бы тем, что я не вижу ценности альянса с Орсом, – с трудом подбирая слова, отозвался король. Спорить с Гвен он до страшного не любил.

В ответ на это Гвендиор сделала безумные глаза и возмущенно развела руками, будто не в силах справиться с эмоциями и крикнуть вслух: «Как это ты не видишь ценности?! Это же союз! Союз!»

Будто прочитав ее мысли, Нирох, пристально следивший за супругой, откинулся на спинку кресла и выдал:

– Никакой альянс не гарантирует, что, сев за один стол, ты сможешь встать из-за него без ножа в спине. Союзы имеет смысл заключать только с теми, кому можешь доверять хотя бы на пять процентов из ста. Горцам я не верю и на один.

От обиды королева скрипнула зубами, но ничего доказывать не стала. Много он понимает, этот седеющий обрюзгший недоумок! Пусть думает что хочет, пусть делает что хочет! Она, Гвен, знала, как поступить правильно, и ей хватит духу решить этот вопрос самой. Господь был милостив, он открыл ей путь и предназначенье, с которым отправил ее в непотребную семью, погрязшую в идолопоклонстве.

Весть о том, что Агравейн Тандарион выжил и стал соправителем отца, разлетелась по Этану, как молния в реке. Алай Далхор, и без того в те дни грозный и задумчивый, как никогда, узнав, посуровел окончательно. Значит, не соврали слухи. Значит, не ошибся Змей – жив мерзавец, жив увалень… Что ж, тогда согласие Яасдуров на свадьбу их наследника и его, Алая, старшей дочери становится необходимым до крайности. Чем бы ни пришлось поступиться, он, вероятнее всего, поступится. И понадеется на Змея – тот обещал помочь, говорил, знает кое-что о нравах вояк западного континента.

Запрокинув голову и уставившись в потолок, Алай тяжело задышал. Противно, совершенно не царским образом заурчал желудок – Алай затруднялся вспомнить, когда в последний раз нормально ел, спал, видел детей. Через какое-то время выпрямился, бессмысленно и неотрывно уставился на тяжелые браслеты на запястьях, бездумно повертел их. Ждать он ненавидел.

Когда наконец Джайя доставила отцу послание за печатью Яасдуров, тот, с трудом подавив желание наброситься на дочь через стол, как зверь, и разорвать бумагу в клочья, парой резких движений сломал сургуч и развернул листок. Он перечитал сообщение дважды: первый раз второпях, чтобы просто вызнать суть, второй – вдумчиво и медленно, дабы убедиться, что не показалось. Джайя ждала, не зная, стоит ей уйти или остаться, – никаких распоряжений царь не дал. Так что царевна просто молча глядела на него, игнорируя гнетущее настроение: рядом с отцом никогда не было уютно и тепло, ей не привыкать. Наконец Алай едва заметно выдохнул, странно, будто в беззвучной молитве, шевельнул губами и откинулся на спинку кресла. Только тогда он поглядел на дочь: она все еще здесь?

– Добрые вести? – робко спросила Джайя, уловив легкое недоумение отца.

В другой ситуации он бы ответил, что ее это не касается, но поскольку в этот раз дело в самом прямом смысле касалось именно Джайи, Алай счел допустимым ответить:

– Нужные, ваше высочество. У нас появляется возможность вернуть ваших братьев и сестер или, по крайней мере, отомстить за них.

В глазах девушки мелькнул вопрос, но Стальной царь только в паре сухих выражений велел ей срочно найти управляющего дворцом и готовиться к приему гостей к началу июня.

Молодой Кэй с аппетитом уплетал ужин. Еще бы не уплетать! Позади остался Великий Пост, и теперь молодой герцог с усилием налегал на жареную баранину, овощи в масле, горошек с копченостями и медовые тосты с кедровыми орешками, обильно запивая все это сначала вином, затем настоянным травяным чаем. Закончив, довольный, заулыбался и отвалился на спинку стула.

– Чудесный обед, – сиял Кэй, – матушка? – посмеялся он.

– Перестань, – мягко отмахнулась молодая женщина. Они сидели друг напротив друга, по правую и левую сторону от пустующего места Берада.

– Ма-атушка, – поддразнил Кэй вновь.

– Кэй! – Черные глаза блестели весело.

– Ладно-ладно! Но обед правда хорош, спасибо.

– Скажи это на кухнях… сын. – Она пригубила воды.

– Тогда уж пасынок, – продолжал тот. – Я старше тебя, если ты помнишь.

Как тут забудешь.

– Чем занимался сегодня?

– Упражнялся с копьем, посидел с Тайрис немного, потом отец позвал, что-то там говорил начет женитьбы…

– Тебе это, похоже, изрядно надоело, – усмехнулась жрица.

– А ты как думаешь?

– Ну, ты бы мог принять участие в выборе невесты. Тебе ведь предстоит жить с ней потом. Ну же, Кэй, подумай. Ты ведь видел знатных девиц, когда был в Кольдерте, может, кто понравился? – Женщина сделала жест служанке, чтобы та налила ей чаю.

– Ты знаешь, – посмеялся Кэй, – глядя, как отец женился на той, которая ему нравилась, я воздержусь от симпатий. С моей матерью они не питали друг к другу пылких чувств, и их брак был… – Молодой мужчина потух и неловко сжался, осознав, что следовало подумать, прежде чем говорить.

– Забудь, – небрежно отмахнулась Шиада. – Должен же хоть кто-то говорить мне правду в лицо.

Кэй облегченно выдохнул, пожал плечами и продолжил:

– А что до девицы, которая мне нравится… Скажем так, она уже не совсем девица и к тому же живет здесь неподалеку.

– В городском трактире, насколько я помню, – посмеялась женщина.

– Именно, – подтвердил Кэй, – матушка.

– Еще раз назовешь меня матушкой – кину в тебя кружку, – шутя пригрозила она.

– Испугался! – притворно расширил глаза и вскинул кисти Кэй.

– И посажу на луковую диету.

– А вот это уже угроза.

– Я смотрю, семейство развлекается, – в бодром расположении духа в трапезную вошел старший Лигар. Шиада и Кэй тут же обернулись в его сторону, сияя улыбками. Герцог приблизился к жене, поколебавшись поцеловал в щеку и сел на свое место. С того визита Сайдра Берада не покидало двоякое чувство: Шиада будто стала подпускать к себе ближе, но в то же время отстранялась с каждым днем сильнее, как если бы для нее вовсе перестали иметь значение Лигар и все, что он делает.

Шиада велела служанкам подать горячего, те засуетились.

– Ну и над чем вы тут смеялись? – поинтересовался герцог, видя, как переменилась жена.

– Герцогиня грозится кормить меня только луком! – по-прежнему бодро отозвался Кэй.

– Луком? Так не пойдет, – сказал Берад с важным видом, – что это будет за рыцарь? Хилый, тощий, немощный и…

– Луковый, – добавил Кэй.

– Вот именно. И все враги будут плакать не от страха перед ним, а от жалости к парню, – засмеялся Берад. – Не дело.

– Этот Луковый Рыцарь обзывает меня матушкой, – невыразительно пожаловалась Шиада.

– Ну, отчасти это правильно.

Шиада возвела на мужа глаза, словно спрашивая: и ты туда же? Тот быстро поправился:

– Но, сын, женщины не любят, когда мы, мужчины, преувеличиваем их возраст. – Он коротко коснулся рукой кисти жены и принялся за обед.

Кэй поглядел на это все и встал.

– Пойду я, пожалуй. Хорошего дня, отец. – Он сделал паузу и вновь заулыбался: – Матушка.

– Вот поганец, – пробормотала женщина, когда дверь за пасынком захлопнулась, и сделала несколько глотков остывающего чая. Поглядела на мужа. – Какие новости? – спросила герцогиня спокойно.

Берад понимал, что уж кого, а Шиаду вообще трудно удивить новостями. После рождения Тайрис у герцога возникло чувство, что Шиаде вообще стало очень скучно жить, и только дочь еще возвращала жрицу к необходимости идти на контакт с этим миром. Потому заданные вслух вопросы он воспринимал правильно, как явное проявление вежливости со стороны женщины.

– Все благополучно, ремонтные работы полностью закончены, поля запаханы. Все идет как надо, – как мог благожелательно отозвался Лигар. – Отличная весна!

– Тогда почему ты напряжен днем и ночью?

Берад промолчал.

– Ты боишься перемен, потому что чувствуешь, что они неотвратимы.

Берад потускнел совсем и не сразу понял, что услышал дальше.

– Я их тоже боюсь, – шепнула жрица.

Берад вскинул удивленные глаза: не ослышался? Это точно сказала та женщина, которая, когда он вошел в родовой покой в день появления у них дочери, глядела на него, будто он был вещью.

– Ты что-то видела? – спросил Берад единственное, что показалось возможным.

– Все что-то видят, и я тоже. – Распространяться не хотелось. Берад настоял.

– Шиада, – с нажимом позвал герцог.

Жрица отвела глаза:

– Ничего определенного. Только голубые и синие круги, как когда вода волнуется.

Берад обалдел еще сильнее: и всего-то?! Что за ерунда!

– Ну, чтобы увидеть это, не надо быть жрицей, – улыбнулся герцог, принявшись за медовые тосты. – Тебе просто снится наше озеро. Ну или, может, то, твое, – неопределенно намекнул Лигар на ангоратские воды.

– Природа, в отличие от людей, никогда не волнуется без причины.

Они остановили взгляды друг на друге. В сердце Берада кольнуло: горячо, остро, почти до слез от обиды, что не в силах отказаться от этой женщины, которая за прошедшие годы нисколько не утратила прелести.

– Ты знаешь, – изрек он вдруг, – мы знакомы уже пять лет.

Губы Шиады дрогнули в беззлобной усмешке.

– Мы знакомы уже пять лет, – повторила она. – Мы спим в одной постели, едим с одного стола, и я родила от тебя дочь. И это совсем нам не помогло.

Берад закусил губы.

– Просто ты почти не стараешься, – как можно мягче указал герцог.

– А должна?

– Шиада…

Женщина вздохнула так судорожно и глубоко, что у Берада зашлось дыхание. Что же с ней происходит?

– Иногда я так жалею, что не могу видеть больше, ведь если бы могла, ни за что не вернулась бы в Этан. Но чаще даже того, что я вижу, мне много.

Берад утратил всякое желание перебивать жену, разрываясь между трогательным умилением, колоссальным сочувствием и злобной насмешкой: если сейчас он смолчит, то станет свидетелем самой что ни на есть настоящей исповеди Шиады Сирин! Событие воистину невиданное.

– Раньше я либо видела меньше, либо больше умела жить как Вторая среди жриц. Здесь я забываю, чем должна быть, теряя свою суть. Но хуже всего, что мои видения от этого только разрастаются.

Берад видел, как женщина задрожала, и с трудом поборол желание подойти и обнять за плечи.

– Знание – это драгоценность, и чем глубже и недоступнее таинство, которое ты постиг, тем оно ценнее. Так мне всегда говорили. Но это неправда, Берад. Знание – это, как вы бы сказали, крест, который надо затащить на гору. И если все же считать его сокровищем, то те, кому оно доступно, превращаются в драконов. В том числе и я. А ты когда-нибудь где-нибудь слышал историю, в которой дракон, стерегущий золото, был в своей пещере не один?

Лигар растерялся окончательно. Воздуха стало не хватать, мужчина поискал глазами, будто что-то из того, что он видел, могло подсказать ответ на вопрос, повергший его в замешательство.

Шиада спряталась за ладонями и вдохнула до самого дна легких глоток иллюзорной смелости:

– Можешь пообещать мне одну вещь? – спросила, вновь подняв голову. Прежде чем мужчина успел открыть рот, тут же добавила: – Пожалуйста.

– Я слушаю, – кивнул Берад.

– Если со мной что-то случится, поклянись, что не отправишь Тайрис в монастырь. – Берад округлил глаза, насупив брови, но продолжал слушать. – Пообещай, что дашь ей вырасти свободной женщиной, будешь любить ее, и если все же откажешься отправить на Ангорат и предпочтешь выдать замуж, то дашь ей право голоса. Я прошу тебя.

Такой неспокойной Берад не видел жену, пожалуй, никогда. Разве что в ночь, когда Шиада оплакивала кузину. Сейчас уже кажется, тот далекий вечер случился не с ним и в другой жизни. Ведь в этой Шиада Сирин никогда и никого ни о чем не просит.

– Я клянусь, – как можно внушительнее заговорил Берад, – что сделаю все, чтобы Тайрис была счастливой. У нее будут лучшие учителя, лучшие блага, у нее будет право выбрать, чьей женой стать, и после брака у нее будет моя протекция. Да и не только моя, ведь ее мать, – Берад набрал воздуха в грудь, – Вторая среди жриц.

Берад старался говорить очень мягко и уверенно одновременно, но это не изгладило морщин на лбу Шиады, и беспокойство ее не убыло. Впрочем, сказала себе жрица, если уж у Лигара и есть какие достоинства, то в их числе непременно честность. Когда он обещает, ложится костьми.

Лигар сильнее сжал руку жены, и она тут же поднялась, приблизилась, опустилась на пол возле его стула, порывисто потянулась за поцелуем. Отстранилась, взирая на мужа снизу вверх:

– Спасибо.

– Родная… – Берад чувствовал, как в груди начало цвести. Он положил Шиаде руку на щеку, призывая подняться, сесть к нему на колени, но женщина, выпрямляясь, только коротко коснулась губами ладони и отошла.

– Я пойду прогуляюсь на озеро.

Лигар вздохнул и смирился: ладно уж, это вообще второй раз за три года их брака, когда Шиада дошла до подобных чувств.

– Оденься теплее, сегодня ветрено.

Когда жена, не обернувшись, вышла, Берад откинулся на спинку стула. Перемены и впрямь настигали, и Берад их не любил. Но тем из них, которые происходили с Шиадой, похоже, радовался, признавая в душе, что они сводят жену с ума. Достойная, пожалуй, цена за нервы, которые она ему вытрепала.

Герцог обратился к столу, сделал глоток – чай совсем остыл и приобрел довольно гадкий вкус. Берад кликнул слуг.

Берад был прав, когда думал, что перемены терзают Шиаду нещадно. И все они были связаны с тем, что то, что прежде мешало спать, теперь не давало и бодрствовать. Молодая женщина с волосами, которые в каждом видении меняли длину, с большущими собаками непонятной породы по обе стороны, с пурпурными змеями на руках стала мерещиться едва ли не в каждой второй блондинке. Всякий раз, когда видение настигало днем, Шиаде начинал чудиться морозный воздух, какой бывает самыми холодными зимами; когда настигало ночью, во сне – слышался грохот, словно орда солдат колотит копьями о щиты.

Вторая среди жриц уже несколько месяцев тщилась разгадать незнакомку. Женщина воистину напоминала Шиаде удава или гадюку: они не агрессивны и всегда притягивают, привлекают внимание некой ворожбой действия, которая нисколько не умаляет опасности всего одного рокового броска.

Если узоры в виде пурпурной дымки на руках женщины красноречиво убеждали, что она верна Матери Сумерек и Госпоже Войны, то лохматые собаки с глазами-яхонтами, достающие в холке до талии хозяйки, недвусмысленно указывали на Храм Нанданы. В этом был парадокс: наблюдая в видениях за незнакомкой, Шиада ощущала на языке присущий «детям» Матери Сумерек металлический привкус крови, но ни запаха дыма, ни тихого причета, свойственных тем, кто верен Нандане-Смерти, не слышала. Напротив, несмотря на то, что блондинка являлась в видениях Шиады исключительно молча, жрица знала неведомым образом, что голос у той звонкий. Собаки, сопровождавшие морок, всегда шли чуть позади, не подталкивая и не указывая дорогу, как было бы, если бы они вели ее в Загробные Залы Праматери. Значит, Смерть ее не ждет, а ограждает, словно показывая: смотрите все, у нее есть Мое благословение, и сколь бы ее ни убивали, Я, хозяйка ночи, охраняю ее, не допуская к Себе.

И на этом – все. Ничего большего Шиада сообразить не могла: кто она такая, зачем Праматерь показывает ее жрице, где искать и надо ли вообще – ничего.

Шиада подошла к самому берегу, почти касаясь воды носками туфель. Хорошо бы пошел дождь: может, ему удастся смыть со жрицы усталость незнания и измотанность от домыслов. Женщина подняла лицо, вдыхая до кончиков пальцев. Древняя сила столбом пронзила сущность, уходя одним концом глубоко в землю и достигая недр Праматери, а другим устремляясь ввысь, где Великая Мать восседает, окруженная теми, кто был Ею рожден. Позвоночник, распрямившийся и несгибаемый, как железный прут, сердце, горло, лоб и голова, руки, ноги – все горело так, что собственное тело казалось чужим и разряженным, как предгрозовой воздух.

Гроза грянула почти сразу, и Шиада не торопилась уходить. Ей не понадобилось усилий для того, что прежде их требовало, и это осознание так и не пришло жрице на ум.