Пролог

Стеклянный Город

Закат был великолепен. Проходя сквозь стеклянные здания, взметнувшиеся ввысь на сотни метров, лучи заходящего светила преломлялись в призмах, пирамидах, октаэдрах, додекаэдрах…

Честно скажу, не помню всех названий фигур, из которых построен Город.

У города нет названия, все так его и зовут: Город.

Нам не разрешают туда ходить, ребята даже не смотрят в его сторону. Я бы тоже, на их месте, не смотрел, будь я, как они, юным археологом. Ещё точнее: космоархеологом!

«Вот это да!» — скажете вы, и будете правы. Мы здесь в экспедиции, на этой планете, которой дали название Оберон — 24. Причём светило называется Юпитер — 16.

Похоже, у наших старших товарищей небогато с фантазией…

Вокруг планеты вертятся два спутника. Угадайте, как они называются? Правильно: Фобос и Деймос. Вот только не пойму, почему они вертятся вокруг Оберона — 24, а не вокруг Марса — 25, допустим?

Да ну их! Посмотрите, лучше, какая вокруг красота! Я, когда впервые увидел, просто офигел! Честно! Ещё я офигел оттого, что никто из ребят не офигевал от этой красоты.

Даже не смотрели. Может, чтобы не завидовать старшим? Говорят, скоро прибудут взрослые космоархеологи, станут изучать Город, а нам ну, вот строго-настрого запретили подходить к нему.

А краски, между прочим, совершенно невообразимые! Я на Земле ни разу не видел таких цветов! Это не все цвета радуги, это гораздо больше! Оказывается, здесь больше цветов, чем семь.

А Город не прост. На всех плоскостях — ни пылинки! Далеко, конечно, но я хорошо вижу, у меня прекрасное зрение. Может, насчёт пылинки я приукрасил, но блики, которые отражаются от граней, такие чистые, что сразу понятно: грани тоже не мутные.

Всполохи, вроде Полярного сияний, разливаются от города на полнеба. Красота, дух захватывает!

И вот, снова, слышу противный Васькин голос:

— Тонька, ты опять здесь?! Сколько можно?! Когда-нибудь заработаешь настоящую трёпку от ребят! Почему я должна постоянно тебя искать?!

Тонька — это я. Вообще-то я Антон… Ну, может, не совсем Антон, но об этом позже.

А Васька — старшая нашей группы. Она уже взрослая, ей шестнадцать.

Наша группа практикантов состоит из двенадцати мальчиков, и двенадцати девочек.

Нам всем по тринадцать.

При звуках Васькиного голоса я цепенею, и цвета стремительно бледнеют.

Я боюсь Ваську. Машинально втягиваю голову в плечи, лихорадочно вспоминая, надел ли я на этот раз подшлемник, или нет?

В прошлый раз, увидев меня без подшлемника, Васька схватила меня за шлем и давай трясти, радостно наблюдая, как я бьюсь головой о прозрачную твёрдую сферу, набивая шишки на лбу и затылке. Потом она лечила их. Она, к тому же штатный фельдшер у нас.

Кто только придумал поставить старшим группы девушку? Над мальчиками?

Она же маньячка! Как она любит проводить медицинский осмотр! Бррр!

Но рассказать об этом придётся. Потому что со мной произошёл невероятный случай, который, возможно, происходил ещё с кем-то, но я о них не знаю.

Вы знаете, почему нас с девочками поровну? Правильно думаете!

Вдруг нам придётся остаться здесь? Всякое в космосе бывает! Вот и получатся равные пары…

Сначала я злорадствовал: Васька одна! Рано я радовался. Да и вообще, сначала я думал, что попал в замечательное приключение, а потом… ну, не проклял всё на свете, но радость моя поблёкла, как вот поблёкли краски после окрика Василисы.

— Вася, — робко сказал я, — посмотри, как здесь красиво!

— Что здесь может быть красивого?! — сквозь зубы прошипела Васька. — Сплошная серость! Серые дюны, серые дома, да ещё какие-то уродливые! Солнце просвечивает, кое-где преломляется, и всё!

Я растерянно посмотрел в сторону города. Дюны никакие не серые, а жёлто-красные, красивые тени отбрасывают. Вон ящерка бегает по гребню, за кустик спряталась, похожий на саксаул.

Ящерка, между прочим, зелёная. Почему это она зелёная? — удивился я, потом понял: она лежала на зелёном камне. Вот сейчас она слилась с красным песком.

— Никакое всё не серое! — дерзко сказал я, — Ты, наверно, дальтоник… — я зажмурился и снова втянул голову в плечи, ожидая встряски. Однако Васька на этот раз не стала меня колотить. Наверно, я всё-таки не забыл подшлемник.

— Пойдём, недоразумение, — приказала она мне. Я последний раз окинул взглядом тускнеющий город и повернулся в сторону станции. Васька взяла меня за руку и повела ко входу.

— Вась, я не заблужусь, — закапризничал я, понимая, как потешаются ребята и девчата, глядя в иллюминаторы столовой. Они собрались на ужин, а мня нет. Пришлось Ваське одеваться и выходить из станции, искать меня. Что там искать? Я никогда не прячусь, а не отвечаю, потому что опять забыл включить связь со станцией. Локальная связь включена, а со станцией, почему-то нет.

Когда я сказал, в чём проблема, ребята чуть не померли со смеху. И хоть бы кто сказал, почему так.

Васька говорит, что всё включается автоматически, это я такая аномалия по имени Тоня…

Открыв дверь шлюза, Васька завела меня туда, не отпуская моей руки, чтобы я не сбежал, потом зарыла крепко люк, и после этого отпустила меня.

— Фух! — сказала она, — удалось!

— Что тебе удалось? — с подозрением спросил я.

— Завести аномалию на станцию! — весело ответила Васька. Я плюнул. И зря, потому что ещё не снял шлем. Плевок растёкся по внутренней оболочке и скафандр встревожился. Васька ехидно рассмеялась.

Пройдя в шлюзе дезинфекцию, мы прошли в тамбур со шкафчиками и душем.

— Раздевайся! — приказала мне Вася.

— Василиса, может, ты выйдешь, наконец?! — возмутился я.

— Что это я буду выходить? — повысила голос Васька, — прынц какой! Раздевайся!

Я же говорю, маньячка! Дело в том, что скафандры у нас, надеваются на голое тело, предварительно смоченное каким-то физраствором. Скафандр как бы прирастает к тебе, будто вторая кожа. Никаких тебе баллонов с воздухом, работает система регенерации жизнедеятельности, срок службы скафандра ограничен лишь запасами воды и еды. Вода возобновляется, проходя круговорот, ну, и еда, в виде таблеток, спрессованных концентратов. Воздух тоже регенерируется.

На Обероне — 24, к тому же, воздух чистый, можно им дышать, но нам не разрешают. Говорят, я один раз снял шлем… Но об этом позже. Вот шлем, как раз и мешает целостности скафандра. Всё срастается с кожей, а шлем срастается со скафандром в области шеи. Потому у меня и возникли проблемы с подшлемником. Забывал я про него, потому что всё цельное, а подшлемник висит отдельно! Вроде, тоже оживает, когда прирастает к воротнику.

Говорят, если бы не волосы на голове, сделали бы и шлемы живыми, а для глаз — фасетчатые линзы!

Вот тебе и ЕТ!

Волосы мешают? Дети-то во всех местах, кроме головы безволосые, а вот как взрослые? Особенно мужчины? Вот вырасту, захочу залезть в скафандр…

Ты сначала вырасти! — одёрнул я себя. С такой наставницей вырастешь! Похоронит в каком-нибудь кургане, и скажет, что так и было! Потом сама там будет вести раскопки… и о! Чудо! Гуманоид!

Сопя и злясь на Ваську, начинаю стягивать с себя скафандр.

Сначала отделяю шлем, который откидываю за спину, он раскрывается наподобие крылатки, потом снимаю подшлемник, и вешаю его в шкафчик. Затем самое главное: я выдавливаюсь из скафандра.

Васька внимательно смотрит за процессом. А мне приходится терпеть её присутствие.

Отворачиваться нельзя, потому что, когда я в первый раз одевался-раздевался, я «забыл», как это делается, и теперь приходится показывать, насколько я усвоил уроки.

Но даже это унижение не останавливает меня от прогулки до ограждения, откуда я могу наблюдать великолепие заката. Я бы ещё утром смотрел, но утром меня не выпускают.

Вылезши из скафандра, я выворачиваю его наизнанку и показываю Ваське.

— Повернись! — велит она. Я повернулся, показывая ей все свои бока.

— Ну, вот, нигде уже нет пятен, всё ровно приросло. Тренируйся чаще. Всё. Вешай кожу в шкаф и иди в душ.

— А ты? — я сегодня весь такой наглый! — Тебя не надо осматривать? — гляжу я снизу-вверх. Васька на голову выше меня. Сейчас как врежет по заднему месту! Инстинктивно я отскакиваю к двери.

— Боишься? Правильно делаешь! — спокойно отвечает девушка, — Иди, пока не получил!

Я выскакиваю за дверь, в душевую, весь дрожа: вот это да! Нагрубил, и не получил!

Даже весело стало! Зашёл в душевую кабинку, встал под струи воды, напевая что-то типа «а нам всё равно!». Когда звякнул сигнал, что раствор с меня смыт, я покинул кабинку, растёрся полотенцем и начал одеваться, опять же напевая. Потому что Ваське сейчас не до меня, она принимает душ.

Хоть нижнее бельё на этой станции человеческое: плавочки и маечка, всё белое, поглощающее влагу, причём всегда чистое. Правда, сверху этого надо надевать комбинезон, тоже белый, срощенный с башмаками и капюшоном. Застёжка от паха до горла зарастает, так что бельё надо надевать тщательно, чтобы не было складок. Раздеваться при всех и снова заправляться мне неохота. Хватило двух раз. От хохота чуть не оглох. Правда Васька потом им надавала оплеух, хотя сама ржала, как ненормальная.

Ну а я чего? Я ничего. Притворяюсь, будто у меня амнезия.

 

Глава первая

Как я сюда попал, и почему разлюбил девчонок

Кто бы мог подумать, что в свои годы, не первой молодости, я могу влипнуть в такую историю?!

Ни за что бы не поверил, что, ложась вечером в постель с женой… Ну ладно, жена должна была прийти попозже, любит она смотреть телевизор до поздней ночи. Но это не суть важно.

Всё было, как обычно: внучка легла спать, дочка с зятем пришли на кухню, давая понять, что мне пора освобождать место, я закрыл свою книгу и отправился спать.

Надо сказать, что я был… почему был? Просто здоров! Почти…

Ну и вот, улёгся, повертелся немного, да и заснул. Надо сказать, просыпаюсь я иногда среди ночи, в туалет там, воды попить, а то и снотворное принимаю, чего греха таить.

Так вот, просыпаюсь я, чувствую, простыню на себя напялил, с головой укрылся, и холодно мне.

Одеяло, что ли с меня жена стянула? Только хотел поискать одеяло, как простыня поднимается, я открываю глаза, и вижу перед собой хорошенькую молодую девушку. Почти девочку.

Лицо милое, но очень испуганное. Я решил приободрить гостью, и улыбнулся ей…

Лучше бы я этого не делал! Потому что рука у девушки оказалась тяжёлой! Как врежет мне по лицу! Потом с другой руки!

— Ты живой, гад?! Притворялся?! Напугать меня решил?!

Я сильно разозлился. Что она себе позволяет? Ввалилась сюда, да ещё и дерётся!

— Ты кто такая? — строго спросил я, и осёкся, услышав вместо грубого голоса, какой-то писк. Прочистив горло, я опять задал вопрос, с удивлением услышав, что голос у меня какой-то не такой.

— Что ты тут делаешь? — спросил я.

— Да вот, пришла проститься с тобой, да засунуть в крио камеру! — со злостью, неподобающей милым девушкам, ответила она.

— Что ещё за крио камера? Что здесь происходит? — вскричал я.

— На Землю тебя хотели отправить. В виде трупа, — грубо ответила девчонка.

— Как, в виде трупа? — спросил я в смятении.

— Вот так. Если бы я не оставила тебя на операционном столе, а сразу заморозила, как положено по инструкции, так бы и вышло.

— Зачем меня было замораживать? Что я тебе такого сделал?

— Умер!

— Умер? Так я живой!

— Сейчас живой, а вчера умер. Какого чёрта ты снял шлем?

— Шлем? Какой шлем? — тупо спросил я, совершенно ничего не понимая.

— Что, память потерял, или опять притворяешься? — вышла из себя девушка, снова замахиваясь.

Я инстинктивно закрылся руками, закрыв глаза. Но удара не последовало. Вместо этого девушка скинула с меня простыню, взяла на руки (!) и куда-то понесла…

Это как? Во мне больше девяноста килограммов?!

Девушка принесла меня к какому-то саркофагу (я озирался вокруг, вытаращив глаза, ничего не понимая. Ясно, какой-то медицинский блок), уложила внутрь и нажала кнопку, или ещё что. Сверху меня накрыла прозрачная крышка. Как в гробу! Начал дёргаться, оглядываясь, мельком осмотрел себя… Я был обнажён и, о боги! Не понял сразу, посмотрел ещё, и закрыл глаза. Так, я сплю, спокойствие, только спокойствие. Вздохнуть глубоко, выдохнуть…

— Умница, Тоник, дыши глубже, сейчас заснёшь, и мы проведём обследование, — услышал я голос девушки, хотел открыть глаза, но тут же заснул.

Проснувшись, я вздохнул, подумав, какой сон приснился! Надо меньше читать о попаданцах! Однако знакомые ощущения заставили открыть глаза. Что за ощущения? Обычные, утренние. В туалет хочу.

Что я увидел? Свою комнату? Фиг вам! Прозрачный купол над собою!

Я толкнул его, и он ушёл вверх. Ура, свобода! Я поднялся, сел на своей новой кровати, теперь детально смог осмотреть себя.

Когда-то я представлял себе, что буду плясать от радости, обретя новое тело. На самом деле у меня случился шок при виде детских конечностей. Ну, не совсем детских, потому что одна конечность определённо меня смутила. Спрятав её… его, руками, я начал лихорадочно соображать, где здесь туалет. Вчера было как-то некогда спросить. Подскочив, я пробежался по небольшой комнате, нашёл дверь, толкнул, и оказался в довольно обширном помещении, в котором стояла ванна, душевая кабинка, и унитаз.

Конечно, всё это было таким загадочным, что моему мозгу пришлось приложить немало усилий, чтобы идентифицировать всё это, как обозначенные предметы. Я быстро опустился на унитаз, пытаясь совершить свои дела. Ничего не получалось.

Меня поймёт только мальчишка, слишком возбуждённый, чтобы что-то соображать.

Я перестал думать и огляделся вокруг. Где я, а? — открыл я рот. Окружающая меня комната с предметами до того поразила меня, что я напрочь забыл о своих проблемах с телом, настолько всё было фантастично вокруг. Все вещи, как и сама комната, показались мне живыми!

Вроде незаметно, стены пульсировали, ванна и душевая кабинка имели замысловатые формы, причём меняя цвет и размеры. Мне показалось, что у меня кружится голова, зато тело исправно начало функционировать, игнорируя непутёвого вселенца, который даже в туалет сходить нормально не может.

— Ффууу, — с облегчением произнёс я, когда обстановка вокруг перестала меняться. Перестала кружиться голова. Потом я просто представил себе обстановку такой, какой была бы она в моей квартире… Всё начало меняться, а меня опять замутило. Закрыл глаза, снова открыл. Всё стало, как прежде. Тогда, вспомнив, где я нахожусь, стал вертеться, думая, как смыть воду и где тут бумага…

Ага, вода полилась сама! Я не утерпел, опять рассмотрел свои руки, ноги, новый организм, уже успокоившийся. Я ещё сплю, или уже проснулся? Пока думал, открылась дверь, и вошла вчерашняя девушка.

— Умг! — издал я звук, пытаясь закрыться, — ты что без стука? — закапризничал я.

— Потому что ты придурок! — сердито сказала она, — А придурков не стесняются, их лечат! — она сделала пасс руками, и передо мной возник из воздуха прозрачный пульт, на котором высветились какие-то приборы. Девушка что-то нажала, и снизу в меня ударила струя воды.

От неожиданности я подскочил:

— Ты что, дура? — тонким голосом заорал я.

— Вспомнил теперь, как управлять ванной комнатой? — сердито спросила милая девушка, сверля меня глазами.

— Ничего я не вспомнил, перестань издеваться! Скажи лучше, где я?!

— Так, — сказала моя мучительница, — дело серьёзнее, чем я думала. Ты в изоляторе, Тонька. В изоляторе! — повторила она, — Пока не вспомнишь, кто ты такой и зачем снял шлем, не выйдешь отсюда!

Я замер с открытым ртом, совершенно забыв, в каком дурацком положении нахожусь.

Между тем отметил, что девушка, в отличии от меня, одета в белый комбинезон, с каким-то шевроном на рукаве. Шеврон меня мало заинтересовал, потому что на высокой груди девушки было написано имя: Василиса.

— Закрой рот, и иди в душ! — бросила мне Василиса, что-то делая с пультом. Как только я вошёл в кабинку, на меня обрушился поток тёплой воды, я нашёл нормальную мочалку с мылом, и хорошо помылся, думая о том, хорошо мне в новом теле, или плохо.

С одной стороны, наверное, хорошо снова стать мальчиком, а с другой… Вот эта милая девушка сейчас может сделать со мной всё, что захочет. Какая сильная! Взяла меня на руки, и перенесла в этот, как его… Неважно! Изолятор какой-то. Я что, заразный? Шлем. Я снял шлем. Какой шлем? Зачем снял? С кого? Шлем Александра Македонского?

Помыться я помылся, что дальше? Как отключить воду? Подумать? Подумал. Льётся, зараза!

— Эй, Василиса! — крикнул я. Вода перестала литься. Так, подумал я, слышит, значит, и видит. Давно видит! Я скрипнул зубами: мышка под стеклом. Она что, догадывается, что я — чужак?

Ага, полотенце, можно вытереться… Вытерся, хотел завернуться в него, а оно растаяло. Вот блин!

Я вышел из душевой и решительно направился к своей «кровати», надеясь что-нибудь найти.

— Эй, Василиса, дай хоть трусы! — крикнул я, не найдя ни клочка материи.

— Не положено тебе одежды, — ответила Василиса из невидимого динамика, — вдруг ты начнёшь меняться под одеждой?!

Я припух, не зная, что сказать.

— Что ты себе позволяешь?! — оскорбился я, — Я тебе не какое-нибудь существо непонятного происхождения! Я человек, Хомо Сапиенс!

— Никакой ты не Сапиенс! — издевалась Василиса, — Ты в туалет без посторонней помощи сходить не можешь, а ещё «Сапиенс»!

Я опять заскрипел зубами.

— Не скрипи зубами, лечить не буду.

— А что мне делать?! — взорвался я.

— Ложись в бокс, буду тебя исследовать.

— Ты меня вчера исследовала!

— Вчера я ничего не поняла. Вчера ты был нормальный.

— Я и сегодня нормальный, — разозлился я.

— Сегодня ты не Тонька, кто-то другой. Ложись, или я приду, сама уложу.

— Фиг поймаешь, — буркнул я.

— Я — тебя? Как нечего делать, уже бегу! — я нырнул в бокс и закрыл крышку. Вбежавшая Василиса разочарованно вздохнула и ушла.

На этот раз усыплять меня не стали, стали задавать вопросы.

— Ты кто? — спросила меня Василиса.

— Что значит «кто»? — удивился я.

— Как тебя зовут? — я задумался. Если ответить правдиво, она подумает, что я сошёл с ума, и навеки останусь в этом изоляторе, или в сумасшедший дом меня отправят.

— Что молчишь? — рассердилась Василиса.

— А что отвечать?

— Я спрашиваю твоё имя.

— Ты забыла моё имя? — «удивился» я.

— Или ты отвечаешь, или я приду, и выколочу его из тебя! Всё-таки ты, наверно, чужой… — вздохнула она, — надо тебя в крио камеру…

— Не надо меня в камеру! — испугался я, — А почему я лежал на операционном столе? — вспомнил я, — Ты меня хотела вскрыть?!

— Хотела, — вздохнула Василиса, — и сейчас хочу.

— Меня?!

— Что «меня»?

— Меня хочешь? — молчание. Слышно, как скрипят девичьи мозги.

— Что ты имеешь ввиду? — вкрадчиво спросила Василиса, и от её голоса у меня всё сжалось.

Сейчас придёт, покажет мне шуточки, или вскроет брюшину, в поисках чужого… Ведь я не знаю ещё, куда попал. Может, здесь опыты проводят над детьми?

— Я маме скажу… — пропищал я. Тишина.

— Ты помнишь свою маму? У тебя была мама?

— А у кого её не было? — в крайнем удивлении спросил я, но ответа не дождался.

Пока думал, что бы это значило, заснул.

— Вставай! Спит тут… Есть тебе принесла.

— Дай, хоть умоюсь, и мне неудобно, голым!

— Неудобно на потолке спать… — я разинул рот.

— Закрой рот и иди, умойся.

Я встал, и пошёл в ванную. Здесь опять всё поменялось. Большой красивый умывальник, зеркало над ним… Зеркало! Я внимательно себя разглядел. Глазищи по пять копеек, лицо круглое, уши оттопырены, рот приоткрыт. Какой-то дебил. Ручки-ножки, ребристая грудь. Короткий ёжик на голове.

Хорошо хоть, не рыжий.

Хм, если я в будущем, почему такой хиляк? Здесь все должны быть накачанными, с мышцами. А тут какой-то ботаник, и эта, ненормальная, наверняка маньячка, не даёт это тельце прикрыть. Тьфу!

Я сплёвываю в раковину и подношу к рожку руки. Вода послушно побежала. Я перевёл дух.

Сейчас бы пришла Васька, начала бы умывать… Вспомни чёрта!

Василиса пришла, встала у меня за спиной, посмотрела, как я умываюсь, и стала сама меня умывать!

Я не брыкался особо. Попробовал, она мне шею сдавила, у меня ноги подкосились. Нет, пусть умывает, ей виднее, как это здесь делается. Только умывание плавно перешло в общую помывку.

Я ей показался грязным? Или она получает удовольствие, когда моет мальчиков? Интересно, сколько мне лет?

— Вася, Вась, — ласково говорю я, — расскажи мне обо мне, кто я…

В ответ на мою ласковость я получаю жестокую оплеуху, отлетаю к стене, закрываю руками самое дорогое.

Васька снова замахивается.

— Меня нельзя бить! — кричу я фальцетом.

— Почему это? — удивляется Васька.

— Я взрослый, уважаемый человек, мне два года до пенсии, у меня внуки… — кричу я, и осекаюсь. Какую чушь я порю! Надо же так проколоться!

— Как тебя зовут? — Моя мучительница пытается взять меня за шкирку, но пальцы соскальзывают с моей мокрой шеи.

— Александр… — выдавливаю я из себя.

— Сашка, значит, — ухмыляется Васька, — девочка!

— Какая я тебе девочка?! — приседаю я, но Васька уже схватила меня двумя руками за шею, и тянет вверх. Пришлось схватиться за её руки, чтобы не оторвалась голова.

— Что ты делаешь?! — пытаюсь возмутиться я.

— Стой смирно, не ползай! И не ври мне!

— Что я опять соврал?!

— Что ты взрослый! Какой ты взрослый? Щенок! Девочка!

— Я не девочка! И никогда ею не был! — у меня слёзы на глазах, а Васька швыряет меня к умывальнику. Хорошие здесь умывальники. Впечатываюсь в край лицом, а он принимает форму моей головы, и мне не больно. Ну, почти. Васька опять меня умывает и вытирает полотенцем. Исчезающим. Всего.

— Умылся? Пошли обедать.

Я уже не возражаю. Лучше молчать. Ага!

— Ты что любишь есть? — спрашивает меня Васька.

— Я всё ем, — отвечаю я, почувствовав урчание в животе. Василиса открывает крышки с тарелок.

Ёлки-палки! Борщ! Макароны с подливкой, салат! Ещё и какой-то сок.

И вилки с ложками есть. Я сажусь, уже не обращая внимания на свой вид, и с урчанием набрасываюсь на еду.

— А ты что не ешь? — с набитым ртом спрашиваю я девушку. И замираю, видя, с какой брезгливостью она смотрит на меня.

— Ты чего? — спросил я, проглотив кусок.

— Ты жрёшь, как свинья, — сказала мне Васька.

— Не нравится, не смотри… — тут же получаю в лоб.

— Васька! Дай поесть! Потом будешь драться!

— Ещё раз назовёшь меня Васькой, я тебе кое-что сломаю!

— Разве кое-что можно сломать? — спрашиваю я, с опаской глядя вниз.

— Ещё как! — злорадно говорит Васька. — Потом не будешь мне врать, что помнишь маму, папу…

— Про папу я не говорил! — быстро соображаю я, — Ты сама!

— Жри, давай, не заставляй меня тебя наказывать! — я замолкаю и торопливо ем, пока не отняли.

— Вася, — жалобно говорю я, — научи меня пользоваться туалетом…

Васька с недоверием смотрит на меня, берёт за руку и ведёт в ванную комнату.

Всё оказывается очень просто. Обыкновенные пиктограммы, обыкновенный виртуальный пульт, обыкновенное биде для мужчин. Так же и душ. Всё просто и функционально. Всё изучив, удивился, почему у нас не додумались до такого.

Думаете, я благодарен Ваське? Я её боюсь. Как-то радость обретения молодости поблекла.

— Вася, — подлизываюсь я, — я правда, всё забыл. Помоги вспомнить…

Я презирал себя. Всегда считал себя выше и умнее девчонок, а тут чуть ли не в ногах валяюсь.

Не люблю девчонок. Особенно с садистскими замашками. Вот вырасту!..

— Я ещё не поняла, ты свой, или чужой, — отвечает Вася, — немного погожу учить тебя. А то узнаешь всё о нас, притворишься своим, потом съешь всех.

Я поперхнулся собственной слюной.

— Ты что? Начиталась всякой дряни? Ты же видишь, что я ем?!

— Ты только что говорил, что ешь всё! — с садистской улыбочкой отвечает девушка, — Может девичьего мясца отведать пожелаешь.

— Не девичьего мясца, а комиссарского тела… Ой, больно!! Вась прости, не буду больше, да и где они, девчонки эти?!

— Ага! Сознался! — выворачивая мне ухо, ликует Вася, — До них тебе не добраться, мы в изоляторе, и переход разобран!

— А там что, вакуум? — кривясь от боли, спросил я. Васька даже ухо моё отпустила.

— Правда! Тонька, ты же можешь дышать местным воздухом! Я тебя буду на ночь наручниками пристёгивать!

— Какими ещё наручниками? — вскочил я, держась за опухшее ухо, — Ты садистка!

Васька бросается на меня, я от неё. Долго не бегал, поскользнувшись на полу, проехал, на заднице, до ванны, и влип в неё. Пока вылезал, был пойман преследовательницей. Она взяла меня под мышку, чувствительно шлёпнула по заду и понесла куда-то. Я притворился мёртвым.

Принесла опять в бокс, пристегнула руку. Оказывается, здесь были штатные крепления для рук и ног, наверно, для самых буйных.

— Вась, я в туалет захочу…

— Меня позовёшь.

— Ты опять меня побьёшь.

— Если разбудишь, не знаю, что с тобой сделаю! — я обиженно засопел.

— И не сопи тут! У меня двенадцать девочек на станции. Ты же мальчиками побрезгуешь?

— Конечно побрезгую, что я, голубой, что ли?!

— Вот видишь! Не зря я тебя зафиксировала!

— Ну, погоди, коза! Когда-нибудь я тебя зафиксирую! — прошипел я сквозь зубы.

— Что ты сказал? — оскалилась Васька.

— Пожелал спокойной ночи, — ответил я.

— Смотри у меня. Думаю, напрасно я с тобой время теряю. Надо замораживать.

— Не надо меня замораживать, я тебе ещё тёплый пригожусь.

— Посмотрим, — Василиса, с гордо поднятой головой, удалилась вместе с тележкой.

Зачем она со мной так? — ломал я голову. Никаких дельных мыслей не приходило. Хоть бы какие осколки памяти остались от этого Тоника! Что-то совсем ничего нет, кроме инстинктов: поспать, поесть, попить, в туалет сходить. А вот что представлял из себя хозяин этого тела, не имею представления, ещё, к тому же, наставница что-то мутит. Ничего не говорит, где мы, почему меня держат в изоляторе, что за станция? Почему там девочки и мальчики, которых я могу съесть?

На ум пришли фильмы «Нечто» и «Чужой». Что, Васька ждёт, когда из меня вылупится Чужой?

Вполне вероятно, наверно ждёт, когда пройдёт инкубационный период…

А почему она сама не боится? Может быть, наоборот, боится, что тоже заражена? Ведь она близко общалась со мной, когда я «воскресал»! Тогда всё сходится! Даже то, почему издевается надо мной.

Хочет вывести меня из себя! Чтобы я показал своё мерзкое лицо. Я улыбнулся: жаль, что у меня нет этого лица! С удовольствием бы рыкнул! Вспомнил детскую мордашку в зеркале, и скривился: таким «зверским» ликом и старушку не напугаешь, только развеселишь.

Поворочался. Как неудобно! Без простыни ещё туда-сюда, но с пристёгнутой рукой! Лежать можно только на спине и на правом боку. Попробовал вытянуть кисть из захвата. Проще перегрызть руку.

Эта змеюка, небось, смотрит, как я мучаюсь, думает, сейчас рука у меня обратится в щупальце, я освобожусь, устрою за дверью засаду…

Я вперил взгляд в руку, представив, как она превращается в щупальце, смотрел, смотрел, и расхохотался.

А ведь вещи подчиняются мысли, подумал я. Наручник заставить растаять или расстегнуться?

Аж вспотел! Нет, здесь всё простое, не до удобств, это лечебная капсула. Если больной начнёт в ней фантазировать, мало не покажется никому! Особенно больному.

Что же мне делать? Смириться надо с этой мегерой, притвориться, что просто потерял память, что никакой не я вселенец. Потому что такого не бывает! Надо проснуться.

Вместо того, чтобы проснуться, уснул, и видел сны, как проснулся ночью, в своей квартире, поплёлся на кухню, искать снотворное, а оно кончилось. Опять ворочаться до утра! — подумал я и проснулся.

Васька освободила мою руку, посмотрела на кисть, буркнула, что больше не будет пристёгивать, а то посинела, и пригласила к завтраку.

— Вася, не ходи за мной в туалет, ну, пожалуйста! — зевнул я.

— Ты спросонок утонешь в унитазе, — пробурчала Васька, но больше не стала издеваться, не пошла умывать меня.

Завтракал я молча, думая над своим положением.

Надоело всё! Попрошусь в крио камеру. Может, умерев здесь, проснусь там, у себя?

Да даже если не проснусь, всё лучше, чем всю жизнь прожить в изоляторе. Кстати, сколько мне осталось жить? Если мне лет двенадцать — тринадцать, то даже по нашим меркам, не меньше пятидесяти.

— Вась, а сколько вы живёте? — спросил я, запивая вкусную запеканку вишнёвым соком.

— Сто двадцать лет, примерно, — задумчиво ответила Васька, — а тебе зачем?

— Не хочу жить здесь сто лет, хочу в крио камеру, — ответил я.

— Ты же вчера не хотел?

— Сегодня хочу. Сколько можно? Издеваешься надо мной, не даёшь одежды, унижаешь. Потом, скучно здесь: ни телевизора, ни радио, ни книг. Если я ещё не свихнулся, свихнусь обязательно. Сначала было интересно, но теперь эта игра мне надоела. Возвращай меня обратно.

Я лёг в капсулу и закрыл глаза.

— Куда это — обратно? — удивилась Васька.

— На Землю. Хочу домой.

— И как я это сделаю? — ещё больше удивилась моя мучительница.

— Наверно, надо сделать меня опять мёртвым, — пожал я плечами. Воцарилась тишина. Сердце у меня застучало сильнее: тело хотело жить! Но я упрямо молчал, не открывая глаз. Вот я представил, что снова дома, пусть мне осталось жить лет десять… пять, но прожить уважаемым человеком, дедом, а не униженным мальчишкой, на которого смотрят, как на подопытную крысу.

Ждал я долго, но ничего не происходило.

— Прости, Тоник, но ты сам виноват, — вздохнула Васька, — не надо было снимать шлем…

Я почувствовал дурноту. Сейчас она меня убьёт! Сердце подскочило к горлу, я судорожно сглотнул, и открыл один глаз.

Васька не собиралась меня убивать. Она сидела, сгорбившись, на стуле, и не смотрела на меня.

— Как я понял, Тонику и тогда доставалось, — предположил я.

— Доставалось, — кивнула девушка, — пойми, ты правильно говоришь, здесь мало развлечений, только работа. Все фильмы пересмотрели, во все игры переиграли, что остаётся делать? Подшутить над товарищем, посмотреть, как он переживает, вот и развлечение, целое кино!

А ты, мямля такая, даже слова не мог сказать. Даже сейчас ты смелее, чем был. Но, кажется, лечить тебя придётся!

— Почему?! — вскочил я, — Я же попросил вернуть меня!

— Я поняла, почему ты снял шлем. Какая я дура! — шмыгнула девушка носом. — Тебя просто затравили, и ты решил покончить с собой! Когда ты попросил меня сейчас тебя убить, я поняла, в чём дело!

— Я не самоубийца! — вскочил я на ноги в своей капсуле, — Не надо меня лечить! Меня надо… Ай! — я спрыгнул с постели и бросился в ванную комнату, попросив дверь запереться.

К моему удивлению, дверь заросла. Снаружи забарабанили:

— Тонька, открой, убью!

— Если не больно, открою! — ответил я.

— Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю! — страшным голосом ответили мне из-за двери.

— Поэтому не открою. Помру от голода, или утоплюсь!

— Ты только что говорил, что не самоубийца!

— Выйти к тебе — вот самоубийство! — парировал я. — Не хочу тебя больше видеть!

Домомучительница!

— Я что, такая страшная? — со странным выражением в голосе спросила Васька.

— Ещё какая! — весело ответил я, торжествуя. — При виде тебя у меня все мужские желания пропадают начисто!

— Ну, Тонька! — прошипела Васька, — Ты ещё пожалеешь об этом!

— О чём мне ещё жалеть, садистка? Будешь бить больнее? — я прислушался. Тишина.

— Я сейчас перепрограммирую изолятор, — странным голосом сказала мне девушка, — слишком много свободы ему дали, — я услышал удаляющиеся шаги и попросил дверь открыться.

Осторожно выглянув из-за двери, убедился, что остался один, забрался в свою капсулу, закрыл крышку, и свернулся клубочком. Надоело.

Появилась Васька, прошла в ванную, не найдя там никого, подошла ко мне. Открыла крышку.

— Ну, что с тобой, Тонька?

— Домой хочу, — честно признался я.

— Все хотят. Только после этой планеты нас отправят на другую, потом на третью. Нас никто не ждёт дома.

— Меня ждут, — всхлипнул я. — Ты представляешь, что будет, если Тоник очнётся в моём теле?

— Оставь свои фантазии, — вздохнула Васька. — Так не бывает. Ты просто глотнул избытка кислорода, или каких других газов, вот тебе и мерещится всякая ерунда.

— Я не пойму, зачем ты издеваешься надо мной.

— Я не издеваюсь. Я пытаюсь заставить тебя перестать валять дурака.

— Я не валяю дурака. Я ничего не помню, а ты, вместо того, чтобы помочь мне, избиваешь. Если так пойдёт, я соглашусь стать Тоней, и всё. Делайте со мной всё, что хотите. Хоть убейте.

— Опять ты за своё. Никто тебя не собирается убивать.

— Ты сообщила начальству, что я погиб?

— Что погиб, не сказала, сказала, что ты сделал… Ты хочешь сказать, тебя списали?

— Откуда я знаю? Может, и списали! Теперь меня нет, а ты приведёшь лишнего человека!

— Сообщу, что ты ожил.

— Сообщи. Не думаю, что они обрадуются, если говоришь, что нас там не ждут. Кстати, почему не ждут? Мы что, все сироты? — Васька с удивлением посмотрела на меня.

— Ты серьёзно? — спросила она.

— Что?

— Что ты с другой планеты?

— Наверно, — пожал я плечами, — вообще-то я с Земли, если что.

— Все мы с Земли, — почему-то вздохнула Вася. — Ладно, сейчас принесу тебе твоё дело.

— Что, на бумаге? — удивился я, поднимаясь.

— На бумаге? А, да, отпечатала я, ты же виртуально не умеешь.

Через несколько минут я уже читал личное дело Антона Сопелкина, 13 лет, русского.

Сначала стояла таблица моего генетического кода, затем:

«Антон Сопелкин, был зачат в лаборатории № 754/875 (Луна — 46), лаборанткой Н. П. Леонтьевой в 2235 г. 30 апреля в 9 часов 30 минут по Гринвичу.

Развитие зародышевой клетки нормальное. Переведён в инкубатор через сутки. Приживление к искусственной матке нормальное, снабжение кровью стабильное, развитие по плану. (см. лаб. журнал 235/3004)».

Я ещё раз перечитал первые строки дела, посмотрел на свою фотографию. Вполне симпатичный улыбчивый мальчик. В зеркале я видел кого-то другого.

Что там, дальше? Почему национальность, если я искусственный?

«Плод развивался без патологий, снабжение питательными веществами стабильное, генетические отклонения отсутствуют. Пол идентифицировался как мужской. Развитие нормальное…»

Дальше опять ссылка на лаб. журнал.

«Отделение произошло по плану, через девять месяцев, ребёнок здоров, реакции хорошие, сосёт активно». Пробежав по диагонали сведения о пищеварении, приросте в граммах, чем кормили и какие витамины давали, какие получил прививки, добрался до момента, когда Антона переселили из детских яслей в школу-интернат на Луна — 46. Обучение началось с трёх лет. Обучался Антон легко, материал усваивал хорошо. В десять лет закончил первичное образование и переведён в школу космической археологии и палеонтологии. В тринадцать лет отправился на практику на Оберон — 24 в качестве практиканта.

Связей, порочащих его, не имел, подумал я, возвращаясь к началу дела.

Искусственно оплодотворён. Вот тебе и «сирота». Интересно, сколько нас там сразу зачали?

Впрочем, не это интересно, интересно, зачем столько?

— Вася, — позвал я в пространство, — зачем нас столько?

— Экспансия, — услышал я. Мог бы и сам догадаться. По номерам планет.

— Вась, имя понятно, а как с фамилией? Кто её присваивает?

— Кто вынимает из родового бокса, тот даёт фамилию. Может записать свою. А что?

— Ну, Сопелкин, как-то…

— Что-то ты никогда раньше не жаловался.

— Привык, наверно, — пожал я плечами. — А здесь как я себя вёл? Ты вела журнал?

— Сейчас принесу, готовила, для тебя.

Я почитал журнал. Ничего особенного. Аппетит нормальный, характер в меру коммуникабельный, отношения с товарищами ровные, успехи по навыкам археолога удовлетворительные.

Я посмотрел на Ваську. Та с вызовом смотрела на меня. Я решил промолчать о нестыковках в отчёте, и спросил: — Как мне вести себя с ребятами?

Васька забрала у меня журнал и прочитала:

— «В меру коммуникабельно, отношения с товарищами ровные, успехи по археологии удовлетворительные». — Захлопнув журнал, добавила: — Мы ещё займёмся палеонтологией. Вот закончим с раскопками селения Зель-Бут, поедем искать кости ископаемых животных.

— А они здесь были?

— Почём я знаю. Планета старая, значит, должны быть.

— С космоса захоронения должны быть видны. Выветривания, вымывания…

— Ну, вот, а притворялся.

— Ничего я не притворялся. Это общеизвестные знания. Когда ты меня освободишь?

— Да хоть сейчас. Только не советую. Давай, завтра с утра. Сейчас принесу ужин, поешь, поспишь…

— Почему ты не ешь со мной? Мне неудобно, когда ты смотришь на меня.

— Я ем на станции, вместе со всеми, а то там дисциплина упадёт. Вашего брата надо в строгости держать.

— А вашу сестру?

— Выйдешь, узнаешь. Не завидую я тебе, Тоник, если ты в действительности всё забыл. Держись.

— Такие все злые?

— На тебя, да. У нас карантин, очередной борт задержали на неопределённое время, а там новые книги, фильмы, игры, почта, новости…

— Что, нельзя по интернету переслать?

— Какой интернет, Тонька?! Двести тысяч световых лет!

— А как же… — я прикусил язык.

— А также, — передразнила меня Вася, — Плохо ты учился в школе. Хотя, конечно, с физикой у вас плохо. Про Туннель Турмалинова слыхал? Откуда тебе. Археологи, одно слово. На теории Турмалинова и Левановича работают «призраки». Искусственный ты разум…

— Вася, что ты дразнишься? — задумчиво поскрёб я затылок, — Ты, что ли, настоящая?

— У меня образование лучше.

— И воспитание…

— И воспитание!

— Что же ты ко мне пристала? — с тоской спросил я, — Если воспитание у тебя дворянское?

— Вам не понять, у всех мужчин головы деревянные, а вместо мозгов опилки.

— Вот и отстаньте от нас! — окрысился я.

— К сожалению, без вас не проживёшь. Нужна противоположность. Я умная — ты тупой…

— Кстати, если мы искусственные, почему тогда здесь и мальчики, и девочки? — оживился я. Может, в экспедиции всё по-другому?

— Если доживёшь до совершеннолетия, узнаешь, — пообещала Васька, вставая.

 

Глава вторая

Как я вышел на свободу, и почему не обрадовался этому

Утром пришла Василиса и принесла мне трусики и маечку. Наконец-то, вздохнул я, облачаясь в лёгкую одежду. Бельё нисколько не стесняло движений. К своему удивлению, я привык к наготе, и теперь придирчиво оценивал качество белья.

— Ну, всё, пошли, — Вася взяла меня за руку и повела по коридору. Когда коридор кончился, моя провожатая открыла дверь, и мы оказались в большом помещении, полным мальчишек и девчонок моего возраста.

— Наконец-то! — закричали они, хлопая в ладоши, — Тонька пришла! Катя, где её комбинезон? Одевай, давай! — Очень миловидная девочка вышла вперёд, держа на вытянутых руках белоснежный комбинезон. Покрутила его передо мной и помогла облачиться в него. Зарастила спереди шов.

Туговато внизу живота, почему-то. Ребята весело расхохотались.

— Василиса, а Тонька сегодня пойдёт на раскопки? — спросил кто-то.

— Не пойдёт, — строго сказала Вася, — ему ещё адаптироваться надо. Не обижайте его, он временно потерял память, помогите восстановить её.

— Поможем! — завопили два десятка глоток.

— Катя, ты остаёшься с Тоником, остальные на выход.

— Что я должна делать? — сморщив прелестный носик, спросила Катя.

— Будешь дежурной по станции, введёшь в курс дела Тоника Считай, что он новичок.

— Что, правда? — распахнула Катя свои и без того большие глаза.

Когда мы остались одни, эта милая девочка начала проверять мой IQ.

Полученный результат привёл её в восторг. Я оказался полным дебилом и неучем. А что она хотела?

Это в каком же веке я очутился? В двадцать третьем? Если летоисчисление осталось прежним.

— Катюш, я не виноват, что потерял память… — канючил я, таскаясь за девочкой по всей станции, мучительно думая, что не так с моим комбинезоном.

— А кто виноват? Может, я? — сердито глядя мне в глаза, спросила Катя.

— Нет, ну что ты? — мямлил я.

— Значит, ты врёшь, что потерял память? Может, это я заставила тебя снять шлем?

— Кать, ну, мне кажется, ты не могла, ты такая добрая девочка… — шмяк! Что-то залепило мне лицо.

Я протёр глаза. Что-то сладкое. Промолчав, умылся под краном. Оказалось, это кухонный кран, под ним овощи фрукты моют, а не грязные рожи.

— Здесь тоже овощи моют? — удивился я. — Зачем?

— С тобой, Тоня, конечно, весело, но не наедине. Закрой рот и молча следи, что я делаю. Завтра всё это будешь делать ты, а я буду наблюдать.

— С удовольствием, Катенька! — девочка что-то прошипела, я не стал прислушиваться. Мне только тринадцать лет, и я не люблю девчонок!

Я раньше никогда не был на космических станциях. И на инопланетных, тоже. Поэтому было интересно. Катя показывала мне, как пользоваться виртуальным пультом заказа обеда на двадцать пять человек, с учётом всех особенностей каждого конкретного организма.

— Вот, видишь, это окно? Здесь заложены все данные каждого члена экипажа…

— Э-э… А не члена? — попытался пошутить я.

— Это ты про себя? — спросила Катя, продолжая показывать, как распределять продукты, чтобы приготовить на всех, при этом чтобы все были сыты, и ничего не осталось.

— Сейчас я посмотрю, не снят ли с довольствия не член…Так, тебя кормила Василиса, снять не успела, тебе повезло.

— Фух! — подумал я про себя. Хорошо, Катя не приняла шутку на свой счёт, только начал устанавливать контакт…

— А теперь, не член, пошли дальше. Здесь панель измерения расхода воды. Делаем вот так, потом вот так, — Катя вывела на экран таблицу. Видишь, получился дебет. Выравниваем показатели, чтобы у тебя в душе не пропала вода. Понял что-нибудь? — смотрит Катя на меня вопросительно. Я киваю, пытаясь разобраться, понял, или нет.

— Смотри, завтра я тебя поправлять не буду, сделаешь что не так, ребята побьют.

— Катя, неужели тебе совсем меня не жалко? — вырвалось у меня. Катя сморщилась, как будто откусила лимон.

— С какой стати мне тебя жалеть? — удивилась девочка, — Быть парой такого ничтожества! Мне все сочувствуют, что ты воскрес!

— Мне показалось, что ребята обрадовались моему появлению.

— Тебе показалось! Они были рады, что опять есть, над кем пошутить.

— Ты хотела сказать, «поиздеваться»? — Катя пожала плечами и отвернулась, переходя к следующему пульту: — Здесь учёт потреблённой энергии. Что-нибудь перепутаешь, и мы замёрзнем, или наоборот, будет жарко. Выводи все показатели сюда, здесь пожелания проживающих в каждой каюте, какую температуру воздуха они предпочитают.

— А что, нельзя в комнате регулировать?

— В комнате, само собой, только, если ты задашь отсюда минимум энергии, ниоткуда она не возьмётся, надеюсь, это понятно?

— Разве нельзя, чтобы это рассчитывал компьютер? — удивился я.

— Компьютер знает, что ему делать! — отрезала Катя, — Это детская станция, здесь положено обучаться, а не отдыхать! Скажи спасибо, что здесь есть роботы-уборщики. На Ганимеде — 15, нам приходилось полы мыть самим! Жаль, не могу тебя заставить это делать!

Я промолчал, делая вид, что очень заинтересовался видом из иллюминатора.

Вид был так себе: песчаные дюны красно-жёлтого цвета, дальше обзор закрывали округлые корпуса станции, из-за которых выглядывало какое-то огромное стеклянное сооружение, даже отсюда было видно, что до него очень далеко.

Вообще, станция для меня, как новичка и жителя начала 21 века, производила впечатление.

Центральная часть была похожа на приплюснутую сферу, опоясанную большими круглыми иллюминаторами, нижний край иллюминатора мне по пояс, размером примерно метр в диаметре. Здесь находилась кают-компания, рядом кухня — автомат, с меняющимся меню. 365 дней, 365 блюд, включая первые, вторые, завтраки, обеды и полдники. Ещё был вечерний чай.

Дальше располагались каюты экипажа. У старшей была отдельная каюта, совмещённая с кабинетом, у остальных двухместные, с санузлом, душевой кабинкой, кровати двухъярусные, диван, два стула, столик для занятий.

От центрального блока ответвлялись тоннели числом восемь, заканчивались они полусферами разного размера и назначения. Была энергосфера, изолятор, где я развлекался с Васей, оранжерея, биосфера протеиновая, биосфера растений. Насосная станция, качающая воду из скважины, Тамбур для выхода наружу, регенерационная сфера.

За всем этим присматривал дежурный, как объяснила Катя, чтобы мы учились управлять станцией в случае отказа главного корабельного искусственного разума.

— А эти виртуальные пульты? — поинтересовался я, — мы через них управляем компьютером? А если они не раскроются?

— Что не раскроется?

— Вот эти, виртуальные пульты? Здесь есть дублировка? Механические кнопки, рычаги?

— Когда не раскроются эти пульты, можно только одно: ждать спасателей, или спасаться самому.

Потому что это может произойти, если прекратилась подача энергии, то есть вышел из строя энергокомплекс. Тогда дублируй, не дублируй, результат один.

— Понятно, — глубокомысленно сказал я.

Обойдя все пульты и проверив, всё ли в порядке на станции, мы вернулись в кают-компанию.

Катя включила обзорный экран, который, казалось, повис посреди помещения. Создавалась иллюзия, что стена исчезла, и мы оказались снаружи.

Ребята раскапывали какое-то поселение. Каменные стены, сложенные из грубо отёсанных камней, кое-где с остатками штукатурки, были отрыты по пояс. Мальчишки наполняли носилки породой и куда-то относили её, девочки что-то расчищали кисточками и маленькими лопатками.

— Катя, объясни мне, что мы здесь делаем? — попросил я. Катя посмотрела на меня, как на насекомое: — Пфы! Ты даже этого не знаешь! Заморыш, замухрышка, да ещё тупой, как пробка! Ну вот зачем ты ожил?! Может, нас отправили бы в какое-нибудь другое место, повеселее. Есть такие планеты! — мечтательно закрыла она глаза.

— А всё же? — шмыгнул я носом. Катя открыла глаза и непонимающе посмотрела на меня.

— Ты ещё здесь? — состроила она гримасу отвращения. Катя помолчала и удостоила меня ответом:

— Здесь когда-то жили люди. Мы раскапываем их поселения, пытаемся понять, какая раса здесь проживала, почему погибла. Сейчас на планете, кроме нас, работают ещё четыре экспедиции. Когда полностью откопаем этот посёлок, соберём все данные, перейдём на участок, где должны быть кости ископаемых динозавров, или как их здесь называли. Разберёмся с прошлым, докажем, что здесь можно открывать станции терраформирования, постепенно специалисты превратят это уныние в цветущий сад, сюда приедут колонисты, потом настоящие люди будут приезжать на отдых. А нас отправят исследовать другие планеты.

— Почему ты думаешь, что, если бы я умер, вас бы отправили отсюда? Вы же ещё и половины не откопали? — с недоумением спросил я.

— Вдруг бы посчитали это место опасным? Нас бы временно эвакуировали, сюда бы прислали следователей. Всем так надоело это унылое место! Ничего не нашли, одни черепки, как будто здесь никто не жил.

— Думаешь, вы бы попали на курорт? — спросил я.

— Бывает, рассказывали, недалеко от моря, ветром выдувает скелеты, их можно расчищать машинами, такие они большие.

Здесь можно только вручную. Нас вообще посылают туда, где надо копать с осторожностью. Считают, что наших сил не хватит, чтобы что-то сломать необратимо.

— Долго практика будет длиться? Потом что, в школу? — Катя кивнула:

— Да, уже через месяц в школу. На Луну — 46. — Катя опять сморщилась, — В школе все считают дни, когда отправят на практику, на практике считают дни, когда она кончится. Все надеются на каникулы, на отдых на нормальной планете, где можно ходить без скафандра. Говорят, есть такие планеты, где можно в море купаться голышом. Но это, наверно, сказки, или на таких планетах живут только настоящие люди…

— Катя… — я протянул руку и хотел утешить девочку, погладив её по плечу, как внезапно уткнулся лицом в стол. Катя заломила мне руку.

— Ну что ты делаешь?! — взмолился я, пытаясь вырваться из захвата. Стало ещё больнее.

— Никогда не дотрагивайся ко мне! — шипела Катя, — Руку сломаю, доходяга!

— Пусти, нужна ты мне, дикая кошка! — девочка отпихнула меня, я не удержался, и упал на пол.

— Ещё бы чуть, сломала бы! — жаловался я, потирая пострадавшую руку.

— Подожди, сейчас придут на обед ребята, я им скажу, что ты меня обижал.

— Я тебя обижал?!

— Конечно ты. Здесь же больше никого не было! Ты опасен для общества.

— Ты так шутишь, Катя?

— Какие шутки, Тоня, я тебя ненавижу, — тусклым голосом сказала Катя. Мне стало неуютно.

— Скажи, Катя, у вас за убийство не наказывают?

— За убийство наказывают, за несчастный случай — нет.

— У вас несчастные случаи были?

— Был, с тобой. Жаль, неудачный.

— Может, удачный? Я ведь теперь совсем другой человек, — попытался оправдаться я.

— Какая разница, внешне-то ты не изменился!

— Тебе не нравится, как я выгляжу? Но это с возрастом пройдёт!

— Дурак ты, Тоник! — Катя поднялась и ушла, где-то открылась и закрылась дверь каюты.

Я сидел на полу, и ничего не понимал.

С трудом поднявшись, я сел за стол, и, от нечего делать, осмотрел кают-компанию. Как и всё на станции, мебель здесь трансформировалась по желанию посетителей. Сейчас она выглядела, как стол в кают-компании парусного судна: один большой стол, во главе которого сидит капитан, за его спиной на стене висит штурвал, рында, старинные приборы, вроде подзорной трубы, компаса, сектанта, большие корабельные часы, разделённые на 24 деления. Тикают. На отдельной тумбочке стоит хронометр, на стенах развешаны карты доколумбовской эпохи, картина парусного судна. Наверное, фрегат, похож на «Палладу». Иллюминаторы здесь закрыты, вместо них ряд небольших, корабельных, в которых видно голубое небо с белыми облаками. Поглядев на облака, почувствовал небольшую тошноту, и понял, что пол покачивается.

Перевёл взгляд на экран, где ребята и девчата, в облегающих скафандрах, приобретших светло-салатный цвет, роются в развалинах. Причём заметил, что на девочках — розовый поясок, а на мальчиках — голубой. Иначе я перепутал бы их. Только, зачем их различать? Чтобы правильно распределить на работы?

Вполне возможно, гермошлемы зеркальные, защищают лица от слепящего солнца.

Интересно, почему Антон снял шлем? Не верю, что его до того достали, что он решил покончить жизнь самоубийством. Какая-то другая причина этому есть.

Давно хочу в туалет. Пробовал расстегнуть комбинезон, не получается. Звать Катю не хочу, снова получу на орехи, может и руку сломать. Какие здесь девочки агрессивные! Вот что я им сделал?! То Васька лупила мня, почём зря, теперь Катя. Катя мне понравилась… сначала. Оказалось — дикая кошка!

Стал непроизвольно злиться, ещё раз осмотрел кают-компанию, и переделал её в советскую столовую!

Сам не понял, как получилось, смотрю: обшарпанные колченогие столы, в количестве шести штук, возле каждого, стулья из той же эпохи.

Посмотрев на это великолепие, решил накинуть скатёрки и поставить на них приборы со специями.

Получилось. Вместо иллюминаторов появилось широкое окно с городским пейзажем за ним, дальше колыхалось море. Так, сделаем персональное место для наставницы. Хороший дубовый стол кресло, как трон. Вот так гораздо веселее!

Глянув на экран, увидел, что ребята уже собираются на обед. И тут услышал сзади себя какой-то звук.

Оглянувшись, увидел Катю с глазами в пол-лица, замершую посреди кают-компании.

— Ты что наделал! — завопила она, — Немедленно переделывай обратно!

— Я не помню, как было! — признался я.

— Нам сейчас попадёт от Василисы! — захныкала Катя, — Я тебя придушу!

— Ты-то тут при чём? — спросил я, — Я наделал, мне и отвечать.

— Тебя она не тронет, зато на мне отыграется по полной! — заломила руки Катя. — Я же отвечаю за тебя сегодня! Ты у нас без памяти, сам не ведаешь, что творишь!

— Тебе не нравится? — спросил я девочку.

— Мне? Мне нравится! Василиса меня порвёт! Она тот антураж неделю придумывала!

— Восстановит! — пожал я плечами, — Наверняка записала где-нибудь в память.

— Ладно, — немного успокоилась Катя, — но, если мне попадёт, получишь у меня!

— Хорошо, Катя, только не очень больно!

— Это, как получится! Уже заходят! Поздно переделывать. Давай на столы накрывать!

Мы кинулись к кухне-автомату, Катя стала вынимать оттуда блюда, я — расставлять их по столам, следуя инструкции и распоряжениям, отдаваемой по ходу дела Катей. Неплохо мы сервировали столы, особенно стол Василисы. Я напрягся, и поставил ей на стол букет цветов. Не знаю названия, какие получились. Катя, при виде цветов, тоже напряглась и отвесила мне леща, когда я наклонился над ними.

— Уй! — зачесал я затылок, и тут вошли ребята. Сначала они замерли, открыв рты, затем бросились к окну, забыв про обед, жадно всматриваясь в пейзаж. За окном ветер качал деревья, чирикали воробьи, противно кричали чайки. Облака двигались по голубому небу.

— Катя! — воскликнула Василиса, — Кто позволил?!

— Это я… — хотел сказать я своё веское слово, но не был услышан.

— Катя, я спрашиваю? Кто позволил ломать мою композицию, кто позволил дразнить ребят земными пейзажами?!

Катя стояла, опустив глаза в пол.

— Будешь наказана, — спокойно сказала Василиса, — времени нет на смену образа, надо обедать. Ребята, отошли от окна, или я его заменю на каменную стену раскопок!

Мальчики и девочки с понурым видом отошли от окна, стали занимать места за столами.

Вдруг один мальчик спросил меня: — Тоник, а в твоей столовой обедать можно только в форме?

— Ну почему? — сказал я, — В моей столовой можно кушать, одевшись, как кому удобно.

— Ура! — зашевелился народ, подрываясь со своих мест и бросаясь в каюты. Только один мальчик, глянув на Василису, остался сидеть в комбинезоне.

Скоро прибежали мальчики, все в шортах, в майках, кое-кто в рубашках — ковбойках, девочки вышли в юбках и блузках, степенно двигаясь. Расселись, поднялся весёлый гомон.

Василиса постучала вилкой по пустому высокому стакану: — Тишина! Кушайте, времени мало, план раскопок ещё никто не отменял!

Все принялись за еду. Как ели наши далёкие потомки? Так же, как и мы: вилками и ложками, иногда пользовались ножами, пили сок из стаканов. Посуда была сделана под фарфор, вилки-ложки — под серебро, или мельхиор.

Мы с Катей прислуживали за столами, наполняя хлебницы, наливая сок, по просьбе ребят подавали чай или компот. Мы будем обедать после того, как всё уберём.

Пообедав, ребята разбрелись по каютам, у них послеобеденный сон, а мы с Катей принялись убирать посуду. Потом сели за разные столы, потому что, Катя так на меня взглянула, что кусок мог застрять у меня в горле. И болит уже всё внизу живота! Сколько можно терпеть!

— Катя, Кать! — позвал я, — покажи, где моя каюта, а?

Катя огляделась вокруг. Возле окна стояли двое мальчишек. Один был в комбинезоне.

— Миша! — позвала Катя, — Отведи этого придурка в каюту, он забыл, где живёт!

Миша, молча, подошёл ко мне, взял за руку, и повёл по коридору. Пройдя мимо всех кают, он открыл неприметную дверцу и впихнул меня внутрь со словами: «вот твоя каюта».

«Каюта» была площадью метра четыре, заваленная всяким хламом, здесь же стояли роботы-уборщики. Зато была довольно длинная и широкая банкетка, светил светильник на потолке, было, чем дышать.

Я сел, а потом лёг, на банкетку, перестав думать совсем. Закрыл глаза, пытаясь уснуть.

Но уснуть мне не дали, ко мне в гости зашла Василиса.

— Ты что тут делаешь? — удивилась девушка.

— Миша сказал, что здесь моя каюта, — сказал я, садясь.

— Миша? — удивилась Василиса.

— Вася, — прошептал я, — я в туалет хочу, а комбинезон расстегнуть не могу!

Вася осмотрела меня:

— Тоник, ты зачем надел девичий комбинезон? Конечно, такой комбинезон может расстегнуть только девочка. Настроен он так.

— А мальчишеский, только мальчик, что ли?

— Нет, мальчишеский может расстегнуть и девочка.

Я сидел, разинув рот.

— Закрой рот, и пошли, в твою каюту. Что у тебя за привычка, рот раскрывать? — Василиса привела меня в каюту № 6, в которой спал Миша, провела рукой по шву. Шов не разошёлся.

— Вот негодяйка, — прошептала Вася, и вышла.

— Тонька, убирайся отсюда, — открыл глаза Миша.

— Меня сюда Василиса привела.

— Так она ушла?

— Сейчас вернётся.

— Потом, чтобы тебя не было! Понял? — я кивнул. Зачем раздувать конфликт?

Пришла Василиса в сопровождении Кати.

— Расстегни Тонику комбинезон! Зачем над товарищем издеваешься?

Интересно, подумал я, этот комбинезон Катя надевала на меня при всех, Василиса тоже видела, никто не сказал ни слова! Теперь возмущается!

Катя расстегнула мне комбинезон, я выскочил из него, и пулей скрылся в туалете.

— О-о-о! — сказал я вслух, — Кайф!!

Когда вышел, Вася меня ждала.

— Вот, в шкафчике, твой комбез, надевай.

Я достал комбинезон, осмотрел. На рукаве был пришит шеврон в виде герба: в левом углу белые звёзды на чёрном фоне, созвездие, похожее на Плеяды, в правом — чёрный череп человека, на белом фоне, внизу — сапёрная лопатка на зелёном фоне.

На левой стороне груди — надпись: «Антон Сопелкин», и группа крови, третья, положительная.

— Правильно, сначала посмотреть надо, что надеваешь! — назидательно сказала наставница.

— Надевай и иди, дежурь, дежурному послеобеденный сон не положен.

Мы вышли, закрыли за собой дверь, Вася пошла в свою каюту, я — в кают-компанию.

Катя там занималась составлением меню на ужин, я не пошёл к ней, надув губы, подошёл к окну, разглядывая родной пейзаж. Представил, что сейчас постою, и поеду домой, к жене…

Закрыв глаза, уже совсем сжился с этой мечтой, когда услышал:

— Тоник, ты что, обиделся?

— Как ты могла, Катя? — спросил я, не открывая глаз — Так и помереть можно.

— Надо было просто попросить! — фыркнула Катя.

— Мы поругались, и ты ушла.

— А ребятам понравилась твоя композиция, — сменила тему Катя.

— Я заметил, только благодарность у них странная. Меня отвели в чулан, сказали, что там моя каюта.

— Это Мишка, твой сосед, Васькин любимчик.

— И что теперь делать?

— Дай ему в морду.

— Боюсь, не смогу…

— А ты не бойся! «Боюсь, боюсь»! Будет возникать, врежь!

— Он меня в блин раскатает. Если ты мне руку чуть не сломала, Мишка и руки, и ноги…

— Ну и спи в чулане! — психанула Катя, и ушла. А я остался, разглядывая Амурский залив.

Подумав, я разместил здесь залив Восток, с песчаным пляжем, чистейшей прозрачной водой и видом на противоположный, гористый, берег.

Оказывается, это несложно, когда есть воспоминания.

— Что это?! — восхищённо спросила Катя, неслышно подойдя сзади и облокотившись мне на плечо.

Какая тяжёлая! Неужели во мне совсем не сил? Как же я буду драться с Мишкой?

При этой мысли у меня в животе всё сжалось в тугой комок. Меня даже затошнило. Но «терять лицо» перед Катей, которая, оказывается, моя «пара», совершенно невозможно.

Какой же ты напарник, если на тебя нельзя положиться? Я бы, на месте Кати, плюнул бы, да и ушёл.

Может, это невозможно по условиям обитания на станции? А потом, когда закончится практика, она побьёт меня и плюнет сверху, уходя к тому же Мишке. Представив это, я сжал кулаки. Нет, не потому, что Катюша плюнет на меня: так мне и надо, а представил, как она берёт под руку противного Мишку, и уходит, не оглянувшись на мою поверженную тушку.

Нет, это я не переживу, несмотря на то, что я не люблю девчонок!

— Катя, — сказал я, боясь пошевелиться, — это залив Восток…

— «Восток»? А где это?

— Приморский край… — начинаю я.

— Планета какая? — перебивает меня Катя, обнимая меня. Я напрягаюсь, ожидая подвоха.

— Земля! — пожимаю я плечами, и тут же мне делают подсечку, и я громко грохаюсь на пол.

— Врёшь! Ты никогда не был на Земле! Я-то знаю! И таких фильмов не смотрел! Врунишка! Не подходи больше ко мне! — кричит Катя, чуть не со слезами в голосе.

— Катя, — протягиваю я в её сторону руку, забыв о боли в разбитой коленке и локте, — я не вру!

Катя отвернулась к пульту раздачи пищи, что-то набирает на нём.

— Вставай, хватит валяться! — командует она, не поворачиваясь, — Я не обязана всё одна делать. Сейчас ребята на полдник придут. Иди, накрывай свои дурацкие столы. И вообще! Верни всё на место! Как было!

С кряхтением я становлюсь на четвереньки, потом утверждаюсь на двух ногах. Это что, я мечтал о Кате, как о подружке? Да ну, нафиг! Не пойму, где был этот Тонька во время физподготовки?!

У, попадись он мне! Теперь я страдаю из-за него!

Постаравшись максимально быстро накрыть на столы, я, косясь в сторону Кати, отошёл немного в сторону. У окна мне нельзя, сейчас прибегут ребята, лучше не стоять у них на пути.

И точно! Словно вихрь по кают-компании! Прибежали и девчонки, и мальчишки. Девчонки забыли о хороших манерах, толкаются, как мальчишки:

— Ух ты!! Колька, вали отсюда, ты уже насмотрелся!

— Валя, не толкайся!

— Кто тут толкается? Сам меня локтем в ребро! Щас как дам!

— Ребята, за столы! — входит Василиса, — Полдничаем, и на раскопки.

— Василиса, прикажи Тоньке ещё что-нибудь показать! — говорит одна девочка, даже не взглянув в мою сторону.

— Вечером верну всё в прежний вид, — обещает начальница, — Всем быть в парадной форме!

— У-у-у, — разочарованно воют ребята.

— Это ты, Танька-задавака, виновата! — говорит девочке, которая просила Василису что-то мне приказать, самый маленький по росту мальчик.

— Заткнись, Ростик! — шипит Танька, — а Тоньку я ещё поколочу, чтобы не задавался!

— Я вот тебе поколочу, — негромко говорит Катя, — колоти своего Петьку.

Танька вдруг краснеет, и занимает своё место, напротив рыжего и конопатого Петьки, показывая ему язык. Петька делает вид, что не замечает напарницу.

Интересно, думаю я, наблюдая эти сцены: дети, как дети, почему к ним такое отношение? Они даже не клоны, как я понимаю, все зачаты из генетического материала людей, разве что вскормлены искусственным молоком, развивались в искусственной среде. Однако, на Землю им хода нет, иди, осваивай новые планеты, некоторые из которых, наверняка, пока непригодны для жизни, заражённые радиацией, или химией.

Я, правда, ничего об этом не знаю, но я же взрослый человек, из нескольких фраз, брошенных Катей и Васей, вполне могу догадаться, что ценность жизни и здоровья этих ребят для метрополии близится к нулю. «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко!», — подумал я. Надо будет, их… то есть, нас, наделают ещё. Сотню, вместо одного пропавшего. Интересно, сколько здесь тратится на выращивание и обучение одного искусственного человека? В промышленных масштабах, наверно, сущие копейки.

— Тонька, ты чего завис? — сердито спрашивает меня Катя, — Уже поели все, убирай со столов!

Я быстро, чтобы опять не попало, убираю посуду, бросаю её в утилизатор.

Когда все уходят, я спрашиваю у напарницы:

— Катя, почему ребята такие агрессивные?

— А ты как хотел? Тебе хорошо, кое-что забыл, всё тебе в новинку. Через недельку тоже на всех бросаться будешь. Кстати, всё из-за тебя! Рейс отменили, новых видео не прислали, новостей нет, новых игр нет!

— Тогда, почему Василиса не позволяет их развлечь?

— Ты рисуешь недопустимые картины. Так нельзя. Нарисуй какие-нибудь джунгли на Венере-35, или динозавров на Плутоне — 15, тебе никто не скажет ни слова.

— Но я не видел, как они выглядят, как я могу нарисовать? — удивился я.

— Силой воображения, Тонечка! — едко сказала Катя, — Ты же рисуешь Землю, хотя не был там ни разу!

— Просто мне кажется, что был, — робко говорю я.

— Василиса больше не разрешит, — с грустью говорит Катя, подходя к окну, — ты можешь открыть окно? — вдруг спрашивает она меня, оборачиваясь.

— Зачем? — удивляюсь я.

— Искупаться хочу в море, голой, позагорать на песочке. Надоело купаться в бассейне, или в защитной плёнке, загорать под виртуальным солнцем.

— Скажи, Катя, — решился я, — Мы ни разу не осваивали нормальных, не брошенных, планет?

— Нет, конечно! Такие планеты исследуют совсем другие специалисты, историки, географы. Что нам там делать? И археологи там совсем другие, настоящие. Там-то можно найти следы пребывания человека. Здесь мы навряд ли что-то отыщем.

— Почему, Кать? Кто-то ведь построил это городище?

— Это заброшенное городище, бесперспективное. Детей всегда отправляют на практику в бесперспективные места. Это же практика. Научись копать аккуратно, находить мелкое, из чего можно собрать общий образ, картину быта существ, которые здесь когда-то жили.

— Кать, а там что? — махнул я рукой в сторону стеклянных сооружений.

— Там Город, — ответила мне Катя.

— Что за город? — не понял я.

— Не город, а Город! — выделила девочка название.

— И что? — тупо спросил я.

— А то, — начала злиться Катя, — там будут работать взрослые. Нам даже смотреть в ту сторону не положено. Да и далеко отсюда.

— Как далеко? — заинтересовался я. Катя пожала плечами:

— Километров сорок, примерно.

— У нас что, никакого транспорта нет? Глайдер там, флайер? — Катя подозрительно глянула на меня:

— Где-то должен быть вездеход. Но не на антиграве, обычный, наземный. И катер для эвакуации.

— Что за катер? — не понял я.

— Обычный катер. Выходит, на орбиту, где его подбирает спасательный корабль.

— Спасательный корабль постоянно дежурит? — Катя фыркнула:

— С какой стати? Они постоянно где-то работают. Когда подаётся сигнал бедствия, свободный спасатель прибывает, забирает катер, вот и всё.

Я не стал уточнять подробности, просто стоял, и смотрел на Катю.

— Ну что смотришь? Какой ты всё-таки…

— Кать, я правда, не помню ничего. Разве плохо, что-то вспомнить?

— Не плохо, но ты меня сегодня уже достал! Вечером придёт Василиса, вот у неё и спрашивай! Я отдыхать, подежурь пока один, — повернулась она в сторону кают.

— Кать, мы не кушали.

— Я не хочу, ешь один.

Катя ушла, а я, подумав, создал картину осеннего леса на сопках, среди которых вьётся дорога. Ничего так получилось. И багрец, и золото, и зелень, и синь неба с лёгкими пёрышками облаков. Скажу, что это последствия амнезии, подумал я, и задумался над Катиной просьбой открыть окно. Что-то меня смущало в этом. Какое-то чувство, что это можно сделать. Ведь за стеклом всё шевелится, как будто настоящее. За стеклом… Стеклянный город… Может, там разгадка?

Выбросив печальные мысли из головы, я взял себе полдник из сырников со сметаной и стакана компота, нашёл своё место, на этот раз не стал садиться где попало, а заметив, где никто не сидел.

Интересно, как они разбираются, куда садиться? Я же всё перемешал? И не спросишь!

За всю свою прошлую жизнь столько не получал, как здесь, за три дня! Колотят и колотят! Нет, Катя пусть бьёт, ей по статусу напарницы положено, но остальные! Выступают тут! Ну, Мишка, погоди!

Будешь меня притеснять, получишь! Я согнул правую руку в локте, потрогал то место, где должен быть бицепс. Нащупал какую-то твёрдую жилку. Да, с такими мускулами только бабушек пугать, сразу придут в ужас, и начнут откармливать худющее дитя.

Где бы только бабушку найти. Я представил напротив себя бабушку, с доброй улыбкой смотрящую на меня, и с аппетитом съел полдник, запив компотом. Вкусно! Не став размышлять, откуда всё это берётся, я сунул посуду в утилизатор и решил пройтись по станции, проверить, что я забыл из Катиных объяснений.

Почти всё. Долго я размахивал руками, пока открыл первый пульт. Что делать дальше? Почесав затылок, проверил данные подачи воздуха. Что-то делать дальше побоялся, лучше пусть Катя мне ухи покрутит, покаюсь.

— Что делаешь? — раздалось сзади.

— Катюш, как ты вовремя! — воскликнул я, — Помоги, а? Ничего не помню…

— Горе ты моё! — вздохнула Катя, — Лучше не трогай ничего, а то поубиваешь всех. Отсюда, с этого пульта, регулируется подача воздуха через регенерационную станцию. Надо задать правильную пропорцию, видишь? Вот таблица с оптимальным содержанием газов, если ты что-то перепутаешь, будет трудно дышать, или, наоборот, подашь слишком много кислорода, тоже ни к чему.

— Разве Центральный компьютер не исправит ошибку?

— Конечно, исправит! Но не сразу. На взрослой станции вообще на ручное управление обеспечение переводится только в случае аварии. На детской — всё на ручном управлении. Центральный компьютер вмешивается только при грубых ошибках, когда обитателям станции грозит гибель.

— Хм, — хмыкнул я, — сурово! Вот, влез бы я своими кривыми ручками сюда, перепутал пропорции воздуха, и что? Никто бы не вмешался?

— Пока ошибка не угрожает жизни, не вмешались бы. Другой дежурный исправил бы всё.

— А если на здоровье отразится? — Катя пожала плечами: — Сами виноваты, надо учиться лучше.

— Тогда не подпускай меня одного к приборам, хорошо?

— Хорошо. Честно говоря, я думала, что ты притворяешься. Посмотри ещё раз: Вот эталонная таблица, а вот воздух, которым мы дышим. Видишь разницу? Углекислоты стало больше. Значит, задаём в этой клетке эталонную величину. Завтра, в это же время, опять проверят соответствие с эталоном.

Если кто-то забудет исправить, и углекислота начнёт превышать критический уровень, раздастся тревожный звонок и будет мигать красный огонёк. Так на всех пультах. Ну что? Не слишком сложно для тебя?

— Катя, давай пока я потренируюсь с тобой? Потом, когда научусь, подежурю за тебя. Кстати, а ночью как? Тоже не будем спать?

— Ночью по очереди. Четыре часа ты, четыре — я. Только ни к чему не прикасайся, если что, буди меня.

— Как, будить? — засмущался я, — Ты же в своей каюте будешь спать.

Катя внимательно на меня посмотрела, ничего не сказала, поманила меня за собой в кают-компанию.

— Дежурить будешь здесь. Включишь обзорный экран, вот так, — показала Катя, — теперь будешь видеть всю территорию станции. Переключишь обеспечение на автоматический режим… сумеешь?

Что ты вообще умеешь? Картинки рисовать?

— Катюш, представь себе, что ты первый раз на станции. Что бы ты делала?

— Наверно, училась бы, — пожала плечами девочка, — вообще-то в школе есть тренажёры, да и раньше ты неплохо справлялся со всем оборудованием, даже позволял мне всю ночь спать, сам здесь сидел. Нравились тебе ночные дежурства. Но ладно, оставим это. Смотри, вот каюты, — Катя вывела план кают, — вот, моя каюта двенадцатая, мой номер двадцать четвёртый. Касаешься цифры, у меня срабатывает будильник. Ясно?

— Ясно, Катюш. Если ничего не случится, не буду тебя будить. Я выспался в изоляторе, честно! Если что-то меня насторожит, разбужу, обещаю.

Я внимательно осмотрел территорию станции. С пульта можно было приближать или удалять предметы, изменять ракурс. Найдя раскопки, осмотрел городище сверху. Что-то мне оно напомнило.

Городище имело круглую форму, стены спиралью закручивались внутрь, к центру постройки, образуя «улицы». Некоторые «улицы» были перегорожены стенами, образуя тупики, некоторые имели ложные проходы.

— Катя, — сказал я, — это не поселение, это лабиринт.

— Ну и что? — равнодушно спросила моя напарница.

— Как что? Здесь никогда не жили люди. Это культовое сооружение.

— Молодец, Тоник, пять. Что ты предлагаешь? Свернуть экспедицию? Мы археологи, или кто?

— Да, Катюш, расскажи, почему ты пошла учиться на археолога?

— Дура потому что. Романтика. Как же, каждый год новая планета, новые впечатления, новые друзья.

— Как, новые друзья? На следующий год мы уже не будем вместе?

— Не знаю. Скорее всего нет. В нашей группе психологическая несовместимость. Ругаемся, дерёмся.

Скорее всего разобьют.

— А пары, Кать, пары? Если мы захотим опять вместе?

— Кто же с тобой захочет в пару? Вася бы захотела, но ей нельзя, она воспитатель.

— А ты, Катя?

— Я? — с удивлением посмотрела на меня моя напарница, — Мы с тобой терпеть друг друга не могли. Я тебя убить была готова за… за одно дело, а ты меня в упор не видел, сидел со своими черепками. Не знаю, что теперь случилось с твоими больными мозгами.

— Ты мне нравишься, — сказал я, — ты надёжный товарищ.

— И только? — я почувствовал, что краснею, и опустил голову.

— После клинической смерти все мальчишки меняются? — спросила меня Катя, — я кивнул, а Кате стало смешно.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, улыбаясь.

— Я побывал на Земле, немного там пожил, что-то понял, — решил объяснить я, несколько туманно.

— Заговорились мы с тобой, ребята уже собираются на ужин, — сказала Катя, — давай столы накрывать.

На ужин была гречневая каша со свиной поджаркой, бутерброды с красной рыбой, масло в маслёнке, тостики, чай, сок на выбор. На столы мы поставили вазочки с конфетами.

— Катя, может, поставить цветы, для девочек? Какие ты любишь?

— Орхидеи с Немезиды.

— Как они выглядят?

— Забудь. Придумай что-нибудь своё.

Я придумал. По букетику полевых цветов. Что вспомнил. Чтобы без резкого запаха. А то поставишь ромашки, красиво, но запах… Или лилии. У меня от них голова болит.

— Красиво, — одобрила Катя, — для меня что-нибудь придумаешь, по своему вкусу?

— Придумаю, Катюш, когда все разойдутся, — Катя кивнула, с улыбкой.

— Не забудь сегодня разобраться с Мишкой. — Настроение скатилось к точке замерзания.

— Ты должен! Из-за тебя и я страдаю! Или больше никогда не буду твоей парой…

Тут ввалились ребята, опять взвыли, кинувшись к окну, послышались восхищённые возгласы.

— Где ты это видел, Тоник? — спросил меня Ростик.

— Когда я умер, мне снились волшебные сны… — начал я.

— Тонька, прекрати свои бредни! — прикрикнула Василиса, — иначе опять запру в изолятор!

— Запирай, — вздохнул я, — там спокойно.

— Ребята, ужинать! — переключила своё внимание на галдящих детей Василиса, — Сегодня последний раз вы здесь едите. Завтра будет всё по-прежнему.

Мальчишки и девчонки побежали переодеваться.

— Кать, а мы почему не переодеваемся? Не во что?

— Мы дежурные, нам не положено. А с завтрашнего дня будет уже никому нельзя, только в своих каютах.

— Жалко, — вздохнул я, — всё детство в скафандрах…

— Да, Тоник, у меня есть замечательное платье, а поносить так и не пришлось. Иди, отдохни часик, потом я.

— Куда… идти? — сглотнув, спросил я.

— В свою каюту.

— Комнаты отдыха для дежурных не предусмотрено? — насколько было бы всё проще, подумал я: напросился в вечные дежурные, всё одно ничего в археологии не понимаю. Нет, ничего бы не получилось, сомневаюсь, что Катя согласилась бы со мной сидеть.

— Такие комнаты есть на больших станциях, так что, перестань мечтать, и иди к себе.

Я поплёлся в свою каюту. Отодвинул входную дверь, заглянул, там никого не было. Быстро сняв комбинезон, собирался уже лечь на верхнюю полку, как открылась дверь санузла, и оттуда вышел Мишка.

Увидев меня, он оторопел:

— Тебе что сказали, заморыш? Брысь в чулан!

— Что я тебе сделал?! — заныл я, думая разжалобить Мишку.

— Сам знаешь!

— Ничего я не знаю! Не помню!

— Так иди, вспоминай! — Мишка схватил меня за майку, и потащил к выходу. Сопротивляясь, я ударил его коленкой в пах, и Мишка согнулся. Тут я совершил ошибку. Вместо того, чтобы добить противника, я ждал, когда он выпрямится, боль пройдёт.

Когда Мишка смог выпрямиться, он буквально озверел. Я ничего не успел понять, как начал с грохотом летать по всей каюте. Мишка не разбирался, чем бьёт, и обо что бьёт. Почему — то все края здесь были твёрдыми, не так, как в изоляторе. Мишка загнал меня в угол, свалил на пол, и продолжал пинать ногами. Хорошо хоть, был босиком.

Наверно, на шум, в каюту забежали ребята с Василисой.

— Миша, прекрати! — Миша последний раз, примерившись, хотел ударить меня в живот, попал по рукам, постарался попасть по лицу.

— Миша, я же тебя просила, не бить его по лицу! — воскликнула Василиса.

— Он меня ударил сюда! — воскликнул в ответ Мишка, показывая куда я его ударил.

— У-у-у, запретный улар! — разочарованно загудели ребята. Я лежал, не в силах пошевелиться, изо рта что-то текло.

— Вставай, идём со мной, — сказала мне Вася. Я пошевелился, но встать, даже на четвереньки, сил не было.

— Помогите ему, ведите в мой кабинет, — услышал я голос Василисы. Меня, не очень бережно, подняли с пола, дотащили до стула в Васиной каюте, посадили и вышли.

Вася начала обрабатывать мои раны чем — то шипучим, и щиплющимся. Я терпел.

— Зачем ты ударил Мишу? — спросила она меня.

— Он выкидывал меня из каюты. Это что, не моё место? — с трудом шевелил я разбитыми губами.

— Твоё, тебе надо было мне сказать.

— Ты не знала?

— Знала, но не думала, что дойдёт до драки. Ты всегда уходил.

— И где я спал?

— В кают-компании. Пока ты её не переделал, там стоял замечательный диван. Ты там коротал время с дежурными.

— И что, я не вылезал из комбинезона?

— Вылезал, когда переодевался в скафандр.

— Но это неправильно!

— Я пыталась вмешаться, но ты не разрешил, сказал, что так тебе лучше, общался с дежурными. Когда ребята дежурят, им скучно, и они охотно болтали с тобой о всякой ерунде, — Василиса взяла шприц-пистолет и вколола что-то мне в плечо.

— Вставай. Сможешь? Давай, помогу, — Василиса подняла меня, отвела в нашу каюту, уложила на нижнюю кровать.

— Пойдём, Миша, посмотрим твои повреждения, — сказала она Мишке, — Сегодня тебе дежурить вместо Антона.

— С Катей? — спросил Мишка.

— С Настей. Завтра осмотрю Тоника, если сможет, заменит тебя.

— Ну, Тонька! — прошипел Мишка, наклоняясь ко мне, — Пожалеешь ещё! — Я съёжился под одеялом.

Наверно, Вася вколола мне снотворное, потому что я не заметил, как пришло утро.

 

Глава третья

Я выхожу из станции

— Кать…

— Пошёл вон!

— Ну, Кать…

— Ты ещё здесь? Мало тебе всыпали? Ещё хочешь?

— Не, не хочу. Я же говорил, не справлюсь я с Мишкой…

— Зачем тогда его бил? Запрещённым ударом?

— Мне ничего не оставалось…

— Не подходи ко мне, пока не успокоюсь! — Я отошёл, радуясь, что она не сказала «не подходи ко мне больше никогда». Всё тело ныло от побоев. Я надеялся, что детское тело быстро придёт в порядок, чудодейственные лекарства будущего излечат все раны. Я сильно ошибался. Раны у меня были, по мнению нашей фельдшерицы, пустяковыми, так что средства ко мне применили обычные: ватка-йод.

Утром я с трудом поднялся с кровати, когда прозвенел сигнал побудки. Постель была заляпана кровавыми пятнами, особенно наволочка. Зашла Василиса, показала в ванной комнате небольшой шкафчик. Внизу — утилизатор, вверху — свежее бельё.

Свалив всё, включая нательное бельё, в утилизатор, я помылся в душе и надел чистое. Василиса ещё раз смазала мои боевые раны и спросила, готов ли я на дежурство, или пойду на раскопки.

— Как Катя, так и я, — проговорил я, с трудом двигая языком.

— Тебе надо одеться в скафандр, он тебя немного оживит, — решила Вася.

Завтракали мы уже в кают-компании фрегата, а не в моей столовой.

Когда все вышли, Василиса начала обучать меня, как одеваться в скафандр.

Надо было раздеться догола, войти в душевую кабинку, где тебя обливают какой-то липкой жидкостью. Надо следить, чтобы жидкость проникла везде, во все складки. Вот Василиса и проверила, потом ещё раз загнала в душ, заставив приседать.

Затем влез в скользкий скафандр. Наставница сама надела мне подшлемник, срастила шлем со скафандром.

— Не думай, что я каждый день буду тебя одевать, — ворчала она, — Всё-таки мне кажется, что ты притворяешься специально, чтобы я за тобой поухаживала!

— Нет, Вася, нет! — открещивался я от такого сомнительного удовольствия.

— Жди меня в тамбуре, — велела мне наставница.

Дождался Василисы, и мы, наконец, вышли из станции. Ничего инопланетного не было за бортом станции, притяжение похожее на земное, небо синее, с облаками, вокруг станции насыпаны песчаные дюны. Посмотреть на Город Вася мне не позволила, сразу провела на раскопки.

Там я получил лопату и начал набирать грунт в носилки. Сначала у меня ничего не получалось: моих сил не хватало воткнуть лопату, пока какой-то мальчик не подошёл ко мне. Он на черенке лопаты нажал какую-то кнопку, лопата задрожала у меня в руках, стала вонзаться в землю, как раскалённый нож в масло.

— Ультразвук, — сказал мальчик, — ты забыл включить ультразвук.

Я понял. Лопата начинает мелко дрожать, поэтому легко входит в грунт.

— Спасибо… Ростик?

— Да, это я, — мне показалось, что мальчик улыбается.

Нам предстояло расчистить тупик, углубиться на два штыка.

Оказывается, скафандр оказывает целительное действие. Скоро я забыл о своих ранениях, работать было приятно, дышалось легко. Через некоторое время мы сели отдыхать. Сорок пять минут работы, десять-пятнадцать минут на отдых. После отдыха, где ребята поболтали о чём-то друг с другом, девчата о чём-то своём, я не болтал ни с кем, а сам с собой ещё не научился, мы поменялись. Теперь я носил носилки с Ростиком, и высыпал породу в стороне от городища. За всё время там был насыпан целый курган.

— Надо было туда кого-нибудь положить! — сказал кто-то из мальчишек.

— Чтобы следующая смена его откопала! — радостно добавил другой.

— Кого, кого… Тоньку, конечно! — это, наверно, Мишка. Я промолчал. Впрочем, нет, Мишка остался на станции. Значит, каждый второй меня не любит, не считая каждого первого? Даже Катя послала меня на верную смерть, драться с силачом Мишкой.

Однако, Ростик помог мне! Значит, я слишком сгущаю краски.

Подошёл обеденный час, и мы отправились на станцию. Там мы стали переодеваться. Василиса велела мне дождаться её. Когда я вылез из скафандра, как гусеница из кокона, она придирчиво осмотрела мою кожу, сказав, что, пока она присматривает, срастание проходит нормально. После обеда я попробую одеться сам. Потом, вечером, она проверит, вспомнил ли я, что надо делать, надевая и снимая скафандр.

— Скафандр живой, — наставляла она меня, — обращайся с ним бережно. Всегда выворачивай его наизнанку и вешай в шкафчик. Там он погрузится в питательную жидкость. Перед облачением не забывай предварительно нажать на этот квадратик, чтобы он пришёл в готовность, и только потом открывай дверцу. Иначе дверца не откроется. Каждый скафандр сделан под конкретного человека, чужой не надевай, потому что этот выращен из твоих клеток, поэтому растёт вместе с тобой.

— А когда практика закончится, что тогда? — спросил я, дождавшись перерыва в наставлениях.

— Будем переходить на корабль в скафандрах, с корабля, тоже, даже если в другом месте будет можно дышать, потому что сначала надо пройти карантин. Мало ли, какие бактерии здесь к нам могут прицепиться. Тебя тоже держали в изоляторе не зря.

— Почему ты со мной общалась без скафандра?

— Сначала я надевала скафандр, пока не убедилась, что ты не заразен.

— Как ты это узнала?

— Есть способы. Перед заселением на станцию все проходят медосмотр, данные заносятся в Центральный компьютер станции, он запоминает, какая микрофлора у человека. Подозреваемый подвергается исследованию, таким образом выявляется, заражён ты, иди нет. Как видишь, ничего сложного нет.

— А если бы я оказался заражён?

— Тебя заморозили бы и отправили на одну из Лун, для исследования.

— Живьём?

— Что живьём?

— Живьём бы заморозили?

— Ну да, — удивилась Василиса, — там бы разморозили, определили, насколько ты опасен. Я же говорила, что готовила тебя к отправке, правда, ты был чист, но мёртв.

— Подожди, подожди, ты говоришь, «там разморозят». Оживят, что ли?

— Зачем потенциальную угрозу оживлять? — спросила Василиса, — Ты бы стал рисковать жизнями миллиардов людей, спасая одного искусственного человека? Да даже настоящего наверняка бы сначала заморозили, и только потом проверили бы на безопасность. Во все века так было. А там, где жалели заразившегося, эпидемия выкашивала миллионы людей. Это космос, Тоник! Мы каждый день сталкиваемся с неизведанным.

Вот что я узнал, знакомясь с особенностями скафандра.

Обедать я сел напротив Кати. Катя, рассмотрев мою умытую физиономию, улыбнулась:

— Выглядишь, как настоящий мальчишка!

— Тебе нравится?!

— По крайней мере решился что-то сделать, — я уткнулся в свою тарелку, думая, что девчонки одинаковы во все времена. Обязательно их мальчик должен с кем-нибудь подраться. Или это древний инстинкт? Выбирают самого сильного?

После обеда был час сна. Мишка дежурил, и я без опаски расположившись в своей каюте, неплохо поспал. После сна, получив полдник, мы снова отправились на раскопки.

Как и ожидалось, ничего ценного не откопали, да и рано было надеяться на находки: возле внешней стены был вырыт шурф, глубиной более двух метров, а мы добрались только до метровой отметки. Девочки находили и здесь небольшие осколки глиняной посуды. Возможно, в последующие времена, это место использовалось, как свалка. Радиоуглеродный анализ черепков установил их возраст почти в сотню тысяч лет.

Я даже засомневался в их искусственном происхождении, но Катя сказала, что, когда я был прежним, высоко ценил эти находки, утверждая, что, когда откопаем всё городище, склею почти целую вазу, осколки которой тщательно собирал и хранил в своём шкафчике.

Я сначала хотел посмотреть, что Антон там собрал, но потом подумал, как буду глупо выглядеть, с умным видом роясь в куче мусора. К сожалению, в археологии у меня очень смутные познания. Знаю лишь, что археологи раскапывают могилы, изучают, по останкам, и вложениям в могилы, культуру и быт людей прошлых эпох. Гробокопатели, одним словом.

Думаю, в космосе таких захоронений не много. Слишком много времени прошло. Планета очень старая, цивилизация вымерла. Вот этим вопросом и занимается наша группа: отчего вымер такой плодовитый и живучий народ, как люди? Да и люди ли здесь жили? Могли и орки, эльфы, или гномы. Не обязательно они могут так называться, я имею ввиду другую расу или форму жизни.

К слову, обезьяны, они кто? Антропоиды или гуманоиды? Чем эти понятия различаются между собой?

И то, и другое обозначает одно и то же: человекоподобный.

Если этот лабиринт построили человекоподобные, куда они делись? Где сооружения более поздних эпох? Стеклянный Город не в счёт. Почему-то есть уверенность, что сооружение это, чужое на планете. Наверняка след неведомых Странников.

В этот вечер я впервые отстал от группы. Наступило время заката, меня привлекло сияние в небе, я сказал соседу: «схожу, посмотрю», и побежал к ограждению, где застыл, любуясь невиданным зрелищем. Там меня и застала Василиса…

Хорошенько отчитав, она потащила меня на станцию, но я заныл, что хочу посмотреть, и, к моему удивлению, Вася согласилась.

Насмотревшись на невероятные краски, я стал осматривать дюны. Оказывается, планета вовсе не мертва: кое где бегали маленькие ящерки, жучки катали какие-то шарики по песку, бегали паучки на длинных суставчатых ногах.

Безразличие Василисы я объяснял для себя тем, что ей всё это давно надоело.

— Вася, — спросил я её, — а крупные ящерицы здесь водятся?

— Здесь вообще никто не водится, это мёртвая планета, — скучным голосом ответила Вася, — Когда ты решил подышать свежим воздухом, в нём не оказалось даже микроорганизмов.

— А эти, мелкие? — показал я на суетящихся ящерок.

— Ничего там нет, так, игра теней, — зевнула Вася. Я обратил внимание, что к вечеру гермошлем становится прозрачным.

— Насмотрелся? Пошли, что ли…

— Какие здесь закаты красивые, Вася! — восторгался я.

— Ничего особенного. Ты ещё не видел красивых закатов. Говорят, на Земле…

— Там другие краски, — перебил я её, — хочешь, нарисую?

— Хочу, но не надо дразнить ребят.

— Почему? Думать и мечтать ведь не запретишь.

— Ах, Тоник, лучше бы ты, как прежде, перебирал свои черепки. Ты же был помешан на археологии, что случилось?

— Наверно, умер, — пожал я плечами.

— Да, тоже загадка. Вдохнув местного воздуха, ты не мог умереть. Немного помешаться, как это происходит сейчас с тобой, да. Но ты был в состоянии клинической смерти почти два часа! Ещё немного, и стал бы разлагаться!

— Ты ничего не слышала о летаргическом сне?

— Об этом я и подумала, решив повременить с твоей отправкой.

— Почему ты тогда сказала, что отправляешь меня на Землю?

— Потому что вы все туда стремитесь.

— Почему?

— Среди детей ходят легенды, что там можно найти родителей, что там есть люди, которые принимают в свою семью понравившегося ребёнка. С годами приходит понимание, что твоя мама — бездушная родовая капсула, клетки, из которых тебя зачали, взяты у таких же искусственных людей.

Так что, Тоник, не трави душу.

— Вася, но душа-то у нас есть? Чем мы отличаемся от настоящих людей?

— Тоник! Настоящих людей рожают женщины, а не родовая капсула! Питаются материнским молоком, а не синтетическими смесями, воспитываются любящими родителями! Понял?

— Понял, конечно…

— Ничего ты не понял. Ты ещё малыш, откуда тебе знать такие вещи?!

— Вася, мне понятен смысл слов: «Ты есть то, что ты ешь». Получается, мы с рождения питаемся синтетикой, и мы, выходит, синтетические люди?

— Да, только не с рождения, а с самого зачатия, у нас возраст отсчитывается со времени зачатия.

— Василис, — робко спросил я, — вам что, рожать нельзя? Самим?

— Конечно, нельзя. Мы созданы, чтобы работать. Может, когда-нибудь мы получим общие права, а пока что мы бесправные существа, делаем то, что прикажут. И вообще, Тоник! Ты меня заболтал! Раздевайся, давай!

После этого разговора я долго ходил, как мешком пристукнутый: дожили! В двадцать третьем веке оказаться на положении раба! Хорошо кормят, хорошо одевают, заботятся о тебе, но никакой свободы! Если им запрещено рожать, и в то же время производят в промышленных масштабах, то… Дикость какая-то! Это ведь живые люди, им тоже хочется любить! Меня даже покоробило.

Выходит, близкие контакты тоже запрещены.

Меня заинтересовало существование на нашей станции стабильных пар мальчик — девочка. Причём не все пары дружили друг с другом, заглядывались на других девочек или мальчиков.

Очень быстро разобрался с этим феноменом: мы были подобраны самым оптимальным образом, по генетическим таблицам, чтобы потомство появилось здоровое.

Потому нас держат рядом, чтобы долго не искать, когда придёт время брать у нас генетический материал для помещения в родовую капсулу.

Очень эффективный метод, ведь при искусственном оплодотворении из одной женской клетки можно получить до десяти близнецов!

Ну, это я уже додумал сам, для детей нашего возраста эта информация закрыта.

Нам объяснялось, что мы должны дружить со своим напарником для того, чтобы не было скучно.

Мне это напомнило школьные годы, когда детей рассаживали парами, мальчика с девочкой.

Только здесь рекомендовалось сохранять пару на всю жизнь. Хотя, если возникала психологическая несовместимость, пары разбивались, но по типу «Я хочу с ней (с ним)» могло состояться, если только генотип подойдёт. Дружить с любым членом группы не возбранялось, но пары должны были присутствовать в любой вновь созданной группе. Я даже сомневаюсь, что впоследствии они вообще узнают, что у них есть общие дети.

Как же дело обстоит с воспитателями? Наверное, могли к большой группе детей прикреплять девушку и юношу, но, в нашем случае, вероятно, подумали, что одной воспитательницы достаточно.

Сколько длится практика? Месяц?

Вот и ответ, хотя, наверняка здесь есть помещение для забора и хранения генетического материала, а то и родовая капсула.

Во времена экспансии и войн обычно предусматривались такие важные аспекты жизни, как продление рода. Когда осваивали Америку, с собой обязательно брали жён и детей, несмотря на очевидную опасность предприятия. Так что, останься мы здесь отрезанными от мира, пришлось бы выживать самим, потому что на станции есть даже минимальный набор для терраформирования, и замороженные эмбрионы «каждой твари по паре».

Эти мысли я уже додумывал, бросив свои кости на кровать, после душа. Оказывается, после нашей с Мишкой драки, его отселили от меня, поселив вместо него Ростика! С Ростиком мы не конфликтовали, наоборот, он был не прочь подружиться.

Но долго предаваться медитации мне не дала Катя. Без стука она ворвалась в нашу каюту, увидела меня, лежащего, в одних плавочках, на кровати и сказала:

— Ты уже готов? Пошли! — сама она была в белой маечке и шортиках.

— Подожди, оденусь…

— Не надо тебе одеваться, пошли.

— Опять будете издеваться? — спросил я.

— Никакого издевательства, Тоник! Нам пора в тренажёрный зал! Мальчики все так будут одеты, я вам даже завидую.

— Чего завидовать? — проворчал я, — Все свои, одевались бы так же.

— Если бы не Василиса! — засмеялась Катя, поджидая, когда я слезу с кровати.

— Кать, мы что, мало работаем на раскопках?

— Тоник остаётся Тоником! — засмеялась Катя, — Хоть и говорит, что изменился! Пошли, лентяй!

Оказывается, на станции был приличных размеров спортзал, заполненный сегодня различными тренажёрами. На них уже занимались мальчики и девочки, одетые, как мы с Катей.

К нам подошла Василиса, назначила мне упражнения с небольшими гантелями, велела попробовать подтянуться на турнике, побегать на беговой дорожке и прокатиться на велотренажёре. Всё это сделать, особо не напрягаясь. Осмотрев в зеркальной стене свою скелетоподобную фигурку, я не удивился её лояльности. Увидел там Мишку, поднимающего гири, удивлённо подумал, как он решился меня так жестоко избить, мог же и насмерть!

Вообще, все мальчики в зале были довольно развитые, даже Ростик.

Угораздило меня вселиться в этого доходягу! Впрочем, если бы он не умер, я и не вселился бы.

— Ну, Тоник, удивил ты сегодня всех! — смеялась Катя, бегая рядом со мной на дорожке.

— Чем это? — спросил я, с трудом поднимая килограммовые гантели.

— Обычно ты с девочками расчищаешь подозрительные осколки, а сегодня схватился за лопату!

— Надоели мне эти черепки, — пробормотал я, устав поднимать гантели. Поглядев на турник, попробовал подпрыгнуть, но до перекладины не достал. Тогда кто-то взял меня за бока и помог дотянуться. Я думал, я лёгкий. Но это оказалось оптическим обманом зрения. По-моему, я весил не менее центнера, потому что все мои усилия подтянуться оказались напрасными. Рухнув вниз со вздохом, я с удовольствием, с мягкого пола, наблюдал, как легко подтягивается моя Катя. Потом она посадила меня на велотренажёр, сама села на соседний, и мы сделали вид, что катаемся по парку.

Загоняла меня Катя до того, что я покрылся потом, сама при этом только разогрелась.

— Ну как? — смеялась она, — Понравилось?

— Понравилось! — улыбался я, довольный, что занимаюсь спортом с Катей.

— Пошли, примем душ, скоро вечерний чай. Чем думаешь заниматься вечером?

— Не знаю…

— Я зайду за тобой, сходим в комнату отдыха.

— На вечерний чай, что, опять в комбинезон переодеваться?

— Ну да, всё торжественно, ты же не уговорил Василису.

Честно говоря, я и не пытался. Может, поговорить? Опять будет говорить о дисциплине. Может, наоборот, ребята сняли бы напряжение?

В своей каюте я принял душ, отметив, насколько все эти чудеса стали для меня привычными. Захотел, трансформировал душ в подобие тропического ливня, с картинками тропиков вокруг, или можно сделать обычный рожок наверху, со старым кафелем, в потёках ржавчины, если замучила ностальгия. Можно попросить душ, чтобы струи били со всех сторон, приятно массируя тело.

Привычно надев свежее бельё, я достал свой комбинезон, который сам чистится в шкафчике, оделся в него, и отправился в кают-компанию.

Так как нас двенадцать пар, дежурить выпадало раза два-три в месяц.

Стол уже был накрыт, ждали Василису. Когда она появилась, все встали. Заняв место во главе стола, в капитанском мундире, она разрешила нам сесть, и мы приступили к чаепитию.

Через пять минут обязательного молчания, Василиса разрешила нам разговаривать.

— Вася! — спросил один мальчик, я не знаю его имени, — Можно, Тонька в следующее своё дежурство опять переделает кают-компанию?

— А что, кроме Тоника никто не может переделать, по своему усмотрению? Или не хочет?

— У него получается лучше всех! — загалдели ребята.

— Как хотите, — пожала плечами Василиса, — Его дежурство будет через две недели.

— Мы можем уступить ему! — засмеялись девочки.

— Подумаем. Сегодня получила сообщение. Скоро прибывают взрослые.

— А мы? — в наступившей тишине спросил Мишка.

— Взрослые будут исследовать Город, мы заниматься раскопками. Наверное, — добавила Вася.

Больше вопросов не было, вечерний чай закончился, ребята расходились в тишине.

— Что случилось? — спросил я у Ростика, когда мы зашли в каюту, переодеться.

— Не знаю. Что-то случилось, раз взрослые прибывают раньше графика. По графику должен прибыть борт с почтой для нас, но его задержали из-за тебя. Что теперь, я не знаю, может, опять из-за тебя?

— Кто я такой, чтобы из-за меня срывать графики? — спросил я, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

После недавней своей самооценки, я мог представить себе всё, то угодно, вплоть до лоботомии. Живьём. Я передёрнул плечами, отгоняя от себя эту жуть, и начал переодеваться. Оказывается, в моём маленьком шкафчике можно было найти любую одежду. Я надел светло-серые маечку и шортики, приготовился ждать Катю.

Катя явилась в розовой блузке и сиреневой коротенькой юбочке, светло-розовых гольфиках и белых босоножках. Выглядела она так чудесно, что мы с Ростиком одновременно сглотнули.

— Что стоишь? Пошли, — потянула она меня за руку.

Комната отдыха представляла из себя уютное место с мягкими диванами, возле которых стояли столики с шахматами, вдоль стен тянулись книжные полки, здесь можно было смотреть кинофильмы. Кино можно было смотреть и в кают-компании.

Всё это напомнило мне рейс в открытом океане. Не зря Василиса сделала настоящую, морскую кают-компанию. Осталось только иллюминаторы сделать, как на фрегате, и показывать там море.

— Тонь, давай, сыграем в шахматы, — предложила Катя, расставляя фигуры. Я согласился.

С удивлением я понял, что готов сделать всё, лишь бы быть с Катей. Какое счастье, подумал я, что я её напарник, а то получал бы ещё больше неприятностей, если бы она мне понравилась, будучи чужой парой.

— Катя, Кать, — попросил я. — Расскажи, кого как звать. Я забыл…

— Забыл, так забыл, — легко согласилась Катя, — вон, смотри, с книгой сидит Фёдор, за шахматами Костя со своей Светой, Лена с Наташей. Остальные, кто где. Кто-то опять пошёл в спортзал, наверно, в волейбол играют, кто-то спать завалился. Ты не хочешь спать?

— Не, не хочу, — покраснел я, скрывая причину, по которой мне не хотелось уходить.

В шахматы я продул. И не один раз.

— Ты мне поддаёшься? — с досадой спросила Катя, в очередной раз расставляя фигуры.

— Что ты, Катюш, ты замечательно играешь! — оправдывался я, пытаясь унять сердечко.

— Раньше ты всегда меня обыгрывал, и сразу уходил.

— Я же говорю, что изменился.

— Я вижу. Прости, что обижала тебя.

— Кать, если захочешь, обижай, сколько угодно! — сказал я от чистого сердца.

Катя внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Так я наслаждался обществом Кати весь вечер, пока не пробили склянки, после которых полагалось готовиться ко сну.

Почистив зубы и умывшись, я лёг на своё место. Пришёл Ростик, залез на свою кровать, поворочался там, потом слез вниз, и забрался ко мне под одеяло. Подышав там, он спросил:

— Можно, я буду спать с тобой? Мне одному неуютно.

— Спи, а то я один могу здесь потеряться, такой худой.

Ростик хихикнул и спросил:

— Ты правда, жил на Земле?

— Жил, — согласился я.

— Расскажи?

— Ростик, я жил там двести пятьдесят лет назад.

— Ну и что! — настаивал мальчик.

— В то время для нас ваша станция была фантастикой.

— Я знаю, мы же учили историю.

— Многие ребята, которые жили в то время, с удовольствием поменялись бы с вами местами.

— Ну и менялись бы! Мы бы тоже… с удовольствием! Так ты поменялся с Тоником?! Тебя как зовут?

— Алекс… Саша.

— Саша?! Вот здорово! Как ты там жил? Учился в школе? Расскажи!

— Ростик, я уже не хотел ни с кем меняться. Я уже был дедом, у меня внуки…

— Врёшь! — подскочил Ростик, — Чтобы у тебя были внуки, значит, должны быть дети?!

— Ну да, у меня были девочки. Конечно, теперь можно сказать, что были.

— И каково это?

— Что?

— Быть папой.

— По-всякому, — пожал я плечами, — и тяжело, и радостно. Но, прежде, чем быть папой, я был сыном.

— Правда?! — задохнулся Ростик, не в силах спокойно лежать, он крутился на месте, садился, внимательно заглядывая мне в глаза.

Я рассказал немножко. Обычная жизнь обычного мальчика показалась Ростику сказкой.

— Ростик, — спросил я, — Тебе на самом деле интересно, или завтра будете надо мной смеяться?

Ростик замер под одеялом, потом сказал:

— Если честно, мы хотели узнать, врёшь ты всё, или правду говоришь.

— И что?

— Н-не знаю… ты так запросто рассказываешь, как будто взаправду жил на Земле. Но так не бывает! — снова привстал он на локте, глядя мне в глаза.

— Не бывает, — согласился я, — не бывает искусственных мальчиков и девочек, не бывает детских археологических экспедиций на заброшенных планетах. Я сплю, и мне снится сон. Давай спать, я завтра проснусь, и пойду на работу! — Я повернулся к стене и закрыл глаза. Ростик тоже замолчал, думая, наверно, где я придумал, где сказал правду.

Я же говорю, что Ростика для меня нет, что я для него тоже не существую.

Всё получилось так, как я и говорил вечером Ростику: утром я проснулся, и пошёл на работу. На раскопки, встав, спросонья чуть не полетел на пол через спящего рядом мальчика.

Но прежде Василиса устроила нам утреннюю зарядку. Заспанные и ленивые, выстроились мы в спортзале, мальчики в трусиках, девочки в трусиках и маечках. Девочки в передней шеренге, мы в задней. Василиса, тоже в футболке и шортах, показывала, какие упражнения надо делать, под бодрую музыку, и мы потихоньку проснулись, глазки заблестели, мы уже с удовольствием махали руками и ногами, сгибались и разгибались. Я смотрел на спину стоящей передо мной Кати, и внутри у меня разливалось тепло, в предвкушении дня, который я проведу вместе с ней.

Я уже начал свыкаться со своим новым положением практиканта. Возможно, так бы и остался Тоником, если бы… Но всё по порядку.

Ребята начали привыкать ко мне, одно их раздражало: каждый вечер я старался сбежать, чтобы посмотреть на закат за стеклянным городом. Никто не садился за стол, пока не соберутся все.

Как я уже говорил, связь со станцией у меня не всегда срабатывала.

— Вася, я вернусь, как только отгорит закат, ужинайте без меня!

— Ты совершенно невозможный ребёнок! — сердилась Вася, иногда чувствительно меня шлёпая по заднему месту, — Ты подрываешь дисциплину! Сегодня ты ходишь смотреть на закат, завтра кто-нибудь захочет поковыряться в дюнах, послезавтра кто-то найдёт что-нибудь интересное на посадочной площадке во время прибытия очередного борта, или кому-нибудь, скажем, тебе, надоест смотреть на закат из-за изгороди, и ты пойдёшь поближе к Городу. Думаешь, законы пишут, чтобы вам навредить, притеснить? Законы пишутся кровью!

— Да помню я! Это техника безопасности…

— Вот именно, безопасности! Заставляешь меня ходить за тобой, ребят нервируешь. Смотри, будут бить, вступаться не буду!

Я обиженно-виновато шмыгал носом, но на следующий вечер опять убегал к ограждению станции, предварительно проверив связь. Если не забывал. Зато натренировался автоматически надевать свою вторую кожу. Вообще мой скафандр являлся скафандром высшей защиты, в нём так же комфортно в космосе, как и на планете типа Венеры.

Внутри он был из такого же белкового материала, как и я, следующие слои постепенно переходили в кремнийорганическую структуру.

Когда я спросил, почему мне легко работается на раскопках, и тяжело в спортзале, мне объяснили, что мне помогает скафандр. При желании, он может принять на себя очень большую нагрузку, но после этого его надо хорошо накормить, иначе начнёт высасывать силы из начинки, то есть, из хозяина. Скафандр питается в шкафчике. Можно кормить его собой, но тогда надо часто кушать самому.

А если без экстремальных нагрузок, то система регенерации позволяла находиться в нём очень длительное время без пополнения запасов. Я, правда, ещё не рискнул ни разу проверить регенерационные способности моей второй кожи, один раз только, по-маленькому. Всё просочилось, как в песок.

Вода, которую можно было пить, не снимая шлема, была похожа на родниковую. Ребята не знали, но я-то помню, какова настоящая вода на вкус. Разве что вкус у моего нового тела другой?

Тогда я рад за это тело, потому что всё, что предлагают на завтраки, обеды и ужины, доставляет мне искреннее удовольствие. Вася говорит, что до моего помешательства у меня был отвратительный аппетит. В отчёте? Если напишет правду, у наставницы отминусуют баллы, могут поставить незачёт по практике.

За мою смерть она уже что-то получила. Воскрешение не компенсировало наказание, как бы не повлекло ещё больше штрафных баллов. Там же думают, что Вася хотела заморозить живого, не заражённого человека, по ошибке. Только хорошее отношение Васьки ко мне спасло меня от окончательной гибели.

Это замечание насторожило меня: что значит «хорошее отношение»?

Шла вторая неделя моего пребывания на станции. Я уже привык к своему статусу ребёнка.

То, что я перестал интересоваться ископаемым мусором, мало кого удивило или рассердило, определённо такие находки никого не радовали. Ростик говорил, что некоторые ребята во время практики, находили настоящие захоронения, с действительно ценными экспонатами, которые даже выставляли в музеях, а по этим черепкам можно было лишь узнать, когда они были изготовлены, или разбиты.

В этот день мы, как обычно, позавтракали, стали собираться на привычные раскопки.

Мы с Ростиком и Катей уже прилично углубились в тупичке, нам помогала напарница Ростика, Лена, тоже очень приятная, неконфликтная девочка. Я с удовольствием трудился с ними, мы весело болтали в перерывах, ребята иногда подтрунивали надо мной, называя «дедом». А я?

Когда моюсь в кабинке, выхожу и смотрю на себя в зеркало, на свою тощую детскую фигурку, силюсь представить, что мне под шестьдесят, и уже не могу. Новая жизнь властно начала захватывать моё сознание. Если сначала я думал, что не сегодня, так завтра проснусь, то теперь кажется, что сном была прошлая жизнь.

Мальчишки и девчонки, в полном составе, бывало, собирались в кают-компании, послушать мои рассказы. Я сразу предупредил, что мои рассказы, не что иное, как истории из давних — давних времён, когда люди только выходили на орбиту Земли, и то, что сейчас является рутинным и скучным делом, в то время было смелой фантастикой.

Так вот, когда мы начали собираться на выход, у Василисы прозвучал сигнал связи с куратором группы. Наша начальница удалилась в свою каюту, вышла бледная, с пожатыми губами.

На немой вопрос ребят, Вася глубоко вздохнула, и сказала:

— Объявили эвакуацию. Сейчас прибудет «призрак», ждём корабль, и переодеваемся в скафандры.

Кроме Тоника и Кати. Тоник и Катя остаются.

В кают-компании воцарилась звенящая тишина.

— Я не знаю, почему! Сказали, их заберёт к себе прибывающая экспедиция, они будут работать со взрослыми.

— Так никогда не было! — сказал Мишка.

— Я сама ничего не понимаю, — развела руками Вася, — но не могу не подчиниться приказу. Со мной говорил Первый заместитель губернатора колонии системы Морской Звезды Дмитрий Колодезный.

Сами понимаете, насколько это серьёзно. Приказ обсуждению не подлежит. Ждём прибытия борта, и сразу переодеваемся.

Ждать пришлось недолго. В иллюминаторы было видно, как заколыхался воздух, вспыхнул сиреневыми сполохами, порыв ветра поднял песчаную метель, и на посадочной площадке материализовался громадный конус «призрака», меж пространственного корабля.

Ребята зашевелились и в полной тишине отправились облачаться в свои скафандры.

Мы с Катей остались стоять посреди кают-компании. Вася подошла к нам, взяла меня за плечи, и неожиданно, крепко поцеловала в губы.

От неожиданности я стал вырываться, сучил ножками, но Вася была сильной девушкой, мои попытки вырваться из её объятий потерпели фиаско. Наконец Вася отпустила меня. Я стал плеваться и вытирать губы рукавом.

— Ты с ума сошла! — воскликнул я.

— Ну что ты бесишься? — дрогнувшим голосом спросила Вася, — Я же не виновата! Я люблю тебя!

— Упаси господь от такой любви! — крикнул я со слезами на глазах. Вася закусила губу и вышла.

Мы с Катей бросились к иллюминатору, стали наблюдать, как вышли наши друзья, сопровождаемые Василисой, дошли до корабля, исчезли в нём. Потом силуэт корабля заколыхался и растворился.

Теперь опять стали видны песчаные дюны.

Мы остались одни.

 

Глава четвёртая

Одни

Мы отошли от иллюминатора, Катя посмотрела на меня и закатила мне пощёчину. Моя голова метнулась влево, Катя треснула по левой щеке, потом, с плачем, обняла меня за шею.

— Катя, успокойся, — гладил я её по спине.

— Я ударила тебя, Тоник, где больно? — отстранилась она от меня. Я пальцем показал на левую щёку.

Катя поцеловала эту щёку. Тогда я показал на правую щёку, Катя поцеловала правую.

Я показал на губы. Катя засмеялась и неумело ткнулась своими губами в мои губы.

— Я не виноват, Катя, — пытался оправдаться я.

— Глупый, я ударила тебя за то, что ты целовался с Васькой!

— Я не целовался с ней!

— Всё равно. Наконец-то мы одни, Тоник!

— Что же тут хорошего? — удивился я.

— Как мне все надоели! Мне только с тобой было хорошо.

— Катя, я не понимаю, что здесь происходит, но мне это не нравится.

— Тоник, давай об этом подумаем завтра? Сегодня будем с тобой вдвоём.

— Ты уверена, что завтра будет?

— Что значит «завтра будет»? Куда оно денется?

— Не знаю, Катя, что-то случилось, возможно, связанное с моим появлением. Я боюсь за тебя.

— Я никому тебя не отдам, — Катя сдавила меня изо всей силы, я чуть не задохнулся.

— Сегодня пойдём на раскоп? — спросила она меня.

— Я бы пошёл, мне там нравится. Скучно будет, наверно, одним.

— Не будет, мы же вдвоём. Вот если бы тебя оставили одного! Но одного запрещено оставлять.

— И поэтому пожертвовали тобой?

— Что значит, «пожертвовали»? Ма с тобой пара. Если бы меня отправили куда-нибудь на край Галактики, ты последовал бы за мной. Или ты был бы против?

— Нет, Катя, теперь мы связаны.

— Вот видишь!

Мы решили сходить на раскоп. Чем ещё заниматься? Отдохнуть успеем вечером, тем более, что я надеялся подольше понаблюдать за Городом.

Придя на наше место, решили прокопать у стены поглубже. Сначала набирали носилки, потом относили на курган.

— На обед пойдём? — спросил я, когда заурчало в желудке, и тут почувствовал, что моя лопата во что-то упёрлась. Расчистив грунт, увидел небольшую статуэтку, сантиметров пятнадцати длиной.

Изображала она стилизованную женскую фигурку. Такие фигурки у наших предков считались хранительницами очага.

— Вау! — воскликнула Катя, — Что это?

— Хранительница очага.

— Пошли домой? — я кивнул.

Статуэтку мы положили в ящик для отмывания находок, и, когда сами отмылись и переоделись в маечки и шортики, наша находка была чисто отмыта и продезинфицирована.

Катя с интересом разглядывала её. Трогала пальцами большие груди, разглядывала со всех сторон.

Лицо у статуэтки было только намечено, все пропорции искажены.

— Неужели здесь жили такие уроды? — спросила Катя.

— Что ты, Катя, это фигурка духа. Женского духа.

— Откуда знаешь? — подозрительно спросила Катя, — Ты же ничего не помнишь!

— Я помню кое-что другое, — ответил я, — такие статуэтки находили на Земле.

— На Земле? — с недоверием спросила Катя.

— Разве вам не преподавали такие вещи? — удивился я.

— Преподавали, конечно, но как-то не верится. Сколько отсюда до Земли? — я пожал плечами:

— Затрудняюсь даже представить, но у нас считалось, что гуманоидная культура должна быть распространена по всему космосу. Потому что этот вид способен к созиданию. Какой ещё вид к этому способен, Катя?

— Не знаю, мы ещё не встретили разумных, ни на одной планете. Может, знаешь, почему?

— Наверно, всякой цивилизации есть начало, есть конец. Возможно, сейчас мы наблюдаем развитие единственной цивилизации в Галактике — нашей, Земной. Пройдёт несколько миллиардов лет, и мы уйдём, может быть, из этой Галактики, найдём другую, молодую. А здесь, когда природа восстановит ресурсы, съеденные нами, возникнет другая цивилизация, культура.

— Ты рассуждаешь, как старый дед! — поставила точку в нашем разговоре девочка, — Я поставлю эту статуэтку вот на эту полку. Если она хранительница домашнего очага, здесь ей самое место.

— Катя, мы будем обедать?

— Ой! — Катя поставила Хранительницу и бросилась заказывать нам обед. Дежурные ведь смылись в неизвестном направлении.

— Тебе что? Борщ? — спрашивала меня девочка, заботясь обо мне. На второе она предложила мне картофельное пюре с котлетой, на третье — компот из сухофруктов.

— Пойдём ещё? — спросила Катя меня.

— Конечно, пойдём! — воскликнул я, — Забыла, что ли, про закат?

— Пошли тогда, поспим. Я буду теперь спать в твоей каюте, одной скучно.

— Наверху, или внизу?

— Наверху, в нашей каюте я тоже наверху сплю. Мне нравится.

В каюте мы разделись и улеглись. Поболтали немного о нашей находке, помечтали найти ещё что-нибудь, и незаметно уснули.

Мечтать, ка говориться, не вредно. Смешно было надеяться, что на одном месте будет валяться куча статуэток, или целые вазы.

Раскопав свой тупичок, пошли домой. Несмотря на неудачу, настроение у нас было превосходное.

Я предложил посмотреть закат, и девочка с радостью согласилась.

Мы стояли возле ограды, я с восхищением смотрел на дивные краски, а Катя откровенно скучала.

— Кать, ты не видишь? Смотри, какие краски чудесные!

— Ничего красивого нет, обычный закат.

— А ящерицу видишь? Вон, под куст саксаула ползёт!

— Какого саксаула? — удивилась девочка.

— Вон же растёт, кривой, как пучок железа.

— Так это и есть пучок ржавого железа.

— Откуда здесь арматура? — с удивлением посмотрел я на Катю, — Там что, остатки строений? Я говорю, куст! Ящерица легла под куст и слилась с песком. Какого цвета песок?

— Серого, — ответила Катя.

Странно, подумал я, на станции я специально спрашивал, какого цвета имеет тот или иной предмет, все отвечали правильно. Здесь же никто не видит такого великолепия.

— Тоник, то, что видишь ты, никто не видит, — сказала Катя, — Ты так восторгаешься, наверно, это действительно красиво, мне даже завидно.

— Да, Катя, мне жаль, что ты не видишь такой красоты. Дюны, к примеру, не серые, а жёлто-красные, бегают маленькие ящерки, жучки и паучки.

— Не вижу, Тонь, всё серое. Пошли домой.

Вечером мы поужинали, отдохнули, и Катя предложила посетить тренажёрный зал.

Мы попробовали позаниматься на разных тренажёрах, но пустой зал пугал своими размерами, нам было не до шуток и смеха. Помывшись в душе, поиграли в шахматы, потом сходили, попили вечерний чай и решили ложиться спать.

Станцию мы обошли, проверили все данные. Но, так как мы остались вдвоём, разница в показаниях оказалась минимальной, поэтому Катя перевела всё обеспечение на автоматический режим.

Мы легли спать, погасили свет, оставив крохотный зелёный ночник.

Катя поворочалась наверху, повздыхала, и слезла вниз. Бросила ко мне на кровать подушку, одеяло, и улеглась рядом со мной.

— Я так мечтала остаться с тобой вдвоём, — сказала она, — но никогда не думала, что будет так тоскливо.

— Вот ты рядом со мной, чего никогда не могло быть, когда здесь были все ребята и Василиса, и всё равно не хватает ребят, постоянной ходьбы, беготни, даже ссор.

— Да, Катенька, давай обнимемся, представим, что всё, как прежде, а мы просто спрятались от всех.

Катя хихикнула, мы обнялись, уткнувшись носами.

— Тоник, как тебя по-настоящему зовут? Саша? Саш, расскажи про отношения мальчиков и девочек у вас, на той Земле.

— Да такие же отношения, — пожал я плечами, — как и здесь: воюют, дружат, любят и ненавидят, всё, как везде, мы обычные люди, Катя.

— Да я не о том…

— О том, Катя, нам ещё рано говорить. Когда вырастем, я тебе всё расскажу. Будем спать? Или рассказать сказку?

— Сказку, — надула губки девочка, — ты же старший… на двести пятьдесят лет старше! Дедушка, расскажи сказку!

Я рассказывал сказки, которые мог вспомнить, или просто о жизни на Земле, или весёлые истории из жизни детей или внуков, Катя потихоньку засыпала в моих объятиях, а мне казалось, что мы дома, у моей мамы, что мы братик с сестричкой, утром она нас разбудит, и… я заснул.

Утром Катя разбудила меня, когда уже в каюте было светло.

— Я пойду к себе, умоюсь, — сказала она, — будем делать зарядку? — я кивнул, начав сильно зевать.

— Просыпайся! — засмеялась Катя, и ушла. Пришлось вставать. Пошёл, смыл сон, сделал все утренние процедуры. Не успел одеться, как зашла Катя. Она тоже была в маечке и трусиках:

— Пошли в спортзал! — потащила она меня.

В спортзале мы встали напротив друг друга и Катя начала мне показывать упражнения. Немного размявшись, я предложил:

— Катя, давай играть в пятнашки?

— Это как? — замерла Катя, а я хлопнул её по плечу, и с криком «пятна!», побежал от неё.

Катя, с негодующими воплями погналась за мной. Недолго я бегал, Катя быстро меня запятнала.

Настал мой черёд бегать за хохочущей, вёрткой девочкой. Я успел запыхаться, когда смог до неё дотронуться, и тут же увернулся, и припустил от неё, откуда только силы взялись! Бегали до изнеможения, когда уже, от хохота не было сил, я свалился на маты и сдался. Катя тоже свалилась рядом, тяжело дыша.

— Какую весёлую игру ты придумал! — радовалась она.

— Не придумал, а вспомнил.

— Всё равно умница! — я не спорил. Отдохнув, опять пошли мыться от пота.

В кают-компании мы взяли овсяную кашу с клубникой и чай с пирожными. Кушали, радостно глядя друг на друга.

— Сегодня пойдём на раскопки? — спросила Катя. Я подумал.

— Катя, у меня есть одно дело. Помнишь, ты говорила о вездеходе? — Катя кивнула, облизывая ложку.

— Я хочу посмотреть на него.

— Давай посмотрим отсюда. — я кивнул:

— Да, сначала посмотрим на экране.

Прибравшись за собой, мы развернули широкий экран, Катя понажимала на значки, и в каюту въехал вездеход. Был он красного цвета, высокий, на четырёх гусеницах.

«Краулер», — всплыло откуда-то название этого чуда. Посмотрел, как он управляется, что за энергетическая установка.

Энергетическая установка оказалась маленьким ядерным преобразователем энергии.

Я открыл описание. Установка представляла собой круглый цилиндр, метр в высоту и полметра в диаметре. Внутри стояли активные стержни, погруженные в поглотитель, который преобразовывал энергию альфа, бета частиц, и гамма излучения, в электроэнергию. Инверторы и выпрямители преобразовывали её в несколько видов напряжений. В каждом гусеничном элементе стоял двигатель постоянного тока.

Каждый мощностью по сто киловатт.

Управлялся это чудо техники бортовым компьютером, лёгким движением руки. Кабина и сиденья были трансформерами, подстроенными под наш возраст.

— Кать, хочу… — сказал я, протягивая к вездеходу руки. Катя засмеялась:

— Мальчишка всегда мальчишка. Пойдём смотреть.

— Одеваться надо?

— Нет, туда можно дойти по переходу, — Катя взяла меня за руку и мы, как были, в маечках и шортиках, пошли к переходу. Катя набрала код на виртуальном пульте, диафрагма перехода раскрылась, и перед нами открылась длинная труба, прозрачная изнутри. Казалось, что она стеклянная. Решётка трапа, казалось, висела в воздухе.

— Давай бегом? — предложила Катя и побежала вперёд, я за ней.

Скоро я начну опять, как в детстве, бегать, вместо того, чтобы ходить.

Следующая диафрагма открыла проход в довольно обширный ангар, в котором стоял вездеход и большой обтекаемый аппарат матового чёрного цвета.

— Что это? — спросил я.

— Спасательный катер, — пожала плечами Катя.

— На сколько мест?

— На тридцать.

— Неужели все поместимся?

— Да, там тридцать мест. Катер выводится на орбиту, и все погружаются в сон. До тех пор, пока не найдут.

— Долго ищут?

— Кто его знает, я ещё не попадала в такие неприятности. Но ждать можно хоть сто лет, потом разбудят.

Я с уважением посмотрел на спасательный катер и направился к вездеходу. Залез по лесенке в кабину. Да это настоящий кабинет! Офисные кресла, четыре штуки, столик, шкафчик в виде бара, широкие окна из бронестекла. Впереди стояли два кресла, водительское и штурманское. Я занял водительское, которое сразу приняло удобную для меня форму. Рядом рухнула Катя.

Я раскрыл пульт, почитал инструкцию. Управление было рассчитано на ребёнка, умеющего читать.

— Вввв, — сказал я, — вв-у-ув! — Катя звонко рассмеялась.

— Кать, покатаемся?

— Прямо так? Без скафандров?

— Здесь можно снимать скафандры.

— И голышом?! — зашлась в смехе девочка. Я покраснел. Здесь же не было приспособлений для снятия и хранения второй кожи.

— Я имею ввиду…

— Да знаю я, что ты хотел сказать, — улыбнулась Катя мне, — если хочешь, заводи, здесь можно прокатиться метра два вперёд-назад.

Я включил питание кнопкой с вертикальным значком, кнопка засветилась, потом завёл двигатели пиктограммой «play», загорелся зелёный огонёк. Двинул пиктограмму со стрелкой «вперёд», вездеход неслышно двинулся вперёд. Другой рукой двинул стрелку реверса, когда вездеход вернулся на место, я коснулся «паузы». Машина остановилась, огонёк горел. При нажатии кнопки «стоп» двигатели выключились. Были здесь ещё пиктограммы «налево», «направо», причём повороты отдельно ещё и для заднего хода. Что мне понравилось, в машине был предусмотрен автопилот. Можно было, задав курс, дремать в креслах, или, записав свой путь, обратно вернуться по той же дороге, короче, заблудиться в песках на такой машине было невозможно.

— Как его зовут? — спросил я, заикаясь от восторга.

— Кого? — удивилась Катя.

— Вездеход?

— Кажется, ВДЭ-122…

— Что это значит?

— Вездеход детский, экспедиционный. 122-я модель.

— Я назову его «Мальчик», — вспомнил я книгу Стругацких, «Страна багровых туч».

— Подходящее название! — засмеялась Катя, кладя свою очаровательную головку мне на плечо.

Я тут же забыл про вездеход.

Оставив «Мальчика», мы вернулись в кают-компанию, времени до обеда оставался час с небольшим. Мы решили пообедать, и сходить, ещё покопаться, в центре лабиринта.

Так мы и сделали. После сна мы оделись в скафандры и пошли попытать счастья в центре лабиринта.

Мы весело провели время на раскопе, надеясь найти хоть что-нибудь.

Представьте себе, нашли. Кусок окаменевшего дерева, на котором были явные следы обработки.

— Что это? — шёпотом спросила у меня Катя.

— Похоже на детскую модель парусника. Видишь, как будто корпус корабля. Остальное, наверное, сгнило.

Катя прижала кусок дерева к груди:

— Давай, тоже заберём?

— Заберём, конечно, это ведь тоже предмет древней культуры.

— Поставим его рядом с Хранительницей.

— Поставим, — согласился я, — будет полка экспонатов.

— Нет, — не согласилась Катя, — это будет наша полка, Хранительница очага с детской игрушкой… найти бы ещё что-нибудь, мужское, чтобы была семья, как у настоящих людей.

— Кать, что ты заладила? Мы и так настоящие. Но здесь мы навряд ли найдём что-то, принадлежащее мужчине.

— Матриархат?

— Или матриархат, или здесь поклонялись женщине-богине, Дарящей Жизнь.

— А детская игрушка?

— Подношение, или просьба о чём-нибудь, например, о здоровье сына.

— Тоник, ты говорил, что ничего не смыслишь в археологии, — ядовито заметила Катя.

— Кое-что я помню, — ответил я.

— Тебя интересно слушать, не то, что на лекциях, там так скучно рассказывают, половина учеников спит с открытыми глазами. Потом учат тему в гипносне.

— Там спят, и тут спят? — засмеялся я, — А что делают, когда не спят?

— Едят! — приняла шутку Катя.

Вечером я опять захотел полюбоваться закатом.

— Катя, если тебе не интересно, иди на станцию, приготовь ужин, а я полюбуюсь. Мне не будет обидно и скучно! — предложил я.

— Смотри, чтобы тебя здесь ящерицы не съели, — рассмеялась Катя, и направилась к станции.

Наверно, и правда, видит одну серость. Ну и ладно.

Вспыхнул закат, переливаясь разноцветьем в алмазных гранях октаэдров, ещё мощный перелив цветов получился у гранёных шаров с многочисленными гранями, смешивались цвета в призмах и кубах, преломлялись в пирамидах. Высоченный столб, похожий на шестигранный карандаш, светился зелёным, переходя в желтизну сочных цветов, постепенно смещаясь в оранжевый…

Что же это за город? — удивлялся я, какую загадку он несёт в себе? Не помог ли он переместиться мне сюда?

Подумав эту мысль, я подумал и о взрослой экспедиции, которую мы ждём. Не связано ли это со мной каким-то образом? Вдруг они засекли какую-то аномалию, возмущение в пространстве? Может быть, захотят наши потомки установить связь с прошлым? А может быть, их заинтересует возможность перемещения сознания пожилых людей в молодое, искусственное тело?

Меня пробил озноб: Василиса наверняка доложила своему начальству о странностях, происходящих со мной. Мой феномен глупо не изучить! А если не получится с опытами над нами с Катей, то парочка маленьких трупиков искусственных человечков совсем никого не огорчит. Наделают ещё.

Надо смываться! — возникла у меня в голове мысль. Никакого «назад» не будет! Будет тьма… наверно. Завтра, или уже сегодня, надо начинать подготовку к экспедиции в Город.

Надо изготовить рюкзаки, заказать сухпай, одежду. Зачем, одежду? Даже не знаю, надо быть готовыми ко всему.

Вернувшись «домой», я обнаружил вкуснейший ужин, и радостную Катю, с нетерпением меня поджидавшую. Все тревожные мысли вылетели из моей головы при виде ласковой улыбки девочки.

Мы покушали, весело разговаривая о наших сегодняшних приключениях.

Катя сегодня придумала сделать блинчики с разнообразной начинкой, даже с подобием красной икры. Посреди стола стояла миска со сметаной.

Мы не стали переделывать кают-компанию, только перестали приходить в плотных комбинезонах, предпочитая одеваться в лёгкие трикотажные костюмчики.

На маечках и шортиках, кстати, тоже были вышиты знаки нашей принадлежности к космоархеологии. Катя сначала надевала юбочки, каждый день разных цветов, потом стала тоже, как и я, надевать светло-серые маечку с шортиками. Ей шло абсолютно всё.

Когда покончили с блинчиками и принялись за чай, я решился на серьёзный разговор.

— Катюш! — начал я, — Давай, сделаем вылазку в Город?

— В город? — распахнула Катя глаза, — Зачем нам в Город?

— Мне кажется, там мы найдём разгадку многих тайн.

— Каких тайн?

— Многих, Катя, в том числе, тайну этой планеты.

— Нам не разрешали…

— Кто?

— Ну, не знаю. Прямо никто не говорил, но все знали, что туда нам нельзя, прибудут взрослые, и будут там работать.

— Не потому ли вы ничего не видите? — задумался я. Катя молчала, тогда я продолжил:

— Катя, я боюсь взрослых.

— Почему? — удивилась Катя.

— Они будут ставить надо мной опыты, а может быть, над обоими.

— Какие опыты? — испугалась девочка.

— Ты же догадываешься, что со мной произошло? Представь, я, проживший, можно сказать, одну жизнь, вдруг снова ребёнок! Думаешь, никому не захочется получить новое тело?

— …

— Вот именно! Мне кажется, Город поспособствовал переносу моего сознания в тело Тоника!

— Думаешь, в Городе ты сможешь вернуться назад? А я? Тоник, а как же я?

— Вдруг, там мы сможем найти способ уйти вместе? Такими, как есть? Я бы хотел.

— Фух! — выдохнула Катя, — Я уже думала, ты собрался бросить меня!

— Что ты, Катенька! — воскликнул я, представив, что теряю свою подружку, — Это было бы ужасно!

— А вдруг? Вдруг там ты исчезнешь?

— Катенька, я просто боюсь. Просто хочу сбежать. Плевать мне на все загадки планеты, не хочу быть подопытной крысой. Я побывал в изоляторе, где Вася пыталась разобраться, свой я, или чужой. Там я готов был к тому, чтобы меня заморозили, настолько было противно чувствовать себя подопытным животным. Всю жизнь прожить в изоляторе, Катя, это страшно.

— Почему ты думаешь, что нас запрут в изоляторе?

— Чтобы мы никому не рассказали, что с нами делали. У нас небольшой выбор: или всю жизнь жить здесь, вдвоём, или нас усыпят, после того, как разгадают тайну моего перемещения из одного тела в другое.

— Ты выдумываешь, Тоник! Такого не может быть! Так никто не делает!

— Откуда ты знаешь? Вам всё докладывают?

— Тоник, ты пугаешь меня!

— Лучше зря испугаться, чем потом, когда будет поздно. Конечно, я ни в чём не уверен, давай просто развлечёмся, прокатимся на «Мальчике».

— Фуф! — опять выдохнула Катя, — Так бы сразу и сказал, а то выдумываешь всякие ужасы! — я сделал неопределённое движение плечом, как бы и соглашаясь, и не соглашаясь с ней.

— Чтобы поехать в такую экспедицию, Кать, нам надо сделать рюкзаки, набить их сухими пайками, одеждой, хотя бы майку и шорты взять, если будет тепло, если будет холодно, лучше оставаться в скафандрах, да и таскать зимнюю одежду не очень приятно.

— Ну да, — согласилась Катя, — наши скафандры могут принимать форму спортивной одежды, а подшлемники вполне сойдут за шапочки. Очень удобно. Но на что ты намекаешь?

— На то, что надо быть готовыми ко всему. Не так уж много весит наше бельё и шортики.

— Я согласна. А что ты подразумеваешь под сухим пайком?

— Еда в консервах, — пожал я плечами, — тушёная говядина, свинина, сухари, галеты, мясоовощные консервы, в виде плова, каши, сухие каши, чипсы… мало ли продуктов длительного хранения? Тем более здесь можно заказать что угодно, хоть компот из ананасов.

— Тебе нравится компот из ананасов? — удивилась Катя.

— Если ананасы мягкие, тогда, да.

— Хорошо, я сделаю тебе компот из ананасов, попробуем вечером.

Что она привязалась к этому компоту? — удивился я, думая, какого размера заказать рюкзаки. Особо большие привлекут внимание… чьё? Кто знает, вдруг кто-то попадётся! Вдруг убегать придётся, под градом пуль, или сейчас применяют лучевое оружие? Нет, если нас будут ловить, применят усыпляющие дротики. Значит, не вылезать из скафандров!

— Катя, ты не знаешь, какое оружие сейчас применяют?

— Против кого? — обернулась ко мне Катя.

— Против людей, конечно.

— Против людей оружие применять запрещено!

— А против нас? — вопрос застал Катю врасплох.

— Н-не знаю…

— Наши скафандры пробьёт, как думаешь?

— Н-не знаю…

— Кать, успокойся, я спрашиваю, какое оружие есть у взрослых? Лучевое, пулевое, парализующее?

— Наверно, всё есть.

— Вероятно, мощное, тоже есть. Но мы нужны живыми, и желательно, невредимыми, так что, думаю, будут нас усыплять, убивать только в крайнем случае.

— Тонька!

— Что?

— Прекрати.

— Кать, надо быть готовым ко всему. Чтобы потом не паниковать.

— Это кто собрался паниковать?! — рассердилась Катя, — Сейчас ты сам у меня запаникуешь!

— Сдаюсь! — крикнул я, поднимая руки, но Катя в плен меня брать не собиралась, пришлось убегать в спортзал, где мы долго, смеясь, бегали среди тренажёров, пока я не был схвачен и брошен на маты.

— Сейчас зацелую до смерти! — пригрозила Катя.

— Пощади! — засмеялся я, уворачиваясь от её губ. Катя зажала мою голову в своих руках, чмокнула в щёчку: — Большего ты не заслужил! Пугаешь всякими страхами.

— Катюш, параноики дольше живут, пошли готовиться к вылазке!

— Ещё неизвестно, где опаснее! — сказала Катя, отпуская меня.

— Боишься?! — позлорадствовал я, и тут же пожалел об этом, всё-таки Катя сильная девочка, я сразу застучал рукой об маты.

— Не будешь шутить надо мной! — гордо сказала моя подружка.

— Ой, Катя, я не смогу больше сегодня работать, ты вывихнула мне руку!

— Сегодня не надо, а до завтра заживёт!

— Тогда заказывай четыре рюкзака, два больших оставим на «Мальчике», два маленьких возьмём с собой. Иди, я не в силах подняться… не трогай меня, дай умереть спокойно-о-о!

— Тебе так больно? — обеспокоилась Катя.

— Иди уже! — Катя фыркнула, и ушла. А я остался думать, что ещё надо с собой взять. Хватит валяться, надо пройтись по станции, залезть в компьютер… ой! Больно! Поднявшись, я размял то, что заменяло мне мышцы, и пошёл в свою каюту.

В каюте я раскрыл компьютер, поискал, где на станции оружие. Оружие было, но код доступа был заблокирован. Странно, подумал я, а если нам будет угрожать опасность? Звери дикие будут ломиться в дверь? Хотя, возможно, там, где звери водятся, у ребят есть оружие.

— Тоник, ты чего? — зашла опечаленная Катя.

— Пытаюсь найти оружие.

— Зачем? — захлопала Катя ресницами, — Меня пристрелить что ли, за то, что сделала тебе больно?

Я уставился на неё: — Кать, а правда, больно! Не надо меня калечить, я тебе ещё пригожусь! Так что с оружием? Вот, закодировано, можешь подобрать код?

— Нет, Тоник, то, что сделано для взрослых, детям не раскодировать. Тут надо указывать возраст, делая снимок радужки глаз. По радужке определяется возраст вплоть до дня.

— Слушай, это же детская станция? Можно закодировать её от проникновения взрослых? — Катя внимательно посмотрела на меня: — Опять паранойя? — я кивнул.

— Давай, попробуем, спросим… да, смотри, в экстремальных случаях можно, даже нужно кодировать входы от проникновения сюда взрослых. Преступники-то в основном, взрослые.

— Если они знают об этом, значит, держат у себя детей?

— Наверное, но одному ребёнку мы сможем противостоять, а вот со взрослым не пройдёт такая штука.

— Какая?

— Перехват управления. Снаружи пытается войти человек, а мы не хотим. Тогда наше решение будет приоритетным. А взрослые всегда в приоритете, кроме как на таких станциях. Кроме спасателей.

— Умница, Катя! Кодируй быстро станцию от проникновения, и завтра сваливаем отсюда! Будем наблюдать издалека. Слушай, Кать, что-то я забыл спросить, на «Мальчике» есть дроны?

— Что это?

— Наблюдение издали.

— Есть видеонаблюдение, летает на антигравах. Очень удобно, отправил его вперёд, он тебе составил маршрут, заложил его в бортовой компьютер, и поехали.

— Значит, можно и на разведку отослать? И за нами…

— Да, Тоник, и за нами тоже смогут наблюдать, и не только с воздуха.

— Со спутника?

— Из космоса. Мы поедем в Город, а взрослые уже будут знать, и видеть, где мы.

— У-у-у, — загудел я. — Это же оптика, не спрячешься, не обманешь.

— Да, Тоник, но я на твоей стороне, поедем, прокатимся! — Я от радости чмокнул Катю в щёчку.

— А сюда? — показала Катя на губки. Пришлось нежно поцеловать в губки.

— Ай, ой! — это Катя схватила меня за плечи, обнимая.

— Ладно тебе, не вопи, пойдём, чай попьём.

— Вот тебе, компот из ананасов, Тонечка! — сказала Катя, поставив передо мной большую кружу с чем-то внутри. Заглянув, увидел там ломтики, похожие на ананасы. Попробовал. И правда ананасы…

— Кать, а почему ты удивилась, когда я спросил про ананасы? — спросил я.

— Потому что никто про них не знает.

— Откуда ты знаешь?

— Когда-то ты мне рассказал. Прочитал где-то. Я попробовала заказать, и вот, что получилось.

— Это ананасы, Катя. Этот камбуз запрограммирован даже на ананасы, наверно, потому что кто-то хотел порадовать детей.

— Может быть, — задумчиво сказала девочка, — просто мне на миг показалось, что ты всё вспомнил.

— Ты скучаешь по прежнему Тонику? — Катя пожала плечами:

— Он был… странный, не от мира сего. Даже ты гораздо больше мальчик, чем тот Тоник.

— Но ты его любила.

— Да. Любила. И сейчас люблю. Тебя, ты всё равно мой Тоник.

— Спасибо, Катя! — искренне сказал я, — Ты тоже дорога мне.

Я с аппетитом доел дольки, допил компот, и мы принялись за вечерний чай.

— Катя, ты всё собрала?

— Да, уже отправила на вездеход. Когда выезжаем?

— Слушай, может ночью? Будет темно…

— Какой ты глупый, Тонька. Из космоса всё видно, и днём, и ночью. Лучше хорошо выспимся, а с утра, после завтрака, выедем. И выглядеть это будет не как бегство, а просто, как разведка, что ли.

— Нам не запрещены такие прогулки?

— Не запрещены, хоть и не разрешены.

— Хорошо. Надеюсь, это не вызовет тревогу. Хотя я опасаюсь, как бы за нами не прибыли до того, как мы уберёмся отсюда.

— Тонь, у «призраков» своё расписание. Не люди их придумали, поэтому они не могут пользоваться ими по своему хотению.

— А кто придумал? — удивился я.

— Технологии раскопали космоархеологи. Внедрили уже земные специалисты. Но всё равно, тоннель открывается по какому-то неведомому нам графику. Здесь какой-то цикл, Тоник, где-то через неделю.

— Так у нас есть время?

— Есть немного.

— На орбите кто-нибудь есть?

— Нет, там автоматические спутники, записывают всё, что мы делаем.

— Выходит, они знают, что я любовался Городом.

— Скорее всего, да.

— Ммм, — промычал я.

— Не мычи, пойдём лучше, в спортзал.

— У меня рука болит…

— Ничего, разомнёмся, и перестанет, — я не мог противиться этой девочке. Конечно, опять пошёл бегать. Несмотря на недобрые подозрения, ребяческое настроение вновь охватило нас, как только начали играть в пятнашки. Радостно было мне гоняться за бегающей от меня девочкой, ещё радостнее, когда она пыталась догнать меня.

Устав, мы валялись на матах, говорили обо всякой ерунде, совершенно забыв, что мы остались одни на всей планете.

 

Глава пятая

Мы совершаем вылазку

Мы уже привыкли не разлучаться. Когда наступала ночь, страшно было оставаться одному в каюте.

Ложились спать на мою кровать, так было спокойнее, Катя просила что-нибудь рассказать, желательно весёлое, и мы спокойно засыпали.

Этим вечером я вспоминал, как мы, в детстве, любили купаться в море. Какое оно тогда было чистое, тёплое. Какой чистый, мелкий и горячий песочек был на нашем пляже.

Катя слушала, затаив дыхание, наверно, представляя, что она сейчас вместе со мной на этом пляже. А совсем рядом родительский дом. Я так чётко всё это представлял, что, казалось, что сейчас открою глаза, а мы дома. С Катей.

Не было у меня сестры никогда, но я представлял её для себя, именно как сестрёнку. Любимую. Хотелось ей многое прощать, пусть дерётся, лишь бы была рядом.

Услышав её ровное дыхание, устроился поуютнее, и тоже стал засыпать.

Проснувшись утром, стали готовиться к вылазке. Катя решила, что нам надо подкрепиться наперёд, и наделала пельменей со сметаной. В прошлой жизни я вряд ли съел столько… разве что в юности, здесь же пельмени мне очень даже понравились. Катя приготовила их по своему вкусу, оказывается, вкусы у нас тоже совпадают!

Позавтракав, и немного отдохнув, поговорили о планах.

— Тоник, мы Хранительницу здесь оставим, или заберём с собой?

— Оставим, Кать, пусть ждёт нас.

— Ждёт?! Мы вернёмся?

— Наверно, — пожал я плечами, — вчера я говорил так уверенно, потому что надеюсь на чудо. Но чудо может и не произойти, и мы вернёмся, чтобы сделать ещё одну вылазку…

…- пока нас не поймают.

— Если у нас ничего не выйдет, наша поимка уже ничего не будет значить.

— Ты не боишься?

— Боюсь, конечно, зато взрослые не смогут попасть в чужие миры.

— Почему ты не доверяешь взрослым? — удивилась Катя.

— Достаточно было узнать, как они нас ценят, — набычился я.

— Они заботятся о нас, — возразила Катя.

— Пока это им выгодно, — парировал я.

— Но мы ни в чём не нуждаемся!

— Кроме свободы выбора!

— Тоник, но сравнивать можешь только ты…

— Катя, — усмехнулся я, — откуда тогда твои вопросы? Как живётся, или жилось, на Земле? Откуда эти все сказки об усыновлении? Вы же не знаете, что значит семья?

— Тоник, я не знаю. Этим легендам сотня лет, не меньше.

— Тоска по родителям, наверно, заложена генетически, — предположил я, — Ладно, хватит о грустном, давай собираться.

Оказывается, чтобы зайти в вездеход в скафандрах, надо обойти станцию снаружи.

— Подожди, Катя, — остановил я её, — допустим, мы попадём в другой мир, и снимем скафандры. Как мы их наденем обратно? — Катя почесала затылок и вернулась к компьютеру на камбузе.

— Смотри! — воскликнула она, — можно взять банки с густой мазью, натереться ею… Тоник, надо помогать друг другу…

— Ты меня стесняешься? — спросил я с улыбкой.

— Ну… как бы… да.

— Глупости, Катя, если надо, можно отбросить ложный стыд!

— Думаешь, ложный? — засомневалась Катя.

— Ну, если ты не знаешь, как устроены мальчики, тогда это проблема, — задумчиво сказал я.

— Да знаю я! — махнула рукой Катя, и, отвечая на мой заинтересованно-удивлённый взгляд, сказала, покраснев: — Всё-таки у нас смешанный экипаж, трудно скрыть особенности организма, да и компьютер есть. Конечно, многое заблокировано, но, если задать правильные вопросы, можно кое-что узнать.

— Тогда не вижу проблемы, Катя, тем более, мы сейчас, как брат и сестра.

— Не хочу я быть твоей сестрой! — надулась Катя.

— Поговорим об этом позже, давай, заказывай это средство, и посмотри, может, есть ещё компактное средство для питания второй кожи.

Такое средство тоже было. Мягкий складной контейнер и баллоны с питательной жидкостью.

Всё это мы нашли в разделе «Дальняя разведка».

Замечательно! Можно спокойно ехать, а то, лишившись скафандров, мы застрянем в незнакомом месте навсегда. Моё настроение немного поднялось, я даже стал напевать какую-то песенку, пока Катя не попросила меня заткнуться. Я удивился: ведь наши вкусы должны совпадать!

— Извини, Тоник, но твой голос не так хорош, чтобы его можно долго выносить! — категорически заявила мне девочка.

Мы вышли из тамбура, и по проложенной дорожке пошли в обход станции.

Надо сказать, я ещё ни разу не обходил станцию, и удивился её немалым размерам. По-нашему, по Земному, размеры были просто гигантскими. И это детская станция!

Впрочем, чему удивляться? На таком удалении от населённых пунктов станция должна обеспечивать экипаж всем необходимым очень длительное время. Катя рассказывала, что аналогичные станции стоят и на заражённых радиацией землях, и в вакууме. Заражены радиацией и химией планеты оказывались после ядерной войны. На этих планетах обычно победителей не было.

Ребята находили последних людей, разложившихся, или мумифицированных, в атомоубежищах.

Люди несколько отличались от землян, но только в деталях, эволюцией изменивших некоторые органы для лучших условий проживания в данных условиях. Однако это были гуманоиды, и набор хромосом совпадал с нашим!

В принципе, мы могли дать общее потомство. Но сохранившиеся клетки были настолько поражены радиацией, или химией, что никто не решился восстановить даже одну особь, для изучения.

Впрочем, не знаю, вполне могли быть секретные лаборатории. В этом мире ничего невозможного нет, пресловутый доктор Менгеле удавился бы от зависти, узнав возможности нынешних естествоиспытателей.

Вот такие странные мысли посетили меня, пока мы обходили недетские сооружения детской станции.

Подойдя к ангару с вездеходом, Катя набрала код на «виртуале», и большие створки входа-выхода из эллинга раздвинулись. Вместо брони мерцала радугой силовая плёнка, не дававшая воздуху внутри и снаружи перемешаться. Мы прошли свободно.

Вход в «Мальчика» в скафандрах был оборудован с кормы, не там, где мы входили в первый раз.

В кормовой части был сделан крохотный шлюз, не больше лифтовой кабинки на четверых, а то и меньше. Здесь мы были продезинфицированы, и пропущены дальше.

Войдя в кабину, мы распустили шлемы, лёгшие нам на плечи в виде больших прозрачных воротников, так же откинули назад подшлемники, ставшие подобием капюшонов.

Я опять сел на место водителя, Катя — рядом.

— Выезжаем! — отдала команду штурман. Да, теперь я подчиняюсь штурману, водитель — просто водитель. Я завёл двигатели, и осторожно вывел «Мальчика» из ангара, сквозь силовую плёнку.

Остановился, подождал, когда Катя закроет броневые створки и «наложит заклятие» на вход.

Затем мой штурман запустил двух дронов в полёт.

— Поедем потихоньку, товарищ штурман? — спросил я, заглядывая девочке в глаза.

Катя не могла противиться такому умоляющему взгляду, и разрешила движение.

— Только медленно, и осторожно. В дюнах могут быть самые невероятные опасности, — предупредила она, — Мы осматривали местность в первые дни, дюны с одной стороны пологие, с другой могут круто обрываться. При том, они постоянно перемещаются, так что карты не может быть по определению.

— Это понятно, — промолвил я, осторожно объезжая холм по боковому склону.

Дюны представляли собой самые невероятные нагромождения песка, камешков и камней.

Ветер постоянно дул разной силы и направлений, и дюны курились, как будто лёгким дымом, потихоньку меняя форму. Эти дюны можно было назвать барханами, если бы не кустики саксаула, которые существенно замедляли их продвижение. Ящерки прыскали из-под гусениц вездехода.

Сначала Катя молчала, потом вскрикнула, показывая рукой вперёд.

— Что там? — испугался я.

— Дюны… они не серые!

— Понятно, не серые, я всегда об этом говорил, а вы не верили!

— Тоник, а что там было? Почему ты видел эту красоту, а мы — нет?!

— Потому что я появился на станции самый последний. Для вас успели поставить заслон, а для меня было некому это было сделать.

— Какой ты счастливый, Тоник! — прошептала Катя, — Видел такую красоту!

— На закате, Катя, вообще волшебно! — Катя завистливо вздохнула, провожая взглядом разноцветных ящериц.

Вернулись дроны, Катя обработала данные и занесла в бортовой компьютер. «Мальчик» тут же резво двинулся вперёд. Кабина была подвешена таким образом, что всегда находилась в горизонтальном положении, не трясло, не болтало из стороны в сторону. Дюны быстро проплывали мимо нас. Город впереди блистал чистыми алмазными гранями. Солнце преломлялось на рёбрах фигур, сияя чистыми красками неизвестных цветов. Конечно, закат был намного чудесней, но и это зрелище захватывало, особенно Катю, которая впервые это увидела.

Примерно через час езды мы приблизились к Городу. Здесь я перехватил управление, и повёл «Мальчика» к огромному многогранному шару.

Остановившись под нависающей громадиной, я остановил вездеход.

— Катя, выйдем, посмотрим? — Катя завороженно смотрела на бриллиантовое разноцветие сооружения. Ответила мне, когда я легонько потряс её за руку.

— А? Что? Ах, да, пошли, конечно, посмотрим! — засуетилась она.

Мы вышли через тамбур, спустились по лесенке на разноцветный песок, играющий дивными, сочными цветами, пошли к сияющему шару.

— Это невозможно! — прошептала Катя, глядя на чистейшие, прозрачные грани. Казалось, многогранный шар просвечивал насквозь, и в то же время, в каждой грани было что-то своё.

Мы подошли вплотную, увидели свои отражения, множество отражений двуногих головастиков в зеркальных шлемах.

— Тоник! — восхитилась Катя, — О, Тоник! Как это прекрасно!

Это было действительно прекрасно: на первый взгляд прозрачные грани отдавали нежной голубизной, переходящую в синеву, радугу, переливались завораживающими цветными метелями.

У меня начала кружиться голова.

— Давай, обойдём его вокруг? — предложил я. Катя только кивнула. Мы совершили круг, и вернулись к вездеходу. По мере перемещения окраска менялась, цвета взрывались такой чистотой и невероятностью, что мы обо всём забыли, следуя друг за другом. Чтобы не потеряться, взялись за руки. Потеряться можно было, потому что ложные Тоник с Катей следовали за нами, и перед нами.

Наших двойников, неотличимых от нас, было так много, что, если бы мы не держались за руки, приняли бы за друга фантом. Причём, мне показалось, наши отражения начали жить своей жизнью, я перестал понимать, кто здесь реален, кто только отражение. Иногда ловил себя на мысли, что я и есть отражение, а настоящий Саша-Тоник смотрит на меня и веселится.

Добравшись до вездехода, мы почувствовали, что сильно устали. Оказывается, красота тоже сильно выматывает.

— Что это, Тоник? — спросила меня Катя, показывая на потемневшую грань перед нами.

Грань загустела, стала чёрной, захватила ещё несколько граней и превратилась в нишу, углубляясь внутрь многогранника. Я молчал, начиная догадываться.

— Катя, они приглашают нас! — наконец сумел я сказать.

— Я боюсь! — призналась Катя.

— Я бы тоже не рисковал, — ответил я, — Может, стоит обдумать происходящее, а то мы слишком возбуждены? — Катя кивнула, не отрываясь от прохода.

— Тоник, я хочу туда идти… меня будто зовут!

Я тоже почувствовал зов, несильный, такое ласковое приглашение: «идите, впереди нет опасности».

— Катя! Надо решать, сегодня, или в другой раз?

— А почему именно сюда? — вдруг спросила Катя, — Смотри, сколько здесь ещё зданий!

— Не знаю, Катя, по-моему, в этом многограннике миры, похожие на наш.

— Всё равно хочу посмотреть на другие здания! — ответила мне Катя решительно. Я согласился.

— Знаешь, Катя, давай осмотрим ещё пару кристаллов, и вернёмся, обсудим, что делать, в спокойной домашней обстановке. Ты же говоришь, у нас есть ещё день?

Мои слова отрезвили Катю. Она подумала, помолчала.

— Знаешь, Тоник, я, наверно, заразилась от тебя паранойей. Вдруг экспедиция прибудет раньше? И нас не выпустят? Я умру, если нас лишат этих чудес.

— Перестань, Катёнок! — засмеялся я, мы же вместе!

— А если нас разлучат? — резонно спросила Катя. Я задумался., снова посмотрел на вход, уже ставший приличных размеров порталом.

— Кать, мне кажется, мы сможем проехать туда на «Мальчике»! — воскликнул я. — Давай проверим, и если там ничего не найдём, вернёмся! Катя, мы ничего не теряем, кроме Станции, а там наша Хранительница. Она будет нас ждать.

— Нас?

— Ну, или других детей, которых пустит. Я уверен, там теперь поселилась доброта. — Я, конечно, сочинял, но Катя почему-то поверила мне.

— Ну что? Вперёд?

— Да, Катя, вперёд! — я побежал к вездеходу, не забыв взять девочку за руку. Мы вошли внутрь, завели двигатель и двинулись вперёд.

Беспрепятственно проехали в портал, проехали ещё немного, и встали.

— Кажется, приехали, Катюш, — несмело казал я, оглядывая полутёмное огромное помещение, куда мы попали.

— Дальше, наверно, надо ножками, — сказал я, вставая, — Катя, ты идёшь?

— С тобой — да!

Мы вышли из «Мальчика», я постучал перчаткой по броне, как будто прощаясь. Рюкзачки мы захватили с собой.

Взяв Катю за руку, я повёл её вперёд, к смутно виднеющейся стене, которая почему-то вытянулась в длинный коридор с дверями. Обыкновенными дверями, которые, правда, Катя ни разу не видела.

— Тоник, что это? — спросила меня Катя, указывая на двери.

— Катя, это обыкновенные двери.

— Двери? — сильно удивилась Катя, — Какие странные… — я понял, что эти двери возникли для меня, значит, мы должны увидеть что-то из моей эпохи.

— Катя, входим? — Катя взглядом ушла внутрь себя, явно плохо соображая, что происходит, потом судорожно кивнула.

Я открыл дверь.

 

Глава шестая

Что было за дверью

За дверью оказался бревенчатый сарай. Забитый всякой всячиной. Какие-то стенды, лопаты, мётлы.

Походив по этому бардаку, нашёл выход.

— Тоник, где мы? — шептала Катя, не выпуская мою руку. Я снял рюкзак, достал из него газоанализатор, включил, считал показания.

— Катя, здесь пригодная для дыхания атмосфера!

— Проверь на биосферу!

Я переключил аппарат на определение болезнетворных микроорганизмов.

Микроорганизмов было масса, всё просто кишело. Но всё было в пределах нормы, наш повышенный иммунитет справится с ними с лёгкостью.

— Кать, выходим? Посмотрим, что там? — Катя кивнула, видно, потеряла дар речи.

Я потянул дверь, но она не поддалась. Заперто? Нет, просто открывается наружу. Решительно, но осторожно, распахиваю дверь. Выглянув наружу, увидел пионера. В полной пионерской форме, в синих шортах, голубой рубашке с коротким рукавом, красном галстуке и пилотке-испанке.

Выбивались из картины только глаза, будто выпавшие из глазниц, шириной, как два блюдца.

Я дал команду шлему свернуться, скинул подшлемник.

— Привет, — сказал я пионеру, толкая локтем Катю. Катя тоже показала личико. Пионер ещё больше удивился.

— Вы космонавты? — выдавил он.

— В некотором роде, да, — сказал я, — мы с другой планеты, к тому же из другого времени.

— А, а…

— Почему по-русски?

— Да! — обрёл дар речи пионер.

— Я же говорю, мы из другого времени, но мы русские. Правда, Катя?

— Да, Тоник, так!

— Тоник? — удивился мальчик.

— Антон, — поправился я, — Тоник, это уменьшительное от «Антон».

— А-а-а…

— А тебя как зовут, мальчик?

— Федя, то есть, Вася.

— Так Федя, или Вася? Может, Петя?

— Вася я. Или Петя?

— Успокойся, мальчик, мы не злые, — наконец-то пришла в себя Катя, — Меня зовут Катя, а тебя?

— Вася, — успокоился мальчик. Катя может привести человека в чувство, как и наоборот. Посмотрев на Катю, я убедился, что такая красивая девочка может свести с ума кого угодно. Как мне повезло, что она моя подруга!

— Нам бы перекантоваться где-нибудь, — начал я.

— Что сделать? — удивился Вася.

— Пожить некоторое время.

Глаза Васи опять загорелись:

— Так вы в пионерском лагере! Я скажу Виктору Николаевичу, он позволит!..

— Только не говори, откуда мы взялись.

— А как я объясню, что вы в скафандрах?

— Ой, мы сейчас переоденемся! Кстати, что это за сарай?

— Да, здесь всякий инвентарь нашего завхоза хранится. Он здесь редко бывает.

— Кать, переодеваемся? — Катя кивнула, мы снова вошли в сарай, закрыли дверь, оставшись в полутьме. Катя неуверенно посмотрела на меня:

— И где мы будем переодеваться?

— Предлагаешь вернуться на «Мальчика»? — Катя фыркнула:

— Впрочем, можно и на «Мальчика». Мы вернёмся сюда? — я пожал плечами:

— Возможно, на станцию… — Катя вздохнула.

— Слушай, Тоник, я бы посмотрела, как здесь люди живут.

— Давай тогда, переодеваемся? — я активировал разгерметизацию скафандра, начал выдавливаться из него.

— Тоник! — возмутилась Катя.

— Что? — удивился я, — Отходи вон в тот угол, да и всё. Ты же сама говорила, что будем помогать друг другу переодеваться! Что ли, забыла?

— Да не забыла я, просто это так неожиданно… — Катя сняла свой рюкзачок и пошла в тёмный угол.

— Смыть контактную мазь негде, — ворчала Катя, раздевшись.

— Надо было переодеваться возле озера, или речки, — задумался я. — Но уже поздно.

— Ничего, — сказала Катя, — у нас бельё само очищается.

Мы оделись в трусики и маечки, шортики, и вышли наружу.

Вася округлил глаза:

— Где вы такую одежду взяли?! Инопланетная?!

— У нас другой нет… — смутилась Катя.

— Да любой поймёт, что вы, или из-за границы, или с Марса!

— Не с Марса мы, с Оберона 24… - уточнила Катя.

— Тем более! Что это у вас? — показал он на наш вышитый шеврон.

— Это герб космоархеологов, — пожала плечами Катя.

— Космо… чего?!

— Археологи мы. В космосе ищем исчезнувшие цивилизации, — пояснил я.

— Вы как с Луны свалились! — воскликнул Вася, — Ой! — хлопнул он себя по лбу. — Вы же с этого… как его…

— С Оберона 24, - подсказала Катя.

— Во-во! — воскликнул Вася.

— И что делать? — спросили мы с Катей. Вася задумался, теребя нижнюю губу.

— На тебя, Тоник, пойдёт моя форма, но на Катю нужна девчачья. А я с девчонками не играю, — развязывая галстук, сказал Вася, — Но что-нибудь придумаем.

Вася разделся до трусов и майки, отдал форму мне.

— Вась, а ты как здесь оказался? — спросил я, облачаясь в пионерскую форму. Фирменный костюмчик пришлось снять.

— Я ездил в город, меня Виктор Николаевич посылал. Я член редколлегии, в культтовары ездил, посмотреть, что надо заказать… список у тебя в кармане рубашки. Прохожу здесь, слышу, разговор, решил посмотреть… — Я достал лист из ученической тетради, подал Васе. Шорты мне оказались велики, спас положение ремень. Пришлось проколоть ещё дырочку. Шортики сильно сморщились. Вася хмыкнул, но ничего не сказал.

— Нас кормят, — сказал я, — это просто у меня конституция такая, посмотри на Катю, она любого мальчишку одной левой… — Вася заинтересованно посмотрел на девочку.

— Скажешь, тоже, — смутилась Катя.

— Так, Антон, пойдём, поищем одежду для Кати. Катя, подождёшь?

— Подожду, — вздохнула Катя, — заодно замаскирую наши вещи.

Вася повёл меня по аллее из тополей, посыпанной гравием с песком. Вася, кстати, забраковал и наши кроссовки, уступив мне свои сандалики с носочками. Хоть обувь пришлась мне впору, сам он шлёпал по дорожке босиком.

Шли мы хитрыми, извилистыми путями. Как объяснил мне Вася, чтобы не встретить начальство, до того, как он оденется.

Вывел меня мальчик к бараку девочек. Девочки сидели в беседке, и оживлённо что-то обсуждали.

Что могут обсуждать девочки? Или новые наряды, или нас, мальчиков. Причём наряды нужны девочкам, чтобы своим видом сразить насмерть мальчиков.

— Вон, девчонки, иди, разговаривай, — Вася исчез, я даже удивился его скорости.

— Девочки… — только успел сказать я. Девочки замолчали и уставились на меня.

— Вау! — выдохнула самая рослая из них, имевшая уже вполне видимые такие, грудки.

— Какой красавчик! — произнесла её соседка. Секунда молчания, и тут же девчата вскочили и, обступив со всех сторон, засыпали меня градом вопросов, некоторые даже потрогали меня, убеждаясь, что я не призрак.

Смысл вопросов сводился к одному: откуда я, и где делают таких красавчиков.

На эти вопросы я мог бы ответить, особенно на вопрос, «где делают», я выучил наизусть номер лаборатории, где сделали Тоника, откуда взялся, тоже, но пришлось низко лгать, доказывая, что отстал от своих, и нам с… сестрой надо где-то остановиться, пока за нами не приедут.

— Девочки! — попросил я, — Дайте сестре во что-то одеться!

— Она что? Голая? — с восторгом спросила первая девочка, её звали Света.

— Ну, не совсем… — смутился я, — в плавочках, и маечке… и обуви нет.

— Какой размер? — деловито спросила Света, и взяла меня за руку! Она явно заявляла на меня права! Я решил, что больше никогда-никогда не назовусь братом Кате! Ведь к ней сейчас прилипнут все мальчишки лагеря! Что я наделал!

— Примерно, как мой… — выставил я вперёд Васин сандалик.

— А тебя кто так одел? — подозрительно спросила Света.

— Вася, — вздохнул я.

— Пойдём, мы тебя переоденем! — решительно сказала Света, и потянула меня за руку в сторону корпуса.

— Во что вы меня переоденете?! — пытался я упереться, но куда там! Мне показалось, Света даже этого не заметила! Проклятый бараний, или, скорее, вес котёнка! Девочки шумной толпой последовали за нами.

Света притащила меня в девчоночью спальню.

— Раздевайся!

— Как, раздевайся? — выпучил я глаза.

— Ой, какой! Ах! — сложила руки перед грудью и закатила глаза подружка Светы, Ира.

— Невероятно! Светка, какая ты счастливая! — заговорили вокруг.

— Снимай эти тряпки. Если, конечно, под ними ты не голый. Ты что, с девчонками на пляж ни разу не ходил?

Я подумал, что веду себя достаточно глупо, ведь на Станции мы ходили с девочками на зарядку в одних плавочках. Я стал раздеваться. Когда я остался в нижнем белье, девочки хором ахнули, и стали, нисколько не смущаясь, щупать мои плавочки и маечку.

— Где такое чудо взял?! — вздыхали они.

— Родители привезли, — вдохновенно врал я. — из Японии… — и прикусил язык. Вдруг, этой страны здесь нет. Но прокатило.

— Какая фирма? — они увидели вышитую эмблему.

— О! — закатили они глазки, — Ты врёшь! Это же знаменитая датская фирма «Викинг»! Куда япошкам до датчан! Конечно, у датчан текстиль! — у девочек закапала слюна. По-моему, они забыли про меня, беззастенчиво оттягивая резинку моих плавочек. Хорошо хоть, маечка была заправлена глубоко.

— А носки? Фу! — взяв двумя пальчиками Васин носок, сказала Вика.

— Это Вася мне свои одолжил, — признался я, после чего носок отшвырнули далеко от нашей компании.

— Вы обещали дать мне одежду! — воскликнул я.

— Вот бы нарядить его в девочку! — сказала Ира, — никто бы не догадался!

— Да, и причёска «Гаврош», как нельзя, кстати… Э-э, мы не спросили, как тебя звать.

— Тоник, — сказал я. Назвать себя Антоном я не смог, слишком по-взрослому.

— Тоня! Тонечка! Как тебе идёт это имя!

— Девочки! — возмутился я, но они уже надевали мне через голову белую складчатую юбочку и блузку. Я не мог отбиваться от девочек, и вот, я был молниеносно одет девочкой, на ноги мне очень быстро натянули гольфики, белые, с розовыми полосками.

Девочки, посмотрев на меня, шутливо попадали в обморок. Я понял, почему Вася с такой скоростью исчез из их поля зрения.

— Девочки, пока вы тут развлекаетесь, там меня сестра ждёт, раздетая!

— Да, мы совсем забыли! Пойдём! — потащили они меня.

— Вы что? В таком виде? — упирался я. Но моего упрямства опять никто не заметил.

— Девочки, ей надо одежду взять! — напомнил я.

— Правильно! — хлопнула себе по лбу Света, — возьмём футболку и шортики! Какой у неё размер? — обратилась она ко мне.

— Примерно, твой, — смерил я Свету взглядом, — только ростом поменьше…

— Пойдёт! — Света, не выпуская мою руку, попросила Иру достать её чемоданчик, и на свет появились голубенькие шортики и футболка.

— Сойдёт? — спросила она меня, — какая ты красавица! — завистливо сказала Света, — пошли! — она потянула меня за собой. Всё-таки это была девичья спальня, в ней, конечно, было зеркало.

Меня подвели к нему, и спросили: — Ну, что? Разве не прелесть?

Из зеркала на меня смотрела симпатичная девочка с короткой причёской. Кстати, у Кати тоже причёска короткая. Это из-за подшлемника, чтобы волосы не выбивались.

— Если хочешь, чтобы тебя не заметили, пошли так! А то, мальчик среди девочек, это будет подозрительно, сразу бросится в глаза!

— Да, — надулся я, — нельзя мне было подобрать шорты?

— Потом подберём! Девочки, пошли, а то сестрёнку Тони комары закусают! — и мы шумной гурьбой отправились одевать мою Катю. Мне подобрали босоножки.

Когда мы подошли к сараю, там никого не было.

— Катя! — позвал я, — Кать! Это я, Тоник! — молчание.

— Ну, Катя! Меня переодели для конспирации!

— Тоник, ты?! — раздалось из сарая, — Кто это с тобой?

— Это девочки!

— Вижу, что не мальчики, где ты их нашла?

— Катя! — покраснел я.

— Что «Катя»? А, Тоня? Мы всегда говорили, что ты похож на девочку. Если бы я не услышала твой голос, ни за что бы не догадалась, что это ты!

— Кать, выходи! — у меня горели уши.

Катя вышла, как была, в таком же белье, как и у меня.

— Сразу видно, что сестра, — заявила одна из девочек, — так же одета.

— Катя, а где ваша одежда? — спросила Света.

— Спрятали, — сказала Катя, одеваясь. Светкина одежда пришлась ей впору.

— Правильно сделали, — вздохнула Света, глядя на Катю, — если в моих шмотках ты выглядишь, как принцесса, то в своих… — не договорила Света. — Впрочем, у меня теперь есть Тоник! — схватила она меня за руку, — Только его надо срочно переодеть, а то мальчишки отобьют!

— Как это «у тебя есть Тоник»?! — возмутилась Катя, — А я?!

— Ты же сестрёнка! Дай поиграть, вы же всё равно ненадолго!

— Поиграть?!

— Ну да. Ты же не думаешь, что я за него собралась замуж? Хотя я была бы не против! — кокетливо сказала Света. Катя хотела что-то сказать, но передумала.

Мы пустились в обратный путь.

— Во что бы тебя переодеть… — задумалась Света, когда мы снова оказались в девчоночьей спальне.

— Слушай, Зин, у тебя был где-то серый костюмчик, с рубашкой-поло на шнуровке.

— Да, — кивнула головой Зина, — есть у меня такой. — Зина была такая же мелкая, как я, поэтому я быстро скинул девчоночью одежду и переоделся, хоть и в девчоночий, но более похожий на унисекс, костюмчик. Найдя Васькины сандалики с носками, я отдал Свете гольфики с босоножками.

— Пусть Васька зайдёт за своей формой сам, — заявила Света, бросив Васину одежду на свою кровать.

— Может, я отдам? — робко спросил я, — Он меня, всё-таки, выручил…

— Хорошо, пойдём вместе. Катя, ты с нами? — Катя кивнула, с готовностью. Она совсем не хотела оставаться одна, в компании незнакомых девчонок, которые, конечно же, начнут задавать всякие неудобные вопросы.

Когда подошли к мальчишескому корпусу, ребята сидели в беседке, как сказала Света, так и не выпустившая мою руку, ждали обед, иначе бы никого не нашли, разбежались бы все по территории.

— Привет, пацаны! — сказала Света, подходя. Парень, лет пятнадцати, мучивший гитару, застыл, не успев закрыть рот.

— Ты что, Светка?! — выдавил он из себя, увидев, как мы бодро с ней шагаем, держась за руки.

— Знакомься, Стас, это Антон, или, по-нашему, Тоник, это его сестра, Катя… — Стас, переведя хмурый взгляд на Катю, вдруг вскочил, и расплывшись в улыбке, поспешил навстречу:

— Как я рад вас видеть! — я заметил, что Стас не прочь поцеловать моей девочке руку, но не решается.

Света нахмурилась:

— Стас! Они ненадолго, у нас погостят, пока за ними не приедут!

— Ну и что? — пожал плечами Стас, не сводя влюблённых глаз с Кати, — Ты пока поиграешь с Тоником, а мы с Катей подружимся!

— Я-то думала… — разочарованно протянула Света.

— Что ревновать тебя буду? Правильно думала, если бы не привела Катю! Да и к кому ревновать? Красив мальчик, не спорю, но мелковат для тебя. Вот сестрёнка у неё!

— Вася, Вась! — позвал я мальчика, который нас встретил, — Мы тебе форму принесли.

— Спасибо! — обрадовался Вася. Дело в том, что я его еле узнал, он переоделся в тёмно-серые шорты и белую футболку с нарисованным парусником на груди.

— Тоник, ты в нашем корпусе будешь ночевать?

— Ещё не знаю, мы ещё не договаривались с начальником лагеря.

— Давай, у нас! Возле моей кровати есть свободное место!

— Ты что, Васька, знаком с ними, что ли? — удивился Стас.

— Да, это я их привёл в лагерь.

— И молчал?!

— Они попросили пока ничего не говорить.

— Тогда правильно. Я в шоке, такая девочка! Катя иди сюда, садись, я для тебя сейчас сыграю серенаду, или романс!

— Виктор Николаевич идёт! — сказал кто-то. Я оглянулся, и увидел мужчину, возрастом где-то под сорок, одетого в брюки песочного цвета и белую рубашку с коротким рукавом.

Когда он подошёл, все встали.

— Виктор Николаевич, у нас гости! — отрапортовала Света, — Они отстали от своего отряда, можно, они пока останутся у нас, и переночуют?

— Это кто у нас? Вот эти мальчик и девочка? Как вас угораздило? — обратился он к нам.

— Да так, — замялся я, не зная, что сказать.

— В общем, понятно. В какой лагерь хоть ехали?

— В этот… — я беспомощно посмотрел на Свету, та пожала плечами, — В «Маяк», кажется…

— А! Хорошо, я позвоню туда сейчас, скажу, чтобы не беспокоились, а завтра, или они за вами приедут, или я сам вас отвезу.

— Спасибо, Виктор Николаевич! — поклонился я.

— Тогда что? Скоро обед, я думаю, найдётся что-нибудь и для вас. С ночёвкой разберётесь? — спросил он ребят, — Старшие по корпусу, подойдёте ко мне после обеда, я выдам постельное бельё. Света, отпусти мальчика, не убежит. — Все рассмеялись.

— Как сказать, Виктор Николаевич, посмотрите, какой милашка! Только отпустишь, сразу кто-нибудь захапает!

— Света, что за разговоры? «Захапает»! Кто с тобой захочет ссориться?!

— За Тоника — только так! — ответила Света, уверенно вгоняя меня в красный цвет.

Когда Виктор Николаевич ушёл, меня обступили ребята, начали расспрашивать, кто я такой, где жил, откуда приехал. Пришлось врать с три короба. Не знаю, поверили, или нет, но я умудрился так соврать, что моих земляков здесь не оказалось.

Хорошо Кате. Её обступили друзья Стаса, сами что-то тёрли ей по ушам, Катя только застенчиво улыбалась.

Через некоторое время раздался звон, будто кто-то колотил железкой по рельсу.

— Во! — сказал Стас, — обед! Пошли, Катюша! — Стас встал, галантно подал руку моей Кате, повёл её, держа за руку, по аллее. Мы все пошли за ними. Света мне что-то рассказывала, я не слушал.

Столовой оказался длинный дощатый стол, закрытый от непогоды навесом, по обеим сторонам от стола стояли длинные лавки. Мы расселись по этим лавкам, дежурные начали разносить эмалированные тарелки и алюминиевые вилки и ложки. Тарелки были с оббитой эмалью, видно, боевой здесь лагерь.

В тарелках был настоящий борщ со сметаной. Наваристый, густой, с кусочком мяса. Заедали серым хлебом из хлебниц. Возле меня сидели Света и Ира. Стас с Катей сидели почти напротив, наискосок.

Я заметил неприязненные взгляды, которые бросал на меня Стас.

С чего бы это? — думал я. Потом догадался. Катя-то, якобы, моя сестра, он её у меня не увёл, а вот я…

Катя по-прежнему остаётся моей сестрой, и ещё у меня будет первая красавица в лагере!

Я усмехнулся, и принялся за пюре с сосисками, вкус которых я забыл со времён распада Советского Союза. Вкус был восхитителен, с дымком! На третье был компот из сухофруктов.

После обеда нам предложили отдохнуть. Старосты уже принесли нам постели. С сожалением я узнал, что Катя будет жить у девчонок, и отправился с Васей в мальчишечий корпус.

Рядом с его местом пустовала кровать, на неё мы бросили матрас, застелили простынями и одеялом с подушкой.

— Можешь раздеваться, и ложиться, поспим, — предложил Вася. Всё, как у нас, подумал я, раздеваясь.

— Какой же ты всё-таки худой! — не удержался Вася от восклицания. Ребята, оглянувшись, обратили внимание на мои кости без мышц, торчащие острые лопатки. Да, теперь красавцем меня не назовёшь!

Я быстро нырнул под одеяло, заметив непонятную усмешку Стаса.

…- Тоник, вставай, пора! — услышал я шёпот. Открыв глаза, не сразу понял, где нахожусь: светлая комната, окно приоткрыто, за окном чирикают воробьи. Я понял, что меня удивило: сон, растаявший, как дым. Оказывается, мне снилось, что я на Станции, и меня будят, чтобы идти на раскопки.

Окончательно проснувшись, я радостно улыбнулся: я в пионерлагере!

— Тонь!.. — это Вася меня будит. Я быстро подскочил, аккуратно заправил постель, как учили на Станции, быстро оделся.

— Где можно умыться? — спросил я.

— Пошли, — удивлённо сказал Вася. Мы вышли из дверей корпуса, который был обычным деревянным бараком, покрашенным облупившейся краской, Вася провёл меня по мосткам и показал на ряд рукомойников. Мне-то всё это было не в новинку, а вот каково Кате?

— Вась, где Катя? Не знаешь?

— Не знаю, Тоник, наверно, у девчат.

— А почему мы одни? Где ребята?

— Пошли в волейбол играть. С девчонками.

— Пойдём, посмотрим?

— Ты умеешь играть?

— Когда-то умел, сейчас, наверно, не очень.

— Тонь, давай, скажем, кто вы, на самом деле? — попросил Вася.

— Зачем?

— Ну, позвонит Виктор Николаевич в «Маяк», а там слыхом не слыхивали о вас. Пойдут расспросы, то, сё, пятое, десятое.

— Вась, ну, скажем мы, что мы с другой планеты, и что? Начнётся: покажи, что умеешь. Вы же думаете, что в будущем все сверхлюди, а мы обычные, понимаешь? Обыкновенные дети!

— А как вы попали сюда?

— А вот это уже секрет. Мы и сами не знаем. Начали копать… одно дело. Думаю, если выйдем отсюда, назад не найдём дорогу. Открыли случайную дверь. Там много дверей, и все одинаковые, без надписей.

— Вас там, наверно, ищут? — предположил Вася, наверняка ничего не поняв.

— Ищут, — согласился я, — только мы не хотим, чтобы нас нашли.

— Так вы сбежали?! — шёпотом вскричал Вася.

— Вроде того, — глухо ответил я из полотенца, — пойдём?

— Пойдём, — Вася смотрел на меня во все глаза.

Мы пришли на спортплощадку, где смешанные команды яростно, под весёлые крики болельщиков, сражались друг с другом. Я увидел Катю, она билась вместе с мальчишками, среди которых был Стас.

Света играла на другой стороне. Судил Виктор Николаевич.

Судья засвистел в свисток, объявив переход. Ребята разбрелись, чтобы разобраться на противоположной площадке. Я думал, Катя подойдёт ко мне, но она осталась со Стасом, даже не взглянув на меня.

Ко мне подошла Света:

— Тоник, пошли играть, а то мы проигрываем!

— Со мной вы ещё вернее проиграете. Я и мяч-то не подниму.

— Поднимешь, он лёгкий! — потянула она меня за собой.

— Подожди, дай, хоть разденусь, — я снял рубашку, подумал, и майку, тоже. Затянул потуже шнур на шортиках, и вышел на площадку.

— О-о! — завопили ребята-соперники. Катя увидела меня и поджала губы. Но промолчала.

— Сейчас нам каюк! — сказал Стас, играя мячом, — Правда, Катя?

Катя опять бросила на меня неприятный взгляд. Я разозлился. Я уже ей не пара? Ну, Катя!

Мне выпало подавать. Когда-то, будучи юношей, я неплохо играл. Примерившись к мячу, подал над сеткой. Не взяли. Подал обманный, который, долетев до сетки, резко упал вниз. Подал в дальний угол, никто не стал брать, думая, что мяч улетит за линию, но не улетел.

— Хватит! — закричали мне со всех сторон, — Дай поиграть!

— Берите! — сказал я, подав простой мяч, но и его не смогли удержать игроки.

Следующий мяч подняли, началась игра, Стас пробил по мне резким ударом, я кинулся на мяч, поднял его в воздух, прямо под руку Светы. Света пробила блок Кати, мяч на нашей стороне.

Разыгравшись, я сделал отличную подачу Кате, Катя пасовала Стасу. Удар! Ира упала на пол, приняв мяч, который прилетел ко мне. Пас Свете! Удар! Не взяли! Переход, подаёт мальчик.

Подача получилась, мы снова в игре. Стас больше не рисковал, играли тихо, перебрасывая мяч друг другу. Ударил другой мальчишка. Попал мне по голове. Мяч поднялся, я упал.

Игроки расхохотались, но продолжали играть. Следующий мяч я принял в положении лёжа.

— Да ты виртуоз! — восхитилась Света, отбивая мяч, который перебросила Зина. Я встал, снова в игре!

В общем, выиграли мы. Откуда что взялось! Меня поздравляли, хлопали по мокрым плечам.

Я хотел одеться, но ребята сказали, что сейчас пойдём купаться.

На озере, сняв шорты, и оставшись в одних белых плавочках, побежал в воду, вместе со всеми.

На меня напали девчата, с визгами и воплями. Чуть не утопили, заразы!

Отбившись от них, уплыл подальше, и увидел, как Катя плавает со Стасом, о чём-то весело разговаривая с ним, ласково улыбаясь. Она была без маечки!

Выйдя на берег, я дождался, когда выйдут Катя со Стасом.

У Кати отчётливо были видны припухшие грудки. У меня потемнело в глазах.

Я встретился с ней глазами, она вскинула подбородок, и гордо прошла мимо, улёгшись на покрывале, рядом со Стасом. Стас чмокнул её в щёчку! Я оцепенел. Катя улыбнулась!

С хохотом подбежали девочки, начали меня тормошить.

— Что, засмотрелся на сестру? Завидно стало? Давай мы тоже будем целоваться! Пока я стоял столбом, меня покрыли поцелуями, а Света повалила на покрывало, и впилась мне в губы. Я не сопротивлялся.

Дальнейшее купание прошло для меня, как в тумане. Купались, целовались. На Катю я больше не смотрел.

Потом пошли на ужин. Я не поднимал глаз от своей тарелки с гречневой кашей и котлетой.

После ужина устроили дискотеку. Со мной перетанцевали все девочки, кроме Кати. Катя танцевала со Стасом, изредка с его друзьями. Потом они исчезли во тьме. Моё сердце упало.

Танцы закончились в десять вечера. Мы пришли в свой корпус и легли спать. Стаса не было.

Я почти плакал, представляя себе невероятные вещи.

Наконец пришёл Стас. Включил свет.

— Так. У нас-новенький, — сказал он, — новенького полагается прописывать!

— Не надо! Стас! — подскочил Вася.

— Вставай, Тоня! — с издевкой сказал Стас, сдёргивая с меня одеяло. Я встал. Стоял посреди спальни, голый, в одних плавочках, дрожал.

— Виктор Николаевич не разрешает купаться вечером, — сказал Стас, — разденьте его!

— Стас! Ты не понимаешь!.. — закричал Вася.

— Заткнись! — воскликнул Стас, — Забыл, как сам проходил прописку? Раздевайте.

С меня стащили плавки. Взяли за руки.

— Я видел, ты хорошо плаваешь. Искупаешься, и всё, считай, прописан.

— Стас, они же не наши! Их завтра заберут!

— Не твоё дело. Так его сестра сказала.

Катя? Я поднял глаза на Стаса.

— Что смотришь? — криво улыбнулся Стас, — Катя сказала, что тебя надо как-нибудь проучить, чтобы не целовался с чужими девочками. Пошли купаться.

Меня вывели из корпуса. Было темно, только фонари у административного корпуса и на берегу озера горели. Меня повели к озеру.

Я думал, заставят проплыть метров двести, но мы подошли к ограждению десятиметровой вышки, что была на пирсе, перелезли через него, и стали подниматься по лестнице.

Поднялись на самый верх. Меня поставили на край.

— Ребята, я боюсь… — сказал я, глядя в небо. Чёрное небо, без Луны, полное звёзд. Интересно, где тут Большая Медведица? Найти не успел. Чувствительный пинок послал меня в полёт, в чёрную бездну.

Мне показалось, в небо, полное звёзд. Я потерял ориентировку.

— А-а-а-а! — закричал я против своей воли, от ужаса. Конечно, я упал плашмя. Удар выбил из меня дыхание и сознание. Вокруг меня что-то забулькало и стихло.

…- Тоник! Милый, ну очнись! — услышал я, потом кто-то прижался к моим губам, вдохнул в меня воздух, нажал несколько раз на грудь. Я вдохнул, закашлялся, изо рта побежала вода.

Тоник! — радостно вскрикнула Катя, — Ты живой?

Катя взяла меня, положила животом на колено, стала выдавливать из меня воду. Вода полилась.

— Катя, дай, я помогу.

— Иди вон, не подходи!

— Кать, ты же сама…

— Что сама? Что сама?! Я сказала проучить, а не убивать! Скотина! Тоник! Отзовись!

— Никто его не убивал…

— А что я вытащила из воды? Не труп?

— Мы бы его спасли.

— Я вижу, как ты его спасал! Что же ты одет в сухие джинсы? Какой же ты мерзавец! Тоник, как ты? Можешь идти? — я кивнул. Катя помогла мне подняться.

— Почему ты голый? Плавки потерял? — я отрицательно мотнул головой.

— Его одежда в бараке, — сказал Вася.

— И ты здесь? — прошипела Катя, — Какие вы все… мерзавцы и предатели! Тоник такие сказки про вас рассказывал, а вы… хуже наших! — Катя повела меня в наш корпус.

Возле кровати, при свете электрических лампочек, я увидел, что с Кати вода льёт ручьём.

— Кать, надевай моё бельё. А это повесим, пусть сохнет.

— А ты? Голый будешь ходить?

— Почему ходить? Спать лягу.

— Я тебя здесь, среди убийц, оставлять не собираюсь. Со мной спать будешь!

— Катя! — снова подал голос Стас, — Никто его не собирается убивать, и не собирался!

— Но убили же!

— Мы нечаянно. Да и спасли бы. Ты же видела, ребята прыгнули за ним.

— Кать, возьми мои трусы, пусть наденет, а ты его одежду, а то правда, в чём спать будешь? — протянул Кате чёрные трусы, Вася.

— Что встали? Пялиться на меня собрались? Идите отсюда! Какая я дура! Тоник, ты сильно на меня обиделся? Я же не со зла, мы хотели пошутить, со Светой решили тебя разыграть! Ты тоже с ней целовался! Я видела!

«Пошутить?! Голыми сиськами перед Стасом трясти — пошутить?!» — но вслух ничего не сказал, подставляя ногу под трусы, которые надевала на меня Катя. Катя тоже быстро переоделась в моё, потом мы собрали вещи Зины и пошли в корпус девочек.

По пути выжали и развесили мокрое Катино бельё.

— Пошутите над моим бельём, горько пожалеете! — сказала она молчаливым мальчишкам.

Мы вошли в спальню, Катя за руку провела меня между койками, показала, где её кровать, уложила меня, легла сама, обняв и крепко прижавшись.

— Слышь, Кать, зачем он тебе, ты же ему сестра. Отдай его мне, на одну ночь? — попросила Света.

— А завтра мне!

— И мне!

— И мне! Мы не мальчишки, не обидим!

— Успокойся, Тоник! Я тебя никому не отдам! — громко шептала Катя мне в ухо, целуя при этом.

У меня, против моей воли, капали слёзы.

Утром, когда мы с Катей вышли из девчоночьего корпуса, нас уже ждал Виктор Николаевич.

— Кто вам разрешил с мальчиком у девочек ночевать? — напустился он на нас, — Я укажу в своём рапорте! Вас выгонят из пионеров!

— Пишите, Виктор Николаевич. Всё равно мы здесь больше не останемся.

— Понятно, что не останетесь, за вами уже выслали машину! Но мой рапорт ждите!

Мы с Катей переглянулись: как это? За нами выехали?

— Тоник, пошли, — Катя взяла меня за руку и повела в сторону мальчишеского корпуса. Виктор Николаевич шёл за нами и отчитывал нас:

— Я вас не отпускал! Куда направились?

— Нам надо Тоника переодеть, видите, он в чужом.

— А где его одежда? — удивился начальник лагеря.

— Да вот она, сушится, — Катя потрогала своё бельё, сняла.

— То есть, как, сушится? Вы что, ночью купались? — рассердился Виктор Николаевич, — Станислав, ты не объяснил новенькому правила поведения?

— Объяснял я, Виктор Николаевич, он не послушался…

— Не послушался? — мило улыбнулась Катя, — Однако, я ошиблась, назвав тебя мерзавцем, ты гораздо хуже… — Катя не смогла подобрать выражение, только отвернулась.

— Кать, давай, я твоё надену, всё равно мы сейчас будем переодеваться, — я понял, что мы сейчас уйдём.

— Да, конечно, Тоник, — я взял высохшее бельё, сбегал в спальню, переоделся, и выбежал обратно.

— Пошли? — Катя кивнула, и мы, не спеша, взявшись за руки, пошли к сараю.

Честно говоря, уходить мне совсем не хотелось. Куда? Снова на Станцию? Хорошо, если там никого нет, а если за нами прибыли?

— Вы куда? — опомнился Виктор Николаевич.

— Мы уходим, — ответила Катя.

— Куда уходите? Сейчас за вами придёт машина?

— У нас своя машина, — сказала Катя. Я молчал, чувствуя, что краснею. Уши, по крайней мере, горели.

Мне было ужасно стыдно за себя и за ребят.

Когда уже подходили к сараю, Вася не выдержал:

— Виктор Николаевич! Ребята! Что, мы так и отпустим их?

— Кого «их»? — удивились ребята.

— Это же пришельцы! С другой планеты! Они прибыли к нам погостить, а вы?

— Что ты мелешь, придурок? — презрительно спросил Стас, скривив губы. Все так и шли за нами.

— Тоник, Катя, ну скажите им! — взмолился Вася.

— Теперь можно и сказать, — пожала плечами Катя, — да, мы не отсюда. Сейчас мы занимаемся раскопками на Обероне-24. Ищем следы вымершей, или погибшей, цивилизации. Нашли способ зайти к вам в гости, Тоник вот, рассказывал, что лучше вас нет на свете друзей, а его сегодня ночью чуть не убили, еле спасла. И вообще, Виктор Николаевич, скажите своему Стасу, чтобы он больше не сбрасывал новичков с десятиметровой вышки. Ребёнок может убиться насмерть! — тут я прямо-таки вспыхнул, и опустил голову.

— Стас, ты гостя?!

— Она сама меня попросила!

— Кто? Катя?

— Ну да, Кать, скажи!

— Какой же ты, — опять не нашлась Катя, — в нашем языке даже слов таких нет! Я попросила, да, разыграть Тоника, но не убивать! Это не брат, это мой… в общем, в будущем, у нас будут дети. А вы чуть не убили не только Тоника, но и моих будущих детей!

Ребята пооткрывали рты на такую откровенность.

— Почему тогда сразу не сказали? Зачем был этот глупый розыгрыш? — раздались возмущённые крики, — Если бы мы знали, было бы совсем по-другому!

— Может, останетесь? — спросил Виктор Николаевич, — Расскажете, как там, у вас?

— Ничего мы вам не расскажем, нам пора, — Катя потащила меня в сарай.

— Не заходите пока, мы будем переодеваться.

— Попрощаться хоть, выйдете? — с грустью в голосе, спросил Вася. Мы кивнули ему, и вошли в сарай.

Там мы разошлись по углам, и начали натираться мазью. Мазь оказалась хитрой. Едва коснувшись кожи, она сама разбегалась по всей её поверхности. Всё же Катя подошла, осмотрела меня, попросила осмотреть и её, сзади. Всё было ровненько. Тогда мы надели скафандры, и вышли, помахать руками.

— Прилетайте ещё! — кричали ребята и девчата. Мы активировали шлемы, они, как живые, захлопнулись, став герметичными и непрозрачными снаружи, закрыли за собой дверь и открыли с противоположной стороны. Там не было коридора с дверями. Мы вышли в пещеру. Впереди было светло. Дойдя до выхода, мы выглянули наружу. За стенами пещеры волновалась, как море, необъятная степь, и к нам, на лошади, галопом мчался всадник.

— Привет! — закричал он, на ходу соскакивая с лошади, — Наконец-то!

Всадником оказался мальчик лет пятнадцати-шестнадцати.

 

Глава седьмая

Близнецы

Я проснулся, когда уже солнце поднялось над сопкой, и заглянуло в нашу комнату.

Ого! Вот это мы спим! Каникулы! Какое замечательное время! Я потянулся, и только тут заметил Катю. Сестра спала, свернувшись калачиком, возле меня.

Опять ночью пришла ко мне. Не любит она одиночества, мы с детства спали всегда вместе, старались никогда не разлучаться, а тут мама сказала, что мы уже большие, и должны спать в разных кроватках.

Да, мы уже большие, нам в мае исполнилось по одиннадцать лет, мы закончили начальную школу, и осенью пойдём в среднюю, в пятый класс!

Мы с Катей близнецы. Мама рассказывала, что, когда мы родились, врачи, принимавшие роды, сказали: «Ой, какие котята!».

Так нас и назвали, сестру Катя, меня Котя. Ну, вы поняли, Костя я, Котька.

Кроме нас, в семье есть ещё четыре брата: Витя, он уже взрослый, женат, у нас уже есть племянница, Олеся.

Вова, учится в мореходке, Юра, учится в девятом классе, и Саша, в седьмом.

Юра сейчас в колхозе, на заготовке сена, он там работает на тракторе, и мы ему дико завидуем. Саша отрабатывает практику при школе, и мы ему не завидуем.

Нас могло и не быть, папа, говорит, настоял. И мама очень хотела девочку. Вот вам девочка!

Я посмотрел на спящую Катеньку, и улыбнулся. Мы любим друг друга, всегда играем вместе, иногда с Сашей, но он слишком любит читать, редко его можно оторвать от книжки и побегать с ним.

Вообще, он хороший, любит с нами возиться, понимает, во что мы играем. Старшие только смеются над нашими фантазиями, а Саша не смеётся, он любит фантастику, мы выдумываем такие истории, что у него дух захватывает. Поэтому понятно, почему он любит с нами играть.

Потому что с интересом слушает наши выдумки о том, как мы путешествуем по разным мирам, про космическую станцию.

Мы с Катей иногда даже спорим, так это было, или нет.

Откуда у нас эти фантазии, не знаю, только, заигравшись, мы считаем, что всё это происходило с нами.

Саша смеётся, говорит, что нам пора книжки писать, но мы-то знаем, что книжки писать не так просто, как рассказать сказку.

Смотрю на Катю, и не решаюсь разбудить, так сладко спит сестрёнка. Но будить надо, придёт мама, и будет ругаться.

— Катя, Кать! — потряс я её за плечо. Сестрёнка пошевелилась, сильно потянулась и зевнула.

Потом открыла глаза, и удивилась:

— Ой, Тоник! Ты мне только что приснился!

— Какой я тебе Тоник! — сердито сказал я, — Вставай, давай! Мама придёт…

— Костя, вечно ты всё испортишь, — надула губки Катя, опять закрывая глаза.

— Нет! Уже ничего не видно!

Мне немного завидно. Если я просто сочиняю, то Катя видит сны, а потом рассказывает их нам с Сашей.

— Ка-тя! — снова сказал я, тормоша её за плечо.

— Ой, Котька! Если бы ты знал, какой сон мне приснился, то отстал бы от меня сию же секунду!

— И что же тебе снилось? — заинтересовался я, ожидая обычное «а вот не скажу!». Но на этот раз сестрица сказала:

— Снилось мне, что мы жили на какой-то космической станции, с тобой… ой, нет, там у меня друг был, его звали Тоник. И вот он мне однажды говорит: «Катя, поехали в город!», и мы поехали, на каком-то вездеходе.

— И что было потом? — жадно спросил я.

— А потом ты меня разбудил, — капризно сказала Катя.

— Ну, Катька, так нечестно! — сказал я, схватил подушку и ударил Катю по голове. Катя взвизгнула, и тоже стала бить меня подушкой. Я уже начал побеждать, когда она бросила со мной биться, и выбежала из комнаты. Я побежал за ней. Мы выскочили на крыльцо, и увидели на дворе маму.

— Мама! — закричали мы, подбегая к ней и обнимая.

— Проснулись, котята? — смеялась мама, гладя нас по головам, — Кушать хотите?

— А что кушать?

— Рисовая молочная каша.

— Да! — закричали мы.

— Умойтесь сначала, — сказала мама, смеясь, — только из постели, сразу за стол. Наверно, опять всё перевернули? — мы отвернулись от мамы и побежали в дальний угол сада. Там стояла нужная нам сейчас будочка. А наши постели мама заправит.

Катя успела заскочить в будочку. Мне не обязательно, я могу и за будочку зайти.

Вокруг росли большие кусты чёрной смородины, смородина цвела, кое-где уже появились зелёные гроздья. Я поморщился: скоро опять мама заставит её собирать. Сколько можно! Уже всё заставлено банкам с вареньем, его уже никто не ест, разве что папа сцеживает получившееся черносмородиновое вино…

Смородина у нас крупная, сладкая, но надоевшая. Мы собираем её, потому что папа пригрозил нам, что, если не будем собирать, он вырубит кусты. А в них так замечательно играть в Маугли, и ещё во что-нибудь. Здесь же стоит турник, который Юра с Сашей превратили в качели. Сиденье делано из длинной доски, так что, можно сидеть с двух сторон, напротив друг друга.

Наигравшись с качелями, братья сказали, что сделали их для нас. Потом посадили вьюнки, и они начали обвивать качели, превращая их в уютную беседку.

— Коть, тебе не надо? — вышла Катя из будочки.

— Надо, конечно! — я заскочил в будочку, а Катя осталась ждать снаружи, разглядывая смородиновые кусты. Собирали мы смородину ещё и на продажу, потому что семья у нас немаленькая, и четверо детей ещё школьники.

По этой же причине мы бегали всё лето с Катей в трусиках, маечках, и босиком, чтобы не трепать летом одежду и обувь. Боялись только порезаться, зато стёкла не били. Почти все дети бегали босиком, по всяким неожиданным местам, особенно по свалкам.

Я вышел из будочки, и мы побежали на летнюю кухню. Возле двери был прибит умывальник, мы умылись, балуясь и брызгаясь.

— Когда только вы начнёте за собой убирать, — спросила мама, выходя из дома, — почему я должна за вами заправлять кровати? Прекратите баловаться! Катя что ты с растрёпанными волосами до сих пор? Иди сюда, косички заплетём.

Раньше мы с Катей носили одинаковые причёски, не длинные, но и не короткие, но в последний год Катя решила, что она девочка, и ей нужны косички, как у всех девочек. Я только вздохнул: раньше нас путали, а сейчас даже не всякий видел, что мы близнецы. Так, двойняшки.

Пока мама заплетала сестре косички, я принялся за кашу.

— А Котю надо постричь, — решила мама, посмотрев на меня, — сходите одни в парикмахерскую?

У меня даже кусок застрял во рту. Я хотел отрастить за лето волосы, как большие пацаны.

— Что ты там давишься? Смотри, как зарос! Не будешь стричься, косички заплету!

Катя весело засмеялась, садясь рядом со мной.

— Мама, а где Саша? — спросила она.

— На практике, в школе — ответила мама, — скоро уже придёт. Не то что вы, засони. Сегодня прополете грядку с морковкой.

— У-у-у, — загудели мы.

— Не гудите, маме надо помочь?

— Надо, — сказала Катя, а я подумал, что мама забудет про парикмахерскую.

Когда поели и попили чай, мы, на цыпочках, отправились на огород, пропалывать морковку.

Сели на корточки, напротив друг друга и начали щипать травку.

— Котя, а почему ты не хочешь постригаться? — спросила меня Катя. Я посопел, думая над глупым вопросом. Сама же понимает!

— Катя, ты же сама понимаешь.

— Что большие мальчишки длинные волосы отращивают? Тебе зачем? Тебе очень пойдёт коротенькая стрижка с чубчиком, и не жарко. Будь бы я мальчишкой, сделала бы себе такую!

— Ну и делала бы! — сердито сказал я, — Опять близнецами бы стали. А то уже совсем непохожи…

— Ну тебя, Костя, я же девочка, ты что, тоже хочешь быть девочкой?!

— Ты что? — удивился я, даже бросив щипать травку.

— Длинные волосы отпускаешь, косички будешь заплетать…

— А! Тебя мама подговорила! — понял я.

— И ничего не подговаривала, — ответила Катя, не поднимая глаз от грядки.

— Ну, если родная сестра меня предаёт, придётся идти! — шумно вздохнул я.

— И ничего не предаю! — обиделась сестра, — Коть, так тебе и правда, лучше будет, не вру!

— Катя! Котя! — закричали с дороги, которая проходила по склону сопки, за нашим забором.

— Что? — встал я, загораживаясь от солнца ладошкой.

— На пляж пойдёте? — спрашивали нас мальчики, наши одноклассники, Саша и Витя. Витя нёс туго накачанную автомобильную камеру. Одеты они были так же, как и мы, в чёрные трусики, и белые маечки.

— Если мама отпустит! Видишь, нам надо грядку прополоть!

— Давайте, приходите! Мы вас будем ждать!

— А где вы будете? — спросил я.

— Прямо здесь! — показал Саша рукой на пляж.

— Хорошо, вы долго будете купаться?

— Наверно, весь день, — пожал плечами Саша, — смотрите, какое солнце!

День, действительно разыгрался, как по заказу, солнечный, на небе ни облачка, а тут сиди, пропалывай грядку! Мама объясняла нам, что в такую погоду сорняки быстро вянут, и больше не принимаются.

— Мы придём! — крикнул я, и ребята, к которым ещё присоединились несколько мальчишек, пошли на пляж.

Домучив грядку, побежали мыть руки. Въевшаяся зелень отмываться не хотела. Бросив это дело, побежали искать маму.

— Мам! Мы пропололи грядку! Можно на пляж?

— Одни? С Сашей пойдёте.

— Мам, там почти все наши ребята! — взмолился я. Вдруг Саша не захочет с нами возиться? Он уже большой, у него своя компания, девочки…

— Утонешь, как в прошлый раз!

— Ничего не утонет! — поддержала меня Катя, — И в прошлый раз Котя не утонул, это Сашка напридумывал, нажаловался!

— Правильно сделал! Надо было ещё выпороть вас! Крапивой. Саша еле отошёл, от страха за вас!

— Ладно, пойдёте на пляж. Но после парикмахерской!

— Ну, мам! — взмолились мы, — В парикмахерскую можно и в дождь сходить!

Звякнул крючок на калитке. Мы оглянулись, и, забыв про всё, побежали навстречу пришедшему Саше.

— Саша! — закричали мы, повиснув на нём.

— У, котята! — засмеялся Саша, обнимая нас. Нас все любили и баловали, и мы беззастенчиво пользовались этим.

— Саша, а мама не пускает нас на пляж, — пожаловался я.

— Вас опасно пускать одних.

— А мы не одни! — запрыгала Катя, — С нами мальчишки! Они уже там, купаются!

— Только на баллоне не плавать! — засмеялся Саша, потому что в прошлый раз мы свалились с камеры, и чуть не пошли ко дну.

— Ура! — закричали мы, — Мама! Нас Саша отпустил! — закричали мы, выскакивая за калитку.

Поймай нас теперь! Мы с гиканьем и воплями помчались по тропинке, мимо вечных луж в колеях заброшенной дороги.

Прибежав на пляж, увидели своих друзей. Моментально сбросили маечки и побежали в воду, потому что ребята недавно искупались, и зарывались в песок, дрожа.

Вода ещё не прогрелась как следует, но когда это останавливало детей? Мы с воплями плескались возле берега, гонялись друг за другом, разгоняя мелких рыбёшек. Маленькие волны с тихим шорохом накатывались на берег, гладкий, твёрдый, с наклоном к морю. По этому твёрдому песочку мы бегали с Катей наперегонки, потом снова бросались в море, бултыхались и брызгались там.

Наконец, устав и замёрзнув, мы побежали к ребятам и зарылись в горячий песок, подгребая себе под грудь холмики. Когда песок под нами остывал, мы перебирались на новое место.

— Кать, пошли купаться? — спросил Саша Батянов, сосед Кати по парте, по прозвищу Батя. Я уверен, что он приглашал на пляж её, а не меня.

— Котя, пойдём? — спросила Катя меня.

— Идите одни, я ещё не согрелся, — соврал я, — только осторожнее там!

— Я прослежу! — пообещал Саша, беря Катю за руку. Я даже заревновал, но промолчал. Катя же сестра мне, может она с мальчиками поиграть?!

Я перебрался на новое, горячее, место, подгрёб под себя песочек, лежал, бездумно глядя перед собой.

Услышав, как кто-то подбегает, оглянулся. Катя. Не ожидая от неё подвоха, отвернулся.

Катя легла на меня! Холодная! Я вскрикнул, перевернулся, и схватил её в охапку, холодную…

И тут же меня оглушило воспоминание, как я держал на руках другую Катю, её нагое остывающее тело, и вопль отчаяния, зарождавшийся в груди, при виде её стекленеющих глаз.

* * *

…Всадником оказался мальчик лет пятнадцати-шестнадцати.

— Переодеваться будете, или так пойдёте? — спросил мальчик. Мы стояли, ничего не понимая.

— Удивились? — засмеялся мальчик, — меня зовут Дэннибатыр, для вас просто Дэн, мама зовёт Дэник, — с детской непосредственностью признался Дэн, — Мы вас уже третий день ждём! Ваш приход предсказал наш шаман Ичубей, он могучий шаман. Вы пока переодевайтесь, а я друзей позову! — и мальчишка исчез так же быстро, как появился, одним движением вскочив на лошадь.

— Ну что, Катя, переодеваемся? — обратился я к своей спутнице.

— Сейчас проверим всё, и переоденемся, — задумчиво ответила Катя, глядя в сторону умчавшегося мальчишки.

Вернувшись в пещеру, мы переоделись в свои шортики с маечками, обулись в белые кроссовки с носочками.

— Надеюсь, здесь нас не будут переодевать в шкуры, — пробурчала Катя. А я и не заметил, во что был одет мальчик. Забегая вперёд, скажу, что зря мы не переоделись.

Когда мы вышли из пещеры, к нам лихо подскакали трое одинаково одетых мальчика, одного возраста. Впрочем, для Тоника они выглядели как взрослые парни, широкие в плечах, и с мускулистыми руками и ногами.

Сейчас я заметил, что они вооружены. К седлу были приторочены томогавки, лук с саадаком, короткое копьё, или пика, с другой стороны лассо, или аркан. Как всё это называется здесь, я не знал, назвал по земному.

Мальчишки так же лихо соскользнули с лошадей, подошли, представились.

— Уранбатыр, — сказал самый рослый из них, с рельефными сухими мышцами на руках, красивый парень, с длинными русыми волосами, перетянутыми кожаным ремешком.

— Бахарбатыр! — сказал самый младший.

— Я Катя, — сказала Катя, опередив меня, — а это мой брат Тоник!

Я дёрнул её за руку, сделав большие глаза.

— Тоник меня укоряет, что я влезла вперёд мужчины.

Ребята расхохотались:

— У нас такого нет! Девочка может говорить, когда захочет. Вот когда выйдет замуж, тогда другое дело. А вы брат с сестрой. Сестра главнее!

Катя победно посмотрела на меня. А Уранбатыр зачем-то обошёл нас сзади, потом оттащил друзей в сторону и что-то нашептал им. Тогда ребята обошли вокруг нашей удивлённой парочки, и мы увидели, как загорелись их глаза, они даже сглотнули.

— Поехали скорее! — воскликнул Дэн, — Там нас ждёт праздничный пир! В честь вас!

Дэн помог мне сесть на своего коня, Катю посадил вперёд себя Уран, по-хозяйски прижав её к себе.

Ребята пустили лошадей аллюром, плавно перекатывались спины лошадей, нас не трясло.

Через некоторое время стали видны кибитки, поставленные недалеко от небольшой реки. Нам помогли слезть, причём Уран взял мою Катю на руки, с восторгом посмотрел на неё и осторожно поставил на ноги. Катя улыбалась. Девочкам всегда нравится внимание юношей.

Нам дали умыться в медных тазиках, и посадили за достархан, рядом. Я вздохнул с облегчением. Меня начало раздражать внимание ребят к моей Кате. А Катя? Почему она назвала меня своим братом? Мы же только что договорились!

Местные девчата, наверно, тут же узнали, что я свободен, чуть не подрались за место возле меня.

Досталось место одной местной красотке. Без преувеличения говорю, здешние девочки были очень красивы. Эта девочка, звали её Утренняя Роса, принялась потчевать меня всякими блюдами, наливая белого напитка, запить жирное мясо. Напиток оказался кумысом. Кумыс довольно коварный напиток, вроде не пьянящий, незаметно кружит голову.

— Катя, — обратился я к девочке, — осторожно с кумысом!

— С чем? — удивилась Катя.

— Этот белый напиток — вино! — сказал я, — Ты можешь опьянеть!

— Не опьянею! За собой следи, ишь, какую красотку отхватил! Смотри у меня!

— Ну, я же брат тебе! — брякнул я, тут же прикусив язык, потому что, Катя почему-то обрадовалась.

— Конечно, брат! — легко согласилась она, облегчённо вздохнув.

Я тогда не понял, что значит этот вздох.

Наконец напитки и соки сделали своё дело, мне захотелось избавиться от лишней жидкости.

Роса с готовностью отвела меня в укромное место.

Вернувшись, я не нашёл Катю на месте. Сначала я подумал, что она тоже пошла в укромное место, потом встревожился.

— Где Катя? — спросил я Росу, — та пожала плечами, спросила подругу.

— Катя повела Уранбатыра в вашу кибитку, — сказала подруга.

— А где наша кибитка? — спросил я, оглядываясь.

— На лучшем месте, вон, у реки, с вашим штандартом!

Я пригляделся, и с удивлением увидел на шесте наш герб космоархеологов. Чуя недоброе, я побежал к кибитке, откинул полог и ворвался внутрь. При свете масляной лампы увидел такую картинку, что замер на месте.

Катя была уже без майки, в одних шортах, Уран засунул руку сзади, в Катины шорты, и они самозабвенно целовались! Не как мы, а как взрослые, взасос. У меня помутилось в голове.

— Катя, что ты делаешь?! — закричал я, бросаясь к ним. И тут же меня встретил такой силы удар, что я пролетел через всю кибитку и, ударившись о войлочную стену, сполз на лежанку.

Катя, равнодушно глянув на меня, и снова, взяв голову парня, стала с упоением целоваться.

— Катя! — вскрикнул я снова, не имея сил пошевелиться, от физической и душевной боли. А Катя, с помощью парня, стянула с себя шорты, оставшись в одних плавочках.

Уран опять стал гладить её сзади, потом медленно переместил руку вперёд… Катя сладострастно застонала.

— Нее-е-е-ет! — заорал я, не выдержав, — А — а-а-а-а!..

Полог отлетел, в кибитку вбежали Дэн с Бахаром.

— Что случилось? — вскричал Дэн.

Катя с Ураном даже не подумали отойти друг от друга.

— Они! Катя! — показывал я на них.

— Ну и что? — нахмурился Дэн, — У нас праздник, почему ты мешаешь сестре развлекаться? У тебя есть Роса, вот и развлекайся с ней, не мешай другим!

— Она мне не сестра! — заплакал я, — Она моя невеста! — и вздрогнул, увидев, с какой ненавистью посмотрела на меня Катя. Зрачки её были сильно расширены, даже радужки не было видно.

— Выкиньте эту истеричку отсюда! — крикнула она.

— Вот видишь, Тоник, Катя сама решила, с кем ей быть, — ласково, будто маленькому ребёнку, объяснил мне Дэн, — слово девочки — закон!

— Она не сама! — крикнул я, — Её чем-то напоили!

На столе оказалась чарка и мех с какой-то жидкостью. Дэн понюхал и скривился:

— Конский возбудитель! Отпусти её! — приказал он Урану.

— Ты кто такой, чтобы мне приказывать? — ощерился Уран, отпуская, однако, Катю. Катя хотела снова прижаться к нему, но Бахар не позволил, встав между ними.

— Я сын вождя, — ответил Дэн.

— Хорошо! — сказал Уран, — Так ещё лучше, я хотел заплатить её брату богатый выкуп, даже думал занять у тебя табунчик лошадей, потому что, сколько ни заплати за эту прелесть, всё будет мало! Теперь же я вызываю его на бой за обладание девочкой! Кто победит, той женой она и будет!

Катя взглянула на меня, и рассмеялась.

Дэн выглянул наружу, и что-то приказал. Потом посмотрел на нас с Ураном, и сказал:

— Тоник мой гость, я принимаю твой вызов! — Уран расхохотался:

— Ты же знаешь правила? Выиграешь ты, потом твой гость будет биться с тобой! Всё равно ему не достанется Катя! Отдайте её мне, видите, она меня любит!

— Это мы сейчас проверим! — Дэн принял у вошедшего мальчика кувшин, показал ему, куда поставить таз, и заставил Катю выпить какое-то зелье. Катя вскрикнула, упала на колени, и её стало выворачивать. Тошнило просто ужасно.

— Ну что, Уран? — спросил Дэн, — принимаешь мой вызов?

— Завтра сойдёмся! — выплюнул Уран и вышел.

— Да, Тоник! Угораздило же тебя назвать свою невесту сестрой!

— Я не называл её сестрой! — заныл я, — Это она…

— Ты мог её поправить? Вот что теперь делать? — глядя на Катю, просил Дэн. Ты мой гость, а я должен тебя убить. Или ты меня. Но как ты меня убьёшь?

— Никак, — ответил я, — даже если бы мог.

— Даже за Катю?!

— Зачем нам драться до смерти за девочку?! Мы что, дикари?! — Дэн пожал плечами:

— Такие обычаи. Уран оскорбил тебя, он трогал твою невесту, такое не прощается. Если не хочешь убивать меня, убей его.

Мне оставалось только плакать от бессилия, проклиная своё худосочное тело, которое и с курицей не справится, а не то что с развитым парнем, с детства занимающимся физическим трудом и боевыми искусствами.

— Есть один выход, — сказал Дэн, легко поднимая меня на ноги.

— Что за выход? — схватился я за соломинку.

— Взять её в жёны. Если она захочет, — добавил он, глядя на теряющую силы девочку.

— Она захочет! — заверил я Дэна.

— Тогда умой её и ложитесь спать. Я выставлю охрану, поставлю четырёх батыров, ради вашей безопасности. Что понадобиться, просите у них. Я велю принести успокаивающий напиток, если не сможете заснуть, выпейте немного.

Дэн вышел, я нашёл Катину одежду, поднял ставшую безвольной, Катю, надел на неё маечку.

Здесь же увидел кувшин с водой и мягкое полотенце. Сам умыл девочку, вытер полотенцем лицо и повёл к лежанке. Уложив её, выглянул наружу, спросив, куда ходить, если прижмёт.

Часовой, крепкий парень лет семнадцати, показал в дальней стороне шатра загородку, в которой стояла широкая бадья с крышкой.

Я попросил вылить и помыть тазик. Парень поклонился, и вышел, сказав, что все просьбы он выполнит. Оказывается, уже наступил вечер, гости веселились, горели костры, вокруг них водили хороводы полуобнажённые парни и девушки. Всё это было устроено в нашу с Катей честь.

Я вернулся к Кате, тихо лежавшей под одеялом, снял шортики и маечку и лёг рядом. Попытался обнять, но Катя отстранилась. Тяжело стало у меня на сердце. Я уже не был уверен, что, Катя согласится стать моей женой.

Не спалось. Я поднялся, подошёл к столику, выпил успокаивающего напитка.

Вновь вернулся к Кате, улёгся рядом. Я боялся с ней разговаривать, помня её взгляд, полный ненависти.

Поставив себя на её место, понял её негодование, я тоже разозлился бы… но не на Катю!

Я, наверно, заснул. Разбудил меня какой-то шум. Открыв глаза, и прогнав сон, услышал чьи-то всхлипы и тихий плач. Кати рядом не было.

Я встал, при свете масляной лампы увидел, что, Катя сидит в дальнем углу, если можно так назвать дальнюю сторону круглого шатра, и плачет.

— Катя, — подошёл я к ней, — пошли спать.

— Уйди, Тоник, — попросила она меня, — я не могу быть с тобой. Я такая дрянь!

— Успокойся, Катенька, я с тобой, успокойся! — сел я рядом с ней.

— Тоник, ты такой хороший, а я дрянь! Дрянь! — вскрикнула она, отстраняясь.

— Катя, я не могу без тебя… Ты не виновата, нас такими сделали.

— Тоник, мне бы помыться! Места, где касался этот самец, просто жжёт.

Я выглянул наружу, спросил, можно ли устроить нам ванну. Часовой кивнул, и скоро к нам внесли широкую кадушку, потом ещё два бочонка, с горячей и холодной водой, черпак, губку и полотенца.

Катя разделась, и залезла в бочку, куда налили тёплой воды. Там она начала яростно тереться.

Потом опять заплакала.

— Тоничек, ничего не получается. Иди, смой с меня эту грязь. Залезай в бочку.

Я тоже залез в бочку, начал осторожно отмывать Катю. Было достаточно темно, чтобы стесняться друг друга, тем более, что мы и до этого, помогали друг другу надевать скафандры.

— Погладь меня ладошкой, — попросила она, — чтобы я чувствовала тебя, а не этого…

Я обнял её, погладил по спине, попробовал поцеловать.

— Да, Тоник, поцелуй меня…

Когда вода остыла, мы вылезли, вытерлись полотенцами, оделись.

— Кать, давай, выпьем вот этот напиток, он поможет нам заснуть. Катя согласилась.

Мы легли на лежанку, обнялись.

— Тоник, — шептала Катя, — ну почему ты такой? Я издеваюсь над тобой, а ты всё прощаешь?

— Я не прощаю тебя, Катя! — девочка напряглась, — Я просто очень-очень сильно тебя люблю. Не делай больше так. Я не смогу без тебя жить, если ты уйдёшь от меня!

— Что же нам делать? Они отпустят нас?

— Не отпустят, Катя. Мы нужны им. Нам придётся стать мужем и женой.

— Я согласна, Тоник! Хоть сейчас!

— Нельзя сейчас, — хмуро сказал я, думая, не дать ли ей ещё напитка, — нужен обряд. Завтра, Катя, завтра!

— Как долго ждать! — вздохнула Катя. Я поцеловал её.

— Ещё поцелуй, Тоник, ещё, я не понимаю, что со мной происходит, Тоник, не понимаю!

— Тебя напоили отравой, конским возбудителем!

— Я бы и без возбудителя стала бы с ним целоваться, просто этот напиток совсем уже свёл меня с ума. А так, я же помню всё, я специально назвала тебя братом, повела Урана сюда. Уже здесь он предложил выпить этого возбудителя… Тоник, а если бы он не дал мне его выпить?

— Тогда ты стала бы его женой! — горько сказал я правду, и Катя заплакала. Я начал её целовать, пока девочка не стала засыпать.

Я знал, что происходит с Катей. В бортовом компьютере Станции, хранилась вся информация. Да, она была блокирована от детей, но что может спросить ребёнок, если не знает, о чём спрашивать?

Моя взрослая часть сознания знала, как поставить вопрос и получить ответ.

Девочкам, искусственно созданным, надо было сдавать свой генетический материал в родовую капсулу. Чтобы они это делали добровольно, сделали инстинктом желание освободиться от яйцеклетки. Таким образом ни одна клетка не погибала, хранилась замороженной, пока их не забирали специальные люди, курьеры. Там же оставляли свой материал мальчики, когда созревали.

Нашёл я там ещё один любопытный файл. Оказывается, среди нас могли быть особо ценные особи, за которыми устанавливался особый контроль. Там же описывалось поведение этих особей в полевых условиях. Если невозможно сдать яйцеклетку, её нужно оплодотворить, чтобы не погибла, потом сдать эмбрион. Если и это невозможно, тогда допускается внутриутробное развитие, даже роды, после чего ребёнок изымался. Что будет, если эту особь не найдут? Такого ещё не бывало.

Тогда что получается? Катя — ценная особь? А я? Может, не зря нас сделали парой, и я чем-то ценен?

Может, ещё поэтому нас оставили одних, потому что, Катя скоро…

Почему она не хочет меня? Да потому что от меня ещё пахнет ребёнком! А эти парни уже фонтанируют тестостероном! Запрограммированный инстинкт сохранения потомства заставляет мою Катю беситься, она должна что-то сделать! Проклятые доктора-экспериментаторы! Они не считают нас людьми? Кто мы для них? Биороботы? Объекты для исследований? Не представляю даже, что испытывает бедная девочка! Мальчикам не надо усиливать этот инстинкт, будучи природным, он и так сводит их с ума.

Умом я всё это понимал, но ослепляющая ревность не давала мне покоя, меня корчило, я злился на всех, в том числе и на Катю, которая не может справиться с животным инстинктом.

Катя во сне тихонько засмеялась и сказала:

— Тоник! Любимый мой! Ты такой смешной, когда сердишься! — потом вздохнула, свернулась калачиком и крепко заснула. А я слушал её тихое дыхание, и был счастлив, что приснился этой девочке.

Утром нас разбудил Дэн, сказал, что нам надо готовиться к ритуалу.

Особой подготовки я не заметил, правда, сегодня целый день меня гоняли, учили джигитовке.

Дали мне смирную лошадку и заставили на ней ездить по кругу на манеже.

К своему удовольствию, я не сваливался, мне подобрали хорошие седло и стремена.

Да, меня переодели в набедренную повязку, и тогда я понял, почему мы вызвали такой фурор у местного населения, почему за место рядом со мной и Катей местные парни и девчата готовы были драться между собой.

Мы с Катей были без хвостов. Заимев такую жену, как Катя, Уранбатор автоматически повышал статус Рода, ведь в его застоявшуюся кровь вливалась бы свежая струя! Тем более, такая красавица! Все Роды были бы ниже Рода Уранбатыра, возьми он Катю. Только его перестраховка с возбудителем дала мне шанс отбить мою девочку у него.

Дэн тоже был не против взять её в жёны, но только во вторые. Дэн был уже женат на красавице Лёгкое Дуновение Ветерка.

Хвосты у ребят были не такими уж длинными, смотрелись вполне естественно. Видел я их мельком, когда переодевались для выездки.

Увидев, что я неплохо держусь на лошади, выехали в степь, и, страхуя меня с двух сторон, погоняли по бескрайней степи. Я был в восторге. Дэн тоже светился от радости за меня.

Он не утерпел и сказал, что после свадьбы, мы с Катей переходим в его Род.

Каким образом, не сказал, но был подозрительно счастлив. На мой вопрос, что делает Катя, Дэн ответил, что знать не знает, у девчонок закрытый клуб, как и у мальчишек.

Добравшись до одинокого кургана, мы спешились. Друзья Дэна, с которыми был Бахар, установили мишени, взяли свои луки, натянули тетиву и выстрелили по разу. Стрелы попали в яблочко. Стреляли метров с пятнадцати.

Потом предложили мне сделать то же самое. К седлу моей лошадки был тоже приторочен лук.

Со вздохом я его взял, нашёл тетиву, и, стараясь подражать ребятам, согнул, и натянул тетиву!

Потом снарядил руку кожаным наручем, наложил стрелу, и пустил её в мишень.

Результат поразил меня самого: в яблочко! Ребята закричали мне ободряюще, начали отходить всё дальше и дальше. Не всегда я попадал, но успехи разожгли во мне азарт.

— Молодец! — хлопнул меня по костлявому плечу Дэн, — Через годик сумеешь натянуть детский лук!

— А это что? — удивился я.

— Это игрушка для пятилеток, — засмеялись парни. Я покраснел до корней волос, я-то думал, что уже состоялся как Вильгельм Телль…

— Не расстраивайся, Тоник! — успокоил меня Дэн, — Все мы начинали с этого лука. Просто у тебя были другие занятия. Выше голову! У тебя потрясающие успехи!

После этого мне помогли взобраться на мою лошадку, и мы поскакали в сторону реки, дыхание которой ощутил даже я.

Мы расположились на берегу реки, ребята расстелили достархан, накрыли его различной снедью.

Пробыв весь день на свежем воздухе, я воздал должное яствам, жареному мясу, соку из каких-то вкусных ягод с кислинкой, от которых чувствовалась бодрость в теле.

Кумыс мне не наливали, Дэн тоже не пил.

— У тебя сегодня свадьба, — говорили мне, — ты должен пить только этот сок!

Вернулись в стойбище, когда уже начало вечереть.

Здесь мы поужинали, причём легко, потом, на лёгкой берестяной пироге переплыли на островок посреди реки, где меня раздели и помыли ребята, друзья Дэна.

После того, как помыли и досуха вытерли, ко мне подошёл Дэн, также, обнажённый и чистый, взяв за руку, повёл на середину островка, где меня уже ждала Катя, тоже раздетая, с венком на голове, в окружении голеньких девчонок.

Мне на голову тоже надели венок, Катю окружили обнажённые парни, которые были со мной в степи, а меня, такие же девочки. Только тут я понял, почему девочки показались мне странными.

У них, у всех, был пенис!

У меня в голове тут же пронеслись аналогии с нашими амазонками, которые проводили всю жизнь в седле. В случае дальнего похода эта часть тела значительно облегчала жизнь женщин, позволяя им не сходить с лошади долгое время.

Впрочем, что я знаю об их анатомии? Хвостики тоже были при них.

Теперь мне понятен был интерес Уранбатыра к моей Кате, если он впервые встретил такую особенную девочку.

Конечно, я не мог простить ему необыкновенной, даже для дикаря, наглости, а удар, которым он послал меня в дальний полёт?!

Это что, так надо относиться к брату любимой девочки?

Тем временем, в танце, под уханье тамтама, в который меня затянули девочки с хвостиками, мы встретились с мальчиками и Катей. Танец кончился, нас с Катей поставили рядом, с моей стороны стояли девочки, со стороны Кати, соответственно, мальчики. «Свидетели», понял я.

Откуда-то возник старый кудесник с посохом, одетый в длинные одежды. Подойдя к нам, он спросил, готовы ли мы взять в жёны, мужья, свою пару, на веки вечные, потому что здесь разводов не существует, значит, на всё время, пока смерть не разлучит нас.

Мы ответили горячим согласием.

Произведя этот обряд, кудесник исчез, сказав нам:

— Целуйтесь!

Мы обнялись, и тут Катя, увидев что-то за моей спиной, резко развернула меня, и вскрикнула.

Что-то оцарапало мне грудь. Я посмотрел, что это было, и замер. Из-под левого соска Кати торчал гранёный наконечник стрелы. Чёрный, на белом фоне Катиной груди. Я смотрел, и никак не мог понять, откуда это взялось. Со стороны берега раздался дикий, отчаянный вопль, ребята и девчата бросились ловить убийцу. Только сейчас я понял, что Уран собирался разделаться со мной, чтобы завладеть Катей, а Катя заслонила меня собой.

Теперь я держал свою девочку, смотрел в её широко раскрытые глаза, и не знал, что делать.

Опять подошёл кудесник. Покачал головой.

— Ты можешь помочь? — хрипло спросил я его.

— Я — нет. Она уже мертва. Могу лишь отправить в Хрустальный город, там смогут её спасти.

— Отправляй, кудесник!

— Смотри, там тебе придётся заплатить высокую цену!

— Что мне цена! Я не смогу без моей Кати жить!

— Тогда бери свою жену на руки!

Выгибаясь от тяжести, поднял я холодеющую девочку на руки.

— Иди сюда! — поманил меня кудесник. Я шагнул, что-то зазвенело, как будто разбился хрусталь, и всё вокруг изменилось.

Я стоял на дороге с твёрдым покрытием, вокруг тянулись ввысь полупрозрачные дома, машины без колёс стремились по эстакадам.

Я стоял, голый и беспомощный, посреди дороги, держал тяжёлую Катю с остекленевшими глазами, её кровь из раны пролилась на меня, залила ноги бурыми потёками.

Я уже думал, что всё кончено, когда рядом со мной притормозил полицейский автомобиль. Из него вышел высокий, красивый офицер.

— Почему в таком виде? — строго спросил он у меня, потом, приглядевшись, сказал пренебрежительно: — А, люди…

— Офицер, нам нужна ваша помощь! Довезите до больницы.

— Что? Вас? До больницы? Вы уделаете мне весь салон! Впрочем, вызову труповозку, для твоей подруги.

— Офицер! — в отчаянии воскликнул я, — вызовите «скорую помощь»!

— Что ж! — решил, наконец, офицер, — Вызову. Есть у нас больница для низших рас.

Я не отпустил Катю, пока не приехала санитарная машина. Нас загрузили внутрь, Катю положили на носилки, так и не вынув стрелу, меня посадили рядом, и мы тронулись, а полицейская машина прокладывала путь, завывая своеобразной сиреной.

Когда подъехали к огромному стеклянному блоку, нам навстречу вышли санитары с каталкой, висевшей в воздухе.

Вынесли Катю, уложили на каталку, с хмурым видом спросили у врачей, с которыми мы приехали:

— Зачем привезли сюда эту падаль?

Но в это время вышел доктор, неспеша подошёл к нам, приложил какой-то аппарат к груди Кати, встревожился, проделал ту же процедуру со мной.

— Срочно! — закричал он, — Девочку в операционную! Цвет срочности красный!

Я ещё не видел, чтобы санитары бегали с такой скоростью! Они просто испарились.

— Мальчик не ранен? — спросил он меня, — я отрицательно покачал головой.

— Офицер! — обратился доктор к полицейскому, — Я буду просить ваше руководство, чтобы оно наградило вас за спасение жизни этих ценных существ! — офицер взял под козырёк и щёлкнул каблуками.

— А тебя, мальчик, попрошу пройти со мной.

Доктор провёл меня со служебного входа, и передал двум женщинам в белых халатах:

— Приведите мальчика в порядок и поместите в палату для выздоравливающих. Позже я приду и оформлю его.

Женщины не стали задавать вопросов, отвели в помывочную, быстро и умело отмыли меня от крови и грязи, бережно высушили и одели в светлую мягкую пижаму и тапочки.

Подошедшая молоденькая и очень симпатичная девушка отвела меня в палату, которая находилась недалеко отсюда, на первом этаже. Окна палаты выходили в зелёный парк.

Я отметил для себя, что, когда появился здесь, не заметил ни одного деревца. Здесь же за окном был такой густой зелёный сад. То, что это настоящий сад, а не иллюзия, доказывало открытое окно и крики птиц, а также лесные запахи, наполнявшие палату.

— Вот твоя кровать, — показала девушка мне койку возле окна, — пока знакомься с соседями, потом тебя оформим, — девушка мило мне улыбнулась и ушла по своим делам.

Я же остался, а на меня уставились три пары заинтересованных детских глаз мальчишек примерно моего нынешнего возраста.

— Привет! — сказал я, заметив, однако, что здесь находятся дети разных рас. Был здесь хвостатый мальчик из племени, где нас хотели принять в Род, был самый настоящий орчонок с зеленоватой кожей, но с вполне добродушным выражением лица, и ещё коренастый, но широкий в плечах и кости, мальчишка с широким упрямым лицом. Его бы я отнёс к группе гномов, или дванов.

— Привет! — улыбнулся орчонок, — меня Мига зовут, а тебя?

— Тоник, — решил не выдумывать я себе имя, чтобы не путаться. Как ни странно, я уже привык к этому имени. Гномика звали Дак, хвостатого Юлик. Конечно, они назвали свои детские имена, как, кстати, и я. Как они называли себя по-взрослому, меня совершенно не интересовало. Меня заинтересовал только хвостатый, и то, как он оказался здесь.

Я был уверен в излечении Кати. Не мог я поверить, что она может вот так просто умереть, оставив меня здесь одного, значит, надо найти нашу вторую кожу, и вернуться на Станцию, где Катенька, наконец, успокоится.

— Юлик, — обратился я к мальчику, — ты почему здесь?

— Заболел, — пожал он плечами, — а ты?

— У меня подружка заболела, нас сюда Ичубей отправил.

— Ичубей? — удивился Юлик, — Меня тоже. Но ты не Сах!

— Я человек, — согласился я, — я был в гостях у твоего племени.

— Ух ты! — чисто по-человечески воскликнул Юлик, восторгаясь, — У кого вы были в гостях?

— У Дэна.

— Оу! Это мой брат!

— Не может быть! — удивился я, — О тебе он ничего не сказал!

— Может, не успел? — предположил мальчик, — Ты Росу знаешь?

— Знаю, — подтвердил я, — я с ней сидел рядом, на пиру.

— Я не удивляюсь, она такая красавица! Хорошей будет тебе парой! — Юлик с восхищением и лёгкой завистью смотрел на меня.

— У меня уже есть жена.

— Возьмёшь вторую! — пожал плечами мальчик, потом до него дошло:

— Как жена?! Уже?!

— А что такого? Твой брат тоже женат.

— Мой брат уже взрослый, а мы с тобой ещё маленькие.

— Так получилось, — вздохнул я, — её хотел взять в жёны Уранбатор. Пришлось мне на неё жениться. Досрочно…

— Уран? — скривился Юлик, — Такой противный, но Дэну приходится с ним водиться, он наследник Рода Вахэров. Ой, — вдруг что-то вспомнил мальчик, — ты обряд проводил в нашем Роду? — я кивнул.

— Так мы теперь родственники?!

— Мы не успели провести обряд до конца, Уран ранил мою жену, я принёс её сюда.

Юлик широко раскрыл глаза:

— Ранил? Девочку?!

— Он меня хотел убить, Катя закрыла меня собой, и вот…

— Каков подлец! Я обязательно отомщу, если мой брат ещё не отомстил! Очень жаль, что вы не закончили обряд! Твой первенец был бы моим племянником. Я бы хотел быть твоим братом, Тон!

— Я тоже, — согласился я, глядя на смелого и открытого в своих чувствах мальчугана.

Пока мы беседовали, «гном» с «орком» с любопытством слушали нас.

Честно говоря, я заставлял себя удивляться происходящему. Такая мешанина рас в одной палате!

Мало того, вот этот Сах мне без пяти минут родственник!

Договорить нам не дали, пришла давешняя девушка и пригласила меня за собой.

Меня привели кабинет, за столом которого сидел доктор, который встречал нас с Катей.

— Давай занесём ваши данные в картотеку, молодой человек. Ваше имя?

— Антон, — решил я не запираться, — Сопелкин.

— Возраст?

— Тринадцать лет.

— Так… Девочку как звать?

— Катя. Екатерина, — поправился я.

— Фамилия есть?

— Наверно, тоже Сопелкина… теперь.

— Вы брат и сестра?

— Нет, она моя жена.

— Жена? Но она девственница!

— Мы не успели закончить обряд.

— Судя по стреле, обряд проводили у Сахов?

— Да, — поник я головой.

— Что, соперник нашёлся? — я мог только кивать, глаза наполнились слезами.

— Вас кудесник благословил? — я снова кивнул. Доктор, как мне показалось, облегчённо, вздохнул.

— Не смущайся, что обряд не окончен, Антон, продолжением обряда было вхождение в Род.

Я не думаю, что ты обрадовался бы этому факту. Но для Сахов это вопрос выживания, слишком близкие родственные связи приводят к вырождению народа.

— Что вы этим хотите сказать? — насторожился я.

— Для вхождения в род вы должны поменяться жёнами, пока они не понесут…

— Что?! — подскочил я, бледнея.

— Тебе не говорили? — удивился доктор, — Впрочем, ты мог отказаться.

— Не мог, — сказал я. Сел на стул и заплакал. Судьба расставила свои чудовищные ловушки: если бы не Уран, моя Катя досталась бы Дэну, на целый месяц! При мысли об этом всё тело скрутила судорога.

А теперь что? Выживет ли Катя? Если бы меня спросили, «что ты выбираешь?», я бы затруднился ответить. Потом, может быть, согласился с первым вариантом, лишь бы Катя была жива…

Доктор на сводил с меня внимательного взгляда.

— Твоя девочка жива, — сообщил он, и у меня остановилось сердце от радости, потом чуть не выскочило из груди, меня бросило в пот. Подняв на доктора сумасшедшие от радости глаза, я не мог усидеть на месте, вскочив.

— Не вскакивай, садись, — доктор даже не улыбнулся моей радости:

— Теперь давай обсудим размеры оплаты за лечение. За возвращение к жизни, Катя уже заплатила, сейчас она в искусственной коме, её сознание мы удерживаем отдельно от тела.

— Чем заплатила? — удивился я, опять бледнея.

— Мы изъяли у неё яйцеклетку.

Я даже почувствовал облегчение. Катя больше не будет беситься!

— Но это ещё не всё. Нужны твои клетки.

— Но я ещё…

— «Ещё», это не «уже» — перебил меня доктор, — Ты не врач, чтобы что-то решать, рано, или поздно.

— Нет ещё носителя клеток, постоянно обновляющиеся половые клетки всегда есть. Изъять их сложнее. Но это не столь важно.

Куда важнее дальнейшее лечение девочки, её реабилитация. Для этого нужно время и средства.

Я готов приобрести у вас генетический материал и оплатить лечение. Для этого ты должен подписать договор. — Доктор вынул из папки, лежащей на столе, несколько листов бумаги, — Вот, читай и подписывай.

Я взял договор. Написан он был на каком-то незнакомом языке, совершенно незнакомыми мне значками, несколько похожими на арабскую вязь, японскую хирагану и кипу индейцев одновременно.

— Я не умею это читать, — нахмурился я, — и, разве не должен присутствовать юрист? Тем более, что я несовершеннолетний?

— Можешь не подписывать, — сказал доктор, тогда, или оплачивай её лечение сам, или забирай девочку из больницы. Но не забывай, ты мне кое-что должен!

Я молчал, доктор тоже, давая мне обдумать ситуацию.

— Я тебе могу предложить ещё кое-что, — решил продолжить разговор доктор, — выздоровление твоей подружки может затянуться, и я предлагаю вам пожить в других телах года два. Вы не будете ничего помнить, будете жить и радоваться. Потом, когда срок контракта подойдёт к концу, мы вернём вас в прежнее состояние. Дальнейшая ваша судьба будет зависеть уже от вас самих. Если решите принять мою помощь, помогу. Уверяю вас, к тому времени я буду уже довольно влиятелен в этом секторе Галактики. Могу даже вернуть вас домой.

Я слушал, и решал, взвешивал все «за» и «против».

— Вы не обманете? — хрипло спросил я, — Детей обмануть очень просто!

— Да, это так, — согласился доктор, — но держать вас у себя дольше, для меня будет слишком опасно, а мне вполне хватит двух лет. Ну, что?

— В кого вы нас хотите вселить? — уже начал я сдаваться.

— Сделаю сканирование твоего сознания, и отправлю вас в твою прежнюю жизнь.

— А Катю?!

— Будет твоей сестрой!

— Сестрой? Но у меня никогда не было сестры!

— Значит, будет. Поверь, сестра намного надёжнее подруги, вы будете всё время вместе. Вы же будете ещё маленькими, вам будет не до любви.

— Это правда? — спросил я с надеждой. Мне вовсе не улыбалось жить здесь эти годы.

— Могу поклясться на крови. — доктор закатал рукав, достал ланцет, сделал разрез на предплечье и капнул кровью на договор. Договор вспыхнул, кровь задымилась, и бумага засияла.

— Вот, теперь читай.

Теперь я смог прочитать. Там, на самом деле, было написано так, как предлагал мне доктор.

— Ну, что? — спросил меня доктор, — будешь подписывать?

— Кровью? — глупо спросил я. Доктор промолчал, протягивая мне ланцет.

— А вы не могли бы мне сделать разрез? — спросил я, сглотнув, — Я не сумею…

— Нет, ты должен сам.

Я взял ланцет, прижал к худенькой руке, слегка надавил, и закапала кровь, задымилась чёрным дымом на договоре.

— Сейчас вы можете сказать, чем мы так ценны?

— Теперь могу, — облегчённо вздохнул доктор. — В ваших телах присутствует ген Бога. То есть, вы несёте в себе ген Первых Людей, которых создал Бог!

* * *

…Я держал сестрёнку в руках, и чёрный дым развевался в клочья, унося остатки воспоминаний. Через секунду я уже ничего не помнил.

— Что с тобой, Котя? — тревожно заглядывала мне в глаза Катенька, — Где ты был?

— Катя, я не помню! — удивился я, — Что-то было, какие-то виденья, как во сне. И они растаяли, как сон.

— Пошли лучше купаться! — вскочил я, и побежал в море.

Домой мы пришли, уже по темноте. Когда звякнула калитка, из летней кухни вышла мама.

— Явились! Где вас только черти носили, такие грязные!

Мы молчали, переминаясь с ноги на ногу. Не рассказывать же маме, что после пляжа мы полазили по свалке, там столько интересных вещей! Нашли там поломанный игрушечный грузовик, спрятали в кустах, завтра будем его ремонтировать.

— Что молчите? Идите, мойте руки, и за стол!

Мы побежали к рукомойнику, но были перехвачены папой, который тоже вышел из кухни.

— Папка! — визжали мы, повиснув у него на шее.

— Ну и чумазые! — весело говорил папа, прижимая нас к себе, — идите, мойтесь! Видели, я сделал в саду летний душ? А то ноги у вас такие грязные, отруби, брось собаке, и то, есть не станет!

Наша собака насторожилась, оторвавшись от миски, и гремя цепью.

Мы освободились из папиных объятий, и побежали в сад.

— Котька, неси полотенце и чистые трусы, я пока помоюсь! — распорядилась Катя.

— Почему я? — возмутился я.

— Ты мальчик, или я? — спросила меня сестра, уже из-за занавески, выбрасывая мне трусики и маечку.

— Ну, Катя, вечно ты меня обижаешь, — надулся я, подбирая Катину одежду.

— Котичек, я не обижаю тебя, просто прошу помочь твоей любимой сестрёнке!

Я улыбнулся, и больше не обижался:

— Мама! — закричал я, — дай нам чистую одежду!

Мама уже давно приготовила нам сменку, она каждый вечер нас переодевала, каждый вечер мы приходили, вымазанные всем, что найдём на свалке, или на болоте. Всё нам было страшно интересно.

Помывшись, мы уселись за столом, где стояла большая сковородка с жареной картошкой, и куски жареной камбалы, на тарелке.

Давясь и обжигаясь, мы ели эту вкуснющую картошку, жареную на подсолнечном масле, и не менее вкусную толстую камбалу.

Потом напились чаю и стали засыпать на табуретках.

— Умаялись за день, мои котятки! — ворковала над нами мама, — Отец, бери Костю, отнесём в кроватки.

Сквозь сон я слышал, как нас перенесли в нашу комнату и уложили. Устроившись поудобнее под одеялом, я тут же заснул.

 

Глава первая

Близнецы

 

1 Тортик

— Саша пригласил на день рождения, ему исполняется одиннадцать — Сказала Катя, болтая ногой.

Мы сидели за столом на летней кухне, пили чай с вареньем. За окном стояла жара, большая зелёная муха билась, в окно, бесконечно жужжа. В такую жару совершенно ничего не хотелось делать.

На пляж не пускали, мы наказаны в очередной раз. Подумаешь, заигрались. С кем не бывает?!

Ну, пришли, когда уже ночь настала, так что, за это надо за ремень хвататься? Ещё и врезали по попе. Мне. Катя избежала наказания, потому что спряталась в смородине. Я тоже, когда отшлёпали, нашёл её, мы забрались в халабуду, которую там построили, и сидели в ней, не отзываясь на грозные окрики родителей.

Слыша, что к нам пробирается наш брат Саша, мы осторожно перебрались в кусты крыжовника, заросшие бурьяном выше нашего роста. Там нас никто искать не будет. Темно, но вдвоём нам было ничего не страшно. Мы сидели на досточке, рядышком, пока не задремали.

Проснулся я в корыте, куда мама засунула нас, отмывая от дневной грязи. Засунула, конечно, по очереди, вдвоём мы уже не помещались. Мы любили мыться в этом корыте, пока были поменьше, играли в морские сражения, брали с собой разные игрушки, сидели, пока вода не остывала. Тогда мама драила нас мочалкой, Саша помогал обливать чистой водой, потом относили в кроватку.

Год назад мы спали в одной кроватке, нам было очень хорошо вдвоём, не скучно, рассказывали друг другу разные сказки, дурачились. Теперь спим отдельно, но нас так и подмывает прибежать в соседнюю кроватку, побыть рядышком. Нам плохо, когда разлучают.

За все вчерашние дела нас и наказали.

Чтобы мы не перегрелись на солнышке, нам дали задание поработать с утра в огороде, и то, повязав косынки на головы. Потом пообедали, и сидели на летней кухне, задыхаясь от жары. За калитку нам выходить нельзя.

Так бы мы поиграли с игрушечным большим грузовиком, который вчера отремонтировали, но он остался на заброшенном песчаном карьере, который находился на пляже, рядом с болотом.

Вчера, когда стало совсем темно, мы спрятали грузовик, и побежали домой, теперь туда нам ходу нет.

— Что мы ему подарим? — загорелся я. Я любил ходить на день рождения к друзьям. Там угощали разными вкусностями, которые бывали на наших столах только по праздникам. Особенно я любил кушать торт! Его делали в нашей поселковой столовой по заказу, и был он необычайно вкусен и нежен, прямо таял во рту. Мысленно я уже облизывался.

— Я уже приготовила подарок, — сказала мне сестра, — попросила маму купить…

— Вот хорошо! — обрадовался я, — Не надо голову ломать. У него, когда день рождения?

— Сегодня, — сказала Катя, — Саша сказал, в четыре приходить, чтобы светло ещё было.

— Так… — сказал я, задумавшись, — давай оденемся, в одинаковые шортики, как раньше ходили? Они ещё нам впору, и рубашечки такие хорошенькие. Тебе очень идёт сиреневая, к бантику!

— Нет, Саша, я хочу надеть новое платье, мне мама купила. Лёгонькое, бело — розовое, я заплету одну косичку, как большая девочка, у меня ещё есть белые босоножки.

— А мне что надеть? Мне надо что-то в тон к тебе, как мама учила. Что у меня есть?.. — задумался я.

— Костя, Саша меня одну пригласил.

— Что? — я подумал, что ослышался.

— Саша попросил извиниться перед тобой, попросил, чтобы я одна пришла. Это ведь его день рождения, приглашает, кого хочет. Он обещал оставить для тебя кусочек торта…

Я вытаращился на Катю:

— Чево? Торта? Да пусть он подавиться этим тортом! И ты не ходи!

— Коть, он же пригласил, я подарок купила…

— Что? Подарок? — я понял: — Так ты давно знала, что пойдёшь одна?

— Ну, Котя… — опустила глаза Катя. Я знал, что Саша нравится Кате. Мне он тоже нравился, я бы хотел, чтобы он был моим другом. Но, почему-то с Катей он дружил, а со мной водился, как с её братом.

Я резко соскочил с табуретки и пошёл в сад, в заросший угол, где вчера мы прятались от расправы.

Значит, Катю мама отпускает, а я наказан? Ну и пусть. Я сел на дощечку, обнял ноги и уткнулся подбородком в свои сбитые коленки.

Подошла Катя.

— Котя! — села она рядом, — Ну, что ты обижаешься? На один вечер, я могу сходить к другу?

— Сходи, — тусклым голосом ответил я.

— Правда? Ты на меня не обижаешься? — обрадовалась Катя.

— Нет, — ответил я, не глядя на сестру.

— Спасибо, Котик! — чмокнула меня Катя в щёчку, и убежала. А я остался, с комком в горле. Я его глотал, глотал, пока не потекли слёзы из глаз. Тогда я сердито вытер глаза рукой, и решил прополоть крыжовник, а то ягоды не будет. Крыжовник я любил, он мне ещё не надоел.

Я встал, и стал выдёргивать сорняк. Сорняк держался хорошо, рукам стало больно.

Тогда я вспомнил, что в сарае у папы, где он хранит столярный инструмент, есть белые нитяные перчатки. Я пошёл во двор, Кати нигде не было. Наверно, примеряет своё дурацкое платье, подумал я, открывая дверь в сарай. На верстаке, действительно, лежали перчатки, и нож.

Вот, подумал я, буду срезать сорняки, выносить на тропинку.

Мой взгляд упал на моток бечёвки, и я вспомнил про грузовик.

Зачем носить сорняки? Буду возить на грузовике! Теперь, когда меня предала родная сестра, мне уже ничего не было страшно. Пусть наказывают, всё равно теперь я остался один. Обида разъедала мне душу, я не верил, что прощу Катю за измену. Я взял клубок, отмерил верёвочку, сколько мне надо, чтобы привязать машинку, отрезал ножом.

Карманов на моих трусиках не было, я обвязал бечёвку вокруг пояса. Засунул за неё перчатки, и решительно пошёл к калитке.

— Костя, ты куда? — услышал я Катин окрик, но даже не обернулся, — Вернись!

Когда закрывал калитку, увидел, что, Катя стоит в своём новом платье.

«В своей обновке не побежит!» — подумал я удовлетворённо, и неспешно отправился на карьер, за машиной.

— Костя, вернись! — ещё раз услышал я Катин голос, но упрямо шагал своей дорогой. Втайне я надеялся, что, Катя догонит меня, и попросит прощения, но этого не произошло.

Мне стало ещё горше. Я понял, что долго буду дуться на неё, а без Кати, какая жизнь? Но и не мог её простить за предательство. Я бы никогда не пошёл к своему другу на день рождения один.

Или с Катей, или никуда. Мне Катя дороже всех друзей. А Кате, наверно, Саша дороже меня. Ну и пусть теперь гуляет со своим Сашей!

С такими горькими раздумьями я добрался до карьера, нашёл в зарослях череды, которая радостно вцепилась мне в одежду, самосвал, вытащил его на дорогу, и стал привязывать к бамперу машинки верёвочку.

— Котька! — услышал я. Оглянувшись, увидел ещё одного Сашу, Павленко. Мы с ним дружили.

— Привет, Саша! — сказал я, вставая.

— Ты чё один? — оглядываясь, спросил Саша, — Где Катя?

— Катя дома, на день рождения собирается.

— К кому, к Сашке? А ты что, не захотел?

— Меня не пригласили, — грустно сказал я.

— И что? Катя пойдёт одна?! — раскрыл глаза и рот Саша, — Вы же даже на горшок вместе ходите!

— Ей Саша стал дороже брата, — сказал я, с трудом подавив дрожь в голосе. Я взял самосвал, стал набирать в кузов песок. Привезу, думаю, песок домой, и грузовик не станет переворачиваться по дороге.

Саша проводил меня до дома, спросив, не хочу ли я с ним искупаться, но я сказал, что наказан, потому что вчера заигрался здесь с Катей, домой поздно пришли.

— А мне одному купаться не разрешают, — пожаловался Саша, — и наших пацанов нигде нет.

Я посочувствовал ему и пошёл домой, таща за собой самосвал.

Мама была уже дома.

— Ты где это был? — рассердилась мама, — Я что сказала? Дома сидеть!

— Я за самосвалом ходил, крыжовник полоть буду, на самосвале траву возить. Мама, дай мне нож, буду резать сорняки, а то не могу вырвать с корнем.

— Ты что, на день рождения, не собираешься?

— Не хочу, — глядя в сторону, сказал я.

— А Катя что? Идёт? — я кивнул, отвернувшись.

— Вы поругались с Катей? — удивилась мама.

— Ничего мы не ругались. Хочет идти, пусть идёт, что, я её держать буду? Дай лучше нож.

— Возьми, только не порежься. Как это вы? Вы же всегда были вместе?

Я уже не мог сдерживаться. Чтобы мама не увидела моих слёз, я нырнул в сарай, вытер глаза, взял нож, и поторопился в сад, прихватив машину.

Устроившись там, надел перчатки, которые были мне очень велики, стал резать пучки бурьяна и складывать в кузов машинки.

Оттуда я видел, как вышла нарядная Катя, о чём-то поговорила с мамой, и ушла.

Я решительно взялся за работу, начал играть в шофёра. Скоро игра захватила меня, никто не мешал, я не знал, смотрит на меня мама, или нет, упорно сражался с сорняками.

— Костя! — услышал я мамин голос, — Иди кушать!

— Я не хочу! — крикнул я, не желая отрываться от игры.

— Ну, как знаешь, — ответила мама, — Другой раз не буду греть.

Ну и ладно, подумал я, здесь меня никто не любит, буду ночевать в халабуде.

Работал я до вечера, потом зашёл в летний душ, помылся, как мог, обтёрся какой-то тряпкой, и залез в халабуду, в которой мы всегда сидели вместе с Катей.

Теперь я был один. Зато теперь можно было лечь, свернувшись. Так я и сделал. Здесь меня и нашёл Саша, мой старший брат.

— Кот, ты, что здесь сидишь? — удивился он, — Ушла сестра, так что? От меня тоже часто Юрка убегал к друзьям, ну и что?

Я сел, привалившись к стенке, опять уткнувшись носом в коленки. Саша, Саша! Ничего-то ты не понимаешь!

— Понимаю, вы же близнецы, — вздохнул Саша, присаживаясь рядом и обнимая меня за плечи.

— Ты должен радоваться за свою сестру, а не злиться на неё.

Радоваться? Злиться? Да мне никакого дела до неё нет!

— Я здесь спать буду! — буркнул я.

— Перестань дурака валять, пошли, покушаем, я тоже ещё не ел, мама за тобой послала.

— Мама? — удивился я, — Она сказала, что больше не будет греть мне еду.

— Мне же будет, заодно и тебе дадут, покушать, — весело сказал Саша, потрепав по моей, так и не постриженной, голове.

Завтра же пойду в парикмахерскую, подумал я. Без Кати, один схожу, пусть она со своим Сашкой гуляет.

Мы выбрались из зарослей, и пошли кушать. Мама умыла меня, оттёрла руки от зелени какой-то жидкостью, и посадила за стол. Наложила пюре с жареной горячей камбалой, я начал ковыряться в тарелке.

Мама посмотрела на меня, но промолчала.

— Что-то Катя задерживается, — с тревогой сказала мама, выглядывая из окна, но тут звякнула калитка, и во двор вбежала весёлая Катя. Он забежала на кухню, с улыбкой подняла коробку:

— Вот, к чаю принесла!

— Ну, иди, переодевайся, — сказала мама, — кушать будешь?

— Не, я в гостях наелась, пойду, переоденусь! — и нарядная, весёлая Катя, при виде которой у меня разлилось приятное тепло в груди и животе, убежала в дом.

Съев свою порцию, я попросил чаю. Мама налила мне в кружку, в это время прибежала Катя, сразу взяла табуретку, поставила рядом с моей, как ни в чём не бывало, села рядом со мной.

— Мама, положи тортика Котьке, он так его любит!

Мама, взглянув на нас, взяла блюдце, отрезала по кусочку, мне и Саше.

— Катя, будешь?

— Налей мне тоже чаю, мам! — попросила Катя. А я смотрел на неё, хотел сердиться, и не мог. Мне так радостно было, что моя сестрёнка рядом со мной, что вся обида куда-то делась.

Вот только торт, несмотря на его запах, выгоняющий слюну, я есть не мог. Если бы купили для нас, я бы первый накинулся на него, а это был Сашкин, именинный торт, из-за него я сегодня целый день был один.

— Кушай, Котя, так вкусно! — предлагала мне угощение Катя, глядя на меня весёлыми, радостными глазами, отправляя в свой прелестный ротик, ложечкой, кусочки тортика.

— Саша меня поругал, за то, что я тебя не взяла, сказал, что так невежливо, тебя Настя, оказывается, ждала. Я уже было хотела за тобой бежать, да далеко больно. Прости меня, а, Котик?

А я её давно простил. Как только увидел.

— Котя! — капризно спросила меня сестра, — Почему не кушаешь моё угощение? Я так старалась! Ты же сказал, что не сердишься на меня? Открой рот, закрой глаза!

Я послушался, и Катя положила мне на язык кусочек лакомства. Я забыл про всё. Разжевал, запил чаем, и ещё раз обернулся, так и не открыв глаз. Мама и Саша засмеялись, а Катя, вместо тортика. подарила мне поцелуй. Я не уклонялся, не удержавшись от счастливой улыбки, а Катя обхватила меня за плечи, прижавшись ко мне, сказала:

— Ты такой хороший, Котичек! Как я скучала по тебе!

— Да, — проворчал я, тоже обняв сестру, — а прибежала, такая счастливая!

— Я же к тебе бежала, Котик! Если бы не боялась споткнуться, и упасть, ещё быстрее бы бежала!

— Неужели тебе не понравилось у Саши? — удивился я.

— Почему, понравилось, — отстранилась от меня девочка, — только у Саши было много гостей, и он должен был со всеми разговаривать, мы ни разу не остались вдвоём. Я так горько пожалела, что не взяла тебя с собой! Но там была ещё Настя, забрала бы тебя… — вздохнула Катя.

— Я тебя ни на кого не променяю! — твёрдо сказал я.

— Променяешь! — сказала Катя, — Правда, мам?

— Правда, дочка, — вздохнула мама, — разлетитесь, кто куда, и останемся мы с отцом одни. Катенька, помоги маме с посудой?

— Да, мама! — Катя не удержалась, и погладила меня по голове, потом пошла к маме, мыть посуду.

— Костя, пойдём завтра рыбу ловить? — спросил меня Саша.

— Только с Катей, — ответил я, глядя на сестру.

— Конечно, с Катей, — согласился брат, — а то опять убежит к своему Саше… — я сердито глянул на Сашку.

— Да смеюсь я, — пошёл он на попятную, — возьмём, конечно, если захочет.

— Не захочет, всё равно возьмём! — всё ещё сердито сказал я.

— Конечно! — вздохнул Саша, непонятно, почему.

Мама с Катей помыли посуду, и мама опять обратила на меня внимание:

— Костя!..

— Да, мама, стричься, — перебил я маму, — но завтра нам некогда, мы завтра с утра идём на рыбалку!

— На рыбалку? — удивилась мама? — С кем?

— Со мной, — сказал Саша.

— Ты же всегда отказывался их брать?

— Они уже большие, не будут от меня убегать. Не будете? — спросил он у меня.

— Нет, конечно! — заверил я брата.

— Не будем! — пропищала Катя таким правдивым голосом, что я сразу понял, что она что-то задумала.

После ужина мы пошли в свою комнату. В доме было холодно, несмотря на жаркий день.

Папа сегодня был на вахте, и никто не протопил печь.

Мы с Катей забрались на мою кровать, и начали играть, разъезжая на вездеходе, сделанном нам когда-то братом Вовкой, по скомканному одеялу.

Одеяло было ровное, мама заправляла, это мы его скомкали.

Пришёл Саша:

— Во что играете?

— Мы с Катей ездим по пустыне на далёкой-далёкой планете.

— Как планета называется?

— Оберон — 24.

— Почему двадцать четыре? — удивился брат.

— Не знаем. Наверно, их уже двадцать четыре, Оберонов… Саш, а что такое, Оберон?

— Ну… — смутился брат, — это спутник, по-моему, Юпитера…

— Во, Котька! Я же говорила, что это солнце называется Юпитер!

— Не просто Юпитер, а с номером. Наверно, тоже двадцать четыре?

— Наверно, если планета двадцать четвёртая, то и солнце, тоже…

— А что на остальных Оберонах? — спросил нас Саша, — мы пожали плечами:

— Мы там не были.

— А на этом были? — засмеялся Саша.

— На этом были, — ответила Катя.

— Ну и фантазёры вы! — обнял нас Саша. Мы напали на него, и устроили весёлую возню, окончательно перевернув всю мою постель.

— Завтра чтобы заправили свои кровати! — сказала мама, входя к нам, — Холодно?

— Мам, можно, мы с Катей сегодня вместе поспим? — попросил я, — И печку не надо топить.

— А тебе, Саша, не холодно?

— Не, мне нормально, — Саша спал на веранде.

— Ладно, Котята, спите вместе, а то полдня врозь, и соскучились. Костя даже плакал.

— Правда, Котик? — спросила Катя, внимательно разглядывая меня. Я прятал глаза, пробурчав что-то вроде «ну вот ещё…», а Катя обняла меня, прижала к себе, и почему-то вздохнула.

Улеглись спать вместе, уже никого не опасаясь. Катя долго шептала мне свои рассказы о жизни в интернате искусственных человечков. Я слушал, затаив дыхание, иногда даже начиная верить, что всё, что рассказывает сестра — правда.

 

2. Рыбалка

Разбудил меня Саша рано, ещё солнце не поднялось.

Я потянулся, толкнул сестру, но Катя даже не пошевелилась.

— Не хочет, пойдём без неё, — громко сказал Саша, — пошли, Костя!

— Я вам пойду, без меня! — неожиданно совсем не сонным голосом сказала Катя, и открыла глаза.

Я посмотрел в эти чистые глаза, и засмеялся от радости, что утро, что, Катя, что сейчас пойдём с Сашей ловить рыбу!

— Вставай, Котька! — толкнула меня Катя, потому что я спал с краю.

— Да, идите, умывайтесь, мама уже приготовила нам завтрак.

— А что на завтрак? — зевнула Катя.

— Гречневая каша с подливкой.

— У-у, вот бы Вовка приехал! Он так любит гречку! Саш, когда Вовка приедет? — спросила Катя, вставая, и, невероятно — начиная заправлять мою постель!

— Не знаю, Кать, они, наверно, тоже в колхоз поедут, или на практику.

— А Витя? — Саша только плечами пожал, — Скорее бы Юрка приехал, а то вы вдвоём, а я один.

— Играй с нами, а то Юрка уже взрослый, он уже с девчонками гуляет. А ты, Саша? — с хитрецой спросила Катя, заканчивая заправлять постель.

— Что я? Я ничего, вот ты уже вовсю за мальчиками бегаешь! — Саша поспешил убежать.

— Ну, Сашка! — погрозила ему вслед Катя крохотным кулачком, потом встретилась со мной взглядом, и смутилась: — Пойдём уже, Костя. Давай теперь опять вместе спать? И тепло, и весело, и кровать надо только одну заправлять, — я кивнул, и мы побежали умываться.

Пока покушали, солнышко вышло из-за сопки. Саша ещё с вечера приготовил сачки, два штуки.

Нам он не доверял, будет один с ними управляться, хотя я тоже не слабак, могу быстро вытягивать сачок, который поменьше, конечно.

Мама уложила в маленький вещмешок нам с Катей смену трусиков, потому что мы всё равно намокнем. Или свалимся в воду, или искупаемся, если будет жарко.

Взяли воды в бутылке, редиски, зелёного луку и немного хлеба. Вещмешок достался мне, сачки — Саше, Катя у нас девочка, шла налегке.

Дойдя до ДОТа, Саша начал раздеваться.

— Давай, я помогу, — сказал я, снимая трусики и маечку, а то Саша стесняется Кати, а ходить целый день в мокрых штанах — то ещё удовольствие. А нашу Катю даже мои ровесники, и ребята поменьше, не стеснялись, считая её своим пацаном. Других девчонок стеснялись, а её, нет.

Взяв сачок, я осторожно вошёл в воду, начал собирать морских ежей, иногда окунаясь с головой.

— Костя, вода холодная? — спросила Катя, поёживаясь от утренней прохлады.

— Не очень, — ответил я, — но ты лучше не лезь, простудишься ещё!

Набрав один сачок, я, дрожа, пошёл собирать ещё. Пока в воде, не так холодно, как на воздухе.

Ежей было много, Саша уже хотел сам прийти ко мне на помощь, переживая за меня, как бы я не заболел, замёрзнув, но я убедил его, что не стоит ему лезть в воду.

Набрав ежей и вылезши из воды, я понял, что мы забыли полотенце. Натянув на мокрое тело одежду, мы с Катей, предоставив Саше тащить, ставшие тяжеленными, сачки, побежали дальше, ловко прыгая с камня на камень.

Саша отстал, когда мы добежали до камня, с которого собирались сделать первый, пробный, заброс.

Камень назывался «Броневик». Был он прямоугольной формы, состоял из двух отдельных больших камней, образуя между собой и берегом небольшой заливчик.

Здесь плавали стайки мальков. Не знаю, что за рыба это была, но мы, как-то, набив острогой, ударяя ей плашмя по воде, рыбок, собрали их в баночку из-под консервов, потом дома мама их пожарила.

Вкусные просто невероятно! Но было жалко их убивать.

Слева от «броневика» была образована неглубокая, заросшая морской травой, лагуна, окружённая со всех сторон жёлтыми рифами. С другой стороны рифов вода была тёмная, там была глубина, именно в ту сторону Саша будет забрасывать сачки.

Пока ждали Сашу, мы обежали все камни, прыгая через протоки, весело смеясь.

Потом пришёл Саша, выбрал место на камне, высыпал ежей, бросил в сачок камень для груза, затем раздавил трёх ежей, бросил в сачок, и стал ждать.

Мы с Катей заворожённо смотрели за Сашиными действиями.

— Пора уже, тяни! — не выдержала Катя, но Саша снарядил второй сачок, поменьше, отошёл на другую сторону камня, и забросил его туда.

Немного погодя, он взял верёвку, примерился, и быстро вытащил первый сачок.

Мы с Катей закричали от восторга: в сачке бились сразу четыре немаленьких ленка!

Саша вынул рыбу, пустил их в каменную лунку, полную воды. Потом вытянул второй сачок. Там билась только одна рыбка.

Понаблюдав за рыбной ловлей, мы с Катей решили исследовать лагуну. Солнышко уже поднялось высоко, начало припекать наши голые плечи.

Зайдя по колено в уже прогревшуюся воду, мы стали изучать жизнь морских обитателей.

Вон, в траве прячется малёк ленка, а вот крохотный гребешок, изо всех сил хлопая створками, пытается скрыться от нас. Куда ты? Мы поймали его, посадили на ладошку Кате. Какой маленький!

Даже не верится, что из таких маленьких вырастают огромные гребешки, которых доставал наш самый старший брат Витя, ныряя с аквалангом. Мы потом ели их, когда мама пожарила пятаки с мантией на большой сковородке, на сливочном масле.

Отпустив гребешка, увидели креветку, мы называли её чилим. Я попытался поймать его, но он не уплыл, а просто исчез.

— Катя, Котя! — услышал я, и увидел Сашу Батянова, у которого вчера была в гостях Катя.

Катя тоже увидела его, заулыбалась и замахала рукой:

— Иди к нам, Саша!

Саша припрыгал по камням к нам.

— Привет, — подал он мне руку, — чё вчера не пришёл? Тебя там Настя заждалась.

— Некогда было, — соврал я, — меня наказали.

— Да, я просила, просила маму, — вдохновенно сочиняла Катя. Я смотрел на неё и удивлялся.

А они с Сашей начали вместе играть, бултыхая руками в воде. Я посмотрел на них, и решил не мешать, а пойти к Саше, поучиться ловить рыбу, а то уже большой, Саша в мои годы уже ходил на рыбалку с Юркой.

Саша разрешил мне управляться с маленьким сачком, и я неожиданно увлёкся ловлей рыбы, тем более, что рыба стала попадаться. Одна, две, а то и три сразу!

— Костя, а где Катя? — вдруг спросил Саша. Я взглянул на то место, где оставил Сашу с Катей, и сердце моё упало: там никого не было!

Я, молча, бегом побежал на берег, потом за скалу, которая закрывала вид на берег за поворотом, и увидел, что Саша с Катей уже перелезают на другую сторону следующей скалы, отделяющий наш каменистый берег от пляжа, сплошь покрытого голышами. Саша, наш брат, говорил, что, если здесь будет плохо ловиться, пойдём туда, там, на самом окончании мыса, иногда неплохо ловилось, сейчас там уже были какие-то мальчишки.

Но сейчас Катя идёт туда без нас, со своим другом, Сашей! Причём, вчера, наврала мне, что он пригласил только её, на день рождения!

— Катя! — крикнул я, — ты куда?

— Мы погуляем, и придём! — отозвался Саша, а Катя сказала:

— Котька! Ну, что ты всё время за мной таскаешься?!

Я вздрогнул, как будто меня ударили.

— Катя… — сказал Саша, начиная возвращаться назад.

— Катя! — крикнул и наш брат, — Ну-ка, иди сюда!

А я повернулся, и пошёл назад. Придя к «броневику», не пошёл туда, сел на ближайший камень, и разревелся, размазывая слёзы по щекам.

— Коть… — это Саша, Катин друг. Я не слушал. Катя молчала.

— Я же говорил, надо было спросить, — вздохнул Саша.

— Да, Котька бы захотел с нами, — сказала Катя.

— Не захотел бы, ловил бы рыбу с Сашкой.

— Котя, ну что ты ревёшь? — с досадой спросила Катя, — Не разрешаешь ни с кем дружить…

— Саша! — подошёл к нам брат, — отведи её домой, а мы с Костей рыбы ещё половим, правда, Костя?

Я не ответил, мне было всё равно.

Саша с Катей ушли. Я перестал плакать, но на душе было так гадко, что всё казалось противно: и солнечный день, и рыбная ловля, и тёплое море.

Однако, немного ещё посидев, я пошёл помогать Саше.

Долго не ловили, собрав рыбу, мы, с испорченным настроением, пошли домой. По дороге не разговаривали, как бывало. Я подумал, что наша десятилетняя дружба с самым дорогим мне человеком разрушена, мне было очень обидно, хотелось плакать.

— Что-то вы мало наловили, — сказала мама, когда мы пришли, — а где Катя?

— Я её домой отправил, с Сашей, — удивился Саша, — не приходили?

— Нет, — ответила мама, — вот ведь, маленькая мерзавка, получит у меня! Костя опять плакал? — пригляделась она к моему лицу, — Что случилось?

— Да, ничего особенного, — не стал выдавать сестру Саша. Я тоже молчал, опустив голову.

— Тогда идите, умывайтесь, пора обедать.

Кати не было почти до вечера. Пришла, тихая, как мышка, умылась, села за стол.

— Мам, я кушать хочу…

— Ремня ты хочешь! Сейчас придёт отец, он тебе всыплет! Где шлялась?!

— С Сашей гуляла. Что, нельзя?

— Почему без спросу? — спросила мама, наливая ей борща.

— Саша нас отпустил, — ответила Катя, взяв ложку.

— Я вас домой отправил! — возмутился Саша.

— Вот мы и пошли домой. Ты же не сказал, куда. Мы дома у Батяновых играли с Сашей, ему всякие игры подарили, конструктор, — Катя упорно не смотрела на меня. Я почувствовал себя лишним, и ушёл в свою комнату. Там я залез под одеяло, потом пришёл Саша, и выгнал меня мыться.

— Не лезь с грязными ногами под одеяло! Иди, Катя уже помылась.

Конечно, думал я, Кате всегда достаётся тёплая вода, а мне холодная.

— Не ной, — ответил на мои мысли Саша, — закаляться надо! Он сам прихватил для меня полотенце и чистое бельё.

Помывшись, я снова пошёл в дом, Катя сидела на кухне с мамой, видно было с улицы, потому что там был включен свет. Они о чём-то разговаривали.

Я залез в постель, закрыл глаза, отдавшись своей печали.

— Подвинься! — услышал я, уже почти заснув, — Разлёгся тут! — Катя забралась ко мне, крепко обняла меня, сказала: — Котичек, ты самый мой любимый братик, не обижайся на меня, ладно? Мне Саша сильно нравится. А ты, между прочим, Насте нравишься. Вот что ты губы дуешь? Погулял бы с ней.

— Мне никто, кроме тебя, не нужен, — буркнул я.

— Ты ещё совсем маленький, — вздохнула Катя, — повернись ко мне.

Я подумал, и повернулся. Катя опять обняла меня, поцеловала в намокшие глазки.

— Глупенький. Я же сестра твоя, всегда буду рядом. А Саша мой друг, мне и с ним тоже хочется побыть. Котичек, я теперь всегда буду тебя спрашивать. Ладно? — я кивнул, шмыгнув носом.

— Ну, не плачь, хороший мой, любимый братик.

Но я не мог сдержать слёз, они сами катились из глаз.

Катя шептала мне что-то хорошее, обещала больше никогда-никогда не обижать меня.

— Я не знала, что ты так обидишься, — сказала она в конце, — если бы знала, никогда бы так не сделала.

Мне показалось, что она говорит неправду.

 

3. Поход в парикмахерскую

На другое утро нас никто не будил, и мы опять проспали, пока я не проснулся сам. Солнышка не было, на небе были серые облака. Однако, посмотрев на мирно спящую возле меня Катю, почувствовал тёплую радость от её присутствия. Мы не поссорились, Катя вчера вечером просила прощения у меня, успокаивала, как могла, вытирала мне слёзки. Я сильно люблю свою сестричку.

Вот она вздохнула, перевернулась на бок, лицом ко мне, и открыла глаза.

— Ой, Котик! — и улыбнулась.

— Будем вставать? — улыбнулся я в ответ, — Сегодня солнца нет, пойдём в парикмахерскую, если мама не забудет.

— Не забудет, Котик, я напомню!

— Ах, так! — я схватил подушку, и замахнулся, но не ударил, увидев, как беспомощно сжалась Катя.

Но, видя такое дело, она сама схватила свою подушку, и стала со мной драться.

Потом бросила её в меня, и побежала из комнаты, с криком, что сегодня моя очередь заправлять постель.

Улыбаясь про себя, я заправил кровать. Пришлось полностью её перестилать, настолько мы её разворотили. С трудом справившись, пошёл на двор. Катя уже управилась со всеми делами, и сидела на лавочке, поджидая меня. Я побежал в сад, потом к умывальнику.

— Катя сказала, что вы собрались в парикмахерскую, — сказала мама.

— Да, мам, — вздохнул я, посмотрев на небо. Между тем, я заметил, что облака стали тоньше, начала появляться синева.

— Тогда идите, кушайте, и собирайтесь.

Мама нажарила наших вчерашних ленков, таких вкусных, что мы с Катей в шутку подрались за последнюю рыбку. Потом по-братски её поделили. Остальную рыбу съел Саша, он сегодня опять ушёл в школу. Попив чаю, начали собираться. Надели с Катей одинаковые шортики и рубашки.

Мама посмотрела на меня, и сказала:

— Костя, тебе надо надеть другие трусики, эти немного выглядывают из-под шортиков. Некрасиво.

Мы зашли в дом, мама поискала, и предложила надеть Катины чёрные плавочки.

— Катины? — удивился я.

— Ну да. Вообще, лучше светлые, не будут просвечивать.

— Ладно, мама, только не в цветочек, — вздохнул я.

Носить девчачьи, по мнению пацанов, цвета, было позорно. Мы предпочитали чёрные, или синие трусы, семейного типа, плавки не были в ходу. Но мама сказала, что шортики короткие, и, когда буду сидеть на стуле, кое-что может выпасть.

Я покраснел, и выбрал серые плавочки. И не просвечивают, и не совсем девчачьи. Тем более, раздеваться не собирался, домой придём, переоденусь, может, даже на пляж отпустят.

Собравшись, пошли с Катей в парикмахерскую.

Когда поворачивали на дорогу, ведущую в сопку, нас, как всегда, облаяла соседская собака.

Бабушка Катя, которая была во дворе, увидев нас, улыбнулась, она тоже очень любила нас, когда мы были маленькими, всегда у неё находился для нас гостинец.

— И куда вы, такие красивые? — улыбнулась баба Катя.

— Костю стричь, — ответила Катя, тоже улыбаясь, — видите, уже стал похож на девочку.

— Правильно, — покивала баба Катя, — чего летом лохматым ходить. Умница, Катя!

Почему это Катя умница, а не я? — подумал я, потом понял. Мы шли, по привычке держась за руки, вот баба Катя и подумала, что сестра ведёт меня стричься. Деньги, кстати, мама тоже отдала Кате.

Пройдя по улице Сейнерной, мы немного прошли вниз, там стояло двухэтажное здание КБО.

Подойдя с торца, зашли в парикмахерскую. Здесь уже была очередь. У нас была общая парикмахерская, один мастер стриг и взрослых, и детей. Впрочем, что нас стричь? У пацанов были две стрижки: под ноль, и с чубчиком.

Заняв очередь, мы постояли, потом Катя кого-то увидела.

— Настя, привет! Ты что здесь делаешь?

— Катя? Костя с тобой?

— Да вот же он! — удивилась Катя, показывая на меня.

— Ой! — сказала Настя, и покраснела. А я заметил, что Настя очень хороша собой.

— Котя, — обратилась ко мне Катя, — пока вы стоите в очереди, я сбегаю в одно место?

Я понял, что она хочет сбегать к Сашке домой, подумал, и согласился: что ей здесь, с нами, париться?

Тем более что денёк начал разыгрываться.

— Да, Катя, сбегай, — разрешил я, и Катя убежала. Сегодня она не заплетала косички, распустила волосы, и мы с ней стали опять похожи.

Когда она убежала, я вспомнил, что деньги остались у Кати.

— Настя, — сказал я, — а мои деньги убежали…

— У меня тоже нет лишних, — покраснела Настя, — давай, я отдам тебе свои, сама потом зайду.

— Да ну, — испугался я, — лучше я пойду в другой раз. Не хочу стричься…

— Тогда что? Домой пойдёшь?

— Не хочу домой. Мама или работать заставит, или снова пошлёт сюда. Да и что я про Катю скажу?

— Костя, тогда пойдём, погуляем?

— Пойдём. А куда?

— Смотри, солнышко светит вовсю, пошли на «Купалку»? Здесь близко, мы всегда там купаемся.

— Тебе мама разрешает?

— Я же с тобой.

Я даже загордился, почувствовав себя большим мальчиком.

— Пошли! — согласился я, и мы отправились на прогулку с Настей.

На «Купалку» я ходил редко, в основном, когда дул сильный южный ветер, тогда с северной стороны было тихо и тепло. А на наш пляж ходили ребята, которые жили совсем рядом с тем пляжем, тот же Сашка Батянов, у которого калитка выходила на тропинку, ведущую на «Купалку».

Но на нашем большом пляже было много чистого и мелкого песка, а здесь был маленький пляжик, с крупным песком и каменистым дном.

Настя знала дорогу на этот пляж, провела меня переулками, потом начали спускаться по тропинке вниз. Настя была одета в простенький светлый сарафанчик на узеньких бретельках, который очень ей шёл, потому что волосы у неё были светлые, а глаза голубые.

По каменистому берегу, мы добрались до песчаного пляжа, Настя быстро скинула сарафанчик, оставшись в одних плавочках, таких же, как у меня, только белых…

Я уже было начал раздеваться, когда вспомнил.

— Настя, — прошептал я, — у меня Катины плавки…

— Ну и что? — удивилась Настя, — вон за этой скалой мальчишки вообще голышом купаются, даже ходят, с пирса ныряют. Если стесняешься в плавках…

Я покраснел, и разделся.

— Замечательно выглядишь. Тебе идут, — похвалила Настя, — намного лучше, чем чёрные трусы.

Ну, если тебе нравится, подумал я, тогда хорошо. Тем более что поблизости никого не было.

Мы пошли, искупались, совсем рядом с берегом было глубоко, мы, сначала неловко, потом, освоившись, радостно начали брызгаться, смеяться, Настя мне нравилась всё больше и больше.

Про Катю я не забывал, но думал, что она с Сашей, и начал её понимать, хотя, конечно, рад был бы, если бы она была здесь, с нами. Пусть с Сашкой, но рядом.

Замёрзнув, легли рядышком на песок. Посматривали друг на друга и улыбались.

Немного подсохнув, Настя сказала:

— Давай, я тебя расчешу, а то волосы спутаются. Тебе, правда, надо будет постричься, не понимаю этой моды на длинные волосы. Ухаживать надо, расчёсывать. То ли дело, короткие: пригладил ладошкой, и всё!

— Тебе, правда, нравятся короткие? — спросил я.

— Да, Костя, нравятся, — подтвердила девочка, доставая откуда-то гребешок.

— Тогда… давай, завтра опять пойдём в парикмахерскую?

— Давай! — обрадовалась Настя, начиная меня расчёсывать. У меня в груди поселился маленький котёнок, ласково урча. Я млел, под Настиными руками, осторожно перебирающими прядки моих волос. Может, не стричься? — мелькнула мысль.

— Теперь ты мне, — предложила Настя, и я, с готовностью, начал приводить в порядок Настины длинные волосы. Оказалось, это не менее приятно.

«Надо попробовать Катю расчесать», — появилась мысль.

Закончив расчёсывать, друг друга, мы лежали и любовались делом рук своих, да и лицами, тоже.

— Девочки, можно к вам? — услышали мы, и, обернувшись, увидели двух девочек, подходивших к нам с пляжной сумкой. Настя посмотрела на меня, и прыснула в ладошку:

— У тебя волосы высохли, стали пышными! — я потрогал причёску.

— Это ты, Катя? — спросила меня одна из девочек, — а где Костя? Опять от него сбежала? Нехорошо поступаешь, был бы у меня такой братик, ни за что бы от него не бегала.

Я смотрел, не понимая, причём тут я. Потом дошло, и я покраснел. Девочки подумали, что мне стыдно, и спросили:

— Да, а где Сашка твой? Купается?

Настя хихикнула, озорно поглядывая на меня. Я молчал, не зная, что сказать. Это из-за плавочек меня приняли за Катю! Пацаны ведь такие не носят!

— Сашка, наверно, с Катей, — начала Настя, — это Костя.

— Костя? — недоумённо спросила девочка.

— Что ты удивляешься, Натка? Они же близнецы! Костя, встань! — попросила вторая девочка, я встал, и девочки принялись меня разглядывать.

— Не знала бы, что искать, не увидела бы разницы, — призналась Наташка, — плавки хорошо скрывают, и фигурка у него такая же, как у Кати, сзади не отличишь, волосы, опять же, длинные.

«Постригусь!» — решительно подумал я, а Настя предложила ещё искупаться.

Вторую девочку звали Ира, я потом вспомнил, где видел их, они учились в параллельном классе, но я, занятый только своей сестрой, никогда не обращал внимания на других девчонок. Оказывается, с ними тоже может быть интересно!

Мы купались, загорали, беседовали, давно пропала неловкость между нами.

Пришли пацаны, небольшой группой, устроились неподалёку, совершенно не обращая на нас внимания. Кое-кого я даже узнал, но не стал подходить, застеснялся и своего вида, и того, что я один мальчик, в окружении девчонок. Так и бабником обзовут. А мне понравилась их компания, особенно Настя. Ради неё я всё терпел, даже голод. Когда опомнились, на пляж уже легла тень.

— Ой, Котя! — Настя уже начала меня называть, как сестра, — Попадёт мне! — а я подумал, что мне ещё не попадало, как попадёт сегодня, сегодня я нарушил все мыслимые запреты: и не постригся, и не обедал, и купался один… быть мне поротому! Поэтому мы обсохли, и стали быстро собираться.

— Настя, ты, где живёшь? — спросил я.

— Здесь, недалеко.

— Тебя проводить? — спросил я.

— Не надо… — покраснела она, и я понял, что, если ещё и мальчика с ней увидят, попадёт ещё больше.

Так мы и разбежались возле перекрёстка, только Настя мне крикнула:

— Коть, если что, Катя знает, где я живу!

— Ладно, Настя, спасибо! — махнул я рукой, и побежал домой.

Дома все были в тихой панике. Мама и Катя сидели на летней кухне, Саши не было.

Увидев меня, мама не стала радоваться, а взяла полотенце, стала меня им бить. Я прятал лицо, бегая по кухне, пока Катя не бросилась между нами:

— Мама, не бей его! Это я виновата!

— Что виновата, то виновата! — согласилась мама, бросая полотенце, — Бросаешь брата! Где ты был?!

— Я с Настей гулял… — ответил я из-за Кати.

— Я была у Насти дома, — повернулась ко мне Катя, — тебя там не было. И Насти, тоже.

Я замолчал. Сказать, что на пляже были, купались? Папа придёт, покажет купание.

— Так, где были? — мама опять начала терять терпение.

— Гуляли, — опять уклончиво ответил я.

— Где гуляли?! Саша весь посёлок уже обежал!

— Мама, не надо! — вдруг вступилась Катя, — Тебе он не скажет.

— Ох, Катя! — вдруг сказала мама, — И в кого ты такая?

— Какая? — удивилась Катя, мама только рукой махнула. Тут звякнула калитка, и пришёл Саша.

Увидев меня, живым и здоровым, облегчённо вздохнул, а мне позволили идти, переодеваться. Я надел привычные трусики и майку, и вернулся. Мама уже налила мне тарелку борща, приготовила и пюре с котлетой.

Я набросился на еду, быстро опустошил тарелку. Мама радовалась моему аппетиту.

— Так бы каждый день, — улыбнулась она, — а то ковыряется чего-то. Набегался?

— Угу, — только и смог я ответить.

— Опять не постригся, — сокрушённо сказала мама, — скажу отцу, машинкой пострижёт.

При упоминании отцовской машинки, я побледнел. Отец пострижёт!! Потом на улицу будет стыдно выйти. Может, во время войны такие чубы и были в моде, но только не сейчас! Всё-таки, уже не 45-й год, а 72-й!

— Мама! — воскликнул я, — Завтра пойду!

— Я с тобой! — быстро сказала Катя, показав мне кулачок, чтобы я не сказал какую-нибудь глупость.

— Правильно, Катя, только больше не своди с него глаз.

— Да, мама, я только в туалет сходила…

Я понял и мысленно поддержал маму. И в кого только наша Катя уродилась!

— Я постригусь, — пообещал я из-за кружки с компотом, — а то меня сегодня за Катю приняли…

На кухне сначала повисла тишина, потом раздался весёлый смех, я тоже счастливо улыбался.

Добавляло мне радости ещё то, что завтра мы опять встретимся с Настей!

Вечером мы посмотрели телевизор, показывали кино, я даже не запомнил, какое. Мне было радостно сидеть рядом с Катей, я был страшно доволен, что не рассорились, и по-прежнему любим друг друга.

Папа пришел, сегодня выпивши, принёс бутылку, они с мамой сидят на летней кухне. Мама сначала бранилась на отца, потом сели рядом, мирно беседуют. О чём? Может быть, мама жалуется папе на нас с Катей? Отец никогда нас не наказывал сурово, ремнём по попе я получил от мамы, папа всегда защищал нас.

Я бегал на двор, и видел, как они весело смеются, сидя за столом.

Когда мы с Катей улеглись спать, она обняла меня, и прошептала:

— Ну, Котёнок, рассказывай!

— Что рассказывать? — оторопел я.

— Как провёл день с Настей, без меня? Понравилось? Где были?

— Катя…

— Рассказывай, давай!

— Кать, ты никогда не рассказываешь, где вы с Сашкой ходите…

— Котя! Я рассказывала! Вчера мы с ним играли у него дома! А ты? На пляж ходили? Купались? Ты нарушил своё слово? — я засопел. После прошлогоднего «утопания», мы с Катей дали крепкое слово, что не будем купаться без надзора. Поэтому меня и не нашли. Никому в голову не пришло искать меня на пляже, тем более, на «купалке», где особенно глубоко, прямо рядом с берегом.

— Я догадалась, но никому не сказала, иначе нас с тобой точно бы выдрали. Не ремнём, так крапивой.

Расскажешь?

— Расскажу, — ответил я, взял Катины волосы, мягкие, шелковистые. Начал осторожно пропускать сквозь пальцы, — Кать, можно, я буду тебя расчёсывать по утрам? — шёпотом спросил я. Катя перестала дышать: — Ты… расчёсывал волосы Насте?!

— Да, Катя, и она мне. Я и не знал, как это сладко. И ещё… Кать, можно, я возьму себе твои серые плавочки?

— Мои плавочки?! Ты брал мои плавочки?!

— Мне мама их надела, сказала, что так лучше, с шортиками.

— Интересно… Ты в них купался?

— Да, Катя, в твоих плавочках купаться лучше, чем в трусах, они к ногам не прилипают, не пузырятся.

— Поэтому тебя с девочкой перепутали? — засмеялась Катя.

— Да, Катя, меня девочки начали ругать.

— За что? За то, что надел девчоночьи плавки?!

— Нет. За то, что я… то-есть ты, бросаешь меня одного.

— Котичек, — вздохнула Катя, — я поняла только сегодня, как это горько и обидно, когда сегодня осталась одна. Саши дома не оказалось, ты ушёл с Настей. Я представила, что ты бросил меня, чуть тоже не расплакалась. Давай, больше никогда не расставаться?

— Давай… Катюш, если хочешь, играй с Сашей, только рядом с нами…

— С кем это, «с нами»? — отстранилась Катя, заглядывая в моё смущённое лицо.

— Ну, я с Настей, ты с Сашей… — Катя радостно рассмеялась:

— Ты что, влюбился? — мне стало жарко:

— Кать, я тебя люблю…

— Меня, понятно, я тоже тебя люблю, я про Настю спрашиваю.

— Не знаю, Катя, мы завтра пойдём стричься?

— Пойдём, Котичек, — она нежно поцеловала меня в щёчку, — не знаю только, пойдут ли тебе мои плавки к твоей новой стрижке?

— Посмотрим. Насте понравились, девчонкам, тоже.

— Кто там был?

— Наташа и Ира. Кать, там были мои знакомые пацаны, и они не узнали меня!

Катя захихикала:

— Здорово было бы, если бы узнали!

— Да, Катя, обозвали бы бабником…

— Тебя? Никогда.

— Почему?

— Потому что мы всегда вместе. Подумай сам! Ты всегда с девочкой!

— Может быть, — протянул я, — ты больше ничего не вспомнила? Про Оберон?

— Нет, Котя, может, приснится. Давай спать.

А утром Саше стало плохо. У него сильно заболел живот, его тошнило, несло.

— Наверно, аппендицит, — сказал Саша. У Саши в школе уже двое перенесли операцию, и он знал симптомы. Наш брат оделся и сказал:

— Пойду в больницу.

— Мы проводим тебя! — воскликнули мы, и побежали собираться.

— Катя, потом Костю отведи стричься! — крикнула нам вслед мама.

— Ладно! — отозвалась Катя.

Я быстро переоделся во вчерашнюю одежду, и плавки не забыл, вдруг пригодятся!

Катя тоже не задержалась, мы беспокоились за Сашу. Расчесалась Катя сама, некогда было даже косички заплести.

До больницы Саша шёл вполне бодро, лишь иногда корчился от боли. Саша не стал записываться в поликлинике, к врачу, а пошёл сразу в приёмный покой. Там он долго бы ждал врача, но мы с Катей вызвали немалый переполох, когда закричали, что нашему брату плохо, и стали бегать, в поисках дежурного врача. Врач нашёлся быстро. Он, оказывается, знал нас, рассмеялся, глядя на наши озабоченные лица но, прощупав Сашин живот, сказал, что надо отправлять его в Находку, делать операцию.

Единственный хирург была в отпуске. Ира, кстати, с которой я вчера купался, была её дочкой.

Сашу посадили в больничный «УАЗик», мы с Катей подождали, пока он уедет, и пошли снова в парикмахерскую.

— Не повезло Саше, — сказала Катя, — самое лето в разгаре, а он в больнице будет лежать.

— Долго? — спросил я.

— Неделю, кажется, — ответила сестра. Я подумал, что лучше, конечно, лежать в больнице осенью, или зимой. И в школу ходить не надо, и холодно на улице, всё равно долго не погуляешь. Мы, правда, с Катей, могли ещё и не такое, нам всё равно, лето, или зима, лишь бы дома не сидеть. Но об этом, как ни — будь в другой раз.

Дошли до парикмахерской, нашли там Настю, которая уже места себе не находила, думая, что я её обманул, но мы с Катей рассказали грустную историю, приключившуюся с Сашей, и Настя посочувствовала нашему брату. Пока разговаривали, подошла наша очередь. Меня посадили перед зеркалом, накрыли простынёй, от шеи до ног, и спросили, как подстричь. А я смотрел на своё лохматое отражение, и жалел свои волосы, потому что Настя не будет больше меня расчёсывать. Только я её. И Катю.

— Под бокс! — сказал я, и весело защёлкали ножницы.

Под конец стрижки у меня остался только крохотный чубчик с чёлкой, сразу стали видны слегка оттопыренные красные уши.

— Вот и всё, с вас пятнадцать копеек, молодой человек, — сказала мастер. Я залез в кармашек, и заплатил. Сегодня Катя доверила мне деньги.

— Какой ты красивый стал! — восхитилась Настя, у которой тоже подошла очередь.

— Да, Костик, ты прямо очаровашка! — подтвердила Катя, которая уже, в нетерпении, не знала, куда себя деть.

— Катя, подождём Настю? — попросил я.

— Её долго будут стричь, может, мне пока сбегать? К Саше?

— Катя, сейчас Настю подождём, и вместе пойдём к Саше, потом на пляж.

— А если он опять уйдёт? — надулась Катя. Я посмотрел на неё, и она смутилась.

Саша сам нас нашёл. Недалеко от КБО стоял стенд с клубной афишей, на которой было написано называние новой картины.

Саша был одет в бежевые шортики и белую футболку с короткими рукавами.

Фильм назывался «Разиня», демонстрировался он на вечернем сеансе, куда таких ребят, как мы, ещё не пускали.

— Классное кино! — сказал Саша, — С Луи де Фюнесом. Помните, «Фантомас»? — мы закивали. Помним, конечно. По рассказам. Катя сразу завладела Сашей, мы с Настей переглянулись, и взялись за руки.

Катя посмотрела на меня ревниво, но ничего не сказала.

— Куда пойдём? — спросила она.

— Надо домой сходить, маме сказать, что Сашу в Находку отвезли, — сказал я, — можно отпроситься на пляж. Сегодня папа дома, отпустит.

Так мы и сделали. Мама, увидев такую кучу нарядного народа, вздохнув, отпустила нас, наказав долго не задерживаться, и не лазить по свалкам в чистой одежде.

Мы не стали переодеваться в боевые доспехи, потому что друзья были в чистом, и отправились на пляж, а папа стал собираться в Находку, узнать, как там сын.

На пляже мы искупались, отогрелись, и незаметно Катя стала разговаривать с Настей, а мы с Сашей.

По поводу моих плавочек никто ни разу не прошёлся, хотя к нам присоединились знакомые ребята.

Оставив Настю с Катей беседовать о своём, о девичьем, мы принялись играть в карты. Потом девочки тоже присоединились к нам.

А я всё поглядывал на Настю, на её голову, и страдал, не решаясь предложить расчесать ей волосы.

Как вчера было хорошо! Настя заметила мои взгляды, и предложила искупаться. Конечно, за нами увязались все!

Так мы и не остались вдвоём, а когда пошли домой, Саша с Настей пошли верхней дорогой, а мы нижней.

Несколько минут помолчав, я спросил у Кати:

— Кать, ты договорилась с Сашей завтра встретиться?

— Нет, не договаривалась, а ты с Настей?

— Нет, мы так и не остались вдвоём.

— Пойдём завтра к ним?

— Не знаю, — вздохнул я, — нас могут и не отпустить завтра.

Дома уже был папа. Он сказал, что Саше сделали операцию, и скоро мы с папой поедем к нему в гости. Мы закричали «ура!», и побежали в летний душ, который состоял из чёрной бочки, нагреваемой солнцем, туда был подведён летний водопровод, и деревянной кабинки, закрытой полиэтиленовой мутной плёнкой.

— Жалко, там тесно для двоих! — сказал я, — Сейчас ты опять расходуешь всю тёплую воду.

— Вот видишь! — ответила Катя, — Так что, снова тебе идти за полотенцем и трусиками.

— Вечером позволишь тебя расчесать?

— С удовольствием! — отозвалась Катя, подавая мне через занавеску свою одежду.

Помывшись, мы сели ужинать, заодно слушая, как папа ездил к Саше. Конечно, к сыну его не пустили, потому что он лежал в послеоперационной палате, ещё отходил от наркоза. Взяли только передачку с чистым бельём. Зато мы были спокойны, зная, что операция прошла успешно, никаких осложнений нет.

Посидев на кухне, пошли к себе, поиграть. Мы опять стали играть в «Оберон».

— Катя, а как мы вернулись? — спросил я. Катя задумалась, нашла крупный гребень, и мы уселись поуютней на кровати. Я начал осторожно расчёсывать прядки, стараясь всё делать как можно аккуратней, чтобы не дёрнуть случайно волосы. Я шумно пыхтел у Кати над ухом, она не выдержала и обернулась, с улыбкой. Мы смотрели друг на друга, наши лица были совсем близко.

Я не удержался, и поцеловал свою сестру.

 

Глава вторая,

в которой рассказывается,

Как мы провели время у Сахов

Поцеловав Катю, я отодвинулся и снова посмотрел на неё. Мне показалось, что Катя повзрослела, уже не девочка, а почти девушка. Мельком увидел холмики на груди.

Тряхнув головой, удивился, почему я Катю представил девочкой? Нам уже почти шестнадцать лет!

Ну, если считать по нашему отсчёту, не от рождения, а от зачатия.

Я расчёсывал Кате волосы, тая от счастья, мы снова были вместе, за столь долгую разлуку.

Наконец-то она окончательно выздоровела! И нам разрешили жить вместе, отвели эту палату, которая больше походила на гостиничные апартаменты.

Мы были мужем и женой, нам разрешили делать, что хотим. Но это было насмешкой.

По условиям контракта, я должен был ещё сдавать свой генетический материал, и у меня его брали со всей тщательностью, усыпляя. Из бокса я выходил настолько опустошённый, что до палаты меня катили на коляске. Потом компенсировали спортивной сбалансированной пищей, гоняли в спортзале, давали пить специальный коктейль. В общем, об интиме думать не хотелось. У Кати тоже была жизнь не сахар, о своих делах Катя предпочитала молчать, да и я о своих ничего не помнил.

Зато мы любили друг друга, как дети, целовались, ласкали друг друга, как могли, строили планы на будущее. Будущее никак не хотело оформляться. Наши скафандры остались на земле Сахов, вернуться опять к ним? Наверняка они захотят продолжить обряд!

Я бы продолжил, на их месте.

Юлик уже давно выздоровел, и отправился домой. Как они это делают? Наверняка наш добрый доктор Натаниэль способствует.

Я вздыхаю, думая о безысходности нашего положения.

— Что, Тоник? — оборачиваясь и целуя меня, спрашивает Катя, — Думаешь, как вернуться назад?

— Да, Катюш, нам надо, наверно, вернуться на Станцию, надоело мне здесь, до ужаса.

— А потом что? Что, если нас там ждут?

— Ну, хотя бы уйти в другой мир…

— К Сахам? Там весело, люди открытые, бесхитростные.

— Да, тебе там понравилось! — язвлю я.

— Тоничек, не надо, — виновато говорит Катя, и я целую её в ушко.

— Только без них нам не добраться ни до скафандров, ни до вездехода, — снова нарушила тишину Катя.

— Сахам тоже придётся помогать. Мне.

— Только тебе? — лукаво смеётся Катя.

— Катя! — суровею я, — Ты моя жена!

— А ты мой муж! — парирует Катя. Я вздыхаю и молчу. Надо бы просветить девочку о разнице между мужчиной и женщиной, да как-то не нахожу подходящего момента.

Я бы не сказал, что живём, как в тюрьме, нет, по первому капризу нас вывозят в город, в сопровождении огромного зелёнолицего охранника, посещаем балы, где бывали представители всех низших рас. Катя непременно убегала от меня, перетанцевала с мальчишками всех рас!

Меня тоже выбирали различные красотки, с самыми разными цветами и оттенками кожи.

Вообще, этот город, который назывался Алимаэль, был перекрёстком всех известных миров. Были здесь и хвостатые, но не дикие, а вполне цивилизованные, в мужских юбках наподобие килтов. Думаю, в брюках им было бы очень неудобно.

Я пережил несколько попыток похищения меня, любимого, куда-то в номера, хорошо, охранник отбил. За Катю я волновался ещё больше, потому что, попав на этот карнавал, где подростки обоих полов и всевозможных рас искали себе достойную пару, она начинала вдруг вертеть хвостом. Вроде и не было его у Кати, но хвост из поклонников тут же образовывался. Вот им Катя и вертела.

Чтобы потанцевать со своей женой, мне надо было встать в очередь.

Сходив несколько раз на такие вечеринки, я надул губы, и сказал, что больше не поеду, пусть Катя сама там развлекается, если хочет, а мне и дома не плохо.

Тогда Катя уехала одна!

Я весь вечер и половину ночи злился на себя и Катю, а когда она приехала, весёлая и благоухающая модными духами, я долго дул губы. Катя словно не замечала моей обиды, порхая по комнате и теребя меня.

— Тоник, не сердись, надо было ехать со мной.

— На следующий бал ты опять уедешь одна? — мрачно спросил я.

— Да, Тоничек, — почему-то вздохнула Катя, — а тебе лучше остаться дома.

Я содрогнулся от ревности.

— Катя! Ты что?! Ты…

Катя пожала плечами, раздеваясь. Раздевшись до трусиков и маечки, пошла в душ.

Потом, пожаловавшись на усталость, легла спать. Я улёгся рядом, сильно обидевшись на Катю.

Она очень быстро уснула, а я вертелся до утра.

Катя проспала до полудня, потянулась, как кошка, увидела меня и счастливо улыбнулась:

— Тоничек! Иди ко мне! — мне ничего не оставалось, как подойти и встать перед ней на колени.

Катя обвила мою шею руками, и стала жарко целовать меня. Через некоторое время я простил её.

И вот, теперь мы ластимся друг к другу, больше не вспоминая тот неприятный для меня вечер.

Когда мы уже пообедали, пришёл Натаниэль, и сказал, что наш контракт закончился, и нам можно выбирать место, куда он нас и отправит.

— Нам нужны наши скафандры, — сказали мы, и объяснили, что они из себя представляют.

— Так что, к Сахам? — спросил нас наш добрый доктор.

— Можно, сразу в пещеру? — поинтересовался я.

— Только в ту точку, откуда вы пришли, там осталась ваша привязка к месту. Без привязки вы рискуете оказаться где угодно, даже в открытом космосе.

Мы переглянулись с Катей, и решили, что лучше так, чем в космос.

— Антон, пойдём, поговорим, напоследок, — пригласил меня Натаниэль, выходя из нашей палаты.

В его новом кабинете, обставленном, как рубка космического корабля, он сам налил мне напиток, напоминающий наш, земной, кофе, но гораздо более вкусный и бодрящий.

Отхлебнув несколько глотков, он отставил чашечку, и стал пристально разглядывать мою фигурку.

Надо сказать, что за два года, проведённых здесь, я вылез из образа очень гадкого утёнка, слегка раздался в плечах, кости обросли, если не мышцами, так жилами, опутывая руки сплетениями, похожими на рельефные мышцы. Каждодневные упражнения этих лет сказывались.

Меня учили фехтованию, я попросил набить мне руку по стрельбе из лука, теперь я могу прилично стрелять, не вызывая корчи от смеха у Сахов, также метать ножи, сюрикены, камни-голыши.

Я не мог понять, был я здесь эти два года, или не был, но память услужливо подсказывает, как меня мучили в спортзале, как болело всё тело от растяжек, суставы буквально выворачивали, чтобы сделать гибкими. Если бы не отбывание в капсуле, где я спал, было бы ещё хуже.

Доктор Натаниель стал сказочно богат. Он не скрывал от меня, зачем людям, и, в основном, Высшим расам, нужен наш ген Прародителей. Адам и Ева, если перевести их имена на наш язык, жили и не болели тысячу лет, и были молоды и сильны. Это их потомки, смешиваясь с окружающими их племенами, постепенно переняли их генетический код, поэтому продолжительность жизни людей сократилась до ста лет. Правда, увеличилась скорость жизни, сообразительность. Тем более что ген ещё долго проявлялся у некоторых людей. Например, Мафусаил умудрился прожить 800 лет.

Теперь специалисты по генной инженерии ломают головы, как сделать, чтобы долгоживущий разумный мог оперировать своим мозгом, как быстроживущий, в то же время, замедлив свой метаболизм.

Я позволил себе усомниться в этом, предположив, что столетний новый человек будет на уровне десятилетнего нынешнего, по уровню развития, как тела, так и ума.

— Разве ваша раса не живёт уже сейчас по тысяче лет? — напрямую спросил я.

— Ты прав, малыш, — ответил Натаниэль, — сейчас мне 400 лет, но, чем больше живёшь, тем больше хочется. Я бы не отказался прожить 10000 лет, и быть по-прежнему молодым и здоровым.

У нас есть проект по переносу сознания, но мне больше нравится моё, знакомое мне до мелочей, тело. С переносом не всё так однозначно. Подходящим может стать тело низшей расы, или женское.

— А как же прежний владелец тела? — задал я интересующий меня вопрос.

— Поэтому этот метод не очень популярен, высшие расы не предоставляют тела своих детей, кроме безнадёжных случаев, поэтому приходится использовать низшие расы для опытов.

— Насчёт морали у вас всё в порядке? — поинтересовался я.

— Мы проводим опыты над искусственными особями, — пожал плечами доктор, и я вдруг представил, что будет с нашими с Катей детьми, которых сделают из наших клеток. Передёрнул плечами.

— Что тебя мучает, мой юный друг? — я хотел ему сказать, что он мне вовсе не друг, но промолчал, воздав хвалу Всевышнему, что Он не позволил никому читать чужие мысли.

— Наши с Катей дети, — признался я.

— По этому поводу можешь быть спокоен. Кто родится, будет счастлив, с остальным материалом будут проводиться исследования. Думаешь, всё так просто? Из всех твоих миллиардов сперматозоидов нужной нам информацией наделён, хорошо, если один на миллион, и его надо найти и отделить от остальных.

— А Катя? — прошептал я.

— Вот насчёт девочки я хотел с тобой поговорить. Девочка очень непроста, и уверенность, что ты по уши влюбился в неё, вызывает у меня сочувствие к тебе.

— Всё так плохо? — уныло спросил я, доктор кивнул.

— Её нельзя переориентировать только на меня? — доктор отрицательно покачал головой:

— Всё заложено на генном уровне, даже глубже, все железы внутренней секреции вырабатывают особый гормон, который заставляет её собирать генную информацию со всего Мироздания. Впрочем, я не буду тебе всё объяснять, она должна сама тебе рассказать, если любит тебя. Я не имею права раскрывать чужие тайны, даже искусственно созданные.

— Вы говорите, сама. А она знает, о чём вы говорите?

— Да, я открыл ей глаза на странности её поведения.

— И что Катя?

— Катя? Она слишком любит тебя, чтобы уйти в небытие. Ведь не зря ты спасал девочку, оплатив за её жизнь такую высокую цену. Она обещала поговорить с тобой. Будь к ней терпелив, Антон, не осуждай её, или порви с ней, если сможешь. Но лично я не советую, вы идеальная пара по всем параметрам. Увы, переделать её мы не сможем, я уже говорил, что участвуют многие железы, если бы была хоть одна, или две, мы бы пересадили их, или вырастили новые, из её клеток, но затронут головной мозг. Вот так, друг мой Тоник, только любовь может спасти вас, — развёл руки доктор, — я предупредил тебя, чтобы ты был в курсе дел, и не натворил глупостей.

Я вышел от доктора в смущении и растерянности, а когда зашёл в нашу палату, всё было написано у меня на лице. Катя, увидев это, усадила меня рядом с собой, прижала мою голову к своей груди, гладила по короткой стрижке и обещала, что всё будет хорошо, мы вместе справимся с этой бедой.

* * *

— Ого! Какой ты стал! Даже не узнать! — восхищался Дэн, когда приехал к нам на островок, куда мы переместились с Катей из клиники. Приехал Дэн с Юликом, тот сразу повис у меня на шее, стал называть братом.

— Погоди, Юлик, после обряда он будет твоим братом, — смеялся Дэн, видя такую горячую любовь брата ко мне.

— Что мне ваши обряды?! Тон здесь, и мне этого хватает!

— Ты не хочешь кровного родства? — удивился Дэн.

— Что это мне даст? — спросил Юлик, встав рядом со мной, крепко держа меня за руку. Он тоже подрос, окреп, стал копией Дэна, каким он был два года назад.

— Племянника, или племянницу! — рассмеялся Дэн. Мне от его счастья и веселья было не по себе.

— Дэн, — тихо сказал я, — нам надо уйти к себе.

— Конечно, я не задержу вас долго, — согласился Дэн, — но ты ведь не дашь нашему роду вымереть? Поможешь нам своей свежей кровью? Ты уже зрелый мужчина!

— Я согласен, конечно, но Катя, зачем вам? Она ведь в любом случае не останется с вами?

— Ты хочешь неполноценный обряд? Тогда твои дети будут незаконнорожденными, я не смогу признать их своими.

— Дэн, я не могу…

— Тоник, — мягко сказала Катя, — неужели ты собрался обречь целое племя на вымирание? Успокойся, всё будет хорошо, ты не пострадаешь.

— Я умру от ревности! — признался я.

— А мне будет легко?

— Можно сделать всё искусственно, как у нас, или в клинике доктора Натаниэля!

— Тоник, у нас это запрещено. Если бы не запрет, мы давно бы сделали это, — ответил Дэн.

— Значит, закон важнее выживания?

— Не знаю. Это противоестественно. Если ты против, я не стану держать тебя, но и помогать не буду.

— В чём? — насторожился я.

— В поисках пещеры, где вы оставили свои вещи.

Мы, кстати, прибыли сюда в своей домашней одежде: Катя в юбочке и маечке, я в шортиках и маечке.

— Ваш прежняя одежда хранится здесь, — сказал Дэн. Юлик не отпускал мою руку, умоляюще смотрел на меня.

— Подаришь мне племянника? — вдруг спросил он.

— У тебя, разве нет ещё? — удивился я.

— Племянница родилась, — притворно надулся мальчик.

— Но это же замечательно! — улыбнулся я. В памяти мелькнуло какое-то приятное воспоминание, связанное с девочкой. Да вот же она, стоит рядом!

— Конечно, — заулыбался Юлик, — но мальчик ещё лучше. Оставайся, Тон…

И я остался.

Мы снова провели обряд, и нас с Катей оставили одних, в шалаше.

У меня ничего не получилось. Сказывался недостаток гормонов. Мы с Катей нежно целовались, ниже груди она меня не пустила.

На другой день мы с Дэном и его друзьями отправились в степь. С нами поехал Юлик.

В спортзале клиники был тренажёр, как у североамериканских ковбоев, там меня учили держаться в седле дико скачущего жеребца.

Понятное дело, живая лошадь — совсем другое дело, но мне опять дали смирную лошадку, и парни успокоились, видя, как я уверенно сижу на ней, с прямой спиной, приподымаясь, в такт лошадиному бегу. Со стороны выглядело это так, как будто я не сижу в седле скачущей во весь опор лошади, а сижу на стуле.

— Где ты так научился сидеть на лошади? — удивлялся Дэн, — Ты же лечился?!

— Там был спортзал, — уклончиво отвечал я.

Поразил я и все мишени, без особого усилия растягивая луки своих друзей.

— Может, ещё поборемся? — шутя, спросил Дэн.

— Куда мне против тебя! — смеялся я, но Дэн не отставал, сказав, что никто не узнает о моём поражении. Тем более, если даже и узнают, не зазорно проиграть сыну вождя. Юлик даже запрыгал от радости.

— Чур, за хвосты не хватать! — закричал он. Я застыл, совсем забыв про хвосты, а Дэн сказал, ничуть не смущаясь, что это будет не честно, поскольку у меня нет хвоста.

Юлик захотел посмотреть.

— Юлик! — сказал я, — Ты же лежал в больнице, где один был с хвостом!

— Мы там не ходили голыми! — резонно возразил мальчик.

Одеты мы были в кожные юбочки, без мягкой повязки между ног.

— После борьбы будем купаться в речке, там увидишь, — успокоил я паренька.

Ребята расстелили попоны на траве, примяли их, образуя своеобразный татами, и мы вышли в центр, босиком.

Дэн был тяжелее меня, зато я быстрее. Всё-таки натаскали меня в спортзале, к тому же во сне я учил теорию новейшей борьбы, и помнил кое-что из прошлой жизни.

Покружив по шкурам, мы примерились друг к другу, и Дэн попытался схватить меня. Но только хлопнул ладонями по тому месту, где только что стоял я.

Оказавшись позади него, несильно толкнул его ногой под коленку, и Дэн упал.

Тут же перекатился, и снова напал. Я провёл бросок, потом ещё. Дэн не знал приёмов, которые можно проводить с такой скоростью, он рассчитывал на силовые захваты. Зато выносливости ему было не занимать. Я же начал выдыхаться. Решив, что надо заканчивать схватку, я провёл серию молниеносных бросков, и взял его на силовой приём. Дэн терпел.

— Дэн, не советую терпеть, это же не война, сдавайся, — предложил я, — это же игра, никто не узнает.

Дэн признал своё поражение.

— Не ожидал от тебя, — сознался он, растирая руку.

— Меня бы Тон не победил! — гордо сказал Юлик, и все его поддержали.

Бахар решил побороться с победителем. Я отдохнул, сбегал в ковыль, и вышел навстречу батыру.

Батыр решил, что изучил мою тактику, и старался не даваться мне в руки, но был ещё медлительнее Дэна, так что, если с Дэном я осторожничал, то Бахара приложил о землю со всей дури, совершенно забыв, что это не маты.

Испугавшись, тут же начал делать ему искусственное дыхание.

— Ты так всех моих воинов покалечишь! — покачал головой Дэн, опять потирая пострадавшую руку.

— Извини, Бахар, — говорил я, поднимая друга на ноги, — совсем забыл, что здесь голая земля. Мы занимались на матах.

— На чём? — переспросил Дэн.

— Такие матрасы, набитые ватой.

— Прикажу такие сделать, будешь нас тренировать! — решил сын вождя.

Собравшись, поскакали на речку, где, раздевшись догола, стали купаться, веселясь, как маленькие дети. Юлик не отходил от меня, изучая мой крестец.

— Красиво! — вздохнул он.

— Тебе не пойдёт! — быстро возразил я, — Тебе с хвостиком гораздо лучше.

— Знаю я, — согласился мальчик, разглядывая свой хвостик с мягкой кисточкой на конце.

Оказывается, у них ещё были рожки, которые прорезались в день совершеннолетия. Сейчас были небольшие шишечки на голове, скрытые под волосами.

— Если вы несовершеннолетние, почему вам разрешают так рано жениться? — задал я волнующий меня вопрос.

— Сейчас у нас активная жизнь короткая, — махнул рукой Дэн, — пока дождёшься совершеннолетия, пыл угаснет. Поэтому мы и просим тебя посодействовать нашему возрождению.

— Да я-то не против, — уныло ответил я, — Я с ума сойду из-за Кати.

— Да не обижу я твою Катю! — засмеялся Дэн.

— Не понимаю, зачем она тебе нужна? — всё пытался я его отговорить.

— Так положено, — ответил Дэн, — за нами будут следить старейшины. Думаешь, мне легко расстаться со своей женой? Просто понимаю всю необходимость этого. Да и нравишься ты мне, знаю, моему Ветерку будет хорошо с тобой.

Ребята расстелили достархан, и мы отлично пообедали, опять мне достался приятный кисло-сладкий сок, прекрасно утоляющий жажду и немного тонизирующий.

— Тон, ты со мной будешь завтра бороться? — спросил Юлик.

— Завтра Тоника не будет с нами, — сказал Дэн, — завтра он будет с Ветерком и её подругами.

— Как, с подругами?! — чуть не подавился я, — мы так не договаривались!

— Надо, Тоник, надо…

— Я ещё в плохой форме! — пытался я отбиться.

— Девочки восстановят тебе форму, иначе тебе самому придётся от них бегать! — ребята дружно заржали, даже Юлик. Мне оставалось только краснеть и есть сыр с лепёшкой.

Если мы с Катей прошлой ночью спали в шалаше, то теперь нам поставили отдельную кибитку, с новыми войлоками, мягким широким ложем на половину кибитки. На низком столике был приготовлен ужин.

Всё бы хорошо, вот только Кати нигде не было. В груди неприятно засосало, начинались ревнивые судороги.

Ко мне в кибитку вошли сразу три смущённые красавицы, в их числе была и Утренняя Роса.

Они выглядели так же, как и я, скованно и нерешительно.

Первая начала проявлять инициативу Роса. Она давно бросала на меня заинтересованные взгляды, а теперь и вовсе раскраснелась, глазки загорелись, она присела перед столиком, налила мне в пиалу какого-то напитка из бурдюка, набрала в чашку сладких сушёных фруктов в меду.

— Тоник, попробуй, мы так старались!

Я выпил какого-то напитка, съел фрукты в меду, после чего заинтересованно посмотрел на красавиц.

Как и все девочки и девушки, кроме кормящих матерей, они носили только набедренные повязки, оставляя открытой маленькие аккуратные грудки, слегка, своей изящной формой, отличавшихся от более грубых мужских. Однако я убедился, видя, как кормят детей, что молока у них хватает.

Чем больше я смотрел на девушек, тем больше поднималось моё настроение, а когда выпил ещё чашечку напитка, понял, для чего они здесь.

Первой, по праву старшинства, мне досталась жена Дэна. И я забыл про всё на свете.

Уже под утро они засунули меня в чан с водой, и, хихикая, начали отмывать от пота и крови…

Да, две подружки оказались девственницами. Когда я спросил их, как же теперь им быть, они ответили, что их женихи предложили отправиться ко мне, чтобы их первенцы были со свежей, чистой кровью, и чтобы они были такими же смелыми и сильными, как гость.

Оказывается, наша шуточная борьба с ребятами оказалась не тайной, слухи поползли самые невероятные. Оно и понятно: что знают двое, знает и свинья.

Мои девочки, отмыв меня и высушив мягким полотенцем, уже нисколько не стесняясь, а, только, помахивая в нетерпении своими изящными хвостиками, предложили прогуляться перед завтраком. Пришлось согласиться.

Мы оседлали лошадей, и умчались в утренний туман, поднявшийся над рекой.

Прискакав на песчаную косу, где стоял шалаш, девчонки, спешились, пригласив и меня сделать то же самое. Затем расстелили скатерть и накрыли его лёгкими заедками, для меня поставили блюдо со свежей, мелко нарезанной кониной, налили чашу напитка, и мы начали завтрак на свежем воздухе.

Девчонки с восторгом смотрели на меня, я на них, пока не раздался стук копыт, приглушённый песком, и к нашему достархану выехали четверо всадников. Впереди восседала моя законная жена, Катя. Ноздри её шевелились, я видел, как она еле сдерживается от гнева.

— Смотри, Дэник, как хорошо здесь устроились твоя жена и мой муж! Пожалуй, не будем им мешать, тоже поищем себе укромный уголок, отдохнём там! — Катя развернула своего коня, хлестнула его плёткой так, что конь с обидой заржал, взвился на дыбы, и рванул вперёд.

Дэн криво усмехнулся, и поскакал, вместе с моими друзьями, вслед за Катей.

Я вскочил и застыл, глядя, как уезжает от меня моя любимая. Ком застрял у меня в горле и в груди.

Постояв, я снова сел, задумчиво выпил ещё напитка, закусил кониной, и снова забыл про всё на свете, отдавшись подругам.

Потом я купался в речке, наслаждаясь тёплой ленивой водой, а девчонки остались лежать в шалаше, объяснив мне, что боятся вымыть сокровища, что я им подарил.

Вспоминая Катю, я всё больше мрачнел.

К вечеру мои подруги оставили меня, сказав, что им пора к своим любимым.

Когда я вошёл в свою кибитку, там уже сидела Катя за накрытым столом.

— Привет, мой милый! — улыбнулась она хищной улыбкой.

— Катя, что ты злишься? — покраснел я, — Ты же знала, на что мы идём, ты сама с Дэном…

— Я с Дэном! — презрительно скривила губы девушка, — На вот, выпей, поешь, а то все силы растратил на своих девочек, на меня, наверно, ничего не осталось.

Я выпил, поел. Мы улеглись на ложе, раздевшись. Я целовал её бесчувственные губы, пытался расшевелить сосочки, но меня будто сглазили. Я не смог. А ласки Катя допускала лишь до уровня груди.

— Так я и знала! — с сарказмом сказала Катя, — Все твои уверения в любви — только слова. Девочки уверяли меня, что ты в постели бесподобен. Ну и понятно, их ты любишь!

Слова Кати больно ранили меня, я даже не подумал, что, Катя не успела встретиться и поговорить с девчонками.

Какая разница?! Я выглядел жалко.

— Жаль, что у Дэна сегодня жена, вот кто настоящий мужчина! — добила меня Катя. Я отвернулся к стене, пряча катившиеся по моему лицу слёзы досады и обиды.

Катя отвернулась от меня, и больше мы не общались до утра. Я всё-таки уснул, а когда проснулся, Кати уже не было. Мне приснилось только, будто Катюша перед уходом поцеловала меня и прошептала: «прости, любимый, так надо».

Сегодня с утра ко мне пришли Юлик с пацанами. Они попросили обучить их моим искусством борьбы.

После лёгкого завтрака ребята расстелили самодельные маты, и я начал обучать ребят правильному падению, движениям и стойкам. За этими занятиями я только развеялся от мрачных мыслей, как увидел, что, Катя с Дэном, весело смеясь, вспорхнули на лошадей, и, в сопровождении друзей, умчались в широкую степь. Посмотрев им вслед, я вздохнул, поняв, что теряю любимую, и занялся воспитанием ребят, чтобы отвлечься от страшной ревности. Простите, ребята, за боль, что вам причинил, растягивая ваши неокрепшие ноги и руки! Завтра вы будете не бегать, а ковылять.

— Несмотря на боль, делайте с утра разминку, которую я вам показал! — сказал я на прощанье, отправляясь к реке, чтобы смыть пот и грязь. Ребята стайкой двинулись за мной.

Выкупавшись, мы разошлись по домам. Меня опять обслуживали девчонки, на этот раз другие. Неизменной осталась жена Дэна. Я почувствовал себя жеребцом-производителем.

Но перед этим я видел вернувшихся с прогулки Катю и Дэна. Они буквально сияли от счастья.

Невыносимую душевную боль я смыл напитком, который принесли мне девчата. Я уже перестал смущаться, не стал обращать внимание, что мне приводили девственниц. Я представлял, что играю с Катей, и мне становилось немножко лучше.

На другой вечер снова ко мне пришла Катя. С постным лицом она угостила меня ужином, разделась и легла на лежанку. Мы не разговаривали. Я сделал безуспешную попытку, отвернулся к стене и долго лежал, предавшись своему горю.

— Зачем ты приходишь ко мне? — наконец спросил я, — Мучить меня?

— А где мне спать? На улице? — спокойно спросила она меня. Я промолчал, глотая слёзы.

Так прошла неделя. В следующий раз, когда пришла Катя, я даже не посмотрел на неё. Выпив напитка, поскольку очень хотелось пить, я сразу улёгся на лежанку, отвернувшись к стенке.

Слёзы катились у меня из глаз, а я не замечал их, думая, что пора всё это прекращать.

Я уже с Юликом и его товарищами объехал ближайшие окрестности, тайком выведал у друга Юлика, Листика, где находятся скалы с пещерой. Однажды даже, издали, я видел вершину скалы!

На лошади можно было добраться часа за два-три. Однако надо было уходить пешком. Ковыль высокий, человека скрывал полностью. На лошади же меня можно было выследить очень легко.

Катя присела рядом со мной, силой повернула меня к себе, поцеловала моё заплаканное лицо и легла спать. Мне стало ещё больнее. Что ж, если ты предпочла этого дикаря… я уйду, не буду мешать вашему счастью. Слёзы потекли ещё обильней, я сдерживал рыдания, как мог.

— Тоник, успокойся! — вдруг сердито сказала Катя, но я не мог сдерживаться, тогда она легла подальше от меня.

На другой день мы с мальчишками взяли луки, стрелы, и отправились в степь, на охоту.

В зарослях водилась мелкая и крупная дичь, мы настреляли немало добычи.

У меня созрел план.

Мы составили расписание с ребятами, с утра бегали по песчаному берегу реки, купались, потом, переодевшись в мягкие набедренные повязки, отрабатывали приёмы. Позавтракав, отправлялись в степь, на конную прогулку, вооружившись луком со стрелами и пиками, на случай встречи с диким кабаном. Нападать нам строжайше запретили, только для необходимой обороны.

Прогулявшись и подстрелив несколько крупных птиц, возвращались, обедали, и снова тренировались. Потом я шёл в свой шатёр, отрабатывать договор.

На другой день я сказал ребятам, что хочу проверить себя, побродив в зарослях один.

Ребята согласились, однако выделили одного верхового, который издали, смотрел, чтобы я не заблудился. Экзамен я выдержал с честью, добыв несколько жирных перепелов.

Вечером, когда пришла Катя, я был в приподнятом настроении, поздоровался с женой, шутя, поцеловал ручку, и принялся за ужин. Катя настороженно смотрела на меня, но ничего не говорила. Наевшись, я сытно рыгнул, пожелал спокойной ночи, и улёгся на своё место, не снимая нижней повязки.

— Эй! — позвала Катя, — К тебе, между прочим, жена пришла, а ты спать ложишься, даже не раздевшись.

— Зачем тебе бесполезный муж, когда у тебя такой любовник есть?! — почти весело ответил я, не поворачиваясь.

— Что ты задумал?! — пристала ко мне Катя, — Ну ка, сознавайся, — она повернула меня к себе.

— Катя, тебе доставляет удовольствие мучить меня? Когда я не плачу, тебе плохо? Я спать хочу, отстань от меня! У меня каждый день тренировки с ребятами, я устаю, это ты развлекаешься с ребятами… — я повернулся к ней, внезапная догадка молнией вспыхнула у меня в мозгу, я даже сел на лежанке:

— Так ты… ты… со всеми?!

— А ты? — спокойно спросила меня Катя. Я лёг, отвернулся к стене. У меня внутри что-то оборвалось, я почувствовал страшную пустоту и усталость, закрыл глаза и больше не реагировал ни на что. Слышал, Катя что-то говорила, я не слушал и не слышал. Мне стало всё равно.

Мне снова снился сон, будто бы Катя целовала меня перед уходом, шептала ласковые слова, но, проснувшись, никого не обнаружил возле себя.

«Вот и всё!» — подумал я, собираясь. Выйдя из своей кибитки, увидел, что моя команда уже ждала меня, для пробежки. Я посмотрел всё-таки, как Катя с Дэном, о чём-то весело щебеча, собирались в степь. Катя глянула на меня, и тут же отвернулась, вскочила на коня, и ускакала, друзья кинулись за ней. Я вздохнул и повёл ребят на разминку. Оставив их отрабатывать приёмы, я забежал в свою кибитку, собрал вещи: старое бельё, шорты с майкой, одежду из клиники, аккуратно сложил всё в вещмешок, потом завернул в тонкую шкуру вяленого и копчёного мяса, флягу воды, лук, стрелы, боевой топорик. Вздохнув, решил, что после обеда, когда все будут отдыхать, отправлюсь, якобы на охоту, а на самом деле к скале, где лежат наши скафандры.

Что с ними? Влезу ли я в свой детский скафандр? Ничего я этого не знал. Не получится, так не получится. Возвращаться я не собирался, слишком сильна боль, выжигавшая меня изнутри.

Так я и сделал. Поглотав, не жуя, обед, предупредил Юлика и Листика, что пойду, поброжу по степи. Может, еще, кого добуду. Понравилось мне это дело.

Сначала пацаны хотели идти со мной, но я отговорил, сказав, что хочется побыть одному. Ребята, с облегчением, согласились остаться.

Прикинув направление, я неторопливым шагом отправился в путь. Солнце уже было высоко, я сделал себе бандану, чтобы не напекло голову. Как-то раз уже схватил тепловой удар, даже не заметил, как из носа хлынула кровь, резко ослабел, голова закружилась. Хорошо, ребята были рядом.

Теперь я один, позаботиться обо мне некому. Спасать должен себя я сам.

Шагалось весело, набрав хороший темп, шагал, чувствуя, как стало легко на душе. Когда принимаешь решение, всегда делается легче. Впереди цель, позади сомнения и разочарование.

Главное, не сковырнуть корку слегка затянувшейся раны. Не думать, не вспоминать!

Так я и шёл, раздвигая ковыль, ориентируясь по солнцу, на восток, глядя под ноги, чтобы ненароком не наступить на змею, или не провалиться в чью-нибудь нору.

Я уже начал подумывать о привале, когда услышал позади себя конский топот. Оглянувшись, увидел, что меня настигает всадник, скачущий галопом на коне. Всадник низко пригнулся к гриве лошади, так что разглядеть его я не успел, только шарахнулся в сторону, чтобы разгорячённый конь не стоптал меня. Лошадь проскакала мимо, а всадник слетел с седла, напал на меня, и мы покатились по сухой земле. Напавший оказался сверху, оседлал, и начал бить меня по лицу.

Разбил мне губы, из носа побежала кровь. Я закрыл глаза, и не сопротивлялся. Пусть хоть убьёт.

— Что, решил меня здесь бросить?! Размазня, предатель, тупой ревнивец! — кричала Катя, не уставая избивать моё неподвижное тело.

Потом наклонилась, и впилась губами в мои разбитые губы. Я понял, что мне конец.

Во-первых, губам стало очень больно, во-вторых, нос был залит кровью, дышать стало невозможно, в глазах потемнело, и я потерял сознание.

Очнулся, когда мне на лицо полилась вода.

— Ты что, идиот? — испуганно спросила Катя. Я тупо смотрел на неё, ничего не понимая. То душит, то спасает. Или придумала такой изуверский способ казни: придушить, оживить, потом ещё что-то придумать. Ну и пусть. Я отвернулся, глядя в небо без единого облачка, выгоревшее до белизны. Где-то в вышине парил стервятник. «Скоро на ужин прилетит», — подумал я, но опять Катя отвлекла меня, похлопав по щекам.

— Ты там как, живой? — я молчал.

— Я с тобой, негодяй, разговариваю!

«А я нет» — лениво подумал я.

— А! Ты подумал, что я… — Катя захлебнулась от негодования, — Хочешь, я тебе докажу, что я честная?! — Катя начала раздевать меня. Я не сопротивлялся. Пусть доказывает. Катя раздела меня догола, разделась сама. Взгляд мой прояснился, увидев её необыкновенно красивое тело.

— Ну вот, оживаешь! — радостно сказала Катя, начав осторожно целовать меня. Руки мои, независимо от меня, обняли это прекрасное тело, я опрокинул Катю на брошенные вещи, стал сам нежно целовать своими разбитыми губами её сладкие уста…

— Ай!! — возглас отрезвил меня, но Катя меня не отпускала, пока я опять чуть не потерял сознание от жгучего наслаждения. Упав рядом с Катей, я не мог ничего понять. Ведь Катя жила с Дэном?!

— Как же я тебя люблю, Тоник! — наконец произнесла-прошептала Катя, — Даже боль сладкая, когда я с тобой! Не могла даже подумать, что так может быть! Ещё?

— Катя, надо, наверно, отсюда убираться? Нас же найдут!

— Не торопись… О! Да мой Тоник голос подал! Пришёл в себя? Тоник, ну, ответь.

— Да, Катя, только я не понимаю, к чему было всё это?

— Тоник, я тебе сейчас всё объясню, только успокойся. Думаешь, мне было легко?! Я готова была убить тебя из ревности, поэтому мне удалось тебя так разыграть. И не только тебя. За нами следили, и, если бы что-то заподозрили, случилось бы непоправимое. Я узнала, что невесту лишает девственности только муж. Пока он этого не сделал, его жена неприкосновенна. Понял, теперь?

— Не-а.

— Какой-то ты тупой. Пока ты развлекался с девочками, я берегла свою честь, теперь понял?

— Что-то начинаю понимать. Слезь с меня, нам надо смыть кровь, а то пожалуют хищники!

Стервятник начал снижаться. Неужели почуял? Или увидел нашу борьбу?

Мы, отвернувшись друг от друга, обмыли свои ноги, надели набедренные повязки.

— Тоник, ты можешь объяснить мне свой поступок? — стала пытать меня Катя.

— Ты издевалась надо мной, Катюша, — пробормотал я.

— Издевалась? Да, наверно. Когда тебя ослепляет ревность, чего только не сделаешь. Не знаю, как тебя не придушила ночью.

— Я думал, ты настигла меня для того, чтобы убить, — признался я.

— А, это! — засмеялась Катя, — Я не подумала, что у тебя нос не дышит. А ты? Даже не дёрнулся!

— Думал, что так надо.

— Какой ты дурачок! А ещё говоришь, что одну жизнь уже прожил!

— Прожил, Катя, но всё равно дурачок, когда дело касается любви и ревности.

— Да, — едко усмехнулась Катя, — меня приревновал, только подозревая, чуть не бросил здесь, одну. А я видела, видела! И терплю. Почему, скажи?

— Катя, ты знаешь, чем отличается мужчина от женщины?

— Ну, знаю, примерно, и что?

— Мужчина создан для того, чтобы… чтобы оплодотворять. Природный инстинкт, он очень силён. К тому же у нас рождается клеток очень много. За один раз выделяется от ста пятидесяти до двухсот миллионов сперматозоидов. Погибнут все, или выживет один там, или два, нам до этого совершенно нет никакого дела, они извергаются даже самостоятельно, во сне. А женщины? Одна яйцеклетка в месяц. Поэтому вы так бережёте её. Когда теряете, испытываете боль. А мужчины стараются передать вам именно свои гены. Даже животные, насекомые, стараются оставить обязательно своё потомство. Потому мы так сильно переживаем, чтобы у вас не завёлся кто-то посторонний.

— А нам, значит, всё равно, у кого появятся ваши дети?

— Вы их, скорее всего, никогда не увидите, как и мы, — пожал я плечами, — а мы, ваших, увидим обязательно, и нам придётся их воспитывать.

— Ты, ты…

— Знаю, циник. Но это моя точка зрения, Катя, я просто очень люблю тебя, даже прикосновение другого мужчины к тебе, меня бесит.

Катя ничего мне не ответила, свистнула своего коня, мы взгромоздились на него, и поехали к пещере.

Когда подъехали, из-за скалы выехал Дэн.

— Ну, наконец-то! Мы уже заждались, — у меня дрогнуло сердечко. Это что? Всё сначала? Дэн теперь в своём праве?!

— Тоник, спокойно, не зажимайся, всё в порядке. Я приставила к тебе Юлика и Листика, чтобы ты не наделал глупостей, поэтому наши друзья здесь, — Юлик и Листик выехали из-за скалы, в сопровождении друзей Дэна, все с ослепительными улыбками.

— Катя, я всё равно не пойму! Почему Дэн так был счастлив с тобой?!

— Э, Тоник, я тебе потом всё расскажу. Позже, сейчас не то место, и не то время.

— И почему у меня с тобой ничего не получалось, а сейчас получилось, и с девчонками, тоже было всё хорошо? — Катя странно посмотрела на меня: — Тоник, ты, действительно, дурак, или притворяешься?

— Наверно, да, дурак.

— Ну, так я тебе скажу, — вздохнула Катя, — я поила тебя «успокоителем», а девочки — «возбудителем». Теперь понятно?

Я промычал что-то невразумительное. Надо же! Всё так просто, а я напридумывал себе невесть чего!

Осталась одна тайна… Оказалось, тайна не одна, потому что из-за скалы, ухмыляясь, выехал, на чудесном вороном коне, Уранбатыр.

— Странно, что ты открыто вышел, а не стреляешь из-за угла! — съязвил Дэн.

— С вами это ни к чему, — махнул рукой Уран, — вы все тут честные до тошноты. Ну что? Будем сражаться?

— Теперь можешь вызвать на бой Тона, он уже может за себя постоять, — предложил Дэн.

— Никого не надо вызывать, — вдруг сказала Катя Уранбатыру, когда из-за скалы появились ещё два батыра, из рода Урана, — я поеду с тобой. А ты, — обратилась Катя ко мне, — сиди здесь, жди меня. Дэн, не спускай с него глаз, пока он опять не стал чудить.

— Слушаюсь, моя госпожа! — шутливо поклонился Дэн, усаживая меня на удобный камень, нагретый солнцем. Сквозь кожаную набедренную повязку камень не обжигал.

Катя смело подошла к Урану, протянула руку. Уран легко посадил её перед собой, и ускакал вместе с ней в неизвестном направлении. Никто за ними не поехал.

Я сидел, опустив голову, не зная, что думать. Между тем друзья Урана спешились и перемешались с нашими друзьями, о чём-то переговариваясь. Мне не было до них дела. Мне казалось, что я опять потерял Катю.

Кати не было около часа. Она вернулась одна, на вороном. Легко спрыгнула с него, небрежно подала поводья людям Урана.

— Там, возле старого кургана, — ответила она на немой вопрос. Потом подошла ко мне, подняла на ноги, осторожно поцеловала мои распухшие губы:

— Вот и всё, Тоник, тебе понятна последняя моя загадка? Где мы пропадали с Дэном, и почему он был так счастлив?

Я отрицательно покачал головой.

— Какой же ты!.. — не закончила обвинение Катя, снова целуя меня, — Мы выследили Урана! Я думала заманить его в эту ловушку, когда будем уходить, но ты чуть не сорвал всё дело! Чтобы ребята успели его предупредить, мне пришлось лишиться девственности! — счастливо засмеялась Катя.

— А Уран? — глупо спросил я.

— Что, Уран? — нахмурилась Катя.

— Что с ним?

— Получил то, к чему всегда стремился. Теперь он у старого кургана. Отдыхает.

— Ты его?..

— Не надо, Тоник, — тихо сказала Катя, — лучше поцелуй меня.

Я целовал Катю, она дрожала у меня в руках от счастья, мне тоже было хорошо, только одна мысль не давала мне покоя:

— Кто ты, Катя?

— Катя, Тон, — услышали мы насмешливый голос Дэна, — вы про нас не забыли?

Мы обернулись. Наши друзья смотрели на нас, все улыбались.

— Может, ещё останетесь? — задал вопрос Дэн, — Будете на этот раз, как муж и жена, никакого обмена.

— А если всё прошло неудачно? — опасливо спросил я, не выпуская Катю из рук.

— Там всё нормально, — заверил меня Дэн, — Ичубей проверил.

— Дэн, а вот эти девушки, ты же говорил, что первым должен быть муж?

— Ты был и остаёшься им первым мужем, — огорошил меня Дэн, — а их возлюбленные будут считаться вторыми мужьями. У Ветерка ты второй. Так что, заходи в гости! Посмотришь на своих деток.

— Только попробуй! — прошипела Катя, — Теперь точно придушу!

— Дэник смеётся! Успокойся, Катюша! Дэн, — обратился я к другу, — мы решили идти, прощайте!

Юлик сделал скорбное лицо, Листик откровенно заплакал, не стыдясь:

— Кто нас теперь будет учить?!

— Кое-что вы узнали, остальное сделают ваши старшие товарищи.

Мы обнялись со всеми ребятами, неожиданно ставшими нам родственниками, и пошли искать свои рюкзаки. Как ни странно, наши скафандры тоже подросли, только мой пришлось немного подтянуть на груди, и Катин, тоже. Мы, смеясь, помогли друг другу, нашли вход в пещеру, шагнули, ожидая, что окажемся ещё в каком-нибудь Мире, но оказались возле «Мальчика». Мы встретили его, как родного. Включив все системы, которые радостно заработали, как будто мы покинули его вчера, задали программу возвращения.

Выехав из многогранного шара, увидели, что день продолжается. Здесь мы остановились, выпустили разведчиков, сами полюбовались на чудеса цветовой феерии.

Вернувшиеся дроны нарисовали «Мальчику» маршрут, и мы тронулись в обратный путь.

Въехав в ангар, мы не стали задерживаться, бегом добежали до шлюза, быстро провели дезактивацию и дезинфекцию, помылись, надели свежее бельё, и бросились в кают-компанию, навстречу друг другу. Пока я находился в скафандре, моё лицо приобрело почти нормальный вид, губы не болели. Мы постояли, не в силах оторваться друг от друга, потом побежали в мою каюту.

Мы долго ласкали друг друга, любовались любимыми лицами, пока не проголодались.

В кают-компании Катя заказала обильный обед, и, съев его, наконец, опомнились.

Наша Хранительница очага стояла на своём месте. Мы стали перед ней на колени, и стали шёпотом молиться, каждый попросив у неё что-то своё.

— Слушай, Катя, какой день сегодня по времени Станции? — пришла мне в голову мысль.

Катя проверила, потом перепроверила, обернулась ко мне и сказала:

— Прошло два часа, как мы уехали отсюда.

Я, если и удивился, то не очень, посчитав время на поездку и нашу игру, убедился, что мы вернулись в тот же час, как ушли.

— У нас ещё есть время? Катя, — я обнял девушку… уже законную мою жену, за плечи, поцеловал.

Мы опять побежали в мою каюту, ласкались, я хотел поцеловать всё её прекрасное тело, но Катя закрыла свой животик простынёй:

— Не надо, Тоник…

— Почему? — удивился я.

— Я ведь девушка, стесняюсь… — мне стало смешно.

— Не смейся, любимый мой, лучше иди сюда…

Мы долго лежали рядом, с любовью глядя друг на друга, потом Катя стала задумчивой, и сказала:

— Мне надо в Родовую камеру.

— Зачем? — удивился я.

— Тебе тоже надо бы посетить мужское отделение.

Я сделал вопросительное лицо.

— Тоник, ты ещё ребёнок? Или хочешь им быть? Рано нам ещё заводить настоящую семью.

— Да понял я, — с досадой сказал я, представив детей, наших детей, бегающих по Станции.

Поднявшись, Катя провела меня в один отсек, где я ещё ни разу не был. После того, как раскрылась мембрана, мы оказались в стерильном помещении, там пришлось ещё раз помыться, потом я прошёл в дверь с пиктограммой мальчика. С намёком.

Впрочем, сама капсула почти не отличалась от той, что была в клинике Натаниэля, и повторяла все анатомические формы мальчика. Я лёг лицом вниз, сверху закрылась крышка. Потом капсула перевернулась. Зазвучала лёгкая музыка, я стал засыпать.

Проснулся я не так, как в клинике, опустошённым, а наоборот, бодрым, голодным, при этом чистым и посвежевшим. Все эти ощущения я отнёс к достижениям нашей, более развитой цивилизации, несмотря на то, что эльфоиды так кичились своим происхождением, считая нас низшей расой.

Я, между прочим, и хвостатых считал себе равными. Хотя…, я поскрёб затылок: они намного древнее людей. Интересно, а почему мы можем смешиваться? У нас что, правда, один, общий предок? Или создатель?

Но больше всего меня беспокоил Город. Что это? Почему наши космонавты не нашли ни одного гуманоида в космосе, а здесь, за каждой дверью, их несметное количество? Столько рас, как в сказках, или в фэнтези. Конечно, многое у нас про них насочиняли, особенно по поводу орков. Вполне милые существа, почти как люди, только цвет лица зеленоватый. Знаете, почему? Они перерабатывают солнечную энергию в хлорофилл! Да, как растения, могут жить за счёт солнечной энергии! Так что, про мощные людоедские клыки нафантазировали зря.

А может, это были и не орки, я с ними мало общался. Не будешь же спрашивать, как называется твоя раса! Точно, за дикаря примут.

Пока раздумывал о странностях бытия, оделся в свой домашний наряд, в шортики и маечку. Сначала не обратил внимания, что одежда пришлась мне впору. Я ведь вырос! Наверно, Станция сняла с нас мерку, когда вошли.

Пройдя в кают-компанию, заказал ужин для двоих, дождался Катю. Катя пришла, какая-то грустная.

— Кать, не грусти! Я рядом, вкусная еда есть, сейчас покушаем, отдохнём, и в спортзал, да? Побегаем?!

Катя немного оживилась, улыбнулась мне, и принялась за еду. За нашу, русскую, мне уже надоела иноземная кухня. Я прислушался к себе: надоела иноземная кухня! На мёртвой планете!

Я покачал головой, и вгрызся в кусок мяса.

Посетив спортзал, я удивился сам себе: в прошлый раз ни один снаряд был мне не по силам, а сейчас я легко крутился на турнике, поднимал полупудовые гири, со смехом мы бегали друг за другом, играя в пятнашки, практически не уставая. Потом так же как раньше, валялись на матах, совсем по-другому глядя друг на друга. Мы повзрослели.

Ночью меня разбудил плач.

Я сначала думал, что мне это приснилось, но, уже наяву, услышал тихие всхлипывания.

— Катенька, ты что? — испугался я.

— Ничего, Тоник, спи.

— Кать…

— Тоник, ты не представляешь, как я тебя люблю. Я сама не знала, одно время думала, что ненавижу, даже облегчённо вздохнула, когда ты погиб. Но потом я поняла, что никогда не ненавидела, а всегда, потихоньку, любила. Потом, всё сильнее и сильнее. Но всё это было лёгкой влюблённостью, пока я не узнала тебя. Теперь у меня такое чувство, что ты часть меня, и мне уже теперь больно, при одной мысли, что придётся причинить тебе страдания.

— Зачем тебе меня мучить? — удивился я.

— Жизнь у нас будет насыщенной, — предупредила меня Катя, поворачиваясь ко мне, обнимая и целуя, чтобы я не спрашивал больше ничего.

 

Глава третья,

в которой мы узнали, кто такие славяне

Снег. Чистый, синеющий под заходящим солнцем. Кругом лес, смешанный, дубы и ясени соседствуют с елями, соснами, ёлками. Между деревьями густо растут заснеженные кусты, и ни одного следа, ни звериного, ни человеческого.

— Ну что, насмотрелась? — спросил я Катю, — Возвращаемся?

Мне надоели эти вылазки. Теперь мы не выскакиваем сразу за дверь, просто осматриваемся. Если понравится, зайдём. Хочу на Станцию, в тёплую постель, к Кате под бочок. А Катя неугомонная, просмотрела уже две двери, эта третья. Первая выходила в мрачные влажные джунгли, вторая — в пустыню, до слёз похожую на ту, что рядом со Станцией, только обитаемую, мы даже видели караван вдали. И вот — заснеженный лес.

— Нет, Тоник, здесь есть что-то интересное, давай, пройдёмся. — Я усмехаюсь:

— Кроме волков, мы навряд ли здесь кого найдём.

— Не бойся, я не дам тебя волкам в обиду, — смеётся Катя. Мы в своих скафандрах, конечно, нам волки не страшны, они на нас и внимания не обратят, от нас не пахнет, живым.

— Ладно, пройдёмся немного, — соглашаюсь я. Мы делаем зарубку на стволе своим археологическим ножом и идём по заснеженному лесу, делая отметины на деревьях.

Снег глубокий, можно провалиться по пояс, но скафандры облегчают наш вес, и мы оставляем неглубокие следы. Скоро, однако, выходим на довольно широкую тропу. По ней я бы и на лошади проехал, галопом. С удивлением понимаю, что соскучился по степи, по ребятам, по…

Ага, скажи я Кате, придушит!

— Катя, — окликаю я свою жену, она оглядывается, и вдруг снег с двух сторон от тропинки взрывается.

Мне кажется, что это вскакивают медведи, до того огромными мне показались фигуры. Они заступают нам проход, мечи упираются в наши груди.

— Кто такие? — рычит один из них, самый большой.

— Дзинь, дзинь! — о мою спину что-то разбивается, сильно толкая меня вперёд. Катю тоже что-то толкает, она разворачивается, а меня вдруг что-то охватывает за плечи, опутывает, и с огромной силой бросает наземь. Через секунду я догадываюсь, что это аркан.

Я умудряюсь увидеть всадника на лошади, он тащит меня на аркане, но, видно, что степняк, не понимает, что среди деревьев такое долго не может продолжаться. Улучив момент, я сильно толкаюсь ногой, и меня бросает за дерево. Аркан натягивается, всадник слетает с лошади, которая встала на дыбы и дико ржёт. Удар, между прочим, получился неслабый! Я восстанавливаю дыхание, выпутываюсь из верёвок.

А мой противник уже на ногах! Несмотря на жёсткое падение, он уже крутит своим клинком.

— Вв-у-х! — прямо передо мной, я отклоняюсь, и опять: — Вв-у-х!

Я вспоминаю, что видел хороший сук, перекатом ухожу назад, мой противник тоже прыгает вслед за мной, замахивается, я сую под удар дубину.

— Вщик! — сабля рассекла мою дубину надвое! Но секундная заминка даёт мне время, чтобы ударить врага прямо в маску. Маска сминается, я бью по руке, сабля выпадает, и повисает на темляке.

Враг перехватывает саблю левой рукой, отскакивает, и начинает левой рукой вращать саблю так, что она сливается в светящийся круг. Между тем за спиной слышен шум схватки, гортанные крики и похожие на наш мат, приглушённые выкрики. Как там Катя?

Но мне бы со своим разобраться! Конечно, скафандр ему не пробить, но и подставляться нет охоты: как врежет, так рука и отсохнет! От дубины осталась половина. Интересно, долго он так может вертеть саблей? Сейчас правая рука отойдёт, будет вертеть правой…

Я сунул под мельницу конец дубинки. Хрясь! Сабля застряла! Видно, удар левой у него слабее!

Я дёргаю на себя дубину, и сабля у меня в руках! Мой противник не теряется, у него в руках уже боевой топорик, с визгом он нападает на меня, но годы тренировок не пропадают даром, я ухожу от выпада, и бью саблей под его куртку. Лязг железа по железу, потом во что-то податливое…

Мой противник, в удивлении, замирает, потом валится навзничь, из-под него течёт что-то чёрное.

Не хочу знать, что это, поворачиваюсь на выручку Кате, нападаю сзади, не думая о рыцарских правилах, скользящим ударом бью в шею того, что ближе, остальных прикончили Катя с неизвестными.

— Фух! — вздыхаю я, пытаясь стереть пот со лба. Рука натыкается на шлем.

— Катя, что, снимаем шлемы?

— Погоди, Тон, простудишься, остынем, тогда снимем.

— Как же будем общаться с аборигенами? Переговоркой? — Катя соглашается. Мы включаем внешнюю связь.

— Кто вы такие? — спрашивает самый большой абориген.

— Я Катя, это Антон, мы шли к вам в гости, — объясняет Катя.

— В гости? — мозги у парня сейчас расплавятся.

— Ну да, мы представились, а вы?

— Я Вольха, это мой напарник, Дубыня, мы тут в дозоре, поганых стережём.

— Это поганые на нас напали? — уточнил я.

— Да, они. Хорошая у вас кольчуга! Стрелы не пробили! Да и дерётесь знатно! Так к кому вы в гости?

— Хотим немного погостить у вас на заставе, посмотреть, как живёте, — скромно сказала Катя.

— Нас скоро менять будут, отведём к десятнику. Он старший на засеке. А пока мы займёмся погаными. Вашу долю отдадим.

— Я вот эту саблю хочу, — сказал я, показывая саблю, — и ножны к ней, с перевязью.

— Хорошо! — согласился Вольха, и они принялись потрошить павших врагов. Мы с Катей решили поймать лошадей. Двоих удалось подманить. Мы тут же вскочили на них, соскучились по лошадям! У Сахов без лошади никуда!

— Вольха, лошадки тоже неплохие!

— Лошадки? Сдадим на заставе, Микула потом распорядится. Может, ещё поймаете, двоих?

— Попробуем, — Катя откинула шлем, потихоньку заржала. Лошади вскинули головы, ответили таким же ржанием. Убежавшие лошадки отозвались. Катя ещё позвала, и они прибежали, заглядывая Кате в глаза. Я вот так не научился, у меня получается ржание самца, от него все лошадки, почему-то, шарахаются. Мы привязали бесхозных лошадок к своим сёдлам, предложив Дубыне и Вольху сесть на них, но ребята отказались, сказав, что они лесные люди, и привыкли доверять лишь своим ногам.

— Если нет тропы, на лошади далеко не ускачешь, — сказал Вольха, — а вы, смотрю, ловко управляетесь с лошадьми.

— Да, мы пожили одно время в степи. В гостях, — сказала Катя.

— Любите в гости ходить? — спросил Вольха.

— Да, новые люди, новые знакомства, друзья, — отвечала Катя.

— Что есть, то есть, — согласился дружинник, вздохнув, — здесь на десятки вёрст ни одной деревни, девушек нет, вы, как нельзя, кстати.

— И долго вам ещё здесь отбывать? — спросила Катя.

— До лета. Как высохнут дороги, нас сменят.

Я тоже скинул шлем, мы теперь выглядели, как будто в спортивных комбинезонах, с капюшонами.

Мне подали перевязь с ножнами, пока Катя любезничала с дружинниками, приладил её удобнее, чтобы можно было легко вынуть саблю. Отъехав на несколько шагов, попробовал, не заедает ли?

— Шш-их! — вылетела сабля.

— Катя, а этот мальчик, Антон, он кто тебе? — спросил тихо Вольха, и я насторожился.

— Антон мой законный муж! — спокойно ответила Катя, и я спокойно выдохнул, потому что, Катя одним своим видом сводит всех парней с ума. Сейчас бы сказала, что брат, сразу бы повернул назад.

Наверно, Катя тоже так подумала.

Мне стало любопытно узнать, как живут наши далёкие предки, одно дело, читать, и совсем другое — самим побыть среди них. Поэтому я со спокойно душой решил дождаться смены, развлекаясь с доставшимся мне трофеем. Сабля была будто специально сделана по моей руке, отлично сбалансирована, сама просилась в руку.

Я и не заметил, что все наблюдают за моими упражнениями. Когда я взглянул на них, Катя фыркнула:

— Мальчишки всегда мальчишки, сколько бы лет им ни было!

— Не скажи, — отозвался Вольха, — с этим мальчиком я бы не стал связываться!

— Не может быть! — удивилась Катя, — Тоник всего два года занимается фехтованием!

— Значит, у парня талант! — решил Вольха, а Катя заинтересованно посмотрела на меня.

— Талант, говоришь? А есть у вас в расположении баня? — обратилась она к Вольхе.

— Как не быть! Конечно, есть! К нашему приходу протопят, помоемся, а если тебе одной страшно…

— Вольха! — прикрикнула Катя, — У меня муж есть. Вот он меня и помоет! Правда, любимый? — я важно кивнул.

Прибыла смена, Неждан с Третьяком, крепкие парни, под стать Вольхе с Дубыней. Дубыня вообще молчун, зато Вольха соловьём разливается. Хвост распушил перед моей Катей. Катя же мило улыбается, поглядывая на меня. Учится девочка, с парнями флиртовать, не обижая друга.

Шли довольно долго, потому что парни категорически отказались сесть на лошадей. У меня закралось подозрение, что они не умеют на них ездить. Мне казалось, что в это время все ездят верхом. Впрочем, причина может быть по другому поводу.

Вот и засека. Суровый воин у ворот спрашивает:

— Кто такие?

— Свои. На них напали поганые, мы помогли им отбиться, видишь, они и лошадок добыли. Сейчас к Микуле идём, с докладом.

— Почему парень вооружён, да и девка тоже? — строго спросил воин.

— Так бились мы вместе, плечо к плечу! Видишь, доспехи вражеские навьючены!

— Мало ли! Может, Князя Мстислава засланники!

— Микула разберётся.

— Не забудь разоружить, когда поведёшь в терем.

— Ну, ты, Доброжир, мнителен! Неужто наш Микула убоится отрока?!

— Бережёного бог бережёт… проходите, — открыл стражник ворота. Мы въехали на заставу.

Застава как застава: большой дружинный дом, отдельный пищеблок, баня дымится, особняком стоит терем. Также присутствует наблюдательная вышка, нечто, похожее на большой плац, вероятно, тренировочное поле. Всё функционально, ничего лишнего. Не хватает только клуба с духовым оркестром.

Мы подошли к дружинному дому, спросили у часового, где командир.

— Десятник ещё здесь, — был ответ.

— Зови, скажи, пополнение прибыло!

— Пополнение? — удивлённо спросил часовой, тут же расплываясь в улыбке, даже в темноте увидев, что один из нас — девушка.

— Слезайте с лошадей, — сказал Вольха, — нельзя здесь верхом.

Я сначала посмотрел, как сошла Катя. Катя соскользнула с лошади. Я сделал то же самое. Лошадки уже привыкли к нам, да мы ещё не тяжёлые.

А коновязь тут есть! Я привязал наш трофей к бревну, и встал рядом с Катей и Вольхой.

Вольха был на голову выше меня!

Вышел Микула, одетый в меховой полушубок, в волчьей шапке.

Вольха доложил о происшествии, представил нас.

— Что же вы хотите? — недоумённо спросил Микула.

— Понимаете, — проникновенно сказала Катя, — мы историки, изучаем быт, верования, обычаи людей. Ведь, сколько людей, столько и обычаев, правда?

— С этим трудно не согласиться, — признался Микула.

— Поэтому мы с мужем хотим пожить у вас, будем нести службу, ходить дозором, потом перейдём в другое место. Можно? — умоляюще спросила Катя.

— Хм! — ответил десятник, с любопытством разглядывая Катю, — У нас здесь мужской коллектив, ни женщин, ни девушек. Ты одним своим видом взбудоражишь всю заставу! Передерутся за тебя, вся дисциплина псу под хвост!

— Что значит, «передерутся»? — нахмурился я, — Она моя жена!

— Во-первых, не все поверят, больно вы молоды, во-вторых, передерутся за право идти с ней в наряд.

Пойдут в наряд, и, вместо того, чтобы смотреть вокруг, будут смотреть на Катю, и ронять слюну!

— Мы будем вдвоём ходить…

— Куда? Вы, знаете наши тропы? Сначала надо вас обучить, а потом… потом вы уедете. Вот нужна мне такая головная боль?!

— Понятно, — потупилась Катя, — сейчас мы уйдём.

— Куда уйдёте?! — удивился Микула, — Ночь на дворе.

— В лес, — пожал я плечами, — откуда пришли, туда и уйдём.

— На ночь глядя, никуда я вас, не отпущу! Ещё на банду поганых нарвётесь! Думаете, здесь одна такая была? Переночуете, утром поговорим. В моём тереме есть флигель, сейчас велю протопить печь, застелить постель. Не волнуйтесь, светёлка хорошая, когда приезжают гости, там живут, — Микула вздохнул, посмотрев на меня.

— Саблей владеешь, что на боку у тебя? — спросил он, я пожал плечами.

— Эту саблю он у поганого отнял, зарубил того этой же саблей, потом нам помог, зарубив другого, — подсказал Вольха, который стоял поодаль, но, видать, слух у него был, как у филина.

— Так было дело? — спросил Микула у Кати.

— Так, — кивнула Катя, — только я не видела.

Микула расхохотался: — Славные вояки у нас появились! Завтра проверю, ну, идите, баня протопилась, ждёт вас! Вольха, проводи, сначала попарь гостей, потом уже вы с Дубыней!

— Слушаюсь! — радостно отозвался Вольха.

— Ишь! Историки! Выдумают же! На что только не пойдут эти боярские дети. Думают, не узнаю! Ха! Обмануть Микулу Велесовича! — восторгался нашей хитростью Микула.

Вольха тоже слышал.

— Да, Лада, я тоже узнал тебя, — вздохнул Вольха, — помнишь, с горки катались, когда малые были? И «мужа» твоего я видел, только не сразу признал, возмужал парень, Ратибор, кажется? — я промолчал, а Катя сказала:

— Зови нас Катя и Антон! Забудь наши другие имена. И мы муж и жена!

— Ха! — усмехнулся Вольха, — Ладно. А что, мыться вместе будете? Впрочем, не моё дело, у нас дома часто мальчишки с девчонками вместе моются, это здесь, на засеке, все напряжённые ходят, так что, от греха подальше…

— Вот и баня. Заходите, ага, уже стол накрыт, квас, снедь. Вы, как вымоетесь, надевайте нательное бельё, выходите, снедать будем.

— Ой! — сказала Катя, — У нас же только нательное бельё, зимнего ничего нет, кроме вот этих доспехов, а в них мне не хочется здесь ходить. Есть у вас верхняя одежда для нас?

— Однако вы бежали быстро! Даже зимнюю одежду не успели прихватить. Не будут вас искать?

— Недели две у нас есть, — нерешительно сказала Катя. А я подумал, что такая красивая девочка, как Катя, вполне сойдёт за княжну, потому и перепутали. А кто я? Неужели опять брат?!

Вольха ушёл, я заглянул за дверь, ведущую вглубь бани, убедился, что там предбанник.

— Пойдём, Катя, здесь можно раздеться.

В предбаннике горела тусклая коптилка, так что, хоть Катя и стеснялась меня, в полумраке мы вылезли из скафандров, положили их в складные походные хранилища. Ведь рюкзаки мы не забыли! И были они особо прочные, так что от стрел даже царапин не осталось. Вынули оттуда нижнее бельё и шортики с маечками. Надеюсь, подберут нам куртки и штаны. Привыкли мы, что всё время попадаем в лето, думали, зимой в скафандрах походить. Оно бы можно, но я сильно успел соскучиться по Кате, а одеваться-раздеваться больно муторно.

В мыльне тоже был полумрак. Нащупав бадейку с ковшиком, плеснул на камни воды, оказавшейся квасом, сухой, духовитый пар тут же взвился под потолок, окутал нас жаром. Я нашёл веник, похлестал себя по бокам.

— Что это, Тоник? — спросила меня Катя.

— Веник, им парятся. Попарить тебя?

— Попарь. Ой! — я начал осторожно хлестать Катю, предложив ей лечь на полок. Катя захихикала:

— Что, не терпится? До постели никак?

— Катя, эта часть тела мне не подчиняется, — смущённо сказал я.

— Ну, так иди сюда, я думаю, сюда никто не войдёт? Знают же, что здесь мы?

Я уже молчал, не в силах ответить.

— Да и пусть заходят… — еле выдавила из себя Катя.

Потом мы мылись, надраивая друг друга губкой, смеясь от счастья, целуясь при каждом удобном случае.

— Ну всё, хватит, — наконец сказала Катя, — там ребята ждут.

Мы обмылись чистой водой, вытерлись полотенцем, что нашли здесь, оделись, и вышли к столу.

— Наконец-то! — облегчённо сказал Вольха, — мы думали, вы там утонули! Вот ваша одёжка!

— Дело — то молодое! — выдал вдруг Дубыня.

— Да, — погрустнел Вольха, — вы кушайте, мы, пока вас ждали, наелись.

Ребята ушли в предбанник, а мы присели к столу. Еда, конечно, не та, что на Станции, зато простая, натуральная, да с квасом!

Пока мы насыщались, вышли распаренные Вольха с Дубыней. Тоже подсели к нам. Катя вдруг насторожилась, как охотничий пёс, даже носом повела. Потом вздохнула и успокоилась, налив себе ещё одну кружку квасу.

Ребята с удовольствием разглядывали нас, в основном, Катю. Думаю, так здесь девушки так не одеваются. Хотя, в бане всё возможно.

Наевшись, мы примерили одежду. Холщовые рубашка и штаны нам были немного великоваты, как и меховые штаны с курткой, но ничего, подогнали, утянули ремнями. В довершение нас снабдили лисьими малахаями. Сапоги типа унт из собачьей шкуры, портянки к ним. Вот мы и готовы к зиме!

Я помог накрутить портянку на маленькую Катину ножку. Мою работу тут же забраковал Вольха, перемотал портянки, показал, как надо, Дубыня тут же показал, конечно, на Катиной ножке, как мотает портянки он. Разгоревшийся спор погасила Катя, показав, как она сама научилась.

Смеясь, мы дошли до флигеля, куда нас проводила уже целая толпа молодых, здоровых парней.

Катя была счастлива. Когда зашли в отведённую нам светлицу, мы сбросили всю местную одежду, оставшись в привычной для нас, лёгкой, поскольку натоплено было от души, постарались для Катеньки!

Катенька обняла меня, прижалась, целуя меня в губы:

— Тоник, ты не представляешь, как я соскучилась!..

Как я счастлив! Я крепко держу любимую в руках, Катя склонила голову мне на плечо, я боюсь лишний раз вздохнуть, поглаживая её чистые волосы, шелковистые, лёгкие.

Катя поднимает голову, смотрит мне в лицо, нежно улыбается, и мы перемещаемся на кровать, где продолжаем ласкать друг друга, пока не кончается терпение.

После бурных ласк, лежим, смотрим, друг на друга, не в силах оторваться, снова обнимаемся, целуемся…

Утром слышим деликатный стук в дверь, со стороны терема. В нашу светлицу есть ещё отдельный вход, с сенями. Я быстро натягиваю шорты и выглядываю. Ого! Сам Микула!

— Вставайте, пора завтракать! Вы уж извините, коли прибыли в воинское подразделение тайно, желая быть неузнанными, буду при всех считать вас своими дружинниками, а здесь будете завтракать со мной. Умыться можно вот в этой каморке.

Умыться, это хорошо, подумал я, нам бы ещё кое-что разузнать, но как-то неудобно спросить.

Наверно, всё было написано на моём взволнованном лице, потому что Микула засмеялся, и рассказал, что, как, и где.

Разумеется, женских отделений здесь не было, зато была личная будочка начальника заставы.

Это уже было для нас неслыханным удобством.

На завтрак была натуральная овсянка, ржаной хлеб, молоко…

— Молоко, откуда? — удивился я. Микула усмехнулся:

— Молоко для Лады, отпросились двое, взяли ваших лошадей, сбегали в деревню.

— Я слышал, далеко до деревни?!

— Далеко! Боюсь, будут у нас проблемы из-за Лады, если парни, как наскипидаренные, бегают для неё за молоком за двадцать поприщ! — А я подумал, что парни не только за молоком туда рванули.

— Тоник, будешь? — Катя протянула мне кувшин. Я попробовал. Молоко густое, почти сливки! Надо бы образец захватить для нашей кухни.

— Надо же! — удивлённо сказал я, — Не помню, когда такое пил!

— Тоник! — засмеялась Катя, — ты опять будешь рассказывать сказки?

Я замолчал, вспоминая, где пил настоящее молоко. В прошлой жизни? Она была, или приснилась?

— Почему Тоник? — спросил Микула, — Ты же Ратибор? Имена себе какие-то выдумали, басурманские.

— Ладно. Наелись? Выходите на площадку, посмотрю, на что вы способны. А не то, отправлю к батюшке с матушкой, пусть вправляют вам мозги сами. Вот что мне будет, когда узнают, что я вас приютил? Выгонят из гридней!

— Вы нас не узнали! — пискнула Катя.

— Не узнаешь вас, как же, — буркнул Микула, — с другой стороны, мне некого вам дать в сопровождение, иначе совсем оголю засеку. И так силы невеликие, поганые совсем обнаглели, хотят пограбить сёла. Да только князю не объяснишь! А ещё две пары рук, ой как нужны!

— Долго мы не сможем, неделю, другую…

— Тоник говорит, седмицу, — поправила меня Катя.

— Ладно, — махнул рукой Микула, — называйте себя, как хотите, я буду, как знаю. Лада, осторожнее с парнями. Они тут все голодные, смотрят на Ратибора, как на собаку на сене: и сам не ам, и другим не дам!

— Почему «не ам»? — удивился я.

— Если бы вас венчали, мы бы знали. Значит, бережёшь невесту. Смотри, уведут! Не посмотрят, что княжна!

Во, влипли! — подумал я, поднимаясь из-за стола, и благодаря за угощение.

Мы с Катей переоделись в скафандры, надели поверх штаны и куртки. Подумав, малахаи надевать не стали, обойдёмся подшлемниками. Критически осмотрев друг друга, вышли из горницы.

На тренировочном поле собрались все, свободные от дежурства и нарядов. Всего шесть человек, не считая нас. Да, гарнизон невелик. Как только с таким числом сдерживают противника?

Всего на заставе жило двадцать пять человек. Сейчас будет двадцать семь.

— Снимайте своё оружие, — обратился к нам Микула, — вот деревянные мечи, подбирайте себе по руке, проверю, на что вы способны.

Отстегнув свою саблю, я подошёл к стойке, примерился к мечам. Ага, вот этот, в меру длинный, примерно в полторы руки мне, неплохо сбалансированный шишкой на рукояти, с простой гардой.

Я взмахнул пару раз. Тяжелее, конечно, чем сабля, но я уже не тот Тоник, в тело которого попал сюда, тогда меня можно было соплёй перешибить, да и маскироваться надо было, наверняка показался окружающим дебилом. Сейчас тоже, наверно, выгляжу не лучшим образом. Особенно, когда дело касается Кати. Тут я телок телком.

Микула тоже взял деревянный меч, встал напротив меня. Я знал, что взрослые обычно надеются на свою силу, выносливость, напор. Мне, с моим весом, не стоит им противостоять в открытом бою, мои сильные стороны — хитрость, наглость, скорость и вёрткость. Меня тренировали специалисты, намного опередившие эти времена, искусство фехтования вобрало в себя тысячи новых приёмов, так что я надеялся не оплошать.

Мы проверили друг друга на реакцию, потом Микула постарался выбить у меня меч, так сказать, поставить детский мат. Однако на том месте уже не было ни меча, ни меня. Тем не менее, мой выпад из-под мышки, Микула отбил! Я развернулся, убрав левую руку за спину, приподнял меч, слегка выше пояса. Микула начал осторожно постукивать по моему мечу. Выпад! Я ухожу с линии атаки, бью в открывшийся бок… Мимо! Однако! Зря я плохо думал о быстроте реакции десятника!

Впрочем, почему я думаю о нём, как о старике?! Ему и сорока нет!

А тебе-то сколько? — улыбаюсь я, — когда шестнадцать будет? Надо у Кати спросить, когда у неё день… гм! День чего? Я улыбаюсь счастливо, вспомнив о Кате, уходя от молниеносных и мощных ударов Микулы, иногда отводя его меч своим.

— Что лыбишься? — сердится Микула, — Думаешь, не достану?

— Может, и достанете, — улыбнулся я, — О любимой мечтаю…

— Ах ты… — меч Микулы размазался в облако, оттуда иногда вылетали деревянные молнии, мне сразу стало не до любимой, я сосредоточился на противнике, гадая, когда тот устанет. Совать в пропеллер меч, значит проиграть. Я кружил по полю, изредка отводя меч Микулы, потом увидел, что темп атак стал уменьшаться, тогда сделал несколько быстрых уколов, встреченных, однако, прямым отбивом.

Проверил, насколько крепка кисть у Микулы, произведя круговой захват его меча. Чуть сам не лишился оружия! Силён Микула! Пришлось пойти на хитрость: сделав вид, что поскользнулся, открылся, вроде, сейчас упаду и обопрусь на руку. Микула купился! Быстрый бросок, левой рукой отвожу его запястье, правой достаю бок Микулы. Вскользь, но этого достаточно.

Микула останавливает бой, дышит не запалено, но тяжело.

— Молодец! — выносит он вердикт, — Как наша Лада? — оборачивается он к своим дружинникам.

— О-о-о! — хором произносят ребята. Они все смотрели на бой двоих парней с Катей. Среди зрителей были и Вольха с Дубыней.

— А мы как бились? — с подозрением спросил Микула.

— Вы были бесподобны!

— Кто победил?

— Кто бы в вас сомневался! Конечно, никто вас не сможет победить!

— Тьфу! — сплюнул Микула, — Быть беде!

— Да нет, правда, Микула Велесович, в реальном бою вы бы победили, бесспорно, — успокоил я начальника.

— Да я о другом. Отправить бы твою Ладу домой. Так и ты не останешься! Вот беда!

— Не отправляйте нас, — сделал я глаза нашкодившего кота.

— Смотри, Ратибор! Наплачешься! Не ищи потом у меня защиты и сочувствия!

Я счастливо улыбался, обняв подошедшую Катю, которая успела разогреться, сражаясь с двумя парнями. Я видел, как они сначала поддавались, а затем, получив по рукам, начали драться всерьёз, но осилить мою подругу так и не сумели. Даже я побеждаю её один раз из трёх схваток.

— Ну что! Драться вы, смотрю, мастера, такие нам нужны. Посмотрим ещё, как вы стреляете из луков.

— Смотря, какие луки! — хмыкнул я. Катя посмотрела на меня с усмешкой, а я вспомнил, как, совсем ещё недавно, не мог растянуть детский лук. Зато с лошади не падал, даже без седла ездил, думал, косточки треснут, когда о хребет бился. Хорошо, лёгкий был!

Мы встали напротив мишеней, метров за пятьдесят, сначала. Нам с Катей выдали луки и стрелы, тетиву. Осмотрев лук, увидел, что славная работа, сделано с любовью, мастером, клееный из пластин дерева различной упругости. У Микулы был составной лук, из рогов животного, наверно, тура. Такой лук не для моего веса и силы.

Я быстро снарядил лук, мельком глянув на Катю, которой тоже не требовалась помощь, хотя помощников было валом. Это мы с Микулой стояли в одиночестве.

Надев на левое предплечье наручь, взял кольцо и быстро расстрелял свои пять стрел. Когда первая поразила мишень, пятая была уже в воздухе. Ударили кучно, я даже испугался, что будут ругать, если стрелы поломаю. Хорошая стрела дорого стоит. А эти стрелы были хороши! Куда целил, туда и попали!

Микула с уважением посмотрел на меня, предложил отойти ещё шагов на двадцать.

— Может, на двести? — предложил я.

— А что, попадёшь? — спросил Микула.

— Попасть попаду, но латы не пробью. Даже кожаные. Разве что в глаз. Больно стрелы хороши!

В клинике у Натаниэля я стрелял из настоящего спортивного лука, с балансирами, с блоками. Усилия много не надо было, попадал в яблочко с двухсот пятидесяти уверенно, с трёхсот, уверенно в мишень. Этот лук, конечно, жёстче, силёнок, чтобы оттянуть до уха, не хватало.

Значит, пробить доспех поганого, можно метров с пятидесяти. Если стрелять из засады, можно уверенно поразить цель, если издали, надо попасть в глаз.

— Хм! А если я прикажу нарисовать глаз на мишени?

— Попробуйте! — пожал я плечами.

— Тоник, не хвастай! — попробовала унять меня Катя.

— Разве ты не попадёшь? — удивился я.

— Не забывай, когда ты тренировался, я лежала больная.

— Да, Катя, зато потом ты превзошла меня…

— С мечом, но не с луком! Смотри, уже рисуют!

Я видел прекрасно! В прошлой жизни я с детства носил очки, даже в них я бы не увидел с такого расстояния не только глаз, яблочко! Разве что мишень, а лук вообще, держал в руках только самодельный.

— Катя! Как там ветер? Упреждение?

— Упреждение пять минут вправо, навес — десять минут.

— Ну, штурман! — прошептал я, целясь в верхний правый угол мишени.

— Дзынь!

Стрела попала в верхнее веко.

— На одиннадцать минут взял! — пробормотала Катя. Я промолчал. Пари бы я проиграл, несмотря на восхищённые вопли дружинников.

— А я говорила, не хвастай! Дай сюда! — Катя взяла у меня лук, попробовала растянуть, прицелилась.

— Не видишь, что ли? — показала она мне верхнее плечо. Я присмотрелся: действительно, слегка более изогнуто, по сравнению с нижним плечом.

— Вот, смотри! — Катя взяла у меня лук, наложила стрелу, прицелилась и выстрелила.

Ребята побежали посмотреть, оттуда раздался восторженный рёв. Стрела попала прямо в зрачок.

— На, попробуй, — отдала Катя мне лук.

Я попробовал. Попал в то же отверстие, которое осталось от Катиной стрелы. На это никто не обратил внимания, как будто, так и надо.

— Ох, Ратибор… — покачал головой Микула, а Катя поцеловала меня, и я растаял.

— Сегодня пойдёте в дозор, — объявил Микула своё решение, — ты с Вольхой, Лада с Дубыней.

Вольха загрустил, Дубыня глазом не моргнул. Вот выдержка у человека!

После обеда, который состоял из ухи и гречневой каши с мясом, нам дали немного отдохнуть, потом выстроили на площадке и объяснили задачу. Мы должны были дойти до границы соседней засеки, положить в дупло свежее донесение, вынуть, если есть, ответ, если нет, подождать соседей.

С собой мы взяли луки, сабли, Вольха прихватил небольшое копьё и кнут, который свернул кольцами и повесил на бок, на специальные крючья.

Я подумал, что мне тоже надо взять кнут, научиться, им пользоваться, добыть шляпу, и пошить кожаную куртку и штаны. Археолог я, или нет?! Но я взял лишь саблю и лук с полным саадаком, ещё снегоступы. Вообще-то я мог и без них, но не стоит привлекать к себе внимание.

Привёл скафандр в боеготовность, то есть, при малейшей опасности шлем должен был закрыться, а пока представлял собой поднятый воротник, закрывающий затылок.

— Почему без шапки? — придирчиво спросил Микула.

— Она мне будет только мешать, — ответил я, — вот эта шапочка очень тёплая, и доспехи хорошие, в них можно на снегу спать.

Вообще-то в этих доспехах можно и на Луне спать, но промолчим из скромности, а то Катя задразнит.

Что такое засека? Настоящая стена из зарослей непроходимого и непроезжего леса. Деревья и так растут густо, они ещё переплетены брёвнами, лозой, высажены вьющиеся растения. Этакий вал, великая деревянная стена. Есть здесь проходы для зверья, которые могут быть перекрыты подпиленными деревьями в считанные минуты. Стоит перерубить травяные канаты. Сплетены они из конопли. Всё это рассказал словоохотливый Вольха.

Сейчас более-менее мирное время, подходят небольшие отряды, ищут проходы. Вчера, вон, засаду на них устроили, побили басурман.

— А если целая орда подойдёт? — спросил я спутника.

— Закроем проходы, отправим гонца до второй линии, там, по эстафете, до князя дойдёт… Ратибор, а что ты всё выспрашиваешь? Уж не проверяешь ли, как мы службу несём?!

— Что ты, Вольха, — покраснел я, — надо же знать, что к чему. Я ведь тоже в дружине.

— Ну да, ну да, — согласился Вольха, и замолчал.

— Ну что ты молчишь? — с досадой спросил я, — Чего стеснятся, если службу несёшь хорошо?

— Да не люблю я проверяющих. Сболтнёшь что-нибудь, потом неприятности всему гарнизону.

— Не проверяющий я, поверь, — вздохнул я, — если мне доверия нет, как буду служить? Лучше сразу уйти.

— Ладно, извини, но ты же боярич. Может просто, забавы ради, прибежал, нервы пощекотать, а может, с умыслом. Вот и приходится пастись.

— Ну и пасись, — обиделся я, — не буду больше с тобой в дозор ходить. Нам спину друг другу прикрывать, а ты пасёшься меня.

— Это точно! — Вольха остановился, резко повернулся ко мне, — Если доверия нет, тогда нельзя в дозор ходить! Дай руку! Поклянёмся в вечной дружбе?

— Отчего нет? Конечно, ты же хороший парень, Вольха, клянусь, я не доносчик. Даже если спросят у меня, могу сказать только хорошее. Согласен быть твоим лучшим другом!

Мы обнялись. Сила у Вольхи явно, не волчья, медвежья. Чуть не задушил.

На этот раз наш дозор ни на что неожиданное не наткнулся. Мы осмотрели все проходы, Вольха рассказал, какие бывают следы у местных зверей, показал настороженные самострелы, рассчитанные на всадника, чтобы зверьё зря не пострелять. На зверей ходят охотиться специально. Может, и нам удастся сходить. Чисто мужская забава! Одно из единственных развлечений на далёкой заставе. Ну, ещё рыбалка. Форель ловится, вот такая!

— Вольха, скажи, как ты в городе развлекаешься? — спросил я.

— Как будто сам не знаешь! В городе девушки, веселье, вина можно выпить, повеселиться, хороводы поводить с девчонками…

Впрочем, ты уже обручён, теперь можешь только со стороны смотреть, да завидовать.

— Почему же, мы с Катей ходили на вечеринки… — я замолк, вспомнив приёмы во дворце, где собирались представители всех рас. Сердце вдруг неприятно сжалось, когда вспомнил, что Катя была там одна, и хотела съездить туда ещё раз.

— Что замолчал? — ехидно спросил Вольха, по-своему расценив мою угрюмость, — не дала суженая повеселиться?

— Да, было дело, — выдавил я.

— Не надо было спешить! — похлопал меня по плечу друг. Я вздохнул, постаравшись выбросить из головы глупые мысли.

Дошли до громадной липы с глубоким дуплом, обменялись известиями, и отправились обратно.

Солнце теперь светило нам в спины, клонясь к закату. Быстро наступали сумерки, мы перестали разговаривать, внимательно осматривая окрестности. Шагали мы тихо, даже снег не поскрипывал, прислушивались, не нарушит ли кто тишину. На этот раз всё прошло спокойно. Сейчас выйдет следующая пара, затем ещё, потом опять придёт наша очередь.

Без приключений мы добрались до заставы, передали дежурному послание, проводили следующую пару дозорных, потом я побежал искать Катю, а Вольха отправился в баню.

Катю я увидел, когда она с Дубыней возвращалась с другой стороны засеки. Мы кинулись друг к другу, обнялись, стали целоваться, прямо на морозе. Потом пошли в баню, где был приготовлен для нас ужин.

Подождав, пока парная освободится, напарились, одевшись, вышли покушать.

Вольха ждал нас, пил квас, развлекал нас разговорами. Потом спросил:

— Можно, к вам в гости?

— Мы соскучились, — ответил я, а Катя сказала: — Заходи, чаю попьём, поговорим. Ты не устал, Тоник?

— Не особо, — пробормотал я, гадая, зачем Кате понадобилось вечернее чаепитие с Вольхой?

Однако вечер удался! Вольха раздобыл где-то инструмент, похожий на гусли, выдал нам несколько весёлых песен, рассказывал интересные истории о своих похождениях в городе, описал некоторые обычаи, особенно ночь на Ивана Купала. Да, определённая харизма была у этого парня. Он, со смехом, рассказал Кате, как принял нас за тайных соглядатаев князя, Катя заливисто смеялась, мы с удовольствием смотрели на неё. Когда Вольха сказал, что ему пора уходить, я расстался с ним даже с некоторым сожалением.

Оставшись одни, несколько секунд смотрели друг на друга, с улыбкой, потом бросились в объятия, весело смеясь. Упав на лежбище, целовались, пока губам не стало больно, потом залезли под простыню, раздевшись, продолжая борьбу…

С тех пор каждый вечер стали собираться свободные от дежурств ребята. Свободных было не много, вполне все устраивались за столом, даже умудрялись потанцевать с Катей.

На следующий же день к нам на огонёк зашёл Микула, со жбаном пива. Пиво оказалось очень вкусным, не крепче кваса, зато со вкусом пива! Я пил с наслаждением, пока не встретился с осуждающим взглядом Кати. Что я хотел? Жёны везде одинаковы.

Зная, что вечером будут гости, мы с Катей первое сумасшествие от встречи устраивали в бане, потом, уже ближе к ночи, долго ласкались, доводя себя до неистовства.

Дозоры проходили спокойно, нас с Катей всегда ставили в дневное время, чтобы мы привыкли, запомнили местность, каждую веточку, как она лежит, не сдвинута ли, не обломана. Упущение любой мелочи могло стоить кому-то жизни, или рабства, что, возможно, ещё хуже смерти.

Вольха оказался не только замечательным другом, но и отличным следопытом, многое рассказал о тайне следов, криках птиц, какая птица кричит днём, какая ночью, как отличить настоящий крик птицы от поддельного. К сожалению, слухом я был обделён, и, когда Вольха подражал какой-нибудь птице, отличить крик Вольхи от настоящего крика я не мог. Мало того, сами птицы обманывались.

А вот на четвёртый наш выход мы с Вольхой чуть не облажались.

Внимательно изучая проход для зверей, мы осмотрели все ловушки. Самострелы были насторожены, ветки все на месте. Только следы крупного парнокопытного нарушали чистоту снега.

Прошёл крупный зверь, и не один. Я посмотрел на Вольху, что скажет старший.

Вольха пожал плечами:

— Лоси. Видишь, копыта раздвоены. — Я подумал, что мой напарник спешит на вечеринку, не хочет терять время на проверку. Может, прекратить посиделки? Но уже неудобно: сам Микула присутствует, оказывает честь. Или мы ему? Всё же статус у нас выше! Самозваный, правда.

— Смотри, Вольха! — привлёк я внимание напарника, — Прошли четыре зверя. Двое тяжелее, и намного! — всё же в детстве я прочитал немало книг о пограничниках, некоторые тайны и уловки нарушителей запомнил надолго.

— Надо пройти по следам, — предложил я, — убедиться, что это за лоси. Враг хитёр, ты сам говорил.

— Да, — неохотно согласился Вольха, — надо.

Мы со всеми предосторожностями прошли настороженный самострелами проход, надев снегоступы, чтобы не оставить человеческих следов, затем побежали по следам. Следы лоси оставили кучно, чуть ли не след в след, что настораживало: похоже на то, как водят заводных лошадей на короткой привязи.

— Вон там есть балка, — прошептал Вольха, заразившись азартом погони, — а вон там можно незаметно подобраться и заглянуть, что там делается. Так мы и сделали. Выглянув из-за валуна, который лежал здесь испокон веков, вероятно, со времён Ледникового периода… Здесь тоже был Ледниковый период? Почему нет? Всё здесь похоже на Землю, даже, кажется, что это Земля и есть, не верится, что в сотне шагов отсюда — космическая станция, на планете Оберон — 24.

Мысль появилась и растаяла, потому что в балке мирно стояли и жевали овёс из привязанных торб, четыре лошади. Людей не было.

— Лошади! — прошептал Вольха, — Почему тогда копыта раздвоены? — обернулся он ко мне.

— Возьмём нарушителей, всё узнаем, — успокоил я его.

— Где они? — задумчиво спросил Вольха сам себя.

— Слушай, Вольха, — решил я высказаться, — ты здоровый, как медведь, а я стреляю из лука неплохо. Давай, разделимся? Ты пойдёшь, блокируешь тропу, ведущую в деревню, я здесь останусь. Вернётся караульный, я его пристрелю, переоденусь в его платье, останусь ждать второго, если он сумеет пройти мимо тебя… — Вольха хмыкнул, — Всякое бывает, Вольха, вдруг он вокруг пойдёт? По нашим следам. Если ты его увидишь, живым бери, должны мы знать, что им здесь надо? Я, как услышу схватку, приду на помощь, если завяжется драка здесь, ты приходи. Как план?

— Неплохо, — пожал могучими плечами дружинник. — Хорошо, я пошёл! — Вольха неслышно исчез в зарослях, а я остался дожидаться караульного. Должны ведь они оставить кого-то с лошадьми!

А если они ушли на разведку вдвоём? Привязали лошадей, задали корму, да и побежали в сторону деревни, искать конный путь? А мы, тоже хороши! Даже не договорились об условных сигналах!

Когда я уже весь извёлся, появился один из нарушителей. Явно, из поганых! Халат из шкур, на ногах — ичиги, на голове — лисий малахай. Чужак внимательно осмотрел лошадок, убедился, что всё в порядке, и решил развести костерок, найдя для этого ямку.

Я решил посмотреть, насколько скрытым будет костёр. Нарушитель, между тем, постучав огнивом, запалил трут, потом неярко загорелся костерок. Дыма не было совсем, да и огонь заслонял человек.

Явно профессионалы! Я воткнул в снег пару стрел, попробовал лук, как он, на морозе? Наложил одну из стрел на тетиву, натянул… Незнакомец услышал скрип тетивы! Я отпустил стрелу, и она с мягким стуком вошла чужаку в глаз. Тот упал без звука. Я подбежал, спрыгнув вниз, стал быстро снимать с неостывшего трупа вонючую одёжку. Быстро скинув с себя свою, натянул поганую. Пришлась впору, невеликий народ, эти, скажем, печенеги. Или хазары? Археолог, мать твою!

Оттащив в сторону труп, я завалил его кучей хвороста, видимо, приготовленного для костра.

Теперь осталось ждать Вольху. Вольха появился совершенно бесшумно, неся на плечах басурманина.

— Вот, принимай! — сбросил он пленника, как мешок с картошкой, на промёрзшую землю.

Проверив пленника, я задумался.

— Слушай, — спросил я, — зачем им четыре лошади?

— Две заводных, две запасных, как обычно, — пожал плечами Вольха.

— Никого не хотели отсюда забрать? — Вольха задумался.

— И вообще, как ты догадался, что это я, а не поганый?

— Не похож ты на поганого. Даже в его одежде. Я же не напролом пёрся, сначала осмотрелся.

— А если на нас сейчас смотрят? — успел спросить я.

— Стук! Стук! — раздались удары по нам. Да сильные! Меня даже сбило на землю.

— Что за чёрт? — удивился Вольха.

— Падай! — тихо крикнул я. Вольха сделал вид, что у него подломились ноги, и он упал лицом вниз, из его спины торчала стрела, видимо, не пробившая кольчугу, застряла в тяжёлом кожухе.

Мы услышали тихий гортанный разговор, дождались, когда враги подойдут поближе, и вскочили на ноги, тут же вынимая оружие.

Враги тоже были с обнажёнными саблями. Они нисколько не удивились тому, что мёртвые обнаружили такую прыть, лихо изготовились к обороне. Лица их были открыты, на них не читалось ни удивления, ни гнева, типично буддийское спокойствие. Восточного типа лица, с редкими бородками и усами. Они спокойно встретили нас, отбивая атаку. Видно, что профессиональные разведчики. Не обманула их моя одежда. Через некоторое время мы стали их теснить.

Лишь бы к ним не подошла подмога, мелькнула мысль, что-то слишком спокойно они рубятся. Но нет, скорее всего, они надеялись легко разделаться с нами. Конечно! Двое взрослых диверсантов против двух безусых щенков! Но они не учли одного: Вольха сам по себе был здоров, я с ним сражался на деревянных мечах, знаю, а я сейчас был в скафандре, который умножал мою силу и выносливость, к тому же был непробиваем. Так что, когда я узнал все слабые стороны противника, которых было очень и очень мало, я незаметным движением перерезал ему горло. Вражина упал, захлёбываясь кровью.

— Тебе помочь? — спросил я Вольху.

— Сам справлюсь! — буркнул тот.

— Время, Вольха, время.

— Ладно! — согласился мой друг, яростно бросаясь в атаку. Его противник легко ушёл в сторону. Ни пощады, ни сдачи в плен он не просил, методично, как на учениях, отбивая яростные атаки Вольхи.

— Да что же ты сопротивляешься?! — возмутился дружинник, вкладывая всю силу в удар, который с лёгкостью был отведён разведчиком.

Между тем я разглядывал противника Вольхи, всё более убеждаясь, что он не половец и не хазар.

Сражался он рапирой, на правом боку у него висел кинжал, который ещё не покидал ножен.

— Вы наёмник? — спросил я. Диверсант промолчал.

— Сейчас я вступлю в сражение, — предупредил я, взмахнув саблей.

— Вступай, — он вынул кинжал.

— Вы испанец? — глаза того заметно блеснули.

— Не хотите говорить, не говорите, служите поганым, значит, примете здесь поганую смерть.

— Посмотрим.

— Лучше переходите на нашу сторону, мы же европейцы, — предложил я.

— Какие вы европейцы?! — усмехнулся наш противник, — Что те, что эти, азиаты.

— Ну что ж! Отдохни, Вольха, дай мне размяться! — я вступил в схватку, противник ускорился.

Интересно, подумал я, столько сражается, и не устал! Вольха уже запыхался. Я успел отдохнуть, и со свежими силами начал теснить врага к крутому откосу балки.

— Где пленник? — спросил я. Мой визави молчал. Я надавил ещё, сделал несколько быстрых выпадов, и поцарапал ему предплечье, потом другое.

— Зачем вам умирать? — спросил я, усложняя атаку, — За грязных дикарей?

— Я сражаюсь за свою жизнь. Вы же не отпустите меня?

— Нет, не отпустим. Попытаемся перекупить. Не получится, передадим князю.

— Чтобы он отправил меня на дыбу? Лучше смерть от руки мальчишки!

— Ну что же, вы сделали свой выбор! — я усилил натиск, и увидел, что мой противник уже держится из последних сил.

— Вольха, дай свой меч! — крикнул я, потому что рапира была длиннее моей сабли.

Вольха хмуро вложил свой меч мне в левую руку, я начал вращать им, забирая последние силы из скафандра. Молниеносный выпад, рапира разрезала на мне кожаный халат, если бы не скафандр, я истёк бы кровью, зато острие моей сабли упёрлась герою в кадык.

— Финита ля комедия, — сказал я. Мой противник бросил шпагу.

— Даёте честное слово, или вязать? — спросил я его.

— Дам слово, если перевяжете руки, — буркнул пленный. Я забрал у него кинжал, попросил отдохнувшего Вольху перевязать раненого.

— Как к вам обращаться? — спросил я.

— Зовите меня… дон Гарсия.

— Хорошо, пусть будет дон Гарсия. Будем считать, что слово вы дали, но вы разведчик и диверсант, так что слову вашему я не верю. Слово, данное разведчиком врагу, ничего не значит. Значит, шаг в сторону буду считать за побег, за это сразу смерть. Вольха, лучше свяжи ему руки за спиной.

Не нравился мне этот дон. Надо было сразу его заколоть, меня остановило лишь то, что где-то должен быть спрятан их пленный. Кого-то они взяли.

Дон оказался честен, показал, где лежит связанный, с кляпом во рту, боярин.

Когда мы освободили его, боярин уставился на меня, как на привидение.

— Ратибор? — спросил он, — Не узнаёшь меня?

— А должен? — удивился я.

— Да, — смутился боярин, — теперь меня никто не признает, коли дал себя взять в плен. Даже любимый племянник не хочет знать.

— Пошли, дядя, мы и так опаздываем, — сказал я, отворачиваясь от бывшего пленного.

Навьючили лошадей пленными, посадив боярина, сам сел верхом, только Вольха шёл пешком, ведя переднюю лошадь. Лошади оставляли за собой лосиные следы: вместо подков к их копытам были прибиты лосиные копыта, или коровьи, не разобрал.

— Ратибор! — позвал меня Вольха, когда показался частокол заставы, — Ты никому не расскажешь, как я сражался с этим… доном?

— Замечательно сражался, — признал я, — почему не рассказать?

— Не надо, — смутился Вольха.

— Ну, если ты такой скромный, промолчу, — усмехнулся я. Дело в том, что мы каждое утро упражнялись с деревянными мечами, и с Вольхой я справиться не мог, но сейчас-то я был в скафандре! Который уже был голоден. Придётся сначала хорошо поесть, потом раздеваться.

Трофеи мы сдали Микуле, тот выслушал мой отчёт, более подробный пусть составляет Вольха, мне надо к Кате!

Мы встретились на улице, обнялись, я попросил накормить меня, потому что скафандр хочет есть, он уже начал меня кушать. В бане, где был накрыт стол на четверых, я, не снимая скафандра, съел всё, что не успела съесть Катя. Этот дозор вымотал меня, выпил все силы. Катя тоже выглядела утомлённой.

Помывшись в бане, мы отправились спать, попросив ребят не мешать нам сегодня.

— Тоник! — обратилась ко мне Катя, — ты сильно устал сегодня?

— Не надейся, — пробормотал я, — сейчас отдохну… — я заснул.

Утром меня разбудила Катя. Но, не успели мы поцеловаться, как нас позвали завтракать.

Микула был необыкновенно хмур и молчалив, видно, сведения, добытые у пленных, были не очень радостными. Я не стал его расспрашивать, захочет, сам расскажет, не захочет, оно мне надо?

На то он и начальник, чтобы за всех переживать и волноваться. Завтрак прошёл в молчании, только мы с Катей стреляли друг в друга глазами, не удерживаясь от улыбок и сдержанного смеха.

Задумчивый Микула не мешал нам, должно быть, списывая наши выходки на нашу молодость, почти детство.

После завтрака мы пошли размяться на тренировочное поле. Выпавший за ночь снег покрыл всё белым покрывалом, сквозь тучи проглядывали лучи солнца, снег искрился, кое-где сверкал разноцветьем, воздух был чистым, хотелось им дышать до скрипа в лёгких.

Сегодня Вольха опять решил сразиться со мной. Мы яростно рубились, я был в обычной одежде, поэтому Вольха начал побеждать, но поскользнулся, упал и разбил колено.

Сильно хромая, ушел с поля. Я продолжил разминку с Дубыней, Катя сражалась сразу с двоими, отрабатывая обоерукий бой. Надо тоже взяться за такие упражнения, подумал я.

Потом пришёл мрачный Микула и сказал, что Вольха сегодня не ходок, останется на заставе, залечивать колено, а я пойду в дозор с Дубыней. Катя остаётся без напарника, отдохнёт, заодно наведёт порядок в нашей светёлке, а то вечерние посиделки принесли свои плоды, теперь надо убраться.

Но, если княжна считает это ниже своего достоинства, то приставит к ней денщика.

Катя посмеялась, сказав, что вдвоём всегда веселей работать.

Я облачился в свою вторую шкуру, которая уже насытилась в питающей жидкости, и вышел с молчуном Дубыней.

Этот дружинник был более внимателен, молча, показывал мне, на что надо обращать внимание, но больше наблюдал сам. Сегодня, к счастью, ничего неординарного не произошло. Когда начало закатываться солнце, мы вернулись на заставу, неся донесение от соседей.

Я побежал со счастливой улыбкой к Кате, мечтая, что сегодня оторвусь по полной, за вчерашний вечер!

— Ратибор! — дорогу мне преградил Вольха.

— Вольха, не до тебя, знаешь, сегодня, пожалуй, не будет вечеринки!

— Да, сегодня мы не будем собираться, — согласился Вольха, — потому что я беру Ладу в жёны. Я обязан это сделать, так-как порушил её честь.

— Какие ещё жёны? — не понял я, пытаясь пройти мимо Вольхи, — она давно моя… — до меня медленно начал доходить смысл слов:

— Какую честь?

— Лада была девственна, Ратибор, вы обманывали нас, вы не женаты. Теперь я опозорил её, и обязан жениться. Вот, откупное, — Вольха протянул мне кожаный мешочек, высыпал на ладонь несколько красных камешков. В голове у меня помутилось.

— Шш-и-х! — вылетела из ножен сабля.

— Шш-и-х! — вылетел меч из ножен Вольхи. Мешочек полетел на снег, рассыпались красные рубины, зелёные изумруды, бриллианты… Особенно меня поразили рубины: как кровь!

— Стойте! — услышали мы девичий крик, — Вы что?! Уберите оружие! Немедленно!

Я увидел Катю, и гримаса боли исказила моё лицо: она знала, что я смогу зарубить Вольху, а он меня — нет. Спасает его, значит! Я с яростью посмотрел ей в глаза. Катя спокойно выдержала мой взгляд, и я совсем сошёл с ума от горя.

— Тебя покупают, Катя! — сказал я, поддев мешочек сапогом, бросил его ей под ноги. Остатки самоцветов кровавыми каплями рассыпались у её ног, — посмотри, не мало ли?

Катя побледнела, обернулась к Вольхе, тот уже убрал свой меч. Я, подумав, тоже бросил саблю в ножны.

— Что ты наделал?! — воскликнула Катя, подходя к Вольхе. Влепила ему пощёчину, — Ты, что мне обещал?! — влепила ему вторую.

— Катя, но я обязан был! Я честный человек!

— Ты бесчестный человек! Ты хотел убить моего мужа!

— Он тебе не муж! — Вольх попытался обнять Катю, но она бросила его наземь, приёмом.

Я посмотрел, и отвернулся. Всё понятно! Проходили. Семейные разборки! Сейчас начнутся обнимашки, поцелуи… Я плюнул, и пошёл со двора. В груди поселилась невыносимая боль. Я вышел, никем не остановленный, на тропу, по которой мы с Катей когда-то пришли сюда, прошёл по ней до поворота до той почерневшей избушки, из которой мы вышли. Здесь силы оставили меня, и я сел под дерево.

В груди что-то мешало, я пытался продышаться, но никак не мог. Тогда я набрал полную грудь воздуха, и завыл-закричал:

— Воу-у-у-у!

— Воу — у-у… — отозвались мне издалека волки. Я ещё повыл, чувствуя, как очищается грудь, как льются ручьём слёзы.

Не знаю, долго ли я сидел, только вокруг стали мелькать зелёные парные огоньки, услышал шорох лап, пофыркивание. Я призвал волков. Одна волчица подошла ко мне, вылизала лицо, и сказала голосом Кати:

— Пойдём домой, Тоничек, пойдём, милый…

Я встал, и пошёл за этой волчицей, которая тянула меня за руку. В это время кто-то закричал:

— Лада! Ратибор!

— Вот придурок! — сплюнула волчица. Я сбросил оцепенение, и понял, что это Катя, а никакая не волчица, пришла за мной. Я выдернул руку, но Катя сказала:

— Тоник, побежали скорее, надо спасать Вольху, он, хоть и дурак, но человек, всё же! Его сейчас волки разорвут!

Мы побежали на голос. Мимо нас пробегали тёмные тени. Это волки?! Это телята в волчьей шкуре!

Впереди послышалась ругань, визг и рычание, Вольха схватился с волками! Мы побежали изо всех сил.

Огромная тень ударила меня в грудь, я не устоял на ногах и упал. Шлем сразу захлопнулся, перед моим лицом клацнула страшная зубастая пасть. Тут же тело волка обмякло: кто-то убил тварь. Я вскочил, выхватил саблю, и начал рубить рычащий клубок. К счастью, волков было немного, они поняли, что несут потери, и отступили. Вольху всё-таки порвали зверюги. Да, таких волков я ещё не видел! А каких видел?

Похожих на собак, только в виде чучел.

Мы с Катей взяли Вольху под руки, тот шипел нехорошие слова, пока мы его поднимали на ноги.

— Идти можешь? — спросила Катя. Я молчал, злясь сразу на всех.

— Могу, — ответил Вольха, ковыляя, за ним оставались кровавые следы.

— Тоник, его надо перевязать, он истечёт кровью!

— У меня ничего нет! — буркнул я.

— Ты не надел рубашку?

— Нет.

Тогда Катя расстегнула свою куртку, оторвала, с помощью сабли, подол своей рубашки, перевязала ноги и руки Вольхе.

Потом повели его к заставе.

— Какого чёрта ты попёрся за нами?! — ругалась Катя.

— Искать вас, разодрали бы вас волки!

— Нас они не тронули, видишь? Это тебя подрали! Что ты за человек?! Всё у тебя наперекосяк! Как только тебя здесь держат?! Ты же всё выболтаешь первому встречному!

Вольха молчал, только сопел.

— Тоже мне, в мужья собрался. Ты меня спросил? Ты же сплошное недоразумение!

— Замолчи, Лада! Лучше брось меня здесь, пусть лучшее меня волки загрызут, чем слушать твои упрёки!

— Тебя не упрекать, тебя бить надо!

Вольха что-то хотел ответить, но только заскрипел зубами.

Дотащив его до заставы, передали парням, которые понесли раненого в лазарет.

Мы с Катей пошли к себе. Катя что-то оживлённо говорила, я не слушал. Придя в свою горницу, я застыл у двери, глядя на нашу кровать, где был так счастлив, просто неземным счастьем, любимой женой упивался я здесь. И, возможно здесь же!..

Я зажмурился, крепко стиснул зубы.

— Тоничек, послушай меня, я тебе всё объясню! — начала Катя, увидев моё состояние.

Я захлопнул шлем, отключился от внешнего мира, сделал шлем непрозрачным.

Где-то здесь была лавка. Я лёг на неё, устроился поудобнее, решил поспать. Теперь, чтобы разбудить меня, надо было долго колотить палками.

Утром я проснулся, сел и откинул шлем. Увидел Катю с каким-то парнем. А, это же Неждан.

— Тебя ждёт Микула, — сказал Неждан, — пошли!

Я вышел за посыльным. На улице Неждан показал мне на наблюдательную вышку и ушёл.

Я полез наверх. Микула стоял там, внимательно вглядываясь вдаль. Я тоже посмотрел: чёрный лес, иногда разбавленный зелёными пятнами елей, всё в чистом снегу. Нигде ни дымка, ни движения.

— А, явился… — сделал вид, что только меня увидел, Микула.

— Я говорил, что быть беде. Ты обнажил оружие на друга, чуть не порубил, всё из-за бабы. Что, не мог сам её взять? Мальчишка ты сопливый, а не муж.

Я молчал. Что я мог ответить? Какую честь мог порушить Вольха, когда мы с Катей каждый вечер…

Непонятно всё это.

— Потом, что за детские выходки? Ну, изменила тебе жена, что, надо бежать в лес? В результате, волки чуть не загрызли дружинника, выбыл человек из строя надолго. Ты теперь тоже не воин, ходишь, как в воду опущенный.

— А вы бы что сделали? — вякнул я.

— Я?! — подумал Микула, — Зарубил бы подлеца, потом неверную. Вообще-то её в другом месте побили бы камнями за такие дела, если была бы тебе венчаной женой.

— Я понял, — сказал я, — мы уходим, — я повернулся к люку, и стал спускаться.

— Стой! — крикнул мне Микула, — я ещё не всё сказал!

— Я не ваш слуга! — буркнул я.

— Горе с этими бояричами! — вздохнул Микула, и полез за мной. Возле вышки уже стояла Катя, облачённая в скафандр.

— Ребята, послушайте меня! — обнял нас за плечи Микула, — Ваши пленные рассказали страшные вести. На нас готовится нападение. Их столько, что мы не выстоим, надо срочно слать гонцов к Князю. Лучше вас с этим не справится никто. Выручайте, братцы! Отвезите послание и оставайтесь дома! Дам вам четырёх лучших лошадей, вы же любите их? Вы самые лучшие наездники, как мне доложили. Соглашайтесь! Помиритесь, хоть на время, потом подерётесь! Когда всё закончится.

Я упорно не смотрел на Катю.

— Нам, наверно, надо сходить, помолиться, — неуверенно сказал я.

— Помолитесь, — согласился Микула, — где вы хотите молиться? На нашем Капище? Вас проводят.

— Нет, не там, — мотнул я головой, — здесь, в лесу, есть тайное место, капище Хозяйки домашнего очага. Вот там нам надо помолиться.

— Вон оно что, — протянул Микула, — очиститься хотите. Ну что же, не буду препятствовать.

Я пошёл собираться.

— Ты хочешь их бросить? — догнала меня Катя. Я не ответил. Что они для меня сделали, чтобы я помогал им? Причинили мне только горе! Подождут нас, да отправят других гонцов! Делов-то!

Я собрал свой рюкзак, Катя, видя, что я не собираюсь её уговаривать, или отступать от своего решения, собрала свой.

Я пошёл на выход, ни с кем не прощаясь. Все они любили не меня, а Катю. Вон, кричат:

— Лада, вы куда? Скоро вернётесь? Приходи скорей!

Мне стало противно, я невольно ускорил шаг.

— Тоник, позволь тебе всё объяснить! — просила меня Катя, поспешая за мной.

Я не останавливался.

— Я никуда не пойду, пока ты не выслушаешь меня!

«Ну и оставайся!», — подумал я. Через некоторое время Катя догнала меня, уже не пытаясь заговорить. Молча, дошли мы до избушки, прошли через неё, и вышли к «Мальчику». Как хорошо, что нас не забросило куда-нибудь в другой мир!

Как тягостно было на этот раз возвращение! Мы угрюмо молчали, не глядя друг на друга.

Приехав, прошли шлюз, переоделись, встретились в кают-компании. Катя заказала обед, поставила передо мной тарелку. Я не двигался, глядя на полку с Хранительницей.

— Тоник, нам надо вернуться. Иначе всё будет зря, всё твоё горе будет напрасно.

«Зачем?», — спросил я её взглядом.

— Ну… — замялась Катя, — давай, ты успокоишься немного, и я тебе всё-всё расскажу! Я старалась оградить тебя от всего этого, но этот дурак Вольха всё испортил. На самом же деле я тебе одному верна. Я только тебя люблю.

Я смотрел на Катю, а в глазах темнело, в груди что-то оборвалось. Я подумал, что, ещё раз такое случится, и Катя больше ничего не будет для меня значить.

Катя поймала моё падающее тело, повела куда-то.

— Тебе надо в родовую камеру, да и мне, тоже.

Она сама раздела меня, помыла и уложила в капсулу, где я благополучно заснул.

Когда проснулся, почувствовал себя куда лучше, к тому же появился зверский голод.

Я оделся, прошёл в кают-компанию. Там уже накрывала на стол Катя.

— Тебе уже лучше? — спросила она меня. Я промолчал, усаживаясь за стол и принимаясь за еду.

Когда я всё съел. Катя сказала:

— Вот тебе больно. А мне не больно? Ты только переживаешь, а мне приходится делать это!

— Что «это»? — спросил я.

— Ты же сам знаешь, меня такой сделали. Я должна выносить генный материал, сдавать его в родовую камеру.

— Это как? — удивился я.

— Понимаешь, у меня два входа… — Катя покраснела и опустила глаза, — Один только для тебя, он нормальный, другой, с хранилищами для сбора, э-э, генного материала. Я нахожу нужный объект, и беру у него образцы… — мне показалось, что Катя сейчас заплачет, но не мог её пожалеть, услышав столь жуткую правду.

— Самое противное, вход постоянно зарастает… Мне больно, понимаешь, Тоник, всегда очень больно, и противно! Только с тобой мне было сладко! Тоник, я люблю только тебя! Но я не могу победить инстинкт! Когда я встречаю подходящую кандидатуру, я схожу с ума!

— И нет никакого выхода?

— Есть. Сэппуку. Прикажи, и я сделаю это.

Антураж кают-компании сразу изменился. Появилась комната в японском стиле, подставка с мечами и ритуальными ножами.

— Харакири? — удивился я, — это же что-то японское!

— Да, японское, у меня ведь корни оттуда, но не харакири, сэппуку. Женщинам можно убить себя ударом в сердце, или перерезать ярёмную вену, сонную артерию. Прикажи, мой господин, и я не буду больше мучиться, и тебя мучить!

Я встал, и пошёл в свою каюту. Там лёг на свою кровать, собирая разбегающиеся мысли. Нет, я не могу послать Катю на смерть, не зря же я её спасал! Да что это за изуверы? Сделать с девочкой такое!

Катя пришла, прилегла рядом.

— Тоник, мне открыл глаза Натаниэль. Хорошо, что открыл, иначе, я давно сделала бы обряд сэппуку.

Потому что, будь ты прежним Тонькой, который любил только археологию, я наплевала бы на тебя, ты нужен был только в качестве проводника. А теперь ты стал для меня частью моего естества, — Катя помолчала. — Потом, я посмотрела секретный файл, который открылся, когда я капнула на карту каплю своей крови. Оказывается, всё не так, как мы думали. Город — это свёрнутые пространства, заповедник давно вымерших существ, живших когда-то в нашей Галактике. Наши учёные решили собрать там генный материал и заселить этими существами специально обустроенные для них планеты. Для этого надо как минимум материал троих разных, не родных, существ, в идеале пять. Столько во мне хранилищ. Тогда можно их расселять, не боясь родственных связей. Материнские клетки делают рецессивными, мужские — доминантными. Поэтому женские половые клетки можно брать человеческие, любые.

— Постой! Значит, у Сахов ты… тоже?!

— Да Тоник, там были подходящие особи. Тот же Уран обладал таким же первородным геном, как и ты, только в большем объёме, Дэн, Бахар… Тоник, прости, что обманывала тебя, я старалась, чтобы ты ничего не узнал. Там я поняла, что ты почувствуешь, потому что, увидев тебя с девушками, я буквально озверела.

Я замер. Думал, хуже мне уже не будет.

— А там, в городе, на вечеринках?!

— Там пустышки. Можно было взять, но элиты не было, я не зря танцевала там со всеми, они такие противные! Каждый хотел меня. Вот у Вольхи хороший, чистый ген, от него получится сильный и здоровый народ, да и душа у него добрая…

Я перестал дышать от ужаса и ревности, в глазах опять потемнело, я закрыл их, чтобы не видеть ничего и никого.

— Тоник! Успокойся! Прости, что сразу не сказала! Прежде чем принимать решение, знай, в родовой камере уже зреет наш ребёнок! Зачатый нами совместно, ещё там, в степи! Подумай, у него будут настоящие папа и мама. Мне обещано, что, когда выполним миссию, нас поселят на любой планете, на выбор, кроме Земли, оставят в покое, и мы сможем там жить, сколько захотим, хоть тысячу лет! Тоник! Ну, Котичек!

Котичек?!

Близнецы.

1. Мы едем к брату.

Я открыл глаза и посмотрел на Катю. Мы лежали, обнявшись и уткнувшись носами. Если вытянуть губы, можно коснуться Катиных губ… Что я и сделал.

Катя зашевелилась, что-то пробормотала, и перевернулась на другой бок.

Я огляделся: что меня разбудило? В комнате ещё совсем темно, тихо. Какой-то неприятный осадок на душе: как будто теряю Катю! Но вот же она! Хоть и повернулась ко мне спиной, но так даже удобнее, коленками не упираемся! Я прижался к своей сестре, обнял её и, со счастливой улыбкой, снова уснул.

Утром нас разбудил отец.

— Долго собираетесь спать? Не встанете, без вас уеду! — и ушёл. А мы подскочили на кровати, вспомнив, что папа обещал взять нас с собой в Находку, к брату!

Бегом, наперегонки, побежали мы в сад. Потом Катя зашла в душ, завизжала там, наверно, вода холодная! Теперь узнает, каково мне по вечерам.

— Котик, я полотенце забыла…

Ну вот, начинается!

— Хорошо, сейчас принесу.

— Тебе бы тоже не мешало помыться…

— Зачем это? — насторожился я.

— Ну как же, всё-таки в город едем, папа куда-нибудь нас сводит, а мы не помытые.

Я сделал недоумённую гримасу, но ничего не сказал, пошёл за полотенцем.

— Костя, ты куда полотенце понёс? — спросила меня мама.

— Там Катя, в душе.

— Ненормальная! Простыть хочет? Вода холодная!

— Да, она ещё и мне предлагает…

— Заболеете!

— Ничего, пусть закаляются! — весело сказал отец.

— Закалятся! На тот свет, — буркнула мама. Если бы она так не сказала, не стал бы мыться. А то получается, Катя смелее меня?

Брр! Лучше бы я забыл про смелость!

Крепко растеревшись полотенцем, я побежал на летнюю кухню, где сестра уже вовсю наворачивала манную кашу. Кто-то не любит манную кашу, но мы с Катей её любим, особенно со сливочным маслом и белым хлебом!

Наевшись и напившись чаю, мы побежали переодеваться. Плавочки я не вернул Кате, так что сразу надел их, сверху костюмчик из бежевых шортиков и рубашечки. Когда мы с Катей вышли, мама ахнула:

— На кого вы похожи?! Раздевайтесь, хоть поглажу!

Пришлось раздеться, как бы ни нервничал папа.

Мама дала Кате юбочку, под цвет моих шортиков:

— Ты уже большая девочка, хватит играть в мальчика.

Я не протестовал, всё равно стрижки у нас разные, у Кати косички, у меня почти ноль. Сходства никакого.

Наконец-то нас отпустили! Мы побежали на автостанцию, далеко обогнав папу. И чего он ворчал?

Давно бы ушёл, мы бы его нагнали!

На остановке автобуса ещё не было. Мы постояли минутку спокойно, потом начали бегать, друг за другом, весело смеясь.

— Вот же непоседы! — сказала одна женщина, улыбаясь.

Это кто непоседа? Я? Это Катька непоседа! Я еле-еле успевал за ней!

Пришёл автобус, тяжело пыхтя. Такие автобусы у нас называли «пылесосами». Дорога до трассы у нас не асфальтированная, грунтовая, тринадцать километров. Так что, если нет дождя, вся пыль затягивается в салон. Но людей в нашем посёлке много, желающих отправиться в город достаточно, поэтому, вместо маленьких чистеньких «ПАЗиков», шлют большие «ЛАЗы». На заднем сидении жарко и пыльно, поэтому мы, протиснувшись среди пассажиров, занимаем места, где написано: «для детей и инвалидов».

— Папа, садись! — кричим мы.

— Вот же какие! — осуждающе говорят нам, — А ещё пионеры!

— Здесь же написано, для детей! — возражаем мы.

— Для маленьких детей! — сказали нам. Пришлось встать и пройти в хвост автобуса, а на наши места уселись здоровенные тётки. Я даже хотел возмутиться, но Катя дёрнула меня за рубашку:

— Не скандаль!

Пришлось проглотить свои едкие слова. Причём, вошла женщина с ребёнком, и ей пришлось идти к нам, никто ей не уступил передние сиденья!

— Не скандаль! — опять остановила меня Катя.

Наконец, все вошли, автобус двинулся. Папе пришлось стоять.

— Пап, садись, возьмёшь меня на руки! — предложила Катя. Папа так и сделал. Я сидел возле окна и наблюдал за мелькающим пейзажем. Вот мы проехали мимо кладбища и повернули к соседнему посёлку. Мы его называли Гайдомак, наш посёлок назывался Тафуин, но недавно их переименовали, и сейчас они называются, соответственно, Ливадия, и Южно-Морской.

Подъехали к остановке, вошёл ещё народ, потом была ещё одна остановка, у судоремонтного завода. Проехав немного ещё, остановились на остановке «Бухта Средняя». Следующая была уже далеко: в Душкино.

Всё время вдоль дороги тянулся лес. После Душкино уже появились поля, стало видно море, в Волчанцах был огромный песчаный пляж, песок был везде. Здесь была оконечность залива Восток.

Дальше был посёлок Новолитовск.

Всё это мы с Катей видели впервые, оживлённо обсуждали увиденное, несмотря на шум двигателя.

Никто нам не делал замечания. Наконец мы увидели великий и ужасный Американский перевал, про который наслушались столько страхов. Говорят, отсюда падали автобусы, бывало даже, что пассажиры выходили и шли наверх пешком, а мужчины толкали автобус, потому что у того не хватало сил забраться на перевал.

Теперь же, натужно воя, автобус забрался по серпантину наверх, постоял там и начал осторожно спускаться с другой стороны перевала. Отсюда открывался замечательный вид на залив Америка, переименованный теперь в Находкинский, как и перевал. А, между прочим, залив назывался не в честь США, а в честь корвета «Америка», который в шторм попал в этот тихий залив, и капитан вскричал: «Вот так находка!». С тех пор всё здесь называют Находкой, и залив, и бухту, и перевал, и город. Пассажиры, между тем, обсуждали новость: на самой вершине перевала поставили шхуну, назвали «Надежда», и устроили внутри ресторан.

Нам было как-то всё это поровну, подумаешь, ресторан! Мы даже не знали, что это такое. Что? Там едят и выпивают? Ну и что?

Новый автовокзал восхитил нас полностью стеклянным фасадом, стеклянными дверями. Правда, мы не стали в нём задерживаться, прошли насквозь и оказались на остановке городских автобусов.

Подкатил автобус номер «5», и мы вошли в него. Автобус тихо тронулся. Чисто, уютно, люки открыты! Мы прилипли к окну, рассматривая город то с одной, то с другой, стороны. Город нам понравился: всё было чистенько, много зелени, все сопки были в деревьях, как будто там остался нетронутый лес.

Мы проехали почти весь город, настолько длинным был Находкинский проспект. Вся дорога тянулась вдоль бухты, занятой громадными кораблями, утыканной большими портовыми кранами. По бухте сновали маленькие буксиры, вроде того, на котором работал наш папа.

Мы с широко раскрытыми глазами смотрели на невиданные ранее картины. У нас тоже было море, корабли, но всё гораздо меньшего размера, кроме моря, конечно, оно у нас было открытое.

— Всё, приехали, — сказал папа, когда автобус остановился на пригорке, — выходите, только осторожно.

Мы вышли, не прыгая, на тротуар, папа, от греха подальше, взял нас за руки и перевёл по полосатому пешеходному переходу.

— Вот больница, — показал нам папа на белое здание, и мы припустили вверх по лестнице, наперегонки.

— Подождите, заблудитесь! — закричал нам папа снизу. Куда там! Мы бежали, куда глаза глядят, потому что насиделись в автобусах.

Бегая по асфальтированным тротуарам, чуть не столкнулись с тётей в белом халате.

— Это кто тут хулиганит?! — возмутилась тётя. Мы молчали, шумно дыша.

— Ну? Нельзя здесь бегать! Здесь больные отдыхают! Чьи вы?

— Это мои, — отозвался наш папа, который с трудом нагнал нас, — мы пришли навестить моего сына, их брата, ему здесь сделали операцию.

— Следите за своими детьми! — строго сказала тётя.

— Да, уследишь за ними! — сказал папа, — Как ртуть!

Тётя засмеялась:

— Какую операцию перенёс ваш сын?

— Аппендицит.

— Понятно, обходите здание вокруг, там подниметесь на второй этаж, вызовите. Дети пусть посидят, на лавочке. Не сбежите? — строго спросила она нас. Мы отрицательно замотали головами.

Папа повёл нас вокруг здания, усадил на лавочку, сам скрылся внутри. Мы сидели смирно, болтая ногами, потому что, если будем снова бегать, нас больше не возьмут с собой.

И вот вышел улыбающийся Саша! Мы даже не узнали его: он был в цветастой больничной пижаме.

Саша быстро подошёл, сел между нами, обнял. Мы прижались к нему, только тут поняв, как соскучились по братику. Братик взял из папиного угощения шоколадку, разломил её пополам, и угостил нас.

Мы радостно стали грызть шоколад, потому что такие сладости пробовали редко.

— Ну вот! — пробурчал папа, — шоколада наелись, теперь ничего не будете! А я хотел сводить вас в блинную!

— Папа! Мы хотим в блинную! — закричали мы. Больные, проходя мимо, смотрели на нас, и улыбались. Что они увидели забавного? Один даже подошёл к нам, спросил у папы:

— Ваши? — папа согласился.

— Какие хорошенькие! А с Сашей мы в одной палате лежим. Я Миша Усманов.

Папа с Мишей начали взрослый разговор, мы с Сашей свой, детский. Я спросил, когда его выпишут, Саша сказал, что осталось дня четыре, если не будет осложнений. Пока проговорили, начался обед, Саша осторожно обнял нас, Катю даже поцеловал:

— До встречи, Котята!

Нам не хотелось расставаться с братиком, но папа сказал, что пора ехать. Сначала заедем на Кинотехникум, перекусим, а потом уже и домой. Мы вздохнули, и пустились в обратный путь.

На остановке «Кинотехникум» мы вышли из автобуса, и папа привёл нас в «Блинную», усадил за стол, велев не крутиться, встал в очередь. Потом принёс тарелки, нам с блинчиками, фаршированными мясом и рисом, ещё с творогом, себе борщ, гречневую кашу с фрикадельками, блинчики, компот.

Мы, с аппетитом поели, сожалея, что дома редко пекут такие блинчики, запили компотом. Мы впервые были в таком заведении, поэтому здесь нам очень понравилось.

На обратном пути мы без устали комментировали друг другу всё, увиденное в окне. Пассажиры были другие, улыбались, глядя на нас. «Близнецы?», — спросили у папы. Папа сокрушённо вздохнул, но, судя по улыбке, наш папа радовался и гордился, что у него есть такие дети.

Приехав, мы стали просить папу, чтобы он отпустил нас погулять.

— Не устали? — удивился папа, — Может, пойдёте домой, переоденетесь? А то мама подумает, что я вас потерял.

Мы подумали, и согласились. Когда шли домой, встретили Настю.

— Настя! — закричали мы, кинувшись ей навстречу. Настя очень обрадовалась, увидев нас:

— Я ходила к вам домой, ваша мама сказала, что вы уехали в Находку, к брату.

— Мы уже вернулись! Пошли к нам!

— Мге надо домой, а то мама будет ругать.

— Хорошо, может, после обеда зайдёшь за Сашей, и придёте к нам? Поиграем в саду, может, отпустят на пляж, — попросила Катя.

— Да, Катя, зайду за Сашей, если он дома.

Придя домой, мы обрадовали маму, что наелись в городе, пошли, переоделись в трусики и маечки, и пошли в сад, на качели. Посидев на качелях, решили поиграть с нашим грузовиком. Увлеклись настолько, что чуть не забыли про гостей, которые уже вошли в сад.

— Ой, Саша! — у Кати даже глаза загорелись от радости, мне же приятно было смотреть на Настю.

Саша заинтересовался нашим грузовиком. Мы, с гордостью, сказали, что собрали его из металлолома, найденного на свалке. Саша попросил немного поиграть с ним. Я начал показывать, как он ездит, сколько возит, Катя с Настей уселись на качели, стали что-то обсуждать.

Краем уха я слышал, что они говорят обо мне. Но я был увлечён игрой с Сашей, и не разобрал, что они говорили.

Тем временем солнышко начало здорово припекать. Мы решили отпроситься на пляж.

— Мам! — закричали мы, выскакивая на двор.

— Что, Котята? — с улыбкой спросила мама.

— На пляж…

— Вот что! — решила мама, — Пока Саша в больнице, будете помогать мне. Вот, пойло для телёнка, отнесёте, напоите. Когда пойдёте домой, с пляжа, приведёте тёлочку домой. А завтра придётся вам идти на покос, сгребать сено.

— Ура! — закричали мы, побежав в сад:

— Саша, Настя! Пошли скорее телёнка поить! Потом можно на пляж!

Мы с Сашей взяли ведро, и понесли его на луг, где паслась наша тёлочка. Увидев нас, она очень обрадовалась, подбежала, стала жадно пить пойло. Выпила, вылизала всё ведро. Когда уходили, жалобно мычала нам вслед, наверно, ей было очень скучно одной.

Мы решили не возвращаться домой, и, прямо с ведром, пошли на пляж, до которого было рукой подать.

Здесь мы поставили ведро вверх дном, кинули на него свои майки, и побежали купаться. Скоро к нам присоединились трое наших одноклассников, которые уже были здесь. Накупавшись, мы зарылись в песок, с восторгом рассказывая, как ездили к брату в больницу.

Оказывается, все уже не по одному разу съездили в город, перебивали нас, рассказывая что-то своё.

Послушав ребят, мы с Настей переглянулись, слегка отползли в сторонку. Легли рядом, посматривали друг на друга, и улыбались. Мы молчали, и нам было хорошо. Никто нас не дразнил. Тогда я осмелел, и попросил у Насти расческу.

— Жаль, тебе нечего расчёсывать! — вздохнула Настя, усаживаясь на песок. Я сел сзади, стал аккуратно, прядка за прядкой, расчёсывать Насте волосы. Иногда я ловил на себе любопытные взгляды ребят. Катя откровенно улыбалась, радостной улыбкой. Когда я закончил с расчёсыванием, она попросила у Насти расчистку, предложила Саше её расчесать.

Когда Саша взялся за дело, все ребята окружили их, глядя, с недоумением, на это действо, переглядываясь между собой.

Накупавшись, и насладившись дружеским общением, засобирались домой. Взяв ведро, вспомнили о тёлочке, Белянке. Попросили Настю с Сашей помочь отвести её домой.

Когда мы опять пришли к тёлочке, она радостно замычала, все её стали гладить. Я раскачал и вытащил кол, начал сматывать верёвку, как это всегда делал Саша. Тёлочка, тем временем, поняв, что свободна, резвыми скачками, задрав хвост, помчалась домой. Я еле успел бросить верёвку и кол! Иначе она свалила бы меня с ног. Мы все побежали за тёлочкой, нагнали уже у калитки, где она мычала, звала маму. Мама вышла и заругалась, сказав, что рано её привели, и, спросив, куда дели ведро.

Пришлось срочно возвращаться. Хорошо, никто не позарился на наше хорошее ведро!

Когда возвращались назад, на нас косились, ворчали, что нельзя ходить с пустым ведром. А с чем его надо носить? Или на голову надевать? Катя попыталась надеть его мне на голову, но мне не понравилось, потому что оно воняло пойлом и тёлочкой.

— Пошли ещё в сад, поиграем? — предложили мы Саше с Настей.

— Надо у телёнка почистить, — сказала мама. Папа в это время чистил у коровы.

Когда Саша не болел, мы даже не задумывались, есть ли у нас корова с телёнком, потому что нас не нагружали такой работой, заставляя только полоть грядки, да осенью, вместе со всеми, копали картошку, тяпали, окучивали, и то не всегда, считали нас слабосильными, которые только всё испортят. На самом деле, нас просто старались не нагружать работой, потому что любили и баловали. Теперь же всю Сашину работу решили переложить на нас. Оказывается, не так уж и мало, Сашиных обязанностей.

Утром отвести телёнка, в обед напоить, почистить у него в сарае, сходить в магазин, за хлебом, ещё за чем-нибудь. Ну и по мелочам, коих набиралось за целый день немало.

Хорошо хоть, папа провёл летний водопровод. Напротив нас, через дорогу, находилась баня, туда был проведён водопровод, вот от колодца мы с соседями и взяли воду. А то раньше, приходилось носить воду с водокачки, теперь по воду будем ходить только зимой.

В эту баню, мы ходили раз в неделю. Когда мы с Катей были маленькими, нас водила мама, мы с Катей помогали друг другу мыться, осторожно натирая мочалкой спины. Теперь я хожу с папой, или с Сашей. Когда папа берётся меня мыть, мне кажется, что с меня сдирают кожу. Я невольно вспоминал нежные Катины руки.

Наши друзья предложили нам помочь, и мы быстро справились с работой, загнав потом туда телёнка. Собака уже знала наших друзей, не лаяла на них.

В саду мы играли до вечера, даже в прятки. В зарослях хорошо было прятаться.

Сидели, вспоминали раннее детство. Мы с Катей рассказывали, как, прочитав книгу «Маугли», делали себе юбочки из больших листьев хрена, и играли тут в джунгли. Шер-Хана у нас изображал огромный рыжий кот, которого уже не было. Была кошка, но она была дикая, в руки не давалась. Котята тоже дичились.

— Завтра соберёмся? — с надеждой спросил Саша, когда мы, в ряд, сидели, на качелях, слегка раскачиваясь.

— Завтра мы идём на покос! — сказали мы.

— Где ваш покос? На Второй Камышовой речке?

— Да, там.

— Далеко. Мы ходили как-то, в поход. Жаль, нас не отпустят с вами. А Катя дойдёт? Или поедете на автобусе?

— Как папа скажет, — ответили мы с Катей.

Неохотно проводив гостей, пошли на кухню.

— Устали, Котятки? — смеялась мама, — Идите, покушайте. Сегодня я пожарила ерша. Что вам дать? Голову?

У ерша самое вкусное — голова! Она очень мясистая, мясо нежное, вкусное.

Мама положила нам картошку, щедро сдобренную сливочным маслом, и куски рыбы, также по половинке головы.

Оказалось, мы здорово проголодались! Сначала тщательно выели всё мясо из головы, ревниво поглядывая друг на друга, потом принялись за картошку, заедая её уже толстым куском рыбы.

Выпив чай с вареньем, побежали, помылись, и отправились спать, не став смотреть телевизор: глазки уже слипались.

Легли, обнялись, даже поцеловали друг друга в щёчку, на ночь. Я подумал, что целовать Катю могу, даже на улице, а Насте так и не предложил поцеловаться. Надо, как-нибудь, в саду…

Стало сладко от самой мысли о поцелуе. Катю, что ли, ещё раз чмокнуть? Нет, не буду, сестра у меня хитрая, сразу поймёт, что я думаю о Насте. Интересно, она о Саше думает?

Катя уже потихоньку посапывала. Тогда я взял и прикоснулся к её губам своими. Катя улыбнулась!

Точно, думает о своём Сашке! Может, даже он ей снится.

* * *

Я посмотрел на Катю новым взглядом. На сердце немного стало легче.

— Кать, а, Кать!

— Да? — улыбнулась Катя.

— Слушай, а я ведь, тоже, в некотором роде, славянин.

— Что из этого? — удивилась Катя моему вопросу.

— У меня ведь есть этот, «божественный», ген?

— Есть, иначе нас не поставили бы в пару, я тебе больше скажу. Ты «ходок».

— Это что такое?

— Это тебе открываются Миры, благодаря тебе мы легко в них проникаем. Без тебя я не выберусь. Теперь ты знаешь, как от меня избавиться.

Я ласково обнял Катю, прижал к себе:

— Я хотел сказать, что, возможно, смогу заменить недостающее звено, своим, гм, материалом.

Катя подняла голову и с любопытством посмотрела на меня:

— Да, ты можешь… попробовать. Если Родовая камера примет, значит, всё хорошо. — Катя улыбнулась: — Хочешь стать Демиургом? Заселить целую планету своими потомками?

— Ничего такого я не хочу! — поморщился я, — Я тебя хочу, Катюша!

— Я шучу, мой любимый, знаешь, как я по тебе соскучилась?

— Тебе не будет больно?

— Я уже говорила, с тобой мне и боль сладка, иди ко мне!

Боль в груди у меня растаяла после того, как мне показалось, я побывал в своём, или не совсем своём, детстве, где у меня были братья, сестрёнка, которой никогда не было в моей реальности, да и меня — Кости не было, я, в своей реальности, был Сашей! Были ещё вполне молодыми мама и папа. Я подумал, что смогу ещё побывать там, в том светлом мире, с детскими радостями и обидами, которые можно легко простить, забыть, и снова стать счастливым.

Мы с Катей начали осторожно целоваться, забыв обо всём на свете, на всей планете нас было двое.

Как прекрасна моя Катя! Она просто совершенство! Я наслаждался каждым мигом нахождения с ней, этим божественным чувством взаимной любви!

Разницы я не почувствовал, да и какая мне была разница, когда бушует вулкан чувств?

Только Катя сказала, что теперь мечта всей её жизни такова, чтобы я был её единственным, потому что счастлива она только со мной.

— Целуй меня, Тоничек, я хочу тебя чувствовать всем телом, слиться бы с тобой, навсегда, чтобы ни на миг не расставаться…

Отдохнув, я пошёл в душ. Выйдя оттуда, Кати не обнаружил. Ушла в Родовую камеру?

Надев плавки, решил пройти в спортзал, немного потренироваться.

Сделал несколько подходов к различным тренажёрам, подтянулся на турнике, десять раз, больше стало лень, потом увидел боксёрскую грушу. Поискав, нашёл и перчатки.

— Туф!

— Туф, туф, туф!

Я начал колотить по груше, всё больше распаляясь, уже принимая её за своего неведомого врага, который хочет отнять у меня Катю, того, кто в будущем овладеет её прекрасным телом.

При мысли об этом я закричал, как раненый зверь, начал избивать несчастную грушу ногами и руками, пока не выдохся. Бросив перчатки, сел на маты, подтянув ноги к груди, положил подбородок на колени, и задумался.

Что мне делать? Смириться? Самый лучший выход, потому что, если не пускать Катю в Миры, она сойдёт с ума от требования организма. Я не в силах заменить ей генный дефицит, который Катя будет испытывать через некоторое время. Программа запущена. Как сказал доктор Натаниэль, на уровне ЦНС, её не обойти.

Есть ещё один выход, но это надо оставить на крайний случай. Сэппуку будем делать вместе, если выбора не будет.

Я почувствовал на спине ласковое прикосновение мягкой ладони. Катя села рядом, начала гладить мою спину.

— Какой ты худенький, Тоник, все позвонки снаружи, лопатки торчат, как крылышки. Как ты только побеждаешь таких здоровенных мужиков?! — я пожал своими острыми плечами:

— Может, там гравитация слабее? Я слышал, за тысячи лет на Землю выпадает миллиарды тонн космической пыли. А чем массивнее тело, тем гравитация мощнее, значит, и жители такой планеты сильнее…

— Ты сейчас об этом думал? — Катя взяла мою голову, положила себе на мягкую грудь, потёрлась о мои короткие волосы щекой.

— Нет, Катюш, не об этом я думал. Ты знаешь, о чём я думаю всё время.

— Тоник, не надо растравлять себе и мне душу. — Катя помолчала:

— Нам, наверно, нельзя влюбляться. Как только тебя угораздило попасть именно в это тело? А, Саша?

Катя назвала меня полузабытым именем, я даже не сразу отреагировал на него.

— Катя, я даже не знаю, хотел бы я другой участи, или нет. Когда я с тобой, схожу с ума от любви, когда ты с кем-то другим, схожу с ума от ревности. Но, даже сходя с ума от дикой ревности, я чувствую противоестественное наслаждение, как мазохист. Я, наверно, счастлив, что оказался здесь. Прости, что я не лучше прежнего Тоника. Что тот идиот, что этот…

— Тоник… Саша. Ты самый лучший идиот в мире, мой любимый, только не сделай непоправимое, хорошо? Я тоже не смогу без тебя жить, а смогу ли тебя вернуть, как это сделал ты со мной, я не знаю, наверно, вероятность такого ничтожно мала, Сашенька.

— Зови меня Тоником, я привык, пусть то имя останется с тем телом, — глухо сказал я, наслаждаясь теплом и мягкостью Катиной груди.

— Я назову ребёнка Сашенькой! — сказала Катя, — Всё равно, будет это мальчик или девочка. Ты будешь папой! А я мамой.

— Надо будет тебя заставить самой выносить и родить, — сказал я, — тогда ты узнаешь, что такое настоящее материнство. Это ведь будет твоя частичка, она будет питаться тобой, потом ты будешь кормить её своим молоком, вот из этой прелестной грудки, будешь испытывать огромное счастье, каждый раз, взяв родное дитя на руки.

— Ты так рассказываешь, как будто прошёл через это, — прошептала Катя мне на ухо.

— Счастье отцовства сродни материнскому, Катюша, поверь мне.

— Когда получим вольную, обязательно так сделаем.

— Когда мы её получим? Какой нам определили срок? По количеству, или по времени?

— Девять месяцев, до полного созревания и развития нашего плода.

— Сколько уже прошло? Несколько часов? Или уже день? Прости, я спал.

— Тоничек, мы выдержим, милый мой, родненький. Надо бы и о людях подумать, они законсервированы там, понимаешь? Их жизнь течёт по кругу, только они не понимают этого. Живут вечно, сотни раз проживая одно и то же!

— Как же наше с тобой появление? Ничего не нарушило? Мы же не будем постоянно к ним входить?

— Этот случай просто сотрётся, как ненужный, со временем.

— Мы там всё равно ничего не изменим.

— Зато дадим жизнь миллионам! Представь, целые планеты заселят, благодаря нам.

— Начнут воевать, любить и ненавидеть…

— Да, Тоник, жить! С кем ты хотел бы остаться? Я бы хотела с Сахами. Ты знаешь, это сатиры!

— Сатиры? — удивился я.

— Ну да! Они такие отзывчивые, добрые!

— Да, особенно Уран.

— Ну, говорят, в семье не без урода. А он сошёл с ума от любви.

— Юлик его и раньше не любил.

— Тоник, а твои родственники, славяне? Они ведь тоже разные. Не может быть народа, состоящего из однородной массы!

— Ладно, уговорила. Что там, в Родовой камере? Приняли мои гены?

— Приняли, Тоник, — вздохнула Катя, — Только нам надо вернуться. Помочь твоим предкам.

— Ты же говоришь, у них всё замкнуто, нельзя нарушать порядок. Вдруг сломаем что-то?

— Надо, Тоник, я чувствую, что надо.

— Катя, давай о делах потом? Когда тебе уже будет невмоготу?

— Давай, Тоничек! — засмеялась Катя, — В пятнашки?

Близнецы.

2. Как мы ходили на покос.

Папа разбудил нас, когда ещё было темно. Катя лежала с краю, никак не хотела вставать, поэтому папа взял её на руки, и вынес из комнаты, сказав мне, чтобы я не задерживался.

Зевая изо всех сил, и сшибая углы, я вышел на двор, где мама уже выгоняла скотину на улицу.

Папа умывал Катю холодной водой, а я побежал в сад, ёжась от утренней свежести.

На обратном пути решил освежиться в душе. Как ни странно, вода показалась мне тёплой.

Услышав пыхтение, крикнул:

— Катя!

— Ну что? — недовольно спросила Катя.

— Я полотенце забыл…

— Сходи, — уже язвительно ответила сестра.

— Я мокрый и голый.

— Подумаешь! Ладно, сейчас принесу, — Катя убежала, скоро вернулась:

— Давай скорей, я тоже хочу, а то засыпаю на ходу.

Я быстро вытерся, и уступил душ сестрёнке.

— Как водичка? — спросила она меня.

— Как парное молоко! — не кривя душой, ответил я. Катя открыла воду, и до меня донёсся её визг.

— Ну, Котище, попадись ты мне! Всю воду вылил, тёплую!

Улыбаясь, я пришёл на кухню, где папа уже ставил на стол большую сковородку с жареной картошкой.

— Что там за вопли? — спросил меня папа.

— Катя купается, — засмеялся я.

Скоро прибежала девочка, села рядом со мной, пихнула меня плечом, я её.

— Не балуйтесь за столом! — прикрикнул папа.

— А чё Кот всю тёплую воду вылил?!

— Нечего было спать. Катя, мама предложила тебе остаться дома… — Катя тут же надула губки.

— Тяжело на покосе будет.

— А Костя? Ему не тяжело?

— Ты девочка.

— Не останусь, на покос хочу.

— Ну и хорошо, там работы много. Но смотри, пешком пойдём, а то автобус, то ли будет, то ли нет, пока дождей нет, надо успеть собрать сено, а то намокнет, перепреет, коровка будет плохо есть. Я взял отгулы специально.

Мы согласились с папой, пойдём пешком.

— После обеда Витя обещал приехать, если отпустят.

— Витя?! — воскликнули мы, с восторгом. По старшему брату мы сильно соскучились, он жил в Ливадии, работал на заводе, приходил в гости очень редко, зато всегда приносил с подарки для нас, долго носил, обоих, на руках, счастливо смеясь. Он был очень сильный, наш самый старший брат. Мы всегда радовались его приходу. А ходить к нему в гости одним нам ещё не разрешалось.

Покушав, мы оделись по-походному: надели видавшие виды шорты, футболки, на ноги разбитые кеды. Папа взял большой рюкзак с консервами, хлебом, и всем остальным, чтобы сварить суп. Мы шли налегке.

Вилы и грабли уже были отнесены на покос. Итак, мы вышли.

Мы уже идём по бесконечной дороге, идущей вдоль Лебяжьего озера. Слева от нас тянется пустынный песчаный пляж, за ним синеет море. Впереди дорога встаёт стеной: там подъём.

Интересно, думаю я, как мы там пройдём? Однако, подойдя к «стене», с удивлением вижу, что подъёма почти не видно, очень полого дорога уходит вверх.

Иногда мимо нас проезжают машины, обдавая клубами пыли. Никто не останавливается, автобуса тоже нет. Идти довольно утомительно, но мы с Катей не унываем, потому что вдвоём, нам весело.

Первое время даже бегали, потом присмирели. Шли мы, шли, пока снова слева не показался пляж.

— Первое Камышовое, — сказал отец. Дорога была грунтовой, казалось, проложена она была недавно, свежий светлый камень, разбитый в щебёнку, дорога довольно широкая.

Ноги начали гудеть, но мы с Катей упрямы, делаем вид, что нам всё нипочём, и мы завзятые туристы.

Сзади послышался мощный гул автомобиля. Мы остановились, отойдя на обочину.

Нас догонял чёрный «МАЗ», который мы называли «Буйвол», потому что слева и справа от радиатора были приделаны сверкающие никелем фигурки какого-то быка. Вова говорил, что это зубр, но «Буйвол» больше подходил этой мощной машине.

«Буйвол» поравнялся с нами, обдав мощным запахом солярки, облаком пыли и оглушив нас громким воем дизеля. «Буйвол» остановился, водитель приоткрыл дверцу с нашей стороны, и пригласил внутрь. Мы не стали чиниться, быстро залезли в пропахшую соляркой кабину, сразу уселись, последним залез папа.

— На покос, отец? — спросил водитель.

— Да, пока сухо, солнце.

— Малышей в помощь взял? Какие похожие! Близнецы?

— Да, — с гордой улыбкой ответил папа, ему всегда было приятно, когда нам радовались, — старшие сыновья все заняты, один в больнице, другой в колхозе, третий на практике, четвёртый работает…

— Да, столько сыновей, а на покос, с папкой, только малыши идут!

— Что поделаешь, им тоже надо привыкать.

— Это да! — согласился дядя шофёр, воткнул скорость, двигатель взвыл, и стало не до разговоров.

Ох, и голос у этого дизеля! Как только водитель не оглохнет?! Но лучше плохо ехать, чем хорошо идти! Мы с Катей с восторгом смотрели проносящиеся мимо нас деревья и кусты, повороты, до которых нам было бы топать да топать, быстро оставались позади. Вот и мост через Вторую Камышовую речку. Лысая Сопка приблизилась, чуть ли не вплотную. Её видно было из нашего посёлка, такая она большая. Здесь же было видно, какая она громадная. Почему лысая? На склоне была каменная проплешина, похожая на цифру «5». Сама макушка была свободна от деревьев. По слухам, там находилась артиллерийская батарея.

За мостом нас высадили. «МАЗ» поехал дальше, дымя чёрным выхлопом, а мы пошли по лесной дороге, к лесу. Дальше нам дорогу преградила речка, в топких берегах. Папа снял штаны, положил их в рюкзак, и, по одному, перенёс нас на другой берег. Дальше дорога, постепенно перешедшая в тропу, вела уже по лесу. Пели птицы, сквозь листву светило солнце. Шли мы довольно долго, но всему приходит конец, папа сказал:

— Вот он, наш покос!

Мы увидели обширное поле, устланное рядами высохшего сена. Всё это нам предстояло собрать и скопнить. Собирать будем мы, а копнить, конечно, папа.

Скосил всё это папа, ему помогал Юра, когда ещё был дома. Жаль, что его нет дома, он тоже любит нас, особенно Катю, в которой буквально души не чает. Всегда говорит мне, чтобы не обижал Катю. Мне кажется, он завидует мне, что я её близнец, что мы постоянно вместе.

Сначала мы решили сварить суп. Папа дал мне котелок и отправил на ручей, за водой.

— Иди по этой тропинке, там, внизу, течёт ручей.

— Я с тобой! — побежала за мной Катя.

— Картошку, кто будет чистить? — пытался её остановить папа.

— Вернёмся, почистим! — ответила Катя.

Воздух здесь был пьянящий, лёгкий, пели какие-то птицы, я не знаю, как они называются.

Перейдя ручей, мы скрылись в кустах.

— Костя, не уходи далеко, я боюсь! — донеслось до меня из кустов, — Ай!

— Что там? — встревожился я.

— Комары кусают! — сердито сказала Катя, выходя и почёсывая зад.

Я хмыкнул, и стал набирать воду в котелок. Когда вернулись, папа уже соорудил костёр, воткнул рогульки, положил на них перекладину, принялся чистить картошку.

Дым от костра отгонял комаров, Катя заняла место поудобнее, и стала помогать папе.

Скоро вода в котелке закипела, папа показал нам, как варится суп. Картошка, рис, банка говяжьей тушёнки, лук, перец, лавровый лист, соль.

Пока готовился обед, мы уже отдохнули, хотели побегать, но папа сказал, что мы набегаемся ещё, за день. Предложил покушать.

Мы, вооружившись ложками, хлебали суп из большой миски, все втроём.

Обалденно вкусный суп! Никогда не пробовал такого.

— Пап! А что ты дома так вкусно не готовишь? — спросил я. Папа засмеялся:

— Дома ты даже не посмотришь на такой суп!

— Почему? — удивился я.

— Потому что сейчас мы в лесу, на свежем воздухе, вот вам и кажется всё вкусным!

Надо сказать, папа и дома иногда варил очень вкусные борщи, любил каши из перловки, ячки. Ещё любил он кашу-сливуху, которую я ненавидел. Готовилась эта каша, вот так: варится картошка с пшёнкой! Потом вода сливается, оставшееся варево папа толчёт толкушкой, с постным маслом. Жуть! Я даже плечами передёргивал, когда видел эту кашу. Однако отец с матерью в своё время пережили жестокий голод тридцатых годов, войну, так что их вкусы для всех нас были загадкой.

Мама рассказывала, какой вкусный кисель из гнилой картошки получался, мы слушали, не понимая, а мама делала нам кисель из брикетов. Вот это была вкуснятина! Не сам, варёный, кисель, а сухой, который мы с Катей понемногу отгрызали от брикета, пока мама не отбирала.

Ещё вкуснее были брикетики сухого, прессованного какао! Но оно стоило дорого: 15 копеек за брикетик.

Папа сказал, чтобы мы немного отдохнули, а сам пошёл доставать орудия труда.

Часть сена была уже собрана в валки, мы подошли к ним, посидели, и, убедившись, что сено мягкое, начали бороться. Это нам понравилось, мы громко смеялись, валяясь в сене.

Папа подошёл, посмеялся над нами, и выдал грабли с деревянными зубьями.

Смотрите, осторожно с граблями! Не кладите никогда зубьями вверх!

— Почему? — спросил я, — Если зубьями вниз, грабли могут сломаться?

— А ты наступи на зубья, тогда поймёшь! — усмехнулся папа, а Катя ехидно посмеялась надо мной.

Мы принялись собирать сено в валки, думая потом ещё побеситься. Однако время шло, мы собирали сено, папа вилами переносил его в одно место, где сооружал копну.

А сено всё не кончалось. Я устал, оглядывался на Катю, но сестра у меня упрямая, не просилась отдыхать, всё гребла и гребла сено, а мне было стыдно проситься на отдых раньше девочки.

Так мы и работали, пока не пришёл брат с другом.

Витя, увидев нас, подошёл, мы, с визгом, бросились ему на шею. Витя смеялся, называл нас котятами, целовал Катю. Потом отпустил, и мы снова принялись за работу, поглядывая на брата и его друга.

— Ты обещал меня похмелить! — кричал друг.

— Сейчас опохмелишься!! — смеялся папа, который уже сметал несколько копёшек, в разных частях поля, — берите слеги, и носите копны вот на это место! — указал папа на загородку, в которой были настелены жерди, — Здесь будем ставить стог.

Мы работали, с любопытством посматривая на Витю с другом. Они взялись носить тяжёлые копны, у Витиного друга скоро майка на спине стала мокрой, хоть выжимай, но он не бросал работу, рассказывая, что он бывший штангист. Был он смешной, толстенький, низенький, азиатской внешности, одноглазый.

Но долго их мы не рассматривали, нам самим хватало дел.

Когда уже тени стали длинными, нам предложили покушать.

Мы лениво поели с Катей супу, легли отдохнуть на сено.

— Что ты делаешь, отец, загонишь ребят, — сказал Витя.

— Пусть привыкают, — буркнул папа. Было видно, что он тоже устал, — Ещё немного, и пойдём домой.

На остатках сил мы собирали сено. Лёгкие грабли уже стали тяжёлыми, сено — неподъёмным.

Но вот стало вечереть.

— Ну как, Сергей, похмелье? Понравилось? — смеялся отец.

— Да! — кричал Сергей, — Всё потом вышло!

Папа собрал вилы и грабли, спрятал их, и мы двинулись в обратный путь.

Когда вышли к мосту, там уже сидели мужики, сказав, что ждут автобус, который ушёл в сторону бухты Анна. Мы тоже присели рядом, на перила.

— Ну, как у вас дела, Котята? — спросил нас Витя.

— Хорошо! — ответили мы, улыбаясь. А что? Работу закончили, сидим, отдыхаем, поедем домой на автобусе, чем не жизнь?

Подошёл автобус, мы вошли, уселись с Катей, на заднее, пыльное, сиденье. Когда автобус тронулся, его сильно начало трясти на неровностях дороги, нас с Катей швыряло друг на друга, мы весело смеялись.

Нас высадили на повороте. Автобус шёл в Ливадию, а нам предстояло ещё дойти до дома. Однако, представив, что всю дорогу нам пришлось бы идти пешком, были довольны. Витя с другом решили прийти к нам в гости.

Дойдя до дома, мы с Катей, уже не препираясь, помылись в душе, поужинали, и нас отправили спать, взрослые остались «с устатку» выпить водки. Завтра нам предстоял ещё один трудовой день, потом ещё один, пока не соберём всё сено.

Забравшись под одеяло, мы с Катей обнялись, счастливо улыбаясь, слыша, как гудят ноги, и провалились в сон.

 

Глава четвёртая

Приключения в городе Славутиче, и не только

— Тоник! — будил меня Катя. Спросонок я не понял, где нахожусь.

— Что, Кать, пора? А где папа?

— Какой папа? — изумилась Катя. Я пригляделся, и упал лицом в подушку. Мне снилось, или я на самом деле сейчас лёг спать у себя дома?

— Тоник! Просыпайся уже! Что тебе снилось?

— Ты снилась, только маленькая, ты была моей сестрёнкой.

— Сестрёнкой? — улыбнулась Катя, — Это любопытно.

— Кать, почему ты назвала меня Котичек? — Катя пожала плечами: — Не знаю, как-то вырвалось.

— Тебе не снилось, что мы маленькие? — Катя опять пожала плечами.

— Может, и снилось, не помню. Вставай, нам пора.

Сначала я был доволен, что не надо идти на покос, потом всё вспомнил, и подумал, что лучше бы пешком туда, обратно, и там, без отдыха и обеда, лишь бы не вести Катю неизвестно куда и к кому.

Несмотря на высокие слова о долге перед человечеством, я не готов бросать свою любимую под танки. Даже если она выживет, всю жизнь будет помнить об этом.

Да и про танки… Те, кто бросался под танки, обвязавшись гранатами, они что, были сиротами, у них не было любимых, жён, детей? Они защищали их жизни, отдавая свою. И дети остались живы, родились внуки, правнуки, и стали плевать на памятники своих дедов, укоряя их в жестокости к, ни в чём не повинным солдатам рейха. «Завоевали бы нас немцы, жили бы, как немцы, пили бы баварское пиво, заедая колбасками».

Человек такая скотина, что любой рай превратит в ад, и плюнет на наш с Катей памятник, если вдруг он появится, и проклянёт нас, за то, что возродили их к жизни, которую они поспешили превратить в существование.

А если узнает, каким образом их возродили? Я заскрипел своими крепкими зубами.

— Тоник! Перестань, возьми себя в руки.

Я поднялся, и пошёл в ванную комнату.

В кают-компании Катя уже накрыла на стол. Я сел, с надеждой взглянул на Хранительницу очага.

— Катя, помолимся? — Катя кивнула, посмотрев на мою кислую физиономию.

— Помолимся, Тоник, а то от твоего вида молоко скиснет.

— Какое молоко?

— Постаралась воспроизвести то молоко, что пили у славян.

Мы встали на колени, я стал молиться, просить у Хранительницы дать мне терпения. Тут мне пришла одна мысль:

— Катя, разве нет другого способа для сбора этой… гм, субстанции.

— Какой другой способ?

— Ну, в баночку, термос, ещё что…

— Тоник, надо поискать, должно быть, ведь могут быть одарённые дети, старики… — Катя выпорхнула из кают-компании, а я, с лёгкой душой, начал завтракать, не ожидая быстрого появления Кати.

Попробовал молоко. Да, Катя постаралась! Очень похоже.

Вернулась Катя. По её виду я не понял, хорошие новости она нашла, или не очень.

Катя принялась за еду, не обращая на меня внимания.

— Кать! — позвал я, — Молоко очень вкусное!

— Что? — очнулась моя любимая, — А, да! Есть такие контейнеры, именно на такой случай. Ребёнка ведь не потащишь в постель, да и дедушка, тоже… Тут уже должен работать ты.

— Я?!

— Ну да, мальчики очень стесняются девочек.

Я представил себе… Поёжился. Опускаюсь всё ниже. Растлитель малолетних!

— Дедушки, тоже?

— Ну, с дедушками проще, но самое надёжное, это старый добрый метод, сохранность 99 процентов.

— А один процент?

— Гибель, — пожала плечами Катя, — ну что, берём контейнеры?

— Конечно, берём! Понравившегося тебе объекта нежно усыпляем, и берём у него то, что нам нужно!

Катя фыркнула: — Знаю я твоё «нежно», после этого он даже дышать не сможет, не то что…

Но я несколько повеселел, всё-таки, есть шанс и рыбку съесть и… не сесть.

— Собираемся? — спросила Катя.

— Да, только надо взять с собой аптечку, что-то мы забыли об этом.

— Ты не знаешь, что на скафандре есть пояс? На поясе есть минимальный набор для выживания. Нож, аптечка, маленькая, правда, разовая, если надо срочно кого-то спасти.

— А я и не знал! — удивился я.

— Но ты хорошо придумал! Возьмём с собой большие аптечки!

Я задал направление «Мальчику», а Катя принялась учить меня пользоваться аптечками. Всего сразу не упомнишь, поэтому там прилагалась инструкция.

В аптечке были инъекции и мази для быстрой регенерации, кровоостанавливающее, препарат для ускоренного сращивания костей, заживление без шрамов, восстанавливающее потерю крови, даже восстановление утраченных органов! Конечно же, я представил утрату и выращивание своего любимого органа.

Спросил Катю. Та прыснула, но сказала, что всё может быть, но лучше не рисковать.

Въехали в зал уже слегка повеселевшими.

Как ни странно, дверь открылась туда, куда мы хотели. Здесь по-прежнему была зима. Или мы отсутствовали недолго, или прошёл год, а то и больше.

Осмотрелись, увидели свои свежие зарубки, поняли, что времени прошло немного. Тогда спокойно пошли по своей, уже знакомой, тропке.

При подходе к дозорной тропе нас остановили, потому что мы не скрывались, шли прогулочным шагом. Если бы захотели, прошли незаметно, как они сами нас учили.

— Стойте! — послышался негромкий окрик, и увидели Ладислава. Он расплылся в такой широкой улыбке, что я заподозрил и его в связи с моей женой.

Жаль, что я не чувствую нужных людей! Я бы их проредил. Да, кстати, где моя сабля?!

В тот раз так спешил, что забыл её в нашей светёлке? Пусть там полежит, подумал я, а то ещё придёт идея отрезать кому-нибудь уши.

Улыбающийся Ладислав проводил нас до ворот, и вернулся. Дежурный дружинник хмуро взглянул на нас, сказал, что вызовет Микулу сюда. Ему, дескать, не было приказа пропускать нас.

Я облегчённо вздохнул:

— Катя, пошли отсюда, нам здесь не рады, найдём другой Мир! — я сделал движение, что разворачиваюсь, взяв Катю за руку. Катя поняла меня, подыграв:

— Да, Тоник, пошли отсюда, — мы шагнули назад.

— Эй, стойте! — заволновался стражник, — сейчас вызову Микулу!

— Не нужен нам Микула! — уже откровенно, с облегчением, улыбнулся я. Катя с подозрением посмотрела на меня: — Ты серьёзно?

— Более, чем! — Катя заволновалась, упираясь:

— Тоник, мне надо!

— Нас хотят унизить!

— Я, наверное, заслужила, кто-то распустил слухи.

— Кроме твоего любимого Вольхи некому. Кстати, они все кричали тебе, чтобы ты возвращалась, что теперь произошло?

— Что звал? — услышали мы знакомый голос, и обернулись.

— Да вот, бояричи вернулись, я их задержал, ты же велел сразу тебя вызывать, а они уходят! Обиделись, наверно.

— Дубина! Я сказал тебе, меня вызывать, а не держать их на пороге! Придётся тебе ещё постоять на воротах! Лада, Ратибор! — Микула сам подбежал к нам, забыв приличия.

— Спасибо, что вернулись! Сегодня отдохнёте, а завтра с утра отправитесь в дорогу! Заходите, гости дорогие, банька уже ждёт вас, я все глаза проглядел, высматривая вас! Не сердитесь на этого дуболома!

Ошеломлённые, мы пошли вслед за Микулой.

— Как там Вольха? — спросила Катя. Микула махнул рукой:

— Лежит, сильно порвали его волки.

— Нам надо к нему, — я поморщился, хотел было уйти, но подумал, что лучше буду рядом, при мне они будут сдержаннее.

— Тоник, тебе надо успокоиться, — сказала Катя, увидев мою реакцию, — я тебе вколю чего-нибудь…

Я скривил презрительную гримасу, и Катя отвернулась.

Вольха лежал на лавке, в лечебнице, выглядел неважно, у него был жар, возможно, заражение. Всё-таки волчьи зубы далеко не стерильные.

— Разденьте его! — приказала Катя знахаркам. Заставила снять бинты, представлявшие собой ленты серой холстины. Раны были нехорошего цвета и отвратительного запаха.

— Хорошо, что ты напомнил об аптечке, — сказала мне Катя, снимая рюкзак, и вынимая чемоданчик с красным крестом. Катя намазала раны, регенерирующей мазью, что-то вколола, потом забинтовала раны белыми бинтами. Я стоял рядом, не делая попытки чем-то помочь своему бывшему лучшему другу.

Вольхе стало лучше, он открыл глаза, увидел Катю и улыбнулся:

— Лада! Вернулась ко мне, милая моя!

Мне стало противно, и я вышел из лазарета на чистый морозный воздух. Следом вышел Микула:

— Постой, Ратибор! Нельзя же так!

— А как можно?! Ославить мою жену на всю заставу! Сейчас, поди, все зубы скалят, или в очередь к ней выстраиваются! — скрипнул я зубами.

— Зачем так плохо о людях думаешь? — покачал головой Микула, — Люди сочувствуют и тебе, и Вольхе, Ладу жалеют, любят её все, но не так, как ты думаешь. В том, что произошло, ты сам виноват. Много воли своей суженой дал.

— Да, — вздохнул я, — надо было намотать косу на кулак, и всыпать розог по заднему месту, только я не самодур, женщина, она тоже человек.

— Где ты только таких слов набрался! — покачал головой Микула, — Впрочем, твоё дело, значит, поделом тебе.

«Может, и поделом», — подумал я, ожидая Катю. Что она там? Успокаивает своего… Целуется?

Катя вышла, взяла меня за руку, и повела в сторону бани.

— Там стол накрыт, Лада! — крикнул вслед Микула, — Я сказал, никому пока не входить!

Встречные дружинники кланялись нам, с улыбкой, а мне хотелось забить их улыбки в глотки, или вызвать на дуэль.

Когда остались одни, Катя сказала:

— Хорошо, что завтра уезжаем, не жить нам здесь, в каждом парне ты видишь врага.

— Так оно и есть. Они не видят меня, когда ты рядом, каждый хочет тебя!

Катя вздохнула:

— Я поняла. У меня есть сабля.

— Ну и что? — не понял я.

— Можно сделать обряд и саблей, мне казалось, что ты что-то понял, теперь вижу, что ты лучше убьёшь меня, чем кому-то отдашь. Так что…

От её слов у меня побежал мороз по коже.

— А если хочешь, вернёмся, я ничего не буду делать. Посмотришь, что со мной произойдёт, и сам, из милости, зарежешь.

— Катя… — Катя спокойно стала раздеваться. Я тоже стал вылезать из скафандра, понимая, что опять повёл себя, как ревнивый мальчишка. Ну что Катя сделала плохого? Вылечила больного парня, который, кстати, пострадал из-за меня, успокоила его, может быть сказала, что любит только своего мужа.

— Кать, что ты ему сказала? — спросил я, входя в мыльное отделение, после того, как старательно упаковал свой скафандр.

— Ничего.

— Катя, ты должна быть снисходительна к своему мужу, мне ведь больно.

— Зато мне легко и весело! Себя успокаивай, тебя успокаивай, ещё всяких придурков приводи в чувство! Я что? Железная?

— Что ты, Катя? Железо разве столько выдержит?! — Катя обернулась, посмотрела мне в глаза своими огромными тёмными глазищами, и я забыл про всё на свете. Я обнял свою жену, крепко поцеловал, задрожав от желания.

— Мы будем мыться? — засмеялась Катя.

— Не знаю, — растерялся я.

Мы ужинали в одиночестве. Мне вдруг стало не хватать ребят, с которыми мы всегда здесь чесали языки. Вольха постоянно нас развлекал, неплохо играл на гуслях и пел.

«Клянусь в вечной дружбе!», — сказали мы друг другу.

— Тоник, ты чего? — спросила Катя.

— Да так. Вольху вспомнил, скучно без него, — Катя удивлённо посмотрела на меня.

— Ну что ты смотришь? Мы же дружили, интересный он человек, для своего времени.

— Давай, устроим прощальную вечеринку, как прежде? — предложила Катя.

— Давай! Может, угостим ребят космическим сухим пайком? — Катя заразительно засмеялась:

— Ты знаешь, после надоевшей свежины, съедят за милую душу!

Выйдя из бани, мы разыскали Микулу, и предложили собраться, перед нашим отъездом.

Начальника заставы обрадовало наше решение. Он сказал, что в нашей светёлке очень тесно, он прикажет накрыть стол в своей горнице, чтобы все свободные от дежурств поместились.

Тогда мы прошли в свою уютную светёлку, где было чисто прибрано. Наше оружие было красиво развешено над нашим ложем, куда сразу захотелось завалиться.

— Тоник! Тебе мало? — смеялась Катя.

— Мне всегда мало! — отвечал я, целуя свою любимую.

— Надо гостей встречать, давай посмотрим, чем мы богаты?

Мы извлекли из рюкзаков интересные консервы. Были они крохотные, занимали мало места, помещаясь в небольшой пластиковой, как мне показалось, коробочке, но, стоило их вскрыть, на тарелку вываливалось нечто, несопоставимое с объёмом баночки.

— Что это? — удивился я, разглядывая кучу жареного мяса.

— Космический сухой паёк! — смеялась Катя, — Зачем ты вскрыл, не читая? Вот, смотри написано: «Икра красная», вот здесь написано, какой выход, вот «Крабы», «Курица».

— Живая?

— Ты знаешь, — серьёзно ответила Катя, — бывает и живая! Кстати, баночки не выбрасывай, весь секрет в них, это контейнеры малого объёма, тоже найдено космоархеологами, потом доработано нашими учёными.

— Здорово! Какие самые большие объёмы здесь помещаются? — поинтересовался я.

— Это всё зависит от баночки. Видишь, дно? Чем толще, тем больше можно вместить продуктов. Здесь написано, сколько чего можно положить.

Я озадаченно посмотрел на Катю.

— Тоник, это высшая физика, я не очень в ней смыслю, что-то, связанное с теорией поля и пространственным карманом, а в донышке — генератор поля, которое искривляет пространство. Хочешь, засуну всё это обратно? Потом высыплю горячее?

— Мм-м…

Катя взяла ложечку и переложила из тарелки всё мясо в баночку. Баночка была маленькой, в такой обычно помещалось пятьдесят грамм. Сейчас же Катя сложила туда не меньше килограмма мяса.

— Я думаю, не стоит доверчивым ребятам показывать такой фокус, — задумчиво сказал я, — а то ещё поверят, что мы Катя и Тоник, а не Лада и Ратибор.

— Да, тогда не пошлют в город, — согласилась Катя.

— Кать, ты можешь сказать, что там, в городе?

— Не знаю. Что-то, или кто-то, сильно тянет меня туда, — в это время постучали в дверь, и Микула пригласил нас к себе.

— Тоник, давай, сначала посмотрим, что у них на столе, потом постараемся удивить?

— Давай! — улыбнулся я, потому что сам не знал, что у нас в пайках.

Когда мы вышли, в горнице уже собрались дружинники. Не скрывая радости, они все встали, приветствуя нас. Мы даже смутились.

— Вот видишь, Тоник… то — есть, Ратибор, как они нам рады, не только мне.

Стол ломился от закусок, мы не знали, чем удивить ребят. Правда, беспокоило открытое мясо, зачем пропадать продукту? Я шепнул Кате, но она отмахнулась.

Нас посадили рядом, Микула сел во главе стола, напротив нас, предложил налить всем мёду.

— Завтра мы провожаем наших замечательных гостей, Ладу и Ратибора, в город, славный Славутич, передать князю злые вести. Хотят напасть на нас поганые, угнать людей в рабство, убить детей и стариков, насиловать наших жён и сестёр. Соберёт наш Князь Твердислав рать, разобьём поганых! Зная доблесть Ратибора и Лады, верю, доберутся они до князя, не струсят, падут ему в ноги. Так выпьем за успех наших гонцов! Удачи им в дороге!

Мы пригубили лёгкий пенистый мёд, навалились на закуски, состоящие, в основном, из мясных и рыбных блюд, квашеной капусты и, вместо картошки, пареной репы.

Поэтому решили угостить ребят «заморским» лакомством — картофельным пюре, морепродуктами.

Не всем пришлось по вкусу, но, после приевшегося однообразия, угощение прошло на «ура».

Слегка повеселевшие от мёда гости стали приглашать на танец Катю, по очереди. Остальные, на подручных предметах, выстукивали простую, но довольно приятную мелодию.

Я пил лёгкое, почти безалкогольное, пиво, и мне было радостно на душе, видя, как счастливы дружинники, при виде моей Кати.

Мне тоже удалось с ней потанцевать. Я ведь муж, всегда успею.

Мы готовы были гулять до утра, но суровый Микула велел нам идти, укладываться спать, иначе завтра вывалимся из седла.

Мы смеялись с Катей, уверяя, что можем даже спать в седле, а я ещё и… Но Катя прикрыла мне рот ладошкой: не к столу!

Ребята поняли, посмеялись, потом не поверили. Я не стал их убеждать, а то раскрасневшийся Путята уже хотел бежать в конюшню.

Распрощавшись со счастливыми сослуживцами, которым выпала сегодня удача повеселиться, мы отправились к себе. Обнявшись, когда закрылась дверь, мы, разгорячённые мёдом и пивом, слились в страстном поцелуе, я слышал громкий стук наших сердец, с трудом мы добрались до постели, где предались безумству. Наигравшись, долго смотрели друг на друга влюблёнными глазами, стараясь не думать о том, что ждёт нас завтра.

А назавтра Микула разбудил нас пораньше, накормил плотным завтраком, и велел собираться.

— Наденем скафандры? спросил я.

— Ты надевай… — вздохнула Катя.

— Кать, давай оденемся, ещё неизвестно, безопасен ли путь. А там… не поселят же нас в казарме? Будет, где переодеться, — я почувствовал, как деревенеют щёки, как в груди поселился холод.

— Тоничек! Любимый мой! Ну не надо! После этого похода вернёмся домой, будем долго — долго отдыхать, обещаю! — она поцеловала меня в глазки, — Конечно, одеваемся, как надо! — Катя решительно стала раздеваться, чтобы влезть в скафандр.

Когда мы вышли во двор, четыре осёдланных лошади уже ждали нас.

Лошадки нам обрадовались, заржали, здороваясь. Мы подошли, выбрали себе по паре, вернее, лошади выбрали нас. Мы проверили подпругу, кое-где подтянули, где-то ослабили.

Потом я с гордостью посмотрел, как Катя, не касаясь стремян, взлетела в седло, красиво утвердившись там, сам повторил такой же трюк.

Как ни странно, в прежней жизни я не общался с лошадьми, хотя в детстве, недалеко от нашего дома была конюшня.

Я был маленьким, и боялся их. Здесь же, когда жили у Сахов, умение пришло само собой, как будто степной воздух оказал своё действие, меня приводил в восторг простор, радовал полёт, над буйным морем ковыля. Я тогда ощущал себя кентавром, особенно, когда мы были в одних набедренных повязках, и без седла.

Сейчас я вспомнил, однажды Катя сказала, что хотела бы жить среди Сахов, и понял, что тоже не против там жить, если ещё будет домик у моря. Степь и море, что может быть лучше? Ну, ещё тайга с рекой, горы.

Что, нет таких планет в огромном космосе?!

Я издал вопль, моя Звёздочка, так я для себя назвал свою лошадку, взвилась на дыбы и полетела к воротам, ведущим в деревню. Там у нас планировался первый привал. Мы, конечно, могли скакать до вечера, но лошади не люди, им отдых нужен.

Катя тут же нагнала меня, из-под лисьего малахая сверкали радостные глаза. Я счастливо засмеялся, ловко обогнав подругу. Заводные лошади мчались за нами, застоялись, милые.

Сказочный заснеженный лес стоял вокруг, сияя первозданной чистотой, высоко вверху, выше елей, синело небо, деревья мелькали мимо, копыта стучали мягко, выбрасывая большие комья снега.

Конечно, надо было захлопнуть шлемы, но воздух был так чист, что хотелось дышать именно им, а не отфильтрованным, стерильным воздухом скафандра.

Да и разбойничков здесь не должно быть…

Разве что кто-то знал, что мы едем с посланием к князю. Кто мог знать? Что, среди дружинников появился предатель или лазутчик? Тогда можно подозревать всех. Взять, допустим, Вольху. Откуда у него столько драгоценностей? Приз? Взяли богатую добычу?

Чёрт! Так можно додуматься до всякого. Честно говоря, мне до сих пор хочется его прирезать, как вспомню его нахальную рожу. Провожать он вышел! Видел я его, стоял в дверях лазарета, поддерживаемый неизменным Дубыней. Хорошо хоть, обниматься не полез, а то рука уже стискивала рукоять сабли! Потому и помчался, с места в карьер, обрадовался, что супруга помчалась за мной.

«Буду резать всех! — подумал я, оскалясь, — Потом». Такое неожиданное решение немного развеселило меня.

Несмотря на скачку, я внимательно смотрел по сторонам, придерживая лошадку перед поворотами, как, если бы ехал на машине по незнакомой дороге.

Но ничего не произошло. По этой дороге часто ездили дружинники, в деревню. Явно в ней жили пассии наших знакомых. Деревня называлась без затей: «Крайняя».

Тут дорога повернула, и лес поредел, впереди показались покрытые снегом крыши изб. Особняком выделялась двухэтажная маленькая корчма, с постоялым двором.

Туда мы и направили своих разгорячённых лошадей. Въехав в открытые ворота, мы спешились и отдали лошадей мальчишке, немного моложе нас. Но в нашем возрасте три-четыре года представляют собой огромную разницу, мы с Катей уже выглядели почти взрослыми.

Вышедший на крыльцо хозяин низко поклонился, увидев, что к нему приехали на постой дружинники с засеки.

Мы сказали, что хотим дать отдых лошадям, попросили накормить их, ну и нас, заодно.

Хозяин, которого звали Кривонос, предложил нам пока отдохнуть в светёлке, пока готовится обед.

Мы поднялись на второй этаж, в довольно чистую светёлку с грубо сбитым столом, лавкой, и широкими нарами, заменяющими кровати. Здесь мы скинули верхнюю одежду, придав своим скафандрам, вид походной одежды, повалились на кровать, только тут поняв, как устали. Вроде всего двадцать вёрст, а умаялись! Что значит, давно не скакали верхом.

Но, полежав без движения минут, пять, начали донимать друг друга, потом беситься, катаясь по кровати, смеясь и целуясь, пока не постучали в дверь, пригласив к столу.

Спустившись вниз, мы, к своему удивлению, увидели здесь всё мужское население деревни, естественно, с вездесущими мальчишками. Не было только женщин.

Всем было интересно узнать вести с переднего края.

Никто не решался задать нам вопросы, пока мы не насытились. Пища состояла из жареных рябчиков, запечённой свинины, квашеной капусты, грубого чёрного хлеба и, вместо пива, нам налили молока.

Собравшийся народ потягивал пиво, тихо переговариваясь.

Увидев, что мы сытые и добрые, начали расспрашивать, как дела на засеке, не умышляют ли поганые набега.

Мы сказали, что бдительность никогда не бывает лишней, как ни приглядывай за засекой, враг не дремлет, и просачивается сквозь дозор, ведя разведывательную деятельность.

Мы спросили, какие новости в деревне, и нам угрюмо рассказали, что, седмицу назад, пропали мальчик и девочка двенадцати лет. Когда их нашли, те были подвешены за руки на суку осины, голыми, в мороз, ещё живыми. При этом жестоко надругавшись над ними, на телах были видны следы пыток. Дети успели замёрзнуть до каменной твёрдости.

У одного из мужчин текли из глаз слёзы, видимо, это был отец ребятишек.

Я подумал было на разведчиков поганых, но крестьяне опровергли эту мысль, сказав, что это не первый случай, и на груди у детей всегда вырезали один и тот же знак: перевёрнутую пятиконечную звезду. Мы с Катей недоумённо переглянулись: откуда на Руси могли взяться сатанинские обряды?

— Вы бы передали князю-батюшке, что завелись у нас лихие люди, деток наших убивают…

Мы с Катей пообещали рассказать всё князю. Такие преступления никак нельзя оставлять безнаказанными.

Вот такая просьба у народа деревни Крайняя, в остальном, хвала Даждьбогу, всё хорошо, с податью рассчитались, теперь можно и Коляду праздновать, деток радовать.

Отдохнув, мы пустились в дальнейший путь, уже не так беззаботно. Мы, правда, не так беззащитны, но тоже по возрасту подходим для обрядов сатанистов. Попадись они нам! Здорово они испортили нам настроение. Вспоминались дети, набившиеся в корчму: любопытные чистые глазки, симпатичные маленькие мордашки.

Находятся же выродки, которые испытывают радость о при виде мучений беззащитных жертв, прикрываясь необходимостью невинных жертв на своих дьявольских обрядах!

Вот как умудряются люди узнавать новости?! Мы, правда, скакали уже не с той скоростью, как с утра, но всё же не шагом, но нас уже ждали в воротах засеки второго круга!

Сам начальник заставы Вакула вышел нас встречать, поклонился с достоинством, повёл в свою канцелярию. По пути мы, «невзначай», прошли мимо тренировочного поля, где тренировались дружинники, сражаясь на деревянных мечах и стреляя из луков.

Дорожки были расчищены от снега, на вышке стоял караульный. К нам подбежал дневальный, забрал лошадей, повёл их в конюшню. Лошади фыркали, крутили хвостами.

Мы с Катей переглянулись, улыбнувшись: служба идёт! Было бы видно траву, покрасили бы.

В канцелярии Вакула взял у нас донесение от Микулы, внимательно прочитал его, вздохнул.

— Ожидается, значит, набег? — полувопросительно сказал Вакула. Мы сказали, что Микула не распространялся на эту тему, подробности нам неизвестны, но, в общем, так сказали пленные.

Вакула предложил нам посетить баню и отдохнуть до утра.

У меня вертелся на языке вопрос: далеко ли отсюда до города, хорошо, вовремя Катя мне сделала знак: молчи!

Я и забыл, что мы с ней, якобы живём в том самом городе, как Лада и Ратибор!

Думаю, если предложил остаться, значит, засветло не доберёмся.

На второй линии засеки всё было устроено так же, как и на первой, нас устроили в светёлке у Вакулы. В светёлке уже было жарко натоплено. Мы немного отдохнули после бани и ужина, потом решили пройтись по гарнизону. Вакула сам сопровождал нас, показал, как сражаются дружинники, как стреляют из луков.

— Конечно, здесь не так напряжённо, как на переднем крае, но мы тоже не расслабляемся! — пояснил Вакула, — Через полгода мы сменим личный состав на передней линии, сюда прибудут дружинники из города, а десяток Микулы отправится в город.

Мы были без скафандров, в зимней меховой одежде, мороз крепчал, мне было зябко. Я вспомнил детей, оставленных голыми в такой мороз, подвешенными на суку… Когда читаешь про это в тёплой избе, не представляешь, каково это: замерзать заживо, да ещё после издевательств.

— Вакула, — обратился я к десятнику, — вы слышали, в деревне кто-то убивает детей?

— Слышал, — вздохнул Вакула, — даже с отрядом выезжал. Узнали только, что было их двое, но куда делись, непонятно. Здесь проходит наезженный тракт, следы теряются.

— Через вашу заставу все проходят? — заинтересовался я.

— Проходят, — согласился Вакула, — только они могли уже уйти, тревогу селяне подняли слишком поздно: за сутки можно до города добраться.

— Значит, они городские? — спросила Катя.

— Скорее всего. Только в городах может завестись такая погань.

— Не любите город?

— Отчего же, в городе хорошо. Я имею ввиду, затеряться там легче, как крысам. У нас все на виду, каждый, как на ладони, все отличные парни!

Я видел, какие они отличные! Сломали все глазки, стараясь не разглядывать слишком откровенно мою Катю!

Надо сказать, никто из них не заинтересовал её, я даже облегчённо вздохнул, что не укрылось от моей жены, она поняла меня и улыбнулась. Дело в том, что в бане у нас ничего не было: всё-таки устали мы за день скачки, а сейчас я уже отдохнул.

— Я слышал, вы непревзойдённые стрелки из лука, — между тем не переставал нас поражать своей осведомлённостью Вакула.

— Мы не обещаем поразить вас своей меткостью, — поскромничал я, — всё же целый день в седле…

— Ничего, покажете моим увальням, как надо тренироваться, что после целого дня скачки попадать в цель без промаха!

Вакула сделал знак, и нам принесли два лука, уже снаряжённых.

Мы внимательно осмотрели вооружение, убедившись, что у Микулы луки в гораздо лучшем состоянии. Похоже, эти луки стояли в оружейной комнате, пока начальство не узнало о нашем прибытии.

— Сейчас пристреляем, — сказала Катя, вставая в стойку. Я посмотрел на неё, и вздохнул, увидев, как она прекрасна, как ребята с восторгом уставились на неё.

Катя пустила стрелу, которая сразу попала в центр мишени. Все вокруг взорвались восторженными воплями.

— Тоник, хочешь, возьми мой лук, я расскажу о его особенностях.

Я посопел, возмущаясь: что я, сам не разберусь с луком? Забыв, как опозорился в прошлый раз.

На этот раз я внимательно осмотрел свой лук, примерился, растянул, отпустил, изучая его особенности, и только после этого наложил стрелу и выстрелил. Я решил немного попижонить, и выбил Катину стрелу из мишени.

Ребята недовольно загудели. Мне стало досадно, я не понял, чего они хотели. Чтобы моя стрела ушла в молоко?

Катя решила взять реванш, и тоже выбила мою стрелу. Я отдал лук ближайшему воину, сказав, что проиграл.

— Тоник, перестань! — сердито прошептала Катя, — Что ты, как маленький? Лучше бы поучил их сабельному бою.

— Катя, пойдём отдыхать, завтра нам ещё целый день скакать.

— Да, — вздохнула Катя, — извините, но нам надо отдохнуть, — обратилась она к опечаленным зрителям.

Когда мы пришли в светёлку, на столе уже стояла крынка молока и краюха свежеиспечённого хлеба.

— Ой, какая прелесть! — восхитилась Катя, попробовав молоко с хлебом.

Я тоже попробовал, что-то зашевелилось в памяти от знакомого вкуса. Я встретился со своей женой взглядом, и она улыбнулась:

— Кто-то говорил, что устал! Ишь, как глазки загорелись! — я осторожно обнял её, ласково поцеловал, потом ещё, потом уже Катя не стала сдерживаться, крепко обняв меня, целуя всё, что попадётся.

Подхватив её на руки, понёс на кровать, удивляясь про себя, какая она стала лёгкая. Ещё совсем недавно с трудом удерживал её на руках, а теперь Катенька показалась мне невесомой. Я даже не спешил её отпускать, прижав к себе. Катя счастливо хихикала. Я тоже был счастлив.

…- Мой! — шептала Катя, взяв мою голову в свои нежные ладошки и разглядывая меня, — Ты знаешь, какой стал красивый? — Она провела рукой по моей голой спине, отчего по коже пробежала волна трепета.

— И не такой уже костлявый, сильный! Хорошо, здесь нравы строже, чем у нас, иначе не успевала бы отгонять от тебя девчонок!

— Ты мне льстишь, — шептал я в ответ, — красивее тебя я никого в жизни не видел! Все ребята при виде тебя падают в обморок, или застывают на месте! Я… — я хотел сказать, что ревную, но передумал, — я люблю тебя, Катя, по-настоящему люблю, и это не слова!

— Тоничек, а я уже говорила тебе, что ты часть меня, я просто задыхаюсь от любви, от желания. Давай ещё…

На другой день, после завтрака, Вакула проводил нас до ворот, спросив, всем ли мы довольны.

Мы чистосердечно поблагодарили гостеприимного Вакулу, особенно за молоко и хлеб.

— Мы корову держим, — улыбнулся Вакула, — и пекарня своя. Ребята сами спекли для вас каравай, подоили корову! Очень уж ты красива, Лада! Ратибору все завидуют белой и чёрной завистью.

Тепло простившись с Вакулой, мы поскакали в город. Теперь на нашем пути был только один постоялый двор, дальше нет селений. Наверно, есть какие-то хутора, но нам было неудобно об этом спрашивать.

Дорога до постоялого двора была такая же, как и предыдущая, только пару раз мы пересекли замёрзшие речки, через которые были перекинуты мосты, да однажды нагнали обоз, который повернул на наш тракт с просёлочной дороги. С обозом даже ехала охрана.

Увидев нас, обозники торопливо уступили дорогу, когда же мы приблизились, сняли шапки и низко поклонились.

До постоялого двора, где мы дали отдых лошадям, ничего не произошло.

Хозяин с дочкой, стреляющей в меня огромными синими глазами, накрыл нам на стол, в маленькой комнатушке, для господ. Мы не возражали, всё равно никого не было.

— Хозяин, седмицу назад, или раньше, может, позже, не останавливался у тебя кто-нибудь подозрительный? — спросил я.

— Подозрительный? — переспросил хозяин, назвавшийся Перваком, — Тут все подозрительные… кроме вас, конечно, бояричи, — поправился он, — Но были, были. Один мне не понравился, не нашей породы, чёрный, горбоносый, с ним был мальчишка лет семнадцати — восемнадцати, славянин.

Мы с Катей посмотрели друг на друга, решив для себя сделать зарубку на носу. На всякий случай.

— А что, отец, ещё не всё вывезли? — спросил я, — Обоз мы обогнали.

— Так праздник же! — удивился Первак, — Коляда, Коловорот!

— О! — хлопнул я себя по лбу, — С этими делами совсем забыл! Катя, Солнцеворот уже! Новый Год!

Катя недоумённо посмотрела на меня, и я подумал, что искусственно выращенные дети не знают праздников, у них учёба, работа, отдых, стандартные развлечения.

— Мы уже потеряли счёт дням, — засмеялся я, чтобы сгладить удивление, с каким посмотрел на Катю Первак, — Лада думала, что до праздника ещё далеко, а он уже настал!

Катя тоже улыбнулась, сказав, что мы решили проверить себя на службе в дозоре, но переоценили свои силы, и вот, возвращаемся домой, к батюшке с матушкой.

— Ох, и будет вам на орехи! — покачал головой хозяин заведения, — Я свою дочку точно выдрал бы!

— Папа! — воскликнула девочка, оказавшаяся здесь же.

— Ой, прости, Отрада, не заметил… — смутился отец. А мы поняли, что любимую дочь он и пальцем не тронет, что бы она ни сделала, но и боится за неё до дрожи.

— Вы знаете, что, в окрестностях, лихие люди за детьми охотятся? — спросил я.

— Слышали, как не слышать! — расстроился Первак, — Теперь Отрадушку боюсь в город, на праздник отпустить, и хозяйство оставить не могу, а жена моя преставилась в прошлом году. А вы не боитесь?

— Нет, отец, не боимся, мы обучены сабельному бою, из лука стреляем неплохо.

— Так-то оно так, но могут из засады подстрелить, сетью поймать.

— Есть такой риск, — согласились мы, — но волков бояться — в лес не ходить!

— Это так! Соскучились по батюшке с матушкой?

— Что есть, то есть, — ответил я за обоих.

Отдохнув, мы пустились в дальнейший путь. Опять на нас никто не напал. Я скакал, и думал, что безмятежная дорога наверняка сулит нам весёлые дни в городе. Вспоминал прошлую ночь, проведённую с Катей, а сердце уже замирало от горя и тоски, представив, что нас ждёт впереди.

Когда солнце начало клониться к закату, появились стены города, сложенные из могучих брёвен.

По углам стояли башни, выдвинутые вперёд, чтобы не было слепых зон. По стенам укрытым навесом, ходили караульные. Ворота были широко распахнуты, в них въезжали и выезжали обозы.

Нас никто не задержал, лишь караульные удивлённо посмотрели нам вслед.

С одной стороны, было хорошо, что нас принимают за детей князя и боярина, с другой, не спросишь дорогу к княжескому терему. Впрочем, проскакав по широкой улице, мы сами нашли его.

Дело в том, что начинался праздник, и князь поздравлял горожан с Колядой.

Посовещавшись с Катей, решили пока остановиться в гостинице, оставить там лошадей, снять комнату. Так и сделали. Только гостиницы оказались все заняты, приехал народ из ближних и дальних селений, посмотреть на городские игрища, спустить заработанное потом и кровью серебро.

— Ну что, Лада, приютит нас твой батюшка? — невесело пошутил я.

— Наверняка приютит, — отозвалась Катя, — особенно, когда узнает, что мы самозванцы. Однако, что нам делать с коняшками? Они же устали, есть хотят, пить…

— Выхода нет, надо идти к князю. Грамоту ведь отдать надо!

— Постой! — Катя хлопнула себя по лбу, — есть у меня письмо одному человеку!

— От кого? — спросил я, насторожившись.

— Неважно! Человек этот — купец, живёт здесь в собственном доме. Поехали!

Как только моя подруга ориентируется в таких запутанных улочках? Тем не менее, выбрались из оживлённого центра в тихий, почти пустынный уголок города.

Постояв, Катя сориентировалась, и, подъехав к высокому забору, постучала кнутовищем в ворота.

Сделав мне, знак спешиться, соскользнула с седла.

— Здесь неприлично въезжать во двор на лошади, — пояснила она.

Ждали мы довольно долго, Катя ещё постучала в калитку. Наконец открылось небольшое окошко, появилась бородатая харя.

— Что надо? — спросила харя.

— Хозяина позови.

— Нету хозяина, у князя он!

— Ты что, не видишь, кто к нему приехал, морда? — возмутилась Катя.

— Я вижу, ваша милость, только хозяин не велел!

— Возьми хотя бы заводных лошадей на постой, мы разыщем хозяина, и вернёмся, неудобно одвуконь по городу ездить!

— Что, батюшку опасаетесь? — ехидно спросила харя.

— Не твоё дело, — хмуро сказала Катя, — отворяй ворота!

Как ни странно, ворота распахнулись, нас встретил хитро улыбающийся привратник, к нам уже спешил мальчик, принять лошадей.

— О, и вы здесь! — поклонился мне привратник, — куда же без вас, боярич!

Любит, видно, пошалить княжна, коли нам нигде не удивляются, ни на засеке, ни здесь, на купеческом подворье. Мы сняли поклажу, навьюченную на лошадей, где были упакованы сабли. Нам объяснил Микула, что в городе запрещено ходить с оружием, а если не желаешь расставаться с ним, эфес с ножнами должны быть завязаны специальной тесёмкой.

— Комнату ту же займёте? — спросил мужик.

— Да, только бы баньку нам, или хотя бы бадейку в комнату.

— Хорошо, будет вам и банька, и бадейка.

— Сейчас, Третьяк, проводи нас в нашу комнату, мы оставим свои сумки, сходим к батюшке налегке. Вести у нас для него.

— Вот даже как! — крякнул Третьяк, — провожая нас к терему, вернее, к пристройке с отдельным входом.

— Извини, Лада, там не топлено, сейчас велю протопить, пока вернётесь от батюшки… если вернётесь, будет тепло!

Я удивлялся всё больше и больше. Катя ведёт себя здесь, как хозяйка!

Третьяк провёл нас в просторную светёлку, в которой был стол со стульями, сундуки вместо кроватей, маленькое слюдяное окошко освещало комнату вечерним светом.

Мы скинули надоевшие рюкзаки, поставили их в угол, осмотрелись.

— Вот, Лада, возьми, — Третьяк подал Кате ключ, — от задней калитки.

— Отдохнуть бы, да некогда, — проговорила Катя, подавая Третьяку серебряную монетку, проводи нас на улицу. Третьяк кивнул, и вывел нас в пустынный проулок.

Отойдя от терема, я спросил, что за чудеса здесь происходят.

— Никаких чудес, — вздохнула Катя, — здесь живёт двоюродный брат Микулы. И вот же совпадение! Лада и Ратибор такие проказники, что не могут спокойно дня прожить! Они давно помолвлены, мало того, любят друг друга и дружат с детства. Здесь у них тайная комнатка для убежища от батюшкиного гнева. Шалят детки, Тоник, потом здесь скрываются, а купец, Любослав, потакает им. Да и как не потакать княжьей дочери, хоть и сорвиголове?

— Вот уж не думал, что в древности такие девчонки были! — искренне удивился я, — Но как ты всё это узнала? Микула же думал…

— Вольха рассказал, — призналась Катя, — Просто завела разговор, он всё и выложил. Оказывается, почти все в городе нас знают, и наши проказы всем известны, кроме наших батюшек.

— «Наших», — усмехнулся я. Катя ничего не ответила, быстро шагая по улице.

На площади, недалеко от княжьего терема, уже начали разжигать костры, возле них собралась детвора, грея озябшие руки. Ночью будут игрища, славяне начнут праздновать праздник Коловорот, радоваться, что Солнышко опять возрождается, день увеличивается. Будут жечь яркие костры, чтобы помочь солнышку, славить Даждьбога и Сварога, Ярилу.

Мы пробрались к высокому крыльцу, попросились к батюшке князю. Нас проводили в горницу.

Оставив одних, пошли доложить князю. Через некоторое время князь вышел к нам. С ним вошёл мужчина, выправка и гордая осанка которого выдавала его, как кадрового военного, скорее всего это был воевода. Удивлённо посмотрев на нас, князь спросил:

— Куда собрались? Я вам что сказал?!

— Не гневайся, батюшка, — поклонилась Катя, ну и я, заодно, — вести у нас с засеки тревожные.

Катя протянула князю грамоту. Князь недоверчиво взял грамоту, сломал печать, развернул, принялся читать. Чем дальше читал, тем выше поднимались у него брови.

— Про поганых понятно, про хана Кучука понятно, про вас непонятно! Когда вы успели совершить столько подвигов?! Какие пленные, какие дозоры?! Лада?! Ратибор?! Что за шутки?!

Мы смиренно поклонились, Катя показала князю глазами на мужчину, который стоял рядом с ним.

Князь округлил глаза:

— Ты уже отцу Ратибора не доверяешь?

Опа! — побледнел я.

— Простите нас, батюшка князь, но мы не ваши дети, — пробормотала Катя, — мы просто похожи. Нас гонцами выбрал Микула, чтобы мы побыстрее передали вам донесение.

Князь переглянулся с отцом Ратибора, потом вышел, отдал какое-то приказание, и снова вошёл, внимательно нас разглядывая. Через некоторое время в горницу вошла… Катя.

— Звал, батюшка? — спросила она князя.

— Посмотри, дочка, не знаешь ли ты этих ребят, — указал он на нас.

Лада взглянула на нас, и покраснела:

— Это же Ратибор, батюшка, вы же знаете…

— А рядом с ним кто стоит?

Лада пригляделась и побледнела:

— Не может быть!

— Вот и я говорю, но подождём ещё одного героя.

Ждали мы недолго, к нам в горницу вошёл Ратибор, поклонился князю, своему батюшке, только потом увидел нас. Лада уже пришла в себя, стояла, рядом с Катей, скромно потупившись.

Князь тоже решил пошутить:

— Ратибор, где твоя Лада?

— Как где? — удивился Ратибор, уверенно поднимая руку, однако так и не показал, увидев двух одинаковых девушек.

— Что же ты, Ратибор?

Не только Ратибор растерялся, Катя тоже с удивлением смотрела то на Ратибора, то на меня. Мне не менее приятно было видеть двух совершенно одинаковых девушек.

Наконец, настоящий Ратибор сделал выбор. Сначала он хотел было взять руку Кати, но, видимо, по одежде, признал свою Ладу. Ну и хорошо, а то Лада уже готова была задать своему другу трёпку.

— Ну вот и разобрались, — вздохнул князь, — какая удача, что вы пришли сначала ко мне, а не встретились в городе! Вот устроили бы мне с Добрыней праздник!

— Это да! — кивнул хмурый боярин, — Думаю, Ратибора теперь надо запереть.

Ратибор возмущённо посмотрел на отца.

— На всякий случай, — добавил Добрыня, — было у нас в городе два несчастья, теперь четыре.

Я подумал, что он ещё не знает, насколько прав. Если события вокруг нас закрутятся, несдобровать настоящим Ладе и Ратибору.

— Ну а вас как звать? — спросил князь у меня.

— Катя… Екатерина и Антон.

— Христиане, что ли?

— Почему вы так думаете?

— Хм! Святая Катарина, святой Антоний. Не бойтесь, у нас нет гонений на чужую веру, не то, что у вас.

— Где же вас устроить? — задумался князь.

— Позвольте нам поговорить с Ладой и Ратибором? — спросила Катя.

— Поговорите, — махнул рукой князь.

Катя отвела в угол ребят, и начала им объяснять, что мы поселились в их тайной светёлке.

— Только батюшке не говорите, где вы поселились, умоляюще прошептала Лада, — Если вы ему понадобитесь, я вас найду!

Мы поклялись, что тайну не раскроем.

— Катерина, Антоний, вижу, вам надо и отдохнуть, и погулять хочется. Только о том, что знаете, никому ни слова.

— А мы? — спросила Лада.

— Что вы?

— Мы хотим с ними.

— Понятно, хотите, — вздохнул князь, — я бы тоже с ними побеседовал подольше, но ребята устали, скакали весь день. Может, останетесь здесь? Вы, кстати, как? Вместе живёте, или нет?

— Мы женаты! — поспешил сказать я, заметив, с какой завистью глянул на меня Ратибор. Я вздохнул: знал бы ты правду…

— Для нас топят баньку, простите, нас ждут, — сказала Катя. Тут уже вздохнула Лада. Наверняка намеревалась пробраться к нам, поговорить перед сном.

Отказавшись от провожатого, мы поспешили туда, где сняли светёлку.

На улице уже стемнело, ярко горели костры, жители и гости города веселились, некоторые надели шубы мехом наружу, кто-то переоделся в женскую одежду, катали зажжённые колёса с четырьмя спицами — знаком Мира, с четырьмя сторонами света, его ещё называли знаком Солнца.

Этот знак так и рисовали, но получался замкнутый Мир, тогда решили открыть выход, стёрли края сторон света, получился Солнечный знак, свастика.

Когда пришли «домой», в светёлке уже было тепло. Взяв рюкзаки, вышли во двор, нашли Третьяка, спросили, готова ли баня. Попросили, чтобы мальчик проводил нас.

Третьяк, если и удивился, не подал виду.

— Что, Тоник, устал? — спросила меня Катя, когда я парил её.

— Столько событий случилось сегодня! — согласился я, удивляясь сам себе, что не появилось желание. Впрочем, удивляться было нечему, я заметил, что Катя кого-то нашла в толпе, который её заинтересовал, сразу стало тяжело на душе.

В горнице уже был накрыт стол с незатейливым ужином, состоящим из каши, молока и хлеба.

Поужинав, выбрали сундук пошире, улеглись на нём, было тепло, уютно, щиток печки выходил как раз рядом.

— Тоник, я соскучилась по тебе, — прошептала Катя, прижимаясь ко мне. Сразу потекла по жилам кровь, мне стало радостно и весело, я начал целовать свою любимую, и опять потерял голову.

Успокоившись, мы обнялись, и я провалился в глубокий сон.

Не знаю, что меня разбудило среди ночи, что-то неприятное, ощущение какой-то тревоги.

Кати рядом не было. Неприятное чувство ещё более овладело мной. Я оделся, прошёлся по светёлке, приник к маленькому мутному окошку, сквозь которое почти ничего не было видно. Когда уже ожидание стало невыносимым, я скорее почувствовал, чем услышал звук открывшейся калитки.

С облегчением вздохнув, я стал ждать появления Кати, но так и не дождался.

Куда она могла пойти? Может, в баню? Помыться? Ведь неизвестно, где и с кем она была всё это время!

Во рту появился металлический привкус, заныло сердце. Я натянул меховые штаны, куртку, и побежал в баню.

Катя была здесь, сидела в широкой лохани, и яростно тёрла себя мочалкой. Увидев меня, она сникла. Когда я подошёл к ней, она попыталась спрятать лицо в руках, но, даже в тусклом свете масляной лампы я увидел синяки у неё на предплечьях.

Осторожно отняв её руки от лица, увидел, что оно всё в кровоподтёках, а мои любимые красивые грудки приобрели жуткий сине-красный цвет. Тут Катя расплакалась.

— Что случилось, Катюш?

— Меня изнасиловали…

— Что?! — не понял я.

— Их было двое, один из них был охранником того парня, который был мне нужен.

— Ты ведь очень сильная девушка! — не поверил я.

— Потому и вернулась живой… Тоник, ты же поможешь мне отомстить? Они покусились на твоё…

— Что?! — не поверил я.

— Да, я не получила то, что хотела, Тоник, я так виновата перед тобой… прости, я всё сделаю, чтобы загладить свою вину, помоги мне.

— Хорошо, сиди здесь, я принесу аптечку.

Я бегом сбегал за аптечкой, достал регенерирующий крем.

— Тоник, помой меня сначала, мне надо очиститься.

Я взял из Катиных рук мочалку, добавил ещё горячей воды, начал намыливать всхлипывающую девушку, почти девочку, свою любимую.

— Здесь тоже, — показала она на низ живота, — тебе надо очистить меня изнутри.

Я молчал. Поставив Катю на ноги, обмыл её чистой водой, завернул в полотенце, и положил на лавку.

— Сейчас натру тебя мазью, — я взял мазь, стал нежно размазывать её по Катиному лицу, по всему телу, добрался до животика. Кровь ещё немного сочилась.

— Кать, может, сама?

— Тоник, я от тебя всё выдержу, только не бросай меня, ладно? Мне надо… тебя.

Я стиснул зубы от бессильной ярости, но, переборов себя, спросил:

— Отнесу тебя в постель, там тепло, уютно, там ты быстрее придёшь в себя. Катюша, ну почему ты пошла одна, в ночь?

— Тоник, ты не представляешь, как мне теперь стыдно перед тобой за свою сущность! Но я не могу, я чувствую, ещё немного, и озверею! Мне надо! — воскликнула Катя.

Я завернул её в сухое полотенце, прижал к себе, Катя доверчиво лежала в моих руках, положив голову мне на плечо, успокаиваясь. Я уже решил помочь ей.

Утром, проснувшись, я увидел, что лицо и тело у Кати почти пришло в норму. К полудню всё сойдёт.

Катя, почувствовав мой взгляд, проснулась, потянулась, как кошечка… нет, как пантера!

Открыла глаза, посмотрела на меня с радостной улыбкой:

— Ты здесь! Ты не бросил меня! Иди сюда, мой любимый, — она обняла меня, начала целовать, и я опять сошёл с ума от любви.

Определённо Катя имеет какой-то дар гипноза!

Когда я спросил об этом, Катя согласилась, сказав, что не успела его применить к тем двум отморозкам, потому что, когда они стали её избивать, ни о каких чувствах уже не могло быть даже мысли.

— Я покажу их тебе, Тоник, ты отделаешься от громилы, и приведёшь ко мне парнишку. Я сниму одну палатку, на реке.

— Что за палатка на реке? — не понял я.

— На реке ставят палатки, в виде чума, внутри шкуры, ковры, чтобы не мёрзнуть, жаровня. Палатки снимают любители подлёдного лова, прорубают прорубь, и ловят так рыбу!

— Когда ты всё это узнала? — удивился я, — Ловля рыбы, да ещё таким изощрённым способом!

— Да, Тоник, пока ты спал, я много чего узнала, побывала на настоящем празднике Солнцеворота, который мы изучали в школе. Не волнуйся, праздник будет ещё долго длиться, завтра уже выльется за стены города, будут кулачные бои на реке, борьба, скачки, стрельба из лука, много чего весёлого, жаль, мне придётся испортить тебе такой праздник. Наверно, мы сюда больше не вернёмся.

А ловля рыбы? Здесь много рыбы, Тоник, очень много, не забывай, людей ещё мало, причём славяне живут в единении с природой, поклоняются речным и лесным духам, так что, сохранять природу, жить с ней в мире, у них в крови. Это потом, когда разрушат веру, человек, начнёт рубить сук, на котором сидит, потому что не поверит, что он сидит на нём…

Услышав про человека, рубящего сук под собой, я улыбнулся.

— Ты чего? — удивилась Катя.

— Анекдот вспомнил!

— Расскажи!

— Да вот, сидит мужик на суку, рубит его. Проходит человек, увидел, что делает мужик, и говорит: «Зачем рубишь сук, на котором сидишь? Упадёшь!», «Да пошёл ты!» — ответил мужик. Человек ушёл, а мужик рубил, рубил, и упал. Встал с трудом, вспомнил человека, пожал плечами: «Шаман, что ли?!»

Катя прыснула в кулачок:

— Да, похоже. Даже когда упадут, не понимают, что сами были виноваты.

— Катя… — я взял её ладошку, прижал к своей щеке, в груди у меня опять заурчал котёнок.

Катя приблизилась ко мне, поцеловала:

— Как хорошо, что ты у меня есть, Тоник.

— Ты меня заколдовала, Катя? — тихо спросил я.

— Нет, Тоник, наша любовь мне мешает, я с трудом ломаю себя, но я счастлива с тобой, правда!

— Катя, а если те, кто послал тебя, вовсе не для той цели собирают материал, о которой ты мне рассказывала?

— Тоник, да пусть они хоть едят его! Мне что, легче от этого?! Давай вставать, пора искать моих обидчиков. Тебе надо одеться в скафандр, иначе не справиться с ними, да и безопасней.

— А ты, Катя?

— Мне придётся ходить в обычной одежде.

Мы умылись над медным тазиком, поливая из кувшина, только вытерлись, в дверь постучали.

Открыв, я увидел мальчика.

— Завтракать будете? Проходите в трапезную, хозяин вернулся.

Переглянувшись, мы сказали, что сейчас оденемся к выходу.

— Во что мы будем одеваться? — задал я вопрос.

— Сейчас посмотрим, что у нас есть, — Катя порылась в рюкзаке, вынула обычную походную одежду: штаны и рубашку. У меня было то же самое. Одевшись, мы поморщились.

— Наш вид не оскорбит хозяина? — спросил я.

— Да, надо было позаботиться своим внешним видом, — смутилась Катя.

В дверь опять постучали, зашёл Третьяк:

— Любослав ждёт вас.

— Понимаешь, Третьяк, мы с собой не взяли другой одежды, только походная, — сказала Катя, — нам неудобно так выходить.

— Хозяин знает, пройдёмте за мной!

Пришлось послушаться. Мы прошли переходами, и оказались в небольшой горнице, с одним накрытым столом. Во главе стола сидел довольно молодой мужчина, с аккуратной бородкой.

При нашем появлении он встал, поклонился. Мы поклонились в ответ.

— Слышал я, что вы вчера вернулись с засеки, где служит мой брат. Поздорову ли он?

— Спасибо, дядя Любослав, здоров ваш брат, службу несёт исправно!

— Какие новости? Что поганые замышляют?

— Извините, но нам князь-батюшка запретил…

— Ясно. Набег готовят, — изрёк Любослав, — не стесняйтесь, ешьте.

Мы принялись за еду, которая в большом количестве была разложена на столе. Наши молодые организмы не знали сытости, всегда мы чувствовали лёгкое чувство голода. Любослав смотрел на нас, и радовался.

— Какой аппетит! Не то, что мои дети, вечно им невкусно!

— Предложите им поскакать на лошади, дядя Любослав, у них сразу проснётся зверский аппетит! — предложил я, проглотив большой кусок осетрины.

— Малы они ещё! — махнул рукой наш радушный хозяин, а я мысленно улыбнулся, зная любящих родителей, для которых дети всегда остаются детьми. Не так у Сахов, да и не только, у всех степняков дети умеют ездить на лошадях раньше, чем ходить. Но не стал развивать эту тему.

Наевшись и выпив сбитня, мы собрались откланяться.

— Дядя Любослав, — спросила Катя, — где можно поменять камни на деньги?

— У меня можно, — осторожно сказал Любослав.

Катя достала из-за пазухи небольшой рубин:

— Этого хватит за наше проживание?

— Что ты, девочка, за этот камешек вы можете жить у меня целый год!

— Так возьмите его, и всё же скажите, есть здесь человек, который купит такие камешки?

— Есть здесь один немец, Томаззо Торквемада назвался…

— Торквемада? — удивилась Катя, — Явно, не его имя. Очень подозрительно… Тоник, нам надо поговорить.

Я тоже о чём-то догадывался. Насколько я помнил, такое, или похожее имя было у знаменитого инквизитора, испанца.

— Дядя Любослав, нам бы несколько монет, праздник всё же.

— Я встречался с Ратибором, — огорошил нас Любослав, — он, от имени Лады, попросил помочь вам, вот я и пригласил вас на завтрак, посмотреть собственными глазами на вас. Честно скажу, поражён. Если бы не ваши манеры, ни за что бы не догадался, что вы не Лада и Ратибор. Может, и правда, дурите меня? Ваши шутки всему городу известны.

— Нет, дядя Любослав, мы действительно Катя и Тоник, и мы прибыли с далёкой заставы, где служили под руководством вашего брата, Микулы. Князь сначала тоже не поверил, пока не собрал всех четверых вместе.

— Хотел бы я на вас всех посмотреть! — весело рассмеялся Любослав, — Но ладно, пойдёмте, ребята, дам вам на расходы немного мелочи.

Мы прошли в кабинет купца, где тот извлёк из несгораемого шкафа небольшой мешочек и вручил его Кате.

— Катя, — спросил я, когда мы возвращались к себе, — откуда у тебя камешки?

— Я реквизировала у Вольхи половину, — хмыкнула Катя, — пусть скажет спасибо, что не все! За то, что он натворил…

Собравшись, вышли через неприметную калитку в переулок. Я был одет в скафандр, который умножал мои силы, мог защитить даже от пули, не то, что от ножа или стрелы. Шлем был приведён в боеготовность, готовый в любой момент захлопнуться, на голове был подшлемник, похожий на спортивную шапочку. Впрочем, мы могли одеться вообще, как космонавты, и никто не обратил бы на нас внимания, потому что праздник, и все рядятся, кто во что горазд.

Катя довела меня до постоялого двора с корчмой, сказала:

— Они там. Парнишка и его охранник. Охранник сам себя шире, зовут Дубыня. Парня, как ни странно, Милослав.

— Дубыня? — удивился я.

— Что тут удивительного? У вас мало ребят с именем Саша? Или Антон?

Я согласился.

— Я пойду, сниму палатку.

— Как я узнаю, где ты? — спросил я.

— Я поставлю шест с нашим штандартом.

— С чем?

— Тоник, ты как был тупым, так и остался! — рассердилась моя жена. Я вспомнил. Это же знак космоархеологов!

— Прости, Катя, забыл совсем, кто мы такие! — засмеялся я, — Скажи, откуда ты знаешь, что твои обидчики там?

— Я его чувствую, — вздохнула Катя, — удачи тебе! — повернулась и ушла, нисколько не сомневаясь во мне. Я посмотрел ей вослед и подошёл к входу.

— Куда, мелочь, прёшься! — услышал я в свой адрес.

— Ты что, совсем попутал? — удивился я, — не видишь, кто перед тобой?

— Вижу. Только приказ у меня: малолеток в такие заведения не пускать!

— У меня там друзья, мне с ними надо поговорить!

— Выйдут, поговоришь! Не мешай, видишь, посетители! — В корчму направлялись двое широких мужчин. Пропустив их, я решил действовать.

— Значит, не пропустишь? — задумчиво спросил я вышибалу.

— Нет, лучше уйди от греха, боярич, мне место дорого.

Пришлось ударить его в солнечное сплетение. Когда парень согнулся, его лицо познакомилось с моим коленом. Оглянувшись, не видит ли кто, усадил пострадавшего в снег. Думаю, не успеет замёрзнуть. А если и замёрзнет, не велика потеря!

Я удивился сам себе: в прошлой жизни даже ударить человека было для меня проблемой, а здесь стал каким-то… не могу подобрать слова, но я ведь уже убивал! Покачав головой своим мыслям, вошёл в корчму, почти полную народу, в тумане нашёл тех, кто мне нужен. Они сидели одни, рядом было ещё два места. Я подошёл и сел напротив молодого парня.

Милослав поставил большую глиняную кружку с пивом и с любопытством стал разглядывать меня.

— Чё уставился? — нагло спросил я его.

— Ты как сюда попал, малыш? — спросил Милослав.

— Прошёл, — пожал я плечами.

— Что тебе надо?

— Ты обидел мою подругу, надо за обиду ответить, — Милослав сначала тупо смотрел на меня, потом расхохотался:

— И кто меня привлечёт к ответу? Ты?

— Я.

— Какая наглая молодёжь пошла. Дубыня, разберись.

Я не стал ждать, пока Дубыня «разберётся», схватил его за волосы, и, сначала отпихнув от себя, грохнул лицом о столешницу, потом, посмотрев в его глаза, ещё раз. Положил его лицом на стол, как слегка перебравшего гостя.

— Ну, любезный Милослав? Будем разговаривать?

— Эта твоя… — парень похабно улыбнулся. Я не стал сдерживаться, вбил эту улыбку ему в пасть. Парень слетел с лавки, с трудом поднялся, выплюнул на ладонь осколки зубов:

— Да ты знаешь, что я с тобой сделаю?! — прошепелявил он.

— Сядь! — приказал я, — Иначе прибью!

Милослав сел, удивлённо глядя на мирно спящего Дубыню, будто только что увидел.

— Ничего страшного не будет, парень. Вчера ты её изнасиловал, сегодня она хочет тебя.

Милослав выдохнул, глаза его округлились:

— Врёшь!

— Нисколько! Пошли за мной, убедишься!

В это время в корчму сердобольные посетители внесли вышибалу, спросили, кто его так. Вышибала показал на меня. Двое широченных парней подошли к нашему столику. Я уже приготовился к драке, когда парни схватили Дубыню, и стали его мутузить. Мы с Милославом с удивлением смотрели за избиением, пока Дубыня не пришёл в себя от побоев.

Взревев, он кинулся в драку, не разбирая, кто прав, кто виноват.

— Милослав, пора сниматься с якоря! — сказал я, парень согласился, и мы осторожно начали пробираться сквозь драку. Вышли, почти невредимыми, Милославу ещё досталось пару раз, да о мой скафандр сломали скамейку. Я мысленно поблагодарил свой скафандр, и он отозвался, ласковой дрожью пробежав по всему телу. Я удивился, никогда не думал, что моя вторая кожа способна на эмоции. Мелькнула мысль, что это тоже внеземная разработка, найденная нашими коллегами. Зря Катя так недобро отзывалась о них.

Я вывел Милослава за городские ворота, осмотрел реку и увидел над одним из шатров, раскиданных по реке, шест с нашим гербом. Туда я и привёл парня. Катя уже ждала нас, в одной длинной рубашке.

— Узнаёшь? — спросил я насильника, пока тот привыкал к полумраку.

— Не совсем, — неуверенно ответил тот. Я ему поверил, ведь отделали они Катю вчера знатно, Милослав ожидал увидеть девочку, всю в синяках, а тут такая красавица!

— Катя, давай, я возьму у него материал в баночку? — спросил я.

— К сожалению, не могу ждать, да и много чести для него… — Катя не договорила, стремительным броском уложила парня на импровизированное ложе, собранное из шкур и ковров, и оседлала его.

Пока парень пытался вздохнуть, Катя стянула с него штаны, накрыла собой…

Я смотрел, не в силах отвести взгляд. Катя зарычала. Это была уже не Катя! Моя девушка неуловимо изменилась, став похожей на пантеру. Она насиловала парня на моих глазах, и мне было страшно, ноги приросли к полу!

Существо, бывшее моей любимой, наклонилось к лицу Милослава, и я удивился, когда она, на пике оргазма, не загрызла свою жертву, а просто сломала ему гортань, а потом и свернула шею.

Я явственно слышал хруст.

Отдышавшись, Катя медленно приняла свои обычные черты, потом слезла с трупа, натянула штаны.

— Что смотришь? — спросила она меня, — Осуждаешь? Помоги лучше! — Катя откинула шкуру с пола, там оказался деревянный люк, закрывающий прорубь. Взяв тело, мы с трудом протиснули его в отверстие, пустив под лёд.

— Вот снасти, бери, будем рыбу ловить! — сказала Катя, взяв бечёвку с крючком.

Насадив на крючок рыбку, размером с наважку, она забросила наживку в прорубь, намотав бечёвку мне на руку, потом наживила ещё одну снасть, села на своё ложе, я — на какой-то ящик, сидели, не вспоминая жуть, что сейчас произошла на моих глазах. Тут у меня клюнуло, да так, что чуть не вырвало из рук бечёвку.

— Держи!! — вскрикнула Катя, бросаясь ко мне на помощь. Мы стали вместе бороться с рыбой, которая металась подо льдом, бросая нас из стороны в сторону.

— Там что, акула? — спросил я.

— А я знаю? — тут полог нашей палатки отлетел в сторону, вошли двое стражников. Увидев нас, борющихся с неизвестной рыбой, старший бросил копьё, и, с криком «держи!», кинулся нам на помощь. Немного погодя взялся за бечёвку и его напарник.

Наши усилия увенчались успехом, из лунки выглянула огромная зубастая пасть щуки невероятных размеров. Поборовшись ещё, вытянули всю рыбину, которая забилась в палатке, сбивая нас с ног.

Стражник не растерялся, схватил копьё, и успокоил рыбину.

— Смотри, Любомир! Я ещё не ловил таких громадин! — обратился к своему напарнику старший стражник.

— Да, Кривоступ, я тоже вижу такую тварь впервые!

Наконец они вспомнили причину, по которой они оказались здесь:

— Господа, вас ожидает князь! Он велел разыскать вас и немедленно к нему доставить!

— Щука ваша! — предложила Катя, — Дорогу мы и так знаем, дойдём.

— Не сбежите?

— А что? — насторожилась Катя, — Мы арестованы?

— Кто знает? Приказано доставить, значит, доставим.

— Ну, как хотите.

Мы отправились в город с младшим стражником. Старший реквизировал нашу законную добычу.

— Тоник, ты ловил когда-нибудь такую рыбу? — спросила меня Катя.

— Что? — не понял я, погружённый в свои невесёлые думы.

— Рыбу, говорю, ловил?

— Рыбу? Рыбу ловил.

— Да ну тебя! Не бойся, ничего с нами не сделает князь!

— А я и не боюсь… — Катя усмехнулась, весело глядя на меня:

— Тоник, меня тоже не бойся, не съем! — честно говоря, мне стало жутко от её весёлых слов.

Князь вызвал нас для того, чтобы сообщить, что скоро собирается рать, и, несмотря на праздник, выдвигается к дальней заставе под предводительством воеводы.

— Вы как, остаётесь, или с войском? — спросил нас князь.

— Конечно, на заставу! — воскликнули мы. Мне не терпелось вернуться на Станцию, где моя жена не превращается в дикого зверя, а Кате надо было освободиться от своей добычи.

— Лада и Ратибор просятся с вами погулять. Возьмёте? Судя по письму Микулы, вы сможете их защитить, если что случится.

— Мы рады будем погулять с ними, — согласилась Катя. А я облегчённо вздохнул. Катя подозрительно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Ребята прибежали, как будто стояли за дверью. С восторгом смотрели они на своих двойников. Вероятно, им что-то о нас рассказали. А зря, вот возьмут и отправятся на войну.

— Лада, Ратибор! Вы лучше нас знаете город, покажите нам что-нибудь интересное! — попросила Катя, когда мы вышли из княжеского терема.

Ребята с готовностью повели нас на центральную площадь, где работали ларьки с всякими вкусностями, стоял столб с сапогами наверху, то ли намазанный жиром, то ли облитый водой, но все желающие заполучить сапоги, терпели фиаско.

Мы купили рыбный пирог на четверых, сели за столик, ели вкусный пирог, запивали сбитнем, смеялись над очередным неудачником. Я немного оттаивал, не дичился Кати, которая опять стала доброй и ласковой.

Наевшись, пошли гулять дальше. Ратибор предложил покататься на карусели, которую двигали дюжие мужики. Отдав какую-то мелочь, забрались на карусель. Когда начали крутиться, Катя в восторге завизжала, как девочка, глазки засияли, я загляделся на неё, невольно сравнивая с Ладой. Разницы почти не было, обе девушки были очень хороши.

— Тоник! — вдруг сказала Катя, — вон тот чёрный тип!

Я оглянулся и увидел человека в чёрном, скрывшемся в каком-то строении.

— Что это за изба? — спросила Катя Ладу, когда сошли с карусели.

— Это? Здесь лавка менялы.

— Что он меняет?

— Деньги, меха на деньги, золото на деньги, деньги на золото, — Лада уже лузгала семечки, каким-то образом, оказавшиеся у неё в кульке. За семечками тут же сунулся Ратибор, Лада милостиво разрешила ему взять горсть. Хоть парень по большей части отмалчивался, видно было, что они хорошие друзья, а Ратибор, по-моему, так вообще влюблён в Ладу по уши.

— Драгоценные камни меняет на деньги? — спросила Катя. Лада пожала плечами.

— Сейчас проверим, — Катя решительно пошла к дверям:

— За мной не ходите!

— Катя, ты думаешь… — начал было я, но примолк, под взглядом девушки.

Моей жены не было минут двадцать, я уже хотел проверить, не случилось ли что, как вышла сердитая Катя.

— Безобразие! — сказала она в ответ на наш немой вопрос, — Представляете, этот Лжетомаззо сказал, что у него здесь нет наличности, чтобы оплатить камешек, предложил пройти с ним, к нему домой! Маленькой девочке! Когда я возмутилась и собралась уходить, он пошёл на попятную, выкупив у меня изумруд, наверняка обманул! — Катя показала мешочек с деньгами, привязанный к её поясу.

— Славно! — подал голос Ратибор, — Там что? Серебро?

— Вроде золото, — нерешительно сказала Катя, — вы разбираетесь? — она вынула жёлтый кругляш, подала Ратибору. Тот прикусил его, кивнул: — Настоящее золото! Пойдём к реке? Там борцы, кулачные бои, соревнуются лучники!

— Пошли, — согласились мы, и почти бегом припустили за городские ворота.

Посмотрев, как борются и дерутся мужчины, подошли к стрельбищу. Здесь один предприниматель предлагал за медный грош попытать счастья, попав в мишень из лука. Призом была замечательная соболья шапка.

На удивление, никто в мишень не попадал, все стрелы летели мимо, хотя до мишени было всего метров пятьдесят. Подойдёт смельчак, прицелится, выстрелит, сплюнет, да отходит к зрителям, которые подзуживали прохожих.

— Так у тебя лук кривой, дядя, — сказал Ратибор.

— Понятно, что кривой! — обрадовался хозяин тира, — Из хорошего лука любой попадёт! Попробуй из такого! В бою некогда выбирать хорошее оружие, приходится сражаться с тем, что есть!

Я вынужден был признать его правоту.

— Кать, тебе очень пойдёт эта шапка… — сказал я.

Катя прямо засветилась от моих слов. Неужели так заметна моя неприязнь к ней?

Я постарался встряхнуться: сам бы я что сделал? Подставил вторую щёку, или это, гм, если бы было оно у меня?

Правильно сделала Катя, так им и надо! Кстати, где Дубыня? Он тоже опасен!

Катя между тем взяла лук, начала примерять к своей руке, осмотрела стрелы, выбрала одну, наложила на лук, растянула, отпустила. Взяла вторую, тоже прицелилась, и вдруг, растянув тетиву до уха, выстрелила! Стрела полетела странным путём, почти по дуге, но в конце пути воткнулась в центр мишени! Вокруг все взвыли от восторга.

— Вот видите! — воскликнул хозяин тира, — а вы говорите, невозможно! Держи, девочка! — мужик не стал зажимать приз, тем более что десяток мужчин быстро выбили бы из него дурь.

Катя примерила шапочку, посмотрела на меня. Я улыбнулся, потому что в этой шапке она стала настоящей княжной, даже Лада засмущалась.

Повосхищавшись новым приобретением, пошли посмотреть на конные бега. Здесь соревновались наездники, показывающие своё мастерство.

Увидев лошадей, я тут же вспомнил про наших, которых оставили у Любослава. Застоялись, наверно, лошадки!

— Смотри! — пихнула меня в бок Катя. Я обернулся и увидел Дубыню!

— Этот мне досадил больше того придурка! — зло прошипела моя любимая, — Давай поймаем, да повеселимся с ним?!

Я согласился. Нельзя же оставлять неотмщённой свою супругу! Я вспомнил, в каком виде Катя вернулась от этих негодяев, и сразу у меня прекратились рефлексии относительно Катиной жестокости. Ведь, не вырвись она из их лап, не оставили бы её в живых!

Между тем Дубыня увидел нас. Выпучил глаза, узнав Катю, да ещё с Ладой рядом!

Несмотря на свой немалый рост и вес, он мгновенно оказался на чьей-то лошади и пустился вскачь.

Мы с Катей тут же взлетели на других лошадок, что стояли рядом, перерезав упряжь, за которую они были привязаны к коновязи, и, не слушая криков, кинулись в погоню. Мы не сомневались, что догоним беглеца: ведь мы намного легче, но надеждам нашим не суждено было сбыться: въехав в лес, Дубыня потерялся. Не было его нигде. Мы покружили немного, пытаясь разобрать следы, но следы терялись, как будто лошадь взлетела. Мы прекратили поиски, тем более что нас стали звать Лада с Ратибором, оказывается, они тоже кинулись по нашим следам, оседлав чужих лошадей.

Выехав из леса, мы увидели, что к нам приближаются разгневанные владельцы лошадей.

Нас сдали городской страже, не решившись что-то против нас предпринимать.

Стража отвела нас к батюшке — князю…

— Зачем вам лошади чужие понадобились? — недоумевал Любомир, — Свои же есть?!

— Я думаю, — мрачно сказал Добрыня, — надо их выдрать. Всех четверых.

У меня даже зад зачесался, настолько красноречив был взгляд «моего» батюшки. Даже сквозь скафандр.

— Это был тать! — твёрдо сказала Катя, и мы все горячо её поддержали.

— С чего это вы взяли? — удивился князь.

— Если не тать, зачем ему бежать?

— Да от вас и я бы убежал! — рассердился князь.

— Нет, это был тать! — отстаивала нашу идею Лада. Мы все зашумели.

— О, Даждьбог! — воздел руки князь, — За что мне это?! Вот куда делся Милослав Залесский? А ведь его видели с вами! Вот только с кем, я уже путаться стал! Скорее бы вас отправить!

Лада с Ратибором с надеждой вскинули головы, князь поморщился.

— Дозволь, государь, посажу их в темницу? На хлеб и воду!

— Кого? — не понял Князь.

— А всех!

— Да я бы с удовольствием, супруга съест с потрохами. А если одних мальчишек, эти две фурии темницу разнесут по брёвнышку… нет, пусть гуляют, только приставь к ним соглядатаев.

— Так приставлял, государь!

— И что? — воевода пожал могучими плечами.

— Ясно! Ну что, идите, обедайте, да отдыхайте.

Обедать нас пригласили к детскому праздничному столу, без хмельных напитков. Вот дела! Нас, женатых, принимают за детей!

Наверно, всё было написано на моей физиономии, потому что, Катя фыркнула и рассмеялась:

— Что, Саша, хочется с взрослыми? Слушать их хвастливые пьяные речи?

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Хватило мне… сам знаешь где.

— Да там ты сама набралась до неприличия! — воскликнул я, — А я предупреждал!

— Тоник, вот поэтому мне этот стол милее, чем все взрослые.

Я помолчал, посмотрев на источающие любопытство мордашки наших друзей. Нет, надо быть осторожнее, им здесь скучно, а как узнают о наших приключениях, могут и взаправду сбежать!

А потом их родители найдут нас, и… — я вздохнул: если скажут подставлять известное место, ничего не поможет. Между прочим, я уже здорово вжился в роль подростка, тем более в этом мире не забалуешь, к порядку может призвать любой старший, если он не подлого сословия, конечно.

Попробуй, докажи, что ты старше их на двадцать лет! А если будешь умничать, тебе быстро укажут место! Покажите мне Мир, где любят умников!

Стол, хоть и назывался детским, изобиловал яствами, только вместо пива и мёда стояли кувшины с шипучим квасом и слегка сладким медовым напитком, крепостью, как квас. Были различные морсы, соки. Только картошки не было, её замещала пареная репа. А так, супы, заедки, рыба и запечённое мясо в маринаде. На десерт были фрукты в меду, и орехи, также вываренные в меду.

Из горячих напитков были сбитень, и напиток, очень похожий на чай. Расспросив друзей, я узнал, что это настой иван-чая. Не хуже настоящего, между прочим! Да с орешками в меду!

Катя бросала на меня странные взгляды, на которые я не реагировал. Интересно, что опять задумала моя неугомонная подружка?

После обеда мы опять пошли в город, теперь я видел, что за нами приглядывают, но не стал придавать этому значения. Жаль, Дубыня ушёл, теперь надо ходить и оглядываться, возможно всякое.

Когда нагулялись, Катя предложила сходить к Любомиру, всем.

Ребята обрадовались, на нас и так все оглядывались, удивляясь схожести, даже спросили, не выдержав:

— Вы что, близнецы?

— Да!! — хором ответили мы.

— Все четверо?!

— Конечно!

Так веселясь, пришли мы к дому купца Любомира Ипатьевича, это нам поведали наши двойники.

Нас узнал Третьяк, отчего-то здорово развеселившийся при нашем появлении.

— Как наши лошади? — спросил я его.

— Не волнуйся, боярич! Малой каждый день их выгуливает!

Сначала я думал, что мальчика просто так называют, из-за возраста, оказывается, это его имя.

В это время имя присваивали по характеру, и то, когда характер начинал проявляться, а так существовало детское имя, которым называли ребёнка родители. Если ждали ребёнка, то называли Ждан, не ждали: Неждан, любили ребёнка, называли Любава, Любим, Любовь, не любили: Нелюба, Нетлюб. Так же могли не мудрствовать, называли по очерёдности: Первак, Вторак, Третьяк, и так далее, нередки были имена Сопливый, Мешок, Остроум, Криворук, даже Толстогуз.

В городе даже слышал неприличные то ли имена, то ли клички.

Нас встретил сам купец, и его жена. Нам, как взрослым, дали выпить квас на крыльце! Мы разделили ковшик на четверых, Ратибор перевернул пустой черпак.

Любомир с Любавой с доброй улыбкой смотрели на нас.

— Мы ещё в обед вас ждали! Дети все глаза проглядели, как узнали, что вы у нас поселились! — сказала Любава.

Нас опять усадили за праздничный стол, не чинясь. Больше взрослых не было, а угощать нас за отдельным столом хозяевам показалось неприличным.

Они осторожно расспрашивали нас, как мы повеселились, мы, смеясь, отвечали. Лада похвасталась за Катю, что ей удалось выиграть соболью шапку, в которой она щеголяла. Любава смеялась и ахала, по поводу нашей погони за неведомым разбойником.

— Как же вы не побоялись, он ведь взрослый! Заманил бы в лес, и разделался бы с вами!

Мы не знали, что отвечать, но в этот момент в столовую вбежали дети, мальчик лет десяти, и девочка помладше. Не сговариваясь, они подбежали ко мне и оба залезли на руки, я посадил их на оба колена, прижав к себе. Невероятно, как соскучился по детям!

Катя с удивлением, и даже ревностью, смотрела на меня, Ратибор с Ладой, ещё не забывшие детства, не могли понять моей радости, а родители буквально таяли от удовольствия.

Удивительные создания, эти дети! Вот как они за внешним видом подростка разглядели истинную мою сущность? Сущность любящего дедушки.

Дети были накормлены ранее, и потащили меня поиграть с ними в их комнате. Не успели мы там освоиться, пришли остальные ребята.

— Тоник… Саша! Ты чудо! — чмокнула меня в ухо Катя, — Как ты изменился, когда взял на руки детей!

Даже на меня никогда так не смотрел! Хочу ребёнка!

— Катенька! Закончим эти свои квесты, выберем место поспокойнее, и… хочешь через Родовую камеру, хочешь, сама.

— Тоничек… любимый! — мы смогли пошептаться, потому что Лада и Ратибор начали весёлую возню с ребятишками. У них тут было много мастерски выполненных игрушек, в том числе и деревянных мечей, и щитов. Ратибор даже побился с мальчиком, которого, кстати, звали Яриком, Ярославом, а девочку — Наденькой, Надеждой. Потому что надеялись, что второй ребёнок будет девочкой.

Эти детки окончательно вымыли из моей головы дурные мысли, мы с Катей переглядывались, улыбаясь, даже украдкой целовались, пока нас не застали за этим ребята. Мы краснели, как дети!

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается.

Наступил вечер, Лада и Ратибор должны были отправиться домой, им было строго-настрого не гулять по городу ночью, когда самый разгар праздневства, дети купца были отправлены к няне, а мы удалились к себе в светёлку. Я хотел раздеться и порадоваться с Катей, но моя жена стала серьёзной, и не позволила мне раздеваться.

— Что случилось, Катя? — спросил я, увидев её посерьёзневшее лицо.

— Дело, Тоник, дело! Я нашла ещё одного одарённого.

Моё сердце остановилось: такой прекрасный день переходил в мрачный вечер, где Катя опять будет с кем-то, не со мной! Я с трудом проглотил комок, застрявший в горле, впрочем, опять там появившийся.

— Когда? — спросил я, не сразу поняв, почему Катя не позволила мне раздеться.

— Ты пойдёшь со мной.

— Опять?!

— Что «опять?», хочешь, чтобы меня убили?

— Это так опасно?

— Возможно, смертельно, Тоничек! Это последний, потом мы долго будем свободны, не меньше недели…

Я понимал, что лучше уступить, не хочу больше видеть, в кого превращается моя любимая. Сейчас ещё можно себе представить, что это показалось, но, если ещё раз я увижу эту жуть превращения, не знаю, смогу ли дальше жить с Катей.

Поэтому, кивнув, смирно пошёл вслед за девушкой, которая не стала меня успокаивать, понимая, что будет зря тратить слова, мне и так очень больно.

Жители города веселились от души. Вынесенные столы ломились от закусок, пиво текло рекой, горели огромные костры, помогая возродиться солнышку, на длинных шестах горели, большие деревянные колёса, медленно вращаясь. Очарование праздника сломала Катя, дёрнув за рукав.

Она шепнула, чтобы я следовал за ней, когда они с молодым человеком пойдут куда-нибудь.

Катя выбрала из молодёжи одного парня, переговорила с ним, задорно смеясь, и парень повёл её куда-то в тёмный переулок. Я двинулся за ними. Переулок был совершенно пуст, и мне пришлось значительно отстать, так что я не увидел, в какой дом они вошли!

Кровь бросилась мне в голову: Я проворонил Катю! Её могут там опять… или вообще убить! Не зря она взяла меня с собой. Я заметался было по улице, как услышал стук закрываемой двери, и увидел парня, который привёл её сюда. Подождав, пока парень скроется, я осторожно открыл дверь, которую приметил, дальше был пустой тёмный коридор. Ощупью, держась за стену, дошёл до поворота, и увидел дверь, заложенную брусом. Здесь было почему-то светлее. Приглядевшись, увидел тупик с маленьким окошком, забранным слюдой.

Я прислушался, прислонив ухо к двери. Тишина. Осторожно снял брус с двери, попытался открыть. Но дверь была заперта изнутри. Я налёг на неё, не поддалась, толкнул, и услышал:

— Тоник, это ты?

— Да, Катя! — вполголоса ответил я, пытаясь унять, готовое выскочить из груди сердце.

Дверь немного приоткрылась, Катя, убедившись, что это я, втянула меня внутрь комнаты.

Помещение было довольно ярко освещено множеством свечей, на Кате была одна лишь нижняя рубашка, низ рубашки, и ноги были забрызганы кровью.

Мне стало тошно, я подумал, что Катя опять…

— Это не моя кровь, — перехватив мой взгляд, сказала Катя.

— А чей? — удивился я.

— Не видишь? — посторонилась девушка. Я посмотрел, куда показывала Катя, не поверил, подошёл поближе: на кровати лежал Томаззо Торквемада, собственной персоной, вернее, не знаменитый инквизитор, а присвоивший его имя. В груди у него, напротив сердца, торчал кинжал.

Кинжал я узнал, это был Катин кинжал.

— Понимаешь, Тоник, — сказала Катя, пытаясь быть спокойной, после той ночи, где меня изнасиловали, я на всякий случай взяла кинжал. Привязала его к ноге. Как видишь, пригодился.

— Что произошло?

— Этот юноша, нужный мне, привёл меня сюда, опросил подождать, пока он сбегает за вином…

— За вином? — удивился я.

— Я тоже удивилась, но потом, сначала не придала значения словам. Говорит, пока раздевайся, я быстро. Я разделась, и тут входит этот, якобы инквизитор. Посмотри, какая у них кровать.

Я сначала не понял, кровать, как кровать.

— Сюда посмотри, — показала она на столбики по углам. К столбикам были вделаны оковы, которыми можно было легко приковать руки и ноги жертвы.

— Понял? Этот парень, Окунь, отдал меня на растерзание этой твари, представляешь?! Ну, найду его! — многообещающе прорычала моя любимая голосом, от которого меня бросило в дрожь.

— Помоги мне убрать тело за кровать.

— Зачем? — не понял я.

— Помогай, не задавай глупых вопросов, надо его убрать с глаз долой.

Мы вдвоём перетащили, тяжёлое тело в тёмный угол Катя осторожно вынула свой кинжал, чтобы не забрызгаться кровью ещё больше, тщательно вытерла его об одежду убитого, и спрятала в ножны под рубашкой.

В это время в дверь поскреблись.

Катя сделала мне знак «тихо!», и осторожно подошла к двери, посмотрела в глазок. Оказывается, здесь был глазок для наблюдения! Вот почему Катя так быстро меня впустила.

Сейчас она дала мне знак, чтобы я схватил входящего.

Катя открыла дверь, и я втащил в комнату молодого парня, почти ровесника нам. В руках у него действительно была корзинка с торчащим горлышком.

Парень до того удивился, увидев нас, что первое время не мог сказать ни слова. Я отобрал у него корзинку, поставил на стол, который стоял недалеко.

— Ты кто? — спросил он меня.

— Вопросы здесь задаю я! — ответил я, как герой боевика.

— Тоник, тащи его сюда, пристёгивай, — распорядилась Катя. Молодой человек, или как там его, Окунь, вздумал сопротивляться, но получив удар в живот, задохнулся, и дал себя заковать.

Катя стянула с него штаны. Мне стало до ужаса противно.

— Если тебе неприятно, подвинь ширму, вон стоит. Кстати, из-за неё вышел этот чёрный. И запри дверь, через которую вошёл этот несчастный.

Я заложил брусом дверь, подвинул поближе к кровати довольно большую ширму, полностью скрыв из моих глаз кровать, но, к сожалению, не скрыв звуки, которые начали оттуда раздаваться.

Я отвернулся, и тут же про всё забыл. Передо мной была пыточная. Возле стены был прокопан жёлоб для стока крови, которая и запеклась здесь, в стену были вбиты крючья, висели с потолка цепи.

Пройдя к мерцающему головёшками камину, я пригляделся, что было там. Не поверив своим глазам, взял кочерёжку и подвинул круглый предмет поближе. Круглый предмет оказался детским черепом. Не совсем детским, лет десяти. Почему я определил? Несколько часов назад у меня на коленях сидел обладатель такого небольшого черепа. Ещё здесь находились не сгоревшие косточки, от рёбер, и берцовая кость. Мне стало дурно.

— Катя, не убивай своего… клиента! — громко сказал я.

— Почему? — удивилась Катя.

— Когда закончишь свои дела, подходи сюда.

— Я уже, — нисколько не смущаясь, ответила Катя. Через некоторое время она приблизилась ко мне.

— Что это, Тоник?!

— Это? Это сатанинская чёрная месса. А точнее, замаскированное под мессу издевательство над детьми. Смотри, пыточная, рассчитанная, самое большее, на подростков нашего возраста, маленький череп. Похоже, Катя ты убила того изувера, который мучил и убивал детей в лесу. Здесь слишком опасно часто воровать детей, вот он и охотился подальше отсюда.

— А этот? — кивнула Катя в сторону кровати.

— Скорее всего, помощник, а может, и сообщник. Давай его прикуём на эту цепь, и допросим.

Без сожаления вырубив пленника, чтобы не сопротивлялся, я притащил его в пыточную, приковал к цепям, подтянул повыше, чтобы ноги не касались пола.

Катя в это время оделась, с любопытством наблюдая за моими действиями. А на душе у меня было пусто и холодно. Видя, что пленник не открывает глаз, я разогрел кочергу и приложил её к причинному месту. Пленник сразу ожил, взвыв и задёргавшись. Судя по этим звукам, я понял, почему это здание было пустым. Чтобы никто не слышал крики и мольбы маленьких жертв насилия и издевательств.

— Говори, тварь, что вы здесь делали с детьми? — спросил я.

— А вы меня отпустите? — с надеждой спросил парень. Совсем молодой, на лице даже не пробился пушок, разве что внизу живота.

— Отпустим. На тот свет. Не будешь запираться, убьём легко.

Видно было, что нашему пленнику было очень больно от ожога, и страшно.

— Хочешь, ещё что-нибудь прижгу? — ласково спросил я. Катя молчала, наблюдая за мной.

Тогда слова признания полились, как из рога изобилия. Да, Окунь приводил сюда обманом девочек и мальчиков. Сначала впихивал их в эту комнату, и уходил, потому что инквизитор не любил, чтобы за ним наблюдали, когда он насилует мальчиков. Потом приходил Окунь, довершал начатое. Девочек инквизитор оставлял парню. Затем они мучили детей, пробуя всякие пытки, прижигая огнём, вырывая раскалёнными щипцами рёбра, выжигая глаза…

Да, в дальних деревнях они воровали детей, насиловали их, вырезали дьявольские знаки, и вешали живьём замерзать зимой, и сжигая заживо летом…

Окунь замолчал, потому что Катя воткнула ему в сердце стилет, найденный здесь, на теле «Томаззо».

— Зачем ты его убила? — спросил я, готовый применить пытки.

— Ты обещал подарить ему лёгкую смерть, — бесцветным голосом отозвалась моя супруга, — И, Тоник, я не хочу, чтобы ты уподобился им. Они, конечно, заслужили жуткую смерть, но, вдруг тебе понравится?!

— Мне? Понравится?!

— Тоник, поверь мне, всё может быть. Знаешь, с каким наслаждением я свернула шею Милославу? Вот и, глядя на твоё лицо, испугалась за тебя!

— Кать, — спросил я, уже собираясь уходить из этого жуткого места, — почему тебя тянет к подонкам? Ведь все, которых ты… это, гм, они же все были мерзостью. Послушай: первый наш знакомый, Стас, любит издеваться над теми, кто слабее его, потом Уран, Милослав, теперь вот, Окунь!

— Тоник, откуда я знаю?! Все они оказались одарёнными, у них всех сильный ген Первых людей. Пойдём отсюда скорее, мне надо на воздух, а то начинает мутить.

— Мутить? — переспросил я, — давно тебя мутит?

— Нет, недавно, — удивилась Катя.

Так, подумал я, спокойнее, меня самого мутит от этого места.

Мы нашли потайной ход, который был недалеко от камина, прошли пустынными дворами и переулками, и вышли на оживлённую площадь.

Равнодушно посмотрев на праздник, отправились домой. Смотреть на веселье, когда перед глазами стояла картина камина, превращённого в крематорий, да и подвешенного к крюку мерзавца, никак не хотелось, да и не прибавляло аппетита.

Мы добрались до своего дома, пошли в баню. Пока я избавлялся от скафандра и упаковывал его, Катя уже начала париться. Баню теперь топили ежедневно, здесь мылись семья купца, которая недавно вернулась из гостей. Они, оказывается, гостили у мамы Любавы, которая соскучилась по внукам. Мы теперь мылись по ночам, никому не мешая.

— Тоник, ты как? Тебя не мутит? — заботливо спросила Катя.

— Когда вспомнится, нехорошо становится, — отозвался я.

— А вот мне, от вида твоего дружка становится плохо.

— Кать, тебе не кажется, что ты беременна? — вдруг предположил я.

— Беременна? Как это? — удивилась девушка.

— Ну как, мы ведь давно вместе, и забыли про всё.

— Нет, не может быть, это мы просто насмотрелись на такие вещи в последние дни, что поневоле замутит. Впрочем, доберёмся до Станции, разберёмся.

— Да, Катенька.

— Ты не хочешь ко мне?

— Ты права, Кать, мы насмотрелись всякого, и устали. У меня во рту гадко, и этот трупный запах…

— Может, заедим чем?

— Что ты? Противно, пошли, лучше, ляжем.

Добравшись до постели, мы впервые не стали ничего делать, обнялись, нацеловались, и уснули.

Мы так разоспались, что нас утром еле разбудили. Нас приглашали на завтрак.

С трудом приведя себя в порядок, и отчаянно зевая, мы пришли под светлые очи хозяев.

— Вы так выглядите, будто всю ночь не спали! — удивился Любомир.

— Кончай, отец, не смущай молодёжь.

Мы сделали вид, что всё так и было, всю ночь мы миловались, чтобы ни у кого не было даже тени подозрения на наше участие в ночных событиях.

— А где дети? — вспомнил я.

— Спят ещё, — махнул рукой Любомир, — пусть отсыпаются, пока детство не кончилось.

— Нам надо возвращаться, все дела сделаны, на праздник насмотрелись, думаем, вперёд войска двинуться, два дня, и мы на месте.

— Да, согласен с вами, ребята, — вздохнул Любомир, — хотя я с удовольствием оставил бы вас у себя, хоть навсегда, правда, любимая?

— Да, любимый, наши дети очень к ним привязались, они будут очень огорчены, если наши гости так быстро уедут.

— Что делать, служба! — непритворно вздохнул я.

Как мы и ожидали, прискакали Лада с Ратибором, с батюшкиным приказом явиться к нему.

Мы решили не тянуть, надели скафандры, забрали свои вещи, попрощались с хозяевами, оседлали лошадей, и двинулись под светлые очи местного государя.

Князь, узнав, что мы уже собрались в дальнюю дорогу, сообщил нам, что только хотел это же нам предложить. Передал нам опечатанную грамоту для Микулы, и отпустил.

Мы тепло попрощались с Ладой и Ратибором, строго настрого наказали им не сбегать из дома, не расстраивать родителей. Ребята переглянулись, блестя хитрыми глазами, и мы подумали, что эти двое ещё принесут своим родителям немало волнений.

Правда, на все их расспросы о пограничной жизни мы рассказывали только о суровых буднях, дозорах, усталости, холоде, когда стоишь на караульной вышке, или прячешься в секрете, но на наших двойников наши рассказы действовали совсем не так, как мы рассчитывали. В общем, жди, Микула, новых гостей!

— Катя, как ты думаешь, нашим друзьям не перепадёт от Дубыни? — спросил я, когда мы выехали из города, — он может подумать на них? Перепутать с нами?

— Ой, правда, — расстроилась Катя, — может наоборот, затаится, а вдруг захочет избавиться? Вообще-то он всего лишь слуга был, охранник.

— Ты не помнишь, как в это время наказывают за изнасилование?

— Тоник, ты же историк! — фыркнула Катя, — Штрафовали преступника, только я в денежных мерах не сильна. Судит князь. Я думаю, они не пошли бы на такое, если бы знали, что им грозит смертная казнь, или тюрьма, тем более что инициатива была, с моей стороны… прости, Тоничек, так надо было. Так вот, смертная казнь за изнасилование была принята только в семнадцатом веке.

— Если Дубыня соображает что-либо, будет сидеть тихо, тем более что заявления на него не было, — задумчиво сказал я, — а от нас он бежал, потому что мы не стали бы его судить, просто снесли бы ему башку.

— А если нам? — спросила Катя.

— А нам за что? — удивился я.

— Кто его знает?! — засмеялась Катя, — Нам, может быть, сошло бы с рук! — она пришпорила коня, и поскакала намётом по накатанному снежному пути.

Мы торопились, даже не снимали скафандров, договорившись оторваться за вынужденное воздержание на заставе, в такой уютной и желанной постельке, а то и в бане.

Но и там нас ждал неприятный сюрприз: поганые напали.

Заставы сделали всё, чтобы отразить нападение, к тому же пока это были передовые отряды, прощупывающие нашу оборону. Основные части были ещё в пути, как и наши.

Увидев нас, Микула прямо расцвёл от радости, узнав, что помощь идёт.

Мы попросились на стены засеки, немного проредить врага. Микула, немного помявшись, разрешил, и теперь мы расстреливали из луков неприятеля. Одна стрела, дин враг. Шлемы закрыты.

Некогда было ни переодеться, ни сходить в баню. Впрочем, мы в этом не нуждались.

Вольха, между прочим, выздоровел, приходил, просил у нас прощения, просился опять в нашу команду, чтобы хоть видеть свою любимую. Боюсь, он здорово влюбился в Катю. Безнадёжно.

Мне даже жалко его стало, ведь Вольха для Кати был не больше, чем объект для сбора генетического материала. Ну, немного подлечила, всё-таки и ей ничто человеческое не чуждо. Как и желание поспать. Мы теперь спали в скафандрах, потому что могли сыграть тревогу в любой момент.

— Тоник, нам пора уходить, — сказала как-то моя жена вечером.

— Мы же договорились? Как придёт войско, отправляемся.

— Пора, мне уже пора, самое большее, неделю, и то, с потерями. Неужели всё, что мы сделали, зря, Тоник?!

— Как ты думаешь, Катя, наш домик не сожгли?

— Не знаю, Тоничек, ты же что-нибудь придумаешь? Как ты находишь двери? Я ничего не вижу, всегда иду за тобой, — я пожал плечами:

— Просто вижу проход. То в виде обычной двери, или отверстия, если вокруг ничего нет, просто вижу, куда идти.

— А ты знаешь, куда выйдешь?

— Нет. Ты же сама видела: приоткрываешь дверь, можно войти, можно вернуться, но, если вошёл, не факт, что вернёшься назад.

— Как же нам вернуться на Станцию?

— Не знаю, Катя, мне иногда кажется, что нас кто-то водит по Мирам.

— Тогда… что получается, Тоник?! Нас здесь водить могут только создатели этого заповедника! И то, что мы здесь делаем, нужно не людям, а им?! Странникам?

— Катя, не волнуйся так. Видишь, какое здесь смешение эпох? И здесь все одной крови, только разные расы.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Надо надеяться на лучшее. Возможно, это какой-то высший разум. Катя, мы можем долго гадать, что, зачем, и почему. У нас есть цель: выйти отсюда. Что для этого нужно? Пробиться сквозь стан врага. Для этого надо предупредить Микулу, объяснить ему так, чтобы поверил нам, помог.

— Это невозможно! — простонала Катя.

— Невозможно будет, когда подойдут основные силы! Сейчас мы ещё можем пробиться! Катя, у тебя же есть дар убеждения! Как ты блестяще провела операцию в городе! — начал я уже откровенно льстить своей подружке, сам внутренне содрогаясь от воспоминаний о проведённой Катей операции.

Недаром говорится: утро вечера мудренее, утром мы подошли к Микуле, и я заявил с ходу:

— Нам надо по ту сторону врагов.

— Зачем? — удивился Микула, жутко уставший за эти дни.

— Там у нас тайный ход домой, нам надо срочно уйти, потому что, Катя беременна.

— Беременна?! — поразился Микула, — Что же вы так неосторожны?! В такое время… Впрочем, причём тут время! Почему именно туда? Возвращайтесь назад, там ещё можно проехать!

— Дядя Микула, нам надо туда! Понимаете? Даже если вы ничего не понимаете, всё равно наш дом в той стороне, и нам надо! Вопрос жизни и смерти!

— Что вы от меня хотите? — простонал Микула, — Мало того, что я потеряю двух лучших лучников, вам, небось, нужно прикрытие?

— Мы можем уйти ночью, нас не убьют, у нас непробиваемые доспехи. Мы хотим предупредить вас, чтобы вы не подумали, что мы бежим к врагу.

— О вас я даже помыслить такого не могу! Но вы мне здесь очень нужны!

— Микула, скоро подойдут основные силы врага, и нам будет не вырваться отсюда!

— Да, понимаю, что это я, старый осёл?! Когда вы собираетесь уходить? Ночью?

— Думаю, ночью все будут настороже, лучше во время битвы, пролезть в районе одного из бывших проходов для зверья. Я эти дни специально смотрела, где какое скопление врагов.

— И где это?

— Простите, это я не скажу даже Тонику-Ратибору! И ещё: наши уже близко! Можете мне поверить!

Я сначала хотел спросить, успокаивает Катя Микулу, или нет, потом вдруг понял: Катя чувствует одарённого! Действительно, пора смываться…

Мы с Катей влезли на засеку, подстрелили несколько нападающих, потом Катя переместилась в сторону, которая ближе к известному домику.

Катя сиганула вниз, я последовал за ней, приведя гравикомпенсаторы скафандра в действие. Мы, почти не оставляя следов, добежали до завала, нашли лаз, известный только Катюше. Я ничего не спрашивал, начиная понимать, что план отхода Катя разрабатывала давно.

Выбравшись с той стороны, мы, пока что никем не замеченные, потому что шла ожесточённая перестрелка с обеих сторон, скрылись в лесу.

Нас всё же обнаружили, закричали, выпустили вслед град стрел, которые не причинил нам ни малейшего вреда, а погоня увязла в глубоком снегу. Когда добежали до избушки, та горела, проход я видел в виде протуберанца.

— Бежим! — схватил я Катю за руку, и бросился в огонь.

Выбежали мы из горящей избы, зимняя одежда на нас дымилась, была вся вымазана в саже, в общем, мы мало отличались от людей, собравшихся здесь погреться и поесть. Что они ели, я сразу не понял, потому что подумал было, что попал на нашу войну, Великую Отечественную.

По дороге шла колонна танков, её сопровождала пехота. Даже отсюда было видны грязные, измождённые лица солдат.

Но, приглядевшись, увидел, что танки были необычной формы, хищные обводы, цифровой камуфляж, длинные стволы на плоских башнях.

Здесь тоже была зима, грязный закопчённый снег, грязный дым горящих изб, уходящий в низкое лиловое небо.

Пока я, оторопело осматривался, Катя уже откинула свой шлем, и рассматривала беженцев.

Я последовал примеру Кати, тоже раскрыл шлем.

— Тоник, это они! — сказала Катя, указывая на мальчика и девочку, сидящих возле остатков забора, и делая вид, что кушают. Потому что у них на платочке лежал маленький кусочек чёрного хлеба, они отщипывали от него крошки, клали в рот, и запивали водой из фляги.

Мальчику было лет двенадцать, девочке, около десяти.

— Что значит «они»? — не понял я.

— Тоник, мы можем взять их с собой?

— Если проход пустит, сможем. Катя, они же без скафандров, смогут они выжить?

— А здесь? Ты видишь, они на последней стадии истощения?

— Давай их накормим. Только немного, а то убьём.

Катя сняла свой рюкзак, раскрыла, покопалась там, вынула кусок хлеба, подошла к детям, положила его им на платочек:

— Вот, ешьте!

Дети неверяще смотрели на кусочек хлеба, но не прикасались к нему.

— Ешьте! — вставая перед ними на колени, попросила Катя.

— А ты? — еле слышно спросил мальчик, подняв огромные синие глаза на Катю. Я понял, это был не человек, представитель какой-то другой расы, но удивительно красивой. Просто под слоем грязи я не сразу увидел.

— Я сыта, у меня ещё есть. Вот! — она отломила ещё кусок, и показала детям. Тогда они начали осторожно отламывать кусочки мягкого хлеба, и принялись медленно жевать, боясь пропустить миг наслаждения, когда рот набирается пропитанной слюной вкусной мякотью.

Я достал термос со сладким чаем, налил в колпачок, подал сначала девочке, потом мальчику.

— Вы добрые волшебники? — спросила девочка, у которой глаза казались ещё больше, чем у брата, из-за её сильной худобы.

— Да, мы добрые волшебники, — согласилась Катя, — пойдёте с нами?

— Пойдём, а куда?

— Надо пройти сквозь огонь. Не испугаетесь?

— Нам уже ничего не страшно, — покачала головой девочка, — после того, как убили наших папу и маму.

Мальчик, молча, кивнул. Я подумал, что они доверились нам, потому что мы тоже не взрослые, а может, и правда, готовы были остаться здесь, и замёрзнуть насмерть, когда прогорит изба. Приглядевшись, я понял, что это была не изба, когда-то был чей-то особняк, немаленькая такая вилла. Это верхние этажи уже сгорели, поэтому выглядела, как изба.

Я пригляделся к протуберанцу, и понял, что он ведёт туда, где стоит наш вездеход.

Получив согласие детей, мы завернули их головы в свои куртки, и нырнули в огонь. Несколько секунд, и мы вышли в зал с «Мальчиком». Дверь за моей спиной закрылась. Что теперь за ней?

Мне некогда было думать об этом: у меня на руках лежал мальчик без признаков жизни.

Быстро подбежали к вездеходу, прошли шлюз, где нас окатило дезинфицирующей жидкостью и высушило. Я с испугом, почти с остановившимся дыханием, думал, не повредит ли это нашим гостям, но отменить процедуру входа никто не мог.

Внутри вездехода мы преобразовали кресла в два маленьких дивана, положили на них свою ношу, прислушались: дети дышали! Мы сразу вкололи им несколько инъекций, по инструкции, в которой предписывалось дать пострадавшим средство, усиливающее регенерацию организма, противоаллергическое, витамины и антибиотики. Это я понял, в остальных лекарствах я совершенно не разбирался, просто следовал инструкции.

Оставив ребят дремать, я запустил «Мальчика» в режим автопилота, для возвращения на Станцию.

Когда прибыли в ангар, пришлось обойти станцию, шлюз, потом пройти в раздевалку.

Вылезши из скафандра, я мысленно поблагодарил его, подумав, что без своей второй кожи был бы убит несколько раз. К моему удивлению скафандр отозвался, мягко прильнув ко мне.

Катя раздевалась рядом, увидев такие ласки, только хмыкнула.

Осторожно повесив свой скафандр в шкафчик, зашёл в душевую кабинку, отмываться.

В кают-компании мы встретились с Катей, и, не сговариваясь, побежали в ангар.

Потихоньку, чтобы не разбудить крепко спящих детей, мы вынесли их из вездехода, и прошли по другому переходу, который, оказывается, вёл в изолятор. Здесь были отделения для мальчиков и девочек.

Я вошёл в своё отделение, и увидел тот самый изолятор, откуда начались мои приключения.

Нашёл стол, на котором пришёл в себя, положил мальчика, и раздел его.

Полусгнившие тряпки, распространяющие непередаваемый аромат, бросил в утилизатор, на котором стоял такой же значок, как на кухне. Мельком подумал, что в него бросают отрезанные конечности, или внутренности.

Мальчик был невообразимо грязен. Я подумал, разделся, чтобы сразу залезть в ванную, взял его на руки и отправился купаться.

Ещё в пути подал сигнал, ванна начала набираться водой, равной температуре тела. Я взял в руки мочалку, и стал оттирать тощее тельце от грязи. По мере оттирания мне показалось, что оттираю золотой слиток от налёта, настолько чудесным оказался ребёнок. Ничего не понимая, отмыл его получше, внимательно разглядел. Все части тела, если смотреть на них отдельно, выглядели, как у любого ребёнка, но, стоило бросить взгляд на всего мальчика, перед глазами появлялся необыкновенное, просто неописуемой красоты существо. Это похоже на паззл. Каждый кусочек выглядит обычно и непривлекательно, а когда всё сложишь, получается замечательная картина.

Причём черты лица и тела у этого мальчика типично человеческие. Только глаза были огромные, как… как у Кати!!

Но и Катя проигрывала этому мальчику в нежности линий лица.

Мальчик был невероятно худ, я, когда впервые увидел себя в зеркале, и то был не таким тощим.

Видно было, что они с сестрой уже давно голодают.

Вымыв мальчика, и вымывшись сам, я вытер нас обоих полотенцем, потом отнёс его в ту самую капсулу, куда когда-то положила меня Вася.

Я даже почувствовал лёгкую ностальгию. И что я тогда бесился? Хорошо ведь здесь было.

Задав программу общего оздоровления и диагностики, я ещё раз полюбовался своим гостем, оделся и вышел в кают- компанию, переходя на бег, предчувствуя ласковую встречу с Катей.

Я выбежал с широкой улыбкой, и наткнулся на задумчивый взгляд своей подружки.

— Катя?!

— Тоник, ты не голоден? Давай, сначала пройдём в Родовую камеру.

— Может, сначала…

— Прости, Тоник, мне уже пора. Мы вовремя вернулись. Я здесь тебя жду, любимый мой, чтобы пойти вместе. Пошли?

— Кать, может, мне не стоит?

— Тоник, мне потом придётся немного воздержаться. Кажется, я действительно беременна.

— Ну и что? Помнишь, ты что-то обещала?

— Мы не получили ещё вольную. Тон, а ты уверен?.. — не договорила Катя, со странной улыбкой глядя на меня.

— В чём я должен быть уверен? — спросил я, и осёкся, побледнев. Я даже закусил губу, чтобы не расплакаться, и отвернулся.

Катя быстро подошла ко мне, крепко обняла:

— Тоник, ну извини за глупую шутку, ну, что ты?! — Катя пыталась меня поцеловать, а я всё отворачивался. Зачем она так? Я только выкинул из головы весь ужас ревности и страданий, через который мне пришлось пройти, и вот… — Тоничек, я просчитала всё по минутам! Это твой, твой ребёнок! Только нам ещё рано, понимаешь, рано! Мы его тоже оставим в этой Родовой камере, пусть спокойно развивается, пока мы рискуем своей жизнью, а, Тоник?!

Я повернулся, и пошёл в своё отделение Родовой камеры. Раздевшись, хмуро посмотрел на пиктограмму, изображающую возбуждённого мальчика, и забрался в капсулу, только сейчас поняв, как устал.

Выйдя из Родовой камеры, я прошёл в кают-компанию, проголодавшись. Катя там уже ждала меня.

— Пошли, сначала посмотрим, как наши гости, потом вместе поедим, — предложила она, — возьми какую-нибудь одежду для мальчика.

Несмотря на урчание в животе, я отправился в свою каюту, нашёл свежее бельё, шортики, и прошёл в изолятор. Мальчик ещё спал. Я подумал, нашёл комнату, откуда вела свои наблюдения Вася, посмотрел показания. Затем прочитал рекомендации.

Предлагалось оставить пациента до утра, до полного выздоровления. К нему сейчас подключены капельницы с жизненно важными веществами, так что, от голода он не умрёт.

Полюбовавшись на гостя, в котором было что-то ангельское, я вернулся в кают-компанию, и сделал заказ. Поставив тарелки на стол, начал кушать, не дожидаясь своей жены.

Катя вернулась, когда я уже принимался за второе.

— Как у тебя? Спит? — спросила она меня, я кивнул, спросив:

— А у тебя?

— Тоже спит. Такой ангелочек, просто прелесть! Не могла налюбоваться.

— Я о тебе спрашиваю, — Катя пожала плечами: — Я не сказала? Да, как мы и предполагали. Я оставила зародыш здесь, уже второй, оба твои.

Я не понял, рад я этому, или нет.

— Кать, а кто эти ребята?

— Я не знаю, Тон. Они полностью состоят из генотипа, которого в нас крупицы.

— Мне показалось, что они ангелы…

— Да, похоже. Когда проснутся, спросим. Тоник, я пойду отдыхать, мне сегодня нельзя бегать. Ты чем собираешься заняться?

— Пойду, поупражняюсь с двумя клинками. Очень полезный навык, — поднялся я.

— Тоник, — тихо позвала меня Катя, я поднял на неё глаза.

— Что?

— Ты сильно на меня обиделся?

— Не знаю, Катя, — честно ответил я, — мне надо время, чтобы разобраться.

— У нас нет времени, Тоник. Я думаю, завтра всё кончится.

— Завтра? Что кончится?

— Всё. Всё кончится. Не спрашивай, не знаю, предчувствие у меня такое. Иди, упражняйся. Я пойду, отдохну, неважно себя чувствую. Я буду на нашем месте, Тоничек.

Я прошёл в спортзал, заказал две учебные сабли, и долго бился с виртуальным противником. Когда изнемог, пошёл к себе в каюту. Катя уже спала.

Я помылся, сменил одежду. Выйдя из душа, увидел, что, Катя разметалась по всей постели, спала так сладко, став ещё более похожей на спасённых нами ребят, что сама мысль о том, чтобы причинить ей беспокойство, показалась мне кощунственной.

Не став её будить, забрался на верхний ярус. Хотел о чём-нибудь подумать, но не успел, уснул.

— Тоник, проснись! — будила меня Катя.

— Что случилось? — продрал я глаза.

— Почему ты здесь спишь? — с обидой спросила Катя, — я тебе уже не жена?

— Кать, ты вчера спала вот так! — я раскинул руки и ноги, заняв всю постель. — Я не хотел тебя будить, да и ты просила тебя пока не трогать.

Катя улыбнулась, посмотрев на мою позу:

— Пошли будить наших гостей, завтракать будем.

— А зарядка?

— Сегодня гости важнее, иди, умывайся.

Когда я зашёл в изолятор, мальчик уже не спал, с удивлением оглядываясь вокруг.

— Как себя чувствуешь? — спросил я, — Я Тоник, а ты?

— Май, — чистым голосом ответил мальчик, — где я?

— В изоляторе, мы тебя немного подлечили.

— А где Алия?

— Твоя сестра? Она в отделении для девочек. Пошли, умоешься, покажу, как что делать…

Я не Вася, подумал я, издеваться не буду.

Одев Мая в лёгкую одежду, я вывел его в кают-компанию, заказал завтрак, состоящий из бульона, мягкого хлеба и чая для мальчика, и кашу для себя. Скоро вышли и Катя с девочкой, которая оделась в юбочку и маечку. Катя тоже заказала для неё и для себя завтрак, мы молча ели, обдумывая, с чего начать разговор. Доев свой завтрак, посмотрел на своих гостей, те смотрели мне за спину, Катя тоже. Обернувшись, я увидел у входа двух взрослых людей, мужчину и женщину.

Нет, не людей, сразу было видно, что это представители Высшей расы. Они были одеты в скафандры неизвестной мне конструкции, в руках держали скафандры поменьше.

Лица у них были очень красивы. Понятно, что это родственники наших ребят.

Мальчик и девочка встали, вышли из-за стола, поклонились нам, и направились к взрослым.

Мы тоже поднялись. Катя подошла к гостям, обменялась с ними парой слов на незнакомом мне языке, и пошла с ними на выход!

— Катя! — отчаянно крикнул я.

— Тоничек, я вернусь! Я провожу гостей, и вернусь!

Я подбежал к ней, крепко обнял:

— Я тебя никуда не отпущу! — гости, молча, стояли, с добрыми улыбками глядя на нас, ребята, увидев заминку, быстро переодевались, влезая в скафандры. Лица их просто цвели от радости.

— Тоник, пусти, мне надо идти. Я же говорю, я вернусь! Обещаю!

Они прошли в тамбур, а я подбежал к иллюминатору, надеясь увидеть четверых гостей. Вышли пятеро.

«Проводит, и вернётся», — шептал я про себя.

Катя вошла в огромный конус невиданного корабля, и я с ужасом увидел, что корабль стал растворяться. Через минуту посадочная площадка была пуста.

Не веря своим глазам, я смотрел, надеясь, что всё это дурная шутка, и корабль вернётся.

Потом понял, что обманываю себя, сполз по стене на пол, уткнулся лицом в колени, и застыл от горя.

— Тоник, ты чего там сидишь? — услышал я голос Кати. Я поднял голову, ничего не понимая. Катя вопросительно смотрела на меня.

— Ты чего там уселся? — ещё раз спросила она меня.

— Катя? Ты не улетела?

— Куда? Что с тобой, Тоник?

— Я только что проводил тебя, ты же улетела с ними!

— Но я же обещала вернуться? Я вернулась. Так что, вставай, пошли на зарядку!

 

Глава пятая

Что было дальше

Какая там зарядка?! Мне нужна была совсем другая зарядка! Я кинулся к Кате, обнял её, начал целовать всё её прекрасное лицо. Катя сначала пыталась сопротивляться, потом обмякла.

Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись, взялись за руки, и побежали в свою каюту.

Несмотря на сильное нетерпение, мы бесились на постели, постепенно освобождаясь от одежды, пытаясь продлить радость…

— Ай! — вскрикнула Катя, — Ну сколько можно?! Тоник, не останавливайся, милый, опять восстановилось…

Ага, остановишь меня!

…Мы ласково, нежно, целовались, я смотрел в Катины огромные глаза, ловя сходство с ангелочками, набирался смелости для разговора.

— Катя! — позвал я.

— Что, Тоничек?

— Кать, ты… ты ведь не та Катя?

— Тоник! Ну что тебе надо?! Посмотри, на шейке, родинка есть?

Я внимательно рассмотрел родинки на точёной шейке подруги.

— Вот, — подставила Катя свою восхитительную грудку, я сразу её поцеловал.

— Да не туда, — под грудкой! — я внимательно осмотрел шрам, прекрасно мне знакомый, тот, что остался от стрелы. Катя старалась от него избавиться, но след так и остался.

Я поцеловал шрамик. Катя перевернулась на живот, показав шрамик под лопаткой.

— Теперь видишь?

— Не совсем! — я снова положил её на спину, прикоснулся губами к мягкому животику:

— А вот здесь? — спустился я к гладкому холмику. Волосики у нас не росли, это было сделано для лучшего контакта со второй кожей.

— Тоник! — вздохнула Катя, — Ну вот что ты такой зануда? Оно тебе надо? Ты ведь мечтал о том, чтобы я была обычной девочкой? Да, мне подарили новое тело, теперь я только твоя. Ты опять недоволен?

Я откинулся на подушку, пару секунд подумал:

— Катя, а с той Катей… э-э, как сказать, чтобы не обидеть?

— Тоник ты не можешь меня обидеть, я настоящая, это я с тобой была, в том теле.

— А где оно, и кто в нём?

— Я и осталась в нём, — пожала плечами Катя. Я подумал, переваривая её слова.

— Ты и там, и тут? Одновременно?

— Тоник, ты тоже находишься сразу в двух местах, и что? Тебе неприятно?

— Как это? — приподнялся я на локте, и заглядывая в чудесные Катины глаза.

— Те сны, что тебе снятся. Это не сны, ты там живёшь, и я с тобой.

— Ты моя сестрёнка?!

— Да, Тоник, там мы близнецы.

— Ну, так нечестно, — откинулся я на подушку.

— Ну почему? Здесь мы муж и жена, там мы маленькие дети, близнецы. По-моему, это просто чудесно!

— Кать, а как же та Катя, она любит меня? Ей же очень плохо, одной?!

— Она не одна. Она с Тоником. С настоящим. Не волнуйся, Тон! У нас есть связь, она будто бы всегда с тобой! — засмеялась Катя, — Просто её миссия не закончена, а настоящий Тоник занят лишь своей археологией и этнографией, ему не до Кати!

— Всё равно, мне жалко её. Мы столько перенесли вместе!

— Ты хочешь завести гарем из Кать? Тебе мало?.. — Катя замолчала, нашла мои губы, и я снова выпал из реальности.

— Катя, ты меня обманываешь насчёт той Кати, — отдышавшись, продолжил я, — разве можно отказаться от такой прелести? — Катя заразительно засмеялась, опять начиная меня целовать во всех местах.

— Ой, Кать, щекотно!

— Ты прав, Тоник! Отказаться от такого невозможно! Иногда ты будешь её посещать, будто бы во сне. Иди сюда…

— Кать, — спросил я, когда немного пришёл в себя. — Вот ты всё рассказываешь про нас. Ты что, всегда это знала?

Катя посмотрела на меня странным взглядом, как на неразумное дитя:

— Тон, ты меня иногда поражаешь своей глупостью.

— Что опять? — покраснел я.

— Ты, когда уходил в Миры, сколько там был? А когда возвращался сюда? Сколько прошло? Вот то-то! Мы возвращались в тот же миг, как ушли! — не стала больше издеваться надо мной Катя, щёлкнув по моему красному от смущения носу, — Всё-то ты врёшь, что был пожилым человеком. Тоник, ты милый глупый ребёнок… Ты только представь: я пробыла в гостях несколько дней, предлагали побыть ещё, но я стала сходить с ума от тоски по тебе, и вернулась, а ты мне устроил допрос! — притворно надулась Катя. Я крепко обнял её, зацеловал:

— Прости меня! Не представляю, как ты выдержала несколько дней? Я за две минуты такое горе перенёс…

— Не поверил мне? Ну и зря!

* * *

Я вышел из нашего с Катей дома, собрался на пробежку. Что делать, если Катя уже на последнем месяце беременности? Мне надо куда-то девать накопившуюся за ночь энергию.

Наш дом стоял недалеко от моря, в предгорьях. Горы были далеко, но я и не стремился в горы, мне хватало того, что они есть. С этой стороны начинался лес, с другой стороны была бескрайняя степь.

В общем, всё так, как я и хотел. А вот лошадей у нас не было. Мы с Катей очень любили лошадей, любили носиться по степи во весь опор, наперегонки, и лошадки любили нас, но пришлось оставить их у Сахов, когда Кате стало нельзя ездить верхом. Боялась не удержаться от соблазна.

Мы с моей Катенькой устроили на Станции, если не медовый месяц, то неделю, точно. Может, и на месяц бы задержались, да пришло сообщение, что прибывает новая партия детей на раскопки, да и Катя сообщила мне новость, что она опять понесла.

Так что, сходив в Родовую камеру, и проверив, как развиваются наши дети, мы отправились к Сахам.

Эти ребята встретили нас, как самых любимых родственников, опять поставили нам юрту на лучшем месте, возле нас водили хороводы, по секрету мне сказали, что у меня уже есть почти десяток деток разных полов, но не показали, опасаясь моей строгой жены. Девчонки помнили, как она ревновала меня к ним. Даже отвергла меня, пока они были со мной.

От меня не отходил Юлик со своей маленькой подружкой, которую звали Лёгкое Облачко. Она была маленькая и казалась невесомой. Утренняя Роса, под радостные улыбки её мужа, не сводила с меня глаз. Всё это меня радовало, пока я не увидел, как на Катеньку смотрит Дэн. Катя отвечала ему ласковой улыбкой. Я знал, что они любят друг друга, мало того, они, по здешним законам, тоже муж и жена.

Я терпел недолго:

— Дэн! — позвал я друга.

— А? — очнулся Дэн, — Ой, Тон, прости меня! Я же обещал тебе, но, увидев Катю, сразу потерял голову!

Катя тоже смутилась, жалобно посмотрела на меня. Я понимал их, они жили вместе, во время нашей свадьбы, и были счастливы. Что бы ни говорила мне Катя, я был уверен, что Дэн был её первым мужчиной. Сладкая ревность терзала моё сердце, я представлял их вдвоём, и сходил с ума от сладкой боли.

Катя внимательно посмотрела на меня, нахмурилась, взяла за руку, и отвела в нашу юрту.

— Тоник, перестань беситься! Я даю слово, что буду только с тобой! Ты мне веришь? Ну, успокойся!

Я не мог успокоиться, я дрожал, как в лихорадке, наверно, немало адреналина выплеснулось в кровь.

Катя сняла с меня напряжение, ещё раз пообещала больше не смотреть в сторону Дэника, но, как бы это глупо не выглядело, мне показалось, что она была не со мной, потому что такого громадного удовольствия она ещё никогда не испытывала.

А на другой день мы с ребятами отправились в степь, погарцевать на лошадках, пострелять дичь, а то и завалить кабанчика в камышах.

Катя развлекалась с девочками, но я её приревновал и к девочкам, зная их двойную природу.

Тогда Катя попросила у Дэна двух лошадей, и мы больше не расставались, везде носились вдвоём.

Так однажды, пустившись наперегонки, вылетели на этот берег моря.

Нам вспомнились сны про Катю и Костю, и решили здесь построить дом.

Я думал, будем строить целую вечность, но у Кати была связь со своим двойником, который был ещё в гостях у…

Я пытался узнать, кто же это такие, но не получил удовлетворительного ответа, Катя сказала, что ей было неудобно их самих расспрашивать, а Май мог сказать только, что они Истинные Люди.

Живут, между прочим, тысячи лет, а Маю уже сто двадцать.

Я сначала не поверил. Это как? Десять лет ползать, не умея ходить?

Катя долго смеялась, потом сказала, что не десять лет, конечно, но дольше, чем мы.

— Тоник, у тебя была собака, или кошка? Помнишь различия в развитии их, и людей? Собаки через год не только бегают, они уже половозрелые! Так, примерно, и здесь.

— Мы что, у них, на правах собак? — нахмурился я. Катя рассердилась:

— Не смей так говорить! Да, они как боги, но не боги! Они любят нас, смотрят, как на равных, жалея, что мы так мало живём. Тоник, за то, что мы вернули им детей, они наградили нас с тобой долгой жизнью. Мы теперь будем жить столько, сколько захотим. Только это не значит, что мы не сможем погибнуть, так что береги себя, а то я без тебя не смогу жить.

— Кать, — спросил я, радуясь её откровению, — Ты сказала, что это их дети, но Алия сказала, что их родители погибли.

— У Истинных Людей нет чужих детей. Они считают всех детей своими, потому что рожают очень редко.

— Почему тогда они меня не взяли с собой? — надулся я. Мне тоже хотелось посмотреть на жизнь Истинных Людей.

— Не знаю, Тоник, — вздохнула Катя, — я оказалась их дальней родственницей, а ты нет.

— Ну и хорошо, — согласился я, — что мы не родственники.

Так вот, Катины родственники подарили нам этот дом, небольшой снаружи, просторный внутри.

Наверно, не надо объяснять, что был он сделан как умный дом, следил за порядком сам, была линия доставки продуктов, хотя, может, они производились на месте, не знаю. Не хуже, чем на Станции: заказываешь обед, и достаёшь его из шкафа. Ну, и все остальные услуги, вплоть до голопроектора, по которому можно смотреть фильмы.

Катя смотрела кино, а я ничего не понимал. Катя обозвала меня питекантропом, и я согласился. Музыка мне тоже не понравилась, мне ближе были напевы Сахов, но их я давно не видел, потому что, если я ревновал Катю только к Дэну, то Катя ревновала меня ко всем девочкам.

Вот из этого дома я и вышел поутру, решив пробежаться по песчаному пляжу, а также поплавать.

На мне была только юбочка, наподобие набедренной повязки.

Только я отбежал от дома, услышал топот копыт, и на меня с воплем прыгнул Юлик, прямо с лошади.

Мы покатились по песку, Юлик радостно смеялся. Мне тоже было приятно видеть друга.

— Тон, я привёл тебе лошадку, давай, прокатимся?!

— О чём разговор?! — я здорово соскучился по лошадям, по скачкам. Всё-таки мы рано закончили с Катей свои вылазки в Миры, шило в одном месте постоянно кололо, всё же мы были ещё очень молоды, для оседлой жизни.

Я с места взлетел на лошадку, пригнулся к гриве, и понёсся вслед за Юликом.

Я думал, поносимся по степи, а Юлик привёл меня к юрте, возле которой стояли юноша и девушка.

Спешившись, я подбежал к ним, мы потёрлись носами и щеками. Меня распирало от радости: это были Утренняя Роса, и её муж, Кайтик. Они сияли от счастья.

— Тоник, как мы счастливы, что смогли с тобой встретиться! — мурлыкала Роса, — Посмотри на нашу дочь! — дочка уже ползала возле юрты, даже могла ходить, держась за руку.

Роса сняла с неё повязку, и я увидел, что спереди она обыкновенная маленькая девочка, а сзади висел аккуратный такой хвостик. Причём всё было очень гармонично.

— Кайт, посмотри за Катей! — Роса потянула меня за руку в юрту.

— Катя? — удивился я.

— Ну да, теперь всех девочек так называют, а мальчиков Тониками.

— Это же такая путаница будет!

— Не будет. У каждой семьи своя приставка к имени. Раздевайся скорее!

В полутьме я не разглядел сразу ещё одну девушку.

— Тоник, Это Лёгкое Облачко.

— Зачем? — удивился я. Ладно, Роса, всё же она жена мне, а эта девочка?

— Она жена Юлика.

— Юлик женился?!

— Чему ты удивляешься? Он твой ровесник!

— Да, но…

— У них ничего не получается. Помоги другу, они тоже хотят ребёночка. Юлик просто стесняется сказать тебе.

— Облачко тоже, — заметил я, увидев, что девочка испуганно жмётся к стенке.

— Ты сначала со мной поиграй, пусть увидит, что это не страшнее, чем с мужем.

Домой я вернулся к обеду. От Росы я узнал, что среди ребят устроили состязания, по стрельбе из лука, выездке, борьбе, определили очередь, кому, когда, встречаться со мной. Все хотели таких деток, как у Росы и ещё у нескольких счастливиц. Были там среди моих детей и мальчики. Даже один без хвостика.

Катя ждала меня, сурово сжав губы.

— Ну что, кобель, набегался?

— Кать, ну почему сразу кобель?..

— Ну, жеребец. Зря я дала тебе слово, но, как только рожу, обязательно поживу с Дэном. Я тут подумала, твои детки, и наши, с Дэном, будут чужими друг другу, они даже смогут жениться. Как думаешь, не создать ли нам здесь новую расу?

Я сглотнул, представив такое.

— Катя, Кать! — испугался я, — Это же разные вещи! Мне всё равно девать семя некуда, оно без пользы выливается! А тут друг просит помочь, у него не получается, а он тоже хочет ребёночка!

— Что за друг? — всё ещё сердито спросила жена.

— Юлик. Юлик женился на Лёгком Облачке.

— И не пригласил нас на свадьбу? Вот же!.. Теперь у них ничего не выходит?

— Помнишь, Юлик лечился в клинике Натаниэля? Может, болезнь дала осложнение? У нас было, например, если мальчик переболеет свинкой…

— Это ты свинья, Тоник, надо было ещё на свадьбе… — я встал перед Катей на колени, обнял, приник к огромному животу.

— Тук-тук-тук-тук! — маленькими тугими молоточками стучало сердечко ребёночка. Тут что-то мягко ударило меня в ухо. Толкается! Я поднял лицо, Катя счастливо улыбалась.

— Кать, а как же наши первенцы? Они что, будут моложе младшего брата?

— Так, наверно, и будет. До родов я не стану выходить отсюда.

— Где будешь рожать?

— Ичубей обещал помочь.

— Катя, ты больше не сердишься на меня?

— Сержусь, конечно, — Катя нежно перебирала мои волосы, которые попросила отпустить, чтобы были как у Дэна, любила заплетать мне мелкие косички, или перевязывала ремешком. Ещё я носил юбочки, стилизованные под набедренные повязки. Я не возражал своей беременной жене, пусть лучше представляет, что она с Дэном, находясь со мной, чем наоборот.

Мы с Катей очень любили друг друга, до безумия, но почему-то это не мешало нам любить и Сахов.

Я, в обществе девочек, даже не думал, что изменяю своей жене, всё было естественно, как дыхание, потому что я помогал, спасал народ от вымирания. Честно говоря, я был влюблён в красавицу Росу. Конечно, не так, как в Катю, но всё же!

А Катя? Она, наверное, мучается, не видясь с любимым.

Я вздохнул, и снова прижался к мягкому животу, думая, что нам надо, или переезжать в другой Мир, или смириться с неизбежным, и увидеть в своём доме ребёнка с хвостиком.

 

Близнецы

Последний день лета

Строго говоря, это не последний день лета, а предпоследний. Сегодня 30 августа, в школе у нас линейка.

Мы за лето крепко сдружились: я, Катя, и Настя с Сашей. Мы так перепутались, что уже иногда не понимали, где какая пара. То мы Сашей играем в свои, мальчишечьи игры, а Настя с Катей занимаются с куклами, то мы с Настей, а Саша с Катей уединяемся, а то наоборот, Настя с Сашей, а мы с Катей.

Вот, накануне, мы собрались, стали обсуждать, в чём идти на линейку. Было очень жарко, и мы с Катей, не задумываясь, сказали, что пойдём, как всегда, Катя в юбочке и пионерской рубашке, а я в таких же синих коротких шортиках и в такой же рубашке.

Саша вздохнул:

— Хорошо вам, вы близнецы, над вами никто смеяться не будет.

— Почему смеяться? — удивился я.

— Пятый класс, мы уже большие. Если я приду в коротких штанишках, засмеют. Это ты, если придёшь в длинных штанах, будешь выглядеть странно.

— Мы же вместе! Четвёрка друзей, все знают. Настя наденет юбочку, а ты, под цвет Настиной юбочки, шорты!

Так что сегодня мы пойдём в такой летней пионерской одежде. Я думаю, и на занятия надо будет так ходить, а то сентябрь всегда жаркий, бывает жарче, чем летом.

Мы с Катей с нетерпением смотрим, как мама гладит нашу форму. Сегодня на линейку идём мы с Катей, Юра и Саша. Саша тоже в пионерском галстуке, а Юра уже комсомолец, ему шестнадцать.

Юра у нас больше всех из нашей семьи любит Катю, Саше достаюсь я. Вовка любит нас всех одинаково, но у него начинается колхоз, поедет на картошку, но обещал приехать к нам, на денёк, если отпустят. Ну, а у Вити уже своя семья, он нечасто бывает у нас.

Этим летом нам с Катей досталось. Пока Саша болел, мы ходили на покос, мама тоже, оставив Сашу на хозяйстве. Но ничего, привыкли, с нами даже Саша ходил, наш друг, и Настя! Но ей мы не разрешали много работать, она занималась костром и обедами.

Наши родители старались вывозить нас с покоса на автобусе, чтобы мы не переутомились.

Ну вот, мы и готовы! Саша и Юра повязали нам галстуки, соседка баба Катя подарила два букета из георгинов, нам с Катей, и мы отправились на линейку, знакомиться с новыми учителями.

У нас классным руководителем оказалась Марина Александровна, маленькая кругленькая женщина, молодая, почти девушка. Она устроилась на работу в школу вместе с мужем. Муж будет обучать нас трудам.

Саша с Настей пришли в такой же пионерской форме, как мы с Катей. Почти все мальчики были в длинных штанах. Несмотря на жаркий день, они смотрели на нас свысока, как на малышей, тем боле мы были в сандаликах и гольфиках.

Я про себя смеялся над ними: пусть завидуют.

Марина Александровна, знакомясь с классом, увидела нас с Катей:

— Ой, какие котята!

— Это Катя и Котя! — сказал Саша, который держал за руку Настю. Я удивился, и забрал у Саши Настю, отдав ему Катю. Катя рассмеялась.

— Что это вы? — удивилась наша классная руководительница.

— Катя и Котя близнецы, — объяснили ей, но учительница всё равно не поняла сначала, почему все веселятся, они-то уже все знали, что мы дружим вчетвером.

А Марина Александровна, как оказалось, занималась спортом, туризмом, так что скучно нам не будет!

Отстояв торжественную линейку, где Василий Иванович, наш директор, поздравил нас с началом нового учебного года, мы разошлись по домам, договорившись с друзьями пойти на пляж, всё-таки, сегодня последний день лета!

 

Глава первая,

в которой мы решаем, что слишком засиделись на одном месте

Я стоял на крыльце своего, вернее, нашего с Катей дома и с грустью смотрел на дорогу, уходящую в степь. Дорогу протоптали наши друзья, что иногда навещали нас.

Уже пошёл четвёртый день, как Катя уехала. Осталось ждать целых четыре дня!

Я даже не знал, что это так будет утомительно. Думал, что такого? Отдохнём друг от друга недельку, и всё, потом, с радостью, встретимся. Но нет, как только она уехала, я почувствовал пустоту в груди, стал тосковать по своей жене. На другое же утро я выбежал на веранду, надеясь увидеть скачущего всадника.

Но никого не было, мои друзья тоже не появлялись. Не мог же я каждый день…

Катя отпросилась к Дэну, погостить. Я не мог не отпустить, видя сумасшедшинку в её глазах. Не отпусти я её, и меня ждали бы холодноватые отношения, укор во взглядах, а то и мелочные ссоры.

Я ведь встречался с Росой, и не только, чем она хуже? Не буду я постоянно говорить одно и то же: Катя не рабыня мне. Жена? Так и Дэника она жена, хоть и вторая, а мне Ветерок приходится второй женой. Надо было вызвать её к себе, но мы договорились, что этот дом только для нас двоих.

Я предложил Кате, чтобы Дэн поставил юрту в степи, они там, без помех, провели бы медовую неделю, и всё, успокоилась бы, до следующего раза. Но у Дэна были какие-то неотложные дела. То ли учения подрастающей молодёжи, то ли угроза нападения соседнего Рода. Дэн, как сын вождя, должен был принимать участие в совещаниях, учиться у старших, недалёк тот день, когда ему уже придётся стать Главой Рода. Жизнь у Сахов коротка, я надеюсь, с моей помощью они выживут, а новые члены Рода, гибриды, наверняка будут жить дольше.

Поэтому Катя уехала туда, где было нынче стойбище. Сахи ведь кочевали, на одном месте не могли прокормить свои табуны лошадей. Да и самим нужно прокормиться. Поэтому, съев и вытоптав траву, весь Род снимался с места, и откочёвывал на более тучные выпасы, не тронутые ещё цивилизацией. Так они и кочевали, переходя с места на место. Пока доберутся до того места, где мы впервые с ними встретились, там уже восстановится пастбище.

Так что, Дэн приехал, в сопровождении своих друзей, с которыми мы так славно когда-то провели время, сердечно поздоровались, обнявшись и потёршись носами и щеками.

Ребята сказали, что ждут нас у себя, когда Сашенька встанет на ножки. Тогда снова побродим по степи, съездим на охоту. Да и напряжённость между соседями к тому времени как-нибудь уладится.

Отказавшись остаться у нас и позавтракать, посадили Катю с малышкой на лошадь, и умчались.

А я остался один, в тоскливом ожидании.

Может, надо было тоже уехать с ними? Посмотрел бы на своих детей…

Ну, посмотрел бы, и что дальше? Пока не видишь, как-то легче, а то увидел нашу с Росой дочь, потом долго мучился, хотел увидеть снова и снова, пока не родилась Сашенька.

Теперь ей уже второй месяц, Катя пришла в норму, всё зажило. Но Дэн уже опытный муж, посадил её на женское седло, боком, чтобы не травмировать.

Пока я предавался воспоминаниям, мне показалось какое-то движение в степи: кто-то ехал в моём направлении. За мной? Напрягая зрение, я увидел…, сердце забухало от радостного предчувствия:

неужели Катя?! Так рано? Что у них случилось?

Не доезжая метров сто до ограды, лошадь остановилась, всадник спрыгнул на землю, осторожно снял с седла Катю с ребёнком на руках.

Дэн ласково поцеловал Катю, и хотел было уже вскочить в седло, но Катя взяла его рукой за шею, привлекла к себе, и они слились в долгом страстном поцелуе…

У меня с глаз будто спала пелена. До этого я их не видел, что они там делали, мне было как-то неважно, а здесь, когда увидел, как они прощаются, меня даже затрясло.

Но я не сдвинулся с места.

Наконец они оторвались друг от друга, глядя друг на друга с любовью, затем Дэн вскочил на лошадь и умчался, быстро скрывшись из глаз.

Катя долго смотрела ему вслед, потом повернулась к дому, и увидела меня. Сначала мне показалось, что она смутилась, но через секунду, широко улыбнувшись, поспешила ко мне навстречу.

Подбежав, хотела поцеловать меня, но я подставил щёку, уклонившись от поцелуя.

— Что-то случилось, Катя?

— Почему случилось? — удивилась Катя.

— Никто не напал на Род? Дэн не отправляется на войну?

— Ничего такого, с чего ты взял?

— Да так, показалось. Дэн так быстро умчался назад, как будто там пожар.

— Там дела у него, но войны нет.

— Ладно, Катя, иди, мойся, небось, пропылилась за дорогу, да лошадиным потом пропахла. Дай мне Сашеньку, искупаю тоже.

— Пусть поспит, потом вместе искупаем. Тоник, пойдём вместе мыться?

— Мм…

— Не хочешь? — распахнула свои глазищи Катя, — и вообще, подожди здесь, я сейчас уложу Сашеньку, и вернусь.

Я сел за стол, подумав, что надо было не стоять на крыльце, а совершить пробежку, пришёл бы домой, а там любимая Катя, ждёт, волнуется. Нет же, стоял там, как дурак, причём стоял там каждый день, надеясь на чудо. Ну и что ты не рад? Не знал, зачем твоя любимая уезжала?

Пришла Катя:

— Тоник, давай, я тебя постригу. Тебе не надоели эти космы?

— Надоели, — вздохнул я, — но тебе же нравилось!

— Я хочу видеть своего маленького Тоника! Знаешь, как я по тебе соскучилась?! Еле выдержала эти три дня! Давай, милый, садись. Хорошо, что ты в одной юбочке, сейчас постригу тебя, и переоденешься в свои любимые шортики, хорошо? — Катя поцеловала меня сзади в щёчку, мне стало сладко.

Катя умела стричь, стригла долго, не торопясь, оставила короткий ёжик с чёлкой.

— Посмотри на себя! — весело воскликнула Катя. Я посмотрел в зеркало, с трудом узнав в стриженом мальчишке себя. Когда у меня были волосы до лопаток, да ещё с ремешком, или косичками, я выглядел старше, почти ровесником Дэну, а сейчас можно было дать чуть больше тринадцати лет.

Внимательно приглядевшись, заметил, что косточки всё так же проступают сквозь кожу, как у подростка. Катя счастливо смеялась, глядя на моё замешательство.

— Видишь, Тоник, как полезно иногда менять обстановку, или внешний вид! Пойдём скорее! — Катя потащила мне в ванную, на ходу развязав тесёмки моей юбочки.

— Бросай! Дом сам уберёт и постирает. Кому я это говорю?! — звонко рассмеялась моя Катя. А я понял, что ей пришлось несладко в гостях. Ещё бы! Феодальный строй, всё надо делать своими ручками, несмотря на то, что ты жена сына вождя. Вторая. Значит, и круг обязанностей шире. Наверняка и кормить ребёнка первой жены приходилось. Моего ребёнка, подумалось мне. Первая, девочка, уже большая. Впрочем, мне кажется, Сахи кормят грудью, пока есть молоко, тем более, когда кормят, меньше вероятность забеременеть.

Так что, наверняка Катя кормила своей грудью моего сына.

Катя затащила меня в ванную комнату, быстро разделась, включила воду. Немного обмывшись, она прижалась ко мне, впилась своими губами мне в губы, гладила спину.

— Как же я соскучилась по тебе, Тоник! Просто невероятно! Начала тосковать прямо к вечеру первого же дня! Но Ветерок не отпускала, попросила помочь, я кормила вашего сына, Тоника! Чудесный ребёнок! С хвостиком. Тебе обязательно надо съездить к ним в гости! Ну что ты? Не рад мне, что ли?

А я, как ни странно, не возбудился.

— Кать, потерпим до постели, здесь не очень удобно.

— Да, Тоничек, помой тогда меня! Возьми мочалку, дай, намылю! Везде оттирай. И здесь тоже. Не бойся, всё уже зажило. Если бы ты знал, как больно рожать! Пусть Родовая камера рожает! Шучу, Тоничек, после того, как выносила, и родила, я безумно люблю Сашеньку, а тех, что в камере, и не чувствую. Интересно, почему отцы любят своих детей?

— Не все, Катюш, не все.

— Да, Тон, я заметила, в стойбище отцы начинают заниматься с детьми, когда они достигают пятилетнего возраста, а если после этого ещё питаются материнским молоком, то и позже. Правда, ребята и в тринадцать лет не прочь пососать мамину грудь. Говорят, без их помощи малыш не сможет нормально питаться, силёнок не хватает. А так молоко прибывает быстрее. Ты не хочешь помочь нам? — засмеялась Катя.

— Когда Сашеньку накормишь, остатки отдашь мне, не откажусь.

— Ты хороший, Тоник. Ты знаешь, какой ты хороший? — Катя опять приникла ко мне.

Оттерев друг друга, мы обмылись, и, вытершись, оделись. Я в шортики и маечку, а Катя в халатик. Ей так удобнее кормить девочку. Грудки у неё набухли, и молочко уже капало из сосочков. Я слизнул, и Катя счастливо рассмеялась:

— Придётся сначала Сашеньку покормить, а то опять весь халатик будет в молоке. Кстати, ты знаешь, что влияет на качество и количество молока? Нет?! Любовь, Тоничек, и чем чаще, тем лучше!

Катя взяла из кроватки малышку, дала ей грудь. Сашенька, даже во сне, стала забавно искать грудку, причмокивая. Мы с Катей смеялись. Накормив, Катя положила её на место, ласково разглядывая розовое личико нашей дочки:

— Пусть поспит, жалко будить. Потом искупаем. Пойдём, сами поедим.

— Ты мне что-то обещала.

— Что? А! Конечно!

— Пойдём, ляжем? Потом покушаем.

— Тоник! Ты чудо!

Я выбросил все дурацкие мысли из головы, мы побежали с моей любимой в спальню, где я мучился три дня, мне так там не хватало второй половинки!

Катя скинула халатик, под которым ничего не оказалось, и я понял, как её люблю. В её грудках что-то ещё оставалось. Я попробовал, невероятно возбуждаясь, Катя уже стонала. Покончив с грудками, начал целовать её сладкие губки…

Невероятно, как соскучились! Так и не вылезали бы из постели, если бы Сашенька не проснулась.

— Наверно, описалась, — сказала Катя, вылезая из-под одеяла и накидывая халатик:

— Иди снова в душ, и заказывай обед, у меня давно в животе бурчит.

— Что будешь? Рыбу, мясо?

— На твой вкус, Тоничек, ты же знаешь, что наши вкусы совпадают.

— Да, особенно во время беременности! — Катя заразительно рассмеялась. Хорошо, что у нас была такая кухня, которая может исполнить любой, самый невероятный, каприз, иначе пришлось бы искать то, не знаю, что, а найдя, узнать, что это уже не надо.

Пока я составлял заказ, Катя купала девочку. Уложив снова её спать, Катя пришла ко мне, прижалась сзади:

— Как же я тебя люблю…

— В гостях хорошо, а дома лучше? — спросил я.

— Ещё как! Но, чтобы это узнать, надо съездить в гости.

— Хм! — отозвался я.

— Тоничек, но ты же сам меня отпустил!

— Что я, зверь, какой? Ты целый год терпела. Да и обиделась бы на меня.

— А ты? Не обиделся? — заглядывая мне в глаза, спросила Катя.

— Кать, я всё сделаю для своей любимой, твои желания для меня закон, тем более, от огорчения у тебя молоко может пропасть. Об одном попрошу: не делай так у меня на глазах.

— Тоничек, я обещала приехать через неделю, выдержала только три дня. Могла я поцеловать Дэна на прощанье? А почему ты стоял на крыльце?

— Я каждый день стоял, надеялся на чудо… — я не договорил, Катя закрыла мне рот долгим поцелуем.

— У тебя что, гостей не было? — спросила меня она.

— Не было. Если даже и были бы, не смогли бы разогнать тоску по тебе.

— Тоничек, давай больше не расставаться?

— Я бы рад, но мне что, отказывать? Пока мы здесь, найдутся желающие. Потом другие Роды…

— Тоник! Посмотри на себя, какой ты стал худой! Ты так и помрёшь!

— Да, Катенька, нам надо восстанавливать навыки фехтования, борьбы.

— У нас есть спортзал, активируй его, и занимайся, с манекенами. Сам знаешь, мне надо поберечься.

— Кать, а ты не думала родить от Дэна? — Катя замерла с открытым ртом.

— С чего это ты? Что за фантазии?

— Ты же говорила.

— Я была сердита на тебя, к тому же беременна. Нет, разве что, через Родовую камеру, да и то, спасибо за науку, не хочу больше.

— Чего не хочешь? Рожать?

— Рожать согласна. От тебя. В гости больше не хочу. Да, я люблю Дэна, но надо было сразу возвращаться, после встречи, — Катя замолчала.

— Что, так тяжело было?

— Тон, ты не представляешь, как тяжело, без тебя. Прошла первая радость от встречи, и я сразу заскучала по тебе. Одно меня утешало: я думала, что ты с девочками развлекаешься. Только это меня смирило с тем, что пришлось остаться ещё. И вообще, ты был прав, когда говорил, что надо для этого ставить отдельную кибитку в степи. В юрте у Дэна две половины: одна женская, где ещё и дети живут, и мужская. На мужскую половину мы могли ходить только прибираться, а Дэн ходил к нам… — Катя замолчала.

— Что же ты хотела, когда мы поженились, был праздник, тем более, мы менялись жёнами, поэтому вам никто не мешал. Сейчас же меня не было, уже родились дети, работу по дому тоже никто не отменял. Служанок там нет?

— Нет там служанок. Прости меня, Тоник, а?

— Катя, я же говорю, самое важное для меня, это твоё здоровье. Как физическое, так и душевное. Кушай, давай, тебе надо больше кушать, за двоих. И не надо обо мне переживать, я же знаю, что ты меня любишь. Да?

— Да, Тоник, ты даже не представляешь, насколько! Какой ты смешной стал! Прямо, как прежний Тонька! — Катя весело смотрела на меня, не забывая поглощать мясную поджарку с картофельным пюре. Я смотрел на неё, и таял от любви к своей жене.

Мне кажется, Катя не всё рассказала. Скорее всего, Ветерок тоже любила Катю. А Катя не могла отказать старшей жене.

Я усмехнулся своим мыслям, и Катя поняла меня:

— Не надо смеяться, Тоник, я больше не буду.

— В следующий раз будешь умнее, делай, как я предлагал, а если не согласится, значит, не очень ты ему нужна, — Катя замерла:

— Ты меня отпустишь?!

— Если ты опять взбесишься. А то загрызёшь ещё! — вспомнил я случай.

— Тоник, ну что ты всякие глупости говоришь! Я уже не такая.

— Тогда останешься со мной, за ребёнком ухаживать надо, рано нам по гостям ездить.

— Да, Тоник, сейчас покормлю Сашеньку, и пойдём, буду за ребёнком ухаживать…

Так в любви и радости прошло несколько дней. По утрам я бегал по пляжу, купался, прибежав, завтракал, возился с Сашенькой, нежно общались с Катей. Отдохнув, занимался в спортзале фехтованием, боксом, и другими видами спорта.

К нам приезжали друзья, только Дэн не казал глаз, непонятно, почему. Я попросил их привести лошадок, пора уже нам выезжать в степь, а то засиделись на одном месте. Катя хоть голофильмы смотрит, а я в них ничего не понимал, смотрел иногда документальные, были в фильмотеке и такие. Интересно было посмотреть природу разных Миров. Джунгли, Ледяные поля, айсберги, всякие неведомые животные, птицы.

Катя тоже смотрела с любопытством.

Когда нам привели наших лошадок, радости было! Катя попросила посмотреть за девочкой, и ускакала куда-то. Приехала, когда надо было кормить ляльку. Была она разгорячённая, счастливая.

У меня даже появилось подозрение, что она встречалась с Дэном. Всё могло быть: положить кусочек пергамента с картой под седло недолго. Что я, проверять буду?

Не стал я ничего спрашивать, радостная, и ладно. Тем более, от моих ласок не уклоняется, наоборот, самому хоть беги от неё.

На другой день опять отпросилась.

— Катя, осторожней, вдруг нападёт кто? Давай вдвоём?

— Что ты, Тоник! — рассмеялась Катя, — У меня две сабли, топорик, лук! Дротики!

— Катя, могут заарканить, и ничего не сделаешь.

— Ты сам хочешь прокатиться, потому и капризничаешь. Сашеньку одну не оставишь, давай по очереди?

— Давай по очереди, — согласился я, а Катя пришпорила пятками коня, и исчезла в степи.

Я тоже катался, когда приезжала Катя. Старался проехать по её следам, вспоминал следопытские навыки, приобретённые на засеке. Вот тут трава примята, будто валялся кто. А что тут не валяться? Живут в степи и дикие кони, даже одиночки, и кабаны шастают. Даже хищники есть, но не такие крупные, как львы или леопарды, на человека не нападают.

А это что? Обрывок тесёмки от набедренной повязки. Недавно лежит, не выгорел на солнце.

Что ты всё вынюхиваешь? — рассердился я на себя, — Что мне её, на привязи держать? Тогда не надо было лошадей просить, сам сказал, чтобы привели. Однако нехорошее чувство зашевелилось в груди: если правда, встречается, тогда почему тайком? Я же говорил, отпущу? Или так слаще?

— О чём задумался? — весело спросила меня Катя, когда я сел ужинать. Лошадок мы кормили, мыли и расчёсывали сами, это доставляло нам немало радости и удовольствия. Сено и овёс нам поставляли Сахи, за небольшую плату, или по линии доставки заказывали для них необходимые в быту вещи.

— Катя, ты, где катаешься? Дичь не видела? — Катя пожала плечами: — Дичь? Зачем она нам? Хочешь посидеть во дворе, ощипать перепела, и пожарить на костре? Завтра добуду тебе дичь.

— Ты не встречала в степи людей?

— Нет, а что? — насторожилась Катя.

— По-моему кто-то бывает тут, неподалёку. Наверно, не стоит тебе ездить одной. Я нашёл обрывок тесёмки от набедренной повязки. Свежий. Так что, Катя, будем выезжать вместе, ненадолго.

У Кати вытянулось лицо:

— Я не смогу спокойно ездить, пока Сашенька одна.

— Настроим дом, возьмём с собой Радионяню.

— Нет. Или по одному, или никак.

— Ну, как знаешь, никак, так никак.

— Тоник! — жалобно протянула Катя, — Ну, Тоничек! Разреши хоть завтра, последний раз, а?

— А если завтра ты попадёшься? Что со мной будет? Ты представляешь?

— Даю слово, не попадусь!

— Откуда ты знаешь, что не попадёшься? — подозрительно спросил я, — Или ты знаешь, кто здесь круги нарезает?

Глазки у Кати сверкнули, и погасли. Если это Дэн, зачем ей скрывать? Сказала бы, что тайно встречаться гораздо слаще, да и всё. Я пожал плечами, и сказал:

— Ну, если тебе всё равно, что будет с нами, то не смею держать, — и ушёл в спортзал.

Катя нашла меня там.

— Тоник, знаешь, что?

— Что? — удивился я, весь мокрый от пота.

— Ты не забыл, что у тебя есть ещё одна Катя?

— Ты к чему это? — насторожился я, глядя в честные Катины глаза.

— Они собираются сходить в Миры. Следующий Мир у них по плану, копия твоего, где ты жил, как Саша. Приблизительно.

— Как он сюда попал? — удивился я.

— Мы ведь уже были в подобном, помнишь, в первый раз.

— Ну да, ты там меня ещё убить хотела.

— Тоник! Что ты такое говоришь! Я спасла тебя! — Катя отвернулась, и собралась уйти, но не ушла, потому что я задержал:

— Кать, ты же подговорила Стаса, так же?

— Ну и что? Откуда я знала, что ты такой нежный?

— Ясно, ты меня спасла, потому что не выбралась бы оттуда самостоятельно.

— Я и не собиралась, честно говоря, это же была свобода, как я думала. Я, правда, за тебя сильно испугалась. Я уже тогда к тебе была неравнодушна, только ты дурачок был. Не мог сделать то, на что я намекала.

— Катя, мы детьми были! Как не стыдно! Надеюсь, ты со Стасом…

— Нет. Если бы он провёл операцию аккуратнее…

— Не пойму, чем я тебе мешал. Я же спать лёг!

— А вдруг искать бы стал? А так, небольшое увечье, тебя в санчасть, и я свободна. Приходила бы к тебе, сочувствовала, ругала бы этого негодяя. Но он оказался на самом деле негодяем, — вздохнула Катя. Я удивлённо смотрел на свою жену, не зная, что сказать.

— Ну, что, молчишь? — спросила Катя, — Я тогда тоже глупой была.

— К чему ты завела этот разговор? — пришёл в себя я.

— Я тебе не сказала? — удивилась Катя, — Засиделись мы на одном месте, давно не ходили по Мирам. Я соскучилась, а ты?

— Катя, у нас ребёнок, куда мы с ним?

— Ты не понял. Мы поменяемся телами с тем Тоником, и той Катей, и сходим, вместо них!

— Катя! Тебе надоела Сашенька?! Та Катя понятия не имеет, как за ребёнком ухаживать, не говоря о Тонике.

— Да, это правда, — согласилась Катя, — жаль, не получилось. А если ты с той Катей? Ты же говорил, что скучаешь по ней? — Я внимательно посмотрел на Катю:

— Ты хочешь избавиться от меня? Так и скажи, нечего придумывать всякую ерунду!

— Знаешь, Тоник, это вовсе не ерунда! Мы можем вернуться сюда в тот же час, как ушли! Сделаем там дело, вернёмся, а Сашенька ещё спит…

— Хм…

— Вот тебе и «хм!». Я узнаю сейчас! — Катя убежала, я не успел и рта раскрыть. Бросив тренировку, я пошёл мыться. Из головы не выходил этот странный наездник, который здесь появлялся.

Катя, Катя. Неужели я тебе надоел? Или дух авантюризма не угас ещё? Что там тебя привлекало? Мужчины? Постоянное разнообразие, охота на них, кто неугоден, в прорубь…

А я? Приелся? Подумав, что насильно мил не будешь, пошёл в столовую.

Я, молча, ел, когда прибежала радостная Катя:

— Я всё узнала, мы можем так сделать!

— В смысле? — равнодушно спросил я, взяв в руки кружку с компотом.

— Мы же разговаривали с тобой, Тон. Что я, зря спрашивала?

— Открой мне тайну, Катя. Почему ты хочешь избавиться от меня? Я ведь твой муж, отец Сашеньки? За что? — я не выдержал, голос у меня задрожал, и я быстро выбежал из дома, сел на крыльцо.

Что делать? Уйти на Станцию? Она уже заселена ребятами, мне там места нет…

— Ну что ты выдумываешь, Тоник?! — воскликнула Катя, усаживаясь рядом, — Я очень тебя люблю, не хочу я избавляться от тебя! Я хочу немного развеяться, а то постоянно одно и то же…

— Тебе не жалко Сашеньку? Не будешь скучать?

— Буду, конечно. Но, если буду знать, что вернусь, а она ещё не успела вздохнуть, а я так и буду стоять над её кроваткой, можно погулять? А, Тоник? Соглашайся!

— Вижу, что не отстанешь! — вытер я слёзы, — Отправляй! Насильно мил не будешь, — пробормотал я про себя.

— Тоник! — радовалась Катя, — Вот, капсула, залазь туда, да, голышом! Да ладно тебе, успеем ещё, как прибудем, так сразу… Умница, Тоник, — Катя даже в ладоши захлопала, — Если бы ты знал, как будешь удивлён! Хотела бы я на тебя посмотреть!.. — последние её слова меня насторожили, но было поздно: я уснул.

 

Глава вторая,

в которой осуществляется перенос моего сознания в…

Когда я проснулся, подумал сразу, что поругаю, наконец-то Катю, за такие шуточки, правильно Микула сказал, что слишком много воли дал своей жене, даже к любовнику отправляю, не споря. Ну ладно, не к любовнику, ко второму мужу, но всё-таки. Может, поэтому она решила от меня избавиться?

Женщины любят сильных, которые могут свою жену приструнить, ремня дать.

А я? «Можно, я к Дэну съезжу? Мы там любовью позанимаемся, через недельку вернусь»?

«О чём речь, дорогая?! Конечно, езжай, а то обидишься на меня». «В следующий раз встречайтесь в степи». «Ты, правда, отпустишь?!». «Конечно, Катенька, а то ещё у тебя молоко пропадёт. Главное, что ты любишь меня!».

Мысленно я сплюнул. Надо же! Жена подумает, что муж к ней совсем равнодушен, если не ревнует даже по такой явной причине. Она меня презирает, подумал я, открывая капсулу.

Так, где моя одежда? Не положили. Ну, Катя! Я выглянул из комнаты, где находилась капсула, и увидел Мая.

— Май? — удивился я.

— Тоник? — не менее удивился Май, — Ты зачем туда залез?

— Меня Катя сюда посадила. Принеси одежду, куда она её дела?

— Сейчас, позову Катю, — и ушёл. Я остался в комнате, не ходить же голышом! Тем более, если здесь Май, значит, и Алия сейчас появится. Оглядевшись, увидел умывальник и зеркало.

Посмотрел в зеркало, умылся, посмотрел ещё…

Что это? Согнув руку, напряг бицепс. Бицепсы у меня уже были что надо! Но… в зеркале мышцы вовсе не было, напряглось тонкое сухожилие. Мне показалось, что внизу живота стало сыро от неожиданности. Испуганно глянув вниз, застыл в ступоре.

Я опять был двенадцатилетним хилым Тоником!! Не веря своим глазам, ещё раз осмотрел своё тело, и чуть не сел на пол.

Да, зрение меня не подвело. Все кости торчали наружу, обтянутые бледной кожей.

Пережив первый шок, я пришёл в ярость: вот на что ты хотела посмотреть?! Сейчас посмотришь!

Я выскочил из комнаты, как был, и завопил тонким голосом:

— Катя!!!

Появилась Катя, с одеждой в руках. Прибежали Май и Алия.

— Ты что это здесь хулиганишь, Тоник?! — сердито спросила Катя, почему голый бегаешь?!

— Катя, что за безобразие?! Ты что со мной сделала?!

— Что я с тобой сделала? Твою грязную одежду бросила в стирку, сходила за чистой. Не мог подождать пять минут? Одевайся. А ты, Алия, что здесь делаешь?

Алия фыркнула, задрала свой прелестный носик, и удалилась. Это та Алия, которую я спасал? А это Май, которого я на руках носил? Да они сейчас поздоровее меня будут.

— Катя, что происходит? — спросил я.

— Не знаю, Тоник, что с тобой. Тебя попросили положить в эту капсулу, ты тоже, кстати, просил. Разделся и лёг. Я смотрю, у тебя одежда грязная, потому и унесла, вот трусики и твои любимые шортики и маечка.

Я тупо смотрел на маленькие вещички в руках Кати, и ничего не понимал.

Откуда взялся настоящий, маленький, Тоник? Кто всё это придумал? Я ведь думал, что здесь моя копия, или я что-то забыл? Мысли путались.

— Так и будешь, голышом стоять? Впрочем, я смотрю, тебя самого неплохо бы помыть. Сколько можно со своими железками возиться? Тоже мне, механик!

Я молчал, туго соображая. Катя взяла меня за руку, и повела в ванную комнату.

Я не сопротивлялся. Катя была больше, чем на голову, выше меня.

Видя моё состояние, она сама помыла меня, вытерла, помогла одеться в серые шортики и маечку, в которых я бегал с Катей три, а то и четыре года назад, на Станции.

— Ну, беги в свою комнату! — шлёпнула она меня пониже спины.

— Катя, отведи, пожалуйста, мне плохо что-то… — всхлипнул я.

— Май! — позвала Катя.

— Да, я здесь, — отозвался мальчик.

— Отведи Тоника в его комнату, сейчас я ему дам чего-нибудь, чтобы успокоился. Я знала, что эти опыты до добра не доведут!

Май отвёл меня в комнату, которая предназначалась мне. Большая, светлая комната, обставленная в самом современном стиле, со всеми новомодными штучками. Хорошо, что я был с ними уже знаком, когда жил в своём умном доме.

Вспомнив свой дом, вспомнил о дочери, о Кате. Глаза сразу наполнились слезами, я лёг на ближайший диван, и разрыдался, поняв, какую шутку надо мной пошутила Катя.

— Тоник, что с тобой, успокойся, — гладил меня по спине Май. От его прикосновений мне стала легче, я смог немного подумать. Кто нас поменял? Катя или Тоник? Тогда кто из нас настоящий, а кто реплика?

С чего всё началось?

Вот я на Станции, сижу на полу, думая, что моя любимая ушла от меня, навсегда, вот она возвращается…

Когда она успела вернуться? Корабля ведь не было! Она уже была на Станции? Мы оба реплики?

Одни вопросы.

Постой, если в этом детском теле был настоящий я, то он все эти годы страдал от неразделённой любви? Тогда, получив возможность поговорить с той, моей Катей, они договорились поменять нас, чтобы вернуться к любимой, в более подходящем для этого теле. Тогда плакало моё возвращение, мой ребёнок другого меня назовёт папой.

Пришла Катя:

— Тоник, вставай, выпей вот это, поспишь, и всё пройдёт.

Я покорно принял капсулу из нежных рук Кати, запил водой, лёг опять, меня укрыли пледом, и я крепко заснул.

— Тоник, Тоник, — кто-то теребил меня за плечо. Повернувшись, увидел Мая.

— Вставай, пойдём на ужин, Катя зовёт. Ну как, у вас получилось?

— Что получилось? — удивился я.

— Поговорил с тем Тоником?

— А, с Тоником? Поговорил.

Ух, как я бы с ним поговорил! — подумал я, стиснув зубы и вставая. Всё тело затекло, я потянулся изо всех сил. Что там Катя обещала? Как только прибудем? Ну — ну! Я усмехнулся, и мы с Маем пошли умыться, потом Май отвёл меня в столовую.

За столом сидели Катя и Алия. Мы с Маем спросили разрешение сесть. Катя поморщилась, посмотрев на меня, но разрешила садиться.

— Пока хозяев нет, можешь так ходить, не вздумай при них в таком виде в столовую войти!

— Что будет? Оставят без сладкого? — хмыкнул я. Катя удивлённо посмотрела на меня, но ничего не сказала.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил она, когда прислуга, в виде андроида, накрыла на стол.

Я внимательно рассмотрел эту девушку. Она была специально сделана так, чтобы сразу было видно, что она не человек, даже не такой искусственный, как я…

Стоп! — подумал я, — А я какой? Кушать хочу, даже в туалет ходил. Я настоящий? Тогда почему не вырос? Лицо в зеркале очень знакомое, похожее на моё. Где они такое тело взяли?

— Тоник! — повысила голос Катя.

— Что? Я ещё не проснулся. Что ты мне дала? Снотворное?

— Не снотворное, «антистресс».

— «Антистресс»? Так ты знаешь, кто я?

— Конечно, знаю. Ты Антон Сопелкин.

Я и правда, засопел от возмущения.

— Прекрати, Тоник! Ешь молча!

Я даже не заметил, что ел, но было вкусно. Все, сметав, быстро выпил сок, хотел уйти.

— Куда? — строго спросила меня Катя.

— Кать, мне надо…

— Терпи. Когда все поедят, тогда пойдёшь. И вообще, неприлично так быстро есть.

Я посмотрел на ребят. Они кушали. Медленно отрезая кусочки ростбифа, аккуратно клали их в рот, тщательно пережёвывали, брали кусочек хлеба, тщательно жевали, запивая соком, прикладывали салфетку к губам.

Я вспомнил, когда их впервые увидел, они и малюсенький кусочек хлеба так же ели.

Наверно, моё лицо изменилось, потому что Май вздрогнул, посмотрев на меня вопросительно.

Я отвернулся. Встретился взглядом с Катей. Катя, как Катя. Это её я жалел, что она осталась без меня?

По-моему, она здесь вроде Мэри Поппинс.

— Кать, ты помнишь того, другого, Тоника? — вдруг спросил я. Катя удивилась.

— Что ты знаешь про того Тоника? — спросила она.

— Кое-что, знаю. Может, это я и есть.

— Что ты всё время врёшь? Я тебя спрашивала, несёшь всякую чушь.

— Может, я маскировался, потому что стал маленьким, и теперь не могу быть с тобой?

— Знаешь, что, мелкий? Иди-ка ты отсюда, не трави мне душу!

Я вскочил со стула, но не удержался, сказав:

— А что было бы, окажись это правдой? — Катя запустила в меня салфеткой:

— Я сказала, убирайся! Готовься, завтра поведёшь меня в Мир. Может, к лучшему, что ты не он, — проговорила она тихо.

Я закрыл дверь и постарался дойти до своей комнаты без провожатых. Добравшись, сел у окна, осматриваясь. Отсюда открывался замечательный вид на город. Почти такой же, как на Обероне. Высотные здания, похожие на стеклянные сталагмиты, москитный транспорт, снующий по разным уровням, и море зелени под ярким солнцем.

На каком этаже мы сейчас? Высоко…

— Тон, пойдём ко мне, поиграем? — это зашёл Май.

— Пойдём, — согласился я.

В комнате у Мая на полу лежал паззл. Наполовину собранный. Сев на корточки, стали собирать дальше.

Надо сказать, довольно занятная штука, и картина выходила красивая.

— Май, вы что, не учитесь? — спросил я.

— Сейчас нет, каникулы.

— Тогда что дома сидите?

— Одних нас не пускают, Катя днём выводит на прогулку, но сейчас ей надо готовиться к походу, она собирается. Завидую я вам, ходите везде, по разным Мирам, временам. А мы с Алией сидим здесь. Всё обещают поселить в коттедже, да говорят, что некогда, завтра да завтра.

— Скучно стало? — не удержался я, — На войне веселее было? Смотрю, в еде стали разборчивы.

Май удивлённо посмотрел на меня:

— Мы же не голодаем. А тогда у нас был последний кусочек хлеба. Если бы не вы, остались бы там, под забором, умерев от голода и холода.

— Ты что, помнишь меня? — удивился я.

— Помню, конечно, ты же Катин проводник.

— Май, а сколько времени с тех пор прошло? — тихо спросил я

— Года два, — пожал плечами Май.

— Почему вы тогда такие же?

— Какие?

— Маленькие. За два года люди вырастают!

— А ты почему не вырос? Мы же не люди, Тон. Это Катя растёт, а нам ещё долго такими оставаться.

— А ск… — я осёкся. Что за глупые вопросы я задаю? Хотел спросить, сколько Маю лет.

— Что? — спросил Май.

— Где Алия?

— Сейчас придёт, — улыбнулся Май, — наверно, с Катей. Катя хорошая, была бы она Истинной, влюбился бы в неё. А так.… Пока вырастешь, она состарится.

— Май, ну что ты…

— Что, если, правда? Вот Алия хорошая девочка. Я бы хотел, чтобы вы подружились.

— Май, — покраснел я, — когда выйдете отсюда, встретите столько мальчиков и девочек, что будете выбирать, забудете обо мне.

— Что ты, Тон, среди нас мало детей. Выбирать не приходится. Ты тоже хороший, добрый. Ты, между прочим, нравишься Алии, не смотри, что фыркает.

Интересное сообщение. Получается, мой предшественник был вполне нормальным? Почему тогда Катя так о нём отзывается? Одни загадки. Там Катя говорила, что договорилась с этой Катей, здесь Катя говорит, что это я ставил какие-то опыты, Май что-то знает.

Впрочем, зачем мне всё это? Пока мы с Антоном одновременно не ляжем в капсулу, хоть голову разбей, ничего не получится. А попробую спросить:

— Май, скажи, что ты знаешь о моих опытах, по поводу связи с моим вторым «я»?

— Мало, что знаю, Тон, ты сказал как-то, что хочешь узнать, как там у них дела идут, с другой Катей. Наши с Алией новые мама и папа вас же разделили. Кати общались, знаю, она так радовалась за них, говорила, что они ждут ребёнка.

— А потом? — заинтересовался я.

— Тон, я не знаю, спроси у неё сам, — я поёжился, с удивлением отметив про себя, что побаиваюсь свою бывшую жену. Почему бывшую? Ну, так разве она примет меня, как мужа, в нынешнем виде? Ноги затекли, я встал на колени, потом сел на пятки, никак не мог найти нужный кусочек паззла.

Пока я сосредоточенно сопел, открылась дверь, и вошли Катя и Алия. Алия улыбнулась мне, а Катя сказала:

— Тоник, мне надо с тобой поговорить.

Я встал и пошёл за ней.

Катя завела меня в свою комнату, села на стул, поставив между колен. Так мы были на одном уровне.

— Рассказывай, что знаешь.

— Катя, ты лучше скажи, у тебя есть связь с двойником?

— Была. Сейчас тоже есть, но Катя молчит.

— Плохо, — помрачнел я.

— Так я не пойму, ты кто?

— Антон Сопелкин, — мрачно ответил я, опустив глаза.

— Ты был когда-то Сашей?

— Был. Только какое теперь это имеет значение?

— Саша, мы же с тобой столько пережили… — у меня набухли глаза. Что со мной? Моё сознание начинает подчиняться детскому телу?

— Ну, перестань, Тоник, — Катя поцеловала меня в глаза, — только пока промолчим об этом, ладно? — я кивнул.

— Тогда иди, играй с ребятами, мальчик мой, — улыбнулась Катя, и мне оставалось только повиноваться. Что сказать? Шутка удалась!

Май с Алией сосредоточенно собирали картину, когда я к ним зашёл. Увидев меня, Алия не сдержала улыбки. Я подумал, она смеётся, вспоминая утренний скандал, где я возмущался, прыгая голышом. Я почувствовал, как горят мои уши.

— Ты что, Тоник? — шёпотом спросила девочка.

— Ты, наверно, смеёшься надо мной… — пробормотал я, удобнее усаживаясь на полу.

— С чего ты взял?

— Ну, сегодня утром… — не глядя на девочку, прошептал я. Алия вздохнула:

— Мне тоже до сих пор снятся страшные сны, иногда вскакиваю, и плачу. Что теперь, смеяться надо?

Я благодарно улыбнулся ей:

— Да я был в таком виде!

— Нашёл, чем удивить. Мы, за время войны, знаешь, чего навидались? Нас самих задерживали на блокпостах, раздевали, даже ощупывали, не несём ли чего на себе. Стыдно сказать, куда заглядывали, а ты говоришь, что тебе стыдно.

— Спасибо, Алия! — поблагодарил я девочку.

— Это тебе спасибо, Тоник, вы же с Катей нас спасли! — мне стало хорошо от этих тёплых слов, а Май добавил:

— Это мама тебе сделала подарок, а Кате нельзя, у неё какое-то задание.

— Что за подарок? — поинтересовался я.

— Она сделала тебя Истинным. Только ты не говори никому, что я проговорился.

— Истинным? — удивился я, — Я теперь что, не человек?

— Конечно, ты теперь, как мы.

— Постой, Май, что-то не сходится. Если вы так легко можете делать людей, и, даже из людей, Истинных, почему тогда вас так мало?

— Потому что все хотят настоящих, а не дублей.

— Так я дубль?

— Нет, ты настоящий! — засмеялся Май, — И кто сказал, что это легко? Мама может, на то она и мама.

— Не родила же она меня? — совсем запутался я. Ребята так расхохотались, что я не мог поверить, что такие воспитанные дети могут так смеяться.

— Извини, Тоник, — вытирая слёзы, сказал Май, — мы не знаем тонкостей, но будто бы тебя вырастили на основе твоего ДНК и маминого. В ускоренном режиме, в каком-то пространственном кармане, где время течёт очень быстро. Мы, с Алией, попросили, чтобы ты был моим ровесником. Так что, вроде как ты действительно её родной сын.

— А вы?

— Мы их приёмные дети, наши ведь родители погибли.

— Так это вам я обязан своим возрастом? — вдруг понял я.

— Ну да! — радостно ответили маленькие негодники. Хоть это прояснилось. Остаётся вопрос: кто нас поменял местами, и для чего это нужно? Катя говорила, что настоящий Тоник интересовался археологией и этнографией. Получается, он не умер? Ну да, если его выращивали заново, получили настоящего Тоника!

Я ведь приблудный, паразит в его теле, и остался в том Антоне, который муж Кати, и отец Сашеньки.

Значит, этот ботаник теперь в моём большом теле, и Катя может делать всё, что захочет, Тоник ведь ещё совсем ребёнок.

Что с Катей случилось? Она же любит меня, нельзя так притворяться столько времени! Всё изменилось, когда она съездила в степь, одна! Кого она там встретила? Теперь не спросишь, она закрылась. Может, Антон выйдет со мной на связь? И маленький Тоник причастен к этому делу.

Май сказал, что он хотел со мной просто поговорить. Значит, кто-то надоумил его залезть в капсулу!

И… Май о чём-то догадывается! Ещё бы! Тоник стал другим. Скорее всего, не догадывается, знает, не стал бы всё мне объяснять, будь я прежним.

— У вас есть здесь спортзал? — напрямик спросил я, глядя им в глаза.

— Конечно, есть, — ответил мне Май, с улыбкой, — Ты впервые спросил.

— Пошли, побегаем? — предложил я, — засиделся на одном месте.

Ребята просияли, мы выбежали из комнаты, потом по широкому коридору, спустились по лестнице этажом ниже, и вбежали в довольно обширный спортзал, уставленный разными тренажёрами. Я скинул маечку и шортики, оставшись в одних плавочках, и предложил:

— Давайте, поиграем в пятнашки?

— Как это? — поинтересовался Май.

— Я тебя хлопаю ладошкой, и ты запятнан, теперь ты должен ловить нас с Алией, и пятнать кого-нибудь из нас, потом пятна гоняется за вами. Пятна! — воскликнул я, хлопнув Мая по плечу, и побежал. Алия, с визгом, помчалась вместе со мной от брата.

Через некоторое время они тоже разделись, вспотев, и мы ещё долго бегали, пока не попадали на маты.

— Какая хорошая игра! — радовались ребята, — а то бегаешь по кругу, скучно!

На шум пришла Катя:

— Вы что, в пятнашки играете? Я тоже хочу! — и запятнала меня. Я бегал за ними, и вспоминал, как мы с Катей, моей тогдашней ровесницей, бегали вдвоём в спортзале на Станции, на планете Оберон — 24. Как давно это было! У нас с Катей уже девочка родилась, а у меня на стойбище вообще с десяток гибридных детей бегает, а здесь я опять ребёнок, бегаю за Катей, которая уже стала взрослой девушкой.

К тому же, насколько я понял, останусь таким ещё очень долгое время. Мой год теперь идёт за десять человеческих.

Тем временем наша Катя вспомнила, что нам пора спать, и мы разошлись по комнатам.

У нас в каждой комнате был санузел и ванна. Конечно, пропотев, я тщательно помылся, по — привычке забросив одежду в утилизатор, потом получив свежее бельё из шкафчика.

Выйдя из ванной, подошёл к окну, посмотреть на многоцветную феерию огромного города.

Здесь и застала меня Катя. Подошла сзади, обняла, чмокнула в макушку.

— Тоник! Неужели это ты?

— Я это, Катя! — вздохнул я.

— Что же ты вздыхаешь? — удивилась Катя, — ты теперь принадлежишь Высшей расе, радоваться надо.

— Я радуюсь, Катя, — угрюмо сказал я, — это вы с Катей сделали?

— Что именно? — спросила меня Катя, всё так же обнимая меня сзади.

— Поменяли меня с Тоником?

— Да, но я не знала, что будет обмен. Я думала, вы обменяетесь только своими впечатлениями, и всё.

— Что же теперь там делается? — задумчиво спросил я, скорее сам себя.

— Не знаю, Саша-Тоник-Костя-Ратибор.

Я невольно улыбнулся. Что-то о Косте давно не было вестей. Он теперь мой ровесник?

— Катя, — прошептал я, — как же мы теперь?

— Давай об этом завтра поговорим, я тоже в растерянности, Тоник.

 

Глава третья,

в которой мы начинаем хождение по Мирам, а я всё больше погружаюсь в детство

Завтра мы были в каком-то городе в другом Мире. Катя читала договор о съёме жилья, а я сидел в неудобном кресле и перелистывал буклет с фотографиями квартир и домов.

— Антошка, смотри, такая квартирка нам подойдёт? — спросила меня Катя. Я посмотрел. Обычная трёхкомнатная квартира в доме, примерно 83 серии, если не ошибаюсь. Привыкнув в последнее время к удобствам умных домов, как-то не хотелось жить в такой убогости.

Забыл уже юрты кочевников или древнерусские светёлки с удобствами на дворе?

Я пожал плечами, поморщившись:

— Что, лучше ничего нет?

— Для нашей цели самое нормальное жильё. И не в центре, и не на окраине, — сказала Катя, — не капризничай, не в таких условиях жили.

— Жили, — вздохнул я, — там, что из мебели есть?

— Всё есть, — ответила молодящаяся женщина лет сорока, — кровати в спальнях, диван в гостиной, телевизор, стиральная машинка автомат. На кухне микроволновая печь есть, ну, и, конечно, обычная.

— Берём, — решила Катя, — Другие или с консьержем, или двухкомнатные. Ты же не захочешь в двухкомнатной квартирке жить?

— Да мне, хоть в однокомнатной, — состроил я гримасу. Катя усмехнулась. Риэлтерша посмотрела на меня осуждающе, но промолчала. Сейчас такое время: скажи подростку слово, в ответ услышишь десять.

Катя отсчитала положенную сумму, взяла договор, ключи, и мы пошли искать квартиру.

На улице стояла середина августа, было довольно жарко, поэтому я был одет в лёгкую голубую рубашечку, в мелкую полосочку, с накладными кармашками, в коротенькие бежевые шортики, и лёгкие сандалики с бежевыми носочками. На голову мне Катя надела бейсболку, козырьком назад.

Насидевшись, я шёл, держась за Катину руку, слегка вприпрыжку.

— Тошка, не балуйся, — лениво сказала Катя. Катя была красива, я заметил, что на неё обращают внимание мужчины. Для моего возраста мужчинами были те, кому за восемнадцать. Одета Катя была в лёгкое светлое платьице, в волосах застряли зеркальные очки, в руках, кроме меня, у неё была сумочка крокодиловой кожи, на ногах босоножки. Русые волосы, смуглая кожа… Катя была неотразима!

— Ты не видишь здесь нужных тебе мужиков? — спросил я грубовато.

— Тоша, перестань мне грубить! Хоть ты и избалованный братишка, всё же веди себя приличнее!

— Слушаюсь, мой фюрер! — Катя только головой покачала:

— Зря я не купила тебе жвачку! Хоть рот был бы занят!

— Ещё не всё потеряно, — ответил я, — смотри, в киоске продают.

— Какую тебе? — я прилип к стеклу, разглядывая всякие интересные вещи. Здесь было всё почти так, как у нас, в том Мире, где я жил, и в тоже время многое мне было незнакомо.

— Ну, выбрал? — потеряла терпение Катя.

— Возьми вон ту, с картинкой. Такую я ещё не видел, — сказал я, показав на упаковку с японскими иероглифами. Катя купила, и отдала мне. Развернув, я кинул горошину в рот. Разжевав, выдул пузырь. Пузырь лопнул, залепив мне половину лица.

— Антон! — воскликнула Катя, доставая носовой платок из сумочки.

— Это же бубль гум! — воскликнул я в ответ, собирая жвачку, и снова отправляя её в рот.

— Дитя и дитя! — покачала головой Катя.

— Бытие определяет сознание, — философски заметил я, выдувая очередной пузырь.

Катя остановила такси, попросила отвезти по адресу. Мы сели на заднее сиденье, и поехали.

Приехали в довольно симпатичный двор, был здесь крохотный парк, присутствовали и вездесущие гаражи. Пока ехали, я наслушался в свой адрес немало нелестных суждений, так что разговаривать не хотелось. Чем этому таксисту не нравятся подростки? Сижу, никого не трогаю. Подумаешь, жвачку прилепил к спинке переднего сиденья! Откуда я знал, что она не отклеивается? С лица легко сходит.

Когда я сказал, что жвачка прилипла намертво, шофёр разразился бранью. Я удивился:

— Да фиг с ней, со жвачкой! У меня ещё есть!

Тут я и наслушался, какие мы отвратительные, и зря такая красивая девушка взяла с собой такого омерзительного брата. С таким братом она никогда не выйдет замуж.

При этих словах я подавился, а Катя, хлопая меня по спине, сказала:

— Вот видишь, Тошка, люди тебя насквозь видят!

Так я и вылез из такси, не в силах сказать таксисту спасибо.

Квартира наша была на девятом этаже, то есть там, куда лифт не ходит.

Открыв дверь ключом, мы зашли внутрь, обошли все комнаты.

— Вот эта комната, с лоджией, моя, — сказала Катя, — ближе к выходу и кухне — твоя.

— Почему это эта твоя? — спросил я, — Мне, может быть, тоже лоджия нравится.

— Здесь ближе ванная. А к тебе будет ближе кухня.

— Кать, мы…

— Забудь! — щёлкнула меня по носу Катя, отправившись искать постельное бельё.

— Не обманули, есть, — сказала Катя, — вот твоё бельё, заправляй свою кровать.

— Сама заправляй, — буркнул я, сев на диван и надув губы.

— Как хочешь, нам ещё за багажом ехать.

— Я устал.

— Ну, вот видишь, малыш, ты устал. Ложись, отдохни, Тошка-Антошка, я сама съезжу, а то ты фонишь, всё вокруг себя забиваешь. Какую тебе игрушку купить?

Я хотел сказать, но передумал.

— Купи какую-нибудь книжку. Посмотри, нет ли про таких, как я, называемся мы «попаданцы». Запомнишь? О попаданцах в детское тело. — Катя странно посмотрела на меня, пообещала поискать, и ушла. А я вздохнул, загрустив о нелёгкой жизни неоднократного попаданца, и пошёл застилать свою кровать.

Поборовшись с постелью, я подошёл к окну и стал смотреть на двор.

Ага, здесь и ребята моего возраста есть. Сходить, познакомиться, что ли? То, что я устал, я так сказал, чтобы не тащится в камеру хранения, за багажом. Я тихонько вздохнул, глядя на пацанов.

Годами тренировался, оттачивал мастерство, давно уже побеждал степняков, даже дружинников, и вот, снова всё надо начинать сначала. Я попытался сегодня утром в, спортзале, узнать, какие умения у меня сохранились, пока меня там не нашла Катя, за ухо вытащив оттуда. Что Васька, что, Катя, только и знают, за ухо хватать…

Что я хотел сказать? Всё, наработанное за эти годы, осталось в том теле.

Посмотрев в окно ещё немного, я всё-таки решил пойти, погулять. Открыв замки, которые открывались изнутри без ключей и сами закрывались, я вышел на площадку, захлопнул дверь, и побежал по лестнице вниз, напрочь забыв о лифте. Нажав на кнопку, я с трудом открыл тяжёлую входную дверь, и выскочил на свободу.

После свежести подъезда меня охватило ласковое августовское тепло.

Сориентировавшись, я подошёл к тому месту, где сидели пацаны. Пацаны играли в ножички. Я уже думал, что эта игра забыта, и на тебе!

Играют в эту игру так: нарезают на земле круг, и конаются. Выигравший берёт ножик, и втыкает его в круг. Потом нарезает себе землю. И так, пока его нож не упадёт. Земли остаётся всё меньше, условия всё сложнее: ножик бросают с коленки, с локтя, с плеча, с носа.… Один теряет ход, другой продолжает, отбирая нарезанные кусочки.

Я засмотрелся, и не сразу заметил, что возле меня кто-то стоит. Оглянулся, и увидел, что это девочка, одетая в белую маечку и коротенькую синюю юбочку.

— Привет, — улыбнулась она мне, — ты недавно приехал? Это ты с сестрой приехал?

— Откуда ты знаешь, что она моя сестра? — удивился я.

— А кто она тебе? Тётка? Мама?

— Может, жена, — невозмутимо ответил я. Девочка, сначала молча, смотрела на меня круглыми глазами, потом даже согнулась от смеха.

— Что ты смеёшься? — удивился я, и девочка ещё сильнее засмеялась.

— Ой, не могу! — выдавила она, наконец.

— Меня Маша зовут, — представилась она, протягивая руку, как мальчишка. Я пожал её руку:

— Антон.

— Тошка, значит.

— Если хочешь, называй так, — согласился я, — во что у вас ещё играют?

— Во всякое, пошли, сядем на скамейку, — потянула меня за руку Маша. Мы сели на скамейку.

— Откуда вы приехали? — поинтересовалась девочка.

— Издалека, — вздохнул я.

— Из Москвы?

— Нет, Маша, из-за границы, — Маша открыла рот:

— Из Америки?

— Нет, Маша, ты не знаешь такую страну, это очень далеко.

— Что-нибудь привезли оттуда? Дай посмотреть.

— Оттуда запрещено брать с собой что-нибудь. Мы даже одежду здесь покупали.

— Странная страна… — а я смотрел на Машу, и она мне всё больше нравилась.

Пока мы разговаривали, к нам подошли пацаны нашего возраста, кто сел, кто стоял рядом, слушая наш разговор.

— Знакомьтесь, ребята, это мой новый знакомый, наш сосед, будет здесь жить. Антошка, вы надолго?

— Не знаю, Маша, как Катя решит.

— Твоя сестра очень красивая, Тоша!

— Ты тоже! — вырвалось у меня.

— Ладно тебе, — зарделась девочка, — рядом с тобой я вообще серая мышка.

— Правда, Маша, ты очень красива, — от души сказал я, — правда, ребята? — мальчишки подтвердили.

Они тоже представились, как Миша, Коля, Петя, братья Вовка и Гришка.

— В футбол играешь? — спросил Мишка.

— Немного, — поскромничал я, потому что сам не знал теперь, что я умею, что нет.

— Пошли, погоняем? Маша, пошли с нами?

— Пошли, конечно, — согласилась Маша, крепко взяв меня за руку.

Мы пришли на площадку, где несколько мальчишек уже пинали мяч, пробивая по вратарю. Вратарь брал все мячи, благо, ворота были маленькими.

Мы пробили все по очереди, я тоже ударил. Но почти промахнулся, мяч пошёл пыром, вратарь собрался его легко взять, но хитрый мяч крутнулся, вырвался из его рук, и закатился в ворота.

— Молоток, Антошка! — закричали мои новые друзья. А я вспомнил, что когда-то был неплох в волейболе. Может, и здесь мне улыбнётся удача? Эти ребята такие же, как и я, мои ровесники, чего стесняться? Я скинул рубашку, попросив Машу, подержать её, и кинулся в бой. Играли в одни ворота, возле которых стояла пыль столбом. Меня несколько раз роняли, мои новые сандалики скоро стали старыми, шорты белёсыми от пыли, но мне было всё равно, я упивался игрой, свободой, лёгкостью и прыгучестью своего детского тела. Я совсем забыл, кто я, и зачем здесь.

Утомившись, сделали перерыв, попили из одной бутылки минералки, пустив её по кругу.

— Ну, ты силён! — говорили мне, хлопая по костлявым плечам, — А с виду не скажешь! Давай каждый вечер играть?

Я улыбался в ответ, мне было очень хорошо среди этих славных ребят.

Маша стояла рядом, и улыбалась мне своей лучезарной улыбкой. Она явно заявляла на меня свои права, и мою рубашечку она аккуратно свернула, держала в руках, а не бросила на лавку. И вот:

— Тошка! Вот ты где, маленький негодник! Зачем ушёл из дома без спросу? Всё вокруг обошла!

— Здравствуйте! — сказала Маша.

— Здравствуйте, ребята, — опомнилась Катя, — я забираю у вас этого охламона.

— А он завтра выйдет? — спросили мальчишки.

— Выйдет, если будет, в чём. Смотри, во что ты превратил единственные приличные шорты! Завтра придётся идти в магазин, покупать что-то спортивное, а то всё истреплешь. Тошка, мы всё же не дома, не забывай! — я попрощался с друзьями, взял рубашку у Маши:

— Кать, познакомься, это Маша! Маша, а это Катя.

Маша не сводила с Кати восхищённых глаз.

— Какие у них глаза! — шептались за нашей спиной, когда мы пошли домой, — как в анимешке!

— А как похожи! Сразу видно, что брат и сестра!

Мы вошли в подъезд, вызвали допотопный лифт. Конечно, у нас дома лифт совсем другой! С сотого этажа спускается так быстро, что пребываешь в невесомости, потом плавно тормозит, весь из хрусталя, с золотыми вставками, слушается голоса.

Нет, надо отвыкать. Куда пойдём в следующий раз? К дикарям? Будешь вспоминать этот лифт и дом, как величайшее достижение цивилизации!

— Кто эта девочка? — спросила меня Катя, когда вошли в квартиру.

— Маша… — машинально ответил я, — Ты что, ревнуешь?

— Пфы! Ко всякой малявке я ещё не ревновала! Всякую малявку! — и врезала мне шутливого леща.

Я притворно зашипел, потирая затылок.

— Раздевайся, давай, и тащи всё в ванную, там машинка стоит. Знаешь хоть, как ей пользоваться? А то привык…

— Знаю, ещё тебя научу. Есть у меня запасные трусы?

— Иди, мойся, сейчас принесу.

— Со мной будешь мыться? — спросил я, и заработал ещё одного леща.

— Уй! Чё ты дерёшься?!

— Перестань глупости говорить.

— Ты же мыла меня вчера!

— Если хочешь, помою. А вообще, Тоник, устала я. Ты вон, отдыхал полдня, а я по городу моталась.

— Ну и что? Нашла кого-нибудь?

— Да есть вроде, надо вечером в ночной клуб сходить.

— Думаешь, такие люди по ночным клубам шатаются? — подозрительно спросил я.

— Ты уже неистинных людьми называешь? — насмешливо спросила Катя.

— Брось ты! Слова нельзя сказать! Я пойду мыться, заходи, если захочешь.

— Сегодня уже никуда не пойду, — решила Катя, — пораньше завалюсь спать.

Катя зашла ко мне в ванную, когда я уже стоял под душем, обмываясь. Она внимательно осмотрела моё тельце, будто первый раз увидела, ничего не сказала, и, положив бельё на работающую стиральную машинку, вышла.

Кстати, напрасно я говорил, что легко справлюсь с машинкой. За годы, проведённые в различных условиях быта, совсем забыл, как её включать. Пришлось разбираться. Потом посмеялся над собой, запустив машинку в работу.

А вот оценивающий взгляд Кати меня несколько напряг. Посмотрев на себя в зеркало, пришёл в уныние.

Не торопясь оделся, в трусики и маечку, пришёл на кухню, выпить чаю.

— Тоник, ты что, в таком виде? — начала, было, Катя, но быстро опомнилась:

— Надо же! — улыбнулась она, — Вжилась в роль воспитательницы! Иди сюда!

Когда я подошёл, она поцеловала меня в лобик, потом в щёчки:

— Какой ты милый мальчик!

— Кать, мы же встретились с тобой впервые такими детьми.

— И что ты мне тогда сказал? Я запомнила: «Нам ещё рано говорить об этом». Даже говорить!

— Кать, но ты уже взрослая девочка…

— О чём я и говорю, мой маленький Тоник.

— Налей мне чаю, пожалуйста.

— Сам уже не можешь?

— Тогда отпусти меня, — Катя держала меня за талию, поставив между колен.

— А, да, иди.

Я налил себе чаю, сел напротив Кати, стал осторожно его пить, закусывая печеньем, которое Катя догадалась купить. Мысли мои убежали далеко, в наш с Катей дом, где осталась моя девочка Сашенька. Меня что-то тревожило, я не знал, всё ли там в порядке? Прислушавшись к себе, подумал, что людей, да и не людей, всегда тревожит неизвестность.

— Спасибо! — сказал я Кате, встав и поклонившись.

— На здоровье, — ответила мне не менее задумавшаяся Катя, — сполосни кружку в раковине. Привыкай, тебе теперь часто придётся оставаться одному.

— Катя…

— Тоник, давай, без сцен? Ты раньше был более терпеливым.

— Я?!

— Конечно ты, не помнишь, что ли?

Мне нечего было сказать. Я, молча, помыл за собой посуду и пошёл в свою комнату.

— Спокойной ночи, Тоничек!

— Спокойной ночи, — буркнул я, — не зайдёшь, поцеловать меня на ночь?

— Не зайду, — ответила Катя, отвернувшись.

Войдя к себе, я снял майку и лёг, чувствуя лёгкую досаду.

Мне приснилась Катя, та, с которой я жил так счастливо последний год. Она улыбалась мне, раздеваясь. Кто-то был там, за её спиной, но я смотрел только на Катю. Вот она скинула халатик, под ним ничего не было…

И я проснулся от чувства, что внизу живота всё аж трещит.

Я и так и эдак поворочался, но никак не мог успокоиться.

«Да что это я?! — подумал я, разозлившись, — В соседней комнате спит моя жена, а я здесь мучаюсь!».

Я решительно поднялся, и, придерживая рукой плавочки, побежал к жене.

Так же решительно забрался к ней под одеяло, обнял. Сердце готово было выскочить из груди.

— Это ты, Тоничек? — сонно пробормотала Катя, — Иди сюда, милый, — она тоже обняла меня, поцеловала в губы.

— Тошка? — вдруг поняла она, окончательно, просыпаясь.

— Это я, Катя, твой муж, — прошептал я, пытаясь её поцеловать.

— Тоже мне, муж, — презрительно сказала Катя, — иди отсюда!

— Катя! — воскликнул я, — Ты же обещала хранить для меня…

— Я не отказываюсь, — усмехнулась Катя, — приходи, когда подрастёшь!

Это было жестоко. Когда я подрасту, Катя будет глубокой старухой. Я встал, пошёл к себе. Ещё была надежда что, Катя окликнет, скажет, что пошутила, но этого не произошло.

Я опять лёг, но уснуть не смог: несмотря на стресс, нижняя часть моего тела не хотела успокаиваться.

Поворочавшись, я подумал, что надо с этим издевательством кончать.

Сняв трусики, расстелил их на случай неприятности, начал сам себя успокаивать.

Такого взрыва жгучего удовольствия я никогда не знал!

Но ничего не вытекло. Ещё не созрел. Мало того, я убедился, что у меня фимоз.

Что это такое? Вроде мембраны у девочек. Я девственник, и останусь им ещё очень долгое время.

Полежав, я почувствовал непреодолимое желание одеться. Натянув трусики, стал засыпать, и в этот момент зашла Катя:

— Не спишь ещё? Подвинься, — Катя прилегла рядом.

— Ну, иди сюда, мой маленький.

— Я уже, — ответил я грустным голосом.

— Как «уже»? — возмутилась Катя, — Мне же надо было время, чтобы решиться на такое?!

— Ты мне недвусмысленно указала на дверь, — сказал я, — спать хотелось, а с этим никак.

— Ну и ладно, сейчас мы это дело поправим… — но я зажался, сунув руки между ног:

— Катя, сейчас мне неприятно, давай спать?

— Неприятно ему! — заворчала Катя, — Разбередил душу, и в кусты? А я?

— Катя, надо было сразу.

— Не мог потерпеть минутку!

— Ты думала полчаса, Катя, а не минутку, тем более что ты мне вчера сказала? «Забудь!».

— Вот и забудь теперь! Навсегда! — психанула Катя и ушла, закрыв за собой дверь. А я лежал, и думал, почему присутствие Кати мне стало неприятно? Попробовал представить её прелести, и меня вдруг затошнило.

Мне почему-то вспомнилось, как лет в пятнадцать, впервые, увидел фотку с минетом. Меня тогда чуть не вырвало, а этих, на фото, готов был убить.

Что со мной? Я опять ребёнок? Вспомнив, как вёл себя вчера, удивился: я ведь не играл, все мои поступки были вполне естественными.

Тогда к чему этот сон? Я вскочил: вдруг это Тоник пытается со мной связаться? Хотел спросить у Кати, но остановило то, что мы, как назло, поссорились. Я снова лёг, и теперь уже окончательно, уснул.

Утром мы поднялись поздно. Завтракали, молча, разговаривать не хотелось. Мы даже не смотрели друг на друга.

Я помыл всю посуду, свою и Катину, после чего собрался с духом, и спросил:

— Кать, можно, я пойду, погуляю? — Катя удивлённо посмотрела на меня:

— Иди, если хочешь. Подойди сюда.

Я подошёл к ней, Катя повесила мне на шею шнурок с ключами.

— Теперь иди. Что на обед будешь?

— Свари что-нибудь. А ты умеешь? — подозрительно спросил я.

— Куплю полуфабрикаты, что-нибудь приготовлю.

— Купи лучше овощей, мяса, а ещё лучше, дай мне денег, я сам куплю.

— Вот, возьми, этого тебе хватит, чтобы продуктов купить, и мороженого, для своей девочки.

Мы старались не вспоминать о ночном происшествии, но Катя всё-таки не удержалась от колкости.

— Кать, — спросил я, — у тебя не восстановилась связь с той Катей? — Катя отрицательно покачала головой: — Почему ты спрашиваешь?

— Она мне приснилась ночью.

— Наверно, голой? — проницательно спросила Катя. Я покраснел и кивнул.

— Поэтому ты пришёл ко мне? — я опять кивнул головой.

— Прости меня, Тоник, — вдруг решилась Катя.

— Катя, — тоже решил сказать я, — мне кажется, это был последний шанс нам сблизиться. Я чувствую, что теперь мне неприятно это, даже больше, чем неприятно… — я спрятал глаза.

— Что, противно? — удивилась Катя.

— Да, Катя, — я прямо-таки сгорал от стыда, — мне кажется, моё сознание слилось с телом. Невозможно ведь, быть ребёнком, а поступать по-взрослому. Помнишь, когда я был таким же?

— Помню, Тоник, поэтому тебе не верили, что ты был когда-то взрослым. Тошка… Братик. Мы теперь родственники, ты знаешь? — взяла она меня за плечи.

— Знаю, Катя, только я ещё не созрел, мы бы не смешались.

— Мы очень дальние родственники, дурачок ты маленький. Ладно, бери вот эту сумку, войдут туда продукты? — я неопределённо повёл плечом, и ушёл.

Сбежав опять по лестнице, вышел во двор. Ребят никого не было, даже спросить не у кого, где магазин. Я оделся в чёрные шорты и белую футболку с коротким рукавом, которые Катя покупала мне уже здесь, в этом городе. На груди у меня был нарисован какой-то неизвестный мне мультяшный персонаж.

Решив спросить, где находится продуктовый магазин, у первого попавшегося взрослого, я направился к выходу со двора, как увидел одного из вчерашних приятелей. На лавочке скучал Димка.

— Привет, Димка! — обрадовался я.

— Привет, — улыбнулся мальчик.

— Слушай, Дим, меня Катя в магазин отправила, скажи, куда идти.

— Пошли вместе, а то никого нет, скучно, — мы пошли дальше вместе.

— Антон, — обратился ко мне Димка, — ты бы поосторожнее, с Машкой.

— А что? — беззаботно спросил я.

— Она с парнем одним ходит, он из девятого класса.

— И что? — насторожился я.

— У них банда. Побьют.

— Почему побьют? — удивился я, — Мы же просто дружим.

— Этот парень, его Славка зовут, всех предупредил, что Машка его девчонка, когда уезжал. Скоро школа начнётся, он вернётся.

— Интересно, — протянул я, — а как на это смотрит Маша?

— Да Маше всё равно. Ты ей понравился, вот она с тобой и ходит, а что будет дальше, её не касается.

— Вообще-то правильно поступает, — промычал я, — что она, жена, что ли этому Славке? — и тут же в груди возникла резкая боль, вспомнилась Катя. Сейчас бы никуда её не отпустил!

Вздохнув, постарался успокоиться: скорее всего, я уже никогда туда не вернусь.

— Ты что? — спросил меня Димка, — испугался? У тебя такое лицо стало!

— Нет, Дима, просто вспомнилось кое-что. Почему я должен бояться? Маша девочка свободная, с кем хочет, с тем и дружит.

— Маша-то, понятно. Ладно, я тебя предупредил, решай сам.

— Спасибо, Дим, ты настоящий друг! — совершенно серьёзно поблагодарил я приятеля.

К этому времени мы подошли к небольшому магазину, на котором было написано: «Супермаркет».

Там, в овощном отделе, набрал овощей для борща, да и пюре сварю, если не будет лень. Макароны ещё куплю, тушёнку, мясо. Так, ещё надо бы колбасы, сыр, хлеб. О, зелень, перец, лаврушка, соль!

У нас же совсем ничего нет. Так что набралось половина большой тележки. Придётся ещё пакеты покупать.

— Дим, купить тебе что-нибудь? — спросил я.

— Не, не надо, — отказался Димка, помогая выкладывать продукты на ленту кассира.

— А то смотри, жвачка, Чупа-чупс, шоколадки.

— Да ну, что я, маленький, что ли? — я тихонько засмеялся.

— Ты что?

— Вчера, когда ехали на такси, у меня бубль-гум лопнул, и прилип к спинке переднего сиденья!

Шофёр матерится, а я ему: «не волнуйтесь за жвачку, у меня ещё есть»!

Мы весело посмеялись, расплатились с кассиршей, причём у меня ещё осталась приличная сумма, и понесли покупки домой.

— Дим, поможешь?

— Помогу, всё равно делать нечего.

Мы занесли покупки на кухню, я позвал:

— Катя, Кать! — никто не отозвался, — ушла уже, — вздохнул я, — придётся самому готовить.

— Катя кто тебе, сестра? — спросил Димка.

— Сестра, — обречённо согласился я.

— Зажимает?

— Зажимает, — опять согласился я, вспомнив прошедшую ночь.

— А у меня никого нет, одна мамка.

— Скучно?

— Да нет, скучать не приходится. Каждую неделю новый папаша.

— Потому ты на улице с утра?

— Ну да, — признался Димка, — у нас однокомнатная квартира, я сплю на кухне, а они начинают ходить, то им воды захочется, то ещё чего. У вас хорошо, три комнаты.

— Дим, какая разница? Захочет Катя личную жизнь устраивать, мне, думаешь, приятно будет?

— У тебя сестра красивая! — улыбнулся Димка, — долго искать не будет.

Эх ты, подумал я, ничего-то ты не знаешь. Куда Катя будет своих клиентов водить? Раньше она старалась всё сделать втайне, пока не получилась неприятность. А теперь, наверно, сюда приведёт.

Интересно, я теперь буду ревновать? Может, и не буду, но всё равно, противно.

Я поставил кастрюлю с мясом на огонь, начал чистить овощи.

— Ты что, сам будешь варить? — удивился Димка.

— А что делать? Ты, разве, сам не готовишь?

— Готовлю, — уныло ответил Димка, — тебе помочь?

— Спасибо, Дим, места мало, а то бы попросил капусту нашинковать.

— Давай, на этом столе порежу.

С помощью Димки мы быстро управились, хорошо, томатную пасту не забыл.

Поставив овощи тушиться, спросил приятеля, подождёт он борщ, или налить ему чаю.

— Можно, у тебя побуду? — спросил он.

— Сиди, конечно, — согласился я, обрадовавшись, — потом поедим, и погуляем, да?

— Да, Машка выйдет, и вы пойдёте с ней вдвоём гулять.

— Ну, если захочет, тогда, конечно…

— Она захочет, — вздохнул Димка.

— Дима, а ты в неё не влюблён? — спросил я его.

— Что толку? На меня она и не взглянет.

— Не отчаивайся, Дим, тебе тоже повезёт однажды. А мне не завидуй, мне гораздо хуже, чем тебе. Да и уедем, скорее всего, недели через две.

— Почему так быстро? — удивился Дима.

— Командировка у Кати кончится, поедем в другое место.

— И что? Так постоянно? — я горестно покивал головой. Раньше мы с Катей всегда были вместе, пусть она огорчала меня, но и утешала, как могла. А теперь? Я даже погулять с ней не могу, «фонит» от меня.

Пока мы делились своими заботами, сварился борщ.

Мы поели, и побежали на улицу. Ребята уже ждали меня. Маша была среди них. Я сразу подошёл к ней, с улыбкой. Оказывается, я уже соскучился по этой девочке!

— Тошка, пошли, погуляем? — предложила она мне. Ребята недовольно зашумели, они собирались поиграть со мной в футбол. Но Маша обвела всех взглядом, от которого все притихли, взяла меня за руку, и повела за собой.

— Маш, я не переоделся для прогулки.

— Ты в любой одежде хорош! — заявила Маша, сама, между тем, одетая в нарядное розовое платье с пояском, кармашками, с красивой белой отделкой по воротнику, полочке и рукавам.

— Рядом с тобой я буду выглядеть пугалом.

— Как раз наоборот, Тоша, это я буду, в любом наряде, рядом с тобой, выглядеть, как пугало. А если ты ещё хорошо оденешься, тогда мне совсем тут будет делать нечего!

Я пожал плечами. Смотрел я на себя в зеркало: обычный пацан, разве что, что-то неуловимое начало проступать, такое, как у Мая и Алии. Но они явные ангелы, и гораздо старше меня.

— Куда пойдём? — спросила меня Маша.

— Тебе лучше знать, я, кроме нашего двора, ещё нигде не был.

— Тогда пойдём в парк, — решила Маша.

До парка мы доехали на троллейбусе, был он довольно далеко, возле широкой реки.

— Маш, а как этот город называется? — рискнул спросить я. Маша не стала удивляться:

— Славутич, — ответила она.

— Как? — на смог я удержаться, оглядываясь. Да, это та самая река, где мы с Катей боролись со щукой, перед этим засунув в лунку нехорошего человека. А вон там стояла городская стена. Лес, в котором мы потеряли след Дубыни, вырублен, вместо него стоит микрорайон.

А это, то самое место, где Катя выиграла соболью шапку?

— Антошка, что с тобой? Ты что, был здесь?

— Был, Машенька, только очень давно.

Катя посмотрела на меня, хмыкнув. Ладно, не верь, подумал я, я бы сам ни за что не поверил.

— Маша, мороженое будешь? — спросил я.

— Конечно, буду, мне сливочного. Вон, павильон.

Мы зашли в открытый павильон, сели за столик на веранде. Когда подошла официантка, заказали по полторы порции сливочного мороженого. Умница Катя, сразу поняла, что мы пойдём в парк, в кафе-

мороженое. Я оглянулся вокруг, и увидел Катю, в сопровождении какого-то молодого человека.

Молодой человек прямо сиял от счастья, держа мою Катю под руку.

Мою? Я прислушался к себе, но ничто не дрогнуло внутри. Я пожал плечами, и тут Катя заметила меня, слегка сдвинула брови, чтобы я не вздумал подойти к ним, хотела даже пройти мимо, но молодой человек оказался настойчивым, и они зашли на веранду, уселись за свободный столик, подозвали официантку.

Катя села так, чтобы мы с ней видели друг друга, а наши партнёры — нет.

— Ты кого-то увидел? — спросила меня Маша, оглядываясь.

— Нет, Маша, на реку смотрю, красиво тут.

— Да, Тошка, красиво, согласилась Маша. В это время официантка принесла заказ, мы стали осторожно поедать невероятно вкусное мороженое.

Я иногда посматривал на Катю, сравнивал с Машей. Конечно, Катя красавица, она всегда была красавицей, но уже стала взрослой, а Маша моего нынешнего возраста, так что сравнение получилось не в пользу Кати, которая нахмурилась в ответ на мою весёлую улыбку.

Покончив с мороженым, мы решили пойти по набережной, сходить на какой-нибудь аттракцион.

Набережная оказалась чистенькой, мощёной гранитной брусчаткой. Маша о чём-то чирикала, я слушал, со счастливой улыбкой на лице, понимая, что растворяюсь в детском теле.

Я предложил прокатиться на карусели, тем более, никогда на такой не катался. Сиденья на цепях, мы с Машей поместились вдвоём на одном сиденье. Мы катались и визжали с Машей от счастья и восторга.

Когда вернулись в наш двор, у Маши в кармане что-то завибрировало, раздалась музыка. Маша вынула плоскую штучку, и сказала в неё:

— Да, мама, сейчас иду. Антошка, мне пора, мама зовёт. Завтра ещё погуляем?

— Конечно, Маша, я буду ждать. — Мы взялись за руки, глядя друг на друга, а я не решался её поцеловать.

— До завтра, Тош, я пошла, — наконец сказала девочка, и убежала.

— Антон, пошли в футбол играть! — позвали меня, и я сразу побежал на игровую площадку. Катя так и не сказала мне, купила она мне спортивную одежду, или нет.

Так что, одежду к вечеру опять надо было стирать, вместе со мной. Мы играли, пока не стемнело, а Кати всё не было. Я подумал, что сейчас, случись с ней что, никак не смогу ей помочь, разве что в полицию заявлю. Я вспомнил про сотовый телефон в руке у Маши. Надо попросить Катю купить нам телефоны, будем созваниваться. Я представил неудобный момент, в котором могу застать Катю, и губы у меня сами собой растянулись в улыбке.

Дома никого не было, помывшись и закинув в машинку грязную одежду, я разогрел борщ в микроволновке, поел, напился чаю. Кати всё не было.

Тогда я решил отварить макароны, заправить их тушёнкой. Когда уже всё приготовилось, в прихожей послышался шум открывающейся двери. Я притих, прислушавшись. Нет, Катя одна. Тогда я выбежал к ней навстречу с радостной широкой улыбкой, кинулся ей на шею.

— Соскучился, мальчик мой? Ты что-нибудь кушал?

— Да, я сварил борщ, только что сделал макароны с тушёнкой. Будешь?

— Буду, конечно, Тошечка, — Катя наклонилась, и крепко меня поцеловала. От неё пахло мужским одеколоном. Но мне было не до мужиков, я радовался Кате, как сестре.

— Ты почему в одних трусах? — спросила Катя.

— Я не знаю, что надеть.

— Ладно, сейчас помоюсь, поем, и разложу одежду в твоём шкафу. Ты гладить умеешь?

— Научусь, — махнул я рукой, — давай скорее, а то всё остынет. Тебе борщ разогреть?

— Разогревай всё, я голодная, у этого парня денег хватило только на мороженое.

— Удачно хоть? — спросил я уже в дверь ванной.

— Тоник, перестань! — я пожал плечами: перестать, так перестать, интересно же, зря она целый день ходила с этим парнем, или с пользой?

Напевая какую-то песенку, разогрел Кате тарелку борща, поставил на стол, нарезал хлеб, включил чайник.

— Кать, всё готово! — весело крикнул я.

— Сейчас иду, — отозвалась Катя из ванной. Я подумал, и наложил себе макарон.

Катя вышла, одетая в майку и шорты, села на своё место, попробовала борщ.

— Какой ты умница, Тошка! — похвалила она меня. Я расцвёл от похвалы, тоже принимаясь за еду. Когда Катя съела борщ, я вскочил, наложил ей второго, положив грязную тарелку в мойку.

— Не волнуйся, Кать, я потом всё помою.

— Ты что сегодня такой добрый? — удивилась Катя, — Что-то хочешь попросить?

— Нет, Катя, я соскучился, жду, жду, а тебя всё нет и нет, — грустно сказал я.

— Прости, маленький мой, я не думала, что ты скучаешь. Тебе нечем вечером заняться? Телевизор бы посмотрел.

— Кать, причём тут телевизор?! Я по тебе соскучился. Поиграешь со мной?

— Ты же говорил, тебе со мной противно.

— О чём ты? — удивился я, уставившись на Катю, потом сильно покраснел: — Катя, как тебе не стыдно!

— Тогда в какую игру ты собираешься поиграть? Шахмат нет, купить надо, карт, тем более.

— Ты мне книжку купила?

— Нет, Тоша, не заходила я в книжные магазины. Хотя, Тош, давай, завтра пробежимся по магазинам?

Купим тебе спортивную форму, учебники. Ты, кстати, в какой класс пойдёшь?

— Какой ещё класс? — разинул я рот.

— Придётся тебя в школу записать, учиться будешь.

— Что так? Тебе же всего пять человек надо найти.

— Найти, Тошка, найти! У меня конкретное задание, Тошка, тем более, сам понимаешь, надо не только найти, человека надо ещё и соблазнить.

— Тебе стоит только пальцем поманить, побегут за тобой.

— Да? Что же я тебя не смогла соблазнить?

— Кать, я ребёнок…

— Вот видишь, один прикидывается ребёнком, другой честным семьянином, третий в командировке.

Так что, придётся тебе идти в школу.

— Кать, я узнаю, в какой класс пойдёт Маша, в тот класс и я пойду.

— Опять эта Маша. Влюбился, что ли?

— Не знаю. Она мне нравится.

— А я? — обиженно спросила моя бывшая жена. Я внимательно на неё посмотрел:

— Катя, если бы ты вчера всё не испортила, у нас было бы всё хорошо. Теперь, извини, ты моя любимая сестра, не больше.

— Опять я во всём виновата! У тебя ведь с Машей тоже нет никаких шансов!

— Нет, — вздохнул я, доедая макароны, — но она пока моя ровесница. Она не успеет вырасти, пока мы здесь. Ты уже покушала? Чаю налить?

— Налей, братик, — грустно сказала Катя, и, когда я поставил перед ней чашку с чаем, поворошила мне волосы, — Тон, а ты ведь ещё любишь ту, вторую Катю.

— Я и тебя бы любил, окажись я в своём теле, — я собрал посуду, начал мыть её.

— Из тебя вышел бы отличный муж, — вдруг сказала Катя, — и куда я, дура, смотрела? Воистину, узнаёшь цену чему-нибудь или кому-нибудь, только когда потеряешь.

— Ты что, Катя? — удивился я, — мы же были мужем и женой.

— Нет, Тоник, мы были любовниками. Вот и вторая Катя так же себя вела, иначе никогда бы от тебя не отказалась. Только теперь я поняла, что значит быть мужем и женой: делать надо, как ты: любить без оглядки, делить вместе радости и беды, радоваться друг другу, даже быть готовым пожертвовать собой.

— Но ты же говорила, что я часть тебя, так любила.

— Я любила только себя, Тоник, а ты был частью меня, да что там говорить, ты мне просто жизненно необходим, без тебя я никто.

— Катя, успокойся, пошли, посмотрим, что у меня есть из одежды, и посидим вдвоём, телевизор посмотрим, что ли.

Я разложил на своей кровати одёжку. Оставалось двое чистых шорт, несколько маек и трусиков, две рубашки и две футболки. Довольно много. Неужели Катя знала, что я буду каждый день играть в футбол?

Всё мятое. Полюбовавшись на натюрморт, пошёл искать утюг.

— Катя, ты не видела утюг? — спросил я, заглянув в гостиную. Катя уже спала. Накрыв её пледом, продолжил поиски. Утюг нашёл в кладовке. Погладив всю одежду, включая вчерашнюю постиранную, опять пришёл посмотреть, как там, Катя. Катя спала, свернувшись под пледом. Лицо у неё расслабилось и стало похоже на прежнее, девчоночье, которое я так любил.

Долго я любовался Катей, не решаясь разбудить. Разбудишь, потом не уснёт.

По телевизору показывали какую-то мелодраму. Смотреть новости, в которых я ничего не понимал, тоже было неохота. Я так и не оделся, поэтому, немного озябнув, забрался потихоньку под плед, устроился под бочком у Кати, пригрелся и заснул.

Проснулся я в своей кровати. Потянувшись, я вспомнил, что заснул на диване. Это что, Катя меня перенесла сюда?

— Тошка, ты проснулся? Вставай, пройдёмся по магазинам, потом пойдёшь гулять.

Застелив свою кровать, пошёл в ванную. Привёл себя в порядок, почистил зубы.

Всё-таки непонятно, думал я, глядя на свою рожицу в зеркале, почему я не расту? Метаболизм такой же, как у людей, бегаю не медленней, — я пожал худенькими плечиками. Подумать только! Когда-то мечтал о таком приключении. Сейчас мечтаю скорее вырасти.

— Что не весел, Антошка? — спросила Катя, накладывая мне макароны.

— Так, задумался.

— О чём?

— Катя, тебе не интересно будет. Я же не человек, нелюдь, вот и думаю о нелюдском.

— Врёшь ты всё, Тошка.

— Вру, — согласился я, — всё ещё хуже, я думал, как человек, живущий в шкуре нелюдя.

— Да-а-а, — протянула Катя, с любопытством разглядывая меня, — кушай, нелюдь.

— Кать, — вспомнил я, прожевав первую ложку макарон, — у меня есть знакомый, Дима его зовут. Можно, он иногда будет у нас ночевать?

— Зачем? Ты поменял ориентацию?

— Катя!!!

— Извини, неудачно пошутила.

— Он живёт вдвоём с мамой, мама у него приводит каждую неделю нового мужика, а он вынужден уходить.

— Э-э… Что это за толстый намёк?

— Никаких намёков, Катя, просто помочь хочу мальчишке.

— А где он будет спать?

— В моей комнате можно. Купим раскладушку, да и кровать у меня широкая. Только не подкалывай.

— Да не собираюсь я тебя подкалывать, о своём думаю. Ты спрашивал, что у меня с тем парнем. Ничего. Негде было. Предлагаешь в парке, на лавочке? Проводил он меня до дома, я сказала, что ты меня ждёшь, и мы расстались.

— Сними ещё одну квартиру, — пожал я плечами.

— Надо подумать об этом. Но ты же изведёшься весь, если я не приду домой, да и я сама буду всю ночь переживать, беспокоясь о тебе.

— Я знаю, что делать, Катя, купи два сотовых телефона. Это типа наших коммуникаторов, только попроще.

— Точно! Надо было взять коммуникаторы!

— Кать, уймись, нам нельзя нести сюда посторонние вещи, забыла? Да и не работали бы они здесь. Купи обычные телефончики, только не самый отстой, а то мне жизни во дворе не будет.

Катя довольно ухмыльнулась.

— Нечего козни строить, — понял я её, — вместе пойдём. Ладно, если я видеть не буду, можешь кого-нибудь привести, если невтерпёж.

— Тоник, ты чудо! — расцвела Катя, — Давай посуду, помою.

Когда мы вышли на улицу, Маша уже ждала меня.

— Тоша, вы куда? — подбежала она к нам.

— Здравствуй, Маша! — сказала Катя.

— Ой, здравствуйте!

— Мы в магазин, купить мне спортивную форму, школьные принадлежности.

— Ой! — обрадовалась девочка, — Ты пойдёшь в школу?

— Да, придётся. Ты в какой класс пойдёшь? Я хочу вместе с тобой.

— Тёть Кать! Запишите Антошку в 45-ю школу, в седьмой «А»!

— В седьмой? — задумчиво посмотрела Катя на нас, особенно на меня. Маша уже начала оформляться в девушку, а я выглядел лет так на десять.

— Катя, мне всё равно, в какой класс идти, всё равно ненадолго.

— Да, я и забыла.

— Кать, а ты так и не окончила школу! — весело заметил я.

— Да, с тобой окончишь! — буркнула Катя.

С одной стороны, хорошо с девчонками ходить в магазин, думать не надо, они за тебя всё подумают и придумают. С другой стороны, это невероятно утомительно. Сколько надо вещей перемерить! Уму непостижимо! Купили и шорты, и спортивную форму для школы и для двора, кроссовки, осенние ботинки, куртку, школьную форму, оказывается, она продавалась в том магазине, куда привела нас Маша. Форма для мальчиков состояла из чёрной курточки и чёрных брюк, светлой рубашки и галстучка. Была и летняя форма: чёрные шорты, светлая рубашечка с коротким рукавом, накладными карманами, погончиками, с двумя типами галстучков, узенький длинный, и бабочкой.

Я предложил взять всё, там разберёмся. Вырасти, не успею, надолго хватит.

Все, упаковав и нагрузившись, пошли, купили телефоны. Тут поспорили. Я хотел удобный, по своей маленькой руке, Маша настаивала на более престижной модели.

— Маша, зачем мне престижная модель? Разобью где-нибудь. Это Кате надо престижную модель.

— Не спорь, Тошка! Тебе очень нужен хороший телефон!

— И куда я его положу? Привяжу к ключам, на шею? Он не влезет мне в карман!

Продавец — консультант предложил для меня купить детские наручные часы — телефон. Всё время со мной, показывают время, можно звонить и принимать звонки, хорошее дополнение к большому сотовому телефону.

Купили и это.

— Кать, ты только телефон не отключай никогда, — хитро улыбаясь, попросил я.

— Зачем? — удивлённо спросила Катя, потом, видимо, догадалась: — Давно ремня не получал, маленький мерзавец?! Только попробуй!..

— Чего это она? — удивилась Маша.

— Не обращай внимания, — засмеялся я, — сегодня будем во дворе играть, или сходим куда?

— Во дворе, наверно, — нехотя ответила Маша, — сегодня мне надо раньше домой прийти.

— Катя, мы будем во дворе, звони, когда мне надо будет идти домой.

— Хорошо, Тоша.

Когда подошли к дому, я увидел среди ребят Диму.

— Дима! — крикнул я, — помоги покупки домой отнести!

Димка с готовностью подбежал к нам, забрал у Маши почти все пакеты, и отправился с нами.

— Антош, мерить будешь? — спросила Маша, когда пришли к нам домой.

— Да ну их, в магазине намерился. Сейчас в спортивную форму переоденусь, и пойдём в футбол играть. Кушать будете? Почему сразу «нет»? Я сам варил, Маша, попробуй. Дима видел, как я варил, и пробовал. Катя, не отпускай их! — я побежал в свою комнату.

Там я переоделся в футбольную форму, синюю, с цифрой 13 на спине. Это мне через полгода столько лет должно исполниться. Вот именно, «должно»! — Фыркнул я. Сразу померил гольфики, натянул кроссовки. Попрыгал, нормально! Тогда я выбежал под ясные очи Кати и ребят.

— О! — воскликнули они, — Кто это? Не иначе Рональдиньо! Теперь все голы твои!

Немного подкрепившись, я решил поговорить с Димкой:

— Дим, если ты у нас иногда ночевать будешь, как твоя мама, ругаться не будет?

— Да она-то ругаться не будет, даже не заметит…

— А кого ты стесняешься? Катю? Не стесняйся, мы уже поговорили. Приходи, Дима, мне не так скучно будет, а то Катя иногда задерживается на работе, — я не смотрел на Катю, чтобы не смущать.

— У тебя телефон есть? Давай обменяемся номерами.

Телефоны уже активировали, мы перезвонили друг другу, Катя тоже взяла номера моих друзей, Маша спросила:

— Тёть Кать, а если мне будет надо, можно, я у вас переночую? — Катя даже закашлялась.

— Да вы не подумайте, чего! — улыбнулась Маша, — Просто у меня дома отчим. Если мамы нет, я его боюсь.

Вот тебе и счастливое детство — подумал я.

— Он что, пристаёт к тебе? — спросила Катя.

— Да, бывало, посадит на коленки, вроде нечаянно к груди прикоснётся, то ещё где…

— Ты мне покажи его, я ему прикоснусь!

— Тёть Кать, не надо, его мама любит.

— Вот пусть её и любит, а не… — она споткнулась о мой взгляд.

— Маша, Катя очень сильная девушка, занималась фехтованием, карате, так что, в случае чего, она нас в беде не оставит, а мы её ещё раз попросим, чтобы разрешала оставаться у нас.

— Хорошо, ребята, куплю я вам раскладушку, надо ещё постельного белья, одеяла. Машу устроим в гостиной.

— Можно и в одной комнате, — сказала Маша, — веселее будет, не страшно.

— Как хотите, — махнула рукой Катя, свирепо глянув на меня.

Маша радостно улыбнулась, Димка молчал.

Поблагодарив Катю за обед, мы побежали во двор, оттуда на спортивную площадку, играть в футбол. Тут нас ждала неприятность: большие пацаны вернулись из лагеря труда и отдыха, и теперь заняли площадку, сами играли в футбол, отняв мяч у нашего вратаря.

— Вон тот, в красной майке, Славка, — шепнул мне Димка, а Маша держала меня за руку.

— Может, пойдём, в прятки поиграем? — спросил Гришка.

— А мяч? — спросил Витька — вратарь.

— Я сейчас, — сказала Маша, выпуская мою руку.

Маша постояла у края площадки, а когда мимо пробегал Славка, она окликнула его. Славка сделал вид, что только что её увидел, они обнялись, целоваться при всех, правда, не стали.

Потом Славка взял мяч, и, постукивая им об землю, подошёл к нам.

— На, Витька, играйте, — подал он мяч вратарю, — а ты, я вижу, новенький, — обратился он ко мне.

— Да, мы недавно приехали, — согласился я.

— Поэтому делаю предупреждение: держись от Машки подальше.

— Почему это? — спросил я, делая удивлённое лицо.

— Потому что она моя девчонка.

— Маша свободный человек, сама выбирает, с кем ей дружить.

— Маша пусть дружит, с кем хочет, а если тебя увижу с ней, получишь! Понял?

— Понял, — буркнул я, и побежал на поле, играть.

Заигравшись, я не смотрел по сторонам, а когда решили отдохнуть, Маши нигде не было.

— Где Маша? — спросил я Диму.

— Со Славкой ушла. Наверно, в парк пошли, на дискотеку.

Угу, подумал я, а мы ещё слишком малы, по дискотекам ходить, особенно я. Даже Димка выше меня и шире в плечах.

Мы сели на лавочки, тесной компанией. Ребята стали расспрашивать меня, где я жил, что видел.

Я начал вдохновенно врать, что ходили с родителями в археологические экспедиции, помогали взрослым, а однажды, с одной девочкой, в раскопе, нашли Хранительницу очага…

Вспомнив про Хранительницу, я вдруг почувствовал, как намокли мои глаза. Вспомнил, как мы с маленькой Катей мечтали вырваться со Станции, пожить на планете, где можно ходить без скафандров, купаться голышом в море или реке! Молились Хранительнице.

Я замолчал, смотрел в никуда, из глаз текли слёзы.

— Ты что, Тоша? — спросил меня Дима.

— У вас там что-то случилось? — спросил кто-то ещё.

— Случилось. Я там подружился с этой девочкой, мы молились Хранительнице очага, чтобы у нас было всё хорошо, чтобы не расставаться никогда-никогда!

— И что? — осторожно спросил кто-то.

— У нас сначала было всё так хорошо! Мы не расставались ни на день! А теперь я её потерял, наверно, навсегда! — я вытер слёзы тыльной стороной руки, Дима сунул мне свой носовой платок.

— Ты пробовал её искать? — спросил Гришка.

— Она сейчас очень далеко, — сказал я, вытирая лицо, — но, когда кончится Катина командировка, обязательно попробую найти туда дорогу!

— Она похожа на Машу? — спросил Дима. Я отрицательно покачал головой:

— Она похожа на Катю.

— А как её звать?

— Катя.

— Ладно, Тошка, не расстраивайся, найдёшь её, или встретишь другую, как мой папа говорит, ещё лучше, — сказал Вовка.

Я подумал, что Вовкин папа прав. Зачем мне эта предательница? Дочку, Сашеньку жаль, увижу ли я её? Не пойму, зачем Катя её рожала? С кем она сейчас?

Шмыгнув носом, посмотрел на часы. Уже восемь! Где Катя? Позвонить? Пусть лучше сама звонит, а то, действительно, застану в неудобный момент.

— Никому ещё домой не надо? — спросил я, — Может, в прятки поиграем? Темно уже, прятаться легко.

И тут у всех начали звонить мобильники.

— Поздно уже, — вздохнул Димка, — теперь рано темнеет, а то до десяти можно было гулять. Ты что домой не идёшь?

— Жду, когда Катя позвонит. А ты?

— Да ну их. Как спать лягут, пойду. Вон, окно на первом этаже, там кухня, я там сплю. Когда свет погаснет, тогда пойду. Они сейчас там сидят, ужинают.

У меня даже засосало в животе: как же надо не любить сына, чтобы жрать самим, не позвав его на ужин, оставляя ему объедки. Или ничего не оставляя.

Да где Катя?! Не может сказать, что ли? Я задрал голову, посмотрел на свои окна. Тёмные, наверно, никого нет.

— Пойдём ко мне, Дима, скучно мне одному. Может, останешься?

— Да ну… — смутился Димка, — я лучше посижу у тебя, потом, часов в одиннадцать, пойду домой.

— Можно и так, — согласился я. Мы поднялись со скамейки, и пошли ко мне домой. Наших ребят уже не было, на площадке стали появляться большие пацаны.

— Тебя пацаны не обижают? — спросил я.

— Нет, привыкли ко мне, даже угощают чем-нибудь, чипсами, вяленой рыбой.

— Пиво пьют? — понял я, — Пробовал?

— Пробовал, — вздохнул Димка, — не понравилось, горькое.

Я покатал во рту память о пиве с селёдкой. Ничего так. Попросить Катю купить, что ли? Уши надерёт.

Несложно подсчитать, через, сколько лет мне можно будет попробовать пиво, ну и остальные прелести взрослой жизни.

Когда вошли в тёмную квартиру, зазвонил мой телефон.

— Тошка, ты дома? — спросила Катя.

— Да, только что вошёл. Катя, я с Димой.

— Вот и хорошо. Мы сейчас раскладушку принесём, жди.

— Дим, покушаем? Я пока помоюсь, а то опять пропылился и пропотел.

Другу я поставил разогревать остатки борща, сам пошёл мыться. Потом, вспомнив, что, Катя придёт не одна, оделся в шорты и майку.

Когда вышел из ванны, загремели замки, и открылась дверь. Вошла Катя, за ней какой-то мужчина занёс свёртки и раскладушку.

— О! — сказал мужчина, улыбаясь мне, — Твой? — спросил он у Кати.

— Мой, — ответила Катя.

— Большой уже, — сказал мужчина, протягивая мне руку, — Олег Петрович!

— Антон, — ответил я, протягивая свою маленькую ручку. Олег Петрович осторожно пожал утонувшую в его ручище мою лапку, спросил:

— Что же ты такой худенький? Катерина, отдай его в мой клуб, подкачается немного. Ты же говорила, что у тебя один? — я оглянулся и увидел, что Димка вышел из кухни, посмотреть, что мы тут делаем.

— Это друг Тошки, Дима, — представила Димку Катя, — Проходите, Олег Петрович. А ты, Тоша, бери свёртки, там постельное бельё. Дима, возьми раскладушку. Вы поели?

— Дима поел, я не хочу, мы с Димой чаю попьём, в моей комнате, — понял я намёк.

Мы отнесли свёртки в мою комнату, сходили за раскладушкой.

Потом я пошёл на кухню, взял там чай с печеньем, заметив, как Олег Петрович вынимает из пластикового пакета всякие деликатесы, вино и коньяк.

Интересно, подумал я, вроде договаривались, без меня?

— Тошка, мне надо с тобой поговорить, — сказала Катя, — зайди в мою комнату.

Я отнёс чай Димке, сказал, что вернусь скоро, после чего зашёл в Катину спальню. Катя стояла на лоджии.

— Что, Катя?

— Тоник, прости, но Олег Петрович утром уезжает в командировку, он женат, спортсмен, между прочим. Может, правда, пойдёшь в его спортклуб? Там бокс, борьба.

— Что толку? Две-три недели, и нам надо будет уходить. Кстати, куда? Мне нужен ориентир.

— Домой вернёмся, там есть моя Родовая камера.

— Кать…

— Что, Тонечка? — я не обратил внимания на такое обращение к себе:

— Сколько времени прошло на Станции?

— А что? — насторожилась Катя.

— Там же наши дети.

— Не знаю, — равнодушно сказала Катя.

— Что с ними будет? Мы же не вернёмся туда.

— Воспитают в интернате. Там не так уж плохо. Ты не скажешь, сколько у тебя всего детей?

— Не считал, — признался я, — пока с десяток, но настоящая, родная, одна, Сашенька. Надо подумать, можно ли пройти туда?

— Об этом надо спросить хозяев. То есть, это мне они хозяева, для тебя они приёмные родители.

— Круто! — засмеялся я.

— Что-то мы заболтались. Я тебе хотела сказать, что Олег Петрович останется у нас на ночь. Он сказал жене, что подождёт поезд на станции. Не отправлять же его, на ночь глядя. Не волнуйся, когда ты проснёшься, его уже не будет.

— Кать, мы же договаривались.

— Но я ещё не успела снять квартиру, а он уезжает! Мне его заказали.

— Здорово! — присвистнул я, — и кто его вычислил?

— Есть специалисты, — туманно ответила Катя, — ну, Тоша, надо!

— Ладно, куда вас девать! Только тихо! И это… ему, вроде, нельзя пить? — Катя звонко рассмеялась:

— Ну, ты Тошка, даёшь! Ладно, иди, пей чай. Если остыл, не стесняйся, заходи на кухню.

— Взяли бы, да устроились в зале, а то неудобно через вас ходить.

— Ладно, не ворчи.

Когда я зашёл в свою комнату, Дима уже выпил чай и ждал меня.

— Пойду домой, — сказал он.

— Может, останешься? — с надеждой спросил я.

— Не, пойду.

А я подумал, что он нехорошо подумал о моей сестре.

— Дим, ты не подумай…

— А я не думаю! Я ничего не думаю, Антон! Ты очень хороший брат и друг! — глядя прямо мне в глаза, сказал Димка, — До завтра.

Я проводил друга, зашёл на кухню, набрать горячего чаю. Катя с Олегом Петровичем сидели за столом, у Кати было налито в стакан красное вино, у мужчины — коньяк.

— Какой у тебя красивый сын, Катерина! Весь в тебя! Сколько ему? Десять?

— Уже двенадцать, — грустно сказала Катя, ласково глядя на меня. Я немного обалдел, но быстро принял правила игры. Кате ведь семнадцать, по закону она несовершеннолетняя, а так, имея такого сына, сойдёт за взрослую.

— Тошка, что-нибудь будешь? — показала Катя на стол.

— Бутерброд с колбасой и сыром сделай, мам, я с чаем поем.

— Хорошо, сынок, я принесу тебе в комнату. Конфет? — я кивнул.

Попив чаю, я лёг спать.

Ночью мне приснилась Катя. Она кормила Сашеньку, иногда бросая на меня задумчивые взгляды. Лицо у неё было несколько помятое, спросонья, что ли. Она сидела на кровати, скомканное одеяло валялось с краю. На короткий миг мне показалось, что одеяло пошевелилось. Я хотел посмотреть в ту сторону, но проснулся.

Сделав потягушечки, нехотя встал, заправил кровать, и пошёл по утренним делам. В окна, правда, уже заглядывало солнце.

Катя хлопотала на кухне.

— С добрым утром, мам, — поздоровался я.

— С добрым утром, сын, — отозвалась Катя.

Когда я вышел из ванной и сел за стол, Катя предложила мне бутерброды с чаем. Сама была невесёлая, задумчивая.

— О чём грустишь? — спросил я.

— Да так, ни о чём, — не глядя на меня, сказала Катя, помешивая кофе в чашке. Это Олег Петрович оставил Кате банку хорошего растворимого кофе.

— Ты знаешь, Олег Петрович звал меня замуж, предлагал усыновить тебя.

— Ты же говорила, он женат? — удивился я.

— У них нет детей, жена у него тоже спортсменка, получила травму, и вот… Хороший человек Олег Петрович.

— А как любовник? — серьёзно спросил я. Катя посмотрела на меня с подозрением, но я смотрел в её глаза без усмешки.

— Тоже хорош, — созналась Катя. — Я дала ему в оба места, и в хранилище, и… Тебя теперь всё равно не дождусь.

— Катя! А если забеременеешь? — спросил я удивлённо.

— Сдам эмбрион в Родовую камеру. Пусть хоть один нормальный ребёнок от него родится. А что ты так спокоен? Не ревнуешь? Это же твоё? — я пожал плечами.

— Знаешь, Тоник, с тех пор, как ты мне отказал, я всё больше и больше хочу тебя! Ты как?

Я прислушался к своим ощущениям.

— Ты знаешь, Катя, никак. Совершенно никаких эмоций. А представлять не хочу, потому что тошнит.

— Что же с тобой сделали, Тоничек?

— Это вы с Катей сделали, Катя. Во мне нет тестостерона, и не будет ещё лет двадцать! Вот что вы со мной сделали. И не говори, что только та Катя плохая. Она — это ты.

— Я не спорю, Тоник, но честно тебе скажу, что, будь я на её месте, никогда не отправила бы тебя никуда, схватила бы и держала, если бы ты куда собрался. Даже девочек бы тебе сама приводила, чтобы тебе не было скучно.

— Это ты теперь говоришь, когда поняла.

— Да, Тоничек, я потеряла тебя. Иди, поцелуй свою маму, — я подошёл, она стала целовать меня, от неё несло лёгким запахом перегара.

— Пусти, Катя! — вырывался я. Катя смеялась, легко меня удерживая.

— Кать, пожалуйста, не пей вино! От тебя плохо пахнет! — не выдержал я, и Катя отпустила меня.

— Стала ещё противней? — спросила она.

— Хочешь, я напьюсь, а назавтра буду тебя целовать?

— Я тебе напьюсь, мелкий! Иди, гуляй со своей Машей!

— Денег дай.

— Я тебе вчера давала.

— Надо опять продукты закупать, — ответил я.

— Ладно, возьми в сумочке, сколько надо, — я покопался и нашёл деньги. Забрал половину, распихал по карманам. Карманы оттопырились. Пришлось половину спрятать у себя под подушкой.

Найдя в шкафу серые трикотажные шортики и такую же серую маечку с лисёнком на пузе, переоделся в них, не забыв сунуть в карманы деньги, и пошёл гулять.

— Мам, я гулять!

— Хватит уже! — недовольно проворчала Катя, выходя. Увидев меня, замерла:

— Ты надо мной решил поиздеваться?

— Почему? — выпучил я глаза.

— Специально так оделся?

— Как? — испугался я, оглядывая себя со всех сторон, не торчит ли где хвост.

— В такой одежде мы бегали в детстве. Ты мне так мстишь?

— Катя, на серой одежде не видно пыли. Ты же знаешь, дети вечно возятся в пыли или в грязи. Да и лисёнка у нас не было… — Катя обняла меня крепко, поцеловала в макушку:

— Ладно, извини… сынок. Давай, так будем играть? Хотя бы дома? — я кивнул, обулся и выбежал из квартиры. Вот ещё! — возмущался я, сбегая вниз по лестнице, — нашла, что вспомнить! Извини, Катя, но я живу уже третью жизнь, теперь всё заново! Вот разберусь со старыми долгами!.. Вспомнив сон, стиснул зубы: ну, Катя! Пожалеешь! Задумавшись, налетел на женщину, чуть не сбив её с ног. Но сумку она всё же уронила.

— Куда несёшься, оглашенный! — я притормозил, поднял сумку, подал женщине.

— Лифт, разве, не работает? — спросил я.

— Сам не знаешь?

— Я всегда вниз сбегаю, без лифта.

— А, это ты сын той девушки, что въехала недавно? — узнала он меня.

— Почему сын? — удивился я, — Она что, так плохо выглядит?

— Тогда кто ты ей? Младший брат? Почему без родителей? Если сестре приспичило, хоть бы ребёнка с собой не брала, бесстыдница!

— А что? — распахнул я глаза.

— Что? Днём один молодой человек, вечером другой. Ты бы сказал ей, что люди всё видят!

— Хорошо, тётенька, скажу, спасибо! — я побежал дальше. Ай, да Катя! Успела-таки с тем молодым студентом! Почему студентом? А у кого денег нет? Или у пьяниц, или у студентов! Интересно, Катя кормила его? — я рассмеялся. Мне было легко и весело, на улице меня ждали друзья.

Друзья меня ждали. Только Витьки с мячом не было, и Маши.

— Маша не выходила? — спросил я ребят.

— Не выходила, — ответил Димка, пожимая мне руку, — она, наверно, сегодня не выйдет, долго со Славкой гуляла.

— Ты откуда знаешь? — подозрительно спросил я.

— Я ещё долго сидел, ждал, когда мои спать лягут.

— Я же говорил…

— А! — махнул рукой Димка, и я подумал, что Димка хотел сказать, что у меня то же самое.

— Пойдём, по гаражам побегаем? — предложил Гришка. Все согласились немного размяться.

Гаражи стояли плотно, мы залезли на крышу крайнего из них, и стали бегать, громко топая и крича.

Так и бегали, пока какой-то мужик не прогнал нас, грозя оборвать уши.

Странно, подумал я, в своё время я никогда не прогонял пацанов. У нас и девчонки бегали по гаражам, я только предупреждал, чтобы осторожнее бегали, помогал слезть девочкам.

Мы уже разогрелись, сидеть на одном месте не хотелось. Решили поиграть в прятки.

Водить выпало мне. Не зная закоулков, я долго оставался водящим, пока не застукал Вовку, брата Гришки. Они не близнецы, двойняшки.

Оставив Вовку считать, разбежались кто куда. Я спрятался за гаражами, в кустах, и столкнулся нос к носу с девочкой лет десяти. Она испуганно отпрянула.

— Стой! — зашипел я, — я здесь прячусь!

— Я знаю, — прошептала девочка, — я смотрю, как вы играете.

— А почему сама не играешь с нами? — девочка вздохнула:

— Я стесняюсь. — Я пригляделся к ней: светлые, почти белые, волосы, заплетённые в куцые косички, перетянутые аптечными резинками, почти невидимые ресницы и брови, облупленный нос и содранные коленки. Одета была в белую, скорее серую, маечку и выцветшую голубенькую юбочку в мелкий белый горошек.

— А с девочками? — девочка повела загорелым плечом, сморщилась.

— Ладно. Сиди здесь, сейчас закончим игру, попрошу пацанов, чтобы взяли тебя, — девочка просияла.

Я выглянул из-за гаражей, увидел, что Вовка далеко, побежал и застукал себя. На брёвнышке уже сидели почти все ребята.

— Пацаны, я нашёл одну девочку, хочет с нами играть.

— А, это Алиска Семёнова. Да ну, с девчонкой!

— Что, девчонка, не человек? Возьмём в игру, посмотрим, может, она ещё смелее и быстрее некоторых будет?

— Что, Антон? Бросила тебя Машка? — весело спросил Гришка, — Славка приехал, и прощай, любовь? Ты теперь другую девочку нашёл?

— Гришка, перестань! — буркнул Димка, — Машку гулять не пускают.

— А с кем она ночью гуляла? Не со Славкой?

— Так я пойду, приглашу девочку? — спросил я, вставая.

— Приглашай! — махнул рукой Гришка. Я сбегал в кусты и позвал девочку. Обрадовавшись, Алиса побежала за мной.

Представил её ребятам, и мы продолжили игру. Я и забыл, насколько эта игра захватывающая! Сладкое замирание в груди, когда прячешься, а мимо тебя проходит водящий, потом выскакиваешь, бежишь изо всех сил к дверям гаража, застукиваешь себя.

Алиска бегала и пряталась ничуть не хуже нас, к ней уже привыкли, ничуть не стеснялись.

Но, конечно, здесь мы тоже помешали, нас выгнали, потому что пришли мужики, открыли гаражи, начали ковыряться в своих машинах, потом устроились за импровизированным столом, достали бутылку. Пришлось уходить на площадку, где вчера играли в футбол. Сегодня там опять бегали с мячом большие пацаны. Витька-вратарь стоял на воротах, в него пробивали с такой силой, что Витька влетал вместе с мячом в ворота.

Подошёл Славка, увидев меня, протянул руку:

— Привет, Тоха! Смотрю, держишь слово! Завёл другую подружку? — я оглянулся, Алиса стояла почти вплотную со мной. Я пожал плечами:

— Мы все дружим, что мальчики, что девочки.

— Вот и дружи, а Машку не трожь!

— Ей что, в сторонке стоять? — удивился я.

— Ты в сторонке стой, — сказал Славка, — а то только и слышно: «Ах, Антошка такой, ах, Антошка сякой»!

— Слав, — примирительно сказал я, — мы скоро всё равно уедем.

— Тем более, не дури девчонке голову! — я сильно удивился. Он что, серьёзно, с Машей?

— Хотите в футбол поиграть? — спросил Славка.

— Хотим, — кивнул я, и мы пошли играть в футбол. К обеду почти все разошлись по домам, остались мы с Димкой, и Алиска.

— Дим, мне опять надо в магазин. Пойдёшь со мной?

— А мне можно, с вами? — нерешительно спросила девочка.

Я с радостью согласился. Отряхнув одежду от пыли, повёл своих друзей в магазин.

Когда принесли домой кучу продуктов, Алиска развела кипучую деятельность, заставив чистить картошку, разморозила курицу, Димка порубил её, Алиса поставила курицу в духовку, запекаться, по своему рецепту. Мы начистили картошки, полную кастрюлю, поставили вариться.

Попутно Алиса рассказывала, что дома она за хозяйку.

Позвонила Катя, сказала, что будет поздно. Я горестно вздохнул.

— Можешь пригласить друга, переночуете вдвоём.

— Ты что, не придёшь? — испугался я.

— Может быть, Тоша, не скучай, я ещё позвоню.

— Ты что расстроился? — спросил меня Димка.

— Катя не придёт. Может, останешься, на ночь?

— Не знаю, Тошка, — неуверенно сказал Димка.

— Специально для тебя раскладушку купили, а ты мнёшься!

— Да не мнусь я, мама не отпустит. Она сегодня одна, воспитывать будет.

Я вздохнул. Почему-то страшно оставаться одному. Но не говорить же об этом при девочке!

— Я тоже боюсь одна оставаться, — негромко сказала Алиса, проверяя курицу. Я благодарно посмотрел на неё.

Когда курица запеклась, а картошка сварилась, мы наелись и опять побежали на улицу.

Наши друзья сидели на лавочках, ожидая нас. Футбольная площадка опять была занята, на гаражах дядьки пили водку. Ребята думали, чем заняться.

— Ребята, давайте сражаться на палках? — предложил я.

— Это как? — удивились пацаны.

— Потом можно попросить пап выстругать деревянные мечи, а сейчас можно разыскать палки подходящего размера, и фехтовать, как на мечах или саблях.

— Где мы столько палок наберём? — скептически поинтересовался Гришка.

— Пока можно две, попробуем, по очереди, потом ещё найдём.

Две подходящие крепкие рейки мы всё-таки стырили у гаражей, спрятались в нашем крохотном парке, и начали тренировку.

Я пытался вспомнить приёмы сабельного боя, получалось плохо. Технику я знал, а тело не слушалось.

Но всё равно среди ребят я выглядел неплохо. Особенно хорошо получалось у меня тренировать, показывая, как надо стоять, как держать «саблю», как владеть телом, чтобы, не сходя с места, одним поворотом корпуса, уходить с линии атаки. Учиться делать наклоны вперёд, назад, в стороны.

Со стороны видно всё хорошо, но, когда пытался показать сам, у меня ничего не получалось.

— Всех учишь, а сам ничего не умеешь! — кричали мне пацаны. Только Алиска ничего не говорила, упрямо сопела и беспрекословно слушалась меня.

— Не хотите, не учитесь, — сказала она, когда я несколько раз пытался поправить стойку Мишке, терпеливо показывая на ошибки, а Мишка психовал, ругая меня нехорошими словами.

— Да, Миша, сразись с Алисой.

— Пфы! — фыркнул Мишка. Он был самый высокий, Алиска вообще выглядела кнопкой.

Я поставил их друг против друга и объявил бой.

Мишка кинулся в атаку и остановился, с удивлением увидев у своего горла «саблю» Алисы.

— Алиса, ты вундеркинд! — захлопал я в ладоши, — Теперь ты должна поправлять мою стойку!

Увидев, как усвоила уроки Алиса, все стали учиться более упорно.

Ребята, заинтересовавшись фехтованием, где-то раздобыли палки, потихоньку отрабатывали удары, уже начали просить меня посмотреть, правильно ли они стоят, как держат «саблю».

Увлёкшись, я не заметил, что у нас появились зрители. И среди них была Маша.

Когда я её увидел, сердечко дало сбой. Я заулыбался и подбежал к ней.

— Маша, я соскучился! — Маша тоже улыбнулась мне, грустной улыбкой:

— Тоша, у меня дома сегодня один отчим остаётся, мне не хочется идти домой.

— А я сегодня один, — загрустил я, думая, что, наверно, зря я сказал Кате, чтобы она работала где-нибудь в другом месте.

— Тоша, можно, я сегодня у тебя переночую? — вдруг спросила Маша.

— Ночуй, конечно, если тебя мама разрешит.

— Разрешит, я часто у подружки ночую.

— У подружки?

— Ну да, — удивилась Маша, а ты думал, у кого?

— Я думал, что я-то, не подружка, — слегка порозовел я.

— А! — улыбнулась Маша, — Тебя моя мама уже видела, похвалила меня, что я подружилась с таким хорошим мальчиком.

— Выдумываешь ты всё, Маша!

— Ничего не выдумываю!

— А вот и выдумываешь! — весело возразил я, — Прямо с первого взгляда твоя мама определила, что я хороший мальчик?!

— Конечно! — удивилась Маша, — Я тоже с первого взгляда поняла, какой ты чудесный.

Маша окончательно заставила меня покраснеть.

— Тоша, а ты что, с Алиской дружишь?

— Не один я, все с ней дружат.

— Когда тебя не было, она не играла с мальчишками, стеснялась, что ли, только издали смотрела, а как ты появился, сразу подружилась. Странно.

— Да ладно тебе! Она ещё маленькая! — у Маши уже видны были аккуратные грудки под футболкой, а у Алиски грудь была, как у меня, худая и костлявая.

— Может и маленькая, но учится в нашем классе.

— Да? Никогда бы не подумал! Да, Маша, ты обещала дать список учебников.

— Давай завтра, сегодня не пойду домой.

— Маш, хочешь с нами поиграть?

— Давай, поиграем.

За всё время нашего с Машей разговора Алиска ни разу не посмотрела на нас.

Так мы играли до вечера, потом сидели на лавочках, делились своими переживаниями, а я всё думал, правду сказала Маша, что останется со мной, или пойдёт домой. Не хотелось идти одному в пустую квартиру.

— Скоро в школу! — вздохнул кто-то. Все замолчали. Такие длинные каникулы быстро подошли к концу. Зная примерное расположение Славутича, я знал, что скоро зарядят дожди, похолодает.

Мы с Катей уйдём, домой… Мне вдруг расхотелось уходить отсюда. Здесь такие славные ребята, ещё Маша. Алиса тоже ничего, но она пока ещё больше мальчик, чем девочка, хотя Маша правильно говорит, не зря она оказалась в нашей компании.

Пожить бы здесь годик, или два, пока не почувствуется разница в возрасте.

О Кате я уже вспоминал не с такой остротой. Что по ней скучать, когда рядом со мной есть настоящая Катя? По Сашеньке больше скучаю. Вспомнил, как каждый день стоял на крыльце своего дома, отчаянно тоскуя, вглядываясь туда, откуда должна появиться Катя.

Попробовал представить это чувство, и не смог, теперь только страх перед одиночеством мучил меня.

Начали звонить мобильники, зазвонил и у Маши.

— Мам, я у подружки переночую? Да, у Алёны. Тебе не жалко свою дочь? Тебе, может, и ничего…

Маша отключила телефон.

— «Ничего не сделает», — передразнила она мать, — это Тошка мне ничего не сделает, а папашка… — она замолчала, задумавшись.

— Ты чего, Маш? — спросил я, — Где Славка?

— Что? Славка? Пошли куда-то пиво пить. Да ну его, вчера до полуночи были на дискотеке, пробовала это пиво, не понравилось. Дома ещё мамка раскричалась. Славка целоваться лез… Тошка, а ты целоваться умеешь?

— Наверно… — опять стал краснеть я.

— Что значит, «наверно»? — спросила она, — не целовался, что ли ещё ни разу?

— Целовался…

— С кем это? — ревниво спросила Маша. Я сразу не заметил, что друзья слушают наш разговор.

— С Катей, — ответил я.

— Это не считается, — все разочаровались.

— Почему это не считается? — возмутился я, вспоминая первые наши с Катей поцелуи.

— Потому что она твоя сестра!

— А сестра уже не девочка?!

— Не считается!

— Зато она меня научила правильно целоваться!

— Покажешь? — вдруг спросила Алиса, которая сидела, поставив ноги на скамейку и натянув юбку на коленки. Все замолчали, разглядывая это чудо природы.

Алиса посмотрела на всех по очереди, встала и пошла домой.

— Алиса, подожди! — крикнул я, но девочка не оглянулась, а я не решился пойти за ней, иначе Маша рассердится, и мне придётся ночевать в пустом доме одному.

— Ну вот, девочку обидели, — вздохнул я.

— Никто её не обижал, — сказал Димка, — сама на себя обиделась.

— Да, ребята, надо же так обнаглеть: при всех предложить мальчику поцеловаться! — услышал я незнакомый голос, и увидел рыжую девочку.

— Алёна! — обрадовалась Маша, — Познакомься, это Тошка! То есть, Антошка, Антон!

— Как всегда, всё лучшее достаётся тебе, — заметила Алёна, — привет, Антошка! Почему ты не рыжий?

— Почему я должен быть рыжим? — удивился я.

— Потому что в мультике Антошка, который не хотел копать картошку, был рыжим. Но это неважно, был бы ты рыжим, был бы мой… да ладно, Маш, выручу, первый раз, что ли?

Ребята стали расходиться, мы с Машей переглянулись, и пошли ко мне домой.

— Кушать будешь? — спросил я, когда пришли.

— Ты меня постоянно кормишь, — рассмеялась Маша, — прямо как мама.

— Если будешь, хозяйничай на кухне, я помоюсь и переоденусь, опять весь пропылился.

— Можно мне тоже помыться? — спросила Маша.

— Конечно, сейчас полотенце достану.

Потом сидели и уминали пюре с вкусной курицей.

— Это ты готовил? — спросила Маша.

— Пюре я, курицу запекала Алиса, — заметив, как изменилось лицо Маши, я поспешил успокоить её:

— Маша, Алиса для меня такой же друг, как и все остальные.

— А я?

— Не знаю, Маша, ты мне нравишься больше всех. Но мы же скоро уедем! Не надо злиться на Алису, мы всё равно расстанемся. А пока мы вместе, будем радоваться, ладно?

— Конечно, Тоша!

Я постелил Маше в зале, на диване. Пусть смотрит телевизор, я всё равно ничего не понимаю, что там показывают. Да и зачем мне вникать в эту жизнь?

Зазвонил мой телефон.

— Катя! — обрадовался я.

— Соскучился? — с улыбкой спросила Катя.

— Очень! — искренне сказал я.

— Тошка, я только утром приду, не скучай там, хорошо?

— Кать, мне страшно одному, приходи раньше, ладно?

— Сегодня уже не могу, Тоша.

— Не сегодня, завтра, послезавтра.

— Тош, ты сам сказал, чтобы я дома не работала, — я вздохнул.

— Не вздыхай, Антошка! Вернёмся домой, там тебя ждёт Алия, сразу про меня забудешь!

— Мне здесь нравится, — сказал я.

— Ещё бы! — невесело рассмеялась Катя, — Все девочки твои.

— Не только из-за девочек, здесь и ребята хорошие друзья. Пожить бы здесь, хотя бы годик.

— Сам знаешь, что это невозможно. Вот вам с Катей дали такую возможность, и что? Ты опять со мной скитаешься, — я молчал, только сопел в трубку. Стыдно. Катя там меня бросила.

— Тошка, — послышалось в трубке, — Тош?

— Что, Катя?

— Я люблю тебя, Тоша.

— Я тоже, — хрипло ответил я, и связь прервалась.

— Маша! — позвал я, включая телевизор — Я тебе постель застелил.

Пришла Маша, мы посидели рядом, посмотрели телевизор.

— Тоша, ты, правда, умеешь целоваться?

— Умею.

— Поцелуй меня? — я внимательно посмотрел на неё, потом прикоснулся к её мягким губкам, несколько раз мелко поцеловал их, от уголка до уголка, потом, когда она приоткрыла ротик, дольше целовал её вкусные губки. Было необыкновенно приятно.

Отодвинувшись, посмотрел на Машу, глаза у Маши радостно блестели, щёчки заалели.

— Ещё! — попросила она. Я ещё поцеловал, Маша обхватила меня руками, и долго не отпускала.

— Маша, хватит, а то не уснём, — сказал я.

— Ты так целуешься! — с придыханием сказала Маша, — Я думала, знаю, что такое поцелуи! Оказывается, ничего я не знаю! Давай, ещё?!

— Маша, больше нельзя, нельзя!

— Почему? — удивилась Маша, расстроившись.

— Я не могу тебе всё объяснить, но, если мы продолжим целоваться, ты не сможешь расстаться со мной.

— Я и так не хочу с тобой расставаться!

— Маша, мне придётся уехать! Я смогу завтра тебе подарить ещё два поцелуя.

— Ты прямо какие-то сказки рассказываешь!

— К сожалению, не сказки.

Хорошо, что меня предупредили, чтобы я не целовался со смертными. Кто предупредил? Конечно, Алия! Перед нашим уходом они с Маем пригласили меня на вечеринку, и там всё мне объяснили.

С трудом оторвавшись от этой чудесной девочки, я пошёл спать. Немного поворочавшись, потрогал языком губы, ощущая вкус поцелуя, и уснул, со счастливой улыбкой.

Проснулся я с ощущением счастья. Потянулся, и понял, что не один. Приподнявшись на локте, увидел, что рядом со мной мирно спит Маша.

Может, я ещё долго любовался бы девочкой, но время! Скоро придёт Катя. Что будет! Если я ещё не стоял в углу, то теперь точно постою! Или уши надерёт!

— Маша! — осторожно потряс я девочку за плечо.

— Ну что? Дай поспать.

— Ах, так! — я встал на колени, схватил подушку.

— Маша! — коварным голосом сказал я. — Вставай! — ноль внимания. Тогда я ударил девочку подушкой по голове. Маша вскочила, схватила свою подушку, и мы стали драться.

Запыхавшись, стояли на коленках и смотрели друг на друга.

— А я вижу! — показала Катя мне на плавки.

Я машинально посмотрел вниз и получил удар подушкой по голове, от которого уткнулся носом в одеяло. Маша вскочила и бросилась бежать, я настиг её возле туалета, схватив за талию.

— Пусти, Тошка! В туалет хочу! — смеялась Маша.

— Беги, — отпустил я девочку, — а то описаешься! — Маша рассмеялась и скрылась за дверью, а я пошёл заправлять кровать. По всей комнате валялись купюры, выпавшие из-под подушки, куда я их вчера спрятал. Собрав деньги, заправил постель и пошёл умываться.

Когда вышел, Маша уже ждала меня, мы поменялись местами. Мы с Машей так и ходили, я в одних плавочках, она в плавочках и маечке.

— Маш, собери свою постель, и одевайся, а то скоро Катя придёт.

— Ругаться будет? — донеслось из ванной.

— Или в угол поставит, или уши надерёт. Или сначала уши, а потом в угол.

— Строгая у тебя сестра!

— А то! — с гордостью сказал я, отправляясь в комнату, одеваться. Пропылившуюся и пропотевшую одежду опять в стирку. Порывшись в шкафу, нашёл чёрные шорты и майку.

Увидев меня, Маша сказала: — Какой ты! Что ни надень, всё тебе идёт!

— Маша, не прибедняйся! Ты тоже красавица!

— Да ну… — кокетливо сказала Маша.

— Пошли, чаю попьём, что ли?

Когда почти весь чай был выпит, мы услышали шум открывающейся двери. Я вскочил и помчался встречать Катю.

— Катя! — кинулся я ей на шею. От Кати пахло табаком и вином, но для меня этот запах показался самым лучшим в мире.

— Тошечка! Сынок! — ворковала радостная Катя, крепко обнимая и целуя меня.

— У нас гости, — шепнул я.

— Кто? — удивилась Катя.

— Маша.

— Маша? — удивилась Катя, снимая обувь, — С утра?

— А что такого? Катя! — Опять я обнял Катю, расплываясь в улыбке, — Как я соскучился!

— Эх, Тошка! — вздохнула Катя, — Если бы ты скучал по мне, не как по маме…

— Кать, не надо. Пойдём, умывайся, а я наложу тебе кушать.

— Чем порадуешь?

— Запечённая курица с пюре.

— Ты не перестаёшь меня удивлять.

— У меня хорошие друзья.

— Я рада за тебя. Здравствуй. Маша! — приветливо поздоровалась Катя с моей подружкой.

— Здравствуйте! — встав и слегка поклонившись, сказала Маша.

Пока Катя мылась и переодевалась, я разогрел ей завтрак.

Дождавшись, когда Катя выйдет, отпросился на улицу.

— Ну вот. Говоришь, соскучился, а сам за дверь! — заворчала Катя.

— Ты всё равно сейчас спать ляжешь. Мне скучно будет.

— Да, Тошка, устала я, ночь почти не спала.

— Кать, я пораньше приду! Я ещё чего-нибудь куплю.

Мы с Машей побежали вниз по лестнице.

— Тошка! А почему тебя сестра называет сыном?

— Мы так играем.

— А кем работает твоя мама?

— Охотником за головами.

— За какими головами? — удивилась Маша.

— Ловит человека, и берёт у него… интервью!

— Она что, корреспондент?

— Нет, антрополог.

— Что это значит? — спросила Маша.

— Изучает человеков.

— Человеков?

— Ну да. Здесь же нет ангелов, поэтому она изучает человеков.

— Понятно, — протянула Маша, — мы вышли из подъезда, взялись за руки и весело зашагали на нашу площадку.

На площадке нас увидели не только наши ребята, но и Славка. Посмотрел издали, но ничего не сказал. Мы стали играть в футбол, потому что большие пацаны куда-то пошли.

Я заигрался, и не заметил, что, Маша исчезла.

— А где Маша? — удивился я, покрутив головой.

— Наверно, домой пошла, — сказала Алиса. Сегодня она была в маечке и шортиках, и играла с нами в футбол.

Тут подбежал запыхавшийся мальчишка лет восьми:

— Ты Антон? — спросил он меня, — Тебя Маша зовёт, она у тех гаражей, — показал он пальцем, и я побежал к гаражам, на ходу натягивая майку.

Маши там не оказалось. Были там Славка с друзьями. Я оглянулся. Бежать было некуда.

— Ну что, Тошка-картошка, я тебя предупреждал? Предупреждал. Ну и не обижайся! — Славка врезал мне между глаз, я отлетел на метр, больно ударившись о землю, ободрал руки и ноги.

Славка, словно нехотя, подошёл ко мне и несколько раз пнул по бокам.

— Ещё раз подойдёшь к Машке, не так получишь, — Славка постоял, подумал, и стал расстёгивать ширинку: — Продезинфицирую твои ссадины… — приготовился помочиться на меня.

Я извернулся и ударил ему между ног. Наступил второй раз на те же грабли! Славка недолго корчился от боли, я не успел встать, как он начал меня яростно пинать по рёбрам, по голове, куда попало. Боль яркими вспышками отдавалась в голове, дыхание сбилось.

— Кончай, Славка, убьёшь ещё! — услышал я, и погрузился во тьму.

Очнулся я от того, что кто-то рядом со мной горько плакал. Приоткрыв глаз, увидел сидящую возле меня Алису.

— Ты чего? — прохрипел я.

— Тоша, очнулся! — всхлипнула Алиса, — Я позвонила в «скорую помощь», а они мне: «девочка, не балуйся»!

— Не надо «скорую», — прошептал я, — позови кого-нибудь, отведите домой.

— Сейчас! — воскликнула Алиса, и умчалась. Скоро подошли ребята, испуганно смотрели на меня, не решаясь подойти.

— Может, у него кости переломаны или позвоночник перебит? — засомневался Мишка, — нельзя трогать, пока «скорая» не приедет.

— Не надо «скорую»! — не выдержал я, — Помогите до дома дойти. Позвоночник цел, а рёбра срастутся. Дима, что стоишь? Помоги.

Ребята решились, подняли меня на ноги, и повели домой. Я смог передвигать ногами.

Когда подходили к моему подъезду, нас увидела Маша. Подбежав, жутко вскрикнула.

— Что с ним? — спросила она ребят.

— Славка твой побил, — Маша замолчала, помогая ребятам. Открыли входную дверь моим ключом, вызвали лифт, довезли наверх.

Открыв дверь нашей квартиры, занесли моё побитое тельце внутрь. Маша сразу стала кричать:

— Тётя Катя! Тётя Катя!

— Ну что у вас? — вышла заспанная Катя, кутаясь в халат, — Что это вы сюда принесли? — удивилась она.

— Это Тошка! — Маша заплакала.

— Не плачь, Маша, несите его в ванну, отмоем сначала. Поспать не дадут! — потянулась Катя.

— Ребята, несите Тошку в ванну, и уходите, останутся только Маша и ты, девочка.

— Алиса, — пискнула Алиса.

— Вот и хорошо, Алиса, раздевайте его, только осторожно. Всего, конечно, что вы, ангела ни разу не видели? Ну, так смотрите. Ангел с перебитыми крыльями! — усмехнулась Катя, включив воду.

Приоткрыв глаз, я увидел, что девочки с любопытством разглядывают меня.

— Весь в синяках! — жалостливо сказала Алиса. Маша закусила губу.

Помыв, девочки аккуратно перенесли меня на диван, где мы вчера вечером целовались с Машей, положили на простыню, и Катя, достав мазь, начала мазать меня ею с ног до головы.

Подождав, когда мазь впитается, перевернули на живот, намазали спину и ноги. Завернув в простыню, оставили выздоравливать.

— Видели? — спросила Катя девчат. Ответа я не услышал, — не советую влюбляться в него, погубите свою жизнь. Нет, он хороший. Может быть, самый лучший мальчик в мире, но не для вас. Я не скажу вам всего, а то Тошка рассердится на меня. Дружить дружите, но не влюбляйтесь.

— В него невозможно не влюбиться, — прошептала Алиса.

— Знаю, — вздохнула Катя, — подождите, укол ему поставлю, пусть спит.

Катя пришла ко мне, открыла филейную часть, если её можно так назвать, и сделала мне пару уколов. Я послушно лежал, как положили. После уколов мысли стали путаться, и я уснул.

Утром меня никто не будил, проснулся сам. Потянувшись, по привычке, ойкнул от боли.

Откинув простыню, увидел, что не одет. Сначала удивился, что сплю не в своей постели, потом всё вспомнил, осмотрел своё худое тельце, которое уже почти зажило, встал на ноги, подвигался. Рёбра, вроде, срослись, почти не болят. Обернувшись по пояс простынёй, пошёл в ванную, отмываться.

Посмотрел в зеркало. Тени с глаз уже сходили, к обеду лицо приобретёт нормальный вид.

Заглянул в стиральную машинку, увидел свою одежду. Однако! Мишка на Станции бил аккуратнее, да и ровесник мне был. А тут всё в крови, даже майка порвана, и шорты, тоже…

— Что, Тошка, проснулся? — спросила Катя, выглядывая из спальни, — Что завернулся? Кого стесняешься? Вчера девочек не стеснялся, сегодня перед женой тебе неловко.

— Вчера мне было не до стеснения, — тихо ответил я, не глядя на Катю, — зачем ты им меня показывала в таком виде?

— Когда ты одет, не видно твоей нечеловеческой сущности.

— Всё у меня человеческое! — обиделся я.

— По отдельности, да, но, когда смотришь на тебя целиком, проступает твоя ангельская сущность.

— Аура, что ли? — буркнул я.

— Сам знаешь, ты же с Маем возился. Видел, как он выглядит?

— Видел, но Май природный, а я искусственный.

— Уже не имеет значения, ты с каждым днём всё больше отдаляешься от нас.

— Спасибо, — буркнул я, — ещё спасибо за лекарство. Ты пронесла аптечку?

— Только мазь и инъекции. Немного помогло?

— Катя, после обеда можно погулять?

— Дай, осмотрю, бросай простынь в стирку. Тебя помыть?

— Помой… — покраснел я.

— Ещё краснеет, к тому же. Залезай в ванну. Да, регенерация у тебя нечеловеческая.

— Кать, это же мазь и уколы. Помнишь, тебя избили, я тоже тебя лечил этой мазью?

— Помню, Тоша, помню, ещё я помню, как мы любили друг друга…

— Кать, не начинай, а? Я и сейчас люблю тебя, сильно скучаю, когда тебя нет.

— Да, как брат, или сын

— Ты всегда меня представляла братом. Чем ты теперь недовольна?

— Собой, Тошечка, собой. А регенерация у тебя своя. У тебя внутренние органы были повреждены, рёбра сломаны. Теперь почти всё в порядке.

— Откуда знаешь? — удивился я.

— Тошка, работа у меня такая, должна я знать, здоров человек или болен? Хозяева вживили в меня диагноста.

— Здорово! Кать, хватит уже меня тереть, до дыр протрёшь.

— Тошка! — Катя взяла мою голову в руки, посмотрела в лицо, — Как же я тебя люблю!

Я удивлённо смотрел на Катю, не понимая, о чём она говорит. Катя вздохнула, вытерла меня полотенцем, и взяла на руки.

— Катя, надорвёшься! — смеялся я. Катя тоже смеялась, унося меня в мою комнату.

— Ещё полежишь, или будешь одеваться?

— Одеваться, кушать хочу.

— Ещё бы! — засмеялась Катя, — Столько восстановить!

— Отпусти меня.

— Не отпущу, пока не поцелуешь!

— Мне нельзя целоваться со смертными…

— Ах ты! Разбойник маленький! Целуй, я всё равно уже давно тобой околдована.

Я обнял Катю за шею и целовался с ней, как с сестрой, или мамой. По-моему, Катя обиделась, потому что больше не шутила, увидев, что я нисколько не возбудился от её жарких поцелуев.

— Одевайся, пойду, разогрею остатки курицы, картошка ещё осталась.

— Катя, я покушаю, потом схожу в магазин, куплю ещё чего-нибудь.

— Не в магазин ты пойдёшь, к Маше, — недовольно сказала Катя, — я всё бросила, сказала, что у меня сынок при смерти, а он, вместо того, чтобы провести день с родным человеком, спешит удрать из дома. Ну и беги, я тоже сейчас позвоню, скажу, что ты выздоровел.

— Катя, не надо! — испуганно сказал я, — Я боюсь один!

— Ничего, пригласишь своего Димку, или Машу. Думаешь, я не догадалась, что она у нас ночевала? Наверно, из-за этого получил?

— Не знаю, получил из-за того, что не отстал от Маши. Славка ведёт себя, как собственник, — сказал я, одеваясь.

— А ты как себя вёл?

— Но я же…

— Что, хочешь сказать, не целовался с Машей? Кого ты обманываешь?! Твои поцелуи хуже близости!

— Я только два раза…

— Алиску ни разу, а она уже, как кошка, втюрилась, — мы уже были на кухне.

— Кать, дай поесть, дома будешь фрекен Бок из себя строить, — Катя поставила передо мной тарелку:

— Фрекен Бок? Кто такая, почему не знаю?

— Домомучительница, — сказал я, набивая рот картофельным пюре.

— Хорошо, что напомнил, преподам там тебе несколько уроков хороших манер. Что-то твои друзья не звонят?

— Они думают, я при смерти, не смеют беспокоить, а я сейчас, такой, как выбегу из подъезда, и в футбол!

— Вот-вот. Сразу заподозрят неладное.

— Ты вчера столько показала и рассказала девочкам, что их уже ничем не удивишь.

— Ты что? Слышал? — подозрительно посмотрела на меня Катя.

— Я же не сразу уснул.

— Ладно. На, пей чай. Я так и не купила шахматы, всё некогда и некогда.

— Кать, если хочешь, пойдём, погуляем! Что тебе, всё время надо своих человеков ловить? Отдыхать тоже надо!

— Знаешь, Тоша, может, домой сходим? Освобожусь от улова, потом назад, у нас ещё больше времени будет, здесь пожить. В школу походишь, детство вспомнишь.

— На полдня?

— На полдня.

— Ты нас отпустишь погулять?

— Вы там заблудитесь!

— Вот и хорошо, быстрее переедем за город.

— Мне запретили вас одних отпускать. Гулять я с вами должна только в парке.

— А с кем они сейчас?

— Со мной, конечно! Ты что, забыл? Там время не идёт!

С тоской посмотрев на голубое небо за окном, решил, что полдня ничего не изменят. Лицо и тело как раз, придут в норму, пойду гулять. А Катя? Опять уйдёт на всю ночь?

— Катя, ты сегодня останешься на ночь, если сходим домой?

— Останусь. Это тебе после Родовой камеры только есть хочется, мне немного больно.

— Ты там спишь?

— Сплю, конечно, всё равно неприятно.

— А Катя сама родила, — вздохнул я, — а потом выгнала меня. Почему она так сделала, Катя? Ты ведь должна знать.

— Не знаю, Тоник, честно говорю. Твои сны тебе ничего не объясняют?

— Что-то там есть, или кто-то. Не могу понять. Или время там стоит? Хотя нет, сны разные.

— Ну что, наелся? Пойдём! Где ворота?

— В туалете! — засмеялся я.

Пока Катя не ушла в Родовую камеру, я у неё отпросил Мая и Алию погулять по парку.

— Что здесь, опасней, чем у нас? Никто здесь на нас нападать не будет!

Ребята пошли одеваться и пропали. Я уже давно ходил по комнате, сунув руки в карманы маленького полукомбинезона с коротенькими штанинами.

Комбинезончик мне нравился, на нём было много карманов, куда можно было положить множество полезных вещей. У меня там хранился перочинный ножик, со многими приспособлениями, катушка со сверхпрочной нитью, которую можно было прицепить за карабин, закрепленный на толстом кожаном поясе. Также был складной стаканчик большого объёма, запасной коммуникатор, маленькая походная аптечка с диагностом. В боковом кармане шорт пряталась рогатка. Про рогатку не знала даже Катя, это было наше единственное оружие, был и боеприпас к нему. Надо было только пристрелять её.

Складную кошку я прицепил к другому карабину. Сзади у меня был закреплен пружинный арбалет, замаскированный под игрушечный бластер. Этим арбалетом можно было забросить кошку на забор, и подняться на сверхпрочной нити, если надо будет. Катушка была со встроенным моторчиком.

Все эти богатства я нашёл не в комнате у Тоника, а в его лаборатории, оказывается, была у него такая, Май показал.

Рассмотрев предметы, я оценил их по достоинству, и сейчас играл в инопланетного первопроходца.

На голове у меня была панама цвета хаки, как и комбинезон, на ногах сандалеты.

Когда вышли Май и Алия, я застыл на месте.

— Вы на бал собрались? — удивился я, увидев Мая в смокинге и длинных шортах, гольфах, и Алию в пышном розовом платье, — Кто даёт бал? Алия, предупреждаю, я не умею танцевать!

— Мы всегда так гуляем, — смутилась Алия.

— Я собрался побегать, поиграть, а не на бал. Есть у вас такие вещи, как у меня? Быстро переодевайтесь, пока Катя не вышла!

Ребята убежали, я опять стал мерить комнату шагами. Конечно, в комнате тоже было чем заняться, оказывается, у Тоника был здесь немаленький запас игрушек, которыми можно было управлять с пульта, или просто так играть с ними.

Я нисколько не удивился, что мне интересно в эти игры играть.

На этот раз ребята прибежали гораздо быстрее, они тоже оделись в такие же комбинезончики, и мы стали похожи на близнецов.

— Бежим! — сказал я, и мы побежали по переходам квартиры, к лифту.

Я приложил свой коммуникатор к золотой пластине у дверей лифта, и двери растаяли. Войдя в кабину лифта, я сказал, что нам надо в парк. Лифт тут же ухнул вниз, Алия заверещала, радостно глядя на меня. У неё были такие чудесные весёлые глаза, что моё сердечко дрогнуло.

Ещё бы, Алия была настоящей красавицей, утончённой красоты, перед ней меркла даже Катя.

Теперь Алия была моей парой, я это понял. У меня даже появилось подозрение, что весь

этот сыр-бор с моей подставой был задуман где-то здесь. Может, эти маленькие мерзавцы замешаны в этом деле?

Не слишком ли рано? Впрочем, кто их знает, они ведь не люди, мне пока неизвестно чем и как они думают

— Тоник, — ясным голосом спросила Алия, — что у тебя с лицом?

— Задумался, — ответил я.

— Да нет, оно у тебя какое-то пятнистое.

— А, производственная травма!

— Что такое производственная травма?

— Алька, я проводник, мы ходим по разным опасным местам, вот я и заработал плюху!

— Почему ты так меня назвал? — удивилась Алия.

— Мне так нравится, это земное, человеческое, имя.

— Если хочешь, называй меня так, — согласилась девочка, — почему ты не берёшь нас с собой?

— Алия, зачем задавать такие вопросы? — влез Май, — Тоник не берёт нас с собой, потому что ему не разрешают.

— Гулять в парке нам тоже не разрешают, а Тоник нас взял с собой!

Я ничего не успел сказать, потому что мы приехали. Пробежав по широкому стеклянному коридору, за стенами которого буйствовала тропическая зелень, выбежали в парк.

Парк был огромен, ухожен, но были здесь огороженные уголки дикой природы, даже с инопланетной флорой, под огромными куполами. Были и детские площадки.

В одной такой мы застряли, бегая среди аттракционов, играли в войну. Сначала ребята не хотели, навидались на войне всякого, но я объяснил, что главное здесь, не убийства и издевательства, а умение хорошо прятаться и бегать.

Засидевшись в четырёх стенах, ребята самозабвенно отдались игре.

Здесь гуляли и другие ребята, некоторые с любопытством, другие с завистью смотрели на наши весёлые игры. Своим бластером, сильно похожим на настоящий длинный пистолет, я распугивал чопорных тётушек, мирно беседующих на скамейках.

Добежали мы до большого озера, в котором плескались плезиозавры.

— Май, это что, иллюзия? — спросил я мальчика.

— Нет, настоящие, — ответил мне запыхавшийся Май, — давай ещё поиграем!

— Здесь, вообще, можно так играть? — запоздало спросил я.

— Детям здесь всё можно, это же детский парк.

— Почему тогда никто не бегает? — удивился я.

— Потому что дети здесь гуляют с гувернантками, а они говорят, что это плохие манеры.

— Но дети должны бегать!

— Для этого есть спортзал… Алька, куда?!

— А ты поймай! — смеялась Алия, убегая к воротам, ведущим в зоопарк.

Мы кинулись за сестрёнкой. Чуть не потеряли!

— Алька, мороженое будешь? — остановил я её, когда она собралась уже дать дёру за воротами парка.

— А что это? — спросила Алия, останавливаясь. Я удивился, как это, не знать вкуса мороженого?

— Май, в зоопарке должны продавать мороженое.

— В детском парке всё бесплатно, — ответил Май.

— Отведи нас туда, где можно взять что-нибудь вкусненькое, — я взял за руку Алию, и она присмирела.

Май подвёл нас к автоматическому кафе, где можно было сделать заказ, используя коммуникатор, или открыв виртуальную панель с пиктограммами.

— Ты что-нибудь понимаешь в этом? — спросил я у Мая.

— Не больше твоего, — ответил Май, — мы ведь жили в Мире, похожем на твой, папа там вёл какие-то исследовательские работы, пока… — мальчик замолчал. Тогда я обратился к молодой женщине:

— Тётя, где можно взять мороженого?

Женщина, скорее, девушка, по виду не старше Кати, с весёлым удивлением посмотрела на нас:

— Вы, наверно, из другого Мира?

— Да, — удивился я.

— Тогда вам надо вон в тот павильон, — показала девушка на красивое строение недалеко от зоопарка.

— Спасибо! — поблагодарили мы девушку, и побежали к павильону.

Здесь, за стойкой, стояла настоящая зелёная орчанка.

— У вас есть мороженое? — спросил я у неё.

— Мороженое? — переспросила орчанка, — Это из какого Мира?

— Люди его делают.

— Вы же не люди? — удивилась барменша.

— Я пробовал, понравилось. Могу я свою девочку угостить мороженым?

— Смотрите, оно очень холодное! — предупредила орчанка, — Садитесь за столик, молодые господа, сейчас вам подадут.

Мы заняли один из столиков, возле деревянной, или сделанной под дерево, загородки, откуда открывался замечательный вид на парк.

Алия смущённо на меня посматривала. Я весело подмигнул ей, и она порозовела.

Скоро официант принёс нам три вазочки с тремя разноцветными шариками в каждой.

Кушать можно было серебряными ложечками.

— Приятного аппетита, — поклонился официант, явно человек.

— Надо расплатиться? — понял я.

— Если господам угодно, — снова поклонился официант.

Я протянул руку с коммуникатором, официант провёл по нему стилусом.

— Большое спасибо.

Я не стал вдаваться в подробности странного поведения официанта, попробовал мороженое.

Это оказалось настоящее крем-брюле! Я даже глаза закрыл от удовольствия.

Открыв глаза, с удивлением увидел, что ребята не едят.

— Вы что не едите? Очень вкусно! — ребята замялись, тогда я сказал тихо:

— Май, Алька, когда вы со мной, все условности отменяются! Кушайте!

Я сам не знал, что надо сделать, чтобы пригласить ребят к столу, ещё не научился, да и желания не было.

— Алька, кушай очень маленькими кусочками, чтобы не простудиться — предупредил я.

Алия мило улыбнулась мне, слизывая аккуратненьким розовым язычком мороженое с ложечки.

Умиление, наверно, было написано у меня на лице, я даже про мороженое забыл, поэтому, наверно. Алия покраснела, и стала такой миленькой, что я так и застыл с ложечкой в руке.

Май счастливо улыбался, глядя на нас, и поедал своё мороженое.

Посмотрев на него, вспомнил, зачем я здесь. Ох уж, эти женские чары!

Я доел мороженое последним, поглядывая на свою сводную сестрёнку. Алия тоже, уже непринуждённо, улыбалась мне.

Тут заиграл коммуникатор. Развернув окошко, увидел Катю.

— Где это вы? — удивилась Катя.

— Возле зоопарка, — ответил я.

— Возвращайтесь, нам уже пора, Тоник.

— Мы ещё в зоопарк не ходили! — капризно сказал я.

— Не капризничай, уже полдня прошло, нам пора возвращаться!

С грустью посмотрев на своих сводных брата и сестру, сказал:

— Вот и кончилась наша сказка. Пора домой.

— Тоник, — спросила Алия, — когда ты в следующий раз придёшь?

— Вы разве долго ждали?

— Мы не долго, а вы?

— Неделю, или больше.

— Тогда, в следующий раз, пойдём в зоопарк?

— Обязательно, Алька! — Алия расцвела, и я понял, что здесь меня будут ждать.

— Побежали? — предложил я, и мы опять, пугая медлительных прохожих, помчались по дорожкам парка. Я на ходу расстреливал непонравившихся мне персонажей здешних легенд, а, может, и не легенд, статуями расставленных по парку.

Некоторые взрослые улыбались нам, некоторые смотрели неодобрительно, но никто не ругался. Да и зачем ругать детей в детском парке?

Честно говоря, детей было мало, и все они были на привязи, что меня здорово удивило.

Слегка запыхавшись, мы вбежали в лифт, и попросились на сотый этаж.

Весёлые, обмениваясь впечатлениями, мы прибежали в холл, где нас уже ждала Катя.

— Катя! — прыгнул я к ней на руки.

— Осторожнее! — смеялась Катя, которую я облапил руками и ногами, — опять увешался своими железками! Поцарапаешь меня!

— Не поцарапаю! — счастливо улыбаясь, сказал я, они специально сделаны нетравмоопасными!

Май и Алия, с улыбками, смотрели на нашу радостную встречу.

— Я у вас заберу братика? — весело спросила Катя, и улыбки угасли.

— Не расстраивайтесь, мы скоро! Пошли переодеваться? — спросила Катя, целуя меня.

— Пошли, — согласился я, не делая попытки сойти на пол.

— Ах, ты, Тошка-картошка! — засмеялась Катя, и легко понесла меня в мою комнату.

Когда мы вернулись в свою квартиру, был полдень.

— Катя, ты, что будешь делать? — спросил я.

— Отдыхать, — потянулась Катя, — ты отдохнул за полдня, а меня мучили, теперь моя очередь.

— Хорошо, Катя, только никуда не уходи.

— Ладно, будем считать, что ты ещё болеешь, хотя по твоему виду не скажешь.

— Да, мы очень хорошо побегали, поиграли.

— Вы в парке бегали?

— Где же ещё нам бегать? — удивился я, — Это же детский парк! На нас не ругались, даже улыбались

нам.

— Наверно, впервые увидели нормальных детей, — улыбнулась Катя, опять прижимая меня к себе.

Явно не хотела отпускать.

— Мам, я гулять, — попросился я, подняв голову.

— Не нагулялся ещё? — перебирала мне волосы на голове Катя.

— Соскучился по ребятам. Жаль, нельзя в том комбинезончике прийти. Удобный очень.

— Похвастаться хочешь. Дома будешь бегать в нём, ну, иди, а то так и не отпущу.

— Пока! — махнул я рукой и побежал на улицу.

Выбежав из подъезда, никого не увидел. Тогда я кинулся на площадку, там ребята гоняли мяч.

Повертев головой, увидел Димку.

— Дима! — позвал я, подбегая, — Привет! А где девочки?

Димка ошарашено посмотрел на меня, как на привидение.

— Ты что? Завис? — спросил я, помахав перед ним рукой.

— Антон, это ты?

— Нет, королева Английская, — нахмурился я, — что с тобой?

— Это с тобой что? — рассердился Димка, — Вчера как мёртвый был.

— А! Это со мной бывает, плюнь! Девочки где?

— Пойдём, пусть они тоже попадают в обморок.

— А, почему не звонили?

— Звонили, ты не отвечал.

— Наверно, не услышал, — мы шагали в сторону гаражей. Здесь наши ребята обычно играли в прятки.

Сейчас они сидели на брёвнышке, и о чём-то разговаривали.

— Привет! — сказал я, присаживаясь напротив них, на чурбачок. Осмотрел их ошарашенные лица, сам удивился:

— Вы чего? Пошли, лучше, в футбол играть, что вы здесь сидите?

— Тошка, ты? — спросила Маша.

— Ты-то что удивляешься? — проворчал я, посмотрев на Алису, — Катя не говорила?

— Она не говорила, что ты сегодня бегать будешь!

— Она этому не придала значения! — махнул я рукой, — А где рыжая?

— Мало тебе нас с Алиской, тебе ещё Алёнку подавай! — сварливо зашипела Маша, и разрядила обстановку, потому что вскочила и кинулась ко мне, я хотел сбежать, но был пойман.

— Ты мне вчера что-то обещал!

— Вечером, Маша, не при всех же!

Тут уже все нас окружили, стали трогать меня везде.

— Что, уже не больно? — спрашивали меня.

— Почему мне должно быть больно? — удивился я, совершенно забыв про вчерашний день, ведь сегодня я уже полдня бегал в парке с Алией и Маем! Причём в другом Мире.

Нет, я не сравнивал Машу с Алией. Маша была мне другом, Алия теперь мне пара, как когда-то парой мне была Катя. Почему я знаю? Оказывается, у нас не всё говорится словами, ещё и чувствами, образами. Мне это передал Май, Алия подтвердила.

Всё равно, увидев Машу, сильно обрадовался ей.

Я подумал, что, будь я взрослым, как раньше, в каждом Мире оставлял бы свой след, как у Сахов.

Сейчас же я мог только дружить.

— Ну что? В футбол? — спросил я.

— Побежали! — обрадовались ребята.

После игры, пропылившиеся, пропотевшие и весёлые, мы сидели на лавочках, обсуждали последние новости.

Ребята говорили, что, Маша сильно поругалась со Славкой, сказала ему, чтобы больше не подходил к ней.

Спрашивали, как я сумел так быстро выздороветь, я отшучивался. Маша сидела справа от меня, крепко держась за руку, Алиса слева, потом подошла ещё рыжая Алёна, хотела отогнать Алису, но я не дал, сказав, что это Алиса нашла меня, без сознания, и позвала остальных ребят на помощь.

— Опять я в стороне, — обиделась Алёна.

— А ты не опаздывай, — сказала Маша, — Тошка, между прочим, спрашивал о тебе.

— Правда? — заулыбалась Алёна. Я кивнул, сказав, что соскучился за полдня по ребятам.

— Если хотите, я ещё раз прикрою вас, — сказала Алёна. Маша вопросительно посмотрела на меня.

— Сегодня Катя дома. Она догадалась, Маша.

— Надеюсь, не обо всём? — тихо спросила Маша. Я улыбнулся, вспомнив наш утренний подушечный бой.

— К счастью, нет, а то оборвала бы мне уши, и… — я засмеялся, а Маша покраснела:

— Ну, тебя!

— Маша, если у тебя опять будут проблемы, приходи.

— Так не интересно, когда Кати не будет, приду, — мы разговаривали, совершенно забыв, что не одни.

Алиска даже задёргалась под моим боком. Я обнял её левой рукой:

— Спасибо, моя спасительница! — чмокнул её в щёчку. Мне показалось, Алиса сейчас потеряет сознание.

Договорившись назавтра встретиться, мы разошлись по домам. Ребята сказали, что многие папы выстрогали им деревянные, мечи, подогнали сыновьям по руке, сбалансировали так, как подсказали им ребята. Некоторые папы ворчали, удивляясь их настырности, но слушались, многие затупили концы мечей, чтобы мы не выбили кому-нибудь глаз.

Только Алиска молчала, шмыгая носиком. У неё не было папы, они жили вдвоём с мамой в маленькой комнатке, куда мама Алисы даже не могла позволить себе привести друга, если он у неё был.

Димка сказал, что сделал себе меч сам, и я подумал, что попрошу его сделать саблю для Алиски, и расскажу одну сказку…

Домой я бежал с нетерпением, вбежав, увидел Катю, которая уже ждала меня. Я, по привычке, прыгнул ей на руки. Катя крепко прижимала меня к себе, с удовольствием вдыхая запах моего мальчишеского пота.

Катя сказала, что приготовила ужин из остатков провизии, смущённо попросив меня научить её готовить, а то она недавно опозорилась, когда не смогла другу приготовить завтрак.

— Мама, с удовольствием! Завтра накупим продуктов, и будем придумывать, что из них сделать! Ещё можно позвать девчат, и они поделятся с тобой своими знаниями! Тогда ты сможешь удивить всех своих знакомых!

— Тошка, ты всё больше превращаешься в ребёнка! — с грустью сказала Катя, не выпуская меня из рук.

— Да, мам, я с таким удовольствием играю в детские игры, так увлекаюсь, что сладко делается в животе, — сказал я, обняв Катю за шею, и положив голову ей на плечо.

— Тошечка, — ласково сказала Катя, — сынок.

А ночью я вскочил с диким криком, напугав Катю. Катя прибежала, забыв накинуть халат, в одних плавках. Она села ко мне на кровать, прижала к своей тёплой груди, начала успокаивать, напевая какую-то колыбельную песенку.

Слёзы текли у меня из глаз ручьём, я весь дрожал.

— Что тебе приснилось, мой маленький? — ласково спрашивала Катя, целуя мою макушку, потому что лицом я уткнулся ей в грудь.

Немного успокоившись, я, всё ещё вздрагивая, рассказал свой сон.

… Когда Сашенька заплакала, проголодавшись, я встал с кровати, оделся и взял малышку на руки. Я всегда носил её к маме, чтобы она её покормила, потом менял ей пелёнки, и снова укладывал спать.

Потом уже умывался и завтракал сам, готовил завтрак для Кати и её друга, когда тот оставался ночевать. Приходил он часто, когда его не было, Катя ходила злая, придиралась ко мне, даже била, чем ни попадя. Когда приходил друг, она бросалась к нему навстречу, тот давал что-то Кате, она сразу съедала это, сидела немного в кресле, закрыв глаза, а потом снова делалась ласковая и добрая, смеялась надо мной, даже целовала, потом они уходили в Катину комнатку.

Я тоже ждал появления Катиного друга с нетерпением, потому что она не хотела кормить Сашеньку, приходилось заказывать на кухне для неё молочную смесь.

Сегодня с утра друг был с Катей, и я понёс к ней малышку, покормить.

Зайдя к ней в спальню, увидел, что они лежат на кровати, совсем голые, но так они лежали часто, я привык.

— Чего тебе? — недовольно спросила Катя.

— Сашенька кушать просит.

— А, да, давай, а то грудь уже болит.

— Грудь болит? — спросил её друг, помахивая хвостом, — Что надо сделать, чтобы не болела?

— Надо, чтобы малышка высосала оттуда молочко.

— А я на что? — и Катин хвостатый друг приник к Катиной груди. Другую грудь он мял рукой, а я с жалостью смотрел, как молочко тонкими струйками брызжет из груди и бесполезной лужицей растекается по простыне. А у Катиного друга начал расти второй хвост! Спереди.

Катя стонала от удовольствия, потом, увидев меня, сказала:

— Что стоишь? Иди, покорми ребёнка на кухне, видишь, мы заняты? Разоралась тут…, и я вышел.

Услышав мой рассказ, Катя замерла, как каменная.

— Этого не может быть, — прошептала Катя, — это же я! Может, это просто кошмар? После травмы? — с надеждой спросила она меня, вглядываясь в моё зарёванное лицо.

Я отрицательно покачал головой: — Я будто сам там был, не только видел, ещё и помнил, что было до этого. Это Тоник связывается со мной, — снова всхлипнул я, крепче прижимаясь к Кате, которую сейчас принимал за настоящую маму, которая может развести руками любую беду.

— Тошечка, давай, ляжем спать? Я рядом буду, с тобой. Ладно? Подожди, подушку принесу.

— В шкафу возьми, — всхлипнул я. Катя положила подушку рядом с моей, уложила меня, и легла сама, обняв меня, снова стала напевать какую-то незнакомую колыбельную.

— Что это за песенка? — спросил я тихо.

— Интернатская. Мы напевали её, мечтая о приёмной семье, — дрогнувшим голосом сказала Катя, и замолчала, снова закаменев.

— Катя, — прошептал я, — как же так? Мы так мечтали о семье, о счастье…

— Не знаю, Тошечка, не знаю, милый, успокойся.

— Это ты успокойся, Катя. Мама…

— Кто это был? Дэн? — вспомнила Катя.

— Нет, Уран. Я думал, ты его убила.

— Не убила. Вижу, напрасно. Думала, Дэн отомстит за меня, упустили, наверно. Спи, мой хороший, бедный мой, несчастный Тошка, — Катя поцеловала мои мокрые глаза, и я потихоньку уснул, пригревшись в Катиных объятиях.

Когда я утром проснулся, Кати рядом уже не было. Вспомнив ночной кошмар, подумал, что это и не кошмар вовсе. Утром всё показалось проще. Всё равно я не смогу с ними теперь быть, лишь бы с девочкой ничего не случилось. Впрочем, там Тоник, он любит её, это ведь теперь его биологическая дочь, я к ней уже никакого отношения не имею. Разве что, в памяти осталась, как держал её на руках, как купал, пеленал. Или любился с Катей, которая сейчас, наверно, на кухне, пьёт кофе, подаренное хорошим человеком Олегом Петровичем.

Я встал и побежал на кухню.

— Катя! — обрадовался я, увидев её за столом, подбежал, прижался.

— Ну что? — невесело спросила Катя, — Легче стало?

— Да, Катя, ты со мной, и мне хорошо.

— Уже не мама? — усмехнулась Катя.

— Ты мне заменяешь всех, — честно признался я, — и Катю, и сестру, и маму.

— А дочку?

— У Сашеньки есть отец, маленький Тоник. Я смотрел на Сашеньку глазами Тоника, он её так любит! Ты знаешь, Тоник теперь биологический отец Сашеньки!

— Как всё у тебя просто! — возмутилась Катя, — Я тут сижу, переживаю за него, а он уже разложил всё по полочкам!

— Катя, мы можем туда сейчас пройти? Пошли, убьём подлого Урана, вылечим Катю, заберём всех домой! Пошли скорее! — я потянул Катю за руку.

— Ты знаешь, как? — удивилась Катя, вставая.

— Знаю. Надо попасть на Станцию, оттуда на «Мальчике», к Сахам! Это ведь просто! Сколько раз мы так делали!

— Веди, — я замолчал, запустив пятерню в нечёсаные волосы.

— Куда вести?

— На Станцию.

— А как? Я не знаю дороги. Может, сначала домой, там поискать…

— Тошка, мы сможем без скафандров там дышать?

— Я смогу. А где наши скафандры?

— Ваши с Катей у вас дома. «Мальчик» ждёт вас возле дверей.

— Значит, безвыходное положение?

— Пока ты не придумаешь что-нибудь.

— Тогда что же, не будем биться головой об стенку, — вздохнул я, — пойду, умоюсь.

— Тоша, — сказала мне Катя, когда я вышел из ванной, — я пойду на работу, ты уже выздоровел, не скучай! — мне сразу стало грустно, я отвернулся, стоял, теребя короткие штанины своих шортиков.

— Ну что ты, малыш? Приду вечером, обещаю, а то тебе такие страшные сны стали сниться, что даже мне не по себе. Иди сюда, поцелую.

Катя поцеловала меня в щёчку и ушла. Мне взгрустнулось, но, подумав, что теперь никто не запретит мне пойти гулять, хоть на целый день, сел завтракать.

Потом, перетряхнув запасы, почесал затылок: опять надо идти в магазин. Проверил финансы. То, что лежало под подушкой, осталось, а вот из шорт, в которых я был во время избиения, деньги пропали.

Интересно, они меня, бездыханного, ещё и ограбили?! Вообще ничего человеческого нет у этих отморозков. Плевать мне на деньги, надо будет, Катя ещё достанет, но сам факт!

Ещё и отопрутся, всё свалив на моих друзей. Лучше не поднимать вопрос.

Нашёл шорты с замочками на карманах, туда сунул немного денег.

Я уже ориентировался в здешних номиналах и ценах. Вроде наш Мир, но есть много отличий. Деньги совсем незнакомые, номинал ближе к нашему, Советскому, но на купюрах лица царей и президентов, раскрашены деньги цветами Российского флага.

Уровень жизни тоже близок к Советскому, машин немного, незнакомых мне марок, но вполне приятного вида. Рассмотреть получше их нам не позволяли владельцы, отгоняя любопытный мелкий народ от своих железных коней.

А вот супермаркет похож на те магазины, откуда я взялся, да и универмаг, где меня одевали девочки, тоже. Дома очень похожи на те, что стояли в моём городе.

Жизнь мальчишек и девчонок также походила на нашу. С той лишь разницей, что, как бы взрослые ни старались вынудить нас пить пиво, курить или играть в карты, выгоняя нас отовсюду, где можно побегать, мы изворачивались, находя всё новые темы и места для подвижных игр. Если не пускали на футбольную площадку, бегали по гаражам, или играли там, в прятки, если выгоняли оттуда, в роще воевали на деревянных мечах.

Так что, повесив шнурок с ключами себе на шею, я отправился на улицу.

Ребята уже ждали меня. Я сказал, что мне надо в магазин, за продуктами, взял с собой Машу, Алису и Димку. Остальные пошли драться на мечах. На футбольной площадке опять бегали большие пацаны.

— Тошка! — обратилась ко мне Маша, — Зачем тебе учебники? Давай, возьмём тетрадки, дневник, будешь моими учебниками пользоваться, или в библиотеке возьмёшь. Ты же говоришь, ненадолго здесь останешься.

— Да, Маша, жалко будет расставаться.

— Тош, а насовсем остаться? Никак? — спросила Алиса.

— Я бы согласился хоть на год, или два, но Катя не может.

— Антош, а где ваши родители? — вдруг спросил Димка.

— Ммм… — промычал я, не зная, что сказать.

— Что ты пристал к человеку?! — накинулась на Димку Алиса.

— Да я так! — отбивался Дима. А я подумал, что хорошо бы их подружить. Маша, скорее всего, опять помирится со Славкой. Между прочим, все они подранки, у всех нет отцов.

— У меня приёмные родители, — сказал я, — есть ещё сводные брат и сестра, мои ровесники. Папа и мама вечно заняты, Катя присматривает за нами. Сейчас Катя в командировке, я её всегда сопровождаю, чтобы ей не так скучно было. Сами знаете, каково в пустом доме, одному.

Все дружно вздохнули, только Димка сказал, что с удовольствием остался бы один в доме, хотя бы на недельку.

— Дима, когда придёшь ко мне? — спросил я. Дима пожал плечами:

— Наверно, когда дождь будет, — я не стал настаивать.

Пройдясь по магазинам, купили мне канцтовары, которые, по мнению Маши и Алисы, мне были просто необходимы, Дима подтвердил, в общем, хотя половину он оставил бы на прилавках.

— Ты, Димка, совсем ничего не понимаешь! Человек первый раз идёт в школу! — я хмыкнул.

— Я имею ввиду, в нашу школу, — поправилась Алиса, — Ой! — вдруг вспомнила она, — А ты правда…

— Не человек? — усмехнулся я, — Алиса покраснела.

— Разве заметно? — поинтересовался я.

— Ничего не заметно! — сердито сказала Маша, — Алиска, не выдумывай!

— Заметно, — негромко сказал Димка, — надо смотреть правильно.

— Ты потому не остаёшься у меня? — удивился я, — У меня даже хвоста нет!

— Нет у него хвоста! — подтвердили девчонки.

— Да знаю я! — махнул рукой Димка, — Просто чувство неприятное иногда возникает, рядом с ним, будто ты мелкое насекомое! Это, когда Антон задумается, и смотрит сквозь тебя. Тогда здорово заметно, что он другой. Но ты не обижайся, Тошка, я всегда буду с тобой дружить.

— Что мне обижаться? Наоборот, хорошо, что вы понимаете, почему я не могу здесь остаться.

— Всё равно здорово! — улыбнулась Алиса, — Дружить с ангелом!

— До ангела мне ещё очень далеко! — покраснел я, — Давайте, забудем этот разговор? Хочу немного побыть человеком! — засмеялся я. Ребята согласились помочь мне быть человеком.

В супермаркете мы накупили продуктов. Я решил попробовать сделать плов, купили ещё курицу. Приглашу Алису, пусть запечёт, как-нибудь. Взяли колбасы и сыру, для завтраков, конфет и печенья, угощать друзей.

Всё это еле донесли вчетвером, рассовали в холодильник и в шкафы. Потом, когда поставили жариться мясо, Маша утащила меня в мою комнату.

— Ну! — сказала она. Я, приложив палец к губам, потихоньку увёл Машу в Катину комнату, и там, за шторкой, на застеклённой лоджии, поцеловались.

— Как чудесно! — приникла ко мне Маша.

— Маша, Славка, он как, хороший мальчик? — спросил я, немного погодя.

— Я его ненавижу! — скрипнула зубами Маша.

— А если забыть про меня? Мне показалось, он любит тебя.

— Может, и любит, — ответила Маша. Мы так и стояли, в обнимку, положив головы друг другу на плечи, — он мне нравился.

Я больше ничего не стал говорить, и так всё ясно. Мы вернулись на кухню.

Приготовив плов и сварив компот, мы всё это попробовали, и ушли на улицу, где гуляли до темноты. Набегавшись до упаду, сидели на скамейках, обсуждая планы на следующий день.

— Дима, — предложил я, — сделай Алиске саблю. Возьми её с собой, и вместе смастерите.

Алиса с Димой переглянулись, и согласились со мной.

Тогда я рассказал сказку писателя моего Мира, о деревянных кинжалах, сделанных для друга. В этой сказке говорилось, что такой подарок будет в руках друга крепче стали.

— Конечно, ребята, это сказка, но в каждой сказке есть только доля сказки, потому что для друга всегда будешь делать что-нибудь лучше, чем для себя. Чтобы другу было приятно и радостно получить подарок, и тогда он ответит тебе преданностью, жизни не пожалеет ради тебя, всегда прикроет спину.

Я опять вспомнил Катю, которая заслонила меня от стрелы, приняв смерть, и никак не мог понять, что потом могло случиться, почему она предала меня.

Придёт Катя, надо спросить, если решусь. Как-то боязно о таком спрашивать. Потому что непонятно, за такое ведь не прощают, почему она пощадила Урана?

Начались звонки мобильников. Мои детские часы уцелели, никто не захотел их снять. Я посматривал на них с надеждой, но они молчали. Потихоньку редела наша компания, выходили парни постарше, вынесли гитару, начали бренчать и петь песни. Песни мне были незнакомы, пел мальчишка, его голос ещё не начал ломаться, был приятен на слух.

— Это Женька Караваев, — сказала Маша, — Тош, пошли, послушаем?

— Пошли? — спросил я у Алисы и Димки.

Подойдя к ребятам с гитарой, мы встали в ряды слушателей. Мальчишка пел, ему аккомпанировал парень лет семнадцати. Песни были о парусах, каравеллах, мне даже показалось, что я слышал эти песни дома, когда ещё там был мальчишкой.

Заслушавшись, я будто оказался дома, и пропустил начало, а услышав, вздрогнул:

«… тыща лошадей, подков четыре тыщи, лошадям не помогли, мина кораблю пробила днище, далеко-далёко от земли. Люди сели в лодки, в шлюпки сели, лошади поплыли просто так…».

Песня, которую мы пели в юности!

Мальчишка закончил пение, взял панамку, и стал обходить слушателей. В панамку полетела мелочь.

Когда он поравнялся со мной, я бросил самую крупную купюру.

Мальчик поднял голову и встретился со мной взглядом. Потом хорошо улыбнулся, и сказал:

— А я тебя знаю! Ты Антошка! А я Женька.

— Ты часто здесь поёшь? Я первый раз слышу.

— Подожди, Тош, я сейчас всех обойду, поговорим, ладно?

— Ладно, я жду!

Мальчишка быстро обошёл всех, и подбежал к нам.

Я представил ему своих друзей, и мы пошли к лавочке, сели. Женька был возбуждён, его чёрные глаза сверкали. Он что-то хотел сказать, но не решался. Тогда спросил я:

— Жень, последняя песня, откуда она? — Женька помолчал, отвернувшись, потом, нехотя, сказал:

— Это брат сочинил.

— Сочинил, или вспомнил?

— Тош, ты завтра, где будешь? — не стал отвечать на вопрос Женя.

— Здесь, наверно, да, ребята? — все согласились.

— Можно с вами? Мы здесь недавно, с братом, я ещё не подружился ни с кем.

— Вдвоём с братом? — удивился я, — А живёте где?

— Брат снимает комнату, мы зарабатываем деньги вечерами.

— Не обижают?

— Пока нет. Тоша, мне пора, брат ждёт.

— Брата, как зовут?

— Юра. До завтра! — Женька убежал.

— Интересные ребята, — заметил Димка. Я хотел сказать, что очень интересные, но тут зазвонил телефон у Маши.

— Мне пора. Тошка, до завтра?

— До завтра, Маша, — вздохнул я. Катя! Вечно ты забываешь позвонить!

Я обернулся, и увидел Катю!

— Вот ты где! — сказала она, подходя. Я вскочил, и крепко её обнял. Постояв так, посмотрел на друзей.

Алиса сидела вплотную с Димкой, они улыбались нам.

— До завтра! — сказал я им, взял Катю за руку и повёл её домой.

Мы впервые пришли домой вместе. Я улыбался, не знал, за что браться.

— Кать, ты пойдёшь сначала в душ?

— Сходи ты, Тошка, ты быстро, — я засопел.

— Что? — засмеялась Катя, — Понравилось, что я тебя отмываю от грязи, которую ты насобираешь за день? — я опустил голову, покраснев.

— Ладно! — потрепала она мои волосы, — Иди, раздевайся, я сейчас, переоденусь в домашнее и приду.

Я стал набирать воду, быстро скинул одёжку и залез в ванну. Налил в воду жидкость для пены, взбил её, начал нырять, чтобы намочить голову.

— Где тут наш мальчик? — спросила Катя, заходя, переодетая в шорты и майку, — Вот он!

Катя забросила грязное бельё в машинку, завела её, и присела возле ванны, с улыбкой наблюдая, как я купаюсь. Мне было легко и радостно от присутствия Кати.

— Ну что? Накупался? Вставай, буду оттирать от грязи! — Катя взяла мочалку, намылила её, и осторожно начала тереть ею меня.

— Осторожно, глазки закрой… подними ножку! Теперь ручку, другую…, — я буквально таял от нежных прикосновений любимой сестры? Мамы? Неважно!

Катя опять посадила меня в ванну, отмыла ноги, пощекотав пятки. Я смеялся.

— Вставай! — Катя помогла подняться, сполоснула под душем, вытерла полотенцем и взяла на руки.

Я обнял её шею, прильнул к ней. Катя поцеловала меня, со счастливой улыбкой.

— Маленький мой, любимый!

— Мам, а мы сегодня тетрадки купили, хочешь, покажу? — спросил я шёпотом.

— Тошка, мне тоже помыться надо, покушать. Ты голодный?

— Нет, мам, мы сварили плов, с Машей, Алиской, и Димкой.

— Вот умницы! Сам оденешься? — со смехом спросила Катя, осторожно посадив меня на кровать, закутанного в полотенце, — Или помочь?

— Ладно, — сказал я, — иди, купайся, найду что-нибудь.

Поцеловав меня в щёчку, Катя засмеялась, и ушла. Я посидел, улыбаясь, потом выпутался из полотенца, нашёл свежее бельё, оделся и побежал разогревать Кате ужин.

Долго ждал, понимая, что Кате надо помыться тщательно.

Услышав, что дверь ванной открывается, быстро поставил тарелку в микроволновку, а когда Катя вошла, опять прижался к ней.

— Скучаешь по маме? — улыбнулась Катя, я кивнул, с удовольствием вдыхая чистый Катин запах.

Когда согрелся ужин, мы сели кушать.

— Как день провёл? — спросила Катя.

— Ходили за продуктами, купили школьные принадлежности, приготовили плов… мам, мы сегодня встретили интересных ребят. Они пели песни, зарабатывая деньги на жизнь.

— Ну и что? — спросила Катя.

— А вот что. Они пели песню, которую я слышал двести пятьдесят лет назад, на Земле.

Катя перестала жевать.

— Как это?

— Завтра Женька, это мальчик, который песню пел, придёт с нами играть, постараюсь его разговорить.

— Как он попал в вашу компанию? — удивилась Катя.

— Он узнал меня, когда я бросал деньги ему в панамку, назвал по имени.

— Странно. Постарайся узнать их секрет, только осторожно.

— Хорошо, мама.

Когда попили чай, я помыл посуду и потянул за собой Катю:

— Пойдём, покажу свои покупки.

Усадив Катю за стол, выложил свои приобретения.

— Ой, Тошка! — заулыбалась Катя, — Я тоже училась в школе, у нас были похожие тетради, ручки…, - Катя понюхала тетрадь, улыбнулась счастливо, — как я тебе завидую! Как бы я хотела пойти с тобой в школу!

— Кто-то говорил, лет пять назад, что школа ужасно ей надоела! — вредным голосом сказал я.

— Ты прав, — вздохнула Катя, — тогда надоела, сейчас скучаю.

Мы посидели ещё за столом, вспоминая смешные случаи в школе. Несмотря на огромную разницу во времени, многое было похожим. Конечно, условия обучения были очень разными, но одинаковым был сам ученический дух. Все школяры всех времён одинаковы.

— Мам, спой мне колыбельную? — я хотел спросить совсем о другом, но не посмел испортить такой славный вечер.

— Ты уже спать? — спросила Катя. Я кивнул. Катя прижалась к моей щеке своей щекой.

— Хочешь, я лягу с тобой? — я расплылся в улыбке, — Конечно, мама!

Катя вздохнула:

— Ложись, — я быстро скинул шортики и маечку, юркнул под одеяло.

Катя погладила меня по голове, выключила верхний свет, оставив маленький ночничок, стала напевать колыбельную. Я пытался бороться со сном, но недолго. Набегавшись за день, я быстро уснул.

Проснулся я от звонка мобильника. Продрав глаза, увидел, что солнце давно поднялось, заливает комнату ярким светом.

— Да! — ответил я.

— Ты что, спишь? — спросила Маша, — Все уже во дворе, ты один такой засоня! Выходи!

Я подскочил на кровати, подошёл к окну. На лавочках сидела уже куча народу.

— Да, Маша, — сильно зевнув, сказал я, — меня не разбудили, если бы не ты, ещё спал бы!

— Ну и спи! — буркнула Маша, отключившись. А я побежал на утренние процедуры.

На кухонном столе лежала записка от Кати, где она писала, что не стала меня будить, потому что, слишком сладко я спал, что, к вечеру, позвонит, скажет, когда придёт.

Вздохнув, налил себе чаю, попил его с печеньем и побежал к ребятам.

Среди ребят был вчерашний Женя. Он здесь был уже как свой. Пока я нежился в постели, успел подружиться со всеми, включая девочек.

Научившись немного держать мечи, мы решили сегодня поиграть в казаки-разбойники, в рыцарей.

Увлекшись игрой, не заметили, как приблизилось время обеда.

Почти все ребята разбежались, опять остались мы, четверо, и Женя.

— Пообедаем у меня? — спросил я, — Всё равно дома никого нет. Ребята согласились.

— Алиска, — спросил я, когда зашли на кухню, — всем понравилось, как ты курицу готовишь, ещё сделаешь? — Алиска расцвела, не смогла сдержать широкой улыбки. Взяв, в помощники, Диму и Машу, начала готовить, а я повёл Женьку в свою комнату, сделав знак Маше, чтобы оставила нас в покое. Маша удивилась, но ничего не сказала.

Усадив гостя на стул, я сел напротив, и спросил прямо:

— Расскажешь, откуда вы? — Женя замялся, не зная, с чего начать.

— Ладно, скажи хоть, какой там сейчас год.

— Семьдесят пятый, а что? — машинально ответил он, потом спохватился: — Ой!

— Жень, ты пришёл ко мне, чтобы я отправил тебя домой? — пытался я поймать его взгляд.

— Нет, Тош, я просто хотел с тобой подружиться, правда. Не надо нас домой… Нас там хотели в детский дом отдать, разлучить, вот я и увёл брата сюда. Здесь хорошо. Тош, не надо…

— Как ты узнал, кто я такой? — спросил я. Женя удивлённо посмотрел мне в глаза:

— Ты, разве, не чувствуешь меня? — я прислушался к себе, и понял, что не могу его почувствовать, потому что от меня сильно «фонит». Катя бы его узнала, а я и раньше не разбирался в этих нюансах.

— Нет, Женя, — вздохнул я, — а что, правда, от меня такой сильный фон? — Женя кивнул:

— Ещё ни разу не видел такого, будто ты весь состоишь из… — Женька поперхнулся, и испуганно посмотрел на меня: — Так ты что, этот?..

— А что ты испугался? — удивился я.

— Нашли, всё-таки, — сник Женя.

— Объясни, Жень, я ничего не понимаю.

— Мы нарушили какое-то равновесие, нам нельзя здесь находиться, нас уже предупреждали. Что, отведёшь меня к своим? Где у тебя дверь?

— Разве не видишь? — удивился я.

— В туалете? — раскрыл глаза Женя, невольно улыбаясь, — Хорошо поставил, не всякий там будет искать! Я начал искать с кладовки!

— Жень, почему вчера ничего не сказал? Я уже сболтнул про тебя.

— Если ты не выдашь, меня никто не найдёт. Я ведь не зря попросился к вам, ты забиваешь моё излучение.

— А когда меня рядом нет?

— Нам надо на другую улицу переехать, чтобы меня увидели! — улыбнулся Женя.

— Жень, может, не зря вас ищут? Вдруг, из-за вас что-нибудь нарушится и пойдёт не так? Я спрошу, ладно? Не про вас, конкретно, вообще, — Женька вздохнул:

— Спроси… только они что, дураки? Не поймут, почему ты спрашиваешь?

— Жень, а почему вас хотят отдать в детдом? — Женька отвернулся, закусив губу. Зачем я спрашиваю? Вчера у меня спросили о родителях, приятно было?

— Понятно, пойдём обедать.

— Тоша, а как ты понял, кто я такой? — спросил Женя, — Если не видишь меня?

— Песня, — ответил я, — я жил в то же время, что и вы.

— Надо же! — Женя поскрёб затылок, — Это же невозможно, встретить в другом Мире земляка!

— Это что! Мы с Катей встречали своих двойников! Причём они тоже дружили!

— Тош, это какой процент вероятности?

— Я где-то читал, что, шанс встретить своего двойника, это, примерно, один из восьмидесяти миллиардов.

— Ни фига себе! — присвистнул Женя, отправляясь за мной к ребятам.

За обедом разговор зашёл о приближающихся школьных занятиях, и я поинтересовался у Женьки, как он будет учиться, без документов. Женька пожал плечами.

— Жень, а в какой класс тебе идти? — спросила Маша.

— В седьмой, — а я подумал, что «там» седьмой класс на уровне восьмого здесь, если я не ошибаюсь.

— Жень, я попрошу сестру сделать тебе документы, — сказал я, подумав, — будешь учиться вместе со всеми нами. Женя радостно посмотрел на меня:

— Правда?

— Да, Женя, пока я с сестрой здесь, будешь учиться с нами.

— А потом?

— С нами пойдёшь?

— Куда?

— Туда, где мы живём.

— А где вы живёте? В городе ангелов?

— А что такое? — удивился я.

— Нас сразу депортируют.

— Я встречался там с людьми и орками, живут, работают.

— Правда? — загорелись Женькины глаза.

— Правда, — ответил я, — только с Катей поговорю сначала. Я ведь ещё не взрослый. Пошли гулять?

Девочки помыли посуду, и мы побежали вниз по лестнице.

Женька оказался неистощим на выдумки, придумывая забытые мною игры, но, когда сгустились сумерки, он пошёл петь песни, зарабатывать на жизнь. От моих денег он отказался, сказав, что примет их, только как оплату за работу.

Вечером Катя сказала, позвонив, что придёт скоро домой!

А вот Димка наотрез отказался оставаться у меня на ночь, зато Маша сказала, что скоро у неё день рождения, и она всех приглашает.

— Маша, когда? — насели мы на неё. Маша долго не сознавалась, потом сказала, что пятнадцатого сентября ей исполнится тринадцать лет.

— Тошка, а у тебя, когда день рождения? — спросила меня Маша.

— У меня? — Я задумался. В той жизни у меня день рождения был 30 апреля, во второй жизни 30 апреля был мой день зачатия, а в этой?

— Ты что? — удивилась Маша, — забыл? Я покраснел, и она вспомнила, зажав ладошкой рот:

— Ой, я что-то не то спросила?

— Почему, всё правильно, просто это будет нескоро, в конце апреля. Мы с Катей будем далеко.

— Жаль, — вздохнула Маша.

Вечером я рассказал Кате о моём новом друге.

— Кать, сделай ему документы, пожалуйста.

— Если будешь послушным мальчиком, — улыбнулась Катя.

— Я очень послушный, — сделал я умное лицо.

— Ладно, сделаю, только дай мне его исходные данные, хотя бы возраст, про год рождения можешь не говорить.

— Могу и сказать, — усмехнулся я, — 1962 год.

— Какие вы все древние, как динозавры, а прикидываетесь детьми.

— Мы не прикидываемся, Катюш, мы дети.

— Особенно ты! — фыркнула Катя, — С десятком годовалых детишек.

— Катя! Это ваши проделки! Я физически ощущаю, как сползаю в детство! Боюсь, процесс ещё идёт! — Врёшь ты всё! — не поверила мне Катя, поднимаясь, — Пойду, отдохну, потом с тобой поиграю, малыш! — она слегка щёлкнула меня по носу и ушла.

И вот пришло первое сентября. Закончилось наше привольное житьё — бытьё.

Катя купила мне рюкзачок, куда сложила мои учебные принадлежности, одела в летнюю форму, с шортиками и красивой рубашечкой, обула в новые сандалики с белыми носочками, дала в руки красивый букет цветов, взяла за руку и повела мужа в школу, на торжественную линейку.

Пока нас расставляли по классам, Катя познакомилась с учителями, узнала, какие предметы будем изучать, покивала им, наверно, соглашаясь, как трудно с нами, балбесами, справляться. Учителя посочувствовали Кате, узнав, что она меня воспитывает одна, обещали за мной присматривать, не давать особо шалить. Знают они эту безотцовщину, у них полкласса растут или без отца, или с отчимами, что одно и то же, если не хуже. Ребята дичают, смотрят на всех, зверьками, огрызаются на любое замечание. Мой не такой! Знаем мы, у всех не такие! Правда! Смотрите, какой чудесный ребёнок! Прямо ангел! Вот-вот! Под ангельской внешностью всегда черти прячутся! Нет, мой Антошка лучше всех! Посмотрим, что за ангел ваш Антошка!

Такой, или примерно такой разговор состоялся у моей Кати с моими будущими учителями.

Нас построили, директор школы, Михаил Иванович, произнёс речь, поздравив с началом учебного года, выразил надежду, что отдохнувшие и окрепшие за лето ученики возьмутся за учёбу с новыми силами, и покажут прекрасные результаты в отличной учёбе при примерном поведении.

Все захлопали, выпустили на волю много воздушных шариков. Я пожалел, что у меня не было такого шарика, они были очень красивы, как были красивы наши девочки, Маша и Алиса.

Маша была уже большая девочка, это мы с Алисой выглядели так, как будто перепутали четвёртый класс с седьмым. Зато у Алисы были замечательные голубые бантики, под цвет глаз, такая же рубашечка, как у меня, и синяя юбочка, такой же длины, как мои шортики. Мы стояли рядом, похожие, как брат и сестра. Маша даже заревновала, но нас поставили в первый ряд, как самых маленьких.

Даже странно, когда играли, были все одинаковые, а сейчас только мы с Алиской стояли впереди, остальные нависали над нами сзади.

Зато мы были самые красивые, Алиска с бантиками и букетом, я с букетом разноцветных георгинов, в летней форме. Пришлось повозиться со своими и Алискиными коленками, чтобы залечить мазью все ссадины, чтобы наши ножки выглядели красивыми и загорелыми.

После линейки мы разошлись по классам. Здесь уже Маша взяла меня за руку и, под смешки наших одноклассников, и одноклассников Славки, повела меня в класс, усадила рядом с собой, за один стол.

Наша классная руководительница не стала возражать, она старалась рассадить всех учеников по парам.

Димка сел с Алиской, Женька с рыжей Алёной.

Мне всё было интересно. В школе я не был очень давно, а тут совершенно новые, яркие впечатления, совершенно подростковые, чуть ли не детские.

Хоть мы с Женькой были здесь новичками, почти всех знали, со всеми играли летом, со всеми подружились.

Всё равно, учительница поставила нас с Женькой у доски и представила нас, спросив, где мы закончили шестой класс.

Женька сказал, что закончил шестой класс в Зеленограде, в 24-й школе, я честно ответил, что летом проходил практику в археологической экспедиции, потом работал с антропологами.

Сейчас я здесь временно, пока у… — я замялся, не зная, как представилась Катя учителям.

— Всё это понятно, назови школу, где ты закончил шестой класс. Я задумался. Шестой класс я заканчивал в 1972 году, в посёлке Терней. Так и сказал.

— Что значит «Терней»? — спросила наша классная.

— Де Терней, француз, мореплаватель и первооткрыватель новых земель, — пожал я плечами, — Это на Дальнем Востоке, — пояснил я, с ужасом понимая, что совсем не знаю местной географии.

Но прокатило. Наверняка Елена Васильевна спросит учителя географии, где этот интересный посёлок.

В то время это был замечательный посёлок, хоть и находился на краю земли, куда можно было долететь на самолёте, или приплыть на пароходе. Вокруг посёлка тайга, течёт река Сица, море, горы.

Зимой снега по пояс, летом ещё замечательней.

После того, как все перезнакомились, нас распустили по домам. Но уйти мне так просто не дали.

Меня взяли в плен девчонки, всем хотелось со мной подружиться. Каждая стремилась потрогать меня своими руками, поскольку они впервые видят «живую анимешку».

Это мультик такой. Ещё бы, маленький, щуплый, в детской школьной форме, большеголовый и с огромными глазами. Мне сказали, что у меня радужка в два раза больше, чем у людей, соответственно, и разрез глаз шире, и глазные впадины больше, ресницы длиннее…

Пока девчонки мне это не объяснили, я внимания не обращал на такие мелочи.

Надо постричься, а то волосы начали завиваться. Кате очень нравилось, я стал похож на ангелочка.

Замучив меня до потери пульса, девочки потерпели поражение от моих друзей, которые пришли мне на помощь, и вызволили из плена.

— Сам виноват, — сурово выговаривала мне Маша, ведя за руку. С другой стороны, меня вела Алиска.

— Мы предлагали тебе постричься.

— Тогда уши бы торчали, — капризно сказал я.

— У тебя очень милые ушки, — сказала Алиска.

— Алиска правильно говорит, — сказала Маша.

— Тогда это ничего не изменит! — вздохнул я.

Димка с Женькой и Алёнкой шли позади нас, и фыркали, вспоминая, как меня хотели разобрать на сувениры. В нашем дворе все уже привыкли ко мне, даже внимания не обращали на то, что я немного другой, давно считали своим.

Придя в свой двор, мы разбежались по домам, чтобы переодеться, и собраться снова.

Позвонила Катя и предложила вечером собраться у нас всем друзьям, отпраздновать это событие, попив чаю с тортиком. Тортики она принесёт.

Деньки последнее время стояли замечательные, солнечные и не жаркие, как раз, чтобы гоняться друг за другом целый день. Маша с Алисой не отставали от нас.

Набегавшись, сидели на скамейках, рассказывая всякие истории из своей жизни. Спрашивали и меня, но я сказал, что все мои рассказы ребята примут за выдумку. Ребята кричали, чтобы я рассказывал им любую выдумку, потому что интересно.

Тогда я рассказал им про древний Славутич.

Ребята прониклись, а потом вредный Гришка напомнил им, что я работал с археологами, поэтому так хорошо знаю об этом времени, а не сам там был.

Крыть мне было нечем.

За Женькой пришёл брат, сказал, что надо менять место дислокации, а то уже мало денег выручают.

— Юра, мы решили отпраздновать первое сентября, у нас дома, я приглашаю вас. Женя споёт, ты сыграешь, потанцуем с девочками, — предложил я.

— Жить, на что будем? — насупился Юра.

— Мы с сестрой заплатим за этот день.

— Мы с друзей не берём денег! — оскорбился Юра.

— Когда шляпа идёт по кругу, больше всех платит друг, — заметил я. Потом кое-что вспомнил, и принялся внимательно изучать Машу. Маша покраснела:

— Ты чего!

— Да так, — я выяснил, что ушки у Маши проколоты, сейчас в них были вставлены золотые гвоздики. Глаза были бирюзового цвета. По телу прошла тёплая волна, когда я представил, как пойдут Маше серёжки с бирюзой и колечко на пальчик. Надо сходить в «Аметист», ювелирный магазин неподалёку.

Юру мы уговорили, он сказал, что готов сегодня играть бесплатно, если Женька так хочет быть с нами. Я промолчал.

Мы разложили большой стол в гостиной, накрыли его всякими вкусняшками, ребята принесли с собой посуду, потому что у нас был минимум. Пили чай, шутили, все мы уже были крепкими друзьями.

Женя пел песни нашего Мира. Я попросил его спеть «Клён».

Катя от этой песни расплакалась, мы с трудом её утешили. После этого пели только весёлые песни, кто-то принёс маленький проигрыватель, и мы потанцевали с девочками. Катя хотела со мной, но мы выглядели очень смешно, мне по росту пришлась только Алиса. Даже Маша успела вырасти за эту половину месяца.

Расходились уже поздно. Я сунул Женьке деньги, которых им хватит на неделю, если экономить.

Катя вымыла меня, как именинника, взяла на руки и сказала:

— Сегодня будешь спать со мной, — я с недоумением смотрел на неё.

— Да не посягаю я на твою честь, не хочу одна спать, в холодной постели.

— Тогда, давай у меня? — попросил я.

— Почему? — удивилась Катя, заглядывая мне в глаза. Я отвёл взгляд.

— А! — догадалась Катя, — Я поменяла постель, но, если тебе неприятно, давай у тебя. В прошлый раз было очень неплохо, с тобой не тесно.

Катя уложила меня, погасила свет, и легла сама. При свете городских огней можно было различить её лицо, блестящие глаза.

Катя прижала меня к себе, начала тихонько целовать.

— Тоничек, — шептала она, — Неужели ты останешься теперь таким навсегда? Был бы человеком, через три года уже стал бы взрослым. А теперь через сколько?

— Катя, думаешь, мне приятно считать? Через тридцать лет.

— Это значит, тебе будет пятнадцать, а мне под пятьдесят? Тоник, так нечестно! Может, ты сумеешь вернуться в своё тело?

— Не знаю, Катя, — очарование вечера пропало. Хочется мне в тело смертного? Сначала хотелось безумно, теперь уже не пойму, я врос в это маленькое тельце, мне понравилось быть мальчишкой. Взрослые желания пропали начисто, после того памятного случая, когда Катя выгнала меня, я ни разу не возбуждался.

Даже памяти не осталось, хорошо мне было от близости или нет. Стараюсь не думать об этом, а то подкатывает тошнота.

— Катя, зачем ты завела этот разговор? Мне так приятно было с тобой, а теперь обыкновенно. Давай спать.

Катя разочарованно вздохнула, тем не менее, не выпуская меня из своих объятий, и я стал проваливаться в добрый сон, где я бегаю с Машей по Набережной. Древней реки Славутич. Потом Маша стала похожей на Катю в соболиной шапке.

Катя напевала мне колыбельную песенку.

Так потекли сентябрьские дни. Мы ходили в школу, я с удовольствием учился, постигая науки. Кое-что я помнил, что-то было мне в новинку. Учился, как все, не выделялся. Даже когда вопросы казались мне простейшими, не тянул руку, чтобы ответить. Если спрашивали, отвечал.

Местная география меня удивила, но не настолько, чтобы испытать шок.

Посёлок Терней я нашёл, причём на том самом месте, где он был, правда, это было не Приморье, а Уссурийский Край, но не суть важно. И столицей Края был Уссурийск, который здорово разросся и насчитывал более миллиона жителей.

Владивосток был закрытым военным городом, в Находке располагался огромный торговый порт, по описанию в учебнике это был Порто-Франко, немного похожий на Гонконг, с огромными башнями иностранных представительств и банков. Я как-то по телевизору нечаянно посмотрел небольшой репортаж из этого города.

Физику я когда-то знал хорошо, но основательно подзабыл, мне помогала Катя, когда-то учившая этот предмет. По вечерам она, усталая, садилась со мной за стол, делать уроки, которые я иногда не успевал приготовить, гоняя в футбол с приятелями.

Сегодня Кати долго не было. Я разложил тетрадь с задачей по физике, и мучил её. Пробовал по — всякому, но что-то не получалось. Звонил ребятам, они тоже не могли решить, потому что обычно списывали у меня.

— Маша, приходи ко мне, Катя не звонит, мне скучно.

— Не могу, Тошка, мама дома, Алёнка с Женькой, прикрыть некому, к тебе не отпустит.

— Какие-то глупости, — ворчал я, — с взрослым мужиком оставляет, с мальчиком боится.

— Мальчики всякие бывают! — сказала Маша.

— А то ты меня не знаешь!

— Знаю я тебя, — почему-то вздохнула Маша, — пока, мама что-то зовёт, — и отключилась. А я тупо посмотрел в тетрадку, и решил завтра встать пораньше, попросить Катю подсказать решение.

Разделся и лёг, пока на улице светло. Забрался под одеяло, представил, что, Катя на кухне, готовит обед на завтра, улыбнулся и заснул.

…Снится мне, что Сашенька кричит, не переставая, я ношу её на руках, а она не перестаёт плакать, и горячая такая!

— Тонька, уйми свою…, или выйди за дверь! — крикнула мне Катя из своей спальни. Какое, за дверь?! Там дождь, ветер.

— Что ты, маленькая? — шепчу я Сашеньке, — успокойся! — но дочка не успокаивается, плачет.

— Пойду, придушу выродка! — услышал я голос Катиного друга, и ко мне в комнату ворвался голый Катин друг.

— Дай сюда! — протянул он руку, — Я еле уклонился.

— Давай! — схватил он меня за плечо. Я увернулся и пнул его изо всей силы между ног. Друг с воем отлетел от меня, стал кататься по полу.

Я уложил Сашеньку в кроватку, загородил её своим телом. Катин друг поднялся, в его руке уже был нож. Он кинулся на меня, я отобрал у него нож, и рукояткой стукнул по лбу. Друг растянулся на полу и затих. На шум вышла Катя с помятым лицом, из-под накинутого халата выглядывали опавшие груди.

— Что здесь происходит? — спросила Катя, — зачем ты избил Урана? Уранчик! — заголосила она, пытаясь приподнять тело, — Помоги, что стоишь? — закричала она на меня. Я достал из кроватки плачущего ребёнка, стал укачивать. Катя подошла ближе, я отодвинул дочку.

— Да не трону я твою… дай, на твоих руках потрогаю. О, у неё жар!! Положи её в этот бокс, это детский лечебный бокс, тупая ты скотина! Клади, говорю.

Я положил Сашеньку в бокс, голенькую. Катя активировала бокс, опять хотела приказать отнести её друга во взрослый лечебный бокс, но я сжал её горло.

— Если с Сашенькой что-нибудь случится, придушу, тварь! — сказал я. Катя обмочилась от страха, я бросил её на пол, и она поползла к своему другу, а я занял позицию у дверей, вынув нож…

Я опять подскочил от ужаса, но не стал кричать, чтобы не разбудить Катю. Вдруг она дома?

Решив проверить, встал и пошёл в туалет. Выйдя оттуда, приблизился к двери Катиной спальни, прислушался. Судя по характерным звукам, Катя была дома, и не одна.

На цыпочках я двинулся к себе, подумав, что опять им не нашлось подходящего места. Если привела тихонько, пока я спал, значит, и уведёт незаметно. Когда проснусь, никого уже не будет.

Ложась спать, порадовался за Катю, судя по звукам, ей было приятно, а то жаловалась, что делать это всегда противно и больно.

Утром я встал пораньше, меня разбудили часы. Пошёл, почистил зубы, умылся, потом сел на кухне завтракать, ожидая Катю.

Вместо Кати на пороге нарисовался молодой человек в трусах. Я застыл, забыв жевать. Мои, и без того огромные глаза, открылись ещё больше: парень засунул руку в трусы, и что-то там искал.

Шагнув внутрь, увидел меня.

— О! Брат, что ли, так похож? — вынул руку из трусов и протянул её мне, — Привет!

Еле сдерживая рвоту, я быстро обогнул его, надвинул на ноги сандалики и бросился из квартиры.

Выбежав на холодную улицу, пошёл к лавочкам. На одной из лавочек кутался в куртку Дима.

Я сел рядом, подобрав ноги и привалившись к другу.

Дима снял куртку, мы накрылись ею, прижались друг к другу, согреваясь.

Я выскочил в одной майке и шортах. Хорошо, что у меня привычка ключи утром сразу вешать на шею, иначе не знаю, как бы попал домой.

Так мы просидели долго, пока не раскрылась дверь, и оттуда вышел тот молодой человек.

Увидев нас, подошёл:

— Извини, парень, что напугал, — я спрятал лицо на груди у Димки.

— Иди отсюда, мразь! — с такой ненавистью сказал Димка, что парень отшатнулся.

— Я-то тут причём, она меня сама пригласила!

— Пошёл вон! — крикнул Дима, — И парень почти убежал.

— Тоша, он ушёл, — сказал Дима, ласково прижимая к себе моё дрожащее тельце.

Немного успокоившись, я сказал Димке «спасибо», и пошёл домой.

Открыв дверь ключом, зашёл на кухню, и остановился на пороге.

На столе стояла почти пустая бутылка вина, за столом сидела Катя, в халате, неумытая, с размазанным макияжем. Взяв сигарету, она пыталась закурить.

— Катя, не смей! — крикнул я.

— А, явился! — увидела меня Катя, — Ты, что моих клиентов пугаешь?

— Катя, ты что делаешь?! Я просил тебя не пить вино, а ты ещё и куришь?!

— Не командуй здесь, малыш.

— Ты… Ты похожа на проститутку! — крикнул я.

— А я и есть проститутка! — воскликнула Катя, — Я его сняла не для дела, а для удовольствия!

Мне по щекам, будто тёркой провели:

— Мужа не стесняешься, ребёнка бы постыдилась!

— А мой муж ребёнком прикидывается, вот и приходится водить, кого попало. Ма-ма! — передразнила она меня.

У меня от лица отхлынула кровь. Я медленно повернулся, и пошёл к себе в комнату.

Там, совсем раздавленный, опустился на стул. Эту женщину я когда-то любил больше жизни?

Я смотрел на тетрадь с задачкой, которую надеялся решить с помощью Кати. Зачем мне это надо?

Через полчаса зашла Катя, уже умывшаяся, похожая на девчонку лет шестнадцати.

— Ну, что сидишь? Собирайся в школу.

— Зачем? Я так надеялся, что ты другая. Немного, но другая. Сегодня Тоник мне сказал, что, Катя с твоим другом Ураном хотели задушить Сашеньку, потому что она плакала и мешала им спать. Предательница. Ты тоже предательница! — у меня уже бежали слёзы. Я смахнул на пол всё, что было на столе, и закричал на Катю:

— Убирайся! Я ненавижу тебя! Ты сломала жизнь мне там, ломаешь здесь! — я уронил голову на руки и безутешно разрыдался. Катя ушла, потом вернулась, поставила на стол стакан.

— Перестань биться в истерике, выпей воды. Я взял стакан и выпил. Тут же меня повело.

Катя успела подхватить меня, взяла на руки, стала напевать колыбельную, и я заснул.

Проснулся я на другой день утром. Чувствовал себя хоть и муторно, но сносно, биться головой об стенку не хотелось. На столе всё было аккуратно сложено, задачка решена.

Я пошёл в туалет, потом умыться, собрался позавтракать. На столе лежала записка:

«Я вчера позвонила в школу, сказала, что тебе нехорошо. Сегодня можешь идти. Я пока поживу у друга. Уходим пятнадцатого».

Я перечитал записку, раз пять, прежде чем до меня дошёл смысл. «Поживу у друга»! А я?! Она же знает, что я жутко боюсь одиночества и темноты! Предательница!

Из-под хлебницы торчали деньги. Всё. Я упал на стул, хотелось выть. Такие счастливые дни кончились настолько страшно.

«Впервые, что ли? — задавал вопрос внутренний голос, — пока ты с Катей, так и будет: то счастье, то горе». Надо с ней завязывать. Всё равно мы не ровня, у меня есть новая пара, к которой могу уйти прямо сейчас. Я посмотрел в сторону двери. Проход работал.

Но я не ушёл, потому что была ещё Маша, и скоро у неё день рождения. Сегодня же посмотрю для неё подарок. А потому пойду сейчас в школу, попрошу Димку ночевать у меня.

Какое сегодня число? Тринадцатое, четверг.

Я переоделся в школьную форму, всё ещё летнюю, вышел во двор, сел на лавочку, ожидая одноклассников.

Через некоторое время ребята стали собираться. Они здоровались со мной, тактично не спрашивая, что со мной случилось вчера. Мне всё равно нечего было сказать, потому что, сам ничего не помнил.

— Как твоё здоровье? — спросила Маша, взяв меня за руку. Я пожал плечами.

Впервые мы шли, молча, не бегая вокруг. Обычно мы выходили рано, до школы было идти всего ничего, а приходили самыми последними, потому что успевали обежать все окрестности.

Сегодня же мы шли прямо в школу. К счастью, меня никто не собирался утешать, наверно, Димка рассказал про утренний случай. Всем это было знакомо.

Что там у нас сегодня первым уроком? Математика? Я выложил тетрадку по математике, Маша учебник. От нечего делать, стали читать материал.

— Тоша, ты придёшь ко мне на день рождения? — спросила Маша. Я пожал плечами.

— Я бы хотела. Ты, наверно, скоро уедешь? — я кивнул, и вдруг вспомнил: пятнадцатого мы уходим!

— Маша, я приду к тебе на день рождения! Нам же надо попрощаться!

— Да, Тоша, хотя бы попрощаться, — вздохнула Маша, глядя на меня. — Ну, почему? Почему всё так несправедливо?!

— Маша, не надо. Ты ещё не знаешь, насколько это несправедливо, — я замолчал.

Прозвенел звонок, вошёл учитель. Когда все сели, учитель увидел меня.

— Ага. Сопелкин, смотрю, поправился? — я встал, глядя в окно, на солнечный день, обещающий быть тёплым, но не жарким, самоё то, для наших игр.

— Уроки учил? — я кивнул:

— То, что на вчера задавали.

— Других заданий пока не было. Ты хорошо себя чувствуешь? — я опять кивнул. — Тогда иди к доске.

Я решал биквадратные уравнения, даже не думая. Решались они в два приёма, что тут думать?

Систему уравнений? Легко!

— Садись, Антошка! Все бы так учились! Так что у тебя произошло? — я снова встал, опустил голову.

— Семейные неурядицы? — я кивнул, стараясь удержать близкие слёзы. — Ладно, Тоша, всё пройдёт, пройдёт и это. Садись.

Я сел, закрыв лицо руками. Маша потихоньку дала мне платок.

Перед уроком физики у меня списывали решение задачи, а я смотрел, смотрел, и понял, как она решается. Не зря Катя подшучивала надо мной, когда помогала, посадив меня себе на колени.

Мне снова стало грустно.

На уроке я поразил всех друзей, рассказав тему, и объяснив, как решаются задачки.

Уроки по литературе остались для меня загадкой. Не было у нас таких писателей! Ни одного не знал, а прочитать не успел. Тоже был знаменитый поэт, вроде Пушкина, Гусаров, Сергей Александрович.

В истории я вообще не разбирался, читал, как сказку.

Были тут войны, как же без войн? В девятнадцатом веке в России установилась Конституционная Монархия, потом власть стала выборной, президентской, хотя аристократия сохранилась, монархисты были в оппозиции, были даже президентами. Коммунисты тоже были.

В экономику я не вникал, оно мне надо? Я скоро забуду этот Мир. Жалко с друзьями расставаться, очень редко, где так много друзей можно найти.

Последним уроком был сдвоенный урок физкультуры. А я и забыл. Уроки проходили на школьном стадионе, мы там бегали, прыгали в высоту и в длину. Но переодевались в школьной раздевалке.

— Геннадий Николаевич! Я форму забыл! — уныло сказал я.

— Не переживай, Антошка! — весело сказал физрук, — Майка есть? Снимай рубашку, будешь так бегать.

Бегая с ребятами, я немного отвлёкся от своих мыслей, и домой уже шёл, оттаяв.

Димку и Алису я пригласил к себе. Видя такое дело, Маша позвонила маме и сказала, что не придёт на обед, некогда.

— Тошка, пошли на лоджию! — прошептала Маша мне на ухо, пока Алиска с Димкой разогревали обед.

— Тошка! — обняла меня девочка, — Не грусти, пожалуйста! Нам всем очень плохо, когда тебе грустно!

Как будто дождь идёт! — Интересное сравнение, — подумал я.

Маша начала потихоньку целовать меня.

— Маша, осторожней! — шептал я, уклоняясь от её губ, — Сейчас это очень опасно! Будешь тосковать!

— Правда? Ты думаешь, я не буду тосковать, если не поцелуюсь с тобой? — заглядывала мне в глаза Маша, — Как могла Катя обидеть тебя? Ты такой милый!

— Потому и обидела, — пробормотал я, понимая, почему Катя сорвалась. Но простить её не мог.

— Пошли кушать, — сказал я, боясь расспросов. Маша согласилась, видя, что мне неприятен разговор.

— Антошка, ты скоро уедешь, а целоваться научил только Машу! — закапризничала Алиска, когда уже поели и чай выпили.

— Ничего! — засмеялся я, — Маша научит Димку, а Димка уже тебя! — Алиска возмутилась.

— Ладно, Алиска, давай, я тебя в щёчку… — я наклонился к девочке, и вдруг был ею схвачен, Алиска прижала меня к себе и быстро поцеловала глаза, щёки, нос, и губы.

— Как долго я мечтала это сделать! — сказала улыбающаяся девочка.

Никто не посмел ей ничего сказать, глядя на её счастливое личико.

Пританцовывая, она перемыла всю посуду, и мы побежали гулять. Алиска сказала, что сегодня хочет поиграть со мной, пусть Маша разрешит. Маша только вздохнула, покачав головой.

Что значит, поиграть со мной? Мы бегали все вместе, только держались с Алиской ближе друг к другу.

Набегавшись, сидели на лавочке, я уговаривал пойти ко мне, делать уроки.

Я смотрел на Женьку, который тоже был с нами, и вдруг понял, зачем он нужен моим нынешним родственникам.

— Жень, нам надо поговорить, — сказал я.

Мы собрались на кухне, разложили учебники и тетрадки, и очень весело провели время, договорившись завтра снова собраться.

Я достал вазу с печеньем и конфетами, вскипятил чай.

— Чтобы ни для кого не было неожиданностью, — сказал я, — послезавтра мы с Катей уезжаем.

Воцарилась мёртвая тишина. Только Маша знала об этом.

— Женя, пойдём, поговорим, — я пошёл в свою комнату.

— Женя, — сказал я, усадив друга на стул, — тебя всё равно найдут, даже если ты вернёшься домой. Твой дар очень редкий и нужный. Ты знаешь, где мы сейчас находимся? — Женя отрицательно покачал головой.

— Женя, мы сейчас находимся в заповеднике! — Женька хлопал глазами.

— Мы в свёрнутом Мире, Женя! Так называемые Странники, или Ангелы, не знаю, как правильно их называть, поместили здесь многие вымершие цивилизации и альтернативные Миры, тоже. Они живут почти по кольцу, настолько сжата спираль развития. Ты что-нибудь понял? — Женя потряс головой:

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Потому что ты «ходок» между Мирами, вернее, осколками Миров. Их уже нет, они отжили своё, понимаешь? Странники выхватили куски из жизни людей, замкнули в кольцо, поместили сюда, в заповедник, или запасник. Но энергия, которая поддерживает здесь жизнь, не вечна, когда-нибудь она иссякнет, и здесь всё исчезнет.

— Антон, ты рассказываешь жуткие вещи!

— Это ещё не жуть. Ты тоже будешь таким, как я.

— Как это? — испугался Женя.

— Жень, меня выдернули из взрослого тела, я был почти старик, поместили в мальчика, подстроили, чтобы я сам, понимаешь, сам пришёл в этот заповедник! Убедившись, что я справляюсь с этим делом, переселили в это тело, тело Ангела. Теперь я смогу очень долго работать проводником.

— А что вы делаете? — спросил Женя.

— Мы собираем генный материал, передаём его Ангелам, и они заселяют планеты, пригодные для жизни, людьми, и прочими расами, возрождают вымершую Галактику.

Планеты переделывают под пригодные для жизни, люди с Земли, которые искренне считают, что делают это сами, без подсказки.

— Вы возрождаете Галактику? — удивился Женя.

— Да, но таким способом, когда считается, что цель оправдывает средства. Ты тоже подружишься с девочкой, и будешь водить её по Мирам, а она… — я замолчал, не в силах проглотить комок в горле, — Впрочем, тебе ещё рано это знать. Пойдёшь со мной? Или подождёшь, когда тебя найдут?

— Ты так ошарашил меня, Антон, мне надо подумать, привести мысли в порядок! А Юра?

— Юра обыкновенный человек, — пожал я плечами, — только ты ценный. Наверно, ему устроят судьбу, которую ты попросишь. Только хорошо подумайте, прежде чем загадать желание, оно сбудется!

— А можно остаться здесь?

— Можно, вам создадут все условия, будете жить, как захотите.

— Мы?

— Да, с тебя снимут матрицу, и оставят твою копию с Юрой. Он не заметит подмены, ведь другой Женя тоже будет тобой. А ты будешь водить свою девочку по Мирам. Приключений у вас будет масса.

— Я не понял, зачем надо водить девочку по Мирам?

— Тебе лучше этого не знать. Подумай, Женя, у тебя времени до Дня рождения Маши.

Когда мы с Женькой вышли, ребята собрались уходить.

— Маша, я сегодня один остаюсь, — сказал я с надеждой.

— Меня не отпустят, — грустно сказала Маша, — они откуда-то знают, что я ночевала у тебя.

«Катя!», — подумал я, и посмотрел на Димку. Димка отрицательно покачал головой, он держал за плечи Алиску. Алёнка подружилась с Женькой.

— Прости, Тошка, — сказали мне, и меня передёрнуло от предстоящей жути одиночества. Они не представляли себе, насколько это страшно.

Когда гости ушли, я закрылся у себя в комнате, сел у окна, глядя во двор, где ещё ходили люди.

Потом, когда стало темнеть, разделся, и забрался, под одеяло, крепко зажмурившись.

Кто-то ходил за дверью, капала вода из крана на кухне, вот лёгкие шаги остановились у моей двери. Кто-то прислушался, я слышу его дыхание, но это не Катя, это Страх. Мысленно завывая, я забился в угол и описался.

Не в силах сдвинуться с места, я так и сидел, боясь лёгким шевелением выдать своё присутствие. Там я и уснул, сидя в мокром углу.

Проснувшись утром, краснея от стыда до корней волос, собрал всё бельё, отнёс в стиральную машинку.

Матрас остался подмоченным, я не знал, что с ним делать.

Я не понимал, откуда у меня взялся такой жуткий страх, днём ведь я ничего не боялся. Хорошо хоть, засыпаю, иначе весь день ходил бы сонный, а ночью…

Мне предстоит ещё одна ночь, или две. Может, уйти? Что толку? Меня всё равно пошлют сюда за Катей. Я разозлился на Катю. Я ей жаловался, что боюсь оставаться один, а она смеялась над моими страхами, говорила, что я впадаю в детство. И ушла она не потому, что хотела наказать меня одиночеством, а потому что, я сказал, что ненавижу её, а значит, не хочу видеть.

День прошёл, почти, как вчерашний, я получал пятёрки, совершенно не понимая, зачем они мне, потом, после уроков, гонял мяч, с нами упорно бегали девочки, не уступая нам в выносливости.

Вечером собрались у меня, очень хорошо провели время.

Когда стали прощаться, меня начало колотить от страха. Меня так трясло, что стучали зубы.

Но со мной никто не хотел оставаться, наверно, считая, что здесь происходят ночью жуткие вещи.

В своей комнате я пододвинул к двери стол, не выключал свет, боясь заснуть, но утром опять проснулся в мокром углу. Ещё добавил мокроты, но никак не мог вспомнить, от какого ужаса я здесь прятался.

Я уже не стал менять постельное бельё, что толку! Тем более что простыня оказалась порванной.

Последней ночью мне приснился настоящий сон.

… Я кормил из бутылочки Сашеньку, когда в дом вошли двое, похожие на Катиного друга. Я быстро встал, загородил Сашеньку от них.

— Тоник? — спросил старший, заглядывая мне в глаза. Я кивнул.

— Это не Тоник, — разочарованно сказал он, — где Катя?

— Там, — указал я в сторону спальни.

Мужчины зашли туда, я услышал приглушённый вопль ужаса и гнева, потом мимо меня, за ноги, протащили обнажённое тело Катиного друга, затем вывели Катю, закутанную в халат. Катя плакала, размазывая грязные слёзы по измождённому некрасивому лицу.

— Пойдёшь с нами, — сказал мне старший. Младший с сожалением посмотрел на меня:

— Как ты мог?!

— Это не Тоник! — осадил его старший.

— Я Тоник, — возразил я.

— Может быть, и Тоник, но не тот.

— Дэн, что с Катей? — спросил младший.

— Хашишь, — ответил старший.

Мы вышли из дома, я увидел, как Катиного друга привязали за ноги к лошади, в седло вскочил всадник, и поскакал в степь. Катин друг был ещё жив, руками пытался вцепиться в ковыль. Катя плакала и выла, умоляя вернуть ей Уранчика.

Дэн привязал её к седлу, сам сел на другую лошадь, и они медленно поехали по тропинке, ведущей в степь.

Мне с Сашенькой тоже помогли забраться в седло, лошадь повели на поводу…

На этот раз я проснулся, успокоившись. Наконец-то вся эта жуть в том нашем доме закончилась, теперь Сашенька с Тоником в безопасности, девочку не оставят кормящие мамы, Катю вылечит Ичубей, Тонику там найдут занятие, будет заниматься с ребятами, радоваться дочке.

Я облегчённо вздохнул, немного ему позавидовав.

Встав, осмотрел свою постель. От неё воняло мочой, простыни были разодраны. Это я затыкал себе рот, чтобы не обнаружить себя своими воплями. Оставил всё, как есть, пусть Катя думает, что с этим делать.

Я отмылся в душе ароматным мылом, потому что неприятный запах преследовал меня. Зайдя в комнату, свернул матрас, накрыл всё одеялом.

За завтраком пересчитал деньги. На первый взгляд, немало, схожу в магазин, посмотрю, сколько стоит украшение. Почему-то мне очень хотелось оставить Маше память о себе.

После уроков, когда ребята разбежались по домам, не дождавшись от меня приглашения, я отправился в ювелирный магазин. Комплект нужных мне украшений имелся, но, как я и думал, денег не хватало, хоть и были украшения сделаны специально для девочки. Колечко я даже примерил. У нас с Машей пальчики были одинаковыми, я проверял, мы, в шутку, примеряли мне колечко, которое носила Маша.

Когда пришёл домой, там была Катя!

От радости у меня замерло сердечко, потом ему стало тесно в грудной клетке, я быстро скинул сандалики и хотел броситься к ней навстречу, но Катя вышла из моей комнаты, злая:

— Что ты натворил со своей постелью, маленький мерзавец?! Отомстить мне решил, чтобы я задохнулась от твоей вони?

Я опустил голову, стоя в коридоре, краска стыда залила мне лицо.

— Уходим сейчас же! — бросила Катя, опять ушла в мою комнату, вышла уже с ворохом моего постельного белья. Прошла в ванную, завела машинку.

— Ну, что стоишь, столбом? Пошли!

— Катя… — одеревеневшими губами сумел сказать я.

— Что, «Катя»?

— Позволь мне сходить к Маше, на день рождения…

— Какие тебе ещё дни рождений?! — она подошла ко мне, хотела схватить за руку. Я упал на колени:

— Катя! Я прошу тебя! Я даже… — я зажмурился от стыда и отвращения к себе, — я буду… с тобой…

— Что?! — отшатнулась Катя, — Ты мне решил сделать одолжение? Неужели я тебе так противна?

Я сел на пятки, опустил голову. Посмотрев на меня, Катя сжалилась:

— Ладно, сходи, только не долго, — я сидел в прежней позе.

— Ну, что ещё? — раздражённо спросила Катя.

— У меня не хватает денег на подарок…

— У меня тоже, почти ничего не осталось, я ведь собралась уходить, — Катя задумалась, — Впрочем, совсем забыла! Когда тебя принесли побитым, я, прежде чем забросить твои тряпки в стирку, проверила карманы, там были деньги. Я положила их в баночку на кухне, и совсем забыла об этом! — Катя обошла меня, направляясь на кухню, — Вставай, хватит сидеть на полу!

Я встал, вытирая глаза.

— На, посмотри, хватит? — я пересчитал. Хватало и на цветы. Я кивнул.

— Иди, приведи себя в порядок и сходи к своей Маше, попрощайся.

Когда я вышел, умытый, причёсанный, переодетый в свежие шортики и рубашку, Катя даже улыбнулась мне.

— Зачем ты описал постель? — спросила она, уже не сердясь. Я опустил голову, опять жутко покраснев:

— Я боялся.

— Чего ты боялся? — удивилась Катя.

— Не знаю, мне было очень страшно, — пожал я плечами.

— Простыню-то, зачем порвал?

— Я прокусил её, когда затыкал себе рот, чтобы не кричать, — прошептал я.

— Неужели тебе было так страшно? — удивилась Катя, я взглянул на неё, и снова опустил глаза.

— Я никогда так не боялся, — признался я.

— А твои друзья? Почему они не остались с тобой?

— Сказали, что не могут, — прошептал я, не глядя на Катю.

— Я думала, что ты просто капризничаешь, когда говорил, что боишься оставаться один. Если бы знала, не оставила бы тебя.

Я ничего не ответил, потому что не поверил, пошёл в прихожую обуваться. Сама сказала, что пойдёт к другу, просто наша ссора была ей на руку.

— Не задерживайся! — крикнула мне вслед Катя, я кивнул, не оборачиваясь.

По лестнице я не бежал, шёл медленно, пытаясь успокоиться.

В ювелирном магазине я оформил покупку, мне уложили подарок в красивый футляр, перевязали розовой ленточкой. Я положил футляр в карман, сходил до цветочного киоска.

Попросил розовые розы, тринадцать штук. Деньги потратил все. Вот и всё, — подумал я, теперь можно уходить. Купив букет, я бегом побежал к Машиному дому, входная дверь как раз открылась, потому что выходил мужчина с собакой. Собаке я не понравился, она заскулила и поджала хвост.

Я не стал на неё обращать внимания, поднялся на третий этаж и надавил кнопку звонка.

Мне открыла какая-то женщина, по-видимому, мама Маши. В комнатах играла музыка.

— Ты к Маше? — спросила она, — Антошка?

— Да, позовите, пожалуйста, Машу!

— Да ты проходи, ребята уже собираются.

— Мне некогда, позовите… — я увидел Машу, она вышла, услышав наш разговор.

— Тошка! — обрадовалась она, — Почему не заходишь?

— Я… — я опять замолчал, за Машей вышел Славка. Маша обернулась.

— Слава, подожди, я сейчас, — Славка отошёл, но стоял и смотрел на нас.

— Катя, я пришёл проститься с тобой, поздравляю с днём рождения, — протянул я ей цветы, — и вот, ещё, — протянул я ей футляр.

— Что это? — спросила Маша.

— Подарок, Маша, на память. Я ведь ухожу навсегда, — я повернулся, и стал спускаться по лестнице.

— Тошка, подожди! Так же нельзя! — крикнула Маша, подбегая ко мне, — Никто не захотел прийти ко мне, когда узнали, что у меня в гостях будет Славка.

— Извини, Маша, мне надо идти.

— Ты не хочешь ко мне заходить из-за Славки? — спросила Маша, заглядывая мне в глаза.

— Что ты, Маша! Причём тут Славка? Я еле уговорил Катю, чтобы она отпустила к тебе, попрощаться, так что, извини, тороплюсь! Прощай! — я бегом сбежал до входной двери, с трудом её открыл и вышел на улицу.

Вроде сделал всё, что хотел, но осталась какая-то досада. На Машу? Я сам хотел, чтобы они со Славкой помирились, тем более, теперь знаю, что они не рылись по моим карманам, пока я валялся в отключке.

Хотя, теперь все друзья отвернутся от неё, потому мне её жаль. И ещё жаль, что мы с Машей не посмотрели вместе подарок, я не увидел, как на ней будут выглядеть украшения, как она бы радовалась, поцеловала бы меня.

Женька? Он сегодня был в школе, не сказал о своём решении ничего. Пусть с ним занимаются взрослые. Алиса, как я и хотел, подружилась с Димкой, Женька с Алёной.

Может, в Алёне всё дело, что, Женя не захотел со мной уйти? Что ж, это твой выбор, Женя!

Когда я зашёл в свою бывшую квартиру, Катя уже нервничала.

— Наконец-то! — сердито сказала она, — Пошли скорее!

— Куда ты торопишься? — удивился я, — Там же время не идёт!

— Зато здесь идёт! Да! Зачем ты дверь исцарапал? Тоже от испуга?

— Какую дверь? — удивился я, — Не трогал я никакую дверь! — я посмотрел на дверь, ведущую в мою комнату, и замер: на ней были явственно видны следы когтей и клыков.

— Катя! — севшим голосом спросил я, — Ты видела у меня такие когти и клыки?

— Ты хочешь сказать… Пошли скорее! — Катя схватила меня за руку, потащила к двери, ведущей в наш Мир.

 

Глава четвёртая,

В которой мы возвращаемся домой

Мы открыли дверь, и я провёл Катю в одну из комнат нашей квартиры, на сотом этаже.

— Антон! — сурово спросила Катя, — Кто там был?

— А я знаю?! Я думал, что это просто Страх! Вторую ночь я совершенно не помню, очнулся с простыней во рту, и мокрый!

— Больше я тебя не оставлю одного! Тебя съедят, что я буду делать? — я удивлённо посмотрел на Катю:

— Ты так шутишь?

— Какие шутки?! Мне без тебя не выбраться! — я открыл дверь в коридор, где нас уже ждали Май и Алия, и пошёл к себе, извинившись перед братом и сестрой, сослался на сильную усталость.

В своей комнате я разделся и лёг на диван, пытаясь привести мысли в порядок. Ничего не получалось, от мысленных усилий я устал и задремал.

Разбудил меня Май.

— Тон, пора идти, обедать. — Я потянулся и сказал, что мне надо сначала помыться и одеться.

Май согласился и ушёл, а я отправился в душ. Хорошо отмылся, с ностальгией вспоминая, как меня мыла Катя, потом относила на руках в постель, пела колыбельную.

Я даже немного смирился с её выходкой.

Оделся в лёгкие белые шорты и рубашку-поло. Осмотрел себя в зеркале, даже понравился себе, думая, что девочки все были бы мои.

Так я и вышел, в столовую. Стол был уже накрыт, ждали только меня.

Я подошёл, отодвинул стул, собрался сесть.

— Стоять! — негромко, но тяжело сказала Катя, сидевшая во главе стола, — Что вы себе позволяете, Антониэль? Идите, переоденьтесь, как подобает, и больше никогда так не делайте! В следующий раз останетесь без обеда!

Я тупо смотрел на Катю, ничего не понимая. Кто это меня тут строит? Ярость затмила мне взор:

— Да пошла ты!.. — я сдержался от дальнейших эпитетов, изо всей силы пнул стул и, прихрамывая, ушёл к себе в комнату. Там, тяжело дыша от злости, подошёл к окну, смотрел на город, и не видел его. Все эти красоты я променял бы на Славутич. Только без ночной пустой квартиры, где материализуются Страхи.

— Антон! Ты что себе позволяешь? — вошла разгневанная Катя.

— Извольте выйти вон, и не входить ко мне без стука! — сквозь зубы процедил я, с ненавистью глядя на Катю.

Катя посмотрела мне в глаза, побледнела, и вышла.

Я так и стоял возле окна, никак не мог успокоиться.

В дверь тихонько постучали.

— Войдите! — сказал я, ожидая увидеть Катю, но вошёл Май, оглянулся, и завёл Алию. Я улыбнулся, увидев Алию в полукомбинезончике, увешанным такими же железками, как у меня.

Алия подбежала ко мне, взяла за руку, стояла и молчала. Май встал с другой стороны, тоже в такой же одежде. Мне стало тепло и спокойно: мои братик и сестрёнка старались меня успокоить, наделяли меня уверенностью, что они соскучились по мне и очень меня любят. Причём Алька любила меня не как братика, а как друга.

— Тоник, ты кушать хочешь? — спросила меня Алия, вынимая откуда-то из бесчисленных карманов яблоко.

Я протёр его руками и вгрызся в сочную мякоть.

— Вы гулять собрались? — спросил я.

— Нет, что ты! Мы к тебе пришли.

— Не хотите гулять? — удивился я.

— Хотим, но нас не отпустят, — сказал Май.

— Что значит, «не отпустят»? — удивился я, — Детям положено гулять, иначе они будут худыми, бледными и невесёлыми. Иди, Алька, скажи нашей домомучительнице, что мы идём гулять, а я пока переоденусь.

Алия убежала. Я доел яблоко, оставив огрызок на столе, и переоделся в полюбившийся мне полукомбинезончик.

Постучались в дверь, я разрешил войти. Вошла Катя, с царственной осанкой, и, глядя поверх моей головы, сказала.

— Никто никуда не пойдёт, пока Антониэль не пообедает. А не пообедает он до тех пор, пока не научится себя вести в приличном обществе.

— Я уже пообедал, — сказал я, бросая Кате под ноги, огрызок яблока, — и кто это здесь приличное общество, прости…господи?! — я смотрел на Катю полным презрения взглядом, вспомнив все свои последние унижения.

Катя вспыхнула, посмотрела на меня, ставшим вдруг беззащитным, взглядом, от которого мне её стало, невыносимо жаль. Но я продолжал:

— Обед будете привозить сюда, на сервировочном столике, госпожа гувернантка, а сейчас мы пойдём на положенную нам прогулку.

— Да делайте, что хотите! — в сердцах сказала Катя, — Ты же собрался писать на меня докладную? Можешь не стараться, я сама напишу рапорт. Не пойду с тобой больше никуда! — Катя развернулась и убежала. Я даже мысленно кинулся за ней, но сдержался, вовремя вспомнив, как она растоптала сказку, которую мы придумали вместе с ней. Она и придумала, а я слишком увлёкся.

— Пошли, — сердито сунув руки в карманы, сказал я. Ребята послушно двинулись за мной.

Бегать совершенно не хотелось, мы пошли лёгким прогулочным шагом, я решил сводить всё-таки ребят в зоопарк. Скоро мне идти просто так наскучило, я пробежал вперёд, спрятался на детской площадке, выхватил бластер, направил его на брата с сестрой и приказал:

— Руки вверх! Сдавайтесь! — но мой противник сдаться не пожелал, они раскатились в разные стороны, и, пока я следил за ними, разбежавшимися глазами, кто-то сделал мне подсечку, я упал, на меня навалилось худенькое тельце. Я вывернулся из-под Альки, Алька со смехом бросилась от меня бежать, я за ней, но мне поставили подножку! И я загремел прямо на жёсткую дорожку локтями и коленками. С трудом я сел, стал зализывать раны на коленках.

— Май! Зачем ты так? — укоризненно спросила сестра.

— Я не подумал, — сокрушённо пробормотал Май. А я вынул свою аптечку, заклеил ссадины на коленках, и попросил заклеить локти, вспомнив, как совсем недавно мы с Алиской лечили свои коленки перед школой.

— Вот и всё! — весело сказал я, — побежали дальше!

Бегая, мы все развеселились, не обращали никакого внимания на взрослых, даже наоборот, я прятался за какого-то мужчину, пока меня обстреливал мелкими горошинами Май.

Мужчина смело меня закрывал от обстрела. Когда заряды у Мая кончились, я помчался было дальше, забыв поблагодарить мужчину, пока не увидел, что Май остановился, опустив руки и голову.

Алька тоже перестала бегать.

— Антон, нам надо поговорить, — сказал мужчина. Я вопросительно посмотрел на него снизу-вверх.

— Я ваш отец, — пояснил мужчина, — зови меня папой.

— Хорошо, папа! — я встал, как Май, склонив голову. Интересно, думал я, он тоже приложил э-э-э, что там прикладывают, когда делают ребёнка? Нет, не натурального, искусственного?

— Не иронизируй, Антониэль, — усмехнулся мой папа. Я удивлённо посмотрел на него.

— Нет, я не умею читать мысли, все мысли написаны у тебя на лице. Да, я приложил свой ДНК для твоего появления, ты похож на меня, на маму, но, конечно, больше всего ты похож на себя самого. Не внешностью, а человеческим темпераментом. Пойдём, сядем на лавочку, поговорим.

Мы нашли свободную лавочку среди красиво подстриженных кустов, папа посмотрел на нас с доброй улыбкой, потом спросил у меня:

— Что у вас произошло с Катей? Вы же любили друг друга.

— Потому и произошло, что по-прежнему любим друг друга, — нехотя ответил я.

— Объясни, мне до конца непонятны эти ваши человеческие чувства.

— Что тут объяснять?! Мы теперь рядом, а вместе быть не можем! — вскочил я.

— Не горячись, и перестань говорить загадками. Что значит, не можете быть вместе, когда рядом?

— Потому что я теперь ребёнок, а Катя взрослая!

— Насколько мне известно, ты намного старше Кати.

— Я теперь в детском теле, — пояснил я папе, как маленькому. Папа задумался, а я подозрительно посмотрел на Алию. Алия независимо качала ногой и не смотрела на меня.

— Алька! — позвал я её.

— Что? — с готовностью отозвалась сестрёнка.

— А ведь это твои проделки!

— Какие ещё проделки? — слишком ненатурально возмутилась Алька.

— Ну, погоди, придём домой, поговорим! — пообещал я милой девочке. Милая девочка даже побледнела.

— Тоник, не пугай девочку! — попросил Май.

— Ничего я её не пугаю, передай сестрёнке, что я её люблю, и даже благодарен ей теперь за это.

Алька недоверчиво посмотрела на меня и попросила Мая, чтобы он защитил её от этого дикого мальчика.

Май пообещал. Папа переводил взгляды с одного из нас на другого, и ничего не понимал.

Ещё бы он понял! Я сам недавно это начал понимать. Перед нашим с Катей уходом они с Маем организовали прощальную, детскую, вечеринку, где Алия сказала, что будет меня ждать, и попросила больше ни в кого не влюбляться. Тогда я не придал этому значения, теперь же понял: оказывается, Алька не ангелочек, а маленькая ведьма!

— Ладно, Антон, не стану я разбираться в тонкостях ваших отношений, что-то они слишком запутаны, скажу только, что вам с Катей надо сходить в один суровый Мир. В Мир викингов.

— Куда?! — совсем уже невежливо перебил я папу.

— Ты что, знаешь этот Мир?

— Кто же его не знает?! Я там не выживу, — обречённо вздохнув, сказал я. Алька подбежала ко мне и схватила за руку:

— Я его никуда не отпущу!

— Ничего не поделаешь, у нас заказ с одной из планет.

— С кем я пойду? — спросил я, понимая, что не отделаюсь от этой работы, пока не женюсь на Алии.

— С Катей, конечно. Вы можете не встречаться с ней там, только отведи и приведи.

— Может, отвести, вернуться, и привести, потом? — решил схитрить я.

— Нет, не получится, тебе придётся там пожить.

— Я боюсь одиночеств и темноты, — засопел я.

— Ты боишься не темноты, а Тьмы. Тебе надо научиться перебарывать страх, все дети через это проходят. Бесстрашны только неполноценные особи. Помиритесь с Катей, вам надо доверять друг другу, всякое может там случиться.

— Вы не понимаете… — начал я.

— Чтобы вас понять, мне надо прожить ещё лет сто, а времени для этого нет.

— А вот Алька поняла! — с гордостью сказал я, так и не выпустив руку девочки.

— Алия почти всю свою сознательную жизнь прожила среди людей. Куда мне до неё! Ну, идите, гуляйте! Антон, есть какие-то просьбы, пожелания?

— Э… А… Я забыл свой коммуникатор, платить нечем. А мы ещё встретимся? До нашего ухода?

— Почему ты спрашиваешь? — спросил папа.

— Я хочу спросить дорогу… — покраснел я, опуская взгляд.

— Неужели?.. — растерялся папа. Я кивнул, сгорая от стыда.

— Хорошо, когда выполните задание, сходите к своим любимым Сахам. Всё равно не пойму твоей тяги к мазохизму,

Я вскинул на папу глаза и тут же опустил их.

— Я хочу узнать, всё ли там, в порядке, посмотреть своими глазами.

— Ничего не хочешь там исправить? — я отчаянно замотал головой:

— Когда пытаешься что-то исправить, получается только хуже. Достаточно было одной попытки.

Алия ещё крепче сжала мою руку.

— Ты прав, малыш, — чисто по-человечески вздохнул папа, — до свидания, сын, прости, что редко видимся.

— Да, папа, — ответил я, — мне бы хотелось чаще видеться с вами, — я сказал чистую правду, потому что у меня появилось чувство привязанности к этому большому мужчине, моему папе, и, пока ещё не увиденной, маме.

Мы проводили папу взглядами, переглянулись, и бросились бежать в сторону зоопарка. Настроение неуловимо поднялось, коленки, и локти почему-то отчаянно зачесались. Попросив ребят подождать меня, я отодрал пластыри, обнаружив под ними уже еле видимые следы от ссадин.

— Ух, ты! — воскликнул я, и посмотрел на своих спутников:

— А вы так умеете? — те отрицательно покачали головами: — Мы только учимся, а у тебя уже получается! Научишь?

— Это, разве, не папа? — ребята пожали плечами:

— По-моему, чужой организм на расстоянии нельзя заставить исцеляться, — сказал Май.

— Но я-то ему не чужой! — возмутился я.

— Это правда! — засмеялась Алька, — Когда снова разобьёшь коленки, узнаем.

— Ах, ты! — кинулся я за ней, и Алька, с визгом, припустила по дорожке, ведущей в зоопарк.

Да, такого зоопарка я ещё не видел…

А какой видел? Никакой не видел, не любил я зоопарки, когда был взрослым. Когда был ребёнком, поблизости зоопарков не было. Сейчас же, снова став ребёнком, я с восторгом смотрел на такое разнообразие удивительных форм жизни. Можно было смело вешать над входом вывеску «Космозоо», потому что здесь были представлены почти все виды белковой и кислородной жизни.

Если бы я не верил своим теперешним родственникам, я бы подумал, что они, не разбираясь, засунули сюда и разумных, настолько они интересно себя вели.

Они строили хижины, вели огородничество, растили детей…

Май сказал мне, что животные нас не видят и не слышат, поэтому ведут себя естественно, считая, что находятся на воле. Ограждение? Нет, не чувствуют, они могут идти прямо на ограждение с упорством барана, думая, что идут прямо, на самом же деле, они не замечают, что идут совершенно в другую сторону.

«Прямо, как в осколках Миров, — подумал я, — проживая в закольцованном Мире, люди думают, что творят историю сами, не догадываясь, что проживают раз за разом одну и ту же жизнь».

Представив, что их дети обретут полноценную жизнь на новых, свободных, планетах, посочувствовал несчастной девочке Кате, с её искалеченной жизнью. Что для нас, ангелов, одна искалеченная жизнь, когда на кону миллионы, если не миллиарды, жизней? Тем более, если эта жизнь — человеческая.

Что будет с Катей, когда она состарится? Конечно, ей предоставят всё, что только она захочет, хоть целую планету в своё пользование. А кто вернёт ей любовь? Сделать ей мою копию? Проходили уже, не работает. Почему-то происходит отторжение, это похоже на искусственный орган, который пытаются вживить в организм. Одно время хорошо функционирует, потом надо его менять на другой.

Осмотреть весь зоопарк было нереально, к тому же запиликал коммуникатор у Мая, ему напомнили, что пора возвращаться. Май сказал, что гулять нам разрешил папа, но Катя была непреклонна, сказав, что это ей неизвестно, в наши выдумки она больше не верит.

— Ну что, пойдём? — спросил Май, не очень весело.

— Конечно, пойдём, — двинул я плечиком, — только зайдём, поедим мороженого. Какое будете? Крем-брюле или что другое?

— Пошли, там разберёмся! — засмеялась Алия, взяв меня за руку.

Зайдя в кафе, мы опять заняли место у загородки, отделяющей кафе от парка.

Подошёл официант, узнав нас по необычной для местных нравов одежде.

— Как обычно? — спросил он, кланяясь с улыбкой.

— Ой, а можно узнать, что у вас ещё есть? — весело спросила Алия.

— У нас много чего есть, — ответил молодой официант.

— Пломбир есть? — спросил я.

— Не помню! — удивился официант, — Позвольте, схожу, узнаю? Или вам пока подать крем-брюле?

— Давайте! — согласились мы. А ноги гудели! Огромен был зоосад, у меня появилось подозрение, что он напрямую соединяется с Мирами. Впрочем, не все могли быть реальными, зверей ведь не потрогаешь, может, это, может быть, искусно сделанная голография, запахи и звуки сделать несложно. Всё равно, эффект потрясающий! Особенно вымершие у нас огромные рептилии! Смотреть на них можно было, забравшись по лифту на кольцевую обзорную площадку, и там, пройдясь по кругу, мы разглядывали зверей, которые бродили в поисках жертвы. Здесь демонстрировали кормление хищников, показывая, что те настоящие.

— Тоник, ты где? — поинтересовалась Алия, заметив мой отсутствующий взгляд.

— Зоопарк, вспомнил! — засмеялся я. Ребята тоже посмеялись, соглашаясь со мной, что там всё необычно и стоит сходить туда ещё раз.

— Мы впервые там были, — признался Май.

В это время нам принесли мороженое, и мы принялись за него.

— Май, заплати за мороженое, — попросил я, — видишь, я забыл свой коммуникатор.

— У тебя всегда запасной был? — удивился Май, — У меня на счету денег нет.

— Тебе папа положил, — заметил я, пробуя кусочек мороженого.

— Мы нашли пломбир, — сказал официант, принимая оплату от удивлённого Мая.

— Несите по стаканчику, — решил я. Пока мы разбирались с крем-брюле, принесли три вафельных стаканчика с пломбиром.

— Невероятно! — прошептал я, надкусывая хрустящий стаканчик, — Это же Россия! Что значит, «нашли»? — вспомнил я, они что, опрашивали интернет, потом сгоняли на Землю? По вкусу, пломбир, будто из моего детства. Они что, могут и туда сбегать? Купить, и назад?

Да-а! — подумал я, — мысли стали, совсем детскими, что только не придумаешь! Просто нашли рецепт, да изготовили, или, вообще, в машине уже заложена была информация!

— Очень вкусно! — блаженствовала Алия.

— Смотри, не простудись! — встревожился я.

— Подумаешь! — беззаботно сказала Алия, — Потренируешься на мне, вылечишь от простуды.

— Аппетит испортишь, домомучительница заест.

— Подумаешь! У меня есть такой друг, которому никто не страшен! — похвасталась Алька.

— И кто же это такой? — поинтересовался я.

— Тоником зовут, — ответила мне коварная девочка, — иногда Антошкой кличут.

— Покажешь? — спросил я.

— Конечно, покажу, когда пойдём, руки, мыть! — какая у меня разговорчивая и находчивая сестрёнка!

— Тон! У меня на счету такая сумма! — сдавленным шёпотом сказал Май.

— Ну, вот, теперь можно развлекаться! — обрадовался я, — Я хотел ещё посетить тир, ристалище.

Тир, это где из луков стреляют. Хочу Катю пригласить, чтобы показала вам, как надо стрелять. Ещё хочу поучиться у неё на саблях или мечах рубиться, рукопашному бою…

— Зачем тебе? — удивилась Алька, — Катя всё это умеет? — у Алии глаза были и так больше моих, а тут вообще стали на половину лица.

— Алька, мы ходили по опасным, и очень опасным местам, нам было необходимо всё это знать.

— Ты тоже всё это умеешь? — ещё больше удивилась Алия.

— Конечно, нет! — огорчился я, — Умел, пока вы не засунули меня в это тело.

— Мы не засовывали, — покраснела Алия, — ты сам… — я хмыкнул, но ничего не сказал, поскольку не знал, кто это сделал, и как. Никто напрямую не отказывается, всё это похоже на заговор.

— Попробую поговорить с нашей мучительницей, — нехотя проговорил я, опустив глаза, — а то, правда, можно там остаться, убьют, нафиг!

— Как мы тебе завидуем! — сказал Май, — каждый раз в другом Мире, в разных временах!

Я посмотрел на него, как на ненормального, но промолчал. Конечно, сидеть в четырёх стенах, не сахар, но всё же… Вспоминаешь, иногда, некоторые моменты из наших путешествий, так хоть головой о стенку бейся, так хочется вернуться туда, и переделать всё по-иному. Вернуть невольно вырвавшееся слово, вовремя поддержать друга, прислушаться к любимой, ей ведь тоже не сладко! А ты её лицом в дерьмо!

Вот и получай.

Отдохнув, мы побежали назад, домой. Не просто побежали, а играли по дороге, потому что ноги уже не гудели. К своему удивлению, мы встречали в парке ребят, одетых, почти как мы, они бегали и смеялись. Мы переглянулись, радуясь переменам. Оказывается, дети здесь тоже что-то могут!

Прибежали домой, тяжело дыша и толкаясь. Катя уже встречала нас, еле сдерживая улыбу. Я так и потянулся к ней, но вовремя опомнился, надел на лицо непроницаемую маску, и гордо прошёл в свою комнату. Здесь я упал на диван, проклиная себя за гордость. Сейчас бы кинуться к Кате на руки, прижаться к ней… Я вздохнул, и пошёл мыться.

Переодевшись, подумал, что неплохо бы покушать. Но не мог же я приползти на пузе, как побитая собака! Пусть не кормят, потом скажу, что обессилел от голода, и не готов к работе.

Тут постучали в дверь, и вошёл андроид, толкая перед собой сервировочный столик. Андроид быстро переставил блюда на стол и ушёл. Что-то спрашивать или спорить и с ним было бесполезно.

Открыв крышку тарелки, увидел бульон с яйцом, в другой тарелке была каша, было даже яблоко на десерт, стакан кефира. Несколько кусочков хлеба скучали в хлебнице.

Что ж, по крайней мере, не умру от голода, зато без церемоний. А завтра потребую меню.

После такой длительной прогулки аппетит оказался зверским, несмотря на съеденное мороженое, поэтому всё вылизал, и сел, довольный, хрустя яблоком.

Пришёл андроид, забрал посуду, совершенно меня не замечая. Пришлось отойти подальше, чтобы не затоптал. Огрызок яблока я швырнул ему в спину.

Солнце уже садилось, окрасив город в чудесные краски, хрустальные дома начали играть свою цветовую музыку. Я засмотрелся, не заметив, что кто-то стоит рядом. Катя.

Постояв рядом, Катя взяла меня на руки. Я не стал брыкаться, чтобы не выглядеть совсем глупо.

Я положил голову Кате на плечо, расслабившись, и сказал:

— Катя, я тебя ненавижу.

— Если бы ты знал, как я тебя ненавижу, возненавидел бы меня ещё больше! — ответила Катя.

— Больше ненавидеть нельзя, — сказал я, устраиваясь поудобнее.

— Ты самый гадкий мальчишка во всех Мирах, — заявила Катя.

— То ли ещё будет, — пообещал я.

— Прибью мерзавца, — ласково сказала Катя, целуя меня в шейку.

— Сама там останешься, — пробормотал я, почти, засыпая.

— Я же не насмерть, так, любя… ты что, спать собрался? Сейчас спою тебе колыбельную, и уложу, весь избегался за последний месяц, одни глаза остались.

— Спи, малыш, устали ножки, пробежали все дорожки,

Спи, малыш, устали ручки, поиграл во все игрушки.

Спи, малыш, устали глазки, целый день читали сказки,

Ты проснёшься, утром рано, поцелует тебя мама,

И не вспомнишь те обиды, от которых ночью плакал,

Только радость, только счастье, только мама, только папа…

Будет домик, двор с собакой, ну, не надо, мальчик, плакать…

Засыпай, малыш, бай-бай, хоть во сне ты помечтай.

Такие неуклюжие стишки детей, которые никогда не встретят своих мам и пап, потому что, знают о них только по легендам, которые столетиями кочуют по интернатам, разбросанным по всему космосу.

Каково им там, маленьким искусственным людям? У кого спросить? Я ведь тоже считался интернатским. Даже Катя не верила мне, что я ничего не помню. А если не помню, значит, мне жутко повезло. Тебе ещё повезло, что родился хилым, тебя берегли и не нагружали непосильными тренировками, от которых многие плакали всю ночь, потому что всё тело болело, а утром опять на стадион, отдыхом считались занятия по теории, в классах. Чтобы не спали, каждый получал заряд бодрости, в виде инъекций, от которых ломило кости. Зато все выросли здоровыми и крепкими.

Это кто выжил. Ты всегда оставался загадкой, почему ты, такой тощий, жив, когда более сильные ребята ломаются. Оказалось, вон ты какой, несчастье моё, проводник мой любимый. Тошка, ты спишь, что ли? Сейчас, малыш, я уложу тебя, только раздену.

Утром я никак не хотел просыпаться. Катя щекотала меня, я только хихикал.

Наконец ей это надоело, она вынула меня из постельки и посадила себе на колени.

— Какой ты засоня! — сердилась она на меня, целуя в пухлую от сна щёчку.

— Хватит меня мучить, моя ужасная няня! — бормотал я во сне.

— Я вот покажу тебе ужасы! — смеялась Катя, поднимаясь вместе со мной и отправляясь в ванную комнату. Там она засунула меня, прямо в плавках, под холодный душ.

Взвизгнув, я проснулся окончательно. Катя смеялась над моей обескураженной рожицей.

— Не прыгай, сейчас вода согреется. Раздевайся, помою и переодену.

Ничего не понимая, я стянул мокрые плавки, подал Кате, чтобы она бросила их в утилизатор.

— Что случилось? Мы где? — Катя засмеялась, взяв меня за плечо, чтобы не упал, начала мыть мочалкой.

— Дома, мы, дома! Сейчас, отмою тебя, одену, и пойдём завтракать, а то Алия и Май скучают по тебе.

— Только не надо церемоний, Катя, ну пожа-а-алуйста!

— Надо, Тошка, надо! А если мы попадём на приём к какой-нибудь королеве? А ты будешь размешивать пальцем чай?

— Это будет модным веянием…

— Я тебе верю! — засмеялась Катя, — С твоей-то внешностью!

— А что с моей внешностью? — испугался я.

— Всё в порядке с твоей внешностью! — шлёпнула меня Катя, — тебе бы ещё мяса нарастить, а то опять стал скелетиком. Только набрал форму, и опять прежний Тоник.

— Да, Катя, теперь надолго.

— Кать, — когда Катя вытерла меня и понесла одевать, — я хочу с тобой сходить в тир, где стреляют из лука, на ристалище, хочу, чтобы ты немного поучила меня сабельному, ещё рукопашному, бою.

Катя чуть не уронила меня.

— Куда тебе?! Ты лук не растянешь, меч не удержишь! А рукопашному бою? Ударишь, и сам отлетишь!

— Хотя бы мальчишкам я должен дать отпор? Ты хоть знаешь, куда нас отправляют? Там свирепствует естественный отбор! Если взрослые видят, что мальчишки дерутся, они только веселятся и подзадоривают их, потому что это племя живёт разбоями и грабежами, им не нужны хилые ботаники! Я вообще не понимаю, как ты там собираешься работать?! Мы там обречены на провал.

Меня там забьют насмерть мальчишки, а что будет с тобой, я даже не представляю.

— За меня можешь не беспокоиться, выкручусь, а вот что касается тебя, действительно, надо что-то придумать. Насмерть тебя вряд ли смогут убить. Ты выживешь и со стрелой в сердце…

— Разве что со стрелой Амура, — перебил я Катю, — и то, скоро умру, от этой стрелы.

— Не прикидывайся жертвой! Тебе перечислить девочек, которых ты оставил несчастными?

Припомнить деток, которых ты произвёл на свет?

— Это был не я… — пытался я перевести стрелки на своё бывшее тело.

— Ещё одно слово, и я придушу тебя! — пообещала Катя.

— Ах, Катя, — вздохнул я, укладываясь ей на плечо, — мне тоже есть, в чём тебя упрекнуть.

— Есть, конечно, Тошка. С этой чёртовой работой сложно не переступить черту: тут можно и нужно, а вот тут нельзя и преступно. Причём там, где нельзя, сладко, а там, где нужно, горько. Как мне не хватает моего Тоника, Тошка! Он меня постоянно спасал и утешал. Хватит спать! Одевайся! — Катя усадила меня на кровать, принесла бельё, открыла шкаф и вынула оттуда нужный для завтрака в приличном обществе, костюм.

Увидев мою гримасу, улыбнулась хищной улыбкой:

— Сегодня я отыграюсь за вчерашнее поражение!

— Катя, может, я опять здесь покушаю? — с надеждой спросил я, с недоверием разглядывая смокинг.

— Вставай, буду учить одеваться. Сегодня твой папа придёт, а, может быть, и мама…

— Мама?! — с недоверием подскочил я. Сердечко забилось, пытаясь выскочить.

— Вон, как глазки засияли, — произнесла Катя, — а я не верила, что у вас есть зов крови. Какой ты счастливый, Тошка! Иди сюда, гадкий мальчишка!

Когда мы вошли в столовую, во главе стола сидели папа и мама. Ребята стояли, ожидая нас.

Мама, увидев меня, улыбнулась, и сказала:

— Мальчик мой! Подойди ко мне, скорее! — я вырвался из рук Кати, и подбежал к маме, с разбега уткнувшись ей в грудь. Мама тихонько смеялась, гладила по голове.

— Вот ты какой, сынок, вырос-то как! В последний раз совсем малыш был. Скучал? — я отчаянно закивал, наполняясь счастьем. Папа тоже улыбался, я чувствовал его улыбку.

— Антониэль теперь законодатель мод в нашем парке! — с гордостью сказал папа.

— Законодатель мод? — отодвинула мама меня от себя, внимательно разглядывая моё лицо.

— Да, теперь в парке в моде десантные детские комбинезоны, подвижные игры, смех и шутки! Вчера они даже меня втянули в свои игры, обстреляли горохом! А я закрывал собой нашего наследника!

— Невероятно! — восхитилась мама, вновь прижимая меня к себе. От счастья я не мог произнести ни слова, только тихонько мурлыкал.

— Ну, хватит, сынок, садись за стол, будем завтракать.

— Мама! — спросил я, — Когда мы ещё увидимся?

— Ты же всё понимаешь, сын, — вздохнула мама, — несмотря на долгую жизнь, нам постоянно не хватает времени. Я оставила целый Мир без присмотра, лишь бы увидеться с тобой.

Прости, малыш, нам опять надо уходить.

Мне стало грустно. С Катей поиграли в маму, она от меня отказалась, настоящая мама не может побыть с сыном, потому что некогда, папа тоже занят. Я глубоко вздохнул, хотел сесть рядом с Алией, но Катя посадила меня напротив родителей. Я смотрел на них, пытаясь запомнить, а они не могли приняться за еду, видя, что я не готов.

Катя сегодня не садилась за стол, она прислуживала мне, не смея делать замечания.

— Кушай, малыш, не расстраивайся, — сказал папа, — для нас тоже нелегко так надолго расставаться с тобой.

Я взял ложку, и посмотрел в тарелку. Там была овсянка. Я улыбнулся, и принялся за еду, поедая овсянку с удовольствием. Я совсем забыл, что на мне неудобный костюм.

Покончив с овсянкой, принялись за чай. Я пил чай, поглядывая на родителей. Они священнодействовали, я такое видел только в документальных фильмах о чайных церемониях.

— Катя, приведите после завтрака Антониэля к нам, — сказала мама, поднимаясь. Мы с ребятами тоже поднялись, провожая родителей.

— Что будете на десерт? — спросила Катя, облегчённо, вздохнув. Май с Алией смотрели на меня.

— Мороженое будете? — спросил я, — Или фрукты?

— Йогурт, — попросила Алия, — мне земляничный, ещё лимонад, а мороженое будем кушать в парке, в кафе, ладно, ваше высочество?

— Что ты обзываешься? — оскорбился я.

— Вы теперь наследник, принц, — объяснила мне Алия.

— Бросьте, ребята, перестаньте, кем был я для вас, тем и буду: другом и братом.

Андроид поставил перед ребятами йогурт, мне поставила вазочку Катя. Я решил не нарушать этикет, и не обращал на прислугу внимания. После того, как йогурт был съеден, Катя отвела меня к умывальнику, аккуратно, повязав салфетку, умыла моё лицо, вытерла, привела в порядок мою шевелюру, внимательно осмотрела, и повела к родителям.

Постучавшись, вошла первая, представила меня, только после этого мне было позволено войти.

Катя удалилась. Мама и папа сидели на диване, с довольной улыбкой глядя на меня.

— Как он, красив! — улыбнулась мама.

— Для мамы любой ребёнок, красив, — буркнул папа, — он боится.

— Конечно, боится, — согласилась мама, — ты тоже боялся, когда был в его возрасте.

— Я поборол страх, — ответил папа.

— А Тошке мы поможем, — возразила мама, — папа сказал, что тебя так называют твои брат и сестра.

— Да, мама, — склонил я голову. Сейчас не хотелось ласкаться к ним, они вызвали меня для серьёзного разговора.

— Иди сюда, садись между нами, — пригласила меня мама. Я подошёл, мама усадила меня рядом, обняла.

— Ты больше не будешь бояться Тьмы, — уверенно сказала мама.

— Мама, почему Страхи материализуются? — спросил я шёпотом, незаметно растворяясь в маминой ласке.

— Тьма питается страхами, чем больше ты её боишься, тем сильнее Страх и осязаемей Тьма. Сынок, ничего не бойся, мы всегда будем с тобой, верь нам, и страхи отступят.

— Я буду верить, что ты придёшь на помощь, — прошептал я, — мама.

— Не забывай, у тебя ещё есть папа, — напомнил о себе отец.

Мне стало необыкновенно хорошо, чувствуя любовь этих самых близких мне существ, ставших для меня мамой и папой. Перед прощанием папа посадил меня на колени, ещё раз пообещал выполнить мою просьбу, показав прямую дорогу в любое место Мироздания.

— Можно мне пока не соблюдать эти этикеты? — решился я спросить.

— Можно, сынок! — рассмеялась мама, — Скоро каникулы кончатся, начнутся занятия, будет время обучиться придворному поведению! Ты ещё будешь просить нас отправить тебя в какой-нибудь Мир, отдохнуть! Сейчас разрешаю немного похулиганить.

— А ребятам?

— Играй с ними. Тебе нравится Алия? — я слегка порозовел:

— Нравится, мама!

— Видишь, как замечательно! Вы очень подходите друг к другу по всем показателям. Будет просто чудесно, если ваши дружеские отношения перерастут во что-то большее.

И ещё по делу. Мы рассмотрели твою просьбу, которую ты передал Кате. Она будет заниматься с тобой перед отправкой в Мир викингов, чтобы ты был немного готов к суровым испытаниям.

Потерпи, сынок, мы подготовим ещё проводников, тогда вам будет легче.

— Что будет с Катей? — спросил я.

— Пусть передаст свои пожелания тебе, мы узнаем о них. Катя ещё очень молода даже для людей. Я думаю, через год мы можем дать ей вольную, — пояснил папа. Я вздохнул:

— Год, это по-нашему? Десять человеческих лет?

— Ты правильно понял, малыш. Я знаю, о чём ты думаешь. Разве вы однажды не получили то, о чём мечтали? Прости, малыш, наше время кончилось, нам пора. Дай, я тебя поцелую!

Мне стало очень грустно. Сказка заканчивалась. Глотая слёзы, я попрощался с папой и мамой.

За мной зашла Катя и отвела в мою комнату. Там она меня переодела в мою домашнюю одежду, хотела оставить одного.

— Катя, не уходи, пожалуйста. Посиди со мной рядом, мне будет легче, — попросил я.

Катя присела рядом со мной, на диван, обняла и прижала к себе.

— Тошка, прости меня, а?

Я понимал, о чём она говорит. Мои родители сильные эмпаты, я, выходит, тоже. И мою печаль она чувствовала. Значит, поняла, какую боль она мне причинила.

— Катя, — вспомнил я, — когда мы начнём занятия?

— Ты уже готов? Переодевайся в спортивную форму и приходи в спортзал. Я сейчас приведу туда Алию и Мая, пусть тоже разомнутся.

В спортзале мы размялись, поиграв в пятнашки, потом Катя начала обучать нас борьбе самбо, начав с самых азов. К своему ужасу я не помнил ничего. В том смысле, знал, что делать и как, а тело ничего этого не знало и не слушалось. Пытался расслабиться, чтобы вбитые в подсознание навыки высвободились, но в подсознании ничего не было, только в сознании.

Всё надо было начинать с нуля. Но делать нечего, надо успеть, хоть немного научиться, чтобы не быть совсем уж валенком. Или, что там носят на ногах викинги? Катя работала с нами до обеда, потом, сполоснувшись под душем, пообедали без дурацких церемоний и побежали гулять, даже не отдохнув после обеда.

Катя тоже, как и мы, была в полукомбинезоне, бежали, даже умудрившись поиграть по пути. Катя вела себя, как девочка, наша старшая сестра.

Добежали до тира. Здесь Катя взяла четыре лука, с балансирами и блоками.

— Тошка, ты не забыл, как держать лук? — поинтересовалась Катя. Я фыркнул, уверенно надевая перчатку с крагой на левую руку и кольцо на правую. Встав на позицию, наложил стрелу, прицелился, натянув лук. Ничего сложного! Отпустил тетиву. Даже в мишень не попал…

Что это? Я же всё правильно делаю! Но.… Из десяти стрел попал только одной.

Я с недоумением посмотрел на Катю, которая смотрела на меня с жалостью. Я ведь был почти непревзойдённым стрелком из лука. Только Катя могла выстрелить лучше, и то не всегда.

Мои брат и сестра смотрели на меня с восхищением.

Катя, посмотрев на них, не стала делать мне замечаний начала учить правильной стойке ребят.

— Пока занимайся самостоятельно, — обратилась она ко мне, — потом подойду. Может, что вспомнишь.

Я упрямо повторял все движения, которые помнил: и хват, и удержание, насколько надо поставить вперёд левую ногу, поворот головы. Наложив стрелу, оттянул тетиву до уха, и заметил, что рука устала и дрожит. Понятно. Опустил лук.

— Что случилось? — подошла ко мне Катя, увидев мои надутые губы.

— Руки слабые, — буркнул я, — и это с таким лёгким луком! Настоящий лук я даже не натяну! Даже детский не смогу вооружить.

Между тем, скосив глаза в сторону Али и Мая, увидел, что они уверенно посылают стрелы в мишень.

Мне стало ужасно обидно, я даже засопел.

— Теперь видно, какой ты стал ребёнок! — покачала головой Катя, — Не надо упрямиться, дай, покажу, как надо стоять, целиться.

Я не стал упрямиться, сдался на милость Кати, оказывается, дело не только в слабых руках, я забыл абсолютно всё! Все мои движения были рассчитаны на более крупное тело, я совсем не учитывал, что стал маленьким, все настройки сбились. Как же Катя сумела приспособиться под мой рост и вес?

Я даже спрашивать не стал. Талант у девушки.

Когда у меня стало получаться, я обрёл уверенность и уже посылал стрелы, куда хотел.

— Катя, — весело спросил я, — ты сможешь сейчас повторить трюк с выбиванием стрелы?

— Стреляй! — пожала плечами Катя. Я посмотрел на её покатые плечи, потом взглянул на своё острое плечико. Нет, не успею приобрести даже минимум необходимой силы и ловкости.

Я послал стрелу в яблочко. Не успела она воткнуться, как её выбила стрела Кати.

— Тошка, ты просто великолепно стреляешь! — пытался меня успокоить Май. Алия сочувственно смотрела на меня.

— Наш Тоник попадал в глаз с расстояния двести метров! — приврала Катя, — Ему не утешение требуется, а тренировки. Возьми лук, Тоник, стреляй, развивай плечо!

Попадать я начал, причём неплохо, но меня всё не оставляла мысль о настоящих луках, без блоков, на которые тетиву-то натянуть, проблема для моего худосочного тела. Но это лук. А если предложат подраться? Нет более счастья для мальчишек, чем побить более слабого.

— Катя, пойдём, покажешь, как надо держать меч в руках.

Катя дала мне в руку саблю, проверила, как я её беру, стойку, только тяжело вздохнула.

— Что, всё так плохо? — удивился я, всё же тренировал ребят с нашего двора.

— Тоник, если бы я не знала, как ты управлялся с саблей раньше, я бы сказала, что это — показала на мою стойку, — неплохо. Сейчас у меня опускаются руки. Я уже боюсь за тебя. Придётся опять начинать с деревянного меча у нас в спортзале. Отдай саблю, пока не отрезал себе что-нибудь важное.

— Кать, пойдём, мороженого поедим, — предложил я.

— Сейчас, дайте мне размяться, — Катя приметила одного красавчика и направилась к нему.

Они поговорили, потом разошлись, надели маски, и вышли на дорожу. Катя взяла две сабли, её противник — рапиру и кинжал.

Катя не стала спешить, я видел, что она испытывает удовольствие от боя. Хорошо ей будет у викингов изображать валькирию.

Я даже не сомневался в победе Кати. Вечером явно будет у меня отпрашиваться. «Не для дела, для удовольствия», — вспомнил я, и мне почему-то стало неприятно. Покапризничаю вечером, решил я.

— Никогда бы не подумал! — восхищённо сказал Май, глядя на Катю влюблёнными глазами.

— Ты, это, Май, — не нашёлся я сразу, что сказать, — осторожнее!

— Да, Май! — поняла меня Алия.

— О чём это вы? — обернулся он к нам, и смутился:

— Да я что? Так, красиво сражается, да и вообще, Катя очень красивая девушка.

— Алька, побежали в кафе? — предложил я, пока не вспомнил о том, что, Катя пока ещё моя жена.

— Побежали, — опять поняла меня Алька.

Мы сорвались с места и помчались наперегонки в кафе, без спросу. И нечего меня за это ругать, — подумал я, а то хуже будет. Мне.

В кафе мы заняли столик на четверых, заказали мороженое, поглядывая на ристалище. Где наши?

Потом увидели. Идут, о чём-то разговаривают. Пришли, сели. Катя странно посмотрела на меня, и не стала ворчать, что мы убежали.

— Аппетит не перебьёте? — спросила она у нас.

— Не перебьём! — весело ответила Алия, — мы всегда едим мороженое, а потом бежим на ужин. Тоник, ещё поиграем?

— Конечно, Алька! Май, ты с нами? — Май кивнул, глядя в свою вазочку, а я подумал, что ему не мешало бы найти подружку, я ведь отобрал у него сестру, Катя тоже больше со мной возится, и уходит в Миры со мной.

Когда мы в спортзале, перед ужином, отрабатывали приёмы, Катя отозвала меня в сторонку, и сказала, что ей надо со мной поговорить.

— Пойдём в мою комнату, — предложил я, предполагая, что занятия для меня закончены.

— Тоник, ты отпустишь меня сегодня вечером? — прямо спросила Катя, когда мы остановились у окна, моего любимого места, где я стоял обычно, если мне надо было успокоится.

— Катя, — сказал я, — теперь я понимаю, почему у нас с Катей всё рухнуло.

— Почему? — спросила Катя.

— Я слишком любил её и старался всё для неё сделать, даже разрешил уехать к Дэну, хотя моё сердце разрывалось от тоски. В результате она стала меня презирать. По-моему, именно поэтому променяла меня на Урана. Так ведь, Катя? — поднял я голову, пытаясь встретиться с Катей взглядом.

— Не совсем так, Тоник, — положила мне руки на плечи Катя, — всё дело, мне кажется, в этом чёртовом инстинкте, искусственно заложенном в меня, и который гонит на поиски новых мужчин с даром. Твоей Кате не удалось полностью избавиться от этого инстинкта, а у Урана сильный дар, в большей концентрации, чем был у тебя, вот она и не выдержала. Что было потом, для меня загадка. Когда придём туда, спросим, — я кивнул:

— Мне кажется, это звенья одной цепи. Катя тебе не кажется, что Май в тебя влюблён?

— У него это пройдёт, — отвернулась Катя, — пойдёте в школу, там будут девочки его уровня и возраста. Это здесь выбора нет.

— И ещё. Ты помнишь нашу клятву: «Пока смерть не разлучит нас»? — Катя внимательно посмотрела на меня.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что я твой муж, хоть и номинальный. Ты сейчас чем занимаешься? Нашим воспитанием. Вот и занимайся. Если пойдёшь на свидание, я всё расскажу Маю.

Катя отшатнулась от меня:

— Тоник! Как ты можешь?! — её красивое лицо исказила гримаса боли.

— Катя, ты попыталась растоптать всё святое для меня, из-за моей уступчивости. Пусть ты лучше возненавидишь меня, чем будешь презирать ещё больше.

— Я никогда тебя не презирала, я люблю тебя! Меня бесит, что не могу быть с тобой, поэтому мне нужно иногда успокаиваться.

— За мой счёт? — спросил я, глядя её в глаза. Лицо у Кати пошло пятнами:

— Вы не люди! У вас нет чувств! А этот парень человек!

— Катя, я тебе уже сказал, что не держу тебя. Выбирай, кто тебе более дорог, и поступай, как знаешь, — я отвернулся к окну.

— Тоник, ты же знаешь, теперь у нас с тобой нет будущего. Почему так вышло, я не могу тебе сказать.

— Я догадываюсь, но… Катя, оставь меня.

Катя вышла, я смотрел на вечерний город, ничего не видя, потом походил из угла в угол своей комнаты, успокаиваясь. Нет чувств, говоришь? Может быть, через тысячу лет они растворятся, но сейчас душа ещё может болеть, когда в ней поковыряются.

Подумав, что одному плохо, я вернулся в спортзал. Катя никуда не ушла, она тренировала ребят.

Я взял деревянный меч, стал сражаться с виртуальным противником, краем глаза заметив, что, Катя поглядывает на меня и морщится.

— Какой ты неуклюжий! — наконец не выдержала она, подходя ко мне, — С тобой только в детский сад отправляться, а не к викингам. Ты прав, первый встречный мальчишка забьёт тебя насмерть, если сам не помрёт от смеха! Смотри сюда! — Катя тоже взяла такой же меч, как у меня, показала стойку, позицию: — Атакуй! — я тут же получил по руке, и выронил меч, прижав кисть к губам. Почти не сдерживаясь, Катя ударила меня в грудь. Я вскрикнул.

— Убит. Бери меч, можешь взять щит, вспомни, может, что ещё забыл.

Я получил ещё несколько раз по рукам, пока не вспомнил про боевые перчатки. Но всё равно, не мог уследить за быстрыми атаками Кати.

— Какие вы всё-таки неповоротливые, — процедила она сквозь зубы, в очередной раз, выбив из моих рук меч. Я держался из последних сил, пытаясь не расплакаться от боли и унижения.

— Ладно, отдохни пока, поучись правильно держать меч, — Катя отошла к моим брату и сестре. Они делали вид, что не видят нашу борьбу.

Я уже злился на своё неуклюжее тело больше, чем на Катю. Что на неё злиться? Всё правильно делает. Я делал выпады, пока не свалился от усталости на маты.

Лёжа там, попытался представить, что чувствует Катя, которой запретили сходить на свидание.

Я вставал на колени, чтобы сходить к Маше. Ну, сходил, и что? Сам факт запрета бесит?

— Вставай, что разлёгся? — сердито сказала Катя, подходя.

— Катя, скоро ужин? — спросил я, — Подними меня, у меня нет сил…

— Сейчас появятся, — Катя начала щекотать мои рёбра мечом.

— Ах, так! — воскликнул я, вскакивая, — Я только хотел подумать о твоей просьбе… — я напал на неё, собрав последние силы, и тут же был опрокинут на маты, в горло упёрся меч.

— Сдавайся, принц!

— Можешь зарезать меня, принцы не сдаются, — прохрипел я, когда Катя надавила мне на трахею.

Мне расхотелось с ней мириться, я посмотрел ей в глаза, Катя бросила меч, и ушла, сказав, чтобы мы прибрались за собой, в спортзале слуг нет.

Когда она вышла, ко мне подошёл Май, помог подняться, Алия фыркала, собирая разбросанное оружие.

— Что вы всё время дерётесь? — спросил Май, собирая наши с Катей мечи.

— Не влюбляйся, Май, — всё ещё хрипло сказал я, потирая саднящее горло. — Вот зараза, ещё немного, и сломала бы трахею… — пытался я прочистить горло.

За ужином Катя хмуро объявила о своём решении продолжать занятия до отбоя.

— Времени осталось мало, надо усвоить кое-какие навыки.

Я с трудом глотал бульон, болело горло.

— Что вы давитесь, принц? — с издевкой спросила меня Катя, — Вы же никогда не сдаётесь! Подумаешь, лёгкий ушиб! Учитесь защищаться! — я глянул на Катю и снова опустил глаза в тарелку.

После ужина снова пошли в спортзал. Катя предложила Маю и Алии идти отдыхать, потому что Тошке надо тренироваться для того, чтобы выжить, а не для баловства или ради издевательств.

Ребята решили разделить со мной все тяготы службы проводника, потому что недавно завидовали мне.

Тогда Катя дала им задание, отрабатывать приёмы самбо, стойки и отражения атак, и вплотную занялась моей маленькой персоной.

Я бы не сказал, что, Катя специально издевалась надо мной, я всё больше убеждался, что всё, что меня сейчас приводило в изнеможение, совсем недавно было для меня лёгкой разминкой.

Почему-то вспомнилась разминка перед отправкой сюда, когда сражался с виртуальным противником, не особо утомившись.

Сейчас, закусив губу, чтобы не расплакаться от боли в мышцах, отбивался от лёгких атак девушки, не знающей жалости.

Когда у меня не стало сил поднять меч, Катя толкнула меня на маты. Я упал и затих. Чтобы понять, что такое отдых, надо уработаться до полусмерти.

Посмотрев на меня сверху, Катя объявила окончание тренировки, взяла меня на руки, и понесла в мою комнату, мыть.

— Завтра не поднимешься, — ворчала она, оттирая меня в душе от пота, — в кого ты такой упрямый? Всё равно это тебе не поможет, тебе ещё тренироваться несколько лет, чтобы что-нибудь начало получаться.

Я молчал, потому что не было сил, всё тело ныло.

— Тебе бы вколоть витаминов, которыми нас кололи в интернате… почему-то всем, кроме тебя.

Ладно, сейчас тебя натру мазью, может, будет легче.

Катя перенесла меня на диван, открыла свою сумочку, нашла тюбик с мазью, и начала натирать чем-то жгучим.

— Не возись, сейчас кровь побежит быстрее, выгонит усталость. Всё равно скоро спать, вот и останешься здесь, я заверну тебя в одеяло, ладно?

— Катя, тебе нравится со мной возиться? — спросил я еле слышно, — Ты постоянно носишь меня на руках, купаешь.

— Ещё бы! — ответила Катя, — Не каждому выпадает такое счастье, нянчиться со своим мужем, ставшем ребёнком.

— Ты обиделась на меня, за то, что не отпустил?

— Я не имею права на тебя обижаться, — немного помолчав, сказала Катя, — С тобой произошло такое превращение, надо сказать, не самое страшное. Я немного подумала, и представила, что ты стал инвалидом, а я у тебя отпрашиваюсь к мужчине, потому что ты не в состоянии меня осчастливить. У меня даже сердце заболело, когда я поставила себя на твоё место. Мало того, что у меня задание такое, так ещё стараюсь получить удовольствие, наплевав на твои чувства. Тебе обидно, или уже всё равно? — спросила Катя, близко наклонившись к моему лицу.

— Катя, конечно, обидно, но я не хочу быть собакой на сене. Многие дети ревнуют своих мам к мужчинам, мамы, из-за слепой любви к детям, жертвуют своей личной жизнью, а потом дети вырастают и начинают осуждать своих родителей за то, что они не сумели создать семью, остались несчастными. С другой стороны, ты видела моих друзей, у которых мамы старались устроить себе личную жизнь. Однозначного ответа нет, мало кому везёт найти верного друга на всю жизнь.

— А кому повезёт, не догадывается об этом, пока не потеряют, — добавила Катя, поправляя мои волосы. — Там, куда мы идём, такие причёски в ходу? — я прикрыл глаза, кивнув.

 

Глава пятая,

в которой мы живём в посёлке викингов

Меня поселили в хижине, принадлежащей Рагнару Красные Штаны.

Нет, это не вождь, не конунг, обычный рыбак с кучей ребятишек. Он сказал, что, одним больше, одним меньше, не имеет значения. Трески хватит. Эти трескоеды только и знали, есть эту рыбу. Было, иногда и мясо, кислое молоко и сыр. Хлеба было мало, и он был тёмным, грубого помола, с колючими вкраплениями, горьковатый. Мне в первый же день тут стало тоскливо. К тому же моей обязанностью было следить за малышами.

До меня этим занималась Ингрид, девочка моего возраста, только крупнее, меня посчитали вообще десятилетним. Теперь Ингрид гуляла с мальчишками, лазила с ними по скалам фиорда, собирая птичьи яйца, а я развлекал малышей. Надо сказать, малыши были послушными, любили меня, тёмными длинными вечерами, когда потрескивал очаг, освещая убогое помещение, где под потолком вялилась вонючая рыба, слушали мои сказки.

Тогда все затихали, и наша мама, старая измождённая Брунгильда, что-то готовившая в котле, и Рагнар, который постоянно чинил сети, тоже замолкали и слушали меня.

Кто-то рассказал об этом, и скоро в нашу хижину стали заглядывать гости. Делая вид, что они зашли к соседу по какому-то делу, они приносили какую-нибудь работу, садились, и слушали мои сказки.

У меня даже прозвище появилось: Тони — скальд.

Как выглядела наша хижина? Это я называю наше строение хижиной, на самом деле это дом. Стены были сделаны из вертикально поставленных брёвен, щели и дыры замазаны глиной, крыша устлана торфом, довольно толстым слоем, под крышей проделаны волоковые окошки. Внутри была центральная комната с очагом, крыша подпиралась столбами, врытыми в земляной пол. Между столбами были сделаны лавки, на которые вечерами стелились, а утром убирались, матрасы, набитые морской или обычной травой, спящие укрывались шерстяными одеялами и шкурами животных. Всё это выглядело, как в плацкартном вагоне, открыто, только папе и маме предоставлялся закрытый альков.

Со мной ложились спать маленькие девочки. Сначала хотела Ингрид, но мама Брунгильда не разрешила, потому что маленьким было холодно.

Обычно вместе с молодыми жили их родители, но в последнюю зиму оба умерли.

Скоро наша хижина показалась мужчинам маленькой, они выделили детям часть большой избы, где они шили паруса, негромко обсуждали свои дела. Теперь там вечерами собирались все дети посёлка, ну и мужчины. Брунгильда бранилась, говорила, что её дом опустел. Всё равно ночевать я ходил домой, заодно что-нибудь рассказывал только для семьи.

Старшие мои братья старались походить на мужчин, относились ко мне снисходительно. Ингрид вообще перестала замечать меня, или делала вид, что не замечает.

Изредка мне удавалось сбежать из дома, погулять по окрестностям. Меня просили далеко не уходить, потому что могу попасть волкам на обед, или нехорошим людям, причём людей надо было опасаться больше, чем волков.

Там однажды я встретил Рони. Рони — это девочка из соседнего села, сёла не враждовали, обменивались товарами, рыбой или китовым мясом и жиром. У девочки были родственники в нашем селе, к которым её нередко посылали с поручениями.

С Рони мы стали встречаться, играть на берегу озера, которое было расположено между нашим посёлком, и соседним. Всё было хорошо и весело, пока нас не увидела Ингрид.

Тогда она решила обратить мою жизнь в кошмар.

— Ингрид! — чуть не плакал я, — Ты же считаешься моей сестрой!

— Нечего тебе якшаться с этой девчонкой! — шипела она, повалив меня в траву и выкручивая руку.

— Рони хорошая, добрая девочка, не то, что ты! — кричал я, когда удавалось вырваться из рук мучительницы.

— Ну, погоди, дома ещё получишь! — грозила Ингрид грязным кулачком.

Несмотря на лето, было холодно, приходилось ходить в тёплой шерстяной одежде. Мальчики ходили в штанах и длинных рубашках, у девочек были длинные юбки, лиф, иногда сверху надевали кожаные, сшитые из шкур, куртки. К поясу девочки привязывали, если мамы разрешали, мешочки с иголками и нитками, которыми они зашивали себе и нам, мальчишкам, одежду. Обувь представляла собой сапожки из кожи, с толстой подошвой из шкуры морского зверя.

В ледниковом озере вода была, само собой, ледяная, в море, тоже. Мылись редко, в деревянных кадушках, в специальной избе.

Мальчишки, на спор, прыгали в озеро. Они всю жизнь здесь, считают, что лето у них жаркое.

Привыкнув к чистоте, я, первое время, проклинал всё на свете. Всё тело чесалось, насекомые заедали. Скоро там эта Катя сделает свои дела?! С любовью вспоминал скафандры, оставленные в далёком умном доме.

Теперь они вряд ли мне подойдут. Они большие, я маленький.

Каждое утро я бегал на высокий обрыв фиорда, осматривая дверь, которую я повесил прямо над обрывом, чтобы кто-нибудь не вошёл в неё. Разве что, птица залетит.

Чтобы войти в дверь, надо было прыгнуть с обрыва. У меня уже давно появлялось такое желание. Я брал камешки и бросал в ворота. Камешки исчезали. Потом ссыплю их в коробочку. Подумать только! Я мог сходить домой, отмыться, отстирать свои шкуры, и вернуться! Но не мог сделать это один, потому что здесь за это время могло что-то случиться, Катю я тогда не найду, а ещё, могу промахнуться на несколько минут, и мы уже никогда не встретимся. К тому же дверь я повесил так неудобно, что оттуда сложно было проникнуть сюда.

Вот и сейчас, побросав камешки, стоял и смотрел на фиорд. Да, красиво, голубое небо, гладь залива почти бирюзового цвета, чёрные базальтовые камни, малорослые деревья с плоскими кронами, стёсанными ветрами.

— Тони, ты опять здесь?! — воскликнула Ингрид, которую я не заметил, — Дети без присмотра, а он любуется красотами! — Ингрид поставила корзинку с птичьими яйцами на траву, приблизилась ко мне. Встав рядом, тоже стала смотреть вдаль.

— А ты знаешь, Тони, что за твоей Рони таскается Ильмар? Знаешь такого?

— Зачем ты мне это говоришь? — удивился я, — Ты же не хочешь, чтобы я дружил с Рони?

— Я не хочу, чтобы с ней дружил Ильмар, тоже.

Я подозрительно посмотрел на Ингрид:

— Ты сама хочешь дружить с Рони? — Ингрид уставилась на меня:

— Причём тут Рони?! Я хочу дружить с Ильмаром!

— А я причём?! — ещё больше удивился я.

— Вы такие глупые, мальчишки! Я с тобой тоже хочу дружить! — я согласился, мысленно, что да, девчонок нам не понять.

— Ну, понял? — почти ласково спросила Ингрид.

— Нет! — твёрдо ответил я.

— Вы мне оба нравитесь, а я ещё не выбрала, кто из вас лучше! Вам надо подраться.

— Вот ещё! — хмыкнул я.

— Ты не понимаешь! Если проиграешь, будешь дружить с Рони!

— Я и так проиграю! — буркнул я, — Не понятно, что ли? А если выиграю?

— Если выиграешь, будешь дружить, с кем захочешь, — я подивился ходу девичьей мысли, и не смог ничего ответить. Но Рони мне нравилась! Мы так славно играли с ней на берегу озера, пускали кораблики, просто радовались общению.

Вокруг озера рос древний лес, правда, частично вырубленный, эти места считались безопасными, тем более что папа Рагнар подарил мне детский меч, больше похожий на кинжал. Зато он был удобен, хоть и заточен только на треть, сверху. Этот меч давал мне иллюзию защищённости, и Рони ничего не боялась рядом со мной.

— Тони! — нетерпеливо топнула ножкой Ингрид, — Ты заснул? Пошли домой! Бери корзинку, только осторожно, там яйца.

Кто такой Ильмар, я знал. Был он ненамного выше меня, зато широк в кости. Я видел, как он дрался с мальчишками, мне неохота было попасть под его нелёгкую руку.

Что они привязались к нам с Рони? Мы с ней тихие, незаметные, меня обижать запретил папа Рагнар. Почему? Мне кажется, он пообщался с Катей, Катрин. Где она сейчас была, меня не интересовало, но я ждал её с нетерпением. Скорее бы вернуться, я так надеялся пересидеть в относительном уюте и спокойствии, и вот, Ингрид стало скучно.

Когда мы вернулись домой, меня сразу окружили ребятишки, им захотелось поиграть, побегать, мы тут же окунулись в весёлую игру, которую назвали пятнашки.

— Тони! — крикнула Ингрид, — Папа возвращается с рыбалки! Побежали встречать!

Отсюда уже было видно, что лодка наших рыбаков входил в фиорд.

Папа ловил рыбу с тремя старшими сыновьями, сегодня он почему-то возвращался раньше всех.

Выстроившись на берегу, мы, всё семейство Рагнара, кроме мамы, встречали рыбаков.

Вот большая лодка пристала к пристани, Рагнар осмотрел нас, нашёл быстроногого Олафа:

— Олаф, беги скорее к старосте, Халафу, скажи, что к нам пожаловал купец.

Олаф исчез.

— Ребята, помогайте выгрузить улов, — сказал папа, и мы начали принимать грубо сколоченные деревянными гвоздями ящики с селёдкой и бочки с треской. Треска была нам не под силу. Папа смеялся, видя наши озадаченные лица, когда он показывал рыбок, похожих на больших зеленоватых поросят.

Пока мы разгружали папин драккар, появился двухмачтовый кнорр со спущенными парусами, на вёслах. Кнорр, это по-нашему, вообще было судёнышко похоже на испанскую каравеллу.

Тем более, когда кнорр причалил, и я увидел тех, кто прибыл, особенно купца. Этот крючконосый дон Педро мне не понравился с первого взгляда. Сразу вспомнился чёрный инквизитор, которого зарезала Катя.

Звали его, конечно, не дон Педро, это я его так мысленно окрестил. С какого рожна он нам будет представляться?

Он ещё с борта заметил меня, а когда спустился на берег, сразу подошёл к нам, вцепился своими ястребиными глазами в мои глаза, спросил:

— Ты чей? — грубо так.

— Я сын Рагнара, — ответил я тихо.

— Это мой брат! — чувствуя недоброе, взяла меня за руку Ингрид. Малыши прижались к нам.

— Эй, викинг! — окликнул «дон Педро» нашего папу.

— Что надо? — спросил папа, нагружая рыбой повозку, которую пригнал один из наших братьев, Харальд.

Надо сказать, в это время слово «викинг» ещё не было овеяно ореолом славы, обозначало лишь «житель фиорда», или береговой житель.

— Продай мне вот этого твоего раба.

— Это не раб, это сын мой, Тони.

— Значит, твоя жена нагуляла его от раба! — ухмыльнулся купец, показав жёлтые зубы.

— Полегче, старый Мигель! Не посмотрю на твою охрану, прочищу тебе мозги! — папа схватил дубовое весло.

— Не горячись, Рагнар, я дам такую цену, что ты сможешь скупить весь посёлок, и соседний, в придачу.

— У тебя столько золота?

— Да, я хочу купить у вас китовый ус, ворвань, моржовый клык, рабов.

— В прошлом году мы не ходили в набег, нет у нас молодых рабов.

— Вот видишь, Рагнар, ты можешь стать самым богатым викингом в здешних краях. Подумай, приложенные с умом деньги, это власть, богатство, тебе не придётся самому ловить рыбу.

Рагнар задумчиво посмотрел на меня. У меня даже холодно стало в животе.

Ингрид закрыла меня собой.

— Я не торгую своими детьми, — ответил папа, и я выдохнул.

— Дело твоё, — усмехнулся дон Мигель, мельком взглянув на меня. В посёлок он не пошёл, дожидаясь старосты.

— Дети, идите домой! — сурово приказал нам Рагнар, и мы поспешно покинули берег.

Когда папа пришёл домой, он первым делом запретил мне уходить от дома дальше ста метров, до тех пор, пока не уберутся купцы.

На вопрос мамы папа хмуро сказал, что дон Мигель хочет купить Тони-скальда, поэтому могут найтись охотники, украсть мальчика, или наёмники дона его похитят.

У меня появилась мысль, что дон Мигель понял, кто я есть на самом деле. Если меня продать церкви, как живую святыню, ангела, его здешние затраты будут несопоставимы с теми приобретениями, которые он получит на родине.

Веселясь с детворой, я лихорадочно думал, что сделать, как отвести беду от посёлка, так радушно приютившего меня. Я, может быть, сам продался бы дону Мигелю, но Катя исчезла из посёлка, связи у нас не было никакой, и мне приходилось маяться от неизвестности.

Дон Мигель подходил ко мне, когда мы играли возле дома.

Чтобы мама Брунгильда ничего не поняла, он говорил со мной на испанском языке.

Я понимал все языки, на которых ко мне обращались, и меня понимали. Когда я спросил у Кати, почему так, она сказала, что все, у кого есть гены Первых людей, могут научиться разговаривать не словами, а смыслом, образами. Я ничего не понял, но не стал переспрашивать, и так выглядел в глазах Кати непроходимым тупицей.

— Антонио! — обратился ко мне дон Мигель, — Отправляйтесь со мной! Что Вы забыли в этом холодном и грязном месте? Вы будете ходить в шелках и золоте, Вам будут поклоняться короли! Соглашайтесь! Что Вам эти грязные человечки?! Вы созданы для великого! — дон Мигель ласково улыбался, а в глазах был лёд, несмотря на тёплый коричневый цвет радужки.

Я долго слушал, сделав глупое лицо. Думаю, любой мальчишка растаял бы от подобной лести и радужных перспектив. Немало детей было уведено из дома подобными посулами. Даже сказки такие есть, о крысах и крысоловах. Я долго ковырялся в носу, пока дон Мигель мне не надоел. Тогда я совершил непоправимую ошибку, сказав:

— У меня здесь дело.

Эти четыре слова решили всё. Дон Мигель удовлетворённо хмыкнул, улыбнулся настоящей своей хищной улыбкой, подмёл передо мной пыль шляпой, прощаясь, и ушёл, насвистывая незамысловатую песенку. А я остался, ругая себя последними словами. Пока я молчал, тупо таращась на дона Мигеля, могло сойти, что я не понимаю его, и он ошибся в моей оценке. Но я ответил на чистейшем испанском! Причём ответил, как взрослый, сказав, что у меня тут есть дело! Теперь дон Мигель может пойти на всё!

Я ещё не знал, на что он готов пойти, чтобы завладеть мною.

Между тем нагруженный кнорр отвалил от берега и ушёл в неизвестном направлении, а душа у меня заметалась в тревоге, не зная, что делать. Где Катя? Она могла быть в соседнем селении, а могла, находится у какого-нибудь ярла, или конунга, в гостях, очаровывая их своей неземной красотой.

Теперь Катя была блондинкой с огромными, ярко-синими, как небо, глазами. Когда я её увидел в таком виде, снова влюбился. Что уж говорить о местных конунгах, преклоняющихся перед валькириями?

Через несколько дней, поскольку опасность моего похищения снизилась, Ингрид снова занялась интригами. Началось с того, что мне разрешили снова бегать к озеру, где мы встретились с Рони. Я так обрадовался, что у меня громко застучало сердце, и я бегом кинулся к ней навстречу, Рони тоже смеялась от радости. Мы взялись за руки и немного попрыгали вместе, по кругу, весело смеясь и напевая пиратскую песню.

Тут нас и застукали Ингрид, Ильмар, и все остальные, мальчишки и девчонки, которым удалось сбежать от хозяйственных дел.

Я понял, что наша встреча подстроена, Ильмар и Ингрид вместе не случайно.

— Мальчики, не надо! — беспомощно попросила Рони.

— Не волнуйся, Рони, — искренне сказала Ингрид, — если Тони проиграет, можешь дружить с ним, сколько захочешь!

Ильмар косо взглянул на Ингрид, и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Рони мне нравится, я буду за неё драться! Я вызываю Тони — скальда на хольмганг, до первой крови, — добавил он. Не до смерти же нам биться!

Ильмар скинул свою рубаху, потуже затянул пояс на штанах. Хоть и был Ильмар ещё мальчишкой, он уже ходил в море, управлял парусом и веслом, был хорошо сложен, сухие мышцы рельефно выпирали сквозь белую кожу.

Я невольно залюбовался его торсом. Когда-то у меня был такой же, если не лучше, я прекрасно владел саблей, даже двумя, стрелял из лука, был неплохим рукопашником.

Теперь я мог сразить только девочек, хлопая своими огромными глазами с длинными ресницами.

— Отказываешься от драки, Тони — скальд? — спросил Ильмар, — Признаёшь своё поражение? Тогда не смей приближаться к Ронгеде! Увижу, или скажут, что видели с ней, отлуплю просто так, как раба!

Я подумал, что стоит получить несколько синяков, зато выйти из драки с честью, иначе любой может сказать, что видел меня с Рони, и никто не будет разбираться, так это или нет. Ильмар будет в своём праве побить меня, а я не смогу защищаться, потому что трус.

Вздохнув, я скинул куртку и стянул через голову воняющую козлом рубашку.

Ребята вокруг зашептались, разочарованно. Да, я не трус, но, по их мнению, меня могла победить даже Рони. Рони заплакала. Ингрид, поняв, что просчиталась с Ильмаром, уже с ненавистью смотрела на него, понимая, что может лишиться брата.

Но поделать уже никто ничего не мог: вызов был мною принят.

В это время подошли взрослые. Разобравшись, в чём дело, они рассказали нам правила, очертили круг, за который нам нельзя было выходить, даже стали делать ставки. Интересно, кто выиграет, на меня ведь никто не поставит!

— Начинайте! — крикнул один из парней, — А то нам некогда.

Мы вышли в круг. Ильмар смотрел на меня уже сочувственно. Ещё бы! С такой пищей я никак не мог набрать ни мяса на свои кости, ни силы. Кости торчали со всех сторон, пытаясь прорвать кожу.

Ильмар решил покончить с этим постыдным для него поединком одним ударом. Не ожидая от меня подвоха, он подошёл и врезал по лицу. Только меня там уже не было, я скользнул ему под руку и бросил его через себя, не удержал, и мальчишка со всего размаха рухнул спиной на землю.

Дыхание у него выбило, но никто не смел, прийти ему на помощь. Вокруг воцарилась тишина, никто не подбадривал нас, не кричал, все ждали, что будет дальше.

Ильмар отдышался, поднялся на ноги и кинулся на меня, как разъярённый бык. Всё же уроки беспощадной Кати не прошли даром, я не стал сопротивляться, ускорил ему движение, закрутив его, чтобы не выкинуть из круга. Ильмар слегка взлетел в воздух, и упал лицом на землю.

Когда он поднялся, в диком бешенстве, из его носа капала кровь.

— Стоп! — крикнули ему, — Была драка до первой крови! — еле угомонили разозлённого мальчишку.

Рони с Ингрид смеялись, Ингрид поспешила одеть меня, чтобы я не простыл. Я смущённо сопел, думая, что нажил себе врага. Но ошибался, суровые правила викингов не позволяли мстить за проигрыш в честном поединке.

Все деньги, которые поставили против меня, достались мне, потому что на меня никто не ставил. Эти, первые заработанные мною деньги, я с гордостью отдал папе.

Рагнар даже прослезился и назвал меня Рагнарсон.

Так потекли спокойные, где-то даже радостные, дни. Мы играли с Рони, причём постепенно к нам присоединился Ильмар, а ко мне весь маленький выводок моих братишек и сестричек.

Когда Ингрид могла отлучиться от дел, тоже играла с нами.

Ильмар стал относиться ко мне намного терпимее. А когда я ему по секрету сказал, что не задержусь здесь надолго, скоро за мной заедет сестра, и мы уедем далеко на юг, он стал моим лучшим другом. Наблюдая за мной, он понял, почему я нравлюсь Рони, и перестал изображать из себя сурового викинга. Почти все девочки восхищались суровыми воинами, а у Рони была мягкая душа.

Находясь здесь, я пересмотрел свои взгляды на нравы этих жителей Севера. Да, в походах и набегах они проявляли небывалую жестокость, но для своих соплеменников готовы были отдать последнюю рубаху.

Приняв меня в семью, они не пошли на подлый сговор с купцом, хотя могли запросто продать меня, я ведь пришлый, не свой. Однако закон гостеприимства не нарушили.

Они верили в своих богов, честь для них была дороже золота.

Напали на наш посёлок ночью. Нас разбудили вопли, звон металлического била, повешенного на наблюдательной вышке.

Выскочив, мы увидели свет факелов, звуки сражения. Все были вооружены, даже я, с детским мечом. Нас, самых маленьких, оттеснили к ограде посёлка, где находилась запасная калитка. Если враг прорвётся в посёлок, нас спрячут в потайной пещере.

— Даны! — кричали вокруг нас. Я мало что понимал в хитросплетениях здешних племён, кто с кем дружит, кто с кем воюет и почему даны, напали в это время года, когда мы ещё ничего не запасли, не сходили в набег.

Я держал наготове свой меч, готовясь защищать свою родню, когда в посёлок влетел всадник.

— Тоник! — закричал всадник, — Где ты?!

— Я здесь! — тонким голосом ответил я, и Катя подбежала к нам.

— Бежим! — сказала она, хватая меня за руку. Я вырвался.

— Ты что?! — воскликнула Катя, — Скоро даны будут здесь!

— Это моя семья, Катя, я не могу бросить их!

— Ты сошёл с ума! — вскипела Катя, хотела снова схватить меня, но тут в посёлок ворвался враг.

— Тошка, прикрывай мне спину! — воскликнула Катя, когда на нас целеустремлённо двинулись воины в рогатых шлемах.

Ингрид стояла рядом со мной, схватив боевой топорик.

— Этих взять живьём! — велел командир воинов, — Не стрелять!

На нас напали, Катя легко отбила первую атаку, выхватив два меча, никто не мог подойти к нам.

Тех, кто пытался обойти нашу группу, мы с Ингрид отгоняли своим оружием. Детки стояли тесной группой за нашими спинами. Звон оружия, вопли и крики умирающих раздавались по всему посёлку.

Наверно, нас бы задавили, если бы не пришла помощь. Напав на врага с тылу, неведомые воины быстро разбили разбойников, кого убив, кого взяв в плен.

— Ну, теперь доволен? — хмуро спросила меня Катя, вкладывая мечи в ножны, предварительно почистив их.

Я пересчитал по головам своих родственников, облегчённо вздохнул. Дети, хоть и перепугались, держались хорошо. Они даже во время битвы не путались под ногами.

— Какие у тебя хорошенькие братишки и сестрёнки! — с некоторым сарказмом в голосе сказала Катя.

— Сейчас я отведу их домой, и уходим, — ответил я. Кате ничего не оставалось делать, как последовать за мной.

Дома я узнал страшную весть: двое моих старших братьев погибли, папа получил серьёзное ранение руки. Хорошо, маму Брунгильду не смогли победить. Она кочергой выгнала ворвавшегося в дом врага. Кочерга, правда, была страшнее пики, которой был вооружён дан.

Выручил нас отряд конунга, который сопровождал Катю. Катя, услышав звуки битвы, помчалась вперёд, намного опередив отряд латников.

Убедившись, что в нашем доме всё относительно спокойно, я тихо попросил Катю немного полечить Рагнара, который пострадал из-за меня. Мы уже знали, что дон Мигель нанял отряд, чтобы пленить меня. Я скрипел зубами от досады и готов был рвать волосы на голове, обходя посёлок.

Здесь и там я слышал безутешный плач детей.

— Тони! — позвал меня кто-то. Я оглянулся, и увидел бледного до синевы Ильмара.

— Тони… — Ильмар стоял на коленях, придерживая руками голову Рони.

— Что с ней?! — я тоже упал на колени, всматриваясь девочке в лицо. Видимых наружных повреждений видно не было.

— Она не дышит! — в отчаянии прошептал Ильмар, с надеждой глядя на меня.

Я приник ухом к груди Рони. Сердечко не билось.

Да что же с ней?! Распахнув на ней куртку, осмотрел рубаху девочки: она была слегка окровавлена. Приглядевшись, увидел небольшую дырочку от дротика.

— Что здесь было? Дротик? — Ильмар кивнул, не сдерживая ручьём бегущих слёз.

— Помоги, Тони! — умолял он меня, глядя с такой дикой надеждой, что я замер. Чем я могу помочь?!

Вдруг поняв, что надо сделать, я наклонился, приник к губам девочки, и стал делать искусственное дыхание. На четвёртом вдохе девочка задышала, её сердечко забилось, а я стал терять сознание.

— Тошка, мерзавец! Ты что делаешь?! — услышал я сердитый голос Кати, и сознание померкло окончательно.

— Тошка, Тошечка, сыночек, очнись! — плакала Катя, обильно поливая моё лицо слезами.

Открыв глаза, увидел два родных испуганных лица: Кати и Брунгильды.

— Что со мной? — через силу спросил я.

— Я тебе покажу, дома, что с тобой! — пообещала Катя, осторожно взяв меня на руки, — Говори, где дверь!

— Под обрывом, — я показал глазами.

— Куда ты его, пусть ещё отдохнёт, — ворчала Брунгильда, но Катя не удостоила её ответом, вынося меня на свежий воздух. Здесь мне стало немного легче. Ещё легче стало, когда увидел Рони с Ильмаром, и остальных моих друзей.

— Ты с ума сошёл! — шипела Катя, скорым шагом двигаясь к обрыву.

— Ну, где? — дальше была только пропасть.

— Поставь меня на ноги, дай в руки камешек.

Ребята держали меня, чтобы я не упал, Катя дала мне в руки камешек. Я пытался размахнуться, сил не хватило.

— Ингрид! — позвал я сестру.

— Да, Тони! — отозвалась Ингрид.

— Ты помнишь, как я бросал камешки, и они пропадали?

— Помню.

— Помнишь место? — я хорошо видел ворота, но сил не было докинуть до них камешек.

— Помню! — пожала Ингрид плечами.

— Брось! А ты, Катя, смотри!

Ингрид попала в ворота с первого раза. Я велел её бросить ещё три раза, чтобы Катя хорошо запомнила. Катя взяла меня на руки, сделала шаг назад, и прыгнула в пропасть.

Мы услышали только крик ужаса, и оказались в нашей комнате, откуда вели двери в разные Миры.

Катя бегом побежала, не переодеваясь, и напугав Мая с Алией, в комнату с реанимационной капсулой. Там она стянула с меня ужасно грязную одежду, не стала тратить время на отмывание моего тельца от месячной грязи, сразу засунула в капсулу, где я быстро заснул.

Проснулся я от чувства, что на меня смотрят. Потихоньку приподняв веки, увидел три пары глаз, пристально на меня смотрящих. Я тут же закрыл глаза, притворился спящим.

— Открывай глаза, притвора! — ласково сказала Катя. Пришлось просыпаться окончательно.

Катя, Алия и Май стояли на коленях возле моей постели и смотрели на меня. Глаза у Алии были заплаканными. Я встревожился:

— Алия, кто тебя обидел?!

— Кто обидел! — передразнила Катя, — Сам не приходил в сознание два дня, теперь спрашивает! Это надо же такое придумать!

— Кто что придумал? — испугался я.

— Не помнишь? Кто оживил девочку? Хорошо, я вовремя увидела, так и остались бы там ещё на месяц, пока бы восстановился!

Я молчал, невольно краснея. Откуда я знал, что потребуется столько энергии, чтобы сделать искусственное дыхание?

— Я не знал… — пробормотал я.

— Когда чего-то не знаешь, надо спросить, — строго сказала Катя.

— Хорошо… — я запнулся, потому что мамочка у меня уже есть настоящая.

— Ладно, Тошка, не переживай, не из таких передряг выбирались. Я уже всё рассказала сказала твоим родителям, они гордятся таким сыном. А я вся дрожала, думала, попадёт, что не досмотрела за тобой. Кушать хочешь? Мама сказала, что ты должен хорошо кушать.

Катя приподняла меня за плечи, Май подложил под спину подушку, Алия быстро поставила передо мной столик. Вошедший андроид поставил на столик поднос с тарелкой овсянки и стаканом то ли отвара, то ли сока.

— Отдохни пока, тебя Алия хочет покормить, — вздохнула Катя, садясь на низенький стульчик.

— Я тоже, можно? — спросил Май.

— Можно, — сказала Алия, зачерпывая ложечкой овсянку с ягодами. У меня внутри образовалась яма, куда успешно провалилась вся каша и весь отвар.

— Спасибо! — сумел сказать я, опять захотев спать. Посетители пошушукались и удалились.

Второй раз, когда я проснулся, рядом никого не было. Мало того, что простыни были мокрыми от пота, я к тому же сильно хотел в туалет. Я выполз из сырой постели и побежал в ванную комнату. Там же нашёл свежее бельё. Забыв умыться, вернулся в комнату. Ложиться на сырую постель желания не было, зато за кроватью я увидел свои игрушки, до которых всё некогда было добраться.

Здесь был тёплый мягкий пол, я сел на него, стал перебирать игрушки. Среди кучи игрушек нашёл набор для трека. Начал собирать, решив сделать его длинным, забрался даже под кровать.

Разноцветные кусочки трека переливались разными цветами, можно было монтировать эстакады, перекрёстки, потом пускать по ним машинки, и они должны были ездить по правилам, ориентируясь на знаки. Знаки мне были не совсем понятны, я долго чесал затылок, потом бросил это дело, чтобы собрать хотя бы трассу. Причём трасса была двусторонней. Я так увлёкся, что не слышал, как кто-то вошёл.

— Тошка! — позвал кто-то, — Тош! Да где он?

Я глянул поверх кровати. Это Катя пришла, проверить моё состояние.

— Я здесь! — отозвался я.

— Что ты там делаешь? — удивилась Катя.

— Играю, — сказал я, и снова занялся сбором дороги.

— Когда ты сказал, что впадаешь в детство, я думала, ты так шутишь, — призналась Катя, понаблюдав за моей игрой, — тебя опять надо кормить. Ты не устал? — я отрицательно покачал головой, не отрываясь от занятия. Тогда Катя подошла и взяла меня на руки.

— Как ты исхудал! — сказала Катя, а я удобно устроился у неё на плече, — Тебя бы искупать, весь пропотел. Ты как не против?

— Что, воняю? — спросил я.

— Нет… Как ни странно, приятно пахнешь, не то что тогда, когда оттуда принесла. Чуть не задохнулась.

— Я месяц не мылся. Уже привык, сегодня забыл умыться.

— Ты так хорошо пахнешь, даже жаль смывать.

— Смывай, я соскучился по ванне. Сейчас бы баню. Помнишь, на засеке?

— Ещё бы не помнить! — опять вздохнула Катя, — А больше ничего не помнишь? Неприятного?

Я отрицательно покачал головой:

— Неприятного не помню, помню, что переживал за тебя, когда долго не видел, даже плакал.

— Бедный Тошка! Что же мы с тобой сделали?!

— Спасибо, Катя…

— Тебе — то хорошо, а мне? Ты хоть помнишь, как меня любил?!

— Конечно. Я и сейчас тебя люблю.

— Ладно, Антошка-картошка, люби хоть так, а то «ненавижу»!

— Когда ненавижу, тоже люблю — признался я. Мне было очень уютно на руках у Кати.

Катя отмыла меня от пота, одела в шортики и рубашку поло:

— Алия придёт, неудобно перед ней в одних трусах ходить будет. Займётесь своей игрой.

— Ты их не отпускаешь гулять?

— Я их не только отпускаю, я их гнала, не идут, говорят, без тебя не интересно. Садись за стол, сейчас

покормлю тебя.

Подойдя к окну, я сел за стол, отсюда был виден город и парк. Захотелось в парк, но был ещё слаб для прогулок.

Вошла Катя в сопровождении андроида, который толкал перед собой сервировочный столик.

У меня на столе появился салат, борщ с мясом и сметаной, солянка с мясом, кусок рыбы и какой-то отвар.

— Ого! — сказал я, увидев столько всего.

— Кушай, что не осилишь, я доем, — я с энтузиазмом принялся за еду. Катя спросила между делом:

— Что это была за девочка?

— Мы с ней дружили.

— Ты везде себе найдёшь подруг…, впрочем, чему я удивляюсь? Если бы ты с ней потихоньку делился своим теплом, как с малышами, было бы всё в порядке, но ты потратил столько психической энергии! С той девочкой ещё мальчик был. А он кто тебе?

— Это наш друг, Ильмар. Девочку Рони зовут, — не забывая кушать, рассказывал я, — мы дружили с Рони, Ильмар тоже хотел с ней дружить. Мы с Ильмаром подрались из-за неё, потом подружились.

— С Ильмаром? — засмеялась Катя, ну и как? Здорово он тебя отделал?

— Почему он меня отделал? — удивился я, — Я его победил.

— Ты?! — удивлению Кати не было предела.

— Ты меня успела здорово натренировать, — сказал я, прикончив солянку и потянувшись за рыбой.

— Ты знаешь, я привык к рыбе. И вообще, если бы не грязь, блохи и холод, там не так уж и плохо, как я думал.

Катя засмеялась:

— Неплохо, говоришь? Бедный Тошка, за что, ты-то терпишь такие мучения?

— Кать, сначала, да, я прямо исходил ругательствами, потом притерпелся, меня любили и слушались малыши, я рассказывал там сказки, у меня появилось прозвище, Тони — скальд, после драки я заработал несколько медных монет, которые отдал своему папе, за что папа меня назвал Рагнарсоном.

— То есть, окончательно усыновил? — уточнила Катя.

— Ну да. Ильмар оказался замечательным товарищем, Рони очень доброй девочкой, не то, что Ингрид. Сестра, называется, — надул я губы.

— Не сердись, она больше всех за тебя переживала. Твоя мама, Брунгильда, над отцом хлопотала, Твоя девочка от Ильмара не отходила, или наоборот, а Ингрид сидела возле тебя, не отходя, пока ты не очнулся.

— Ты вылечила папу?

— Вылечила, — ответила Катя, отвернувшись к окну.

Я смотрел на Катю. Она уже выросла. Уже почти настоящая женщина, формы стали округлые, исчезла милая, для меня когда-то, угловатость.

Катя посмотрела на меня, удивилась:

— Что ты так на меня смотришь?

— Как? — не понял я.

— Как взрослый, оценивающе. Всё-таки притворяешься?

— Нет, Катя, я смотрю, как ты быстро выросла, совсем уже взрослая.

— Это, Тошка, твои внутренние часы замедляют ход. Скоро наши десять человеческих лет покажутся тебе одним годом. Ну чего там стоите? Заходите! — повысила Катя голос, и в комнату ворвались Алия и Май. Алия сразу заняла место возле меня, Май сел поближе к Кате.

— Ладно, детки, поиграйте с Антошкой, у меня есть ещё дела, — попрощалась с нами Катя.

Я повёл гостей в свой угол, где показал, что хочу сделать. Ребята с энтузиазмом стали мне помогать, в их ловких руках дорога быстро стала принимать настоящий вид. Появились перекрёстки, многоуровневые развязки, мы начали спорить.

— Ты, Тонька, маленький ещё, не разбираешься в знаках! — горячился Май, когда я утверждал, что знаки должны стоять справа от дороги. Впрочем, некоторые знаки я вообще никогда не видел.

— Что это за летающая тарелка? — спросил я, указывая на голубой знак с белым квадратом, в котором было нарисовано блюдце.

— Сам ты тарелка! — фыркнул Май, — Это стоянка глайдеров!

— А это? — показал я на жёлтый треугольник со змеёй.

— Извилистая дорога! — трясся от смеха мой брат.

Алия недовольно посматривала на брата, потом не выдержала и ткнула его локтем в бок.

— Ой! Ты чего дерёшься? — удивился Май. Алия что-то прошипела, а Май покраснел и извинился передо мной.

— Не извиняйся, Май, — ответил я, — мы не ходим по технологическим Мирам, поэтому я многое не знаю. Да и Миры не все одинаковы.

— Тем более, — покраснел Май, — легко запутаться в разных законах.

— Май, когда ты сердишься на меня, или смеёшься, я чувствую себя дома, — посмотрев на Алию, сказал я.

— Всё равно! — ответила Алия, — Пусть не зазнаётся! А то, чуть что касается техники, сразу задирает свой нос! — Май смущённо улыбнулся, а я сидел, привалившись спиной к кровати, и счастливо улыбался, наконец-то поняв, что вернулся в настоящую, свою, семью.

Алия подвинулась ко мне поближе, я повернулся к ней, и нечаянно ткнулся своими губами в её сладкие губки. Она, оказывается, хотела поцеловать меня в щёчку. Посмотрев друг другу в глаза, мы, уже намеренно, коснулись губами. Май делал вид, что ничего не видит, увлекшись игрой, а у меня по телу прошла тёплая волна радости. Алия тоже выглядела счастливой.

Мы снова начали сооружать дорогу, уже решив, что это будут городские развязки, потом построим внутри дороги город.

Когда пришла Катя, она сильно удивилась возникшему сооружению за моей кроватью: там уже вырос настоящий город, с оживлённым движением, зелёным парком и даже с зоосадом.

— Что только не натворят детишки, оставшись без присмотра! — покачала она головой, — Тошка, ужин!

— А ребята? — капризно спросил я, не желая отрываться от игры.

— Тогда пойдём в столовую! — решила Катя. Я встал, и, отряхнув ладони о штаны, направился на выход.

— Тошка, грязнуля! Ты привыкнешь, когда-нибудь, руки мыть?! — сердито прикрикнула Катя.

— Кать, а как ты жила этот месяц? — догадался я спросить.

— Вот это уже не твоего ума дело! — грубо ответила мне Катя. А я совсем забыл, что я принц, покраснел из-за своего нетактичного вопроса.

— Ну, извини, Тошка! — Катя наклонилась и поцеловала меня в щёчку, — Надо тебя постричь, чтобы ты выглядел нормальным мальчишкой, а не косматым викингом.

— Ой, Катя, постриги! Мы скоро пойдём к Сахам, я не хочу, чтобы меня там приняли за своего!

— Почему? — засмеялась Катя.

— Да ну их, — проворчал я, — девчонки опять начнут косички заплетать.

— Тебе что, не нравится? — удивилась Катя.

— Я хочу с собой взять Алию, и Мая! — прошептал я.

— Родители ругать не будут? — спросила Катя.

— Пусть ругают! — махнул я рукой, — Мне кажется, они всё знают, если что нельзя, у меня просто ничего не получится.

— Хорошо, если так, а то будем с тобой стоять в углу целый год!