20 июля 1955 г… День этот не отмечен ни в справочниках, ни в путеводителях по Москве, ни в научных трактатах по истории древней столицы России.

А ведь это был совершенно особый, знаменательный день, когда после почти 40-летнего запрета широко распахнулись ворота Кремля для всех желающих посетить исторические памятники Руси, столь дорогие сердцу гражданина нашей Родины.

Хорошо помню это славное летнее утро.

Я иду через Красную площадь, направляясь к Никольским воротам Кремля. Солнце уже щедро заливает все окрест. Издали кажется, что прозрачные облака, чуть задевая разноцветные купола Василия Блаженного, уплывают куда-то в Замоскворечье. А площадь живет и бурлит. Кругом сотни, тысячи людей, спешащих к Спасским воротам. Публика весьма пестрая, но преобладают скромно одетые женщины, старухи в платочках, старики, инвалиды. Группки иностранцев в ярких одеждах, обвешанные фотокиноаппаратурой, весело и шумно переговариваются. Смеются и кричат дети. И хотя кремлевские куранты отзвонили лишь четверть десятого, толпы людей заполнили все пространство от Васильевского спуска до ГУМа.

Предъявив служебный пропуск дежурному офицеру, вхожу в Никольские ворота и поднимаюсь по крутой башенной лестнице. Здесь прохладно и сумеречно. В глубине арки, перед выходом из Арсенала, снова проверка документов. Наконец пересекаю самую маленькую улицу Кремля — Троицкую, идущую от Троицких ворот до угла Коммунистической (Дворцовой) улицы, т. е. до угла бывшего здания Окружной палаты.

В конце 50-х г. XX века это здание — один из памятников русской классической архитектуры — будет взорвано ко всеобщему недоумению москвичей. Поговаривали тогда, что главный архитектор М.В. Посохин ввел в заблуждение Н.С. Хрущева, пообещав сохранить в неприкосновенности фасад здания, построить Дворец съездов под землей. На деле это оказалось совершенно немыслимым. И начали взрывать, долбить, бурить… Добурились и докопались до того, что стали давать трещины стены Успенского собора. Эта ненужная затея, стоившая казне сотни миллионов рублей, превратилась в «универмаг» в центре Кремля (так окрестили московские острословы очередную победу советской архитектуры), нарушивший строгий и величественный ансамбль Ивановской площади.

После троекратной проверки документов наконец-то добираюсь до Оружейной палаты, где с апреля 1955 г. работаю экскурсоводом. Десять часов утра. С последним ударом курантов открылись ворота Кремля и хлынул народ… Шли, бежали, да — именно бежали тысячи людей, спеша прикоснуться к кремлевским святыням.

МНЕ ПОВЕЗЛО. В тот день я дежурила в Архангельском соборе. Через считанные минуты собор был заполнен сотнями посетителей, но ни давки, ни сутолоки не было.

Я стою на ступеньках амвона и рассказываю, рассказываю о том, что собор построен в честь архангела Михаила, на месте древнего храма, сооруженного еще при Иване Калите в 1333 г. Нарядный интерьер собора, выполненный в древнерусских традициях, заполнен до отказа народом. Посетители внимательно рассматривают красочную живопись на четырех столбах, где изображены русские князья: Андрей Боголюбский, Ярослав Всеволодович, Александр Ярославович, Даниил Александрович — основатель Московского княжества.

На южной стене собора изображены великие московские князья, похороненные здесь. В соборе-некрополе 46 гробниц, в них 56 захоронений. Гробницы Ивана IV Грозного и его сыновей, царевича Ивана Ивановича и царя Федора Ивановича, помещены необычно — в 6 алтарной части. Люди молча и долго стоят перед гробницей Ивана Грозного, затем с любопытством останавливаются у гробницы царевича Дмитрия, которая находится под шатром, за ажурной решеткой. Некоторые из москвичей впервые узнают, что Архангельский собор с начала XIV в. и до первой половины XVIII в. был усыпальницей русских великих князей и царей до Петра I. Первым в соборе похоронен великий собиратель Русских земель Иван Калита. Рассказывая о ма-стерах-умельцах, о безымянных иконописцах, сотворивших это чудо русского зодчества, я невольно присматриваюсь к стоящим в глубоком молчании людям. И, о боже, что я увидела: многие крестились, некоторые прикладывались к иконам и гробницам, одна старая женщина упала на колени… Закончив свой рассказ, я замолкла минут на 7—10, пока присутствующие осматривали собор.

И вот появляются новые сотни посетителей, и так через каждые 30–40 минут, и так весь день…

А в это самое время в Оружейной палате хранитель музея Н.И. Захаров пытался как-то организовать толпы людей, но все напрасно. Где уж тут давать пояснения: сотни в залах, тысячи на улице перед главных входом. Кстати, такая деталь: посещение тогда было бесплатным. Это теперь все четко — билеты, сеансы и т. д. А в то время — приходи и любуйся сколько угодно.

Возвращалась я в тот знаменательный день с работы поздно, в десятом часу вечера. Дома долго рассказывала о первых посетителях, о их реакции, как вдруг моя бабушка спросила, сохранились ли кружки серебряные на гробницах для пожертвований. Я не помнила.

И вот на другой день мы пошли смотреть эти кружки. Оказалось, они все доверху забиты деньгами. Это первые верующие посетители внесли свои пожертвования. Правда, продолжалось это недолго, вскоре отверстия кружек запаяли.

Итак, Кремль был открыт… Как хорошо и легко мы чувствовали себя после открытия Кремля! Ведь и для нас, сотрудников, до 20 июля были строго расчерчены маршруты. Например, нельзя было без разрешения дежурного помощника коменданта Кремля перейти через Ивановскую площадь к Спасским воротам.

Многое было нельзя.

Начав работать в Оружейной палате, я, историк, вскоре почувствовала свою полную некомпетентность. Университетского образования было вовсе недостаточно, чтобы со знанием дела проводить экскурсии в палате, во дворце и соборах, на улицах Кремля.

Всем нам, экскурсоводам, пришлось изучать древнерусскую живопись, зодчество, прикладное искусство, «историю государства Российского», краеведение и многое другое. Лекции нам читали блестящие ученые. Так, курс лекций по истории западноевропейского серебра вела старший научный сотрудник Исторического музея Постникова-Лосева. Та самая «мадам Постникова», одно появление которой на аукционах антиквариата вызывало ажиотаж. Достаточно ей было обратить внимание на любое выставленное к продаже изделие из старинного серебра, как цена его подскакивала вдвое!

В огромной коллекции западноевропейского серебра, хранящейся в Оружейной палате, представлено уникальное собрание изделий английских мастеров. Поскольку в годы протектората Кромвеля практически все серебро из замков, усадеб и церквей было реквизировано для переплавки и чеканки монеты, такого собрания нет ни в Англии, ни в любом другом музее мира.

Работая с витринами музея (во время профилактического осмотра, описания предметов или уборки), я всегда любовалась одним из самых интересных экспонатов — оригинальным серебряным рассольником (фруктовницей), украшенным реалистическим растительным орнаментом. Он датируется XVI в. — временем, когда, согласно архивным документам, были установлены дипломатические и коммерческие отношения России и Англии, участились приезды в Москву английских врачей, профессиональных военных, инженеров. Каждая такая миссия, согласно традиции, представлялась царскому двору и вручала «посольские дары». Держа в руках этот бесценный рассольник, я представляла, как во время пира в Грановитой палате он стоял на столе перед царем, как Иван Грозный с византийской надменностью разглядывал этот дар далекого Альбиона. А может 8 быть, подарки никогда не использовались, а сразу передавались в хранилище. Кто знает?..

Летом 1985 г. в Москву прибыл с официальным визитом министр иностранных дел Великобритании Джефри Хау. В программу его пребывания наряду с деловыми встречами входило посещение кремлевских музеев.

Едва войдя в рабочий кабинет В.И. Ленина, министр устремился к окну, из которого открывается великолепная панорама Кремля.

Обращаюсь к министру со словами: «Вы видите вдали Соборную площадь Кремля, там находится главный кафедральный собор России — Успенский. Еще дальше — отсюда не видно — находится здание Оружейной палаты, где хранятся несметные сокровища прикладного искусства многих стран мира. Среди них уникальные серебряные изделия — дары королей Англии. Такой богатой коллекции английского серебра нет даже в самой Англии».

Довольно долго задержались мы в библиотеке Ленина. Джефри Хау впервые узнал, что Б. Шоу прислал Владимиру Ильичу свою книгу «Назад к Мафусаилу» со знаменитой дарственной надписью: «Николаю Ленину (один из псевдонимов В.И. Ленина за рубежом. — Авт.), единственному европейскому правителю, который обладает талантом, характером и знаниями, соответствующими его ответственному положению. От Бернанда Шоу 16 июня 1921 г.». По окончании осмотра Д. Хау стал благодарить меня. Я спросила: «Нет ли вопросов у господина министра?» На это последовала совершенно неожиданная реплика: «Скажите, вы не родственница семьи Ленина?» На мой отрицательный ответ последовал следующий вопрос: «Откуда вы все это знаете?» — «Я работаю здесь больше тридцати лет». — «О боже, сколько же вам лет?» Я, улыбаясь, ответила: «Господин министр, даже советским женщинам нельзя задавать подобный вопрос». Смех. «А в Лондоне вы бывали?» — спросил Д. Хау. «Да, была несколько лет тому назад». — «И что же вам понравилось в Лондоне?» — «Лондон…» — «Ответ достоин, чтобы его отметили», — смеется министр.

Мы прощаемся…