Стрела с характерным черно-оранжевым оперением вонзилась в центр мишени. Рядом торчали еще четыре такие же. Молодой Салман, царевич Адани, лопоухий, как старший брат Сарват, невысокий, как отец, с широким носом, как у покойного деда, и добросердечный, как мать, одетый в простой домотканый поддоспешник, стоял поодаль и уже прилаживал следующее острие.

C незначительной высоты одной из малых боковых лоджий за ним наблюдал наследник аданийского трона Сарват, сравнивая с собой в возрасте тех же пятнадцати. В те годы он был отнюдь не так хорош с луком. Но зато когда Сарват брал в руки молот, боялись все. Его победы на турнирах и насыщенно-черные глаза кинули в его кровать немало женщин: и девиц, и замужних, и знатных, и кухарок, и священных жриц, и шлюх. Интересно, сколько из них сейчас бросилось бы в его постель, если бы они заведомо знали его страшные шрамы от швов во всю левую ногу? Больше полутора лет прошло с тех пор, как он получил их в битве под Мермнадой, а колено до сих пор беспокоит. И колено, и голеностоп… и вместе они отняли его былую проворность, заставив в последних сражениях вставать во фланг или в арьергард, но не в центр. Упругая походка утрачена с тех пор, как лекарь зашил ему икру в месте открытого перелома, а ведь это было еще до того, как к армии Адани в войне с Орсом примкнул Агравейн Железногривый. Интересно, назовут ли его когда-нибудь потомки Сарватом Колченогим? Чем не имя для царя Адани?

– Как его успехи? – раздался за спиной голос.

– Что? – дернулся Сарват.

– Как успехи у Салмана, спрашиваю, – чуть шепеляво ответил Тидан, подошедший со спины.

– Прекрасно, – безразлично ответил Сарват. – Что-то случилось, отец?

– Разве я прихожу к тебе, только когда что-то случается?

Бессильный гнев на собственное увечье побуждал Сарвата ответить «да». Но Тидан был неплохим отцом.

– Нет.

– Впрочем, ты недалек от истины. – Тидан услышал что хотел и был тем удовлетворен. – Прибыли вести из Орса. Алай принял гостей из Яса. Не надо обладать никаким умом вообще, чтобы понять, что он ищет союза. А в качестве оплаты, как пишет Тиглат, Далхор предлагает дочь.

– Смотрю, времени даром не терял, – ответил царевич. – Экий умелец твой Тиглат, отец. Ты не задаешься вопросом, как ему удается так быстро и так системно отправлять послания в страну врага?

– О чем ты? – Будучи на голову ниже сына, Тидан возвел глаза чуть навыкате, вскинув брови. За последние годы он сильно зарос усами и бородой и теперь напоминал скорее стареющего учителя нерадивых отроков, нежели владыку.

– О том, что Тиглат, похоже, с самим Алаем спит в одной постели.

– Ну, спит или нет, а осведомляет в срок. И если ради этого ему приходится подставлять зад Алаю Далхору – пусть не стесняется. Хотя, я слышал, Алай так суров со смерти жены, что, говорят, сделался евнухом. На старости лет.

– Отец!

– Сарват! Тебя не должно беспокоить, каким способом Тиглат достает новости.

– Тиглат наемник, и его сведения… – Сарват поджал губы.

– Этого наемника, между прочим, выбрали вы с Данатом. Да и хорошо это: пока мы платим ему больше всех остальных, он – наш.

– Так уверен, что Алай не заплатит больше?

– Мы вывезли из Орса столько, что Алаю и собственного коня кормить теперь дорого, а ты говоришь о наемнике. Сарват, прекрати пререкаться. Послушай лучше вот что. Даже если Тиглат солгал, наших планов это менять не должно.

– Каких?

– У нас в плену трое Далхоров. Это, конечно, лучше, чем ничего, но если Алай объединится с Ясом, наше положение резко пошатнется.

– Яс лежит за Великим морем, им для начала добраться надо.

– Дослушай внимательно. – Тидан впервые за разговор отвлекся от Салмановой стрельбы и посмотрел на наследника, для пущей убедительности потрясая перед ним ладонью. – Чтобы укрепить позиции по эту сторону моря, Орс перво-наперво должен вернуть Ласбарн. Сам Орс сейчас не потянет, и ему нужны соратники. Выбор таковых невелик: Иландар, северные племена, наемники с Бледных островов и Яс. Племена и Иландар грызутся между собой уже больше двадцати лет. Наемники требуют слишком много золота, а у Алая теперь каждая монета на счету. Яс создан для войны и, как ты сказал, находится за Великим морем. И у Ласбарна половина земель растянута вдоль берегов этого самого моря. Лучшего помощника не найти. А в цене всегда можно сойтись. Ты понимаешь, к чему я веду?

– К тому, что нам тоже нужны союзы? У нас есть Архон и Железногривый. А за ними стоит и Ангорат.

Тидан сделал жест, будто собирался щелкнуть пальцами, но в последний момент намеренно собрал пятерню в кулак.

– Не стоит полагаться на них, Сарват. Ангорат непредсказуем и верен только себе. Железногривый… Он больше никогда не поможет нам.

– С чего ты взял? По-моему, все закончилось хорошо, разве нет? Агравейн уезжал отсюда в благожелательном духе.

– Как бы хорошо мы с Удгаром ни относились друг к другу, правды это не меняет: поддержка Адани и поход на Орс едва не стоил Железногривому жизни. Удгар скорее умрет сам, чем еще раз подвергнет опасности единственного сына.

Тидан вытянул вперед губы, всяко поводил ими, явно раздумывая, потом вновь уставился на упражняющегося Салмана, цокнул и качнул головой.

– Когда Алай снова обопрется одной ногой на Ласбарн, пусть даже на часть его, он со всем гневом, на какой способен, посмотрит в нашу сторону. Далхоры всегда берут реванш, и Алай попытается тоже. Полистай хроники Адани, там много про это написано. – Царь вновь обратил взор на стрелка. – Танира, Тамина и Таммуз в нашей власти могут оттянуть вторжение, но в целом они ненадежны. Если Алаю хватит ума найти какую-нибудь хитрость, чтобы спасти детей, а объединенные силы Далхоров и Яасдур ударят по Адани, они с легкостью отвоюют себе то, что мы у них отняли. И возьмут столицу. Иными словами, царевич и царевны Орса – это, конечно, щит, но, по сути, бумажный. А бумага легко рвется и быстро сгорает.

– Так как нам превратить бумагу в сталь? – спросил Сарват и неуверенно тоже обратился взглядом к брату. Салман, переминаясь с ноги на ногу, ждал, пока оруженосец сменит колчан.

– Ты знаешь, Сарват, брак творит с людьми удивительные вещи, а новорожденные дети порой и того больше. – Он вдруг посмотрел на наследника искоса то ли лукаво, то ли загадочно. – Алай выдает свою дочь замуж, если верить Тиглату, а чем мы хуже?

Сарват обернулся резко, поймав взгляд отца:

– Ты отдашь Майю за Таммуза? Мать знает об этом?

Но Тидан только едва заметно улыбнулся и покачал головой.

– Я? – севшим голосом спросил царевич.

Тидан вновь покачал головой и, вздернув брови, посмотрел во внутренний двор, где его младший сын упражнялся в стрельбе:

– Он.

Два часа спустя царская семья Сали́н – Тидан, его жена Эйя, Сарват, Салман и Майя, а также члены Белого Совета – лорд-командующий Данат и леди-жрица Сафира – сидели в приемной зале царя. Тот рассказал собравшимся о принятом решении и теперь ожидал предложений или разумных опровержений. Первое констатировал наследник:

– Суть ясна, отец. Браку нет препятствий, кроме одного: Танира и Тамина – дети.

– Им через пару недель будет двенадцать, – возразил Тидан.

– И?

– Его величество прав, – вмешалась леди-жрица. – Полгода, в худшем случае год или полтора, и красное покрывало Богини настигнет их.

– Но Салман сам еще очень молод.

– Я не ребенок! – огрызнулся тот. В глазах обоих царевичей мелькнуло упрямство.

– В любом случае, возраст не играет роли, Сарват, – сказала царица Эйя. – Этот брак должен состояться.

– Даже если я женюсь на ней, что это меняет? – «На одной из них», – поправил себя Салман. Он до сих пор с трудом различал близняшек и частенько их путал.

– Многое, ваше высочество, – вставил командующий Данат. – От этого брака у царя Алая и вашего отца когда-нибудь будет общий внук. С внуками трудно воевать.

– Алай убил собственного брата, – заметил Салман.

– Потому что тот был мятежником, – урезонил Тидан. – А его дочери – нет.

– Но они Далхоры и наши враги, – вступил Данат. – Я позволю себе один совет, повелитель: сыграть свадьбу надо немедленно – и сразу отправить молодоженов на юг государства.

– Подальше от Алая? – протянул царь. – Разумно.

– Зато если поселить их на севере, то в их доме ты и Далхор сможете вести переговоры о мире, отец, – прикинул Сарват. – Дети, которые родятся в этом браке, ваши внуки, смогут унаследовать области Шубры и Мермнады, и тогда спорная территория, из-за которой мы враждуем, перестанет мозолить глаза и нам, и им, став общей.

Данат засмеялся непроизвольно, но быстро осекся:

– Простите меня, царевич, но вы когда-нибудь видели двух волков, грызущих одну кость? Не Алай, так Халий придет с огнем и мечом и как с золотого блюда заберет свою сестру, жизнь его высочества и земли.

– Вот-вот, – согласился Тидан. – К тому же вести о браке быстро разнесутся. Когда они достигнут Алая, руки у него должны быть уже связаны.

Эйя округлила глаза:

– Ты не собираешься поставить Алая в известность о свадьбе его дочери?

– Не собираюсь.

– И верно поступите, – добавила леди-жрица. – Если Алай Далхор будет осведомлен, то придумает тысячу способов избежать свадьбы. Но если мы сообщим Алаю об уже состоявшемся торжестве, мы лишим Орс права голоса. Единственная сложность в том, что брак должен быть признан обеими сторонами.

– Что ты хочешь сказать, Сафира? – спросила царица.

– Что обряд должен быть двойным, – нашелся Сарват. – Одна беда, в Шамши-Аддаде днем с огнем не сыщешь христианского священника.

– Ну так уж не сыщешь, – отозвался Тидан. – Данат, наверняка ведь у нас есть какие-нибудь мелкие тайные христианские общины, которые я запретил?

Данат хмыкнул:

– Уверен. Религиозные институты находятся в ведомстве леди Сафиры, – командующий бросил взгляд на старшую жрицу царства. – Если позволите, мы уладим этот вопрос еще до завтрашнего вечера.

– Да, займитесь этим. – Тидан помахал пухлыми пальцами в воздухе, дозволяя выйти. – Сообщите, как будут результаты. Надо поторопиться со свадьбой.

Когда за советниками закрылась дверь залы, Майя глянула на отца:

– К чему спешка? Мы же год жили не торопясь.

– В этот год сначала надо было вы́ходить Агравейна, чтобы Удгар нас не перебил со злости, а потом разобраться, чем Алай вообще занимается. Не было ни единого шанса предугадать его планы, – ответила мать.

– К тому же, раз девицы Далхор пока не могут иметь детей, стоит поторопиться с церемонией. Ну а потом – как только, так сразу… – Тидан с этим недвусмысленным намеком поглядел на сына, поджав губы, раздув щеки и вскинув брови, отчего приобрел совсем простецкий и потешный вид.

Салман страшно смутился: женщин в его постели еще не было, и подобные разговоры заставляли краснеть, как вишню солнечный свет. Сарват, не скрываясь, посмеивался, бросая на младшего братца то сочувственные, то издевательские взгляды. Майя, покраснев сильнее, чем брат, уставилась в собственные колени.

– Стало быть, – нарушила неловкое молчание Эйя, – осталось выбрать невесту.

Царь пожал плечами:

– Мне лично все равно. – Он махнул Салману открытой ладонью, предоставляя полную свободу выбора. – Они же абсолютно одинаковые.

Салман растерянно посмотрел на родственников. Ему бы хоть с мыслью свыкнуться, что он женится, к тому же раньше старшего брата! А тут – подавай решение! Мол, вот тебе на выбор две Далхорши: Танира и Тамина. Искать негласного совета у отца, с безразличным видом раскачивающегося на стуле, у досточтимой матери, которая смотрела на сына исключительно выжидающе, у брата, с трудом сдерживающего усмешку, или у сестры, до сих пор краснеющей, как спелое аданийское яблоко, было абсолютно бессмысленно. Царевич глубоко вдохнул и беспомощно выдохнул:

– Пусть будет Танира.

– Решено. – Царь едва дождался слов сына, тут же взвился в воздух, как пустынный паук в прыжке, и направился к двери, добавив у самого выхода: – Ты молодец, сын.

– Я тоже пойду, – встала мать и увлекла за собой и Майю. Сарват потрепал по плечу растерянного Салмана, намекая, что тоже нечего сидеть в четырех стенах в погожий день. Тот поплелся за наследником, будто на не своих ногах, и как в тумане услышал вопрос:

– Почему все-таки Танира? – Они вышли из залы и пошли по длинному дворцовому коридору.

– Имя нравится больше.

Путники несколько дней двигались по одному из ответвлений главного тракта, которое сначала пересекало размашистое поле, переходящее в луга, а затем упиралось в лес. Первую половину дня, покуда тропа была видна хорошо, дорога была терпимой. Однако после дневного привала, когда дорожка то и дело петляла, ответвлялась или вовсе терялась в зарослях плющей и папоротников, стало совсем плохо. Ехали бы одни – полбеды, но с ними еще пешие мальчишки и неповоротливая громоздкая деревянная повозка с жуткой аптекаршей, которая причитала, казалось, через каждый проделанный дюйм. Только к закату группа преодолела лес в поперечную диагональ и вышла к реке.

– Спускайтесь, миледи. – Гленн открыл дверь повозки и предложил руку Лизе Сикворт, старой сгорбленной старухе с настолько сморщенным лицом, что рядом с ним самый высохший лимон казался гладким, как яйцо.

Лиза Сикворт, рожденная, наверное, еще в дни жизни прадеда нынешнего короля Нироха, значилась в Гуданском женском монастыре старшим аптекарем. Но, по сути, роль этой престарелой особы сводилась к тому, чтобы все дни напролет ходить по монастырю с выкрашенной грабовой палкой и колотить ею всех послушниц и монахинь каждый раз, когда не вовремя лил дождь, отчего у аптекарши разом болели все кости, или когда раздражающе каркала ворона на чердаке, или какая-нибудь нерасторопная дуреха на клиросе вступала в запев на мгновение позже остальных. Черная краска трости уже облупилась и местами сползла с дерева, но леди Лиза (хотя на самом деле она была никакая не леди, ее именовали так в знак уважения к почтенным годам и из страха перед нравом) и слушать ничего не желала о том, чтобы сменить ее. Вот и сейчас мелкая старушонка, выходя из повозки, опиралась одной рукой на предложенную длань Гленна, а другой на злосчастную черную палку.

– Где мы? – рявкнула она посаженным голосом.

Гленн ей что-то ответил, но она не расслышала.

– Где мы? – рявкнула она громче.

«Ох, дай Богиня снести мне эту каргу», – сжал зубы жрец.

– Недалеко от Утсвока, леди Сикворт. От Утсвока! – прокричал он. Тирант стоял неподалеку, отвязывая от седла сбитого по дороге глухаря, вздрагивая от немого хохота здоровенными плечами.

– Утсвок?! – также надрывно скрипела она. – Мы у Одоара, что ли?

«Ай да путешественница».

– Да, госпожа! – орал жрец старушонке в самое ухо, сгибаясь для этого вдвое.

Они двигались к биваку, который разбивали двое: оруженосец Вилар и паж Лур – сводные братья. Вилар был законным внуком лорда Бриэля, восьмилетний Лур – бастардом, и они идеально подходили на отведенные роли: первый носил щит и копье рыцаря Тиранта, а Лур пособничал «посыльному» – жрецу Праматери Гленну.

Друид продолжал:

– Мы сейчас между третьим и четвертым порогом Лапиты. Остановимся здесь на ночь. Дальше будем двигаться на северо-восток до Утсвока, а затем до Кольдерта, еще примерно… Ай!

Старуха ударила Гленна палкой в лодыжку, да так больно, что тот поджал ногу. Еще бы, на ней и так уже ныли синяки от прошлых ударов, которых жрец насчитал полторы дюжины, после чего сбился.

– Я знаю, где греют бороды Страбон и Одоар!

– Мм… да, госпожа, – ответил Гленн, с присвистом втягивая слюну из-за неимения возможности потереть ударенное место.

– Где эти поганцы? – спросила старуха, когда Гленн наконец усадил ее рядом с костром. Тот едва-едва занимался.

– Какие, госпожа? – спросил Гленн.

– Те два охламона, которые подбирают за вами срам и подтирают вам задницы! Пусть мне разотрут ноги!

– Но, госпожа, майская погода не располагает…

– Нормальная в мае погода! – рявкнула она опять, ударив Гленна что было сил по второй лодыжке. Гленн схватился за ногу. – Позови их немедля, бастард!

Гленн подозвал мальчишек, радостный, что может хоть на время сбагрить Старуху Сик в другие руки и предоставить для битья другие ноги. Слегка прихрамывая, жрец подошел к брату. Тирант издевался откровенно:

– Может, ты пока мне ноги разотрешь?

– Да пошел ты.

– Ну как же! Слушай, а скажи, она ведь тоже женщина, да? Стало быть, и в ней воплощается твоя Праматерь? А?

– В ней воплощается твой Сатана, – с усталостью в голосе произнес Гленн. – Ничего, завтра твоя очередь сопровождать старуху. Завтра я посмеюсь.

– Гленн! – окликнула Сикворт своим полубеззубым ртом Гленна. – Поди сюда! Ну, где ты там? А, вот он ты. Что ты эти космы носишь, как баба какая? Лучше бы ты бороду отрастил! Ладно, бог с тобой, подай суму, дам тебе бальзам. – «Чтобы смазал синяки», – как бы договорила она, тыча палкой в сторону ног жреца.

Гленн считал это идиотизмом: сначала колотить, а потом залечивать. Но все-таки пошел за сумкой аптекарши.

– И ты, второй, как тебя там… Громадина! – Казалось, память Лизы Сикворт удерживала теперь только рецепты снадобий и лекарств. – Да, ты, – уточнила она, ткнув и в него (в кои-то веки пальцем), когда Тирант подошел к ней. – Зажарь эту птицу поскорей! Чего ты там возишься? Такой здоровяк, а курицу ощипать не может! Шевелись уже!

– Это глухарь, карга, – пробубнил Тирант.

– Ты что-то сказал?

– НЕТ! – проорал блондин.

Потом Старуха Сик придумала задание еще двум солдатам, сопровождавшим Гленна и Тиранта, Тому и Рольту: спутать лошадей и прибраться в повозке. Словом, весь небольшой лагерь бегал и суетился, точно круглоглазые, раболепные, трясущиеся в страхе послушницы Гуданского монастыря. Наконец все расселись; Тирант поджарил птицу, которую они разделили на семь частей. К ней добавились кедровые орешки и медовая вода.

– Еда почти кончилась, – проговорил Гленн в конце трапезы как мог громко. – Мы очень вовремя достигли Утсвока; завтра, думаю, еще до полудня доберемся до города и сможем пополнить запасы.

– Никуда мы не пойдем, – влезла старуха. – Не хватало еще таскаться по каким-то кабакам, когда перед нами дорога!

– Но, госпожа, – постарался объяснить Гленн. – Мы не пойдем по кабакам, мы только зайдем в таверну, чтобы пополнить…

– Не учи меня, мальчишка! И не смей лгать! Мужики всегда ходят по кабакам, где бы ни были. Трахать девок – вот все, что вам надо! Ты, ты и вот вы двое, – указала она на Тиранта, Вилара и солдат, – завтра подстрелите дичи побольше или наловите рыбы, или вы вообще ни на что не годитесь? Три дня, или сколько там, протянем и так!

– Но, госпожа, Тирант завтра должен прислуживать ва…

– А ты на что? И потом, этот увалень может только есть, спать, махать мечом и испражняться! У тебя есть хоть какое-то подобие мозгов! Будешь ехать рядом с моей повозкой завтра! – Гленн взглянул на Тиранта. Лицо того за несколько секунд тысячу раз сменило выражение – от злорадной усмешки до сочувствия и обратно. – Все! – крикнула Сикворт, давая понять, что разговор окончен.

Остальные переглянулись. Но возражать не смели: Гвендиор наказала четко следовать указаниям аптекаря.

– Черт побери, – пробормотал Тирант, когда солдаты повели Сикворт справить нужду. «Та еще задачка», – сказал Гленн, когда это потребовалось впервые. «То еще зрелище», – ответил Тирант, когда это впервые выпало на его долю. – Ладно Лур с Виларом, но мы, Гленн, мы! Мы же взрослые мужчины! – шептал блондин.

– Мы подданные нашего короля, Тирант. Если эта… – он с трудом подобрал слово, – старица нажалуется королеве, Гвендиор нас вмиг определит по темницам. Или головы снесет.

– Эта праведная монашка, наша королева, слишком уж убеждена, что смерть – избавление. Вот и сеет ее направо и налево, – непривычно рассудительно заметил Тирант.

– Она сеет смерть, потому что сама не убила ни разу. Легко заливать плаху, когда не знаешь цену крови.

– Ну да, она-то точно не знает. Как и все бабы – из них вон каждый месяц льет, а все им не жалко!

Гленн не разделил шутки брата.

– Вы поели? – раздался голос Старухи Сик. В общем, никто не успел ответить, когда она заявила: – Тогда гасите костер! Ночь на дворе, всем спать! Ты! – ткнула палкой в Гленна. – Помоги мне лечь! И если хоть один из вас, умники, будет храпеть этой ночью, отобью достоинство каждому! Всем ясно?

Куда уж яснее – у одного из сопровождавших их солдат были отбиты все бока с утра. Правда, достоинство старуха пощадила, но кто знает, что взбредет ей в голову?

Том остался ночным стражем, остальные улеглись. Гленну снилась Линетта, прекрасная, как сама Тинар. В скромном лазоревом шелке она сидела среди лугов у весеннего пруда и смотрелась в него, время от времени рассекая отражение тонкими пальцами. Потом замерла на миг, поправила волосы и позвала:

– Гленн! Гленн!

Мужчина открыл глаза, поднялся и огляделся. Вокруг было тихо. «Зловеще тихо», – подсказало жреческое нутро. Он всмотрелся в кромку темного, шепчущего леса.

– Гленн? – спросил стражник, поднимаясь.

– Все тихо?

– Да, все в порядке. Случилось что?

– Не уверен.

– Ты точно призрака уви…

Все произошло слишком быстро: свист острия, вскрик солдата, разрозненные голоса нескольких атакующих, ржание перепуганных лошадей и собственный голос Гленна:

– Вставайте! Тирант! Рольт!

На голос брата Тирант, обычно огромный, неуклюжий и тяжелый на подъем, вскакивал в считаные мгновения. Спал он в походах, всегда сжимая рукоять меча. Рольт включился в резню почти так же быстро. Гленн тем временем искал укрытия, пока Тирант не кинул тому его меч в ножнах.

– Лур! Вилар! – командовал Гленн, отбиваясь от врага. – Клинки в руки! Защищайте старуху!

– Луру всего восемь! – вылез вперед Вилар.

– Но ты-то оруженосец! – прокричал в ответ Гленн.

Сталь звенела громче голосов. Могучий Тирант махал двуручным мечом пяти с половиной футов, нанося тяжелые удары сопернику. На гиганта нападал еще один, и как бы Тирант ни поворачивался, кто-то из врагов всегда оказывался сзади. Посреди бойни мужчины заслышали, как с обратной стороны повозки забарабанила Старуха Сик: она никак не могла вытолкать дверь наружу. Но всем было не до нее. «И хорошо, что не можешь», – мельком подумал Гленн.

Том бросился в гущу леса: там затаился лучник. Ловкий жрец сошелся в ближнем бою с врагом, вооруженным топором. Рольт уже был ранен в бедро, но еще старался отбиваться. Последний враг напирал на Вилара: Лур уже лежал на земле со стрелой в горле. Оруженосец отбивался как мог, но его сил не хватало – мальчонке совсем скоро перепал размашистый удар. Он отклонился назад, но до конца не успел – крупная царапина рассекла туловище от плеча. Парнишка, видимо, лишался чувств и сползал по дверце повозки, с правого ее угла.

Вдруг раздался гулкий удар, и заскрипела деревянная дверь:

– Я же сказала, не сметь шуметь ночью, чертовы ублюдки!

Однако, увидев трясущегося Вилара и темную фигуру врага, который надвигался с коротким мечом, бабка с высоты повозки с силой ткнула палкой прямо ему в лицо, потом стала бить, еще и еще. Воспользовавшись случаем, Вилар из последних сил, придя в чувство, вытащил из ножен кинжал и вонзил его противнику в ногу. Тот заорал. Подоспевший Тирант смаху отсек разбойнику голову со спины.

Все кончилось так же быстро, как началось. В тусклом свете убывающей луны Тирант и Рольт принялись обследовать местность. Гленн наказал старушке запереться в повозке и принялся осматривать убитых и раненых. Он насчитал семеро нападавших, включая того, в кромке леса. Разбойники, подумал Гленн, прикидывая потери.

– Вроде никого, – сказал ему Тирант, выходя из леса и таща на плечах бессознательного Тома. За ним, волоча ногу, следовал Рольт. – Только птицы да зверье. Что здесь?

– Семеро.

– А у нас? – спросил Рольт.

– Лур убит, Вилар и Рольт ранены тоже. Убита одна лошадь. Поймала в шею две стрелы.

– Том ранен и вряд ли дотянет до утра, – проговорил Тирант и опустил Тома на землю.

Рольт пошатнулся и удержался за освободившееся плечо Тиранта.

– Ты чего? – спросил тот.

– Я в порядке.

– Не время геройствовать, Рольт, – укорил его Гленн. – По-хорошему, в порядке из всех вас только Вилар, у него царапина. Мальчишка труханул, и только. Отоспится – будет как новенький.

– Старуха? – Тирант кивнул в сторону повозки.

– Цела. Разожгите костер, – велел Гленн. – Я займусь ранами. У тебя, Тирант, я смотрю, тоже потери.

Челюсть Тиранта начинала припухать, это было видно даже в темноте. От удара рукоятью, видимо.

Следующий час с небольшим у Гленна ушел на то, чтобы сделать какую-никакую мазь и жгуты из подручных средств, растолкать Вилара и обработать его ссадину, перевязать раны Тома с Рольтом, наложить пару пиявок на щеку Тиранту (их он с позволения старухи нашел во флаконе в ее суме) и сготовить слабое обезболивающее для всех. Тирант захоронил тело Лура. Вилар и Сикворт быстро уснули, Том лежал в лихорадке, как бы жрец над ним ни бился; Рольт молча отполз подальше от костра и, сжимая зубы, стоически терпел боль. Только Гленн и Тирант просидели у костра и не спали до рассвета.

– Нам надо выходить сейчас, – тихо упорствовал Тирант. – За спиной лес, где прячутся разбойники, впереди река, откуда нас тоже можно перестрелять, как воробьев. Надо двигаться немедленно, вверх вдоль берега.

– Мы не тронемся с места до утра, Тирант. Я не чувствую больше опасности.

Блондин пристально посмотрел на друида, помял губы, повздыхал и кивнул.

– Надо наловить рыбы, – продолжал жрец. – С утра, чуть свет, двинемся дальше. Будем держаться берега. За четвертым порогом есть отмель. Переправимся и пойдем в Утсвок.

Тирант оскалился:

– Старуха будет не в восторге.

– К черту старуху, – отрезал Гленн.

– А что будем делать с ними? – Тирант обвел глазами лагерь. – Одной кобылы нет, Рольт и Том больше не ходоки…

– Том не поедет с нами. Даже если он дотянет до утра, все равно умрет. Стрела вошла глубоко, в бедренную артерию, и перетянул я ее поздно. Он потерял много крови, рана уже заразилась. Том слишком горячий.

– Ты?.. – Блондин поднял глаза.

– Или ты.

Утром Лиза Сикворт, выслушав предстоящие планы, не согласилась идти ни к черту, ни к кому-либо еще:

– Я сказала, что мы не пойдем в город! Никаких задержек в пути я не потерплю.

Гленн навис над старушонкой, процедив сквозь зубы:

– Рольт в горячке, Вилар ранен, Тирант тоже; мы не меньше вас утомлены дорогой, и у нас нет толком ни провианта, ни лекарств, только пара моих трав да ваши пиявки! Мы идем в Утсвок.

– Я ставленница королевы, щенок! И будет по-моему.

– А я племянник короля, – напомнил он ей.

– Ты грязный бастард! – Она замахнулась тростью, но Гленн поймал ее.

– Не сметь трогать меня! – захрипела Сикворт, мотая рукой с палкой, точно овчарка, норовящая вырвать ее у хозяина. – Я лечила и врачевала еще в те годы, когда твоя бабка плодила на свет ублюдков вроде твоей матери!

– Моя мать – храмовница священного острова и Первая среди жриц, – отчеканил Гленн. – Мой отец – Верховный друид древней религии. Это больше, чем ваши треклятые монахи могут себе представить, и больше того, чего они могут достичь за целую жизнь. Все, вместе взятые.

– Да как ты?!. – рассвирепела Старуха Сик.

– Тирант, – необычно громко и жестко проговорил друид. – Погрузи Рольта в повозку леди Сикворт. Вилар, помоги ему! Леди Сикворт посадите на самую смирную лошадь из всех. – Он отпустил черную палку старухи и пошел прочь.

– Да, милорд, – поклонился Вилар.

Старуха Сик еще долго причитала и даже ударила тростью Вилара, когда тот проходил мимо. Гленн тем временем подошел к Тому. Тот за ночь переполз к берегу, чтобы попить, и теперь сидел, облокотившись на валун. Глаза закрыты, волосы от пота прилипли ко лбу. Каким-то внутренним чутьем Том почувствовал приближение человека и с трудом разлепил веки. Картинка была неясной, точно за замыленным стеклом.

– А… Гленн, – выговорил он слабо.

– Тихо, Том, – заговорил друид. – Все хорошо. – Он взял товарища за руку.

– Ты пришел облегчить мою встречу с Богом, Гленн?

– Со всеми, какие есть, Том. – Гленн поцеловал умирающего в лоб, обнажая жреческий кинжал…

Тирант с Виларом пустили тело по реке, Гленн сменил повязки Рольту, и отряд двинулся в путь. За полдень они перебрались через реку и вошли в невысокие ворота Утсвока. Гленн добился приема у здешнего лорда, сира Саргава, сюзерена барона Одоара, владетеля южных долов Кольдерта. Предоставив грамоту от королевы, Гленн сумел испросить еды, питья, свежих лошадей и лекарств, а также двух рыцарей и четырех солдат для выполнения королевского указа. Саргав был не то чтобы сговорчив или охоч до выполнения королевских капризов, но выбора ему как-то не представлялось. Своих проблем хватает, чтобы потом еще со всякими королями объясняться.

В Утсвоке отряд задержался на четыре дня, чтобы Рольт пришел в то состояние, в котором смог бы продолжать путь. Саргав разместил их в отдельном отсеке караулки, крохотной каморке, за которой спали десятки солдат. Только ставленницу королевы Лизу Сикворт Саргав поселил в замке. За это время царапина Вилара заметно затянулась, а опухоль у Тиранта спала. Настолько, что ночь до отъезда он провел с кабачной девкой. И был убежден, что всем им надо было спать минувшие четыре ночи в тавернах, с парой девиц под боком, а не в этой проклятой клетке.

На другой день путь возобновился. Дальше до Кольдерта отряд добрался без приключений. Королева выслушала рассказ Гленна с Тирантом, жалобы леди Сикворт, велела Изотте принести несколько монет каждому из людей Саргава и отослала всех прочь, поручив удобство старухи своей служанке.

Рольт нашел приют и услуги местного лекаря в собственной койке, Тирант отправился пить. Гленн был при нем какое-то время. Королева Гвендиор сидела в покоях и думала о прибывшей старухе-монахине. Она ожидала, что настоятельница пришлет к ней кого-нибудь из опытных аптекарш, но чтобы Алианора отправила в столь дальнюю дорогу саму Старуху Сик…

Сикворт была ветхой уже тогда, когда шестилетняя Гвен Лигар приехала в Гуданский монастырь. Ох, Господи, как время летит.

Гленн вышел от брата, пересек половину замка и постучал в дверь комнаты. Ответа не последовало. Друид слегка надавил на дверь, та поддалась. В скромном покое он увидел коленопреклоненную фигуру самой прелестной жрицы из всех. Девушка впереди, перед скромным алтариком, внезапно подняла голову, будто прислушиваясь, и спросила:

– Это правда ты?

– Обернись.

Она послушалась. Дрогнула, поднялась, сделала шаг, потом еще и еще – и наконец влетела в объятия жреца.

– Я молилась, чтобы ты вернулся ко мне невредимым.

– И Мать услышала твои молитвы: только я один не пострадал. – Он рассказал ей о злоключении.

Когда жрец окончил повествование, Линетта поцеловала его ладонь.

– Тогда давай вместе воздадим Праматери за твое спасение.

– Здесь? Разве можно молиться Всеблагой и Всесильной в каморке, построенной рукой человека?

– Какая разница, где и как, главное – служить ей. – Эту фразу они закончили вместе.

Гленн посмеялся:

– Дай мне минутку, и помолимся. – Он расплылся в улыбке и потянулся за поцелуем – тем немногим, что мог позволить себе.

Король Нирох долго думал, как утрясти ситуацию с маленькой Хорнтеллшей, отосланной в Орс для замужества: в конце концов, Бераду, старинному другу, пришлось отказать в просьбе одобрить брак его сына с этой девчонкой. А все почему? – чтобы прикрыть промах собственной жены… Ох, уж эта ее христианская помешанность!

В оконцовке гордый Медведь перебрал в голове всех герцогских девчонок, не без изумленного сожаления понял, что кроме Ладомаров никого нет, да и отослал в оба герцогства по письму с велением немедля заявить о помолвке и готовиться к свадьбе.

А поскольку эти двое – Лигар и Ладомар – скорее вздернут на конюшне собственных наследников, нежели пойдут на мировую, Нироху явно придется прокатиться к обоим. Самое время – должен же король показываться во владениях.

Дабы замаскировать цель приезда, Нирох собрал вещи, созвал немного сопровождающих, роковым басом посокрушался на охрану и поехал методично и настойчиво посещать все возможные наделы, начав с Хорнтеллов.

– О чем ты думаешь? – Шиада подобралась на постели и прикрылась простыней, наблюдая за поднявшимся мужем. Тот запахнулся в халат и не спешил с ответом. Конечно, в такой момент полагалось думать о том, как ему повезло, но попробуй скажи такое – Шиада вновь начнет издеваться.

– Берад? – Жрица напомнила о себе.

Лигар уселся в одно из кресел напротив кровати.

– О том, что прежде Нирох никогда не вмешивался в дела домов. Я написал ему из дружеских чувств, что предлагаю Хорнтеллу брак, а он отказал, сказав, что имеет свои виды на дочку Клиона. Не возьму в толк, чем выгоден нам союз с Орсом, но Бог с ним. Только зачем подсовывать мне Ладомаров?!

– Кажется, ты не очень их любишь. – В словах женщины мокрой тенью скользнула ирония.

– Да, не очень, – отозвался Берад после паузы.

– Потому что они язычники через одного? – Шиада хорошо знала о навязчивой идее мужа женить сына на христианке. Берад промолчал.

– Что вы не поделили? – произнесла жрица с уверенностью.

– То, что обычно не могут поделить юнцы.

– Славу, награду или женщину?

– Все, что ты назвала. Когда я был на пару лет моложе тебя… – Он налил вина и устроился поудобнее. От камина приятно веяло теплом. – …Я бился на турнире в Хорнтелле. На тот момент я был уже помолвлен с матерью Кэя, девицей из дома Гриад. Выходя на очередной тур состязания, я попросил ее повязать мне ленту. Мы хорошо играли свои роли, были учтивы. Не то что с тобой в свое время. – Он вдруг улыбнулся, и Шиада в ответ вскинула брови: а что не так?

– Знаешь, когда помолвка и свадьба по расчету встречаются в юности, в этом есть шарм. Именно когда жених с невестой чужды, но, свыкаясь с мыслью о будущем супружестве, проявляют зачатки симпатии, стараясь показать друг другу, что готовы объединиться… Такое возможно, пожалуй, только в юности.

«Которой у меня не было», – с печалью признала жрица.

– …Ларен Ладомар был моим соперником, но проиграл оба тура подряд. И не просто проиграл: он устроил скандал. Будучи увлечен моей невестой, Ларен выходил на поле, выкрикивая, что бьется за ее честь. Все надеялись, что, победив в первый раз, я отбил ему желание бахвалиться перед моей невестой. Но оказалось иначе. Поэтому, когда он проиграл во второй, я не удержался и проорал на всю арену, что, если бы честь иландарских женщин охраняли такие, как он, в стране давно не осталось бы ни одной порядочной. Разумеется, ни Ларен, ни его отец мне этого не простили. Но у Тарона хотя бы хватило мужества сжать зубы и стерпеть обиду достойно, – сын напал на меня ночью, когда мы с друзьями праздновали несколько побед. Напал из-за угла, неожиданно. Ничего не вышло, а друзья потом мне здорово помогли: быстренько разнесли весть, что Ларен Ладомар – трус, пройдоха и пьяница, нападающий со спины, как шакал.

Шиада запахнулась в простыню плотнее: в комнате не было холодно, в стенах отсутствовали щели, через которые сильно сквозило бы, но озноб, как утренний туман на Бирюзовом озере, неминуемо полз по ногам и спине.

– Через день после этого Ладомары уехали обратно на свои скалы. В течение следующих пятнадцати лет они не появлялись на турнирных аренах и при любом посещении столицы старались избегать семьи Лигар. Только много позже я узнал, что Ларен с детства был влюблен в Олли – они росли вместе в замке Гриада. Гриад, может, и пообещал бы ему ее руку, если бы Ларен значился наследником герцогской короны или хотя бы выиграл турнир. Но он тогда еще не был старшим сыном и турнир проиграл. А ничто не меняет героя так, как неудача. Рыцарь может пережить разочарование, боль, поражение, но герой – никогда. Ларен Ладомар всегда был героем… – Берад надолго приложился к бокалу.

– Тогда почему Нирох предложил тебе Ло́ре Ладомар? Он же наверняка знает о вашей вражде?

– Конечно. – И замолчал.

Наутро, за субботним завтраком в компании семьи, Ганселера и священника-христианина, вопрос о женитьбе Кэя прозвучал опять. В конце концов, единственному сыну герцога Бирюзового озера тоже нужен наследник.

– А Ладомар в курсе? – Кэй вытаращил глаза, услышав новость впервые.

– Нирох пишет, что сообщил ему, – отозвался Берад.

Епископ Ваул оторвался от свежей пшеничной лепешки и демонстративно скромно заметил:

– Пожалуй, это будет мудро, господин.

– Это будет невыносимо! – гаркнул герцог. – Одна мысль о родстве с этим трусом невыносима!

– Но допустив такой союз, вы…

– Могли бы иметь ценную заложницу из Ладомаров на случай вторжения, – деловито проговорил Ганселер. Епископ демонстративно кашлянул.

– Допустив такой союз, – Ваул повысил голос и посмотрел на Берада, – вы, милорд, могли бы положить конец бессмысленной вражде. Прощение – орудие Бога.

Теперь шумно и демонстративно выдохнула Шиада, добавив себе под нос:

– Благие христиане, помешанные на всепрощении.

Священник нахмурился:

– Вашей светлости следует проявлять больше почтения. Я всегда это говорил.

– Ты постоянно что-то бурчишь, и все не по делу, – громче отозвалась Шиада. – Даже если он женится на этой Лоре, это не дает никаких гарантий мира. Нормы вашей всеблагой морали зачастую пустые слова для тех, у кого за поясом меч. А леди Лоре может снабжать отца нужными для вторжения сведениями.

– Лорд Ладомар ни разу не проявил интереса к землям его светлости, – возразил священник.

– Потому что никто не напоминал ему о былых обидах. Глубокие раны молчат только до тех пор, пока не тревожат их. А его светлость, как я понимаю, глубоко ранил ладомарское самолюбие.

– Ладно, – Бераду надоели разговоры вокруг, – вариантов у нас нет.

– С чего это? – вскинулся Кэй. – Мы можем, обговорив этот брак, поискать мне другую невесту.

– Что значит поискать другую? – непроизвольно возразил священник. На него воззрилось несколько пар глаз. Пришлось как-то объясниться: – Л… ложь – это грех, – произнес епископ не очень уверенно.

Берад поднял усталые глаза:

– Ваул, думаю, тебя ждет паства в церкви.

Тот оценил намек и, жутко недовольный, кряхтя, откланялся и ушел.

Обсуждение затянулось на добрых два часа.

С трудом Лигары и начальник их стражи Ганселер, чье мнение Берад высоко ценил, сошлись на том, что подлинной невестой станет младшая сестра нынешнего графа Гудана – юная Геда. Когда-то покойный отец Грегор Гудан обещал ее дому Отни, но, как известно, до свадьбы не дошло.

Чтобы одурачить одних и договориться с другими, нужен был хороший посол. Выслушав все абсурдные версии, Шиада предложила единственную разумную кандидатуру – себя. Против были все, но довод был железным: кровная племянница короля-старовера имела хоть какие-то шансы не разлучиться с собственной головой еще на подъезде к замку врага. Примирившись – то ли из-за убедительности, то ли из-за колдовства, – Берад настоял на громадной охране для супруги. Жрица отвергла и это: если после Ладомаров ехать в Гуданскую крепость, вдвоем затеряться легче. Никто ничего не узнает, никто не отследит. Да и потом, большой эскорт Ладомары расстреляют, как только путники приблизятся на расстояние, доступное настенным лучникам. А потом скажут, что перебили всех по ошибке – думали, вторжение, кто же знал.

Когда речь зашла о сопровождающем для герцогини, вопросов не возникло: Ганселер подходил всем. И совсем скоро, скрепя сердце при расставании с дочерью, Шиада в компании начальника стражи (который никогда не сомневался в пророческой силе госпожи, ибо помнил их первую встречу) выехала за ворота крепости. Первый раз за долгие месяцы ей удалось вздохнуть полной грудью: за высокими стенами донжона только и можно, что задыхаться.

Королева Гвен расхаживала по комнате взад-вперед, сетуя на злобного мужа, который, в отместку за своеволие, перед отъездом приставил стражу и запретил жене покидать отведенный этаж. Поддерживать связь с внешним миром и доводить до ума задуманное становилось сложнее. Помимо свободы передвижения, ей не помешала бы помощь по меньшей мере четырех стражников и архиепископа.

Не без труда уговорив или подкупив часть собственной охраны, Гвен все-таки сумела передать с Изоттой послание Алаю Далхору: Нирох затеял путешествие по стране, то ли с инспекцией, то ли от скуки. Идеальнее момента не выберешь.

Кроме того, Старуху Сик было велено отвезти туда, «где взяли». Нет, аптекарша королеве все еще была нужна, но только не такая древняя. Ей бы кого помоложе и пошустрее. Словом, еще одно послание вместе с Лизой Сикворт Гленн и Тирант повезли обратно в Гуданский монастырь.

А еще Ликандр. Архиепископ Иландара тоже обязательно-обязательно был нужен королеве. Принцесса Виллина наконец согласилась принять христианство. Надо, чтобы об этом узнал весь Кольдерт и весь Иландар. Тогда длинные языки и в Архон донесут – ее королю-отцу и королю-брату.

Через две недели пребывания ясовцев в Аттаре Змей принес Алаю письмо из Иландара: предложение принято. Девчонку Хорнтеллов (Гвендиор подробно расписала, кто это такая) запаковали в экипаж с сундуками и отправили в Орс.

В таком варианте, заключил царь, можно и переговоры вести. Змей отговаривал царя со всем чувством: подождать, нужно подождать, рано еще. Но Алай ждать не мог. На другой день он собрал гостей в кабинете.

Из всех сподвижников царя приглашены были двое: Змей и Тай Далхор, кровный брат. Ясовцы расселись за небольшим столом. Каамал, сияя улыбкой и убранством одежды, справился о здоровье царя. Выглядел он в точности как на приветственном ужине. Так же, как и Вахииф с Луатаром. Лаваны оделись проще. Бану решила не подливать масла, облачаясь в «распутное» пурпурное платье, поэтому сейчас сидела в очередных штанах и безрукавке, пошитых по модели формы Храма Даг по приказу Змея. Обе руки танши от запястий до плеч были туго перемотаны плотными бинтами шириной в пол-ладони. Мышцы требовали хоть какой-то о себе заботы, да и синяки выглядели совсем непривлекательно.

Алай, приметив повязки, недобро покосился на Бансабиру, требовательно – на Змея, но ничего не сказал.

Каамал перешел к вводной: поговорил про благословения Богов, поблагодарил за гостеприимство и такое высокое брачное предложение, пожелал всех благ. Змей разлил всем воды, Алай еще раз представил брата, которого присутствующие «наверняка помнят по праздничному ужину». Бану отчетливо понимала, что начинает скучать. Оживилась танша, только когда перешли к делу.

– Вы просите Яс оказать вам поддержку для подавления мятежа в Ласбарне. Но разве Ласбарн все еще считается частью вашей державы?

Алай вздернул брови. Каамал объяснил: рыбаки Мермнады быстро довезли в Яс весть о бунте в орсовской колонии, который привел к поражению Орса в войне за реку Антейн и пограничье между странами.

– К поражению нас привел не бунт Ласбарна, – вдумчиво ответил царь, – а недальновидность царевича Халия и мастерство Агравейна Железногривого.

Змей с интересом наблюдал, как на этих словах вскинулась Бану.

– Неужели? – Внезапный порыв пришлось прокомментировать – слишком уж вопросительно уставились на нее все. – Я всегда думала, что это очередная ласбарнская легенда о далеком герое.

– Знаешь о нем, Бану? – подивился Каамал.

– Все по эту сторону Великого моря знают о Железной Гриве. – Женщина почему-то уставилась на Змея. – Когда мне было двенадцать, о нем уже трещал весь Ласбарн. И что? – перевела глаза на царя. – Он разбил вас?

– Взял в кольцо.

Бансабира с пониманием усмехнулась и протянула:

– Да-а, из осады можно выбраться только с помощью союзников. Удивительно, что, ворвавшись в город, он сохранил вам жизнь.

– Это потому что я его подстрелил, – отозвался царь, теряя терпение. Сильнее, чем ждать, он ненавидел только, когда ему напоминали о неудачах.

– А вы бы поступили иначе? – одновременно с Далхором ответил Змей.

Бансабира коротко взглянула на наставника и тут же, проигнорировав вопрос, уставилась на Алая.

– Любопытно.

Напряженный момент недопонимания и недомолвок грозил затянуться. Тай Далхор, невысокий, стройный, сердечный, взял дело в свои руки:

– Давайте все же вернемся к Ласбарну.

– Поскольку он больше не находится в вашем подданстве, думаю, лучше назвать это не подавлением мятежа, а завоеванием, – уточнил Вахииф.

– Как угодно, – миролюбиво согласился Тай. – В завоевании Ласбарна для нас было бы неоценимо подспорье мореходов вроде Яса.

– В пустыне? – уточнила Бану, посмеиваясь и глядя на Гора, будто спрашивая: «Он что, издевается? Или это опять твоя абсурдная идея?»

Тай ничуть не смутился:

– Вдоль берега. Разграбить порты, разбить укрепления.

– И что взамен? – поинтересовался Каамал.

Алай поглядел на тана с почти обиженным выражением.

– Что значит «что взамен»? – Это такой способ унизить царское достоинство, вынуждая его, Алая, говорить, что за помощь он расплачивается дочерью?!

Бансабира, вздернув уголок губ, коротко покосилась на свекра и тут же заняла его позицию.

– Ну в прямом смысле, – поддержала танша. – Помощи в завоевании вы просите, дочь пристроить надеетесь, а что взамен получим мы?

– Взамен Яс получит мою дочь, – сквозь зубы процедил Алай с ненавистью в глазах.

Каамал, в душе признав ход Бансабиры, теперь заулыбался пуще прежнего: она ведь не спрашивала про Яс, она спросила: «Что получим мы?» После того как он, Яфур, выдал Алаю всю подноготную сложившейся в Ясе ситуации, тому следовало лучше подготовиться к переговорам.

– Я не совсем понимаю, – мягко обратился к гостям Тай. – Ну, само собой, весь успех при походе в Ласбарн будет разделен по справедливости. Полагаю, в портовых городах, в отличие от пустынных земель, которые мы оставляем для завоеваний себе, есть что взять.

Бансабира вздохнула, немного погрустнев.

– Ну понятно.

Алай перевел пристальный взгляд на Каамала: что за ерунда тут творится?! Но Яфур только состроил недоумевающую физиономию и быстренько обернулся к Бану, улыбнувшись. Растерявшись, царь требовательно поглядел на Змея: в его интересах предложить какое-то решение всей дурацкой ситуации. Но тот, кажется, вообще отключился и взирал на происходящее отсутствующими глазами. Алай, не признаваясь себе даже в душе, временами побаивался Тиглата, чьи зрачки напоминали льдины – безучастные, холодные, пустые и вместе с тем смотрящие будто насквозь, долго, пристально, не моргая. В точности как, замерев, смотрят гадюки перед броском.

– Тогда, полагаю, нет препятствий для заключения соглашения? – уточнил Тай.

Каамал отозвался вполне улыбчиво, принялись обсуждать основные моменты: сроки вторжения, общие черты направлений, наметили список портов, которые стоило бы разбить. Вахииф где-то в середине заметил, что, конечно, поступок Далхоров не совсем ясен: в конце концов, для подобной посильной помощи орсовцы могли обратиться и к наместникам Бледных островов. Тай ответил, что поскольку острова находятся в подданстве Яса, заходить следовало именно с этого угла. Для более детальных обсуждений все-таки требовались решающие шаги – свадьба и не только военное, но и дипломатическое посольство.

– Ладно, раз уж сошлись, давайте пока на этом закончим, – подвел итог Тай. – К тому же у нас есть для наших гостей и друзей еще один повод для радости.

Ясовцы с интересом воззрились на Далхоров. Алай переглянулся с братом и изрек:

– Я счастлив пригласить вас задержаться на неделю в нашем дворце. Совсем скоро мой наследник женится, тоже на иноземной царевне.

Посыпались, как горошины из стручка, поздравления. Бану лишь улыбчиво кивнула, присоединяясь к сказанному. На все эти восторженные согласия и благодарности за приглашение ушла еще добрая четверть часа. Потом Каамал и Алай переглянулись, царь коротко и едва заметно кивнул, и, расцветая в улыбке, Яфур обернулся к невестке:

– Полагаю, будет верно право первой подписи предоставить нашей единственной женщине. – Он ненавязчиво пододвинул Бану большущую развернутую бумагу. Змей с интересом наблюдал: на его памяти давить на Бансабиру удавалось только ему и, судя по сообщениям шпионов, Сабиру Свирепому, хотя Гор и не имел понятия, что за человек тот был. Танша покосилась на представленный текст секунд пять, потом улыбнулась и уставилась Алаю прямо в глаза. Наклонилась к столу и медленно, не отводя взгляда от царя, отодвинула «договор согласия»:

– Воздержусь.

На нее уставились все: Гор – с усмешкой, Каамал – с интересом, Алай и Луатар – с осуждением, Вахииф и Тай – с непониманием, подданные дома Аамут – с ненавистью.

– Вы считаете, договору чего-то недостает? – настороженно осведомился Тай, внимательно наблюдая за гостьей. Та держалась расслабленно и даже просто.

– Смысла, – деловито кивнула Бану. – Ласбарн, будь он интересен, Яс в состоянии захватить и без вас. Возможно, этот день и настанет, но не сейчас: видите ли, мы больше десяти лет воевали между собой. Среди присутствующих, например, я находилась в союзе только с таном Каамалом. Остальные изрядно друг другу перепортили и попроливали кровь. Так что сейчас военные действия для Яса… как бы сказать… роскошь непозволительная и весьма глупая.

– Но раману Тахивран, – заговорил Тай, видя, как стремительно мрачнеет обычно сдержанный на людях брат, – говорила…

– В армии слышны приказы полководца, а не приказы правителя, – прексекла его Бану. – Возьмите любого своего жреца: есть шанс, что он будет разбираться в политике, но поставьте его во главе армии – и можете сразу готовить противнику дань. Раманы смыслят в войне немного, их сила держится на верности танов. Последняя – на преклонении перед Праматерью Богов и людей, которая производит и отнимает жизнь и держит мир в равновесии, воздавая каждому по заслугам и возлагая на каждого по силам. Я так вовсе верна только Матери Сумерек. Как я могу согласиться с тем, чтобы мною в будущем управляла девчонка, и близко не знающая природы вещей?

Тай и Гор, сидящие к царю ближе всего, отчетливо услышали, как тот скрипнул зубами. Впрочем, теперь помрачнел и Тай. Дело принимало самый нежелательный оборот – это было видно по лицам присутствующих.

– При всех разногласиях, – скрипучим голосом протянул Дарн Вахииф, – Яввуз говорит дело.

– Джайя очень способная и быстро всему учится, – попытался вступиться Тай. – Я признаю, что ваше учение может требовать глубокого постижения, но заверяю, царевна справится.

– Яды Шиады! Да не в этом дело, – протянула Бану, с почти незаметным раздражением поведя рукой. Гор, наблюдая, усмехнулся: она всегда и везде, с тех пор как стукнуло тринадцать, держалась, как у себя дома. Властно и по-хозяйски, немного снисходительно, но все же благосклонно. Даже еще раньше: когда она соглашалась поехать с ним в Храм, уже вела себя так, будто весь Яс помещался в ее маленькой белой ладошке.

Пожалуй, Бансабира неплохо смотрелась бы в числе наставников Храма Даг, особенно среди тех, кто вел групповые тренировки и занятия по истории и языкам, прикинул Гор. Интересно, а как Бану ведет себя сейчас, когда и впрямь находится дома, в родном чертоге?

– Приведу пример, – продолжала танша. – Один мой офицер в первые же дни немало прознал о вашей вере, потому что совершенно правильно понимает: только то, во что человек верит, и то, что находит смешным, определяет, каков он. Серт порассказал мне, я заинтересовалась, и он добыл мне какую-то книгу. Толстенную, честно сказать, но что ни история – байка.

Тай сжал кулаки и челюсти, Алай мало-помалу начал приобретать отстраненное выражение лица – такое случалось всякий раз, когда эмоции царя грозили вырваться из-под контроля, и выход был только таким.

– Одна из них насчет того, что некая девственница родила сына Бога в последние сутки зимнего солнцестояния. Может, ее высочество тоже девственница, но даже она должна понимать, что дети так не рождаются. Впрочем, речь не о том. Эта ваша россказня – иначе не назвать – всего лишь издевательство над древней истиной, потому что именно в ночь на двадцать пятое декабря – и это знают все – Богиня рожает Бога. Никак не иначе. Бог всегда только Сын, и когда Он рожден, солнце начинает прибывать.

– Что и доказывает его первоначало! Бог – это свет!

– Который был рожден из тьмы и не нуждается ни в каких доказательствах. – Бансабира улыбнулась так, что даже Гор вздохнул глубже обычного.

Когда-то он проникся к девчонке, которую растил, симпатией в том числе и за эти ее преображения в разговорах о Госпоже Войны.

– Изначально существует только тьма. Тьма хранит перемены, и вся жизнь рождается из тьмы, – с философским настроем настаивала Бану.

– Жизнь рождается из семени, – грозно сверкая глазами, оспаривал Тай.

– Жизнь зарождается в идеальной форме яйца в женском чреве.

Что еще за хрень?!

– Хватит! – хлестко пресек Алай.

– Вот именно, – в тон негромко и сухо отозвалась Бану. – Я привела самый простой пример: была истина о Праматери, и вы извратили ее в байку о девственнице, что родила Бога в теле человека. Был великий всемудрый Змей – вы извратили и его в байку о грехе. Был человек, как благословение Праматери, – и вы извратили суть до того, что называете любого младенца плодом греха.

– Потому что женское тело ввергает во грех! – с фанатичной дрожью в голосе заявил Тай.

– Вот оно что… – Бану непринужденно всплеснула руками так, будто именно это все в жизни и объясняло. – Отчего же тогда вы, столь последовательные в стремлении жить добродетельно, так радеете о сыновьях? – Бансабира перешла на заговорщицкий шепот. – Если дети – это грех, – спросила почти с весельем, – то почему вы все еще не передохли?

Алай вскочил, Тай ухватил брата за рукав кафтана, удерживая на грани. Бану поднялась тоже.

– Девочка, которая сызмала росла во лжи и теперь принимает зло за благо, будет нести нам волю Праматери? – Бансабира даже сморщилась.

– Бану, – видя, как накаляется обстановка, воззвал Змей.

Женщина перевела на него взгляд. «Переубеди меня, Гор», – проговорила одними губами и замерла. Тот растерянно молчал и смотрел необъяснимо. Без осуждения, без удивления, без осмеяния или поддержки, но все равно выразительно и так, будто надеялся на какой-то похожий исход событий.

– Бансабира… – Яфур подошел к невестке, положил руку на плечо. Женщина не обернулась, но, скинув руку, обратилась к царю:

– Хотите, чтобы я подписала, – добавьте в договор помимо деловых деталей строку о том, что как только Джайя Далхор сойдет на берег в Гавани Теней, вы забудете о дочери. Никогда не увидите, не напишете ни одного письма. Добавьте, наконец, что она должна будет прилюдно сжечь крест, который носит на шее, и отречься от семьи и богов, которым служила прежде.

– Яввуз, не перегибайте палку, – с нажимом заговорил Ваххиф.

– Я не перегибаю, тан, – с убеждением отозвалась танша, с выражением взглянув на Вахиифа. – Я даже согласна пойти навстречу и не требовать в качестве гарантии выполнения этих условий вашего младшего сына в заложники. В конце концов, я давно выучилась пользоваться шпионами, и в данном случае в пленном мальчонке смысла нет.

– Так в себе уверена? – Гор оторопел.

Танша пожала плечами. Она слишком долго отказывала себе в том, чего хотела, ради блага других. Так что теперь другие – это верные подданные, те, что стоят за ее спиной, – любят ее любовью и ненавидят ее ненавистью. Может, прежде сомневающихся в танше среди пурпурного воинства было больше, но с тех пор, как в походе Бансабира отпустила ветеранов, несмотря на угрозу со всех сторон и донесения разведки, меж пурпурных и сиреневых тану по-настоящему начала чувствовать спокойствие. Мать лагерей всегда судит по справедливости, заговорили в рядах, значит, никогда не поступит гнусно. Только за такую надежность и стоит оголять мечи.

Сейчас Бану впервые чувствовала, что прежде все делала правильно, и все – не зря. Она была уверена не в себе – она была уверена в своих людях.

– Перестаньте уже меня трогать, – наконец оглянулась на свекра, который все еще пытался одернуть Бану за плечо, потом обратилась ко всем землякам. – Подумайте вот о чем. Не кажется ли вам, что Алай Далхор стремится захватить не Ласбарн, откупаясь дочерью, а Яс, прикрываясь захватом Ласбарна? В конце концов, каждый из нас знает, что именно раману вменяется нести истину веры в сердца людей. С вашего позволения.

И хотя позволения не давал никто, Бансабиру не задержали у выхода. Ясовцы и орсовцы расселись вновь, молча. Оглядев собрание, Каамал принял удар на себя, заявив, что придется все еще раз хорошо обдумать. Алай махнул рукой, а когда гости вышли, едва не убил Змея.

– Почему ты не сказал, что они так серьезно к этому относятся?! Вера! – негодовал царь, который сейчас меньше всего соответствовал собственному прозвищу. – С каких пор вера стала принципиальным вопросом в торговых делах?! Или, – с пугающим выражением лица Алай напустился на Змея, – или эта малолетняя сучка держит меня за идиота?!

Змей, не меняясь в лице, пожал плечами:

– За всех не скажу, но для самой Яввуз Мать Сумерек и впрямь важна.

«В конце концов, когда мы не справляемся сами, мы уповаем на Нее», – додумал Гор.

– Почему ты не сказал?! – бесновался Алай. – Почему я узнаю об этом только сейчас?!

– Вы не спрашивали, – так же невозмутимо отозвался Змей. – К тому же вопрос религии казался мне вполне очевидным.

– Господи! – взвыл Алай. – Значит, так, – ткнул в Змея пальцем. – Ты обещал мне, что возьмешь Яввуз на себя. Вот будь добр, сделай! Надо – бей, надо – в постель тащи, но добудь согласие! А подумаешь предать – прикажу вытащить твои кишки через горло.

Змей не то чтобы испугался, но кадык потер.

– Успокойтесь, брат, – попытался сдержать гнев Алая Тай. Тот только отмахнулся и велел мужчинам убираться вон. Даже Сарвату в день подписания капитуляции и условий контрибуции не удалось довести Стального царя до такого безумного состояния, когда мир перед глазами побелел.

Алай схватился за голову. Мало того что на взводе, так опять придется ждать, пока эти ублюдки примут какое-нибудь решение!

Таны, не считая Бану, собрались в покое Каамала, как старшего среди всех.

– Характер у нее, конечно, ужасный, – резюмировал Вахииф коротко. – Но голова работает. Даже если подпишем бумагу, надо спросить потом у рамана и раману, чего они добивались этим браком.

Луатар и Каамал согласились молча. Одной Праматери известно, что вообще за бардак творится у них в стране уже целую кучу лет.

Алай, конечно, приказал своим сторониться иноземных офицеров либо, если все-таки придется контактировать, шпионить за ними и докладывать немедля, но было так трудно сопротивляться харизме по крайней мере одного из них, что гвардейцы махнули рукой. Отличный он парень, этот Серт.