Глава первая

Близнецы

 

1 Тортик

— Саша пригласил на день рождения, ему исполняется одиннадцать — Сказала Катя, болтая ногой.

Мы сидели за столом на летней кухне, пили чай с вареньем. За окном стояла жара, большая зелёная муха билась, в окно, бесконечно жужжа. В такую жару совершенно ничего не хотелось делать.

На пляж не пускали, мы наказаны в очередной раз. Подумаешь, заигрались. С кем не бывает?!

Ну, пришли, когда уже ночь настала, так что, за это надо за ремень хвататься? Ещё и врезали по попе. Мне. Катя избежала наказания, потому что спряталась в смородине. Я тоже, когда отшлёпали, нашёл её, мы забрались в халабуду, которую там построили, и сидели в ней, не отзываясь на грозные окрики родителей.

Слыша, что к нам пробирается наш брат Саша, мы осторожно перебрались в кусты крыжовника, заросшие бурьяном выше нашего роста. Там нас никто искать не будет. Темно, но вдвоём нам было ничего не страшно. Мы сидели на досточке, рядышком, пока не задремали.

Проснулся я в корыте, куда мама засунула нас, отмывая от дневной грязи. Засунула, конечно, по очереди, вдвоём мы уже не помещались. Мы любили мыться в этом корыте, пока были поменьше, играли в морские сражения, брали с собой разные игрушки, сидели, пока вода не остывала. Тогда мама драила нас мочалкой, Саша помогал обливать чистой водой, потом относили в кроватку.

Год назад мы спали в одной кроватке, нам было очень хорошо вдвоём, не скучно, рассказывали друг другу разные сказки, дурачились. Теперь спим отдельно, но нас так и подмывает прибежать в соседнюю кроватку, побыть рядышком. Нам плохо, когда разлучают.

За все вчерашние дела нас и наказали.

Чтобы мы не перегрелись на солнышке, нам дали задание поработать с утра в огороде, и то, повязав косынки на головы. Потом пообедали, и сидели на летней кухне, задыхаясь от жары. За калитку нам выходить нельзя.

Так бы мы поиграли с игрушечным большим грузовиком, который вчера отремонтировали, но он остался на заброшенном песчаном карьере, который находился на пляже, рядом с болотом.

Вчера, когда стало совсем темно, мы спрятали грузовик, и побежали домой, теперь туда нам ходу нет.

— Что мы ему подарим? — загорелся я. Я любил ходить на день рождения к друзьям. Там угощали разными вкусностями, которые бывали на наших столах только по праздникам. Особенно я любил кушать торт! Его делали в нашей поселковой столовой по заказу, и был он необычайно вкусен и нежен, прямо таял во рту. Мысленно я уже облизывался.

— Я уже приготовила подарок, — сказала мне сестра, — попросила маму купить…

— Вот хорошо! — обрадовался я, — Не надо голову ломать. У него, когда день рождения?

— Сегодня, — сказала Катя, — Саша сказал, в четыре приходить, чтобы светло ещё было.

— Так… — сказал я, задумавшись, — давай оденемся, в одинаковые шортики, как раньше ходили? Они ещё нам впору, и рубашечки такие хорошенькие. Тебе очень идёт сиреневая, к бантику!

— Нет, Саша, я хочу надеть новое платье, мне мама купила. Лёгонькое, бело — розовое, я заплету одну косичку, как большая девочка, у меня ещё есть белые босоножки.

— А мне что надеть? Мне надо что-то в тон к тебе, как мама учила. Что у меня есть?.. — задумался я.

— Костя, Саша меня одну пригласил.

— Что? — я подумал, что ослышался.

— Саша попросил извиниться перед тобой, попросил, чтобы я одна пришла. Это ведь его день рождения, приглашает, кого хочет. Он обещал оставить для тебя кусочек торта…

Я вытаращился на Катю:

— Чево? Торта? Да пусть он подавиться этим тортом! И ты не ходи!

— Коть, он же пригласил, я подарок купила…

— Что? Подарок? — я понял: — Так ты давно знала, что пойдёшь одна?

— Ну, Котя… — опустила глаза Катя. Я знал, что Саша нравится Кате. Мне он тоже нравился, я бы хотел, чтобы он был моим другом. Но, почему-то с Катей он дружил, а со мной водился, как с её братом.

Я резко соскочил с табуретки и пошёл в сад, в заросший угол, где вчера мы прятались от расправы.

Значит, Катю мама отпускает, а я наказан? Ну и пусть. Я сел на дощечку, обнял ноги и уткнулся подбородком в свои сбитые коленки.

Подошла Катя.

— Котя! — села она рядом, — Ну, что ты обижаешься? На один вечер, я могу сходить к другу?

— Сходи, — тусклым голосом ответил я.

— Правда? Ты на меня не обижаешься? — обрадовалась Катя.

— Нет, — ответил я, не глядя на сестру.

— Спасибо, Котик! — чмокнула меня Катя в щёчку, и убежала. А я остался, с комком в горле. Я его глотал, глотал, пока не потекли слёзы из глаз. Тогда я сердито вытер глаза рукой, и решил прополоть крыжовник, а то ягоды не будет. Крыжовник я любил, он мне ещё не надоел.

Я встал, и стал выдёргивать сорняк. Сорняк держался хорошо, рукам стало больно.

Тогда я вспомнил, что в сарае у папы, где он хранит столярный инструмент, есть белые нитяные перчатки. Я пошёл во двор, Кати нигде не было. Наверно, примеряет своё дурацкое платье, подумал я, открывая дверь в сарай. На верстаке, действительно, лежали перчатки, и нож.

Вот, подумал я, буду срезать сорняки, выносить на тропинку.

Мой взгляд упал на моток бечёвки, и я вспомнил про грузовик.

Зачем носить сорняки? Буду возить на грузовике! Теперь, когда меня предала родная сестра, мне уже ничего не было страшно. Пусть наказывают, всё равно теперь я остался один. Обида разъедала мне душу, я не верил, что прощу Катю за измену. Я взял клубок, отмерил верёвочку, сколько мне надо, чтобы привязать машинку, отрезал ножом.

Карманов на моих трусиках не было, я обвязал бечёвку вокруг пояса. Засунул за неё перчатки, и решительно пошёл к калитке.

— Костя, ты куда? — услышал я Катин окрик, но даже не обернулся, — Вернись!

Когда закрывал калитку, увидел, что, Катя стоит в своём новом платье.

«В своей обновке не побежит!» — подумал я удовлетворённо, и неспешно отправился на карьер, за машиной.

— Костя, вернись! — ещё раз услышал я Катин голос, но упрямо шагал своей дорогой. Втайне я надеялся, что, Катя догонит меня, и попросит прощения, но этого не произошло.

Мне стало ещё горше. Я понял, что долго буду дуться на неё, а без Кати, какая жизнь? Но и не мог её простить за предательство. Я бы никогда не пошёл к своему другу на день рождения один.

Или с Катей, или никуда. Мне Катя дороже всех друзей. А Кате, наверно, Саша дороже меня. Ну и пусть теперь гуляет со своим Сашей!

С такими горькими раздумьями я добрался до карьера, нашёл в зарослях череды, которая радостно вцепилась мне в одежду, самосвал, вытащил его на дорогу, и стал привязывать к бамперу машинки верёвочку.

— Котька! — услышал я. Оглянувшись, увидел ещё одного Сашу, Павленко. Мы с ним дружили.

— Привет, Саша! — сказал я, вставая.

— Ты чё один? — оглядываясь, спросил Саша, — Где Катя?

— Катя дома, на день рождения собирается.

— К кому, к Сашке? А ты что, не захотел?

— Меня не пригласили, — грустно сказал я.

— И что? Катя пойдёт одна?! — раскрыл глаза и рот Саша, — Вы же даже на горшок вместе ходите!

— Ей Саша стал дороже брата, — сказал я, с трудом подавив дрожь в голосе. Я взял самосвал, стал набирать в кузов песок. Привезу, думаю, песок домой, и грузовик не станет переворачиваться по дороге.

Саша проводил меня до дома, спросив, не хочу ли я с ним искупаться, но я сказал, что наказан, потому что вчера заигрался здесь с Катей, домой поздно пришли.

— А мне одному купаться не разрешают, — пожаловался Саша, — и наших пацанов нигде нет.

Я посочувствовал ему и пошёл домой, таща за собой самосвал.

Мама была уже дома.

— Ты где это был? — рассердилась мама, — Я что сказала? Дома сидеть!

— Я за самосвалом ходил, крыжовник полоть буду, на самосвале траву возить. Мама, дай мне нож, буду резать сорняки, а то не могу вырвать с корнем.

— Ты что, на день рождения, не собираешься?

— Не хочу, — глядя в сторону, сказал я.

— А Катя что? Идёт? — я кивнул, отвернувшись.

— Вы поругались с Катей? — удивилась мама.

— Ничего мы не ругались. Хочет идти, пусть идёт, что, я её держать буду? Дай лучше нож.

— Возьми, только не порежься. Как это вы? Вы же всегда были вместе?

Я уже не мог сдерживаться. Чтобы мама не увидела моих слёз, я нырнул в сарай, вытер глаза, взял нож, и поторопился в сад, прихватив машину.

Устроившись там, надел перчатки, которые были мне очень велики, стал резать пучки бурьяна и складывать в кузов машинки.

Оттуда я видел, как вышла нарядная Катя, о чём-то поговорила с мамой, и ушла.

Я решительно взялся за работу, начал играть в шофёра. Скоро игра захватила меня, никто не мешал, я не знал, смотрит на меня мама, или нет, упорно сражался с сорняками.

— Костя! — услышал я мамин голос, — Иди кушать!

— Я не хочу! — крикнул я, не желая отрываться от игры.

— Ну, как знаешь, — ответила мама, — Другой раз не буду греть.

Ну и ладно, подумал я, здесь меня никто не любит, буду ночевать в халабуде.

Работал я до вечера, потом зашёл в летний душ, помылся, как мог, обтёрся какой-то тряпкой, и залез в халабуду, в которой мы всегда сидели вместе с Катей.

Теперь я был один. Зато теперь можно было лечь, свернувшись. Так я и сделал. Здесь меня и нашёл Саша, мой старший брат.

— Кот, ты, что здесь сидишь? — удивился он, — Ушла сестра, так что? От меня тоже часто Юрка убегал к друзьям, ну и что?

Я сел, привалившись к стенке, опять уткнувшись носом в коленки. Саша, Саша! Ничего-то ты не понимаешь!

— Понимаю, вы же близнецы, — вздохнул Саша, присаживаясь рядом и обнимая меня за плечи.

— Ты должен радоваться за свою сестру, а не злиться на неё.

Радоваться? Злиться? Да мне никакого дела до неё нет!

— Я здесь спать буду! — буркнул я.

— Перестань дурака валять, пошли, покушаем, я тоже ещё не ел, мама за тобой послала.

— Мама? — удивился я, — Она сказала, что больше не будет греть мне еду.

— Мне же будет, заодно и тебе дадут, покушать, — весело сказал Саша, потрепав по моей, так и не постриженной, голове.

Завтра же пойду в парикмахерскую, подумал я. Без Кати, один схожу, пусть она со своим Сашкой гуляет.

Мы выбрались из зарослей, и пошли кушать. Мама умыла меня, оттёрла руки от зелени какой-то жидкостью, и посадила за стол. Наложила пюре с жареной горячей камбалой, я начал ковыряться в тарелке.

Мама посмотрела на меня, но промолчала.

— Что-то Катя задерживается, — с тревогой сказала мама, выглядывая из окна, но тут звякнула калитка, и во двор вбежала весёлая Катя. Он забежала на кухню, с улыбкой подняла коробку:

— Вот, к чаю принесла!

— Ну, иди, переодевайся, — сказала мама, — кушать будешь?

— Не, я в гостях наелась, пойду, переоденусь! — и нарядная, весёлая Катя, при виде которой у меня разлилось приятное тепло в груди и животе, убежала в дом.

Съев свою порцию, я попросил чаю. Мама налила мне в кружку, в это время прибежала Катя, сразу взяла табуретку, поставила рядом с моей, как ни в чём не бывало, села рядом со мной.

— Мама, положи тортика Котьке, он так его любит!

Мама, взглянув на нас, взяла блюдце, отрезала по кусочку, мне и Саше.

— Катя, будешь?

— Налей мне тоже чаю, мам! — попросила Катя. А я смотрел на неё, хотел сердиться, и не мог. Мне так радостно было, что моя сестрёнка рядом со мной, что вся обида куда-то делась.

Вот только торт, несмотря на его запах, выгоняющий слюну, я есть не мог. Если бы купили для нас, я бы первый накинулся на него, а это был Сашкин, именинный торт, из-за него я сегодня целый день был один.

— Кушай, Котя, так вкусно! — предлагала мне угощение Катя, глядя на меня весёлыми, радостными глазами, отправляя в свой прелестный ротик, ложечкой, кусочки тортика.

— Саша меня поругал, за то, что я тебя не взяла, сказал, что так невежливо, тебя Настя, оказывается, ждала. Я уже было хотела за тобой бежать, да далеко больно. Прости меня, а, Котик?

А я её давно простил. Как только увидел.

— Котя! — капризно спросила меня сестра, — Почему не кушаешь моё угощение? Я так старалась! Ты же сказал, что не сердишься на меня? Открой рот, закрой глаза!

Я послушался, и Катя положила мне на язык кусочек лакомства. Я забыл про всё. Разжевал, запил чаем, и ещё раз обернулся, так и не открыв глаз. Мама и Саша засмеялись, а Катя, вместо тортика. подарила мне поцелуй. Я не уклонялся, не удержавшись от счастливой улыбки, а Катя обхватила меня за плечи, прижавшись ко мне, сказала:

— Ты такой хороший, Котичек! Как я скучала по тебе!

— Да, — проворчал я, тоже обняв сестру, — а прибежала, такая счастливая!

— Я же к тебе бежала, Котик! Если бы не боялась споткнуться, и упасть, ещё быстрее бы бежала!

— Неужели тебе не понравилось у Саши? — удивился я.

— Почему, понравилось, — отстранилась от меня девочка, — только у Саши было много гостей, и он должен был со всеми разговаривать, мы ни разу не остались вдвоём. Я так горько пожалела, что не взяла тебя с собой! Но там была ещё Настя, забрала бы тебя… — вздохнула Катя.

— Я тебя ни на кого не променяю! — твёрдо сказал я.

— Променяешь! — сказала Катя, — Правда, мам?

— Правда, дочка, — вздохнула мама, — разлетитесь, кто куда, и останемся мы с отцом одни. Катенька, помоги маме с посудой?

— Да, мама! — Катя не удержалась, и погладила меня по голове, потом пошла к маме, мыть посуду.

— Костя, пойдём завтра рыбу ловить? — спросил меня Саша.

— Только с Катей, — ответил я, глядя на сестру.

— Конечно, с Катей, — согласился брат, — а то опять убежит к своему Саше… — я сердито глянул на Сашку.

— Да смеюсь я, — пошёл он на попятную, — возьмём, конечно, если захочет.

— Не захочет, всё равно возьмём! — всё ещё сердито сказал я.

— Конечно! — вздохнул Саша, непонятно, почему.

Мама с Катей помыли посуду, и мама опять обратила на меня внимание:

— Костя!..

— Да, мама, стричься, — перебил я маму, — но завтра нам некогда, мы завтра с утра идём на рыбалку!

— На рыбалку? — удивилась мама? — С кем?

— Со мной, — сказал Саша.

— Ты же всегда отказывался их брать?

— Они уже большие, не будут от меня убегать. Не будете? — спросил он у меня.

— Нет, конечно! — заверил я брата.

— Не будем! — пропищала Катя таким правдивым голосом, что я сразу понял, что она что-то задумала.

После ужина мы пошли в свою комнату. В доме было холодно, несмотря на жаркий день.

Папа сегодня был на вахте, и никто не протопил печь.

Мы с Катей забрались на мою кровать, и начали играть, разъезжая на вездеходе, сделанном нам когда-то братом Вовкой, по скомканному одеялу.

Одеяло было ровное, мама заправляла, это мы его скомкали.

Пришёл Саша:

— Во что играете?

— Мы с Катей ездим по пустыне на далёкой-далёкой планете.

— Как планета называется?

— Оберон — 24.

— Почему двадцать четыре? — удивился брат.

— Не знаем. Наверно, их уже двадцать четыре, Оберонов… Саш, а что такое, Оберон?

— Ну… — смутился брат, — это спутник, по-моему, Юпитера…

— Во, Котька! Я же говорила, что это солнце называется Юпитер!

— Не просто Юпитер, а с номером. Наверно, тоже двадцать четыре?

— Наверно, если планета двадцать четвёртая, то и солнце, тоже…

— А что на остальных Оберонах? — спросил нас Саша, — мы пожали плечами:

— Мы там не были.

— А на этом были? — засмеялся Саша.

— На этом были, — ответила Катя.

— Ну и фантазёры вы! — обнял нас Саша. Мы напали на него, и устроили весёлую возню, окончательно перевернув всю мою постель.

— Завтра чтобы заправили свои кровати! — сказала мама, входя к нам, — Холодно?

— Мам, можно, мы с Катей сегодня вместе поспим? — попросил я, — И печку не надо топить.

— А тебе, Саша, не холодно?

— Не, мне нормально, — Саша спал на веранде.

— Ладно, Котята, спите вместе, а то полдня врозь, и соскучились. Костя даже плакал.

— Правда, Котик? — спросила Катя, внимательно разглядывая меня. Я прятал глаза, пробурчав что-то вроде «ну вот ещё…», а Катя обняла меня, прижала к себе, и почему-то вздохнула.

Улеглись спать вместе, уже никого не опасаясь. Катя долго шептала мне свои рассказы о жизни в интернате искусственных человечков. Я слушал, затаив дыхание, иногда даже начиная верить, что всё, что рассказывает сестра — правда.

 

2. Рыбалка

Разбудил меня Саша рано, ещё солнце не поднялось.

Я потянулся, толкнул сестру, но Катя даже не пошевелилась.

— Не хочет, пойдём без неё, — громко сказал Саша, — пошли, Костя!

— Я вам пойду, без меня! — неожиданно совсем не сонным голосом сказала Катя, и открыла глаза.

Я посмотрел в эти чистые глаза, и засмеялся от радости, что утро, что, Катя, что сейчас пойдём с Сашей ловить рыбу!

— Вставай, Котька! — толкнула меня Катя, потому что я спал с краю.

— Да, идите, умывайтесь, мама уже приготовила нам завтрак.

— А что на завтрак? — зевнула Катя.

— Гречневая каша с подливкой.

— У-у, вот бы Вовка приехал! Он так любит гречку! Саш, когда Вовка приедет? — спросила Катя, вставая, и, невероятно — начиная заправлять мою постель!

— Не знаю, Кать, они, наверно, тоже в колхоз поедут, или на практику.

— А Витя? — Саша только плечами пожал, — Скорее бы Юрка приехал, а то вы вдвоём, а я один.

— Играй с нами, а то Юрка уже взрослый, он уже с девчонками гуляет. А ты, Саша? — с хитрецой спросила Катя, заканчивая заправлять постель.

— Что я? Я ничего, вот ты уже вовсю за мальчиками бегаешь! — Саша поспешил убежать.

— Ну, Сашка! — погрозила ему вслед Катя крохотным кулачком, потом встретилась со мной взглядом, и смутилась: — Пойдём уже, Костя. Давай теперь опять вместе спать? И тепло, и весело, и кровать надо только одну заправлять, — я кивнул, и мы побежали умываться.

Пока покушали, солнышко вышло из-за сопки. Саша ещё с вечера приготовил сачки, два штуки.

Нам он не доверял, будет один с ними управляться, хотя я тоже не слабак, могу быстро вытягивать сачок, который поменьше, конечно.

Мама уложила в маленький вещмешок нам с Катей смену трусиков, потому что мы всё равно намокнем. Или свалимся в воду, или искупаемся, если будет жарко.

Взяли воды в бутылке, редиски, зелёного луку и немного хлеба. Вещмешок достался мне, сачки — Саше, Катя у нас девочка, шла налегке.

Дойдя до ДОТа, Саша начал раздеваться.

— Давай, я помогу, — сказал я, снимая трусики и маечку, а то Саша стесняется Кати, а ходить целый день в мокрых штанах — то ещё удовольствие. А нашу Катю даже мои ровесники, и ребята поменьше, не стеснялись, считая её своим пацаном. Других девчонок стеснялись, а её, нет.

Взяв сачок, я осторожно вошёл в воду, начал собирать морских ежей, иногда окунаясь с головой.

— Костя, вода холодная? — спросила Катя, поёживаясь от утренней прохлады.

— Не очень, — ответил я, — но ты лучше не лезь, простудишься ещё!

Набрав один сачок, я, дрожа, пошёл собирать ещё. Пока в воде, не так холодно, как на воздухе.

Ежей было много, Саша уже хотел сам прийти ко мне на помощь, переживая за меня, как бы я не заболел, замёрзнув, но я убедил его, что не стоит ему лезть в воду.

Набрав ежей и вылезши из воды, я понял, что мы забыли полотенце. Натянув на мокрое тело одежду, мы с Катей, предоставив Саше тащить, ставшие тяжеленными, сачки, побежали дальше, ловко прыгая с камня на камень.

Саша отстал, когда мы добежали до камня, с которого собирались сделать первый, пробный, заброс.

Камень назывался «Броневик». Был он прямоугольной формы, состоял из двух отдельных больших камней, образуя между собой и берегом небольшой заливчик.

Здесь плавали стайки мальков. Не знаю, что за рыба это была, но мы, как-то, набив острогой, ударяя ей плашмя по воде, рыбок, собрали их в баночку из-под консервов, потом дома мама их пожарила.

Вкусные просто невероятно! Но было жалко их убивать.

Слева от «броневика» была образована неглубокая, заросшая морской травой, лагуна, окружённая со всех сторон жёлтыми рифами. С другой стороны рифов вода была тёмная, там была глубина, именно в ту сторону Саша будет забрасывать сачки.

Пока ждали Сашу, мы обежали все камни, прыгая через протоки, весело смеясь.

Потом пришёл Саша, выбрал место на камне, высыпал ежей, бросил в сачок камень для груза, затем раздавил трёх ежей, бросил в сачок, и стал ждать.

Мы с Катей заворожённо смотрели за Сашиными действиями.

— Пора уже, тяни! — не выдержала Катя, но Саша снарядил второй сачок, поменьше, отошёл на другую сторону камня, и забросил его туда.

Немного погодя, он взял верёвку, примерился, и быстро вытащил первый сачок.

Мы с Катей закричали от восторга: в сачке бились сразу четыре немаленьких ленка!

Саша вынул рыбу, пустил их в каменную лунку, полную воды. Потом вытянул второй сачок. Там билась только одна рыбка.

Понаблюдав за рыбной ловлей, мы с Катей решили исследовать лагуну. Солнышко уже поднялось высоко, начало припекать наши голые плечи.

Зайдя по колено в уже прогревшуюся воду, мы стали изучать жизнь морских обитателей.

Вон, в траве прячется малёк ленка, а вот крохотный гребешок, изо всех сил хлопая створками, пытается скрыться от нас. Куда ты? Мы поймали его, посадили на ладошку Кате. Какой маленький!

Даже не верится, что из таких маленьких вырастают огромные гребешки, которых доставал наш самый старший брат Витя, ныряя с аквалангом. Мы потом ели их, когда мама пожарила пятаки с мантией на большой сковородке, на сливочном масле.

Отпустив гребешка, увидели креветку, мы называли её чилим. Я попытался поймать его, но он не уплыл, а просто исчез.

— Катя, Котя! — услышал я, и увидел Сашу Батянова, у которого вчера была в гостях Катя.

Катя тоже увидела его, заулыбалась и замахала рукой:

— Иди к нам, Саша!

Саша припрыгал по камням к нам.

— Привет, — подал он мне руку, — чё вчера не пришёл? Тебя там Настя заждалась.

— Некогда было, — соврал я, — меня наказали.

— Да, я просила, просила маму, — вдохновенно сочиняла Катя. Я смотрел на неё и удивлялся.

А они с Сашей начали вместе играть, бултыхая руками в воде. Я посмотрел на них, и решил не мешать, а пойти к Саше, поучиться ловить рыбу, а то уже большой, Саша в мои годы уже ходил на рыбалку с Юркой.

Саша разрешил мне управляться с маленьким сачком, и я неожиданно увлёкся ловлей рыбы, тем более, что рыба стала попадаться. Одна, две, а то и три сразу!

— Костя, а где Катя? — вдруг спросил Саша. Я взглянул на то место, где оставил Сашу с Катей, и сердце моё упало: там никого не было!

Я, молча, бегом побежал на берег, потом за скалу, которая закрывала вид на берег за поворотом, и увидел, что Саша с Катей уже перелезают на другую сторону следующей скалы, отделяющий наш каменистый берег от пляжа, сплошь покрытого голышами. Саша, наш брат, говорил, что, если здесь будет плохо ловиться, пойдём туда, там, на самом окончании мыса, иногда неплохо ловилось, сейчас там уже были какие-то мальчишки.

Но сейчас Катя идёт туда без нас, со своим другом, Сашей! Причём, вчера, наврала мне, что он пригласил только её, на день рождения!

— Катя! — крикнул я, — ты куда?

— Мы погуляем, и придём! — отозвался Саша, а Катя сказала:

— Котька! Ну, что ты всё время за мной таскаешься?!

Я вздрогнул, как будто меня ударили.

— Катя… — сказал Саша, начиная возвращаться назад.

— Катя! — крикнул и наш брат, — Ну-ка, иди сюда!

А я повернулся, и пошёл назад. Придя к «броневику», не пошёл туда, сел на ближайший камень, и разревелся, размазывая слёзы по щекам.

— Коть… — это Саша, Катин друг. Я не слушал. Катя молчала.

— Я же говорил, надо было спросить, — вздохнул Саша.

— Да, Котька бы захотел с нами, — сказала Катя.

— Не захотел бы, ловил бы рыбу с Сашкой.

— Котя, ну что ты ревёшь? — с досадой спросила Катя, — Не разрешаешь ни с кем дружить…

— Саша! — подошёл к нам брат, — отведи её домой, а мы с Костей рыбы ещё половим, правда, Костя?

Я не ответил, мне было всё равно.

Саша с Катей ушли. Я перестал плакать, но на душе было так гадко, что всё казалось противно: и солнечный день, и рыбная ловля, и тёплое море.

Однако, немного ещё посидев, я пошёл помогать Саше.

Долго не ловили, собрав рыбу, мы, с испорченным настроением, пошли домой. По дороге не разговаривали, как бывало. Я подумал, что наша десятилетняя дружба с самым дорогим мне человеком разрушена, мне было очень обидно, хотелось плакать.

— Что-то вы мало наловили, — сказала мама, когда мы пришли, — а где Катя?

— Я её домой отправил, с Сашей, — удивился Саша, — не приходили?

— Нет, — ответила мама, — вот ведь, маленькая мерзавка, получит у меня! Костя опять плакал? — пригляделась она к моему лицу, — Что случилось?

— Да, ничего особенного, — не стал выдавать сестру Саша. Я тоже молчал, опустив голову.

— Тогда идите, умывайтесь, пора обедать.

Кати не было почти до вечера. Пришла, тихая, как мышка, умылась, села за стол.

— Мам, я кушать хочу…

— Ремня ты хочешь! Сейчас придёт отец, он тебе всыплет! Где шлялась?!

— С Сашей гуляла. Что, нельзя?

— Почему без спросу? — спросила мама, наливая ей борща.

— Саша нас отпустил, — ответила Катя, взяв ложку.

— Я вас домой отправил! — возмутился Саша.

— Вот мы и пошли домой. Ты же не сказал, куда. Мы дома у Батяновых играли с Сашей, ему всякие игры подарили, конструктор, — Катя упорно не смотрела на меня. Я почувствовал себя лишним, и ушёл в свою комнату. Там я залез под одеяло, потом пришёл Саша, и выгнал меня мыться.

— Не лезь с грязными ногами под одеяло! Иди, Катя уже помылась.

Конечно, думал я, Кате всегда достаётся тёплая вода, а мне холодная.

— Не ной, — ответил на мои мысли Саша, — закаляться надо! Он сам прихватил для меня полотенце и чистое бельё.

Помывшись, я снова пошёл в дом, Катя сидела на кухне с мамой, видно было с улицы, потому что там был включен свет. Они о чём-то разговаривали.

Я залез в постель, закрыл глаза, отдавшись своей печали.

— Подвинься! — услышал я, уже почти заснув, — Разлёгся тут! — Катя забралась ко мне, крепко обняла меня, сказала: — Котичек, ты самый мой любимый братик, не обижайся на меня, ладно? Мне Саша сильно нравится. А ты, между прочим, Насте нравишься. Вот что ты губы дуешь? Погулял бы с ней.

— Мне никто, кроме тебя, не нужен, — буркнул я.

— Ты ещё совсем маленький, — вздохнула Катя, — повернись ко мне.

Я подумал, и повернулся. Катя опять обняла меня, поцеловала в намокшие глазки.

— Глупенький. Я же сестра твоя, всегда буду рядом. А Саша мой друг, мне и с ним тоже хочется побыть. Котичек, я теперь всегда буду тебя спрашивать. Ладно? — я кивнул, шмыгнув носом.

— Ну, не плачь, хороший мой, любимый братик.

Но я не мог сдержать слёз, они сами катились из глаз.

Катя шептала мне что-то хорошее, обещала больше никогда-никогда не обижать меня.

— Я не знала, что ты так обидишься, — сказала она в конце, — если бы знала, никогда бы так не сделала.

Мне показалось, что она говорит неправду.

 

3. Поход в парикмахерскую

На другое утро нас никто не будил, и мы опять проспали, пока я не проснулся сам. Солнышка не было, на небе были серые облака. Однако, посмотрев на мирно спящую возле меня Катю, почувствовал тёплую радость от её присутствия. Мы не поссорились, Катя вчера вечером просила прощения у меня, успокаивала, как могла, вытирала мне слёзки. Я сильно люблю свою сестричку.

Вот она вздохнула, перевернулась на бок, лицом ко мне, и открыла глаза.

— Ой, Котик! — и улыбнулась.

— Будем вставать? — улыбнулся я в ответ, — Сегодня солнца нет, пойдём в парикмахерскую, если мама не забудет.

— Не забудет, Котик, я напомню!

— Ах, так! — я схватил подушку, и замахнулся, но не ударил, увидев, как беспомощно сжалась Катя.

Но, видя такое дело, она сама схватила свою подушку, и стала со мной драться.

Потом бросила её в меня, и побежала из комнаты, с криком, что сегодня моя очередь заправлять постель.

Улыбаясь про себя, я заправил кровать. Пришлось полностью её перестилать, настолько мы её разворотили. С трудом справившись, пошёл на двор. Катя уже управилась со всеми делами, и сидела на лавочке, поджидая меня. Я побежал в сад, потом к умывальнику.

— Катя сказала, что вы собрались в парикмахерскую, — сказала мама.

— Да, мам, — вздохнул я, посмотрев на небо. Между тем, я заметил, что облака стали тоньше, начала появляться синева.

— Тогда идите, кушайте, и собирайтесь.

Мама нажарила наших вчерашних ленков, таких вкусных, что мы с Катей в шутку подрались за последнюю рыбку. Потом по-братски её поделили. Остальную рыбу съел Саша, он сегодня опять ушёл в школу. Попив чаю, начали собираться. Надели с Катей одинаковые шортики и рубашки.

Мама посмотрела на меня, и сказала:

— Костя, тебе надо надеть другие трусики, эти немного выглядывают из-под шортиков. Некрасиво.

Мы зашли в дом, мама поискала, и предложила надеть Катины чёрные плавочки.

— Катины? — удивился я.

— Ну да. Вообще, лучше светлые, не будут просвечивать.

— Ладно, мама, только не в цветочек, — вздохнул я.

Носить девчачьи, по мнению пацанов, цвета, было позорно. Мы предпочитали чёрные, или синие трусы, семейного типа, плавки не были в ходу. Но мама сказала, что шортики короткие, и, когда буду сидеть на стуле, кое-что может выпасть.

Я покраснел, и выбрал серые плавочки. И не просвечивают, и не совсем девчачьи. Тем более, раздеваться не собирался, домой придём, переоденусь, может, даже на пляж отпустят.

Собравшись, пошли с Катей в парикмахерскую.

Когда поворачивали на дорогу, ведущую в сопку, нас, как всегда, облаяла соседская собака.

Бабушка Катя, которая была во дворе, увидев нас, улыбнулась, она тоже очень любила нас, когда мы были маленькими, всегда у неё находился для нас гостинец.

— И куда вы, такие красивые? — улыбнулась баба Катя.

— Костю стричь, — ответила Катя, тоже улыбаясь, — видите, уже стал похож на девочку.

— Правильно, — покивала баба Катя, — чего летом лохматым ходить. Умница, Катя!

Почему это Катя умница, а не я? — подумал я, потом понял. Мы шли, по привычке держась за руки, вот баба Катя и подумала, что сестра ведёт меня стричься. Деньги, кстати, мама тоже отдала Кате.

Пройдя по улице Сейнерной, мы немного прошли вниз, там стояло двухэтажное здание КБО.

Подойдя с торца, зашли в парикмахерскую. Здесь уже была очередь. У нас была общая парикмахерская, один мастер стриг и взрослых, и детей. Впрочем, что нас стричь? У пацанов были две стрижки: под ноль, и с чубчиком.

Заняв очередь, мы постояли, потом Катя кого-то увидела.

— Настя, привет! Ты что здесь делаешь?

— Катя? Костя с тобой?

— Да вот же он! — удивилась Катя, показывая на меня.

— Ой! — сказала Настя, и покраснела. А я заметил, что Настя очень хороша собой.

— Котя, — обратилась ко мне Катя, — пока вы стоите в очереди, я сбегаю в одно место?

Я понял, что она хочет сбегать к Сашке домой, подумал, и согласился: что ей здесь, с нами, париться?

Тем более что денёк начал разыгрываться.

— Да, Катя, сбегай, — разрешил я, и Катя убежала. Сегодня она не заплетала косички, распустила волосы, и мы с ней стали опять похожи.

Когда она убежала, я вспомнил, что деньги остались у Кати.

— Настя, — сказал я, — а мои деньги убежали…

— У меня тоже нет лишних, — покраснела Настя, — давай, я отдам тебе свои, сама потом зайду.

— Да ну, — испугался я, — лучше я пойду в другой раз. Не хочу стричься…

— Тогда что? Домой пойдёшь?

— Не хочу домой. Мама или работать заставит, или снова пошлёт сюда. Да и что я про Катю скажу?

— Костя, тогда пойдём, погуляем?

— Пойдём. А куда?

— Смотри, солнышко светит вовсю, пошли на «Купалку»? Здесь близко, мы всегда там купаемся.

— Тебе мама разрешает?

— Я же с тобой.

Я даже загордился, почувствовав себя большим мальчиком.

— Пошли! — согласился я, и мы отправились на прогулку с Настей.

На «Купалку» я ходил редко, в основном, когда дул сильный южный ветер, тогда с северной стороны было тихо и тепло. А на наш пляж ходили ребята, которые жили совсем рядом с тем пляжем, тот же Сашка Батянов, у которого калитка выходила на тропинку, ведущую на «Купалку».

Но на нашем большом пляже было много чистого и мелкого песка, а здесь был маленький пляжик, с крупным песком и каменистым дном.

Настя знала дорогу на этот пляж, провела меня переулками, потом начали спускаться по тропинке вниз. Настя была одета в простенький светлый сарафанчик на узеньких бретельках, который очень ей шёл, потому что волосы у неё были светлые, а глаза голубые.

По каменистому берегу, мы добрались до песчаного пляжа, Настя быстро скинула сарафанчик, оставшись в одних плавочках, таких же, как у меня, только белых…

Я уже было начал раздеваться, когда вспомнил.

— Настя, — прошептал я, — у меня Катины плавки…

— Ну и что? — удивилась Настя, — вон за этой скалой мальчишки вообще голышом купаются, даже ходят, с пирса ныряют. Если стесняешься в плавках…

Я покраснел, и разделся.

— Замечательно выглядишь. Тебе идут, — похвалила Настя, — намного лучше, чем чёрные трусы.

Ну, если тебе нравится, подумал я, тогда хорошо. Тем более что поблизости никого не было.

Мы пошли, искупались, совсем рядом с берегом было глубоко, мы, сначала неловко, потом, освоившись, радостно начали брызгаться, смеяться, Настя мне нравилась всё больше и больше.

Про Катю я не забывал, но думал, что она с Сашей, и начал её понимать, хотя, конечно, рад был бы, если бы она была здесь, с нами. Пусть с Сашкой, но рядом.

Замёрзнув, легли рядышком на песок. Посматривали друг на друга и улыбались.

Немного подсохнув, Настя сказала:

— Давай, я тебя расчешу, а то волосы спутаются. Тебе, правда, надо будет постричься, не понимаю этой моды на длинные волосы. Ухаживать надо, расчёсывать. То ли дело, короткие: пригладил ладошкой, и всё!

— Тебе, правда, нравятся короткие? — спросил я.

— Да, Костя, нравятся, — подтвердила девочка, доставая откуда-то гребешок.

— Тогда… давай, завтра опять пойдём в парикмахерскую?

— Давай! — обрадовалась Настя, начиная меня расчёсывать. У меня в груди поселился маленький котёнок, ласково урча. Я млел, под Настиными руками, осторожно перебирающими прядки моих волос. Может, не стричься? — мелькнула мысль.

— Теперь ты мне, — предложила Настя, и я, с готовностью, начал приводить в порядок Настины длинные волосы. Оказалось, это не менее приятно.

«Надо попробовать Катю расчесать», — появилась мысль.

Закончив расчёсывать, друг друга, мы лежали и любовались делом рук своих, да и лицами, тоже.

— Девочки, можно к вам? — услышали мы, и, обернувшись, увидели двух девочек, подходивших к нам с пляжной сумкой. Настя посмотрела на меня, и прыснула в ладошку:

— У тебя волосы высохли, стали пышными! — я потрогал причёску.

— Это ты, Катя? — спросила меня одна из девочек, — а где Костя? Опять от него сбежала? Нехорошо поступаешь, был бы у меня такой братик, ни за что бы от него не бегала.

Я смотрел, не понимая, причём тут я. Потом дошло, и я покраснел. Девочки подумали, что мне стыдно, и спросили:

— Да, а где Сашка твой? Купается?

Настя хихикнула, озорно поглядывая на меня. Я молчал, не зная, что сказать. Это из-за плавочек меня приняли за Катю! Пацаны ведь такие не носят!

— Сашка, наверно, с Катей, — начала Настя, — это Костя.

— Костя? — недоумённо спросила девочка.

— Что ты удивляешься, Натка? Они же близнецы! Костя, встань! — попросила вторая девочка, я встал, и девочки принялись меня разглядывать.

— Не знала бы, что искать, не увидела бы разницы, — призналась Наташка, — плавки хорошо скрывают, и фигурка у него такая же, как у Кати, сзади не отличишь, волосы, опять же, длинные.

«Постригусь!» — решительно подумал я, а Настя предложила ещё искупаться.

Вторую девочку звали Ира, я потом вспомнил, где видел их, они учились в параллельном классе, но я, занятый только своей сестрой, никогда не обращал внимания на других девчонок. Оказывается, с ними тоже может быть интересно!

Мы купались, загорали, беседовали, давно пропала неловкость между нами.

Пришли пацаны, небольшой группой, устроились неподалёку, совершенно не обращая на нас внимания. Кое-кого я даже узнал, но не стал подходить, застеснялся и своего вида, и того, что я один мальчик, в окружении девчонок. Так и бабником обзовут. А мне понравилась их компания, особенно Настя. Ради неё я всё терпел, даже голод. Когда опомнились, на пляж уже легла тень.

— Ой, Котя! — Настя уже начала меня называть, как сестра, — Попадёт мне! — а я подумал, что мне ещё не попадало, как попадёт сегодня, сегодня я нарушил все мыслимые запреты: и не постригся, и не обедал, и купался один… быть мне поротому! Поэтому мы обсохли, и стали быстро собираться.

— Настя, ты, где живёшь? — спросил я.

— Здесь, недалеко.

— Тебя проводить? — спросил я.

— Не надо… — покраснела она, и я понял, что, если ещё и мальчика с ней увидят, попадёт ещё больше.

Так мы и разбежались возле перекрёстка, только Настя мне крикнула:

— Коть, если что, Катя знает, где я живу!

— Ладно, Настя, спасибо! — махнул я рукой, и побежал домой.

Дома все были в тихой панике. Мама и Катя сидели на летней кухне, Саши не было.

Увидев меня, мама не стала радоваться, а взяла полотенце, стала меня им бить. Я прятал лицо, бегая по кухне, пока Катя не бросилась между нами:

— Мама, не бей его! Это я виновата!

— Что виновата, то виновата! — согласилась мама, бросая полотенце, — Бросаешь брата! Где ты был?!

— Я с Настей гулял… — ответил я из-за Кати.

— Я была у Насти дома, — повернулась ко мне Катя, — тебя там не было. И Насти, тоже.

Я замолчал. Сказать, что на пляже были, купались? Папа придёт, покажет купание.

— Так, где были? — мама опять начала терять терпение.

— Гуляли, — опять уклончиво ответил я.

— Где гуляли?! Саша весь посёлок уже обежал!

— Мама, не надо! — вдруг вступилась Катя, — Тебе он не скажет.

— Ох, Катя! — вдруг сказала мама, — И в кого ты такая?

— Какая? — удивилась Катя, мама только рукой махнула. Тут звякнула калитка, и пришёл Саша.

Увидев меня, живым и здоровым, облегчённо вздохнул, а мне позволили идти, переодеваться. Я надел привычные трусики и майку, и вернулся. Мама уже налила мне тарелку борща, приготовила и пюре с котлетой.

Я набросился на еду, быстро опустошил тарелку. Мама радовалась моему аппетиту.

— Так бы каждый день, — улыбнулась она, — а то ковыряется чего-то. Набегался?

— Угу, — только и смог я ответить.

— Опять не постригся, — сокрушённо сказала мама, — скажу отцу, машинкой пострижёт.

При упоминании отцовской машинки, я побледнел. Отец пострижёт!! Потом на улицу будет стыдно выйти. Может, во время войны такие чубы и были в моде, но только не сейчас! Всё-таки, уже не 45-й год, а 72-й!

— Мама! — воскликнул я, — Завтра пойду!

— Я с тобой! — быстро сказала Катя, показав мне кулачок, чтобы я не сказал какую-нибудь глупость.

— Правильно, Катя, только больше не своди с него глаз.

— Да, мама, я только в туалет сходила…

Я понял и мысленно поддержал маму. И в кого только наша Катя уродилась!

— Я постригусь, — пообещал я из-за кружки с компотом, — а то меня сегодня за Катю приняли…

На кухне сначала повисла тишина, потом раздался весёлый смех, я тоже счастливо улыбался.

Добавляло мне радости ещё то, что завтра мы опять встретимся с Настей!

Вечером мы посмотрели телевизор, показывали кино, я даже не запомнил, какое. Мне было радостно сидеть рядом с Катей, я был страшно доволен, что не рассорились, и по-прежнему любим друг друга.

Папа пришел, сегодня выпивши, принёс бутылку, они с мамой сидят на летней кухне. Мама сначала бранилась на отца, потом сели рядом, мирно беседуют. О чём? Может быть, мама жалуется папе на нас с Катей? Отец никогда нас не наказывал сурово, ремнём по попе я получил от мамы, папа всегда защищал нас.

Я бегал на двор, и видел, как они весело смеются, сидя за столом.

Когда мы с Катей улеглись спать, она обняла меня, и прошептала:

— Ну, Котёнок, рассказывай!

— Что рассказывать? — оторопел я.

— Как провёл день с Настей, без меня? Понравилось? Где были?

— Катя…

— Рассказывай, давай!

— Кать, ты никогда не рассказываешь, где вы с Сашкой ходите…

— Котя! Я рассказывала! Вчера мы с ним играли у него дома! А ты? На пляж ходили? Купались? Ты нарушил своё слово? — я засопел. После прошлогоднего «утопания», мы с Катей дали крепкое слово, что не будем купаться без надзора. Поэтому меня и не нашли. Никому в голову не пришло искать меня на пляже, тем более, на «купалке», где особенно глубоко, прямо рядом с берегом.

— Я догадалась, но никому не сказала, иначе нас с тобой точно бы выдрали. Не ремнём, так крапивой.

Расскажешь?

— Расскажу, — ответил я, взял Катины волосы, мягкие, шелковистые. Начал осторожно пропускать сквозь пальцы, — Кать, можно, я буду тебя расчёсывать по утрам? — шёпотом спросил я. Катя перестала дышать: — Ты… расчёсывал волосы Насте?!

— Да, Катя, и она мне. Я и не знал, как это сладко. И ещё… Кать, можно, я возьму себе твои серые плавочки?

— Мои плавочки?! Ты брал мои плавочки?!

— Мне мама их надела, сказала, что так лучше, с шортиками.

— Интересно… Ты в них купался?

— Да, Катя, в твоих плавочках купаться лучше, чем в трусах, они к ногам не прилипают, не пузырятся.

— Поэтому тебя с девочкой перепутали? — засмеялась Катя.

— Да, Катя, меня девочки начали ругать.

— За что? За то, что надел девчоночьи плавки?!

— Нет. За то, что я… то-есть ты, бросаешь меня одного.

— Котичек, — вздохнула Катя, — я поняла только сегодня, как это горько и обидно, когда сегодня осталась одна. Саши дома не оказалось, ты ушёл с Настей. Я представила, что ты бросил меня, чуть тоже не расплакалась. Давай, больше никогда не расставаться?

— Давай… Катюш, если хочешь, играй с Сашей, только рядом с нами…

— С кем это, «с нами»? — отстранилась Катя, заглядывая в моё смущённое лицо.

— Ну, я с Настей, ты с Сашей… — Катя радостно рассмеялась:

— Ты что, влюбился? — мне стало жарко:

— Кать, я тебя люблю…

— Меня, понятно, я тоже тебя люблю, я про Настю спрашиваю.

— Не знаю, Катя, мы завтра пойдём стричься?

— Пойдём, Котичек, — она нежно поцеловала меня в щёчку, — не знаю только, пойдут ли тебе мои плавки к твоей новой стрижке?

— Посмотрим. Насте понравились, девчонкам, тоже.

— Кто там был?

— Наташа и Ира. Кать, там были мои знакомые пацаны, и они не узнали меня!

Катя захихикала:

— Здорово было бы, если бы узнали!

— Да, Катя, обозвали бы бабником…

— Тебя? Никогда.

— Почему?

— Потому что мы всегда вместе. Подумай сам! Ты всегда с девочкой!

— Может быть, — протянул я, — ты больше ничего не вспомнила? Про Оберон?

— Нет, Котя, может, приснится. Давай спать.

А утром Саше стало плохо. У него сильно заболел живот, его тошнило, несло.

— Наверно, аппендицит, — сказал Саша. У Саши в школе уже двое перенесли операцию, и он знал симптомы. Наш брат оделся и сказал:

— Пойду в больницу.

— Мы проводим тебя! — воскликнули мы, и побежали собираться.

— Катя, потом Костю отведи стричься! — крикнула нам вслед мама.

— Ладно! — отозвалась Катя.

Я быстро переоделся во вчерашнюю одежду, и плавки не забыл, вдруг пригодятся!

Катя тоже не задержалась, мы беспокоились за Сашу. Расчесалась Катя сама, некогда было даже косички заплести.

До больницы Саша шёл вполне бодро, лишь иногда корчился от боли. Саша не стал записываться в поликлинике, к врачу, а пошёл сразу в приёмный покой. Там он долго бы ждал врача, но мы с Катей вызвали немалый переполох, когда закричали, что нашему брату плохо, и стали бегать, в поисках дежурного врача. Врач нашёлся быстро. Он, оказывается, знал нас, рассмеялся, глядя на наши озабоченные лица но, прощупав Сашин живот, сказал, что надо отправлять его в Находку, делать операцию.

Единственный хирург была в отпуске. Ира, кстати, с которой я вчера купался, была её дочкой.

Сашу посадили в больничный «УАЗик», мы с Катей подождали, пока он уедет, и пошли снова в парикмахерскую.

— Не повезло Саше, — сказала Катя, — самое лето в разгаре, а он в больнице будет лежать.

— Долго? — спросил я.

— Неделю, кажется, — ответила сестра. Я подумал, что лучше, конечно, лежать в больнице осенью, или зимой. И в школу ходить не надо, и холодно на улице, всё равно долго не погуляешь. Мы, правда, с Катей, могли ещё и не такое, нам всё равно, лето, или зима, лишь бы дома не сидеть. Но об этом, как ни — будь в другой раз.

Дошли до парикмахерской, нашли там Настю, которая уже места себе не находила, думая, что я её обманул, но мы с Катей рассказали грустную историю, приключившуюся с Сашей, и Настя посочувствовала нашему брату. Пока разговаривали, подошла наша очередь. Меня посадили перед зеркалом, накрыли простынёй, от шеи до ног, и спросили, как подстричь. А я смотрел на своё лохматое отражение, и жалел свои волосы, потому что Настя не будет больше меня расчёсывать. Только я её. И Катю.

— Под бокс! — сказал я, и весело защёлкали ножницы.

Под конец стрижки у меня остался только крохотный чубчик с чёлкой, сразу стали видны слегка оттопыренные красные уши.

— Вот и всё, с вас пятнадцать копеек, молодой человек, — сказала мастер. Я залез в кармашек, и заплатил. Сегодня Катя доверила мне деньги.

— Какой ты красивый стал! — восхитилась Настя, у которой тоже подошла очередь.

— Да, Костик, ты прямо очаровашка! — подтвердила Катя, которая уже, в нетерпении, не знала, куда себя деть.

— Катя, подождём Настю? — попросил я.

— Её долго будут стричь, может, мне пока сбегать? К Саше?

— Катя, сейчас Настю подождём, и вместе пойдём к Саше, потом на пляж.

— А если он опять уйдёт? — надулась Катя. Я посмотрел на неё, и она смутилась.

Саша сам нас нашёл. Недалеко от КБО стоял стенд с клубной афишей, на которой было написано называние новой картины.

Саша был одет в бежевые шортики и белую футболку с короткими рукавами.

Фильм назывался «Разиня», демонстрировался он на вечернем сеансе, куда таких ребят, как мы, ещё не пускали.

— Классное кино! — сказал Саша, — С Луи де Фюнесом. Помните, «Фантомас»? — мы закивали. Помним, конечно. По рассказам. Катя сразу завладела Сашей, мы с Настей переглянулись, и взялись за руки.

Катя посмотрела на меня ревниво, но ничего не сказала.

— Куда пойдём? — спросила она.

— Надо домой сходить, маме сказать, что Сашу в Находку отвезли, — сказал я, — можно отпроситься на пляж. Сегодня папа дома, отпустит.

Так мы и сделали. Мама, увидев такую кучу нарядного народа, вздохнув, отпустила нас, наказав долго не задерживаться, и не лазить по свалкам в чистой одежде.

Мы не стали переодеваться в боевые доспехи, потому что друзья были в чистом, и отправились на пляж, а папа стал собираться в Находку, узнать, как там сын.

На пляже мы искупались, отогрелись, и незаметно Катя стала разговаривать с Настей, а мы с Сашей.

По поводу моих плавочек никто ни разу не прошёлся, хотя к нам присоединились знакомые ребята.

Оставив Настю с Катей беседовать о своём, о девичьем, мы принялись играть в карты. Потом девочки тоже присоединились к нам.

А я всё поглядывал на Настю, на её голову, и страдал, не решаясь предложить расчесать ей волосы.

Как вчера было хорошо! Настя заметила мои взгляды, и предложила искупаться. Конечно, за нами увязались все!

Так мы и не остались вдвоём, а когда пошли домой, Саша с Настей пошли верхней дорогой, а мы нижней.

Несколько минут помолчав, я спросил у Кати:

— Кать, ты договорилась с Сашей завтра встретиться?

— Нет, не договаривалась, а ты с Настей?

— Нет, мы так и не остались вдвоём.

— Пойдём завтра к ним?

— Не знаю, — вздохнул я, — нас могут и не отпустить завтра.

Дома уже был папа. Он сказал, что Саше сделали операцию, и скоро мы с папой поедем к нему в гости. Мы закричали «ура!», и побежали в летний душ, который состоял из чёрной бочки, нагреваемой солнцем, туда был подведён летний водопровод, и деревянной кабинки, закрытой полиэтиленовой мутной плёнкой.

— Жалко, там тесно для двоих! — сказал я, — Сейчас ты опять расходуешь всю тёплую воду.

— Вот видишь! — ответила Катя, — Так что, снова тебе идти за полотенцем и трусиками.

— Вечером позволишь тебя расчесать?

— С удовольствием! — отозвалась Катя, подавая мне через занавеску свою одежду.

Помывшись, мы сели ужинать, заодно слушая, как папа ездил к Саше. Конечно, к сыну его не пустили, потому что он лежал в послеоперационной палате, ещё отходил от наркоза. Взяли только передачку с чистым бельём. Зато мы были спокойны, зная, что операция прошла успешно, никаких осложнений нет.

Посидев на кухне, пошли к себе, поиграть. Мы опять стали играть в «Оберон».

— Катя, а как мы вернулись? — спросил я. Катя задумалась, нашла крупный гребень, и мы уселись поуютней на кровати. Я начал осторожно расчёсывать прядки, стараясь всё делать как можно аккуратней, чтобы не дёрнуть случайно волосы. Я шумно пыхтел у Кати над ухом, она не выдержала и обернулась, с улыбкой. Мы смотрели друг на друга, наши лица были совсем близко.

Я не удержался, и поцеловал свою сестру.

 

Глава вторая,

в которой рассказывается,

Как мы провели время у Сахов

Поцеловав Катю, я отодвинулся и снова посмотрел на неё. Мне показалось, что Катя повзрослела, уже не девочка, а почти девушка. Мельком увидел холмики на груди.

Тряхнув головой, удивился, почему я Катю представил девочкой? Нам уже почти шестнадцать лет!

Ну, если считать по нашему отсчёту, не от рождения, а от зачатия.

Я расчёсывал Кате волосы, тая от счастья, мы снова были вместе, за столь долгую разлуку.

Наконец-то она окончательно выздоровела! И нам разрешили жить вместе, отвели эту палату, которая больше походила на гостиничные апартаменты.

Мы были мужем и женой, нам разрешили делать, что хотим. Но это было насмешкой.

По условиям контракта, я должен был ещё сдавать свой генетический материал, и у меня его брали со всей тщательностью, усыпляя. Из бокса я выходил настолько опустошённый, что до палаты меня катили на коляске. Потом компенсировали спортивной сбалансированной пищей, гоняли в спортзале, давали пить специальный коктейль. В общем, об интиме думать не хотелось. У Кати тоже была жизнь не сахар, о своих делах Катя предпочитала молчать, да и я о своих ничего не помнил.

Зато мы любили друг друга, как дети, целовались, ласкали друг друга, как могли, строили планы на будущее. Будущее никак не хотело оформляться. Наши скафандры остались на земле Сахов, вернуться опять к ним? Наверняка они захотят продолжить обряд!

Я бы продолжил, на их месте.

Юлик уже давно выздоровел, и отправился домой. Как они это делают? Наверняка наш добрый доктор Натаниэль способствует.

Я вздыхаю, думая о безысходности нашего положения.

— Что, Тоник? — оборачиваясь и целуя меня, спрашивает Катя, — Думаешь, как вернуться назад?

— Да, Катюш, нам надо, наверно, вернуться на Станцию, надоело мне здесь, до ужаса.

— А потом что? Что, если нас там ждут?

— Ну, хотя бы уйти в другой мир…

— К Сахам? Там весело, люди открытые, бесхитростные.

— Да, тебе там понравилось! — язвлю я.

— Тоничек, не надо, — виновато говорит Катя, и я целую её в ушко.

— Только без них нам не добраться ни до скафандров, ни до вездехода, — снова нарушила тишину Катя.

— Сахам тоже придётся помогать. Мне.

— Только тебе? — лукаво смеётся Катя.

— Катя! — суровею я, — Ты моя жена!

— А ты мой муж! — парирует Катя. Я вздыхаю и молчу. Надо бы просветить девочку о разнице между мужчиной и женщиной, да как-то не нахожу подходящего момента.

Я бы не сказал, что живём, как в тюрьме, нет, по первому капризу нас вывозят в город, в сопровождении огромного зелёнолицего охранника, посещаем балы, где бывали представители всех низших рас. Катя непременно убегала от меня, перетанцевала с мальчишками всех рас!

Меня тоже выбирали различные красотки, с самыми разными цветами и оттенками кожи.

Вообще, этот город, который назывался Алимаэль, был перекрёстком всех известных миров. Были здесь и хвостатые, но не дикие, а вполне цивилизованные, в мужских юбках наподобие килтов. Думаю, в брюках им было бы очень неудобно.

Я пережил несколько попыток похищения меня, любимого, куда-то в номера, хорошо, охранник отбил. За Катю я волновался ещё больше, потому что, попав на этот карнавал, где подростки обоих полов и всевозможных рас искали себе достойную пару, она начинала вдруг вертеть хвостом. Вроде и не было его у Кати, но хвост из поклонников тут же образовывался. Вот им Катя и вертела.

Чтобы потанцевать со своей женой, мне надо было встать в очередь.

Сходив несколько раз на такие вечеринки, я надул губы, и сказал, что больше не поеду, пусть Катя сама там развлекается, если хочет, а мне и дома не плохо.

Тогда Катя уехала одна!

Я весь вечер и половину ночи злился на себя и Катю, а когда она приехала, весёлая и благоухающая модными духами, я долго дул губы. Катя словно не замечала моей обиды, порхая по комнате и теребя меня.

— Тоник, не сердись, надо было ехать со мной.

— На следующий бал ты опять уедешь одна? — мрачно спросил я.

— Да, Тоничек, — почему-то вздохнула Катя, — а тебе лучше остаться дома.

Я содрогнулся от ревности.

— Катя! Ты что?! Ты…

Катя пожала плечами, раздеваясь. Раздевшись до трусиков и маечки, пошла в душ.

Потом, пожаловавшись на усталость, легла спать. Я улёгся рядом, сильно обидевшись на Катю.

Она очень быстро уснула, а я вертелся до утра.

Катя проспала до полудня, потянулась, как кошка, увидела меня и счастливо улыбнулась:

— Тоничек! Иди ко мне! — мне ничего не оставалось, как подойти и встать перед ней на колени.

Катя обвила мою шею руками, и стала жарко целовать меня. Через некоторое время я простил её.

И вот, теперь мы ластимся друг к другу, больше не вспоминая тот неприятный для меня вечер.

Когда мы уже пообедали, пришёл Натаниэль, и сказал, что наш контракт закончился, и нам можно выбирать место, куда он нас и отправит.

— Нам нужны наши скафандры, — сказали мы, и объяснили, что они из себя представляют.

— Так что, к Сахам? — спросил нас наш добрый доктор.

— Можно, сразу в пещеру? — поинтересовался я.

— Только в ту точку, откуда вы пришли, там осталась ваша привязка к месту. Без привязки вы рискуете оказаться где угодно, даже в открытом космосе.

Мы переглянулись с Катей, и решили, что лучше так, чем в космос.

— Антон, пойдём, поговорим, напоследок, — пригласил меня Натаниэль, выходя из нашей палаты.

В его новом кабинете, обставленном, как рубка космического корабля, он сам налил мне напиток, напоминающий наш, земной, кофе, но гораздо более вкусный и бодрящий.

Отхлебнув несколько глотков, он отставил чашечку, и стал пристально разглядывать мою фигурку.

Надо сказать, что за два года, проведённых здесь, я вылез из образа очень гадкого утёнка, слегка раздался в плечах, кости обросли, если не мышцами, так жилами, опутывая руки сплетениями, похожими на рельефные мышцы. Каждодневные упражнения этих лет сказывались.

Меня учили фехтованию, я попросил набить мне руку по стрельбе из лука, теперь я могу прилично стрелять, не вызывая корчи от смеха у Сахов, также метать ножи, сюрикены, камни-голыши.

Я не мог понять, был я здесь эти два года, или не был, но память услужливо подсказывает, как меня мучили в спортзале, как болело всё тело от растяжек, суставы буквально выворачивали, чтобы сделать гибкими. Если бы не отбывание в капсуле, где я спал, было бы ещё хуже.

Доктор Натаниель стал сказочно богат. Он не скрывал от меня, зачем людям, и, в основном, Высшим расам, нужен наш ген Прародителей. Адам и Ева, если перевести их имена на наш язык, жили и не болели тысячу лет, и были молоды и сильны. Это их потомки, смешиваясь с окружающими их племенами, постепенно переняли их генетический код, поэтому продолжительность жизни людей сократилась до ста лет. Правда, увеличилась скорость жизни, сообразительность. Тем более что ген ещё долго проявлялся у некоторых людей. Например, Мафусаил умудрился прожить 800 лет.

Теперь специалисты по генной инженерии ломают головы, как сделать, чтобы долгоживущий разумный мог оперировать своим мозгом, как быстроживущий, в то же время, замедлив свой метаболизм.

Я позволил себе усомниться в этом, предположив, что столетний новый человек будет на уровне десятилетнего нынешнего, по уровню развития, как тела, так и ума.

— Разве ваша раса не живёт уже сейчас по тысяче лет? — напрямую спросил я.

— Ты прав, малыш, — ответил Натаниэль, — сейчас мне 400 лет, но, чем больше живёшь, тем больше хочется. Я бы не отказался прожить 10000 лет, и быть по-прежнему молодым и здоровым.

У нас есть проект по переносу сознания, но мне больше нравится моё, знакомое мне до мелочей, тело. С переносом не всё так однозначно. Подходящим может стать тело низшей расы, или женское.

— А как же прежний владелец тела? — задал я интересующий меня вопрос.

— Поэтому этот метод не очень популярен, высшие расы не предоставляют тела своих детей, кроме безнадёжных случаев, поэтому приходится использовать низшие расы для опытов.

— Насчёт морали у вас всё в порядке? — поинтересовался я.

— Мы проводим опыты над искусственными особями, — пожал плечами доктор, и я вдруг представил, что будет с нашими с Катей детьми, которых сделают из наших клеток. Передёрнул плечами.

— Что тебя мучает, мой юный друг? — я хотел ему сказать, что он мне вовсе не друг, но промолчал, воздав хвалу Всевышнему, что Он не позволил никому читать чужие мысли.

— Наши с Катей дети, — признался я.

— По этому поводу можешь быть спокоен. Кто родится, будет счастлив, с остальным материалом будут проводиться исследования. Думаешь, всё так просто? Из всех твоих миллиардов сперматозоидов нужной нам информацией наделён, хорошо, если один на миллион, и его надо найти и отделить от остальных.

— А Катя? — прошептал я.

— Вот насчёт девочки я хотел с тобой поговорить. Девочка очень непроста, и уверенность, что ты по уши влюбился в неё, вызывает у меня сочувствие к тебе.

— Всё так плохо? — уныло спросил я, доктор кивнул.

— Её нельзя переориентировать только на меня? — доктор отрицательно покачал головой:

— Всё заложено на генном уровне, даже глубже, все железы внутренней секреции вырабатывают особый гормон, который заставляет её собирать генную информацию со всего Мироздания. Впрочем, я не буду тебе всё объяснять, она должна сама тебе рассказать, если любит тебя. Я не имею права раскрывать чужие тайны, даже искусственно созданные.

— Вы говорите, сама. А она знает, о чём вы говорите?

— Да, я открыл ей глаза на странности её поведения.

— И что Катя?

— Катя? Она слишком любит тебя, чтобы уйти в небытие. Ведь не зря ты спасал девочку, оплатив за её жизнь такую высокую цену. Она обещала поговорить с тобой. Будь к ней терпелив, Антон, не осуждай её, или порви с ней, если сможешь. Но лично я не советую, вы идеальная пара по всем параметрам. Увы, переделать её мы не сможем, я уже говорил, что участвуют многие железы, если бы была хоть одна, или две, мы бы пересадили их, или вырастили новые, из её клеток, но затронут головной мозг. Вот так, друг мой Тоник, только любовь может спасти вас, — развёл руки доктор, — я предупредил тебя, чтобы ты был в курсе дел, и не натворил глупостей.

Я вышел от доктора в смущении и растерянности, а когда зашёл в нашу палату, всё было написано у меня на лице. Катя, увидев это, усадила меня рядом с собой, прижала мою голову к своей груди, гладила по короткой стрижке и обещала, что всё будет хорошо, мы вместе справимся с этой бедой.

* * *

— Ого! Какой ты стал! Даже не узнать! — восхищался Дэн, когда приехал к нам на островок, куда мы переместились с Катей из клиники. Приехал Дэн с Юликом, тот сразу повис у меня на шее, стал называть братом.

— Погоди, Юлик, после обряда он будет твоим братом, — смеялся Дэн, видя такую горячую любовь брата ко мне.

— Что мне ваши обряды?! Тон здесь, и мне этого хватает!

— Ты не хочешь кровного родства? — удивился Дэн.

— Что это мне даст? — спросил Юлик, встав рядом со мной, крепко держа меня за руку. Он тоже подрос, окреп, стал копией Дэна, каким он был два года назад.

— Племянника, или племянницу! — рассмеялся Дэн. Мне от его счастья и веселья было не по себе.

— Дэн, — тихо сказал я, — нам надо уйти к себе.

— Конечно, я не задержу вас долго, — согласился Дэн, — но ты ведь не дашь нашему роду вымереть? Поможешь нам своей свежей кровью? Ты уже зрелый мужчина!

— Я согласен, конечно, но Катя, зачем вам? Она ведь в любом случае не останется с вами?

— Ты хочешь неполноценный обряд? Тогда твои дети будут незаконнорожденными, я не смогу признать их своими.

— Дэн, я не могу…

— Тоник, — мягко сказала Катя, — неужели ты собрался обречь целое племя на вымирание? Успокойся, всё будет хорошо, ты не пострадаешь.

— Я умру от ревности! — признался я.

— А мне будет легко?

— Можно сделать всё искусственно, как у нас, или в клинике доктора Натаниэля!

— Тоник, у нас это запрещено. Если бы не запрет, мы давно бы сделали это, — ответил Дэн.

— Значит, закон важнее выживания?

— Не знаю. Это противоестественно. Если ты против, я не стану держать тебя, но и помогать не буду.

— В чём? — насторожился я.

— В поисках пещеры, где вы оставили свои вещи.

Мы, кстати, прибыли сюда в своей домашней одежде: Катя в юбочке и маечке, я в шортиках и маечке.

— Ваш прежняя одежда хранится здесь, — сказал Дэн. Юлик не отпускал мою руку, умоляюще смотрел на меня.

— Подаришь мне племянника? — вдруг спросил он.

— У тебя, разве нет ещё? — удивился я.

— Племянница родилась, — притворно надулся мальчик.

— Но это же замечательно! — улыбнулся я. В памяти мелькнуло какое-то приятное воспоминание, связанное с девочкой. Да вот же она, стоит рядом!

— Конечно, — заулыбался Юлик, — но мальчик ещё лучше. Оставайся, Тон…

И я остался.

Мы снова провели обряд, и нас с Катей оставили одних, в шалаше.

У меня ничего не получилось. Сказывался недостаток гормонов. Мы с Катей нежно целовались, ниже груди она меня не пустила.

На другой день мы с Дэном и его друзьями отправились в степь. С нами поехал Юлик.

В спортзале клиники был тренажёр, как у североамериканских ковбоев, там меня учили держаться в седле дико скачущего жеребца.

Понятное дело, живая лошадь — совсем другое дело, но мне опять дали смирную лошадку, и парни успокоились, видя, как я уверенно сижу на ней, с прямой спиной, приподымаясь, в такт лошадиному бегу. Со стороны выглядело это так, как будто я не сижу в седле скачущей во весь опор лошади, а сижу на стуле.

— Где ты так научился сидеть на лошади? — удивлялся Дэн, — Ты же лечился?!

— Там был спортзал, — уклончиво отвечал я.

Поразил я и все мишени, без особого усилия растягивая луки своих друзей.

— Может, ещё поборемся? — шутя, спросил Дэн.

— Куда мне против тебя! — смеялся я, но Дэн не отставал, сказав, что никто не узнает о моём поражении. Тем более, если даже и узнают, не зазорно проиграть сыну вождя. Юлик даже запрыгал от радости.

— Чур, за хвосты не хватать! — закричал он. Я застыл, совсем забыв про хвосты, а Дэн сказал, ничуть не смущаясь, что это будет не честно, поскольку у меня нет хвоста.

Юлик захотел посмотреть.

— Юлик! — сказал я, — Ты же лежал в больнице, где один был с хвостом!

— Мы там не ходили голыми! — резонно возразил мальчик.

Одеты мы были в кожные юбочки, без мягкой повязки между ног.

— После борьбы будем купаться в речке, там увидишь, — успокоил я паренька.

Ребята расстелили попоны на траве, примяли их, образуя своеобразный татами, и мы вышли в центр, босиком.

Дэн был тяжелее меня, зато я быстрее. Всё-таки натаскали меня в спортзале, к тому же во сне я учил теорию новейшей борьбы, и помнил кое-что из прошлой жизни.

Покружив по шкурам, мы примерились друг к другу, и Дэн попытался схватить меня. Но только хлопнул ладонями по тому месту, где только что стоял я.

Оказавшись позади него, несильно толкнул его ногой под коленку, и Дэн упал.

Тут же перекатился, и снова напал. Я провёл бросок, потом ещё. Дэн не знал приёмов, которые можно проводить с такой скоростью, он рассчитывал на силовые захваты. Зато выносливости ему было не занимать. Я же начал выдыхаться. Решив, что надо заканчивать схватку, я провёл серию молниеносных бросков, и взял его на силовой приём. Дэн терпел.

— Дэн, не советую терпеть, это же не война, сдавайся, — предложил я, — это же игра, никто не узнает.

Дэн признал своё поражение.

— Не ожидал от тебя, — сознался он, растирая руку.

— Меня бы Тон не победил! — гордо сказал Юлик, и все его поддержали.

Бахар решил побороться с победителем. Я отдохнул, сбегал в ковыль, и вышел навстречу батыру.

Батыр решил, что изучил мою тактику, и старался не даваться мне в руки, но был ещё медлительнее Дэна, так что, если с Дэном я осторожничал, то Бахара приложил о землю со всей дури, совершенно забыв, что это не маты.

Испугавшись, тут же начал делать ему искусственное дыхание.

— Ты так всех моих воинов покалечишь! — покачал головой Дэн, опять потирая пострадавшую руку.

— Извини, Бахар, — говорил я, поднимая друга на ноги, — совсем забыл, что здесь голая земля. Мы занимались на матах.

— На чём? — переспросил Дэн.

— Такие матрасы, набитые ватой.

— Прикажу такие сделать, будешь нас тренировать! — решил сын вождя.

Собравшись, поскакали на речку, где, раздевшись догола, стали купаться, веселясь, как маленькие дети. Юлик не отходил от меня, изучая мой крестец.

— Красиво! — вздохнул он.

— Тебе не пойдёт! — быстро возразил я, — Тебе с хвостиком гораздо лучше.

— Знаю я, — согласился мальчик, разглядывая свой хвостик с мягкой кисточкой на конце.

Оказывается, у них ещё были рожки, которые прорезались в день совершеннолетия. Сейчас были небольшие шишечки на голове, скрытые под волосами.

— Если вы несовершеннолетние, почему вам разрешают так рано жениться? — задал я волнующий меня вопрос.

— Сейчас у нас активная жизнь короткая, — махнул рукой Дэн, — пока дождёшься совершеннолетия, пыл угаснет. Поэтому мы и просим тебя посодействовать нашему возрождению.

— Да я-то не против, — уныло ответил я, — Я с ума сойду из-за Кати.

— Да не обижу я твою Катю! — засмеялся Дэн.

— Не понимаю, зачем она тебе нужна? — всё пытался я его отговорить.

— Так положено, — ответил Дэн, — за нами будут следить старейшины. Думаешь, мне легко расстаться со своей женой? Просто понимаю всю необходимость этого. Да и нравишься ты мне, знаю, моему Ветерку будет хорошо с тобой.

Ребята расстелили достархан, и мы отлично пообедали, опять мне достался приятный кисло-сладкий сок, прекрасно утоляющий жажду и немного тонизирующий.

— Тон, ты со мной будешь завтра бороться? — спросил Юлик.

— Завтра Тоника не будет с нами, — сказал Дэн, — завтра он будет с Ветерком и её подругами.

— Как, с подругами?! — чуть не подавился я, — мы так не договаривались!

— Надо, Тоник, надо…

— Я ещё в плохой форме! — пытался я отбиться.

— Девочки восстановят тебе форму, иначе тебе самому придётся от них бегать! — ребята дружно заржали, даже Юлик. Мне оставалось только краснеть и есть сыр с лепёшкой.

Если мы с Катей прошлой ночью спали в шалаше, то теперь нам поставили отдельную кибитку, с новыми войлоками, мягким широким ложем на половину кибитки. На низком столике был приготовлен ужин.

Всё бы хорошо, вот только Кати нигде не было. В груди неприятно засосало, начинались ревнивые судороги.

Ко мне в кибитку вошли сразу три смущённые красавицы, в их числе была и Утренняя Роса.

Они выглядели так же, как и я, скованно и нерешительно.

Первая начала проявлять инициативу Роса. Она давно бросала на меня заинтересованные взгляды, а теперь и вовсе раскраснелась, глазки загорелись, она присела перед столиком, налила мне в пиалу какого-то напитка из бурдюка, набрала в чашку сладких сушёных фруктов в меду.

— Тоник, попробуй, мы так старались!

Я выпил какого-то напитка, съел фрукты в меду, после чего заинтересованно посмотрел на красавиц.

Как и все девочки и девушки, кроме кормящих матерей, они носили только набедренные повязки, оставляя открытой маленькие аккуратные грудки, слегка, своей изящной формой, отличавшихся от более грубых мужских. Однако я убедился, видя, как кормят детей, что молока у них хватает.

Чем больше я смотрел на девушек, тем больше поднималось моё настроение, а когда выпил ещё чашечку напитка, понял, для чего они здесь.

Первой, по праву старшинства, мне досталась жена Дэна. И я забыл про всё на свете.

Уже под утро они засунули меня в чан с водой, и, хихикая, начали отмывать от пота и крови…

Да, две подружки оказались девственницами. Когда я спросил их, как же теперь им быть, они ответили, что их женихи предложили отправиться ко мне, чтобы их первенцы были со свежей, чистой кровью, и чтобы они были такими же смелыми и сильными, как гость.

Оказывается, наша шуточная борьба с ребятами оказалась не тайной, слухи поползли самые невероятные. Оно и понятно: что знают двое, знает и свинья.

Мои девочки, отмыв меня и высушив мягким полотенцем, уже нисколько не стесняясь, а, только, помахивая в нетерпении своими изящными хвостиками, предложили прогуляться перед завтраком. Пришлось согласиться.

Мы оседлали лошадей, и умчались в утренний туман, поднявшийся над рекой.

Прискакав на песчаную косу, где стоял шалаш, девчонки, спешились, пригласив и меня сделать то же самое. Затем расстелили скатерть и накрыли его лёгкими заедками, для меня поставили блюдо со свежей, мелко нарезанной кониной, налили чашу напитка, и мы начали завтрак на свежем воздухе.

Девчонки с восторгом смотрели на меня, я на них, пока не раздался стук копыт, приглушённый песком, и к нашему достархану выехали четверо всадников. Впереди восседала моя законная жена, Катя. Ноздри её шевелились, я видел, как она еле сдерживается от гнева.

— Смотри, Дэник, как хорошо здесь устроились твоя жена и мой муж! Пожалуй, не будем им мешать, тоже поищем себе укромный уголок, отдохнём там! — Катя развернула своего коня, хлестнула его плёткой так, что конь с обидой заржал, взвился на дыбы, и рванул вперёд.

Дэн криво усмехнулся, и поскакал, вместе с моими друзьями, вслед за Катей.

Я вскочил и застыл, глядя, как уезжает от меня моя любимая. Ком застрял у меня в горле и в груди.

Постояв, я снова сел, задумчиво выпил ещё напитка, закусил кониной, и снова забыл про всё на свете, отдавшись подругам.

Потом я купался в речке, наслаждаясь тёплой ленивой водой, а девчонки остались лежать в шалаше, объяснив мне, что боятся вымыть сокровища, что я им подарил.

Вспоминая Катю, я всё больше мрачнел.

К вечеру мои подруги оставили меня, сказав, что им пора к своим любимым.

Когда я вошёл в свою кибитку, там уже сидела Катя за накрытым столом.

— Привет, мой милый! — улыбнулась она хищной улыбкой.

— Катя, что ты злишься? — покраснел я, — Ты же знала, на что мы идём, ты сама с Дэном…

— Я с Дэном! — презрительно скривила губы девушка, — На вот, выпей, поешь, а то все силы растратил на своих девочек, на меня, наверно, ничего не осталось.

Я выпил, поел. Мы улеглись на ложе, раздевшись. Я целовал её бесчувственные губы, пытался расшевелить сосочки, но меня будто сглазили. Я не смог. А ласки Катя допускала лишь до уровня груди.

— Так я и знала! — с сарказмом сказала Катя, — Все твои уверения в любви — только слова. Девочки уверяли меня, что ты в постели бесподобен. Ну и понятно, их ты любишь!

Слова Кати больно ранили меня, я даже не подумал, что, Катя не успела встретиться и поговорить с девчонками.

Какая разница?! Я выглядел жалко.

— Жаль, что у Дэна сегодня жена, вот кто настоящий мужчина! — добила меня Катя. Я отвернулся к стене, пряча катившиеся по моему лицу слёзы досады и обиды.

Катя отвернулась от меня, и больше мы не общались до утра. Я всё-таки уснул, а когда проснулся, Кати уже не было. Мне приснилось только, будто Катюша перед уходом поцеловала меня и прошептала: «прости, любимый, так надо».

Сегодня с утра ко мне пришли Юлик с пацанами. Они попросили обучить их моим искусством борьбы.

После лёгкого завтрака ребята расстелили самодельные маты, и я начал обучать ребят правильному падению, движениям и стойкам. За этими занятиями я только развеялся от мрачных мыслей, как увидел, что, Катя с Дэном, весело смеясь, вспорхнули на лошадей, и, в сопровождении друзей, умчались в широкую степь. Посмотрев им вслед, я вздохнул, поняв, что теряю любимую, и занялся воспитанием ребят, чтобы отвлечься от страшной ревности. Простите, ребята, за боль, что вам причинил, растягивая ваши неокрепшие ноги и руки! Завтра вы будете не бегать, а ковылять.

— Несмотря на боль, делайте с утра разминку, которую я вам показал! — сказал я на прощанье, отправляясь к реке, чтобы смыть пот и грязь. Ребята стайкой двинулись за мной.

Выкупавшись, мы разошлись по домам. Меня опять обслуживали девчонки, на этот раз другие. Неизменной осталась жена Дэна. Я почувствовал себя жеребцом-производителем.

Но перед этим я видел вернувшихся с прогулки Катю и Дэна. Они буквально сияли от счастья.

Невыносимую душевную боль я смыл напитком, который принесли мне девчата. Я уже перестал смущаться, не стал обращать внимание, что мне приводили девственниц. Я представлял, что играю с Катей, и мне становилось немножко лучше.

На другой вечер снова ко мне пришла Катя. С постным лицом она угостила меня ужином, разделась и легла на лежанку. Мы не разговаривали. Я сделал безуспешную попытку, отвернулся к стене и долго лежал, предавшись своему горю.

— Зачем ты приходишь ко мне? — наконец спросил я, — Мучить меня?

— А где мне спать? На улице? — спокойно спросила она меня. Я промолчал, глотая слёзы.

Так прошла неделя. В следующий раз, когда пришла Катя, я даже не посмотрел на неё. Выпив напитка, поскольку очень хотелось пить, я сразу улёгся на лежанку, отвернувшись к стенке.

Слёзы катились у меня из глаз, а я не замечал их, думая, что пора всё это прекращать.

Я уже с Юликом и его товарищами объехал ближайшие окрестности, тайком выведал у друга Юлика, Листика, где находятся скалы с пещерой. Однажды даже, издали, я видел вершину скалы!

На лошади можно было добраться часа за два-три. Однако надо было уходить пешком. Ковыль высокий, человека скрывал полностью. На лошади же меня можно было выследить очень легко.

Катя присела рядом со мной, силой повернула меня к себе, поцеловала моё заплаканное лицо и легла спать. Мне стало ещё больнее. Что ж, если ты предпочла этого дикаря… я уйду, не буду мешать вашему счастью. Слёзы потекли ещё обильней, я сдерживал рыдания, как мог.

— Тоник, успокойся! — вдруг сердито сказала Катя, но я не мог сдерживаться, тогда она легла подальше от меня.

На другой день мы с мальчишками взяли луки, стрелы, и отправились в степь, на охоту.

В зарослях водилась мелкая и крупная дичь, мы настреляли немало добычи.

У меня созрел план.

Мы составили расписание с ребятами, с утра бегали по песчаному берегу реки, купались, потом, переодевшись в мягкие набедренные повязки, отрабатывали приёмы. Позавтракав, отправлялись в степь, на конную прогулку, вооружившись луком со стрелами и пиками, на случай встречи с диким кабаном. Нападать нам строжайше запретили, только для необходимой обороны.

Прогулявшись и подстрелив несколько крупных птиц, возвращались, обедали, и снова тренировались. Потом я шёл в свой шатёр, отрабатывать договор.

На другой день я сказал ребятам, что хочу проверить себя, побродив в зарослях один.

Ребята согласились, однако выделили одного верхового, который издали, смотрел, чтобы я не заблудился. Экзамен я выдержал с честью, добыв несколько жирных перепелов.

Вечером, когда пришла Катя, я был в приподнятом настроении, поздоровался с женой, шутя, поцеловал ручку, и принялся за ужин. Катя настороженно смотрела на меня, но ничего не говорила. Наевшись, я сытно рыгнул, пожелал спокойной ночи, и улёгся на своё место, не снимая нижней повязки.

— Эй! — позвала Катя, — К тебе, между прочим, жена пришла, а ты спать ложишься, даже не раздевшись.

— Зачем тебе бесполезный муж, когда у тебя такой любовник есть?! — почти весело ответил я, не поворачиваясь.

— Что ты задумал?! — пристала ко мне Катя, — Ну ка, сознавайся, — она повернула меня к себе.

— Катя, тебе доставляет удовольствие мучить меня? Когда я не плачу, тебе плохо? Я спать хочу, отстань от меня! У меня каждый день тренировки с ребятами, я устаю, это ты развлекаешься с ребятами… — я повернулся к ней, внезапная догадка молнией вспыхнула у меня в мозгу, я даже сел на лежанке:

— Так ты… ты… со всеми?!

— А ты? — спокойно спросила меня Катя. Я лёг, отвернулся к стене. У меня внутри что-то оборвалось, я почувствовал страшную пустоту и усталость, закрыл глаза и больше не реагировал ни на что. Слышал, Катя что-то говорила, я не слушал и не слышал. Мне стало всё равно.

Мне снова снился сон, будто бы Катя целовала меня перед уходом, шептала ласковые слова, но, проснувшись, никого не обнаружил возле себя.

«Вот и всё!» — подумал я, собираясь. Выйдя из своей кибитки, увидел, что моя команда уже ждала меня, для пробежки. Я посмотрел всё-таки, как Катя с Дэном, о чём-то весело щебеча, собирались в степь. Катя глянула на меня, и тут же отвернулась, вскочила на коня, и ускакала, друзья кинулись за ней. Я вздохнул и повёл ребят на разминку. Оставив их отрабатывать приёмы, я забежал в свою кибитку, собрал вещи: старое бельё, шорты с майкой, одежду из клиники, аккуратно сложил всё в вещмешок, потом завернул в тонкую шкуру вяленого и копчёного мяса, флягу воды, лук, стрелы, боевой топорик. Вздохнув, решил, что после обеда, когда все будут отдыхать, отправлюсь, якобы на охоту, а на самом деле к скале, где лежат наши скафандры.

Что с ними? Влезу ли я в свой детский скафандр? Ничего я этого не знал. Не получится, так не получится. Возвращаться я не собирался, слишком сильна боль, выжигавшая меня изнутри.

Так я и сделал. Поглотав, не жуя, обед, предупредил Юлика и Листика, что пойду, поброжу по степи. Может, еще, кого добуду. Понравилось мне это дело.

Сначала пацаны хотели идти со мной, но я отговорил, сказав, что хочется побыть одному. Ребята, с облегчением, согласились остаться.

Прикинув направление, я неторопливым шагом отправился в путь. Солнце уже было высоко, я сделал себе бандану, чтобы не напекло голову. Как-то раз уже схватил тепловой удар, даже не заметил, как из носа хлынула кровь, резко ослабел, голова закружилась. Хорошо, ребята были рядом.

Теперь я один, позаботиться обо мне некому. Спасать должен себя я сам.

Шагалось весело, набрав хороший темп, шагал, чувствуя, как стало легко на душе. Когда принимаешь решение, всегда делается легче. Впереди цель, позади сомнения и разочарование.

Главное, не сковырнуть корку слегка затянувшейся раны. Не думать, не вспоминать!

Так я и шёл, раздвигая ковыль, ориентируясь по солнцу, на восток, глядя под ноги, чтобы ненароком не наступить на змею, или не провалиться в чью-нибудь нору.

Я уже начал подумывать о привале, когда услышал позади себя конский топот. Оглянувшись, увидел, что меня настигает всадник, скачущий галопом на коне. Всадник низко пригнулся к гриве лошади, так что разглядеть его я не успел, только шарахнулся в сторону, чтобы разгорячённый конь не стоптал меня. Лошадь проскакала мимо, а всадник слетел с седла, напал на меня, и мы покатились по сухой земле. Напавший оказался сверху, оседлал, и начал бить меня по лицу.

Разбил мне губы, из носа побежала кровь. Я закрыл глаза, и не сопротивлялся. Пусть хоть убьёт.

— Что, решил меня здесь бросить?! Размазня, предатель, тупой ревнивец! — кричала Катя, не уставая избивать моё неподвижное тело.

Потом наклонилась, и впилась губами в мои разбитые губы. Я понял, что мне конец.

Во-первых, губам стало очень больно, во-вторых, нос был залит кровью, дышать стало невозможно, в глазах потемнело, и я потерял сознание.

Очнулся, когда мне на лицо полилась вода.

— Ты что, идиот? — испуганно спросила Катя. Я тупо смотрел на неё, ничего не понимая. То душит, то спасает. Или придумала такой изуверский способ казни: придушить, оживить, потом ещё что-то придумать. Ну и пусть. Я отвернулся, глядя в небо без единого облачка, выгоревшее до белизны. Где-то в вышине парил стервятник. «Скоро на ужин прилетит», — подумал я, но опять Катя отвлекла меня, похлопав по щекам.

— Ты там как, живой? — я молчал.

— Я с тобой, негодяй, разговариваю!

«А я нет» — лениво подумал я.

— А! Ты подумал, что я… — Катя захлебнулась от негодования, — Хочешь, я тебе докажу, что я честная?! — Катя начала раздевать меня. Я не сопротивлялся. Пусть доказывает. Катя раздела меня догола, разделась сама. Взгляд мой прояснился, увидев её необыкновенно красивое тело.

— Ну вот, оживаешь! — радостно сказала Катя, начав осторожно целовать меня. Руки мои, независимо от меня, обняли это прекрасное тело, я опрокинул Катю на брошенные вещи, стал сам нежно целовать своими разбитыми губами её сладкие уста…

— Ай!! — возглас отрезвил меня, но Катя меня не отпускала, пока я опять чуть не потерял сознание от жгучего наслаждения. Упав рядом с Катей, я не мог ничего понять. Ведь Катя жила с Дэном?!

— Как же я тебя люблю, Тоник! — наконец произнесла-прошептала Катя, — Даже боль сладкая, когда я с тобой! Не могла даже подумать, что так может быть! Ещё?

— Катя, надо, наверно, отсюда убираться? Нас же найдут!

— Не торопись… О! Да мой Тоник голос подал! Пришёл в себя? Тоник, ну, ответь.

— Да, Катя, только я не понимаю, к чему было всё это?

— Тоник, я тебе сейчас всё объясню, только успокойся. Думаешь, мне было легко?! Я готова была убить тебя из ревности, поэтому мне удалось тебя так разыграть. И не только тебя. За нами следили, и, если бы что-то заподозрили, случилось бы непоправимое. Я узнала, что невесту лишает девственности только муж. Пока он этого не сделал, его жена неприкосновенна. Понял, теперь?

— Не-а.

— Какой-то ты тупой. Пока ты развлекался с девочками, я берегла свою честь, теперь понял?

— Что-то начинаю понимать. Слезь с меня, нам надо смыть кровь, а то пожалуют хищники!

Стервятник начал снижаться. Неужели почуял? Или увидел нашу борьбу?

Мы, отвернувшись друг от друга, обмыли свои ноги, надели набедренные повязки.

— Тоник, ты можешь объяснить мне свой поступок? — стала пытать меня Катя.

— Ты издевалась надо мной, Катюша, — пробормотал я.

— Издевалась? Да, наверно. Когда тебя ослепляет ревность, чего только не сделаешь. Не знаю, как тебя не придушила ночью.

— Я думал, ты настигла меня для того, чтобы убить, — признался я.

— А, это! — засмеялась Катя, — Я не подумала, что у тебя нос не дышит. А ты? Даже не дёрнулся!

— Думал, что так надо.

— Какой ты дурачок! А ещё говоришь, что одну жизнь уже прожил!

— Прожил, Катя, но всё равно дурачок, когда дело касается любви и ревности.

— Да, — едко усмехнулась Катя, — меня приревновал, только подозревая, чуть не бросил здесь, одну. А я видела, видела! И терплю. Почему, скажи?

— Катя, ты знаешь, чем отличается мужчина от женщины?

— Ну, знаю, примерно, и что?

— Мужчина создан для того, чтобы… чтобы оплодотворять. Природный инстинкт, он очень силён. К тому же у нас рождается клеток очень много. За один раз выделяется от ста пятидесяти до двухсот миллионов сперматозоидов. Погибнут все, или выживет один там, или два, нам до этого совершенно нет никакого дела, они извергаются даже самостоятельно, во сне. А женщины? Одна яйцеклетка в месяц. Поэтому вы так бережёте её. Когда теряете, испытываете боль. А мужчины стараются передать вам именно свои гены. Даже животные, насекомые, стараются оставить обязательно своё потомство. Потому мы так сильно переживаем, чтобы у вас не завёлся кто-то посторонний.

— А нам, значит, всё равно, у кого появятся ваши дети?

— Вы их, скорее всего, никогда не увидите, как и мы, — пожал я плечами, — а мы, ваших, увидим обязательно, и нам придётся их воспитывать.

— Ты, ты…

— Знаю, циник. Но это моя точка зрения, Катя, я просто очень люблю тебя, даже прикосновение другого мужчины к тебе, меня бесит.

Катя ничего мне не ответила, свистнула своего коня, мы взгромоздились на него, и поехали к пещере.

Когда подъехали, из-за скалы выехал Дэн.

— Ну, наконец-то! Мы уже заждались, — у меня дрогнуло сердечко. Это что? Всё сначала? Дэн теперь в своём праве?!

— Тоник, спокойно, не зажимайся, всё в порядке. Я приставила к тебе Юлика и Листика, чтобы ты не наделал глупостей, поэтому наши друзья здесь, — Юлик и Листик выехали из-за скалы, в сопровождении друзей Дэна, все с ослепительными улыбками.

— Катя, я всё равно не пойму! Почему Дэн так был счастлив с тобой?!

— Э, Тоник, я тебе потом всё расскажу. Позже, сейчас не то место, и не то время.

— И почему у меня с тобой ничего не получалось, а сейчас получилось, и с девчонками, тоже было всё хорошо? — Катя странно посмотрела на меня: — Тоник, ты, действительно, дурак, или притворяешься?

— Наверно, да, дурак.

— Ну, так я тебе скажу, — вздохнула Катя, — я поила тебя «успокоителем», а девочки — «возбудителем». Теперь понятно?

Я промычал что-то невразумительное. Надо же! Всё так просто, а я напридумывал себе невесть чего!

Осталась одна тайна… Оказалось, тайна не одна, потому что из-за скалы, ухмыляясь, выехал, на чудесном вороном коне, Уранбатыр.

— Странно, что ты открыто вышел, а не стреляешь из-за угла! — съязвил Дэн.

— С вами это ни к чему, — махнул рукой Уран, — вы все тут честные до тошноты. Ну что? Будем сражаться?

— Теперь можешь вызвать на бой Тона, он уже может за себя постоять, — предложил Дэн.

— Никого не надо вызывать, — вдруг сказала Катя Уранбатыру, когда из-за скалы появились ещё два батыра, из рода Урана, — я поеду с тобой. А ты, — обратилась Катя ко мне, — сиди здесь, жди меня. Дэн, не спускай с него глаз, пока он опять не стал чудить.

— Слушаюсь, моя госпожа! — шутливо поклонился Дэн, усаживая меня на удобный камень, нагретый солнцем. Сквозь кожаную набедренную повязку камень не обжигал.

Катя смело подошла к Урану, протянула руку. Уран легко посадил её перед собой, и ускакал вместе с ней в неизвестном направлении. Никто за ними не поехал.

Я сидел, опустив голову, не зная, что думать. Между тем друзья Урана спешились и перемешались с нашими друзьями, о чём-то переговариваясь. Мне не было до них дела. Мне казалось, что я опять потерял Катю.

Кати не было около часа. Она вернулась одна, на вороном. Легко спрыгнула с него, небрежно подала поводья людям Урана.

— Там, возле старого кургана, — ответила она на немой вопрос. Потом подошла ко мне, подняла на ноги, осторожно поцеловала мои распухшие губы:

— Вот и всё, Тоник, тебе понятна последняя моя загадка? Где мы пропадали с Дэном, и почему он был так счастлив?

Я отрицательно покачал головой.

— Какой же ты!.. — не закончила обвинение Катя, снова целуя меня, — Мы выследили Урана! Я думала заманить его в эту ловушку, когда будем уходить, но ты чуть не сорвал всё дело! Чтобы ребята успели его предупредить, мне пришлось лишиться девственности! — счастливо засмеялась Катя.

— А Уран? — глупо спросил я.

— Что, Уран? — нахмурилась Катя.

— Что с ним?

— Получил то, к чему всегда стремился. Теперь он у старого кургана. Отдыхает.

— Ты его?..

— Не надо, Тоник, — тихо сказала Катя, — лучше поцелуй меня.

Я целовал Катю, она дрожала у меня в руках от счастья, мне тоже было хорошо, только одна мысль не давала мне покоя:

— Кто ты, Катя?

— Катя, Тон, — услышали мы насмешливый голос Дэна, — вы про нас не забыли?

Мы обернулись. Наши друзья смотрели на нас, все улыбались.

— Может, ещё останетесь? — задал вопрос Дэн, — Будете на этот раз, как муж и жена, никакого обмена.

— А если всё прошло неудачно? — опасливо спросил я, не выпуская Катю из рук.

— Там всё нормально, — заверил меня Дэн, — Ичубей проверил.

— Дэн, а вот эти девушки, ты же говорил, что первым должен быть муж?

— Ты был и остаёшься им первым мужем, — огорошил меня Дэн, — а их возлюбленные будут считаться вторыми мужьями. У Ветерка ты второй. Так что, заходи в гости! Посмотришь на своих деток.

— Только попробуй! — прошипела Катя, — Теперь точно придушу!

— Дэник смеётся! Успокойся, Катюша! Дэн, — обратился я к другу, — мы решили идти, прощайте!

Юлик сделал скорбное лицо, Листик откровенно заплакал, не стыдясь:

— Кто нас теперь будет учить?!

— Кое-что вы узнали, остальное сделают ваши старшие товарищи.

Мы обнялись со всеми ребятами, неожиданно ставшими нам родственниками, и пошли искать свои рюкзаки. Как ни странно, наши скафандры тоже подросли, только мой пришлось немного подтянуть на груди, и Катин, тоже. Мы, смеясь, помогли друг другу, нашли вход в пещеру, шагнули, ожидая, что окажемся ещё в каком-нибудь Мире, но оказались возле «Мальчика». Мы встретили его, как родного. Включив все системы, которые радостно заработали, как будто мы покинули его вчера, задали программу возвращения.

Выехав из многогранного шара, увидели, что день продолжается. Здесь мы остановились, выпустили разведчиков, сами полюбовались на чудеса цветовой феерии.

Вернувшиеся дроны нарисовали «Мальчику» маршрут, и мы тронулись в обратный путь.

Въехав в ангар, мы не стали задерживаться, бегом добежали до шлюза, быстро провели дезактивацию и дезинфекцию, помылись, надели свежее бельё, и бросились в кают-компанию, навстречу друг другу. Пока я находился в скафандре, моё лицо приобрело почти нормальный вид, губы не болели. Мы постояли, не в силах оторваться друг от друга, потом побежали в мою каюту.

Мы долго ласкали друг друга, любовались любимыми лицами, пока не проголодались.

В кают-компании Катя заказала обильный обед, и, съев его, наконец, опомнились.

Наша Хранительница очага стояла на своём месте. Мы стали перед ней на колени, и стали шёпотом молиться, каждый попросив у неё что-то своё.

— Слушай, Катя, какой день сегодня по времени Станции? — пришла мне в голову мысль.

Катя проверила, потом перепроверила, обернулась ко мне и сказала:

— Прошло два часа, как мы уехали отсюда.

Я, если и удивился, то не очень, посчитав время на поездку и нашу игру, убедился, что мы вернулись в тот же час, как ушли.

— У нас ещё есть время? Катя, — я обнял девушку… уже законную мою жену, за плечи, поцеловал.

Мы опять побежали в мою каюту, ласкались, я хотел поцеловать всё её прекрасное тело, но Катя закрыла свой животик простынёй:

— Не надо, Тоник…

— Почему? — удивился я.

— Я ведь девушка, стесняюсь… — мне стало смешно.

— Не смейся, любимый мой, лучше иди сюда…

Мы долго лежали рядом, с любовью глядя друг на друга, потом Катя стала задумчивой, и сказала:

— Мне надо в Родовую камеру.

— Зачем? — удивился я.

— Тебе тоже надо бы посетить мужское отделение.

Я сделал вопросительное лицо.

— Тоник, ты ещё ребёнок? Или хочешь им быть? Рано нам ещё заводить настоящую семью.

— Да понял я, — с досадой сказал я, представив детей, наших детей, бегающих по Станции.

Поднявшись, Катя провела меня в один отсек, где я ещё ни разу не был. После того, как раскрылась мембрана, мы оказались в стерильном помещении, там пришлось ещё раз помыться, потом я прошёл в дверь с пиктограммой мальчика. С намёком.

Впрочем, сама капсула почти не отличалась от той, что была в клинике Натаниэля, и повторяла все анатомические формы мальчика. Я лёг лицом вниз, сверху закрылась крышка. Потом капсула перевернулась. Зазвучала лёгкая музыка, я стал засыпать.

Проснулся я не так, как в клинике, опустошённым, а наоборот, бодрым, голодным, при этом чистым и посвежевшим. Все эти ощущения я отнёс к достижениям нашей, более развитой цивилизации, несмотря на то, что эльфоиды так кичились своим происхождением, считая нас низшей расой.

Я, между прочим, и хвостатых считал себе равными. Хотя…, я поскрёб затылок: они намного древнее людей. Интересно, а почему мы можем смешиваться? У нас что, правда, один, общий предок? Или создатель?

Но больше всего меня беспокоил Город. Что это? Почему наши космонавты не нашли ни одного гуманоида в космосе, а здесь, за каждой дверью, их несметное количество? Столько рас, как в сказках, или в фэнтези. Конечно, многое у нас про них насочиняли, особенно по поводу орков. Вполне милые существа, почти как люди, только цвет лица зеленоватый. Знаете, почему? Они перерабатывают солнечную энергию в хлорофилл! Да, как растения, могут жить за счёт солнечной энергии! Так что, про мощные людоедские клыки нафантазировали зря.

А может, это были и не орки, я с ними мало общался. Не будешь же спрашивать, как называется твоя раса! Точно, за дикаря примут.

Пока раздумывал о странностях бытия, оделся в свой домашний наряд, в шортики и маечку. Сначала не обратил внимания, что одежда пришлась мне впору. Я ведь вырос! Наверно, Станция сняла с нас мерку, когда вошли.

Пройдя в кают-компанию, заказал ужин для двоих, дождался Катю. Катя пришла, какая-то грустная.

— Кать, не грусти! Я рядом, вкусная еда есть, сейчас покушаем, отдохнём, и в спортзал, да? Побегаем?!

Катя немного оживилась, улыбнулась мне, и принялась за еду. За нашу, русскую, мне уже надоела иноземная кухня. Я прислушался к себе: надоела иноземная кухня! На мёртвой планете!

Я покачал головой, и вгрызся в кусок мяса.

Посетив спортзал, я удивился сам себе: в прошлый раз ни один снаряд был мне не по силам, а сейчас я легко крутился на турнике, поднимал полупудовые гири, со смехом мы бегали друг за другом, играя в пятнашки, практически не уставая. Потом так же как раньше, валялись на матах, совсем по-другому глядя друг на друга. Мы повзрослели.

Ночью меня разбудил плач.

Я сначала думал, что мне это приснилось, но, уже наяву, услышал тихие всхлипывания.

— Катенька, ты что? — испугался я.

— Ничего, Тоник, спи.

— Кать…

— Тоник, ты не представляешь, как я тебя люблю. Я сама не знала, одно время думала, что ненавижу, даже облегчённо вздохнула, когда ты погиб. Но потом я поняла, что никогда не ненавидела, а всегда, потихоньку, любила. Потом, всё сильнее и сильнее. Но всё это было лёгкой влюблённостью, пока я не узнала тебя. Теперь у меня такое чувство, что ты часть меня, и мне уже теперь больно, при одной мысли, что придётся причинить тебе страдания.

— Зачем тебе меня мучить? — удивился я.

— Жизнь у нас будет насыщенной, — предупредила меня Катя, поворачиваясь ко мне, обнимая и целуя, чтобы я не спрашивал больше ничего.

 

Глава третья,

в которой мы узнали, кто такие славяне

Снег. Чистый, синеющий под заходящим солнцем. Кругом лес, смешанный, дубы и ясени соседствуют с елями, соснами, ёлками. Между деревьями густо растут заснеженные кусты, и ни одного следа, ни звериного, ни человеческого.

— Ну что, насмотрелась? — спросил я Катю, — Возвращаемся?

Мне надоели эти вылазки. Теперь мы не выскакиваем сразу за дверь, просто осматриваемся. Если понравится, зайдём. Хочу на Станцию, в тёплую постель, к Кате под бочок. А Катя неугомонная, просмотрела уже две двери, эта третья. Первая выходила в мрачные влажные джунгли, вторая — в пустыню, до слёз похожую на ту, что рядом со Станцией, только обитаемую, мы даже видели караван вдали. И вот — заснеженный лес.

— Нет, Тоник, здесь есть что-то интересное, давай, пройдёмся. — Я усмехаюсь:

— Кроме волков, мы навряд ли здесь кого найдём.

— Не бойся, я не дам тебя волкам в обиду, — смеётся Катя. Мы в своих скафандрах, конечно, нам волки не страшны, они на нас и внимания не обратят, от нас не пахнет, живым.

— Ладно, пройдёмся немного, — соглашаюсь я. Мы делаем зарубку на стволе своим археологическим ножом и идём по заснеженному лесу, делая отметины на деревьях.

Снег глубокий, можно провалиться по пояс, но скафандры облегчают наш вес, и мы оставляем неглубокие следы. Скоро, однако, выходим на довольно широкую тропу. По ней я бы и на лошади проехал, галопом. С удивлением понимаю, что соскучился по степи, по ребятам, по…

Ага, скажи я Кате, придушит!

— Катя, — окликаю я свою жену, она оглядывается, и вдруг снег с двух сторон от тропинки взрывается.

Мне кажется, что это вскакивают медведи, до того огромными мне показались фигуры. Они заступают нам проход, мечи упираются в наши груди.

— Кто такие? — рычит один из них, самый большой.

— Дзинь, дзинь! — о мою спину что-то разбивается, сильно толкая меня вперёд. Катю тоже что-то толкает, она разворачивается, а меня вдруг что-то охватывает за плечи, опутывает, и с огромной силой бросает наземь. Через секунду я догадываюсь, что это аркан.

Я умудряюсь увидеть всадника на лошади, он тащит меня на аркане, но, видно, что степняк, не понимает, что среди деревьев такое долго не может продолжаться. Улучив момент, я сильно толкаюсь ногой, и меня бросает за дерево. Аркан натягивается, всадник слетает с лошади, которая встала на дыбы и дико ржёт. Удар, между прочим, получился неслабый! Я восстанавливаю дыхание, выпутываюсь из верёвок.

А мой противник уже на ногах! Несмотря на жёсткое падение, он уже крутит своим клинком.

— Вв-у-х! — прямо передо мной, я отклоняюсь, и опять: — Вв-у-х!

Я вспоминаю, что видел хороший сук, перекатом ухожу назад, мой противник тоже прыгает вслед за мной, замахивается, я сую под удар дубину.

— Вщик! — сабля рассекла мою дубину надвое! Но секундная заминка даёт мне время, чтобы ударить врага прямо в маску. Маска сминается, я бью по руке, сабля выпадает, и повисает на темляке.

Враг перехватывает саблю левой рукой, отскакивает, и начинает левой рукой вращать саблю так, что она сливается в светящийся круг. Между тем за спиной слышен шум схватки, гортанные крики и похожие на наш мат, приглушённые выкрики. Как там Катя?

Но мне бы со своим разобраться! Конечно, скафандр ему не пробить, но и подставляться нет охоты: как врежет, так рука и отсохнет! От дубины осталась половина. Интересно, долго он так может вертеть саблей? Сейчас правая рука отойдёт, будет вертеть правой…

Я сунул под мельницу конец дубинки. Хрясь! Сабля застряла! Видно, удар левой у него слабее!

Я дёргаю на себя дубину, и сабля у меня в руках! Мой противник не теряется, у него в руках уже боевой топорик, с визгом он нападает на меня, но годы тренировок не пропадают даром, я ухожу от выпада, и бью саблей под его куртку. Лязг железа по железу, потом во что-то податливое…

Мой противник, в удивлении, замирает, потом валится навзничь, из-под него течёт что-то чёрное.

Не хочу знать, что это, поворачиваюсь на выручку Кате, нападаю сзади, не думая о рыцарских правилах, скользящим ударом бью в шею того, что ближе, остальных прикончили Катя с неизвестными.

— Фух! — вздыхаю я, пытаясь стереть пот со лба. Рука натыкается на шлем.

— Катя, что, снимаем шлемы?

— Погоди, Тон, простудишься, остынем, тогда снимем.

— Как же будем общаться с аборигенами? Переговоркой? — Катя соглашается. Мы включаем внешнюю связь.

— Кто вы такие? — спрашивает самый большой абориген.

— Я Катя, это Антон, мы шли к вам в гости, — объясняет Катя.

— В гости? — мозги у парня сейчас расплавятся.

— Ну да, мы представились, а вы?

— Я Вольха, это мой напарник, Дубыня, мы тут в дозоре, поганых стережём.

— Это поганые на нас напали? — уточнил я.

— Да, они. Хорошая у вас кольчуга! Стрелы не пробили! Да и дерётесь знатно! Так к кому вы в гости?

— Хотим немного погостить у вас на заставе, посмотреть, как живёте, — скромно сказала Катя.

— Нас скоро менять будут, отведём к десятнику. Он старший на засеке. А пока мы займёмся погаными. Вашу долю отдадим.

— Я вот эту саблю хочу, — сказал я, показывая саблю, — и ножны к ней, с перевязью.

— Хорошо! — согласился Вольха, и они принялись потрошить павших врагов. Мы с Катей решили поймать лошадей. Двоих удалось подманить. Мы тут же вскочили на них, соскучились по лошадям! У Сахов без лошади никуда!

— Вольха, лошадки тоже неплохие!

— Лошадки? Сдадим на заставе, Микула потом распорядится. Может, ещё поймаете, двоих?

— Попробуем, — Катя откинула шлем, потихоньку заржала. Лошади вскинули головы, ответили таким же ржанием. Убежавшие лошадки отозвались. Катя ещё позвала, и они прибежали, заглядывая Кате в глаза. Я вот так не научился, у меня получается ржание самца, от него все лошадки, почему-то, шарахаются. Мы привязали бесхозных лошадок к своим сёдлам, предложив Дубыне и Вольху сесть на них, но ребята отказались, сказав, что они лесные люди, и привыкли доверять лишь своим ногам.

— Если нет тропы, на лошади далеко не ускачешь, — сказал Вольха, — а вы, смотрю, ловко управляетесь с лошадьми.

— Да, мы пожили одно время в степи. В гостях, — сказала Катя.

— Любите в гости ходить? — спросил Вольха.

— Да, новые люди, новые знакомства, друзья, — отвечала Катя.

— Что есть, то есть, — согласился дружинник, вздохнув, — здесь на десятки вёрст ни одной деревни, девушек нет, вы, как нельзя, кстати.

— И долго вам ещё здесь отбывать? — спросила Катя.

— До лета. Как высохнут дороги, нас сменят.

Я тоже скинул шлем, мы теперь выглядели, как будто в спортивных комбинезонах, с капюшонами.

Мне подали перевязь с ножнами, пока Катя любезничала с дружинниками, приладил её удобнее, чтобы можно было легко вынуть саблю. Отъехав на несколько шагов, попробовал, не заедает ли?

— Шш-их! — вылетела сабля.

— Катя, а этот мальчик, Антон, он кто тебе? — спросил тихо Вольха, и я насторожился.

— Антон мой законный муж! — спокойно ответила Катя, и я спокойно выдохнул, потому что, Катя одним своим видом сводит всех парней с ума. Сейчас бы сказала, что брат, сразу бы повернул назад.

Наверно, Катя тоже так подумала.

Мне стало любопытно узнать, как живут наши далёкие предки, одно дело, читать, и совсем другое — самим побыть среди них. Поэтому я со спокойно душой решил дождаться смены, развлекаясь с доставшимся мне трофеем. Сабля была будто специально сделана по моей руке, отлично сбалансирована, сама просилась в руку.

Я и не заметил, что все наблюдают за моими упражнениями. Когда я взглянул на них, Катя фыркнула:

— Мальчишки всегда мальчишки, сколько бы лет им ни было!

— Не скажи, — отозвался Вольха, — с этим мальчиком я бы не стал связываться!

— Не может быть! — удивилась Катя, — Тоник всего два года занимается фехтованием!

— Значит, у парня талант! — решил Вольха, а Катя заинтересованно посмотрела на меня.

— Талант, говоришь? А есть у вас в расположении баня? — обратилась она к Вольхе.

— Как не быть! Конечно, есть! К нашему приходу протопят, помоемся, а если тебе одной страшно…

— Вольха! — прикрикнула Катя, — У меня муж есть. Вот он меня и помоет! Правда, любимый? — я важно кивнул.

Прибыла смена, Неждан с Третьяком, крепкие парни, под стать Вольхе с Дубыней. Дубыня вообще молчун, зато Вольха соловьём разливается. Хвост распушил перед моей Катей. Катя же мило улыбается, поглядывая на меня. Учится девочка, с парнями флиртовать, не обижая друга.

Шли довольно долго, потому что парни категорически отказались сесть на лошадей. У меня закралось подозрение, что они не умеют на них ездить. Мне казалось, что в это время все ездят верхом. Впрочем, причина может быть по другому поводу.

Вот и засека. Суровый воин у ворот спрашивает:

— Кто такие?

— Свои. На них напали поганые, мы помогли им отбиться, видишь, они и лошадок добыли. Сейчас к Микуле идём, с докладом.

— Почему парень вооружён, да и девка тоже? — строго спросил воин.

— Так бились мы вместе, плечо к плечу! Видишь, доспехи вражеские навьючены!

— Мало ли! Может, Князя Мстислава засланники!

— Микула разберётся.

— Не забудь разоружить, когда поведёшь в терем.

— Ну, ты, Доброжир, мнителен! Неужто наш Микула убоится отрока?!

— Бережёного бог бережёт… проходите, — открыл стражник ворота. Мы въехали на заставу.

Застава как застава: большой дружинный дом, отдельный пищеблок, баня дымится, особняком стоит терем. Также присутствует наблюдательная вышка, нечто, похожее на большой плац, вероятно, тренировочное поле. Всё функционально, ничего лишнего. Не хватает только клуба с духовым оркестром.

Мы подошли к дружинному дому, спросили у часового, где командир.

— Десятник ещё здесь, — был ответ.

— Зови, скажи, пополнение прибыло!

— Пополнение? — удивлённо спросил часовой, тут же расплываясь в улыбке, даже в темноте увидев, что один из нас — девушка.

— Слезайте с лошадей, — сказал Вольха, — нельзя здесь верхом.

Я сначала посмотрел, как сошла Катя. Катя соскользнула с лошади. Я сделал то же самое. Лошадки уже привыкли к нам, да мы ещё не тяжёлые.

А коновязь тут есть! Я привязал наш трофей к бревну, и встал рядом с Катей и Вольхой.

Вольха был на голову выше меня!

Вышел Микула, одетый в меховой полушубок, в волчьей шапке.

Вольха доложил о происшествии, представил нас.

— Что же вы хотите? — недоумённо спросил Микула.

— Понимаете, — проникновенно сказала Катя, — мы историки, изучаем быт, верования, обычаи людей. Ведь, сколько людей, столько и обычаев, правда?

— С этим трудно не согласиться, — признался Микула.

— Поэтому мы с мужем хотим пожить у вас, будем нести службу, ходить дозором, потом перейдём в другое место. Можно? — умоляюще спросила Катя.

— Хм! — ответил десятник, с любопытством разглядывая Катю, — У нас здесь мужской коллектив, ни женщин, ни девушек. Ты одним своим видом взбудоражишь всю заставу! Передерутся за тебя, вся дисциплина псу под хвост!

— Что значит, «передерутся»? — нахмурился я, — Она моя жена!

— Во-первых, не все поверят, больно вы молоды, во-вторых, передерутся за право идти с ней в наряд.

Пойдут в наряд, и, вместо того, чтобы смотреть вокруг, будут смотреть на Катю, и ронять слюну!

— Мы будем вдвоём ходить…

— Куда? Вы, знаете наши тропы? Сначала надо вас обучить, а потом… потом вы уедете. Вот нужна мне такая головная боль?!

— Понятно, — потупилась Катя, — сейчас мы уйдём.

— Куда уйдёте?! — удивился Микула, — Ночь на дворе.

— В лес, — пожал я плечами, — откуда пришли, туда и уйдём.

— На ночь глядя, никуда я вас, не отпущу! Ещё на банду поганых нарвётесь! Думаете, здесь одна такая была? Переночуете, утром поговорим. В моём тереме есть флигель, сейчас велю протопить печь, застелить постель. Не волнуйтесь, светёлка хорошая, когда приезжают гости, там живут, — Микула вздохнул, посмотрев на меня.

— Саблей владеешь, что на боку у тебя? — спросил он, я пожал плечами.

— Эту саблю он у поганого отнял, зарубил того этой же саблей, потом нам помог, зарубив другого, — подсказал Вольха, который стоял поодаль, но, видать, слух у него был, как у филина.

— Так было дело? — спросил Микула у Кати.

— Так, — кивнула Катя, — только я не видела.

Микула расхохотался: — Славные вояки у нас появились! Завтра проверю, ну, идите, баня протопилась, ждёт вас! Вольха, проводи, сначала попарь гостей, потом уже вы с Дубыней!

— Слушаюсь! — радостно отозвался Вольха.

— Ишь! Историки! Выдумают же! На что только не пойдут эти боярские дети. Думают, не узнаю! Ха! Обмануть Микулу Велесовича! — восторгался нашей хитростью Микула.

Вольха тоже слышал.

— Да, Лада, я тоже узнал тебя, — вздохнул Вольха, — помнишь, с горки катались, когда малые были? И «мужа» твоего я видел, только не сразу признал, возмужал парень, Ратибор, кажется? — я промолчал, а Катя сказала:

— Зови нас Катя и Антон! Забудь наши другие имена. И мы муж и жена!

— Ха! — усмехнулся Вольха, — Ладно. А что, мыться вместе будете? Впрочем, не моё дело, у нас дома часто мальчишки с девчонками вместе моются, это здесь, на засеке, все напряжённые ходят, так что, от греха подальше…

— Вот и баня. Заходите, ага, уже стол накрыт, квас, снедь. Вы, как вымоетесь, надевайте нательное бельё, выходите, снедать будем.

— Ой! — сказала Катя, — У нас же только нательное бельё, зимнего ничего нет, кроме вот этих доспехов, а в них мне не хочется здесь ходить. Есть у вас верхняя одежда для нас?

— Однако вы бежали быстро! Даже зимнюю одежду не успели прихватить. Не будут вас искать?

— Недели две у нас есть, — нерешительно сказала Катя. А я подумал, что такая красивая девочка, как Катя, вполне сойдёт за княжну, потому и перепутали. А кто я? Неужели опять брат?!

Вольха ушёл, я заглянул за дверь, ведущую вглубь бани, убедился, что там предбанник.

— Пойдём, Катя, здесь можно раздеться.

В предбаннике горела тусклая коптилка, так что, хоть Катя и стеснялась меня, в полумраке мы вылезли из скафандров, положили их в складные походные хранилища. Ведь рюкзаки мы не забыли! И были они особо прочные, так что от стрел даже царапин не осталось. Вынули оттуда нижнее бельё и шортики с маечками. Надеюсь, подберут нам куртки и штаны. Привыкли мы, что всё время попадаем в лето, думали, зимой в скафандрах походить. Оно бы можно, но я сильно успел соскучиться по Кате, а одеваться-раздеваться больно муторно.

В мыльне тоже был полумрак. Нащупав бадейку с ковшиком, плеснул на камни воды, оказавшейся квасом, сухой, духовитый пар тут же взвился под потолок, окутал нас жаром. Я нашёл веник, похлестал себя по бокам.

— Что это, Тоник? — спросила меня Катя.

— Веник, им парятся. Попарить тебя?

— Попарь. Ой! — я начал осторожно хлестать Катю, предложив ей лечь на полок. Катя захихикала:

— Что, не терпится? До постели никак?

— Катя, эта часть тела мне не подчиняется, — смущённо сказал я.

— Ну, так иди сюда, я думаю, сюда никто не войдёт? Знают же, что здесь мы?

Я уже молчал, не в силах ответить.

— Да и пусть заходят… — еле выдавила из себя Катя.

Потом мы мылись, надраивая друг друга губкой, смеясь от счастья, целуясь при каждом удобном случае.

— Ну всё, хватит, — наконец сказала Катя, — там ребята ждут.

Мы обмылись чистой водой, вытерлись полотенцем, что нашли здесь, оделись, и вышли к столу.

— Наконец-то! — облегчённо сказал Вольха, — мы думали, вы там утонули! Вот ваша одёжка!

— Дело — то молодое! — выдал вдруг Дубыня.

— Да, — погрустнел Вольха, — вы кушайте, мы, пока вас ждали, наелись.

Ребята ушли в предбанник, а мы присели к столу. Еда, конечно, не та, что на Станции, зато простая, натуральная, да с квасом!

Пока мы насыщались, вышли распаренные Вольха с Дубыней. Тоже подсели к нам. Катя вдруг насторожилась, как охотничий пёс, даже носом повела. Потом вздохнула и успокоилась, налив себе ещё одну кружку квасу.

Ребята с удовольствием разглядывали нас, в основном, Катю. Думаю, так здесь девушки так не одеваются. Хотя, в бане всё возможно.

Наевшись, мы примерили одежду. Холщовые рубашка и штаны нам были немного великоваты, как и меховые штаны с курткой, но ничего, подогнали, утянули ремнями. В довершение нас снабдили лисьими малахаями. Сапоги типа унт из собачьей шкуры, портянки к ним. Вот мы и готовы к зиме!

Я помог накрутить портянку на маленькую Катину ножку. Мою работу тут же забраковал Вольха, перемотал портянки, показал, как надо, Дубыня тут же показал, конечно, на Катиной ножке, как мотает портянки он. Разгоревшийся спор погасила Катя, показав, как она сама научилась.

Смеясь, мы дошли до флигеля, куда нас проводила уже целая толпа молодых, здоровых парней.

Катя была счастлива. Когда зашли в отведённую нам светлицу, мы сбросили всю местную одежду, оставшись в привычной для нас, лёгкой, поскольку натоплено было от души, постарались для Катеньки!

Катенька обняла меня, прижалась, целуя меня в губы:

— Тоник, ты не представляешь, как я соскучилась!..

Как я счастлив! Я крепко держу любимую в руках, Катя склонила голову мне на плечо, я боюсь лишний раз вздохнуть, поглаживая её чистые волосы, шелковистые, лёгкие.

Катя поднимает голову, смотрит мне в лицо, нежно улыбается, и мы перемещаемся на кровать, где продолжаем ласкать друг друга, пока не кончается терпение.

После бурных ласк, лежим, смотрим, друг на друга, не в силах оторваться, снова обнимаемся, целуемся…

Утром слышим деликатный стук в дверь, со стороны терема. В нашу светлицу есть ещё отдельный вход, с сенями. Я быстро натягиваю шорты и выглядываю. Ого! Сам Микула!

— Вставайте, пора завтракать! Вы уж извините, коли прибыли в воинское подразделение тайно, желая быть неузнанными, буду при всех считать вас своими дружинниками, а здесь будете завтракать со мной. Умыться можно вот в этой каморке.

Умыться, это хорошо, подумал я, нам бы ещё кое-что разузнать, но как-то неудобно спросить.

Наверно, всё было написано на моём взволнованном лице, потому что Микула засмеялся, и рассказал, что, как, и где.

Разумеется, женских отделений здесь не было, зато была личная будочка начальника заставы.

Это уже было для нас неслыханным удобством.

На завтрак была натуральная овсянка, ржаной хлеб, молоко…

— Молоко, откуда? — удивился я. Микула усмехнулся:

— Молоко для Лады, отпросились двое, взяли ваших лошадей, сбегали в деревню.

— Я слышал, далеко до деревни?!

— Далеко! Боюсь, будут у нас проблемы из-за Лады, если парни, как наскипидаренные, бегают для неё за молоком за двадцать поприщ! — А я подумал, что парни не только за молоком туда рванули.

— Тоник, будешь? — Катя протянула мне кувшин. Я попробовал. Молоко густое, почти сливки! Надо бы образец захватить для нашей кухни.

— Надо же! — удивлённо сказал я, — Не помню, когда такое пил!

— Тоник! — засмеялась Катя, — ты опять будешь рассказывать сказки?

Я замолчал, вспоминая, где пил настоящее молоко. В прошлой жизни? Она была, или приснилась?

— Почему Тоник? — спросил Микула, — Ты же Ратибор? Имена себе какие-то выдумали, басурманские.

— Ладно. Наелись? Выходите на площадку, посмотрю, на что вы способны. А не то, отправлю к батюшке с матушкой, пусть вправляют вам мозги сами. Вот что мне будет, когда узнают, что я вас приютил? Выгонят из гридней!

— Вы нас не узнали! — пискнула Катя.

— Не узнаешь вас, как же, — буркнул Микула, — с другой стороны, мне некого вам дать в сопровождение, иначе совсем оголю засеку. И так силы невеликие, поганые совсем обнаглели, хотят пограбить сёла. Да только князю не объяснишь! А ещё две пары рук, ой как нужны!

— Долго мы не сможем, неделю, другую…

— Тоник говорит, седмицу, — поправила меня Катя.

— Ладно, — махнул рукой Микула, — называйте себя, как хотите, я буду, как знаю. Лада, осторожнее с парнями. Они тут все голодные, смотрят на Ратибора, как на собаку на сене: и сам не ам, и другим не дам!

— Почему «не ам»? — удивился я.

— Если бы вас венчали, мы бы знали. Значит, бережёшь невесту. Смотри, уведут! Не посмотрят, что княжна!

Во, влипли! — подумал я, поднимаясь из-за стола, и благодаря за угощение.

Мы с Катей переоделись в скафандры, надели поверх штаны и куртки. Подумав, малахаи надевать не стали, обойдёмся подшлемниками. Критически осмотрев друг друга, вышли из горницы.

На тренировочном поле собрались все, свободные от дежурства и нарядов. Всего шесть человек, не считая нас. Да, гарнизон невелик. Как только с таким числом сдерживают противника?

Всего на заставе жило двадцать пять человек. Сейчас будет двадцать семь.

— Снимайте своё оружие, — обратился к нам Микула, — вот деревянные мечи, подбирайте себе по руке, проверю, на что вы способны.

Отстегнув свою саблю, я подошёл к стойке, примерился к мечам. Ага, вот этот, в меру длинный, примерно в полторы руки мне, неплохо сбалансированный шишкой на рукояти, с простой гардой.

Я взмахнул пару раз. Тяжелее, конечно, чем сабля, но я уже не тот Тоник, в тело которого попал сюда, тогда меня можно было соплёй перешибить, да и маскироваться надо было, наверняка показался окружающим дебилом. Сейчас тоже, наверно, выгляжу не лучшим образом. Особенно, когда дело касается Кати. Тут я телок телком.

Микула тоже взял деревянный меч, встал напротив меня. Я знал, что взрослые обычно надеются на свою силу, выносливость, напор. Мне, с моим весом, не стоит им противостоять в открытом бою, мои сильные стороны — хитрость, наглость, скорость и вёрткость. Меня тренировали специалисты, намного опередившие эти времена, искусство фехтования вобрало в себя тысячи новых приёмов, так что я надеялся не оплошать.

Мы проверили друг друга на реакцию, потом Микула постарался выбить у меня меч, так сказать, поставить детский мат. Однако на том месте уже не было ни меча, ни меня. Тем не менее, мой выпад из-под мышки, Микула отбил! Я развернулся, убрав левую руку за спину, приподнял меч, слегка выше пояса. Микула начал осторожно постукивать по моему мечу. Выпад! Я ухожу с линии атаки, бью в открывшийся бок… Мимо! Однако! Зря я плохо думал о быстроте реакции десятника!

Впрочем, почему я думаю о нём, как о старике?! Ему и сорока нет!

А тебе-то сколько? — улыбаюсь я, — когда шестнадцать будет? Надо у Кати спросить, когда у неё день… гм! День чего? Я улыбаюсь счастливо, вспомнив о Кате, уходя от молниеносных и мощных ударов Микулы, иногда отводя его меч своим.

— Что лыбишься? — сердится Микула, — Думаешь, не достану?

— Может, и достанете, — улыбнулся я, — О любимой мечтаю…

— Ах ты… — меч Микулы размазался в облако, оттуда иногда вылетали деревянные молнии, мне сразу стало не до любимой, я сосредоточился на противнике, гадая, когда тот устанет. Совать в пропеллер меч, значит проиграть. Я кружил по полю, изредка отводя меч Микулы, потом увидел, что темп атак стал уменьшаться, тогда сделал несколько быстрых уколов, встреченных, однако, прямым отбивом.

Проверил, насколько крепка кисть у Микулы, произведя круговой захват его меча. Чуть сам не лишился оружия! Силён Микула! Пришлось пойти на хитрость: сделав вид, что поскользнулся, открылся, вроде, сейчас упаду и обопрусь на руку. Микула купился! Быстрый бросок, левой рукой отвожу его запястье, правой достаю бок Микулы. Вскользь, но этого достаточно.

Микула останавливает бой, дышит не запалено, но тяжело.

— Молодец! — выносит он вердикт, — Как наша Лада? — оборачивается он к своим дружинникам.

— О-о-о! — хором произносят ребята. Они все смотрели на бой двоих парней с Катей. Среди зрителей были и Вольха с Дубыней.

— А мы как бились? — с подозрением спросил Микула.

— Вы были бесподобны!

— Кто победил?

— Кто бы в вас сомневался! Конечно, никто вас не сможет победить!

— Тьфу! — сплюнул Микула, — Быть беде!

— Да нет, правда, Микула Велесович, в реальном бою вы бы победили, бесспорно, — успокоил я начальника.

— Да я о другом. Отправить бы твою Ладу домой. Так и ты не останешься! Вот беда!

— Не отправляйте нас, — сделал я глаза нашкодившего кота.

— Смотри, Ратибор! Наплачешься! Не ищи потом у меня защиты и сочувствия!

Я счастливо улыбался, обняв подошедшую Катю, которая успела разогреться, сражаясь с двумя парнями. Я видел, как они сначала поддавались, а затем, получив по рукам, начали драться всерьёз, но осилить мою подругу так и не сумели. Даже я побеждаю её один раз из трёх схваток.

— Ну что! Драться вы, смотрю, мастера, такие нам нужны. Посмотрим ещё, как вы стреляете из луков.

— Смотря, какие луки! — хмыкнул я. Катя посмотрела на меня с усмешкой, а я вспомнил, как, совсем ещё недавно, не мог растянуть детский лук. Зато с лошади не падал, даже без седла ездил, думал, косточки треснут, когда о хребет бился. Хорошо, лёгкий был!

Мы встали напротив мишеней, метров за пятьдесят, сначала. Нам с Катей выдали луки и стрелы, тетиву. Осмотрев лук, увидел, что славная работа, сделано с любовью, мастером, клееный из пластин дерева различной упругости. У Микулы был составной лук, из рогов животного, наверно, тура. Такой лук не для моего веса и силы.

Я быстро снарядил лук, мельком глянув на Катю, которой тоже не требовалась помощь, хотя помощников было валом. Это мы с Микулой стояли в одиночестве.

Надев на левое предплечье наручь, взял кольцо и быстро расстрелял свои пять стрел. Когда первая поразила мишень, пятая была уже в воздухе. Ударили кучно, я даже испугался, что будут ругать, если стрелы поломаю. Хорошая стрела дорого стоит. А эти стрелы были хороши! Куда целил, туда и попали!

Микула с уважением посмотрел на меня, предложил отойти ещё шагов на двадцать.

— Может, на двести? — предложил я.

— А что, попадёшь? — спросил Микула.

— Попасть попаду, но латы не пробью. Даже кожаные. Разве что в глаз. Больно стрелы хороши!

В клинике у Натаниэля я стрелял из настоящего спортивного лука, с балансирами, с блоками. Усилия много не надо было, попадал в яблочко с двухсот пятидесяти уверенно, с трёхсот, уверенно в мишень. Этот лук, конечно, жёстче, силёнок, чтобы оттянуть до уха, не хватало.

Значит, пробить доспех поганого, можно метров с пятидесяти. Если стрелять из засады, можно уверенно поразить цель, если издали, надо попасть в глаз.

— Хм! А если я прикажу нарисовать глаз на мишени?

— Попробуйте! — пожал я плечами.

— Тоник, не хвастай! — попробовала унять меня Катя.

— Разве ты не попадёшь? — удивился я.

— Не забывай, когда ты тренировался, я лежала больная.

— Да, Катя, зато потом ты превзошла меня…

— С мечом, но не с луком! Смотри, уже рисуют!

Я видел прекрасно! В прошлой жизни я с детства носил очки, даже в них я бы не увидел с такого расстояния не только глаз, яблочко! Разве что мишень, а лук вообще, держал в руках только самодельный.

— Катя! Как там ветер? Упреждение?

— Упреждение пять минут вправо, навес — десять минут.

— Ну, штурман! — прошептал я, целясь в верхний правый угол мишени.

— Дзынь!

Стрела попала в верхнее веко.

— На одиннадцать минут взял! — пробормотала Катя. Я промолчал. Пари бы я проиграл, несмотря на восхищённые вопли дружинников.

— А я говорила, не хвастай! Дай сюда! — Катя взяла у меня лук, попробовала растянуть, прицелилась.

— Не видишь, что ли? — показала она мне верхнее плечо. Я присмотрелся: действительно, слегка более изогнуто, по сравнению с нижним плечом.

— Вот, смотри! — Катя взяла у меня лук, наложила стрелу, прицелилась и выстрелила.

Ребята побежали посмотреть, оттуда раздался восторженный рёв. Стрела попала прямо в зрачок.

— На, попробуй, — отдала Катя мне лук.

Я попробовал. Попал в то же отверстие, которое осталось от Катиной стрелы. На это никто не обратил внимания, как будто, так и надо.

— Ох, Ратибор… — покачал головой Микула, а Катя поцеловала меня, и я растаял.

— Сегодня пойдёте в дозор, — объявил Микула своё решение, — ты с Вольхой, Лада с Дубыней.

Вольха загрустил, Дубыня глазом не моргнул. Вот выдержка у человека!

После обеда, который состоял из ухи и гречневой каши с мясом, нам дали немного отдохнуть, потом выстроили на площадке и объяснили задачу. Мы должны были дойти до границы соседней засеки, положить в дупло свежее донесение, вынуть, если есть, ответ, если нет, подождать соседей.

С собой мы взяли луки, сабли, Вольха прихватил небольшое копьё и кнут, который свернул кольцами и повесил на бок, на специальные крючья.

Я подумал, что мне тоже надо взять кнут, научиться, им пользоваться, добыть шляпу, и пошить кожаную куртку и штаны. Археолог я, или нет?! Но я взял лишь саблю и лук с полным саадаком, ещё снегоступы. Вообще-то я мог и без них, но не стоит привлекать к себе внимание.

Привёл скафандр в боеготовность, то есть, при малейшей опасности шлем должен был закрыться, а пока представлял собой поднятый воротник, закрывающий затылок.

— Почему без шапки? — придирчиво спросил Микула.

— Она мне будет только мешать, — ответил я, — вот эта шапочка очень тёплая, и доспехи хорошие, в них можно на снегу спать.

Вообще-то в этих доспехах можно и на Луне спать, но промолчим из скромности, а то Катя задразнит.

Что такое засека? Настоящая стена из зарослей непроходимого и непроезжего леса. Деревья и так растут густо, они ещё переплетены брёвнами, лозой, высажены вьющиеся растения. Этакий вал, великая деревянная стена. Есть здесь проходы для зверья, которые могут быть перекрыты подпиленными деревьями в считанные минуты. Стоит перерубить травяные канаты. Сплетены они из конопли. Всё это рассказал словоохотливый Вольха.

Сейчас более-менее мирное время, подходят небольшие отряды, ищут проходы. Вчера, вон, засаду на них устроили, побили басурман.

— А если целая орда подойдёт? — спросил я спутника.

— Закроем проходы, отправим гонца до второй линии, там, по эстафете, до князя дойдёт… Ратибор, а что ты всё выспрашиваешь? Уж не проверяешь ли, как мы службу несём?!

— Что ты, Вольха, — покраснел я, — надо же знать, что к чему. Я ведь тоже в дружине.

— Ну да, ну да, — согласился Вольха, и замолчал.

— Ну что ты молчишь? — с досадой спросил я, — Чего стеснятся, если службу несёшь хорошо?

— Да не люблю я проверяющих. Сболтнёшь что-нибудь, потом неприятности всему гарнизону.

— Не проверяющий я, поверь, — вздохнул я, — если мне доверия нет, как буду служить? Лучше сразу уйти.

— Ладно, извини, но ты же боярич. Может просто, забавы ради, прибежал, нервы пощекотать, а может, с умыслом. Вот и приходится пастись.

— Ну и пасись, — обиделся я, — не буду больше с тобой в дозор ходить. Нам спину друг другу прикрывать, а ты пасёшься меня.

— Это точно! — Вольха остановился, резко повернулся ко мне, — Если доверия нет, тогда нельзя в дозор ходить! Дай руку! Поклянёмся в вечной дружбе?

— Отчего нет? Конечно, ты же хороший парень, Вольха, клянусь, я не доносчик. Даже если спросят у меня, могу сказать только хорошее. Согласен быть твоим лучшим другом!

Мы обнялись. Сила у Вольхи явно, не волчья, медвежья. Чуть не задушил.

На этот раз наш дозор ни на что неожиданное не наткнулся. Мы осмотрели все проходы, Вольха рассказал, какие бывают следы у местных зверей, показал настороженные самострелы, рассчитанные на всадника, чтобы зверьё зря не пострелять. На зверей ходят охотиться специально. Может, и нам удастся сходить. Чисто мужская забава! Одно из единственных развлечений на далёкой заставе. Ну, ещё рыбалка. Форель ловится, вот такая!

— Вольха, скажи, как ты в городе развлекаешься? — спросил я.

— Как будто сам не знаешь! В городе девушки, веселье, вина можно выпить, повеселиться, хороводы поводить с девчонками…

Впрочем, ты уже обручён, теперь можешь только со стороны смотреть, да завидовать.

— Почему же, мы с Катей ходили на вечеринки… — я замолк, вспомнив приёмы во дворце, где собирались представители всех рас. Сердце вдруг неприятно сжалось, когда вспомнил, что Катя была там одна, и хотела съездить туда ещё раз.

— Что замолчал? — ехидно спросил Вольха, по-своему расценив мою угрюмость, — не дала суженая повеселиться?

— Да, было дело, — выдавил я.

— Не надо было спешить! — похлопал меня по плечу друг. Я вздохнул, постаравшись выбросить из головы глупые мысли.

Дошли до громадной липы с глубоким дуплом, обменялись известиями, и отправились обратно.

Солнце теперь светило нам в спины, клонясь к закату. Быстро наступали сумерки, мы перестали разговаривать, внимательно осматривая окрестности. Шагали мы тихо, даже снег не поскрипывал, прислушивались, не нарушит ли кто тишину. На этот раз всё прошло спокойно. Сейчас выйдет следующая пара, затем ещё, потом опять придёт наша очередь.

Без приключений мы добрались до заставы, передали дежурному послание, проводили следующую пару дозорных, потом я побежал искать Катю, а Вольха отправился в баню.

Катю я увидел, когда она с Дубыней возвращалась с другой стороны засеки. Мы кинулись друг к другу, обнялись, стали целоваться, прямо на морозе. Потом пошли в баню, где был приготовлен для нас ужин.

Подождав, пока парная освободится, напарились, одевшись, вышли покушать.

Вольха ждал нас, пил квас, развлекал нас разговорами. Потом спросил:

— Можно, к вам в гости?

— Мы соскучились, — ответил я, а Катя сказала: — Заходи, чаю попьём, поговорим. Ты не устал, Тоник?

— Не особо, — пробормотал я, гадая, зачем Кате понадобилось вечернее чаепитие с Вольхой?

Однако вечер удался! Вольха раздобыл где-то инструмент, похожий на гусли, выдал нам несколько весёлых песен, рассказывал интересные истории о своих похождениях в городе, описал некоторые обычаи, особенно ночь на Ивана Купала. Да, определённая харизма была у этого парня. Он, со смехом, рассказал Кате, как принял нас за тайных соглядатаев князя, Катя заливисто смеялась, мы с удовольствием смотрели на неё. Когда Вольха сказал, что ему пора уходить, я расстался с ним даже с некоторым сожалением.

Оставшись одни, несколько секунд смотрели друг на друга, с улыбкой, потом бросились в объятия, весело смеясь. Упав на лежбище, целовались, пока губам не стало больно, потом залезли под простыню, раздевшись, продолжая борьбу…

С тех пор каждый вечер стали собираться свободные от дежурств ребята. Свободных было не много, вполне все устраивались за столом, даже умудрялись потанцевать с Катей.

На следующий же день к нам на огонёк зашёл Микула, со жбаном пива. Пиво оказалось очень вкусным, не крепче кваса, зато со вкусом пива! Я пил с наслаждением, пока не встретился с осуждающим взглядом Кати. Что я хотел? Жёны везде одинаковы.

Зная, что вечером будут гости, мы с Катей первое сумасшествие от встречи устраивали в бане, потом, уже ближе к ночи, долго ласкались, доводя себя до неистовства.

Дозоры проходили спокойно, нас с Катей всегда ставили в дневное время, чтобы мы привыкли, запомнили местность, каждую веточку, как она лежит, не сдвинута ли, не обломана. Упущение любой мелочи могло стоить кому-то жизни, или рабства, что, возможно, ещё хуже смерти.

Вольха оказался не только замечательным другом, но и отличным следопытом, многое рассказал о тайне следов, криках птиц, какая птица кричит днём, какая ночью, как отличить настоящий крик птицы от поддельного. К сожалению, слухом я был обделён, и, когда Вольха подражал какой-нибудь птице, отличить крик Вольхи от настоящего крика я не мог. Мало того, сами птицы обманывались.

А вот на четвёртый наш выход мы с Вольхой чуть не облажались.

Внимательно изучая проход для зверей, мы осмотрели все ловушки. Самострелы были насторожены, ветки все на месте. Только следы крупного парнокопытного нарушали чистоту снега.

Прошёл крупный зверь, и не один. Я посмотрел на Вольху, что скажет старший.

Вольха пожал плечами:

— Лоси. Видишь, копыта раздвоены. — Я подумал, что мой напарник спешит на вечеринку, не хочет терять время на проверку. Может, прекратить посиделки? Но уже неудобно: сам Микула присутствует, оказывает честь. Или мы ему? Всё же статус у нас выше! Самозваный, правда.

— Смотри, Вольха! — привлёк я внимание напарника, — Прошли четыре зверя. Двое тяжелее, и намного! — всё же в детстве я прочитал немало книг о пограничниках, некоторые тайны и уловки нарушителей запомнил надолго.

— Надо пройти по следам, — предложил я, — убедиться, что это за лоси. Враг хитёр, ты сам говорил.

— Да, — неохотно согласился Вольха, — надо.

Мы со всеми предосторожностями прошли настороженный самострелами проход, надев снегоступы, чтобы не оставить человеческих следов, затем побежали по следам. Следы лоси оставили кучно, чуть ли не след в след, что настораживало: похоже на то, как водят заводных лошадей на короткой привязи.

— Вон там есть балка, — прошептал Вольха, заразившись азартом погони, — а вон там можно незаметно подобраться и заглянуть, что там делается. Так мы и сделали. Выглянув из-за валуна, который лежал здесь испокон веков, вероятно, со времён Ледникового периода… Здесь тоже был Ледниковый период? Почему нет? Всё здесь похоже на Землю, даже, кажется, что это Земля и есть, не верится, что в сотне шагов отсюда — космическая станция, на планете Оберон — 24.

Мысль появилась и растаяла, потому что в балке мирно стояли и жевали овёс из привязанных торб, четыре лошади. Людей не было.

— Лошади! — прошептал Вольха, — Почему тогда копыта раздвоены? — обернулся он ко мне.

— Возьмём нарушителей, всё узнаем, — успокоил я его.

— Где они? — задумчиво спросил Вольха сам себя.

— Слушай, Вольха, — решил я высказаться, — ты здоровый, как медведь, а я стреляю из лука неплохо. Давай, разделимся? Ты пойдёшь, блокируешь тропу, ведущую в деревню, я здесь останусь. Вернётся караульный, я его пристрелю, переоденусь в его платье, останусь ждать второго, если он сумеет пройти мимо тебя… — Вольха хмыкнул, — Всякое бывает, Вольха, вдруг он вокруг пойдёт? По нашим следам. Если ты его увидишь, живым бери, должны мы знать, что им здесь надо? Я, как услышу схватку, приду на помощь, если завяжется драка здесь, ты приходи. Как план?

— Неплохо, — пожал могучими плечами дружинник. — Хорошо, я пошёл! — Вольха неслышно исчез в зарослях, а я остался дожидаться караульного. Должны ведь они оставить кого-то с лошадьми!

А если они ушли на разведку вдвоём? Привязали лошадей, задали корму, да и побежали в сторону деревни, искать конный путь? А мы, тоже хороши! Даже не договорились об условных сигналах!

Когда я уже весь извёлся, появился один из нарушителей. Явно, из поганых! Халат из шкур, на ногах — ичиги, на голове — лисий малахай. Чужак внимательно осмотрел лошадок, убедился, что всё в порядке, и решил развести костерок, найдя для этого ямку.

Я решил посмотреть, насколько скрытым будет костёр. Нарушитель, между тем, постучав огнивом, запалил трут, потом неярко загорелся костерок. Дыма не было совсем, да и огонь заслонял человек.

Явно профессионалы! Я воткнул в снег пару стрел, попробовал лук, как он, на морозе? Наложил одну из стрел на тетиву, натянул… Незнакомец услышал скрип тетивы! Я отпустил стрелу, и она с мягким стуком вошла чужаку в глаз. Тот упал без звука. Я подбежал, спрыгнув вниз, стал быстро снимать с неостывшего трупа вонючую одёжку. Быстро скинув с себя свою, натянул поганую. Пришлась впору, невеликий народ, эти, скажем, печенеги. Или хазары? Археолог, мать твою!

Оттащив в сторону труп, я завалил его кучей хвороста, видимо, приготовленного для костра.

Теперь осталось ждать Вольху. Вольха появился совершенно бесшумно, неся на плечах басурманина.

— Вот, принимай! — сбросил он пленника, как мешок с картошкой, на промёрзшую землю.

Проверив пленника, я задумался.

— Слушай, — спросил я, — зачем им четыре лошади?

— Две заводных, две запасных, как обычно, — пожал плечами Вольха.

— Никого не хотели отсюда забрать? — Вольха задумался.

— И вообще, как ты догадался, что это я, а не поганый?

— Не похож ты на поганого. Даже в его одежде. Я же не напролом пёрся, сначала осмотрелся.

— А если на нас сейчас смотрят? — успел спросить я.

— Стук! Стук! — раздались удары по нам. Да сильные! Меня даже сбило на землю.

— Что за чёрт? — удивился Вольха.

— Падай! — тихо крикнул я. Вольха сделал вид, что у него подломились ноги, и он упал лицом вниз, из его спины торчала стрела, видимо, не пробившая кольчугу, застряла в тяжёлом кожухе.

Мы услышали тихий гортанный разговор, дождались, когда враги подойдут поближе, и вскочили на ноги, тут же вынимая оружие.

Враги тоже были с обнажёнными саблями. Они нисколько не удивились тому, что мёртвые обнаружили такую прыть, лихо изготовились к обороне. Лица их были открыты, на них не читалось ни удивления, ни гнева, типично буддийское спокойствие. Восточного типа лица, с редкими бородками и усами. Они спокойно встретили нас, отбивая атаку. Видно, что профессиональные разведчики. Не обманула их моя одежда. Через некоторое время мы стали их теснить.

Лишь бы к ним не подошла подмога, мелькнула мысль, что-то слишком спокойно они рубятся. Но нет, скорее всего, они надеялись легко разделаться с нами. Конечно! Двое взрослых диверсантов против двух безусых щенков! Но они не учли одного: Вольха сам по себе был здоров, я с ним сражался на деревянных мечах, знаю, а я сейчас был в скафандре, который умножал мою силу и выносливость, к тому же был непробиваем. Так что, когда я узнал все слабые стороны противника, которых было очень и очень мало, я незаметным движением перерезал ему горло. Вражина упал, захлёбываясь кровью.

— Тебе помочь? — спросил я Вольху.

— Сам справлюсь! — буркнул тот.

— Время, Вольха, время.

— Ладно! — согласился мой друг, яростно бросаясь в атаку. Его противник легко ушёл в сторону. Ни пощады, ни сдачи в плен он не просил, методично, как на учениях, отбивая яростные атаки Вольхи.

— Да что же ты сопротивляешься?! — возмутился дружинник, вкладывая всю силу в удар, который с лёгкостью был отведён разведчиком.

Между тем я разглядывал противника Вольхи, всё более убеждаясь, что он не половец и не хазар.

Сражался он рапирой, на правом боку у него висел кинжал, который ещё не покидал ножен.

— Вы наёмник? — спросил я. Диверсант промолчал.

— Сейчас я вступлю в сражение, — предупредил я, взмахнув саблей.

— Вступай, — он вынул кинжал.

— Вы испанец? — глаза того заметно блеснули.

— Не хотите говорить, не говорите, служите поганым, значит, примете здесь поганую смерть.

— Посмотрим.

— Лучше переходите на нашу сторону, мы же европейцы, — предложил я.

— Какие вы европейцы?! — усмехнулся наш противник, — Что те, что эти, азиаты.

— Ну что ж! Отдохни, Вольха, дай мне размяться! — я вступил в схватку, противник ускорился.

Интересно, подумал я, столько сражается, и не устал! Вольха уже запыхался. Я успел отдохнуть, и со свежими силами начал теснить врага к крутому откосу балки.

— Где пленник? — спросил я. Мой визави молчал. Я надавил ещё, сделал несколько быстрых выпадов, и поцарапал ему предплечье, потом другое.

— Зачем вам умирать? — спросил я, усложняя атаку, — За грязных дикарей?

— Я сражаюсь за свою жизнь. Вы же не отпустите меня?

— Нет, не отпустим. Попытаемся перекупить. Не получится, передадим князю.

— Чтобы он отправил меня на дыбу? Лучше смерть от руки мальчишки!

— Ну что же, вы сделали свой выбор! — я усилил натиск, и увидел, что мой противник уже держится из последних сил.

— Вольха, дай свой меч! — крикнул я, потому что рапира была длиннее моей сабли.

Вольха хмуро вложил свой меч мне в левую руку, я начал вращать им, забирая последние силы из скафандра. Молниеносный выпад, рапира разрезала на мне кожаный халат, если бы не скафандр, я истёк бы кровью, зато острие моей сабли упёрлась герою в кадык.

— Финита ля комедия, — сказал я. Мой противник бросил шпагу.

— Даёте честное слово, или вязать? — спросил я его.

— Дам слово, если перевяжете руки, — буркнул пленный. Я забрал у него кинжал, попросил отдохнувшего Вольху перевязать раненого.

— Как к вам обращаться? — спросил я.

— Зовите меня… дон Гарсия.

— Хорошо, пусть будет дон Гарсия. Будем считать, что слово вы дали, но вы разведчик и диверсант, так что слову вашему я не верю. Слово, данное разведчиком врагу, ничего не значит. Значит, шаг в сторону буду считать за побег, за это сразу смерть. Вольха, лучше свяжи ему руки за спиной.

Не нравился мне этот дон. Надо было сразу его заколоть, меня остановило лишь то, что где-то должен быть спрятан их пленный. Кого-то они взяли.

Дон оказался честен, показал, где лежит связанный, с кляпом во рту, боярин.

Когда мы освободили его, боярин уставился на меня, как на привидение.

— Ратибор? — спросил он, — Не узнаёшь меня?

— А должен? — удивился я.

— Да, — смутился боярин, — теперь меня никто не признает, коли дал себя взять в плен. Даже любимый племянник не хочет знать.

— Пошли, дядя, мы и так опаздываем, — сказал я, отворачиваясь от бывшего пленного.

Навьючили лошадей пленными, посадив боярина, сам сел верхом, только Вольха шёл пешком, ведя переднюю лошадь. Лошади оставляли за собой лосиные следы: вместо подков к их копытам были прибиты лосиные копыта, или коровьи, не разобрал.

— Ратибор! — позвал меня Вольха, когда показался частокол заставы, — Ты никому не расскажешь, как я сражался с этим… доном?

— Замечательно сражался, — признал я, — почему не рассказать?

— Не надо, — смутился Вольха.

— Ну, если ты такой скромный, промолчу, — усмехнулся я. Дело в том, что мы каждое утро упражнялись с деревянными мечами, и с Вольхой я справиться не мог, но сейчас-то я был в скафандре! Который уже был голоден. Придётся сначала хорошо поесть, потом раздеваться.

Трофеи мы сдали Микуле, тот выслушал мой отчёт, более подробный пусть составляет Вольха, мне надо к Кате!

Мы встретились на улице, обнялись, я попросил накормить меня, потому что скафандр хочет есть, он уже начал меня кушать. В бане, где был накрыт стол на четверых, я, не снимая скафандра, съел всё, что не успела съесть Катя. Этот дозор вымотал меня, выпил все силы. Катя тоже выглядела утомлённой.

Помывшись в бане, мы отправились спать, попросив ребят не мешать нам сегодня.

— Тоник! — обратилась ко мне Катя, — ты сильно устал сегодня?

— Не надейся, — пробормотал я, — сейчас отдохну… — я заснул.

Утром меня разбудила Катя. Но, не успели мы поцеловаться, как нас позвали завтракать.

Микула был необыкновенно хмур и молчалив, видно, сведения, добытые у пленных, были не очень радостными. Я не стал его расспрашивать, захочет, сам расскажет, не захочет, оно мне надо?

На то он и начальник, чтобы за всех переживать и волноваться. Завтрак прошёл в молчании, только мы с Катей стреляли друг в друга глазами, не удерживаясь от улыбок и сдержанного смеха.

Задумчивый Микула не мешал нам, должно быть, списывая наши выходки на нашу молодость, почти детство.

После завтрака мы пошли размяться на тренировочное поле. Выпавший за ночь снег покрыл всё белым покрывалом, сквозь тучи проглядывали лучи солнца, снег искрился, кое-где сверкал разноцветьем, воздух был чистым, хотелось им дышать до скрипа в лёгких.

Сегодня Вольха опять решил сразиться со мной. Мы яростно рубились, я был в обычной одежде, поэтому Вольха начал побеждать, но поскользнулся, упал и разбил колено.

Сильно хромая, ушел с поля. Я продолжил разминку с Дубыней, Катя сражалась сразу с двоими, отрабатывая обоерукий бой. Надо тоже взяться за такие упражнения, подумал я.

Потом пришёл мрачный Микула и сказал, что Вольха сегодня не ходок, останется на заставе, залечивать колено, а я пойду в дозор с Дубыней. Катя остаётся без напарника, отдохнёт, заодно наведёт порядок в нашей светёлке, а то вечерние посиделки принесли свои плоды, теперь надо убраться.

Но, если княжна считает это ниже своего достоинства, то приставит к ней денщика.

Катя посмеялась, сказав, что вдвоём всегда веселей работать.

Я облачился в свою вторую шкуру, которая уже насытилась в питающей жидкости, и вышел с молчуном Дубыней.

Этот дружинник был более внимателен, молча, показывал мне, на что надо обращать внимание, но больше наблюдал сам. Сегодня, к счастью, ничего неординарного не произошло. Когда начало закатываться солнце, мы вернулись на заставу, неся донесение от соседей.

Я побежал со счастливой улыбкой к Кате, мечтая, что сегодня оторвусь по полной, за вчерашний вечер!

— Ратибор! — дорогу мне преградил Вольха.

— Вольха, не до тебя, знаешь, сегодня, пожалуй, не будет вечеринки!

— Да, сегодня мы не будем собираться, — согласился Вольха, — потому что я беру Ладу в жёны. Я обязан это сделать, так-как порушил её честь.

— Какие ещё жёны? — не понял я, пытаясь пройти мимо Вольхи, — она давно моя… — до меня медленно начал доходить смысл слов:

— Какую честь?

— Лада была девственна, Ратибор, вы обманывали нас, вы не женаты. Теперь я опозорил её, и обязан жениться. Вот, откупное, — Вольха протянул мне кожаный мешочек, высыпал на ладонь несколько красных камешков. В голове у меня помутилось.

— Шш-и-х! — вылетела из ножен сабля.

— Шш-и-х! — вылетел меч из ножен Вольхи. Мешочек полетел на снег, рассыпались красные рубины, зелёные изумруды, бриллианты… Особенно меня поразили рубины: как кровь!

— Стойте! — услышали мы девичий крик, — Вы что?! Уберите оружие! Немедленно!

Я увидел Катю, и гримаса боли исказила моё лицо: она знала, что я смогу зарубить Вольху, а он меня — нет. Спасает его, значит! Я с яростью посмотрел ей в глаза. Катя спокойно выдержала мой взгляд, и я совсем сошёл с ума от горя.

— Тебя покупают, Катя! — сказал я, поддев мешочек сапогом, бросил его ей под ноги. Остатки самоцветов кровавыми каплями рассыпались у её ног, — посмотри, не мало ли?

Катя побледнела, обернулась к Вольхе, тот уже убрал свой меч. Я, подумав, тоже бросил саблю в ножны.

— Что ты наделал?! — воскликнула Катя, подходя к Вольхе. Влепила ему пощёчину, — Ты, что мне обещал?! — влепила ему вторую.

— Катя, но я обязан был! Я честный человек!

— Ты бесчестный человек! Ты хотел убить моего мужа!

— Он тебе не муж! — Вольх попытался обнять Катю, но она бросила его наземь, приёмом.

Я посмотрел, и отвернулся. Всё понятно! Проходили. Семейные разборки! Сейчас начнутся обнимашки, поцелуи… Я плюнул, и пошёл со двора. В груди поселилась невыносимая боль. Я вышел, никем не остановленный, на тропу, по которой мы с Катей когда-то пришли сюда, прошёл по ней до поворота до той почерневшей избушки, из которой мы вышли. Здесь силы оставили меня, и я сел под дерево.

В груди что-то мешало, я пытался продышаться, но никак не мог. Тогда я набрал полную грудь воздуха, и завыл-закричал:

— Воу-у-у-у!

— Воу — у-у… — отозвались мне издалека волки. Я ещё повыл, чувствуя, как очищается грудь, как льются ручьём слёзы.

Не знаю, долго ли я сидел, только вокруг стали мелькать зелёные парные огоньки, услышал шорох лап, пофыркивание. Я призвал волков. Одна волчица подошла ко мне, вылизала лицо, и сказала голосом Кати:

— Пойдём домой, Тоничек, пойдём, милый…

Я встал, и пошёл за этой волчицей, которая тянула меня за руку. В это время кто-то закричал:

— Лада! Ратибор!

— Вот придурок! — сплюнула волчица. Я сбросил оцепенение, и понял, что это Катя, а никакая не волчица, пришла за мной. Я выдернул руку, но Катя сказала:

— Тоник, побежали скорее, надо спасать Вольху, он, хоть и дурак, но человек, всё же! Его сейчас волки разорвут!

Мы побежали на голос. Мимо нас пробегали тёмные тени. Это волки?! Это телята в волчьей шкуре!

Впереди послышалась ругань, визг и рычание, Вольха схватился с волками! Мы побежали изо всех сил.

Огромная тень ударила меня в грудь, я не устоял на ногах и упал. Шлем сразу захлопнулся, перед моим лицом клацнула страшная зубастая пасть. Тут же тело волка обмякло: кто-то убил тварь. Я вскочил, выхватил саблю, и начал рубить рычащий клубок. К счастью, волков было немного, они поняли, что несут потери, и отступили. Вольху всё-таки порвали зверюги. Да, таких волков я ещё не видел! А каких видел?

Похожих на собак, только в виде чучел.

Мы с Катей взяли Вольху под руки, тот шипел нехорошие слова, пока мы его поднимали на ноги.

— Идти можешь? — спросила Катя. Я молчал, злясь сразу на всех.

— Могу, — ответил Вольха, ковыляя, за ним оставались кровавые следы.

— Тоник, его надо перевязать, он истечёт кровью!

— У меня ничего нет! — буркнул я.

— Ты не надел рубашку?

— Нет.

Тогда Катя расстегнула свою куртку, оторвала, с помощью сабли, подол своей рубашки, перевязала ноги и руки Вольхе.

Потом повели его к заставе.

— Какого чёрта ты попёрся за нами?! — ругалась Катя.

— Искать вас, разодрали бы вас волки!

— Нас они не тронули, видишь? Это тебя подрали! Что ты за человек?! Всё у тебя наперекосяк! Как только тебя здесь держат?! Ты же всё выболтаешь первому встречному!

Вольха молчал, только сопел.

— Тоже мне, в мужья собрался. Ты меня спросил? Ты же сплошное недоразумение!

— Замолчи, Лада! Лучше брось меня здесь, пусть лучшее меня волки загрызут, чем слушать твои упрёки!

— Тебя не упрекать, тебя бить надо!

Вольха что-то хотел ответить, но только заскрипел зубами.

Дотащив его до заставы, передали парням, которые понесли раненого в лазарет.

Мы с Катей пошли к себе. Катя что-то оживлённо говорила, я не слушал. Придя в свою горницу, я застыл у двери, глядя на нашу кровать, где был так счастлив, просто неземным счастьем, любимой женой упивался я здесь. И, возможно здесь же!..

Я зажмурился, крепко стиснул зубы.

— Тоничек, послушай меня, я тебе всё объясню! — начала Катя, увидев моё состояние.

Я захлопнул шлем, отключился от внешнего мира, сделал шлем непрозрачным.

Где-то здесь была лавка. Я лёг на неё, устроился поудобнее, решил поспать. Теперь, чтобы разбудить меня, надо было долго колотить палками.

Утром я проснулся, сел и откинул шлем. Увидел Катю с каким-то парнем. А, это же Неждан.

— Тебя ждёт Микула, — сказал Неждан, — пошли!

Я вышел за посыльным. На улице Неждан показал мне на наблюдательную вышку и ушёл.

Я полез наверх. Микула стоял там, внимательно вглядываясь вдаль. Я тоже посмотрел: чёрный лес, иногда разбавленный зелёными пятнами елей, всё в чистом снегу. Нигде ни дымка, ни движения.

— А, явился… — сделал вид, что только меня увидел, Микула.

— Я говорил, что быть беде. Ты обнажил оружие на друга, чуть не порубил, всё из-за бабы. Что, не мог сам её взять? Мальчишка ты сопливый, а не муж.

Я молчал. Что я мог ответить? Какую честь мог порушить Вольха, когда мы с Катей каждый вечер…

Непонятно всё это.

— Потом, что за детские выходки? Ну, изменила тебе жена, что, надо бежать в лес? В результате, волки чуть не загрызли дружинника, выбыл человек из строя надолго. Ты теперь тоже не воин, ходишь, как в воду опущенный.

— А вы бы что сделали? — вякнул я.

— Я?! — подумал Микула, — Зарубил бы подлеца, потом неверную. Вообще-то её в другом месте побили бы камнями за такие дела, если была бы тебе венчаной женой.

— Я понял, — сказал я, — мы уходим, — я повернулся к люку, и стал спускаться.

— Стой! — крикнул мне Микула, — я ещё не всё сказал!

— Я не ваш слуга! — буркнул я.

— Горе с этими бояричами! — вздохнул Микула, и полез за мной. Возле вышки уже стояла Катя, облачённая в скафандр.

— Ребята, послушайте меня! — обнял нас за плечи Микула, — Ваши пленные рассказали страшные вести. На нас готовится нападение. Их столько, что мы не выстоим, надо срочно слать гонцов к Князю. Лучше вас с этим не справится никто. Выручайте, братцы! Отвезите послание и оставайтесь дома! Дам вам четырёх лучших лошадей, вы же любите их? Вы самые лучшие наездники, как мне доложили. Соглашайтесь! Помиритесь, хоть на время, потом подерётесь! Когда всё закончится.

Я упорно не смотрел на Катю.

— Нам, наверно, надо сходить, помолиться, — неуверенно сказал я.

— Помолитесь, — согласился Микула, — где вы хотите молиться? На нашем Капище? Вас проводят.

— Нет, не там, — мотнул я головой, — здесь, в лесу, есть тайное место, капище Хозяйки домашнего очага. Вот там нам надо помолиться.

— Вон оно что, — протянул Микула, — очиститься хотите. Ну что же, не буду препятствовать.

Я пошёл собираться.

— Ты хочешь их бросить? — догнала меня Катя. Я не ответил. Что они для меня сделали, чтобы я помогал им? Причинили мне только горе! Подождут нас, да отправят других гонцов! Делов-то!

Я собрал свой рюкзак, Катя, видя, что я не собираюсь её уговаривать, или отступать от своего решения, собрала свой.

Я пошёл на выход, ни с кем не прощаясь. Все они любили не меня, а Катю. Вон, кричат:

— Лада, вы куда? Скоро вернётесь? Приходи скорей!

Мне стало противно, я невольно ускорил шаг.

— Тоник, позволь тебе всё объяснить! — просила меня Катя, поспешая за мной.

Я не останавливался.

— Я никуда не пойду, пока ты не выслушаешь меня!

«Ну и оставайся!», — подумал я. Через некоторое время Катя догнала меня, уже не пытаясь заговорить. Молча, дошли мы до избушки, прошли через неё, и вышли к «Мальчику». Как хорошо, что нас не забросило куда-нибудь в другой мир!

Как тягостно было на этот раз возвращение! Мы угрюмо молчали, не глядя друг на друга.

Приехав, прошли шлюз, переоделись, встретились в кают-компании. Катя заказала обед, поставила передо мной тарелку. Я не двигался, глядя на полку с Хранительницей.

— Тоник, нам надо вернуться. Иначе всё будет зря, всё твоё горе будет напрасно.

«Зачем?», — спросил я её взглядом.

— Ну… — замялась Катя, — давай, ты успокоишься немного, и я тебе всё-всё расскажу! Я старалась оградить тебя от всего этого, но этот дурак Вольха всё испортил. На самом же деле я тебе одному верна. Я только тебя люблю.

Я смотрел на Катю, а в глазах темнело, в груди что-то оборвалось. Я подумал, что, ещё раз такое случится, и Катя больше ничего не будет для меня значить.

Катя поймала моё падающее тело, повела куда-то.

— Тебе надо в родовую камеру, да и мне, тоже.

Она сама раздела меня, помыла и уложила в капсулу, где я благополучно заснул.

Когда проснулся, почувствовал себя куда лучше, к тому же появился зверский голод.

Я оделся, прошёл в кают-компанию. Там уже накрывала на стол Катя.

— Тебе уже лучше? — спросила она меня. Я промолчал, усаживаясь за стол и принимаясь за еду.

Когда я всё съел. Катя сказала:

— Вот тебе больно. А мне не больно? Ты только переживаешь, а мне приходится делать это!

— Что «это»? — спросил я.

— Ты же сам знаешь, меня такой сделали. Я должна выносить генный материал, сдавать его в родовую камеру.

— Это как? — удивился я.

— Понимаешь, у меня два входа… — Катя покраснела и опустила глаза, — Один только для тебя, он нормальный, другой, с хранилищами для сбора, э-э, генного материала. Я нахожу нужный объект, и беру у него образцы… — мне показалось, что Катя сейчас заплачет, но не мог её пожалеть, услышав столь жуткую правду.

— Самое противное, вход постоянно зарастает… Мне больно, понимаешь, Тоник, всегда очень больно, и противно! Только с тобой мне было сладко! Тоник, я люблю только тебя! Но я не могу победить инстинкт! Когда я встречаю подходящую кандидатуру, я схожу с ума!

— И нет никакого выхода?

— Есть. Сэппуку. Прикажи, и я сделаю это.

Антураж кают-компании сразу изменился. Появилась комната в японском стиле, подставка с мечами и ритуальными ножами.

— Харакири? — удивился я, — это же что-то японское!

— Да, японское, у меня ведь корни оттуда, но не харакири, сэппуку. Женщинам можно убить себя ударом в сердце, или перерезать ярёмную вену, сонную артерию. Прикажи, мой господин, и я не буду больше мучиться, и тебя мучить!

Я встал, и пошёл в свою каюту. Там лёг на свою кровать, собирая разбегающиеся мысли. Нет, я не могу послать Катю на смерть, не зря же я её спасал! Да что это за изуверы? Сделать с девочкой такое!

Катя пришла, прилегла рядом.

— Тоник, мне открыл глаза Натаниэль. Хорошо, что открыл, иначе, я давно сделала бы обряд сэппуку.

Потому что, будь ты прежним Тонькой, который любил только археологию, я наплевала бы на тебя, ты нужен был только в качестве проводника. А теперь ты стал для меня частью моего естества, — Катя помолчала. — Потом, я посмотрела секретный файл, который открылся, когда я капнула на карту каплю своей крови. Оказывается, всё не так, как мы думали. Город — это свёрнутые пространства, заповедник давно вымерших существ, живших когда-то в нашей Галактике. Наши учёные решили собрать там генный материал и заселить этими существами специально обустроенные для них планеты. Для этого надо как минимум материал троих разных, не родных, существ, в идеале пять. Столько во мне хранилищ. Тогда можно их расселять, не боясь родственных связей. Материнские клетки делают рецессивными, мужские — доминантными. Поэтому женские половые клетки можно брать человеческие, любые.

— Постой! Значит, у Сахов ты… тоже?!

— Да Тоник, там были подходящие особи. Тот же Уран обладал таким же первородным геном, как и ты, только в большем объёме, Дэн, Бахар… Тоник, прости, что обманывала тебя, я старалась, чтобы ты ничего не узнал. Там я поняла, что ты почувствуешь, потому что, увидев тебя с девушками, я буквально озверела.

Я замер. Думал, хуже мне уже не будет.

— А там, в городе, на вечеринках?!

— Там пустышки. Можно было взять, но элиты не было, я не зря танцевала там со всеми, они такие противные! Каждый хотел меня. Вот у Вольхи хороший, чистый ген, от него получится сильный и здоровый народ, да и душа у него добрая…

Я перестал дышать от ужаса и ревности, в глазах опять потемнело, я закрыл их, чтобы не видеть ничего и никого.

— Тоник! Успокойся! Прости, что сразу не сказала! Прежде чем принимать решение, знай, в родовой камере уже зреет наш ребёнок! Зачатый нами совместно, ещё там, в степи! Подумай, у него будут настоящие папа и мама. Мне обещано, что, когда выполним миссию, нас поселят на любой планете, на выбор, кроме Земли, оставят в покое, и мы сможем там жить, сколько захотим, хоть тысячу лет! Тоник! Ну, Котичек!

Котичек?!

Близнецы.

1. Мы едем к брату.

Я открыл глаза и посмотрел на Катю. Мы лежали, обнявшись и уткнувшись носами. Если вытянуть губы, можно коснуться Катиных губ… Что я и сделал.

Катя зашевелилась, что-то пробормотала, и перевернулась на другой бок.

Я огляделся: что меня разбудило? В комнате ещё совсем темно, тихо. Какой-то неприятный осадок на душе: как будто теряю Катю! Но вот же она! Хоть и повернулась ко мне спиной, но так даже удобнее, коленками не упираемся! Я прижался к своей сестре, обнял её и, со счастливой улыбкой, снова уснул.

Утром нас разбудил отец.

— Долго собираетесь спать? Не встанете, без вас уеду! — и ушёл. А мы подскочили на кровати, вспомнив, что папа обещал взять нас с собой в Находку, к брату!

Бегом, наперегонки, побежали мы в сад. Потом Катя зашла в душ, завизжала там, наверно, вода холодная! Теперь узнает, каково мне по вечерам.

— Котик, я полотенце забыла…

Ну вот, начинается!

— Хорошо, сейчас принесу.

— Тебе бы тоже не мешало помыться…

— Зачем это? — насторожился я.

— Ну как же, всё-таки в город едем, папа куда-нибудь нас сводит, а мы не помытые.

Я сделал недоумённую гримасу, но ничего не сказал, пошёл за полотенцем.

— Костя, ты куда полотенце понёс? — спросила меня мама.

— Там Катя, в душе.

— Ненормальная! Простыть хочет? Вода холодная!

— Да, она ещё и мне предлагает…

— Заболеете!

— Ничего, пусть закаляются! — весело сказал отец.

— Закалятся! На тот свет, — буркнула мама. Если бы она так не сказала, не стал бы мыться. А то получается, Катя смелее меня?

Брр! Лучше бы я забыл про смелость!

Крепко растеревшись полотенцем, я побежал на летнюю кухню, где сестра уже вовсю наворачивала манную кашу. Кто-то не любит манную кашу, но мы с Катей её любим, особенно со сливочным маслом и белым хлебом!

Наевшись и напившись чаю, мы побежали переодеваться. Плавочки я не вернул Кате, так что сразу надел их, сверху костюмчик из бежевых шортиков и рубашечки. Когда мы с Катей вышли, мама ахнула:

— На кого вы похожи?! Раздевайтесь, хоть поглажу!

Пришлось раздеться, как бы ни нервничал папа.

Мама дала Кате юбочку, под цвет моих шортиков:

— Ты уже большая девочка, хватит играть в мальчика.

Я не протестовал, всё равно стрижки у нас разные, у Кати косички, у меня почти ноль. Сходства никакого.

Наконец-то нас отпустили! Мы побежали на автостанцию, далеко обогнав папу. И чего он ворчал?

Давно бы ушёл, мы бы его нагнали!

На остановке автобуса ещё не было. Мы постояли минутку спокойно, потом начали бегать, друг за другом, весело смеясь.

— Вот же непоседы! — сказала одна женщина, улыбаясь.

Это кто непоседа? Я? Это Катька непоседа! Я еле-еле успевал за ней!

Пришёл автобус, тяжело пыхтя. Такие автобусы у нас называли «пылесосами». Дорога до трассы у нас не асфальтированная, грунтовая, тринадцать километров. Так что, если нет дождя, вся пыль затягивается в салон. Но людей в нашем посёлке много, желающих отправиться в город достаточно, поэтому, вместо маленьких чистеньких «ПАЗиков», шлют большие «ЛАЗы». На заднем сидении жарко и пыльно, поэтому мы, протиснувшись среди пассажиров, занимаем места, где написано: «для детей и инвалидов».

— Папа, садись! — кричим мы.

— Вот же какие! — осуждающе говорят нам, — А ещё пионеры!

— Здесь же написано, для детей! — возражаем мы.

— Для маленьких детей! — сказали нам. Пришлось встать и пройти в хвост автобуса, а на наши места уселись здоровенные тётки. Я даже хотел возмутиться, но Катя дёрнула меня за рубашку:

— Не скандаль!

Пришлось проглотить свои едкие слова. Причём, вошла женщина с ребёнком, и ей пришлось идти к нам, никто ей не уступил передние сиденья!

— Не скандаль! — опять остановила меня Катя.

Наконец, все вошли, автобус двинулся. Папе пришлось стоять.

— Пап, садись, возьмёшь меня на руки! — предложила Катя. Папа так и сделал. Я сидел возле окна и наблюдал за мелькающим пейзажем. Вот мы проехали мимо кладбища и повернули к соседнему посёлку. Мы его называли Гайдомак, наш посёлок назывался Тафуин, но недавно их переименовали, и сейчас они называются, соответственно, Ливадия, и Южно-Морской.

Подъехали к остановке, вошёл ещё народ, потом была ещё одна остановка, у судоремонтного завода. Проехав немного ещё, остановились на остановке «Бухта Средняя». Следующая была уже далеко: в Душкино.

Всё время вдоль дороги тянулся лес. После Душкино уже появились поля, стало видно море, в Волчанцах был огромный песчаный пляж, песок был везде. Здесь была оконечность залива Восток.

Дальше был посёлок Новолитовск.

Всё это мы с Катей видели впервые, оживлённо обсуждали увиденное, несмотря на шум двигателя.

Никто нам не делал замечания. Наконец мы увидели великий и ужасный Американский перевал, про который наслушались столько страхов. Говорят, отсюда падали автобусы, бывало даже, что пассажиры выходили и шли наверх пешком, а мужчины толкали автобус, потому что у того не хватало сил забраться на перевал.

Теперь же, натужно воя, автобус забрался по серпантину наверх, постоял там и начал осторожно спускаться с другой стороны перевала. Отсюда открывался замечательный вид на залив Америка, переименованный теперь в Находкинский, как и перевал. А, между прочим, залив назывался не в честь США, а в честь корвета «Америка», который в шторм попал в этот тихий залив, и капитан вскричал: «Вот так находка!». С тех пор всё здесь называют Находкой, и залив, и бухту, и перевал, и город. Пассажиры, между тем, обсуждали новость: на самой вершине перевала поставили шхуну, назвали «Надежда», и устроили внутри ресторан.

Нам было как-то всё это поровну, подумаешь, ресторан! Мы даже не знали, что это такое. Что? Там едят и выпивают? Ну и что?

Новый автовокзал восхитил нас полностью стеклянным фасадом, стеклянными дверями. Правда, мы не стали в нём задерживаться, прошли насквозь и оказались на остановке городских автобусов.

Подкатил автобус номер «5», и мы вошли в него. Автобус тихо тронулся. Чисто, уютно, люки открыты! Мы прилипли к окну, рассматривая город то с одной, то с другой, стороны. Город нам понравился: всё было чистенько, много зелени, все сопки были в деревьях, как будто там остался нетронутый лес.

Мы проехали почти весь город, настолько длинным был Находкинский проспект. Вся дорога тянулась вдоль бухты, занятой громадными кораблями, утыканной большими портовыми кранами. По бухте сновали маленькие буксиры, вроде того, на котором работал наш папа.

Мы с широко раскрытыми глазами смотрели на невиданные ранее картины. У нас тоже было море, корабли, но всё гораздо меньшего размера, кроме моря, конечно, оно у нас было открытое.

— Всё, приехали, — сказал папа, когда автобус остановился на пригорке, — выходите, только осторожно.

Мы вышли, не прыгая, на тротуар, папа, от греха подальше, взял нас за руки и перевёл по полосатому пешеходному переходу.

— Вот больница, — показал нам папа на белое здание, и мы припустили вверх по лестнице, наперегонки.

— Подождите, заблудитесь! — закричал нам папа снизу. Куда там! Мы бежали, куда глаза глядят, потому что насиделись в автобусах.

Бегая по асфальтированным тротуарам, чуть не столкнулись с тётей в белом халате.

— Это кто тут хулиганит?! — возмутилась тётя. Мы молчали, шумно дыша.

— Ну? Нельзя здесь бегать! Здесь больные отдыхают! Чьи вы?

— Это мои, — отозвался наш папа, который с трудом нагнал нас, — мы пришли навестить моего сына, их брата, ему здесь сделали операцию.

— Следите за своими детьми! — строго сказала тётя.

— Да, уследишь за ними! — сказал папа, — Как ртуть!

Тётя засмеялась:

— Какую операцию перенёс ваш сын?

— Аппендицит.

— Понятно, обходите здание вокруг, там подниметесь на второй этаж, вызовите. Дети пусть посидят, на лавочке. Не сбежите? — строго спросила она нас. Мы отрицательно замотали головами.

Папа повёл нас вокруг здания, усадил на лавочку, сам скрылся внутри. Мы сидели смирно, болтая ногами, потому что, если будем снова бегать, нас больше не возьмут с собой.

И вот вышел улыбающийся Саша! Мы даже не узнали его: он был в цветастой больничной пижаме.

Саша быстро подошёл, сел между нами, обнял. Мы прижались к нему, только тут поняв, как соскучились по братику. Братик взял из папиного угощения шоколадку, разломил её пополам, и угостил нас.

Мы радостно стали грызть шоколад, потому что такие сладости пробовали редко.

— Ну вот! — пробурчал папа, — шоколада наелись, теперь ничего не будете! А я хотел сводить вас в блинную!

— Папа! Мы хотим в блинную! — закричали мы. Больные, проходя мимо, смотрели на нас, и улыбались. Что они увидели забавного? Один даже подошёл к нам, спросил у папы:

— Ваши? — папа согласился.

— Какие хорошенькие! А с Сашей мы в одной палате лежим. Я Миша Усманов.

Папа с Мишей начали взрослый разговор, мы с Сашей свой, детский. Я спросил, когда его выпишут, Саша сказал, что осталось дня четыре, если не будет осложнений. Пока проговорили, начался обед, Саша осторожно обнял нас, Катю даже поцеловал:

— До встречи, Котята!

Нам не хотелось расставаться с братиком, но папа сказал, что пора ехать. Сначала заедем на Кинотехникум, перекусим, а потом уже и домой. Мы вздохнули, и пустились в обратный путь.

На остановке «Кинотехникум» мы вышли из автобуса, и папа привёл нас в «Блинную», усадил за стол, велев не крутиться, встал в очередь. Потом принёс тарелки, нам с блинчиками, фаршированными мясом и рисом, ещё с творогом, себе борщ, гречневую кашу с фрикадельками, блинчики, компот.

Мы, с аппетитом поели, сожалея, что дома редко пекут такие блинчики, запили компотом. Мы впервые были в таком заведении, поэтому здесь нам очень понравилось.

На обратном пути мы без устали комментировали друг другу всё, увиденное в окне. Пассажиры были другие, улыбались, глядя на нас. «Близнецы?», — спросили у папы. Папа сокрушённо вздохнул, но, судя по улыбке, наш папа радовался и гордился, что у него есть такие дети.

Приехав, мы стали просить папу, чтобы он отпустил нас погулять.

— Не устали? — удивился папа, — Может, пойдёте домой, переоденетесь? А то мама подумает, что я вас потерял.

Мы подумали, и согласились. Когда шли домой, встретили Настю.

— Настя! — закричали мы, кинувшись ей навстречу. Настя очень обрадовалась, увидев нас:

— Я ходила к вам домой, ваша мама сказала, что вы уехали в Находку, к брату.

— Мы уже вернулись! Пошли к нам!

— Мге надо домой, а то мама будет ругать.

— Хорошо, может, после обеда зайдёшь за Сашей, и придёте к нам? Поиграем в саду, может, отпустят на пляж, — попросила Катя.

— Да, Катя, зайду за Сашей, если он дома.

Придя домой, мы обрадовали маму, что наелись в городе, пошли, переоделись в трусики и маечки, и пошли в сад, на качели. Посидев на качелях, решили поиграть с нашим грузовиком. Увлеклись настолько, что чуть не забыли про гостей, которые уже вошли в сад.

— Ой, Саша! — у Кати даже глаза загорелись от радости, мне же приятно было смотреть на Настю.

Саша заинтересовался нашим грузовиком. Мы, с гордостью, сказали, что собрали его из металлолома, найденного на свалке. Саша попросил немного поиграть с ним. Я начал показывать, как он ездит, сколько возит, Катя с Настей уселись на качели, стали что-то обсуждать.

Краем уха я слышал, что они говорят обо мне. Но я был увлечён игрой с Сашей, и не разобрал, что они говорили.

Тем временем солнышко начало здорово припекать. Мы решили отпроситься на пляж.

— Мам! — закричали мы, выскакивая на двор.

— Что, Котята? — с улыбкой спросила мама.

— На пляж…

— Вот что! — решила мама, — Пока Саша в больнице, будете помогать мне. Вот, пойло для телёнка, отнесёте, напоите. Когда пойдёте домой, с пляжа, приведёте тёлочку домой. А завтра придётся вам идти на покос, сгребать сено.

— Ура! — закричали мы, побежав в сад:

— Саша, Настя! Пошли скорее телёнка поить! Потом можно на пляж!

Мы с Сашей взяли ведро, и понесли его на луг, где паслась наша тёлочка. Увидев нас, она очень обрадовалась, подбежала, стала жадно пить пойло. Выпила, вылизала всё ведро. Когда уходили, жалобно мычала нам вслед, наверно, ей было очень скучно одной.

Мы решили не возвращаться домой, и, прямо с ведром, пошли на пляж, до которого было рукой подать.

Здесь мы поставили ведро вверх дном, кинули на него свои майки, и побежали купаться. Скоро к нам присоединились трое наших одноклассников, которые уже были здесь. Накупавшись, мы зарылись в песок, с восторгом рассказывая, как ездили к брату в больницу.

Оказывается, все уже не по одному разу съездили в город, перебивали нас, рассказывая что-то своё.

Послушав ребят, мы с Настей переглянулись, слегка отползли в сторонку. Легли рядом, посматривали друг на друга, и улыбались. Мы молчали, и нам было хорошо. Никто нас не дразнил. Тогда я осмелел, и попросил у Насти расческу.

— Жаль, тебе нечего расчёсывать! — вздохнула Настя, усаживаясь на песок. Я сел сзади, стал аккуратно, прядка за прядкой, расчёсывать Насте волосы. Иногда я ловил на себе любопытные взгляды ребят. Катя откровенно улыбалась, радостной улыбкой. Когда я закончил с расчёсыванием, она попросила у Насти расчистку, предложила Саше её расчесать.

Когда Саша взялся за дело, все ребята окружили их, глядя, с недоумением, на это действо, переглядываясь между собой.

Накупавшись, и насладившись дружеским общением, засобирались домой. Взяв ведро, вспомнили о тёлочке, Белянке. Попросили Настю с Сашей помочь отвести её домой.

Когда мы опять пришли к тёлочке, она радостно замычала, все её стали гладить. Я раскачал и вытащил кол, начал сматывать верёвку, как это всегда делал Саша. Тёлочка, тем временем, поняв, что свободна, резвыми скачками, задрав хвост, помчалась домой. Я еле успел бросить верёвку и кол! Иначе она свалила бы меня с ног. Мы все побежали за тёлочкой, нагнали уже у калитки, где она мычала, звала маму. Мама вышла и заругалась, сказав, что рано её привели, и, спросив, куда дели ведро.

Пришлось срочно возвращаться. Хорошо, никто не позарился на наше хорошее ведро!

Когда возвращались назад, на нас косились, ворчали, что нельзя ходить с пустым ведром. А с чем его надо носить? Или на голову надевать? Катя попыталась надеть его мне на голову, но мне не понравилось, потому что оно воняло пойлом и тёлочкой.

— Пошли ещё в сад, поиграем? — предложили мы Саше с Настей.

— Надо у телёнка почистить, — сказала мама. Папа в это время чистил у коровы.

Когда Саша не болел, мы даже не задумывались, есть ли у нас корова с телёнком, потому что нас не нагружали такой работой, заставляя только полоть грядки, да осенью, вместе со всеми, копали картошку, тяпали, окучивали, и то не всегда, считали нас слабосильными, которые только всё испортят. На самом деле, нас просто старались не нагружать работой, потому что любили и баловали. Теперь же всю Сашину работу решили переложить на нас. Оказывается, не так уж и мало, Сашиных обязанностей.

Утром отвести телёнка, в обед напоить, почистить у него в сарае, сходить в магазин, за хлебом, ещё за чем-нибудь. Ну и по мелочам, коих набиралось за целый день немало.

Хорошо хоть, папа провёл летний водопровод. Напротив нас, через дорогу, находилась баня, туда был проведён водопровод, вот от колодца мы с соседями и взяли воду. А то раньше, приходилось носить воду с водокачки, теперь по воду будем ходить только зимой.

В эту баню, мы ходили раз в неделю. Когда мы с Катей были маленькими, нас водила мама, мы с Катей помогали друг другу мыться, осторожно натирая мочалкой спины. Теперь я хожу с папой, или с Сашей. Когда папа берётся меня мыть, мне кажется, что с меня сдирают кожу. Я невольно вспоминал нежные Катины руки.

Наши друзья предложили нам помочь, и мы быстро справились с работой, загнав потом туда телёнка. Собака уже знала наших друзей, не лаяла на них.

В саду мы играли до вечера, даже в прятки. В зарослях хорошо было прятаться.

Сидели, вспоминали раннее детство. Мы с Катей рассказывали, как, прочитав книгу «Маугли», делали себе юбочки из больших листьев хрена, и играли тут в джунгли. Шер-Хана у нас изображал огромный рыжий кот, которого уже не было. Была кошка, но она была дикая, в руки не давалась. Котята тоже дичились.

— Завтра соберёмся? — с надеждой спросил Саша, когда мы, в ряд, сидели, на качелях, слегка раскачиваясь.

— Завтра мы идём на покос! — сказали мы.

— Где ваш покос? На Второй Камышовой речке?

— Да, там.

— Далеко. Мы ходили как-то, в поход. Жаль, нас не отпустят с вами. А Катя дойдёт? Или поедете на автобусе?

— Как папа скажет, — ответили мы с Катей.

Неохотно проводив гостей, пошли на кухню.

— Устали, Котятки? — смеялась мама, — Идите, покушайте. Сегодня я пожарила ерша. Что вам дать? Голову?

У ерша самое вкусное — голова! Она очень мясистая, мясо нежное, вкусное.

Мама положила нам картошку, щедро сдобренную сливочным маслом, и куски рыбы, также по половинке головы.

Оказалось, мы здорово проголодались! Сначала тщательно выели всё мясо из головы, ревниво поглядывая друг на друга, потом принялись за картошку, заедая её уже толстым куском рыбы.

Выпив чай с вареньем, побежали, помылись, и отправились спать, не став смотреть телевизор: глазки уже слипались.

Легли, обнялись, даже поцеловали друг друга в щёчку, на ночь. Я подумал, что целовать Катю могу, даже на улице, а Насте так и не предложил поцеловаться. Надо, как-нибудь, в саду…

Стало сладко от самой мысли о поцелуе. Катю, что ли, ещё раз чмокнуть? Нет, не буду, сестра у меня хитрая, сразу поймёт, что я думаю о Насте. Интересно, она о Саше думает?

Катя уже потихоньку посапывала. Тогда я взял и прикоснулся к её губам своими. Катя улыбнулась!

Точно, думает о своём Сашке! Может, даже он ей снится.

* * *

Я посмотрел на Катю новым взглядом. На сердце немного стало легче.

— Кать, а, Кать!

— Да? — улыбнулась Катя.

— Слушай, а я ведь, тоже, в некотором роде, славянин.

— Что из этого? — удивилась Катя моему вопросу.

— У меня ведь есть этот, «божественный», ген?

— Есть, иначе нас не поставили бы в пару, я тебе больше скажу. Ты «ходок».

— Это что такое?

— Это тебе открываются Миры, благодаря тебе мы легко в них проникаем. Без тебя я не выберусь. Теперь ты знаешь, как от меня избавиться.

Я ласково обнял Катю, прижал к себе:

— Я хотел сказать, что, возможно, смогу заменить недостающее звено, своим, гм, материалом.

Катя подняла голову и с любопытством посмотрела на меня:

— Да, ты можешь… попробовать. Если Родовая камера примет, значит, всё хорошо. — Катя улыбнулась: — Хочешь стать Демиургом? Заселить целую планету своими потомками?

— Ничего такого я не хочу! — поморщился я, — Я тебя хочу, Катюша!

— Я шучу, мой любимый, знаешь, как я по тебе соскучилась?

— Тебе не будет больно?

— Я уже говорила, с тобой мне и боль сладка, иди ко мне!

Боль в груди у меня растаяла после того, как мне показалось, я побывал в своём, или не совсем своём, детстве, где у меня были братья, сестрёнка, которой никогда не было в моей реальности, да и меня — Кости не было, я, в своей реальности, был Сашей! Были ещё вполне молодыми мама и папа. Я подумал, что смогу ещё побывать там, в том светлом мире, с детскими радостями и обидами, которые можно легко простить, забыть, и снова стать счастливым.

Мы с Катей начали осторожно целоваться, забыв обо всём на свете, на всей планете нас было двое.

Как прекрасна моя Катя! Она просто совершенство! Я наслаждался каждым мигом нахождения с ней, этим божественным чувством взаимной любви!

Разницы я не почувствовал, да и какая мне была разница, когда бушует вулкан чувств?

Только Катя сказала, что теперь мечта всей её жизни такова, чтобы я был её единственным, потому что счастлива она только со мной.

— Целуй меня, Тоничек, я хочу тебя чувствовать всем телом, слиться бы с тобой, навсегда, чтобы ни на миг не расставаться…

Отдохнув, я пошёл в душ. Выйдя оттуда, Кати не обнаружил. Ушла в Родовую камеру?

Надев плавки, решил пройти в спортзал, немного потренироваться.

Сделал несколько подходов к различным тренажёрам, подтянулся на турнике, десять раз, больше стало лень, потом увидел боксёрскую грушу. Поискав, нашёл и перчатки.

— Туф!

— Туф, туф, туф!

Я начал колотить по груше, всё больше распаляясь, уже принимая её за своего неведомого врага, который хочет отнять у меня Катю, того, кто в будущем овладеет её прекрасным телом.

При мысли об этом я закричал, как раненый зверь, начал избивать несчастную грушу ногами и руками, пока не выдохся. Бросив перчатки, сел на маты, подтянув ноги к груди, положил подбородок на колени, и задумался.

Что мне делать? Смириться? Самый лучший выход, потому что, если не пускать Катю в Миры, она сойдёт с ума от требования организма. Я не в силах заменить ей генный дефицит, который Катя будет испытывать через некоторое время. Программа запущена. Как сказал доктор Натаниэль, на уровне ЦНС, её не обойти.

Есть ещё один выход, но это надо оставить на крайний случай. Сэппуку будем делать вместе, если выбора не будет.

Я почувствовал на спине ласковое прикосновение мягкой ладони. Катя села рядом, начала гладить мою спину.

— Какой ты худенький, Тоник, все позвонки снаружи, лопатки торчат, как крылышки. Как ты только побеждаешь таких здоровенных мужиков?! — я пожал своими острыми плечами:

— Может, там гравитация слабее? Я слышал, за тысячи лет на Землю выпадает миллиарды тонн космической пыли. А чем массивнее тело, тем гравитация мощнее, значит, и жители такой планеты сильнее…

— Ты сейчас об этом думал? — Катя взяла мою голову, положила себе на мягкую грудь, потёрлась о мои короткие волосы щекой.

— Нет, Катюш, не об этом я думал. Ты знаешь, о чём я думаю всё время.

— Тоник, не надо растравлять себе и мне душу. — Катя помолчала:

— Нам, наверно, нельзя влюбляться. Как только тебя угораздило попасть именно в это тело? А, Саша?

Катя назвала меня полузабытым именем, я даже не сразу отреагировал на него.

— Катя, я даже не знаю, хотел бы я другой участи, или нет. Когда я с тобой, схожу с ума от любви, когда ты с кем-то другим, схожу с ума от ревности. Но, даже сходя с ума от дикой ревности, я чувствую противоестественное наслаждение, как мазохист. Я, наверно, счастлив, что оказался здесь. Прости, что я не лучше прежнего Тоника. Что тот идиот, что этот…

— Тоник… Саша. Ты самый лучший идиот в мире, мой любимый, только не сделай непоправимое, хорошо? Я тоже не смогу без тебя жить, а смогу ли тебя вернуть, как это сделал ты со мной, я не знаю, наверно, вероятность такого ничтожно мала, Сашенька.

— Зови меня Тоником, я привык, пусть то имя останется с тем телом, — глухо сказал я, наслаждаясь теплом и мягкостью Катиной груди.

— Я назову ребёнка Сашенькой! — сказала Катя, — Всё равно, будет это мальчик или девочка. Ты будешь папой! А я мамой.

— Надо будет тебя заставить самой выносить и родить, — сказал я, — тогда ты узнаешь, что такое настоящее материнство. Это ведь будет твоя частичка, она будет питаться тобой, потом ты будешь кормить её своим молоком, вот из этой прелестной грудки, будешь испытывать огромное счастье, каждый раз, взяв родное дитя на руки.

— Ты так рассказываешь, как будто прошёл через это, — прошептала Катя мне на ухо.

— Счастье отцовства сродни материнскому, Катюша, поверь мне.

— Когда получим вольную, обязательно так сделаем.

— Когда мы её получим? Какой нам определили срок? По количеству, или по времени?

— Девять месяцев, до полного созревания и развития нашего плода.

— Сколько уже прошло? Несколько часов? Или уже день? Прости, я спал.

— Тоничек, мы выдержим, милый мой, родненький. Надо бы и о людях подумать, они законсервированы там, понимаешь? Их жизнь течёт по кругу, только они не понимают этого. Живут вечно, сотни раз проживая одно и то же!

— Как же наше с тобой появление? Ничего не нарушило? Мы же не будем постоянно к ним входить?

— Этот случай просто сотрётся, как ненужный, со временем.

— Мы там всё равно ничего не изменим.

— Зато дадим жизнь миллионам! Представь, целые планеты заселят, благодаря нам.

— Начнут воевать, любить и ненавидеть…

— Да, Тоник, жить! С кем ты хотел бы остаться? Я бы хотела с Сахами. Ты знаешь, это сатиры!

— Сатиры? — удивился я.

— Ну да! Они такие отзывчивые, добрые!

— Да, особенно Уран.

— Ну, говорят, в семье не без урода. А он сошёл с ума от любви.

— Юлик его и раньше не любил.

— Тоник, а твои родственники, славяне? Они ведь тоже разные. Не может быть народа, состоящего из однородной массы!

— Ладно, уговорила. Что там, в Родовой камере? Приняли мои гены?

— Приняли, Тоник, — вздохнула Катя, — Только нам надо вернуться. Помочь твоим предкам.

— Ты же говоришь, у них всё замкнуто, нельзя нарушать порядок. Вдруг сломаем что-то?

— Надо, Тоник, я чувствую, что надо.

— Катя, давай о делах потом? Когда тебе уже будет невмоготу?

— Давай, Тоничек! — засмеялась Катя, — В пятнашки?

Близнецы.

2. Как мы ходили на покос.

Папа разбудил нас, когда ещё было темно. Катя лежала с краю, никак не хотела вставать, поэтому папа взял её на руки, и вынес из комнаты, сказав мне, чтобы я не задерживался.

Зевая изо всех сил, и сшибая углы, я вышел на двор, где мама уже выгоняла скотину на улицу.

Папа умывал Катю холодной водой, а я побежал в сад, ёжась от утренней свежести.

На обратном пути решил освежиться в душе. Как ни странно, вода показалась мне тёплой.

Услышав пыхтение, крикнул:

— Катя!

— Ну что? — недовольно спросила Катя.

— Я полотенце забыл…

— Сходи, — уже язвительно ответила сестра.

— Я мокрый и голый.

— Подумаешь! Ладно, сейчас принесу, — Катя убежала, скоро вернулась:

— Давай скорей, я тоже хочу, а то засыпаю на ходу.

Я быстро вытерся, и уступил душ сестрёнке.

— Как водичка? — спросила она меня.

— Как парное молоко! — не кривя душой, ответил я. Катя открыла воду, и до меня донёсся её визг.

— Ну, Котище, попадись ты мне! Всю воду вылил, тёплую!

Улыбаясь, я пришёл на кухню, где папа уже ставил на стол большую сковородку с жареной картошкой.

— Что там за вопли? — спросил меня папа.

— Катя купается, — засмеялся я.

Скоро прибежала девочка, села рядом со мной, пихнула меня плечом, я её.

— Не балуйтесь за столом! — прикрикнул папа.

— А чё Кот всю тёплую воду вылил?!

— Нечего было спать. Катя, мама предложила тебе остаться дома… — Катя тут же надула губки.

— Тяжело на покосе будет.

— А Костя? Ему не тяжело?

— Ты девочка.

— Не останусь, на покос хочу.

— Ну и хорошо, там работы много. Но смотри, пешком пойдём, а то автобус, то ли будет, то ли нет, пока дождей нет, надо успеть собрать сено, а то намокнет, перепреет, коровка будет плохо есть. Я взял отгулы специально.

Мы согласились с папой, пойдём пешком.

— После обеда Витя обещал приехать, если отпустят.

— Витя?! — воскликнули мы, с восторгом. По старшему брату мы сильно соскучились, он жил в Ливадии, работал на заводе, приходил в гости очень редко, зато всегда приносил с подарки для нас, долго носил, обоих, на руках, счастливо смеясь. Он был очень сильный, наш самый старший брат. Мы всегда радовались его приходу. А ходить к нему в гости одним нам ещё не разрешалось.

Покушав, мы оделись по-походному: надели видавшие виды шорты, футболки, на ноги разбитые кеды. Папа взял большой рюкзак с консервами, хлебом, и всем остальным, чтобы сварить суп. Мы шли налегке.

Вилы и грабли уже были отнесены на покос. Итак, мы вышли.

Мы уже идём по бесконечной дороге, идущей вдоль Лебяжьего озера. Слева от нас тянется пустынный песчаный пляж, за ним синеет море. Впереди дорога встаёт стеной: там подъём.

Интересно, думаю я, как мы там пройдём? Однако, подойдя к «стене», с удивлением вижу, что подъёма почти не видно, очень полого дорога уходит вверх.

Иногда мимо нас проезжают машины, обдавая клубами пыли. Никто не останавливается, автобуса тоже нет. Идти довольно утомительно, но мы с Катей не унываем, потому что вдвоём, нам весело.

Первое время даже бегали, потом присмирели. Шли мы, шли, пока снова слева не показался пляж.

— Первое Камышовое, — сказал отец. Дорога была грунтовой, казалось, проложена она была недавно, свежий светлый камень, разбитый в щебёнку, дорога довольно широкая.

Ноги начали гудеть, но мы с Катей упрямы, делаем вид, что нам всё нипочём, и мы завзятые туристы.

Сзади послышался мощный гул автомобиля. Мы остановились, отойдя на обочину.

Нас догонял чёрный «МАЗ», который мы называли «Буйвол», потому что слева и справа от радиатора были приделаны сверкающие никелем фигурки какого-то быка. Вова говорил, что это зубр, но «Буйвол» больше подходил этой мощной машине.

«Буйвол» поравнялся с нами, обдав мощным запахом солярки, облаком пыли и оглушив нас громким воем дизеля. «Буйвол» остановился, водитель приоткрыл дверцу с нашей стороны, и пригласил внутрь. Мы не стали чиниться, быстро залезли в пропахшую соляркой кабину, сразу уселись, последним залез папа.

— На покос, отец? — спросил водитель.

— Да, пока сухо, солнце.

— Малышей в помощь взял? Какие похожие! Близнецы?

— Да, — с гордой улыбкой ответил папа, ему всегда было приятно, когда нам радовались, — старшие сыновья все заняты, один в больнице, другой в колхозе, третий на практике, четвёртый работает…

— Да, столько сыновей, а на покос, с папкой, только малыши идут!

— Что поделаешь, им тоже надо привыкать.

— Это да! — согласился дядя шофёр, воткнул скорость, двигатель взвыл, и стало не до разговоров.

Ох, и голос у этого дизеля! Как только водитель не оглохнет?! Но лучше плохо ехать, чем хорошо идти! Мы с Катей с восторгом смотрели проносящиеся мимо нас деревья и кусты, повороты, до которых нам было бы топать да топать, быстро оставались позади. Вот и мост через Вторую Камышовую речку. Лысая Сопка приблизилась, чуть ли не вплотную. Её видно было из нашего посёлка, такая она большая. Здесь же было видно, какая она громадная. Почему лысая? На склоне была каменная проплешина, похожая на цифру «5». Сама макушка была свободна от деревьев. По слухам, там находилась артиллерийская батарея.

За мостом нас высадили. «МАЗ» поехал дальше, дымя чёрным выхлопом, а мы пошли по лесной дороге, к лесу. Дальше нам дорогу преградила речка, в топких берегах. Папа снял штаны, положил их в рюкзак, и, по одному, перенёс нас на другой берег. Дальше дорога, постепенно перешедшая в тропу, вела уже по лесу. Пели птицы, сквозь листву светило солнце. Шли мы довольно долго, но всему приходит конец, папа сказал:

— Вот он, наш покос!

Мы увидели обширное поле, устланное рядами высохшего сена. Всё это нам предстояло собрать и скопнить. Собирать будем мы, а копнить, конечно, папа.

Скосил всё это папа, ему помогал Юра, когда ещё был дома. Жаль, что его нет дома, он тоже любит нас, особенно Катю, в которой буквально души не чает. Всегда говорит мне, чтобы не обижал Катю. Мне кажется, он завидует мне, что я её близнец, что мы постоянно вместе.

Сначала мы решили сварить суп. Папа дал мне котелок и отправил на ручей, за водой.

— Иди по этой тропинке, там, внизу, течёт ручей.

— Я с тобой! — побежала за мной Катя.

— Картошку, кто будет чистить? — пытался её остановить папа.

— Вернёмся, почистим! — ответила Катя.

Воздух здесь был пьянящий, лёгкий, пели какие-то птицы, я не знаю, как они называются.

Перейдя ручей, мы скрылись в кустах.

— Костя, не уходи далеко, я боюсь! — донеслось до меня из кустов, — Ай!

— Что там? — встревожился я.

— Комары кусают! — сердито сказала Катя, выходя и почёсывая зад.

Я хмыкнул, и стал набирать воду в котелок. Когда вернулись, папа уже соорудил костёр, воткнул рогульки, положил на них перекладину, принялся чистить картошку.

Дым от костра отгонял комаров, Катя заняла место поудобнее, и стала помогать папе.

Скоро вода в котелке закипела, папа показал нам, как варится суп. Картошка, рис, банка говяжьей тушёнки, лук, перец, лавровый лист, соль.

Пока готовился обед, мы уже отдохнули, хотели побегать, но папа сказал, что мы набегаемся ещё, за день. Предложил покушать.

Мы, вооружившись ложками, хлебали суп из большой миски, все втроём.

Обалденно вкусный суп! Никогда не пробовал такого.

— Пап! А что ты дома так вкусно не готовишь? — спросил я. Папа засмеялся:

— Дома ты даже не посмотришь на такой суп!

— Почему? — удивился я.

— Потому что сейчас мы в лесу, на свежем воздухе, вот вам и кажется всё вкусным!

Надо сказать, папа и дома иногда варил очень вкусные борщи, любил каши из перловки, ячки. Ещё любил он кашу-сливуху, которую я ненавидел. Готовилась эта каша, вот так: варится картошка с пшёнкой! Потом вода сливается, оставшееся варево папа толчёт толкушкой, с постным маслом. Жуть! Я даже плечами передёргивал, когда видел эту кашу. Однако отец с матерью в своё время пережили жестокий голод тридцатых годов, войну, так что их вкусы для всех нас были загадкой.

Мама рассказывала, какой вкусный кисель из гнилой картошки получался, мы слушали, не понимая, а мама делала нам кисель из брикетов. Вот это была вкуснятина! Не сам, варёный, кисель, а сухой, который мы с Катей понемногу отгрызали от брикета, пока мама не отбирала.

Ещё вкуснее были брикетики сухого, прессованного какао! Но оно стоило дорого: 15 копеек за брикетик.

Папа сказал, чтобы мы немного отдохнули, а сам пошёл доставать орудия труда.

Часть сена была уже собрана в валки, мы подошли к ним, посидели, и, убедившись, что сено мягкое, начали бороться. Это нам понравилось, мы громко смеялись, валяясь в сене.

Папа подошёл, посмеялся над нами, и выдал грабли с деревянными зубьями.

Смотрите, осторожно с граблями! Не кладите никогда зубьями вверх!

— Почему? — спросил я, — Если зубьями вниз, грабли могут сломаться?

— А ты наступи на зубья, тогда поймёшь! — усмехнулся папа, а Катя ехидно посмеялась надо мной.

Мы принялись собирать сено в валки, думая потом ещё побеситься. Однако время шло, мы собирали сено, папа вилами переносил его в одно место, где сооружал копну.

А сено всё не кончалось. Я устал, оглядывался на Катю, но сестра у меня упрямая, не просилась отдыхать, всё гребла и гребла сено, а мне было стыдно проситься на отдых раньше девочки.

Так мы и работали, пока не пришёл брат с другом.

Витя, увидев нас, подошёл, мы, с визгом, бросились ему на шею. Витя смеялся, называл нас котятами, целовал Катю. Потом отпустил, и мы снова принялись за работу, поглядывая на брата и его друга.

— Ты обещал меня похмелить! — кричал друг.

— Сейчас опохмелишься!! — смеялся папа, который уже сметал несколько копёшек, в разных частях поля, — берите слеги, и носите копны вот на это место! — указал папа на загородку, в которой были настелены жерди, — Здесь будем ставить стог.

Мы работали, с любопытством посматривая на Витю с другом. Они взялись носить тяжёлые копны, у Витиного друга скоро майка на спине стала мокрой, хоть выжимай, но он не бросал работу, рассказывая, что он бывший штангист. Был он смешной, толстенький, низенький, азиатской внешности, одноглазый.

Но долго их мы не рассматривали, нам самим хватало дел.

Когда уже тени стали длинными, нам предложили покушать.

Мы лениво поели с Катей супу, легли отдохнуть на сено.

— Что ты делаешь, отец, загонишь ребят, — сказал Витя.

— Пусть привыкают, — буркнул папа. Было видно, что он тоже устал, — Ещё немного, и пойдём домой.

На остатках сил мы собирали сено. Лёгкие грабли уже стали тяжёлыми, сено — неподъёмным.

Но вот стало вечереть.

— Ну как, Сергей, похмелье? Понравилось? — смеялся отец.

— Да! — кричал Сергей, — Всё потом вышло!

Папа собрал вилы и грабли, спрятал их, и мы двинулись в обратный путь.

Когда вышли к мосту, там уже сидели мужики, сказав, что ждут автобус, который ушёл в сторону бухты Анна. Мы тоже присели рядом, на перила.

— Ну, как у вас дела, Котята? — спросил нас Витя.

— Хорошо! — ответили мы, улыбаясь. А что? Работу закончили, сидим, отдыхаем, поедем домой на автобусе, чем не жизнь?

Подошёл автобус, мы вошли, уселись с Катей, на заднее, пыльное, сиденье. Когда автобус тронулся, его сильно начало трясти на неровностях дороги, нас с Катей швыряло друг на друга, мы весело смеялись.

Нас высадили на повороте. Автобус шёл в Ливадию, а нам предстояло ещё дойти до дома. Однако, представив, что всю дорогу нам пришлось бы идти пешком, были довольны. Витя с другом решили прийти к нам в гости.

Дойдя до дома, мы с Катей, уже не препираясь, помылись в душе, поужинали, и нас отправили спать, взрослые остались «с устатку» выпить водки. Завтра нам предстоял ещё один трудовой день, потом ещё один, пока не соберём всё сено.

Забравшись под одеяло, мы с Катей обнялись, счастливо улыбаясь, слыша, как гудят ноги, и провалились в сон.

 

Глава четвёртая

Приключения в городе Славутиче, и не только

— Тоник! — будил меня Катя. Спросонок я не понял, где нахожусь.

— Что, Кать, пора? А где папа?

— Какой папа? — изумилась Катя. Я пригляделся, и упал лицом в подушку. Мне снилось, или я на самом деле сейчас лёг спать у себя дома?

— Тоник! Просыпайся уже! Что тебе снилось?

— Ты снилась, только маленькая, ты была моей сестрёнкой.

— Сестрёнкой? — улыбнулась Катя, — Это любопытно.

— Кать, почему ты назвала меня Котичек? — Катя пожала плечами: — Не знаю, как-то вырвалось.

— Тебе не снилось, что мы маленькие? — Катя опять пожала плечами.

— Может, и снилось, не помню. Вставай, нам пора.

Сначала я был доволен, что не надо идти на покос, потом всё вспомнил, и подумал, что лучше бы пешком туда, обратно, и там, без отдыха и обеда, лишь бы не вести Катю неизвестно куда и к кому.

Несмотря на высокие слова о долге перед человечеством, я не готов бросать свою любимую под танки. Даже если она выживет, всю жизнь будет помнить об этом.

Да и про танки… Те, кто бросался под танки, обвязавшись гранатами, они что, были сиротами, у них не было любимых, жён, детей? Они защищали их жизни, отдавая свою. И дети остались живы, родились внуки, правнуки, и стали плевать на памятники своих дедов, укоряя их в жестокости к, ни в чём не повинным солдатам рейха. «Завоевали бы нас немцы, жили бы, как немцы, пили бы баварское пиво, заедая колбасками».

Человек такая скотина, что любой рай превратит в ад, и плюнет на наш с Катей памятник, если вдруг он появится, и проклянёт нас, за то, что возродили их к жизни, которую они поспешили превратить в существование.

А если узнает, каким образом их возродили? Я заскрипел своими крепкими зубами.

— Тоник! Перестань, возьми себя в руки.

Я поднялся, и пошёл в ванную комнату.

В кают-компании Катя уже накрыла на стол. Я сел, с надеждой взглянул на Хранительницу очага.

— Катя, помолимся? — Катя кивнула, посмотрев на мою кислую физиономию.

— Помолимся, Тоник, а то от твоего вида молоко скиснет.

— Какое молоко?

— Постаралась воспроизвести то молоко, что пили у славян.

Мы встали на колени, я стал молиться, просить у Хранительницы дать мне терпения. Тут мне пришла одна мысль:

— Катя, разве нет другого способа для сбора этой… гм, субстанции.

— Какой другой способ?

— Ну, в баночку, термос, ещё что…

— Тоник, надо поискать, должно быть, ведь могут быть одарённые дети, старики… — Катя выпорхнула из кают-компании, а я, с лёгкой душой, начал завтракать, не ожидая быстрого появления Кати.

Попробовал молоко. Да, Катя постаралась! Очень похоже.

Вернулась Катя. По её виду я не понял, хорошие новости она нашла, или не очень.

Катя принялась за еду, не обращая на меня внимания.

— Кать! — позвал я, — Молоко очень вкусное!

— Что? — очнулась моя любимая, — А, да! Есть такие контейнеры, именно на такой случай. Ребёнка ведь не потащишь в постель, да и дедушка, тоже… Тут уже должен работать ты.

— Я?!

— Ну да, мальчики очень стесняются девочек.

Я представил себе… Поёжился. Опускаюсь всё ниже. Растлитель малолетних!

— Дедушки, тоже?

— Ну, с дедушками проще, но самое надёжное, это старый добрый метод, сохранность 99 процентов.

— А один процент?

— Гибель, — пожала плечами Катя, — ну что, берём контейнеры?

— Конечно, берём! Понравившегося тебе объекта нежно усыпляем, и берём у него то, что нам нужно!

Катя фыркнула: — Знаю я твоё «нежно», после этого он даже дышать не сможет, не то что…

Но я несколько повеселел, всё-таки, есть шанс и рыбку съесть и… не сесть.

— Собираемся? — спросила Катя.

— Да, только надо взять с собой аптечку, что-то мы забыли об этом.

— Ты не знаешь, что на скафандре есть пояс? На поясе есть минимальный набор для выживания. Нож, аптечка, маленькая, правда, разовая, если надо срочно кого-то спасти.

— А я и не знал! — удивился я.

— Но ты хорошо придумал! Возьмём с собой большие аптечки!

Я задал направление «Мальчику», а Катя принялась учить меня пользоваться аптечками. Всего сразу не упомнишь, поэтому там прилагалась инструкция.

В аптечке были инъекции и мази для быстрой регенерации, кровоостанавливающее, препарат для ускоренного сращивания костей, заживление без шрамов, восстанавливающее потерю крови, даже восстановление утраченных органов! Конечно же, я представил утрату и выращивание своего любимого органа.

Спросил Катю. Та прыснула, но сказала, что всё может быть, но лучше не рисковать.

Въехали в зал уже слегка повеселевшими.

Как ни странно, дверь открылась туда, куда мы хотели. Здесь по-прежнему была зима. Или мы отсутствовали недолго, или прошёл год, а то и больше.

Осмотрелись, увидели свои свежие зарубки, поняли, что времени прошло немного. Тогда спокойно пошли по своей, уже знакомой, тропке.

При подходе к дозорной тропе нас остановили, потому что мы не скрывались, шли прогулочным шагом. Если бы захотели, прошли незаметно, как они сами нас учили.

— Стойте! — послышался негромкий окрик, и увидели Ладислава. Он расплылся в такой широкой улыбке, что я заподозрил и его в связи с моей женой.

Жаль, что я не чувствую нужных людей! Я бы их проредил. Да, кстати, где моя сабля?!

В тот раз так спешил, что забыл её в нашей светёлке? Пусть там полежит, подумал я, а то ещё придёт идея отрезать кому-нибудь уши.

Улыбающийся Ладислав проводил нас до ворот, и вернулся. Дежурный дружинник хмуро взглянул на нас, сказал, что вызовет Микулу сюда. Ему, дескать, не было приказа пропускать нас.

Я облегчённо вздохнул:

— Катя, пошли отсюда, нам здесь не рады, найдём другой Мир! — я сделал движение, что разворачиваюсь, взяв Катю за руку. Катя поняла меня, подыграв:

— Да, Тоник, пошли отсюда, — мы шагнули назад.

— Эй, стойте! — заволновался стражник, — сейчас вызову Микулу!

— Не нужен нам Микула! — уже откровенно, с облегчением, улыбнулся я. Катя с подозрением посмотрела на меня: — Ты серьёзно?

— Более, чем! — Катя заволновалась, упираясь:

— Тоник, мне надо!

— Нас хотят унизить!

— Я, наверное, заслужила, кто-то распустил слухи.

— Кроме твоего любимого Вольхи некому. Кстати, они все кричали тебе, чтобы ты возвращалась, что теперь произошло?

— Что звал? — услышали мы знакомый голос, и обернулись.

— Да вот, бояричи вернулись, я их задержал, ты же велел сразу тебя вызывать, а они уходят! Обиделись, наверно.

— Дубина! Я сказал тебе, меня вызывать, а не держать их на пороге! Придётся тебе ещё постоять на воротах! Лада, Ратибор! — Микула сам подбежал к нам, забыв приличия.

— Спасибо, что вернулись! Сегодня отдохнёте, а завтра с утра отправитесь в дорогу! Заходите, гости дорогие, банька уже ждёт вас, я все глаза проглядел, высматривая вас! Не сердитесь на этого дуболома!

Ошеломлённые, мы пошли вслед за Микулой.

— Как там Вольха? — спросила Катя. Микула махнул рукой:

— Лежит, сильно порвали его волки.

— Нам надо к нему, — я поморщился, хотел было уйти, но подумал, что лучше буду рядом, при мне они будут сдержаннее.

— Тоник, тебе надо успокоиться, — сказала Катя, увидев мою реакцию, — я тебе вколю чего-нибудь…

Я скривил презрительную гримасу, и Катя отвернулась.

Вольха лежал на лавке, в лечебнице, выглядел неважно, у него был жар, возможно, заражение. Всё-таки волчьи зубы далеко не стерильные.

— Разденьте его! — приказала Катя знахаркам. Заставила снять бинты, представлявшие собой ленты серой холстины. Раны были нехорошего цвета и отвратительного запаха.

— Хорошо, что ты напомнил об аптечке, — сказала мне Катя, снимая рюкзак, и вынимая чемоданчик с красным крестом. Катя намазала раны, регенерирующей мазью, что-то вколола, потом забинтовала раны белыми бинтами. Я стоял рядом, не делая попытки чем-то помочь своему бывшему лучшему другу.

Вольхе стало лучше, он открыл глаза, увидел Катю и улыбнулся:

— Лада! Вернулась ко мне, милая моя!

Мне стало противно, и я вышел из лазарета на чистый морозный воздух. Следом вышел Микула:

— Постой, Ратибор! Нельзя же так!

— А как можно?! Ославить мою жену на всю заставу! Сейчас, поди, все зубы скалят, или в очередь к ней выстраиваются! — скрипнул я зубами.

— Зачем так плохо о людях думаешь? — покачал головой Микула, — Люди сочувствуют и тебе, и Вольхе, Ладу жалеют, любят её все, но не так, как ты думаешь. В том, что произошло, ты сам виноват. Много воли своей суженой дал.

— Да, — вздохнул я, — надо было намотать косу на кулак, и всыпать розог по заднему месту, только я не самодур, женщина, она тоже человек.

— Где ты только таких слов набрался! — покачал головой Микула, — Впрочем, твоё дело, значит, поделом тебе.

«Может, и поделом», — подумал я, ожидая Катю. Что она там? Успокаивает своего… Целуется?

Катя вышла, взяла меня за руку, и повела в сторону бани.

— Там стол накрыт, Лада! — крикнул вслед Микула, — Я сказал, никому пока не входить!

Встречные дружинники кланялись нам, с улыбкой, а мне хотелось забить их улыбки в глотки, или вызвать на дуэль.

Когда остались одни, Катя сказала:

— Хорошо, что завтра уезжаем, не жить нам здесь, в каждом парне ты видишь врага.

— Так оно и есть. Они не видят меня, когда ты рядом, каждый хочет тебя!

Катя вздохнула:

— Я поняла. У меня есть сабля.

— Ну и что? — не понял я.

— Можно сделать обряд и саблей, мне казалось, что ты что-то понял, теперь вижу, что ты лучше убьёшь меня, чем кому-то отдашь. Так что…

От её слов у меня побежал мороз по коже.

— А если хочешь, вернёмся, я ничего не буду делать. Посмотришь, что со мной произойдёт, и сам, из милости, зарежешь.

— Катя… — Катя спокойно стала раздеваться. Я тоже стал вылезать из скафандра, понимая, что опять повёл себя, как ревнивый мальчишка. Ну что Катя сделала плохого? Вылечила больного парня, который, кстати, пострадал из-за меня, успокоила его, может быть сказала, что любит только своего мужа.

— Кать, что ты ему сказала? — спросил я, входя в мыльное отделение, после того, как старательно упаковал свой скафандр.

— Ничего.

— Катя, ты должна быть снисходительна к своему мужу, мне ведь больно.

— Зато мне легко и весело! Себя успокаивай, тебя успокаивай, ещё всяких придурков приводи в чувство! Я что? Железная?

— Что ты, Катя? Железо разве столько выдержит?! — Катя обернулась, посмотрела мне в глаза своими огромными тёмными глазищами, и я забыл про всё на свете. Я обнял свою жену, крепко поцеловал, задрожав от желания.

— Мы будем мыться? — засмеялась Катя.

— Не знаю, — растерялся я.

Мы ужинали в одиночестве. Мне вдруг стало не хватать ребят, с которыми мы всегда здесь чесали языки. Вольха постоянно нас развлекал, неплохо играл на гуслях и пел.

«Клянусь в вечной дружбе!», — сказали мы друг другу.

— Тоник, ты чего? — спросила Катя.

— Да так. Вольху вспомнил, скучно без него, — Катя удивлённо посмотрела на меня.

— Ну что ты смотришь? Мы же дружили, интересный он человек, для своего времени.

— Давай, устроим прощальную вечеринку, как прежде? — предложила Катя.

— Давай! Может, угостим ребят космическим сухим пайком? — Катя заразительно засмеялась:

— Ты знаешь, после надоевшей свежины, съедят за милую душу!

Выйдя из бани, мы разыскали Микулу, и предложили собраться, перед нашим отъездом.

Начальника заставы обрадовало наше решение. Он сказал, что в нашей светёлке очень тесно, он прикажет накрыть стол в своей горнице, чтобы все свободные от дежурств поместились.

Тогда мы прошли в свою уютную светёлку, где было чисто прибрано. Наше оружие было красиво развешено над нашим ложем, куда сразу захотелось завалиться.

— Тоник! Тебе мало? — смеялась Катя.

— Мне всегда мало! — отвечал я, целуя свою любимую.

— Надо гостей встречать, давай посмотрим, чем мы богаты?

Мы извлекли из рюкзаков интересные консервы. Были они крохотные, занимали мало места, помещаясь в небольшой пластиковой, как мне показалось, коробочке, но, стоило их вскрыть, на тарелку вываливалось нечто, несопоставимое с объёмом баночки.

— Что это? — удивился я, разглядывая кучу жареного мяса.

— Космический сухой паёк! — смеялась Катя, — Зачем ты вскрыл, не читая? Вот, смотри написано: «Икра красная», вот здесь написано, какой выход, вот «Крабы», «Курица».

— Живая?

— Ты знаешь, — серьёзно ответила Катя, — бывает и живая! Кстати, баночки не выбрасывай, весь секрет в них, это контейнеры малого объёма, тоже найдено космоархеологами, потом доработано нашими учёными.

— Здорово! Какие самые большие объёмы здесь помещаются? — поинтересовался я.

— Это всё зависит от баночки. Видишь, дно? Чем толще, тем больше можно вместить продуктов. Здесь написано, сколько чего можно положить.

Я озадаченно посмотрел на Катю.

— Тоник, это высшая физика, я не очень в ней смыслю, что-то, связанное с теорией поля и пространственным карманом, а в донышке — генератор поля, которое искривляет пространство. Хочешь, засуну всё это обратно? Потом высыплю горячее?

— Мм-м…

Катя взяла ложечку и переложила из тарелки всё мясо в баночку. Баночка была маленькой, в такой обычно помещалось пятьдесят грамм. Сейчас же Катя сложила туда не меньше килограмма мяса.

— Я думаю, не стоит доверчивым ребятам показывать такой фокус, — задумчиво сказал я, — а то ещё поверят, что мы Катя и Тоник, а не Лада и Ратибор.

— Да, тогда не пошлют в город, — согласилась Катя.

— Кать, ты можешь сказать, что там, в городе?

— Не знаю. Что-то, или кто-то, сильно тянет меня туда, — в это время постучали в дверь, и Микула пригласил нас к себе.

— Тоник, давай, сначала посмотрим, что у них на столе, потом постараемся удивить?

— Давай! — улыбнулся я, потому что сам не знал, что у нас в пайках.

Когда мы вышли, в горнице уже собрались дружинники. Не скрывая радости, они все встали, приветствуя нас. Мы даже смутились.

— Вот видишь, Тоник… то — есть, Ратибор, как они нам рады, не только мне.

Стол ломился от закусок, мы не знали, чем удивить ребят. Правда, беспокоило открытое мясо, зачем пропадать продукту? Я шепнул Кате, но она отмахнулась.

Нас посадили рядом, Микула сел во главе стола, напротив нас, предложил налить всем мёду.

— Завтра мы провожаем наших замечательных гостей, Ладу и Ратибора, в город, славный Славутич, передать князю злые вести. Хотят напасть на нас поганые, угнать людей в рабство, убить детей и стариков, насиловать наших жён и сестёр. Соберёт наш Князь Твердислав рать, разобьём поганых! Зная доблесть Ратибора и Лады, верю, доберутся они до князя, не струсят, падут ему в ноги. Так выпьем за успех наших гонцов! Удачи им в дороге!

Мы пригубили лёгкий пенистый мёд, навалились на закуски, состоящие, в основном, из мясных и рыбных блюд, квашеной капусты и, вместо картошки, пареной репы.

Поэтому решили угостить ребят «заморским» лакомством — картофельным пюре, морепродуктами.

Не всем пришлось по вкусу, но, после приевшегося однообразия, угощение прошло на «ура».

Слегка повеселевшие от мёда гости стали приглашать на танец Катю, по очереди. Остальные, на подручных предметах, выстукивали простую, но довольно приятную мелодию.

Я пил лёгкое, почти безалкогольное, пиво, и мне было радостно на душе, видя, как счастливы дружинники, при виде моей Кати.

Мне тоже удалось с ней потанцевать. Я ведь муж, всегда успею.

Мы готовы были гулять до утра, но суровый Микула велел нам идти, укладываться спать, иначе завтра вывалимся из седла.

Мы смеялись с Катей, уверяя, что можем даже спать в седле, а я ещё и… Но Катя прикрыла мне рот ладошкой: не к столу!

Ребята поняли, посмеялись, потом не поверили. Я не стал их убеждать, а то раскрасневшийся Путята уже хотел бежать в конюшню.

Распрощавшись со счастливыми сослуживцами, которым выпала сегодня удача повеселиться, мы отправились к себе. Обнявшись, когда закрылась дверь, мы, разгорячённые мёдом и пивом, слились в страстном поцелуе, я слышал громкий стук наших сердец, с трудом мы добрались до постели, где предались безумству. Наигравшись, долго смотрели друг на друга влюблёнными глазами, стараясь не думать о том, что ждёт нас завтра.

А назавтра Микула разбудил нас пораньше, накормил плотным завтраком, и велел собираться.

— Наденем скафандры? спросил я.

— Ты надевай… — вздохнула Катя.

— Кать, давай оденемся, ещё неизвестно, безопасен ли путь. А там… не поселят же нас в казарме? Будет, где переодеться, — я почувствовал, как деревенеют щёки, как в груди поселился холод.

— Тоничек! Любимый мой! Ну не надо! После этого похода вернёмся домой, будем долго — долго отдыхать, обещаю! — она поцеловала меня в глазки, — Конечно, одеваемся, как надо! — Катя решительно стала раздеваться, чтобы влезть в скафандр.

Когда мы вышли во двор, четыре осёдланных лошади уже ждали нас.

Лошадки нам обрадовались, заржали, здороваясь. Мы подошли, выбрали себе по паре, вернее, лошади выбрали нас. Мы проверили подпругу, кое-где подтянули, где-то ослабили.

Потом я с гордостью посмотрел, как Катя, не касаясь стремян, взлетела в седло, красиво утвердившись там, сам повторил такой же трюк.

Как ни странно, в прежней жизни я не общался с лошадьми, хотя в детстве, недалеко от нашего дома была конюшня.

Я был маленьким, и боялся их. Здесь же, когда жили у Сахов, умение пришло само собой, как будто степной воздух оказал своё действие, меня приводил в восторг простор, радовал полёт, над буйным морем ковыля. Я тогда ощущал себя кентавром, особенно, когда мы были в одних набедренных повязках, и без седла.

Сейчас я вспомнил, однажды Катя сказала, что хотела бы жить среди Сахов, и понял, что тоже не против там жить, если ещё будет домик у моря. Степь и море, что может быть лучше? Ну, ещё тайга с рекой, горы.

Что, нет таких планет в огромном космосе?!

Я издал вопль, моя Звёздочка, так я для себя назвал свою лошадку, взвилась на дыбы и полетела к воротам, ведущим в деревню. Там у нас планировался первый привал. Мы, конечно, могли скакать до вечера, но лошади не люди, им отдых нужен.

Катя тут же нагнала меня, из-под лисьего малахая сверкали радостные глаза. Я счастливо засмеялся, ловко обогнав подругу. Заводные лошади мчались за нами, застоялись, милые.

Сказочный заснеженный лес стоял вокруг, сияя первозданной чистотой, высоко вверху, выше елей, синело небо, деревья мелькали мимо, копыта стучали мягко, выбрасывая большие комья снега.

Конечно, надо было захлопнуть шлемы, но воздух был так чист, что хотелось дышать именно им, а не отфильтрованным, стерильным воздухом скафандра.

Да и разбойничков здесь не должно быть…

Разве что кто-то знал, что мы едем с посланием к князю. Кто мог знать? Что, среди дружинников появился предатель или лазутчик? Тогда можно подозревать всех. Взять, допустим, Вольху. Откуда у него столько драгоценностей? Приз? Взяли богатую добычу?

Чёрт! Так можно додуматься до всякого. Честно говоря, мне до сих пор хочется его прирезать, как вспомню его нахальную рожу. Провожать он вышел! Видел я его, стоял в дверях лазарета, поддерживаемый неизменным Дубыней. Хорошо хоть, обниматься не полез, а то рука уже стискивала рукоять сабли! Потому и помчался, с места в карьер, обрадовался, что супруга помчалась за мной.

«Буду резать всех! — подумал я, оскалясь, — Потом». Такое неожиданное решение немного развеселило меня.

Несмотря на скачку, я внимательно смотрел по сторонам, придерживая лошадку перед поворотами, как, если бы ехал на машине по незнакомой дороге.

Но ничего не произошло. По этой дороге часто ездили дружинники, в деревню. Явно в ней жили пассии наших знакомых. Деревня называлась без затей: «Крайняя».

Тут дорога повернула, и лес поредел, впереди показались покрытые снегом крыши изб. Особняком выделялась двухэтажная маленькая корчма, с постоялым двором.

Туда мы и направили своих разгорячённых лошадей. Въехав в открытые ворота, мы спешились и отдали лошадей мальчишке, немного моложе нас. Но в нашем возрасте три-четыре года представляют собой огромную разницу, мы с Катей уже выглядели почти взрослыми.

Вышедший на крыльцо хозяин низко поклонился, увидев, что к нему приехали на постой дружинники с засеки.

Мы сказали, что хотим дать отдых лошадям, попросили накормить их, ну и нас, заодно.

Хозяин, которого звали Кривонос, предложил нам пока отдохнуть в светёлке, пока готовится обед.

Мы поднялись на второй этаж, в довольно чистую светёлку с грубо сбитым столом, лавкой, и широкими нарами, заменяющими кровати. Здесь мы скинули верхнюю одежду, придав своим скафандрам, вид походной одежды, повалились на кровать, только тут поняв, как устали. Вроде всего двадцать вёрст, а умаялись! Что значит, давно не скакали верхом.

Но, полежав без движения минут, пять, начали донимать друг друга, потом беситься, катаясь по кровати, смеясь и целуясь, пока не постучали в дверь, пригласив к столу.

Спустившись вниз, мы, к своему удивлению, увидели здесь всё мужское население деревни, естественно, с вездесущими мальчишками. Не было только женщин.

Всем было интересно узнать вести с переднего края.

Никто не решался задать нам вопросы, пока мы не насытились. Пища состояла из жареных рябчиков, запечённой свинины, квашеной капусты, грубого чёрного хлеба и, вместо пива, нам налили молока.

Собравшийся народ потягивал пиво, тихо переговариваясь.

Увидев, что мы сытые и добрые, начали расспрашивать, как дела на засеке, не умышляют ли поганые набега.

Мы сказали, что бдительность никогда не бывает лишней, как ни приглядывай за засекой, враг не дремлет, и просачивается сквозь дозор, ведя разведывательную деятельность.

Мы спросили, какие новости в деревне, и нам угрюмо рассказали, что, седмицу назад, пропали мальчик и девочка двенадцати лет. Когда их нашли, те были подвешены за руки на суку осины, голыми, в мороз, ещё живыми. При этом жестоко надругавшись над ними, на телах были видны следы пыток. Дети успели замёрзнуть до каменной твёрдости.

У одного из мужчин текли из глаз слёзы, видимо, это был отец ребятишек.

Я подумал было на разведчиков поганых, но крестьяне опровергли эту мысль, сказав, что это не первый случай, и на груди у детей всегда вырезали один и тот же знак: перевёрнутую пятиконечную звезду. Мы с Катей недоумённо переглянулись: откуда на Руси могли взяться сатанинские обряды?

— Вы бы передали князю-батюшке, что завелись у нас лихие люди, деток наших убивают…

Мы с Катей пообещали рассказать всё князю. Такие преступления никак нельзя оставлять безнаказанными.

Вот такая просьба у народа деревни Крайняя, в остальном, хвала Даждьбогу, всё хорошо, с податью рассчитались, теперь можно и Коляду праздновать, деток радовать.

Отдохнув, мы пустились в дальнейший путь, уже не так беззаботно. Мы, правда, не так беззащитны, но тоже по возрасту подходим для обрядов сатанистов. Попадись они нам! Здорово они испортили нам настроение. Вспоминались дети, набившиеся в корчму: любопытные чистые глазки, симпатичные маленькие мордашки.

Находятся же выродки, которые испытывают радость о при виде мучений беззащитных жертв, прикрываясь необходимостью невинных жертв на своих дьявольских обрядах!

Вот как умудряются люди узнавать новости?! Мы, правда, скакали уже не с той скоростью, как с утра, но всё же не шагом, но нас уже ждали в воротах засеки второго круга!

Сам начальник заставы Вакула вышел нас встречать, поклонился с достоинством, повёл в свою канцелярию. По пути мы, «невзначай», прошли мимо тренировочного поля, где тренировались дружинники, сражаясь на деревянных мечах и стреляя из луков.

Дорожки были расчищены от снега, на вышке стоял караульный. К нам подбежал дневальный, забрал лошадей, повёл их в конюшню. Лошади фыркали, крутили хвостами.

Мы с Катей переглянулись, улыбнувшись: служба идёт! Было бы видно траву, покрасили бы.

В канцелярии Вакула взял у нас донесение от Микулы, внимательно прочитал его, вздохнул.

— Ожидается, значит, набег? — полувопросительно сказал Вакула. Мы сказали, что Микула не распространялся на эту тему, подробности нам неизвестны, но, в общем, так сказали пленные.

Вакула предложил нам посетить баню и отдохнуть до утра.

У меня вертелся на языке вопрос: далеко ли отсюда до города, хорошо, вовремя Катя мне сделала знак: молчи!

Я и забыл, что мы с ней, якобы живём в том самом городе, как Лада и Ратибор!

Думаю, если предложил остаться, значит, засветло не доберёмся.

На второй линии засеки всё было устроено так же, как и на первой, нас устроили в светёлке у Вакулы. В светёлке уже было жарко натоплено. Мы немного отдохнули после бани и ужина, потом решили пройтись по гарнизону. Вакула сам сопровождал нас, показал, как сражаются дружинники, как стреляют из луков.

— Конечно, здесь не так напряжённо, как на переднем крае, но мы тоже не расслабляемся! — пояснил Вакула, — Через полгода мы сменим личный состав на передней линии, сюда прибудут дружинники из города, а десяток Микулы отправится в город.

Мы были без скафандров, в зимней меховой одежде, мороз крепчал, мне было зябко. Я вспомнил детей, оставленных голыми в такой мороз, подвешенными на суку… Когда читаешь про это в тёплой избе, не представляешь, каково это: замерзать заживо, да ещё после издевательств.

— Вакула, — обратился я к десятнику, — вы слышали, в деревне кто-то убивает детей?

— Слышал, — вздохнул Вакула, — даже с отрядом выезжал. Узнали только, что было их двое, но куда делись, непонятно. Здесь проходит наезженный тракт, следы теряются.

— Через вашу заставу все проходят? — заинтересовался я.

— Проходят, — согласился Вакула, — только они могли уже уйти, тревогу селяне подняли слишком поздно: за сутки можно до города добраться.

— Значит, они городские? — спросила Катя.

— Скорее всего. Только в городах может завестись такая погань.

— Не любите город?

— Отчего же, в городе хорошо. Я имею ввиду, затеряться там легче, как крысам. У нас все на виду, каждый, как на ладони, все отличные парни!

Я видел, какие они отличные! Сломали все глазки, стараясь не разглядывать слишком откровенно мою Катю!

Надо сказать, никто из них не заинтересовал её, я даже облегчённо вздохнул, что не укрылось от моей жены, она поняла меня и улыбнулась. Дело в том, что в бане у нас ничего не было: всё-таки устали мы за день скачки, а сейчас я уже отдохнул.

— Я слышал, вы непревзойдённые стрелки из лука, — между тем не переставал нас поражать своей осведомлённостью Вакула.

— Мы не обещаем поразить вас своей меткостью, — поскромничал я, — всё же целый день в седле…

— Ничего, покажете моим увальням, как надо тренироваться, что после целого дня скачки попадать в цель без промаха!

Вакула сделал знак, и нам принесли два лука, уже снаряжённых.

Мы внимательно осмотрели вооружение, убедившись, что у Микулы луки в гораздо лучшем состоянии. Похоже, эти луки стояли в оружейной комнате, пока начальство не узнало о нашем прибытии.

— Сейчас пристреляем, — сказала Катя, вставая в стойку. Я посмотрел на неё, и вздохнул, увидев, как она прекрасна, как ребята с восторгом уставились на неё.

Катя пустила стрелу, которая сразу попала в центр мишени. Все вокруг взорвались восторженными воплями.

— Тоник, хочешь, возьми мой лук, я расскажу о его особенностях.

Я посопел, возмущаясь: что я, сам не разберусь с луком? Забыв, как опозорился в прошлый раз.

На этот раз я внимательно осмотрел свой лук, примерился, растянул, отпустил, изучая его особенности, и только после этого наложил стрелу и выстрелил. Я решил немного попижонить, и выбил Катину стрелу из мишени.

Ребята недовольно загудели. Мне стало досадно, я не понял, чего они хотели. Чтобы моя стрела ушла в молоко?

Катя решила взять реванш, и тоже выбила мою стрелу. Я отдал лук ближайшему воину, сказав, что проиграл.

— Тоник, перестань! — сердито прошептала Катя, — Что ты, как маленький? Лучше бы поучил их сабельному бою.

— Катя, пойдём отдыхать, завтра нам ещё целый день скакать.

— Да, — вздохнула Катя, — извините, но нам надо отдохнуть, — обратилась она к опечаленным зрителям.

Когда мы пришли в светёлку, на столе уже стояла крынка молока и краюха свежеиспечённого хлеба.

— Ой, какая прелесть! — восхитилась Катя, попробовав молоко с хлебом.

Я тоже попробовал, что-то зашевелилось в памяти от знакомого вкуса. Я встретился со своей женой взглядом, и она улыбнулась:

— Кто-то говорил, что устал! Ишь, как глазки загорелись! — я осторожно обнял её, ласково поцеловал, потом ещё, потом уже Катя не стала сдерживаться, крепко обняв меня, целуя всё, что попадётся.

Подхватив её на руки, понёс на кровать, удивляясь про себя, какая она стала лёгкая. Ещё совсем недавно с трудом удерживал её на руках, а теперь Катенька показалась мне невесомой. Я даже не спешил её отпускать, прижав к себе. Катя счастливо хихикала. Я тоже был счастлив.

…- Мой! — шептала Катя, взяв мою голову в свои нежные ладошки и разглядывая меня, — Ты знаешь, какой стал красивый? — Она провела рукой по моей голой спине, отчего по коже пробежала волна трепета.

— И не такой уже костлявый, сильный! Хорошо, здесь нравы строже, чем у нас, иначе не успевала бы отгонять от тебя девчонок!

— Ты мне льстишь, — шептал я в ответ, — красивее тебя я никого в жизни не видел! Все ребята при виде тебя падают в обморок, или застывают на месте! Я… — я хотел сказать, что ревную, но передумал, — я люблю тебя, Катя, по-настоящему люблю, и это не слова!

— Тоничек, а я уже говорила тебе, что ты часть меня, я просто задыхаюсь от любви, от желания. Давай ещё…

На другой день, после завтрака, Вакула проводил нас до ворот, спросив, всем ли мы довольны.

Мы чистосердечно поблагодарили гостеприимного Вакулу, особенно за молоко и хлеб.

— Мы корову держим, — улыбнулся Вакула, — и пекарня своя. Ребята сами спекли для вас каравай, подоили корову! Очень уж ты красива, Лада! Ратибору все завидуют белой и чёрной завистью.

Тепло простившись с Вакулой, мы поскакали в город. Теперь на нашем пути был только один постоялый двор, дальше нет селений. Наверно, есть какие-то хутора, но нам было неудобно об этом спрашивать.

Дорога до постоялого двора была такая же, как и предыдущая, только пару раз мы пересекли замёрзшие речки, через которые были перекинуты мосты, да однажды нагнали обоз, который повернул на наш тракт с просёлочной дороги. С обозом даже ехала охрана.

Увидев нас, обозники торопливо уступили дорогу, когда же мы приблизились, сняли шапки и низко поклонились.

До постоялого двора, где мы дали отдых лошадям, ничего не произошло.

Хозяин с дочкой, стреляющей в меня огромными синими глазами, накрыл нам на стол, в маленькой комнатушке, для господ. Мы не возражали, всё равно никого не было.

— Хозяин, седмицу назад, или раньше, может, позже, не останавливался у тебя кто-нибудь подозрительный? — спросил я.

— Подозрительный? — переспросил хозяин, назвавшийся Перваком, — Тут все подозрительные… кроме вас, конечно, бояричи, — поправился он, — Но были, были. Один мне не понравился, не нашей породы, чёрный, горбоносый, с ним был мальчишка лет семнадцати — восемнадцати, славянин.

Мы с Катей посмотрели друг на друга, решив для себя сделать зарубку на носу. На всякий случай.

— А что, отец, ещё не всё вывезли? — спросил я, — Обоз мы обогнали.

— Так праздник же! — удивился Первак, — Коляда, Коловорот!

— О! — хлопнул я себя по лбу, — С этими делами совсем забыл! Катя, Солнцеворот уже! Новый Год!

Катя недоумённо посмотрела на меня, и я подумал, что искусственно выращенные дети не знают праздников, у них учёба, работа, отдых, стандартные развлечения.

— Мы уже потеряли счёт дням, — засмеялся я, чтобы сгладить удивление, с каким посмотрел на Катю Первак, — Лада думала, что до праздника ещё далеко, а он уже настал!

Катя тоже улыбнулась, сказав, что мы решили проверить себя на службе в дозоре, но переоценили свои силы, и вот, возвращаемся домой, к батюшке с матушкой.

— Ох, и будет вам на орехи! — покачал головой хозяин заведения, — Я свою дочку точно выдрал бы!

— Папа! — воскликнула девочка, оказавшаяся здесь же.

— Ой, прости, Отрада, не заметил… — смутился отец. А мы поняли, что любимую дочь он и пальцем не тронет, что бы она ни сделала, но и боится за неё до дрожи.

— Вы знаете, что, в окрестностях, лихие люди за детьми охотятся? — спросил я.

— Слышали, как не слышать! — расстроился Первак, — Теперь Отрадушку боюсь в город, на праздник отпустить, и хозяйство оставить не могу, а жена моя преставилась в прошлом году. А вы не боитесь?

— Нет, отец, не боимся, мы обучены сабельному бою, из лука стреляем неплохо.

— Так-то оно так, но могут из засады подстрелить, сетью поймать.

— Есть такой риск, — согласились мы, — но волков бояться — в лес не ходить!

— Это так! Соскучились по батюшке с матушкой?

— Что есть, то есть, — ответил я за обоих.

Отдохнув, мы пустились в дальнейший путь. Опять на нас никто не напал. Я скакал, и думал, что безмятежная дорога наверняка сулит нам весёлые дни в городе. Вспоминал прошлую ночь, проведённую с Катей, а сердце уже замирало от горя и тоски, представив, что нас ждёт впереди.

Когда солнце начало клониться к закату, появились стены города, сложенные из могучих брёвен.

По углам стояли башни, выдвинутые вперёд, чтобы не было слепых зон. По стенам укрытым навесом, ходили караульные. Ворота были широко распахнуты, в них въезжали и выезжали обозы.

Нас никто не задержал, лишь караульные удивлённо посмотрели нам вслед.

С одной стороны, было хорошо, что нас принимают за детей князя и боярина, с другой, не спросишь дорогу к княжескому терему. Впрочем, проскакав по широкой улице, мы сами нашли его.

Дело в том, что начинался праздник, и князь поздравлял горожан с Колядой.

Посовещавшись с Катей, решили пока остановиться в гостинице, оставить там лошадей, снять комнату. Так и сделали. Только гостиницы оказались все заняты, приехал народ из ближних и дальних селений, посмотреть на городские игрища, спустить заработанное потом и кровью серебро.

— Ну что, Лада, приютит нас твой батюшка? — невесело пошутил я.

— Наверняка приютит, — отозвалась Катя, — особенно, когда узнает, что мы самозванцы. Однако, что нам делать с коняшками? Они же устали, есть хотят, пить…

— Выхода нет, надо идти к князю. Грамоту ведь отдать надо!

— Постой! — Катя хлопнула себя по лбу, — есть у меня письмо одному человеку!

— От кого? — спросил я, насторожившись.

— Неважно! Человек этот — купец, живёт здесь в собственном доме. Поехали!

Как только моя подруга ориентируется в таких запутанных улочках? Тем не менее, выбрались из оживлённого центра в тихий, почти пустынный уголок города.

Постояв, Катя сориентировалась, и, подъехав к высокому забору, постучала кнутовищем в ворота.

Сделав мне, знак спешиться, соскользнула с седла.

— Здесь неприлично въезжать во двор на лошади, — пояснила она.

Ждали мы довольно долго, Катя ещё постучала в калитку. Наконец открылось небольшое окошко, появилась бородатая харя.

— Что надо? — спросила харя.

— Хозяина позови.

— Нету хозяина, у князя он!

— Ты что, не видишь, кто к нему приехал, морда? — возмутилась Катя.

— Я вижу, ваша милость, только хозяин не велел!

— Возьми хотя бы заводных лошадей на постой, мы разыщем хозяина, и вернёмся, неудобно одвуконь по городу ездить!

— Что, батюшку опасаетесь? — ехидно спросила харя.

— Не твоё дело, — хмуро сказала Катя, — отворяй ворота!

Как ни странно, ворота распахнулись, нас встретил хитро улыбающийся привратник, к нам уже спешил мальчик, принять лошадей.

— О, и вы здесь! — поклонился мне привратник, — куда же без вас, боярич!

Любит, видно, пошалить княжна, коли нам нигде не удивляются, ни на засеке, ни здесь, на купеческом подворье. Мы сняли поклажу, навьюченную на лошадей, где были упакованы сабли. Нам объяснил Микула, что в городе запрещено ходить с оружием, а если не желаешь расставаться с ним, эфес с ножнами должны быть завязаны специальной тесёмкой.

— Комнату ту же займёте? — спросил мужик.

— Да, только бы баньку нам, или хотя бы бадейку в комнату.

— Хорошо, будет вам и банька, и бадейка.

— Сейчас, Третьяк, проводи нас в нашу комнату, мы оставим свои сумки, сходим к батюшке налегке. Вести у нас для него.

— Вот даже как! — крякнул Третьяк, — провожая нас к терему, вернее, к пристройке с отдельным входом.

— Извини, Лада, там не топлено, сейчас велю протопить, пока вернётесь от батюшки… если вернётесь, будет тепло!

Я удивлялся всё больше и больше. Катя ведёт себя здесь, как хозяйка!

Третьяк провёл нас в просторную светёлку, в которой был стол со стульями, сундуки вместо кроватей, маленькое слюдяное окошко освещало комнату вечерним светом.

Мы скинули надоевшие рюкзаки, поставили их в угол, осмотрелись.

— Вот, Лада, возьми, — Третьяк подал Кате ключ, — от задней калитки.

— Отдохнуть бы, да некогда, — проговорила Катя, подавая Третьяку серебряную монетку, проводи нас на улицу. Третьяк кивнул, и вывел нас в пустынный проулок.

Отойдя от терема, я спросил, что за чудеса здесь происходят.

— Никаких чудес, — вздохнула Катя, — здесь живёт двоюродный брат Микулы. И вот же совпадение! Лада и Ратибор такие проказники, что не могут спокойно дня прожить! Они давно помолвлены, мало того, любят друг друга и дружат с детства. Здесь у них тайная комнатка для убежища от батюшкиного гнева. Шалят детки, Тоник, потом здесь скрываются, а купец, Любослав, потакает им. Да и как не потакать княжьей дочери, хоть и сорвиголове?

— Вот уж не думал, что в древности такие девчонки были! — искренне удивился я, — Но как ты всё это узнала? Микула же думал…

— Вольха рассказал, — призналась Катя, — Просто завела разговор, он всё и выложил. Оказывается, почти все в городе нас знают, и наши проказы всем известны, кроме наших батюшек.

— «Наших», — усмехнулся я. Катя ничего не ответила, быстро шагая по улице.

На площади, недалеко от княжьего терема, уже начали разжигать костры, возле них собралась детвора, грея озябшие руки. Ночью будут игрища, славяне начнут праздновать праздник Коловорот, радоваться, что Солнышко опять возрождается, день увеличивается. Будут жечь яркие костры, чтобы помочь солнышку, славить Даждьбога и Сварога, Ярилу.

Мы пробрались к высокому крыльцу, попросились к батюшке князю. Нас проводили в горницу.

Оставив одних, пошли доложить князю. Через некоторое время князь вышел к нам. С ним вошёл мужчина, выправка и гордая осанка которого выдавала его, как кадрового военного, скорее всего это был воевода. Удивлённо посмотрев на нас, князь спросил:

— Куда собрались? Я вам что сказал?!

— Не гневайся, батюшка, — поклонилась Катя, ну и я, заодно, — вести у нас с засеки тревожные.

Катя протянула князю грамоту. Князь недоверчиво взял грамоту, сломал печать, развернул, принялся читать. Чем дальше читал, тем выше поднимались у него брови.

— Про поганых понятно, про хана Кучука понятно, про вас непонятно! Когда вы успели совершить столько подвигов?! Какие пленные, какие дозоры?! Лада?! Ратибор?! Что за шутки?!

Мы смиренно поклонились, Катя показала князю глазами на мужчину, который стоял рядом с ним.

Князь округлил глаза:

— Ты уже отцу Ратибора не доверяешь?

Опа! — побледнел я.

— Простите нас, батюшка князь, но мы не ваши дети, — пробормотала Катя, — мы просто похожи. Нас гонцами выбрал Микула, чтобы мы побыстрее передали вам донесение.

Князь переглянулся с отцом Ратибора, потом вышел, отдал какое-то приказание, и снова вошёл, внимательно нас разглядывая. Через некоторое время в горницу вошла… Катя.

— Звал, батюшка? — спросила она князя.

— Посмотри, дочка, не знаешь ли ты этих ребят, — указал он на нас.

Лада взглянула на нас, и покраснела:

— Это же Ратибор, батюшка, вы же знаете…

— А рядом с ним кто стоит?

Лада пригляделась и побледнела:

— Не может быть!

— Вот и я говорю, но подождём ещё одного героя.

Ждали мы недолго, к нам в горницу вошёл Ратибор, поклонился князю, своему батюшке, только потом увидел нас. Лада уже пришла в себя, стояла, рядом с Катей, скромно потупившись.

Князь тоже решил пошутить:

— Ратибор, где твоя Лада?

— Как где? — удивился Ратибор, уверенно поднимая руку, однако так и не показал, увидев двух одинаковых девушек.

— Что же ты, Ратибор?

Не только Ратибор растерялся, Катя тоже с удивлением смотрела то на Ратибора, то на меня. Мне не менее приятно было видеть двух совершенно одинаковых девушек.

Наконец, настоящий Ратибор сделал выбор. Сначала он хотел было взять руку Кати, но, видимо, по одежде, признал свою Ладу. Ну и хорошо, а то Лада уже готова была задать своему другу трёпку.

— Ну вот и разобрались, — вздохнул князь, — какая удача, что вы пришли сначала ко мне, а не встретились в городе! Вот устроили бы мне с Добрыней праздник!

— Это да! — кивнул хмурый боярин, — Думаю, Ратибора теперь надо запереть.

Ратибор возмущённо посмотрел на отца.

— На всякий случай, — добавил Добрыня, — было у нас в городе два несчастья, теперь четыре.

Я подумал, что он ещё не знает, насколько прав. Если события вокруг нас закрутятся, несдобровать настоящим Ладе и Ратибору.

— Ну а вас как звать? — спросил князь у меня.

— Катя… Екатерина и Антон.

— Христиане, что ли?

— Почему вы так думаете?

— Хм! Святая Катарина, святой Антоний. Не бойтесь, у нас нет гонений на чужую веру, не то, что у вас.

— Где же вас устроить? — задумался князь.

— Позвольте нам поговорить с Ладой и Ратибором? — спросила Катя.

— Поговорите, — махнул рукой князь.

Катя отвела в угол ребят, и начала им объяснять, что мы поселились в их тайной светёлке.

— Только батюшке не говорите, где вы поселились, умоляюще прошептала Лада, — Если вы ему понадобитесь, я вас найду!

Мы поклялись, что тайну не раскроем.

— Катерина, Антоний, вижу, вам надо и отдохнуть, и погулять хочется. Только о том, что знаете, никому ни слова.

— А мы? — спросила Лада.

— Что вы?

— Мы хотим с ними.

— Понятно, хотите, — вздохнул князь, — я бы тоже с ними побеседовал подольше, но ребята устали, скакали весь день. Может, останетесь здесь? Вы, кстати, как? Вместе живёте, или нет?

— Мы женаты! — поспешил сказать я, заметив, с какой завистью глянул на меня Ратибор. Я вздохнул: знал бы ты правду…

— Для нас топят баньку, простите, нас ждут, — сказала Катя. Тут уже вздохнула Лада. Наверняка намеревалась пробраться к нам, поговорить перед сном.

Отказавшись от провожатого, мы поспешили туда, где сняли светёлку.

На улице уже стемнело, ярко горели костры, жители и гости города веселились, некоторые надели шубы мехом наружу, кто-то переоделся в женскую одежду, катали зажжённые колёса с четырьмя спицами — знаком Мира, с четырьмя сторонами света, его ещё называли знаком Солнца.

Этот знак так и рисовали, но получался замкнутый Мир, тогда решили открыть выход, стёрли края сторон света, получился Солнечный знак, свастика.

Когда пришли «домой», в светёлке уже было тепло. Взяв рюкзаки, вышли во двор, нашли Третьяка, спросили, готова ли баня. Попросили, чтобы мальчик проводил нас.

Третьяк, если и удивился, не подал виду.

— Что, Тоник, устал? — спросила меня Катя, когда я парил её.

— Столько событий случилось сегодня! — согласился я, удивляясь сам себе, что не появилось желание. Впрочем, удивляться было нечему, я заметил, что Катя кого-то нашла в толпе, который её заинтересовал, сразу стало тяжело на душе.

В горнице уже был накрыт стол с незатейливым ужином, состоящим из каши, молока и хлеба.

Поужинав, выбрали сундук пошире, улеглись на нём, было тепло, уютно, щиток печки выходил как раз рядом.

— Тоник, я соскучилась по тебе, — прошептала Катя, прижимаясь ко мне. Сразу потекла по жилам кровь, мне стало радостно и весело, я начал целовать свою любимую, и опять потерял голову.

Успокоившись, мы обнялись, и я провалился в глубокий сон.

Не знаю, что меня разбудило среди ночи, что-то неприятное, ощущение какой-то тревоги.

Кати рядом не было. Неприятное чувство ещё более овладело мной. Я оделся, прошёлся по светёлке, приник к маленькому мутному окошку, сквозь которое почти ничего не было видно. Когда уже ожидание стало невыносимым, я скорее почувствовал, чем услышал звук открывшейся калитки.

С облегчением вздохнув, я стал ждать появления Кати, но так и не дождался.

Куда она могла пойти? Может, в баню? Помыться? Ведь неизвестно, где и с кем она была всё это время!

Во рту появился металлический привкус, заныло сердце. Я натянул меховые штаны, куртку, и побежал в баню.

Катя была здесь, сидела в широкой лохани, и яростно тёрла себя мочалкой. Увидев меня, она сникла. Когда я подошёл к ней, она попыталась спрятать лицо в руках, но, даже в тусклом свете масляной лампы я увидел синяки у неё на предплечьях.

Осторожно отняв её руки от лица, увидел, что оно всё в кровоподтёках, а мои любимые красивые грудки приобрели жуткий сине-красный цвет. Тут Катя расплакалась.

— Что случилось, Катюш?

— Меня изнасиловали…

— Что?! — не понял я.

— Их было двое, один из них был охранником того парня, который был мне нужен.

— Ты ведь очень сильная девушка! — не поверил я.

— Потому и вернулась живой… Тоник, ты же поможешь мне отомстить? Они покусились на твоё…

— Что?! — не поверил я.

— Да, я не получила то, что хотела, Тоник, я так виновата перед тобой… прости, я всё сделаю, чтобы загладить свою вину, помоги мне.

— Хорошо, сиди здесь, я принесу аптечку.

Я бегом сбегал за аптечкой, достал регенерирующий крем.

— Тоник, помой меня сначала, мне надо очиститься.

Я взял из Катиных рук мочалку, добавил ещё горячей воды, начал намыливать всхлипывающую девушку, почти девочку, свою любимую.

— Здесь тоже, — показала она на низ живота, — тебе надо очистить меня изнутри.

Я молчал. Поставив Катю на ноги, обмыл её чистой водой, завернул в полотенце, и положил на лавку.

— Сейчас натру тебя мазью, — я взял мазь, стал нежно размазывать её по Катиному лицу, по всему телу, добрался до животика. Кровь ещё немного сочилась.

— Кать, может, сама?

— Тоник, я от тебя всё выдержу, только не бросай меня, ладно? Мне надо… тебя.

Я стиснул зубы от бессильной ярости, но, переборов себя, спросил:

— Отнесу тебя в постель, там тепло, уютно, там ты быстрее придёшь в себя. Катюша, ну почему ты пошла одна, в ночь?

— Тоник, ты не представляешь, как мне теперь стыдно перед тобой за свою сущность! Но я не могу, я чувствую, ещё немного, и озверею! Мне надо! — воскликнула Катя.

Я завернул её в сухое полотенце, прижал к себе, Катя доверчиво лежала в моих руках, положив голову мне на плечо, успокаиваясь. Я уже решил помочь ей.

Утром, проснувшись, я увидел, что лицо и тело у Кати почти пришло в норму. К полудню всё сойдёт.

Катя, почувствовав мой взгляд, проснулась, потянулась, как кошечка… нет, как пантера!

Открыла глаза, посмотрела на меня с радостной улыбкой:

— Ты здесь! Ты не бросил меня! Иди сюда, мой любимый, — она обняла меня, начала целовать, и я опять сошёл с ума от любви.

Определённо Катя имеет какой-то дар гипноза!

Когда я спросил об этом, Катя согласилась, сказав, что не успела его применить к тем двум отморозкам, потому что, когда они стали её избивать, ни о каких чувствах уже не могло быть даже мысли.

— Я покажу их тебе, Тоник, ты отделаешься от громилы, и приведёшь ко мне парнишку. Я сниму одну палатку, на реке.

— Что за палатка на реке? — не понял я.

— На реке ставят палатки, в виде чума, внутри шкуры, ковры, чтобы не мёрзнуть, жаровня. Палатки снимают любители подлёдного лова, прорубают прорубь, и ловят так рыбу!

— Когда ты всё это узнала? — удивился я, — Ловля рыбы, да ещё таким изощрённым способом!

— Да, Тоник, пока ты спал, я много чего узнала, побывала на настоящем празднике Солнцеворота, который мы изучали в школе. Не волнуйся, праздник будет ещё долго длиться, завтра уже выльется за стены города, будут кулачные бои на реке, борьба, скачки, стрельба из лука, много чего весёлого, жаль, мне придётся испортить тебе такой праздник. Наверно, мы сюда больше не вернёмся.

А ловля рыбы? Здесь много рыбы, Тоник, очень много, не забывай, людей ещё мало, причём славяне живут в единении с природой, поклоняются речным и лесным духам, так что, сохранять природу, жить с ней в мире, у них в крови. Это потом, когда разрушат веру, человек, начнёт рубить сук, на котором сидит, потому что не поверит, что он сидит на нём…

Услышав про человека, рубящего сук под собой, я улыбнулся.

— Ты чего? — удивилась Катя.

— Анекдот вспомнил!

— Расскажи!

— Да вот, сидит мужик на суку, рубит его. Проходит человек, увидел, что делает мужик, и говорит: «Зачем рубишь сук, на котором сидишь? Упадёшь!», «Да пошёл ты!» — ответил мужик. Человек ушёл, а мужик рубил, рубил, и упал. Встал с трудом, вспомнил человека, пожал плечами: «Шаман, что ли?!»

Катя прыснула в кулачок:

— Да, похоже. Даже когда упадут, не понимают, что сами были виноваты.

— Катя… — я взял её ладошку, прижал к своей щеке, в груди у меня опять заурчал котёнок.

Катя приблизилась ко мне, поцеловала:

— Как хорошо, что ты у меня есть, Тоник.

— Ты меня заколдовала, Катя? — тихо спросил я.

— Нет, Тоник, наша любовь мне мешает, я с трудом ломаю себя, но я счастлива с тобой, правда!

— Катя, а если те, кто послал тебя, вовсе не для той цели собирают материал, о которой ты мне рассказывала?

— Тоник, да пусть они хоть едят его! Мне что, легче от этого?! Давай вставать, пора искать моих обидчиков. Тебе надо одеться в скафандр, иначе не справиться с ними, да и безопасней.

— А ты, Катя?

— Мне придётся ходить в обычной одежде.

Мы умылись над медным тазиком, поливая из кувшина, только вытерлись, в дверь постучали.

Открыв, я увидел мальчика.

— Завтракать будете? Проходите в трапезную, хозяин вернулся.

Переглянувшись, мы сказали, что сейчас оденемся к выходу.

— Во что мы будем одеваться? — задал я вопрос.

— Сейчас посмотрим, что у нас есть, — Катя порылась в рюкзаке, вынула обычную походную одежду: штаны и рубашку. У меня было то же самое. Одевшись, мы поморщились.

— Наш вид не оскорбит хозяина? — спросил я.

— Да, надо было позаботиться своим внешним видом, — смутилась Катя.

В дверь опять постучали, зашёл Третьяк:

— Любослав ждёт вас.

— Понимаешь, Третьяк, мы с собой не взяли другой одежды, только походная, — сказала Катя, — нам неудобно так выходить.

— Хозяин знает, пройдёмте за мной!

Пришлось послушаться. Мы прошли переходами, и оказались в небольшой горнице, с одним накрытым столом. Во главе стола сидел довольно молодой мужчина, с аккуратной бородкой.

При нашем появлении он встал, поклонился. Мы поклонились в ответ.

— Слышал я, что вы вчера вернулись с засеки, где служит мой брат. Поздорову ли он?

— Спасибо, дядя Любослав, здоров ваш брат, службу несёт исправно!

— Какие новости? Что поганые замышляют?

— Извините, но нам князь-батюшка запретил…

— Ясно. Набег готовят, — изрёк Любослав, — не стесняйтесь, ешьте.

Мы принялись за еду, которая в большом количестве была разложена на столе. Наши молодые организмы не знали сытости, всегда мы чувствовали лёгкое чувство голода. Любослав смотрел на нас, и радовался.

— Какой аппетит! Не то, что мои дети, вечно им невкусно!

— Предложите им поскакать на лошади, дядя Любослав, у них сразу проснётся зверский аппетит! — предложил я, проглотив большой кусок осетрины.

— Малы они ещё! — махнул рукой наш радушный хозяин, а я мысленно улыбнулся, зная любящих родителей, для которых дети всегда остаются детьми. Не так у Сахов, да и не только, у всех степняков дети умеют ездить на лошадях раньше, чем ходить. Но не стал развивать эту тему.

Наевшись и выпив сбитня, мы собрались откланяться.

— Дядя Любослав, — спросила Катя, — где можно поменять камни на деньги?

— У меня можно, — осторожно сказал Любослав.

Катя достала из-за пазухи небольшой рубин:

— Этого хватит за наше проживание?

— Что ты, девочка, за этот камешек вы можете жить у меня целый год!

— Так возьмите его, и всё же скажите, есть здесь человек, который купит такие камешки?

— Есть здесь один немец, Томаззо Торквемада назвался…

— Торквемада? — удивилась Катя, — Явно, не его имя. Очень подозрительно… Тоник, нам надо поговорить.

Я тоже о чём-то догадывался. Насколько я помнил, такое, или похожее имя было у знаменитого инквизитора, испанца.

— Дядя Любослав, нам бы несколько монет, праздник всё же.

— Я встречался с Ратибором, — огорошил нас Любослав, — он, от имени Лады, попросил помочь вам, вот я и пригласил вас на завтрак, посмотреть собственными глазами на вас. Честно скажу, поражён. Если бы не ваши манеры, ни за что бы не догадался, что вы не Лада и Ратибор. Может, и правда, дурите меня? Ваши шутки всему городу известны.

— Нет, дядя Любослав, мы действительно Катя и Тоник, и мы прибыли с далёкой заставы, где служили под руководством вашего брата, Микулы. Князь сначала тоже не поверил, пока не собрал всех четверых вместе.

— Хотел бы я на вас всех посмотреть! — весело рассмеялся Любослав, — Но ладно, пойдёмте, ребята, дам вам на расходы немного мелочи.

Мы прошли в кабинет купца, где тот извлёк из несгораемого шкафа небольшой мешочек и вручил его Кате.

— Катя, — спросил я, когда мы возвращались к себе, — откуда у тебя камешки?

— Я реквизировала у Вольхи половину, — хмыкнула Катя, — пусть скажет спасибо, что не все! За то, что он натворил…

Собравшись, вышли через неприметную калитку в переулок. Я был одет в скафандр, который умножал мои силы, мог защитить даже от пули, не то, что от ножа или стрелы. Шлем был приведён в боеготовность, готовый в любой момент захлопнуться, на голове был подшлемник, похожий на спортивную шапочку. Впрочем, мы могли одеться вообще, как космонавты, и никто не обратил бы на нас внимания, потому что праздник, и все рядятся, кто во что горазд.

Катя довела меня до постоялого двора с корчмой, сказала:

— Они там. Парнишка и его охранник. Охранник сам себя шире, зовут Дубыня. Парня, как ни странно, Милослав.

— Дубыня? — удивился я.

— Что тут удивительного? У вас мало ребят с именем Саша? Или Антон?

Я согласился.

— Я пойду, сниму палатку.

— Как я узнаю, где ты? — спросил я.

— Я поставлю шест с нашим штандартом.

— С чем?

— Тоник, ты как был тупым, так и остался! — рассердилась моя жена. Я вспомнил. Это же знак космоархеологов!

— Прости, Катя, забыл совсем, кто мы такие! — засмеялся я, — Скажи, откуда ты знаешь, что твои обидчики там?

— Я его чувствую, — вздохнула Катя, — удачи тебе! — повернулась и ушла, нисколько не сомневаясь во мне. Я посмотрел ей вослед и подошёл к входу.

— Куда, мелочь, прёшься! — услышал я в свой адрес.

— Ты что, совсем попутал? — удивился я, — не видишь, кто перед тобой?

— Вижу. Только приказ у меня: малолеток в такие заведения не пускать!

— У меня там друзья, мне с ними надо поговорить!

— Выйдут, поговоришь! Не мешай, видишь, посетители! — В корчму направлялись двое широких мужчин. Пропустив их, я решил действовать.

— Значит, не пропустишь? — задумчиво спросил я вышибалу.

— Нет, лучше уйди от греха, боярич, мне место дорого.

Пришлось ударить его в солнечное сплетение. Когда парень согнулся, его лицо познакомилось с моим коленом. Оглянувшись, не видит ли кто, усадил пострадавшего в снег. Думаю, не успеет замёрзнуть. А если и замёрзнет, не велика потеря!

Я удивился сам себе: в прошлой жизни даже ударить человека было для меня проблемой, а здесь стал каким-то… не могу подобрать слова, но я ведь уже убивал! Покачав головой своим мыслям, вошёл в корчму, почти полную народу, в тумане нашёл тех, кто мне нужен. Они сидели одни, рядом было ещё два места. Я подошёл и сел напротив молодого парня.

Милослав поставил большую глиняную кружку с пивом и с любопытством стал разглядывать меня.

— Чё уставился? — нагло спросил я его.

— Ты как сюда попал, малыш? — спросил Милослав.

— Прошёл, — пожал я плечами.

— Что тебе надо?

— Ты обидел мою подругу, надо за обиду ответить, — Милослав сначала тупо смотрел на меня, потом расхохотался:

— И кто меня привлечёт к ответу? Ты?

— Я.

— Какая наглая молодёжь пошла. Дубыня, разберись.

Я не стал ждать, пока Дубыня «разберётся», схватил его за волосы, и, сначала отпихнув от себя, грохнул лицом о столешницу, потом, посмотрев в его глаза, ещё раз. Положил его лицом на стол, как слегка перебравшего гостя.

— Ну, любезный Милослав? Будем разговаривать?

— Эта твоя… — парень похабно улыбнулся. Я не стал сдерживаться, вбил эту улыбку ему в пасть. Парень слетел с лавки, с трудом поднялся, выплюнул на ладонь осколки зубов:

— Да ты знаешь, что я с тобой сделаю?! — прошепелявил он.

— Сядь! — приказал я, — Иначе прибью!

Милослав сел, удивлённо глядя на мирно спящего Дубыню, будто только что увидел.

— Ничего страшного не будет, парень. Вчера ты её изнасиловал, сегодня она хочет тебя.

Милослав выдохнул, глаза его округлились:

— Врёшь!

— Нисколько! Пошли за мной, убедишься!

В это время в корчму сердобольные посетители внесли вышибалу, спросили, кто его так. Вышибала показал на меня. Двое широченных парней подошли к нашему столику. Я уже приготовился к драке, когда парни схватили Дубыню, и стали его мутузить. Мы с Милославом с удивлением смотрели за избиением, пока Дубыня не пришёл в себя от побоев.

Взревев, он кинулся в драку, не разбирая, кто прав, кто виноват.

— Милослав, пора сниматься с якоря! — сказал я, парень согласился, и мы осторожно начали пробираться сквозь драку. Вышли, почти невредимыми, Милославу ещё досталось пару раз, да о мой скафандр сломали скамейку. Я мысленно поблагодарил свой скафандр, и он отозвался, ласковой дрожью пробежав по всему телу. Я удивился, никогда не думал, что моя вторая кожа способна на эмоции. Мелькнула мысль, что это тоже внеземная разработка, найденная нашими коллегами. Зря Катя так недобро отзывалась о них.

Я вывел Милослава за городские ворота, осмотрел реку и увидел над одним из шатров, раскиданных по реке, шест с нашим гербом. Туда я и привёл парня. Катя уже ждала нас, в одной длинной рубашке.

— Узнаёшь? — спросил я насильника, пока тот привыкал к полумраку.

— Не совсем, — неуверенно ответил тот. Я ему поверил, ведь отделали они Катю вчера знатно, Милослав ожидал увидеть девочку, всю в синяках, а тут такая красавица!

— Катя, давай, я возьму у него материал в баночку? — спросил я.

— К сожалению, не могу ждать, да и много чести для него… — Катя не договорила, стремительным броском уложила парня на импровизированное ложе, собранное из шкур и ковров, и оседлала его.

Пока парень пытался вздохнуть, Катя стянула с него штаны, накрыла собой…

Я смотрел, не в силах отвести взгляд. Катя зарычала. Это была уже не Катя! Моя девушка неуловимо изменилась, став похожей на пантеру. Она насиловала парня на моих глазах, и мне было страшно, ноги приросли к полу!

Существо, бывшее моей любимой, наклонилось к лицу Милослава, и я удивился, когда она, на пике оргазма, не загрызла свою жертву, а просто сломала ему гортань, а потом и свернула шею.

Я явственно слышал хруст.

Отдышавшись, Катя медленно приняла свои обычные черты, потом слезла с трупа, натянула штаны.

— Что смотришь? — спросила она меня, — Осуждаешь? Помоги лучше! — Катя откинула шкуру с пола, там оказался деревянный люк, закрывающий прорубь. Взяв тело, мы с трудом протиснули его в отверстие, пустив под лёд.

— Вот снасти, бери, будем рыбу ловить! — сказала Катя, взяв бечёвку с крючком.

Насадив на крючок рыбку, размером с наважку, она забросила наживку в прорубь, намотав бечёвку мне на руку, потом наживила ещё одну снасть, села на своё ложе, я — на какой-то ящик, сидели, не вспоминая жуть, что сейчас произошла на моих глазах. Тут у меня клюнуло, да так, что чуть не вырвало из рук бечёвку.

— Держи!! — вскрикнула Катя, бросаясь ко мне на помощь. Мы стали вместе бороться с рыбой, которая металась подо льдом, бросая нас из стороны в сторону.

— Там что, акула? — спросил я.

— А я знаю? — тут полог нашей палатки отлетел в сторону, вошли двое стражников. Увидев нас, борющихся с неизвестной рыбой, старший бросил копьё, и, с криком «держи!», кинулся нам на помощь. Немного погодя взялся за бечёвку и его напарник.

Наши усилия увенчались успехом, из лунки выглянула огромная зубастая пасть щуки невероятных размеров. Поборовшись ещё, вытянули всю рыбину, которая забилась в палатке, сбивая нас с ног.

Стражник не растерялся, схватил копьё, и успокоил рыбину.

— Смотри, Любомир! Я ещё не ловил таких громадин! — обратился к своему напарнику старший стражник.

— Да, Кривоступ, я тоже вижу такую тварь впервые!

Наконец они вспомнили причину, по которой они оказались здесь:

— Господа, вас ожидает князь! Он велел разыскать вас и немедленно к нему доставить!

— Щука ваша! — предложила Катя, — Дорогу мы и так знаем, дойдём.

— Не сбежите?

— А что? — насторожилась Катя, — Мы арестованы?

— Кто знает? Приказано доставить, значит, доставим.

— Ну, как хотите.

Мы отправились в город с младшим стражником. Старший реквизировал нашу законную добычу.

— Тоник, ты ловил когда-нибудь такую рыбу? — спросила меня Катя.

— Что? — не понял я, погружённый в свои невесёлые думы.

— Рыбу, говорю, ловил?

— Рыбу? Рыбу ловил.

— Да ну тебя! Не бойся, ничего с нами не сделает князь!

— А я и не боюсь… — Катя усмехнулась, весело глядя на меня:

— Тоник, меня тоже не бойся, не съем! — честно говоря, мне стало жутко от её весёлых слов.

Князь вызвал нас для того, чтобы сообщить, что скоро собирается рать, и, несмотря на праздник, выдвигается к дальней заставе под предводительством воеводы.

— Вы как, остаётесь, или с войском? — спросил нас князь.

— Конечно, на заставу! — воскликнули мы. Мне не терпелось вернуться на Станцию, где моя жена не превращается в дикого зверя, а Кате надо было освободиться от своей добычи.

— Лада и Ратибор просятся с вами погулять. Возьмёте? Судя по письму Микулы, вы сможете их защитить, если что случится.

— Мы рады будем погулять с ними, — согласилась Катя. А я облегчённо вздохнул. Катя подозрительно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Ребята прибежали, как будто стояли за дверью. С восторгом смотрели они на своих двойников. Вероятно, им что-то о нас рассказали. А зря, вот возьмут и отправятся на войну.

— Лада, Ратибор! Вы лучше нас знаете город, покажите нам что-нибудь интересное! — попросила Катя, когда мы вышли из княжеского терема.

Ребята с готовностью повели нас на центральную площадь, где работали ларьки с всякими вкусностями, стоял столб с сапогами наверху, то ли намазанный жиром, то ли облитый водой, но все желающие заполучить сапоги, терпели фиаско.

Мы купили рыбный пирог на четверых, сели за столик, ели вкусный пирог, запивали сбитнем, смеялись над очередным неудачником. Я немного оттаивал, не дичился Кати, которая опять стала доброй и ласковой.

Наевшись, пошли гулять дальше. Ратибор предложил покататься на карусели, которую двигали дюжие мужики. Отдав какую-то мелочь, забрались на карусель. Когда начали крутиться, Катя в восторге завизжала, как девочка, глазки засияли, я загляделся на неё, невольно сравнивая с Ладой. Разницы почти не было, обе девушки были очень хороши.

— Тоник! — вдруг сказала Катя, — вон тот чёрный тип!

Я оглянулся и увидел человека в чёрном, скрывшемся в каком-то строении.

— Что это за изба? — спросила Катя Ладу, когда сошли с карусели.

— Это? Здесь лавка менялы.

— Что он меняет?

— Деньги, меха на деньги, золото на деньги, деньги на золото, — Лада уже лузгала семечки, каким-то образом, оказавшиеся у неё в кульке. За семечками тут же сунулся Ратибор, Лада милостиво разрешила ему взять горсть. Хоть парень по большей части отмалчивался, видно было, что они хорошие друзья, а Ратибор, по-моему, так вообще влюблён в Ладу по уши.

— Драгоценные камни меняет на деньги? — спросила Катя. Лада пожала плечами.

— Сейчас проверим, — Катя решительно пошла к дверям:

— За мной не ходите!

— Катя, ты думаешь… — начал было я, но примолк, под взглядом девушки.

Моей жены не было минут двадцать, я уже хотел проверить, не случилось ли что, как вышла сердитая Катя.

— Безобразие! — сказала она в ответ на наш немой вопрос, — Представляете, этот Лжетомаззо сказал, что у него здесь нет наличности, чтобы оплатить камешек, предложил пройти с ним, к нему домой! Маленькой девочке! Когда я возмутилась и собралась уходить, он пошёл на попятную, выкупив у меня изумруд, наверняка обманул! — Катя показала мешочек с деньгами, привязанный к её поясу.

— Славно! — подал голос Ратибор, — Там что? Серебро?

— Вроде золото, — нерешительно сказала Катя, — вы разбираетесь? — она вынула жёлтый кругляш, подала Ратибору. Тот прикусил его, кивнул: — Настоящее золото! Пойдём к реке? Там борцы, кулачные бои, соревнуются лучники!

— Пошли, — согласились мы, и почти бегом припустили за городские ворота.

Посмотрев, как борются и дерутся мужчины, подошли к стрельбищу. Здесь один предприниматель предлагал за медный грош попытать счастья, попав в мишень из лука. Призом была замечательная соболья шапка.

На удивление, никто в мишень не попадал, все стрелы летели мимо, хотя до мишени было всего метров пятьдесят. Подойдёт смельчак, прицелится, выстрелит, сплюнет, да отходит к зрителям, которые подзуживали прохожих.

— Так у тебя лук кривой, дядя, — сказал Ратибор.

— Понятно, что кривой! — обрадовался хозяин тира, — Из хорошего лука любой попадёт! Попробуй из такого! В бою некогда выбирать хорошее оружие, приходится сражаться с тем, что есть!

Я вынужден был признать его правоту.

— Кать, тебе очень пойдёт эта шапка… — сказал я.

Катя прямо засветилась от моих слов. Неужели так заметна моя неприязнь к ней?

Я постарался встряхнуться: сам бы я что сделал? Подставил вторую щёку, или это, гм, если бы было оно у меня?

Правильно сделала Катя, так им и надо! Кстати, где Дубыня? Он тоже опасен!

Катя между тем взяла лук, начала примерять к своей руке, осмотрела стрелы, выбрала одну, наложила на лук, растянула, отпустила. Взяла вторую, тоже прицелилась, и вдруг, растянув тетиву до уха, выстрелила! Стрела полетела странным путём, почти по дуге, но в конце пути воткнулась в центр мишени! Вокруг все взвыли от восторга.

— Вот видите! — воскликнул хозяин тира, — а вы говорите, невозможно! Держи, девочка! — мужик не стал зажимать приз, тем более что десяток мужчин быстро выбили бы из него дурь.

Катя примерила шапочку, посмотрела на меня. Я улыбнулся, потому что в этой шапке она стала настоящей княжной, даже Лада засмущалась.

Повосхищавшись новым приобретением, пошли посмотреть на конные бега. Здесь соревновались наездники, показывающие своё мастерство.

Увидев лошадей, я тут же вспомнил про наших, которых оставили у Любослава. Застоялись, наверно, лошадки!

— Смотри! — пихнула меня в бок Катя. Я обернулся и увидел Дубыню!

— Этот мне досадил больше того придурка! — зло прошипела моя любимая, — Давай поймаем, да повеселимся с ним?!

Я согласился. Нельзя же оставлять неотмщённой свою супругу! Я вспомнил, в каком виде Катя вернулась от этих негодяев, и сразу у меня прекратились рефлексии относительно Катиной жестокости. Ведь, не вырвись она из их лап, не оставили бы её в живых!

Между тем Дубыня увидел нас. Выпучил глаза, узнав Катю, да ещё с Ладой рядом!

Несмотря на свой немалый рост и вес, он мгновенно оказался на чьей-то лошади и пустился вскачь.

Мы с Катей тут же взлетели на других лошадок, что стояли рядом, перерезав упряжь, за которую они были привязаны к коновязи, и, не слушая криков, кинулись в погоню. Мы не сомневались, что догоним беглеца: ведь мы намного легче, но надеждам нашим не суждено было сбыться: въехав в лес, Дубыня потерялся. Не было его нигде. Мы покружили немного, пытаясь разобрать следы, но следы терялись, как будто лошадь взлетела. Мы прекратили поиски, тем более что нас стали звать Лада с Ратибором, оказывается, они тоже кинулись по нашим следам, оседлав чужих лошадей.

Выехав из леса, мы увидели, что к нам приближаются разгневанные владельцы лошадей.

Нас сдали городской страже, не решившись что-то против нас предпринимать.

Стража отвела нас к батюшке — князю…

— Зачем вам лошади чужие понадобились? — недоумевал Любомир, — Свои же есть?!

— Я думаю, — мрачно сказал Добрыня, — надо их выдрать. Всех четверых.

У меня даже зад зачесался, настолько красноречив был взгляд «моего» батюшки. Даже сквозь скафандр.

— Это был тать! — твёрдо сказала Катя, и мы все горячо её поддержали.

— С чего это вы взяли? — удивился князь.

— Если не тать, зачем ему бежать?

— Да от вас и я бы убежал! — рассердился князь.

— Нет, это был тать! — отстаивала нашу идею Лада. Мы все зашумели.

— О, Даждьбог! — воздел руки князь, — За что мне это?! Вот куда делся Милослав Залесский? А ведь его видели с вами! Вот только с кем, я уже путаться стал! Скорее бы вас отправить!

Лада с Ратибором с надеждой вскинули головы, князь поморщился.

— Дозволь, государь, посажу их в темницу? На хлеб и воду!

— Кого? — не понял Князь.

— А всех!

— Да я бы с удовольствием, супруга съест с потрохами. А если одних мальчишек, эти две фурии темницу разнесут по брёвнышку… нет, пусть гуляют, только приставь к ним соглядатаев.

— Так приставлял, государь!

— И что? — воевода пожал могучими плечами.

— Ясно! Ну что, идите, обедайте, да отдыхайте.

Обедать нас пригласили к детскому праздничному столу, без хмельных напитков. Вот дела! Нас, женатых, принимают за детей!

Наверно, всё было написано на моей физиономии, потому что, Катя фыркнула и рассмеялась:

— Что, Саша, хочется с взрослыми? Слушать их хвастливые пьяные речи?

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Хватило мне… сам знаешь где.

— Да там ты сама набралась до неприличия! — воскликнул я, — А я предупреждал!

— Тоник, вот поэтому мне этот стол милее, чем все взрослые.

Я помолчал, посмотрев на источающие любопытство мордашки наших друзей. Нет, надо быть осторожнее, им здесь скучно, а как узнают о наших приключениях, могут и взаправду сбежать!

А потом их родители найдут нас, и… — я вздохнул: если скажут подставлять известное место, ничего не поможет. Между прочим, я уже здорово вжился в роль подростка, тем более в этом мире не забалуешь, к порядку может призвать любой старший, если он не подлого сословия, конечно.

Попробуй, докажи, что ты старше их на двадцать лет! А если будешь умничать, тебе быстро укажут место! Покажите мне Мир, где любят умников!

Стол, хоть и назывался детским, изобиловал яствами, только вместо пива и мёда стояли кувшины с шипучим квасом и слегка сладким медовым напитком, крепостью, как квас. Были различные морсы, соки. Только картошки не было, её замещала пареная репа. А так, супы, заедки, рыба и запечённое мясо в маринаде. На десерт были фрукты в меду, и орехи, также вываренные в меду.

Из горячих напитков были сбитень, и напиток, очень похожий на чай. Расспросив друзей, я узнал, что это настой иван-чая. Не хуже настоящего, между прочим! Да с орешками в меду!

Катя бросала на меня странные взгляды, на которые я не реагировал. Интересно, что опять задумала моя неугомонная подружка?

После обеда мы опять пошли в город, теперь я видел, что за нами приглядывают, но не стал придавать этому значения. Жаль, Дубыня ушёл, теперь надо ходить и оглядываться, возможно всякое.

Когда нагулялись, Катя предложила сходить к Любомиру, всем.

Ребята обрадовались, на нас и так все оглядывались, удивляясь схожести, даже спросили, не выдержав:

— Вы что, близнецы?

— Да!! — хором ответили мы.

— Все четверо?!

— Конечно!

Так веселясь, пришли мы к дому купца Любомира Ипатьевича, это нам поведали наши двойники.

Нас узнал Третьяк, отчего-то здорово развеселившийся при нашем появлении.

— Как наши лошади? — спросил я его.

— Не волнуйся, боярич! Малой каждый день их выгуливает!

Сначала я думал, что мальчика просто так называют, из-за возраста, оказывается, это его имя.

В это время имя присваивали по характеру, и то, когда характер начинал проявляться, а так существовало детское имя, которым называли ребёнка родители. Если ждали ребёнка, то называли Ждан, не ждали: Неждан, любили ребёнка, называли Любава, Любим, Любовь, не любили: Нелюба, Нетлюб. Так же могли не мудрствовать, называли по очерёдности: Первак, Вторак, Третьяк, и так далее, нередки были имена Сопливый, Мешок, Остроум, Криворук, даже Толстогуз.

В городе даже слышал неприличные то ли имена, то ли клички.

Нас встретил сам купец, и его жена. Нам, как взрослым, дали выпить квас на крыльце! Мы разделили ковшик на четверых, Ратибор перевернул пустой черпак.

Любомир с Любавой с доброй улыбкой смотрели на нас.

— Мы ещё в обед вас ждали! Дети все глаза проглядели, как узнали, что вы у нас поселились! — сказала Любава.

Нас опять усадили за праздничный стол, не чинясь. Больше взрослых не было, а угощать нас за отдельным столом хозяевам показалось неприличным.

Они осторожно расспрашивали нас, как мы повеселились, мы, смеясь, отвечали. Лада похвасталась за Катю, что ей удалось выиграть соболью шапку, в которой она щеголяла. Любава смеялась и ахала, по поводу нашей погони за неведомым разбойником.

— Как же вы не побоялись, он ведь взрослый! Заманил бы в лес, и разделался бы с вами!

Мы не знали, что отвечать, но в этот момент в столовую вбежали дети, мальчик лет десяти, и девочка помладше. Не сговариваясь, они подбежали ко мне и оба залезли на руки, я посадил их на оба колена, прижав к себе. Невероятно, как соскучился по детям!

Катя с удивлением, и даже ревностью, смотрела на меня, Ратибор с Ладой, ещё не забывшие детства, не могли понять моей радости, а родители буквально таяли от удовольствия.

Удивительные создания, эти дети! Вот как они за внешним видом подростка разглядели истинную мою сущность? Сущность любящего дедушки.

Дети были накормлены ранее, и потащили меня поиграть с ними в их комнате. Не успели мы там освоиться, пришли остальные ребята.

— Тоник… Саша! Ты чудо! — чмокнула меня в ухо Катя, — Как ты изменился, когда взял на руки детей!

Даже на меня никогда так не смотрел! Хочу ребёнка!

— Катенька! Закончим эти свои квесты, выберем место поспокойнее, и… хочешь через Родовую камеру, хочешь, сама.

— Тоничек… любимый! — мы смогли пошептаться, потому что Лада и Ратибор начали весёлую возню с ребятишками. У них тут было много мастерски выполненных игрушек, в том числе и деревянных мечей, и щитов. Ратибор даже побился с мальчиком, которого, кстати, звали Яриком, Ярославом, а девочку — Наденькой, Надеждой. Потому что надеялись, что второй ребёнок будет девочкой.

Эти детки окончательно вымыли из моей головы дурные мысли, мы с Катей переглядывались, улыбаясь, даже украдкой целовались, пока нас не застали за этим ребята. Мы краснели, как дети!

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается.

Наступил вечер, Лада и Ратибор должны были отправиться домой, им было строго-настрого не гулять по городу ночью, когда самый разгар праздневства, дети купца были отправлены к няне, а мы удалились к себе в светёлку. Я хотел раздеться и порадоваться с Катей, но моя жена стала серьёзной, и не позволила мне раздеваться.

— Что случилось, Катя? — спросил я, увидев её посерьёзневшее лицо.

— Дело, Тоник, дело! Я нашла ещё одного одарённого.

Моё сердце остановилось: такой прекрасный день переходил в мрачный вечер, где Катя опять будет с кем-то, не со мной! Я с трудом проглотил комок, застрявший в горле, впрочем, опять там появившийся.

— Когда? — спросил я, не сразу поняв, почему Катя не позволила мне раздеться.

— Ты пойдёшь со мной.

— Опять?!

— Что «опять?», хочешь, чтобы меня убили?

— Это так опасно?

— Возможно, смертельно, Тоничек! Это последний, потом мы долго будем свободны, не меньше недели…

Я понимал, что лучше уступить, не хочу больше видеть, в кого превращается моя любимая. Сейчас ещё можно себе представить, что это показалось, но, если ещё раз я увижу эту жуть превращения, не знаю, смогу ли дальше жить с Катей.

Поэтому, кивнув, смирно пошёл вслед за девушкой, которая не стала меня успокаивать, понимая, что будет зря тратить слова, мне и так очень больно.

Жители города веселились от души. Вынесенные столы ломились от закусок, пиво текло рекой, горели огромные костры, помогая возродиться солнышку, на длинных шестах горели, большие деревянные колёса, медленно вращаясь. Очарование праздника сломала Катя, дёрнув за рукав.

Она шепнула, чтобы я следовал за ней, когда они с молодым человеком пойдут куда-нибудь.

Катя выбрала из молодёжи одного парня, переговорила с ним, задорно смеясь, и парень повёл её куда-то в тёмный переулок. Я двинулся за ними. Переулок был совершенно пуст, и мне пришлось значительно отстать, так что я не увидел, в какой дом они вошли!

Кровь бросилась мне в голову: Я проворонил Катю! Её могут там опять… или вообще убить! Не зря она взяла меня с собой. Я заметался было по улице, как услышал стук закрываемой двери, и увидел парня, который привёл её сюда. Подождав, пока парень скроется, я осторожно открыл дверь, которую приметил, дальше был пустой тёмный коридор. Ощупью, держась за стену, дошёл до поворота, и увидел дверь, заложенную брусом. Здесь было почему-то светлее. Приглядевшись, увидел тупик с маленьким окошком, забранным слюдой.

Я прислушался, прислонив ухо к двери. Тишина. Осторожно снял брус с двери, попытался открыть. Но дверь была заперта изнутри. Я налёг на неё, не поддалась, толкнул, и услышал:

— Тоник, это ты?

— Да, Катя! — вполголоса ответил я, пытаясь унять, готовое выскочить из груди сердце.

Дверь немного приоткрылась, Катя, убедившись, что это я, втянула меня внутрь комнаты.

Помещение было довольно ярко освещено множеством свечей, на Кате была одна лишь нижняя рубашка, низ рубашки, и ноги были забрызганы кровью.

Мне стало тошно, я подумал, что Катя опять…

— Это не моя кровь, — перехватив мой взгляд, сказала Катя.

— А чей? — удивился я.

— Не видишь? — посторонилась девушка. Я посмотрел, куда показывала Катя, не поверил, подошёл поближе: на кровати лежал Томаззо Торквемада, собственной персоной, вернее, не знаменитый инквизитор, а присвоивший его имя. В груди у него, напротив сердца, торчал кинжал.

Кинжал я узнал, это был Катин кинжал.

— Понимаешь, Тоник, — сказала Катя, пытаясь быть спокойной, после той ночи, где меня изнасиловали, я на всякий случай взяла кинжал. Привязала его к ноге. Как видишь, пригодился.

— Что произошло?

— Этот юноша, нужный мне, привёл меня сюда, опросил подождать, пока он сбегает за вином…

— За вином? — удивился я.

— Я тоже удивилась, но потом, сначала не придала значения словам. Говорит, пока раздевайся, я быстро. Я разделась, и тут входит этот, якобы инквизитор. Посмотри, какая у них кровать.

Я сначала не понял, кровать, как кровать.

— Сюда посмотри, — показала она на столбики по углам. К столбикам были вделаны оковы, которыми можно было легко приковать руки и ноги жертвы.

— Понял? Этот парень, Окунь, отдал меня на растерзание этой твари, представляешь?! Ну, найду его! — многообещающе прорычала моя любимая голосом, от которого меня бросило в дрожь.

— Помоги мне убрать тело за кровать.

— Зачем? — не понял я.

— Помогай, не задавай глупых вопросов, надо его убрать с глаз долой.

Мы вдвоём перетащили, тяжёлое тело в тёмный угол Катя осторожно вынула свой кинжал, чтобы не забрызгаться кровью ещё больше, тщательно вытерла его об одежду убитого, и спрятала в ножны под рубашкой.

В это время в дверь поскреблись.

Катя сделала мне знак «тихо!», и осторожно подошла к двери, посмотрела в глазок. Оказывается, здесь был глазок для наблюдения! Вот почему Катя так быстро меня впустила.

Сейчас она дала мне знак, чтобы я схватил входящего.

Катя открыла дверь, и я втащил в комнату молодого парня, почти ровесника нам. В руках у него действительно была корзинка с торчащим горлышком.

Парень до того удивился, увидев нас, что первое время не мог сказать ни слова. Я отобрал у него корзинку, поставил на стол, который стоял недалеко.

— Ты кто? — спросил он меня.

— Вопросы здесь задаю я! — ответил я, как герой боевика.

— Тоник, тащи его сюда, пристёгивай, — распорядилась Катя. Молодой человек, или как там его, Окунь, вздумал сопротивляться, но получив удар в живот, задохнулся, и дал себя заковать.

Катя стянула с него штаны. Мне стало до ужаса противно.

— Если тебе неприятно, подвинь ширму, вон стоит. Кстати, из-за неё вышел этот чёрный. И запри дверь, через которую вошёл этот несчастный.

Я заложил брусом дверь, подвинул поближе к кровати довольно большую ширму, полностью скрыв из моих глаз кровать, но, к сожалению, не скрыв звуки, которые начали оттуда раздаваться.

Я отвернулся, и тут же про всё забыл. Передо мной была пыточная. Возле стены был прокопан жёлоб для стока крови, которая и запеклась здесь, в стену были вбиты крючья, висели с потолка цепи.

Пройдя к мерцающему головёшками камину, я пригляделся, что было там. Не поверив своим глазам, взял кочерёжку и подвинул круглый предмет поближе. Круглый предмет оказался детским черепом. Не совсем детским, лет десяти. Почему я определил? Несколько часов назад у меня на коленях сидел обладатель такого небольшого черепа. Ещё здесь находились не сгоревшие косточки, от рёбер, и берцовая кость. Мне стало дурно.

— Катя, не убивай своего… клиента! — громко сказал я.

— Почему? — удивилась Катя.

— Когда закончишь свои дела, подходи сюда.

— Я уже, — нисколько не смущаясь, ответила Катя. Через некоторое время она приблизилась ко мне.

— Что это, Тоник?!

— Это? Это сатанинская чёрная месса. А точнее, замаскированное под мессу издевательство над детьми. Смотри, пыточная, рассчитанная, самое большее, на подростков нашего возраста, маленький череп. Похоже, Катя ты убила того изувера, который мучил и убивал детей в лесу. Здесь слишком опасно часто воровать детей, вот он и охотился подальше отсюда.

— А этот? — кивнула Катя в сторону кровати.

— Скорее всего, помощник, а может, и сообщник. Давай его прикуём на эту цепь, и допросим.

Без сожаления вырубив пленника, чтобы не сопротивлялся, я притащил его в пыточную, приковал к цепям, подтянул повыше, чтобы ноги не касались пола.

Катя в это время оделась, с любопытством наблюдая за моими действиями. А на душе у меня было пусто и холодно. Видя, что пленник не открывает глаз, я разогрел кочергу и приложил её к причинному месту. Пленник сразу ожил, взвыв и задёргавшись. Судя по этим звукам, я понял, почему это здание было пустым. Чтобы никто не слышал крики и мольбы маленьких жертв насилия и издевательств.

— Говори, тварь, что вы здесь делали с детьми? — спросил я.

— А вы меня отпустите? — с надеждой спросил парень. Совсем молодой, на лице даже не пробился пушок, разве что внизу живота.

— Отпустим. На тот свет. Не будешь запираться, убьём легко.

Видно было, что нашему пленнику было очень больно от ожога, и страшно.

— Хочешь, ещё что-нибудь прижгу? — ласково спросил я. Катя молчала, наблюдая за мной.

Тогда слова признания полились, как из рога изобилия. Да, Окунь приводил сюда обманом девочек и мальчиков. Сначала впихивал их в эту комнату, и уходил, потому что инквизитор не любил, чтобы за ним наблюдали, когда он насилует мальчиков. Потом приходил Окунь, довершал начатое. Девочек инквизитор оставлял парню. Затем они мучили детей, пробуя всякие пытки, прижигая огнём, вырывая раскалёнными щипцами рёбра, выжигая глаза…

Да, в дальних деревнях они воровали детей, насиловали их, вырезали дьявольские знаки, и вешали живьём замерзать зимой, и сжигая заживо летом…

Окунь замолчал, потому что Катя воткнула ему в сердце стилет, найденный здесь, на теле «Томаззо».

— Зачем ты его убила? — спросил я, готовый применить пытки.

— Ты обещал подарить ему лёгкую смерть, — бесцветным голосом отозвалась моя супруга, — И, Тоник, я не хочу, чтобы ты уподобился им. Они, конечно, заслужили жуткую смерть, но, вдруг тебе понравится?!

— Мне? Понравится?!

— Тоник, поверь мне, всё может быть. Знаешь, с каким наслаждением я свернула шею Милославу? Вот и, глядя на твоё лицо, испугалась за тебя!

— Кать, — спросил я, уже собираясь уходить из этого жуткого места, — почему тебя тянет к подонкам? Ведь все, которых ты… это, гм, они же все были мерзостью. Послушай: первый наш знакомый, Стас, любит издеваться над теми, кто слабее его, потом Уран, Милослав, теперь вот, Окунь!

— Тоник, откуда я знаю?! Все они оказались одарёнными, у них всех сильный ген Первых людей. Пойдём отсюда скорее, мне надо на воздух, а то начинает мутить.

— Мутить? — переспросил я, — давно тебя мутит?

— Нет, недавно, — удивилась Катя.

Так, подумал я, спокойнее, меня самого мутит от этого места.

Мы нашли потайной ход, который был недалеко от камина, прошли пустынными дворами и переулками, и вышли на оживлённую площадь.

Равнодушно посмотрев на праздник, отправились домой. Смотреть на веселье, когда перед глазами стояла картина камина, превращённого в крематорий, да и подвешенного к крюку мерзавца, никак не хотелось, да и не прибавляло аппетита.

Мы добрались до своего дома, пошли в баню. Пока я избавлялся от скафандра и упаковывал его, Катя уже начала париться. Баню теперь топили ежедневно, здесь мылись семья купца, которая недавно вернулась из гостей. Они, оказывается, гостили у мамы Любавы, которая соскучилась по внукам. Мы теперь мылись по ночам, никому не мешая.

— Тоник, ты как? Тебя не мутит? — заботливо спросила Катя.

— Когда вспомнится, нехорошо становится, — отозвался я.

— А вот мне, от вида твоего дружка становится плохо.

— Кать, тебе не кажется, что ты беременна? — вдруг предположил я.

— Беременна? Как это? — удивилась девушка.

— Ну как, мы ведь давно вместе, и забыли про всё.

— Нет, не может быть, это мы просто насмотрелись на такие вещи в последние дни, что поневоле замутит. Впрочем, доберёмся до Станции, разберёмся.

— Да, Катенька.

— Ты не хочешь ко мне?

— Ты права, Кать, мы насмотрелись всякого, и устали. У меня во рту гадко, и этот трупный запах…

— Может, заедим чем?

— Что ты? Противно, пошли, лучше, ляжем.

Добравшись до постели, мы впервые не стали ничего делать, обнялись, нацеловались, и уснули.

Мы так разоспались, что нас утром еле разбудили. Нас приглашали на завтрак.

С трудом приведя себя в порядок, и отчаянно зевая, мы пришли под светлые очи хозяев.

— Вы так выглядите, будто всю ночь не спали! — удивился Любомир.

— Кончай, отец, не смущай молодёжь.

Мы сделали вид, что всё так и было, всю ночь мы миловались, чтобы ни у кого не было даже тени подозрения на наше участие в ночных событиях.

— А где дети? — вспомнил я.

— Спят ещё, — махнул рукой Любомир, — пусть отсыпаются, пока детство не кончилось.

— Нам надо возвращаться, все дела сделаны, на праздник насмотрелись, думаем, вперёд войска двинуться, два дня, и мы на месте.

— Да, согласен с вами, ребята, — вздохнул Любомир, — хотя я с удовольствием оставил бы вас у себя, хоть навсегда, правда, любимая?

— Да, любимый, наши дети очень к ним привязались, они будут очень огорчены, если наши гости так быстро уедут.

— Что делать, служба! — непритворно вздохнул я.

Как мы и ожидали, прискакали Лада с Ратибором, с батюшкиным приказом явиться к нему.

Мы решили не тянуть, надели скафандры, забрали свои вещи, попрощались с хозяевами, оседлали лошадей, и двинулись под светлые очи местного государя.

Князь, узнав, что мы уже собрались в дальнюю дорогу, сообщил нам, что только хотел это же нам предложить. Передал нам опечатанную грамоту для Микулы, и отпустил.

Мы тепло попрощались с Ладой и Ратибором, строго настрого наказали им не сбегать из дома, не расстраивать родителей. Ребята переглянулись, блестя хитрыми глазами, и мы подумали, что эти двое ещё принесут своим родителям немало волнений.

Правда, на все их расспросы о пограничной жизни мы рассказывали только о суровых буднях, дозорах, усталости, холоде, когда стоишь на караульной вышке, или прячешься в секрете, но на наших двойников наши рассказы действовали совсем не так, как мы рассчитывали. В общем, жди, Микула, новых гостей!

— Катя, как ты думаешь, нашим друзьям не перепадёт от Дубыни? — спросил я, когда мы выехали из города, — он может подумать на них? Перепутать с нами?

— Ой, правда, — расстроилась Катя, — может наоборот, затаится, а вдруг захочет избавиться? Вообще-то он всего лишь слуга был, охранник.

— Ты не помнишь, как в это время наказывают за изнасилование?

— Тоник, ты же историк! — фыркнула Катя, — Штрафовали преступника, только я в денежных мерах не сильна. Судит князь. Я думаю, они не пошли бы на такое, если бы знали, что им грозит смертная казнь, или тюрьма, тем более что инициатива была, с моей стороны… прости, Тоничек, так надо было. Так вот, смертная казнь за изнасилование была принята только в семнадцатом веке.

— Если Дубыня соображает что-либо, будет сидеть тихо, тем более что заявления на него не было, — задумчиво сказал я, — а от нас он бежал, потому что мы не стали бы его судить, просто снесли бы ему башку.

— А если нам? — спросила Катя.

— А нам за что? — удивился я.

— Кто его знает?! — засмеялась Катя, — Нам, может быть, сошло бы с рук! — она пришпорила коня, и поскакала намётом по накатанному снежному пути.

Мы торопились, даже не снимали скафандров, договорившись оторваться за вынужденное воздержание на заставе, в такой уютной и желанной постельке, а то и в бане.

Но и там нас ждал неприятный сюрприз: поганые напали.

Заставы сделали всё, чтобы отразить нападение, к тому же пока это были передовые отряды, прощупывающие нашу оборону. Основные части были ещё в пути, как и наши.

Увидев нас, Микула прямо расцвёл от радости, узнав, что помощь идёт.

Мы попросились на стены засеки, немного проредить врага. Микула, немного помявшись, разрешил, и теперь мы расстреливали из луков неприятеля. Одна стрела, дин враг. Шлемы закрыты.

Некогда было ни переодеться, ни сходить в баню. Впрочем, мы в этом не нуждались.

Вольха, между прочим, выздоровел, приходил, просил у нас прощения, просился опять в нашу команду, чтобы хоть видеть свою любимую. Боюсь, он здорово влюбился в Катю. Безнадёжно.

Мне даже жалко его стало, ведь Вольха для Кати был не больше, чем объект для сбора генетического материала. Ну, немного подлечила, всё-таки и ей ничто человеческое не чуждо. Как и желание поспать. Мы теперь спали в скафандрах, потому что могли сыграть тревогу в любой момент.

— Тоник, нам пора уходить, — сказала как-то моя жена вечером.

— Мы же договорились? Как придёт войско, отправляемся.

— Пора, мне уже пора, самое большее, неделю, и то, с потерями. Неужели всё, что мы сделали, зря, Тоник?!

— Как ты думаешь, Катя, наш домик не сожгли?

— Не знаю, Тоничек, ты же что-нибудь придумаешь? Как ты находишь двери? Я ничего не вижу, всегда иду за тобой, — я пожал плечами:

— Просто вижу проход. То в виде обычной двери, или отверстия, если вокруг ничего нет, просто вижу, куда идти.

— А ты знаешь, куда выйдешь?

— Нет. Ты же сама видела: приоткрываешь дверь, можно войти, можно вернуться, но, если вошёл, не факт, что вернёшься назад.

— Как же нам вернуться на Станцию?

— Не знаю, Катя, мне иногда кажется, что нас кто-то водит по Мирам.

— Тогда… что получается, Тоник?! Нас здесь водить могут только создатели этого заповедника! И то, что мы здесь делаем, нужно не людям, а им?! Странникам?

— Катя, не волнуйся так. Видишь, какое здесь смешение эпох? И здесь все одной крови, только разные расы.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Надо надеяться на лучшее. Возможно, это какой-то высший разум. Катя, мы можем долго гадать, что, зачем, и почему. У нас есть цель: выйти отсюда. Что для этого нужно? Пробиться сквозь стан врага. Для этого надо предупредить Микулу, объяснить ему так, чтобы поверил нам, помог.

— Это невозможно! — простонала Катя.

— Невозможно будет, когда подойдут основные силы! Сейчас мы ещё можем пробиться! Катя, у тебя же есть дар убеждения! Как ты блестяще провела операцию в городе! — начал я уже откровенно льстить своей подружке, сам внутренне содрогаясь от воспоминаний о проведённой Катей операции.

Недаром говорится: утро вечера мудренее, утром мы подошли к Микуле, и я заявил с ходу:

— Нам надо по ту сторону врагов.

— Зачем? — удивился Микула, жутко уставший за эти дни.

— Там у нас тайный ход домой, нам надо срочно уйти, потому что, Катя беременна.

— Беременна?! — поразился Микула, — Что же вы так неосторожны?! В такое время… Впрочем, причём тут время! Почему именно туда? Возвращайтесь назад, там ещё можно проехать!

— Дядя Микула, нам надо туда! Понимаете? Даже если вы ничего не понимаете, всё равно наш дом в той стороне, и нам надо! Вопрос жизни и смерти!

— Что вы от меня хотите? — простонал Микула, — Мало того, что я потеряю двух лучших лучников, вам, небось, нужно прикрытие?

— Мы можем уйти ночью, нас не убьют, у нас непробиваемые доспехи. Мы хотим предупредить вас, чтобы вы не подумали, что мы бежим к врагу.

— О вас я даже помыслить такого не могу! Но вы мне здесь очень нужны!

— Микула, скоро подойдут основные силы врага, и нам будет не вырваться отсюда!

— Да, понимаю, что это я, старый осёл?! Когда вы собираетесь уходить? Ночью?

— Думаю, ночью все будут настороже, лучше во время битвы, пролезть в районе одного из бывших проходов для зверья. Я эти дни специально смотрела, где какое скопление врагов.

— И где это?

— Простите, это я не скажу даже Тонику-Ратибору! И ещё: наши уже близко! Можете мне поверить!

Я сначала хотел спросить, успокаивает Катя Микулу, или нет, потом вдруг понял: Катя чувствует одарённого! Действительно, пора смываться…

Мы с Катей влезли на засеку, подстрелили несколько нападающих, потом Катя переместилась в сторону, которая ближе к известному домику.

Катя сиганула вниз, я последовал за ней, приведя гравикомпенсаторы скафандра в действие. Мы, почти не оставляя следов, добежали до завала, нашли лаз, известный только Катюше. Я ничего не спрашивал, начиная понимать, что план отхода Катя разрабатывала давно.

Выбравшись с той стороны, мы, пока что никем не замеченные, потому что шла ожесточённая перестрелка с обеих сторон, скрылись в лесу.

Нас всё же обнаружили, закричали, выпустили вслед град стрел, которые не причинил нам ни малейшего вреда, а погоня увязла в глубоком снегу. Когда добежали до избушки, та горела, проход я видел в виде протуберанца.

— Бежим! — схватил я Катю за руку, и бросился в огонь.

Выбежали мы из горящей избы, зимняя одежда на нас дымилась, была вся вымазана в саже, в общем, мы мало отличались от людей, собравшихся здесь погреться и поесть. Что они ели, я сразу не понял, потому что подумал было, что попал на нашу войну, Великую Отечественную.

По дороге шла колонна танков, её сопровождала пехота. Даже отсюда было видны грязные, измождённые лица солдат.

Но, приглядевшись, увидел, что танки были необычной формы, хищные обводы, цифровой камуфляж, длинные стволы на плоских башнях.

Здесь тоже была зима, грязный закопчённый снег, грязный дым горящих изб, уходящий в низкое лиловое небо.

Пока я, оторопело осматривался, Катя уже откинула свой шлем, и рассматривала беженцев.

Я последовал примеру Кати, тоже раскрыл шлем.

— Тоник, это они! — сказала Катя, указывая на мальчика и девочку, сидящих возле остатков забора, и делая вид, что кушают. Потому что у них на платочке лежал маленький кусочек чёрного хлеба, они отщипывали от него крошки, клали в рот, и запивали водой из фляги.

Мальчику было лет двенадцать, девочке, около десяти.

— Что значит «они»? — не понял я.

— Тоник, мы можем взять их с собой?

— Если проход пустит, сможем. Катя, они же без скафандров, смогут они выжить?

— А здесь? Ты видишь, они на последней стадии истощения?

— Давай их накормим. Только немного, а то убьём.

Катя сняла свой рюкзак, раскрыла, покопалась там, вынула кусок хлеба, подошла к детям, положила его им на платочек:

— Вот, ешьте!

Дети неверяще смотрели на кусочек хлеба, но не прикасались к нему.

— Ешьте! — вставая перед ними на колени, попросила Катя.

— А ты? — еле слышно спросил мальчик, подняв огромные синие глаза на Катю. Я понял, это был не человек, представитель какой-то другой расы, но удивительно красивой. Просто под слоем грязи я не сразу увидел.

— Я сыта, у меня ещё есть. Вот! — она отломила ещё кусок, и показала детям. Тогда они начали осторожно отламывать кусочки мягкого хлеба, и принялись медленно жевать, боясь пропустить миг наслаждения, когда рот набирается пропитанной слюной вкусной мякотью.

Я достал термос со сладким чаем, налил в колпачок, подал сначала девочке, потом мальчику.

— Вы добрые волшебники? — спросила девочка, у которой глаза казались ещё больше, чем у брата, из-за её сильной худобы.

— Да, мы добрые волшебники, — согласилась Катя, — пойдёте с нами?

— Пойдём, а куда?

— Надо пройти сквозь огонь. Не испугаетесь?

— Нам уже ничего не страшно, — покачала головой девочка, — после того, как убили наших папу и маму.

Мальчик, молча, кивнул. Я подумал, что они доверились нам, потому что мы тоже не взрослые, а может, и правда, готовы были остаться здесь, и замёрзнуть насмерть, когда прогорит изба. Приглядевшись, я понял, что это была не изба, когда-то был чей-то особняк, немаленькая такая вилла. Это верхние этажи уже сгорели, поэтому выглядела, как изба.

Я пригляделся к протуберанцу, и понял, что он ведёт туда, где стоит наш вездеход.

Получив согласие детей, мы завернули их головы в свои куртки, и нырнули в огонь. Несколько секунд, и мы вышли в зал с «Мальчиком». Дверь за моей спиной закрылась. Что теперь за ней?

Мне некогда было думать об этом: у меня на руках лежал мальчик без признаков жизни.

Быстро подбежали к вездеходу, прошли шлюз, где нас окатило дезинфицирующей жидкостью и высушило. Я с испугом, почти с остановившимся дыханием, думал, не повредит ли это нашим гостям, но отменить процедуру входа никто не мог.

Внутри вездехода мы преобразовали кресла в два маленьких дивана, положили на них свою ношу, прислушались: дети дышали! Мы сразу вкололи им несколько инъекций, по инструкции, в которой предписывалось дать пострадавшим средство, усиливающее регенерацию организма, противоаллергическое, витамины и антибиотики. Это я понял, в остальных лекарствах я совершенно не разбирался, просто следовал инструкции.

Оставив ребят дремать, я запустил «Мальчика» в режим автопилота, для возвращения на Станцию.

Когда прибыли в ангар, пришлось обойти станцию, шлюз, потом пройти в раздевалку.

Вылезши из скафандра, я мысленно поблагодарил его, подумав, что без своей второй кожи был бы убит несколько раз. К моему удивлению скафандр отозвался, мягко прильнув ко мне.

Катя раздевалась рядом, увидев такие ласки, только хмыкнула.

Осторожно повесив свой скафандр в шкафчик, зашёл в душевую кабинку, отмываться.

В кают-компании мы встретились с Катей, и, не сговариваясь, побежали в ангар.

Потихоньку, чтобы не разбудить крепко спящих детей, мы вынесли их из вездехода, и прошли по другому переходу, который, оказывается, вёл в изолятор. Здесь были отделения для мальчиков и девочек.

Я вошёл в своё отделение, и увидел тот самый изолятор, откуда начались мои приключения.

Нашёл стол, на котором пришёл в себя, положил мальчика, и раздел его.

Полусгнившие тряпки, распространяющие непередаваемый аромат, бросил в утилизатор, на котором стоял такой же значок, как на кухне. Мельком подумал, что в него бросают отрезанные конечности, или внутренности.

Мальчик был невообразимо грязен. Я подумал, разделся, чтобы сразу залезть в ванную, взял его на руки и отправился купаться.

Ещё в пути подал сигнал, ванна начала набираться водой, равной температуре тела. Я взял в руки мочалку, и стал оттирать тощее тельце от грязи. По мере оттирания мне показалось, что оттираю золотой слиток от налёта, настолько чудесным оказался ребёнок. Ничего не понимая, отмыл его получше, внимательно разглядел. Все части тела, если смотреть на них отдельно, выглядели, как у любого ребёнка, но, стоило бросить взгляд на всего мальчика, перед глазами появлялся необыкновенное, просто неописуемой красоты существо. Это похоже на паззл. Каждый кусочек выглядит обычно и непривлекательно, а когда всё сложишь, получается замечательная картина.

Причём черты лица и тела у этого мальчика типично человеческие. Только глаза были огромные, как… как у Кати!!

Но и Катя проигрывала этому мальчику в нежности линий лица.

Мальчик был невероятно худ, я, когда впервые увидел себя в зеркале, и то был не таким тощим.

Видно было, что они с сестрой уже давно голодают.

Вымыв мальчика, и вымывшись сам, я вытер нас обоих полотенцем, потом отнёс его в ту самую капсулу, куда когда-то положила меня Вася.

Я даже почувствовал лёгкую ностальгию. И что я тогда бесился? Хорошо ведь здесь было.

Задав программу общего оздоровления и диагностики, я ещё раз полюбовался своим гостем, оделся и вышел в кают- компанию, переходя на бег, предчувствуя ласковую встречу с Катей.

Я выбежал с широкой улыбкой, и наткнулся на задумчивый взгляд своей подружки.

— Катя?!

— Тоник, ты не голоден? Давай, сначала пройдём в Родовую камеру.

— Может, сначала…

— Прости, Тоник, мне уже пора. Мы вовремя вернулись. Я здесь тебя жду, любимый мой, чтобы пойти вместе. Пошли?

— Кать, может, мне не стоит?

— Тоник, мне потом придётся немного воздержаться. Кажется, я действительно беременна.

— Ну и что? Помнишь, ты что-то обещала?

— Мы не получили ещё вольную. Тон, а ты уверен?.. — не договорила Катя, со странной улыбкой глядя на меня.

— В чём я должен быть уверен? — спросил я, и осёкся, побледнев. Я даже закусил губу, чтобы не расплакаться, и отвернулся.

Катя быстро подошла ко мне, крепко обняла:

— Тоник, ну извини за глупую шутку, ну, что ты?! — Катя пыталась меня поцеловать, а я всё отворачивался. Зачем она так? Я только выкинул из головы весь ужас ревности и страданий, через который мне пришлось пройти, и вот… — Тоничек, я просчитала всё по минутам! Это твой, твой ребёнок! Только нам ещё рано, понимаешь, рано! Мы его тоже оставим в этой Родовой камере, пусть спокойно развивается, пока мы рискуем своей жизнью, а, Тоник?!

Я повернулся, и пошёл в своё отделение Родовой камеры. Раздевшись, хмуро посмотрел на пиктограмму, изображающую возбуждённого мальчика, и забрался в капсулу, только сейчас поняв, как устал.

Выйдя из Родовой камеры, я прошёл в кают-компанию, проголодавшись. Катя там уже ждала меня.

— Пошли, сначала посмотрим, как наши гости, потом вместе поедим, — предложила она, — возьми какую-нибудь одежду для мальчика.

Несмотря на урчание в животе, я отправился в свою каюту, нашёл свежее бельё, шортики, и прошёл в изолятор. Мальчик ещё спал. Я подумал, нашёл комнату, откуда вела свои наблюдения Вася, посмотрел показания. Затем прочитал рекомендации.

Предлагалось оставить пациента до утра, до полного выздоровления. К нему сейчас подключены капельницы с жизненно важными веществами, так что, от голода он не умрёт.

Полюбовавшись на гостя, в котором было что-то ангельское, я вернулся в кают-компанию, и сделал заказ. Поставив тарелки на стол, начал кушать, не дожидаясь своей жены.

Катя вернулась, когда я уже принимался за второе.

— Как у тебя? Спит? — спросила она меня, я кивнул, спросив:

— А у тебя?

— Тоже спит. Такой ангелочек, просто прелесть! Не могла налюбоваться.

— Я о тебе спрашиваю, — Катя пожала плечами: — Я не сказала? Да, как мы и предполагали. Я оставила зародыш здесь, уже второй, оба твои.

Я не понял, рад я этому, или нет.

— Кать, а кто эти ребята?

— Я не знаю, Тон. Они полностью состоят из генотипа, которого в нас крупицы.

— Мне показалось, что они ангелы…

— Да, похоже. Когда проснутся, спросим. Тоник, я пойду отдыхать, мне сегодня нельзя бегать. Ты чем собираешься заняться?

— Пойду, поупражняюсь с двумя клинками. Очень полезный навык, — поднялся я.

— Тоник, — тихо позвала меня Катя, я поднял на неё глаза.

— Что?

— Ты сильно на меня обиделся?

— Не знаю, Катя, — честно ответил я, — мне надо время, чтобы разобраться.

— У нас нет времени, Тоник. Я думаю, завтра всё кончится.

— Завтра? Что кончится?

— Всё. Всё кончится. Не спрашивай, не знаю, предчувствие у меня такое. Иди, упражняйся. Я пойду, отдохну, неважно себя чувствую. Я буду на нашем месте, Тоничек.

Я прошёл в спортзал, заказал две учебные сабли, и долго бился с виртуальным противником. Когда изнемог, пошёл к себе в каюту. Катя уже спала.

Я помылся, сменил одежду. Выйдя из душа, увидел, что, Катя разметалась по всей постели, спала так сладко, став ещё более похожей на спасённых нами ребят, что сама мысль о том, чтобы причинить ей беспокойство, показалась мне кощунственной.

Не став её будить, забрался на верхний ярус. Хотел о чём-нибудь подумать, но не успел, уснул.

— Тоник, проснись! — будила меня Катя.

— Что случилось? — продрал я глаза.

— Почему ты здесь спишь? — с обидой спросила Катя, — я тебе уже не жена?

— Кать, ты вчера спала вот так! — я раскинул руки и ноги, заняв всю постель. — Я не хотел тебя будить, да и ты просила тебя пока не трогать.

Катя улыбнулась, посмотрев на мою позу:

— Пошли будить наших гостей, завтракать будем.

— А зарядка?

— Сегодня гости важнее, иди, умывайся.

Когда я зашёл в изолятор, мальчик уже не спал, с удивлением оглядываясь вокруг.

— Как себя чувствуешь? — спросил я, — Я Тоник, а ты?

— Май, — чистым голосом ответил мальчик, — где я?

— В изоляторе, мы тебя немного подлечили.

— А где Алия?

— Твоя сестра? Она в отделении для девочек. Пошли, умоешься, покажу, как что делать…

Я не Вася, подумал я, издеваться не буду.

Одев Мая в лёгкую одежду, я вывел его в кают-компанию, заказал завтрак, состоящий из бульона, мягкого хлеба и чая для мальчика, и кашу для себя. Скоро вышли и Катя с девочкой, которая оделась в юбочку и маечку. Катя тоже заказала для неё и для себя завтрак, мы молча ели, обдумывая, с чего начать разговор. Доев свой завтрак, посмотрел на своих гостей, те смотрели мне за спину, Катя тоже. Обернувшись, я увидел у входа двух взрослых людей, мужчину и женщину.

Нет, не людей, сразу было видно, что это представители Высшей расы. Они были одеты в скафандры неизвестной мне конструкции, в руках держали скафандры поменьше.

Лица у них были очень красивы. Понятно, что это родственники наших ребят.

Мальчик и девочка встали, вышли из-за стола, поклонились нам, и направились к взрослым.

Мы тоже поднялись. Катя подошла к гостям, обменялась с ними парой слов на незнакомом мне языке, и пошла с ними на выход!

— Катя! — отчаянно крикнул я.

— Тоничек, я вернусь! Я провожу гостей, и вернусь!

Я подбежал к ней, крепко обнял:

— Я тебя никуда не отпущу! — гости, молча, стояли, с добрыми улыбками глядя на нас, ребята, увидев заминку, быстро переодевались, влезая в скафандры. Лица их просто цвели от радости.

— Тоник, пусти, мне надо идти. Я же говорю, я вернусь! Обещаю!

Они прошли в тамбур, а я подбежал к иллюминатору, надеясь увидеть четверых гостей. Вышли пятеро.

«Проводит, и вернётся», — шептал я про себя.

Катя вошла в огромный конус невиданного корабля, и я с ужасом увидел, что корабль стал растворяться. Через минуту посадочная площадка была пуста.

Не веря своим глазам, я смотрел, надеясь, что всё это дурная шутка, и корабль вернётся.

Потом понял, что обманываю себя, сполз по стене на пол, уткнулся лицом в колени, и застыл от горя.

— Тоник, ты чего там сидишь? — услышал я голос Кати. Я поднял голову, ничего не понимая. Катя вопросительно смотрела на меня.

— Ты чего там уселся? — ещё раз спросила она меня.

— Катя? Ты не улетела?

— Куда? Что с тобой, Тоник?

— Я только что проводил тебя, ты же улетела с ними!

— Но я же обещала вернуться? Я вернулась. Так что, вставай, пошли на зарядку!

 

Глава пятая

Что было дальше

Какая там зарядка?! Мне нужна была совсем другая зарядка! Я кинулся к Кате, обнял её, начал целовать всё её прекрасное лицо. Катя сначала пыталась сопротивляться, потом обмякла.

Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись, взялись за руки, и побежали в свою каюту.

Несмотря на сильное нетерпение, мы бесились на постели, постепенно освобождаясь от одежды, пытаясь продлить радость…

— Ай! — вскрикнула Катя, — Ну сколько можно?! Тоник, не останавливайся, милый, опять восстановилось…

Ага, остановишь меня!

…Мы ласково, нежно, целовались, я смотрел в Катины огромные глаза, ловя сходство с ангелочками, набирался смелости для разговора.

— Катя! — позвал я.

— Что, Тоничек?

— Кать, ты… ты ведь не та Катя?

— Тоник! Ну что тебе надо?! Посмотри, на шейке, родинка есть?

Я внимательно рассмотрел родинки на точёной шейке подруги.

— Вот, — подставила Катя свою восхитительную грудку, я сразу её поцеловал.

— Да не туда, — под грудкой! — я внимательно осмотрел шрам, прекрасно мне знакомый, тот, что остался от стрелы. Катя старалась от него избавиться, но след так и остался.

Я поцеловал шрамик. Катя перевернулась на живот, показав шрамик под лопаткой.

— Теперь видишь?

— Не совсем! — я снова положил её на спину, прикоснулся губами к мягкому животику:

— А вот здесь? — спустился я к гладкому холмику. Волосики у нас не росли, это было сделано для лучшего контакта со второй кожей.

— Тоник! — вздохнула Катя, — Ну вот что ты такой зануда? Оно тебе надо? Ты ведь мечтал о том, чтобы я была обычной девочкой? Да, мне подарили новое тело, теперь я только твоя. Ты опять недоволен?

Я откинулся на подушку, пару секунд подумал:

— Катя, а с той Катей… э-э, как сказать, чтобы не обидеть?

— Тоник ты не можешь меня обидеть, я настоящая, это я с тобой была, в том теле.

— А где оно, и кто в нём?

— Я и осталась в нём, — пожала плечами Катя. Я подумал, переваривая её слова.

— Ты и там, и тут? Одновременно?

— Тоник, ты тоже находишься сразу в двух местах, и что? Тебе неприятно?

— Как это? — приподнялся я на локте, и заглядывая в чудесные Катины глаза.

— Те сны, что тебе снятся. Это не сны, ты там живёшь, и я с тобой.

— Ты моя сестрёнка?!

— Да, Тоник, там мы близнецы.

— Ну, так нечестно, — откинулся я на подушку.

— Ну почему? Здесь мы муж и жена, там мы маленькие дети, близнецы. По-моему, это просто чудесно!

— Кать, а как же та Катя, она любит меня? Ей же очень плохо, одной?!

— Она не одна. Она с Тоником. С настоящим. Не волнуйся, Тон! У нас есть связь, она будто бы всегда с тобой! — засмеялась Катя, — Просто её миссия не закончена, а настоящий Тоник занят лишь своей археологией и этнографией, ему не до Кати!

— Всё равно, мне жалко её. Мы столько перенесли вместе!

— Ты хочешь завести гарем из Кать? Тебе мало?.. — Катя замолчала, нашла мои губы, и я снова выпал из реальности.

— Катя, ты меня обманываешь насчёт той Кати, — отдышавшись, продолжил я, — разве можно отказаться от такой прелести? — Катя заразительно засмеялась, опять начиная меня целовать во всех местах.

— Ой, Кать, щекотно!

— Ты прав, Тоник! Отказаться от такого невозможно! Иногда ты будешь её посещать, будто бы во сне. Иди сюда…

— Кать, — спросил я, когда немного пришёл в себя. — Вот ты всё рассказываешь про нас. Ты что, всегда это знала?

Катя посмотрела на меня странным взглядом, как на неразумное дитя:

— Тон, ты меня иногда поражаешь своей глупостью.

— Что опять? — покраснел я.

— Ты, когда уходил в Миры, сколько там был? А когда возвращался сюда? Сколько прошло? Вот то-то! Мы возвращались в тот же миг, как ушли! — не стала больше издеваться надо мной Катя, щёлкнув по моему красному от смущения носу, — Всё-то ты врёшь, что был пожилым человеком. Тоник, ты милый глупый ребёнок… Ты только представь: я пробыла в гостях несколько дней, предлагали побыть ещё, но я стала сходить с ума от тоски по тебе, и вернулась, а ты мне устроил допрос! — притворно надулась Катя. Я крепко обнял её, зацеловал:

— Прости меня! Не представляю, как ты выдержала несколько дней? Я за две минуты такое горе перенёс…

— Не поверил мне? Ну и зря!

* * *

Я вышел из нашего с Катей дома, собрался на пробежку. Что делать, если Катя уже на последнем месяце беременности? Мне надо куда-то девать накопившуюся за ночь энергию.

Наш дом стоял недалеко от моря, в предгорьях. Горы были далеко, но я и не стремился в горы, мне хватало того, что они есть. С этой стороны начинался лес, с другой стороны была бескрайняя степь.

В общем, всё так, как я и хотел. А вот лошадей у нас не было. Мы с Катей очень любили лошадей, любили носиться по степи во весь опор, наперегонки, и лошадки любили нас, но пришлось оставить их у Сахов, когда Кате стало нельзя ездить верхом. Боялась не удержаться от соблазна.

Мы с моей Катенькой устроили на Станции, если не медовый месяц, то неделю, точно. Может, и на месяц бы задержались, да пришло сообщение, что прибывает новая партия детей на раскопки, да и Катя сообщила мне новость, что она опять понесла.

Так что, сходив в Родовую камеру, и проверив, как развиваются наши дети, мы отправились к Сахам.

Эти ребята встретили нас, как самых любимых родственников, опять поставили нам юрту на лучшем месте, возле нас водили хороводы, по секрету мне сказали, что у меня уже есть почти десяток деток разных полов, но не показали, опасаясь моей строгой жены. Девчонки помнили, как она ревновала меня к ним. Даже отвергла меня, пока они были со мной.

От меня не отходил Юлик со своей маленькой подружкой, которую звали Лёгкое Облачко. Она была маленькая и казалась невесомой. Утренняя Роса, под радостные улыбки её мужа, не сводила с меня глаз. Всё это меня радовало, пока я не увидел, как на Катеньку смотрит Дэн. Катя отвечала ему ласковой улыбкой. Я знал, что они любят друг друга, мало того, они, по здешним законам, тоже муж и жена.

Я терпел недолго:

— Дэн! — позвал я друга.

— А? — очнулся Дэн, — Ой, Тон, прости меня! Я же обещал тебе, но, увидев Катю, сразу потерял голову!

Катя тоже смутилась, жалобно посмотрела на меня. Я понимал их, они жили вместе, во время нашей свадьбы, и были счастливы. Что бы ни говорила мне Катя, я был уверен, что Дэн был её первым мужчиной. Сладкая ревность терзала моё сердце, я представлял их вдвоём, и сходил с ума от сладкой боли.

Катя внимательно посмотрела на меня, нахмурилась, взяла за руку, и отвела в нашу юрту.

— Тоник, перестань беситься! Я даю слово, что буду только с тобой! Ты мне веришь? Ну, успокойся!

Я не мог успокоиться, я дрожал, как в лихорадке, наверно, немало адреналина выплеснулось в кровь.

Катя сняла с меня напряжение, ещё раз пообещала больше не смотреть в сторону Дэника, но, как бы это глупо не выглядело, мне показалось, что она была не со мной, потому что такого громадного удовольствия она ещё никогда не испытывала.

А на другой день мы с ребятами отправились в степь, погарцевать на лошадках, пострелять дичь, а то и завалить кабанчика в камышах.

Катя развлекалась с девочками, но я её приревновал и к девочкам, зная их двойную природу.

Тогда Катя попросила у Дэна двух лошадей, и мы больше не расставались, везде носились вдвоём.

Так однажды, пустившись наперегонки, вылетели на этот берег моря.

Нам вспомнились сны про Катю и Костю, и решили здесь построить дом.

Я думал, будем строить целую вечность, но у Кати была связь со своим двойником, который был ещё в гостях у…

Я пытался узнать, кто же это такие, но не получил удовлетворительного ответа, Катя сказала, что ей было неудобно их самих расспрашивать, а Май мог сказать только, что они Истинные Люди.

Живут, между прочим, тысячи лет, а Маю уже сто двадцать.

Я сначала не поверил. Это как? Десять лет ползать, не умея ходить?

Катя долго смеялась, потом сказала, что не десять лет, конечно, но дольше, чем мы.

— Тоник, у тебя была собака, или кошка? Помнишь различия в развитии их, и людей? Собаки через год не только бегают, они уже половозрелые! Так, примерно, и здесь.

— Мы что, у них, на правах собак? — нахмурился я. Катя рассердилась:

— Не смей так говорить! Да, они как боги, но не боги! Они любят нас, смотрят, как на равных, жалея, что мы так мало живём. Тоник, за то, что мы вернули им детей, они наградили нас с тобой долгой жизнью. Мы теперь будем жить столько, сколько захотим. Только это не значит, что мы не сможем погибнуть, так что береги себя, а то я без тебя не смогу жить.

— Кать, — спросил я, радуясь её откровению, — Ты сказала, что это их дети, но Алия сказала, что их родители погибли.

— У Истинных Людей нет чужих детей. Они считают всех детей своими, потому что рожают очень редко.

— Почему тогда они меня не взяли с собой? — надулся я. Мне тоже хотелось посмотреть на жизнь Истинных Людей.

— Не знаю, Тоник, — вздохнула Катя, — я оказалась их дальней родственницей, а ты нет.

— Ну и хорошо, — согласился я, — что мы не родственники.

Так вот, Катины родственники подарили нам этот дом, небольшой снаружи, просторный внутри.

Наверно, не надо объяснять, что был он сделан как умный дом, следил за порядком сам, была линия доставки продуктов, хотя, может, они производились на месте, не знаю. Не хуже, чем на Станции: заказываешь обед, и достаёшь его из шкафа. Ну, и все остальные услуги, вплоть до голопроектора, по которому можно смотреть фильмы.

Катя смотрела кино, а я ничего не понимал. Катя обозвала меня питекантропом, и я согласился. Музыка мне тоже не понравилась, мне ближе были напевы Сахов, но их я давно не видел, потому что, если я ревновал Катю только к Дэну, то Катя ревновала меня ко всем девочкам.

Вот из этого дома я и вышел поутру, решив пробежаться по песчаному пляжу, а также поплавать.

На мне была только юбочка, наподобие набедренной повязки.

Только я отбежал от дома, услышал топот копыт, и на меня с воплем прыгнул Юлик, прямо с лошади.

Мы покатились по песку, Юлик радостно смеялся. Мне тоже было приятно видеть друга.

— Тон, я привёл тебе лошадку, давай, прокатимся?!

— О чём разговор?! — я здорово соскучился по лошадям, по скачкам. Всё-таки мы рано закончили с Катей свои вылазки в Миры, шило в одном месте постоянно кололо, всё же мы были ещё очень молоды, для оседлой жизни.

Я с места взлетел на лошадку, пригнулся к гриве, и понёсся вслед за Юликом.

Я думал, поносимся по степи, а Юлик привёл меня к юрте, возле которой стояли юноша и девушка.

Спешившись, я подбежал к ним, мы потёрлись носами и щеками. Меня распирало от радости: это были Утренняя Роса, и её муж, Кайтик. Они сияли от счастья.

— Тоник, как мы счастливы, что смогли с тобой встретиться! — мурлыкала Роса, — Посмотри на нашу дочь! — дочка уже ползала возле юрты, даже могла ходить, держась за руку.

Роса сняла с неё повязку, и я увидел, что спереди она обыкновенная маленькая девочка, а сзади висел аккуратный такой хвостик. Причём всё было очень гармонично.

— Кайт, посмотри за Катей! — Роса потянула меня за руку в юрту.

— Катя? — удивился я.

— Ну да, теперь всех девочек так называют, а мальчиков Тониками.

— Это же такая путаница будет!

— Не будет. У каждой семьи своя приставка к имени. Раздевайся скорее!

В полутьме я не разглядел сразу ещё одну девушку.

— Тоник, Это Лёгкое Облачко.

— Зачем? — удивился я. Ладно, Роса, всё же она жена мне, а эта девочка?

— Она жена Юлика.

— Юлик женился?!

— Чему ты удивляешься? Он твой ровесник!

— Да, но…

— У них ничего не получается. Помоги другу, они тоже хотят ребёночка. Юлик просто стесняется сказать тебе.

— Облачко тоже, — заметил я, увидев, что девочка испуганно жмётся к стенке.

— Ты сначала со мной поиграй, пусть увидит, что это не страшнее, чем с мужем.

Домой я вернулся к обеду. От Росы я узнал, что среди ребят устроили состязания, по стрельбе из лука, выездке, борьбе, определили очередь, кому, когда, встречаться со мной. Все хотели таких деток, как у Росы и ещё у нескольких счастливиц. Были там среди моих детей и мальчики. Даже один без хвостика.

Катя ждала меня, сурово сжав губы.

— Ну что, кобель, набегался?

— Кать, ну почему сразу кобель?..

— Ну, жеребец. Зря я дала тебе слово, но, как только рожу, обязательно поживу с Дэном. Я тут подумала, твои детки, и наши, с Дэном, будут чужими друг другу, они даже смогут жениться. Как думаешь, не создать ли нам здесь новую расу?

Я сглотнул, представив такое.

— Катя, Кать! — испугался я, — Это же разные вещи! Мне всё равно девать семя некуда, оно без пользы выливается! А тут друг просит помочь, у него не получается, а он тоже хочет ребёночка!

— Что за друг? — всё ещё сердито спросила жена.

— Юлик. Юлик женился на Лёгком Облачке.

— И не пригласил нас на свадьбу? Вот же!.. Теперь у них ничего не выходит?

— Помнишь, Юлик лечился в клинике Натаниэля? Может, болезнь дала осложнение? У нас было, например, если мальчик переболеет свинкой…

— Это ты свинья, Тоник, надо было ещё на свадьбе… — я встал перед Катей на колени, обнял, приник к огромному животу.

— Тук-тук-тук-тук! — маленькими тугими молоточками стучало сердечко ребёночка. Тут что-то мягко ударило меня в ухо. Толкается! Я поднял лицо, Катя счастливо улыбалась.

— Кать, а как же наши первенцы? Они что, будут моложе младшего брата?

— Так, наверно, и будет. До родов я не стану выходить отсюда.

— Где будешь рожать?

— Ичубей обещал помочь.

— Катя, ты больше не сердишься на меня?

— Сержусь, конечно, — Катя нежно перебирала мои волосы, которые попросила отпустить, чтобы были как у Дэна, любила заплетать мне мелкие косички, или перевязывала ремешком. Ещё я носил юбочки, стилизованные под набедренные повязки. Я не возражал своей беременной жене, пусть лучше представляет, что она с Дэном, находясь со мной, чем наоборот.

Мы с Катей очень любили друг друга, до безумия, но почему-то это не мешало нам любить и Сахов.

Я, в обществе девочек, даже не думал, что изменяю своей жене, всё было естественно, как дыхание, потому что я помогал, спасал народ от вымирания. Честно говоря, я был влюблён в красавицу Росу. Конечно, не так, как в Катю, но всё же!

А Катя? Она, наверное, мучается, не видясь с любимым.

Я вздохнул, и снова прижался к мягкому животу, думая, что нам надо, или переезжать в другой Мир, или смириться с неизбежным, и увидеть в своём доме ребёнка с хвостиком.

 

Близнецы

Последний день лета

Строго говоря, это не последний день лета, а предпоследний. Сегодня 30 августа, в школе у нас линейка.

Мы за лето крепко сдружились: я, Катя, и Настя с Сашей. Мы так перепутались, что уже иногда не понимали, где какая пара. То мы Сашей играем в свои, мальчишечьи игры, а Настя с Катей занимаются с куклами, то мы с Настей, а Саша с Катей уединяемся, а то наоборот, Настя с Сашей, а мы с Катей.

Вот, накануне, мы собрались, стали обсуждать, в чём идти на линейку. Было очень жарко, и мы с Катей, не задумываясь, сказали, что пойдём, как всегда, Катя в юбочке и пионерской рубашке, а я в таких же синих коротких шортиках и в такой же рубашке.

Саша вздохнул:

— Хорошо вам, вы близнецы, над вами никто смеяться не будет.

— Почему смеяться? — удивился я.

— Пятый класс, мы уже большие. Если я приду в коротких штанишках, засмеют. Это ты, если придёшь в длинных штанах, будешь выглядеть странно.

— Мы же вместе! Четвёрка друзей, все знают. Настя наденет юбочку, а ты, под цвет Настиной юбочки, шорты!

Так что сегодня мы пойдём в такой летней пионерской одежде. Я думаю, и на занятия надо будет так ходить, а то сентябрь всегда жаркий, бывает жарче, чем летом.

Мы с Катей с нетерпением смотрим, как мама гладит нашу форму. Сегодня на линейку идём мы с Катей, Юра и Саша. Саша тоже в пионерском галстуке, а Юра уже комсомолец, ему шестнадцать.

Юра у нас больше всех из нашей семьи любит Катю, Саше достаюсь я. Вовка любит нас всех одинаково, но у него начинается колхоз, поедет на картошку, но обещал приехать к нам, на денёк, если отпустят. Ну, а у Вити уже своя семья, он нечасто бывает у нас.

Этим летом нам с Катей досталось. Пока Саша болел, мы ходили на покос, мама тоже, оставив Сашу на хозяйстве. Но ничего, привыкли, с нами даже Саша ходил, наш друг, и Настя! Но ей мы не разрешали много работать, она занималась костром и обедами.

Наши родители старались вывозить нас с покоса на автобусе, чтобы мы не переутомились.

Ну вот, мы и готовы! Саша и Юра повязали нам галстуки, соседка баба Катя подарила два букета из георгинов, нам с Катей, и мы отправились на линейку, знакомиться с новыми учителями.

У нас классным руководителем оказалась Марина Александровна, маленькая кругленькая женщина, молодая, почти девушка. Она устроилась на работу в школу вместе с мужем. Муж будет обучать нас трудам.

Саша с Настей пришли в такой же пионерской форме, как мы с Катей. Почти все мальчики были в длинных штанах. Несмотря на жаркий день, они смотрели на нас свысока, как на малышей, тем боле мы были в сандаликах и гольфиках.

Я про себя смеялся над ними: пусть завидуют.

Марина Александровна, знакомясь с классом, увидела нас с Катей:

— Ой, какие котята!

— Это Катя и Котя! — сказал Саша, который держал за руку Настю. Я удивился, и забрал у Саши Настю, отдав ему Катю. Катя рассмеялась.

— Что это вы? — удивилась наша классная руководительница.

— Катя и Котя близнецы, — объяснили ей, но учительница всё равно не поняла сначала, почему все веселятся, они-то уже все знали, что мы дружим вчетвером.

А Марина Александровна, как оказалось, занималась спортом, туризмом, так что скучно нам не будет!

Отстояв торжественную линейку, где Василий Иванович, наш директор, поздравил нас с началом нового учебного года, мы разошлись по домам, договорившись с друзьями пойти на пляж, всё-таки, сегодня последний день лета!