Нелегко становиться великим человеком. Еще сложнее вставать на путь ученого. Какая-то рука поведет вас – по-другому быть не может. Жуковский долго сомневался, но вот один решительный шаг – и в «Московских ведомостях» от 20 октября 1876 года на первой полосе появилась заметка:
Императорский московский университет сим объявляет, что кандидат Жуковский 23 сего (1876 г.) октября, в четверг, в два часа по полудни в новом здании университета в публичном заседании физико-математического факультета будет защищать диссертацию под заглавием «Кинематика жидкого тела», написанную им для получения степени магистра математических наук.
Зал был переполнен. Профессора, студенты и все друзья Николая Егоровича пришли на его защиту. Оппонентами были А. Г. Столетов – декан математического факультета и учителя Жуковского В. Я. Цингер и Ф. А. Слудский, специалист по гидромеханике. Нелегко пришлось Николаю, не оставленному при университете, который он почти что вчера только окончил, а значит, не получающему на написание диссертации стипендии, при этом зарабатывающему на содержание своей семьи, написать эту работу. Тем не менее ему удалось превзойти все ожидания. Оттолкнувшись от чисто аналитических работ Лагранжа и Коши, он внес в исследования деформаций элемента жидкости во время ее движения излюбленную им наглядность, полученную благодаря геометрическим методам. Во введении к своей работе Николай Жуковский так описывал ее основную цель:
«Предлагаемое нами сочинение имеет в виду дать краткий, но по возможности наглядный очерк теории скоростей и ускорений непрерывно изменяемого тела и может быть рассматриваемо как вступление в гидродинамику».
«О гидравлическом ударе в водопроводных трубах» (1899 г.). Титульный лист работы Н. Е. Жуковского.
Н. Е. Жуковский – магистр. 1876–1877 годы.
Так рукой Жуковского действительно открывалась новая наука – гидродинамика. Он начал свой путь с работы, тут же признанной огромным вкладом в науку. Это был великолепный старт для будущего ученого. Защита диссертации прошла успешно, работа вскоре была опубликована и сразу же дала Николаю в руки билет в его первую заграничную командировку.
В течение трех месяцев, летом 1877 года, Николаю Жуковскому предстояло попрактиковать свой немецкий и французский. Совсем скоро после защиты он был уже в Берлине. Как молодой ученый Жуковский посещал лекции в университетах, продолжая свою научную работу, знакомился с другими профессорами – тогда особенно выдающимися в Германии были профессора математики и механики Герман Гельмгольц и Густав Кирхгоф. Кроме того, как внимательный путешественник Николай в компании своих приятелей Н. Н. Шиллера, П. И. Зилова и А. И. Ливенцова не забывал осматривать достопримечательности и познавать культуру города. Своим родным он рассказывал особенно интересные впечатления от своих прогулок:
Берлин, 25 мая.Целую тебя крепко, будь умна и помни своего
Милая Вера!Колечку .
На твое имя я посвящаю конец этого письма, в котором описываю, как я провел сегодняшний день в Берлине.
Поспавши часок в своем номере, я отправился отыскивать Зилова и, прежде нежели найти его, побродил по городу, который очень красив и оригинален.
<…>
На площади я купил карту Берлина и убедился, что зашел искать Зилова совершенно в обратную сторону, чем нужно. Пришлось возвращаться и разыскивать сад Tiergarten. Этот сад мне указали, и я имел удовольствие пройтись между цветущими каштанами и сиренью. Сирень здесь особенная, красная и гораздо крупнее нашей.
В Tiergarten меня особенно поразила статуя льва, стоящего над своей убитой самкой. Пройдя немного, я взял в сторону и, пользуясь картой, нашел улицу In den Zelten, в которой отыскал квартиру Зилова. К сожалению, Зилова дома не оказалось и пришлось воротиться назад… При этом я осмотрел новую колонну, поставленную в честь франко-прусской войны.
Проходя опять по Linden, я заметил прекрасное здание, на котором было написано – Акварий. Я зашел его посмотреть, заплатив марку (35 коп.). Если бы ты могла видеть, Вера, этот акварий, ты бы из него не вышла. Он представляет огромное здание, в которое входят, поднимаясь сначала в верхний этаж, потом спускаются постепенно вниз, имея перед собой зеркальные стекла, отделяющие воду. Эта вода освещается сверху и наполнена всевозможным зверьем; ты видишь змей, крокодилов, потом всевозможные рыбы, громадные раки и осьминоги, даже страх берет. Как будто путешествуешь с капитаном Немо на «Наутилусе». Я особенно долго остановился над коралловыми деревьями и морским звездами. Посылаю тебе, милая Вера, ряд фотографий с различных гротов аквариума.
Когда я пришел домой, то застал Зилова, который затащил меня к себе обедать. После обеда я с Зиловым и одним французским физиком отправился в зоологический сад.
Описание этого зоологического сада последует в следующем письме.
Брат рассказывал сестре сказочные вещи, как могло показаться всем в то время. Любимые книги Жука ожили, и он горячо делился увиденным с дорогой ему Верочкой. И все-таки немного жаль, что сейчас есть телевизоры, хоть и показывающие нам целый мир, но с налетом искусственности, конечно. Ведь всегда естественнее и ярче рассказ родного человека. И пусть письмо с фотографиями не прилетает моментально, как в WhatsApp. То, что написано от руки, быстрее пройдет к сердцу.
Тем временем Жуковский уже паковал чемоданы ехать дальше. Накануне отъезда из Германии он писал родным:
Берлин, 1 июня.Всех крепко целую.
Завтра, 2 июня, уезжаю из Берлина. Два дня посещал университет и остался им очень доволен. Если бы не желание побывать в Париже, то можно было бы многому научиться в Берлине. Главное то, что немцы имеют массу лекций: от 7 часов утра до 3 дня.Н. Жуковский.
Город мне понравился, хотя я ожидал от него большего; но жизнь в Берлине нисколько не дешевле, нежели в Москве. Я даже заметил, что цены на все предметы в переводе на русские деньги такие же, как у нас в белокаменной. Что касается до кухни, то она действительно очень тошнильна, главное, загубляют немецкие затеи.
<…>
В четверг мы были в театре, смотрели пьесу «Царский курьер». Эта пьеса смотрится берлинцами с большим пафосом и заключает в себе декоративное описание поездки русского курьера в Иркутск. Постановка пьесы блистательна, но ужасно смешны разные промахи, сделанные против русского быта; мы с Зиловым потешались чтением разных непонятных слов, написанных на декорации русскими буквами без ъ и й. Сегодня, в пятницу, были в Пальмовом саду; это громадный стеклянный дворец, в котором разбит тропический сад с громадными пальмами.
Париж, в который приехал Жуковский после Берлина, понравился ему заметно больше, несмотря даже на разочарование в особенностях университетского преподавания. Вновь он пишет своей семье:
Я очень беспокоюсь, не получая от Вас писем. От меня Вы получаете уже пятое письмо, а мне не написали еще ни одного. Я остановился в том же доме, где живут Ливенцов и Андреев. <…>Всех Вас целую.
Я остановился на первом этаже, в первом номере, за который плачу в месяц 45 франков (17 руб.) вместе с постельным бельем и полотенцем. Номер очень чистенький с окнами на улицу Tournon, с двумя большими зеркалами, из которых одно на двери комода, а другое – над камином – это особенность всех номеров, характеризующая щеголеватость этой нации. <…>Н. Жуковский.
Жизнь в Париже, как Вы видите, очень дешева, но проживается много, потому что все так дешево и все хочется купить.
Был, разумеется, в университете (в Сорбонне) и, к сожалению, должен признаться, что немцы гораздо больше читают, нежели французы.
Здесь в день не приходится более двух лекций, в некоторые дни вовсе нет лекций. Думаю еще, кроме лекций, позаняться в национальной библиотеке и для этой цели достал сегодня у консула рекомендательное письмо. <…>
Вчера весь день проходил по Парижу и восхищался его красотами. Именно – это всемирный Вавилон. Я не буду сегодня вдаваться в описание тех великолепных построек, которые мне удалось видеть, и отложу это до следующего письма, которое напишу сейчас же по получении Вашего письма. Непременно пишите, что Вы все здоровы и что делает милая Вера.
Paris, 11 juin, Rue Tourno.Ваш Н. Жуковский.
Хотел не писать к Вам, пока не получу от Вас уведомления, что Вы выехали из Москвы. Я получил от Вас только одно письмо, которое меня очень обеспокоило: слава богу, что милая Вера не проснулась, когда к ней залез подлый воришка, и слава Богу, что теперь Вы уже, вероятно, не одни.
Жизнь в Париже приводит меня в восторг. Это прекраснейший город, который можно себе вообразить; все здесь так удобно, так изящно и дешево.
Первый день я не мог усидеть на месте и все бегал осматривать разные великолепные сооружения. Их такая масса, что и не перечтешь. Был в Лувре, в этом собрании изящных произведений; какая разница между ним и жалким Берлинским музеем. Там оригинальны разве фрески Каульбаха, здесь же, что ни шаг, то оригинал великого художника.
<…> Мне всего более понравилась Мадонна Мурильо (опирающаяся на Луну), а из статуй – Венера Милосская, хотя она без рук и с приделанным носом, но удивительно прекрасна.
<…> Еще много хотелось бы поговорить с Вами, но хочется спать.
Так Николай в своих письмах отражал не просто собственные впечатления от увиденного в зарубежных городах. Его записи – срез того времени, увиденный глазом интеллигента. Вширь и вглубь охватил он все особенности жизни немцев и французов и как путешественник, и как ученый, и даже как политолог. Примеченные им детали хранят в себе ту самую ценность, что передают и фотографии прошедших времен, и сохранившиеся документы, позволяя прикоснуться к прошлому через человека. Прочтем еще пару писем, чтобы еще раз почувствовать это.
Mercredi, 27 juin, 1877.Н. Жуковский.
Милая мамаша, я удивляюсь, отчего Вы так редко мне пишете, я получил от Вас только два письма, а Вам написал десяток писем. <…>
Расскажу Вам свою поездку в S. Cloud – предместье Парижа, расположенное на Сене, прежняя резиденция Наполеона первого. <…>
…Пароход проехал множество мостов, из которых особенно красив тройной мост (в три яруса) обводной дороги Le Chemin de cincture, и выехал из Парижа. Пошли дальше живописные садики с беседками.
Мы часто останавливались перед различными гаванями и принимали на палубу разряженное общество. Наконец с левой стороны реки стали подниматься горы, покрытые каштановыми лесами, а среди зелени показался красивый городок Medon.
Укажу на особенную страсть французов к рыболовству. Почти весь берег реки усеян рыболовами, которые, подобно аистам, стоят с удочками, уставя глаза на поплавок. Мы встретили не только рыболовов, но и очень красивых рыболовок, хотя, надо признаться, я не видел, чтобы кто-либо что-нибудь выудил.
<…>
Только в 11 часов вечера вернулись домой. Прогулкой этой мы все остались очень довольны и условились еще съездить в Версаль, когда там будут большие воды, как говорят французы, т. е. когда пустят все фонтаны.
Вы, вероятно, знаете из русских газет, что французская республика мало-помалу обращается в Мак-Магоновскую. 16 мая президент распустил министерство Жюль Симона, которое показалось ему слишком республиканским, а на последних заседаниях 22 июня была распущена палата депутатов, во главе которой стоял Гамбета. Дадут ли выборы в сентябре такое же республиканское большинство, какое было в старой палате? Если нет, то республика мало-помалу перейдет в монархию. Теперь здесь делается хуже, чем у нас в России, каждый день процессы об оскорблении президента республики; либеральные газеты запрещены и всякая мерзость творится. Относительно своей статейки еще ничего не знаю. Ролана другой раз не видал. Думаю сходить еще раз к Melantonts. Несмотря на мое желание сойтись с каким-нибудь французским семейством, мое знакомство с ними как-то не особенно клеится.
Милая Вера, благодарю, что ты мне пишешь, ты совершенно верно рассуждаешь, что всякая каракуля, написанная Вами, приносит мне большую отраду. Всем вам мои приветствия и поцелуи.
5 июля (23 июня), 1877.
Мои дорогие ореховские обитатели, как я думаю, Вам теперь скучно сидеть в нашей ореховской тишине после того, как Вы так хорошо покатались: то-то Вы мне будете много писать, а то среди развлечений Вы меня совсем позабыли. Хорошо было бы, если бы Вы устроили постоянную почту в виде Захарикуса. Посылайте его всегда в субботу, а я буду стараться писать в понедельник так, чтобы к субботе Вы имели письмо от меня…
Лекции в Париже теперь окончились, и я предаюсь безделью. Занимаюсь главным образом французским языком, по которому, однако, делаю очень медленные успехи. Был у меня сегодня один француз, он занимается изучением русского языка. Мы заключили коалицию взаимного обучения.
Мою статейку Rolan передал Resal’ю, с которым он меня познакомил, и я очень доволен, что услышу мнение от такого знаменитого ученого, как Resal.
Жуковский вернется в Париж позже, примерно через 10 лет, тогда уже чувствуя свое самое большое и истинное предназначение. Тогда-то произойдет решающий толчок Николая к началу того дела, которое впишет его имя в историю России и даже мира как одного из самых выдающихся ученых. Пока же, в 1877 году, подготавливалась почва для этого, для дорого зерна всей будущей авиации нашей страны.
Хоть лекций в Париже было немного, удавшееся знакомство Николая с Резалем, известным французским профессором механики, математиком и инженером, было очень важно. Оно даст потом свои плоды. Кроме того, из Франции Жуковский привез домой весь набор летающих моделей, которые стал часто демонстрировать в Москве. Но знаменательнее всего было его увлечение новым изобретением братьев Мишо 1869 года, везде не сразу получившим распространение – велосипедом с огромным передним колесом, который Николай также захватил с собой из этого всемирного Вавилона и привез на родину. Из красной материи Жуковский соорудил себе крылья в виде парусов, которые надевал на себя на время езды на своем новом железном коне, и всё лето 1878 г. было посвящено опытам, которые этот бородатый уже мужчина ставил, разъезжая, честно говоря, по не очень ровной ореховской дороге. Нет, опыт заключался не в том, чтобы умело оседлать эту лошадку. Жуковского интересовал вопрос образования подъемной силы в немного наклоненных крыльях, а также ее изменения по величине и по месту приложения (центру парусности). Опыты с этим сооружением прекратились после серьезной поломки крыльев, однако Николай Егорович еще не раз возвращался к этому вопросу и в целом делу «приручения» полета, осмысливая это с теоретической точки зрения и вновь экспериментируя в родном Орехово.