Вилька и Мишка на тропе войны.

-Вилька! Вилька!

Темно, нечем дышать, пытаюсь вдохнуть, что-то забивает рот и нос.

-Вилька! – кто-то плачет.

Наконец, с моего лица кто-то убирает то, что не давало мне дышать, я, с всхлипом, вдыхаю в себя воздух, не открывая глаз, их тоже чем-то запорошило. С трудом выдираю руки из какого-то плена, протираю глаза и осторожно открываю.

Где я? Оглядываюсь вокруг, и ничего не понимаю: вокруг всё как после бомбёжки: всё дыбом, дорога в воронках, лежат какие-то изломанные куклы возле них.

Да и я засыпан землёй. Это из земляной могилы меня выкопал этот… мальчик?

Я снова протёр глаза грязными руками и уставился на зарёванного мальчишку.

-Вилька! – опять крикнул он, - живой! Я думал, ты всё, убило тебя!

-Что случилось? – сквозь звон в ушах я еле услышал свой голос. Если бы мальчик не кричал, я его и не услышал бы.

-Налёт! – мрачнея, сказал мальчик, – колонну разбомбило, видишь, одни мёртвые. Я тебя еле нашёл, откопал. Ботинок вот торчал, по нему тебя и узнал.

Я внимательно осмотрел собеседника: чумазое лицо, почти чёрные глаза, кепка на тёмных волосах, мешковатые куртка и штаны непонятного покроя.

Что-то с моей головой, подумал я, гудит, здорово врезался. Что за налёт? Терракт?

-Где я? – морщась от головной боли, спросил я. Мальчик пожал плечами:

-Я не знаю, мы шли вместе со всеми, прилетел самолёт, разбомбил да пострелял.

-Самолёт? – я всё не мог прийти в себя.

-Ну да. Самолёт.

-На нас с бомбами? – несмотря на явную контузию, я удивился: кто же на людей охотится с авиабомбами?

Мальчик опять пожал плечами:

-Откуда мне знать?! Ты вылазить будешь, или останешься сидеть?

Я оглядел себя. Оказывается, я был зарыт в землю по пояс. Опершись руками в рыхлую землю, попытался выбраться, но силёнок не хватало. Что-то привлекло моё внимание. Я внимательнее пригляделся к своей руке и не поверил своим глазам: рука была похожа на детскую! Я поднёс её к глазам, осмотрел от кончиков пальцев до локтя. Потом посмотрел на мальчика:

-Я как выгляжу? – мальчик поднял глаза, помолчал и ответил:

-Если честно, хреново ты выглядишь. Кровь из ушей идёт.

Тогда я провёл рукой по усам и бороде, но, кроме земли и песка ничего не почувствовал. Я пожал плечами и снова стал выбираться из своей могилы.

Интересно, думал я. Кто я? Почему думаю, что я не маленький? На вид, как будто ребёнок, а в памяти, будто взрослый. И, что самое гадкое, не помню, кто я. Видать, здорово меня приложило! Даже кровь из ушей идёт. Но речь то я понимаю! Русская речь? А я знаю? Вижу, что у мальчика физиономия, явно, не китайская. Глаза чёрные. Не татарин. Еврей? Как же мне к нему обратиться, чтобы не напугать? Как же мне выбраться из этой чёртовой ямы?!

-Помоги, что ли?! – не выдержал я.

После чего мальчик перестал таращиться на меня, схватил за руки и вытащил из моей ловушки.

-Спасибо! – облегчённо казал я, не в силах подняться на ноги. Так и лежал, глядя в небо. Синее-синее небо без единого облачка.

-Вилька, - снова заговорил мальчик, - надо идти.

-Куда? – лениво спросил я. Мальчик пожал плечами и нарисовал себе под носом усы, потерев грязной рукой под носом:

- К своим.

- В каком смысле, к своим? Прости, я ничего не понимаю, меня, наверно, контузило, ничего не помню, даже твоё имя.

- Ещё бы! – понимающе кивнул головой мальчик, - тебя же заживо похоронило! Вовремя я тебя откопал, а то совсем задохнулся бы! Я уже не чаял тебя живым увидеть! Тебя как подбросило, ты, как полетел, а сверху землёй засыпало! Я в это время в кювете был, ну…

-Ясно, - кивнул я, - как тебя звать-то, спаситель?

-Мишка…- открыл рот спаситель, и снова вытер под носом. Что там у него, сопли?

-Что ты удивляешься? Мишка? Человек с того света вернулся, а ты вытаращился. Не помню я, кто я такой, вот такие, брат, дела. Умыться бы, все глаза, рот, нос запорошило.

Мишка отвёл меня в кювет, там был небольшой бочажок с тёплой водой.

-Ты не сюда писал? – спросил я.

-Ты что?! – оскорбился Мишка, - кто же в колодец писит?

Я поверил ему, напился и умыл лицо.

-Посидим? Расскажи, что произошло.

-Произошла война, - сделав значительное лицо, сказал мой спутник.

-Кто с кем воюет? – поинтересовался я.

-Нашёл, над, чем шутить! – возмутился Мишка, - немцы напали! Позавчера.

-У нас же пакт, - кинул пробный камень я, и попал:

-Пакт, пакт…- презрительно скривился Мишка, - подтёрлись они этим пактом!

-Ясно, - внутри у меня всё сжалось от дурных предчувствий: начало войны! Что-то в памяти было, вот насчёт пакта вспомнил, а ещё что? Где я, до этого, жил? Кем был?

-Дальше что?

-Дальше, дальше, - опять покривился мой собеседник, - эвакуировали наш лагерь, поехали мы домой, нас и разбомбили.

-Это всё? Где наш дом? Куда идти?

-Идти на восток, наш дом в Москве.

-А сейчас мы где?

-В Беларуси.

-Почему так далеко?

-Откуда я знаю?! Отправили на всё лето. Может, чтобы домой не бегали?

-Как там было?

-Тебе было хорошо, ты же немец, меня били, - шмыгнул носом Мишка, - пока ты не заступился. Потом наоборот…

-Что наоборот?

-Когда узнали, что немцы напали, тебя хотели бить.

-И что?

-Да ничего, - пожал плечами мальчик, - Станислав Матвеич сказал, что мы все советские люди, и не должны между собой грызться, когда такая беда, но Колька Лещев всё равно сказал, что ты шпион.

-Да, - неопределённо сказал я, мало, что понимая, - куда катится мир. Что же нам теперь делать, Мишка?

-Как что? Идти домой.

-Дойдём?

-Конечно! Доберёмся до железной дороги, дойдём до станции. Помнишь, ребята в гражданскую всю страну объездили!

-Не помню, - признался я, - но пойдём. Не сидеть же здесь всю жизнь.

Мы выбрались из кювета на дорогу, пошли по обочине, более-менее целой.

Люди лежали всюду. Мне снова стало плохо.

-Ты что? – спросил Мишка, когда я покачнулся.

-Жарко, голова болит, - не признаваться же, что мне плохо от вида покойников. Особенно много было трупов детей.

-Славка, Гришка Тюрин, Серёжка Петькин, Лёшка Сапожников, а вот и Колька Лещев… - перечислял Мишка, а я удивлялся его хладнокровию, пока он не сказал, что это третий налёт, и они уже многих похоронили.

-Что же они, заразы, по детям, специально бьют? – сквозь зубы спросил я.

-Может, и специально, а может, сверху не видно, маленькие, или большие идут.

-У нас вещи были?

-Были, мы их потеряли ещё при первом налёте. Ты теперь, как я крикну «воздух» сразу ложись, не бегай.

-Понял, – хмуро сказал я, стараясь, не смотреть в мёртвые лица мальчишек и девчонок.

Шли мы до самого вечера, пока впереди не показалась какая-то деревня.

С краю стояла крытая соломой хата, обнесённая плетнём.

Почему я помню, эти слова, но никак не припомню, кто я? – злило меня. Причём мне казалось иногда, что это всё какой-то сон. Когда во сне начинаешь понимать, что это сон, то просыпаешься. Но сон слишком был похож на явь, голова болела, ногу саднило. Я задрал штанину, и увидел широкую запёкшуюся ссадину на лодыжке.

-Эге! – сказал Мишка.

-Что делать будем? – спросил я друга, останавливаясь.

-Как что? – удивился Мишка, - зайдём в деревню, попросимся на ночлег, может, накормят.

-Может, и накормят. Под замком.

-Почему под замком? – удивился Мишка.

-Война идёт, - ответил я, - всем кругом мерещатся шпионы.

-Какие шпионы? Мы же дети?!

-Тебе сколько лет, ребёнок? – спросил я его.

-Двенадцать.

-А мне?

-Тоже, или чуть старше.

-Вот видишь, двенадцать. Мы уже считаемся взрослыми в военное время, - откуда это понимание? Понятия не имею. Интуиция? Но интуиция нам не помогла.

-Стоять! – тихо сказали сзади, хотя мы и так стояли, - руки вверх!

Мы подняли руки и обернулись. Нас на прицеле винтовки держал красноармеец.

Второй уже подходил к нам. Похлопал по бокам, залез в штаны, проверив, кто мы на самом деле, и не прячем ли в трусах гранаты.

-Чистые, - сказал он, вытирая руки чем-то, похожим на портянку. Мне тоже захотелось вытереться в местах, где прикасался этот человек.

-Что смотришь? Приказ у нас такой. Особист, зверь. Скоро познакомишься.

-Зачем нас к особисту? – удивился я, - мы же пионеры.

-А где же ваши галстуки?

-В чемоданах были, - ответил Мишка, - вместе с формой. Разбомбили нас, мы всё потеряли.

-Так уж и разбомбили? Делать больше немцу нечего, как пацанов бомбить!

-Посмотри, дядя, у Вильки кровь из ушей шла.

«Дядя», парень лет двадцати, подошёл, посмотрел.

-Да, похоже, контузия у тебя, брат, - сочувственно проговорил он. - Ладно, опустите руки, пойдём до штаба. Сдам тебя, кому положено, да вернусь.

-Зачем нас сдавать? – спросил я.

-А что с вами делать? – удивился парень, - не бросать же, да и шли вы со стороны фронта.

-Оттуда все идут, - нахмурился я, вспомнив трупы детей и взрослых, - только не все доходят.

-Это точно, - согласился парень, - доходят не все.

Парень привёл нас к дому с красным флагом, наверно, сельсовет здесь был.

На крыльце, с винтовкой в руках, стоял красноармеец.

-Севостьянов! – позвал наш сопровождающий, - Гнилова позови.

Через некоторое время, перекрикиваясь с дневальным, дозвались некого Гнилова.

Неспешной походкой вышел мужчина в фуражке с малиновым околышем, зелёной гимнастёрке с большими петлицами, в которых красовались ромбы, синих галифе и с папироской в зубах.

Привалившись плечом к столбику на крыльце, лениво посмотрел на нас:

-Ну и зачем вызывал?

-Вот, по вашему приказу задержал, шли от линии фронта. Может, шпионы.

-Шпионы, говоришь? Расстрелять!

У меня в голове гудело, я ещё туго понимал, что происходит, поэтому встретил приказ о расстреле довольно спокойно: всё же только что вылез из могилы.

Мишка же побледнел и уставился на мужчину в синих галифе, думая, что это шутка.

-Что стоишь, Махаев? Приказ не слышал? – спросил мужчина.

-Так, это, товарищ комиссар, это же пацаны!

-Приказы не обсуждаются, а выполняются, слышал такое? – лениво процедил Гнилов, - Бери хлопчиков, и за околицу, там ещё не закопали яму?

Махаев козырнул и велел нам идти вперёд.

И тут Мишка не выдержал:

-Товарищ комиссар! Я - то тут причём? Это Вилька немец, а я еврей! Меня нельзя расстреливать! – и мой друг упал на колени. Наверно, ноги не держали. У меня самого ноги гудели за день пешего хода, да и голова болела.

-Вот видишь, Махаев, как надо? – гордо воскликнул Гнилов, - раз, и выявили врага!

Вот он, момент истины!

Что-то мне показалось знакомым в этом всём, но мешал шум в голове.

-Этого накормить, - показал комиссар на Мишку, - а этого ко мне, - Гнилов повернулся и пошёл в помещение сельсовета.

Меня ввели в прохладный коридор, затем, постучавшись, ввели в кабинет.

В кабинете стоял большой двухтумбовый стол, крытый зелёным сукном, за столом расположился Гнилов, над ним висел портрет Сталина.

Портрет меня заинтересовал. Я давно не видел таких портретов, силился что-то вспомнить, и не мог. Что в портрете было не так?

-Что уставился? Прикидываешь, как сюда повесишь портрет Гитлера? – усмехнулся Гнилов.

-Чево? – не понял я.

-Брось придуриваться, садись на стул.

Я присел на стул, и красноармеец вышел.

-Фамилия, имя, отчество.

Я подумал, честно вспоминая, кто я есть.

-Не помню, - честно сказал я, - Мишка меня Вилькой дразнил.

-Вилька? Вильгельм, значит? – я пожал плечами:

-Может, и Вильгельм. Только меня оглушило, говорите громче, я под бомбёжку попал, засыпало землёй, меня Мишка откопал.

-Хороший у тебя дружок. Там откопал, здесь сдал.

-Кому же хочется под пули? – заступился я за друга.

-Это верно. Сам погибай, а товарища выручай. Немец, значит? – и он что - то спросил, наверно, по-немецки.

-Чево? – опять спросил я.

-Не чевокай, а отвечай, когда тебя спрашивают! – прихлопнул рукой комиссар.

-Так я по-немецки знаю только «хонде хох» и «Гитлер капут» - удивился я.

-Научили, значит, отвечать? А ну, говори, фашистская сволочь, какое у тебя задание?!

Я с удивлением смотрел на кричащего, пытаясь собрать мысли в кучу.

-Я же говорю, - спокойно отвечаю, - контузило меня, я даже имени своего не помню, а вы про задание спрашиваете.

-Хм! Забыл, говоришь? Сейчас напомним, - Гнилов вышел из-за стола и подошёл ко мне. Я не успел подняться, как получил увесистую плюху по уху и улетел в угол, но долетел или нет, уже не помню, потому что услышал совсем другие голоса:

-Ещё разряд!

-Есть разряд! – я почувствовал ощутимый удар током, тело выгнуло дугой.

-Пульса нет, мы его теряем!

Наступила тишина и темнота. Потом на лицо полилась вода.

-Что? Притворяешься, фашистский выкормыш? Вставай, хватит отдыхать.

Я поднялся, сел на полу. Что-то заложило одно ухо. Я приложил ладонь, посмотрел на неё, ладонь была в крови. Перепонка лопнула, что ли?

-Вставай, говорю! – разозлился Гнилов, несильно пиная меня по рёбрам.

Я охнул и встал. В реках у комиссара появилась гибкая палочка. Стек, понял я, непонятно, правда, откуда пришло понимание. Зато почувствовал...

Я и не заметил, как он ударил. Мне между ног.

Я тут же, как подрубленный упал на колени, потом на локти, дыхание перехватило.

Подняв голову, увидел перед собой сапоги, выше - ноги. Появилась мысль ответить, ударив между ног. Вовремя сообразил, что он просто провоцирует нападение.

Забьёт насмерть теми же ногами.

-Вставай, хватит кланяться! – разочарованно сказал Гнилов.

Я сел на пятки, силясь вдохнуть, в это время открылась дверь, и вошёл ещё один военный.

-Опять с детьми воюешь, Сёма? – спросил он.

-Да это немецкий шпион!

-Шпион, говоришь? – спросил военный, усаживаясь за стол, - Ну ка, посади его на стул.

Сёма взял меня за воротник и усадил на стул.

Голова трещала, внизу болело, я не знал, за что хвататься руками. Взялся за всё, размазывая кровь по щеке.

-Ты что, бил его? – удивился вошедший.

-Ничего я не бил, он контуженный, под налёт попал, вот и кровит.

-Вижу я, дождёшься ты, Сёма, - Сёма, усмехнувшись, сел на краешек стола.

-Как зовут? – обратился, как я понял, командир.

С трудом приведя дыхание в порядок, я выдавил:

-Не помню.

-Врёт, - хохотнул Гнлов, - мне говорил, что его Вильгельмом зовут!

-Это не я говорил, Мишка…

-Что за Мишка? – заинтересовался командир.

-Вместе их поймали, Мишка сдал этого, сказал, что он немец.

-Ну, немец. Мало у нас немцев?

-Они шли со стороны фронта!

-Ты знаешь, где сейчас фронт? Ты будешь расстреливать всех беженцев?

-Этот крепкий орешек, не признался, что немецкий знает.

-Немецкий не знает? – удивился командир, - первый раз вижу немца, не говорящего по-немецки!

-Я всё забыл, - прохрипел я, - после контузии. Меня накрыло взрывом, засыпало землёй, меня Мишка выкопал. Я не вспомнил ни Мишку, ни себя. Вы думаете, если меня бить, появится память?

Командир хмыкнул, мельком взглянув на Гнилова.

-Я читал, - сказал Гнилов, - немцы придумали, как управлять людьми. Делают закладку в голове и отправляют на задание, при этом человек ничего не помнит. Потом он подбирается к объекту и… хоп!

Мы с командиром с удивлением уставились на комиссара. Я никогда бы не подумал, что Сёма что-то читал, кроме циркуляров сверху и доносов снизу.

-Что смотрите? Мне нравится фантастика! – Командир облегчённо вздохнул:

-Напугал ты меня, Сёма, я уже поверил было!

-Всё может быть! Есть у немцев такие маленькие пистолеты, как карандаш, привязал его… куда не заглядывают, и можно убить кого угодно.

Я представил себе это, сравнив длину карандаша и свой… и, несмотря на боль, затрясся от смеха.

-Вот, Сёма, даже контуженного рассмешил своими фантазиями. Что, шпион, есть хочешь?

-Нет, - отрицательно покачал головой, - тошнит.

-Ясно, сотрясение мозга. Ладно, Сёма, скажи своим, пусть отведут его в баню. Помоется, поест, отдохнёт, потом продолжим разговор. Есть у меня план…

Вошедший красноармеец проводил меня к постройке, явно это была баня. Когда я вошёл в предбанник, к своему удивлению, увидел Мишку. Мишка уже раздевался.

-Ну, вы мойтесь, я посторожу, - сказал красноармеец, выходя за дверь.

Ничего не сказав, я начал раздеваться. Мишка, искоса поглядывая, разделся и юркнул в мыльню. На него я не злился. Каждый выживает, как умеет. Тем более, недавно он спас меня от верной смерти. Сняв трусы, я осмотрел свою маленькую мошонку. Та была уже синяя. «Ничего себе - подумал я, - удар, у него поставлен! Как бы наследства не лишил!».

В мыльне нашёл шайку, налил воды, поискал мыло. Мылом завладел Мишка, тщательно намыливая голову.

-Миша, дай мыло, пожалуйста, - попросил я. Мишка застыл. Потом протянул мне кусок мыла и мочалку. Я с трудом поднялся, взял принадлежности и начал мыть свою голову. Грязи было невероятно много, боли тоже.

-Миша, потри спину, мне не добраться, больно, - попросил я.

Мишка не стал противиться, начал мыть меня и спереди, и сзади.

С удивлением я заметил, что Мишка не обрезан. Интересно, подумал я, какой же он тогда еврей?

Когда мы помылись и вышли в предбанник, то своей одежды не обнаружили.

на полке лежали двое кальсон с рубашками, в одну из них нас обоих можно было завернуть. Зато висели два вафельных полотенца. Мы вытерлись и сели, не зная, что делать дальше.

Тут открылась дверь, и заглянул красноармеец с винтовкой на плече:

-Помылись уже? Одевайтесь.

-Где наша одежда? – вредным голосом спросил Мишка.

-Не беспокойтесь. Она такая грязная, что мы решили её постирать. Уже, наверно, сушится.

Если бы не больная голова, я подумал бы, что стирать удобнее в бане, но гул в ушах не проходил, и думать было лениво.

-Вилька… - подал голос Мишка.

-Что? – спросил я, думая, как сделать, чтобы кальсоны не спадали.

-Прости меня, – шмыгнул носом Мишка.

-За что? – удивился я.

-Как за что? За то, что сдал тебя. Тебя же били, я вижу.

-Били, - согласился я. - Зато не убили. Забудь, Мишка. Может, я прикажу тебе сдать меня, чтобы хоть ты выжил.

-Я никогда так не сделаю! Знаешь, как мне было стыдно?! Лучше бы нас расстреляли, зато вместе. Не хочу больше пережить такой стыд. Хуже смерти.

-Что ты знаешь о смерти, Мишка…

-Понимаю, что ничего. Ты пережил смерть, побои, пытки, а я струсил, - горько сказал Мишка.

-Какие твои годы, Мишка, - вздохнул я. – Пошли, не обижаюсь я на тебя. Если бы нас обоих расстреляли, кто бы рассказал, как я героически погиб?

-Не-е-е-т, - дрожащим голосом сказал Мишка, - лучше смерть, чем такой позор!

Мы вышли из бани, и нас повели в сторону полевой кухни. Нам пришлось держать кальсоны руками, чтобы они не спали, хорошо, хоть ботинки оставили.

На столе под навесом стояли чашки с кашей. Каша оказалась пшённая, с волоконцами мяса. Пожилой повар, увидев, что пришли мальчишки, нашёл в котле побольше каши с тушёнкой, и добавил нам в чашки. Получились две приличные горки.

мы поблагодарили повара и принялись есть. Меня всё ещё тошнило, но я подумал, что в следующий раз поесть придётся неизвестно, когда, и старался запихать всё, что есть, в урчащий желудок. Мишка мёл всё подряд. Когда съел кашу, принялся за компот, при этом поглядывая на мою голову.

-Ты всегда был белым, Вилька, - наконец, раскрыл рот Мишка, только не пойму, что не так с твоими волосами?

-Поседел он, - хмуро сказал повар, - эх, война проклятая! Вам бы в игрушечную войнушку играть, а не в настоящую!

Красноармеец отвёл нас в одну из хат и сказал:

-Располагайтесь и спите. До завтра, - и вышел. А я с облегчением вздохнул: до чего устал за сегодня! На лавке было какое-то тряпьё. Я зарылся в него и сразу уснул.

Утро пришло, как будто ночи не было. Едва рассвело, нас разбудили, велели посетить уборную и умыться. Потом повели в сельсовет, бултыхающихся в безразмерных кальсонах.

Нас завели в знакомый уже кабинет. Сесть не предложили. На столе я увидел сложенную стопкой нашу одежду. Немного погодя зашли командир с комиссаром.

-О, какие красавчики! – сказал Гнилов, постукивая своим стеком по голенищу сапога.

Сегодня, выспавшемуся и без сильного гула в голове, мне стало жутко. Хорошо, что вчера был в отупении, было всё равно, расстреляют, или оставят мучиться дальше.

-Да, отмылись, выспались, - согласился командир, усаживаясь за стол.

-Ну, так вот, господа шпионы, - весело начал он, - решили мы вас отпустить, - он замолчал, пристально наблюдая за нашей реакцией.

Мне не понравилось его предложение. Был здесь какой-то подвох.

-Что за это мы должны сделать? – глядя в пол, спросил я.

-Не поверите, - откинулся на спинку стула командир, - ничего. Вот ваша одежда. Теперь слушайте. Под левым карманом штанов у вас зашито ложное донесение. Если попадётесь немцам, после долгих пыток, - улыбка, - вы отдаёте его им. В правом кармане – настоящее. Это отдаёте нашим.

-Тоже после пыток? – хрипло спросил я.

-Шутник, - усмехнулся Гнилов, - лучше вам никому не попадаться. Идите всё время на восток, может, повезёт. Мы остаёмся здесь, будем сдерживать противника, сколько сможем, чтобы больше беженцев смогло уйти. Задача ясна?

-Задача ясна, - сказал я.

-Переодевайтесь.

-Прямо здесь? – удивился Мишка.

-А что тебя не устраивает? – спросил Гнилов, - тебе предоставить примерочную?

-Не спорь, Мишка, - буркнул я, - всё лучше, чем в этой хламиде.

Мы быстро переоделись в ставшую уже родной одежду и снова встали перед командирами.

-Меня беспокоит еврей, - поморщился комиссар, - сразу расстреляют.

-Может, сделаем из него испанца? – предложил я, сам не понимая, откуда взялась эта идея.

-Что ты имеешь ввиду? – поинтересовался командир.

-Он необрезанный. Пусть будет Мигель. Как твоя фамилия, Миш?

-Санкин, - проворчал Мишка.

-Во! Будет Санчес! Мигель Санчес! Санчо с ранчо.

-Сам ты сранчо! – возмутился Мишка, - мужчины заржали.

-Да не кто! - оправдывался я, - а откуда! Санчо с Ранчо. Ранчо, понимаешь? Вот если бы ты испанский знал!

-Я знаю испанский, - неожиданно сказал Мишка-Мигель.

Все замолчали, переваривая новость.

-У меня папа испанец, а мама еврейка. Я ещё немного немецкий знаю.

-Да ты находка! – восхитился командир, - тебя бы в разведку, цены бы не было!

-До первого немца, - скептически сказал Гнилов, - они не стали бы проверять, похож, значит еврей, а евреев или в гетто, или к стенке.

-Значит, не должен попасться, понял, Мигель? Понял, Вилли?

-Поняли мы, - угрюмо ответил я.

-Извините, ребята, но это единственный наш шанс известить командование о нас, - сказал командир, - мы не вернёмся. Все останемся здесь. Так что делать вам с нами нечего. Сейчас идите на кухню, берите вещмешки, и в путь.

Командир вышел из-за стола и протянул нам руку: - Зовут меня Зосима Петрович, запомните, и прощайте. Комиссара звать Семён Михайлович, как Будённого. Запомните тоже, передайте нашим, где мы погибли. Всё, идите.

Мы с Мишкой зашли на кухню, где пожилой повар… ну, как пожилой, лет за сорок.

Я, почему-то подумал, что сам старше него, хотя был ребёнком.

-Меня все кличут Митричем, - представился повар, передавая нам вещмешки, - здесь хлеб, сало, консервы. Откроете? Нож опасно вам давать, найдут, не пощадят.

-Откроем, дядя Митрич, - уверенно сказал я, - есть захотим, откроем.

Митрич привлёк нас к себе и поцеловал в лоб каждого:

-Дома такие же двое остались, - смахнул он слезу, - ещё двое воюют. Ну, всё, идите, не ровен час немцы нападут.

Простившись с Митричем, вышли на околицу, где постовые, не утерпев, пожали нам руки и указали на дорогу, по которой нам предстояло идти.

Шли мы долго, солнце поднялось уже высоко и немилосердно жарило. Мишка был в кепке, мне же давило прямо на темечко, и голова снова начала гудеть.

Наконец, впереди мы увидели густую зелень: или лес, или роща. Приблизившись, увидели реку. С обрыва до реки было метров пятнадцать, и представлял склон собой замечательный песчаный пляж, полого уходящий к воде.

Мишка радостно вскрикнул, и бросился было вниз, я еле успел перехватить его, чуть не на лету.

-Мишка, стой! Не видишь, ни одного следа на песке?

-Ну и что? – недовольно спросил Мишка, вырываясь из моих рук.

-Как ну и что? Наследим, кто-нибудь придёт, и найдёт нас!

-Кто придёт? Кто найдёт?

-Минька, ты что? Забыл? Война идёт.

-Так мы в тылу, свои здесь! – Я хмыкнул:

-Запомни, Минька, на войне бывает, что свой хуже врага.

Мишка послушался, и мы, отойдя в сторону, где начинался спуск с кустами и травой, осторожно дошли до реки.

Здесь мы, выбрав кусты погуще, разделись догола и вошли в прохладную воду без визгов и воплей, что обязательно бы сделали в мирное время.

Напились прямо в речке, жадно глотая воду, пахнущую песком и илом.

Накупавшись вволю, выбрались на берег и присели отдохнуть на вынесенное половодьем бревно. Мишка нашёл где-то удобную увесистую дубинку и теперь играл с нею, прикидывая, как он бил бы ей кого-нибудь по голове.

-Больно? – спросил он меня, указывая взглядом на низ живота.

Я посмотрел и снова почувствовал тянущую боль.

-Сейчас не очень, - ответил я, - но тогда я чуть с ума не сошёл от боли, даже упал, ноги не держали.

-Гад! – с чувством сказал Мишка, глядя на реку.

-Кто? – не понял я.

-Да этот, из НКВД. Все они такие. Когда моего батю забирали, его тоже били. У меня на глазах, и у мамы. Потом и маму забрали. Меня в детдом, - Мишка замолчал.

-За что? – глупо спросил я.

-Сказали, что японский и английский шпион.

-А маму?

-Пособница врага народа.

-А я?

-Когда ты помнил, ты говорил, что тоже… Ты не помнишь? – я покачал головой.

-Твоих тоже арестовали, мы с тобой в одном детдоме, интернациональном, имени Розы Люксембург.

-Тогда почему ты мне сказал, что наш дом в Москве?

-А где же? Чем плохо в детском доме? Тепло, одевают, кормят, крыша над головой, учат, - ровным голосом сказал Мишка, не глядя на меня, - хорошо, что ты память потерял.

-Что ж тут хорошего! - рассердился я, - не помнить, как тебя зовут?!

-Зато не помнишь, как брали твоих родителей, - тихо сказал Мишка, и я замолчал.

Сидели мы тихо, и поэтому вовремя услышали, как наверху затрещал мотоцикл. Потом он смолк, и послышалась восторженная немецкая речь.

-Ты понимаешь? – спросил я. Мишка кивнул:

-Они решили остановиться здесь и искупаться.

Мы залегли в кустах, подползли поближе к пляжу.

Немцы прыгали на песчаный склон, раздевались до трусов, укладывали одежду и оружие в кучи и спешили в воду. Раздались шум и плеск воды, крики.

Одного немца оставили сторожить. Тот сначала стоял, посматривая кругом, затем на купающихся, потом сел на песок и положил автомат у своих ног.

Я заметил, что почти у всех были винтовки, а у этого – автомат, потому и поставили в охранение, подумал я. Наверху виднелся мотоцикл с коляской, виден был и кончик ствола пулемёта, задранный в небо. Значит, в коляске никого не было. А была, ещё, вероятно, грузовая машина. Не пешком же пришли этот десяток немецких парней.

-Лишь бы не стали обыскивать кусты, - прошептал я. Тут Мишка вдруг поднялся, добежал до немца с автоматом и хрястнул его по башке своей дубиной!

Немец свалился без звука, а Мишка схватил автомат и стал поливать врага пулями.

Вот так, голый, бльшеголовый пацан с автоматом! Эта картина настолько заворожила меня, что я пребывал в ступоре целый миг, после чего рванул вверх по склону – к мотоциклу, не чуя ног. Выметнувшись на пригорок, увидел парня в трусах, спешащего к мотоциклу с другой стороны. Увидев меня, голого и решительного, он на миг замешкался, и это дало мне время. Я рыбкой нырнул в коляску, больно обо что-то ударившись, схватил пулемёт за ручки и рывком повернул его, ударив немца в живот и тут же нажимая на гашетку. Руки сами делали то, что я никогда бы не догадался сделать. Парня буквально разорвало пополам, после чего я хладнокровно стал расстреливать бегающих и кричащих на чужом языке людей.

Людей было не много и скоро они кончились. Я ещё посмотрел, не залёг ли кто, потом посмотрел на берег, всё ещё хрипло дыша и ворочая шершавым языком.

На берегу тоже всё кончилось. На песке стоял голый Мишка с автоматом, и это было ничуточки не смешно. Ствол его автомата поводил влево-вправо, выцеливая жертву.

Я обратил внимания, что внизу живота у Мишки ничего не было: всё втянулось внутрь. Я глянул на себя, но не это явление привлекло моё внимание, а то, что на дне коляски появилась приличная лужа. Описался. Даже не заметил, когда. Хорошо, что не успел одеться, подумал я, можно было не только описаться.

Я выбрался из коляски и обнаружил немецкую форму и кобуру. Расстегнув кобуру, взял пистолет. «Люггер». Взвёл, вернее, попытался взвести, пальцы соскользнули с тугой пружины. Постарался ещё раз. Получилось. И я пошёл делать контрольные выстрелы.

Не всех, конечно, были здесь и явные трупы. Внизу услышал характерные звуки: Мишку рвало. Пройдясь с проверкой по пляжу, я подошёл к своему другу.

-Ты в порядке? – спросил я.

-Странно, - прохрипел он, - видел столько трупов, и не рвало, а тут…

-Это не от трупов, Минька, это отравление адреналином, скоро пройдёт.

-Чево? – Выпрямился Мишка.

-Пройдёт, говорю, скоро.

-А-а-а.

-Давай ка линять отсюда, - и тут меня припёрло, пришлось присесть на месте.

-Фух, - выдохнул я, - всего лишь газы. Всё равно, голым легче воевать, одежда будет чище.

-Чево? – опять спросил Мишка, так и оставшись стоять на месте.

А я осмотрел побоище и увидел. Следы босых ребячьих ног, моих ног.

Если к нам скоро пожалуют гости, то сложить два и два несложно. Скоро мы повиснем на толстой верёвке. И не только мы. Каратели не будут разбираться, кто есть кто.

Представив себя с выпученными глазами, вываленным языком и перепачканного собственными испражнениями, передёрнул плечами и подумал, что лучше принять бой на месте. Здесь смерть не так уродлива.

-Мишка! – позвал я, – перестань изображать статую, собери оружие, и тащи в лесок!

поищи обоймы к своему автомату!

-А? – чертыхнувшись, я повторил команду, сам же побежал опять наверх.

Первым делом я забрался в кузов грузовика. Там я нашёл ящики с гранатами и ещё что- то, прикрытое камуфляжным брезентом. Брезент я свалил на землю, туда же бросил с десяток гранат-колотушек.

Спрыгнул сам. Открыл дверь грузовика, внутри никого не оказалось, только куртка, или китель немцев. Поискав в кабине и карманах, обнаружил моток бечёвки и закрепил за дверную скобу с пассажирской стороны. Затем, взяв гранату, осторожно вывернул колпачок, вытряхнул фарфоровый шарик, и, трясущимися руками привязал к бечёвке. Всё это время я стоял на четвереньках, и мои голые ягодицы судорожно сжимались, когда я представлял, что кто-то подходит ко мне. Чуть не дёрнулся. Хорошо хоть мочевой пузырь был пуст. Закрыв водительскую дверь, я провёл ту же операцию, перегнувшись в открытое окошко. Здесь вид у меня был вообще ещё тот…

К счастью, никто на меня не напал. Укрыв гранаты курткой, я выпрямился, вытер пот на лице, схватил брезент и поволок его в сторону Мишки, который оборудовал боевую ячейку. Молодец, Мишка! Быстро очухался! Мишка рассказал мне, что здесь был старый, полуосыпавшийся окоп. Мы выстлали его брезентом в два слоя, чтобы самим влезть внутрь. Брезент зелёный, нас будет меньше видно, да и кусты маскируют.

-Сейчас за одеждой сбегаю! – сказал Мишка, но я остановил его:

-Пусть там полежит.

-Мы так и будем воевать? Голыми?!

-Да, одежда чище будет.

-Ты на что намекаешь?

-На пороховые газы. Когда будем стрелять, будет много пороховых газов. Она въестся в одежду, и по запаху любой догадается, что мы стреляли. Долго мы проживём после этого?

-Сейчас все стреляют, - буркнул Мишка.

-Всё равно, зато потом искупаемся в речке, оденемся в сухое и пойдём.

-А если нас убьют?

-Мёртвые сраму не имут, Минька! – сказал я и побежал к мотоциклу.

-Ого! – закряхтел я, пытаясь снять пулемёт с турели, - неподъёмная, тварь!

Я подлез снизу и с трудом поднял пулемёт и, кляня своё маленькое и слабосильное тело, потащил его к себе в норку. Потом сбегал за коробками с запасными лентами.

Сноровисто вскрыл крышку и поменял начатую ленту на целую.

-Вилька! Откуда ты знаешь?..

-Не помню я, Минька!

Устроившись в своей норке, стали ждать неизвестно чего.

Дождались. Послышался натужный вой двигателя и на поляну выкатился грузовик. «Опель-блиц». Откуда знаю? На облицовке радиатора написано. Читать? наверно, умею. Подъехав, остановился. Из тентированного кузова посыпались солдаты.

-Минька, подожди, не стреляй, пусть откроют дверь у машины.

-Зачем? – удивился Мишка, посмотрев на меня.

-Увидишь! – я подмигнул ему. - Повоюем, Минька?

-Повоюем, Вилька!

В это время один из солдат открыл дверцу грузовика, заминированного мной.

Открыл, и тупо уставился на фарфоровый шарик, качающийся у его лица.

«Что стоишь? Ложись, или беги» - успел подумать я, и грохнул взрыв. Потом взорвался бензобак и сдетонировало что-то в кузове. Осколки полетели во все стороны, просвистело и над нашими головами.

-Огонь, Минька! – крикнул я и принялся посыпать врага пулями. Прекратили стрелять, когда кончились патроны. Быстро перезарядив своё оружие, стали внимательно осматриваться, есть ли ещё враги. Может, залегли где? В нашу сторону никто не стрелял. Но это ещё ничего не значило. Полежав, почувствовал сырость. Что это? Последствия контузии? Этак всё время буду с мокрыми штанами ходить. Как воевать?

Мишка, между тем тоже заглядывал под себя.

-Хорошо, что не оделись, Виль…

Взяв у него автомат, я змейкой выполз из-под брезента, велев ждать. Прополз вокруг поляны, решив посмотреть, что делается с другой стороны. С другой стороны ничего не делалось. Все вышли на сторону предыдущего побоища, и легли там же. Пробежав, сделал несколько контрольных выстрелов и вернулся к Мишке.

-Вылезай, - мотнул я головой, - давай, следы преступления убирать.

-Это как? – удивился Мишка.

-Всё на брезент, и в воду.

-Автомат бы…

-Ты что, Минька?

-Хотя бы пистолет!

-Нельзя, ты что! Нам ещё шагать да шагать, а если обыщут? К стенке без разговоров, хоть тыщу раз говори, что нашёл!

-Понятно, - вздохнул вошедший во вкус Мишка.

Мы сложили всё в брезент, и, с натугой, стащили его в реку, оттащили подальше и притопили. Потом, помывшись, вышли на сушу. Мой взгляд упал на мотоцикл, и я вспомнил про лужу в коляске.

-Минь, надо мотоцикл перевернуть.

-Зачем? – удивился Мишка.

-Надо, - уклончиво сказал я, и полез наверх. Мишка, говоря нехорошие слова, двинулся за мной.

Мотоцикл стоял, как влитой, несмотря на то, что я поставил его на нейтралку. Напрасно я рыл ногами землю. Подошедший Мишка упёрся в коляску, мы раскачали, и, наконец, двинули его под обрыв. К моему удовольствию, мотоцикл опрокинулся, и мы с негромкими криками скатились следом, снова окунуться, потому что вымазались изрядно.

После купания, одевшись, не успев обсохнуть, отправились прочь от места сражения, понаедут сейчас любопытные, будут искать виноватых, не хотелось бы попасть под раздачу.

-Мишка, - попросил я, когда мы топали по пыльному просёлку, - расскажи обо мне. Хотя бы, как меня зовут полностью, ещё что-нибудь, ну, что вспомнишь.

-Вилька тебя зовут, - пожал плечами Мишка, - Граббе фамилия. Фон Граббе.

-Фон-борон, что ли?

-Откуда я знаю? Я вот тоже сейчас: Дон Мигель Антонио Санчес! Нравится?

-Конечно! Звучное имя!

-Вот и ты Вильгельм Оттович фон Граббе… - Я прыснул в кулак, - Оттович!

Мишка тоже посмеялся, потом продолжал: - Папа у тебя был инженером, строил плотины. За что и посадили. Сказали, что проекты были неправильные, что плотины сделаны так, чтобы рухнули. Не знаю, слышал…

-Не надо, Минь, что бередить раны. Теперь мы можем немцам сказать, что мы дети репрессированных, пусть думают, что мы на их стороне.

-Пусть думают, - согласился Мишка, - только я их бил и бить буду!

-Тише, Мишка, ты же знаешь, мы на вражеской территории. Кстати, а зачем ты на немца с палкой напал?

-Не знаю, - усмехнулся Мишка, - разозлил он меня. Купаются тут, в нашей речке!

Мне стало смешно: - Здорово ты его! – мы посмеялись, не задумываясь над тем, что было бы, если бы...

Да и что думать в сослагательном наклонении? Главное, получилось!

По дороге мы заплутали, залезли в какое-то болото, еле выбрались. К деревне подошли мокрые, грязные, голодные и злые. Никто нас не остановил. Мы прошли немного вдоль хат, пока не встретили паренька, примерно наших лет. В наступившей темноте наш непрезентабельный вид не очень бросался в глаза, поэтому мы спросили, не стесняясь, где можно переночевать. Паренёк показал на хату, недалеко от нас и ушёл по своим делам.

Мы подошли к плетню, нерешительно постояли возле перелаза, опасаясь собаки, но никто нас не облаял, тогда, перебравшись во двор, подошли к двери и постучали.

-Кто? – услышали мы испуганный женский голос.

-Мы беженцы, пустите переночевать?!

Нас, наверно, разглядели в окно, потому что дверь распахнулась, и нас пригласили в хату. Пройдя небольшими сенями, мы хотели было войти в горницу, когда женщина остановила нас: - Какие вы грязные!

-Мы попали в болото, - признался Мишка.

Женщина немного подумала, потом открыла сундук, или ящик, не разглядеть было в темноте, и достала двое штанов, пахнувших затхлостью и две драные рубашки:

-Переодевайтесь, давайте свои штаны, постираю заодно со своим бельём. Подштанники тоже мокрые? Снимайте, так поспите. Утром всё высохнет.

Мы послушались, тем более, что здорово продрогли.

-У нас консервы есть, тётечка, - сказал Мишка, давайте поснедаем, а то мы с утра ничего не ели, некогда было.

Это да, было нам некогда, стараясь уйти как можно дальше от поля битвы, мы ни разу не устроили привал.

-Давайте, ребятки, - повеселела хозяйка, - вот рукомойник, умывайтесь, у меня и бульба есть.

-А у нас сало, - добавил хитрый еврей.

Когда мы расселись за столом, освещённым одинокой свечкой, увидели две пары глаз, глядящих на нас с печки.

-Кто там? – спросил я хозяйку.

-Сынки мои, Яська да Янка.

-Так зовите, пусть поедят.

-Да ели они сегодня, - отмахнулась женщина.

-Ну и с нами… - сказал я веское слово, сноровисто вскрывая банки кухонным ножом.

Консервы оказались овоще-мясными, духовитыми, у нас с голодухи закапала слюна.

Хозяйка взяла большую чугунную сковородку, вывалила туда богатство, добавила картошки и поставила греть на огонь в маленькой печурке.

Пацаны незаметно переместились к нам за стол, вооружённые ложками. Были они примерно нашего возраста, наверняка нас одели в их шмотки.

Разогревшуюся кашу мы слопали в мгновение ока, только стукоток прошёл по избе.

-Ложитесь с хлопцами на печи, поспите, гляжу, устали вы сильно, - предложила хозяйка. Я отчего-то оробел, вспомнив свой энурез. Что если?

Я беспомощно посмотрел на Мишку, и он прошептал мне: - Не бойся, это только в бою бывает!

Откуда он это знает? Наверно, просто успокаивает. Но я, тем не менее, правда, успокоился и полез на печь.

Долго ли мы проспали, не знаю. Разбудили нас грубые голоса и топот ног.

-Где у вас тут пришлые пацаны? – кто-то резко отодвинул занавеску, и я, щурясь от яркого света керосиновой лампы, увидел двух полицаев с винтовками. Откуда-то я знал, что эти парни с белыми повязками на рукавах – полицаи.

-Ага! – вот беленький, а рядом – чёрненький! Всё сходится! Вставайте, одевайтесь.

Мы спали в одних рубашках, без порток, которые подложили себе под головы вместо подушек. Вместо одеяла нам служили рогожные мешки. Здесь же, на печи мы натянули портки и слезли на земляной пол. Я стоял, поджав пальцы ног, и думал, стоит обуваться, или нет. Если поведут на расстрел, всё равно снимут обувь. Зачем она мёртвому?

-Не обувайся, - шепнул я Мишке. Мишка кивнул.

-Выходи, - скомандовал высокий полицай, и двинулся к выходу.

-Детей то куда, ироды? – заголосила хозяйка.

-Молчи, тётка, будь довольна, что твоих не трогаем! – отозвался молоденький полицай, ухмыляясь.

-Хватит болтать, Федька! Выводи пацанов!

Полицаи, один спереди, другой сзади, повели нас по неширокой улице. Мишка отчаянно зевал, скребя себе грудь под рубашкой. Его зевота заразила сначала меня, потом и полицаев. Так и шли, раздирая рты. Пришли к какому-то сараю и завели внутрь. Здесь старший засветил керосиновую лампу системы «летучая мышь» и велел нам раздеваться. Снимать с себя всё.

-То есть как всё? – удивился Мишка и перестал зевать.

-Снимай, а не то я займусь, - весело заржал молодой.

-Вы не имеете права… - пискнул Мишка, я же, вздохнув, начал раздеваться, решив подчиниться.

-Раздевайся, Минька, зачем-то нужны им наши портки!

-Вот – вот, умный мальчик, - проговорил старший.

-Рубашки тоже! – велел младший.

Мы разделись, полицаи передали нашу одежду кому-то на дворе и остались охранять нас. Мы стояли, закрывшись руками.

-Что вы там прячете? – глумливо спросил младший, руки по швам!

Мы выпрямились.

-Смотри, Петро, какие девочки! – ухмылялся младший, - давай, пока употребим?

-Ты что, Федька, содомит? – удивился Петро.

-Да ты посмотри, какой содомит, такие девочки!

-Смотри, Федька, за содомитство немцы стреляют.

-А кто узнает? Ты же не расскажешь!

-Я – то не расскажу, так нам велели пацанов не трогать!

-А мы и пальцем их не тронем! – захохотал Федька.

Петро пригляделся ко мне:

-Почему у тебя яйца чёрные?

-Били, - коротко ответил я.

-Немцы?

-Красные, - сплюнул я.

-За что? – удивился Федька.

-Он говорил, что я немецкий шпион.

-А ты?

-Что, я?

-Ты не шпион? – с трудом сдерживая смех, спросил Федька.

-Нет, конечно, я русский.

-Как звать тебя, русский?

-Вилли.

Федька зашёлся хохотом.

-Что смеёшься, дурак! – сморщился старший, Петро, - фамилия твоя как? – обратился он ко мне.

-Граббе. Фон Граббе, - в сарае наступила мёртвая тишина, затем звонкий подзатыльник сбил кепи с Федьки: - Извиняйся немедленно!

-Простите, господин Граббе, простите нижайше, я ведь ничего…

-Принеси им что-нибудь прикрыться! – Федька убежал, вытирая с лица обильный пот.

-Простите, господин, этого дурака, а вот ваш спутник, он, случайно, не еврей?

-Ты что, слепой? – возмутился я, - где ты видишь еврея? Это дон Мигель Антонио Санчес де Ла Манча! Я ничего не перепутал? – обратился я к Мишке.

-Ничего, Вилли, - вздохнул Мишка.

-Сын испанского гранда.

-Как вы здесь оказались? – спросил Петро.

-Война, - пожал я плечами, несмотря на свою наготу, стараясь выглядеть надменно.

Прибежал Федька. Принёс какие-то тряпки: - Вот, всё, что нашёл.

Нам дали штаны и рубашки. Одевшись, почувствовали себя увереннее.

-Господа, пока не пришёл другой приказ, вам придётся переночевать здесь, залезайте наверх, там сено, и спите. Не хуже, чем на жёсткой печи.

Мы послушно забрались по шаткой лесенке на сеновал, залегли там и затихли.

-Ну, ты дурак! – услышали мы еле слышный шёпот. - А если пацан родственник коменданту? Скажет слово, и всё, конец!

-Может, врёт? – с надеждой спросил Федька.

-Как же, врёт! Не видишь, немец!

-Да вижу я, - расстроенно пробурчал Федька.

-Минька! – прошептал я в ухо Мишке, - будут спрашивать, те штаны, что с нас сняли, были нашими! Они откуда-то узнали про зашитое послание!

Мишка кивнул, мы притворились спящими, я же начал думать, как вернуть штаны с донесением. Должно быть, написано на шёлковой ткани несмываемыми чернилами, подумал я, поэтому не прощупываются и можно стирать. Интересно, что там может быть написано?

Ночью я решил ничего не предпринимать, утро вечера мудрённее.

Утром нас осторожно разбудили, сводили в будочку и к умывальнику, затем предложили позавтракать, причём Федька оказался нашим лучшим другом.

-Послушай, Федька, - сказал я, когда мы наелись полицайской каши, - мы у той тётки оставили свои вещи, не проводишь? Жалко бросать, хорошие вещмешки, да и ещё кое-что…

-Не велено, конечно… - заменьжевался Федька.

-Так ты же с нами пойдёшь, покараулишь возле избы, а мы, со своей стороны, запомним твоё доброе к нам отношение.

Федька подумал, подумал, и согласился. Мы пошли окольным путём, зашли с огорода.

-Понаблюдай за дорогой, чтобы никто не видел, - попросил я Федьку. Федька спрятался за угол, и стал смотреть за дорогой, а мы вошли в избу.

И увидели, что братья уже ходят в наших штанах.

Ничего удивительного, подумал я, во-первых, нас увели под ружьём, во-вторых, в их одежде. Нас они не ожидали увидеть, чему очень не обрадовались.

-Привет, Яськи, - сказал я, - давайте быстро переодеваться, нас полицай ждёт.

Братья отрицательно замотали головами, вцепившись в штаны.

-Где матка? – сурово спросил я, - хотите неприятностей? Где наши остальные вещи?

Янка с Яськой стояли твёрдо, как партизаны.

-Да что ты с ними валандаешься! – разозлился Мишка, - И так время потеряли, всыпь им хорошо!

-Я вам всыплю! – в сени вышла хозяйка, и, увидев нас, охнула:

-Мы вас уже не чаяли увидеть! За вещами пришли?

-Да, тётя, скорее, время на вес не золота, но жизни! – прошипел я.

Тётя кивнула, зашла в горницу и вынесла наши вещмешки.

-Штаны тоже! – напомнил я, - Быстро!

-Давайте, дети, снимайте, - попросила мама.

Еле сдерживая слёзы, пацаны стали раздеваться.

-Трусы где? – удивился Мишка.

-Так на зиму хотела оставить, холодно им будет.

-Ладно, Мишка, - остановил друга я, - видели нас в одних штанах, может, и к лучшему.

Мишка злобно засопел, но больше ничего не сказал, быстро переодеваясь.

-Рубашки оставим, - распорядился я.

-Да ты что! – взорвался Мишка, - Мы в этом рванье должны ходить?

-Успокойся, Минька, недолго мы так походим, думаю. Всё, бери мешок, пошли.

Мы вовремя вышли, Федька уже терял терпение.

Назад мы вернулись, также, незамеченные.

-Если спросят, откуда мешки, что скажем? – спросил меня Федька. Я пожал плечами:

-Так ты же подарил, Федя, забыл, что ли?

-Точно, Вилли, забыл! – почесал затылок Федька.

В это время подошёл Петро и пригласил за собой.

-Вызывают в город, в комендатуру, - сообщил он.

Нас усадили на подводу, и мы неторопливо покатили по пыльной дороге.

Ближе к городу дорога приблизилась к реке, и мы увидели большой железнодорожный мост, переброшенный через реку. Мост хорошо охранялся, были устроены огневые точки, укреплённые мешками с песком. Огневые точки были оснащены зенитными установками, пулемётами, даже скорострельными орудиями.

По мосту ходили дозоры.

«Нелегко будет» - пришла мысль. Я задумался. Хорошо, конечно, уничтожить переправу, вот только откуда мне пришла мысль, что я это могу? Я простой пацан…

Я ещё раз внимательно осмотрел мост, быки, охрану и пожал своими узкими плечами: здесь нужна тонна взрывчатки и несколько диверсантов.

Между тем мы заехали на территорию железнодорожной станции. Все пути были забиты, возле складских помещений лежали штабелями какие-то грузы, по-моему, даже снаряды. Внимательно присмотревшись к маркировкам, я понял, что так и есть, даже ящики с толом. Откуда я знаю? Значит, знаю.

Охраняли всё это богатство двое измученных солдата, правда, с мордами ротвейлеров. Такими же квадратными. Видно было, по их быстрым взглядам по сторонам, что они ждут смену, наверно, им жутко хочется курить, а здесь нельзя, взорвёшься нафиг.

Взорвать бы всё это. Я сонными глазами осмотрел завалы взрывчатых веществ, с хрустом потянулся и лёг навзничь, на сено, постеленное на дно телеги. Мишка примостился рядом.

-Ты видел? – шепнул он мне в ухо, но я прижал ему губы пальцем.

Проехав бесконечные склады и составы, мы выехали на мощёную брусчаткой городскую улицу, по которой иногда ездили мотоциклы или грузовики.

Никакой суеты, всё по-деловому. Как называется? Орднунг?

Подвезли нас к добротному строению, украшенному знаменем со свастикой.

Комендатура. Охраняли комендатуру двое солдат с автоматами. В серой форме.

Петро сходил внутрь, недолго пробыл там и, выйдя, поманил нас за собой.

Нас завели в кабинет, в котором стояли столы буквой Т, со стульями, над столом висел портрет Гитлера. Из-за стола вышел стройный офицер в фуражке с высокой тульей, на месте кокарды красовалась мёртвая голова.

Удалив полицаев, немец с минуту весело разглядывал нас.

-Говоришь, ты Вильгельм Отто фон Граббе? – с усмешкой спросил он меня, с лёгким акцентом.

-Я попал под бомбёжку, меня контузило, и я плохо помню, что было до того. Забыл своё имя, язык. Когда Мигель заговорил со мной по-русски, я даже не понял, на каком языке он говорит.

-Мигель, говоришь? – немец задал вопрос, наверно, по-испански.

Мишка бойко ответил. Так они поговорили немного. Чёрт! А если он сейчас спросит меня, то, о чём расспрашивал Мишку? Я взмок.

-Что дальше было? – не меняя выражения лица, спросил меня немец.

-Потом попали в плен красным. Меня били. Показать?

-Не надо, мне сказали, куда тебя били.

-По уху тоже. Кровь бежала из уха, я даже оглох. Временно.

-Потом, что, отпустили?

-Меня заперли, а Мигеля приняли за еврея, он меня ночью освободил, и мы сбежали, - говорил я, моля всевышнего, чтобы моя легенда совпала с Мишкиной.

Немец что-то спросил у Мишки, тот подтвердил.

-Так вы герои! – сказал немец.

-Какие мы герои, - скривился я, - если бы что-то знали, всё выдали бы. Проклятая контузия! Отбила напрочь всю память!

-Ну, ну, Вилли, держись! Хорошая у вас компания, кому ни попади, один выкрутится.

-Если бы не потеря памяти. Помнил бы немецкий, никаких вопросов бы не было.

-Ну, мальчик мой, вопросов, может быть, было бы ещё больше! Только по-немецки.

Мигель говорит, что твоих родителей арестовали коммунисты.

-Да. Только я ничего не помню. Мигель, как я говорил, выкопал меня, заживо похороненного.

-Да, я помню, - поморщился немец. – Что планируете делать дальше? Отправить вас в тыл? В Германию?

-Что мы там будем делать? – удивился я.

-Пойдёте в школу, будете учиться. Вернётся память.

-Идёт война, - сказал я, - а вы нас – в тыл! Нас надо в тыл врага…- Немец не выдержал и расхохотался.

-Да, мальчик, без тебя нам войну не выиграть! Бедные русские!

Я обиженно засопел.

-Ну, ну, не отчаивайтесь, может быть, и вам удастся повоевать, хотя война долго не продлится. К сентябрю мы возьмём Москву. Но Москва Москвой, это ещё не конец войны. Наполеон тоже брал Москву.

-Наполеон? Москву? – удивился я, - Когда это было?

-Да, Вилли, серьёзно тебя. Лечиться тебе надо, а не шпионить по тылам противника.

Был такой случай с моим знакомым при штурме линии Мажино. Контузило его, как тебя, так попал в плен к французам, а потом говорил только по-французски!

-Память вернулась к нему? – быстро спросил я.

-Вернулась, но он уже был не солдат, - нехотя ответил немец.

Помолчав, он сказал:

-Сейчас вас отведут в гостиницу, поселят в номере. Оттуда пока не выходите. Вернётся комендант, фон Граббе, поговорит с вами. Вдруг родственники! – рассмеялся немец. – Я вот не представился: Вольф, Генрих. Если что, ссылайтесь на меня, - он позвонил в колокольчик и что- то приказал появившемуся солдату.

Нас, как настоящих баронов, отвезли в гостиницу, увешанную штандартами нацисткой Германии, поселили в двухместном номере на третьем этаже.

Удобства были в конце коридора. Другие удобства, в виде ванны, находились в другом конце коридора. Горничная нам объяснила, что горячей воды пока нет, возможно, будет вечером. Мы покивали, и нас оставили одних.

Я подумал, что хорошо, что санузел не расположен в номере, иначе заперли бы дверь.

Мишка сразу бросился на мягкую кровать, я же стал обыскивать номер, приложив палец к губам: возможна прослушка.

В шкафах я обнаружил два тёмных халата. Не понимая, зачем они мне нужны, тем не менее, обрадовался. Полотенца были белые, чистые. Осмотрел кровати.

Покрывала, одеяла, похожие на солдатские, только зелёные и с полосками чёрного цвета. Подматрасники... Вот подматрасники мне понравились: чёрные. К сожалению, крепкие, не порвать.

Мишка с удивлением следил за мной, правда, молча.

Занавески на окнах были хороши, в разноцветных листьях. Из них получился бы неплохой осенний маскхалат.

Я сел на свою кровать и задумался. Из чего сделать бандану? Мои волосы будут светиться в темноте, как фонарик. Посмотрел на тёмную шевелюру Мишки и даже позавидовал: мечта диверсанта. Ещё харю вымазать грязью, никто не заметит с двух метров. Мишку, что ли послать... Куда послать? Ты куда собрался? – спрашивал я сам себя, но ответа не получил. Сам же снова открыл шкаф и надел халат.

Халат укрыл меня до пят. И был с капюшоном! Бурой расцветки, как монашеская ряса, он отлично подходил для моих целей. Дело в том, что, немного подумав, я понял, что мы с Мишкой на грани провала. Неведомый доброхот слил немцам информацию о нас и зашитых донесениях в штанах, значит, он знал, что мы что- то знаем. Мы же сказали Вольфу, что сбежали. Что будет дальше? Трудно сказать.

Можно сказать, что ошиблись, и мы это не мы. А если этот кто-то знает нас в лицо?

Тогда нам не отвертеться. Отдать ложное донесение? после долгих пыток?

Я поёжился. Только-только начали подживать раны, память о боли ещё жива, расколюсь в момент... Значит, что? Надо отвлечь их внимание, взорвать, к чёрту склад боеприпасов. Но сделать так, чтобы нас не заподозрили!

Из чего бы сделать маску? Вырезать? Чем? Сейчас бы колготки... или чулки подошли бы. Ага, в сеточку. Мой взгляд опять остановился на Мишке. Тот тоже смотрел на меня, ничего не понимая, но догадываясь, что я что-то задумал.

Я снова показал ему знак: молчи, подошёл к окну. Отсюда была видна станция, краешек складов. Посмотрев вниз, заметил, что слезть по стене можно, сильно не рискуя: архитектурные излишества в виде выступов из кирпичей сослужат неплохую службу. А как со стороны туалета? Или ванной? Хорошо, третий этаж: при срочной эвакуации можно связать простыни и соскользнуть вниз.

- Я в туалет! – громко сказал я, снял халат, повесил его себе на руку и вышел из номера. В конце коридора сидела горничная, в стороне туалета никого не было.

Я зашёл в помещение и открыл окно. Здесь тоже можно спуститься по стене, потом и подняться. Верёвку бы... Заметят. Да и светло ещё! Надо идти в номер, дождаться темноты, сейчас лето, темнеет заполночь, как бы не вызвали на допрос раньше времени. Я успел вернуться в номер до того, как в дверь постучались. Оказывается, нам принесли ужин. Сервис!

Набив желудки, мы разлеглись, на кроватях, не разговаривая. Скорее бы закатывалось солнышко!

Солнышко закатилось…

Поднявшись с кровати, я погасил свет и выглянул в окно. Заря догорала, по небу неторопливо двигались тяжёлые синие облака, почти тучи. Наверняка скоро небо затянет непроницаемой пеленой. Сердечко сделало перебой: «куда собрался?!» - пискнул кто-то внутри. Но я не прислушался к голосу разума, взяв халат, пошёл в туалетную комнату. Ещё днём я видел в углу железную бочку с крышкой, заполненную водой. Я ещё подумал, что это – на случай пожара.

Так вот сейчас на крышке лежал моточек тонкой проволоки, и кусачки!

Чуть не завопив от радости, я быстро облачился в халат, сунул неожиданно свалившееся богатство в широкий карман, и вывалился в открытое окно. Зацепившись руками за раму, я ногой нащупал выступ кирпича, и постарался как можно скорее спуститься вниз. Ступив на твёрдую землю, я прижался к тёмной стене, и услышал сверху брань. Кто-то сильно ругался, я расслышал только «русиш швайн». Что это означало, я не понял. Повспоминав, кого я видел в коридоре, я с удовлетворением понял, что меня никто не видел: коридорной в это время не было на месте, наверно, отошла по неотложным делам.

Когда шум слегка отдалился, я не торопясь отправился в сторону складов, стараясь держаться в тени. Наверняка сейчас действовал комендантский час, и встреча с патрулём, да и не только, грозила мне крупными неприятностями.

Поэтому, добравшись до канавы, я постарался слиться с пейзажем, когда по улице протопали чьи-то шаги.

Так, то по канаве, то вдоль забора, я добрался до железнодорожной станции, где днём видел залежи взрывоопасных предметов.

Найдя неплохой наблюдательный пункт, я начал следить за маршрутом караульных.

Собак не было. Будь они в охране, можно было со спокойной совестью возвращаться.

Теперь же, выждав, когда патрульный пройдёт весь маршрут, запомнив время прохождения, я двинулся к строению, возле которого лежали ящики с гранатами.

Я хорошо видел, что они были даже открыты, когда проезжали мимо, кто-то тогда перегружал гранаты в подсумки. Понятно, что надеяться на то, что их так и оставили, было глупо, это ведь не наша безалаберность, но посмотреть стоило, может, там есть что-нибудь интересное.

Подобравшись к ящикам, в почти полной темноте попытался разобрать надписи на чужом языке. Вроде как мины… Что за мины? Всякие бывают! Гранаты нужны, чтобы с чекой, за что можно привязать проволочку. А вот гранату сунуть среди мин было бы хорошо. Затаив дыхание, я внимательно огляделся. Часовой стоял возле вокзала, патрульный шагал среди ящиков, направляясь в мою сторону. Сейчас он пройдёт совсем близко…Я прикинулся тюком, прислоненном к ящику с минами и замер.

Немец прошёл, я даже почуял запах его начищенных ваксой сапог.

Когда он удалился, я снова стал искать гранаты, пытаясь читать надписи, как будто понимал, что там написано! Как «гранаты» по-немецки? Может, у них просто буквенно - цифровое обозначение? Проклиная свалившуюся на меня амнезию, я проползал среди ящиков, пока опять не приблизился патрульный. Снова переждав, когда он пройдёт, я наткнулся на ящик, одиноко стоящий среди штабелей таких же ящиков.

Тихонько открыв запоры, я приоткрыл крышку, и чуть не вскрикнул: в ящике лежали «колотушки»! Взяв две штуки, я снова пополз туда, где лежали ящики с минами.

Сунув гранаты в щели между ящиками, я аккуратно открутил колпачки, вынул шарики, и связал их проволокой между собой. Затем, дождавшись очередного проследования патрульного, пересёк его тропу, привязал там конец проволоки и связал всё в один пучок. Теперь патрульный запнётся за проволоку и приведёт в действие взрывной механизм гранат. Затем, как я надеялся, могут сдетонировать мины. А если не сдетонируют? Значит, это надёжные мины.

Подумав, я привязал оставшуюся проволоку за общий узел и потихоньку пополз к ящику с гранатами. Хватило! Здесь я снарядил ещё одну гранатку, прямо в ящике, засунув туда же улику в виде кусачек. Теперь моим ногам просто не терпелось унести свою задницу подальше отсюда. Еле сдержался, чтобы с воплем не пуститься вскачь.

Сейчас немец споткнётся о проволоку, и кааак!..

У меня вытаращились от страха глаза, и я пополз назад, лихорадочно озираясь вокруг.

Я уже добежал до гостиницы, когда рвануло.

У меня подкосились ноги, и я упал возле стены. Слегка отдышавшись, попробовал залезть по стенке, но скоро понял, что это мне не по силам. С тоской посмотрел я на свои окна из-за угла, подумав, что ко мне могут возникнуть несколько вопросов у немцев, почему я тут гуляю ночью.

Когда я уже обдумывал ответы на эти глупые вопросы, из нашего окна выпали связанные простыни. Прыгнув, как заяц, я вцепился в эти простыни, как потерпевший кораблекрушение за обломок мачты, и начал изо всех сил карабкаться по ним, причём кто- то тянул меня наверх. Забравшись, я свалился на пол, запалено дыша.

-Помогай! – сердито прошептал Миша, судорожно пытаясь развязать узлы.

С трудом, но нам удалось это сделать, даже успели застелить постели. Потом я догадался сбросить халат и повесить его в шкаф.

Между тем за окном что-то мощно грохотало, сполохи огня освещали нашу комнату, слышались чьи-то вопли. Приведя комнату в относительный порядок, мы прильнули к окну, пытаясь понять, что там происходит. Там творилось что-то невероятное: что-то ярко горело, с противным свистом летели и взрывались снаряды…

Сзади с треском раскрылась дверь, кто-то ворвался в комнату, схватил нас за шиворот и бросил на пол. Громко и больно ударившись лбом, я услышал, как надо мной с треском вылетела рама. Нас осыпало осколками.

-Во дурни! Шайсе! – крикнул мужской голос. Я обернулся и увидел Генриха Вольфа.

Я немного прибалдел: этот немец, вместо того, чтобы спасаться самому, или бежать ликвидировать ЧП, побежал спасать нас? Даже если он шёл за нами, чтобы вести на допрос. Не вязалось что-то у меня в голове. В контуженой голове не вязалось и происшедшее. Я не мог поверить, что я и есть виновник творящегося на станции ада.

-Что случилось? – только и мог спросить я.

-Партизанен! – ответил Вольф. Мы удивлённо промолчали, переглянувшись.

Больше к нам ничего не прилетало, но ночевать здесь уже было неприятно: вся комната была засыпана осколками стекла, валялась выбитая рама.

-Пошли отсюда, - сказал Генрих, поднимаясь и отряхиваясь от осколков.

Мы послушались и вышли в коридор. Немного пройдя в сторону ванной, Генрих открыл дверь и, пропустив нас вперёд, вошёл в свой, как оказалось, номер.

-Мне сейчас далеко не до вас, киндеры, располагайтесь здесь, мне надо в штаб, а то расстреляют, как дезертира.

-Можно нам помыться? – глянув снизу-вверх на высокого немца, спросил я.

-Кто же вам запрещает? – удивился Генрих. – Главное, не выходите из гостиницы, иначе я вас не найду.

Генрих ушел. Я же, поискав по шкафам, нашёл полотенца и мыло, головой сделал знак Мишке следовать за мной.

Как ни странно, в ванной была горячая вода, было тихо, потому что не было здесь окна. Только слабый гул слышался.

Мы разделись и залезли в ванну. Я молчал, намыливая голову. Мишка тоже ничего не спрашивал.

- Потри мне спинку, - попросил я, - Чешется невероятно, как будто крапивой отхлестали.

Мишка надраил мне спину, потом тихо спросил:

- Что теперь будем делать?

- А я знаю?

- А кто должен знать? Мне кажется, тикать надо!

- Это да… Надо продумать всё, составить какой-то план…

- Какой план?! Сейчас Вольф приведёт сюда твоего дядю, вот будет потеха! План! – фыркнул Мишка.

- Подставляй свою спину.

Я натирал костлявую Мишкину спину с торчащими позвонками и старался думать. Думать не получалось, хотелось спать. Возможно, сегодня немцам будет не до нас, да и если мы внезапно исчезнем, кое-кого это может навести на нехорошие мысли.

Сейчас начало войны, немцы ещё хорошо организованы, очень скоро они придут в себя и начнут следственные действия. Пока мы вне подозрений: сам Вольф вытащил нас из-под обстрела, да и к детям пока не такое отношение, как будет после…

Хотя на это не стоит надеяться, это пока думают, что я немец. Странный контуженый немец… Я считаю русских своими, а они меня кем будут считать? Вот то-то.

- Ты заснул? – возмутился Мишка.

- Задумался, - признался я, - ты же просил подумать, вот я и думаю. Прости, что моя контуженая голова так плохо соображает.

- По-моему она у тебя дважды контуженая! – зашипел Мишка, - Учудить такое! И без меня! В следующий раз я набью тебе морду!

- Хватит уже бить меня по голове! – возмутился я, - Бьют все, кому не лень! Потом сам не знаю, что делаю…

- Сейчас ещё спишешь всё на свою контузию и лунатизм!

- Всё может быть, - согласился я, - где тебе ещё потереть?

- Спасибо, остальное я сам отмою.

Мы тщательно помылись, ополоснулись чистой водой, насухо вытерлись и отправились в номер Вольфа, причём ошиблись дверью и вошли в чужой номер.

Хорошо, никого не было. Зато на столе лежала расстеленная карта.

Я внимательно рассмотрел её, стараясь запомнить дороги на Восток, и мы поспешили покинуть чужой номер. За следующей дверью мы обнаружили номер… как будто Вольфа… Все они одинаковы.

-Минька, ты запомнил номер комнаты?

-Нет, а ты?

-Что ты к контуженому привязался? Я и номера то, не помню, как называются!

-Вот врать! – у Миньки даже пузыри от гнева изо рта поползли.

Я скромно промолчал, пытаясь покрепче запомнить карту. Закрыв глаза, я на память шептал номера частей, указанных на карте, расстояния между населёнными пунктами, высоты…

- Ты чего? – немного испуганно спросил Мишка.

- А?! – спросил я, открыв глаз, - Чего тебе, не мешай! – я продолжал мысленно сканировать карту, слева направо, сверху вниз. Убедившись, что всё улеглось в памяти, я открыл глаза и встретился с вопросительным взглядом Мишки.

- Так мы где? – спросил я. Мишка испугался

- Я спрашиваю, мы у Вольфа, или опять ошиблись номером? – Мишка кивнул:

- Да, вот видишь, шкаф пустой.

- Будем ложиться спать? Мы же ничего не делали, и совесть у нас чиста.

- Здесь только две кровати. А если Вольф придёт?

- Не поместимся на одной, что ли? Да и теплее будет. Не в таких условиях спали.

Мы разделись, легли, прижавшись друг к другу тёплыми спинами, и быстро уснули, сморенные насыщенным событиями дня и половины ночи.

Нас разбудил Вольф. Мы никак не просыпались, тогда он стянул с нас одеяло. Но, увидев нас, голых, обнявшихся, снова накрыл.

- Вы, почему в таком виде? – спросил он.

- Надоело спать одетыми, - зевая изо всех сил, ответил я.

- Почему без трусов?

- Потеряли где-то, или украли… Вон и рубашки подменили.

- Ладно. Вставайте. Не знаю, как с завтраком, может, сухим пайком?

- Да мы давно отвыкли привередничать! – мы оделись и пошли умыться.

- Как твой план? – шёпотом спросил меня Мишка.

- Ещё не вызрел.

- Пока он вызреет, нас повесят! – разозлился мой друг.

- Почему повесят? – удивился я.

- Пулю на тебя даже я бы пожалел!

- Ну, ты, ясное дело… - пробормотал я.

- Ты ещё намекать будешь? – зашёлся в ярости Мишка.

- Да что ты привязался! Сам-то что думаешь?

- Сбежать… - Мишка замолк, потому что в умывальную зашёл какой-то офицер.

- О! Киндер! – он что-то залопотал по-своему, Мишка ответил, я постарался побыстрее исчезнуть, а то опять начнут спрашивать, отчего чистокровный немец разговаривает только по-русски.

-Ну что, киндеры, пошли в комендатуру. Будем решать вашу судьбу. Думаю, надо вас в тыл. Видите, как здесь опасно?

Мы уныло молчали. Отправят в немецкий тыл. Посадят за парту, будем учить немецкий… Бить будет нас местная пацанва, наверно! Ещё бы: один еврей, другой – русский! Лучше на фронте… Правильно Минька говорит, тикать надо при первой возможности.

Так я размышлял, пока Вольф вёл нас в знакомое здание. Правда, мы не узнавали вчерашние чистенькие улицы города: кто-то ночью здесь здорово насорил.

К тому же постоянно носились мотоциклы, слышались отрывистые команды. Явно искали подпольщиков, или партизан.

У меня даже заныло сердце: сейчас наловят невинного народу побольше, да расстреляют для устрашения. Даже если я признаюсь, что это я сделал, не поможет. Или не поверят, или расстреляют вместе со всеми. И Мишку тоже.

Но главный сюрприз меня ждал возле комендатуры. Я увидел выходящего Гнилова в форме абвера, или вермахта, кто их знает, в общем, в немецкой форме!

Я дёрнул Мишку за рукав и постарался скрыться за широкой спиной Вольфа.

К счастью наш старый знакомый здорово спешил, и даже не взглянул в нашу сторону.

А может и взглянул, но сделал вид, что не заметил.

Интересно, что он здесь делает? Помнится, обещал пасть смертью героя.

Мишка вопросительно глянул на меня, я приложил палец к губам: молчи!

Действительно, ещё неизвестно, может, он под прикрытием, разведчик. А если враг, то нам сразу крышка.

В кабинете нас встретил мужчина в форме лет сорока, или больше. Для моего возраста все, старше двадцати, а тои восемнадцати, мне казались взрослыми, или старыми.

Дядька вышел из-за стола и подошёл к нам, внимательно меня разглядывая.

Потом что-то спросил. Вместо меня ответил Вольф. Так они поговорили несколько минут. Потом Вольф спросил меня, кем работал мой отец. Я рассказал, что узнал у Мишки. Тогда фон Граббе, к моему удивлению, сказал Вольфу, что ему знаком мой отец. Он очень сожалел, что я позабыл родную речь. К тому же Вольф, как мне показалось, рассказал историю своего друга.

Так что комендант оказался почти моим дядей. Он велел найти нам подходящую для немецких киндеров одежду, пока поселить в гостинице, и, при первой возможности, отправить в тыл.

Оказывается, где-то в Баварии жила моя тётка по матери. Или не тётка, какая-то фрау.

Сославшись на занятость в связи с ночным происшествием, комендант попрощался с нами за руку, не снимая, правда, перчаток, и нас передали какому-то фельдфебелю.

Генрих Вольф представил его нам как герра Шнитке. Так и повёл нас герр Шнитке, с карабином на плече, обратно в гостиницу.

По его недовольной морде лица, я видел, что ему совершенно не нравится поручение. Вот ещё: конвоировать мелюзгу, когда в городе происходят такие интересные дела. Я подумал, что сейчас солдаты под шумок трясут неблагонадёжных, особенно чудом оставшихся евреев.

Когда герр Шнитке довёл нас до гостиницы, они перекинулись с Мишкой парой фраз, и фельдфебель со всей возможной скоростью удалился.

- Фуф! – выдохнул Мишка, - я уже думал, засыплемся. Хорошо, что… - Мишка не договорил, потому что взвыли сирены и затарахтели зенитки.

Отбежав от гостиницы, мы увидели, что над городом идёт воздушный бой.

Какой-то крохотный самолётик нападал на двоих хищного вида истребителя. В это время, как я понял, штурмовики, пытались разбомбить мост. Отчаянная атака не увенчалась успехом. Бомбы легли неудачно, правда, одна из них попала в охранение, но сам мост не пострадал. Зато ни один наш самолёт не ушёл…

Налетели ещё истребители, и после недолгой карусели в небе, немецкие асы сожгли все самолёты.

- Гады, что делают! – скрипел зубами Мишка.

- Ты потише возмущайся, Минька, уши кругом.

Но все вокруг смотрели на небо.

- Минька! – окликнул я друга, - Ты знаешь, сейчас самое время…

- Какое время? – повернулся ко мне Мишка.

- Сейчас все побегут ловить лётчиков, не до пацанов будет.

- Точно!

- Давай, побежим вместе со всеми, пусть думают, что мы зеваки. Даже, если попадёмся, отбрешемся!

Больше мы не разговаривали, бросились в сторону моста, где что-то горело. На другой стороне реки, в лесу, куда упали самолёты, поднимались клубы дыма. Живы ли лётчики? Вполне мог кто-то спастись.

Поэтому немцы здорово переполошились и быстро организовали поисковые отряды.

Мы сновали между солдатами, никому не было до нас дела, только однажды Мишка попал под горячую руку, получив неслабый подзатыльник. Так бы и растянулся на тротуаре, не подхвати я его вовремя. Мы побежали дальше, не слушая поток немецкой матерщины.

Пробравшись через мешанину солдат, мы выбежали к частным домам, которые лепились недалеко от берега реки. Подходы к реке охранялись, но далеко не весь берег, иначе пришлось бы выставить часовых через каждые сто метров.

Мы нашли довольно густые заросли ивы и затаились там.

- Что дальше? – спросил Мишка.

-Надо как-то переправиться на тот берег. Ты умеешь плавать? – спросил я.

Мишка засопел.

- Не то, чтобы совсем не умею… А ты?

Я пожал плечами: не помню!

- Вода, наверно, ещё холодная, - пробормотал Мишка.

- И что? Пойдём назад? Подождём, пока вода нагреется, может, попросим дядю Генриха научить нас плавать?

Мишка ничего не ответил, гневно сверкая глазами.

Я встал и осторожно прошёлся вдоль берега. Наступив на край, чуть не провалился.

- Минька! – позвал я, и, когда Мишка подбежал, показал на край берега:

-Ты что-нибудь видишь?

- Что я должен увидеть?

- Смотри! – я тихонько покачал край берега, и тот закачался на воде.

- Это же островок! – воскликнул Мишка.

- Давай его оторвём от берега, спрячемся за ним, и переплывём реку! – сказал я, раздеваясь. Мишка недолго медлил, он доверял мне.

Мы набрали ещё веток, навалили на островок, чтобы он был погуще и лучше скрывал пловцов, постарались спрятать одежду, чтобы она не намокла, и, зайдя в воду, утопая по щиколотку в иле, стали отрывать приросший островок от берега.

Потратив немало сил и нервов, мы всё-таки добились успеха и поплыли, стараясь вытолкать островок из сучьев и веток, поросший травой, на середину реки. Потом медленное течение реки подхватило наш плот, и мы поплыли вниз по течению, от моста. Хорошо, что мы догадались выйти ниже моста, иначе пришлось бы проплывать под ним, и нас бы наверняка обстреляли, просто так, на всякий случай.

Сейчас же мы удалялись всё дальше о т города, стараясь толкать свой плот на противоположный берег.

- Не ленись, Минька, а то замёрзнешь! – торопил я друга, видя, что тот здорово устал.

- Не ленюсь я! – сквозь стиснутые зубы шипел Мишка, отчаянно работая ногами.

- Эх, наши припасы пропали! – вспомнил он.

- С мешками нам не удалось бы так легко скрыться, - постарался я утешить и Мишку, и себя. Да, теперь нам придётся туго! Без еды нелегко путешествовать по вражеской территории. Зайдёшь в деревню, и опять попадёшься.

Такими мыслями я старался отвлечься от холода, который уже начал сковывать моё небольшое тело, зубы начали выбивать дробь.

- Холодно! – пожаловался Мишка.

- Не унывай, Минька! – с трудом выговорил я непослушными губами, - Нельзя нам унывать и расслабляться, иначе потонем! А нам, если не забыл, надо к нашим, донесение принести.

- Я уже забыл про донесение, - ответил мне Мишка печально, - выплыть бы…

- Держись, друг! – подбодрил я его. Как ни странно, Мишка радостно посмотрел на меня, и заметно приободрился.

Эта переправа показалась нам вечностью, но мы всё-таки добрались до берега без потерь, то есть не потеряли ни друг - друга, ни штанов. Хороши бы мы были, пробираясь к своим голышом!

Выбравшись на берег, долго валялись на травке, скрывшись за кустами. Светило солнышко, согревая наши тощие продрогшие тела.

Потом оделись и пошли вниз по реке. Совсем немного мы прошли, как наткнулись на секрет, когда-то устроенный советскими красноармейцами.

Секрет был обнаружен и вырезан немцами. Трое красноармейцев в разных позах, в которых их застала смерть, лежали в окопчике, вырытом в интересном месте: отсюда хорошо просматривался мост.

- Пошли отсюда, - потянул меня за рукав Мишка.

- Погоди, - отозвался я, спускаясь в окопчик. Ещё недавно мне становилось плохо при виде трупов, сейчас же я стал более толстокожим, наверно, привыкаю.

- Они уже воняют, - сморщился Мишка.

Я затаил дыхание, закрывшись рукавом, но подобрался к одному солдату, ничком лежавшему на краю окопа. Что-то он закрывал собой. Внимательно осмотрев его, чтобы не взорваться случайно, а то некоторые шутники минируют покойников, я не заметил ничего подозрительного.

- Мишка, спрячься, на всякий случай, за бруствером, - обернулся я.

- За чем? – любопытный Мишка чуть не свалился в окопчик.

- Не высовывайся! Вдруг здесь заминировано!

- Я тебя не брошу! – разозлился Мишка.

- Дурак ты, Мишка! Нам обязательно надо дойти, хоть одному!

- Может, и дурак, - согласился мой друг, - Но больше я тебя не оставлю.

Ладно, подумал я, надо будет серьёзно с ним поговорить. Дружба дружбой…

Я вдруг вспомнил, что не рассказал ему, что представляет собой карта, которую мы видели. Надо будет заставить выучить Мишку хоть основные координаты, мало ли, что со мной может случиться!

Я осторожно приподнял тяжёлое тело, посмотрел, нет ли под ним какой подлянки, ничего не заметив, попросил Мишку помочь мне.

- Что ты там хочешь найти? – недовольно спросил Мишка, спускаясь в вонючую яму.

- Здесь пусковой механизм, хочу осмотреть.

- Что за механизм? – недовольно спросил Мишка.

- Помогай давай, не тяни время! – сердито сказал я.

Мы отвалили в сторону красноармейца, который, судя по петлицам, был командиром, и я стал внимательно осматривать коробку, лежащую под ним. Сверху была ручка, повернув которую, можно было привести механизм в действие. Справа была небольшая ручка индуктора. Я провернул её, индуктор прожужжал. Я завертел её побыстрее, чувствуя, что идёт заряд.

- Что ты крутишь? – прошипел Мишка, - видишь, провода оборваны?!

Действительно, провода от машинки были перерезаны, остальные, наверняка были прихвачены егерями, которые расправились с секретом.

Но дело в том, что в маленькой щели коробки я увидел загоревшийся зелёный огонёк! Подцепив ногтями крышку, я открыл ящичек, и увидел пульт управления.

Неярко горел зелёный огонёк, рядом располагалась маленькая красная лампочка, под ней была кнопка. Я ещё покрутил индуктор, зелёный огонёк вспыхнул ярче, тогда я нажал кнопку. Вспыхнула красная лампочка.

- Ну и что? – разочарованно спросил Мишка, а я моментально вспотел, подумав, что это могла быть кнопка самоликвидации. Нашему путешествию пришёл бы конец, больше бы не мучились мы от холода и голода, отдыхая на небесах.

Мои размышления прервал гул, донёсшийся до нас со стороны реки. Я посмотрел и замер, не веря своим глазам: мост рушился. Быки просели, увлекая за собой полотно, по мосту как раз полз паровоз с несколькими вагонами, и всё это сейчас падало в реку.

- Ты что наделал! – бледнея, воскликнул Мишка, - Тикаем отсюда, попадёт!

Я схватил машинку и запустил её подальше в реку, потом мы подхватились и побежали на Восток, если не ошиблись с направлением.

Бежали, не разбирая дороги, пока не выдохлись.

Остановившись на небольшой полянке, решили передохнуть.

- Что это было? – спросил Мишка, слегка успокоив дыхание. Я пожал плечами:

- Я думаю, радиовзрыватель. Скорее всего, основной заряд спрятали внутри быков, потом заминировали всё остальное, особо не маскируя. Немцы разминировали мост, не заметив вторую закладку, и вот мы, такие красивые, нажали на кнопку…

- Откуда ты всё это знаешь? – подозрительно спросил меня Мишка.

- Ничего я не знаю, - не стал скрывать я, - Ты же знаешь меня всю жизнь, когда бы

я успел выучиться на диверсанта?!

- Откуда я знаю? Может, тогда, когда тебя сажали в карцер.

- В карцер?

- Ну да. В нашем детдоме был карцер, туда сажали нарушителей. Тебя долго не было. Может, тебя чему-то учили?

- Не надо гадать, Минька, - грызя травинку, произнёс я, - если бы я что-то помнил…

- Когда вспомнишь, расскажешь? – сгорая от любопытства, спросил Мишка.

- Если это не государственная тайна, - ответил я.

- Да, это похоже на тайну, - согласился Мишка, - Взорвал склад, взорвал мост! Я начинаю тебя бояться!

- Не бойся, я с тобой! – ответил я, - Давай ещё немного отдохнём, да и отправимся вперёд. Может, найдём кого из своих. Должны же здесь остаться какие-то войска.

- Какие ещё войска? – удивился Мишка.

- Окруженцы. Видишь, с какой скоростью движется немец? Где-то наши войска держатся, а где-то враг прорывается, и окружают тех, кто не отступает, понимаешь?

- Понимаю, - побледневшими губами проговорил Мишка, - Что с ними будет?

- Надо думать, что с нами будет. Думаю, разыскать такой отряд и прорываться с ним к нашим.

- А потом? В тыл?

- Постараются отправить, но может не получиться ничего. Сейчас такая неразбериха, что нам безопаснее находиться в войсках, чем ехать в тыл.

- Это так, - согласился Мишка.

- Ну, что, отдохнул? Пошли.

- Пошли… - кряхтя, поднялся мой друг.

Мы отправились наугад, думая, как выбраться из леса. Но через некоторое время не обрадовались этому: лес пересекала широкая дорога.

Мы залегли на обочине, в кустах, наблюдая за дорогой. Опаснее всего на войне пересекать дорогу. Вроде неширокая, и проглядывается в обе стороны, но, как только выйдешь, обязательно кому-нибудь попадёшься на глаза, и надеяться на то, что ты всего лишь пацан, и никому не нужен, не стоит. Может, наоборот, потому что не сможешь оказать сопротивления. Думаете, мало вокруг мрази? Все такие честные: эти – порядочные тевтонцы, эти – порядочные советские граждане…

Не стоит окрашивать мир в розовый цвет, с той и другой стороны можно ждать чего угодно. Подумав об осторожности, я, однако, не собирался выжидать здесь до ночи, идти надо, с каждым часом фронт катится на Восток, не догонишь. Почему-то я это понимал. Поэтому, вылезши из кустов, я подошёл к обочине и внимательно посмотрел сначала налево, потом направо. Ни шума мотора, ни треска мотоцикла слышно не было. Я махнул рукой, и мы побежали через дорогу…

Вот откуда нам было знать, что здесь есть ещё лесная дорога? И что именно сейчас по ней едут полицаи?

Увидев нас, бегущих через дорогу, они начали кричать, свистеть, кто-то даже выстрелил вслед.

- Стой! – вопили вслед нам, но мы ничего не слышали, пробиваясь сквозь редкий подлесок. Да, очень редкий. Это был не лес, а какой - то парк. Через некоторое время навстречу нам выскочил мотоцикл с коляской, и мы бросились в разные стороны.

Мы не договаривались, так получилось. Когда я обнаружил, что остался один, остановился, и стал прислушиваться. Шум раздавался справа от меня. Погоня продолжалась недолго, скоро я услышал удар и болезненный вскрик. Кричал явно Мишка. Чертыхнувшись, я пошёл в том направлении. Выйдя к кустам, я пошёл вдоль них, надеясь хоть немного укрыться от посторонних взглядов.

Через некоторое время я вышел к полуразрушенному дому, обнесённому забором, который в некоторых местах обвалился.

Возле одной из дыр я остановился и залёг. Мне открывался хороший вид на заросший двор, на котором были вкопаны несколько столбов, была устроена коновязь в виде бревна, горизонтально лежащего на вкопанных чурбанах с метр высотой, дальше станок для подковывания лошадей.

Сюда привели Мишку. Из развалин вышли два немца, в расстёгнутых мундирах, что-то спросили полицаев. Я услышал: «юде».

- Еврейчик! – радостно захохотал один из полицаев.

Другой стал раздевать Мишку. Тот отбивался, но, получив увесистую плюху, обмяк.

Раздев Мишку, они привязали его к бревну, причём руки растянули вдоль бревна.

- Может, не еврей? – засомневался кто-то, - смотри, не обрезанный!

- Долго ли! – захохотал кто-то, - смотри, как это делается! – он взмахнул рукой, и я услышал полный боли вопль своего друга.

Я сжал кулаки так, что ногти больно впились в ладони.

К Мишке подошёл немец, с автоматом на плече, пьяно пошатываясь.

- Юде? – спросил он.

- Эспаньёл! – прохрипел Мишка.

- Найн! – засмеялся немец, показывая рукой на живот Мишке, - Юде!

Он отошёл на два шага назад, снял автомат с плеча и наставил на Мишку:

- Та-та-та! – сказал он, и засмеялся. Потом что-то сказал полицаям. Те склонились и побежали на кузню, как я определил. Выбежав оттуда, один из полицаев подошёл к Мишке, поигрывая молотком.

«Что он собирается делать?» - мелькнула у меня мысль. В животе всё сжалось, во рту появился медный привкус.

Полицай что-то поставил на ладонь Мишке и стукнул молотком. Мишка страшно взвыл, с визгом. Я не сразу понял, что происходит, но, когда полицай перешёл к другой руке, понял…

Глаза застлала красная пелена, я чуть не бросился на выручку, рвать глотки врагу. Чудом удержался на месте.

- Вилька! – вопил от боли Мишка, - Вилька! Убей! Убей всех! Убей! Отомсти!

Полицай, нисколько не дрогнув, методично вколачивал гвозди в ладошки моего друга…

Я, не теряя рассудка, отполз подальше от забора, и кинулся прочь, думая, где можно раздобыть автомат, или пулемёт, чтобы выкосить всю эту нечисть.

Я бежал в сторону дороги, помня, что где-то должна быть телега с полицаями. Может, на телеге есть хотя бы винтовка.

Однако далеко я не убежал, обо что-то споткнулся, и кубарем полетел в овраг.

Не успев вскрикнуть, оказался в чьих-то сильных руках. Рот мне зажимала широкая ладонь, пахнущая махоркой.

- Тихо! – прошептали мне на ухо.

Я огляделся. Вокруг меня сидели четверо мужчин в маскировочных комбинезонах.

«Полковая разведка!» - почему-то мелькнуло у меня в голове. Меня отпустили.

- Ребята! – радостно прошептал я, но тут же чуть не заплакал:

- Ребята, там моего друга убивают! Помогите!

- Кто убивает? Зачем?

- Мой друг, понимаете, он наполовину еврей, над ним издеваются! – не сдерживая слёз, забормотал я, - Его прибили гвоздями за руки к бревну!

Мужчины побледнели:

- Ты это сам видел, малыш? – я часто закивал головой, брызгая слезами.

- У нас задание… - начал один из них.

- Да ты что, командир? – прошипел один из них, - Ты пройдёшь мимо такого, и спокойно отправишься выполнять задание? Ради кого мы воюем?! Вот, ради них!

- Всё! Хватит рассуждать, веди, малыш!

Что там говорить, разведчики умели ходить! Но я тоже, откуда-то знал, как поставить ногу, чтобы не переломилась ветка, не зашуршал листок, не скрипнула галька, причём бежал бегом.

- Ну, ты, привидение, - удивился командир, когда остановились в ста метрах от забора.

Мишка уже не кричал, наверно, потерял сознание. А если…

- Стоять! – схватил меня за плечо своей железной лапой командир. Я даже охнул про себя и помассировал плечо, уважительно глянув на командира.

- Джиу-джитсу! – объяснил он мне. Я кивнул.

- Жди здесь! – шепнул он мне на ухо, - Как дадим знак, подходи.

Пришлось согласиться, хотя во мне всё бурлило, до того хотелось в драку.

Разведчики растворились в кустах. Вокруг стояла тишина. Сколько я ни вслушивался, звуков боя не услышал. Уже хотел пойти посмотреть, что происходит, когда возле меня появился один из разведчиков, и знаком пригласил пройти за собой.

Во двор мы зашли открыто, никого не таясь.

Возле коновязи лежали горкой несколько тел полицаев, возле них, на коленях, стояли два немца, заложив руки за голову.

Их о чём-то спрашивал командир, немцы отмалчивались.

На телеге лежал Мишка, прикрытый рогожей. Я кинулся к нему, откинул рогожу.

- Да не бойся, жив твой друг, - ласково сказал кто-то.

Руки у Мишки были умело перевязаны, пися, тоже.

- Надо бы промыть раны мочой, - всхлипнул я, - гвозди ржавые были

- У нас есть, чем промыть и смазать, - сказал разведчик, - в рейде всякое случается.

Я смотрел на Мишку, удивляясь, насколько к нему привязался. Я не помнил ни родителей, ни брата, ни сестру. У меня был только Мишка.

Я обернулся и увидел немцев, стойко игравших в молчанку. Не дожидаясь, когда командир перейдёт к экспресс - допросу, я взял из кучи оружия штык со свастикой и подошёл к немцам.

- Тебе чего, парень? – спросил командир.

Я, молча, подошёл к пленным, которые презрительно смотрели на меня. Старший сплюнул, сказав «русиш швайн».

Я не стал кричать, воткнул ему в глаз штык, и провернул в глазнице.

Тот вскрикнул и обмяк.

- Ты что делаешь?! – закричал командир, хватая меня за плечи.

- Будешь говорить? – спокойно спросил я второго. Тот закивал, оказавшись знатоком русского языка.

- Ну, ты даёшь! – покачал головой командир, - Отойди в сторону, ещё прирежешь последнего языка!

Я отошёл к телеге, присел на чурбачок и прикрыл глаза, из которых текли слёзы.

Допросив немца, командир прикончил его и подошёл к нам.

- Ну, мужики, что дальше? Надо бы ребят доставить в отряд. Не бросать же раненого. Да и контуженого этого тоже.

- Откуда вы знаете о моей контузии? – удивился я.

- Только контуженые так делают, не боясь командира, - ответили мне.

- А что у вас за задание? – вспомнил я, - Может, могу чем помочь? Мы оттуда пробираемся, кое-что видели. Мост взорвали, склад боеприпасов…

Разведчиков едва не разорвало от смеха, который они пытались подавить. Долго ещё я не мог привлечь своё внимание. Потом надулся и замолчал.

Когда мужики пришли в себя, они пытались разговорить меня, но я отворачивался.

- Ну прости… Как тебя, кстати, звать?

- Я Вилька, моего друга Мишкой кличут, - хмуро ответил я.

- Вилька, это Вильгельм, что ли? – я кивнул.

- Вот дела, - протянул командир, - Друзья не разлей вода: немец и еврей.

- Они ещё дети, командир, - вздохнул один из разведчиков, - плевать им на политику.

- Да, - согласился командир, - действительно, будьте, как дети… так у кого какие идеи?

- У меня идея, - расхрабрился я. – Дайте несколько листов бумаги.

- Зачем тебе, - удивился командир.

- Нарисую карту, где указаны позиции немцев. Мы с Мишкой видели карту, я запомнил.

- Давай, попробуем, - сказал командир, вынимая из планшета несколько серых листов бумаги и карандаш.

Я взял листы, пронумеровал их и стал чертить кроки. Когда кончились, попросил ещё.

- Это правда? – спросили меня. Я кивнул.

- Где ты это видел?

- Это не важно. Видел. Сейчас уходить надо, некогда рассказывать.

- Это даже удивительней, чем взрыв моста… Может, ты правда всё это взорвал?

- Всё правда, вам бы только обижать маленьких…

- Ну, извини, но не верится что-то. У нас задание, как мы можем довериться пацану?

- Хотите потерять время и жизнь? Не удивлюсь, если по нашим следам уже отправили погоню. Они, конечно, не поверят, что это мы, но всё равно будут искать виновного. Я не прав?

- Да, это так, - вынужден был согласиться со мной командир, - Если вы действительно навели там шороху, надо быстро смываться. Ты не врёшь? – пытливо посмотрел мне в глаза командир. Я спокойно выдержал его взгляд, не моргнув.

- Не думайте, что я вражеский разведчик, я советский гражданин.

- Ну-ну. Сейчас никому нельзя верить, даже таким шпингалетам, как вы.

- Да, мы специально вас разыграли, - согласился я.

- Ладно. Не обижайся, время такое. – Я кивнул.

- Листы с картой я бы распределил между бойцами, - предложил я, - хоть кто-то доберётся.

- Будем нести всё. Передавать в случае гибели планшет друг другу, - сурово ответил командир. - У тебя ещё что - то?

- Да. У нас в штанах зашито какое-то донесение, которое нам передал Зосима Петрович. У него комиссар по имени Гнилов.

Командира перекосило: - Та ещё гнида.

- Мы видели его у немцев, в их форме…

- Во как!

- Мы не поняли, предатель он, или наш разведчик.

- Там разберутся.

Разведчики, между тем, уже собрались. Одели Мишку, самый сильный взял его на руки, и отряд направился в лес.

По дороге командир выпытал у меня подробности уничтожения моста.

Узнав о радиовзрывателе, успокоился.

- Мы с собой такой несли, - сказал он, - спасибо, сделали за нас работу!

- Рано ещё, благодарить, надо выбраться отсюда.

- Вас обязательно вытащим. Даже если твою карту потеряем, твоя голова гораздо ценнее. Наверно, она хранит ещё какие-то секреты?

- Возможно, - согласился я, - только я пока об этом не знаю. Не знаю, насколько ценное то, что мы видели и слышали.

- Об этом я и говорю.

Через некоторое время командир разделил отряд на две части. Мы с командиром и ещё двумя разведчиками пошли вперёд, другие, которые присоединились к нам позже - всего разведчиков было восемь - отправились куда-то в обход.

Так мы и шли, пока не подошли к болоту. Здесь разведчики вырубили длинные слеги и объяснили мне, как надо идти по болоту. Я слушал, не перебивая, вспомнив свой опыт хождения по болоту с Мишкой, когда едва не потонули в грязной луже.

Пошли гуськом, осторожно проверяя тропинку слегами. Мишку несли по очереди.

- Почему он не просыпается? – с тревогой спросил я.

- Намучился, бедняга, - ответили мне, - да и спирту мы ему влили… Больно ведь. Жалко, лёгкую смерть приняли те мерзавцы. Ты знаешь, Вилька, они уже костёр готовили, поджарить хотели дружка твоего.

Я заскрипел зубами, перед глазами стало красно. Ну, ладно, хоть с одним расправился своими руками! И штык прихватил, подвесил ножны к ремню, тоже трофейному.

Под ногами хлюпала мутная жижа. Мои ботинки сразу раскисли, наполнились водой.

Холодная вода почему-то. Наверно, где-то бьют ключи.

Солдатам пока хорошо, в сапоги не набрали.

- Смотри, командир, малец-то еле идёт, да и почти босиком. Вода до чего холодная, застудится! Давай, я возьму его!

- Не надо! Хватит вам Мишки! – прохрипел я, уже не чувствуя ног.

- Ты у нас на вес золота! – ответил командир, подхватывая меня на руки.

- Я тяжёлый… - возразил я, поняв вдруг, что сейчас засну. Пока шёл, держался, а сейчас сморило.

- Смотри-ка! Спит!

- Ещё бы! Столько пережить! Ты заметил, мальчонка-то, весь седой!

- Война проклятая! Ещё и контуженый…

Больше я ничего не слышал.

Проснулся я, когда меня уложили на что-то твёрдое. Я открыл глаза и увидел, что мы вышли на островок, солдаты устроили привал, вскрывали консервные банки, нарезали хлеб. Я протёр глаза и сел.

- Во! – засмеялись мужчины, - Как настал обед, сразу проснулся! Молодец!

Мне сунули в руки банку с тушёнкой и краюху хлеба:

- Штык у тебя свой. Не побрезгуешь? – я отрицательно покачал головой, я ведь почистил штык. Поэтому, вынув его из ножен, начал с аппетитом уничтожать тушёную говядину.

- Как там Мишка? – спросил я с набитым ртом.

- Спит твой дружок, живой. Дальше как, пойдёшь, или поедешь?

- Пойду, - вздохнул я, - Не маленький.

- Сейчас уже не такая холодная вода будет, нагретая солнцем. Потерпи, а то командир выдохся, никому тебя не хочет уступать. Похож ты, говорит, на его младшего братишку.

Ну, дела, подумал я, а меня считали чистокровным немцем.

Немного отдохнув, отправились дальше.

Где-то, через час пути мы услышали перестрелку. Остановились и прислушались.

- Наши? – спросил кто-то.

- В той стороне, как будто. Нарвались?

- Вперёд! – скомандовал командир, - нам, главное, не нарваться! Таких языков захватили!

- Возьмёте в разведчики? – осмелился я спросить, оперевшись на слегу.

- Обязательно возьмём, - немедленно отозвался дядя, который больше всех нёс Мишку. Куда мы без вас.

- А вы не смейтесь, - пропыхтел я, - В Германии у меня оказались родственники, так что прикрытие железное!

- Ну и что за секреты ты будешь пересылать из школы? – поинтересовались у меня, - или поступишь на службу в рейсхканцелярию?

Я запыхтел ещё громче. Это правда. Отправят меня в школу, драться буду с мальчишками, вот и вся моя шпионская деятельность.

Если бы меня оставил при себе дядя Отто… Вот интересно, заявись я снова к нему, что он скажет? Расстреляет сразу, или поверит в мои сказки, как меня похитили красные, а я сбежал, бросив друга…

Да и вообще, надо сначала немецкий выучить, или вспомнить, если знал. Что-то я знаю, диверсию на станции как-то провёл, на мост зарился, даже взорвал… случайно.

Зачем я полез под разлагающийся труп красноармейца? Интуиция. Кто я?

- Ну, что молчишь, разведчик?

- А что говорить? Всё равно не возьмёте. Хотя я здорово мог бы помочь вам. На детей мало обращают внимание, если ты не еврей, а наоборот, немец. Вот только язык надо подтянуть, ничего не помню.

- Жалко, что не помнишь, сошёл бы за переводчика.

- Мишка знает, немецкий и испанский.

- Разговорчики! – оборвал нас командир, - Кажется, выходим.

Мы действительно, вышли на сухое место, повалились на землю, я разулся, вылил воду из ботинок, растёр свои набухшие, морщинистые ноги.

Один из разведчиков достал из своего вещмешка портянки, накрутил мне на ноги:

- Собьёшь совсем ноги, носи.

- Слушайте, а куда мы идём? Неужели фронт так близко?

- Нет, Вилька, не фронт. Здесь базируется партизанский отряд, туда и направляемся, у них рация есть, даже аэродром.

- Уже партизанский отряд?

- Чему ты удивляешься? Таков был изначальный план. Есть немало законсервированных баз с продуктами, вооружением.

- А почему нам было не ударить первыми?

- Ну, ты сказанул! У нас же пакт был.

- У немцев тоже был!

- Представляешь, что было бы, напади мы первыми?

- Интересно, что было бы?

- Давай у командира спросим. Скажи, командир.

- Весь мир следил за нами, Вилька. Если бы мы напали первыми, против нас воевали бы полмира. Может, и японцы вступили бы.

- А немцы, кроме нас, никого не трогали? Почему они были у нас на границе? Мы всегда были соседями?

- Что ты… Немцы захватили Чехию, Австрию, Польшу, половину Франции, Швецию, Норвегию, несколько маленьких стран, бомбили Англию…

- А если бы мы напали на Германию, эти страны выступили бы против нас? – перебил я командира.

- Есть ещё САСШ.

- Они бы бомбили Англию?

- Они не помогали бы нам.

- Сейчас наши войска подходили бы к Берлину, а не немцы к Москве. Вольф сказал, осенью они возьмут Москву!

- Не верь, Вилька! Пропаганда!

- Да уж, пропаганда…- мрачно сказал я.

- Хватит! Если бы, да кабы! Имеем то, что имеем, так что, встали, и пошли в расположение!

Отряд снова растянулся цепочкой, моё место было посередине, впереди несли Мишку. Он так и не пришёл в себя.

У меня от усталости опять начали слипаться глаза, когда наш маленький отряд попал в засаду.

Мы вовремя залегли, и никто не пострадал. Засада ждала нас с другой стороны, сразу не сориентировались, но и нам было некуда бежать.

Пока отчаянно отстреливались, откуда-то ещё послышалась стрельба.

Я приподнялся на локтях, чтобы посмотреть, кто стреляет.

- Наши! – закричал я, и получил две пули в грудь.

…Я открыл глаза, и не понял, где нахожусь. Светлая белая палата, солнце проникает сквозь окно, занавешенное лёгкими занавесками. Что-то попискивало возле меня.

Скосив глаза, увидел какую-то аппаратуру.

Что со мной? Попал под обстрел? Взорвалась граната? Попытался вспомнить.

Наш последний рейд закончился неожиданной встречей с бандитами, которые тоже не ожидали нас встретить здесь. По это тропе давно не ходили караваны контрабандистов. И вот, здрасте! Сразу все вскинули «калаши», началась перестрелка.

Как же меня угораздило? Я же был в бронике! Однако грудь болит. Может, поломало рёбра? Вздохнуть тяжело.

Пока я размышлял, открылась дверь и вошла молоденькая медсестра.

- Больной наш очнулся! – улыбнулась она, - Кушать будем? – я кивнул, почувствовав сильный голод.

- Сейчас принесу манной кашки, - подмигнула мне она, и вышла.

Когда я уже устал ждать, снова вошла сестричка, сказав за дверью кому-то, чтобы подождал, пока она не накормит больного.

- Кто там? – прошептал я, удивляясь слабости своего голоса.

- Дружок твой. Сам недавно очнулся, так и дежурит возле твоей двери, ждёт, когда ты придёшь в себя. Сейчас поешь, запущу на пять минут, а то покоя не даст…

Сестра присела на стул рядом с кроватью, размешала кашу, и с ложечки стала меня кормить, приговаривая:

- Умница, мальчик, хороший аппетит – лучшее лекарство. Так скоро поправишься, малыш…

Что это она сюсюкает со мной? Неужели я так плох? – думал я, с удовольствием поглощая вкусную кашу со сливочным маслом. Наконец каша кончилась, я облизнулся и тонким голосом поблагодарил медсестру, попросив принести в следующий раз побольше такой вкуснятины.

Сестричка засмеялась, погладила меня по щеке, и обещала откормить меня, чтобы не просвечивал насквозь.

Она ушла, а ко мне зашёл… Мишка. Я перестал дышать. Мишка скакал на костылях, кисти были перевязаны, но на лице красовалась широчайшая улыбка.

- Вилька! Наконец-то. Я уже устал ждать, когда ты проснёшься, всё спит и спит…- Мишка всхлипнул, утёр слезу, опустился на стул, и снова заулыбался: - Это ты меня оттуда вытащил? Я-то быстро потерял сознание от боли, не помню, что потом было.

- Я наткнулся на наших разведчиков! – прошептал я, - Они и побили всех полицаев, а немцев допрашивали. Одного я… - я вспомнил, как воткнул штык в глаз немцу, и мне стало плохо.

- Тебе плохо? Вилька, может, врача?

- Не надо, Минь, уже прошло. Лучше скажи… - я улыбнулся, - Тебе всю письку отрезали, или половину?

Мишка дёрнулся, испуганно посмотрев на меня.

- Нет, не отрезали, только кожу срезали, чтобы я был как будто обрезанный. Слава богу! – вздохнул он. Меня разбирал смех: - А зачем тебе писька, Минька?

- Как зачем? – удивился Мишка, - а писить?

- Ну, ты и так мог, как девчонка! – не унимался я.

- Ты что, не знаешь, зачем мальчику писька? – удивился Мишка.

- Не-а! - продолжал веселиться я. Между тем от смеха начала болеть грудь.

- Ладно, подрастёшь, поймёшь! – нахмурился Мишка, но, глянув на меня, улыбнулся:

- Да ты разыгрываешь меня!

- Ой, Минька, не смеши меня! больно делается!

- Вилька! – вдруг посерьёзнел Мишка, - Ты знаешь, когда я ждал в коридоре, видел стенд «Наши ветераны». Я не поверил. Там было написано: 1941-1945. Это что, война четыре года будет идти?

- Да, Мишка, закончится 9 мая 45 года.

- А мы где? В будущем?

- Не знаю, Минь, сам не пойму. Мы же должны быть взрослыми, а мы, как были детьми, так и остались. Я же не постарел?

- Нет, не постарел, только седой совсем.

- Ну, это ещё там, на войне, когда меня засыпало.

- Не совсем, Виль, тогда ты только наполовину был седой, теперь весь.

- Ну что же… зато живой!

- Да, и в будущем!

Я вздохнул, и грудь снова пронзила острая боль. Я закрыл глаза, застонал, сквозь веки увидел какое-то светлое пятно и открыл глаза.

Первое, что я увидел, это довольно яркая лампа под жестяным абажуром. Второе, это пожилой человек в белом халате, запятнаном кровью. На голове белая шапочка, с повязкой на лице.

- Ну и зачем ты проснулся? – ласково спросил он, - ещё ничего не кончилось! Только одну пулю извлекли. Думаешь, выдержишь? А сердечко? И морфия нет, придётся спирту дать. Машенька, видишь, пациент глазки открыл. Налей мальчику спирту…

Медсестра что-то развела в мензурке, приподняла мою голову повыше и сказала:

- Вдохни, и пей.

Я выпил, и у меня полезли глаза на лоб: для детского организма неразведённый спирт оказался немного крепок. Как ни пыталась Машенька напоить меня водой, я не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потом всё исчезло.

И удивительных снов про будущее я больше не видел.

В следующий раз я проснулся в палатке. Это я понял по матерчатому потолку.

Болела голова. Но голова не очень, вот всё остальное тело ныло неслабо.

Хотелось глубоко вздохнуть, но мешала тугая повязка, и боль. Чем глубже я пытался вдохнуть, тем больнее становилось.

«Что мне не сиделось в будущем?» - с тоской подумал я, вспоминая сон. Интересно, где Мишка? Так быстро опьянел, что не успел спросить.

Мишка обнаружился на соседней кровати. Просто он тихо спал.

Это мне объяснила медсестра Маша, зайдя к нам, проверить больных.

- Как он себя чувствует? – сумел спросить я.

- Да уж получше тебя, - ответила Маша, - Кушать сможешь?

- Манную кашу, - улыбнулся я, - со сливочным маслом.

- Будет тебе сливочное масло, - тихонько посмеялась Маша.

Действительно, спустя некоторое время она принесла тарелку каши, подложила под мою больную голову, ещё одну подушу, и стала кормить меня с ложечки вкусной кашей. Немного поудивлявшись совпадению со сном, я ел с удовольствием, несмотря на боль в груди.

- Сильно меня? – поев, спросил я.

- К счастью, лёгкие на задеты, сломаны два ребра. Просто чудо! Когда надо будет… Ладно, я ещё зайду, не сможешь ты меня позвать.

Через некоторое время я снова забылся во сне, улыбнувшись перед этим, сожалея, что не состоялся весёлый разговор с Мишкой.

Как плохо болеть! – думал я, проснувшись в следующий раз. Хотелось в туалет, а подняться нет сил. И терпеть нет мочи. Хорошо хоть, недержание не появилось вновь.

Но давит, невозможно!

На соседней кровати кто-то зашевелился и сел. Скосив в ту сторону глаза, я увидел Мишку! Он тоже увидел меня.

- Вилька! – воскликнул он, вставая. Я заметил, что руки у него забинтованы.

- Мишка, - осторожно попросил я, - дай утку!

- Утку? – удивился Мишка.

- Ну, горшок! Писать хочу!

- Так бы сразу и сказал… - пробормотал Мишка, забираясь под мою кровать.

Потом, неловко действуя своими культями, постарался подсунуть под меня утку.

Выходило это у него плохо, как у безрукого, шутить мне расхотелось.

На моё счастье появилась Маша, которую я сначала стеснялся, но, после неловких попыток Мишки, всё стеснение пропало.

-Умница, Витька, - сказала Маша, вынимая утку, - не надо стесняться, когда поправишься, будешь всё сам делать. А Мише самому ещё надо помогать, руки пока не справляются, пальчики плохо двигаются.

- Теперь не будут тебя мучить скрипкой, - бормотнул я.

- Лучше бы мучили, - всхлипнул Мишка.

-Ну, Миш, не теряй надежды, - шипел я, кляня себя за глупую подначку.

Но Мишка не плакал, он присел ко мне на кровать, и начал гладить меня по голове своей забинтованной рукой.

- Какой ты стал белый, Вилька, совсем белый!

- Это после контузии?

- Сейчас ты стал ещё белее.

- Может, отмыли?

- Может! – засмеялся Мишка, - как я рад, что мы живы, и вместе!

Пошептаться нам не дали, потому что вошёл доктор, который меня оперировал. Я узнал его по круглым очкам.

- Что, больной? Жив?

- Жив товарищ доктор, - прошептал я, - Спасибо…

- Тебе спасибо, что выжил, а то меня бы съели твои товарищи, да и комдив…

- Мои товарищи… они живы? Все? – с надеждой спросил я.

- Это было бы слишком хорошо, Витька, - вздохнул доктор, - Война не разбирает, кому умереть, кому жить, вот и ты чуть не угодил.

- Да ну, сам подставился, - покраснел я.

- Как знать. Ребята говорят, если б не поднялся, пуля попала бы тебе в голову. Вполне могло быть.

Доктор убрал с моей груди одеяло, осмотрел повязку.

- Ладно, отдыхай пока, завтра сделаем перевязку. А ты, герой, - обратился он к Мишке, - как себя чувствуешь? Руки болят?

- Ноют, чешутся.

- Подживают, тоже завтра перевяжем, - Мишка поёжился.

- Скоро вас посетит комдив, готовьтесь, вспоминайте свои подвиги. Всё, ребятки, пойду дальше. Сегодня поскучайте, никого к вам не допущу, слаб ты ещё, Витька.

Доктор ушёл, и мы с Мишкой от души нашептались, вспоминая свои приключения.

- Как ты думаешь, Вилька, что с нами дальше будет?

- Отправят в тыл, Минька. Будь мы здоровы, побарахтались бы, а так, кому мы здесь нужны?

- Это так, - уныло сказал Мишка.

- Ты что, Минька? Неужели понравилось играть со смертью?

- Страшно было, - покивал головой Мишка, - А сейчас чего-то не хватает. Скучно.

- Ты так говоришь, будто всё уже кончилось. Не забывай, там, за стенкой палатки, идёт война, а мы ещё в тылу врага. Рано ты расслабился.

- Я не о том, Вилька, мы сейчас беспомощны, как дети, обидно.

- Да, Минька, не совершать нам больше рейды по тылам врага!

Мишка с удивлением посмотрел на меня:

- Всё бы тебе смеяться!

- Ну, не плакать же, Минь! Мы ещё так молоды, всё у нас впереди! Если захочешь, навоюешься ещё!

- А ты?

- Я имел ввиду, вместе со мной…

- Не хочу с тобой расставаться. Куда ты, туда и я.

- Да, у нас получилась неплохая пара диверсантов.

- Это же ты всё сделал!

- А кто начал? С дубинкой?!

Мы посмеялись, немного, потому что мне было больно, потом опять пришла Маша и покормила нас. Причём Мишку тоже пришлось кормить с ложечки, не держал он ещё ложку своими культями.

На другой день нас перевязывали. Мишка шипел сквозь стиснутые зубы, по его щекам текли слёзы. Мне тоже было не сладко, когда меня ворочали.

Не успела утихнуть боль, как нас посетил сам комдив.

Ему принесли стул, он сел на него, поразглядывал нас, как будто впервые видел, и сказал, что времени на лечение у нас не осталось, завтра прилетает самолёт, и нас отправляют в Москву.

- Я доложил про ваши приключения, и мне приказали срочно отправить вас в тыл.

Я думаю, вами заинтересовались соответствующие органы. Вы и так хорошо нам помогли, а, вспомнив всё, наверно, расскажете ещё немало интересного.

Я представил вас к медали «За отвагу», что будет потом, мне неведомо. Спасибо, ребята!

- Куда нас? В детдом? – с трудом спросил я.

- Зачем же в детдом? Сначала в госпиталь, потом решат. Вам нужно качественное лечение, не дай бог, воспаление. У нас не богато с медикаментами.

Когда ушёл комдив, к нам прорвался командир разведчиков.

Он обнял Мишку, сел ко мне на койку и поцеловал в лоб.

- Прости, Вилька, что не уберегли. Буду скучать. Береги себя.

- Правда, мне сказали, что у вас есть младший братишка?

- Правда. Такой же, как ты.

- Похож?

- Такой же смелый и серьёзный.

- Не серьёзный я, весёлый.

- Молодец, Вилька, братик! Ребята хотят попрощаться, да не пускают.

- Почему не пускают? Я же не при смерти.

- Боятся инфекции.

- Тогда понятно. Передайте им, что я очень их всех люблю.

- Спасибо, Вилька!

- До свидания... А я ведь так и не узнал, как вас зовут.

- У нас и не положено, обращаемся по позывным. Я, например, Бобёр. Для тебя сделаю исключение, как для братишки. Сергей меня зовут. Ну, всё! –

Сергей наклонился, ещё раз поцеловал меня, Мишку, и вышел из нашей палатки.

Назавтра мы с Мишкой целый день провели вместе. Заходила Маша, доктор проверил, как идёт моё выздоровление, посоветовал делать нехитрые упражнения, чтобы разгонять застоявшуюся кровь, Мишке тоже. Мишка морщился, но делал вращательные движения руками.

- Ты, Витька, главное, не сдерживай дыхание, старайся глубже дышать, а то может воспаление лёгких случиться, - объяснял мне доктор. – Организму требуется кислород, а где его взять, как не из лёгких.

Доктора звали Артур Львович. Из бывших. Непонятно, как избежавший повальных арестов, он служил в военном госпитале, потом попал в окружение. Теперь, в партизанском отряде был главврачом полевого госпиталя.

- Артур Львович, почему вы меня Витькой кличете? – спросил я.

- А как же?

- Вилька я, Вилли…

- Да? А мне показалось, что тёзка сынка моего.

- Воюет?

- Нет, давно схоронил, ещё в гражданскую. Чуть старше тебя был.

- Извините.

- Не надо, Витька, не одного его я схоронил, жена от тифа, дочка… Один я остался, Витька. Меня тоже два раза арестовывали, да отпустили. Чтобы тебя вот вытащить.

- Спасибо вам, Артур Львович, лёгкая у Вас рука, не почуял, как пули вынули.

- Да ты без сознания был, вот и не почувствовал. Хотя, да, вы герои. Вон, Мишка. Знаю, как больно, когда кисти ранены, перевязывать, а он только шипит.

- Да, - подтвердил Мишка, - когда прибивали, не так больно было.

- Доктор, - прошептал я, - А как у него со второй раной?

- Рана, как рана. Зажила уже.

- Не отрезали?

- Не волнуйся за своего друга, всё у него в порядке. Тебе бы ещё полежать. Растрясут, окаянные. Здесь, тоже, оставаться нельзя. Лютует немец, ищет кого-то. Не вас?

- Не исключено. Неужели догадались?

Ночью прилетел самолёт. Право отнести меня на руках отвоевал тот самый дядя, который нёс по болоту Мишку.

- Запомни, Вилька, - прогудел он, - Бизон мой позывной. Будешь опять по тылам хулиганить, вызывай, повеселимся вместе, - подмигнул он мне, - Зовут меня Тарас.

Меня уложили на носилки, привязали, Мишку тоже закрепили, сам держаться он пока не мог. С нами сел политрук, Артемий Павлович, сопровождающим. Он должен был нас, как особо ценный груз, сдать с рук на руки каким-то ответственным товарищам. Ни в званиях, ни в должностях я не разобрался.

Полёт… Нормальный. Если я пережил операцию, то полёт меня чуть не убил. Как боялся Артур Львович, так и получилось. Самолётик трясло, казалось, в грудь непрестанно вколачивают гвозди. Я хрипел и задыхался. Никто не пришёл мне на помощь. Если бы не посадка, где-то в середине полёта, отдал бы концы.

Пока самолёт заправляли, меня вынесли подышать, пришёл местный фельдшер, дал понюхать нашатыря и дал сердечных капель с ментолом.

Мишка стоял возле меня на коленях и страдал, не зная, чем помочь.

- Что парень, растрясли? – подошёл лётчик, - Ничего не могу поделать, грозовой фронт неподалёку. Зато проскочили линию фронта. Ещё один рывок. Продержишься?

- Есть варианты? – спросил я, - пассажирский лайнер, когда будет?

- Шутишь, значит, будешь жить. Мы постараемся. Теперь спешить ни к чему, поведём плавнее.

И правда, довезли живым и почти здоровым.

Кто нас встречал, куда повезли, прошло мимо меня. Приехали, занесли, уложили и поставили укол. После чего я быстро уснул, как потерял сознание.

Разбудил меня солнечный луч, нахально заглянувший в окно. Окно было приоткрыто, слышно было щебетание птиц.

Повернув голову, я увидел ещё одну кровать, аккуратно застеленную. Больше никого не было.

Недолго я пробыл один, наслаждаясь тишиной и покоем. Открылась дверь, и вошёл военный в белом халате.

- Проснулся? вот и хорошо. Сейчас тебя приведут в порядок, и надо будет ответить на кое - какие вопросы. Уж извини, но ждать, когда окончательно поправишься, некогда, сам знаешь, немец рвётся к Москве. Каждая минута дорога.

- Понимаю, - тихо сказал я, - Обстановка меняется каждый день.

- Я рад, что ты всё понимаешь! – бодро сказал военный.

Когда меня привели в порядок и накормили, поставив ещё какой-то укол, после которого я стал бодрее, ко мне в палату зашли трое военных, двое в штатском.

Начался допрос. Спрашивали буквально всё по минутам. Иногда не очень верили, качали головой и переспрашивали, не путаю ли я чего, не выдумываю.

Потом я попросил, чтобы пригласили картографа с картами.

Я диктовал по памяти, а картограф записывал, делая пометки на карте.

Прервались только на обед.

- Где Мишка? – наконец-то удалось мне задать вопрос.

- В соседней палате, там его допрашивают.

- Донесения, которые мы принесли, в штанах зашитые, получили?

- Да. Ты знаешь, что там было написано?

- Ничего мы не знаем. Нам только сказали, что под левым карманом было ложное донесение, а под правым – настоящее.

Военные переглянулись: - И как теперь разобраться? Ты сказал, где что?

- Нет, нас с Мишкой ранило, мы были без сознания.

- Да, - задумчиво сказали товарищи, - теперь не знаем, чему верить…

- Ну что, устал? Конечно, устал. На сегодня всё. Ещё появятся вопросы, зайдём.

Военные и гражданские вышли, зашли врачи. Начали осмотр и перевязку…

Когда им надоело меня мучить, в палату зашёл чуть живой Мишка.

- Тикать надо, Вилька, - пропыхтел он, - не поверишь, у немцев легче было.

- Вот встану, и утечём, - согласился я, - вусмерть замучают.

Мы невесело посмеялись.

На другой день мне разрешили подняться с постели, и я, с помощью дюжего санитара, сам посетил туалет.

Честно говоря, меня страшно бесила собственная беспомощность, ко мне приставили молоденькую девушку, но я заявил решительный протест, после чего появился санитар.

Мой отказ от девушки сильно её расстроил, я слышал, как она плакала, но ничего с собой поделать не мог. Ну не хотелось мне, чтобы девушка лет шестнадцати выносила за мной, хотя врач говорил мне с укоризной, что эта девочка работает в госпитале, и там гораздо хуже условия.

Я желал, чтобы мне помогал Мишка, но у него ещё сильно болели руки.

Скрипя зубами, я пытался сам ходить по комнате, удивляясь, как ослаб. Санитар был обучен лечебной физкультуре, прописал мне упражнения, и я старался изо всех сил.

Несколько раз ещё допросив, нас оставили в покое.

Зато принесли пошитую на нас форму: гимнастёрки, галифе и сапоги.

Поставили по стойке смирно, объявили приказ о награждении медалью «За отвагу», прикололи к новеньким гимнастёркам, обмыв их в спирте, который сами и выпили.

Затем сказали, что, после выздоровления нас определят в Суворовское училище.

Мишка приуныл.

-Так и война кончится, пока мы лечимся да учимся!

- Не кончится, Минька! Куда мы с тобой сейчас годны? Вот, подлечимся, подучимся на диверсантов, и ещё повеселимся!

- Повоюем, Минька?

- Повоюем, Вилька! – воспрял духом мой друг.