Михаил Николаевич Кашин – поджарый мужчина с лакированной лысиной и карими глазами сидит за массивным столом и выводит пальцами дробь по дубовым разводам. Он напоминает хищного зверя, готовящегося к нападению. Напротив него сидят его верные помощники. Смуглая женщина с вечно прищуренными, настороженными глазами и тяжеловесной челюстью и рыхлый мужчина с иссиня-черными небритыми щеками, делающими его похожим на моджахеда с припрятанным в рукаве кинжалом. Кашин перестает долбить пальцами и складывает руки в гигантский замок.
– Да, никто не мог предположить, что у этого генерального, ёлы, такое паршивое сердце. Возможно его поднять на ноги за два дня? Или попробовать пронести бумаги на подпись в палату?
– Нет. Нереально, – категорично кивает женщина и выпячивает челюсть.
– Значит, приходится терять драгоценное время… Японский городовой! Ну, а что наши выкормыши-следователи? Достали нужные файлы из компьютера?
– Да, что-то молчание затягивается, – озабоченно говорит «челюсть» и берет со стола телефон.
Абонент, которому она дозванивается, тарахтит в трубке громко и долго. Женщина сначала бледнеет, потом вспыхивает.
– Но… этого не может быть. Сурен, – она внимательно смотрит на небритого, – ты ведь скопировал все документы? Я лично видела огромные суммы сокрытой прибыли.
Небритый уверенно кивает.
Человек в трубке что-то выкрикивает.
Михаил Петрович выхватывает телефон у женщины.
– Это Кашин! Еще раз и коротко, ёлы! – рявкает он.
Собеседник говорит тихо и кратко.
– Значит, Супин уничтожил все левые платежки и сметы? И даже в бумагах ничего?! Но как он успел?!.. Ага, возможный подручный… И что? Нам нечем их больше прищучить, японская мама?! Да… еще какой сюрприз!
Кашин швыряет трубку на стол, обводит бешеным взглядом подчиненных, сжимая кулаки.
– У Ритки не хватило бы на это мозгов.
– Значит, она ведет двойную игру. Супин не может быть ее любовником? – спрашивает помощница.
– Ха! – ощеривается Кашин. – Теперь я ничему не удивлюсь. Но в таком случае Нику она больше не увидит никогда в жизни!
Кажется, огнедышащие кулаки дельца того и гляди прожгут в раритетной столешнице дыры.
Дверь в кабинет приоткрывается и в щелочке показывается просительная мордочка секретарши:
– Михал Николаич, к вам какой-то Супин.
Секретарша понижает голос:
– Жутко настырный. Говорит что-то про зверя и ловца… Больной, наверное. Гнать?
Кашин цепенеет, выпрямляется и, переглянувшись с помощниками, выстреливает хитроумной словесной конструкцией в сторону секретарши. Выпустив пар, поднимается из-за стола и рявкает:
– Давай сюда его! Быстро!
Помощница бросает сквозь зубы:
– Миша, сядь. Не нужно метать бисер перед мелкой сошкой.
– Сам я знаю, что нужно, а что нет, ёлы, – замахивается на нее Кашин.
Женщина зажмуривается. Кашин рушится в свое кресло. В этот момент в кабинет входит Павел Иванович. Прямой, негнущийся и пугающе бледный.
Он смотрит затравленно на хозяина кабинета, косится на его помощников, вонзивших в него взгляды, что клыки, и замирает, не зная, что предпринять.
– Ну что же, зверь, говорите, выбежавший на ловца? – ухмыляется Кашин, отметив, что лоб соперника покрыт испариной, а глаза полны плохо скрываемого ужаса.
– Кусаться зверь надумал? Угрожать?!
– Н-ничего подобного, Михаил Николаевич. Я с конструктивными предложениями, которые бы устроили все стороны… конфликта, – тихо произносит Полкан. Видно, каких неимоверных усилий стоит ему каждое слово.
Кашин переглядывается с помощниками и живо указывает Супину на кресло у стола.
– Ну, предлагайте. Послушаем с интересом, чего уж.
Павел Иванович садится.
«Столб столбом, – думает “челюсть”, с нескрываемым презрением оглядывая несуразного посетителя. – Какую игру может затеять такой дуболом? Припугнуть его как следует, да и вся недолга».
Небритый, похоже, полностью солидарен с коллегой. Он расслабленно откидывается на спинку, прикрывая глаза.
– Никаких компрометирующих финансовых документов ваши следователи, я думаю, не нашли? И это путает все ваши планы. Я понимаю…
– А с чего вы решили, что у нас есть на ваш счет какие-то планы, милейший? – фыркает женщина. – Вы вообще кто такой?
– Да? – расплывается в крокодильей улыбке Кашин.
– Вы знаете, кто я… Отбросим игру в прятки, – Супин старается смотреть поверх Кашинской лысины. – Супруга ваша бывшая проболталась своей подруге в порыве раскаяния. А она, как на грех, оказалась моей… любовницей. И подчиненной…
Михаил Николаевич обрушивает кулаки на стол:
– От баба-дура!
Он вскакивает и начинает метаться по кабинету.
– Ну ничего… все копии у нас есть, господин главбух. Мы уж к делу их пристегнем. Вы в безвыходном положении, ёлы!
– Думаю, это не совсем так, – Супин, несколько успокоенный, поправляет очки и кладет ногу на ногу. – Но даже понимая, что реальных козырей у ваших следователей нет, так как я уничтожил документы, я склонен полагать, что вы не отступитесь. Боевая биография у вас не та…
Супин тактично покашливает.
– А с ним приятно иметь дело, японский бог! – вдруг вскрикивает с восторгом Кашин, обращаясь к помощнице. – И биографию выяснил и что-то про сотрудничество лепечет. Ну-ка, ну-ка, что там вы хотите за слив компромата? Урыть решили своего генерального и свою задницу вытащить? Так ведь?!
Кашин, оскалившись, хохочет.
«Челюсть» переглядывается с небритым и тоже кисло улыбается.
– Грубо. Но точно, – вздыхает Супин. – Только я не хочу никого урывать. У меня биография, увы, не та. Генеральный спокойно отойдет от дел, все подписав. Он давно Валдаем бредит. Заслужил человек спокойную старость. А я… я бы еще поработал. Быть может, и пользу какой-нибудь серьезной корпорации принес.
– Ладно, ладно! Не пойте! Что хотите конкретно, Супин?!
Тяжелого взгляда Кашина главбух не выдерживает. Съеживается. И голос его срывается на фальцет.
– Ничего оригинального, ей-богу. Я… денег хочу. И должность в обновленной компании.
Небритый вдруг начинает фривольно посвистывать, задрав голову.
– Заткнись, Сурен! Я сам решу, где посвист, а где – верняк, – рявкает Кашин на помощника.
– Гарантии?! – он снова придавливает взглядом Полкана.
И Супин излагает свой ловкий и простой план.
Прощаясь с Кашиным, который в задумчивости провожает непрошеного гостя до дверей, Полкан вдруг останавливается и с чувством произносит:
– Маргарита на пределе. Она способна на любой безумный поступок ради дочери. Я бы на вашем месте не выпускал Нику в ближайшие дни из дома. И сдержал обещание, данное жене. Впрочем, не смею диктовать…
– Вот это точно, ёлы. Не смеешь. Ну, бывай, коллега! – ощеривается Кашин и распахивает перед главбухом дверь.
Когда она закрывается, бизнесмен мрачнеет и молча проходит к столу. Помощники ждут его вердикта. Он поднимает глаза на «челюсть».
– Эльза, поднимешь всю информацию по этому Супину. Родился-женился, что, где, как, связи с генеральным. И про его любовницу все узнаешь.
– Сурен, а ты последишь за Ритой.
* * *
Рабочий день в бух-столовке тянется бесконечно. И бабульки, и Рита с Маней ведут себя, будто сговорившись: нейтральный тон, реплики ни о чем, подчеркнутая доброжелательность. Бухгалтерши предоставлены сами себе. Впрочем, вся контора, лишенная руководства, копошится по инерции, сохраняя хорошую мину при безнадежной игре, – изображает производственную деятельность.
То Блинова, то Утинская приносят вести из коридора, то есть от Люсечки.
«Генеральному лучше…» «Зам его, паскуда, сбежал в Израиль, к брату…» «На предприятие метит сам олигарх П». «Оказывается, все годы канцелярка была лишь прикрытием для гораздо более серьезных дел. Поговаривают, это связано с оружием и контраба… ах!»
Но главных известий – от Кашина или Супина – нет как нет! И подруги, глядя на заторможенные стрелки часов над дверью, переглядываются, вздыхают и сникают, держась за компьютерные, совершенно бесполезные мышки. Пальма роняет первый пуховый цветочек.
Ближе к вечеру к Мане обращается деловитая Блинова:
– Голубушка, у тебя же хороший знакомый имеет большегрузную машину?
Маня с удивлением смотрит на Наталью Петровну. И это ей известно! Когда Голубцова умудрилась говорить о Тосике в конторе?
– Нет, такого знакомого у меня нет, – отворачивается она.
К разговору присоединяется Утка:
– Но как же, ты ведь рассказывала мне о поездке в Минск на фуре. Очень романтично…
– Ах, это-о… – напускает на себя равнодушие Голубцова. – Так это когда было! И потом, у того моего бывшего знакомого холодильник. Зачем вам холодильник?
Блинова разочарована.
– Да, холодильник нам не подходит. Нам мебель перевезти. Живем в пяти минутах езды, так ведь все равно машину заказывать!
– Да, Ната предлагает мне изумительную стенку в хорошем состоянии. Мы с Бобочкой уже решили и обои переклеить, и пол освежить, – умиляется Елена Стефановна.
– Ради стенки?!
– Ради жизни! – рявкает Блинова. – Новое пространство, взгляд на мир и эти… – Блинова трясет рукой, ища поддержки у Утки.
– Вибрации, Ната. Или энергии, – подсказывает Елена Стефановна.
– Да, они самые, – выдыхает Наталья Петровна, одергивая рыжий пуловер.
Видно, время с переездом поджимает, а вопрос с лишней стенкой никак у нее не решается.
– В Интернете сотни предложений по перевозкам. Вопрос пяти минут, – подает голос из-под пальмы Ритуся.
– Это мы и без догадливых знаем. А вы, Маргарита, зря больничный не взяли – плохо выглядите, – замечает ехидна Блинова и распахивает холодильник.
Рита открывает рот, чтобы парировать выпад противной тетки, но вздрагивает и смотрит на мобильный, лежащий перед ней. Неужели он звонит? Наконец-то…
– Да?! – Рита хватает трубку и выбегает из бухгалтерии.
Маня пытается ее догнать, но Кашина словно сквозь землю проваливается.
Когда она появляется в комнатушке и усаживается за компьютер, ни единой эмоции невозможно прочесть на ее лице.
– Что, Рита? Что?! – допытывается Голубцова, подходя к подруге.
– Ничего. Это один не стоящий внимания дурак звонил. Забудь. Все не то.
Маргарита горько усмехается и отворачивается от Мани, с которой явно не хочет откровенничать.
– Рит, но вечером все остается в силе? Ты приедешь ко мне?
– Это даже не обсуждается. Если… если ты, конечно, по-прежнему готова быть со мной заодно.
Бездонные глаза Риты горят и вызовом, и мольбой.
Ей снова приходится доверяться чужим людям, а не действовать и принимать решения самой. Чертов Супин позвонил и распорядился, видите ли, чтобы она после работы ехала домой, оставила машину у подъезда и, выдержав паузу и замаскировавшись (как он себе это представляет, интересно? – паранджу, что ли, напялить?!), ехала на метро к Голубцовой. Все в целях ее, Риты, безопасности. Впрочем, в здравомыслии ему не откажешь. Кашин и слежку за женой может устроить. А вот Маню пугать нечего.
Рита пожимает ладонь Голубцовой, пытается вымученно улыбнуться.
– Всё шушукаются, будто очень нам их разговоры интересны, да, Еленушка? – нарочито басит Блинова, выглядывая из-за монитора.
– Да что уж там, Ната. Пусть уж. А ты подумай-ка лучше, чем пальму нашу удобрить. Что-то она совсем хиленькая стала, – откликается Утинская.
– Конечно, затухнешь тут, в нынешних… вибрациях! Тьфу ты, слово все-таки, Стефанна, неприличное какое-то. Кто вибрирует? Зачем? Просто тьфу, и все!
Блинова отплевывается, ворчит, пыхтит и осуждающе смотрит на Утку, которая принимается щебетать по телефону с Бобочкой.
* * *
В кухоньке тети Али царит уныние. За столом сидят четверо: хозяйка, Трофим, Маня и Рита. Суп остывает в тарелках, часы бухают в зловещей тишине, Аля вздыхает, косясь на холодильник, где морозится попусту водка.
Одиннадцатый час вечера, а Полкана все еще нет. И телефон его выключен.
– Ну что, еще раз позвоним? – спрашивает Маня у Трофима.
Все взоры обращаются к мужчине, который становится, похоже, негласным лидером и от которого растерянные женщины ждут окончательного слова.
– Тщетно. И время не оставляет нам выбора. Дезертира сбрасываем со счетов.
Седов пружинисто поднимается. Он сосредоточен и значителен. Меланхолии во взоре как не бывало. Рыхлые щеки пышут решительностью.
– К сожалению, машину мне в Алином дворе не развернуть. Так что завтра, как и договаривались, я жду вас на перекрестке. Увы, придется вам пользоваться услугами такси. Это плохо. Но лучше, чем «ауди» Ритину светить. Это она права.
Звонок в дверь заставляет всех вздрогнуть.
– Супин! – кидается ко входу Маня. – Так что, таксисты, может, и не понадобятся! Полкан не бросит нас!
– Свежо предание, – мрачнеет Трофим.
В квартиру вваливается главбух. Не входит, не вплывает, не перешагивает порог. Вваливается! Он с трудом держится на ногах, близоруко щурится по причине отсутствия на лице очков, залихватски улыбается и держит на вытянутой руке ворох желтых тюльпанов.
– Мария, я категоти… категорически вас приветствую! – трясет поникшими цветиками Полкан.
– Павел Иванович! Да где же это вы так… назюзюлились? – растерянно хмыкает Маня, беря у Супина цветы.
Тетя Аля шепчет племяннику в ухо:
– Вот видишь, позволил себе человек. Нормальный, значит. Негодяй бы не позволил. Какой ласточка-то…
Тетя Аля улыбается, принимает букет у Мани. Трофим же натягивает свитер, не только не желая порхать вокруг ненадежной «ласточки», но даже находиться с ней в одной кухне.
Лишь Рита с недоумением и болью смотрит на происходящее.
– Спасение утопающих, как вы догадываетесь… – Полкан пытается стянуть ботинки, но это у него не получается, и он валится на пуфик. Маня, хохоча, помогает шефу разуться.
– Спасение, – назидает Супин, тыча длинным пальцем, – в наших руках. Вот он – Бэтмен большого пути! – вскидывает руку в сторону Трофима главбух. – Завтра мы полетим с плащом и маской в сторону черных захватчиков, чтобы вырвать… и все!
Павел Иванович в изнеможении откидывается.
– Спасибо, Голубцова. Вы чудно добры. И кудри вам к лицу. Философ совершенно прав. Жизнь – треугольная штука, черт возьми!
– Ну ладно, Павел Иванович, пойдемте ужинать и отдыхать, – пытается подставить плечо Полкану Маня.
С ее помощью Супин встает и движется в сторону кухни.
Трофим становится монументальной преградой на их пути.
– Тосик, ну что ты, в самом деле? – возмущается Маня.
– Я все сказал. Маргарита поняла. Буду ждать в семь ноль-ноль на условленном месте. Надеюсь, без неожиданных сюрпризов, – Седов выпячивает подбородок в сторону соперника и, притиснув его с силой к стенке, проходит в коридор.
– Тосик, останься! Куда же ты? – лепечет тетя Аля.
– Я – спать. Утро предстоит сложное, – гордо обрушивает себе на голову шапку-ушанку Трофим и, запахнув пуховик на манер Бэтмановского плаща, удаляется из квартиры.
– Я снова все сделал не так? – смотрит растерянно на Маню Полкан.
– Все так, Павел Иванович.
Маня отводит глаза от близкого и доверчивого лица шефа. От него пахнет хорошим коньяком, сигаретами, одеколоном. Пряным, дурманящим.
«Господи, я ног не чувствую. И вспотеть только не хватало», – проносится в Маниной смятенной голове.
Но, слава Богу, Супин усаживается на стул и хватается за ложку.
– Ни черта не ел! Только пил… О, какое счастье – горячее!
Он говорит что-то еще, прихлебывая и глотая. Слов женщины не разбирают. Они, как зачарованные, смотрят на него, одинаково подперев руками щеки. Три девицы у стола.
Первой спохватывается тетя Аля.
– Добавочки, конечно! – она подливает Полкану супа и снова подпирает щеку.
– Простите меня. Расклеился что-то… Но завтра, в семь ноль-ноль… Так ведь? В семь? Я готов. Решительно готов. И незачем было размазывать меня по стенке. Да!
Супин пытается собраться с мыслями и восстановить привычную мину непререкаемого достоинства.
– Отдохните, Павел Иванович, а утром посмотрим, – подает голос Рита. – Вы сегодня ничего не выяснили? Не были у генерального в больнице?
Супин обреченно мотает головой.
– Все впустую. И генеральный плох. Придется нам идти на крайние меры. И мне… страшно. А вам? Неужели вам всем не страшно? А если тюрьма? А если охрана Кашина схватит и покалечит? Или вовсе убьет? Рита, что вы молчите?!
Маню поражает искренность, с которой Полкан расписывается в своей слабости.
«Он – настоящий. Конечно, не Бэтмен. Да и к свиньям этого голливудского шута! Хочу встретить вот такого, живого…»
Рита пожимает плечами.
– Никакой охраны быть не должно. Водитель и нянька. Но, быть может, вам и вправду лучше не рисковать? В конце концов, помогать человеку, который лишает вас работы и едва ли не сажает в тюрьму, – абсурд.
– Бросьте, Кашина, делать из меня слизняка. Мне ведь тоже нечего терять. Выбора нет.
Он скребет ложкой по тарелке, подбирая остатки лапши. Посуда после трапезы аккуратиста выглядит образцово – можно и не мыть.
Тетя Аля тянется к холодильнику. Маня категорично машет на тетку. Аля сникает и снова укладывает щеку-плюшечку на руку.
– А где ваши очки? И машина? – спрашивает Маня.
– О! Очки вроде в пальто. Они все падали в грязь почему-то… А машина там… – он неопределенно кивает в пространство. – Не беспокойтесь. Я посплю, встану в пять и буду на месте с машиной в нужное время. Спасибо, как всегда, все очень вкусно.
Супин, покачиваясь, встает:
– Мне бы в душ, если позволите…
Маня бежит в гостиную, достает из шкафа свежее полотенце. Поворачиваясь, она натыкается на Павла Ивановича. Он подхватывает ее под локоть и, быстро склонившись, целует руку.
– Я не стою вашего беспокойства. Вы… Голубцова… вы даже не представляете, кого пустили в дом.
Маня неловко отнимает руку, опускает голову, краснея:
– Вора и растратчика?
– Да уж… – вздыхает Супин. – До Тосика мне – как до луны.
Маня прыскает.
– Может, оно и к лучшему?
Полкан театрально раскидывает руки, мол, как знать?
– Вот полотенце. Шампунь и всякое прочее в ванной. А… ваши вещи?
Маня от смущения говорит излишне деловито.
Супин берет у нее полотенце, грустно ухмыляется:
– Вещи – пустое. Носки за ночь высохнут на трубе. Пардон за прозу.
Маня мгновенно представляет голубые носки в горох, обмотанные вокруг полотенцесушителя, но это отнюдь не сбивает ее романтического настроя. «Горох – это даже мило. В качестве вызова и нестандартного решения… Один известный журналист вообще носки с сандалиями носит, и ничего».
Полкан отворачивается и бредет нетвердой походкой в ванную.
Маня входит в кухню, садится на табурет. Она не замечает, как Аля украдкой сует рюмку в раковину и подмаргивает Ритусе. Рита переводит взгляд на Маню, загадочно улыбаясь.
– Нет худа без добра, да, Манюнь?
– Рит, это просто гадко так думать обо мне, – вспыхивает Маня.
– Прекрати. Это все мудреная наша жизнь. Деревянный Полкан превращается в лирического героя. Смешной Тосик – в непоколебимого воина, а Царевна-Несмеяна – в подлую лягушку.
– А героиня второго плана? Наперсница царевны?
– А она и есть настоящая героиня. И царевна.
Рита усмехается и отпивает из массивной чашки ненавистный растворимый кофе.