В старинном городке

Автобус развернулся на площади и остановился. Вот он, маленький старинный городок.

Мы спрыгнули с подножки, поправили рюкзаки за плечами и огляделись. Городок нам понравился с первого взгляда. Площадь окружали двухэтажные старинные дома. Сама площадь была вымощена камнем. Не сговариваясь, мы пошли по брусчатке. Звуки наших шагов нарушили тишину старинного городка.

От площади лучами расходились узкие улочки. В просвете между домами мы увидели развалины замка.

– Ух, ты! – восхитился Саня. – Представляю, какой он был целый!

Мы снова двинулись по площади. Наше внимание привлек стенд, приглашавший в дом-музей великого поэта, и указатель, по какой улице идти к этому самому дому-музею. Выходило, что он как раз в противоположной от замка стороне.

– А где она жила, Наташина мама не сказала? – с надеждой спросил Саня.

– Нет, она сказала, что здесь самый воздух напоен поэзией и что на каждой улице можно встретить тень великого поэта.

Саня шумно втянул в ноздри воздух, но, по-видимому, так и не разобрался, чем он пахнет.

– Если бы у этой тени можно было спросить, – вздохнул Саня, – где живет Наташка.

Я не хотел говорить Сане – боялся, что он подымет меня на смех! – но едва мы ступили на камни старинного городка, как у меня возникло предчувствие – Наташа здесь! Стоило нам чуть побродить по городку, как предчувствие окрепло и превратилось в уверенность. Сейчас мне казалось, что воздух в городке напоен Наташей.

Мы присели на скамейку и полезли в рюкзаки. Чего только не собрали нам мамы на дорогу. Оглядев наши припасы, я бодро сказал:

– Неделю продержимся, а за неделю мы каждый дом в городке обойдем.

– А где ночевать будешь? – спросил Саня, сражаясь с жареной курицей.

– В замке, – произнес я, отправляя целиком в рот крутосваренное яйцо.

– А не замерзнешь?

– Костер разожжем, – на все Санины вопросы у меня были ответы.

Покончив с едой, Саня повеселел.

– Пошли посмотрим развалины и – домой.

– Давай рассуждать логично, – сказал я. – В городке две достопримечательности – дом-музей и развалины замка. Куда Наташа отправится после школы?

– Конечно, в развалины, – убежденно произнес Саня.

– Почему?

– Да потому, что там можно целое сражение устроить, – захлебываясь, стал говорить Саня. – Представляешь, враги с копьями в руках забираются на крепостную стену, а мы их из пулеметов – тра-та-та…

– Девчонки в войну не играют, – перебил я друга.

– Наташа не девчонка, то есть она не обыкновенная девчонка, – поправил сам себя Саня. – Я уверен, что Наташа каждый день приходит на развалины.

– Нет, покачал я головой. – После школы Наташу тянет к домику-музею. Она долго бродит по аллеям, а потом присядет на уединенную скамью, раскроет том великого поэта…

Меня прервал взрыв хохота. Саня скорчился в судорогах смеха, выкрикивая бессвязное: «Ой, не могу, ой, держите».

– Ты меня уморил, – вытирая слезы, говорил Саня. – Чтобы Наташка бродила возле домика поэта и почтительно лепетала стишки…

– Стихи, – вставил я.

– Хорошо, стихи, – принял поправку Саня. – Чтобы Наташка читала стихи, та самая Наташка, которая заткнет за пояс любого пацана, если выйдет на поле, та самая Наташка, которая дерется, как богиня…

– Да, та самая Наташа!

– Давай на спор, – Саня протянул мне руку, – я иду к развалинам замка, ты к дому-музею… Кто первый найдет Наташу, тот и выиграл. Встречаемся в три часа…

– На что спорим? – спросил я.

– На пять щелбанов.

Мы скрепили наш договор рукопожатием и разошлись, каждый в свою сторону. Часы на башне пробили два раза.

Остался час до того, как мы узнаем, кто из нас прав. Я не сомневался, что выиграл пари, и уже жалел, что надо было поспорить на все десять щелбанов. У меня руки зачесались, так захотелось влепить Сане по лбу. Он не знает, что Наташа может быть другой. А я знаю. И здесь, в маленьком старинном городке, где все дышит поэзией, Наташа переменилась.

Я шел по тротуару, вымощенному плитами. За невысокой оградой начинался парк, а там, в глубине, окруженный высокими тополями, белел маленький одноэтажный домик. Он бы затерялся среди прочих домов, если бы в нем не родился великий поэт.

Я собрался прибавить шагу, но вдруг остановился. Потому что навстречу мне шла Наташа. Я снял очки, лихорадочно протер стекла, вновь нацепил на нос – нет, это не галлюцинация, не мираж, не привидение. Сомнений не было – ко мне приближалась Наташа. Она шла неторопливо, как человек, который не впервые бродит по этим улочкам, и все здесь ей знакомо, и потому совсем необязательно глазеть по сторонам, а можно просто идти, зная, ощущая, как приятен каждый шаг.

Я побежал. Нет, я помчался. Нет, нет, я полетел навстречу Наташе.

И вдруг я замедлил шаги, а потом и вовсе остановился.

Потому что навстречу мне шла не Наташа в голубой куртке, а ее мама в светлом плаще. Просто удивительно, до чего они схожи между собой. Постой, сказал я сам себе, значит, где-то поблизости должна быть и Наташа. Я стал усердно вертеть головой, но Наташи не увидел.

– Кирилл, Кирюша! – окликнула меня Наташина мама.

Наташина мама сияла от радости. Я тоже улыбнулся и привычно соврал, что мы здесь всем классом на экскурсии.

Но Наташину маму оказалось нелегко провести.

– Не лгите, Кирилл, – она покачала головой, – вы совершенно не умеете лгать. Но это же прекрасно! У вас на лице написано, что вы приехали к Наташе.

Я вынужден был признать, что Наташина мама права, и я действительно соврал, за что покорно прошу у нее прощения.

– Кирилл, – решительным взмахом руки Наташина мама остановила поток моих извинений, – я была уверена, что вы один ее найдете. А знаете как? Сердце вам подскажет.

Ну что ж, это была чистая правда.

– Ой, я вас совершенно заговорила, а вы же приехали Наташу повидать. Пойдемте скорее, она уже дома.

Наташина мама взяла меня под руку и повела назад по той же улице, по которой я шел к дому-музею. Я понял, что площади нам не миновать, а там меня поджидают Наташа и Саня. Да, Саня выиграл пари. Я невольно погладил лоб.

– Что, кружится голова? – от Наташиной мамы ничего не ускользало. – Здесь особенный воздух. Я тут отдыхаю душой. Скажу вам по секрету, и Наташа переменилась. Вы ее не узнаете, Кирилл. Признаюсь, я за нее начала беспокоиться, растет, как мальчишка, грубая, даже жестокая. И вот тут, на земле моего детства, сердце ее открылось добру, красоте, любви…

Мы как раз вышли на площадь. Часы на башне зазвенели и мелодично отбили три раза. Точно по их приказу, двинулся с места автобус и, описав круг по площади, исчез в узкой улице.

Наташина мама говорила не останавливаясь. При Наташином отце она, вероятно, рта не раскрывала. И сейчас хотела вознаградить себя за вынужденное молчание.

А я все никак не мог воспользоваться паузой (поскольку пауз попросту не было!), чтобы сообщить Наташиной маме, что вместе со мной в маленький старинный городок прибыл Саня.

Наконец, я сделал самое простое – остановился посреди площади.

– Я совсем забыл вам сказать, что приехал не один, – торопливо проговорил я свою реплику.

– А кто еще? – испуганно спросила мама.

– Саня.

– Ах, Саня! – Наташина мама вновь ожила.

Я поведал маме, как мы С Саней отправились в разные стороны на поиски Наташи, чтобы потом, в назначенное время сойтись на площади. И вот это время как раз наступило. Естественно, я не открыл маме, что мы побились об заклад, то есть поспорили на пять щелбанов. Но я не удержался и спросил:

– Где Наташа любит бродить после школы – возле дома-музея или у замка?

– Она нигде больше не бродит, – с гордостью за дочь сказала мама. – Наташа сразу после школы идет домой.

На площади ни Сани, ни Наташи не было видно. Мы прождали их минут пятнадцать, а потом направились к замку. Неподалеку от развалин у подруги детства жили мама с Наташей.

От замка уцелело совсем немного – одна башня да полуразрушенная стена. Но у кого было воображение, мог себе дофантазировать, как все происходило в те времена, когда замок возвышался над городком. Как преодолевали глубокий ров воины в железных латах и шлемах, как с высоких стен защитники замка сбрасывали на непрошеных гостей смолу и камни, как в редкие мирные дни бурлили тут пиры и как далеко было видно окрест – и поля, и речку, и леса.

На развалинах было полно мальчишек и девчонок. Но ни Сани, ни Наташи мы не увидели.

– Они уже дома, – уверила меня мама. – Пойдемте скорей.

На двери деревянного домика висел замок.

– Странно, – мама пошарила под дверью, нашла ключ и отперла дверь. – Наташа давно должна быть дома.

Я прошел в комнату. Первое, что бросилось мне в глаза, была кукла. Она сидела в нарядном платье на диване с поднятыми руками, словно приветствовала гостей.

– Чья это кукла? – удивился я.

– Наташина, – спокойно ответила мама.

– И что, Наташа с ней играет? – хмыкнул я.

– Конечно, ведь она еще ребенок, – Наташина мама расставляла на столе тарелки.

И вправду, ничего нет смешного. Наташин отец запрещал дочери играть в куклы, а природа и мама взяли свое.

– И сейчас себя ведет, как ребенок, – рассердилась Наташина мама. – Должна быть давно дома, пора обедать, и вы, Кирилл, уже проголодались.

Наташина мама схожа с моим папой еще в одном пунктике. Первым делом она спрашивает: «Есть хотите?», а если ты отвечаешь, что нет, она все равно не успокоится, пока не накормит.

Вдруг мама вскрикнул. Я оторвался от куклы и увидел, как Наташина мама медленно оседает на пол. Я кинулся к ней, подхватил маму и усадил на стул. В руке мама держала листок бумаги. Я понял, что этот листок и был причиной того, что она едва не упала.

Мама перечитала записку и поспешно бросила ее на стол, словно бумага пылала и жгла ей руки.

– Он оказался сильнее, – прошептала мама. – Снова победил он. Теперь уже окончательно и бесповоротно.

Она протянула мне листок, вырванный из школьной тетради.

– Вы опоздали, Кирилл. Читайте.

Я развернул листок, на котором торопливой рукой было выведено:

«Дорогая мама!

Прости меня, но я должна ехать к папе. Мы с тобой договаривались, что через пять дней я получаю право выбора. И я выбрала – еду к папе. Я знаю, что ему без меня плохо.

Спасибо тебе за пять чудесных дней!

Твоя дочь Наташа.»

Саня поработал. Наплел с три короба Наташе, как мучается и страдает ее отец, разжалобил девочку, вот она и уехала. А про Наташину мать Саня и не подумал.

Но ничего, мысленно пообещал я своему другу, сегодня вечером я с тобой поговорю по-мужски.

А может, Саня оглушил Наташу и запихнул ее в рюкзак. Научился от Наташиного отца. В первобытном обществе вот так девушек и умыкали.

– Я действительно уговорила Наташу побыть со мной неделю, хоть пяток дней, – объяснила Наташина мама. – Но я думала, я была уверена, что она останется со мной, останется навсегда.

– Она к вам вернется, – сказал я.

– Вы так думаете, Кирилл? – встрепенулась мама. – Но почему?

– По письму видно, – убежденно произнес я.

Мама жадно накинулась на письмо и вновь пробежала его глазами.

– Здесь об этом ни слова.

– А между слов? То есть между строк?

– Пожалуй, вы правы, – лицо Наташиной мамы вновь осветилось надеждой. – Не будем отчаиваться, Кирилл. С нами поэзия, вся мировая литература.

Как я ни отнекивался, Наташина мама накормила меня до отвала, а сама даже не притронулась к еде.

А потом проводила меня на автостанцию. По дороге стала рассказывать о маленьком старинном городке, который она обожала.

– Я убеждена, каждый, кто побывал в нашем городке, обязательно захочет сюда приехать снова.

Описав прощальный круг, автобус катил по улице, а я все махал рукой – на площади замерла одинокая фигура Наташиной мамы.

 

Диссертация или я

Еще на лестнице я услышал знакомый голос. Папа! Папа вернулся!

Я открыл дверь и пулей влетел в комнату.

– Папа!

Слегка развалившись, папа сидел на своем привычном месте – в кресле, но не дома, а на голубом экране.

– …Проблема сложнее, – вещал папа, – женщина изменилась, женщина хочет играть другую роль, не ту, что ей предназначила природа, а мужчина к этому не готов, он мыслит по старинке.

Не раздеваясь, я сел на стул. Мама сидела на диване, укутавшись в плед.

Она бросила на меня настороженный взгляд, но не проронила ни слова. Наверное, не хотела мешать папе, который отводил душу на экране.

– Но, с другой стороны, женщина, избавившаяся от домашних хлопот и забот о семье, теряет нечто… драгоценное, женственное, чему поклонялись мужчины веками, что они воспевали в поэзии, музыке…

– Ты мечтаешь ввести домострой, – решительно перебила мама папу.

А папа, словно услышав маму, очаровательно улыбнулся с экрана.

– Не подумайте, пожалуйста, милые женщины, что я зову вас во времена домостроя. Ни в коем случае, я за равноправие в семье. Более того, я считаю, что в семье не должно быть лидера.

– Чепуха на постном масле, – подала голос мама. – Семья это маленький коллектив, а коллектива без лидера не может быть.

Я ошалело крутил головой, переводя взгляд с папы на маму. У меня было полное ощущение того, что они говорят друг с другом.

– Мне могут возразить, – тут же подхватил папа на экране, – что в коллективе без лидера не обойтись. Так вот лидерами в сеьме должны быть дети…

– Это что-то новенькое, – сказала мама с неожиданным интересом.

– Собственно, во многих семьях так уже и есть, – продолжал папа, – дети сели на шею родителям. Итак, лидер в семье это сын…

– Пожалуй, ты прав, – задумчиво сказала мама.

Я не верил своим ушам – мама впервые согласилась с папой. Наедине папа ни разу не сумел убедить маму, а вот по телевизору ему это удалось. Великая сила искусства!

Передача закончилась, мама выключила телевизор и обратила свой взор на меня.

– Где ты был? – спросила мама.

– Ты же знаешь, – я почувствовал себя лидером, то есть самым главным в семье, и поэтому отвечал спокойно. – В маленьком старинном городке.

Я повесил в прихожей куртку, повернулся к зеркалу, чтобы причесаться, и не узнал себя. На меня смотрел подросший, здорово похудевший, почти стройный (что значит пять дней не вкушал папиных обедов), с обветренным, загорелым лицом (ежедневные прогулки по парку, поездка в старинный городок явно пошли мне на пользу) юноша. Отрадное впечатление немного портили очки. Но ничего – очки украшают современного мужчину.

– На экскурсии? – расспрашивала дотошно мама.

– На экскурсии, – подтвердил я, – ты знаешь, там развалины замка…

– И весь класс ездил? – перебила меня мама.

Тон, которым мама задала новый вопрос, должен был меня насторожить. Но непривычное ощущение лидера успело вскружить мне голову, и я потерял бдительность.

– Ага, весь класс ездил, и Калерия Васильевна, – врал я напропалую, не отрывая взгляда от своего изображения в зеркале.

– Когда ты научился обманывать? – взорвалась мама. – Сегодня приходила Калерия Васильевна и все мне рассказала.

– Все? – задал я дурацкий вопрос.

– Все-все, – подтвердила мама.

Значит, классная не дождалась, пока папа вернется из командировки, и нанесла маме визит вежливости. Теперь маме известно о том, сколько я двоек получил, и о том, как курю на переменках, и о том, конечно, что прогулял целый день без уважительной причины.

– Я не ожидала от тебя, что ты будешь мне врать, – мама никак не могла успокоиться. – Мне кажется, что я этого не заслужила.

– Но я и вправду был в маленьком старинном городке, – вставил я на свою беду.

– А до Калерии Васильевны ко мне приходила Санина мама, – мама нанесла мне решительный удар.

Итак, мама знает и о том, что мы попали в милицию. Представляю, в какой ужас это маму повергло.

– Мама, – попытался я оправдаться, – в милиции мы оказались случайно…

– Слишком много случайностей, – отрезала мама, – а я вижу четкую закономерность – ты превратился из прекрасного мальчика, отличника, гордости школы в отпетого хулигана, лоботряса и двоечника. Калерия Васильевна считает, что на тебя плохо влияет Наташа.

– Мое превращение произошло тогда, когда Наташа исчезла из города, – ухмыльнулся я.

– Как же это случилось? – задала новый вопрос мама.

У моей мамы и вправду научный склад мышления. Вон как все она четко вычислила и вывела кривую моего падения.

– Мама, но ты ведь мечтала, чтобы я был таким? – выложил я свой последний козырь.

– Я хотела, чтобы ты стал настоящим мужчиной, – мама побила и эту мою карту. – Скажи, ты делаешь это мне назло?

Я покачал головой. Зачем мне делать маме назло? Просто когда-то я мечтал стать настоящим мужчиной, но у меня все никак не получалось. А стоило папе уйти из дому, как я буквально в считанные дни превратился в настоящего пацана. Да, все началось после того, как папа совершил первый мужской поступок.

– Все, – решительно заключила мама. – Я беру отпуск и вплотную занимаюсь твоим воспитанием – до конца учебного года осталось всего ничего.

Я задумался. Что же это получается? Наташина мама взяла отпуск, чтобы переделать дочку. Моя мама собирается заняться моим воспитанием и для этого берет отпуск. Как ни крути, а мужчины добились своего – женщины вернулись к домашнему очагу.

Между прочим, какой там очаг, у нас электроплита, огня не видно и не слышно. Но всякий раз, когда папа, обвязав живот маминым передником, священнодействовал у плиты, мне казалось, что я вижу, как пылает огонь в печи, и слышу, как трещат поленья. Кстати, почему я называю передник маминым, если я никогда его не видел на маме?

А когда папа хлопнул дверью, очаг погас и тепло ушло из дома. Мама зябла, куталась в клетчатый плед и жаловалась, что в этом году очень рано перестали топить.

Итак, сейчас мама с утра до вечера будет заниматься моим воспитанием. Правильно, чем маме еще заниматься, как не растить единственного ребенка?

Теперь мама задает мне все свои тысячу и один вопрос, а я должен буду на них ответить. У мамы железный характер – поблажки от нее не жди. Вон как она упорно сидит над своей диссертацией. Да, а как же диссертация? Если мама берется за меня, значит, откладывается диссертация. И наоборот. Мама берется за диссертацию и откладывает меня.

– Мама, а как диссертация? – спросил я вслух.

– Ты важнее любой диссертации, – улыбнулась мама.

Польщенный, что я стою больше диссертации, я не отстал от мамы, пока кое-что не узнал. Мама познакомила с результатами своей работы ученый совет, то есть совет, состоящий из ученых мужей. Мнения ученых мужей разделились. Одни похвалили, но сдержанно, а другие, самые разговорчивые, объявили мамину диссертацию неперспективной, то есть такой, над которой нет смысла работать. Вот почему мама без особого огорчения берет отпуск, чтобы поработать надо мной.

И тут я вспомнил, как однажды мое яркое выступление в мамину защиту спасло ее диссертацию. Тогда мне стукнуло полгода, и мы с мамой были неразлучны. Не могли расстаться не то что на день, а даже на несколько часов.

Мама как раз закончила кандидатскую диссертацию и такую сложную, что никто в нашем городе не мог ее понять, и потому маме пришлось ехать на защиту в столицу. Мама взяла с собой меня. Говорят, что я в то время был млекопитающимся, то есть питался материнским молоком, и потому, мол, не мог обойтись без мамы. Мне кажется, все было наоборот. Без моей помощи маме было бы трудно защититься. Могла ли противостоять ученому совету, состоящему сплошь из жещин, слабая, беззащитная женщина с ребенком на руках?

Как сейчас помню, сражалась мама отважно, отбивая все наскоки. И уже ученые мужи должны были склонить голову перед мамой и признать свое поражение, когда один самый въедливый задал маме каверзный вопрос. Мама на минутку задумалась. И тогда вместо мамы ответил я. По свидетельству современников, я вопил благим матом. Совет ученых мужей был сломлен, смят, повержен, разбит наголову. Ни у кого больше не возникало никаких вопросов. И все наперебой поздравляли маму с успешной защитой.

Правда, злые языки утверждают, будто орал я не потому, что защищал маму и ее диссертацию, а потому, что наступило время кормления и по зову инстинкта я требовал пищи. Ну что можно ответить на эти обвинения? Есть люди, которые во всем видят только плохое.

Как бы там ни было, но четырнадцать лет назад я помог маме защитить диссертацию. А сейчас, когда маме трудно, мы с папой бросили ее на произвол судьбы. Папа пустился в бега, и я пустился во все тяжкие. Да, мужчины – опора женщины… Надо что-то предпринять.

Я не успел ничего придумать, как к нам в дверь позвонили. Я открыл – на пороге стоял сияющий Наташин отец.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он и позвал меня и маму. – Пойдемте ко мне, у меня для вас сюрприз.

Я догадывался, какой сюрприз меня ждет. Я увижу Наташу.

Мы поднялись наверх. Из распахнутой двери доносилась музыка.

В хорошо мне знакомой комнате танцевала Наташа в длинном платье. Я глядел на девочку и не мог проронить ни слова. Ее мама сказала правду – Наташа изменилась. Она стала еще прекраснее.

На Наташу с любовью и с удивлением пялили со стены глаза мотоциклисты, боксеры, хоккеисты. Они узнавали и не узнавали девочку.

– Она вернулась! Сама вернулась! – отец ликовал, как маленький.

– Добрый вечер, – поздоровалась Наташа, продолжая танцевать.

– Привет, – наконец, открыл рот и я.

– Магнитофон – подарок Наташе по случаю возвращения, – объяснил моей маме Наташин отец и задергался в такт музыке. – Танцуйте, что вы стоите?

Мама сбросила плед на тахту и пустилась в пляс. Я тоже задрыгал ногами рядом с Наташей. Хорошие сейчас танцы – каждый выпендривается как хочет.

И только сейчас я заметил в комнате постороннее лицо. Если говорить откровенно, это лицо мне было очень даже хорошо знакомо, потому что это был Саня. Но прежде Саня, как говорили в старину, не был вхож в дом. А сейчас он почетный гость, имеет заслуги перед Наташиным отцом – привез блудную дочь.

Саня танцевал своеобразно. То ли делал зарядку, наклоны влево и вправо, приседания, то ли плясал.

Я погрозил ему кулаком, мол, ответишь за то, что увез Наташу. Саня жестами показал, мол, попробуй сам свяжи Наташу; интересно, что у тебя получится.

Я знал – ничего не получится. Никто не заставит Наташу поступить против ее воли. Она сама вернулась к отцу и оставила мать точно так же, как пять дней назад бросила отца и уехала с матерью.

С хитрющим видом Саня поманил меня в коридор и, ни слова ни говоря, влепил пять щелбанов. Я потер лоб и подумал, а не много ли мне влетело сегодня за то, что я нашел Наташу. Ладно, ради Наташи все можно стерпеть.

 

За столом переговоров

Следующий день было воскресение, и я с утра обложился учебниками – наверстывал упущенное, догонял ушедших вперед одноклассников.

Мама узнала у Калерии Васильевны, что мы проходили в эти дни, и я погрузился в океан знаний.

А мама стояла на страже. Она поднимала телефонную трубку и отвечала, что Кирилл не может подойти, потому как делает уроки.

С телефоном в тот день творилось что-то неладное, он трезвонил с самого утра. Спрашивали то Марину, то Галину, то аптеку, то милицию.

– Вокзал, – сказала мама, устав от звонков.

Иногда звонили, никого не звали и лишь сопели в трубку.

– Наверное, тебе звонит девочка и стесняется со мной говорить, – определила мама и разрешила: – Следующий раз сам подойдешь.

Когда вновь зазвонил телефон, я взял трубку.

– Наконец-то, – услышал я шумный вздох облегчения, и папа с места в карьер стал осыпать меня упреками. – Почему ты не подходишь? Кого я только не звал, и Марину, и Галину, а потом фантазия иссякла. Кстати, почему мама дома?

– Сегодня воскресенье, – напомнил я.

– Но она и по воскресеньям умудрялась работать, – сказал папа и обеспокоенно спросил: – Как у вас с обедом?

– Прекрасно, остался еще вчерашний, приготовленный тобой, – выпалил я и зажмурил глаза – что сейчас будет?

– А почему ты ничего не ел? – Как я и ожидал, папа выдал себя с головой. – Откуда ты знаешь, что я готовлю?

– А кто же еще? – вопросом на вопрос ответил я и добавил: – Папа, пора кончать эту игру.

– Какую игру? – не понял папа.

– Жизнь – слишком сложная штука, – и меня потянуло на изречения, от наследственности никуда не уйдешь. – Пора нам с тобой стать настоящими мужчинами. Я предлагаю тебе встретиться на нейтральной территории за столом переговоров.

– Когда? – спросил папа.

– Сегодня, – ответил я и добавил: – Промедление смерти подобно.

– Сейчас никак не могу, иду на утренний спектакль, потом на телевидение, – объяснил папа. – Давай в шесть вечера, в кафе у студии – помнишь, мы там с Саней были? Посидим, поговорим.

Мама была недовольна тем, что я слишком долго разговариваю по телефону и тем самым отвлекаюсь от уроков.

– Я вчера забыла задать тебе один вопрос, – сказала мама, когда я сел за стол. – Тебя не было целый день дома, а между тем был приготовлен обед.

– Что тут непонятного? Обед приготовил папа.

– А вчера, позавчера?

– И вчера, и позавчера, и третьего дня – тоже папа. Он приходил тайком и варил суп.

– Это очень мило с его стороны, – порозовела мама, но тут же скомандовала: – Занимайся!

Но не суждено мне было в тот день догнать своих ушедших вперед одноклассников.

К нам прибежала раскрасневшаяся Наташа. Она снова была в прежней форме – джинсы и кеды.

– Кир, – воскликнула она с порога. – Пошли играть в футбол. Мы все тебя ждем. И Глафира Алексеевна тоже.

– А Саня где?

– Саня на площадке, – рассмеялась Наташа. – Я его уговорила.

– А кто это Глафира Алексеевна? – поинтересовалась мама.

– Та самая одинокая пенсионерка, которой я разбил окно, – напомнил я.

– А теперь она нас тренирует, – добавила Наташа.

– Часок можешь поразмяться, – неожиданно разрешила мама.

Когда мы с Наташей пришли, тренировка шла вовсю.

– Кир, становись в нападение, вместе с Наташей, – командовала Глафира Алексеевна, – а Саня переходит в полузащиту. Саня, ты будешь диспетчером, организатором игры. И вообще на тебя вся надежда. Ты один стоишь целой команды.

Саня пыжится, гордится бабушкиной похвалой.

Я тоже радуюсь, что Глафира Алексеевна поставила меня в нападение, значит, не забыла мой меткий удар.

Бабушка прикладывала ко рту рупор, и потому ее голос гремел по всему двору.

Распахивались окна, в них появлялись любопытные головы. Болельщики выходили и на балконы. Конечно, это были мужчины. Кто, как не мужчины, самые заядлые любители и самые тонкие знатоки футбола? Наша игра им нравилась. Болельщики поддерживали нас криками и аплодисментами.

Мы носились по полю как угорелые. А Глафира Алексеевна то и дело подгоняла нас мудрыми советами:

– Кир, не жадничай, отдай мяч!

– Саня, снова перемудрил, играй попроще!

– Мальчики бегайте! Помните, движение, движение и еще раз движение – вот три кита, на которых стоит современный футбол.

Мы до того набегались, что едва переставляли ноги, и бабушка объявила:

– На сегодня хватит, пойдемте ко мне пить чай.

Маленькая бабушкина комната была тесновата для нашей команды. Кто сел за стол, кто на диван, кто на подоконник, а Саня расположился прямо на полу.

И чашек у Глафиры Алексеевны не хватало. Поэтому мы пили чай по очереди. Сане первому бабушка налила чай и подала кусок торта.

– Глафира Алексеевна, – с полным ртом полюбопытствовал Саня, – а какой сегодня праздник?

– Праздник? – переспросила бабушка. – Вроде нет никакого праздника.

– А почему торт и прочее? – не отставал мой друг.

Мы все уставились на Глафиру Алексеевну.

– Вы пришли ко мне в гости, вот и праздник, – сказала бабушка. – А еще в нашей команде теперь играешь ты, Саня.

– Ага, – сказал Саня, – профессионала из меня не вышло, пойду в любители…

– И Кир с сегодняшнего дня с нами, – перечисляла Глафира Алексеевна, – и Наташа вернулась – тоже праздник. Видишь, Саня, сколько праздников?

Мы с Наташей разливали чай и разносили торт.

– Теперь мы все вместе, – продолжала Глафира Алексеевна. – Вообще наша установка на собственные силы. Никаких игроков со стороны, я имею в виду, из соседнего двора. Наша опора – любители, самозабвенно преданные футболу, готовые ради него отречься от всего, например, от дурных привычек.

Руки бабушки привычно пошарили по столу в поисках папирос и спичек. Глафира Алексеевна устыдилась своего порыва и спрятала руки под стол. Я понял, как тяжело бабушке бороться со своей плохой привычкой, и спросил ее:

– Глафира Алексеевна, откуда вы так здорово разбираетесь в футболе?

– А вот отсюда, – Глафира Алексеевна показала на стоящий в углу телевизор. – Вы знаете, раньше я и представления не имела, что такое футбол и с чем его едят. А в прошлом году вышла на пенсию…

– Выходит, у вас наступили каникулы? – спросила Наташа.

– Верно, каникулы, – рассмеялась бабушка. – Куда податься пенсионеру? Спасибо сослуживцам, подарили цветной телевизор, вот я и пристрастилась к футболу. Ни одной игры не пропускаю и сейчас разбираюсь в футболе, как заправский болельщик.

– Значит, лучше любого тренера, – сказал Саня.

Мы пили чай и весело болтали обо всем на свете. Мы чувствовали себя у бабушки как дома, и даже еще лучше. Дома нас все время наставляли и учили. А бабушка позволяла нам вести себя, как нам хочется.

Я глядел на ее еще совсем молодое, загорелое лицо и думал, а почему мы ее называем бабушкой? Только потому, что она пенсионерка?

Когда я пришел домой, на кухне все гремело и грохотало. Мама воевала с кастрюлями. Увидев меня, мама спросила:

– Я отпустила тебя на часок, а прошло сколько?

– Прошло два, – ответил я, бросив взгляд на часы.

– Два часа двадцать одна минута, – мама любила точность. – Значит, больше сегодня ты на улицу не пойдешь.

Ну что ж, не пойду так не пойду. А папа? Меня же папа ждет в шесть часов в кафе у студии. Мама обижалась, что я не говорю ей правды. Ладно, выложу ей все как на духу.

– Мама, мы с папой договорились встретиться в шесть часов у студии, – твердо сказал я. – Как мне быть?

– Ты должен ехать, – разрешила мама, – но до шести еще уйма времени, и ты можешь позаниматься.

Действительно, самое выгодное – всегда говорить правду. Может, и папе рассказать правду? Надо подумать.

В назначенное время я открыл дверь кафе. Папа меня уже ждал. Ждал не один – стол ломился от заказанных блюд.

Папа слишком буквально воспринял мое предложение встретиться за столом переговоров. Раз за столом, значит, за обеденным. К тому же, поскольку папа не видел своими глазами, как я ел, он считал, что я плохо питаюсь. Несмотря на то, что ежедневно сам приходил и готовил обед.

– Ты похудел, – опечалился папа.

Чтобы не огорчать папу, я принялся за еду. Заморив червячка, я приступил к переговорам.

– Папа, как ты относишься к НТР, то есть к научно-технической революции? – задал я первый вопрос.

Папа опешил, потому что ждал совсем иного вопроса, но быстро собрался с мыслями и заговорил:

– Неоднозначно. Видишь ли, раньше вместе со всеми я разделял восторг успехами НТР, а сейчас я отчетливо вижу теневые стороны, например, загрязнение окружающей среды.

Теперь папу не остановишь. Но я сам виноват, втравил его в дискуссию. Но папа неожиданно прервал свою тираду и вернулся за стол переговоров.

– Неужели ты позвал меня, чтобы потрепаться о НТР? – папа был не в своей тарелке.

– Кстати, об окружающей среде, – продолжал я плести нити заговора. – Ты же знаешь, что мамина работа поможет сделать воздух и воду чище?

– Я знаю, – ответил папа и переполошился: – А что случилось?

– Мамина работа под угрозой, – выпалил я.

– Кто же ее противники? – воскликнул папа и сделал такой жест, словно сейчас выхватит шпагу и сразится с теми, кто угрожает нашей маме.

– Мы, – ответил я.

– Почему? – не понял папа.

– Вместо того, чтобы заниматься наукой и одарить человечество чистым воздухом, мама оставляет на полпути работу, потому что мы бросили ее на произвол судьбы.

Папа беспокойно заерзал на стуле.

– Но ты, по-моему, ее не бросил.

И тогда я рассказал папе о своих успехах за последние дни, чем вызвал у него прилив недюжинной энергии.

– Как ты мог до такого докатиться? – распалился папа.

– Папа, ты слышал о таком слове – безотцовщина?

Папа сник. Я понимал, что это нечестный прием, более того, это удар ниже пояса, но мне хотелось, чтобы папа услышал меня.

– Папа, – приободрил я отца, – у нас нет иного выхода – давай станем настоящими мужчинами.

 

Первое свидание Наташи

В тот день здорово шла игра у Наташи. Словно шутя, она обводила защитников, забивала голы с любого расстояния.

Поэтому Саня чаще всего ей и пасовал. И сейчас он отвлек на себя внимание защитников и отбросил Наташе мяч.

Мяч долетел до Наташи, а она его не видит. Стоит, задумавшись, и на губах ее играет улыбка.

Обычно про таких людей говорят, что они витают в облаках. Но я знал, где Наташа витала – она брела по плитам маленького старинного городка, спускалась к дому-музею великого поэта.

– Ты играть сюда пришла или мечтать? – набросился Саня на девочку. – Такой пас ей выложил, как на блюдечке. Остальное, как говорится, дело техники.

Наташа вспыхнула и, не проронив ни слова, ушла с площадки, села, обиженная на скамейку и на нас даже не глядела.

Когда Саня играл, он ничего, кроме футбола, не видел. Таких игроков называют бескомпромиссными.

Во всех спорах Глафира Алексеевна брала сторону Сани, но сейчас она встала на защиту Наташи.

– Ну что ты на нее напал? Устала Наташа, и все тут.

– А у нас через неделю, в четвертьфинале, никто не спросит, устали мы или нет, – огрызнулся Саня. – Игру надо будет показывать.

– А игра у нас получится лишь тогда, – стояла на своем Глафира Алексеевна, – когда мы не будем валить друг на друга наши неудачи, когда мы не будем ссориться, короче, когда мы будем друзьями.

Саня прикусил язык и больше не стал спорить.

– Тренировка окончена! – объявила в свою иерихонскую трубу Глафира Алексеевна.

Нехотя мальчишки стали разбредаться. Глафира Алексеевна таинственно подмигнула мне, а сама двинулась в сторону гаражей.

Выждав немного, я пошел следом.

– Кирилл, мне кажется, – сказала бабушка, – что Наташа вновь задумала побег к маме. А если она удерет, команда рассыплется.

Как всегда, Глафира Алексеевна смотрела в корень.

– Кир, я тебя прошу, поговори с ней. Мне кажется, что Наташа не останется равнодушной к твоим словам.

Я был горд, что бабушка возлагала на меня большие надежды. Глафира Алексеевна обладала редким даром – она разбиралась и в людях и в футболе. Но бабушка и не догадывалась, к каким неожиданным последствиям приведет ее просьба.

– А я пойду с Саней побеседую, – вздохнула Глафира Алексеевна, – заедает его звездная болезнь – пережиток профессионального спорта.

Наташа сидела на скамейке, словно ждала меня. Я примостился рядом с ней.

– Наташа, я хотел с тобой поговорить.

– Ты назначаешь мне свидание? – встрепенулась Наташа.

– Да, – почему-то ответил я, хотя минуту назад ни о каком свидании и не помышлял.

– Во сколько? – допытывалась Наташа.

– Прямо сейчас, – ответил я.

– Нет, – Наташа решительно покачала головой. – В семь часов, ладно?

– Ладно, – согласился я.

– Где? – Наташа прочно взяла инициативу в свои руки.

– Здесь, во дворе, – робко предложил я.

– Только не во дворе, – Наташа была категорически против. – Помнишь, в парке есть фонтан?

– Помню, – ответил я.

– Значит, ты мне назначаешь свидание в парке у фонтана в семь часов? – переспросила Наташа.

– Назначаю, – у меня пересохло в горле.

– Спасибо, может, и приду, – Наташа встала и гордо удалилась.

Вот тебе и на! Сама, можно скзаать, заставила меня назначить ей свидание, и сама же носом вертит?

Откуда и что в Наташе взялось? Дни, проведенные в маленьком старинном городке, в воздухе, наполненном поэзией, не прошли для нее даром.

Я корпел над уроками и все время поглядывал на часы. Стрелки двигались сегодня с ужасающей медлительностью.

Сколько раз я провожал Наташу домой, сколько раз играл с ней в футбол или боксировал, но ни разу не шел к ней на свидание.

Я вспомнил о письме. О том самом письме, которое я послал Наташе и которое перехватил ее папа.

Порылся в ящике стола и нашел письмо. На всякий случай сунул его в карман куртки.

Меня охватило лихорадочное нетерпение. Да, а как я отпрошусь у мамы?

Я представил, как скажу: «Мама, мне надо пойти». – «Куда?» – строго спросит мама, а я, привыкший говорить правду, возьму и брякну: «На свидание». Нет, у меня не повернется язык такое вымолвить.

На свидание надо уходить без спроса, а еще лучше – убегать, удирать. Неужели придется солгать маме? Сколько запретов придумали для нас взрослые, что мы вынуждены их обманывать.

Но выручка пришла оттуда, откуда я и не ожидал. Меня спасла от обмана мама. Слегка смущаясь, она сообщила, что ей необходимо на минутку забежать в библиотеку, познакомиться с интересной публикацией в научном журнале (между прочим, во время отпуска), но если она вдруг задержится, что вполне вероятно, то я должен спокойно ложиться спать.

Ну и прекрасно. Пока мама сбегает в библиотеку, я схожу на свидание.

Кстати, что-то папа слишком долго раздумывает и не звонит, и не прибегает тайком готовить, и вообще не предпринимает активных действий? Неужели для него оказалась тяжела шапка настоящего мужчины?

Я причесался, надел белую рубашку и помчался в парк. По дороге забежал в цветочный магазин и с гвоздиками в руках появился у фонтана. Там уже было полно юношей. Все они делали вид, что глаз не могут оторвать от фонтана, что, собственно, они и пришли сюда, чтобы полюбоваться водяными струями и насладиться в теплый апрельский вечер прохладой, а сами все время косили глазом – не идут ли девушки.

Меня они встретили ухмылочками – мол, что за малой затесался в их ряды? Но я научился у Наташи держаться независимо и спокойно сносил их насмешки.

Юноши были посрамлены и сражены наповал, когда первой у фонтана появилась моя девушка. У Наташи это было первое свидание, и она не научилась еще опаздывать.

Мы взялись за руки, и я увидел, что мы с Наташей одинакового роста. Еще чуть-чуть, и я буду выше.

– Я часто вспоминала наш парк, – сказала Наташа, когда мы углубились в аллею. – Тебе понравилось в старинном городке?

– Понравилось, – ответил я.

– А что больше всего?

– Пожалуй, развалины замка…

– А мне один день – замок, другой – дом-музей.

– И сейчас тебя туда тянет? – осторожно выпытывал я.

– Очень, – со всей искренностью ответила Наташа.

– Но если ты уедешь, – вспомнил я о словах Глафиры Алексеевны, – наша команда рассыплется, а у нас на носу четвертьфинал.

– Все ясно, – вспыхнула Наташа, – тогда ты выполнял поручение Калерии, а теперь Глафиры…

Наташа вырвала свою руку из моей и побежала. Очень хорошо, что она была сегодня в платье, поэтому я ее быстро догнал.

– Я и сам хотел с тобой поговорить, – примирительно произнес я.

– А вы все понимаете, – неожиданно выпалила Наташа, – что я не могу играть.

– Почему?! – поразился я. – Ты лучше всех играешь! Нет, Саня лучше всех, а ты после него…

– Я девочка, – тихо сказала Наташа.

– Верно, – опомнился я.

– А никто из вас не видит, что я девочка, – с обидой в голосе произнесла Наташа.

– Я вижу, – возразил я. – И всегда видел.

– Это правда, – Наташа уткнулась носом в гвоздики и рассмеялась. – Ой, и дуреха я была, когда дралась с тобой. Представляю, как ты меня ненавидел.

– Нет, – я покачал головой, – я не могу тебя ненавидеть.

Мы вышли на площадку, где крутились карусели.

И тут в толпе гуляющих я увидел своих родителей. Папа вел маму под руку и темпераментно что-то ей говорил, а мама ему восторженно внимала. Они были так увлечены разговором, что не заметили нас.

– Твои родители помирились, – с завистью произнесла Наташа.

Ну, папа молодец. Претворяет в жизнь мой план. А мама? Так вот в какую библиотеку она торопилась. Что ж, теперь мы с ней квиты.

– Кир, а то письмо? – начала Наташа. – Ну, которое мой отец перехватил… Где оно?

– Вот оно, – я вытащил из кармана запечатанный конверт и протянул Наташе.

Как здорово, что я сегодня вспомнил о письме и захватил с собой.

– Не так, – покачала головой Наташа, – ты брось письмо в наш почтовый ящик. А я его оттуда возьму.

Я спрятал письмо, и мы, побродив еще немного по парку, отправились домой.

В подъезде мы попрощались. Наташа поднялась наверх, к себе. А я опустил письмо в почтовый ящик и пошел домой. Едва за мной захлопнулась дверь, как по лестнице раздался быстрый стук каблучков – Наташа бежала вниз, за письмом, чтобы на этот раз его никто не перехватил.

А назавтра случилось то, что должно было случиться. Наташа уехала в маленький старинный городок.

Наша футбольная команда, собравшаясь на тренировку, пребывала в унынии, а Глафира Алексеевна ходила по площадке, как разъяренная львица. Бабушка совершила непростительную ошибку. Она могла догадаться, что мы с Наташей будем говорить совсем не о футболе.

А еще на Наташу, наверное, произвело впечатление мое письмо, вот она вновь превратилась в девочку и ее неудержимо потянуло в маленький старинный городок. Я был горд, что сумел сочинить такое письмо, которое, пусть с опозданием, перевернуло душу Наташи.

Вдруг Глафира Алексеевна остановилась и хлопнула себя по лбу:

– Никудышный из меня психолог!

И звонко, по-детски рассмеялась. За эту непосредственность мы ее и любили.

– Давайте тренироваться!

Но тренировка шла вяло, нехотя, один лишь Саня играл, как обычно, в полную силу.

А вечером к нам домой заявился Наташин отец. Он не влетел, не ворвался, а вошел робко, огляделся по сторонам, словно человек, который что-то потерял и надеется здесь обнаружить свою пропажу.

– Она снова убежала, – без лишних слов отец протянул маме записку.

– Добрый вечер, садитесь, пожалуйста, – мама взяла листок бумаги.

– Извините, спасибо, здравствуйте, – Наташин отец перепутал все на свете и бухнулся в кресло.

Мама прочитала записку и вернула Наташиному отцу.

– Ну что вы скажете? – Наташин отец глядел маме прямо в рот.

– Я думаю, что вам надо запастись терпением, – произнесла мама. – Время все поставит на свои места.

Мамин ответ не удовлетворил Наташиного отца, и он дал мне записку. И вот что я прочитал.

«Папа!

Я поехала к маме. Запрещаю тебе приезжать за мной. Скоро вернусь. Будь благоразумен и не делай глупостей.

Твоя дочь Наташа».

– Что ты скажешь? – Наташин отец уже на меня глядел с надеждой.

– Я думаю, что надо прислушаться к совету дочери, – дипломатично ответил я.

– Не понимаю, чего ей не хватало? – Наташин отец обернулся за поддержкой к маме. – Эти дни она каталась как сыр в масле, вытворяла все, что хотела, на голове ходила… Я дал ей все, что она желала. Разве что птичьего молока у нее не было.

– А может, ей мать больше дала?

Глаза у мамы сузились – это означало, что она рассержена.

– Что она может предложить, кроме стишков, – снисходительно ухмыльнулся отец. – Нет, тут другое…

Он покосился на меня и ушел несолоно хлебавши.

– А Наташа жестоко поступает со своими родителями, – сказала мама.

– Сперва они, то есть он поступил с ней жестоко, – вступился я за Наташу.

– Все правильно, – рассудила мама, – но зачем им мстить?

Мне нечего возразить маме, но по моему молчанию она догадывается, что я по-прежнему на стороне Наташи, и больше вопросов не задает.

А воображение между тем переносит меня далеко от дома. Я вижу, как Наташа выходит из автобуса и ступает на землю маленького старинного городка. К ней бросается мама с букетом цветом, обнимает и целует дочку. Потом мамины подруги, а также родственники и знакомые заваливают девочку цветами.

С охапкой цветов Наташа входит в дом. Мама преподносит ей новое платье и шесть сиреневых томиков – полное собрание сочинений великого поэта, который родился в маленьком старинном городке.

На диване сидит кукла. Она подняла руки, словно приветствует долгожданную гостью.

А вот Наташа бредет с сиреневым томиком по парку, находит уединенную скамейку, открывает книгу и предается чтению.

Что же так привлекло Наташу? Между страницами лежит мое письмо. Наташа вновь перечитывает строки, которые пришлись ей по душе.

«Ты мне понравилась в ту же минуту, когда я тебя увидел. И с тех пор (уже целых семь дней!!!) я только о тебе и думаю. Ты являешься ко мне даже во сне. Значит, я вижу тебя и днем и ночью. Поэтому я самый счастливый человек.

Тебе сегодня было нелегко. Но ты держалась мужественно, я восхищался тобой. Знай, у тебя есть верный друг. В трудную минуту ты можешь на него, то есть на меня, опереться».

 

Между папой и мамой

Не отрывая глаз от газеты, папа несет ложку с супом ко рту. Затаив дыхание, мы с мамой следим за полетом ложки.

Особенно волнуюсь я, потому что сегодня у папы дебют. Дебют – это первое выступление на сцене.

Конечно, папа не новичок, не счесть его выступлений на нашей домашней сцене передо мной и мамой. Но сегодня папа впервые выступает в роли главы семьи.

Папа благополучно, не проронив ни капли супа, донес ложку. Я мысленно зааплодировал: «Браво, папа». Следом за первой вторая и третья ложки миновали мели и рифы и достигли места назначения.

Папа прочитал одну газету и, прежде чем взяться за другую, спросил:

– Как дела дома?

– Хорошо, – робко произнесла мама.

Папа поднял глаза на маму – почему такой неуверенный ответ? Мама заерзала на стуле и повернулась за подмогой ко мне.

– Отлично! – бодро ответил я.

Мой ответ успокоил папу, он вновь уткнулся в газету. А мама и я с волнением продолжали следить за полетом ложки.

Но папа уже освоился и чувствовал себя в новой роли как рыба в воде.

– Как дела в школе? – взгляд папиных очков остановился на мне.

– Замечательно, – я ни секунды ни промедлил с ответом. – Превосходно!

Папа одолел первое блюдо, и я накладываю ему и маме второе. Теперь я подвязался передником, вот чей он – мне трудно сказать.

Был он раньше мамин, а носил его папа, сейчас он папин, а ношу его я.

– Кир, а где Наташа? – в папином голосе прозвучало прежнее любопытство.

– Снова у мамы, – я обрадовался, что папа снова стал папой.

– Природа взяла свое, – философски заметил папа.

– Вертит Наташа родителями как хочет, – как истинный ученый, мама говорила только правду.

Папа строго посмотрел на маму. Как она может ему перечить?

– Папа мне друг, но истина дороже, – переиначив древнего мыслителя, сказала мама.

Папа смягчился. Он питал слабость к старинным изречениям, и мамины слова пролили бальзам на его душу.

Нет, роль главы семьи, то есть человека, который задает вопросы и получает на них известные ему заранее ответы, папе определенно не по плечу.

Когда мы приступили к третьему, к нам ворвался сияющий Наташин отец и громогласно объявил с порога:

– Она вернулась! Пойдемте к нам – разделите мою радость.

Помня о недавней стычке, мой папа неопределенно буркнул в ответ на приветствие Наташиного отца. Однако любопытство взяло верх – папа пошел вместе с нами взглянуть на блудную дочь.

Наташу мы застали висящей вниз головой на турнике. В такой необычной позе она глядела телевизор. Наверно, было ужасно смешно смотреть, как на экране танцевали дамы в пышных платьях и кавалеры во фраках.

Наташин отец с гордость продемонстрировал нам портативный телевизор.

– Подарок по случаю возвращения.

Мои родители переглянулись – а каков будет следующий подарок?

Наша команда встретила возвращение Наташи криками «ура». Даже Саня проворчал что-то приятное.

Но больше всех обрадовалась Глафира Алексеевна. С возвращением Наташи мы нашли свою игру. И сразу прибавилось болельщиков, которые приходили поглазеть на наши тренировки.

– Неплохо для любителей, – услышал я снисходительный голос.

Я обернулся и увидел Саниного папу. Значит, он вернулся со сборов на Черном море. И вместе с Саниной мамой пришли поглядеть нашу игру.

– Саня хорош, – не скрывал восхищения папа, – но мастерство не растет.

– Взял бы и потренировал ребят, а то бедная женщина надрывается, – подала голос Санина мама.

– И вон тот мальчишка в желтой майке прилично играет, – не отвечая на мамино предложение, заметил Санин папа.

Вот умора! И Санин папа принял Наташу за мальчишку. Но она сегодня и вправду в ударе, обмотала одного защитника, потом второго и забила гол.

Я всегда удивлялся, почему взрослые занятые люди так любят смотреть игры мальчишек. А теперь понял – из-за голов. На взрослом футболе зрителей держат на голодном пайке, футболисты забьют мяч-другой и уже радуются. А у нас счет 20:19 не редкость. Вот почему нет отбоя от болельщиков, когда играют мальчишки.

– Борис, – услышал я мамин голос, – ты опаздываешь на премьеру.

Я оборачиваюсь. Санины родители ушли, появились мои. Папа, как всегда, поддерживает маму под локоток.

– Ну разве может театр сравниться с футболом? – разразился папа монологом. – Матч держит тебя в напряжении все девяносто минут игры, ты не знаешь, чем она окончится. А в театре, бывает, посмотришь минут пять и тебе уже ясна развязка, и ты зеваешь… Я ухожу с болью в сердце. Наш-то хорош!

Последние слова папа прошептал маме на ухо, но я их услышал. Так громко шепчут актеры в театре, чтобы их слова долетели до тех, кто сидит на галерке.

Когда я вновь оборачиваюсь, то вижу, что мои родители ушли, а появился Наташин отец. Прислонившись к машине, он вертел в руках ключи и любовался дочкой.

– Перерыв, – объявила в рупор Глафира Алексеевна.

Мы не ушли далеко, а расположились тут же на скамейке. Наташа направилась к папе. Наверное, он предложил ей покататься, но Наташа осталась верна своему долгу и вернулась к нам. Наташин отец завел машину и уехал.

После перерыва с Наташей вновь стало твориться неладное. Я выкатил ей мяч в самые ноги, а она его не увидела. Стояла и задумчиво глядела куда-то вдаль. И мы все остановились, ждали, когда Наташа вернется из путешествия в маленький старинный городок.

– Вы что, меня не узнаете? – Наташа очнулась и удивленно оглядела нас.

– Не-а, – буркнул Саня.

– Узнаем, конечно, узнаем, – я поспешил утешить Наташу.

Глафира Алексеевна была так расстроена, что достала папиросы и спички и уже собралась закурить, но, увидев наши осуждающие взгляды, лишь чертыхнулась:

– Сколько можно измываться над ребенком!

Бабушка объявила, что тренировка окончена, и все разбрелись по домам. Остались мы втроем – Наташа, Саня и я.

Мы сели на скамейку и не знали, с чего начать разговор. Значит, завтра Наташа снова укатит к маме в маленький старинный городок. А когда вернется? Наверное, скоро. Если прежде Наташа уезжала на пять дней, то теперь возвращалась через день-другой. Но и в нашем городе она долго не задерживается, пару дней погостит и – прощайте.

– Ты поедешь к маме? – прервал тягостное молчание Саня.

– Не знаю, – пожала плечами Наташа.

– Тогда оставайся дома, – обрадовался я.

– Не знаю, – снова сказала Наташа.

Ну и ну! Наташа как тот витязь на распутье. Она не знает, какую дорогу ей выбрать – то ли отправиться к маме, то ли остаться у папы. А может, ей хочется покончить с кочевым образом жизни и перейти на оседлый? Но у Наташи нет дома, нет крыши над головой, ей негде найти приют. Значит, она бездомная и беспризорная?

– Наташа, я предлагаю тебе переехать в наш дом, – решительно начал я. – Мы предоставим в твое распоряжение отдельную комнату с балконом, откуда открывается прекрасный вид на парк.

Наташа даже не успела рта раскрыть, как в разговор вмешался Саня.

– Интересно, почему в твой дом? А чем мой хуже? Наташа, переезжай к нам. Мы предоставим тебе отдельную комнату с балконом, откуда открывается прекрасный вид на озеро. К тому же мой отец часто бывает в командировках, а мама на дежурстве, поэтому тебе никто не будет мешать. Делай, что хочешь.

– Вот именно – Наташа будет целый день одна, – ухватился я за слабое место в доводах своего соперника. – А мой папа, как тебе известно, человек творческого труда, и днем часто дома, поэтому Наташе не будет одиноко. К тому же папа искусный кулинар, и Наташе будет обеспечено полноценное питание.

– А моя мама врач, – и не думал сдаваться мой друг. – Значит, Наташе будет обеспечена квалифицированная медицинская помощь. А она ей сейчас необходима, чтобы восстановить душевное равновесие.

Ну, Саня! Прижал меня к стенке.

– Из-за своих разъездов Наташа здорово запустила учебу, отстала, и теперь ей приходится догонять одноклассников. Самой Наташе не справиться. Согласись, что с моей помощью Наташа быстро наверстает отставание.

Мы горячо говорили о Наташе, но совершенно забыли, что она сидит между нами на скамейке. Нас волновало одно – к кому она переедет жить.

– Ага, – Саню вроде убедили мои доводы, но он не преминул подставить мне ножку, – особенно после того, как ты в один день умудрился отхватить пять «пар».

– Когда это было! – от возмущения я пустил петуха.

И тут Наташа рассмеялась. Мы сразу прекратили наши споры и уставились на девочку – какой она сделает выбор.

– Спасибо, мальчики, меня очень тронула ваша забота, – сказала Наташа, – но в доме Глафиры Алексеевны есть подвал. Там я и поживу, пока все образуется.

Мы с восхищением поглядели на Наташу. Она нашла самый интересный, романтичный выход.

Наташа тут же принялась за дело. Она сбегала домой и вернулась с дорожной сумкой.

– Оставила папе записку, что поехала к маме, – сообщила нам Наташа.

Саня взял у Наташи сумку, и мы по одному вошли в подъезд к Глафире Алексеевне. Впрочем, нам незачем было соблюдать осторожность, ведь мы бывали частыми гостями у нашей бабушки и беспрерывно заходили к ней в подъезд.

По лестнице мы спустились вниз, в подвал. Вероятно, Наташа уже бывала тут. Она удивительно легко ориентировалась в подвальной полутьме и уверенно вела нас, перешагивая через трубы.

У стены, под маленьким окошком, в узком пространстве за котлом Наташа выбрала себе убежище.

– Мальчики, – предупредила Наташа, – о том, что я здесь, не должна знать ни одна живая душа.

– За кого ты нас принимаешь? – Саня даже обиделся.

Поскольку Наташа перешла на оседлый образ жизни, мы решили, что с завтрашнего дня она отправится в школу. Переговоры с директором и классной поручили вести мне. Я гордился оказанным доверием, но понимал, что выполнить поручение будет нелегко – не очень веселую память по себе оставила Наташа.

Я сразу же помчался в школу. Беспокоило меня одно, застану ли я Елизавету Петровну. Но мне повезло – в школе собирался педсовет и пришли все учительницы.

Я вызвал в коридор Калерию Васильевну.

– Я понимаю, – начал я издалека, – сколько нервов вам испортил в последнее время. И очень сожалею об этом.

– Я уже про все забыла, – простила меня Калерия Васильевна.

– А уж про Наташу и говорить нечего, – подошел я к тому, ради чего явился.

– Верно, – согласилась классная, – кстати, где она сейчас?

– Наташа в опасности, – выпалил я.

Я сам и не догадывался тогда, что сказал чистую правду. А потом я принялся живописать, как неблагоразумные родители приманивают дочку драгоценными подарками, и бедная Наташа вынуждена проводить все время в поездках между папой и мамой, а потому совершенно забросила учение. А ей необходимо окончить седьмой класс.

– Лучшим выходом из создавшегося положения будет, если Наташа снова вернется в нашу школу, – закончил я свой монолог. Я чувствовал, что был сегодня красноречив, как папа. Потому что меня вдохновляла благородная цель.

Классная выслушала меня и задумалась. Я уже пожалел, что так долго разглагольствовал. Ну, действительно, зачем Калерии Васильевне такая обуза, как Наташа. Зачем классной снова брать к себе девочку и мучиться с ней? А может, Калерия Васильевна сомневается, что Наташа догонит одноклассников?

– Я вам обещаю, – торжественно произнес я, – что Наташа окончит седьмой класс на пятерки и четверки. Я в лепешку расшибусь, но добьюсь этого.

– Я рада, что не ошиблась в тебе, Кирилл, – лицо Калерии Васильевны просветлело. – Я знала, что в трудную минуту ты поможешь Наташе. Пошли к Елизавете Петровне.

Директору не надо было долго объяснять, она все сразу поняла.

– Значит, сейчас Наташа живет у отца? – задала Елизавета Петровна простой вопрос.

– Сейчас Наташа живет в нашем городе, – наконец, выкрутился я.

Елизавета Петровна подумала и разрешила Наташе с завтрашнего дня прийти в школу, потому что сейчас самое главное – окончить седьмой класс, а все формальности они уладят потом.

Гордый, что так здорово все получилось, я побежал к Наташе и Сане. По дороге я неожиданно остановился у детского магазина. Всю витрину занимали куклы – маленькие и большие, в нарядных платьицах, кудрявые, с милыми глазками. Сто раз по дороге из школы домой я проходил мимо магазина и совсем не обращал внимания на кукол.

Я вспомнил, что в маленьком старинном городке Наташу ждет кукла.

Я забежал домой и сказал папе, что видел потрясающие марки, и попросил денег.

– Завтра купишь, – отмахнулся папа.

Он сидел за машинкой, в которой был вставлен чистый лист бумаги.

– Папа, – вдруг спросил я, – а где ты ночевал, когда тебя дома не было?

Я подумал, наверное, у папы есть пристанище и там можно будет поселить Наташу. При ближайшем рассмотрении подвал не произвел на меня романтического впечатления. Наоборот, от подвальных стен повеяло тревогой.

– У приятелей, в общем, где придется, – недовольно пробормотал папа и, чтобы отвязаться от меня, дал деньги.

Я побежал в магазин, выбрал самую большую куклу и вскоре с огромной коробкой появился в подвале.

Наташа и Саня времени даром не теряли. Саня обнаружил в подвале матрац, принес из дома одеяла, подушку – постель для Наташи была готова.

Когда я пришел, Наташа и Саня пили чай из термоса и ели бутерброды.

– Все в порядке, – небрежно похвастался я, – завтра ты снова пойдешь в школу.

– Спасибо, – сказала Наташа, – присаживайся, поужинай.

Меня не надо было упрашивать. Я сел на матрац и вскоре уплетал бутерброды, запивая их крепким чаем из Саниного термоса.

– А что ты принес? – Сане не давала покоя коробка. Я развязал шпагат, вынул из коробки куклу и протянул Наташе.

– Тебе, чтобы ты не скучала.

– Нашел чего принести – куклу, – хмыкнул Саня. – Да Наташке боксерские перчатки нужны. Верно?

Наташа ничего не ответила, но по благодарному взгляду, который она бросила на меня, я понял, что угадал ее желание.

Уже начало смеркаться, когда мы, пожелав спокойной ночи, оставили девочку одну.

Странная получается ситуация, думал я, лежа дома в мягкой теплой постели. Наташин отец считает, что Наташа у мамы, и терпеливо ждет, когда она вернется. А мама уверена, что дочка у отца, и надеется, что Наташа в скором времени к ней приедет.

А Наташа оказалась между небом и землей, то есть между папой и мамой.

 

Все стало на свое место

Утром я сказал маме, что у нас в школе временно не работает столовая, и взял с собой термос с чаем и целлофановый мешочек, набитый бутербродами.

Мне удалось опередить Саню и принести еду Наташе. Девочка ждала меня умытая и одетая.

– Как ты спала? – спросил я.

– Нормально, – Наташа не теряла оптимизма.

Вскоре пришел Саня, и мы втроем зашагали в школу. Наташа посредине, а мы по бокам, точно охраняя ее от всяких напастей.

Появление Наташи мальчишки встретили восторженно. Произошла даже молниеносная битва за место под солнцем, то есть за место рядом с Наташей.

Раньше Наташа сидела одна-одинешенька, а теперь каждый из мальчишек мечтал примоститься хоть на самом краешке ее парты.

Наташа поглядела на меня, потом на Саню и сказала, что будет по-прежнему сидеть одна. Я понял, что она не хотела обижать ни Саню, ни меня.

А девчонки делали вид, что в классе ровным счетом ничего не изменилось. Лялька даже улыбалась, хотя по ее глазам я видел, что она совсем не рада возвращению Наташи.

Конечно, две королевы на один класс – это слишком. Мирное сосуществование между ними невозможно. Я ждал, когда произойдет взрыв, но первый день прошел спокойно. Наташа вела себя смирно, глядела в рот учительницам. Я подумал, может, все и обойдется.

На первой же переменке с Наташей уединилась и долго говорила Калерия Васильевна. На урок девочка пришла в отличном расположении духа.

Но больше всех обрадовалась тому, что Наташа никуда не уехала, Глафира Алексеевна. На радостях бабушка провела очередную тренировку. Правда, Наташа на поле не вышла. Несмотря на ощутимую потерю, мы играли здорово. Я заменил Наташу в нападении. Теперь мы вдвоем с Саней таранили оборону противника.

По ходу игры Глафира Алексеевна и Наташа обменивались мнениями, и лишь потом бабушка говорила в рупор свои замечания. Тогда я понял, что Наташа стала у нас вторым тренером.

Когда тренировка окончилась, мы с Наташей и Саней отправились к нам домой на обед. После школы я намекнул папе, что с его разрешения приведу гостей – Наташу и Саню. И папа постарался на славу. Обед был такой, какого я еще не едал.

Папина борьба за свободу и независимость в собственном доме завершилась его победой. Папа стал главой семьи и, как истинный хозяин, вел все дела в доме, то есть готовил обед и все прочее.

А мама отложила отпуск на лето и вновь занялась своей наукой, и работа у нее пошла на лад.

– Как твоя борьба с матриархатом? – спросил у Сани папа, когда после обеда мы обрушили на него поток похвал.

Саня махнул рукой. Мол, чего вы спрашиваете, сами знаете, что дело безнадежное.

– Ребята, – папа поднялся, – все прекрасное на земле создано мужчинами, влюбленными в женщин, вдохновленных женщинами.

Папа обвел руками кухню. Я понял, что папа имеет в виду и обеды, которые он мастерски готовит. Раньше он старался ради мамы, а сегодня ради Наташи.

А еще я подумал вот о чем. Для того, чтобы мальчишки хорошо играли в футбол, девчонке совсем не обязательно бегать вместе с ними по полю. Она может просто глядеть на игру, и этого достаточно, чтобы мальчишки забивали по сто мячей за один матч.

– Я за такой матриархат, – папа поднял обе руки.

И я не понял, то ли он голосует двумя руками за такое положение дел, то ли сдается на милость женщинам.

– Папа, спасибо тебе за отменный обед, – я поднялся со стула. – Извини. Нам надо делать уроки.

– А я тороплюсь на телевидение, – папа пошел одеваться.

Втроем мы быстро справились с уроками на завтра, а потом я захватил учебники и вместе с Наташей отправился в подвал. Там мы собирались заниматься, чтобы Наташа смогла поскорее догнать наш класс. Саня обещал прийти попозже.

Из нашего дома мы выбирались, соблюдая осторожность. Наташа не хотела встречаться со своим отцом.

Мы благополучно миновали двор и скрылись в подвале. Наташа здорово запустила занятия, но оказалась очень сообразительной. Занятия с ней доставляли мне одно удовольствие.

Все, что я объяснял Наташе, она понимала с полуслова, а потом объясняла кукле.

– Ты все поняла? – спрашивала Наташа у куклы. И кукла кивала, что все дошло до нее в лучшем виде.

Я смеялся. Наташа так здорово умела говорить кукольным тоненьким голоском.

В подвале быстро стемнело, и мы отложили учебники.

Я подумал, как хорошо, что у Наташи есть это пристанище. Здесь нас никто не найдет, потому что ни одна живая душа на свете не знает, что мы тут спрятали Наташу.

Мне вспомнилось, как некогда я пытался попасть к Наташе в дом, а меня ждал от ворот поворот, и вот сейчас мы вдвоем, и можем о чем угодно говорить, а мы молчали. Наверное, мы боимся вспугнуть тишину, которая всегда наступает в мире перед тем, как придет вечер. Честное слово, я не знал, что так приятно молчать вдвоем.

– Скоро каникулы, – шепотом произнесла Наташа. – Я поеду на все лето в маленький старинный городок.

– А я – не знаю куда, – ответил я. – Родители собираются на юг.

– Ты будешь мне писать?

– Обязательно.

– Каждый день?

– Два раза в день.

Наташа тихо засмеялась, как вдруг на лестнице раздались тяжелые шаги. Саня? Нет, непохоже. Да и идет не один человек, а двое, может, трое. До нас долетели невнятные голоса.

Наверное, в подвал зашли слесари-сантехники из домоуправления починить какую-нибудь неисправность. Значит, сейчас они раскроют нашу тайну и прости-прощай Наташино убежище!

Мы переглянулись. Наташа тихонько скатала постель, я сложил книги, подхватил сумку, и мы схоронились за котлом. Авось не заметят, авось пронесет.

Булькая, полилась из бутылки жидкость. Зазвенели, сойдясь, стаканы. Нет, это не слесари-сантехники из домоуправления.

Голоса стали громче. Уже можно было разобрать отдельные слова. Но при всей моей приверженности к правде я не могу привести здесь ни единого слова. Стыд удерживает мое перо.

Выпитое подействовало на пришельцев. Их стало разбирать любопытство, они разбрелись по подвалу. Одного из них нелегкая принесла к Наташиному убежищу.

– Эй, смотрите, кукла! – позвал он своих дружков неприятным писклявым голосом.

Поскольку обладатель писклявого голоса по-прежнему изъяснялся на том же неубоваримом наречии, я вынужден дать его слова в переводе на нормальный человеческий язык.

Вот досада, все спрятали, а куклу забыли. Я выглянул из укрытия и увидел широкую спину, обтянутую красным свитером.

Обладатель писклявого голоса обернулся, и я смог хорошо его разглядеть. Он оказался ужасно толстым парнем. Жирная физиономия от вина была красной, нечесанные патлы свисали на самые глаза. Трое его дружков были и пониже и пожиже – обыкновенные пацаны.

Толстяк, наконец, заметил нас с Наташей.

– Глядите, голубки воркуют!

Тройка верноподданно заржала.

Ну что ж, драки не избежать. Двое против четверых. Силы неравные. Но я совершенно забыл, что со мной Наташа. Да одна Наташа стоит четверых. Как она шутя расправилась на стадионе сразу с тремя хулиганами!

Значит, Наташа берет на себя троих. На мою долю остается один. С одним я запросто справлюсь. Еще не выветрились из памяти уроки борьбы, которые преподал мне Наташин отец. Кого же мне выбрать? Да вот этого, самого здорового, в красном свитере.

– Извините, мы вам не помешали? – потешался толстяк, а дружки хихикали.

Ишь ты, оказывается, он умеет говорить по-человечески и на него благотворно действует присутствие девочки.

– Помешали, – разозлился я, – и проваливайте, пока целы!

Дружки толстяка кинулись вперед, но он удержал их.

– Фу, как невежливо! – сморщился толстяк. – Давайте выпьем!

Толстяк вынул из кармана брюк бутылку вина.

Наташа вцепилась мне в плечо и прошептала:

– Я боюсь.

Ну и ну! Вот до чего довели Наташу поездки в маленький старинный городок – она стала настоящей девчонкой, то есть превратилась в боязливое существо, которое пугается одного вида мыши, не говоря уже о хулиганах.

Значит, на Наташу мне теперь нечего надеяться. Ну что ж, все стало на свое место. Раньше девчонка заступалась за мальчишку, а теперь мальчишка защищает девчонку. Мужчина всегда оборонял женщину. Так было испокон веков. Так будет и сейчас.

– Не волнуйся, – ободрил я Наташу, отдал ей очки и направился к непрошеным гостям. Толстяк распечатал бутылку и налил вино в стакан, услужливо поданный одним из пацанов.

– Первый бокал даме, – толстяк решил, что я пришел за вином.

Резким ударом я выбил у него из рук стакан и, воспользовавшись замешательством, провел приемчик, после чего толстяк очутился на бетонном полу.

Не ожидавшие такого поворота событий, пацаны отпрянули. Толстяк попытался встать, но это ему не удалось.

Тогда коренастый красивый парень со злыми глазами переступил через толстяка и пошел на меня. Мне повезло. Между стеной и трубами был узкий проход, и пацаны могли нападать на меня лишь поодиночке.

Я попытался было провести приемчик, но коренастый разгадал мою хитрость, и мы оба свалились на пол, но поспешно вскочили на ноги, готовые к новой схватке.

– Саня! – позвала на помощь Наташа.

К нам на выручку мчался Саня. Пацаны пытались его остановить, но Саня пробился и встал между мной и коренастым.

Охая, поднялся толстяк и, окинув взглядом свое воинство, приказал:

– Уходим.

Незваные гости покинули поле боя, уведя под руки своего предводителя. Когда за ними затихли шаги, Саня повернулся к Наташе:

– Собирай вещи, тебе нельзя оставаться здесь ни минуты.

– Никуда я не пойду, – Наташа покачала головой, – потому что мне некуда идти.

– Но они могут вернуться, – вскричал я.

– Они трусы, я их знаю, и больше не придут, – Наташа вновь стала прежней, смелой, как мальчишка, девчонкой. – Да и дверь тут закрывается.

Наташа провела нас к выходу и продемонстрировала, как дверь закрывается на задвижку.

– Теперь вы спокойны?

Мы пожали плечами. Как мы можем быть спокойны, если Наташа в опасности?

И все-таки мы ушли, оставив Наташу одну в подвале.

В ту ночь я долго не мог заснуть. Что же получается? Наташа вроде живет не на улице, а под крышей, и все равно бездомная и беспризорная. Наташа ничья дочка, потому что борьба между ее отцом и матерью закончилась вничью.

Когда я все-таки уснул, меня стали одолевать кошмары. Мне снилось, как в подвал врываются четверо парней и нападают на Наташу. Но Наташу голыми руками не возьмешь, она дерется, как львица, и пацаны удирают, как зайцы. Тогда я успокаивался и вновь погружался в сон, пока кошмар не наваливался на меня с новой силой.

Утром я подхватился и выбежал во двор. Через несколько минут я уже был в бабушкином подъезде. Торопливо спустился по лестнице в подвал и толкнул дверь.

Дверь легко отворилась. Дверь была не заперта.

А в подвале кто-то ходил, я отчетливо слышал шаги.

Я распахнул дверь, ворвался в подвал и увидел Саню.

Мой друг в растерянности бродил по подвалу. Увидев меня, Саня поднял голову:

– Наташа пропала!

Я кинулся к Наташиному закутку. Исчезли ее постель, сумка, книги и кукла. А самое главное, нигде не было Наташи.

– Зря ее послушались, – протянул Саня.

– А кто вообще придумал поселить ее в этом мрачном подвале? – распалился я.

– Она сама, – ответил Саня.

– Она, – рассердился я, – а у нас головы на плечах или что?

– Надо заявить в милицию, – Саня первый понял, что надо делать. – Ты помнишь приметы этих пацанов?

– Конечно, – ответил я. – пошли к капитанской дочке.

Я напомнил Сане о том, как наш поход на телевидение закончился посещением детской комнаты милиции и дружеской беседой с милой женщиной в капитанских погонах, которую мы за глаза прозвали капитанской дочкой.

– Ну, капитанская дочка в два счета найдет Наташу, – обрадовался Саня.

Решительным шагом мы направились к выходу, как противно заскрипела дверь и нашим удивленным взорам предстала Наташа.

– Мальчики, вы уже здесь? – воскликнула она.

Мы кивнули. Мы были ужасно рады, что видим Наташу, целую и невредимую. Наташа прижалась своей щекой к моей, а потом обняла Саню.

– Мальчики, не волнуйтесь, я живая. Я ночевала у Глафиры Алексеевны и там буду жить. Пойдемте к бабушке, завтрак уже на столе.

Вслед за Наташей мы покинули подвал и поднялись к Глафире Алексеевне.

Бабушка укоризненно покачала головой:

– Ребята, как вы могли до такого додуматься!

Только через несколько дней я узнал, как было дело.

Чтобы не подавать нам плохой пример, бабушка днем не курила. А поскольку совсем отказаться от дурной привычки она не могла, Глафира Алексеена дымила на сон грядущий.

В тот вечер она вышла во двор и едва зажгла спичку, как услышала плач. Глафира Алексеевна огляделась по сторонам, кто ревет в такую позднюю пору. А потом догадалась, что плач доносился из подвала.

Бабушка решительно постучала в маленькое окошко. Плач прекратился, и в окошке показалось лицо девочки. При свете спички Глафира Алексеевна узнала Наташу.

Бабушка кинулась в подвал и, забрав Наташины пожитки, силком увела девочку к себе.

 

Удар через себя в падении

Вчетвером мы вышли из подъезда и пошагали к школе. Наташа и бабушка посредине, а мы с Саней, как верные оруженосцы, по краям.

Глафира Алексеевна на сей раз оставила дома спортивный наряд и облачилась в строгий костюм и надела кокетливую шляпку с цветочком. У перекрестка мы остановились в ожидании зеленого света, и нас догнала Лялька.

– Доброе утро! – поздоровалась она.

Королевы смерили друг дружку взглядами и обменялись сдержанными поклонами.

Зажегся зеленый свет, и бабушка с Наташей и Саней устремилась через улицу. Я замешкался. Мне неудобно было оставить одну Ляльку, которая как раз сняла туфлю, чтобы выбросить попавший туда камешек. Когда Лялька вновь стояла на двух ногах, горел уже красный свет.

– Милая старушка, – заметила Лялька. – Это Наташина бабушка?

– Нет, это наша общая бабушка.

Увидев, что Лялька ничего не поняла, я объяснил ей, что Глафира Алексеевна тренирует нашу футбольную команду и вообще заботится о нас.

– И о Наташе? – спросила Лялька.

– О Наташе больше других, – ответил я.

– Как трогательно, – протянула Лялька.

Мы с Лялькой перешли улицу и побежали к школе – уже вовсю звенел звонок.

Проводив нас, Глафира Алексеенва отправилась домой, чтобы разрабатывать план игры в четвертьфинале.

С каждой тренировкой мы играли все лучше, и все больше болельщиков собиралось, чтобы поглазеть на нас.

Однажды на тренировке появилась женщина в милицейских погонах. Я пригляделся – да это же капитанская дочка! И Саня узнал ее.

Но зачем она здесь появилась? Явно неспроста.

И Глафира Алексеевна почуяла неладное. Она время от времени поглядывала на женщину-милиционера, а потом не выдержала и объявила:

– Перерыв!

Мы с Саней бросились к капитанской дочке.

– Здравствуйте, – широко улыбнулся Саня. – Вы нас узнаете?

– А, артисты, – обрадовалась инспектор. – Вы здесь живете?

– Здесь, – подтвердил я и полюбопытствовал: – А что вас привело сюда?

– Ребята, вы знаете Глафиру Алексеевну Голубович?

– Так это же наш тренер, – я кивком головы показал на бабушку.

– Ах, вот как, – задумалась инспектор и задала новый вопрос: – И Наталью Карамышеву вы знаете?

– Знаем, – хором ответили мы.

Капитанская дочка улыбнулась и сказала:

– Мне надо поговорить с вашим тренером.

Бабушка и инспектор двинулись навстречу друг другу, встретились у самой площадки и обменялись несколькими фразами. До меня долетело:

– Кем вам приходится несовершеннолетняя Наталья Карамышева?

Что ответила бабушка, я не услышал. Глафира Алексеевна взяла капитанскую дочку под руку и повела к себе домой.

– Что случилось? – нас с Саней окружила вся команда.

– Почему Глафиру Алексеевну увела милиция? – обеспокоенно спросила Наташа.

– Все наоборот, – я вступился за истину, – бабушка пригласила милицию к себе домой.

– И потом, капитанская дочка подсуживать не будет, – Саня вступился за инспектора.

Мы сгрудились возле бабушкиных окон, чтобы в любую минутуу прийти на помощь к Глафире Алексеевне.

Возле подъезда затормозили знакомые «Жигули», и из них вышел Наташин отец.

– Наташа, ты вернулась?

Наташа подбежала к отцу и уткнулась лицом в кожаный пиджак.

– Пошли домой, – отец похлопал дочку по спине.

Наташа оглянулась на нас, на подъезд, из которого до сих пор не появлялась бабушка.

– Папа, это ты вызвал милицию?

– Ну что ты, – отец даже не вздронул.

– Папа, зачем ты обидел Глафиру Алексеевну?

Наташа в гневе была очень похожей на своего отца.

Отец приглушил голос и заговорил. Наверное, пытался оправдаться. Наташа слушала его, и губы у девочки дрожали.

А я вспомнил, как пару дней назад вместе с нами в школу шла Лялька. Может, она видела, как Наташа выходила из бабушкиного подъезда, и не преминула обо всем поведать Наташиному отцу. Вполне вероятно, что Наташин отец в бешенстве мог заявить в милицию.

А может, он и сам увидел дочку. Ведь Наташа, не таясь, жила у бабушки. Да, жить между папой и мамой невозможно. Рано или поздно все выходит наружу.

Обо всем об этом я размышлял, пока во дворе не появились бабушка и капитанская дочка. Мы их сразу взяли в тесное кольцо. Рядом со мной очутилась Наташа.

– Я очень рада была с вами познакомиться, – инспектор сердечно пожала бабушке руку. – Побольше был таких энтузиастов, и кривая правонарушений резко бы пошла вниз. А вам, ребята, желаю удачи на футбольном поле.

Про себя мы послали ее к одному не очень симпатичному герою русских сказок, а вслух стали прощаться. Значит, нашей бабушке ничего не грозит.

Когда инспектор ушла, Наташа спросила у бабушки:

– Глафира Алексеевна, это мой папа сделал?

– Наташа, сегодня ты ночуешь дома, – сказала бабушка, – а в остальном все остается по-прежнему.

– Я не пойду домой, – Наташа сжала губы.

– Я тебя прошу, Наташа, – настаивала бабушка.

– Ладно, – Наташа опустила голову.

– Вот и отлично, – Глафира Алексеевна сразу повеселела и вооружилась рупором: – А теперь продолжим тренировку.

Мы вновь собрались на площадке, и бабушка сказала:

– Я хочу показать вам удар через себя в падении. Это очень коварный для противника удар.

Глафира Алексеевна стала спиной к воротам:

– Саня, пасни, пожалуйста.

Саня мягко, щеточкой, набросил ей на ногу мяч.

Глафира Алексеевна собралась было подпрыгнуть, взлететь над площадкой, чтобы продемонстрировать удар, который принесет нам победу. Но неожиданно опустилась и распласталась на земле.

Мы ахнули и подбежали к Глафире Алексеевне. Наша тренер лежала с закрытыми глазами и не подавала признаков жизни.

– Ее надо перенести в дом, – первой пришла в себя Наташа.

– Ее ни в коем случае нельзя трогать, – Саня вспомнил, что он сын врача, и закомандовал: – Кир, вызови «скорую».

Я вскочил и пулей помчался на улицу к телефону-автомату. Дрожащей рукой набрал «03» и закричал в трубку:

– «Скорая»? Немедленно выезжайте… Человек умирает.

Я сказал адрес и побежал на площадку. Вокруг бабушки уже собралось много народу. Я протиснулся поближе.

Саня держал бабушкину руку.

– Ну что? – шепотом, словно наша тренер меня могла услышать, спросил я.

– Пульс слабого наполнения, – огорченно ответил Саня и спросил: – Вызвал?

– Ага, сказали, что мигом…

«Скорая» и вправду примчалась очень быстро. Из машины вышли рыжебородый молодой доктор и медсестра с сумкой.

Доктор велел всем отойти, и мы, волнуясь, издали наблюдали, как он слушает бабушку.

– Граждане, – попросила сестра, – помогите перенести больную.

Мы кинулись к машине, вытащили носилки. Вместе со взрослыми осторожно подняли бабушку и положили на носилки. Потом подняли носилки и понесли к машине.

Бабушка оказалась на удивление легкой, точно маленькая девочка. Она ни разу не застонала. Наверное, не хотела нас беспокоить.

Рыжебородый доктор спросил у Наташи:

– При каких обстоятельствах это произошло?

– Глафира Алексеевна собралась нам показать удар через себя в падении, – ответила Наташа. – Это очень коварный для противника удар. Она хотела подпрыгнуть, но упала и потеряла сознание.

– Что-что? – поразился рыжебородый.

До него, конечно, ничего не дошло. Где ему, молодому, широкоплечему, представить, что Глафира Алексеенва, имея больное сердце, тренировала нашу футбольную команду.

– А родственники у нее есть? – поинтересовался доктор.

– Я, – ответила Наташа. – Доктор, а что у нее?

– Сердце, – коротко бросил рыжебородый и велел: – Садитесь в машину.

«Скорая» взяла с места и стремительно покатила на улицу.

Мы в унынии слонялись по площадке. Собственно, никакой площадки у нас и не было. Посредине двора было пространство, вытоптанное нашими неутомимыми ногами. Здесь не успевала вырасти трава. Едва подсыхала земля, как мы начинали носиться по площадке.

Итак, завтра – матч. А мы осиротели. Нашего тренера отвезли в больницу. Мы бродили как неприкаянные. Что нас ждет завтра?

И тут прибежала Наташа.

– Как Глафира Алексеевна? – мы окружили Наташу.

– По дороге она пришла в себя и сразу набросилась на меня, – Наташа улыбнулась. – Как ты смела уйти с поля? Со мной ничего не случится, а завтра матч.

Нет, нашу бабушку не так просто болезни одолеть. Наша бабушка – крепкий орешек.

– Как ни призывал ее доктор не волноваться, Глафира Алексеевна успокоилась лишь тогда, когда машина остановилась, и я вышла, – рассказывала Наташа. – А сейчас, мальчики, продолжим тренировку.

Мы сразу подтянулись. Мы поняли – теперь наш тренер Наташа.

– Я хочу показать вам удар через себя в падении, – сказала Наташа. – Это очень коварный удар для противника.

Наташа стала спиной к воротам.

– Саня, пасни.

Саня мягко набросил мяч Наташе на ногу. Девочка взлетела над площадкой, взмахнула ногами и мяч очутился в воротах.

– Ура! – закричали мы и бросились к Наташе.

Но строгий взгляд нового тренера заставил нас остановиться.

– А теперь ты, Саня! – предложила Наташа.

Саня стал спиной к воротам.

 

Последний день матриархата

Только в начале тайма мы сражались на равных с нашими соперниками. А потом почувствовали, что те сильнее. Противник запер нас в нашей штрафной, и мы играли только на отбой. Я вынужден был уйти в защиту.

Лишь Саня отважно играл в нападении, но после того как его пару раз сбили, мой друг, без пяти минут профессионал, решил беречь ноги и уже не пытался в одиночку пробиться к воротам противника.

Мы играли на стадионе, который расположен в парке. Там всего одна трибуна, но она полна народу. Среди болельщиков и наши родители.

Мой папа болеет темпераментно, бурно жестикулирует. Мама сдержанно, но с интересом смотрит матч.

Санин папа наблюдает за игрой с непроницаемым взглядом, а мама открыто радуется или негодует.

Наташиной мамы нет на трибуне. Рядом с Наташей сидит ее отец. Время от времени он что-то говорит дочке, наверное, советует, как играть. То и дело к девочке оборачиваются наши родители – тоже с мудрыми советами. Бедная Наташа! Из-за нас ее совсем замучили родители!

Гол назревал. Но раздался спасительный свисток судьи. Перерыв! Первый тайм окончился вничью.

Мы далеко не ушли, растянулись на травке под трибуной. К нам спустились Наташа и родители.

По глазам Наташи я видел, как много она хочет сказать нам, но родители не дали ей и рта раскрыть. Первым, как всегда, начал папа:

– Все идет отлично, мои юные друзья, но не хватает остроты, я бы сказал, перца, пресно играете. Нет задора, огня, нет вдохновения!

Наташин отец не обладал красноречием моего папы, а потому выразился кратко и ясно:

– Пожестче играйте, на грани фола.

Санин папа тоже был немногословен:

– Попробуйте взвинтить темп! У них левый защитник тихоход. Атакуйте по правому флангу!

Вот глазастый Санин папа! Я тоже заметил, что левый защитник у наших соперников слабо бегает, но не подумал, что надо прорываться по правому флангу. А потом было уже не до прорывов.

Мамы нам не давали мудрых советов, а утешали нас. И это было еще хуже.

Когда родители отправились на трибуну, Наташа сказала:

– Глафира Алексеевна уверена, что вы выиграете. Я тоже надеюсь на вас.

С первой минуты второго тайма мы бросились в атаку. Мы прорывались по правому флангу, там, где был тихоход-защитник. Я оказался в штрафной, ударил и – мимо. Саня проскочил между трех защитников, но тоже промазал.

Потом у наших соперников было несколько возможностей поразить ворота, но счастье было на нашей стороне.

А Глафира Алексеевна уверена, что мы выиграем, а у нас ничего не получается. Почему вчера наша бабушка потеряла сознание? От того, что пыталась нам продемонстрировать удар через себя в падении? Нет, сердце у нее заболело от обиды. Ее обидели понапрасну. Она все отдавала нам, а кто-то взял и пожаловался на нее в милицию. Доброе бабушкино сердце и не выдержало.

Кстати, удар через себя в падении. Мяч у меня, а Саня стоит спиной к воротам. За каждым его движением следят долговязые защитники, они в затылок ему дышат.

Я паснул другу. Саня подпрыгнул, взлетел над площадкой, взмахнул ногами, и мяч оказался в сетке. Вратарь соперников лишь проводил его растерянным взглядом.

– Ура!!! – закричали наши болельщики на трибуне.

Я видел, как родители бросились обнимать Саниного папу. Ну ясно, кто же еще, если не папа, мог научить сына такому потрясающему удару. А потом все крепко жали руку моему папе – благодарили за отличный, выверенный до сантиметра пас, которые сделал его сын, то есть я.

Наши соперники едва успели начать с центра, как прозвучал свисток судьи. Мы вырвали победу на последней минуте.

Родители сбегают вниз, обнимают, целуют нас.

– Спектакль удался на славу, – воскликнул мой папа.

– Ребята, у меня окончатся зональные соревнования, – прижал обе руки к груди Санин папа, – и возьмусь вас тренировать.

Санина мама потешно вздохнула – свежо предание, а верится с трудом.

– Эх, Наташка, Наташка, – гнул свое Наташин отец, – если б ты была мальчишкой, быть бы тебе старшим тренером сборной.

Наконец к нам протиснулась Наташа и сказала всего два слова:

– Спасибо, мальчики!

А нам больше и не надо. Мы все поняли.

– Ребята, поскорее переодевайтесь, – поторопила нас Санина мама.

– Мы вас ждем, – сказала моя мама.

Мы отправляемся в раздевалку. По дороге Наташа предложила мне и Сане:

– Давайте съездим к бабушке в больницу.

– А родители? – спросил я. – Они же нас ждут.

Наташа пожала плечами.

А я подумал, нашел, у кого спрашивать про родителей.

Мои папа и мама помирились, а Наташины по-прежнему живут в разных городах. И каково Наташе, если она любит и папу и маму.

Как это ни огорчительно, но мы вынуждены были оставить наших родителей с носом, а сами отправились в больницу. Умытые, причесанные, мы ехали в трамвае, и ветер, врываясь в распахнутые окна, пузырил наши рубашки.

Саня держал в руках объемистый сверток. Я прижимал к груди большой букет цветов.

В больнице к Глафире Алексеевне не пустили.

– Она в тяжелом состоянии, – сообщила сестра.

– Но нам необходимо, – настаивал Саня.

– Мы принесли ей радостную весть, – добавил я, – от которой она сразу встанет на ноги.

– Андрей Павлович, – сестра позвала на помощь рыжебородого доктора, проходившего по коридору.

– А, старые знакомые, – приветствовал ребят доктор, – вашей бабушке уже лучше, но навещать ее рано.

– А передачу можно?

Саня протянул сверток, я – цветы, а Наташа – записку. Доктор подержал сверток, словно взвешивал его, и передал сестре.

Сестра понесла сверток, цветы и записку Глафире Алексеевне.

– А когда бабушка выйдет на поле? – спросил Саня.

– Когда Глафира Алексеевна выпишется из больницы? – я перевел Санины слова на доступный язык.

Рыжебородый доктор вдруг странно хрюкнул и затрясся в хохоте.

– Ой, ребята, не могу. Седая пенсионерка, больное сердце и футбольный тренер. Анекдот. Никто не поверит, если расскажу.

– Вы кончили? – холодно осведомился я, а Саня без лишних слов стал закатывать рукава.

– Как вам не стыдно смеяться над пожилой и больной женщиной, – вспыхнула Наташа и увела нас из больницы, от беды подальше.

Во дворе мы остановились и, запрокинув голову, стали глазеть на окна. Мы надеялись, что бабушка подаст голос. Тем более что мы всё для этого сделали.

Внезапно на седьмом этаже распахнулось окно. Из него высунулось ухо рупора. На нем сверкнул солнечный луч.

– Наташа, мальчики, спасибо за победу, – услышали мы знакомый голос Глафиры Алексеевны, усиленный рупором.

Рупор мелькнул и исчез. Вместо него в окне появилась рыжая борода и увесистый кулак, погрозивший нам.

Мы засмеялись и покинули больницу.

На трамвайной остановке Наташа протянула мне руку:

– До свидания.

– Ты куда? – оторопел я.

– К маме.

Наверное, у меня был ужасно растерянный вид, потому что Наташа улыбнулась и сказала:

– Не волнуйся, я завтра вернусь.

Что же такое – все начинается сначала? Наташа снова будет мотаться между мамой и папой?

– Вот и наступил последний день матриархата, – сказала Наташа, пожимая руку Сане.

– Это почему? – недоверчиво произнес мой друг.

– Глафира Алексеевна не скоро выйдет из больницы, – объяснила Наташа, – а я с сегодняшнего дня буду только болельщицей. Правда, самой активной. Придется вам, мальчики, становиться мужчинами.

– Это мы запросто, – не очень уверенно сказал Саня. – Да и папа мой обещает…

Я знал, что без бабушки и Наташи нам будет туго.

Казалось бы, я мог гордиться. Мы с Наташиной мамой победили. Но мне было грустно. Я еще не знал, что последний день матриархата был последним днем нашего детства.

Наташа это поняла раньше нас. И она не стала затягивать прощание. Наташа вскочила в трамвай и, высунувшись из окошка, долго махала нам рукой.