Со школьными сумками через плечо мы двигались по длинному коридору. Гриша вертел головой по сторонам, отыскивая нужную дверь, и давал мне последние наставления.

– Значит, договорились? Ты будешь только кивать головой, а говорить буду я…

– А вдруг он подумает, что я немой? – не выдержал я.

– Ты прав, – подумав, согласился Гриша. – Можешь иногда сказать: «Да», «Хорошо», но не больше, понял? Всё остальное предоставь мне.

Я кивнул, входя в роль. Гриша подмигнул мне, мол, отлично.

Мы вошли в небольшую комнату, где слева и справа были двери. Не мешкая, Гриша направился к левой двери, на которой было написано: «Председатель райисполкома». Я брёл следом за другом.

Тётя в брюках, которая стучала на машинке, приподнялась:

– Вы куда?

Тогда Гриша выставил меня вперёд и очаровательно улыбнулся:

– К папе. Забыл, понимаете, ключ и не может попасть домой.

Я вздрогнул от такой неожиданной лжи, но, как было договорено, кивнул и сказал:

– Да.

– Проходите, – разрешила тётя.

По её лицу было видно, что она нам ни капельки не поверила, но просто не знала, как поступить.

Гриша торопливо открыл дверь и подтолкнул меня, но впереди оказалась ещё одна дверь, которую я уже открыл сам и замер на пороге.

У распахнутого настежь окна спиной к нам человек в белой рубашке делал приседания с гантелями в руках.

Гриша ввалился сразу же за мной и хлопнул дверью.

Человек обернулся и с нескрываемым удивлением посмотрел на нас. Потом, не торопясь, закрыл окно, сунул гантели в ящик письменного стола, надел пиджак, повязал галстук и тогда только спросил:

– Вы ко мне?

Гриша недоверчиво глядел на человека – совсем не похож на председателя райисполкома, слишком молодой да ещё гантелями размахивает, как мальчишка.

– Как вы считаете, лауреаты Международных конкурсов прославляют нашу страну? – начал издалека Гриша.

– Считаю, что прославляют, – улыбнулся председатель. – Но нельзя ли ближе к делу?

– Можно, – сказал Гриша. – Так почему же вы не даёте квартиру талантливому педагогу, воспитателю будущих лауреатов?

– Кому конкретно?

Гриша повернулся ко мне за помощью. Я вытащил из сумки сложенный вдвое лист бумаги и протянул его председателю. Тот внимательно прочитал наше заявление, сделал на календаре какую-то запись и вновь поглядел на нас:

– А вы, как я понимаю, будущие лауреаты, наша надежда и слава?

Грише очень хотелось приврать, что он будущий лауреат, но при мне постеснялся. Я видел, как мучительно он боролся сам с собой. На этот раз верх взяла честность.

– Я, к сожалению, нет, – вздохнул Гриша. – А вот он – будущий лауреат, наша надежда и слава.

Гриша пошарил глазами по кабинету:

– Жаль, у вас нет рояля, а то Сева сыграл бы сейчас первый концерт для фортепиано с оркестром.

– Жаль, что и оркестра нет, – шутливо подхватил председатель, а потом протянул Грише, как взрослому, руку: – Разберёмся, ребята, с вашей учительницей.

Мне он тоже пожал руку:

– А что же будущий лауреат молчит?

– Он скромен, как настоящий талант, – произнёс Гриша заранее придуманную фразу.

Вместо того чтобы кивнуть согласно или проговорить «да», как мы договорились с Гришей, я вдруг взорвался:

– Никакой я не талант и не будущий лауреат. Совсем наоборот. Валентина Михайловна перестала со мной заниматься, потому что у меня слабый слух, и сколько ни учи, лауреата всё равно не выйдет.

Председатель слушал, не сводя с меня глаз.

– И я не знаю, научила ли она хоть одного лауреата Международного конкурса. Но разве это важно? Валентина Михайловна очень хорошая учительница, она столько возится со своими учениками, чтобы научить их любить музыку. Неужели она не может получить квартиру, если пришла её очередь? Как вы считаете?

– Ты прав, – председатель ещё раз тряхнул мне руку. – Обещаю вам, ребята, что сам всё проверю. А вообще молодцы, что пришли.

Когда мы очутились на улице, Гриша накинулся на меня:

– Ну вот, всё испортил. О чём я тебя просил? Чтобы ты рта не раскрывал… А ты… Теперь всё пропало.

– И ничего не пропало, – возразил я. – Теперь я верю, что у Валентины Михайловны будет квартира. А враньё никогда и никому не помогало…

– Враньё? Какое враньё? – обиделся Гриша. – Я же не сказал, что я будущий лауреат.

– Этого ещё не хватало.

– Если б ты знал, как мне вдруг захотелось стать знаменитым пианистом, – мечтательно протянул Гриша. – Представь, я выхожу на сцену, весь зал аплодирует. Я начинаю барабанить по клавишам, весь зал затихает.

– Если ты начнёшь барабанить, – вставил я, – весь зал засвистит…

– Не придирайся к словам, – Гриша вовсе не думал обижаться. – А когда я кончу… э… играть, весь зал захлопает, на сцену полетят цветы, я их буду ловить, как вратарь мячи. Нет, что ни говори, а хорошо быть вундеркиндом, вообще, знаменитым…

– Когда цветы бросают на сцену, это хорошо. Но сперва надо десять лет и каждый день барабанить на пианино, – охладил я его пыл. – Я барабанил, я знаю.

– Ничего, я выдержу. – Гриша сжал зубы. – Я упрямый.

– Мне бы твоё упрямство!

– Бери сколько хочешь, мне не жалко, – рассмеялся Гриша. И неожиданно погрустнел: – Но знаменитым пианистом мне не бывать.

– Это почему?

– Родители пианино не купят.

– Тогда, может, гитару? – улыбнулся я.

– Нет, – помотал головой Гриша. – Если уж браться, так за что-то настоящее…

Я понял, что мой друг не хочет размениваться на пустяки – или пианино, или ничего.

– И вообще, неужели тебе нравится такая жизнь? – Гриша напал на меня. – Гоняешь с утра до вечера, высунув язык, а ради чего? Ты задумался хоть раз?

– Какая тебя муха сегодня укусила? – поразился я.

– Обидно, годы идут, а ты не сделал ничего, чтобы о тебе вспомнили. – Гриша пропустил мимо ушей мой вопрос. – Так и жизнь пройдёт…

Вот тебе на! Сам научил меня, как избавиться от учителей, а теперь на меня же нападает.

– Придумал! – крикнул на всю улицу Гриша и уже потише добавил: – Буду укротителем в цирке. Ты видал, как меня собаки слушаются? Подрессирую собак и возьмусь за тигров. Только нельзя терять ни минуты времени. Ну, я побежал. Пока!

Гриша умчался в подвал, чтобы дрессировать своих «тигров», то есть собачек, а я снова остался один.