Кто бы мог подумать, что в свои годы, не первой молодости, я могу влипнуть в такую историю?!
Ни за что бы не поверил, что, ложась вечером в постель с женой… Ну ладно, жена должна была прийти попозже, любит она смотреть телевизор до поздней ночи. Но это не суть важно.
Всё было, как обычно: внучка легла спать, дочка с зятем пришли на кухню, давая понять, что мне пора освобождать место, я закрыл свою книгу и отправился спать.
Надо сказать, что я был… почему был? Просто здоров! Почти…
Ну и вот, улёгся, повертелся немного, да и заснул. Надо сказать, просыпаюсь я иногда среди ночи, в туалет там, воды попить, а то и снотворное принимаю, чего греха таить.
Так вот, просыпаюсь я, чувствую, простыню на себя напялил, с головой укрылся, и холодно мне.
Одеяло, что ли с меня жена стянула? Только хотел поискать одеяло, как простыня поднимается, я открываю глаза, и вижу перед собой хорошенькую молодую девушку. Почти девочку.
Лицо милое, но очень испуганное. Я решил приободрить гостью, и улыбнулся ей…
Лучше бы я этого не делал! Потому что рука у девушки оказалась тяжёлой! Как врежет мне по лицу! Потом с другой руки!
— Ты живой, гад?! Притворялся?! Напугать меня решил?!
Я сильно разозлился. Что она себе позволяет? Ввалилась сюда, да ещё и дерётся!
— Ты кто такая? — строго спросил я, и осёкся, услышав вместо грубого голоса, какой-то писк. Прочистив горло, я опять задал вопрос, с удивлением услышав, что голос у меня какой-то не такой.
— Что ты тут делаешь? — спросил я.
— Да вот, пришла проститься с тобой, да засунуть в крио камеру! — со злостью, неподобающей милым девушкам, ответила она.
— Что ещё за крио камера? Что здесь происходит? — вскричал я.
— На Землю тебя хотели отправить. В виде трупа, — грубо ответила девчонка.
— Как, в виде трупа? — спросил я в смятении.
— Вот так. Если бы я не оставила тебя на операционном столе, а сразу заморозила, как положено по инструкции, так бы и вышло.
— Зачем меня было замораживать? Что я тебе такого сделал?
— Умер!
— Умер? Так я живой!
— Сейчас живой, а вчера умер. Какого чёрта ты снял шлем?
— Шлем? Какой шлем? — тупо спросил я, совершенно ничего не понимая.
— Что, память потерял, или опять притворяешься? — вышла из себя девушка, снова замахиваясь.
Я инстинктивно закрылся руками, закрыв глаза. Но удара не последовало. Вместо этого девушка скинула с меня простыню, взяла на руки (!) и куда-то понесла…
Это как? Во мне больше девяноста килограммов?!
Девушка принесла меня к какому-то саркофагу (я озирался вокруг, вытаращив глаза, ничего не понимая. Ясно, какой-то медицинский блок), уложила внутрь и нажала кнопку, или ещё что. Сверху меня накрыла прозрачная крышка. Как в гробу! Начал дёргаться, оглядываясь, мельком осмотрел себя… Я был обнажён и, о боги! Не понял сразу, посмотрел ещё, и закрыл глаза. Так, я сплю, спокойствие, только спокойствие. Вздохнуть глубоко, выдохнуть…
— Умница, Тоник, дыши глубже, сейчас заснёшь, и мы проведём обследование, — услышал я голос девушки, хотел открыть глаза, но тут же заснул.
Проснувшись, я вздохнул, подумав, какой сон приснился! Надо меньше читать о попаданцах! Однако знакомые ощущения заставили открыть глаза. Что за ощущения? Обычные, утренние. В туалет хочу.
Что я увидел? Свою комнату? Фиг вам! Прозрачный купол над собою!
Я толкнул его, и он ушёл вверх. Ура, свобода! Я поднялся, сел на своей новой кровати, теперь детально смог осмотреть себя.
Когда-то я представлял себе, что буду плясать от радости, обретя новое тело. На самом деле у меня случился шок при виде детских конечностей. Ну, не совсем детских, потому что одна конечность определённо меня смутила. Спрятав её… его, руками, я начал лихорадочно соображать, где здесь туалет. Вчера было как-то некогда спросить. Подскочив, я пробежался по небольшой комнате, нашёл дверь, толкнул, и оказался в довольно обширном помещении, в котором стояла ванна, душевая кабинка, и унитаз.
Конечно, всё это было таким загадочным, что моему мозгу пришлось приложить немало усилий, чтобы идентифицировать всё это, как обозначенные предметы. Я быстро опустился на унитаз, пытаясь совершить свои дела. Ничего не получалось.
Меня поймёт только мальчишка, слишком возбуждённый, чтобы что-то соображать.
Я перестал думать и огляделся вокруг. Где я, а? — открыл я рот. Окружающая меня комната с предметами до того поразила меня, что я напрочь забыл о своих проблемах с телом, настолько всё было фантастично вокруг. Все вещи, как и сама комната, показались мне живыми!
Вроде незаметно, стены пульсировали, ванна и душевая кабинка имели замысловатые формы, причём меняя цвет и размеры. Мне показалось, что у меня кружится голова, зато тело исправно начало функционировать, игнорируя непутёвого вселенца, который даже в туалет сходить нормально не может.
— Ффууу, — с облегчением произнёс я, когда обстановка вокруг перестала меняться. Перестала кружиться голова. Потом я просто представил себе обстановку такой, какой была бы она в моей квартире… Всё начало меняться, а меня опять замутило. Закрыл глаза, снова открыл. Всё стало, как прежде. Тогда, вспомнив, где я нахожусь, стал вертеться, думая, как смыть воду и где тут бумага…
Ага, вода полилась сама! Я не утерпел, опять рассмотрел свои руки, ноги, новый организм, уже успокоившийся. Я ещё сплю, или уже проснулся? Пока думал, открылась дверь, и вошла вчерашняя девушка.
— Умг! — издал я звук, пытаясь закрыться, — ты что без стука? — закапризничал я.
— Потому что ты придурок! — сердито сказала она, — А придурков не стесняются, их лечат! — она сделала пасс руками, и передо мной возник из воздуха прозрачный пульт, на котором высветились какие-то приборы. Девушка что-то нажала, и снизу в меня ударила струя воды.
От неожиданности я подскочил:
— Ты что, дура? — тонким голосом заорал я.
— Вспомнил теперь, как управлять ванной комнатой? — сердито спросила милая девушка, сверля меня глазами.
— Ничего я не вспомнил, перестань издеваться! Скажи лучше, где я?!
— Так, — сказала моя мучительница, — дело серьёзнее, чем я думала. Ты в изоляторе, Тонька. В изоляторе! — повторила она, — Пока не вспомнишь, кто ты такой и зачем снял шлем, не выйдешь отсюда!
Я замер с открытым ртом, совершенно забыв, в каком дурацком положении нахожусь.
Между тем отметил, что девушка, в отличии от меня, одета в белый комбинезон, с каким-то шевроном на рукаве. Шеврон меня мало заинтересовал, потому что на высокой груди девушки было написано имя: Василиса.
— Закрой рот, и иди в душ! — бросила мне Василиса, что-то делая с пультом. Как только я вошёл в кабинку, на меня обрушился поток тёплой воды, я нашёл нормальную мочалку с мылом, и хорошо помылся, думая о том, хорошо мне в новом теле, или плохо.
С одной стороны, наверное, хорошо снова стать мальчиком, а с другой… Вот эта милая девушка сейчас может сделать со мной всё, что захочет. Какая сильная! Взяла меня на руки, и перенесла в этот, как его… Неважно! Изолятор какой-то. Я что, заразный? Шлем. Я снял шлем. Какой шлем? Зачем снял? С кого? Шлем Александра Македонского?
Помыться я помылся, что дальше? Как отключить воду? Подумать? Подумал. Льётся, зараза!
— Эй, Василиса! — крикнул я. Вода перестала литься. Так, подумал я, слышит, значит, и видит. Давно видит! Я скрипнул зубами: мышка под стеклом. Она что, догадывается, что я — чужак?
Ага, полотенце, можно вытереться… Вытерся, хотел завернуться в него, а оно растаяло. Вот блин!
Я вышел из душевой и решительно направился к своей «кровати», надеясь что-нибудь найти.
— Эй, Василиса, дай хоть трусы! — крикнул я, не найдя ни клочка материи.
— Не положено тебе одежды, — ответила Василиса из невидимого динамика, — вдруг ты начнёшь меняться под одеждой?!
Я припух, не зная, что сказать.
— Что ты себе позволяешь?! — оскорбился я, — Я тебе не какое-нибудь существо непонятного происхождения! Я человек, Хомо Сапиенс!
— Никакой ты не Сапиенс! — издевалась Василиса, — Ты в туалет без посторонней помощи сходить не можешь, а ещё «Сапиенс»!
Я опять заскрипел зубами.
— Не скрипи зубами, лечить не буду.
— А что мне делать?! — взорвался я.
— Ложись в бокс, буду тебя исследовать.
— Ты меня вчера исследовала!
— Вчера я ничего не поняла. Вчера ты был нормальный.
— Я и сегодня нормальный, — разозлился я.
— Сегодня ты не Тонька, кто-то другой. Ложись, или я приду, сама уложу.
— Фиг поймаешь, — буркнул я.
— Я — тебя? Как нечего делать, уже бегу! — я нырнул в бокс и закрыл крышку. Вбежавшая Василиса разочарованно вздохнула и ушла.
На этот раз усыплять меня не стали, стали задавать вопросы.
— Ты кто? — спросила меня Василиса.
— Что значит «кто»? — удивился я.
— Как тебя зовут? — я задумался. Если ответить правдиво, она подумает, что я сошёл с ума, и навеки останусь в этом изоляторе, или в сумасшедший дом меня отправят.
— Что молчишь? — рассердилась Василиса.
— А что отвечать?
— Я спрашиваю твоё имя.
— Ты забыла моё имя? — «удивился» я.
— Или ты отвечаешь, или я приду, и выколочу его из тебя! Всё-таки ты, наверно, чужой… — вздохнула она, — надо тебя в крио камеру…
— Не надо меня в камеру! — испугался я, — А почему я лежал на операционном столе? — вспомнил я, — Ты меня хотела вскрыть?!
— Хотела, — вздохнула Василиса, — и сейчас хочу.
— Меня?!
— Что «меня»?
— Меня хочешь? — молчание. Слышно, как скрипят девичьи мозги.
— Что ты имеешь ввиду? — вкрадчиво спросила Василиса, и от её голоса у меня всё сжалось.
Сейчас придёт, покажет мне шуточки, или вскроет брюшину, в поисках чужого… Ведь я не знаю ещё, куда попал. Может, здесь опыты проводят над детьми?
— Я маме скажу… — пропищал я. Тишина.
— Ты помнишь свою маму? У тебя была мама?
— А у кого её не было? — в крайнем удивлении спросил я, но ответа не дождался.
Пока думал, что бы это значило, заснул.
— Вставай! Спит тут… Есть тебе принесла.
— Дай, хоть умоюсь, и мне неудобно, голым!
— Неудобно на потолке спать… — я разинул рот.
— Закрой рот и иди, умойся.
Я встал, и пошёл в ванную. Здесь опять всё поменялось. Большой красивый умывальник, зеркало над ним… Зеркало! Я внимательно себя разглядел. Глазищи по пять копеек, лицо круглое, уши оттопырены, рот приоткрыт. Какой-то дебил. Ручки-ножки, ребристая грудь. Короткий ёжик на голове.
Хорошо хоть, не рыжий.
Хм, если я в будущем, почему такой хиляк? Здесь все должны быть накачанными, с мышцами. А тут какой-то ботаник, и эта, ненормальная, наверняка маньячка, не даёт это тельце прикрыть. Тьфу!
Я сплёвываю в раковину и подношу к рожку руки. Вода послушно побежала. Я перевёл дух.
Сейчас бы пришла Васька, начала бы умывать… Вспомни чёрта!
Василиса пришла, встала у меня за спиной, посмотрела, как я умываюсь, и стала сама меня умывать!
Я не брыкался особо. Попробовал, она мне шею сдавила, у меня ноги подкосились. Нет, пусть умывает, ей виднее, как это здесь делается. Только умывание плавно перешло в общую помывку.
Я ей показался грязным? Или она получает удовольствие, когда моет мальчиков? Интересно, сколько мне лет?
— Вася, Вась, — ласково говорю я, — расскажи мне обо мне, кто я…
В ответ на мою ласковость я получаю жестокую оплеуху, отлетаю к стене, закрываю руками самое дорогое.
Васька снова замахивается.
— Меня нельзя бить! — кричу я фальцетом.
— Почему это? — удивляется Васька.
— Я взрослый, уважаемый человек, мне два года до пенсии, у меня внуки… — кричу я, и осекаюсь. Какую чушь я порю! Надо же так проколоться!
— Как тебя зовут? — Моя мучительница пытается взять меня за шкирку, но пальцы соскальзывают с моей мокрой шеи.
— Александр… — выдавливаю я из себя.
— Сашка, значит, — ухмыляется Васька, — девочка!
— Какая я тебе девочка?! — приседаю я, но Васька уже схватила меня двумя руками за шею, и тянет вверх. Пришлось схватиться за её руки, чтобы не оторвалась голова.
— Что ты делаешь?! — пытаюсь возмутиться я.
— Стой смирно, не ползай! И не ври мне!
— Что я опять соврал?!
— Что ты взрослый! Какой ты взрослый? Щенок! Девочка!
— Я не девочка! И никогда ею не был! — у меня слёзы на глазах, а Васька швыряет меня к умывальнику. Хорошие здесь умывальники. Впечатываюсь в край лицом, а он принимает форму моей головы, и мне не больно. Ну, почти. Васька опять меня умывает и вытирает полотенцем. Исчезающим. Всего.
— Умылся? Пошли обедать.
Я уже не возражаю. Лучше молчать. Ага!
— Ты что любишь есть? — спрашивает меня Васька.
— Я всё ем, — отвечаю я, почувствовав урчание в животе. Василиса открывает крышки с тарелок.
Ёлки-палки! Борщ! Макароны с подливкой, салат! Ещё и какой-то сок.
И вилки с ложками есть. Я сажусь, уже не обращая внимания на свой вид, и с урчанием набрасываюсь на еду.
— А ты что не ешь? — с набитым ртом спрашиваю я девушку. И замираю, видя, с какой брезгливостью она смотрит на меня.
— Ты чего? — спросил я, проглотив кусок.
— Ты жрёшь, как свинья, — сказала мне Васька.
— Не нравится, не смотри… — тут же получаю в лоб.
— Васька! Дай поесть! Потом будешь драться!
— Ещё раз назовёшь меня Васькой, я тебе кое-что сломаю!
— Разве кое-что можно сломать? — спрашиваю я, с опаской глядя вниз.
— Ещё как! — злорадно говорит Васька. — Потом не будешь мне врать, что помнишь маму, папу…
— Про папу я не говорил! — быстро соображаю я, — Ты сама!
— Жри, давай, не заставляй меня тебя наказывать! — я замолкаю и торопливо ем, пока не отняли.
— Вася, — жалобно говорю я, — научи меня пользоваться туалетом…
Васька с недоверием смотрит на меня, берёт за руку и ведёт в ванную комнату.
Всё оказывается очень просто. Обыкновенные пиктограммы, обыкновенный виртуальный пульт, обыкновенное биде для мужчин. Так же и душ. Всё просто и функционально. Всё изучив, удивился, почему у нас не додумались до такого.
Думаете, я благодарен Ваське? Я её боюсь. Как-то радость обретения молодости поблекла.
— Вася, — подлизываюсь я, — я правда, всё забыл. Помоги вспомнить…
Я презирал себя. Всегда считал себя выше и умнее девчонок, а тут чуть ли не в ногах валяюсь.
Не люблю девчонок. Особенно с садистскими замашками. Вот вырасту!..
— Я ещё не поняла, ты свой, или чужой, — отвечает Вася, — немного погожу учить тебя. А то узнаешь всё о нас, притворишься своим, потом съешь всех.
Я поперхнулся собственной слюной.
— Ты что? Начиталась всякой дряни? Ты же видишь, что я ем?!
— Ты только что говорил, что ешь всё! — с садистской улыбочкой отвечает девушка, — Может девичьего мясца отведать пожелаешь.
— Не девичьего мясца, а комиссарского тела… Ой, больно!! Вась прости, не буду больше, да и где они, девчонки эти?!
— Ага! Сознался! — выворачивая мне ухо, ликует Вася, — До них тебе не добраться, мы в изоляторе, и переход разобран!
— А там что, вакуум? — кривясь от боли, спросил я. Васька даже ухо моё отпустила.
— Правда! Тонька, ты же можешь дышать местным воздухом! Я тебя буду на ночь наручниками пристёгивать!
— Какими ещё наручниками? — вскочил я, держась за опухшее ухо, — Ты садистка!
Васька бросается на меня, я от неё. Долго не бегал, поскользнувшись на полу, проехал, на заднице, до ванны, и влип в неё. Пока вылезал, был пойман преследовательницей. Она взяла меня под мышку, чувствительно шлёпнула по заду и понесла куда-то. Я притворился мёртвым.
Принесла опять в бокс, пристегнула руку. Оказывается, здесь были штатные крепления для рук и ног, наверно, для самых буйных.
— Вась, я в туалет захочу…
— Меня позовёшь.
— Ты опять меня побьёшь.
— Если разбудишь, не знаю, что с тобой сделаю! — я обиженно засопел.
— И не сопи тут! У меня двенадцать девочек на станции. Ты же мальчиками побрезгуешь?
— Конечно побрезгую, что я, голубой, что ли?!
— Вот видишь! Не зря я тебя зафиксировала!
— Ну, погоди, коза! Когда-нибудь я тебя зафиксирую! — прошипел я сквозь зубы.
— Что ты сказал? — оскалилась Васька.
— Пожелал спокойной ночи, — ответил я.
— Смотри у меня. Думаю, напрасно я с тобой время теряю. Надо замораживать.
— Не надо меня замораживать, я тебе ещё тёплый пригожусь.
— Посмотрим, — Василиса, с гордо поднятой головой, удалилась вместе с тележкой.
Зачем она со мной так? — ломал я голову. Никаких дельных мыслей не приходило. Хоть бы какие осколки памяти остались от этого Тоника! Что-то совсем ничего нет, кроме инстинктов: поспать, поесть, попить, в туалет сходить. А вот что представлял из себя хозяин этого тела, не имею представления, ещё, к тому же, наставница что-то мутит. Ничего не говорит, где мы, почему меня держат в изоляторе, что за станция? Почему там девочки и мальчики, которых я могу съесть?
На ум пришли фильмы «Нечто» и «Чужой». Что, Васька ждёт, когда из меня вылупится Чужой?
Вполне вероятно, наверно ждёт, когда пройдёт инкубационный период…
А почему она сама не боится? Может быть, наоборот, боится, что тоже заражена? Ведь она близко общалась со мной, когда я «воскресал»! Тогда всё сходится! Даже то, почему издевается надо мной.
Хочет вывести меня из себя! Чтобы я показал своё мерзкое лицо. Я улыбнулся: жаль, что у меня нет этого лица! С удовольствием бы рыкнул! Вспомнил детскую мордашку в зеркале, и скривился: таким «зверским» ликом и старушку не напугаешь, только развеселишь.
Поворочался. Как неудобно! Без простыни ещё туда-сюда, но с пристёгнутой рукой! Лежать можно только на спине и на правом боку. Попробовал вытянуть кисть из захвата. Проще перегрызть руку.
Эта змеюка, небось, смотрит, как я мучаюсь, думает, сейчас рука у меня обратится в щупальце, я освобожусь, устрою за дверью засаду…
Я вперил взгляд в руку, представив, как она превращается в щупальце, смотрел, смотрел, и расхохотался.
А ведь вещи подчиняются мысли, подумал я. Наручник заставить растаять или расстегнуться?
Аж вспотел! Нет, здесь всё простое, не до удобств, это лечебная капсула. Если больной начнёт в ней фантазировать, мало не покажется никому! Особенно больному.
Что же мне делать? Смириться надо с этой мегерой, притвориться, что просто потерял память, что никакой не я вселенец. Потому что такого не бывает! Надо проснуться.
Вместо того, чтобы проснуться, уснул, и видел сны, как проснулся ночью, в своей квартире, поплёлся на кухню, искать снотворное, а оно кончилось. Опять ворочаться до утра! — подумал я и проснулся.
Васька освободила мою руку, посмотрела на кисть, буркнула, что больше не будет пристёгивать, а то посинела, и пригласила к завтраку.
— Вася, не ходи за мной в туалет, ну, пожалуйста! — зевнул я.
— Ты спросонок утонешь в унитазе, — пробурчала Васька, но больше не стала издеваться, не пошла умывать меня.
Завтракал я молча, думая над своим положением.
Надоело всё! Попрошусь в крио камеру. Может, умерев здесь, проснусь там, у себя?
Да даже если не проснусь, всё лучше, чем всю жизнь прожить в изоляторе. Кстати, сколько мне осталось жить? Если мне лет двенадцать — тринадцать, то даже по нашим меркам, не меньше пятидесяти.
— Вась, а сколько вы живёте? — спросил я, запивая вкусную запеканку вишнёвым соком.
— Сто двадцать лет, примерно, — задумчиво ответила Васька, — а тебе зачем?
— Не хочу жить здесь сто лет, хочу в крио камеру, — ответил я.
— Ты же вчера не хотел?
— Сегодня хочу. Сколько можно? Издеваешься надо мной, не даёшь одежды, унижаешь. Потом, скучно здесь: ни телевизора, ни радио, ни книг. Если я ещё не свихнулся, свихнусь обязательно. Сначала было интересно, но теперь эта игра мне надоела. Возвращай меня обратно.
Я лёг в капсулу и закрыл глаза.
— Куда это — обратно? — удивилась Васька.
— На Землю. Хочу домой.
— И как я это сделаю? — ещё больше удивилась моя мучительница.
— Наверно, надо сделать меня опять мёртвым, — пожал я плечами. Воцарилась тишина. Сердце у меня застучало сильнее: тело хотело жить! Но я упрямо молчал, не открывая глаз. Вот я представил, что снова дома, пусть мне осталось жить лет десять… пять, но прожить уважаемым человеком, дедом, а не униженным мальчишкой, на которого смотрят, как на подопытную крысу.
Ждал я долго, но ничего не происходило.
— Прости, Тоник, но ты сам виноват, — вздохнула Васька, — не надо было снимать шлем…
Я почувствовал дурноту. Сейчас она меня убьёт! Сердце подскочило к горлу, я судорожно сглотнул, и открыл один глаз.
Васька не собиралась меня убивать. Она сидела, сгорбившись, на стуле, и не смотрела на меня.
— Как я понял, Тонику и тогда доставалось, — предположил я.
— Доставалось, — кивнула девушка, — пойми, ты правильно говоришь, здесь мало развлечений, только работа. Все фильмы пересмотрели, во все игры переиграли, что остаётся делать? Подшутить над товарищем, посмотреть, как он переживает, вот и развлечение, целое кино!
А ты, мямля такая, даже слова не мог сказать. Даже сейчас ты смелее, чем был. Но, кажется, лечить тебя придётся!
— Почему?! — вскочил я, — Я же попросил вернуть меня!
— Я поняла, почему ты снял шлем. Какая я дура! — шмыгнула девушка носом. — Тебя просто затравили, и ты решил покончить с собой! Когда ты попросил меня сейчас тебя убить, я поняла, в чём дело!
— Я не самоубийца! — вскочил я на ноги в своей капсуле, — Не надо меня лечить! Меня надо… Ай! — я спрыгнул с постели и бросился в ванную комнату, попросив дверь запереться.
К моему удивлению, дверь заросла. Снаружи забарабанили:
— Тонька, открой, убью!
— Если не больно, открою! — ответил я.
— Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю! — страшным голосом ответили мне из-за двери.
— Поэтому не открою. Помру от голода, или утоплюсь!
— Ты только что говорил, что не самоубийца!
— Выйти к тебе — вот самоубийство! — парировал я. — Не хочу тебя больше видеть!
Домомучительница!
— Я что, такая страшная? — со странным выражением в голосе спросила Васька.
— Ещё какая! — весело ответил я, торжествуя. — При виде тебя у меня все мужские желания пропадают начисто!
— Ну, Тонька! — прошипела Васька, — Ты ещё пожалеешь об этом!
— О чём мне ещё жалеть, садистка? Будешь бить больнее? — я прислушался. Тишина.
— Я сейчас перепрограммирую изолятор, — странным голосом сказала мне девушка, — слишком много свободы ему дали, — я услышал удаляющиеся шаги и попросил дверь открыться.
Осторожно выглянув из-за двери, убедился, что остался один, забрался в свою капсулу, закрыл крышку, и свернулся клубочком. Надоело.
Появилась Васька, прошла в ванную, не найдя там никого, подошла ко мне. Открыла крышку.
— Ну, что с тобой, Тонька?
— Домой хочу, — честно признался я.
— Все хотят. Только после этой планеты нас отправят на другую, потом на третью. Нас никто не ждёт дома.
— Меня ждут, — всхлипнул я. — Ты представляешь, что будет, если Тоник очнётся в моём теле?
— Оставь свои фантазии, — вздохнула Васька. — Так не бывает. Ты просто глотнул избытка кислорода, или каких других газов, вот тебе и мерещится всякая ерунда.
— Я не пойму, зачем ты издеваешься надо мной.
— Я не издеваюсь. Я пытаюсь заставить тебя перестать валять дурака.
— Я не валяю дурака. Я ничего не помню, а ты, вместо того, чтобы помочь мне, избиваешь. Если так пойдёт, я соглашусь стать Тоней, и всё. Делайте со мной всё, что хотите. Хоть убейте.
— Опять ты за своё. Никто тебя не собирается убивать.
— Ты сообщила начальству, что я погиб?
— Что погиб, не сказала, сказала, что ты сделал… Ты хочешь сказать, тебя списали?
— Откуда я знаю? Может, и списали! Теперь меня нет, а ты приведёшь лишнего человека!
— Сообщу, что ты ожил.
— Сообщи. Не думаю, что они обрадуются, если говоришь, что нас там не ждут. Кстати, почему не ждут? Мы что, все сироты? — Васька с удивлением посмотрела на меня.
— Ты серьёзно? — спросила она.
— Что?
— Что ты с другой планеты?
— Наверно, — пожал я плечами, — вообще-то я с Земли, если что.
— Все мы с Земли, — почему-то вздохнула Вася. — Ладно, сейчас принесу тебе твоё дело.
— Что, на бумаге? — удивился я, поднимаясь.
— На бумаге? А, да, отпечатала я, ты же виртуально не умеешь.
Через несколько минут я уже читал личное дело Антона Сопелкина, 13 лет, русского.
Сначала стояла таблица моего генетического кода, затем:
«Антон Сопелкин, был зачат в лаборатории № 754/875 (Луна — 46), лаборанткой Н. П. Леонтьевой в 2235 г. 30 апреля в 9 часов 30 минут по Гринвичу.
Развитие зародышевой клетки нормальное. Переведён в инкубатор через сутки. Приживление к искусственной матке нормальное, снабжение кровью стабильное, развитие по плану. (см. лаб. журнал 235/3004)».
Я ещё раз перечитал первые строки дела, посмотрел на свою фотографию. Вполне симпатичный улыбчивый мальчик. В зеркале я видел кого-то другого.
Что там, дальше? Почему национальность, если я искусственный?
«Плод развивался без патологий, снабжение питательными веществами стабильное, генетические отклонения отсутствуют. Пол идентифицировался как мужской. Развитие нормальное…»
Дальше опять ссылка на лаб. журнал.
«Отделение произошло по плану, через девять месяцев, ребёнок здоров, реакции хорошие, сосёт активно». Пробежав по диагонали сведения о пищеварении, приросте в граммах, чем кормили и какие витамины давали, какие получил прививки, добрался до момента, когда Антона переселили из детских яслей в школу-интернат на Луна — 46. Обучение началось с трёх лет. Обучался Антон легко, материал усваивал хорошо. В десять лет закончил первичное образование и переведён в школу космической археологии и палеонтологии. В тринадцать лет отправился на практику на Оберон — 24 в качестве практиканта.
Связей, порочащих его, не имел, подумал я, возвращаясь к началу дела.
Искусственно оплодотворён. Вот тебе и «сирота». Интересно, сколько нас там сразу зачали?
Впрочем, не это интересно, интересно, зачем столько?
— Вася, — позвал я в пространство, — зачем нас столько?
— Экспансия, — услышал я. Мог бы и сам догадаться. По номерам планет.
— Вась, имя понятно, а как с фамилией? Кто её присваивает?
— Кто вынимает из родового бокса, тот даёт фамилию. Может записать свою. А что?
— Ну, Сопелкин, как-то…
— Что-то ты никогда раньше не жаловался.
— Привык, наверно, — пожал я плечами. — А здесь как я себя вёл? Ты вела журнал?
— Сейчас принесу, готовила, для тебя.
Я почитал журнал. Ничего особенного. Аппетит нормальный, характер в меру коммуникабельный, отношения с товарищами ровные, успехи по навыкам археолога удовлетворительные.
Я посмотрел на Ваську. Та с вызовом смотрела на меня. Я решил промолчать о нестыковках в отчёте, и спросил: — Как мне вести себя с ребятами?
Васька забрала у меня журнал и прочитала:
— «В меру коммуникабельно, отношения с товарищами ровные, успехи по археологии удовлетворительные». — Захлопнув журнал, добавила: — Мы ещё займёмся палеонтологией. Вот закончим с раскопками селения Зель-Бут, поедем искать кости ископаемых животных.
— А они здесь были?
— Почём я знаю. Планета старая, значит, должны быть.
— С космоса захоронения должны быть видны. Выветривания, вымывания…
— Ну, вот, а притворялся.
— Ничего я не притворялся. Это общеизвестные знания. Когда ты меня освободишь?
— Да хоть сейчас. Только не советую. Давай, завтра с утра. Сейчас принесу ужин, поешь, поспишь…
— Почему ты не ешь со мной? Мне неудобно, когда ты смотришь на меня.
— Я ем на станции, вместе со всеми, а то там дисциплина упадёт. Вашего брата надо в строгости держать.
— А вашу сестру?
— Выйдешь, узнаешь. Не завидую я тебе, Тоник, если ты в действительности всё забыл. Держись.
— Такие все злые?
— На тебя, да. У нас карантин, очередной борт задержали на неопределённое время, а там новые книги, фильмы, игры, почта, новости…
— Что, нельзя по интернету переслать?
— Какой интернет, Тонька?! Двести тысяч световых лет!
— А как же… — я прикусил язык.
— А также, — передразнила меня Вася, — Плохо ты учился в школе. Хотя, конечно, с физикой у вас плохо. Про Туннель Турмалинова слыхал? Откуда тебе. Археологи, одно слово. На теории Турмалинова и Левановича работают «призраки». Искусственный ты разум…
— Вася, что ты дразнишься? — задумчиво поскрёб я затылок, — Ты, что ли, настоящая?
— У меня образование лучше.
— И воспитание…
— И воспитание!
— Что же ты ко мне пристала? — с тоской спросил я, — Если воспитание у тебя дворянское?
— Вам не понять, у всех мужчин головы деревянные, а вместо мозгов опилки.
— Вот и отстаньте от нас! — окрысился я.
— К сожалению, без вас не проживёшь. Нужна противоположность. Я умная — ты тупой…
— Кстати, если мы искусственные, почему тогда здесь и мальчики, и девочки? — оживился я. Может, в экспедиции всё по-другому?
— Если доживёшь до совершеннолетия, узнаешь, — пообещала Васька, вставая.