— Ты чаво энто надумала, Грунька? Пошто узел вяжешь на ночь глядя? Куды засобиралась?

— Ухожу я, маманя.

— Кому ты потребна, дуреха?

— Потребна. Мы, Коровины, всем надобны.

— Да ить ты ребенок.

— Мне пятнадцать стукнуло.

— Да ты не ребрышками, а умом дитя.

— Ум не сарафан, не для показа и наряда.

— Кто ж тебя примет, Груня?

— Хорунжий.

— Ты обезумела, дочка?

— Я здрава, маманя.

— Да он же старик! Седой!

— Для тебя — седой, а для меня — молодой.

— И не по-божески энто, доченька.

— Почему же не по-божески? Мы обвенчались.

— Не слыхала про венчанье.

— А я токмо что из церкви. Мой Хорунжий привел туда меня благородно. Правда, звонарь Сударь не пущал нас в храм. И толкнул он меня, грубо обругал, обозвал коровой рыжей. А Хорунжий разгневался и отрубил ему голову...

— Насовсем отрубил?

— Навсегда! Махнул саблей — и покатилась в снег голова звонаря.

— А отец Лаврентий видал?

— Как же! При нем башка поганца упала в сугроб.

— А он?

— И он упал. Не может же человек стоять долго без головы.

— Я про святого отца спрашиваю.

— Поп с перепугу убежал в храм. И мы, маманя, следом вошли благопристойно. Хорунжий наставил пистоль на святого отца. И рявкнул: венчай, мол, суслик, а то пристрелю! У отца Лаврентия руки тряслись, заикался он, но справил венчанье честь по чести.

— И свидетели были?

— Были: Дуняша Меркульева, Бориска и Ермошка. Устин Усатый и Кузьма присутствовали. Они там с Ермошкой какие-то крылья ладят. Должно быть, Ермошка собирается лететь в рай. Такие слухи. А крылья я сама видела. Белые, преогромные! Потому в церкови их и ладят, что ни в одной избе они не поместятся! Отец Лаврентий разрешает в храме работать по ночам. Дивные крылья!

— Крылья для меня не любопытны, доченька. Пущай Ермошка летит хучь в рай, хучь к черту на кулички. Меня беспокоит твоя судьба.

— Моя судьба не порожняя.

— Не бывает счастья без материнского благословения.

— А мы тебе завтра в ноги упадем, ты и благословишь нас.

— Был бы отец жив, он бы тебе показал, Грунька!

— Отец говорил, что ты к нему в четырнадцать лет пришла.

— У нас была любовь согласная.

— И у нас не тюря, маманя.

— Одумайся, Грунька! У Хорунжего в избе на стенах человеческие черепы! И пьет Хорунжий!

— А я выкину те черепа. А шинков на Яике скоро не будет. Недоволен народ шинками.

— У Хорунжего все богатство — шелом, кольчуга да сабля!

— Добра наживем, маманя. Кузнец Кузьма уже одарил меня коровой. Она у них плохо обихаживается после смерти Лукерьи. А я люблю возиться с коровушкой.

— Хорунжий противен, доченька! Он с Мокридкой блудодействовал.

— Мокриша теперича близко не подойдет к Хорунжему. Я ее отходила коромыслом у колодца. Все зубы ей выбила!

— У тебя от Хорунжего никогда не зародится дитятя, Грунька!

— Ой, маманя! Приложи-ка ухо вот сюды, к животу моеному... Ась? Слыхала? Там у меня уже бьется под сердцем Хорунжонок!