– Она точно не заболела? – озадаченно спросил Тахбир.

Лигдам покачал головой, испуганно оглядывая собравшихся у двери танского покоя.

– Она просто спит, – подтвердил оруженосец.

Гобрий почесал седой ус:

– Все-таки лучше позвать лекаря. Не помню, чтобы она хоть раз столько спала.

– Да вроде нормально с ней все, – немного обиженно отозвался Лигдам.

– Уже час пополудни, – заметил Русса. – Не очень-то это и нормально.

– Праматерь, ну что вы тут развели галдеж. Тану просто устала, – с благосклонной улыбкой заметил Гистасп. – Пусть себе спит, пойдемте отсюда.

И уволок собравшихся подальше. Сам пошел замыкающим, чтобы наверняка, и вдруг замер: немного отстав от остальных, одна из кузин Бану, Иттая, обернулась и застыла, упрямо сдвинув брови. Гистасп мысленно посмеялся: совсем как танша. Да и во внешности двоюродных сестер есть что-то общее, несмотря на то что Иттая скорее шатенка, чем блондинка, и уступает Бану в росте. Самоуверенности ей, по мнению полководца, тоже не хватает, но зато и взгляд у нее не такой категоричный.

– Я вас слушаю, танин, – приветливо обратился Гистасп. – Вы чего-то хотели?

Девушка кивнула.

– Вчера сестра сообщила мне, что назначила вас наставником в военном ремесле для нас с Ниильтах. Вы уже получили ее распоряжение?

Гистасп вдумчиво кивнул:

– Разумеется, тану Яввуз поставила меня в известность о моих новых обязанностях.

– Вы ведь тренировали Руссу?

Гистасп подтвердил, не совсем понимая, куда ведет девица.

– А вы когда-нибудь тренировали женщин?

Альбинос покачал головой: нет, прежде не доводилось. Девушка замолчала и как-то необъяснимо замялась. Гистасп терпеливо ждал, когда же танин соберется наконец с духом.

– О моей сестре, – решилась Иттая, – ходят почти неправдоподобные слухи. Будто она смогла одолеть самого Руссу.

– Да, был такой инцидент, – посмеялся Гистасп вслух, – почти три года прошло. Вот вы сказали, и я вспомнил, будто вчера это видел.

– Я не хочу стать такой, как она, – вставила девушка, почти перебив командующего.

Гистасп в удивлении уставился на девушку, неторопливо окинул ее критическим взглядом, едва заметно качнул головой:

– Не переживайте, такой, как она, вы точно не сможете стать. – Сообразив, что вышло грубовато, Гистасп решил, что надо как-то поправить себя. С кем другим можно и не церемониться, но Иттая – родственница танши, мало ли что. – Не сможете хотя бы потому, что я тренировал Руссу, и он, как вам известно, в схватке с сестрой проиграл. Наша госпожа только хочет, чтобы, как представительницы танского сословия, вы могли при необходимости защитить себя. И, скажу честно, не вижу в этом ничего дурного. Скорее наоборот, это ваша прямая обязанность, танин.

Иттая отступила на шаг, вздергивая подбородок. Находиться рядом с Гистаспом ей было крайне неуютно.

– И когда приступим?

– Давайте часа через два? Подойдет?

Иттая согласилась.

– Мне прийти одной или привести Ниильтах тоже?

Гистасп велел девице взять сестру тоже – без поединка в конце тренировки результата не добьешься. А теперь, если Иттая не против, лучше бы им уйти подальше от танского покоя – госпожа спит, еще разбудят разговорами.

Бансабира с трудом разлепила глаза только к трем часам. Вымученно потерла виски, с усилием опираясь на локти, приняла сидячее положение и бездумно уставилась в стену напротив. Сегодня была непростая ночь: прибыл наконец Юдейр, с которым Бану отконвоировала на родину Ранди Шаута. Разумеется, договорившись с ним прежде обо всех делах. Ранди и впрямь не был дураком, как и Бану, поэтому договориться шанс был с самого начала, даже при условии, что оба тана по природе своей страшно гордые и принципов держатся с убийственным упорством.

Несколькими неделями раньше Бану в компании Вала в очередной раз наведалась в темницу, где на койке сидел Ранди. Юдейр для подобного сопровождения, конечно, подошел бы лучше всех, но его Бану предпочитала держать подальше от чертога: слишком многие могут узнать, слишком многое может вскрыться. Никому все это не надо.

– Давай будем честны, – заявила Бану алому тану с порога, – когда мне пришлют твоего внука, вероятнее всего я получу безродного перепуганного мальчишку, лишь издали похожего на того, кто мне нужен. Поскольку его я ни разу не видела, с вероятностью в сто процентов меня обманут, и я даже не смогу ничего возразить.

Ранди тогда хмыкнул. Обращались с ним тут неплохо. Прознав о его возрастном недомогании, Мать лагерей даже дала распоряжение местному лекарю раз в неделю проверять состояние пленника. Очевидно же, что он ей живой нужен. Однако гордость тана не позволяла Ранди поддерживать сколько-нибудь дружелюбный тон в ответ.

– И что ты надумала? – фыркнул пленник.

– Я тебя отпущу. С надежной охраной, тайно. Но только тебя одного.

Шаут второй раз за все время их знакомства поглядел на Бану с интересом.

– Ну давай, не молчи, – подначил тан, – называй цену и пугай меня угрозами, что будет, если я откажусь.

Бану насмешливо прищурилась, глядя на пленника через решетки.

– Люблю деловой подход, – одобрительно кивнула она. – Условия, в общем, не изменились: мне нужен твой внук. Поэтому ты вернешься назад домой, живой и здоровый, и всерьез займешься его воспитанием. Не подумай лишнего, – Бану эффекта ради сделала предостерегающий жест ладонью, – ни о какой мировой речи не идет. Только сделка. Если я верно представляю картину, вся суматоха началась с того, что ты хотел получить Зеленый танаар. И в связи с этим у меня возникает вполне закономерный вопрос… – Танша приблизилась к решетке почти вплотную: – А чего же тогда не получил?

На давно посеревшем лице Ранди в удивлении взметнулись косматые брови:

– А разве не об этом ты спрашивала на подступах к Гавани Теней?

Бансабира заливисто рассмеялась.

– Надо же, немолодой, а память хорошая, – прокомментировала женщина, вроде как ни к кому не обращаясь. – Ладно-ладно, не кипятись. В общем, что мне нужно? То же, что и тебе – Зеленый танаар. Согласись, мы с тобой оба прекрасно знаем, каким тан должен быть, и оба знаем, что ни при каких обстоятельствах танский надел не должен возглавлять трус.

Ранди кивнул, соглашаясь вполне искренне. Длительная осада Маленькой танши полугодовой давности многое ему показала. Она, эта сопливая девчонка, не уступит ему ни в выдержке, ни в верности собственным принципам, ни в отваге, граничащей с безрассудством.

– Так почему бы не объединить усилия? Не сейчас, – пресекла возможные вопросы танша. – Намного позже. Видишь ли, даже мне весь этот балаган надоел страшно, а ведь я воевала меньше трех лет, между тем как… безобразия, – наконец подобрала слово, – творились лет десять. Сейчас у меня совсем другие заботы: надо свыкаться с новой ролью, налаживать отношения с семьей, растить сына, да и, говоря откровенно, обзавестись еще парочкой. Для уверенности, – непритязательно рассуждала тану, шагая взад-вперед перед клеткой узника. – Тебе я предлагаю делать то же самое. На сына влияние твое не так уж велико, насколько я знаю, впрочем, не возьмусь утверждать наверняка. Зато внук вполне еще подвластен любому внушению. Так убеди его, что в поражении Шаутов виновны не Яввузы, а Яасдуры. Ну сам посуди, это правда: я лишь следовала тому пути, который мне без выбора предлагали другие, в первую очередь раману и, конечно, в случае осады – ты сам, Ранди Шаут. Признаю, это был хороший расчет, и если бы не Маатхас… – Бансабира почти играючи развела руками, будто договаривая: «Ну вышло бы, что вышло. Что уж тут».

Ранди наблюдал за молодой женщиной теперь уже с по-настоящему искренним любопытством. У него складывалось явственное впечатление, что его водят за нос. Нет, не в том, что танша говорит, а в том как. Возможности наблюдать за ней регулярно у Шаута, само собой, не было, но каждая новая встреча с дочкой Сабира Свирепого добавляла в представления Ранди о ней какую-то новую маску. Сколько их еще, этих масок, в запасе у Матери лагерей? И каждая сидит как влитая.

– Я же не доживу, – быстро уловил он, куда Бану клонит, но пока не знал, как реагировать и откуда ждать подвоха, поэтому решил потянуть время. – Сколько уйдет времени? Десять лет? Двадцать?

Бансабира благосклонно кивнула и вновь принялась расхаживать перед камерой туда-сюда.

– Само собой, не доживешь. Вот именно поэтому мы тут и говорим про твоего внука.

– То есть моя выгода только в том, что я останусь жив?

– А тебе мало? – искренне изумляясь такому нахальству, спросила Бану.

– Это не цена предательства.

– А я и не предлагаю тебе предавать семью. Наоборот, твои потомки доделают то, чего не сумел добиться ты. – И вдруг с сожалением добавила: – И ведь не обидно, а? Самому не жалко, что продул войну только потому, что решил переключиться с одного противника на другого? Не распознал сразу, за кем сила? – Бансабира сокрушенно покачала головой – мол, ну как это так? Как она едва не продула настолько недальновидному придурку?

Ранди от такого ее выражения лица даже оскорбился, хотя явно не относился к числу людей, которых легко вывести из себя.

– Я так понимаю, – проговорил он надменно, – моего мнения спрашивать ты даже не подумаешь?

– Ну само собой, – довольно ухмыльнулась Бану. – Нет, конечно, если хочешь, ты можешь очень сильно упорствовать, и тогда тебя убьют. Мстить алые не решатся, остальные ведь твои родичи в подавляющем большинстве тоже у меня, а без тебя… Слушай, ты правда считаешь, что в Алом танааре, кроме тебя, есть хоть кто-то, кого мне следует опасаться на поле боя?

Ранди молчал, вообще не желая разговаривать с высокомерной сучкой.

– Нет, была, конечно, Сцира, но она доставляла мне беспокойство только потому, что ее вел Рамир.

Даже в темноте было видно, как сжались кулаки Ранди, когда он взметнулся с койки и подлетел к решетке с обратной стороны.

– Не надо реагировать так остро, – проговорила Бану неожиданно сухо, совершенно ледяным тоном, в котором не было ни намека на былую веселость. – И на твоих руках есть смерть, которой я никогда не прощу.

– Я ее не убивал! – прошипел Ранди, вцепившись в железные прутья.

– Я Сциру тоже, – надменно сообщила Бану в ответ. Отступила от клетки на пару шагов и вновь принялась размышлять вслух, не давая Шауту опомниться и заставляя его давиться собственным возмущением:

– По существу, все смерти этой страны на твоей совести. Если бы с самого начала ты не удумал воевать или хотя бы держался затеи разнести Зеленый танаар и не лез к северянам, все вполне обошлось бы. Согласись, при других обстоятельствах не Яфур Каамал, а ты мог бы стать моим свекром. – Глаза Бансабиры сверкнули огнем неопровержимого здравого смысла. Поскольку теперь она говорила, стоя на месте, Ранди мог видеть это отчетливо.

Он замолк, всерьез задумавшись. А ведь и впрямь, к Яввузам у него не было ровным счетом никаких счетов. Река Ашир, из-за которой уже не раз разгорались конфликты, затрагивала только владения Маатхаса, кровавых распрей с Яввузами Алый дом тоже не имел, так что… Да, учитывая, что Бансабира с самого рождения была провозглашена наследной танин Пурпурного танаара, будь он не так слеп, еще лет пятнадцать назад заслал бы к Сабиру Свирепому сватов.

Ранди, не ответив, опустил глаза в пол и отцепился от разделявшей танов решетки. И так ведь все понятно.

Бансабира недобро прищурилась, приподняв уголок губ. Вал, бросив искоса взгляд на госпожу, невольно поежился. Все-таки да, в темноте глаза у нее какими-то совсем другими становятся, это уже не раз подмечали в ближайшем окружении – и он, и Ниим, и Маджрух с приятелем Ри, да даже командующий Гистасп! Даже он нет-нет да и безотчетно отступал подальше, когда танша смотрела на него этими глазами. Все-таки она оставила в прошлом что-то не совсем обыденное.

– Словом, подумай об этом, – продолжала Бану. – Мне Зеленый танаар даром не нужен, и все, что в надежде отмщения Тахив скопит к тому сроку, можешь забрать себе. Меня волнует только Гавань Теней, и даже точнее – династия Яасдур. Цена невелика – просто убеди своего отпрыска искать моей дружбы, я не откажу. Несмотря ни на что. – Ранди едва уловимо покачал головой, не столько соглашаясь, сколько уже раздумывая над чем-то. – Да, надумаешь соврать – я узнаю. Ты же не надеешься, что Рамир был единственным моим осведомителем и убийцей в алом лагере?

Ранди дернулся, не успев до конца остановить инстинкт и все же вжав немного голову в плечи. Хорошо, мысленно оценила Бану, не меняясь в лице.

– У тебя два дня. Пошли, Вал.

Тот молча кивнул и вышел вслед за госпожой. Только когда они выбрались из подземелья темниц, телохранитель решился спросить:

– Тану, а у вас и правда есть верные вам убийцы в Алом танааре?

Бансабира покосилась на Вала с недоверием:

– Не твое дело.

– Простите, – отозвался телохранитель. Бану поглядела на него еще раз, немного неуверенно и испытующе, но Вал шел как ни в чем не бывало.

– На данный момент, думаю, ни одного, – ответила танша.

– То есть если этот тип предаст вас… – шепнул Вал, но договорить так и не сумел.

– Вал, – мягко протянула молодая женщина, – ну ты хоть представляешь, как «этот тип» будет чувствовать себя в собственном доме, когда вернется? Да он в родной кровати заснуть спокойно не сможет еще минимум полгода, и это в том случае, если я не польстила его нервам. Он не видел семьи несколько месяцев, с сыном у него и впрямь не лучшие отношения, это мне во время снятия осады еще Маатхас сообщал, так что под подозрение попасть может кто угодно. В конце концов, об этом мало кто знает, но у Ранди Шаута уже был печальный опыт.

– Тот самый Рамир?

Вал не имел особого представления, что за Рамир такой, но смутно подозревал, что речь о парне, которого они однажды встретили на берегу речки, когда шли из Оранжевого танаара к ставке тана Сабира.

Бану утвердительно кивнула:

– Изначально он был старшим разведчиком Шаута, но по мере необходимости стал любовником Сциры Алой и, должна признать, очень нам помог.

Вал встал как вкопанный. Бансабира нарочно не придала этому значения, и Вал, отмерев, прибавил шагу, догоняя таншу. Вал, как и Ниим, Маджрух, Ри, Раду, убитый Энку и еще дюжина молодцов, был с госпожой в выходящей за рамки разумного вылазке в Оранжевый танаар, когда Ююлам на помощь подходили полторы тысячи алых. В их отряде было всего двадцать семь человек, но тану удалось обвести вокруг пальца толпу общим счетом в десятки раз больше, что привело к распаду грозного альянса. С того дня Вал, как и его товарищи, дал себе слово следовать за тану без вопросов. Она взяла из лагеря двадцать шесть человек и вернула все двадцать шесть. Тогда казалось, в Матери лагерей и впрямь смешались гениальность, граничащая с безумством, и абсолютная неустрашимость. Тогда казалось, что любой из тех двадцати шести смельчаков отныне не удивится никакой ее тайне.

На заре похода под ее началом, что говорить, были недопонимания, ее решения критиковали, над теми, кто безоговорочно принял сторону тану Яввуз, нередко посмеивались и даже открыто издевались. Время все расставило на места, показав: единственным, что преследовала танша в любом поступке, решении и приказе, было сохранить как можно больше жизней.

Бансабира молча посмотрела на мужчину рядом. Надо же, на лице все написано. Будто подтверждая его мысли, танша заговорила:

– Мой наставник очень сильно любил невыполнимые задания. Их было несколько. Однажды он потребовал выкрасть семейную реликвию Желтого дома, дав в помощь пять человек. Я с трудом привела обратно одного. Именно в тот раз я все поняла, Вал. Главный элемент в битве – это человек. – Тану обернулась к телохранителю и произнесла это не то чтобы строго, но как-то пресекая любые возможные рассуждения и вопросы. Мужчина только кивнул. Действительно, есть ведь и совсем иная позиция, когда важна только победа, когда акцент делается только на тактике, когда во главу угла ставят еще что-нибудь.

Пожалуй, для человека, вынужденного воевать всю сознательную жизнь, тану выбрала позицию удачную. Во всяком случае, Валу она казалась наиболее предпочтительной.

– Надеюсь на твое молчание, – как бы между прочим заметила женщина. Вал не стал уточнять, насчет чего именно: он вообще был неболтлив.

С того дня прошло двое суток, и тогда среди ночи явился Юдейр. С ним все было решено очень быстро: если будет замечено хоть что-то подозрительное, Ранди Шаута следует убрать незамедлительно. Действовать, конечно, придется по ситуации, но лучше бы порешить его уже в родных землях или даже в фамильном чертоге. Ну так, чтобы непричастность к этому Бансабиры совсем уж не вызывала сомнений.

– Словом, полагаюсь на тебя, – обезоруживающе улыбнулась танша, глядя на давнего знакомца. Юдейр восхищенно покачал головой:

– Неужели у вас и правда ни разу не возникали сомнения на мой счет?

Да уж, так восторгаться самим собой надо уметь, признала Бану, подходя ближе. Все-таки Юдейр всегда был несколько заносчив.

Женщина положила ладонь Юдейру на щеку:

– Эта твоя щека лучше прочего должна напоминать, что я сомневалась и в тебе. – Юдейр вздрогнул. – Но сейчас все в порядке, – заверила танша. – В конце концов, ты единственный мужчина, который позволяет себе беспокоить меня ночами. – Бану засмеялась и, убрав руку, отстранилась. – Верю я тебе, верю. Потому и прошу при необходимости сделать что-нибудь своевременное. Золота, что я дала сегодня, хватит, чтобы утолить голод твоих помощников. Что до тебя самого, есть пара идей на уме. К лету обсудим награду, раз уж я по-прежнему не имею власти над собой.

Юдейр усмехнулся вместе с таншей. И вроде усмехнулся горько, а вроде – даже по-доброму, вполне дружески. Любовь и впрямь придает сил, думал мужчина. Ради нее он стал способен на то, что прежде считал невозможным. Кто знает, может быть, сейчас он с легкостью уложит Бану на лопатки? Хотя, наверное, все еще нет. Она ведь приложила руку к его нынешнему стилю, а стало быть, легко считает боевой почерк и сыграет на инерции рефлексов. В этом секрет ее собственного ведения боя.

Бансабира оглядывала размышлявшего мужчину с ног до головы. Он сильно изменился: еще больше подобрался и, прежде сухощавый, стал совсем похож на гончую. Лицо потемнело, обветрилось, во взгляде появилось какое-то заматеревшее выражение. А ведь позади всего ничего – полтора года.

Они еще раз коротко переглянулись и, поняв все, что нужно, отправились в темницы. Подручные Юдейра ждали снаружи. Ранди Шаут, не имея, по сути, альтернатив, выбрал наиболее удачным согласиться на предложение Матери лагерей добровольно. Дозорные в ту ночь были выставлены лично Гистаспом, который единственный из армии знал, что Юдейр жив, поэтому обойти караулы без лишнего шума не вызвало затруднений.

К тому же легкий шум для часовых вполне объяснялся известным фактом: танша ведь частенько упражняется ночью с клинком, копьем и стрелами.

Как только Юдейр с помощниками и связанным Ранди Шаутом скрылись из виду, Бану почувствовала себя так, как если бы какой-нибудь ангоратский жрец в мгновение ока перенес ее на дно Великого моря: все тело будто придавило непомерной толщей воды, грозя вот-вот попросту расплющить. Месячная усталость навалилась разом, одной волной, выгрести на поверхность из которой не было никаких сил.

Едва переставляя ноги, Бансабира, шатаясь и держась за стены, кое-как добралась до спальни и рухнула в постель не раздеваясь. Стражники у дверей, заметив такое ее состояние, перекинулись парой фраз и решили поднять Лигдама. Один из телохранителей привел оруженосца, и тот осторожно, привычными мягкими действиями, устроил Бану поудобнее: раздевать до конца не стал, но снял обувь, стянул одеяние и корсаж (с платьями оруженосец управлялся еще пока из рук вон плохо, так что в корсаже треснуло несколько тесемок). Оставив женщину в нательной рубашке, убрал из-под головы подушку, спать на которых Бансабира категорически не могла, укрыл одеялом. Тану все это время что-то неразборчиво лепетала, не до конца понимая, что вообще с ней делают, а потом свернулась калачиком, обхватив край одеяла, и даже не услышала, как Лигдам вышел.

Бансабира, бессмысленно потаращившись в стену минут пять, наконец стащила себя с кровати. Ощущения были двоякими. С одной стороны, ее состояние можно было назвать замечательным: Бану отоспалась и чувствовала себя готовой к решению сколь угодно сложных задач. С другой – даже вспоминать, что это были за задачи, оказалось невообразимо лень. Нелепым жестом потерев лицо, Бану огляделась. На высокой спинке деревянного кресла висело черное платье. Что ж, в вынужденном трауре оказался хоть один плюс: за текущий сорокоднев у портних есть время пошить для танши нормальную одежду. Эту единственную годную тряпку Бансабира сняла с плеча младшей дочери Тахбира Ниильтах, которая, в отличие от Иттаи, куда больше совпадала с госпожой в телосложении.

Выглянув из громадного танского покоя, женщина велела телохранителям прислать Лигдама: следовало привести себя в приличный вид.

Спустя час, замаскировав некоторую помятость физиономии, Бансабира, отбросив угрызения совести, отправилась проверять, как работают другие.

Гистасп нашел тану уже на закате, на внутреннем дворе с западной стороны донжона. Бансабира уселась прямо на нижнюю ступеньку лестницы, уводящей в крыло замка, облокотившись на согнутые в коленях ноги. Подперев кулаком щеку, танша не слишком старательно делала вид, что ей интересно наблюдать, как Серт распределяет своих сотников для организации патрулей в арсеналах и на верфях. Тот подробно рассказывал, какие указания следует передать десятникам – командирам каждой отдельно взятой патрульной группы, – призывал быть особо бдительными на время поминания тана Сабира в сорокоднев, мало ли что, объяснял, какие за кем объекты будут закреплены.

Не столько услышав, сколько кожей почуяв знакомые шаги, Бану, не обернувшись, заявила:

– Если хочешь о чем-то доложить, садись рядом. Смотреть на тебя снизу вверх я не буду.

Лучезарно улыбаясь, Гистасп не стал спорить и деликатно пристроился рядом с госпожой, стараясь отодвинуться, насколько позволяла длина ступеньки. Верно уловив настроение Бансабиры, мужчина не торопился начинать разговор. Бану нехотя покосилась.

– Ты чего сверкаешь, как бриллиант?

– Выполнил поручение, – довольно отчитался альбинос. – Провел тренировку для ваших кузин.

– А вид такой, будто ты мне голову раману Тахивран принес, – как бы между прочим, вполголоса заметила женщина.

Гистасп захихикал, чем привлек внимание некоторых сотников Серта. Сам новоизбранный тысячник предпочитал не отвлекаться. Видно было, что в присутствии танши и генерала он заметно нервничает: в конце концов, именно бывшее подразделение Гистаспа Бану ему и доверила.

– Ну и что скажешь?

– Ничего общего с вами, – заулыбался Гистасп еще шире.

Бансабира хмыкнула:

– Не думай, что я поведусь на лесть. Ты со мной никогда не сражался.

– Ну я же не идиот какой! – с возмущением заметил Гистасп.

– Ладно, льсти себе на здоровье, – разрешила танша, вновь отворачиваясь в сторону Серта с его сотниками. Впрочем, интереса в ее глазах Гистасп по-прежнему не замечал. – Так что конкретно ты можешь сказать?

– Чему-то их, конечно, научили. Ниильтах, хотя ей всего пятнадцать, будет покрепче, сила удара у нее больше по понятным причинам, однако кроме этого – решительно ничего. Иттая… – Гистасп задумался, как сказать лучше. – Она шустрее, у нее стойка лучше, и глаза хорошие – видят шире и четче, но…

– Жилы не тяни, – подтолкнула Бану.

– Иттая скорее умная, чем сильная. Она знает, что не обладает талантами бойца, поэтому ее действия напоминают постоянную попытку избежать атаки. Она быстро анализирует происходящее, складывает одно к другому и, – Гистасп с несколько торжествующим видом развел руками, – успевает уклониться. Не всегда, само собой, но она старается.

– Да ей и не надо быть генералом, – махнула рукой танша. – Биться в авангарде ее тоже никто не пошлет. Просто я не могу наплевать на традиции: все мужчины и женщины танских семей должны уметь обращаться с оружием. Так что пока повозись с ними сам, а там видно будет.

– Как прикажете.

– И еще найди Ниима, скажи – пусть займется их обучением в сражении верхом. Хотя бы основы.

Гистасп нахмурился – уж больно Ниим незначителен в своем положении, чтобы тренировать танин Пурпурного дома:

– Может, с этим лучше обратиться к Руссе? Или опасаетесь, что они могут не принять бастарда…

– Не в этом дело. Просто из тех, кого я видела в деле верхом на коне, – Ниим лучший. А брата я верхом не видела. К тому же Руссе предстоит натаскивать Адара, для него это и так окажется ой как нелегко, не стоит усложнять брату жизнь. – Бансабира натужно выдохнула. – Если я не собью с Адара спесь, этот сопляк к моим годам станет совершенно невыносимым задирой с неугасимой манией превосходства.

Гистасп нахмурился еще сильнее, явно недоумевая:

– В таком случае почему вы не возьметесь тренировать брата и кузин лично? Просто распределите часть обязанностей между подчиненными, и у вас освободится достаточно для этого времени.

Бансабира терпеливо дождалась, когда Гистасп закончит, а потом повернулась к нему лицом и поглядела так, что командующий поперхнулся воздухом, в самом деле ощутив себя пустым местом. Что-то в духе: «Что тут сидит? Что это мне предлагает? Быть нянькой?»

Гистасп мотнул головой, приходя в себя.

– Да, кстати, – произнес он неуверенно, – если говорить о хороших конниках. Я тут вспомнил о вашем поединке с таном Маатхасом на берегу Бенры. Он ведь тоже очень опытен в бою верхом.

Бансабира уставилась на мужчину с нескрываемым изумлением. Поскольку Гистасп молчал, тану произнесла вслух:

– И какое это имеет значение?

– Ну, – растерявшись, Гистасп попытался объяснить, – просто он приехал.

– Кто? – не поняла Бану.

– Тан Маатхас. Вот сейчас уже, должно быть, въезжает в ворота города. Мне дозорный сообщил с четверть часа назад о путниках под лазурным знаменем. Я сказал, что сам вас найду.

К концу его монолога Бансабира глядела на умника совершенно круглыми глазами: надо же быть таким нахалом!

– Гистасп, – позвала танша тихо, но мужчина непроизвольно съежился, безошибочно учуяв нотки смертельной угрозы, – и ты все время молчал?

Мужчина понял, что это не последний вопрос и лучше пока подождать с ответами.

– Не боишься заиграться?

Гистасп, сидя, распрямился туловищем, со всей готовностью заглянул танше прямо в глаза и произнес все тем же немного легкомысленным тоном:

– Признаться, очень боюсь, тану. Знаете, когда-то я сам пришел к Сабиру Свирепому и набился к вам в сопроводители. Приключения ради. Да и покойный тан полагался на мой расчет… – Голос командующего внезапно потух. – В первый же год я сильно об этом пожалел. Знаете, почему? В отличие от вашего от…

Бану вскочила с места:

– Заткнись!

Сотники Серта и сам тысячник обернулись мгновенно. Танша молчала, бойцы замерли в ожидании, обнажив на ладонь мечи. Гистасп немного отодвинулся от госпожи: ему хорошо было видно, что взгляд у нее не только гневный, но частично даже умоляющий. Да, конечно, само собой, он идиот. Ясно же, что сегодня она надеялась избежать необходимости принимать решения и даже размышлять о чем-то важном. А тут мало того что Маатхас приперся не ко времени, так еще и он, Гистасп, со своими драматичными признаниями. Он просто жалок.

Гистасп опустил голову так низко, как позволял позвоночник, и пробурчал куда-то в землю:

– Прошу прощения, тану.

– Госпожа! – запыхавшись, окликнул подоспевший солдат из «меднотелых». Подбежав напрямик через двор, он склонился в поясном поклоне, а потом, не удержавшись, в этой позе схватился за бок. – Извините, – выпалил, с трудом распрямляясь. – В город въехала делегация Лазурного дома. Похоже, сам тан прибыл. Они двигаются к донжону.

Бансабира коротко взглянула на него. А, этот. Бану не знала его имени, но давно приметила парня среди солдат – чернобровый, белокожий, отлично сложен, словом, слишком красивый на фоне остальных. Бросается в глаза.

– Твое имя, – ледяным тоном скомандовала тану.

– М-мард, – заикаясь, представился «меднотелый».

Танша сделала едва заметный жест, будто движением брови веля посыльному убраться, пока не попал под горячую руку. Тот поспешил отойти в сторону шагов на пять.

– За удобство Маатхаса отвечать будешь лично, – вновь глянула Бансабира на Гистаспа. Тот поднял на таншу взгляд, откликаясь на голос, но встать с колена не посмел. – И помоги тебе Мать Сумерек, Гистасп, если тан хоть раз на тебя пожалуется.

Она мгновенно подобралась, развернулась и упруго взлетела по лестнице, скрывшись в донжоне. Хотя бы намека на ту, предыдущую Бану, которая ленилась даже вникнуть в смысл собрания, происходящего в полусотне метров, не осталось.

Гистасп спохватился, подскочил и быстрым шагом помчался в замок с другой лестницы, чтобы ненароком не наткнуться на госпожу. Мимоходом он вскользь прошелся взглядом по физиономии Марда. Кажись, парень только что спас его от позорной прилюдной оплеухи. Отвлек внимание тану, и этого хватило.

Гистасп торопился, размышляя над ситуацией. Конечно, сам виноват. Знал, что рискует безбожно, когда решил отложить главное сообщение. Но отказать себе в удовольствии посидеть рядом с Бану, как это бывало в походном шатре, и поговорить о чем-то не особенно принципиальном, даже о ерунде – не мог. Ладно, если Маатхас будет доволен, танша, может, не вспомнит, что грозилась всыпать ему, Гистаспу, по первое число. Обойдется как-нибудь.

Управляющий чертога давно получил распоряжение готовиться к приему гостей-союзников: Каамала и Маатхаса. Поэтому первым делом Гистасп кинулся к нему. Несмотря на все таланты, в организации бытовых дел Гистасп силен не был, так что сейчас зря торопился: как подступиться к порученному таншей, представлял слабо.

Бансабира между тем слегка похлопала себя по щекам, чтобы собраться с мыслями. Однако мысли никак не желали собираться – напротив, разбегались в панике с еще большей скоростью.

Весь этот месяц Бану неспроста нагружала себя работой так, что в самом деле если и поднимала голову от стола, то лишь для того, чтобы наведаться в какое-нибудь очередное здание с указаниями, проверками, чертежами. Если не можешь терпеть собственные чувства, если не хватает сил и опыта, чтобы разобраться в них, – усердно тренируйся, приумножай золото, распределяй время и людей, занимайся делами ежечасно, до того состояния, когда даже дышать станет утомительно. Бансабира отдавала себе отчет в происходящем очень явственно: науки Храма Даг и правда так просто не забыть.

Боль потери, растерянность, гнев и страх – от навалившейся ответственности за огромный танаар, за многие десятки тысяч людей и, в конце концов, за собственную жизнь. Бану замерла посреди каменного коридора: она ведь так давно мечтала именно об этом! Семь лет под твердой и безжалостной дланью Гора, почти три года впереди армии, под беспрекословной волей отца – все это время она мечтала именно о том, чтобы наконец самой распоряжаться своей жизнью. И вот Праматерь преподнесла Бансабире чаемое на золотом блюде: богата, знатна, в расцвете лет, сама себе хозяйка!

Бансабира затряслась мелкой дрожью, все еще стоя в пустом коридоре. Да какая из нее хозяйка – обычная напуганная девчонка! Как оказалось, было здорово, когда за твоим плечом стоял кто-то еще, кто-то старше, мудрее, опытнее, да попросту важнее! Кто-то, кто мог решить все проблемы одним приказом, кто в любой ситуации, сколь бы скверной она ни была, мог, не спрашивая, сказать, что делать. Бану считала, что уже давно поняла, что подчиняться куда легче, чем управлять, но вся глубина пропасти между первым и вторым разверзлась перед ней только сейчас.

Приезд Маатхаса – слишком внезапный, ведь до сорокоднева еще пять дней! – всколыхнул то, что Бану предпочла бы наглухо утопить в себе. Ее чувства к союзному тану, как бы трудно молодой женщине ни давалось их определение, напоминали туго переплетенный клубок редкой дорогостоящей пряжи – распутывать не возьмешься, отдать кому-то пожадничаешь, хотя и понимаешь, что на целое платье все равно не хватит.

Сделав глубокий, прерывистый вдох, Бансабира закусила губу: теперь и с Сагромахом придется что-то решать самой. За спину отца больше не спрячешься. Хотя… Пожалуй, последний его приказ все еще дает танше возможность оттянуть нежелательный разговор, разобраться в себе, а если уж совсем не выйдет – обратиться за советом хоть к кому-нибудь.

Может, поговорить с дядей? Он ахтанат дома, он давно знает Маатхаса, и ему всяко больше восемнадцати лет!

Опомнилась тану, только когда раздались шаги стражников в конце коридора. Наскоро взяв себя в руки, Бансабира вздернула подбородок и решительным шагом направилась навстречу солдатам. Холодно осведомилась о том, где сейчас находится тан Маатхас с сопровождающими, и, выслушав, что «гости вскоре будут здесь», сделала жест ребятам идти куда шли.

Намотав еще несколько неспешных «кругов» по замковым коридорам, Бану наконец двинулась к парадному входу в донжон. Все равно дождаться Маатхаса спокойно ей не удалось бы, а минувшего получаса, как танше казалось, с лихвой хватило бы, чтобы, терзаясь волнением от предстоящей встречи, попросту свихнуться.

Когда тану Яввуз вышла на крыльцо, Маатхас с двумя сопровождающими (остальные остались перед парадной лестницей) уже поднимался. Едва заметив Бансабиру, он быстро опустил глаза и избегал встречаться с таншей взглядом до тех пор, пока не поравнялся с ней. Они давно не виделись, и сейчас тан слышал шум собственной крови в ушах.

– Благослови Иллана и Акаб, тану Яввуз, – сказал тан, поклонившись. Когда он распрямился, Бансабира наткнулась на такое знакомое и уже почти родное смешливое выражение чернючих глаз. Свита тана поклонилась Бансабире вслед за Маатхасом.

– Да пребудет с вами Мать Сумерек, – столь же вежливо отозвалась Бану, приветствуя сразу всех и радуясь в душе, что голос звучит ровно. – Я получила ваше письмо с соболезнованиями, благодарю за сочувствие.

– Ну что вы, госпожа, не благодарите в таких обстоятельствах. Это тяжелая утрата для всех нас. Я… – набрав в грудь побольше воздуха, Маатхас взял деловой тон. – Я бы хотел сразу прояснить один момент, тану. Мы приехали очень рано, полагаю, вы ждали нас в лучшем случае дня через три. Поэтому, если это причиняет неудобства, я со своими людьми могу расположиться в городе.

– Не говорите глупостей, тан, – ответила Бану, и Маатхас уловил нервные нотки в ее голосе. Раздражение, волнение, печаль, усталость, может, что-то еще, прикинул он в уме. – Мы с радостью примем вас и ваших людей.

Сагромах обезоруживающе улыбнулся:

– Хорошо. Тогда основную часть охраны я все-таки расквартирую в городе, а сам с этими двумя воспользуюсь вашим гостеприимством.

Бансабира не изменилась в лице, мысленно подивившись: оставляет подле себя всего двоих? Что он пытается сказать таким демонстративным проявлением доверия?

– Вы ведь помните Хабура? – продолжал Сагромах. Коренастый Хабур, знакомый Бансабире с начала похода, но особенно – по снятию осады, в которой танша едва не отдала душу Праматери, с глухим рыком улыбнулся, чем вызвал у Бану легкое недоумение.

– Конечно, – с непроницаемым лицом отозвалась танша.

Маатхас представил второго сопровождающего его бойца – Аргата, командующего «воителями неба», личной гвардией лазурных танов. Бану пригласила гостей в дом. Наскоро отдав несколько распоряжений, Сагромах отрядил своих вояк за стены чертога и поспешил в фамильный донжон Яввузов.

Бансабира шла немного впереди. Тан, с улыбкой и теплом в сердце окинув знакомую фигурку взглядом, поспешил догнать молодую женщину. Двое сопровождающих намеренно отстали: седоусый Хабур давно был в курсе происходящего и инструктировал товарища, который и сам уже представлял ситуацию.

Они двигались молча, пока наконец их не нашел управляющий. Бансабира передала гостей с рук на руки, попросила проследовать в отведенные покои, отдохнуть и вскоре прийти к ужину.

За столом собрались все Яввузы, Маатхас с сопроводителями, Гистасп с Гобрием, поэтому все прошло самым чинным образом. Бану старалась лишний раз не глядеть на гостя и вообще была удивительно молчалива. Только когда в конце трапезы Маатхас целенаправленно поймал ее взгляд, Бансабире пришлось, смирившись с неизбежным, отослать остальных восвояси. Все равно ведь рано или поздно придется остаться с ним вдвоем.

Когда закрылась дверь, Бансабира, толкнувшись ладонями от края стола, отодвинулась вместе со стулом и откинулась на спинку. Взгляд Маатхаса сам собой скользнул к треугольнику в основании ног, где характерной складочкой смялось танское платье. Он поспешил отвести взгляд, делая вид, что не имеет отношения к этому непроизвольному рефлексу и всерьез заинтересован отделкой стен и потолка в трапезной. Все-таки слишком непривычно видеть Бансабиру в по-настоящему женском одеянии, которое, когда танша сидит, подчеркивает плавные линии. Так непривычно, что даже легкие в ее присутствии невыносимо горят огнем.

– Мне показалось, – сказала Бану, изредка покусывая обсохшие губы, – вы хотели о чем-то поговорить, тан?

Сагромах сглотнул:

– Комплимент неуместный в такой ситуации, но вам невероятно идет черный.

Бану улыбнулась почти неуловимо, уголком губ.

– Мне показалось или вы хотели о чем-то поговорить, тан? – с небольшим нажимом повторила танша. Ну не говорить же ему, что подобный комплимент и впрямь звучит как издевка!

Маатхас оценил беззлобность упрека и по-честному постарался сосредоточиться на главном.

– Да, тану. Признаюсь, я прибыл раньше срока не без умысла. Я бы хотел попросить вас об одолжении.

– Все, что в моих силах. – Бану величественно качнула головой.

– Я хочу проститься с Сабиром Свирепым лично, до официального обряда. – Он посмотрел в глаза женщины с самой неподдельной надеждой. – Пока не поздно.

Пока не поздно, мысленно протянула Бану. Да, это вполне искренно. Душа умершего сорок дней преодолевает заснеженную северную пустыню с ее свирепствующими ветрами в сопровождении рубиноглазой собаки. И когда срок истекает, за умершим захлопываются врата Залы Нанданы, для этого мира он становится недостижим до тех самых пор, пока не вернется в него в теле младенца. Поэтому, если есть что сказать почившему напоследок, надо успеть раньше.

– Завтра утром, – не колеблясь, согласилась Бану. Такая просьба со стороны Маатхаса значила немало. – Я провожу вас.

Бану и самой хотелось бы наведаться в склеп, к отцу, на прощанье. Но так, чтобы рядом не было вездесущих родственников.

– Большое спасибо. – Было видно, как тан погрустнел.

– В остальном… – заговорила Бансабира через паузу. Голос ее звучал теперь уверенней. – Я надеюсь на ваше понимание: мне придется поручить вас заботам Гистаспа. Дел слишком много. Думаю, вы столкнулись с подобным, вернувшись на родину спустя такой-то срок.

Тан подтвердил. Никаких обид, отозвался Маатхас, он будет рад любой минуте, которую тану сумеет ему уделить.

В склепе было тихо и темно, пламени двух факелов едва хватало, чтобы осветить небольшую часть пространства рядом с надгробием Сабира. По традиции, через несколько дней после похорон или поминок кто-то из смотрителей вынимает погасший факел и устанавливает в кольце над могилой новый, чтобы пришедшие почтить память могли его зажечь. Так случилось и в этот раз. Тот светоч, что она принесла с собой, Бану закрепила в кольце над соседним, пока пустующим местом в склепе. Кто знает, возможно, оно уготовано именно ей?

Маатхас прочитал молитву, потом несколько минут стоял недвижно, обращаясь к покойному с чем-то, известным только ему. Закончив, Сагромах сел прямо на пол, облокотившись на гробницу, и Бансабира примостилась рядышком. Они сидели молча, не имея представления, сколько прошло времени.

– Он очень вас любил. – Раздавшийся в глухой тишине склепа голос Маатхаса одним своим звучанием внушил Бану тревогу.

– И я его, – отозвалась она не задумываясь, слушая, как их голоса отдаются эхом от толстых стен. Сделала до треска в ребрах глубокий вдох и тихонечко призналась: – Все, что я делала, я делала только для того, чтобы он гордился мной.

– Он и гордился, – без промедления заверил тан. – Вы даже не представляете как. Мы ведь часто с ним говорили, в… – Маатхас осекся, задумавшись, уместно ли сейчас говорить дальше. – В том числе о вас.

Бану не стала возмущаться, понадеявшись, что тан сам не задержится на остром углу. Сагромах не подвел.

– Сабир Свирепый был замечательным человеком, достойнейшим таном и отличным другом. Я знал его в пору, когда сам был еще мальчишкой. – Маатхас наконец вздохнул по-настоящему тяжело. – Видел, как он постигал мастерство боя, как он дружит с моим отцом, видел, как давит на него семья за безбрачие. Видел, как он любил, видел, – мужчина коротко посмотрел на женщину по соседству, – как родились вы и как он радовался. Он никогда и ни в чем не отказывал тем, кого считал друзьями. Кроме, – чуть бодрее, с легкой смешинкой поправил тан сам себя, – пожалуй, одного случая.

Маатхас вновь посмотрел на Бансабиру, и та, кожей почуяв, перевела на тана ответный взгляд.

– Впрочем, – Сагромах спокойно скользил взором по всему облику Бану, – я бы тоже пожадничал.

Он отвернулся, помолчал, а потом закрыл лицо рукой:

– Не вам мне это говорить, тану, но я потерял такого друга.

Бансабира молча прикрыла глаза.

В склепе больше не раздавалось ни звука. Такая удивительная тишина… Бану казалось, что после подземелий Багрового храма она не услышит ее больше нигде. Сейчас в ней было что-то особенно сакральное: будто молчанием Бансабира могла в последний раз прикоснуться к умершему отцу.

Когда Бану шевельнулась, чтобы встать, Маатхас вздрогнул от неожиданности.

– Мне нужно возвращаться, тан, – произнесла Бану скорее учтиво, чем как-то еще. – Поскольку факел у нас один, придется идти вдвоем, но вы можете вернуться сюда в любое время. Гистасп или дядя вас проводят. Я распоряжусь.

– Тану, подождите. – Сагромах удержался от того, чтобы поймать ее за руку, когда Бану вставала. Он поднялся следом, возвысившись над госпожой. Кожа мужчины в отсветах факела отливала бронзой, и танша не могла оторвать взгляда. – Я хочу сказать вам кое-что.

Приказав себе держаться бесстрастно, Бану изобразила во взгляде готовность слушать.

– Вы можете подумать, что во мне говорит признательность Сабиру, не стану отрицать, возможно, частично так и есть, в конце концов, в какой-то момент у меня сильно испортились отношения с моим отцом, так что я все чаще спрашивал совета у вашего. Но, повторю, это лишь часть причины, самая незначительная. Тану, – Маатхас выдохнул из легких все, что там было, и решимости для втянул новый глоток воздуха, – что бы ни случилось, вы можете всегда на меня полагаться. Не только тана Сабира, но и вас, госпожа, я искренне считаю другом.

У Бансабиры подогнулись колени и дрогнули губы.

«Врешь ведь», – в мыслях возмутилась танша, уставившись на мужчину широко раскрытыми глазами. И, только наблюдая, как черные глаза Маатхаса становятся все удивленнее, Бану поняла, что подумала шепотом.

Маатхас смотрел на Бансабиру, не двигаясь и затаив дыхание. Он знал, что надо делать, и сделал бы это, если бы тело хоть немного слушалось. Если бы он просто мог пошевелиться. Но все, на что хватало оглушенного сознания, – замереть с видом непонимания происходящего.

Бану судорожно глотнула губами воздух и поспешно прикрыла ладонью рот, сводя брови так, будто вот-вот расплачется – то ли от ужаса, то ли от позора. Закрыла глаза, чтобы не видеть этого лица, чтобы самой от него хоть как-то спрятаться.

– Бансабира. – Маатхас пришел в себя и протянул руку, намереваясь обхватить таншу за плечо. Звук его голоса подействовал на Бану подобно встряске: она развернулась на пятках и, не дав себя поймать, опрометью бросилась в черноту усыпальницы. – Подожди! – крикнул вслед Маатхас. Он сделал два громадных шага за ней, но, почти поймав, опять замер. Будь она готова составить хоть какой-то разговор, не стала бы убегать с риском переломать в темноте ноги. Маатхас сделал над собой усилие.

– Тану, подождите меня, у нас же всего один факел! – Зычный баритон гулом отразился от стен. Сагромах знал, что Бансабира услышала его, но шаги женщины доносились с прежней скоростью, и тан не стал настаивать.

Пусть бежит. В этот раз он все еще позволит ей уйти, но этот раз – последний. Потому что Бану больше не сможет делать вид, будто ничего не случилось.

Тан вытащил из крепления факел, подождал немного, давая женщине фору, и неторопливо пошел следом.

Это поняла и сама Бану. Мгновенно, сразу, как выдала, что было на духу. Ей больше ни за что не спрятаться, и хоть бы Маатхас и дал ей уйти сейчас, как только пройдет сорокоднев, от разговора она не отвертится.

Нужно что-то решать.