— Кать…

— Пошёл вон!

— Ну, Кать…

— Ты ещё здесь? Мало тебе всыпали? Ещё хочешь?

— Не, не хочу. Я же говорил, не справлюсь я с Мишкой…

— Зачем тогда его бил? Запрещённым ударом?

— Мне ничего не оставалось…

— Не подходи ко мне, пока не успокоюсь! — Я отошёл, радуясь, что она не сказала «не подходи ко мне больше никогда». Всё тело ныло от побоев. Я надеялся, что детское тело быстро придёт в порядок, чудодейственные лекарства будущего излечат все раны. Я сильно ошибался. Раны у меня были, по мнению нашей фельдшерицы, пустяковыми, так что средства ко мне применили обычные: ватка-йод.

Утром я с трудом поднялся с кровати, когда прозвенел сигнал побудки. Постель была заляпана кровавыми пятнами, особенно наволочка. Зашла Василиса, показала в ванной комнате небольшой шкафчик. Внизу — утилизатор, вверху — свежее бельё.

Свалив всё, включая нательное бельё, в утилизатор, я помылся в душе и надел чистое. Василиса ещё раз смазала мои боевые раны и спросила, готов ли я на дежурство, или пойду на раскопки.

— Как Катя, так и я, — проговорил я, с трудом двигая языком.

— Тебе надо одеться в скафандр, он тебя немного оживит, — решила Вася.

Завтракали мы уже в кают-компании фрегата, а не в моей столовой.

Когда все вышли, Василиса начала обучать меня, как одеваться в скафандр.

Надо было раздеться догола, войти в душевую кабинку, где тебя обливают какой-то липкой жидкостью. Надо следить, чтобы жидкость проникла везде, во все складки. Вот Василиса и проверила, потом ещё раз загнала в душ, заставив приседать.

Затем влез в скользкий скафандр. Наставница сама надела мне подшлемник, срастила шлем со скафандром.

— Не думай, что я каждый день буду тебя одевать, — ворчала она, — Всё-таки мне кажется, что ты притворяешься специально, чтобы я за тобой поухаживала!

— Нет, Вася, нет! — открещивался я от такого сомнительного удовольствия.

— Жди меня в тамбуре, — велела мне наставница.

Дождался Василисы, и мы, наконец, вышли из станции. Ничего инопланетного не было за бортом станции, притяжение похожее на земное, небо синее, с облаками, вокруг станции насыпаны песчаные дюны. Посмотреть на Город Вася мне не позволила, сразу провела на раскопки.

Там я получил лопату и начал набирать грунт в носилки. Сначала у меня ничего не получалось: моих сил не хватало воткнуть лопату, пока какой-то мальчик не подошёл ко мне. Он на черенке лопаты нажал какую-то кнопку, лопата задрожала у меня в руках, стала вонзаться в землю, как раскалённый нож в масло.

— Ультразвук, — сказал мальчик, — ты забыл включить ультразвук.

Я понял. Лопата начинает мелко дрожать, поэтому легко входит в грунт.

— Спасибо… Ростик?

— Да, это я, — мне показалось, что мальчик улыбается.

Нам предстояло расчистить тупик, углубиться на два штыка.

Оказывается, скафандр оказывает целительное действие. Скоро я забыл о своих ранениях, работать было приятно, дышалось легко. Через некоторое время мы сели отдыхать. Сорок пять минут работы, десять-пятнадцать минут на отдых. После отдыха, где ребята поболтали о чём-то друг с другом, девчата о чём-то своём, я не болтал ни с кем, а сам с собой ещё не научился, мы поменялись. Теперь я носил носилки с Ростиком, и высыпал породу в стороне от городища. За всё время там был насыпан целый курган.

— Надо было туда кого-нибудь положить! — сказал кто-то из мальчишек.

— Чтобы следующая смена его откопала! — радостно добавил другой.

— Кого, кого… Тоньку, конечно! — это, наверно, Мишка. Я промолчал. Впрочем, нет, Мишка остался на станции. Значит, каждый второй меня не любит, не считая каждого первого? Даже Катя послала меня на верную смерть, драться с силачом Мишкой.

Однако, Ростик помог мне! Значит, я слишком сгущаю краски.

Подошёл обеденный час, и мы отправились на станцию. Там мы стали переодеваться. Василиса велела мне дождаться её. Когда я вылез из скафандра, как гусеница из кокона, она придирчиво осмотрела мою кожу, сказав, что, пока она присматривает, срастание проходит нормально. После обеда я попробую одеться сам. Потом, вечером, она проверит, вспомнил ли я, что надо делать, надевая и снимая скафандр.

— Скафандр живой, — наставляла она меня, — обращайся с ним бережно. Всегда выворачивай его наизнанку и вешай в шкафчик. Там он погрузится в питательную жидкость. Перед облачением не забывай предварительно нажать на этот квадратик, чтобы он пришёл в готовность, и только потом открывай дверцу. Иначе дверца не откроется. Каждый скафандр сделан под конкретного человека, чужой не надевай, потому что этот выращен из твоих клеток, поэтому растёт вместе с тобой.

— А когда практика закончится, что тогда? — спросил я, дождавшись перерыва в наставлениях.

— Будем переходить на корабль в скафандрах, с корабля, тоже, даже если в другом месте будет можно дышать, потому что сначала надо пройти карантин. Мало ли, какие бактерии здесь к нам могут прицепиться. Тебя тоже держали в изоляторе не зря.

— Почему ты со мной общалась без скафандра?

— Сначала я надевала скафандр, пока не убедилась, что ты не заразен.

— Как ты это узнала?

— Есть способы. Перед заселением на станцию все проходят медосмотр, данные заносятся в Центральный компьютер станции, он запоминает, какая микрофлора у человека. Подозреваемый подвергается исследованию, таким образом выявляется, заражён ты, иди нет. Как видишь, ничего сложного нет.

— А если бы я оказался заражён?

— Тебя заморозили бы и отправили на одну из Лун, для исследования.

— Живьём?

— Что живьём?

— Живьём бы заморозили?

— Ну да, — удивилась Василиса, — там бы разморозили, определили, насколько ты опасен. Я же говорила, что готовила тебя к отправке, правда, ты был чист, но мёртв.

— Подожди, подожди, ты говоришь, «там разморозят». Оживят, что ли?

— Зачем потенциальную угрозу оживлять? — спросила Василиса, — Ты бы стал рисковать жизнями миллиардов людей, спасая одного искусственного человека? Да даже настоящего наверняка бы сначала заморозили, и только потом проверили бы на безопасность. Во все века так было. А там, где жалели заразившегося, эпидемия выкашивала миллионы людей. Это космос, Тоник! Мы каждый день сталкиваемся с неизведанным.

Вот что я узнал, знакомясь с особенностями скафандра.

Обедать я сел напротив Кати. Катя, рассмотрев мою умытую физиономию, улыбнулась:

— Выглядишь, как настоящий мальчишка!

— Тебе нравится?!

— По крайней мере решился что-то сделать, — я уткнулся в свою тарелку, думая, что девчонки одинаковы во все времена. Обязательно их мальчик должен с кем-нибудь подраться. Или это древний инстинкт? Выбирают самого сильного?

После обеда был час сна. Мишка дежурил, и я без опаски расположившись в своей каюте, неплохо поспал. После сна, получив полдник, мы снова отправились на раскопки.

Как и ожидалось, ничего ценного не откопали, да и рано было надеяться на находки: возле внешней стены был вырыт шурф, глубиной более двух метров, а мы добрались только до метровой отметки. Девочки находили и здесь небольшие осколки глиняной посуды. Возможно, в последующие времена, это место использовалось, как свалка. Радиоуглеродный анализ черепков установил их возраст почти в сотню тысяч лет.

Я даже засомневался в их искусственном происхождении, но Катя сказала, что, когда я был прежним, высоко ценил эти находки, утверждая, что, когда откопаем всё городище, склею почти целую вазу, осколки которой тщательно собирал и хранил в своём шкафчике.

Я сначала хотел посмотреть, что Антон там собрал, но потом подумал, как буду глупо выглядеть, с умным видом роясь в куче мусора. К сожалению, в археологии у меня очень смутные познания. Знаю лишь, что археологи раскапывают могилы, изучают, по останкам, и вложениям в могилы, культуру и быт людей прошлых эпох. Гробокопатели, одним словом.

Думаю, в космосе таких захоронений не много. Слишком много времени прошло. Планета очень старая, цивилизация вымерла. Вот этим вопросом и занимается наша группа: отчего вымер такой плодовитый и живучий народ, как люди? Да и люди ли здесь жили? Могли и орки, эльфы, или гномы. Не обязательно они могут так называться, я имею ввиду другую расу или форму жизни.

К слову, обезьяны, они кто? Антропоиды или гуманоиды? Чем эти понятия различаются между собой?

И то, и другое обозначает одно и то же: человекоподобный.

Если этот лабиринт построили человекоподобные, куда они делись? Где сооружения более поздних эпох? Стеклянный Город не в счёт. Почему-то есть уверенность, что сооружение это, чужое на планете. Наверняка след неведомых Странников.

В этот вечер я впервые отстал от группы. Наступило время заката, меня привлекло сияние в небе, я сказал соседу: «схожу, посмотрю», и побежал к ограждению, где застыл, любуясь невиданным зрелищем. Там меня и застала Василиса…

Хорошенько отчитав, она потащила меня на станцию, но я заныл, что хочу посмотреть, и, к моему удивлению, Вася согласилась.

Насмотревшись на невероятные краски, я стал осматривать дюны. Оказывается, планета вовсе не мертва: кое где бегали маленькие ящерки, жучки катали какие-то шарики по песку, бегали паучки на длинных суставчатых ногах.

Безразличие Василисы я объяснял для себя тем, что ей всё это давно надоело.

— Вася, — спросил я её, — а крупные ящерицы здесь водятся?

— Здесь вообще никто не водится, это мёртвая планета, — скучным голосом ответила Вася, — Когда ты решил подышать свежим воздухом, в нём не оказалось даже микроорганизмов.

— А эти, мелкие? — показал я на суетящихся ящерок.

— Ничего там нет, так, игра теней, — зевнула Вася. Я обратил внимание, что к вечеру гермошлем становится прозрачным.

— Насмотрелся? Пошли, что ли…

— Какие здесь закаты красивые, Вася! — восторгался я.

— Ничего особенного. Ты ещё не видел красивых закатов. Говорят, на Земле…

— Там другие краски, — перебил я её, — хочешь, нарисую?

— Хочу, но не надо дразнить ребят.

— Почему? Думать и мечтать ведь не запретишь.

— Ах, Тоник, лучше бы ты, как прежде, перебирал свои черепки. Ты же был помешан на археологии, что случилось?

— Наверно, умер, — пожал я плечами.

— Да, тоже загадка. Вдохнув местного воздуха, ты не мог умереть. Немного помешаться, как это происходит сейчас с тобой, да. Но ты был в состоянии клинической смерти почти два часа! Ещё немного, и стал бы разлагаться!

— Ты ничего не слышала о летаргическом сне?

— Об этом я и подумала, решив повременить с твоей отправкой.

— Почему ты тогда сказала, что отправляешь меня на Землю?

— Потому что вы все туда стремитесь.

— Почему?

— Среди детей ходят легенды, что там можно найти родителей, что там есть люди, которые принимают в свою семью понравившегося ребёнка. С годами приходит понимание, что твоя мама — бездушная родовая капсула, клетки, из которых тебя зачали, взяты у таких же искусственных людей.

Так что, Тоник, не трави душу.

— Вася, но душа-то у нас есть? Чем мы отличаемся от настоящих людей?

— Тоник! Настоящих людей рожают женщины, а не родовая капсула! Питаются материнским молоком, а не синтетическими смесями, воспитываются любящими родителями! Понял?

— Понял, конечно…

— Ничего ты не понял. Ты ещё малыш, откуда тебе знать такие вещи?!

— Вася, мне понятен смысл слов: «Ты есть то, что ты ешь». Получается, мы с рождения питаемся синтетикой, и мы, выходит, синтетические люди?

— Да, только не с рождения, а с самого зачатия, у нас возраст отсчитывается со времени зачатия.

— Василис, — робко спросил я, — вам что, рожать нельзя? Самим?

— Конечно, нельзя. Мы созданы, чтобы работать. Может, когда-нибудь мы получим общие права, а пока что мы бесправные существа, делаем то, что прикажут. И вообще, Тоник! Ты меня заболтал! Раздевайся, давай!

После этого разговора я долго ходил, как мешком пристукнутый: дожили! В двадцать третьем веке оказаться на положении раба! Хорошо кормят, хорошо одевают, заботятся о тебе, но никакой свободы! Если им запрещено рожать, и в то же время производят в промышленных масштабах, то… Дикость какая-то! Это ведь живые люди, им тоже хочется любить! Меня даже покоробило.

Выходит, близкие контакты тоже запрещены.

Меня заинтересовало существование на нашей станции стабильных пар мальчик — девочка. Причём не все пары дружили друг с другом, заглядывались на других девочек или мальчиков.

Очень быстро разобрался с этим феноменом: мы были подобраны самым оптимальным образом, по генетическим таблицам, чтобы потомство появилось здоровое.

Потому нас держат рядом, чтобы долго не искать, когда придёт время брать у нас генетический материал для помещения в родовую капсулу.

Очень эффективный метод, ведь при искусственном оплодотворении из одной женской клетки можно получить до десяти близнецов!

Ну, это я уже додумал сам, для детей нашего возраста эта информация закрыта.

Нам объяснялось, что мы должны дружить со своим напарником для того, чтобы не было скучно.

Мне это напомнило школьные годы, когда детей рассаживали парами, мальчика с девочкой.

Только здесь рекомендовалось сохранять пару на всю жизнь. Хотя, если возникала психологическая несовместимость, пары разбивались, но по типу «Я хочу с ней (с ним)» могло состояться, если только генотип подойдёт. Дружить с любым членом группы не возбранялось, но пары должны были присутствовать в любой вновь созданной группе. Я даже сомневаюсь, что впоследствии они вообще узнают, что у них есть общие дети.

Как же дело обстоит с воспитателями? Наверное, могли к большой группе детей прикреплять девушку и юношу, но, в нашем случае, вероятно, подумали, что одной воспитательницы достаточно.

Сколько длится практика? Месяц?

Вот и ответ, хотя, наверняка здесь есть помещение для забора и хранения генетического материала, а то и родовая капсула.

Во времена экспансии и войн обычно предусматривались такие важные аспекты жизни, как продление рода. Когда осваивали Америку, с собой обязательно брали жён и детей, несмотря на очевидную опасность предприятия. Так что, останься мы здесь отрезанными от мира, пришлось бы выживать самим, потому что на станции есть даже минимальный набор для терраформирования, и замороженные эмбрионы «каждой твари по паре».

Эти мысли я уже додумывал, бросив свои кости на кровать, после душа. Оказывается, после нашей с Мишкой драки, его отселили от меня, поселив вместо него Ростика! С Ростиком мы не конфликтовали, наоборот, он был не прочь подружиться.

Но долго предаваться медитации мне не дала Катя. Без стука она ворвалась в нашу каюту, увидела меня, лежащего, в одних плавочках, на кровати и сказала:

— Ты уже готов? Пошли! — сама она была в белой маечке и шортиках.

— Подожди, оденусь…

— Не надо тебе одеваться, пошли.

— Опять будете издеваться? — спросил я.

— Никакого издевательства, Тоник! Нам пора в тренажёрный зал! Мальчики все так будут одеты, я вам даже завидую.

— Чего завидовать? — проворчал я, — Все свои, одевались бы так же.

— Если бы не Василиса! — засмеялась Катя, поджидая, когда я слезу с кровати.

— Кать, мы что, мало работаем на раскопках?

— Тоник остаётся Тоником! — засмеялась Катя, — Хоть и говорит, что изменился! Пошли, лентяй!

Оказывается, на станции был приличных размеров спортзал, заполненный сегодня различными тренажёрами. На них уже занимались мальчики и девочки, одетые, как мы с Катей.

К нам подошла Василиса, назначила мне упражнения с небольшими гантелями, велела попробовать подтянуться на турнике, побегать на беговой дорожке и прокатиться на велотренажёре. Всё это сделать, особо не напрягаясь. Осмотрев в зеркальной стене свою скелетоподобную фигурку, я не удивился её лояльности. Увидел там Мишку, поднимающего гири, удивлённо подумал, как он решился меня так жестоко избить, мог же и насмерть!

Вообще, все мальчики в зале были довольно развитые, даже Ростик.

Угораздило меня вселиться в этого доходягу! Впрочем, если бы он не умер, я и не вселился бы.

— Ну, Тоник, удивил ты сегодня всех! — смеялась Катя, бегая рядом со мной на дорожке.

— Чем это? — спросил я, с трудом поднимая килограммовые гантели.

— Обычно ты с девочками расчищаешь подозрительные осколки, а сегодня схватился за лопату!

— Надоели мне эти черепки, — пробормотал я, устав поднимать гантели. Поглядев на турник, попробовал подпрыгнуть, но до перекладины не достал. Тогда кто-то взял меня за бока и помог дотянуться. Я думал, я лёгкий. Но это оказалось оптическим обманом зрения. По-моему, я весил не менее центнера, потому что все мои усилия подтянуться оказались напрасными. Рухнув вниз со вздохом, я с удовольствием, с мягкого пола, наблюдал, как легко подтягивается моя Катя. Потом она посадила меня на велотренажёр, сама села на соседний, и мы сделали вид, что катаемся по парку.

Загоняла меня Катя до того, что я покрылся потом, сама при этом только разогрелась.

— Ну как? — смеялась она, — Понравилось?

— Понравилось! — улыбался я, довольный, что занимаюсь спортом с Катей.

— Пошли, примем душ, скоро вечерний чай. Чем думаешь заниматься вечером?

— Не знаю…

— Я зайду за тобой, сходим в комнату отдыха.

— На вечерний чай, что, опять в комбинезон переодеваться?

— Ну да, всё торжественно, ты же не уговорил Василису.

Честно говоря, я и не пытался. Может, поговорить? Опять будет говорить о дисциплине. Может, наоборот, ребята сняли бы напряжение?

В своей каюте я принял душ, отметив, насколько все эти чудеса стали для меня привычными. Захотел, трансформировал душ в подобие тропического ливня, с картинками тропиков вокруг, или можно сделать обычный рожок наверху, со старым кафелем, в потёках ржавчины, если замучила ностальгия. Можно попросить душ, чтобы струи били со всех сторон, приятно массируя тело.

Привычно надев свежее бельё, я достал свой комбинезон, который сам чистится в шкафчике, оделся в него, и отправился в кают-компанию.

Так как нас двенадцать пар, дежурить выпадало раза два-три в месяц.

Стол уже был накрыт, ждали Василису. Когда она появилась, все встали. Заняв место во главе стола, в капитанском мундире, она разрешила нам сесть, и мы приступили к чаепитию.

Через пять минут обязательного молчания, Василиса разрешила нам разговаривать.

— Вася! — спросил один мальчик, я не знаю его имени, — Можно, Тонька в следующее своё дежурство опять переделает кают-компанию?

— А что, кроме Тоника никто не может переделать, по своему усмотрению? Или не хочет?

— У него получается лучше всех! — загалдели ребята.

— Как хотите, — пожала плечами Василиса, — Его дежурство будет через две недели.

— Мы можем уступить ему! — засмеялись девочки.

— Подумаем. Сегодня получила сообщение. Скоро прибывают взрослые.

— А мы? — в наступившей тишине спросил Мишка.

— Взрослые будут исследовать Город, мы заниматься раскопками. Наверное, — добавила Вася.

Больше вопросов не было, вечерний чай закончился, ребята расходились в тишине.

— Что случилось? — спросил я у Ростика, когда мы зашли в каюту, переодеться.

— Не знаю. Что-то случилось, раз взрослые прибывают раньше графика. По графику должен прибыть борт с почтой для нас, но его задержали из-за тебя. Что теперь, я не знаю, может, опять из-за тебя?

— Кто я такой, чтобы из-за меня срывать графики? — спросил я, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

После недавней своей самооценки, я мог представить себе всё, то угодно, вплоть до лоботомии. Живьём. Я передёрнул плечами, отгоняя от себя эту жуть, и начал переодеваться. Оказывается, в моём маленьком шкафчике можно было найти любую одежду. Я надел светло-серые маечку и шортики, приготовился ждать Катю.

Катя явилась в розовой блузке и сиреневой коротенькой юбочке, светло-розовых гольфиках и белых босоножках. Выглядела она так чудесно, что мы с Ростиком одновременно сглотнули.

— Что стоишь? Пошли, — потянула она меня за руку.

Комната отдыха представляла из себя уютное место с мягкими диванами, возле которых стояли столики с шахматами, вдоль стен тянулись книжные полки, здесь можно было смотреть кинофильмы. Кино можно было смотреть и в кают-компании.

Всё это напомнило мне рейс в открытом океане. Не зря Василиса сделала настоящую, морскую кают-компанию. Осталось только иллюминаторы сделать, как на фрегате, и показывать там море.

— Тонь, давай, сыграем в шахматы, — предложила Катя, расставляя фигуры. Я согласился.

С удивлением я понял, что готов сделать всё, лишь бы быть с Катей. Какое счастье, подумал я, что я её напарник, а то получал бы ещё больше неприятностей, если бы она мне понравилась, будучи чужой парой.

— Катя, Кать, — попросил я. — Расскажи, кого как звать. Я забыл…

— Забыл, так забыл, — легко согласилась Катя, — вон, смотри, с книгой сидит Фёдор, за шахматами Костя со своей Светой, Лена с Наташей. Остальные, кто где. Кто-то опять пошёл в спортзал, наверно, в волейбол играют, кто-то спать завалился. Ты не хочешь спать?

— Не, не хочу, — покраснел я, скрывая причину, по которой мне не хотелось уходить.

В шахматы я продул. И не один раз.

— Ты мне поддаёшься? — с досадой спросила Катя, в очередной раз расставляя фигуры.

— Что ты, Катюш, ты замечательно играешь! — оправдывался я, пытаясь унять сердечко.

— Раньше ты всегда меня обыгрывал, и сразу уходил.

— Я же говорю, что изменился.

— Я вижу. Прости, что обижала тебя.

— Кать, если захочешь, обижай, сколько угодно! — сказал я от чистого сердца.

Катя внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Так я наслаждался обществом Кати весь вечер, пока не пробили склянки, после которых полагалось готовиться ко сну.

Почистив зубы и умывшись, я лёг на своё место. Пришёл Ростик, залез на свою кровать, поворочался там, потом слез вниз, и забрался ко мне под одеяло. Подышав там, он спросил:

— Можно, я буду спать с тобой? Мне одному неуютно.

— Спи, а то я один могу здесь потеряться, такой худой.

Ростик хихикнул и спросил:

— Ты правда, жил на Земле?

— Жил, — согласился я.

— Расскажи?

— Ростик, я жил там двести пятьдесят лет назад.

— Ну и что! — настаивал мальчик.

— В то время для нас ваша станция была фантастикой.

— Я знаю, мы же учили историю.

— Многие ребята, которые жили в то время, с удовольствием поменялись бы с вами местами.

— Ну и менялись бы! Мы бы тоже… с удовольствием! Так ты поменялся с Тоником?! Тебя как зовут?

— Алекс… Саша.

— Саша?! Вот здорово! Как ты там жил? Учился в школе? Расскажи!

— Ростик, я уже не хотел ни с кем меняться. Я уже был дедом, у меня внуки…

— Врёшь! — подскочил Ростик, — Чтобы у тебя были внуки, значит, должны быть дети?!

— Ну да, у меня были девочки. Конечно, теперь можно сказать, что были.

— И каково это?

— Что?

— Быть папой.

— По-всякому, — пожал я плечами, — и тяжело, и радостно. Но, прежде, чем быть папой, я был сыном.

— Правда?! — задохнулся Ростик, не в силах спокойно лежать, он крутился на месте, садился, внимательно заглядывая мне в глаза.

Я рассказал немножко. Обычная жизнь обычного мальчика показалась Ростику сказкой.

— Ростик, — спросил я, — Тебе на самом деле интересно, или завтра будете надо мной смеяться?

Ростик замер под одеялом, потом сказал:

— Если честно, мы хотели узнать, врёшь ты всё, или правду говоришь.

— И что?

— Н-не знаю… ты так запросто рассказываешь, как будто взаправду жил на Земле. Но так не бывает! — снова привстал он на локте, глядя мне в глаза.

— Не бывает, — согласился я, — не бывает искусственных мальчиков и девочек, не бывает детских археологических экспедиций на заброшенных планетах. Я сплю, и мне снится сон. Давай спать, я завтра проснусь, и пойду на работу! — Я повернулся к стене и закрыл глаза. Ростик тоже замолчал, думая, наверно, где я придумал, где сказал правду.

Я же говорю, что Ростика для меня нет, что я для него тоже не существую.

Всё получилось так, как я и говорил вечером Ростику: утром я проснулся, и пошёл на работу. На раскопки, встав, спросонья чуть не полетел на пол через спящего рядом мальчика.

Но прежде Василиса устроила нам утреннюю зарядку. Заспанные и ленивые, выстроились мы в спортзале, мальчики в трусиках, девочки в трусиках и маечках. Девочки в передней шеренге, мы в задней. Василиса, тоже в футболке и шортах, показывала, какие упражнения надо делать, под бодрую музыку, и мы потихоньку проснулись, глазки заблестели, мы уже с удовольствием махали руками и ногами, сгибались и разгибались. Я смотрел на спину стоящей передо мной Кати, и внутри у меня разливалось тепло, в предвкушении дня, который я проведу вместе с ней.

Я уже начал свыкаться со своим новым положением практиканта. Возможно, так бы и остался Тоником, если бы… Но всё по порядку.

Ребята начали привыкать ко мне, одно их раздражало: каждый вечер я старался сбежать, чтобы посмотреть на закат за стеклянным городом. Никто не садился за стол, пока не соберутся все.

Как я уже говорил, связь со станцией у меня не всегда срабатывала.

— Вася, я вернусь, как только отгорит закат, ужинайте без меня!

— Ты совершенно невозможный ребёнок! — сердилась Вася, иногда чувствительно меня шлёпая по заднему месту, — Ты подрываешь дисциплину! Сегодня ты ходишь смотреть на закат, завтра кто-нибудь захочет поковыряться в дюнах, послезавтра кто-то найдёт что-нибудь интересное на посадочной площадке во время прибытия очередного борта, или кому-нибудь, скажем, тебе, надоест смотреть на закат из-за изгороди, и ты пойдёшь поближе к Городу. Думаешь, законы пишут, чтобы вам навредить, притеснить? Законы пишутся кровью!

— Да помню я! Это техника безопасности…

— Вот именно, безопасности! Заставляешь меня ходить за тобой, ребят нервируешь. Смотри, будут бить, вступаться не буду!

Я обиженно-виновато шмыгал носом, но на следующий вечер опять убегал к ограждению станции, предварительно проверив связь. Если не забывал. Зато натренировался автоматически надевать свою вторую кожу. Вообще мой скафандр являлся скафандром высшей защиты, в нём так же комфортно в космосе, как и на планете типа Венеры.

Внутри он был из такого же белкового материала, как и я, следующие слои постепенно переходили в кремнийорганическую структуру.

Когда я спросил, почему мне легко работается на раскопках, и тяжело в спортзале, мне объяснили, что мне помогает скафандр. При желании, он может принять на себя очень большую нагрузку, но после этого его надо хорошо накормить, иначе начнёт высасывать силы из начинки, то есть, из хозяина. Скафандр питается в шкафчике. Можно кормить его собой, но тогда надо часто кушать самому.

А если без экстремальных нагрузок, то система регенерации позволяла находиться в нём очень длительное время без пополнения запасов. Я, правда, ещё не рискнул ни разу проверить регенерационные способности моей второй кожи, один раз только, по-маленькому. Всё просочилось, как в песок.

Вода, которую можно было пить, не снимая шлема, была похожа на родниковую. Ребята не знали, но я-то помню, какова настоящая вода на вкус. Разве что вкус у моего нового тела другой?

Тогда я рад за это тело, потому что всё, что предлагают на завтраки, обеды и ужины, доставляет мне искреннее удовольствие. Вася говорит, что до моего помешательства у меня был отвратительный аппетит. В отчёте? Если напишет правду, у наставницы отминусуют баллы, могут поставить незачёт по практике.

За мою смерть она уже что-то получила. Воскрешение не компенсировало наказание, как бы не повлекло ещё больше штрафных баллов. Там же думают, что Вася хотела заморозить живого, не заражённого человека, по ошибке. Только хорошее отношение Васьки ко мне спасло меня от окончательной гибели.

Это замечание насторожило меня: что значит «хорошее отношение»?

Шла вторая неделя моего пребывания на станции. Я уже привык к своему статусу ребёнка.

То, что я перестал интересоваться ископаемым мусором, мало кого удивило или рассердило, определённо такие находки никого не радовали. Ростик говорил, что некоторые ребята во время практики, находили настоящие захоронения, с действительно ценными экспонатами, которые даже выставляли в музеях, а по этим черепкам можно было лишь узнать, когда они были изготовлены, или разбиты.

В этот день мы, как обычно, позавтракали, стали собираться на привычные раскопки.

Мы с Ростиком и Катей уже прилично углубились в тупичке, нам помогала напарница Ростика, Лена, тоже очень приятная, неконфликтная девочка. Я с удовольствием трудился с ними, мы весело болтали в перерывах, ребята иногда подтрунивали надо мной, называя «дедом». А я?

Когда моюсь в кабинке, выхожу и смотрю на себя в зеркало, на свою тощую детскую фигурку, силюсь представить, что мне под шестьдесят, и уже не могу. Новая жизнь властно начала захватывать моё сознание. Если сначала я думал, что не сегодня, так завтра проснусь, то теперь кажется, что сном была прошлая жизнь.

Мальчишки и девчонки, в полном составе, бывало, собирались в кают-компании, послушать мои рассказы. Я сразу предупредил, что мои рассказы, не что иное, как истории из давних — давних времён, когда люди только выходили на орбиту Земли, и то, что сейчас является рутинным и скучным делом, в то время было смелой фантастикой.

Так вот, когда мы начали собираться на выход, у Василисы прозвучал сигнал связи с куратором группы. Наша начальница удалилась в свою каюту, вышла бледная, с пожатыми губами.

На немой вопрос ребят, Вася глубоко вздохнула, и сказала:

— Объявили эвакуацию. Сейчас прибудет «призрак», ждём корабль, и переодеваемся в скафандры.

Кроме Тоника и Кати. Тоник и Катя остаются.

В кают-компании воцарилась звенящая тишина.

— Я не знаю, почему! Сказали, их заберёт к себе прибывающая экспедиция, они будут работать со взрослыми.

— Так никогда не было! — сказал Мишка.

— Я сама ничего не понимаю, — развела руками Вася, — но не могу не подчиниться приказу. Со мной говорил Первый заместитель губернатора колонии системы Морской Звезды Дмитрий Колодезный.

Сами понимаете, насколько это серьёзно. Приказ обсуждению не подлежит. Ждём прибытия борта, и сразу переодеваемся.

Ждать пришлось недолго. В иллюминаторы было видно, как заколыхался воздух, вспыхнул сиреневыми сполохами, порыв ветра поднял песчаную метель, и на посадочной площадке материализовался громадный конус «призрака», меж пространственного корабля.

Ребята зашевелились и в полной тишине отправились облачаться в свои скафандры.

Мы с Катей остались стоять посреди кают-компании. Вася подошла к нам, взяла меня за плечи, и неожиданно, крепко поцеловала в губы.

От неожиданности я стал вырываться, сучил ножками, но Вася была сильной девушкой, мои попытки вырваться из её объятий потерпели фиаско. Наконец Вася отпустила меня. Я стал плеваться и вытирать губы рукавом.

— Ты с ума сошла! — воскликнул я.

— Ну что ты бесишься? — дрогнувшим голосом спросила Вася, — Я же не виновата! Я люблю тебя!

— Упаси господь от такой любви! — крикнул я со слезами на глазах. Вася закусила губу и вышла.

Мы с Катей бросились к иллюминатору, стали наблюдать, как вышли наши друзья, сопровождаемые Василисой, дошли до корабля, исчезли в нём. Потом силуэт корабля заколыхался и растворился.

Теперь опять стали видны песчаные дюны.

Мы остались одни.