К следующему занятию Лев Семёнович, конечно, не выздоровел, и у меня снова оказалось целых два часа свободного времени. Уверенная, что в прошлый раз со мной ничего не случилось, бабушка вновь позволила мне подышать свежим воздухом.

На радостях я бегом кинулся к троллейбусу и вскоре уже был на нашем дворе.

Я вертел головой по сторонам, но Гриши нигде не видел. Я обошёл весь двор вдоль и поперёк, но Гриша словно сквозь землю провалился. Нигде не повстречал я ни одной собачки. Хоть у них вряд ли можно было узнать, куда запропастился Гриша.

Я сел на скамейку, на которой тихо дремали две старушки, и задумался.

А почему у меня нет друзей? Наверное, потому, что у меня нет свободного времени. Ведь дружить – это вместе бегать, прыгать, играть, кувыркаться, разговаривать, фантазировать… На всё на это у меня не хватает времени. Вот почему у меня нет друзей.

Может, один Гриша? Когда-то давным-давно, в далёком детстве, мы с Гришей были друзьями. То есть носились по двору допоздна, пока родители не загоняли нас домой. Золотое было время!

Я поднял голову, отяжелевшую от дум, и увидел Гришу. Мой приятель плёлся домой. Перед ним бежали две собачонки – дворняжка Уголёк и лохматая Кнопка.

– Привет! – обрадованно кинулся я навстречу другу.

– Привет! – хмуро ответил Гриша. – Ты чего тут?

– Да вот – два часа свободного времени…

– Опоздал ты, – Гриша с досады махнул рукой. – И я опоздал.

Всюду лежал снег, а склон оголился. С утра потеплело, и на накатанных ледяных дорожках появились рыжие пятна земли. Какое уж тут катанье! Я разделял огорченье друга.

– А почему ты опоздал? – спросил я Гришу.

Почему я опоздал, было ясно. Но почему опоздал Гриша, это было не ясно.

– Учительница виновата. – Гриша поморщился, словно от зубной боли. – Взяла мою тетрадку по письму: «Почему столько клякс?» А я говорю: «Нина Ивановна, вы что, не знаете, в каком я доме живу? – „Знаю, в высотном, – отвечает учительница. – Но какое это имеет отношение к кляксам в тетради?“ Я пожимаю плечами – до чего же непонятливый народ эти учителя, но всё-таки объясняю: „А вот какое отношение. Ветер раскачивает дом, и особенно двадцатый этаж, где я живу. Раскачивается стол, стул. Тетрадка тоже раскачивается. Я сам удивляюсь, как в таких ненормальных условиях вообще уроки делаю, а вы про какие-то кляксы говорите“.

Гриша рассказывал очень серьезно, и я не решался рассмеяться.

– Ну и что сказала учительница? – спросил я.

– Что она может сказать? – Гриша вздохнул. – Сказала: „Останешься сегодня после уроков в школе и на первом этаже сделаешь домашние задания. Надеюсь, что на первом этаже тебя не будет раскачивать“.

Гриша снова замолк. Не очень ему хотелось рассказывать эту историю.

– А кляксы всё равно были. Я так старался. Ручка, наверное, плохая? Как ты считаешь? – с надеждой спросил у меня Гриша.

– Наверное, – кивнул я.

Во время нашего разговора собачки носились друг за дружкой. То Уголёк догонял Кнопку, то Кнопка мчалась за Угольком.

– А где остальные? – спросил я.

– Пристроил, – обрадовался Гриша. – Нашёл им дом, семью…

– А эти?

– У меня останутся. Хотя родители и против. Я устроил собакам жильё в подвале. Там тепло, хорошо. А еду я ношу.

Почувствовав, что о них идёт речь, собаки замерли на месте, чинно постояли, как полагается благовоспитанным собачкам, глядя преданно в очи своему хозяину, а потом снова понеслись по кругу.

Гриша глядел на собачек и ласково улыбался. Так улыбается взрослый, глядя на проказы ребёнка.

– Слушай, – вдруг повернулся он ко мне. – А тебе не надоело быть вундеркиндом?

– Надоело, – неожиданно признался я.

– Ну так бросай это дело.

– А как?

– Поговори с родителями по душам. – У Гриши всё было просто. – Мол, так и так, родители дорогие, нет мне житья, таю на глазах, чахну, хватит человека мучить… Родители поймут. Они же тебя любят. Ты у них единственный сын… Любят тебя родители?

Я задумался. Раз столько учителей ко мне приставили, развивают меня, раз добра мне желают, значит, любят. Ну, конечно, любят.

– Любят, – сказал я вслух и вздохнул.

Гриша заметил, что я вздохнул.

– Родители, вообще, странные люди, – сказал он. – Сами не знают, чего хотят. Если бы в один ужасный день мы стали такими, какими они нас хотят видеть, то сами бы испугались, чего натворили…

У меня истекло свободное время, и я вынужден был распрощаться с Гришей и его собачками.

Я понимал, что всё дело в бабушке, что это она всё за-теяла. И она одна может всё рас-теять, то есть расстроить.

Но я только представил, как начну говорить с бабушкой по душам о том, что, может, мне поменьше заниматься, отказаться хотя бы от одного учителя, и мне сразу стало худо. Бабушка тут же скажет, что у всех внуки чем-нибудь интересуются, увлекаются, а я лентяй и лоботряс и хотел бы всю жизнь прожить лодырем.

Нет, с бабушкой лучше не начинать разговор по душам. А с дедушкой? Вот с кем можно поговорить по душам. Но что он может сделать? Ещё раз хлопнуть дверью?…

Нет, Гриша прав. Надо начинать с родителей.

Легко сказать – поговори с родителями по душам. Тут вообще некогда поговорить, не то что по душам.

Утром я едва успеваю сказать папе и маме „доброе утро“ и лечу сломя голову в школу. А вечером, когда я возвращаюсь домой, родители уже спят. Не станешь же их будить, чтобы поговорить по душам. Человек, разбуженный раньше времени, страшнее тигра.

И вдруг мне повезло. Когда я через три дня после разговора с Гришей вернулся домой, папа ещё не спал. И телевизор был выключен. Что-то стряслось, наверное.

Оказалось, что любимая папина команда проиграла с разгромным счётом. У папы было ужасное настроение. Лезть к нему с разговором по душам было, по меньшей мере, опрометчиво. Но я так обрадовался, что вижу папу, и поэтому ни о чём другом не думал.

– Папа, – начал я издалека, – ты почему не спишь?

– Заснёшь тут, – от огорчения папа чуть не плакал. – Наши снова продули…

Папа нервно ходил по комнате. Я пристроился, чтобы шагать с ним в ногу.

– Папа, мне необходимо с тобой поговорить…

– Ты понимаешь, у нас нет совершенно защиты…

– Папа, если бы ты убедил бабушку…

– А вратарь? Сказать, что он – дырка, значит, ничего не сказать, он – пустое место…

– Может, мне отказаться от занятий английским?…

– …если вместо него поставить трёхлетнего пацана, и то больше пользы будет…

– …или от математики…

– …а нападающие? Мазила на мазиле…

– …мне просто тяжело…

– …тяжело – не то слово, они двигаются по площадке, словно их неделю не кормили…

– …или от музыки… ну какой из меня музыкант?

– …ты прав – какой из него тренер, одно название, что тренер…

Мы остановились одновременно. Несколько секунд ошалело глядели друг на друга.

– Да о чём говорить, – скривился папа. – Всем ясно, что тут дело безнадёжное…

– Ты прав, дело безнадёжное, – прошептал я.

– Естественно, тут другого мнения быть не может, – папа зевнул. – Ложись поскорей, поздно уже.

Вот такой разговор по душам произошёл у меня с папой.