Татьяна позвонила около пяти вечера, когда они только выезжали с территории института. Роман чертыхнулся – Татьяна никогда не звонила просто так. Не дай бог что-нибудь случилось. Управляя одной рукой «Фордом Эскейп», другой рукой он раскрыл свой новенький «Самсунг» и прислонил телефон к уху:

– Добрый день, Татьяна, слушаю вас.

– Роман, здравствуйте, – послышалось в трубке. Голос был торопливый и извиняющийся, и он сразу догадался, о чем пойдет речь. – Мне очень неудобно, Роман, – продолжала тараторить женщина, – но только что позвонили из Владимира, моей маме стало хуже… Вы слышите меня?

– Да, – сказал Роман и плотно сжал губы. Сидящая рядом с ним Жанна, высокая шатенка с красивыми ногами и обильным макияжем, потянулась за сигаретами. Глядя на ее непомерно длинные ногти, окрашенные в цвет венозной крови, Рома в который раз удивился, как она вообще умудряется что-либо делать с такими «бритвами», по длине мало уступающими клинкам Фредди Крюгера.

Татьяна же, сиделка, ухаживающая за их восьмидесятидевятилетним дедом, продолжала на одном дыхании расписывать ужасные болезни своей мамы, видимо, подозревая, что в ее словах могут усомниться. Но Рома уже почти не слушал. Три дня, которые он собирался провести на своей даче, погоды не изменят, дед даже не заметит, что останется один. Так что пусть эта соска катится в свой сраный Владимир.

– Хорошо, когда тебя ждать?

– В понедельник, с самого утра! – с явным облегчением ответила Татьяна и тут же отключилась, словно боясь, что он может передумать.

– Кто это был? – спросила Жанна, закуривая сигарету. По салону автомобиля поплыл легкий аромат мяты.

– Нянька деда, – ответил Рома, убирая телефон. – Отпросилась на выходные.

Он выругался про себя: все-таки дал слабину, не нужно было отпускать с такой легкостью эту лохушку – теперь придется самому заезжать домой, чтобы дать необходимые ЦУ деду, да и поесть чего-нибудь нужно ему оставить. А это как минимум лишние два часа, включая дорогу. Ну да ладно.

– Куда это ты свернул? – удивленно спросила Жанна.

– Заедем ко мне домой, – сказал Рома. – Дед на выходные один остается.

– Ну и что? – невинно захлопала глазами девушка. – Хочешь захватить его с нами на дачу? Или, наоборот, остаться в Москве?

– Нет, мы поедем на дачу, – исподлобья бросил на нее взгляд Рома.

– Тогда поехали сейчас! На дорогах и так уже пробки! – капризным тоном произнесла Жанна.

– Посмотрел бы на тебя, когда тебе стукнет девяносто, – сквозь зубы процедил Рома.

– При чем здесь я?

Рома хотел сказать, что она ничего не понимает, потому что совершенно не знает его деда, что он и так почти не уделяет ему, прошедшему всю войну, внимания, и вообще, чтобы она закрыла рот, но промолчал. Спорить с Жанной было себе дороже, а на критику она обычно реагировала истеричными выпадами. Роман часто задавал себе вопрос, что его держит возле этой красивой, но глупой девушки, но, к собственному изумлению, ответа на этот вопрос у него не было.

Пока они ехали, он вдруг подумал о том, что по большому счету его дед, Андрей Степанович, не очень-то жаловал свою сиделку Татьяну. И дело было вовсе в личной неприязни, дело было в принципе. Он, который дошел до Берлина и на Рейхстаге написал собственное имя, китель которого сверкал от орденов и медалей (их уже некуда было вешать), он, который всю свою жизнь ни минуты не сидел без дела и, даже выйдя на пенсию, возглавлял Совет ветеранов района и занимался общественной работой, теперь был вынужден пользоваться услугами какой-то шмакозявки, которая годилась ему во внучки. Собственно, положа руку на сердце, дед не так уж и нуждался в уходе. В свои восемьдесят девять он был в полном рассудке, мог передвигаться по квартире (причем категорически отказываясь от палочки), сам ходил в туалет, даже пытался мыть после себя посуду (которую, конечно, потом приходилось за ним перемывать). Единственное – это зрение. Дед был практически слепым.

Сегодня утром он поздравил Рому с днем рождения. И это тоже польстило юноше – не каждый старик может похвастаться хорошей памятью, но что-что, а с этим делом у деда никогда не было проблем. Он помнил наизусть телефоны всех своих фронтовых друзей (которых с каждым годом становилось все меньше), телефоны диспетчерских, ЖЭКов, РЭУ, собесов, участкового и так далее, прекрасно помнил, где и на какой полке у него что лежит, и, если его разбудить посреди ночи и спросить, где хранятся саморезы, он без запинки скажет, что на балконе в ящике есть две коробки из-под леденцов «Монпансье», перетянутые резинкой от бигудей, там-то и лежат искомые саморезы…

Дед поздравил его, сунув трясущейся рукой Роме тысячную купюру, и попытался поцеловать внука, но тот мягко, но вместе с тем решительно уклонился от этого жеста. Этому было несколько причин. Во-первых, хоть дед и старательно чистил остатки зубов и вставную челюсть, пахло от него далеко не розами. Во-вторых, его щетина. Ему неоднократно пытались подарить электробритву, но упрямый старик признавал только доисторическую бритву с накладными лезвиями (которые уже проржавели до дыр) и облезлый помазок, напоминающий хвост пожилого зайца, и с маниакальным упорством скоблил свое морщинистое лицо. В итоге часть щетины он сбривал нормально, а часть оставалась, как редкий кустарник в пустыне. А в-третьих, ну не хотел Рома испытывать на себе проявление подобной нежности, и уж тем более от старика. Он и матери-то не особенно позволял целовать себя…

Они подъехали к подъезду. Парковочных мест, несмотря на вечер пятницы, почему-то практически не было, но Роме все же удалось каким-то непостижимым образом втиснуть «Форд» между мятой «шестеркой» и ярко-желтым «Ниссаном Альмерой».

– Поднимешься со мной? – спросил он у Жанны, заранее зная ответ.

– А ты скоро? – скривила она губки.

– Как получится.

– Тогда я здесь посижу. Где у тебя кондишен включается? – поинтересовалась Жанна, устраиваясь поудобнее на сиденье. Рома включил кондиционер. – И радио погромче сделай, – добавила она, томно прикрывая глаза.

Он вышел из машины, аккуратно закрыл за собой дверь и вдруг понял, что эта девушка начинает его раздражать.

Поднимаясь на лифте, Рома вспомнил, что его мать (его родители вот уже четыре года живут в Испании) может позвонить домой в выходные, и, если дед скажет, что он один, а его любимый внучек, вместо того чтобы сидеть с дедом, поехал отрываться на дачу, могут возникнуть проблемы. И она не будет слушать его объяснения по поводу какой-то сиделки, у которой неожиданно заболели родственники. Уезжая в Испанию, она прямо сказала:

«Дед никуда с нами не поедет, уговаривать его бесполезно, так что постарайся сделать так, чтобы его последние дни в России были спокойными и светлыми. Мне без разницы, будешь лично ты ухаживать или наймешь гувернантку (деньги, безусловно, я тебе дам), но обещай мне, что дедушка не останется без присмотра».

И Рома пообещал. Потому что на кону стояло многое – его учеба в МГИМО и последующий переезд к родителям, которые, по предварительной информации, уже приобрели для него в Испании уютный, красивый домик рядом с озером. Разумеется, он не верил, что лишится всего этого, если мать хоть на минутку усомнится в его порядочности по отношению к своему отцу, но проверять это почему-то не хотелось. Рома подумал, что мог бы выключить телефон в квартире, а если мать наберет его мобильник, то всегда может сказать, что дед спит. В последнее время он действительно много спал, прямо в кресле, из которого потом поднимался с большим трудом.

Рома открыл дверь, вошел в квартиру и громко крикнул:

– Это я! – Он всегда так делал, об этом попросил его сам дед. Как и многим людям пожилого возраста, ему всегда казалось, что к ним могут забраться воры. – Дед, я пришел!

Ответа не последовало. Значит, старик спит. Однако, проходя на кухню мимо туалета, Рома обратил внимание на включенный свет. Ну ладно, пока дед справляет свои дела, приготовит ему что-нибудь.

Он открыл холодильник. Так, в кастрюле борщ (Татьяна была лохушкой, но готовила отменно), в стеклянной «утятнице» котлеты… так, творожные сырки (дед прямо-таки обожал их), колбаса, сыр… В дальнем углу на столешнице лежала коробка зефира в шоколаде. Это деду подарила соседка, Анна Семеновна, глуховатая, но бойкая старушка, знающая все про всех, которую в любую погоду можно увидеть на лавочке под окнами. Зефир в шоколаде дед любил больше всего и с благоговением брал по одной штучке, делил ее пополам – одну половинку съедал утром с чаем, другую вечером. И было бесполезно его убеждать, чтобы он ел вдоволь, что этот зефир не такой уж дорогой – деда все равно невозможно переубедить: слишком сильны воспоминания о войне и голоде. Роме вспомнилось, как однажды, разбирая балкон, он обнаружил заботливо припрятанные жестяные банки с надписями следующего содержания: «горох», «гречка», «рис» и так далее. Судя по всему, все вышеуказанное было старше самого Ромы, и он тайком выбросил эти банки. Туда же отправился и мешок с хозяйственным мылом – коричневым, крошащимся и характерно пахнущим. Дед складировал свои запасы по привычке, вряд ли осознавая, что все это когда-нибудь ему пригодится. Получая пенсию, какую-то часть он обязательно тратил на спички, соль, сахар, тушенку, макароны и бережно прятал это на антресоль, под кровать или на тот же балкон.

Рома налил в хромированную плошку борща, быстро сделал несколько бутербродов, достал чай в пакетиках и поставил это все возле микроволновки. Он улыбнулся, вспомнив, какого труда стоило уговорить деда пользоваться печью – тот по старинке упорно хотел подогревать на газовой плите. Но вместо газовой в их квартире уже давно стояла современная электроплита со встроенной панелью, и Рома не хотел рисковать, доверяя ее деду.

– Дед, ты скоро там? – нетерпеливо крикнул он, насыпая в стакан сахар. Стакан бы граненым, с трещинкой, в потемневшем от времени серебряном подстаканнике с изображением герба СССР, и дед пил чай только из него.

Молчание. Рома подошел к туалету и постучал. Дверь приоткрылась. Он толкнул ее, чувствуя, как возле сердца что-то неприятно заскреблось. И тут же непроизвольно отшатнулся, ловя себя на мысли, что с днем рождения придется подождать. Дед сидел на унитазе, как-то странно подобрав ноги, будто испытывая сильные рези в животе. Руки прижаты к груди, лицо пепельного цвета, глазные яблоки выкатились вперед, того и гляди выскочат.

– Бббб… бббб. – Он качнулся вперед и, если бы Рома не подхватил его, свалился бы на пол.

– Что случилось? – спросил Рома, с трудом удерживая деда. Несмотря на свою спортивную форму, поддерживать старика оказалось делом не из легких.

– Рр… ррр… Ромочка, – выдохнул дед.

Рома пинком открыл дверь и, ловко перехватив за подмышки, стал волочить его в коридор. Задрались старые семейные трусы и мокрые тренировочные брюки, один тапок слетел. Сухие губы шевелились, словно дед пытался сказать что-то важное.

– Молчи, ничего не говори, – приказал Рома, отдуваясь. Черт, ну и тяжелый же он! – Сейчас вызовем врача…

Кое-как он дотащил деда до кресла в коридоре и остановился передохнуть. Боже, что с ним произошло? Приступ? Инфаркт?

Дед, будто угадывая мысли внука, снова забормотал что-то неразборчивое, словно пытался объяснить Роме, что с ним стряслось.

– Н… ноги, – наконец простонал он, хрипло кашляя. – Ромочка, ног не чувствую…

Рома с трудом усадил деда в кресло, вытер пот со лба и кинулся к телефону. Но как только взял трубку, зазвонил его мобильник. Чертыхаясь, он вытащил его из кармана и взглянул на панель. Жанна, черт бы ее побрал!

– Чего тебе? – рявкнул он в трубку.

– Чего мне? – изумилась девушка, чуть не задохнувшись от возмущения. – Долго я буду тебя ждать? Ты там что, со своим дедом самогон пьешь?! Или передумал ехать на…

– Я перезвоню, – перебил ее Рома и выключил мобильник. Затем перевел взгляд на деда. Тот едва заметно вздрагивал, изо рта вылез комок пены.

Он шагнул к нему и присел перед ним на корточки. Тот уже не вздрагивал, голова беспомощно свесилась на грудь.

– Эй, – тихо позвал Рома, боясь поверить в страшное: он медленно протянул руку и коснулся лба деда. Он был прохладный и слегка влажный. – Дед! – уже громче сказал он и выпрямился, совершенно растерянный. Похоже, старик умер.

Если он умер, то вызвать нужно не «Скорую», а труповозку. И в полицию позвонить, участковому, подумал Рома.

«А умер ли он? – раздался вдруг в голове внутренний голос. – Может, просто без сознания». Рома кашлянул. Кажется, в таких случаях проверяют пульс. Ему стало не по себе. Да, это был ЕГО дед, которого он знал с самого рождения, который гулял с ним в парке, кормил белок и мастерил для Ромы деревянные мечи, но сейчас, глядя на эту скрюченную, безжизненную фигуру с хлопьями пены на подбородке, он понимал, что никакая сила не заставит его прикоснуться к нему.

«Зеркало», – шепнул ему тот же голос, и Рома встрепенулся, чуть не хлопнув себя по лбу. Ну конечно, зеркало, как он мог забыть об этом! Он вошел в комнату деда и открыл тумбочку. Какие-то таблетки, капли для глаз, карандашный огрызок, две грязно-желтые пятикопеечные монеты, пипетка… Боже мой, сколько же здесь барахла! Наконец из самого дальнего угла было извлечено небольшое зеркальце с отколотым уголком. Закрыв тумбочку, Рома чуть ли не бегом бросился к креслу, где все так же неподвижно сидел дед. Медленно-медленно, затаив дыхание, Рома поднес зеркальце к его полуоткрытым губам. Через минуту, показавшуюся ему вечностью, он убрал зеркальце и посмотрел на него. Сквозь сжатые зубы с шумом вышел воздух. Зеркало было чистым. Ни пылинки, ни соринки, ни, что самое главное, хоть малюсенького запотевшего пятнышка.

«Умер. Он умер», – стучало в мозгу, как отбойным молотком. На негнущихся ногах Рома прошел на кухню, пытаясь собраться с мыслями. Так, все нормально, надо держать себя в руках. Взгляд наткнулся на плошку с борщом и приготовленные бутерброды. Внезапно он почувствовал огромное желание выпить и, открыв холодильник, достал стоявшую слева на полочке наполовину опорожненную бутылку «Русского стандарта», машинально вспоминая, что она стоит тут с 9 Мая. Дед пил, как говорится, только по праздникам (если только Рома не соглашался вместе поужинать с ним – тогда тоже с удовольствием опрокидывал рюмочку, но не более), и стояла бы тут бутылка до Нового года, если бы… если бы…

Он плеснул водки в стакан и залпом опрокинул в себя ледяную жидкость. Поперхнулся, проглатывая попавший в рот сахар, и сел за стол. Снова запищал мобильник, но он не обратил на него внимания.

Итак, что теперь делать? Набирать 02? Позвонить матери в Испанию? Вот это будет для нее ударом!

Странно, но водка подействовала почти мгновенно. Страх моментально улетучился, кружащиеся нестройным хороводом мысли выровнялись, как шеренга дисциплинированных солдат, и Рома стал размышлять. Чем больше он думал, тем больше ему казалось неразумным кому-либо сообщать о крайне неприятном событии. Во всяком случае, именно сейчас. Потому что причина плавала на самой поверхности.

День рождения. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.

ЕГО ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. Эти буквы пульсировали перед глазами, как неоновая вывеска в безлунную ночь.

Черт, все упиралось в это. Если сейчас сообщить о смерти деда, то «похоронный» маховик раскрутится так, что про дачу можно забыть. Деда увезут в морг. Мать, конечно же, тут же вылетит в Россию. Придется звонить в военкомат, выяснять насчет похорон и других нудных формальностей. Потом звонить всем родственникам. Готовить костюм, точнее, форму – дед ведь военный…

Был военным, поправил он себя. Боже, какой геморрой! И почему это произошло именно за пять минут до его отъезда на дачу?!

Рома чуть ли не с отвращением посмотрел в коридор, на темную ссутулившуюся фигуру, застывшую в кресле.

Так, еще раз. Если он пойдет по этому пути, все его труды по организации собственного дня рождения пойдут к чертям. Не переносить же его на следующую неделю? Что же делать?

«Ты можешь оставить все как есть, – тихо промурлыкал в его голове голос. – Приедешь пораньше в понедельник и сообщишь…»

Рома вздрогнул. Эта мысль материализовалась в его сознании совершенно спокойно и ненавязчиво, будто даже не претендуя на воплощение в жизнь, но на душе сразу почему-то стало комфортней. Три дня. Всего каких-то жалких три дня, за это время тело не успеет сильно… ммм… испортиться.

– Ничего страшного в этом нет, – сказал он сам себе, удивившись, как уверенно звучал его голос. – Вот так. Я любил деда. И сделаю для него все, что в моих силах. Но… чуть позже. За три дня ничего не изменится. Даже за два с половиной. Он… все равно умер!

Стараясь не смотреть в сторону сгорбившегося тела на кресле, Рома быстро прошел в комнату и выдернул из розетки телефонный шнур. Если что, он ничего не знает, может, дед случайно задел. Мать, конечно же, встревожится, почему в квартире никто не берет трубку, и позвонит ему на сотовый, но он скажет, что оставил деду поесть, а телефон у них часто барахлит… Главное, чтобы она ничего не заподозрила.

Он обулся, открыл дверь и замер на месте.

– Ой, Ромочка, здравствуй! – радостно защебетала Анна Семеновна, стоявшая у порога. В руках у нее была упаковка с печеньем. – А я вот Андрея Степановича проведать пришла! Разрешишь? – И она бочком, по-утиному, принялась протискиваться в квартиру.

Остолбеневший Рома быстро сориентировался и решительно загородил проход:

– Анна Семеновна, спасибо, давайте в другой раз. Он спит сейчас, неважно себя чувствует.

– Что-то случилось? – Лицо старушки стало испуганным.

– Нет, пустяки, просто будить не хочу. Давайте ваше печенье, я ему передам.

– Нет, я лучше попозже зайду. Ты ведь будешь дома?

Рома неопределенно кивнул и стал закрывать дверь, матеря про себя назойливую старуху. Как же не вовремя она приперлась сюда со своим печеньем!

Из прохладного подъезда он выскочил в жаркий душный двор. Мелькнула припозднившаяся мысль, что следовало закрыть окна, ну да ладно, на них все равно сетки, а за выходные запах не успеет появиться. Во всяком случае, ему очень хотелось в это верить.

Жанна сидела в машине и курила с каменным выражением лица. Судя по набитой пепельнице, за те полчаса, пока Рома был в квартире, она уничтожила больше половины пачки.

– Ну и? – не глядя на него, процедила она сквозь зубы, и Роме вдруг с неудержимой силой захотелось схватить эту развалившуюся в его машине девицу и трясти до тех пор, пока с нее не осыплется вся косметика вместе с накладными ресницами.

– Что «и»? – глухо спросил он, включив зажигание. Двигатель мерно заурчал.

– Что ты там делал? – визгливо спросила Жанна, нервно запихивая окурок в пепельницу. При этом она запачкала указательный палец, и на ее лице появилась брезгливая гримаса.

– Не твое дело! – холодно ответил Рома, резко трогаясь с места.

Голова Жанны по инерции дернулась назад, глаза округлились; она хотела набрать в легкие побольше воздуха и разразиться какой-нибудь обвинительной тирадой, но что-то во взгляде Ромы ей показалось таким ненормально-чужим, что она прикусила язык и стала судорожными движениями поправлять прическу.

Какое-то время они ехали молча, Жанна продолжала дуться на Рому, но, видя, что он и не думает первым идти на примирение, не выдержала:

– Что все-таки случилось?

– Голова разболелась, – нехотя соврал Рома, не отводя глаз от дороги. На МКАД, как всегда в это время, образовались чудовищные пробки.

– Мм… голова, – протянула Жанна. На ее лице заиграла неуверенная улыбка: – Потерпи, мышонок, скоро приедем, и тогда я сниму твою нестерпимую боль.

Рома пропустил изысканную, совсем не характерную для Жанны фразу мимо ушей. Зверек, неприятно скребущийся в груди, снова дал о себе знать. Что это, отголоски совести? Или просто водка перестала действовать? Кстати, о водке. Только сейчас он понял, что поступил опрометчиво, хлопнув тогда на кухне стакан, ведь впереди пост ДПС, и не один, а эти ребята с полосатыми палочками, выскакивающие из-за кустов и кричащие взахлеб: «Касса свободна!» – вряд ли станут разбираться, по какому поводу Рома устроил поминки. Но, чему быть, того, как известно, не миновать.

Он спросил у Жанны, есть ли у нее жевательная резинка, и она молча протянула ему нераспечатанную упаковку «Орбита». Рома меланхолично жевал резинку, чувствуя, как рот наполняется мятой, и вспоминая еще об одной смерти, случившейся в их доме меньше года назад. О ней ему поведала, разумеется, Анна Семеновна. Смерть была страшной и нелепой одновременно, и Рома даже не сразу поверил, что подобное вообще возможно.

На втором этаже проживала некая Таисия Алексеевна, вдова какого-то генерала ракетных войск. Жила тихо, никому не мешая, на улице показывалась редко, а затем и вовсе исчезла. Соседи не сильно удивились: бабулька ни с кем не общалась и вела замкнутый образ жизни. И только когда из квартиры потянулся тяжелый душок, спутать который невозможно ни с чем другим, жильцы забеспокоились. Вызвали слесаря, участкового, дверь вскрыли. Как водится, Анна Семеновна была впереди всех, и ей первой открылась дикая картина. А картина была следующей – Таисии Алексеевны в квартире не было. Точнее, она-то была, но то, что от нее осталось, без труда уместилось бы в коробке из-под пряников. Дело в том, что старушка решила принять ванну и, чтобы водичка была, как говорится, погорячей (к такой версии пришло следствие), ничтоже сумняшеся, сунула в воду огромный кипятильник. Естественно, произошло короткое замыкание, и ее моментально убило током. При этом на всем этаже вылетели пробки. Когда электриком было все восстановлено, кипятильник как ни в чем не бывало заработал. Заработал в наполненной водой ванне, в которой покачивался труп Таисии Алексеевны. Это продолжалось почти пять дней, пока от старухи не остались лишь рожки да ножки, а содержимое ванны напоминало огромный, только что сваренный холодец. Когда все-таки жуткое месиво было спущено в канализацию, на дне ванны остался череп, пара костей и комок слипшихся волос. Участковый, как рассказывали соседи, блевал так, ну разве что наизнанку не выворачивался. Так что в гроб положили черный полиэтиленовый пакетик – все, что осталось от бедной старушки.

Рома уже не верил, что они когда-нибудь доедут – пробка, казалось, никогда не кончится, словно именно сегодня все автовладельцы решили ехать в этом направлении. И когда он уже всерьез подумывал, а не бросить ли машину посреди дороги и добраться до дачи на своих двоих (благо до нее оставалось совсем немного), впереди неожиданно открылась пустая трасса, и он с наслаждением утопил педаль газа в пол. «Форд» послушно взревел и рванул вперед, моментально взяв критическую скорость.

Странный зверек, поселившийся у него внутри, неожиданно снова закопошился, и перед глазами Ромы вдруг отчетливо обозначился образ деда. Аккуратно причесанный, гладко выбритый, в своем парадном военном кителе, на котором поблескивали тяжелые ордена, он осуждающе смотрел на него.

Это было так быстро и внезапно, что Рома чудом сдержал в себе крик, испытывая непреодолимое желание развернуть машину и понестись обратно в Москву, домой, чтобы в последний раз поцеловать холодный лоб деда, закрыть ему глаза, срочно позвонить матери… но он не сделал этого. Вместо этого смахнул с виска побежавший ручеек пота и увеличил скорость. Вскоре они въехали в дачный поселок, и он немного расслабился. Зверек тоже замолчал, понимая, что эта партия им проиграна. А когда Рома увидел припаркованные возле его дома машины, знакомых ребят с девчонками (ожидая его, они на капоте «Ниссана» устроили импровизированный стол и уже разливали по пластиковым стаканчикам шампанское), воздушные шары в руках девушек и услышал их беспечный веселый смех, зверек скрылся в норке. Тихо и незаметно. Рома улыбался, и эта улыбка была искренней и открытой. Наконец-то он приехал! И его двадцатилетие пройдет незабываемо.

Мама позвонила часов в десять. Он ждал этого звонка, несмотря на то что к тому времени уже едва держался на ногах. Пиво, вино, виски, водка и мартини лились рекой, пустые и наполовину опорожненные банки и бутылки швырялись тут же, некоторые падали прямо в подсвеченный бассейн. Шашлыка было столько, что через пару часов его не могли есть даже местные дворняги, которым молодежь швыряла куски через забор.

Итак, позвонила мама. Рома достал телефон и, с третьего раза нажав на нужную кнопку, поднес трубку к уху:

– Мамуля, привет!

– …Празднуете? – сквозь помехи услышал он голос матери.

– Ага.

– Сынок, еще раз обнимаем и целуем тебя с папой. Подарок, как я сказала утром, ждет тебя. Ты на даче?

– Угадала, – ответил Рома и икнул. Шатающейся походкой он направился к гамаку, на котором уже лежало «нечто» с задранной футболкой, изо рта стекала струйка рвоты. Рома злобно пнул ногой «нечто», оно что-то промычало, даже не пошевелившись.

– …гу дозвониться до дедушки. Ты меня слышишь? У меня какие-то помехи! Рома!

– Да, – еле ворочая языком, проговорил он. – Помехи – х. ехи… У нас… стал в последнее время… телефон барахлить. – И он потер лоб, с трудом вспоминая сегодняшний день.

Дед. Черт возьми, она все-таки позвонила на квартиру, и, естественно, трубку никто не взял.

– Где Татьяна? Она с дедушкой? – спросила мама, и Рома вздохнул. Врать или не врать? Если врать, то делать это нужно осторожно, а он сейчас не в той кондиции, чтобы сделать это филигранно – маме всегда было очень сложно вешать лапшу на уши, она шестым чувством отделяла мух от котлет, то бишь правду от лжи. Тем более, даже пьяный, он понимал, что проверить его слова не составит большого труда – Татьяна сама скажет, что он ее отпустил к больной матери.

– У нее… это… мать болеет, – сказал он. – Уехала в свой Владимир. Помахала платочком и упорхнула, тра-ля-ля.

В телефоне повисла неприятная пауза. Рома подошел к бассейну, где вовсю целовалась какая-то парочка, и сел на бордюр, спустив в воду ноги прямо в обуви. Прохладная вода немного отрезвила его.

– То есть дед дома один? – уточнила мама, и от ее голоса повеяло холодом.

– Да, – несколько воинственно ответил Рома. – Я… все приготовил ему, не переживай. Ничего с ним не случится. Завтра или послезавтра я… ик!.. поеду домой.

Он знал, что это ложь. Сегодня только вечер пятницы, самое начало вечеринки, и ехать домой он намеревался не раньше чем в понедельник утром.

– …рошу тебя. Але? Ты понял? Але, Рома?! Ты куда-то пропадаешь!

– Да, мамуля, я тебя очень внимательно слушаю, – по слогам произнес Рома, как часто в разговоре делают пьяные, пытаясь выдать себя за трезвого.

– …завтра. Обещаешь?

– Ладно, ладно. – Он заболтал ногами по воде, и это его развеселило. Мимо важно проплыл пустой пакет из-под чипсов. – Мамуль, плохо слышно. Пока!

Подумав, Рома выключил телефон. Ему неожиданно пришло в голову, что впервые он не контролирует сейшн. Все началось так стремительно и сумбурно, он словно попал в мощный водоворот, и, побарахтавшись для приличия, не без удовольствия отдал себя на волю стихии и теперь просто плыл по бурлящему течению. На даче царила самая настоящая вакханалия: стола, как такового, не было, поздравительных тостов тем более, и все происходящее напоминало пир разбойников в средневековой сказке, только в современной интерпретации. Народу уже было около тридцати человек, и каждый час приезжал кто-то новый, причем, видя, что тут творится, многие хватались за мобильники и торопливо звали в гости на «классную вечеринку» своих друзей с подругами, их братьями, племянниками и троюродными сестрами с дядями и тетями.

Девчонки визжали, парни вопили и свистели, откуда-то появилась гитара, но буквально спустя три минуты полетела на траву с порванными струнами, кто-то разжег костер и предложил прыгать через него голыми, но подавляющая часть «отдыхающих» предпочла лучше купаться голыми, и вскоре бассейн наполнился обнаженными телами.

В это время прогремел салют: Жорик из параллельной группы притащил целый рюкзак с петардами, и начался фейерверк, да какой! Постороннему могло показаться, что началась третья мировая: кругом грохот и дым, небо взрывается сверкающими огнями, озаряясь неземным пламенем.

Витек, друг Жорика, глупо гогоча, сунул одну петарду в рот и поджег ее, имитируя курение гаванской сигары. Результат не замедлил себя ждать. Ба-бах! А он продолжал улыбаться улыбкой идиота, будто и не замечая двух выбитых зубов и разорванной губы. Вызвали «Скорую» из соседнего поселка, но к тому времени Витек «лечил» себя по-своему, водкой, и забирали в больницу уже бесчувственное тело.

Потом кто-то из соседей пожаловался в полицию, приехал «бобик» с тремя молодчиками, на боку у каждого притаился грозный «калаш». Проблему уладил Жорик – как самый трезвый, он отвел в сторонку старшего группы и сунул ему чаевые – штуку зеленых, которые ему предварительно передал Рома. Менты уехали довольные, но напоследок все же посоветовали петарды в рот и другие части тела не засовывать. Веселье продолжилось. Самые стойкие утихомирились лишь к семи утра.

Рома еще спал (полураздетый – на рубашку у него сил хватило, а вот с брюками вышла заминка), когда к нему в комнату проскользнула Жанна. Глаза ее горели возбужденным огнем. Присев на кровати, она принялась расстегивать брюки юноши. Тот зашевелился и разлепил глаза.

– О-о, голова… ты обещала избавить меня от боли, – простонал он, шаря рукой в надежде отыскать емкость с какой-нибудь жидкостью, желательно с пивом, но пальцы лишь ловили воздух.

– Этим я и пытаюсь заняться, – жарко прошептала девушка. – Ведь вчера у тебя было столько дел… На меня даже не смотрел.

– Принеси чего-нибудь попить, – попросил Рома, облизывая сухие губы.

Жанна с неохотой поднялась с кровати и вскоре принесла бутылку пепси. Рома осушил ее в два глотка и немного пришел в себя. К тому времени стараниями Жанны брюки были сняты, и она нырнула в постель к нему.

– Давай, возьми меня. – Она прильнула к его губам, но тут же отпрянула – перегар от юноши был смертоубийственным, даже пепси не заглушила его. Но тем не менее девушка не желала отступать от задуманного. Она протянула руку вниз и с удивлением обнаружила, что эрекцию ее молодого человека словно ветром сдуло. – Ты что, не хочешь меня? – с обидой в голосе спросила она, и Рома вымученно улыбнулся. Он уже окончательно проснулся и теперь тоже недоумевал, что происходит – вроде бы не пьян, хоть и голова трещит…

Жанна, видя, что Рома мнется и не знает, что предпринять, решила взять инициативу в свои руки.

– Ладушки, попробуем иначе. – Она призывно провела по губам розовым, как у кошки, язычком и скрылась под одеялом. Кулаки Ромы сжались, комкая и без того смятую простыню. Он тяжело задышал, вздрагивая, но дальше этого дело не пошло. Наконец через минут пять из-под одеяла высунулась голова Жанны.

– Что с тобой?! – резко спросила она, сдувая с лица упавшую челку. – Я тебе не нравлюсь?

– Нет, ты что, Жанна, – забормотал Рома, чувствуя, что краснеет, и ненавидя сам себя.

– Тогда в чем дело? – ядовито поинтересовалась Жанна, слезая с кровати.

Рома с силой сжал зубы, проклиная и себя и Жанну. Вот он, извечный женский вопрос, ставящий в тупик любого обломавшегося Казанову: «В чем дело?» Словно все мужики обязаны быть секс-гигантами с вечными батарейками. Как будто это не случается сплошь и рядом, и происходящему есть масса причин…

– Одевайся, – отрывисто бросил он, потянувшись к брюкам. Жанна открыла рот и тут же захлопнула его, с тревогой отметив, что второй раз за время знакомства увидела на лице Ромы какое-то странное выражение – пустой, безжизненной отчужденности и… какой-то дряхлости. Точно такое же выражение у него было вчера, когда он вышел из подъезда…

Происшедшее утром не давало Роме покоя, и ближе к обеду он с Жориком и Веней решили прокатиться в соседний городок. Не получилось с Жанной, получится с другой, он в этом не сомневался. Просто нужно немного расслабиться.

Они «сняли» проституток, и, пока Жорик с Веней угощали одну из них шампанским, Рома включил кондиционер в своем «Форде», отодвинул сиденья, чтобы было удобнее, и стал раздеваться. Проститутка все поняла без слов, мигом скинула не первой свежести колготки, плотно облегающую маечку и лучезарно улыбнулась Роме, продемонстрировав золотой зуб. Роме было все равно, он не обратил внимания ни на зуб, ни на колготки, ни даже на черную каемку под ногтями дамы, предвкушая, что сейчас обязательно все получится, но… его ждало горькое разочарование. Снова ничего не вышло, и это повергло его в пучину отчаяния. Деньги, разумеется, девица не вернула. Зато ее подруге пришлось потрудиться: Жорик и Веня пыхтели минут двадцать, сменяя друг друга и заставляя беднягу отработать каждую копейку. После этого они поехали обратно на дачу.

Как ни странно, Рома быстро пришел в хорошее расположение духа.

«Это все стресс, – убеждал он сам себя. – День рождения

(дед),

большая компания

(ДЕД),

куча гостей, фейерверки, все это, несомненно, сказалось на организме.

(МЕРТВЫЙ ДЕД В КРЕСЛЕ!)»

Рома дернулся, чуть не выпустив руль. Боже, а вдруг эта Анна Семеновна после бесплодных звонков решит, что с ним что-то произошло, и вызовет слесаря? Тогда неприглядная правда выплывет раньше намеченного срока, а ему это совсем не нужно. У него много гостей, у него день рождения, впереди еще два дня развлекухи…

По дороге они прихватили еще спиртного, кое-какой закуски, и «гужбан» продолжился.

Дальнейшее он помнил плохо. Кто-то упал на музыкальный центр, выставленный на улицу, залив его пивом. Там что-то зашипело, заискрилось, после чего центр наотрез отказался работать. Жорик «стрельнул» денег у Ромы и с еще двумя друзьями на ночь глядя уехал в Москву, где в круглосуточном магазине был приобретен другой.

Потом, кажется, снова приезжала полиция, и Жорику снова пришлось разруливать ситуацию, вернулся Витек с зашитой губой, в доме разбили окно, какая-то парочка трахалась прямо на веранде под восхищенные и подбадривающие вопли окосевшей молодежи… Последнее, что он помнил, – ему звонила мать, узнавая, не вернулся ли он в Москву, но он нагрубил ей и кричал, чтобы она не лезла в его жизнь, а после этого кинул телефон в мангал, где готовилась очередная порция шашлыка.

На этот раз пробуждение было куда тяжелее. Рома очнулся на кухне, в луже собственной рвоты. Горло болело, язык казался огромным и неуклюжим и царапал небо, в голове, как маятник, пульсировала тупая боль. Он посмотрел на руки – они тряслись.

Вместе с ним проснулся крошечный зверек.

«Уезжай, – ласково сказал он. – Приводи себя в порядок и уезжай, Рома. Ты стал похож на скотину».

Скотина. Точнее не придумаешь. Он вспомнил, что ему звонила мать. Интересно, не проговорился ли он случайно насчет деда?

Рома попытался встать, но виски сдавило с такой леденящей силой, что он благоразумно решил остаться на четвереньках. Так и пополз к туалету. Каждый шаг отдавался всеобъемлющей болью в голове, будто он карабкался на Эверест, испытывая кислородное голодание. С грехом пополам добравшись до туалета, он боднул перепачканную шашлычным соусом дверь головой. Она открылась, и Рома поднял глаза.

Он хотел завопить во все горло, но сил на это не было. Ужас парализовал его настолько, что он просто тихо вздохнул и повалился на пол, теряя сознание. Однако, прежде чем окончательно окунулся в холодную, обволакивающую и вместе с тем спасительную бездну, в мозгу словно ударили хлыстом – дед. В туалете был дед, он восседал на унитазе в военном кителе и с укором смотрел на Рому…

Его привели в чувство с помощью холодной воды. Ругаясь и отплевываясь, он поднялся на ноги, которые предательски дрожали, с замирающим сердцем вспоминая увиденное. Господи, у него началась белая горячка. Все, с алкоголем хватит, сегодня воскресенье, завтра домой.

Домой.

(К деду.)

Какое успокаивающее слово «домой».

Он пришел в себя только к вечеру, после двадцатой чашки кофе и неоднократно принятого душа. Наступала самая тяжелая, самая неприятная, но необходимая стадия любой вечеринки – уборка. Многочисленные «друзья», заранее осмыслив, что их могут на вполне справедливых основаниях привлечь к этому неблагодарному занятию, потихоньку и незаметно рассосались, напоминая всемирно известного Карлсона, который как-то заявил Малышу: «Ты знаешь, мне вдруг как-то домой сразу захотелось… И вообще, задержался я тут с тобой». В итоге с ним остались преданный Жорик и Жанна с какой-то подругой, молчаливой прыщавой особой.

А уборка, нужно сказать, была знатная. Травы во дворе вообще не было видно – она полностью скрылась под мусором. Пустые бутылки и банки, пакеты из-под угля, одноразовые тарелки, вилки, стаканчики, размокшие салфетки, обертки из-под шоколада, чипсов, размазанный торт с поломанными свечами и кляксами воска (Рома даже и не помнил, что на его дне рождения присутствовал торт и что его вообще кто-то ел), недоеденные фрукты, арбузные корки, остатки шашлыка, шампуры с засохшими ошметками мяса, над которыми уже кружили мухи… Вытряхивая мангал, он обнаружил в углу спекшийся кусок почерневшего пластика – остатки его телефона. Теперь ему нужен новый телефон. Это не проблема, куда больше его расстраивало, что в том, который он сжег, осталась записная книжка с нужными номерами.

Про бассейн и говорить нечего. Чего там только не было, прямо как в бюро находок! Стул, чей-то вывернутый наизнанку носок, пластиковые бутылки из-под минералки, огурцы с помидорами (!), парик (!!)… Эти два дня прошли в таком мощнейшем коматозе, что Рома вряд ли удивился бы, узнав, что это сам дьявол вылез из преисподней заглянуть к нему на «огонек». В доме тоже было не ахти: на первом этаже разбиты окна, кровать сломана, на кухне сорван кран, дверь от ванной мирно стояла рядом с самой ванной, пол на втором этаже залит вином, все кровати перевернуты…

Чуть позже Жорик, смущаясь, рассказал, что, когда Рома спал, ему пришлось дать ментам денег.

– Сколько? – тупо спросил Рома.

– Полторы, – стараясь не встречаться взглядом с Ромой, сказал Жорик. – Своих не хватило, ребята добавляли. Потом нужно раскидать, я записал, сколько кому.

Вздохнув, Рома пообещал, что вернет все деньги, но только когда приедет в Москву.

Они убирались до глубокой ночи, и только около половины третьего Рома прилег отдохнуть. Он задремал, и ему приснился сон.

Он возвращается домой и входит в квартиру. Дед сидит, скрючившись еще больше и словно уменьшившись в размерах, из ноздрей тянутся слизистые дорожки. Дед буквально «тает». В коридоре плавает сладковатый запах разложения. Несмотря на сетку в окнах, над его телом деловито жужжат мухи. Откуда они появились, из вентиляционного отверстия, что ли?

Он начинает звонить матери, потом в полицию. Мать в шоке, обещает к вечеру прилететь. Приходит участковый. Он долго смотрит на кресло, в котором сидит почерневший дед, и говорит: «Как вам не стыдно так шутить?! Ведь здесь никого нет!» Рома кричит, как это нет, вот, смотрите, он прямо перед вами, но участковый усмехается и уходит, предупреждая, что в следующий раз за такие шутки упечет его в кутузку на пятнадцать суток. Рома мечется по квартире, а дед как ни в чем не бывало сидит в кресле, будто исподтишка подсматривая за ним. Приходит Татьяна, Рома хватает ее за руку и тащит к креслу. Она делает удивленное лицо, словно не понимает, о чем говорит Рома. Он орет на нее, хватая ее кисть и дотрагиваясь ею до съежившегося лица деда, мол, потрогай, неужели ты слепая?! У деда оттопыривается нижняя губа, оттуда падает белая личинка. Татьяна вырывается и в ужасе убегает из квартиры, крича, что Рома сошел с ума. Вечером приезжает мама, и с ней то же самое. Она смотрит на кресло, поворачивает бледное лицо к Роме и… говорит, она говорит…

– …сыпайся, соня, – услышал он над собой знакомый голос.

Рома приоткрыл глаза. Жанна, рядом с ней эта подруга, прыщи в потемках напоминают оспу.

– Пора ехать, Рома, – сказала Жанна и обеспокоенно взглянула на часы. – У нас сегодня семинар «по гражданке», если я опоздаю, Феликс меня порвет, как Тузик грелку. (Феликс – преподаватель гражданского права.)

Рома поднялся, чувствуя себя совершенно разбитым. Жанна смотрела на него с некоторым сожалением, сквозь которое проскальзывала чуть ли не брезгливость.

Подавшись внезапному порыву, он обнял девушку. Прыщавая подруга деликатно отошла в сторону и сделала вид, что увлеченно смотрит в окно, где Жорик прогревал машину.

– Ты изменился, – сказала Жанна тихо, медленно кладя ему руки на плечи. Рома уткнулся лицом в ее плечо, понимая, что слезы вот-вот брызнут из глаз. Он никак не мог взять в толк, что с ним происходит. Никогда ведь не злоупотреблял спиртным, с потенцией у него все в ажуре, а тут… как кошмарный сон, который никак не может закончиться.

– Что с тобой? – шепотом спросила Жанна, машинально бросая взгляд на огромное зеркало, встроенное в шкаф-купе, где было их отражение, и вдруг, вскрикнув, оттолкнула Рому.

– Ты что? – испуганно забормотал Рома, протягивая к ней руки, но девушка, покрывшись смертельной бледностью, опрометью выбежала из комнаты. Ее прыщавая подруга с недоумением посмотрела на Рому и, что-то промямлив, на цыпочках вышла.

Некоторое время Рома стоял в полной неподвижности, с яростью глядя на свое отражение. Ему почудилось, что за эти два дня он постарел лет на двадцать. Снизу посигналил Жорик, жестом показывая, что пора ехать, и Рома побрел во двор. Работы еще оставалось по горло, сам он не справится, тут нужны рабочие. Но это он уладит в следующие выходные.

Было шесть тридцать утра, когда матовый от росы «Форд» выполз из полусонного поселка, разрезая фарами туман. Рома обратил внимание, что Жанна села на заднее сиденье, рядом со своей молчаливой подругой.

– У тебя еще осталась жвачка? – спросил он у нее. Девушка бросила на него затравленный взгляд и чуть ли не швырнула ему пачку «Орбита».

– Жанна, что происходит? – недоуменно проговорил Рома.

– Ничего, – едва слышно ответила она, напряженно глядя в окно.

– Между прочим, от жвачек еще больше будет угар, – нарушил паузу Жорик. – Я сам передачу видел, там говорили… У меня есть «антиполицай». – Он достал из кармана гремящую коробочку и хитро прищурился. – Знаешь, как его правильно применять?

– ?

– Нужно его незаметно подсыпать в еду полицаю, – засмеялся Жорик, но сразу же замолчал, увидев, что делает это в гордом одиночестве. – Как твой старик? – решил он сменить тему.

– Нормально, – ответил Рома и почувствовал, как рядом с сердцем кольнула холодная спица. Боже, у него совсем вылетело из головы!

– Никогда не забуду, как мы тогда у Валюхи нажрались. Помнишь? – весело продолжал Жорик. – Тебя еле живого домой притащили.

Да, Рома помнил. Это был единственный раз (не считая этих выходных) когда он перебрал с водкой и намешал черт-те каких коктейлей. Его как бревно занесли домой, где был только дед. Рассудив, что авторитет Ромы не должен упасть в глазах ветерана (да и сердце может не выдержать), Жорик сказал старику, что его внук «просто устал и заснул». Они положили его на кровать и тихонько вышли, но дед, полковник в отставке, не поверил, что его внук «просто устал». Бедняга решил, что он чем-то траванулся, и бросился набирать 03. Нужно сказать, что, пока Рому «кантовали» в квартиру, он по дороге умудрился заблевать весь лестничный пролет. Так вот, приехала «Скорая». Взволнованный Андрей Степанович понесся их встречать, вылетел на лестничную клетку и тут же поскользнулся на блевотине собственного внука. В итоге разъяренные врачи разбудили ничего не соображающего Рому, при этом раздраженно ставя ему диагноз «алкогольное опьянение», а деда с разбитой головой увезли в больницу. И смех и грех, как говорится.

– А про грибы помнишь? – спросил Жорик, улыбнувшись.

И про грибы Рома тоже помнил, чтоб им пусто было. Тогда это казалось смешным. Жорик как-то принес ему пакет с грибами, попросив их на время подержать у себя, таинственно пояснив при этом, что эти грибочки особенные и как-нибудь на днях он их заберет. Рома резонно поинтересовался, какого черта он не может хранить их у себя, но Жорик сказал, что так надо и вообще у него несовременные родители, а Рома живет с дедом и так далее…

Рома собирался убрать эти грибы в холодильник, но тут зазвонил телефон, и он оставил пакет на кухне. А потом и вовсе забыл про них. Тем временем на грибы наткнулся Андрей Степанович. Ему даже в голову не пришло, что эти грибочки могут оказаться какими-то особенными, и он со спокойной душой начал их жарить с картошкой. (Опять же следует упомянуть, что в комнате Ромы на кровати лежали ласты и маска с трубкой, так как он собирался на днях лететь в Египет.)

Возвратившись, Рома увидел следующую картину. В гостиной перед телевизором сидел дед в ластах, на голове маска, во рту трубка, а перед ним – сковородка с этими злосчастными грибочками.

Жорик потом чуть по морде не схлопотал от Ромы. Выяснилось, что это были какие-то галлюциногенные поганки, которые он намеревался приготовить с Витьком, но насладиться этим эксклюзивным кушаньем им было не суждено, так как планы Жорика и его друзей изменил несчастный Андрей Степанович. Впрочем, для него все закончилось хорошо (фронтовая закалка – это вам не фунт изюму), и наутро дед почти ничего не помнил, только жаловался на легкое подташнивание…

Да, тогда действительно было смешно, но сейчас, вспоминая застывшее в недоумении лицо деда, скрытое подводной маской, Роме стало по-настоящему страшно. Боже, как он не хотел возвращаться в эту квартиру! Может, плюнуть на все и поехать сразу в институт?! Тем более что скоро придет Татьяна…

Неожиданно рот Ромы наполнился вязкой слюной, ее было так много, что она чуть не капала из уголков рта.

Зефир. Зефир в шоколаде, черт возьми, миллион долларов за коробку с зефиром в шоколаде!

Они уже ехали по московским улицам, и Рома, заприметив небольшой супермаркет, резко затормозил.

– Я сейчас, – бросил он, выскакивая из машины.

Жорик проводил его удивленным взглядом, а лицо Жанны стало еще бледнее. Дождавшись, когда Рома скроется в магазине, она быстро вылезла из машины:

– Все, я доберусь сама.

Молчаливая подруга Жанны незамедлительно последовала ее примеру. Девушки быстро перешли дорогу и зашагали к остановке. Все это произошло так быстро, что Жорик не успел ничего сказать. Он просто молча сидел, слегка наклонив голову и барабаня пальцами по приборной доске «Форда».

Рома появился через минут семь, держа в руках пакет с четырьмя коробками зефира в шоколаде. Жорик, нахмурившись, вышел из машины и выжидательно посмотрел на него.

– А где девчонки? – беспечно спросил Рома, закидывая пакет на заднее сиденье автомобиля.

– Ушли, – чуть напряженно ответил Жорик.

Рома подошел к нему и непринужденно облокотился на капот.

– А ты чего вылез?

– Я… – начал Жорик и вдруг увидел нечто такое, отчего у него перехватило дыхание, и он отошел на пару шагов от Ромы.

– Ты чего? – с недоумением спросил тот.

– У меня… дела, Ромик, – выдавил тот, пятясь назад. – Извини, спешу… Спасибо за сейшн, все было круто, – и резко развернувшись, чуть ли не бегом пошел прочь.

Рома проводил его изумленным взглядом. Странные они все какие-то…

Он сел в машину, распаковал одну из коробок и с жадностью запихнул в рот сразу две зефирины. Давясь и кашляя, проглотил сладкую массу, тут же взял еще и не успокоился, пока не съел почти всю коробку. Затем повернул ключ зажигания и, сделав погромче музыку, тронулся с места. Буквально через минуту в радио что-то щелкнуло, хит группы «Ногу свело» «Лилипутская любовь» прервался, и внезапно заиграла песня «День Победы». На лице Ромы появилась улыбка. Одна из любимых песен деда… Да, это была ЕГО песня. Он начал тихонько подпевать, не замечая, что поет все громче и громче, пока просто не перешел на крик. Он ехал домой.

Жорик, хотя и отошел на некоторое (безопасное) расстояние, все же не выдержал и оглянулся. Ромин «Форд» плавно выруливал на дорогу. Он изо всех сил сжал челюсти, на миг закрыв глаза, и решил, что ему почудилось, правда, видение было слишком уж реалистичным.

Тень.

Тень Ромы, ее не было. Когда он подошел к Жорику и встал рядом, тот смотрел себе под ноги и прекрасно видел свою тень, а Ромину – нет. Разве такое бывает?

И почему была так напугана Жанна? Когда он прогревал машину там, на даче, она вылетела из дома с таким видом, будто привидение увидела.

Засунув руки в карманы, Жорик медленно зашагал по улице.

Песня «День Победы» закончилась, началась «Вихри враждебные веют над нами…». Потом «Темная ночь». Без рекламы, без дурацких комментариев типа «а теперь, наши любимые слушатели, послушайте следующую вещь…». Песни шли одна за другой как на пластинке (или патефоне?), Рома ехал и недоумевал – он даже не предполагал, что на волне «Наше радио» крутят такое ретро. Иногда подобные песни передавали по «Маяку», который обожал слушать дед, но чтобы на молодежном радио…

Он доел зефир и подумывал открыть вторую коробку, но, поразмыслив, не стал, к тому же почти подъехал к дому.

«Темную ночь» сменил «Синий платочек». Из дорогих динамиков слышался шорох и потрескивание, характерное для качества исполнения песен тех далеких времен, и Рома остановил машину, несколько минут сидел в зачарованной неподвижности, слушая песню. Когда она закончилась, он словно очнулся, торопливо выключив магнитолу, схватил пакет с зефиром и поспешил наружу.

Рома вошел в подъезд, все еще тихо напевая себе под нос «Помню, как в памятный вечер…», когда понял, что его обуял настоящий страх. И только сейчас почувствовал себя настоящим подонком. Неужели его дед заслужил, чтобы его променяли вот на эти два дня, проведенные в ужасном алкогольном мареве? Разве игра стоила свеч?

Он с трудом достал связку ключей и два раза уронил их в лифте, проклиная свои трясущиеся руки. Интересно, Татьяна уже приехала? Может, будет лучше, если он выйдет на улицу и проследит, пока она первой не войдет в подъезд? Нет, уже поздно: двери лифта открылись, и он оказался на этаже.

Проснувшийся зверек яростно верещал внутри, осыпая Рому всевозможными обвинениями.

Ключ долго не хотел попадать в скважину и сделал это лишь с пятого раза. Клик! Дверь тихонько открылась, и Роме стала видна темная часть коридора. Прежде чем войти, он глубоко вдохнул воздух. Ничего необычного, привычный домашний запах, знакомый еще с пеленок. По крайней мере разложением пока не пахло… Заметно приободрившись, он толкнул дверь и вошел внутрь.

Какое-то время стоял не в силах пошевелиться, мысленно приказывая взять себя в руки. Глаза, не мигая, смотрели на кресло. Оно было пустым.

Дзынь! Лишь спустя несколько секунд до Ромы дошло, что из ослабевших пальцев выпали ключи. Он включил свет и размеренно, как робот, подошел к пустующему креслу. Несколько раз моргнул, все еще не веря своим глазам.

Деда не было. Не было, и все.

Вдруг мозг кинжалом пронзила мысль – Анна Семеновна.

Анна Семеновна, эта вездесущая старушенция, наверняка она ошивалась тут все время, беспрестанно названивая им в квартиру, и все-таки забила тревогу!

Почему-то от этой мысли ему стало легко, будто гора с плеч свалилась. Господи, ну конечно! Он словно воочию видел, как эта деловая бабулька, устав долбиться к ним в дверь, в считаные секунды оповестила всех, кого только можно: местную полицию, МЧС и ФСБ, – и вот квартиру заходят санитары, крепкие парни с каменными физиономиями, грузят деда на носилки, участковый составляет акт, понятые перешептываются… дверь запирают…

Стоп, а вот тут загвоздка. Дверь-то он открыл своим ключом. Дубликат был только у матери, у Татьяны ключей нет. Но если бы приехала мать, то он в любом случае понял бы это… хотя бы по духам, которых у нее бесчисленное множество.

Какой-то слабенький голосок еще продолжал нерешительно настаивать, что мать могла поехать в морг или еще куда-нибудь, но Рома уже и так все понял: дверь не открывали ключом. И не вскрывали, иначе осталась бы печать участкового. Он был уверен, что дверь вообще не трогали с тех пор, как он захлопнул ее в пятницу вечером.

Тогда… где труп?!

Шатающейся походкой Рома обошел всю квартиру, понимая, что ведет себя как настоящий кретин – можно подумать, что, как только он уехал на дачу, дед преспокойно встал с кресла и, насвистывая, пошел уничтожать приготовленные Ромой бутерброды, посмеиваясь над доверчивым внуком, типа клево я его разыграл?!

Он остановился перед туалетом, вспоминая видение на даче, зажмурился, считая про себя до десяти, на ощупь открыл дверь и лишь после этого открыл глаза. Чисто.

Затем прошел в кухню и машинально включил телевизор. Передавали какой-то очередной сериал про бравых оперативников, которые с неутомимой лихостью обезвреживали жестокую мафию.

Что происходит? Во имя всего святого, что ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?!!

Может, все это сон? Может, дед и не умирал вовсе? Но тогда где он? Старик не выходил из квартиры почти три года, даже в гости к этой гребаной Анне Семеновне, хотя дойти до нее – раз плюнуть, всего-то подняться на этаж выше. ГДЕ? ГДЕ ДЕД ИЛИ ЕГО ТЕЛО???!!!

Рома взглянул на часы. Черт, встали. Он отлично помнил, что в Москву они въехали около половины седьмого, а сейчас почему-то было шесть. Потом уставился в экран телевизора и смотрел до тех пор, пока не почувствовал, как глаза застилает странный туман. Потер глаза, но туман не исчезал, наоборот, стало еще хуже, и это испугало его.

Как во сне, Рома пошел в ванную, по дороге нечаянно скинув на пол зачерствелые бутерброды с колбасой. Пока тащился туда, почувствовал, что у него стали сильно болеть икры ног, будто он приседал со штангой.

Боже, что с ним?

Он подошел к зеркалу и долго не мог понять, что это за сероватое размытое пятно перед ним. Протер зеркало, побрызгал на него водой, снова протер, но картинка не изменилась. Паника теплым комком подступила к горлу, и Рома с ужасом понял, что он слепнет.

Едва сдерживаясь, чтобы не закричать, он вернулся на кухню и посмотрел на экран телевизора. То же самое: что-то расплывчатое и бесформенное, он прекрасно слышал голоса, но абсолютно ничего не видел.

Слезы потекли по его лицу. Рукой он нащупал коробки с зефиром, которые купил полчаса назад, сорвал дрожащими пальцами (они почему-то стали плохо повиноваться) целлофановую обертку и, глотая слезы, стал запихивать в рот зефир. К нему постепенно приходило страшное осознание происходящего, и его охватил такой животный страх, что он не мог произнести ни слова.

Рома медленно поднялся – сгорбленная, трясущаяся фигура, – мелко засеменил в комнату, выставив вперед руки, как лунатик, и щупая стены, так как глаза выхватывали только слабые очертания предметов. Он шел туда, где висел военный китель. Его военный китель…

Вернувшись на кухню, Рома немного успокоился. Отчасти этому способствовал зефир, который он поглощал с удивительной скоростью. Он ел и слушал новости. Конечно, это все дурной сон. Как тот, что он видел на даче.

Какой-то мерзавец изнасиловал двух десятилетних девочек. Насильника поймали, он дает показания.

В Ульяновске за получение взятки задержан мэр города.

На Ярославском шоссе произошло серьезное ДТП, погибло четверо молодых людей. В семь утра автомобиль «Форд Эскейп» вылетел на встречную полосу и врезался в бензовоз. У водителя и пассажиров «Форда» шансов выжить не было, их тела обгорели настолько, что их едва опознали. Жертвы – студентка МГИМО Жанна Коляева, вторая жертва – водитель, сту…

Рома не стал слушать до конца, судорожным движением выключил телевизор, издав нечеловеческий вопль, швырнул пульт – послышался звон разбитого стекла, наверное, он попал в окно.

Теперь Рома понял, почему так испугалась Жанна там, наверху, когда посмотрела в зеркало. Потому что она видела себя в объятьях не его, а… а…

Он стал задыхаться, сердце колотилось как смертельно раненная птица, неравномерно и какими-то грубыми толчками. Ему срочно нужно лекарство. Но какое? Он никогда не интересовался, что принимал дед…

Рука автоматически нащупала еще одну зефирину, и Рома медленно отправил ее в сморщенный рот. Зефир в шоколаде – самое лучшее лекарство, мать его… Он с трудом встал, чувствуя, как непрочно держат его ноги. Только сейчас он осознал смысл выражения «ватные ноги». Он словно был мостом с подпиленными сваями, который того и гляди рухнет.

Резко закололо в боку, видимо, надо облегчиться. Шаркая ногами, Рома зашел в туалет и без сил плюхнулся на унитаз, даже толком не успев до конца спустить штаны. По ногам потекла горячая моча, стекая на пол. Татьяна будет ругаться. Он всхлипнул, каким-то неосознанным движением сунул в рот измученные артритом пальцы и слизал с них остатки шоколада. Боже, ноги, его ноги, он совершенно не чувствует ног!

Рома попытался встать с унитаза и не смог. Где-то вдалеке раздался звук открываемой двери. Кто-то пришел!

Он снова предпринял попытку встать, и снова она не увенчалась успехом. Господи, скорее бы кто-нибудь помог ему! Только вот кто это? Татьяна? Она что-то сегодня говорила про больных родителей… Рома? Он очень любил внука, но в последнее время тот стал избегать его. К тому же сегодня его день рождения, наверняка он убежал к своим друзьям…

– Это я! – услышал он голос внука. Боже, какое счастье… Поскорее бы… – Дед, я пришел! – снова крикнул Рома. Он открыл рот, чтобы сказать внуку, что он здесь и не может подняться на ноги, но у него словно отнялся язык. Вместе с ногами, черт бы их подрал.

На кухне послышалась какая-то возня, хлопнула дверца холодильника, потом рядом раздался недовольный голос Ромы:

– Дед, ты скоро там?!

– Бббб… ббббб, – только и смог произнести он. Дверь слегка приоткрылась, и его ноздри уловили ужасный запах – горелого мяса и бензина. Он пристально вглядывался вперед, в ссутулившуюся фигуру, которая покачивалась в дверном проеме, и на какое-то короткое мгновение зрение вернулось к нему. Перед ним стоял внук, полностью обгоревший, остатки одежды вплавлены в обугленную кожу, от нее все еще шел дым. Голова наполовину скальпирована, в дымящемся черепе застрял обломок железа.

– Что с тобой? – проскрежетало чудовище, надвигаясь на него, и он провалился в темноту…

Андрей Степанович сидел на балконе. Он ждал внука. И хотя зрение его было далеко не таким, как раньше, он все равно сидел и молча смотрел вниз. Ему показалось странным, что эти выходные он провел в одиночестве и ему даже никто не звонил, хотя Леночка, его дочь, уехавшая в Испанию, звонила чуть ли не каждый вечер. Может, что-то с телефоном случилось? Его сиделка Таня предупредила, что будет в понедельник, но его тревожило другое – куда-то запропастился Рома, его внук. В пятницу он дремал на кровати и сквозь сон слышал, как хлопнула входная дверь, Рома крикнул, что пришел, потом так же стремительно покинул квартиру, и дед даже не успел позвать его. Стало обидно – в свой день рождения внук даже минуты не уделил деду… Потом он побывал на кухне, вечером съел один бутерброд, в субботу съел борщ, налитый в плошку, вечером творожные сырки, а больше ничего не было. Хотя в холодильнике он нашел коробку с зефиром, но почему-то постеснялся ее открывать, решив, что дождется Рому и спросит, можно ли ему съесть одну штучку…

И сейчас, в понедельник, с самого утра он сидел на балконе, голодный и не на шутку встревоженный. Правда, ему послышалось, что хлопнула дверь, и сейчас он собирался проверить, кто это пришел – Татьяна или Рома.

Кряхтя, Андрей Степанович поднялся на ноги и медленно двинулся в комнату. Хотя он почти ничего не видел, ориентировался в квартире он прекрасно. Неожиданно раздался звонок в дверь, и он зашаркал к двери:

– Кто там?

– Это Таня, Андрей Степанович! – послышался за дверью женский голос. Старик открыл дверь, и девушка проскользнула в квартиру.

Андрей Степанович, пробубнив, чтобы она не забыла снять обувь, медленно пошел к креслу. Татьяна начала уборку.

Она закричала через пять минут, когда заглянула в туалет. И с выпученными глазами вылетела в коридор.

Спустя час тело Романа вынесли из туалета. Перед тем как его погрузить на носилки, санитары сняли с него военный китель, увешанный боевыми орденами. Затем один из них прикрыл лицо Ромы простыней.