– Вот направление, во вторник пройдешь медкомиссию. Поступать-то твердо решил?

– Не знаю.

– Решай быстрее и если раздумаешь, сообщи мне. Кандидатов много, найдем другого.

Что я знал о 4 факультете Высшей Краснознаменной Школы КГБ СССР им. Ф.Э.Дзержинского в том далеком 1974 году? Практически ничего. Только то, что там очень трудно учиться, много математики, уровень подготовки сопоставим с мехматом МГУ. А еще то, что это военное учебное заведение, первые два года – казарма, придется носить военную форму, шинель и сапоги. Все, достаточно! Только казармы и сапог мне недостает для полного счастья. Все мысли направлены на то, чтобы после школы не попасть в армию, где правит «Здравствуй, дерево». Советская Армия – та сила, которая заставляет ребят браться за ум и всеми силами стремиться поступить хоть в какой-нибудь институт. Хочешь ли ты дальше учиться, какое в твоей жизни призвание, какая профессия больше нравится — все это вторично. Первично – не попасть в армию, не вычеркивать из жизни два молодых бесцельно прожитых года, не попадать в рабскую зависимость к армейским самодурам, не терпеть издевательств и унижений, не чистить по ночам зубной щеткой туалет. Даже в те годы было совершенно ясно, что всякие Максимы Перепелицы и Иваны Бровкины – не более, чем дешевая пропаганда. В реальной жизни все совсем не так, порядки в Советской Армии, дедовщина, издевательства над молодыми солдатами были хорошо известны, поэтому желающих попадать туда по собственной воле было мало. По крайней мере, среди ребят из нашего класса обычной московской школы № 154. Впрочем, нет, не совсем обычной. Над школой шефствовал институт атомной энергии им. И.В.Курчатова, отличавшийся от обычных НИИ советской эпохи чрезвычайно высоким интеллектуальным уровнем. У многих родители работали в Курчатнике, а частенько списывающая у меня контрольные по алгебре и геометрии одноклассница Катя Александрова была внучкой директора института академика А.П.Александрова. Отец работает в Курчатнике чуть ли не с момента его основания, так что мне уж сам Бог велел: после школы – МИФИ, а затем – в Курчатник. Сдалась мне эта ВКШ КГБ с ее военными порядками! Надо было сразу сказать об этом кадровику и не морочить больше голову ни себе, ни ему.

Но в руках бумажка, на которой сверху большими буквами: «Комитет Государственной Безопасности СССР». В моих руках – освобождение от школы на вторник, на целый день! Такая отмазка, наша классная руководительница, физичка, наверняка отпадет! Во вторник контрольная по физике, а в понедельник я выложу ей этот листочек и на таком изощренном основании прогуляю весь день, в том числе и эту гнусную контрольную. Отказаться еще успею, а пока – бери от жизни все!

Один школьный день я таким образом прогулял, понравилось. Основания – самые что ни на есть законные и весьма нетривиальные. Так ведь, наверное, такие возможности будут и еще несколько раз? Несомненно. Процедура оформления в КГБ долгая, отмазок от школы будет еще много. Так что же ими не воспользоваться? А уж решить: поступать или нет в Высшую Краснознаменную Школу КГБ, можно будет и попозже, ближе к вступительным экзаменам. Да и вообще, даже как-то интересно стало: таинственное учебное заведение, есть возможность сделать какой-то нестандартный выбор будущей профессии, вырваться из общей школьной стаи, длинным клином нацелившейся на МИФИ. Абсолютно никаких, даже самых приближенных представлений о будущей специальности после окончания ВКШ КГБ, у меня в то время не было, и вся эта затея напоминала авантюру. Прекрасно, обожаю авантюры!

Может, кто-то с детства мечтал стать летчиком или физиком и прямо с детского садика стал готовиться к будущей профессии. Но я уж точно никогда себе до окончания школы и близко не представлял, что буду криптографом.

Что же представляла из себя в то время полусекретная ВКШ КГБ? В ней было несколько факультетов, но математиков (биномов, яйцеголовых) готовил только один – 4 или Технический факультет. Остальные готовили, как правило, «истинных» чекистов. Биномов никто за «истинных», слава Богу, не считал, и для этого были все основания. Факультет был создан в начале 60–х годов, вскоре после того, как сбежавшие в СССР из американского АНБ – Агентства Национальной Безопасности, занимающегося в США вопросами криптографической защиты информации – американские криптографы Мартин и Митчел поведали советским коллегам об организации криптографической защиты в США. Криптография – точная наука, надежность шифра должна оцениваться не какими-то расплывчатыми рассуждениями, а точными математическими оценками, количеством двоичных операций, необходимых для взлома, и вероятностью успешного взлома. Криптограф может не знать какие-то лингвистические особенности языка, на котором осуществлялась шифрованная переписка, но он должен знать результаты Шеннона, быть математиком, в совершенстве владеть алгебраическими и статистическими методами анализа шифров. При таком подходе появляется возможность гарантировать надежность шифра от любого потенциального злоумышленника, и только такой подход является по-настоящему профессиональным криптографическим анализом.

Догоним и перегоним Америку! По криптографии СССР должен быть не хуже, чем США, будем готовить своих профессиональных криптографов.

И, как ни странно, получилось! А, впрочем, ничего странного здесь нет. Криптография в те времена была чисто военной, обслуживала высшее руководство страны, а на такое дело денег и сил не жалели. Всемирно известный историк криптографии американец Дэвид Кан в своей книге «Криптографы» (изданной в России также под названием «Взломщики кодов») напрямую связывает поражение русских армий Самсонова и Ренненкампфа в Первой мировой войне со слабостью российских шифров. Пришедшие на смену царю большевики всегда были особыми конспираторами, любили секретность и, поэтому, не могли оставить без внимания криптографию. В 1921 году Ленин подписал декрет о создании специальной шифровальной службы при ВЧК–ОГПУ, которую возглавил один из близких соратников Ленина, старый большевик Г.И.Бокий. В эту спецслужбу пригласили всех лучших специалистов-криптографов того времени, чьи книги мы изучали на 4 факультете и 50 лет спустя. Но это была еще «традиционная» криптография, где основным орудием криптографа был остро отточенный карандаш и охотничье чутье на какие-то особенности во вскрываемом тексте. Результатов Шеннона в те времена еще не было, вскрытие шифров осуществлялось примерно такими же методами, какими Шерлок Холмс разгадывал загадку «пляшущих человечков» — в основном, за счет интуиции и опыта криптографа. Но тем не менее к началу Второй мировой войны у Советского Союза была достаточно эффективная шифровальная служба. «Явная неспособность немецких криптографов вскрыть советские стратегические системы, с помощью которых засекречивалась самая важная информация, вынудила одного немецкого криптографа признать, что, хотя Россия и проиграла Первую мировую войну в эфире, во время Второй мировой войны она сумела взять реванш за свое поражение» — цитата из Дэвида Кана.

Сталин, как старый большевик-конспиратор, прекрасно понимал значение шифровальной службы. В 1949 году было создано Главное Управление Специальной Службы при ЦК ВКП(б), многие криптографы того времени получили квартиры в «сталинских» домах, работать в ГУСС через райкомы комсомола направляли лучших молодых выпускников различных ВУЗов тех лет. «Читать всех, но наши шифры и переписку читать никто не должен» — такой лозунг выдвинул «лучший друг всех криптографов». Правда, насчет «читать всех» он, скорее всего, погорячился, ведь были в то время уже известны результаты Шеннона об условиях достижения абсолютной стойкости шифра. Как гласила одна из легенд, ходивших по 4 факультету, попытка одного человека объяснить Лаврентию Павловичу про абсолютную стойкость окончилась тем, что на выходе из здания Лубянки у него отобрали служебное удостоверение. После смерти Сталина шифровальную службу вновь вернули в КГБ, но, тем не менее, в 50–х годах сформировалась весьма сильная когорта советских специалистов-криптографов, которые в 70–х стали нашими лучшими преподавателями. Правда, большинство из них заканчивали обычные ВУЗы, а затем переучивались на криптографов. И вот, в начале 60–х – очередная криптографическая инициатива – готовить специалистов-криптографов сразу же после средней школы.

Создали 4 факультет ВКШ КГБ, пригласили туда лучших профессоров и преподавателей алгебры, математического анализа, теории вероятностей, теории чисел и многих других дисциплин. А самое главное, что основатели факультета сумели привнести на него дух университетской вольности, гордости за свою специальность, свою профессию, иммунитет от очковтирательства, лизоблюдства, безудержного чинопочитания, тупого преклонения перед разными начальниками, заложили традиции, которые оказались на удивление живучими. За годы существования факультета многие его выпускники сами стали прекрасными преподавателями и одновременно продолжали поддерживать атмосферу раскрепощенности и высочайшей профессиональности во времена брежневского застоя-запоя. Да и отбор на факультет был весьма и весьма строгим: как правило, выпускники специализированных физико-математических школ, победители различных олимпиад, в общем те, кто уже доказал свою способность серьезно учиться.

Под военными погонами фактически существовало прежнее закрытое отделение мехмата МГУ, с раннего возраста целенаправленно натаскивающее молодых ребят на теорию конечных полей, вероятностные пространства, нормальное распределение и центральную предельную теорему, теорию конечных автоматов, комбинаторику и многое, многое другое, без чего невозможно представить себе современного криптографа.

И этот оазис существовал в структуре КГБ, где хватало славных начальников.

– В первую очередь нам нужны хорошие офицеры, а затем уже хорошие специалисты. Хороших специалистов мы можем набрать и из МГУ.

Такая точка зрения открыто высказывалась генералом — начальником факультета с высоких трибун на партсобраниях и активах. Особенно умиляло, конечно же, его отождествление себя с какой-то великой и невиданной силой – «мы». Наверное, это такие же важные генералы, для которых важнее всего – бодрый утренний рапорт дежурного офицера и регулярные строевые смотры, на которых генералы предстают во всем своем блеске перед подчиненными, а те едят их своими взглядами. Только вот представление о том, что же такое хороший специалист, у начальника 4 факультета не выходило за рамки его привычного генеральского кругозора: в первую очередь тот, у кого всегда поглажена форма и вычищены сапоги. И такой начальник был не одинок на факультете.

– На экзамен по алгебре нужно приходить четким строевым шагом, чтобы вся алгебра сразу видна была.

Так наставлял нас начальник рангом поменьше – всего лишь нашего курса. Ну, про своего начальника курса нельзя не вспомнить особо, в отдельной главе этой книги, а пока, говоря о самых общих чертах 4 факультета, стоит еще раз подчеркнуть наличие двух противоположных классов: начальников и преподавателей. Для начальников в первую очередь были важны хорошие офицеры, а для преподавателей – хорошие специалисты. И за все время моего пребывания на факультете я пришел к твердому убеждению, что это – альтернативы, из них нужно выбирать что-то одно: или хороший офицер, или хороший специалист. По крайней мере, на нашем курсе результатом воспитания хороших офицеров, как правило, становился стойкий иммунитет ко всем тупостям и глупостям военной службы и нетерпеливое ожидание очередного афоризма начальника курса, который полностью оправдывал эти надежды:

– В ваши годы Лазо уже ходил у топки паровоза, а японцы и белогвардейцы его туда бросали.

Ну разве можно в таких условиях не полюбить математику!

 

Глава 1. You are welcome

Этот простой плакатик (именно на английском языке) висел над входом в актовый зал, где состоялось мое первое знакомство с 4 факультетом ВКШ. И все, ничего более! Никак не ожидал: все же военное заведение. Где доска почета с отличниками боевой и политической подготовки, где плакаты с разными солдатами-буратино, с автоматами в руках защищающими от супостатов завоевания Октября, где призывы вождей учиться до посинения и экономить на экономике? Старое здание дореволюционной постройки по Большому Кисельному переулку, уютный дворик, тишина и патриархальность. И это в то время, когда парадность и показуха так и лезли изо всех щелей, а количество и дуракоемкость различных лозунгов и наглядной агитации была сопоставима разве что с современной рекламой. Со стен ПТУ на вас глядели типичные строители и строительницы коммунизма и хрипло зазывали: «Приходите к нам учиться!» И корова и волчица – хотелось добавить им в ответ. Лозунг всеобщего среднего образования означал на практике, что учителя вынуждены были выдавать аттестаты любым двоечникам и лодырям, чтобы не портить показатели райкому КПСС. Потом пошла борьба за образцовый город, в котором должны быть образцовые институты, в них образцовые факультеты и кафедры. Борьба теми же способами, что и за всеобщее среднее образование. Одним словом – развитой социализм!

А ведь еще Ленин говорил: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Не мог Технический факультет совсем оставаться в стороне от реальной действительности и исключить из повседневной жизни наглядную агитацию, политинформации, субботники, общественно-политические аттестации и прочую подобную чушь, составлявшую основы коммунистического мировоззрения. Но на факультете, встречая абитуриентов, всеми способами сразу же давали понять: не это здесь главное.

Уютный купеческий дворик, без всяких вывесок и рекламы, в самом центре Москвы, тихий, спокойный, располагающий к размышлениям, творчеству и фантазии – таким запомнился мне Большой Кисельный переулок, дом 11, изначальное место обитания советской криптографической альма-матер. А какие же были там в то время порядки?

Пять лет учиться на математика-криптографа посылали три ведомства: КГБ, Министерство обороны и Министерство радиоэлектронной промышленности (МРП). Каждое из этих ведомств само отбирало себе кандидатов на учебу и после окончания они должны были прийти туда на работу. Но с ребятами, отобранными МРП, поступали жутко несправедливо: пять лет нужно было ходить в военной форме, подчиняться всем военным порядкам, а после окончания им присваивалось звание офицеров запаса и они шли на работу в гражданское ведомство, не получая никаких льгот, положенных военнослужащим. Правда, их набирали только из Москвы и всегда после окончания оставляли в Москве, а вот выпускников от Министерства обороны ждала экзекуция в виде распределения. «Спасибо царю-батюшке, что Аляску продал» — основная их присказка за все пять лет учебы. Хабаровск, Чита, Алма–Ата, Рига, Минск, Калининград – мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз, везде есть части радиоперехвата и дешифровальные службы при них. И набирали их со всего Советского Союза, сначала приглашая наиболее талантливых в специализированную физ-мат школу-интернат при МГУ, а затем – на 4 факультет. Выбор места распределения, как и полагается, — в зависимости от оценок в аттестате, но были и исключения, особо вольных москвичей могли и с красным дипломом заслать в Хабаровск. Тут уж вовсю торжествовали начальники, припоминая непокорным все грехи. Правда, такие ребята все равно через некоторое время пробивались в Москву, в аспирантуру, а начальники как были, так и оставались все теми же.

Но больше всего посылало на учебу 8 и 16 управления КГБ, шифровальная и дешифровальная служба, советский аналог американского АНБ. Довольно эффективный в то время аналог, о чем можно прочитать у Дэвида Кана. Посольства и дипломатическая переписка, правительственная и военная связь – все в ведении КГБ, нужны специалисты-криптографы, способные как разрабатывать свои, оригинальные шифры, так и взламывать чужие. Приехала как-то в Москву торговая делегация одной известной иностранной фирмы договариваться о строительстве в СССР крупного завода, узнала условия советской стороны и стала по шифрованной связи обращаться за инструкциями: до какого минимального предела можно торговаться? Получает опять же шифровками ответы. Советская сторона не спешит, гостеприимство проявляет: не хотите ли по Золотому Кольцу России проехаться, попить-погулять, достопримечательности и девушек русских посмотреть? Ну кто ж против такого соблазна устоит, переговоры серьезные, трудные, надо бы прерваться на недельку. А в 16 управлении в это время аврал, мозговая атака, штурм вражеской крепости. Зато потом наступил праздник греческой буквы дельта, которой в математике принято обозначать разность между двумя значениями: предполагаемым и минимальным.

Вот такую историю любили нам рассказывать на лекциях по основам криптографии. Подозреваю, что продукция построенного завода до сих пор колесит по всей России.

Но вернемся на Большой Кисельный. Вступительные экзамены на 4 факультет. Тут надо немного вспомнить существовавшую в те времена (середина 70–х годов) систему вступительных экзаменов в ВУЗы, поскольку стремление поступить в институт и избежать армии было тогда (да и сейчас тоже) практически поголовным. Почти во все московские ВУЗы вступительные экзамены начинались одновременно с 1 августа, поэтому желающие поступить должны были заранее выбрать себе институт и сделать на него всю ставку. Но в этом правиле были три явных исключения: МГУ, Физтех и МИФИ. Экзамены в эти институты считались более сложными, поэтому проводились они не с первого августа, как во всех остальных институтах, а в июле. Если не удалось поступить в один из этих трех институтов, то оставалась еще возможность попытать свои силы в августе. Причем даже в этой тройке были различия: первый и наиболее сложный экзамен – письменная математика – проводился, например, на факультете вычислительной математики и кибернетики МГУ буквально в первых числах июля, а первый вступительный экзамен в МИФИ – чуть попозже, 5–6 июля. Поэтому у абитуриента были реальные возможности попробовать свои силы в нескольких местах: сначала – в МГУ, затем, если не получилось на первом же и наиболее сложном письменном экзамене по математике, попробовать свои силы в МИФИ. Если и там неудача, то всегда в запасе был август, основная волна вступительных экзаменов.

Но было еще одно, четвертое исключение из этого правила – 4 факультет ВКШ КГБ. Вступительные экзамены туда начинались примерно в то же время, что и в МГУ – в самых первых числах июля, поэтому после неудачи на первой письменной математике оставалась еще возможность поступать в МИФИ. Так что для меня это был еще один, и весьма весомый аргумент за то, чтобы попробовать свои силы на 4 факультете.

Вступительные экзамены: математика (письменная и устная), физика и сочинение, самый трудный – первый, письменная математика, на ней сразу же отсеиваются около 60% абитуриентов. Надо сказать, что поскольку все абитуриенты на 4 факультет отбираются ведомствами, то они же и определяют конкурс при поступлении: примерно 3 человека на место. Сделать больше трудно для кадровиков: с каждым кандидатом много предварительной работы, тщательно проверяются все родственники, связи, привычки, характеристики. Как и в тридцатых годах, для поступления в ВКШ КГБ нужна рекомендация райкома ВЛКСМ. Не знаю, как там давали рекомендации в тридцатых годах, только в середине 70–х это, с первого взгляда отдающее почти революционной романтикой мероприятие, превратилось в будничную чиновничью процедуру. Никаких пламенных страстей, ничего существенного и интересного от всех этих процедур в моей памяти не осталось. Единственное – возможность несколько раз прогулять школьные уроки на таком изощренном и нетривиальном основании: оформляюсь в Высшую Школу КГБ!

А вот и первая радостная новость: казармы нет совсем! Еще за год до нас казарма была там же, в этом купеческом здании, но факультет расширился, добавилось отделение радистов, и все помещения казармы отдали им. Особых энтузиастов искать под казарму новое помещение видно не нашлось, поэтому москвичи теперь с первого же курса живут по домам, а все иногородние – в общежитии. По крайней мере, так официально объяснялось отсутствие в военном учебном заведении этого святого атрибута: на нет и суда нет.

От самих вступительных экзаменов на 4 факультет у меня сейчас осталось не очень много воспоминаний. Больше, пожалуй, о периоде подготовки к ним, о попытках объять необъятное и прорешать все задачи из всех учебников для поступающих в ВУЗы. Поэтому к самим экзаменам наступило состояние, близкое к безразличию, — скорее бы закончился этот кошмар. Да, пожалуй, еще припоминались страшилки про вступительные экзамены в МГУ, где время, отведенное для первого письменного экзамена по математике, измеряли чуть ли не с секундомером в руках, а при раздаче листов с вариантами экзаменационных задач от всех абитуриентов требовали держать руки за спиной. Но ничего подобного на первом письменном экзамене в ВКШ не было, обстановка была очень спокойная и даже где-то по домашнему уютная. Система простая: пять задач, сколько решил, столько и получаешь. Задачи попались не очень сложные, пришлось повозиться только с последней, пятой, из стереометрии. Ответ получился жутко уродливым и больше чем наполовину я был уверен, что где-то ошибся при рассуждениях или расчетах. Да и потом все время перед экзаменом меня преследовало раздвоение личности: основная, авантюрная часть, все время подзуживала: «Ну что, слабо?», а оставшаяся где-то в глубине, рассудочная, все время твердила: «Зачем тебе сдались эти военные порядки и сапоги? Иди в МИФИ, как все нормальные люди!». И вот когда я узнал, что на первом экзамене по математике успешно решил все пять задач и теперь перспектива нацепить на себя через месяц военную форму стала не какой-то эфемерной, а самой что ни на есть реальной, авантюрная часть, радуясь достигнутому успеху, опять вылезла вперед все с тем же вопросом и опять задавила во мне все хилые голоса разума. Но сейчас, спустя 30 лет после этой вступительной эпопеи, я опять по-прежнему согласен со своей авантюрной частью.

Еще одно воспоминание о вступительных экзаменах – это мандатная комиссия. Экзамены закончились, июль, жара, хочется отдохнуть последние денечки перед отправкой в военные лагеря, а тут надо терять целый день на какую-то мандатную комиссию, о которой я тогда не имел ни малейшего представления. А между тем это был важнейший ритуал для начальников, на который собиралась целая куча генералов во главе с начальником всей ВКШ КГБ. На мандатной комиссии начальники должны были живьем посмотреть каждого человека из нового пополнения, который, в свою очередь, должен был продемонстрировать свою подтянутость, дисциплину и стремление стать хорошим военным. Абитуриенты шли на мандатную комиссию в порядке набранных на вступительных экзаменах баллов, поэтому первые представшие перед комиссией люди должны были олицетворять собой потенциально лучшую часть будущего курса.

Я шел на мандатную комиссию в числе первых, поскольку мое общее количество баллов было почти максимальным – 24 из 25 возможных (к оценкам на экзаменах тогда еще приплюсовывался средний балл аттестата зрелости), поэтому когда методист факультета, готовившая нас к выходу на мандатную комиссию, увидела мою летнюю маечку-размахаечку безо всяких намеков на официальные пиджак и галстук, даже ее доброе сердце не выдержало такого надругательства над уважением к строгой комиссии. С идущего вскоре за мной Лехи М. был срочно снят пиджак, на пару размеров больший, чем того требовала моя отощавшая за время экзаменов фигура, и спешно водружен на меня с целью хоть как-то прикрыть непотребную для генеральского взора летнюю маечку. Про прическу говорить не приходится, поскольку, осознавая потенциальную угрозу поступления в военное учебное заведение, я последние полгода старался всячески насладиться всеми прелестями вольной жизни и, в частности, возможностью отрастить себе волосы подлиннее. Вот в таком импозантном виде началась моя военная служба.

– Решением мандатной комиссии Вы зачисляетесь на 1 курс 4 факультета Высшей Краснознаменной Школы КГБ им. Ф.Э.Дзержинского. Поздравляем Вас!

Начальником Высшей Школы КГБ в 1974 году был сравнительно молодой и подтянутый генерал-лейтенант. Окинув меня своим генеральским взором, он добавил:

– А причесочку-то придется укоротить.

На выходе я побыстрее скинул пиджак и вернул его ожидавшему своей очереди Лехе М.

– Ну как?

– Все нормально!

– В правый карман пиджака положи 15 копеек.

Впоследствии из нашего курса Леха стал, пожалуй, одним из самых крутых бизнесменов.

* * *

Итак, солдатские сапоги стали для меня, человека сугубо гражданского и не имевшего ни малейшей тяги к военной службе, самой что ни на есть настоящей реальностью. Но сразу честно признаюсь, что учеба на 4 факультете ВКШ КГБ все-таки сильно отличалась от обычной и овеянной разными страшилками службы в Советской Армии. Да и от обычного военного учебного заведения, даже от других факультетов ВКШ КГБ, Технический факультет отличался в первую очередь своим составом, своей спецификой, своими традициями. Но первые лагеря недалеко от Балашихи, под Москвой, на весь август месяц, почти сразу же после вступительных экзаменов, были пока еще довольно непривычными. Там уже все было по полной программе: казарма, строевая подготовка, солдатская столовая и распугивание грибников в окрестном лесу своими воинственными игрищами.

Первые военные впечатления. Толпа молодых и неуклюжих парней в новой и еще пахнущей вещевым складом повседневной военной форме высаживается из автобуса на пятачке перед главным корпусом балашихинских лагерей. Откуда-то появляется командир с какими-то другими погонами (старшина) и начинает командовать. Создается некоторое подобие толпы-строя, которая начинает свое шествие к бараку-казарме по асфальтовой дорожке. На пути – огромная лужа, которую все начинают обходить, но тут раздается командирский рык:

– Идти прямо! Что, лужи испугались?

Так, видимо, надо начинать готовить настоящих офицеров. Но это был один из немногих подобных эпизодов. Каждой из трех учебных групп математиков в этой самой первой Балашихе были назначены командиры из числа слушателей, поступивших на другие, истинно чекистские факультеты ВКШ КГБ, которые уже имели опыт службы в армии. Наш командир группы, к примеру, служил в Кремлевском полку и у нас с ним установились вполне нормальные человеческие отношения. И если бы не дикий рев дневального каждое утро ни свет ни заря:

– Подразделение, подъем!

то самое первое месячное пребывание в Балашихе можно было бы назвать вполне сносным.

В конце первого и второго курса – опять туда же, только уже на пару недель, про это мы еще вспомним в этой книге. Но если сразу после поступления народ был еще немного напуган непривычной военной обстановкой и иногда даже пытался читать Устав гарнизонной и караульной службы и искать высокий смысл в классической уставной фразе: «Заслышав лай караульной собаки, часовой должен дать знать об этом начальнику караула установленным сигналом», то второе, а в особенности третье нашествие в Балашиху все больше походили на веселый пикник на природе, из которого можно натаскать для летних каникул холостых патронов, взрывпакетов и прочих бесплатных фейерверков. А что может быть лучше взрывпакета, плывущего в банке из-под тушенки по щучьему месту тихой лесной речки?

А говоря в целом о 4 факультете — заведение военное, со всеми военными атрибутами: хождением в военной форме, ежедневным утренним построением, на котором начальник курса придирчиво проверяет твой внешний вид, военной дисциплиной или, по крайней мере, ее видимостью. Кстати, а кто такой начальник курса? Это – отец-командир, организатор и вдохновитель всех наших побед, духовный наставник неопытной молодежи. Все слушатели (не курсанты, а именно слушатели, так официально называли нас в то время, хотя погоны были с буквой «К») 4 факультета разбиты на курсы, и у нескольких курсов — начальник. В то время было всего два начальника курса: один – для 1, 3 и 5 курсов, другой – для 2 и 4. Начальник курса – лицо, ответственное за своих подопечных: если кто-то попался, то виноват в этом в первую очередь начальник курса – недовоспитал своего попавшегося подопечного. А вообще-то по большому счету делать на работе начальнику курса (и еще его заместителю) было нечего. Слушатели первую половину дня – все на занятиях, их в это время не повоспитываешь. А вторая половина – чаще всего или разбегаются по домам (казармы-то нет!) или сидят занимаются в спецбоксах, в которые посторонним вход воспрещен. Так что видел и воспитывал своих ненаглядных чад начальник курса как-то урывками, на утреннем построении, да в перерывах между лекциями. А все остальное свое рабочее время он и его заместитель, наверное, копили силы для такого точечного воспитания, чтобы потом одним-двумя меткими ударами враз победить присущие любому молодому организму антивоенные пороки. Как это удавалось нашему начальнику курса – об этом особая глава в этой книге.

Первые два года на 4 факультете было некоторое подобие военной подготовки, впрочем, ненамного отличающееся от обычного гражданского вуза. Поначалу немного непривычно для человека, не испытывающего особой любви к военной форме, но потом выясняется, что таких как ты здесь подавляющее большинство и дальнейшая жизнь кажется даже интереснее, чем в обычном вузе.

Вот такое общее представление о 4 факультете и его обитателях. Пора к делу, к конкретике, детальному повествованию, написанному местным аборигеном на чужбине спустя почти 25 лет после его окончания. Веселая, светлая пора в моей жизни, масса впечатлений и друзей остались после нее!

 

Глава 2. Чуда!

Пятница, 8.00 утра. Весь курс построен и ожидает традиционного пятничного шоу – строевой подготовки. По рядам сначала шепотом, а потом все громче и громче разносится народный глас:

– Чуда!

– Чу-да!

– Чу-у–да!

И оно появляется: сначала в окне лестничного пролета на 5 этаже, а затем постепенно спускается все ниже и ниже и, наконец, ступает на грешную землю. Это наш начальник курса, отец-командир, подполковник. Начинается самое интересное, держи ухо востро, не прозевай и не забудь потом записать его чудесные мысли. Как величайшую реликвию храню я все эти годы записную книжку с почти тремя сотнями его афоризмов, дружно собранными за годы учебы всей нашей группой. Пятница – традиционный день, когда бывает наиболее богатый улов.

Шоу, как и положено, начинается с осмотра внешнего вида. По определению, почти все слушатели 4 факультета в этом смысле страшные разгильдяи, к тому же каждый божий день появляющиеся в таком виде на московских улицах, в метро, там где есть вероятность быть сцапанными обычным армейским патрулем. Единственный способ безопасного передвижения – не попадаться на глаза патрулю вообще, обходить все чумные места, стараться идти в толпе и только знакомыми маршрутами. Однако Чудо наивно верит в то, что с образцовым внешним видом патруль не найдет к чему придраться и, при невыполненном плане отлова, молча проводит глазами лакомный кусок сыра. Да и вообще, надо чем-то заниматься начальнику курса математиков. Не математикой же!

– Командирам групп докладывать о неприческах!

Командиры групп, безуспешно стараясь принять строгий вид, делают осмотр криптографического каре, и, естественно, докладывают, что непрически стремятся к нулю. Отец-командир поясняет:

– Прически, не соответствующие действительности, немедленно устранить! Сейчас мы с вами пройдемся друг по другу, точнее я по вам.

и начинает собственный таможенный досмотр. Курс замер в ожидании… конечно же, новых афоризмов!

– Стоящий рядом товарищ подчеркивает вашу неподстриженность.

– Что у вас там под шеей растет?

– У вас люфт на животе, в смысле ремня конечно, а живот надо уменьшать.

– Немедленно замените шапку-блин на шапку-шапку.

– Надо становиться в строй с чистыми сапогами, а то вы наматываете на ус, а наворачиваете только грязь.

– У вас спереди гармонь. Ой, у вас и сзади гармонь. В общем, баян!

– Что у вас с ногами? Поставьте их строевым способом!

– Я вам запрещаю в строю комедианничать, как допризывнику.

– Обрубите себе прическу!

– В строю должно быть однообразие, именно этим он отличается от бесстроия.

Строевая подготовка – это Чудино время. Чаще всего она проходила на небольшой площадке (язык не поворачивается выговорить слово «плацу») во внутреннем дворике нашей купеческой усадьбы. Часок разминки на свежем воздухе, разучивание «отходов и подходов», всегда сопровождаемое кучей анекдотов, приколов и Чудиных изречений.

– Выровняйте строй! А то привыкли на радиоэлектронике рисовать кривые.

– Ширше шаг! Что вы там шир-шир?

– Серов! Займитесь Гавриным. Постройте его и ведите строем.

– Добрынин! Не кульминируйте вокруг себя центр.

– Моторный! Вы почему обходите строй молчанием?

Но иногда ее переносили в аудиторию, для, если можно так сказать, теоретической подготовки. Здесь можно задушевно побеседовать с детьми малыми, неразумными, ничего в этой жизни не понимающими, кроме своей математики, о военной службе, учебе, отпуске и просто о разном.

Вот, например, про учебу.

– Вы вот не работаете в течение семестра, а когда подходит 30 июня, вы начинаете работать темпами «де же по де те», но «де же по де те» никакой производной не дает, поэтому у вас двойки.

– Нужно вытащить этих двоечников на бюро и спросить, сколько еще эти перлы будут блестеть изнутри.

– Комбинаторика – это ваш черный хлеб, который вы все время едите.

Иногда Чудо прямо на наших глазах делал потрясающие открытия в разных областях науки и техники, естествознания и человеческих возможностей. Оказывается, что:

– Осциллограф – не майка, его в комнате не сушат.

Это из области физики. А вот из области сначала арифметики, а затем и высшей математики:

– Ближайших метро три: Тургеневская, Колхозная, Площадь Свердлова, Площадь Революции, Дзержинская, Кузнецкий мост и так далее.

– Такая параллель, что ни один Лобачевский не исправит.

или смеси химии и математики:

– У Вас, Смирнов, полная химия данных.

или просто мистики и аномальных природных явлений:

– Происшествия не имеют происхождения, а имеют случайности!

– Происхождение Земли, происхождение жизни на Земле, происхождение человека от обезьяны… Происшествия не происходят, а случаются. Происходят чудеса!

– Перед кем он ходатайствует? Перед Вселенной ходатайствует.

– У вас что там, Святой Угол?

– Помогаете ему стать космоносцем?

– Ой, какие важные портфели! Прямо летающие тарелки.

– Все ходят нормально, а Вы идете через Луну, иначе Ваша пряжка не могла бы окислиться.

– Почему он начальника факультета не предупредил, что на Луну полетит к врачу?

– У Вас под ремнем лунный ландшафт проявился.

Чудино абстрактное мышление не знало границ. Его нетривиальный разум постоянно рисовал в его воображении некие фантастические картины, которые затем материализовывались в такие же нетривиальные высказывания и доставляли его подчиненным ничем неописуемую радость. О, сколько нам открытий чудных…!

– Он архиводы в рот набрал.

– Вы должны запрограммировать в своем динамическом стереотипе, когда на себя посмотреть.

– Художественную литературу можно читать во сне, а не здесь.

– Создайте себе счетно-решающее устройство, чтобы знать, когда на какой трамвай и метро ногой наступить.

– Летом, даже если забраться на Эльбрус, нельзя сдать нормы ГТО по лыжам.

– Перчатки должны быть текстильные или шерстяные, а не кожаные из крокодила.

– Имейте в виду, что если холодная вода клонит куда-нибудь – не пейте ее.

– Многие товарищи идут на занятия с дебетом времени минусовым.

– Он повернулся и посмотрел на генерала, как будто это что-то эмеферное.

– У вас за строем то ли портфели, то ли базар. Надо либо убрать портфели в карман, либо самим залезть в портфели.

– Если у вас все аккуратно вверх ногами сделано, то сделайте неаккуратно.

– Трубу пароходную себе в рот положил и задымил.

– В праздники можно достать все, что угодно, даже черта лысого. Черта лысого – это может быть сильно сказано, но в последнее время прецеденты были.

– А он делает, что захочет, захочет сюда, захочет туда, куда его седьмая нога захочет. Восьмой вихрь в голове.

– И вы почувствуете, какой у нас длинный и толстый хвост. Как у доисторического ящура.

Но любимая тема – воинская дисциплина, опоздания, военная форма, outside-поведение доверенных его попечению чад. Чудо терпеливо и совершенно безнадежно пытается объяснить, как хорошо быть хорошим солдатом и как плохо быть плохим.

– Все ваши знания – это прилагательное. Существительное – это оружие и пулеметы.

– В чужих глазах вы и соринки замечаете, а в своих и бревна не замечаете. Нужно поднять работу по извлечению бревен из собственных глаз.

– Хватит ломаться и кривляться, пора выпрямляться в том смысле, что установлены порядки уставные.

– Вы такие творчества заделываете, что никто, даже крючкастый не разберется.

– С такой прической ходит как солдат спустя два месяца после демобилизации с Чукотки. Лучше бы на оленях ездил.

– Вы всегда найдете такую кривду, чтобы она смогла обволочь эту правду и представить ее в красивом виде.

– Прекратите давить информацию, в смысле разговаривать!

– Отец Корильо содержал целую камарилью парикмахеров, платил им по 1000 франков в день и стригся каждый день со своей семьей. Вот и вы можете стричься не для буржуазии, а для строя.

– Вы сами должны знать под кого стричься: под молодца, под воина или под артиста.

Как трудно сохранять спокойствие, сдерживать все рвущиеся наружу эмоции! Спокойствие, только спокойствие! Главное – математический подход: все запомнить, внести в базу данных, пронумеровать и сохранить. И когда-нибудь дать прочесть это своим детям и внукам: детки, учите лучше математику!

Контрасты – вот наилучший метод воспитания. Чудотворчества прививали нам любовь к математике гораздо быстрее любых других способов. После строевой подготовки наши преподаватели казались нам еще умнее, а все пропущенные лекции по алгебре и мат. анализу переписывались еще быстрее и старательнее. Все помнили об угрозе: в первую очередь нужны хорошие офицеры, а потом уже хорошие специалисты.

После утренней разминки – лекции. Здесь не до шуток, нужно максимальное внимание чтобы, записывая лекцию, еще и попытаться вникнуть в смысл доказанных теорем и облегчить себе дальнейшую подготовку к экзамену. Лекции по алгебре, мат.анализу, теории вероятностей – это особая глава в этой книге, пока же отметим, что эти лекции требовали максимальной сосредоточенности, внимания, напряжения, а, следовательно, и эмоциональной разрядки в перерыве. Перекуры – не очень хорошая разрядка, к тому же многие (включая автора этих строк) были абсолютно некурящими. И очень естественно такая разрядка была найдена – домино! Народный козел, не требующий особых умственных усилий, но очень эмоциональный и с элементами математики: умением считать до шести. И вот аудитория, где только что доказывали сходимости к различным предельным распределениям, оглашалась ответной реакцией:

– Конца взял!

– Руби шестерочный!

– С конца слез!

– Мочи!

– Рыба!

Естественно, с комментариями, присущими любому чисто мужскому коллективу.

В представлении Чуды это была ересь. Как могут эти головастики опускаться до уровня слесарей? А он, хранитель их математической невинности, должен это терпеть? Нет, нет и еще раз нет! Козловый дух должен быть изгнан, побежден любыми способами!

А какими? Играли ведь не на деньги, не всерьез, не на лекциях, а в перерывах. Первый способ, естественно, воспитательно-уморительный, с новыми афоризмами:

– Соберите всех козлов и на следующем перерыве зайдите ко мне.

Козлы, как и положено, на следующем перерыве, вместо законного забивания фишки забиваются в кабинет Чуды.

– Любители козла и козьего молока! Там полстола, здесь полстола. Там, где козел посидел, полстола нет.

– А почему нельзя играть?

– Потому что потому кончается на «у».

Ясное и понятное математическое объяснение. Не станешь же спорить и говорить что «потому» кончается на «ы» или «и». Но козлы по-прежнему плодятся, как кролики, и Чудо с огорчением констатирует:

– Теперь командир отделения стал главным козлеправом, а два самых главных учебных боевика учат как давить на козловые фишки и выдавливать из столов и его компонент козловый дух.

– Почему в ваше присутствие здесь витает козловый дух? И опять той же плеяды…

Заменить домино на шахматы! Вот в представлении Чуды игра, достойная математиков.

– Это хорошо, что он развивает свою память, делает шахматные и конские ходы.

Шахматная мысль в его воображении проникает на 4 факультет, завоевывает молодые умы, соединяется с математикой, порождает новых Алехиных и Ботвинников, затем вырывается на волю, в межпланетное пространство и… Дальше все где-то уже было описано. Но опять его не поняли.

– Козловый дух уберите! Замените его на шахматы. Это математическую мысль развивает.

– А домино в комбинаторике помогает.

– В комбинаторике? Под пол-литру оно помогает!

Недолго велись мирные переговоры. Очень скоро козловому духу была объявлена война до последней доминошной кости.

– Ну-ка давайте сюда козла.

– Какого козла?

– Беленького, который жил-был у бабушки.

Тихонько подойти к аудитории, застукать козловый дух и отобрать фишки с обещанием возвратить их после окончания факультета – вот такую наступательную тактику избрал наш padre, бесстрашно начав карательные операции в партизанской войне почти со всем курсом. А выиграть партизанскую войну, да еще в одиночку, заведомо невозможно. Новый комплект домино, продававшийся в спортивном магазине на соседней улице Кирова, стоил 99 копеек. Четверо играющих, у которых конфисковывалась фишка, скидывались по 25 копеек и тут же отсылали гонца за новым комплектом, выполняя таким образом магазину план по продаже домино лет на 5 вперед. А платяной шкаф в Чудином кабинете превращался в огромное фишкохранилище с перспективой вытеснения оттуда всего остального.

В конце концов было объявлено перемирие. На одном из Ленинских субботников Чудо попросил нескольких человек «прибраться у него в кабинете, в шкафу», заведомо осознавая, к чему это приведет. Арестованная фишка мигом разбежалась по всему курсу и весело застучала, празднуя свое счастливое избавление из ненавистного шкафа. Жалко, что на этом закончились и афоризмы про козловый дух.

Да, нелегкая задача досталась Чуде: сделать из нас хороших военных. По сложности примерно такая же, как сделать из него хорошего математика. Довольно скоро выяснилось, что традиционные методы кнута и пряника или разделяй и властвуй в применении к 4 факультету не шибко эффективны. Какой у начальника курса был основной кнут? Строевая подготовка по субботам, после занятий, где-то около часа. Обидно, но не смертельно, особенно если при этом еще удавалось разжиться очередными афоризмами на эту тему.

– Сейчас мы с вами на глазах у всей публики почистим зады.

– Если в субботу вы входите в число желающих на строевую подготовку, то всякие свадебные и около того путешествия должны быть отложены.

Ну а пряники? Доска почета, благодарности и все прочие подобные кондитерские изделия зависели только от учебы, авторитетом пользовался тот, кто сильнее разбирается в задачах по алгебре и мат. анализу, а не тот, у кого бритый затылок и громкий командирский голос. Все попытки привить бациллу солдафонства изнутри, найти себе среди курса «друзей и помощников» заканчивались тем, что эти люди с трудом переползали экзаменационные сессии и в конце концов были либо отчислены за неуспеваемость, либо полностью дискредитированы перед остальным курсом своими двойками на экзаменах по математике. И вот в результате в борьбе за нашу образцовость и нравственность со всеми неприческами, козловыми духами, зелеными и прочими змиями-искусителями и искусительницами остался только один преданный боец – Чудо, со своими цитатами бросившийся в отчаянный бой с этой танковой армадой.

– Когда горит под полом, надо отрывать ломом половые половицы.

– Вы почему опаздываете, вы что, последний из могикан?

– Лукьянцу тоже не хватило утюга на заднюю часть корпуса.

– Речь идет о том, чтобы показать умение и энергию, а не хвост.

– Вы не Дон–Кихот, чтобы разъезжать с индульгенцией где вам вздумается.

– Была показана архинизкая дисциплина.

– У вас что во рту: жевательная резинка или язык потолстел?

– Вы в Якутии были? Так вот, там живут такие шаманы, как нажрутся мухоморов и балдеют.

– Вы должны идти работать в театр мимикрии и там показывать носы, языки и прочие органы.

– И пыхнет своей цигаркой в лицо, считая что он Зевс… от слова зевать.

– У вас такой беспорядок в комнате, все равно что Тотоша и Кокоша мочалки жевали.

– Делайте маленькое, но дело. Не превращайте большое дело – политинформацию – в ересь.

– Командиры должны шевелиться и скрипеть, но не в плохом смысле, а в смысле первой скрипки.

– Касательство, встречи с бутылками и хождения вокруг них обходите.

– Зайдешь в вашу аудиторию и после надо чистить нос специальной чистилкой от грязи и бедлама.

– И эта реляция навечно осталась в скрижалях журнала.

Насчет реляции – это верно. На всех наших встречах после окончания факультета книжечка с Чудиными афоризмами неизменно пользовалась большим успехом. Но в целом это был довольно безобидный человек, дальше уморительных цитат его деятельность по нашему воспитанию, как правило, не шла. Правда, высказываемое им иногда выражение «Не шутите с военной службой!» сразу же воспринималось большинством из нас как предостережение: смотрите, к чему может привести излишнее усердие на военной службе. Но и это предостережение было, пожалуй, излишним: особо усердствовавших и увлекавшихся военной службой среди математиков 4 факультета не было. И это тоже легко объяснимо: среди математиков почти все поступили на факультет сразу же после школы, избежав службы в армии. Это была сознательная политика, которой придерживались кадровики, набиравшие абитуриентов: человек, прошедший армию, редко сохранял способности к математике. Но помимо математиков за год до нашего поступления на факультете открыли отделение радистов (военных радиоинженеров), вот там уже математика в таком объеме не требовалась, поэтому среди радистов соотношение служивших/не служивших в армии было примерно равным. Но численно это была лишь одна учебная группа на курсе, а математиков – три. Чудо всегда любил ставить нам радистов в пример, а на сборах в Балашихе после первого курса наши «родные» командиры групп были заменены радистами. Но кто кого в результате перевоспитал – неочевидно, один командир-радист, попадая, пусть даже и командиром, в среду математиков, не мог оставаться прежним носителем Чудиных идей.

Где-то на третьем курсе Чудина активность по нашему перевоспитанию стала спадать, у него появился новый объект для перевоспитания – молодые первокурсники, в числе которых был и будущий целитель разных компьютерных вирусов Е.Касперский. Но арьергардные бои продолжались почти до самого окончания факультета.

– Отцы, по моему, у всех есть, а то многие смотрят на меня и сомневаются.

Много позже, слушая разных «слуг народа» по TV, я часто ловил себя на мысли: «Какие чудесные люди! Какое сходство!»

– Некоторые товарищи продолжают держать позицию недержания. Завяжите… узелком.

 

Глава 3. Альбиносы

Вот, наконец, настало время рассказать и о том, чему и как учили на 4 факультете, о его преподавателях, выгодно отличавшихся от разных начальников, о том, как готовили в те времена криптографов. На факультете существовало два, я бы мягко сказал, непохожих друг на друга класса: начальники и преподаватели. Представление о начальниках читатель уже получил в предыдущей главе. Конечно же, Чудо – явление уникальное, достопримечательность факультета, с ним мы сталкивались каждый день, но и остальные начальники, по рассказам и анекдотам из жизни различных поколений факультетских аборигенов, могли достойно побороться с ним за звание самого чудесного начальника. Но в этой главе речь пойдет о противоположном классе – преподавателях, из которых наиболее значимыми были преподаватели с кафедры математики. На факультете было несколько профильных кафедр: математики, криптографии, аналитики, вычислительной техники, все были тесно связаны с математикой, но кафедра математики – особая, ее преподаватели закладывали основы нашего образования.

Рассказать обо всех преподавателях с кафедры математики того времени сейчас просто невозможно, прошло уже почти 30 лет, многое из памяти стерлось, но общее мое впечатление о них осталось неизменным: это был блестящий коллектив настоящих профессионалов, людей, достойных всяческого уважения. Я постараюсь привести здесь лишь некоторые штрихи из их математических и не только математических портретов, позволяющие современному читателю оценить обстановку на 4 факультете в середине 70–х годов теперь уже прошлого века.

Первая лекция – математический анализ. Лекции по мат.анализу читает Георгий Павлович Толстов, седой пожилой полковник, всеобщий любимец. Они у него доведены до совершенства, до такого состояния, когда, кажется, что-то не понять просто невозможно. Начиная с простейших понятий точки и ее окрестности, он методично, маленькими шажками переходит ко все более и более сложным теоремам, связанным с функциями и пределами, а заканчивает теорией меры и интеграла, являющейся основой вероятностного пространства. Все даже самые мелкие факты занесены в различные леммы, теоремы, следствия и замечания, все пронумеровано и оприходовано, как в образцовом хозяйстве. Записывать его лекции легко и приятно, говорит ровно, не спеша, всегда укладывается в лекционное время, никогда не повышает голоса. Если уж только в аудитории становится совсем шумно, то Г.П. спокойно обращается: «Товарищи, тише. Теорема-то важная».

Спокойствие, невозмутимость, уверенность в себе, в своем богатейшем опыте, никакой излишней эмоциональности – таким навсегда запомнился мне, да я думаю и не только мне одному, Г.П., один из наших первых и лучших преподавателей с кафедры математики. Однажды на факультете была организована встреча с ветеранами, посвященная очередному дню Победы, на которой Г.П. в своей обычной манере, не спеша, без излишних эмоций, рассказывал нам, молодым курсантам, как он впервые попал на фронт под Сталинградом, как чудом уцелел при переправе через Волгу, как обстреливали и бомбили их тогда немцы. Нам же, узнав о его фронтовом прошлом, оставалось только по-хорошему завидовать нелегкому жизненному опыту этого человека, его характеру и знаниям.

На мой взгляд, Г.П. сумел привить многим из нас такое важное качество, как последовательное движение к цели step by step. В математике и криптографии никогда не следует спешить, пытаться перескакивать через какие-то шаги, кажущиеся на первый взгляд весьма простыми, лучше сделать несколько маленьких шажков, но каждый из них должен быть понятен и очевиден. Это же в полной мере относится и к написанию различных программ, которые затем соединяются в большой программный комплекс. Написание и отладка программы во многом сродни доказательству теоремы: и там и там необходимо получить требуемый результат. И в обоих случаях часто делаешь одну и ту же ошибку: пытаешься прыгнуть сразу подальше чтобы побыстрее завершить свою работу. Иллюзия! Вылавливать допущенные и в теореме, и в программе ошибки подчас бывает намного труднее, чем начать все сначала по методу Г.П.

И точно такой же подход оказывается наиболее эффективным при построении и анализе различных шифров. Что такое классический шифр? Это некоторое математическое преобразование, выполненное над открытым текстом, в результате которого он превращается в шифртекст. Преобразование зависит от ключа и часто является некоторой цепочкой более простых преобразований, зависящих от части ключа или даже только от отдельных его знаков. Посмотрите, например, на американский стандарт DES (Data Encryption Standart) – последовательно, за 16 шагов осуществляется преобразование блока информации. Но почему выбраны именно такие преобразования на каждом шагу? А что будет, если число шагов увеличивать до бесконечности? DES – это уже конечный криптографический продукт, всех мельчайших шажков, осуществленных при его создании, мы не знаем. Остается только слепо верить его создателям, а это не очень хороший подход.

По методу Г.П., создание шифра надо начинать с самых простейших преобразований, тщательно их изучить, просчитать, все несколько раз проверить и затем сделать следующий маленький шажок по пути их усложнения. А тщательное изучение предполагает получение ответов не только на лобовые вопросы типа: стойкий или нестойкий, но и любое другое дотошное копание до истины: что будет, если увеличивать длину ключа до бесконечности? какова мощность каждого слоя? какие операции лучше использовать? не будет ли повторений? И много, много других подобных вопросов. Для обобщения ответов на них в математике применяются такие алгебраические понятия, как группы, кольца и поля.

И вот наша подготовка к получению криптографического образования началась с алгебры, сначала с классической линейной, а затем постепенно, маленькими шажками, ко все более и более сложным теоремам, кончая красивейшей теорией конечных полей, разработанной еще в XIX веке молодым французом Эваристом Галуа. В криптографии теория Галуа легла в основу системы с открытым распределением ключей, предложенной американцами У. Диффи и М.Хеллманом в 1977 году. Но и до этого, в 1974 году на 4 факультете ВКШ КГБ прекрасно понимали всю важность и значимость для криптографии теории Галуа и уделяли ей первостепенное внимание при подготовке криптографов.

Алгебру обожали за ее красоту. Лекциям и задачам по алгебре большинство из нас всегда отдавало предпочтение перед другими предметами. Сан Саныч, молодой тогда еще преподаватель, сам недавно закончивший факультет, был окружен ореолом различных историй, в которых невозможно было отделить правду от вымысла. Одна из таких легенд гласила, что как-то в суточном наряде, будучи еще таким же слушателем, как и мы, Сан Саныч развлекался тем, что пытался научиться эффектно кидать штык-нож в одну из деревянных дверей. После нескольких безуспешных попыток дверь вдруг отворилась и из нее вышел… сам «боцман», зам. начальника ВКШ по строевой подготовке. «Боцман» был колоритнейшей фигурой во всей Высшей Краснознаменной Школе: капитан первого ранга, всем своим видом, голосом, поведением на 200% оправдывающий это народное прозвище. Все начальство, включая и «боцмана», обитало вдалеке от криптографов, в основном здании ВКШ КГБ на Ленинградском проспекте, но иногда, но все же редко, непотопляемый «боцман» заплывал и на Большой Кисельный. Полундра!

О том, что стало тогда с Сан Санычем, легенда умалчивала. Можно только попытаться ее легко домыслить: несколько суток ареста, но московские гауптвахты сильно загружены, мест нет. Какая жалость!

На лекциях Сан Саныча метод Г.П. сочетался с его боевым задором, стремлением подколоть своих слушателей, ненамного более молодых, чем он сам. «Тяжело в учении – легко в госпитале» — его любимая поговорка. А еще сама теория Галуа в устах Сан Саныча как бы говорила нам: смотрите, что смог сделать француз Галуа в 19 лет! А вы, такие же молодые, специально отобранные из лучших школ, собранные здесь все вместе, чем хуже? Цените красивые результаты, не выбирайте тривиальных путей! Один нетривиальный результат способен перевернуть все привычные представления, разрушить всю окостенелость и застой в математике и не только в ней. Пусть, на первый взгляд, это и труднее, но в любой ситуации пытайтесь найти нетривиальное, красивое решение, которое понравилось бы вам самим и заставило бы уважать вас окружающих. Не бойтесь быть белыми воронами, альбиносами, выделяющимися из общей стаи, это изначальное условие для творчества, для творческого успеха.

И эти зерна падали в почву, обильно удобренную Чудиными афоризмами, как бы добавляя: а если будете серыми, незаметными, тривиальными солдафонами, то будете такими же, как ваш начальник курса.

И вот, несколько лет спустя, казалось, что сама жизнь полностью подтвердила эти мысли: основанная на теории Галуа система с открытым распределением ключей Диффи–Хеллмана произвела переворот в криптографии, доказав, что несколько красивых и нетривиальных идей намного полезнее, чем сотни безропотных, бессловесных, безликих чиновников. Система рассылки ключей упрощается до предела, не нужны больше курьеры с опечатанными сургучной печатью пакетами, криптография становится дешевой, удобной, общедоступной. Система Диффи–Хеллмана оказалась незаменимой в коммерческой, свободной от чиновников криптографии. Но не в России! В России прапорщики, привозящие диппочтой в группу советских войск в Германии секретные ключи к шифрсистемам, везли обратно в контейнерах для диппочты дефицитные в то время покрышки к «Жигулям». Спрос, востребованность обществом – вот что необходимо приложить к красивой идее. А если в обществе всем заправляют Чудесные (а иногда к тому же – просто очень циничные) люди, то рассчитывать на такой спрос не приходится. Если вы такие умные, то почему строем не ходите?

Не высовывайся, будь как все, сиди тихо – вот атмосфера тех лет в СССР. В большинстве НИИ люди часами не вылезали из курилок, травили анекдот за анекдотом, обсуждали все, что угодно: хоккей, очередной фильм по телевизору, институтские сплетни, где что достать (свободно купить что-то приличное в те годы было невозможно), вязали носки и свитера, бегали по магазинам. Работы, как таковой, почти нигде не было, везде правили серость и скука, порождающие равнодушие и пьянство. Гарантированы какие-то самые минимальные жизненные условия, чтобы не помереть с голоду (на современном языке — около 120-150 долларов в месяц), и полная уравниловка везде и во всем. Это и есть тот развитой социализм, который рухнул за три дня. Но на смену ему пришел социализм загнивающий с истошным воплем «Обогащайся, кто как может!», и люди стали даже с умилением вспоминать свое прежнее болото. А разные изобретатели красивых идей и нетривиальных решений практически в любое время в нашей стране могут рассчитывать лишь на косые взгляды: «Шибко умный!», и хорошо, если только на простое непонимание, без оргвыводов. Нефти много, кому надо – тем хватит, а эти шибко умные бог знает, до чего могут додуматься. Вот она, замедленная отдача от залпа «Авроры».

Еще несколько слов о любимой мной алгебре. Кроме Сан Саныча, на кафедре математики было еще несколько преподавателей алгебры и все они пользовались огромным уважением у слушателей. Алгебра началась сразу же с первого курса, с самых первых дней пребывания на факультете, а экзамены по алгебре были одними из первых и наиболее трудных. Алгебра сразу же произвела естественный отбор: лучшая часть курса – те, кто лучше разбирается в задачах по алгебре, кто уверенно чувствует себя на экзамене. Такие люди быстро становились неформальными лидерами, признанными авторитетами на курсе. Чудесные (назначенные Чудой) авторитеты – командиры отделений и групп – в первые годы обучения не всегда были одновременно и неформальными лидерами, однако постепенно, через год-два, значение неформальных лидеров возрастало даже в Чудиной «административной вертикали». Нормальная жизнь побеждала.

Но все-таки одних красивых идей в криптографии недостаточно. Должна быть еще какая-то рабочая лошадка, повседневная, будничная теория, которая всегда необходима так же, как заводу, выпускающему автомобили, необходимы не только полные полета фантазии дизайнеры, но и конвейер и обслуживающие его инженеры. И вот такой рабочей лошадкой в криптографии является теория вероятностей и математическая статистика или попросту ТВИСТ. Статистика текста – это одно из самых основных понятий криптографии, еще Шеннон подметил преобладания встречаемости отдельных знаков в любом открытом тексте, будь то разговорная речь, деловая переписка, телефонный сигнал или компьютерный файл. Любой криптографический анализ начинается с подсчета и анализа статистики перехваченного шифртекста,

Лекции по ТВИСТу начались на третьем курсе и их нам читал Вадим Евдокимович Степанов, начальник Теоретического (это слово всегда писали с большой буквы!) отдела 8–го управления КГБ. За его спиной были многие реальные, или как их еще называли, боевые шифры, он отвечал за их анализ, стойкость, отсутствие в них каких-то критических ошибок, просчетов, недостатков, которые позволили бы американскому АНБ их взломать. Как можно дать гарантию такой надежности? Очевидно, что для этого надо иметь коллектив из очень высококвалифицированных и независимых экспертов, которые смогли бы изучить и обосновать все возможные попытки потенциального взлома, вероятность его успешного проведения, а также предложить реальные способы защиты от него. А руководитель должен обладать такой квалификацией, которая позволит ему стать экспертом работ этих экспертов, вынести окончательное решение о стойкости шифра и взять на себя ответственность за безопасность обрабатываемой с его помощью информации.

Это был человек широчайшего кругозора, практик, стоявший по своему научному уровню на голову выше всех остальных. Его абсолютно все уважали, а экзамен по ТВИСТУ был той чертой, которая отделяла еще не до конца созревшего слушателя от уже почти готового специалиста-криптографа. Лекции напоминали отлаженный заводской конвейер, все теоремы не так красивы, как в алгебре, но чрезвычайно важны в криптографии, нельзя пропустить ни одной фразы, ни одного слова, чтобы не сбиться с ритма этого конвейера.

После окончания 4 факультета я попал на работу к Вадиму Евдокимовичу в Теоретический отдел, смог понаблюдать его не только как ученого, но и как администратора, как руководителя коллектива. Его высочайшая квалификация и авторитет были в отделе бесспорными, он досконально разбирался во всех выполненных криптографических анализах, статьях, посвященных различным проблемам анализа и синтеза шифров, был полностью в курсе всех проводившихся в отделе работ, дискуссий и споров. Да, все это так, его превосходство и авторитет как ученого не вызывали ни у кого из сотрудников ни малейшего сомнения.

Но у меня была возможность сравнить атмосферу и порядки, царившие в Теоретическом отделе, с Курчатником, в котором работал мой отец. По воспоминаниям многих людей, директор института академик А.П.Александров, или просто А.П., как часто называли его сотрудники, был очень демократичным человеком, любил раскрепощенную атмосферу, шутки, розыгрыши, вел почти пуританский образ жизни. Эти качества во многом были присущи и сотрудникам Курчатовского института, многие из которых были фанатично преданы своей работе, своему институту. Курчатник создал вокруг института огромную инфраструктуру, включавшую в себя дома для сотрудников, детские сады, поликлиники, школы, клуб и многое другое. При социализме 70 – начала 80-х годов огромное значение для людей имела возможность купить машину, получить садовый участок, улучшить свои жилищные условия, и все это было реально в Курчатнике.

А здесь, в Теоретическом отделе 8 управления КГБ, можно ли назвать царившие тогда порядки демократичными? В обсуждении криптографических проблем – да, безусловно, а вот во всем остальном — сомнительно. Машина, винтики – вот, пожалуй, более точная характеристика. Военная дисциплина, применяемая в рамках научной среды, к теоретикам, для которых очень часто требуется раскрепощенность и свобода. Ежедневный обход контролера в 9.00 утра: все ли на месте? Социалистическое соревнование, в котором по положительным баллам защита диссертации приравнивается к отрицательным баллам за несколько опозданий на работу. Реальные жизненные блага – в основном руководству, рядовым сотрудникам – горы пустых обещаний и бесконечные списки, очереди, записи.

Но ведь ты же военнослужащий, офицер, получаешь за это солидную (по советским, но не по западным меркам) прибавку к окладу инженера. Ты работаешь на военную промышленность, твои знания, идеи, результаты идут на то, чтобы обеспечить защиту от очень сильного и опасного противника – американского АНБ, как большой пылесос всасывающего и досконально анализирующего советские шифровки. Может быть в этом случае жесткая дисциплина, сталинская машина и винтики – наиболее приемлемая форма работы?

Да, безусловно, все это так. Но когда-то обязательно от всего этого наступает усталость: усталость от положения безропотного винтика, от ежедневного контролера, от пустых обещаний квартиры, машины, гаража, дачи и еще бог знает чего, что я в избытке получал за годы своей службы в КГБ, от общей обстановки в стране, которой ты служишь. Со сталинских времен вся наша промышленность работала практически только на оборону, вся страна являлась большим лагерем, а за опоздание на работу отдавали под суд. Но постепенно стало ясно, что танками и ракетами людей не накормишь, что те страны, где выпускают качественные и конкурентоспособные товары для людей, бытовую электронику, легковые автомобили, одежду, продукты и прочие товары ширпотреба быстро развиваются и богатеют, а сталинский стиль в конечном итоге приводит к застою и упадку экономики.

Сталинский стиль в криптографии – это когда вся криптография должна принадлежать государству и работать только на государственные и военные цели, когда все криптографы – это винтики в большой государственной криптографической машине, руководимой криптографическим вождем наверху и массой чиновников-подхалимов снизу. Свободная конкуренция, рынок криптографических идей и предложений – исключены.

А свободная, ориентированная на потребности людей, а не вождей, экономика требует и свободной криптографии, простой, понятной, доступной, надежной, не связанной с прихотями чиновников. К таким требованиям советская криптография в конце 80 годов была явно не готова и при безусловно высоком уровне ее развития в СССР все мировые рынки сбыта оказались захваченными американцами практически безо всякой конкуренции со стороны уже «свободной» России. Машина и винтики вчистую проиграли борьбу за мировое влияние, за немалые криптографические деньги.

О Вадиме Евдокимовиче Степанове еще пойдет речь в этой книге. Сейчас же, рассказывая о нем, как о преподавателе теории вероятности, я могу сказать только одно: нашему курсу посчастливилось учиться у такого человека. Это был Профессионал с большой буквы. На мой взгляд, это – первично.

Но вернемся на факультет. Преподаватели математики, да и сама обстановка на 4 факультете казались более раскрепощенными, демократичными, чем та, в которую я попал позже в Теоретическом отделе Степанова. С одной стороны, университетская среда, порядки и обычаи просто по определению должны сочетаться со свободой, свободой жизни и творчества. А с другой – наглядный пример «истинных» военных был всегда рядом, перед глазами, постоянно напоминал о трагических последствиях увлечения хождением строем.

И вот начались спецдисциплины, т.е. предметы, непосредственно связанные с криптографией: основы криптографии, теория дисковых шифраторов, теория электронных шифраторов, теория шифрующих автоматов. Многое из того, о чем шла речь на этих лекциях, сейчас открыто опубликовано и обсуждается в INTERNET, что-то уже безнадежно устарело, как, например, теория дисковых шифраторов. Однако в большинстве случаев, о которых нам тогда рассказывали, речь шла об аппаратной реализации шифраторов, об изучении реализуемых преобразований над полем GF(2), состоящем только из двух элементов – 0 и 1. Электронный шифратор – это аппаратная схема на типовых логических элементах, описываемых простейшими операциями математической логики: сложением и умножением по модулю 2, а также отрицанием. Такие логические элементы сплетаются друг с другом множеством проводов, образуя в результате преобразование некоторого двоичного вектора-ключа, из которого вырабатывается двоичная гамма наложения на опять же двоичный открытый текст. Но уже тогда, в середине 70–х годов, было ясно, что типовые логические элементы и провода устаревают, что на смену им приходят интегральные микросхемы, содержащие встроенный процессор с возможностью выполнения гораздо более сложных преобразований, чем это можно сделать с помощью множества плат с проводами и транзисторами. В интегральных микросхемах уже не возятся с отдельными битами, а вся информация одновременно обрабатывается в них векторами, содержащими по несколько (обычно по 8) бит, байтами. А все предыдущие криптографические результаты в теории электронных шифраторов получены в предположении, что основной единицей информации является бит. Если «битовую» криптосхему напрямую использовать для реализации с помощью интегрального микропроцессора, то это будет очень примитивно, тривиально, приведет к неполному использованию всех преимуществ процессора, в конечном счете – к потере эффективности, скорости работы криптосхемы. А скорость работы при шифровании, например, высокоскоростного канала, передающего телевизионное изображение, играет первостепенную роль.

И вот в далеком 1975 году кафедра математики 4 факультета ВКШ КГБ начинает серию научно-исследовательских работ, призванных заложить основы шифров на новой элементной базе, в которых основным элементом будет не бит, а сразу двоичный вектор, байт. Кафедра математики, ее преподаватели пользуются огромным уважением у студентов-слушателей, к этой НИР привлекаются лучшие из них, готовятся и защищаются многие дипломы и диссертации. Неторопливо, шаг за шагом, нанизываются цепочки теорем, призванных обосновать выбор криптосхемы, гарантировать криптографические свойства, доказываются предельные теоремы и групповые свойства.

Вообще-то, середину 70–х годов я бы обозначил как водораздел в криптографии. В Америке появляется криптография с открытым распределением ключей, все существовавшие до нее криптографические системы блекнут перед теми преимуществами, которые таят в себе открытые ключи. Простота обмена ключевой информацией при системе с открытым распределением ключей дает возможность использовать надежную криптографическую защиту не только для военных или правительственных линий связи, но и в повседневной жизни практически любому человеку. Через 20-25 лет, в 90–х годах, так и будет, появится общедоступная гражданская криптография. Такие события, как открытие систем с открытым распределением ключей, случаются в истории крайне редко, честь первооткрывателей здесь принадлежит американцам. Однако система с открытым распределением ключей (или, как ее называют иначе, асимметричная система шифрования) не позволяет шифровать данные с высокой скоростью. Для гражданской криптографии появляется потребность в общедоступной высокоскоростной системе традиционного, симметричного шифрования, а асимметричная система используется только для шифрования ключей к симметричному шифру.

В 1979 году американцы впервые открыто публикуют алгоритм симметричного шифрования DES, предназначенный не для военных целей, а для коммерческих шифров, к которым в мире начинает проявляться большой интерес. Возможность военного противостояния — вещь эфемерная, выигрывает не тот, у кого больше ракет и танков, а тот, у кого народ лучше одет и накормлен, живет в хороших домах, ездит на дорогих автомобилях и не мается в очередях за туалетной бумагой. И обеспечивают благосостояние не добрые дяди из Госплана, а коммерческие фирмы, коммерческие банки, дорожащие каждым своим клиентом.

Первый же беглый анализ показывает, что алгоритм DES – устаревший, ориентированный именно на биты, а не на байты. Следовательно, он не может обеспечить высокой скорости шифрования при использовании в интегральных микросхемах, в компьютерах при программной реализации. Ну а по части стойкости – не надо петь хвалебных песен, что он сильно стойкий. Схема, с точки зрения криптоанализа, действительно ломовая, но далеко не оптимальная по скорости и сложности программной реализации. Придумывать танки мы и сами умеем не хуже американцев, а здесь появляется уникальная возможность ответить на американский танк советской легковой гоночной машиной, ничем не хуже танка, и посоревноваться с американцами в коммерческой криптографии.

Реально в конце 70–х – начале 80–х годов, усилиями кафедры математики 4 факультета ВКШ КГБ, в Советском Союзе был весьма достойный ответ на американский DES: шифры на новой элементной базе. Их скорость шифрования была на порядок выше, чем у DES.

Что было дальше – искушенный в советской действительности читатель уже без труда догадался. Правда, вопрос о том, делать или не делать советский стандарт шифрования, в повестке дня не стоял: раз американцы выпустили свой DES, то мы должны дать свой ответ, несмотря на то, что само словосочетание «гражданская криптография» вызывало у тогдашних криптографических начальников аллергию. А какой ответ? Вариантов несколько.

1) Разломать DES и раструбить об этом на весь мир. Проехали. Не ломается.

2) Сделать общедоступный советский стандарт шифрования, еще лучший чем DES, например на основе шифров на новой элементной базе. «А каких-то важных секретов американцам не выдадим?

3) Ну и что из того, что новая разработка, на всякий случай лучше подстраховаться…»

Советский вариант ответа, известный уже много лет: скопировать американское изобретение и малость его перекрасить.

Советским стандартом десять лет спустя, в 1989 году стал слегка перекрашенный DES, со всей чиновничьей тупостью названный «алгоритм ГОСТ 28147–89», а еще десять лет спустя чиновники ФАПСИ стали плакать: «Ну почему же мы упустили мировые криптографические рынки?» Наверное, зелененьких захотелось…

И все же эту главу нельзя заканчивать на такой минорной ноте. Шифры на новой элементной базе, математическая основа которых была заложена на 4 факультете во второй половине 70–х годов в рамках проводившейся тогда НИР по теме «Проба», хотя и не стали общенациональным стандартом, но внесли очень весомый вклад в развитие гражданской криптографии в России. Благодаря простоте и скорости реализации, с помощью шифров на новой элементной базе в начале 90–х годов была построена система защиты телеграфных и почтовых авизо для Центрального Банка России. И если бы не эта основа, этот математический и криптографический базис, то зеленое знамя ислама, сшитое на деньги, выкачанные из России с помощью фальшивых авизо, могло бы дойти в 90–х годах до Ставрополя, Астрахани или Волгограда. Впрочем, об этом речь еще впереди.

 

Глава 4. Бытие

Полузакрытые системы, к каким, без сомнения, можно отнести 4 факультет, всегда вызывают повышенный интерес. Какие там были внутренние порядки, писанные и неписанные правила? Что за люди обитали на нем? Как там кормили-поили и одевали-обували? Да и вообще, прошло уже много лет, отделяющих современного читателя от описываемой поры, и все подробности жизни того поколения юных криптографов становятся ему любопытны. Насколько помню, постараюсь изложить некоторые подробности нашего бытия, повседневной жизни аборигенов 4 факультета в те времена.

Итак, все слушатели факультета – военнослужащие, рядовые, сержанты и даже, для разнообразия, есть старшина курса. Но москвичи живут по домам в московских квартирах, а иногородние — в общежитии на Велозаводской улице, недалеко от метро «Автозаводская». Каждый учебный день утром вся эта стая в повседневной военной форме слетается на Большой Кисельный и предстает перед отеческим взором Чуды. Повседневная военная форма одежды – это, в первую очередь, сапоги, к которым полагаются летом хлопчатобумажные, а зимой полушерстяные галифе и курточка-китель. И, в общем, не считая сапог, надо признать, что одежда достаточно практичная и удобная, с одним дополнительным и очень важным достоинством: ее не жалко, каждый год на вещевом складе выдают новый комплект, заставляя при этом сдавать старые обноски (наверное, для простых солдат или зеков). Самое неприятное, естественно, — это сапоги, целый день нужно сидеть в них на лекциях, громыхать ими по улицам и в метро, бегать по лестницам на Большом Кисельном. На складе всем выдают яловые, но они очень тяжелые и неудобные, поэтому многие покупают себе легкие хромовые офицерские сапоги и в самом прямом смысле слова значительно облегчают свою жизнь. Даже Чудо закрывает на это глаза, к хромовым сапогам не придирается, видимо, есть на этот счет негласное распоряжение. Но вот появляться без разрешения на факультете в более цивилизованной парадно-выходной форме, включающей в себя брюки с ботинками, не разрешается. И тут сразу же – противоречие с правилами Московского военного гарнизона, согласно которым появление военнослужащего (рядового или сержанта) в общественных местах в Москве допускается только в парадно-выходной форме, а в повседневной форме он должен сидеть в казарме. Но казармы на 4 факультете нет, и Чудо наивно рекомендует нам попытаться объяснить это армейскому патрулю, если у того возникнут подобные вопросы. Но никто из нас не испытывает по этому поводу никаких иллюзий, поэтому большинство старается всячески избегать встречи с патрулем. Мне, например, за все 5 лет обучения на 4 факультете посчастливилось ни разу не попасться в военной форме на глаза патрулю.

И еще одна гнусная особенность военной формы – момент перехода с зимней на летнюю форму одежды. Дело в том, что рядовому и сержантскому составу в зимней форме полагается носить шинель и шапку-ушанку, а в летней – можно без шинели и в фуражке. Приказ о переходе заранее издает начальник Московского гарнизона, обычно это – середина апреля, а какая при этом будет реальная погода – его не интересует. В 1975 году, в мой первый «шинельно-сапожный» год, весна была очень теплой и уже в конце марта температура доходила до 20 градусов тепла. Все нормальные люди ходили уже в одних рубашках, а слушатели 4 факультета при этом в шинелях и шапках-ушанках вспоминали про свою обязанность «стойко переносить все тяготы и лишения военной службы» и, естественно, начальника Московского гарнизона самыми теплыми и пропотевшими словами.

Но выдавались дни, когда мы обязаны были появляться на факультете в «гражданке». Это дни так называемых оперативных нарядов, связанных, как правило, с приездом или отъездом каких-то правительственных делегаций, встречать или провожать которые на улицы Москвы выводили толпы народа. А будущие чекисты, в том числе и биномы, должны были в гражданской форме незаметно находиться в самой гуще толпы и предотвращать возможные инциденты.

– Гражданская форма одежды – это пиджак с галстуком, а не одежда для пикника и джинсов с кисточкой.

Читатель, несомненно, уже узнал автора подобных изречений. Чудо тоже должен был быть в толпе народа и даже в таких антисанитарных условиях руководить своими подопечными. И руководил!

– Если поступят указания свыше, то они поступят от 28 столба.

– Если возникнут вопросы, надо подойти к близлежащему офицеру.

– Лебедев пришел с рыбной сумкой из-под океана.

– Быть в резерве – это значит ходить вокруг меня.

Оперативный наряд – это не сказка и не контрольная, где можно творить.

Обычно оперативные наряды были одноразовыми мероприятиями: приехали-уехали делегации и на этом все закончилось. Но один раз в начале 1977 года в Москве произошел настоящий террористический акт – взрыв на Щелковской линии метро. У нас в это время была очень трудная зимняя сессия, после которой всем хотелось немного расслабиться и отдохнуть. И вот, перед последним экзаменом (хорошо еще, что это была философия), объявляют приказ начальника всей Высшей Школы КГБ: каникулы переносятся на неопределенное время, на следующий день после последнего экзамена начинается новый семестр, форма одежды – гражданская, занятия – через день: день учимся, а день катаемся в метро, предотвращаем подобные теракты.

«Осторожно, двери закрываются!» — эта противная фраза надолго запала нам всем в память, а Горьковско–Замоскворецкая и Таганско–Краснопресненская (тогда еще Ждановско–Краснопресненская) линии метро до сих пор вызывают у меня грустные воспоминания о тех пропавших каникулах. Больше месяца мы катались по ним из конца в конец, наблюдая (особенно в конце рабочей недели), как дежурная на конечной станции безуспешно пытается вытащить из вагонов всех пьяных. В конце февраля кто-то где-то принял решение, что опасность уже миновала, и этот наряд отменили, а нам с начала марта дали две недели отобранных каникул.

Еще одно воспоминание о внематематических сторонах жизни 4 факультета – это наряды на Красную Площадь во время праздников 1 мая и 7 ноября. Здесь, в отличии от оперативных нарядов, все наоборот – нужна парадно-выходная военная форма и быть на виду у всех. Цепочками из слушателей 4 факультета перекрывали все улицы, выходившие на Красную Площадь, и обеспечивали строгий пропускной режим.

Самое гнусное в этом мероприятии было его начало – около полшестого утра, когда на Красную Площадь еще не хлынули разные зеваки и просто праздношатающаяся публика. Но дальше, после того, как бодрящий воздух прогонял остатки недополученного сна, становилось даже интересно наблюдать некоторые подробности праздничных мероприятий в натуре, без глянцевого блеска телевизионных репортажей. Например, то, как уже прошедшие парадным строем солдаты начинают демонстративно чистить выданными им белыми перчатками свои сапоги, как «физкультурники и спортсмены» по внешнему виду (стриженным затылкам) мало чем отличаются от предшествовавших им солдат, как переносят часто бывавшую во время этих праздников непогоду участвующие в демонстрации трудящиеся и тому подобный социалистический реализм.

Ну и, наконец, последнее, но наиболее будничное употребление слова «наряд» при описании бытия на 4 факультете – это суточные наряды по объекту – Большому Кисельному. Факультет не был монопольным хозяином этой купеческой усадьбы, кроме нас там были еще некоторые ответвления Высшей Школы КГБ, включая курсы переподготовки офицерского состава, переводчиков и какие-то хозяйственные службы. И вот примерно раз в месяц каждому из нас (за исключением «блатных», типа старшины курса) выпадал суточный наряд по объекту. Два офицера (часто не с нашего факультета) и три патрульных из числа слушателей 4 факультета на сутки, с 16.00 до 16.00 следующего дня, становились единой командой, отвечающей за все и вся на объекте. Патрульных было три, но они сменяли друг друга через каждые 2 часа, а остальное время отдыхающая и бодрствующая смена отсыпались в отдельной каморке караульного помещения, иногда расписывая при этом пульку «с болванчиком». Дежурный патрульный днем должен был разгуливать по внутреннему купеческому дворику и всем своим видом подчеркивать, что это – военное заведение и порядки тут серьезные, а ночью постоянно проверять сохранность печатей на особо охраняемых помещениях типа склада арттехвооружений и спецбиблиотеки. Это в теории. На практике, естественно, дежурный патрульный страдал от безделья, ночью, как правило, старался вздремнуть где-нибудь в укромном уголке, а днем – поменьше попадаться на глаза разным начальникам.

В первые годы моей учебы патрульного еще вооружали автоматом без патрон – так, для боевого вида, припугнуть потенциального несведущего террориста. Потом даже этот декоративный автомат был заменен на обычный штык-нож, который надо было носить на поясе с грозным видом. Вообще про то, как математики обращались с боевым оружием, по факультету ходило несколько легенд. Легенду про то, как Сан Саныч в молодости использовал штык-нож, я уже рассказывал в предыдущей главе, в более поздние офицерские годы он неизменно входил в число «лидеров» по случайным выстрелам из пистолета в караульном помещении при сдаче боевого оружия. А одна история, связанная опять же с пистолетом при несении караульной службы, в качестве легенды долго ходила по факультету как пример того, к чему может привести горячее желание стать «истинным» чекистом.

В семье не без урода, и в здоровой атмосфере 4 факультета находились люди, желающие сделать себе карьеру на стукачестве. Особенно отличался этим один человек, назовем его просто Д., который в какие-то древние года, еще до моего появления на факультете, был старшиной курса, а потом, получив офицерское звание, был оставлен за эти заслуги на какой-то кафедре работать в своем прежнем амплуа. И вот довелось ему однажды попасть в суточный наряд самым главным, т.е. дежурным, которому, как и полагалось, был выдан для этого на сутки пистолет.

Пистолет в кобуре, прилаженный к задней части корпуса, вызывает неудобства, особенно в туалете. И вот Д., посетив это святое место, в котором равны генерал и рядовой, отстегнул мешавший ему пистолет вместе с кобурой, положил его на сливной бачок и забыл там. Через некоторое время молодой патрульный из числа отдыхающих не на шутку перепугался: в туалете он нашел бесхозный боевой пистолет! Молодому – простительно, наверное, слишком хорошо изучал Устав караульной службы и все время внимательно прислушивался, не гавкнет ли где караульная собака. Но Д., когда он принес ему найденный пистолет, сразу почувствовал себя героем: его наряд предотвратил нападение на охраняемый объект и завладел вражеским оружием! Мысленно прикидывая, какую награду он за это получит, Д. сразу же начал докладывать об этом по телефону дежурному по Высшей Школе КГБ:

– Товарищ дежурный, на объекте Большой Кисельный обнаружен оставленный без присмотра табельный пистолет Макарова, серийный номер…

И тут что-то в его мозгу щелкнуло. А может не в мозгу, а в какой-то иной части тела, только он наконец-то догадался хлопнуть себя по тому месту, где должен был болтаться его собственный пистолет. Страшная догадка поразила Д. и он вмиг раскрыл тайну несостоявшегося нападения неизвестного на охраняемый им объект. Хорошо, что дежурный по Высшей Школе КГБ оказался человеком с чувством юмора и не стал придавать последовавшему вслед за этим бодрым рапортом жалкому лепету серьезного значения.

Ну и вспоминая прочие нематематические развлечения на 4 факультете, нельзя не вспомнить наших преподавателей по физкультуре.

– Кросс 3 километра! Вырабатываем суровость!

Это были люди, удачно вписывающиеся в наше повседневное бытие тем, что позволяли сменить математическую среду на различные молодецкие забавы. От изобилия математики может быстро наступить переутомление, если это изобилие не прерывать чем-то, что математике абсолютно противоположно. И вот два раза в неделю такое прерывание наступало в виде занятий по физкультуре. Тут были самбо, легкая атлетика, плавание, лыжи, спортивное ориентирование, стрельба и, может быть, что-то еще. Много позже, уже после увольнения из КГБ, я очень часто вспоминал такой режим чередования умственного труда и физической разрядки: это, бесспорно, было очень полезно, помогало долгое время сохранять работоспособность и, как было принято говорить в то время, жизненный тонус. И, в общем, настроение у большинства слушателей 4 факультета было достаточно оптимистическое, и в такой обстановке учиться и постигать многие достаточно сложные математические премудрости, а также переваривать «тяготы и лишения военной службы» было даже интересней, чем в обычном ВУЗе.

 

Глава 5. Microsoft solution partner

Чрезмерное увлечение математикой чревато последствиями, как и в компьютере: если загрузить слишком много программ, то произойдет переполнение памяти и зависание. Мне приходилось слышать множество фантастических историй о том, как у излишне переусердствовавших студентов университета происходило зацикливание, какой-то сдвиг в психике. Так, например, один молодой человек задался целью выучить наизусть книгу Шабата «Комплексный анализ». Всем знакомым, кого встречал в читалке, он предлагал открыть эту книгу на случайной странице и проверить его. Потом его потянуло написать тезисы к новой Программе КПСС и лично отнести их в Кремль. «Где у вас тут принимают тезисы к новой Программе КПСС?» — спросил он на Красной Площади первого встречного милиционера-чекиста. Приняли по полной программе.

А как жили математики на 4 факультете, не было ли у них подобных сдвигов от большой нагрузки? На нашем курсе — не было, и в первую очередь благодаря тому коллективу, который сложился, притерся, спаялся и даже малость проспиртовался уже где-то через полгода после поступления на факультет.

Позже здесь, в Корее, пригласили меня однажды на семинар, который назывался «Microsoft solution partner». Надо заметить, что такие семинары весьма сильно отличаются от наших скучных симпозиумов и конференций. В холле – игровые автоматы, не хочешь слушать – иди замочи пару монстров или полюбуйся на пышногрудую каратистку, которая своими деревянными движениями напомнила мне наше Чудо. Обязательно накормят, напоят до отвала и преподнесут какой-то подарок с эмблемой Microsoft. На сей раз это был спортивный рюкзачок, забитый разными брошюрами, рекламой, фломастерами, CD-дисками. И вот, разбирая эти сокровища, я вдруг обнаружил среди них… колоду игральных карт, еще одну нашу традиционную фишку! Настоящие, новые карты с надписью на рубашке «Microsoft office 2003». Вот ведь с юмором ребята, 10 очков им в пулю! Сразу стало ясно, чем они занимаются в офисах Microsoft.

Примерно тем же, чем и на 4 факультете. Преферанс мы любили за его «математичность», за точный подсчет вариантов, за элементы теории вероятности (прикуп), за возможность покарать зарвавшихся, пренебрегающих точными расчетами в угоду эмоциям и азарту. Он стал для нас своеобразным наркотиком, без пульки не обходились скучные лекции по марксистско-ленинской философии и политэкономии, основам радиоэлектроники, а также летние походы и московские пьянки. На факультете образовывались стойкие преферансные группы, любимым местом сбора которых были уединенные комнаты спецбиблиотеки, где разрешалось работать с секретными документами и куда был ограничен доступ посторонним, в том числе и нашему Чуде. Чаще всего игра шла не на деньги – это слишком тривиально. гораздо интереснее было придумывать различные наказания проигравшим – пропрыгать на одной ноге (одном сапоге) от аудитории до Чудиного кабинета, издать громкие ослиные крики, отжаться от пола, поднять несколько раз пудовую гирю. Летом, в походе на байдарках, традиционным наказанием было натаскать дров и приготовить еду.

В те времена было много великих свершений типа БАМа (на Б начинается, на Ь кончается, в мужиках нуждается – Байкало-Амурская магистраль), и, чтобы тоже быть причастными к чему-то грандиозному, монументальному, мы решили писать пулю на 1000, чтобы окончить ее вместе с 4 факультетом и получить в конце обучения нечто вроде диплома специалиста по преферансу. Долгих два года наша преферансная компания шла к намеченной цели, по крупицам собирая эти фантастические 1000 очков в пуле. Один раз, на сборище в честь 23 февраля, Витек, получив на мизере заслуженный паровоз, совершил святотатство: воспользовавшись некоторым замешательством остальных преферансистов, вызванного бурным обсуждением подробностей подцепления паровоза, он, как партизан на допросе в гестапо, попытался скомкать пулю и проглотить ее. Но остальные гестаповцы были еще настолько трезвы, что быстро скрутили ему руки, раскрыли рот и вытащили из него драгоценнейшую бумагу. Разгладив и проутюжив сей документ, общество единодушно дополнило традиционные правила преферанса: за попытку сжирания пули – 100 очков в гору.

Однако пора вернуться к летописи 4 факультета и описанию каких-то других, положительных черт его аборигенов, а то все время домино да карты. А где же что-то возвышенное, духовное? Где, например, театр?

На Таганке. И на 4 факультете сразу же оценили его. Это был один из немногих очагов раскрепощенности и свободы, отдушина в тухлой атмосфере брежневских лет. Даже Чудо не могло не отметить: «По Таганке и еще кое по чем заскучали».

Чтобы современный молодой читатель смог по достоинству оценить Таганку тех лет, надо сначала окунуться во времена застоя, попытаться понять мысли и чувства тех, кто жил тогда в СССР.

Всем и вся безраздельно правит КПСС. Во главе партии – древние старцы, которым нужен уже только «покой, кефир и теплый сортир». Почти вся экономика, по традиции, работает только на выпуск танков и ракет, но в Сибири открыли много нефти и поток нефтедолларов позволяет еще поддерживать минимальный жизненный уровень народа. Но только в Москве! Километров 100 от Москвы – жуть с пистолетом! Практически ничего, кроме водки и хлеба, в сельских магазинах нет. «Длинная, зеленая и пахнет колбасой» — электричка из Москвы.

И во всех газетах, по радио и телевидению, по советской традиции одно и то же: коммунистическое пустозвонство, показуха, лозунги типа «сегодня работать лучше, чем вчера, завтра — лучше чем сегодня», откровенная ложь. Большинство людей уже не верит ни в какие идеалы, озабочены только тем, где, как и что достать, обменять, записаться в очередь, получить льготы, ухватить.

– Планы партии – планы народа!

вещала аршинными буквами с крыш домов партийная пропаганда.

доносился в ответ хриплый магнитофонный голос из открытых окон.

Песни Высоцкого – это песни того поколения, задавленного повседневными заботами о своем существовании, это отдушина, глоток свежего воздуха в атмосфере, отравленной ядовитыми парами развитого социализма.

Конечно же, в 20–летнем возрасте было другое понимание. Все мы были комсомольцами, ходили на комсомольские собрания и субботники, слушали политинформации, лекторов-пропагандистов. Но все это – чисто формально, раз так положено – значит проще подчиниться, чем выступать и наживать себе какие-то неприятности. А Таганка и Высоцкий – это по собственному желанию, от души.

Очередь за билетами на Таганку занимали с вечера. Всю ночь, сменяя друг друга, дежурили, боясь пропустить очередную перекличку. И вот – долгожданный момент, открытие касс. Сейчас ночные бдения будут вознаграждены долгожданными билетами. Как бы не так! Слишком большая была в то время ценность – билеты на Таганку. Перед самым открытием касс появляется театральная мафия и физически оттесняет всю очередь от заветного окошка.

Решение созрело быстро. Мы же КГБ! Оденем военную форму, организуем порядок и справедливое распределение духовных благ, попытаемся противостоять мафии. Наивные мысли! Первая же попытка их реализации кончилась провалом: все инициаторы кампании «за билетами — в военной форме» были наголову разбиты намного более могущественной театральной мафией и доставлены в милицию, а на факультет пришла соответствующая «телега». Как к ней относиться?

Чудо, по традиции, разродилось афоризмом:

– И они пошли на Таганку подряжаться администрации Высоцкого и других французов.

и уже собиралось устроить шумную кампанию по искоренению «духа Таганки». Чему там могут научить будущих хороших военных? Только плохому, например:

– Всякое дело можно делать тремя способами: правильно, неправильно и так, как это делают в армии.

Сегодня носит «Адидас», а завтра Родину продаст. Сегодня слушатель ломится на Таганку, а завтра будет «сидеть к политинформатору абсолютным корпусом», носить «джинсики, пупсики, фупсики, показывая, какой он почти ковбой», не сумеет избежать «подстольного застолья», будет «смотреть на нехлебный квас», В общем, «все это говорит о недисциплинированности четвертого курса, о том, что он еще не дорос до четвертого и пребывает в эмбриональном состоянии до первого».

Но старшие товарищи быстро поправили Чудо. Если это дело шибко раскручивать, то виновными окажутся в первую очередь начальник курса и руководство факультета, не сумевшие привить будущим чекистам основ марксистско-ленинского мировоззрения и стойкости к проявлениям идеологических диверсий явными и тайными врагами всего прогрессивного человечества. Поэтому все ограничилось замечанием командира отделения: плохо погладили форму, перед тем как идти в ней на Таганку.

Но песни Высоцкого пели везде: в Балашихе и в походах, в общежитии и в аудиториях, на формальных и неформальных сборищах.

разносилось на лагерных сборах при шествии строя, напоминавшего случайное и равновероятное распределение.

пугал окрестных гаишников ГАЗик, в котором нас вывозили поразмяться, побегать и пошуметь холостыми выстрелами на военных полевых игрищах в Балашихе.

доносилось в той же Балашихе из казармы-барака после отбоя.

Балашиха была чудесным местом. Древний еловый лес, свежий воздух, отдых от математики. Песни под гитару, фишки, вылазки за водкой, шумные и разудалые игры в войну, холостые патроны, припасаемые на лето, к походу на байдарках – все это разрядка, накопление сил перед достаточно сложной летней сессией.

Формально в Балашихе мы проходили курс военной подготовки. Каждому там выдавали персональный автомат АКМ, противогаз, офицерскую сумку-планшет, компас, карту и почти каждый день нас вывозили на какие-то полевые занятия, темами которых были: взвод в обороне, в наступлении, в засаде, ориентирование на местности, ночное ориентирование, стрельбы, боевое гранатометание и что-то еще.

К каждой учебной группе был приставлен военрук – обычно офицер в чине подполковник-полковник. От общения с этими людьми оставалось, в целом, приятное впечатление: они осознавали, что сделать из нас хороших военных нельзя, а можно вместе немножко поиграть «в войну» и дать возможность этим яйцеголовым побегать и порезвиться на свежем воздухе. Никаких неприятностей от этих людей у нас не было, они пользовались уважением и даже цитировались, как классики:

– А работа без плана это не работа, а так, муть!

– А начальник курса – это не женский половой орган, чтобы им прикрываться!

Единственное мое квази-печальное воспоминание – наш военрук не дал мне однажды прихватизировать для летнего похода мину-сюрприз. Вообще припрятывание «на сувениры» холостых патронов и боевых имитационных средств в Балашихе приняло повальный характер, в конце каждой полевой вылазки в противогазных сумках у большинства находились припрятанные неизрасходованные холостые патроны, взрывпакеты, сигнальные ракеты, в общем, все, чем удавалось разжиться. И вот один раз у меня в сумке уже лежала крупная добыча – настоящая мина-сюрприз! Это металлическая трубка длиной сантиметров 20, с детонатором. Если за него дернуть, то через несколько секунд мина начинает противно шипеть и свистеть, а затем из нее вылетает несколько сигнальных ракет. Для летнего похода – классная штука! Вечерком, когда стемнеет, дернуть у костра детонатор… Это не то, что тривиально кинуть в костер горсть холостых патронов. В общем, жажда припрятать эту мину у меня была огромная, но наш военрук, по-видимому, закрывая глаза на холостые патроны и взрывпакеты, посчитал (несправедливо!) что мина-сюрприз – это уже слишком и вел скрупулезный учет всех взорванных мин, благо их было немного, всего около десятка. Пришлось своими руками расправиться с этим сокровищем и отдать ему скелет от мины – пустую трубку.

Но это – наши военные начальники. А были еще и административные.

На втором курсе, опрометчиво посчитав, что в деле воспитания хороших военных достигнуты определенные успехи, Чудо отправил с нами в Балашиху своего заместителя, капитана. Этому товарищу следовало родиться лет на 40 пораньше. В 30–х годах из него бы получился хороший кум где-нибудь на Соловках, где кончалась власть советская и начиналась Соловецкая. Но в 1976 году он явно страдал на работе от ничегонеделания. Отправленный на 4 факультет как в наказание за какую-то пьянку, он сидел с Чудой в одном кабинете, и одно это уже развивало в нем садистские наклонности и желание отомстить всему свету. И вот такой случай представился: он во главе курса едет на сборы в Балашиху. Две недели он – царь и бог, может раздавать этим яйцеголовым направо-налево разные изощренные наказания, а они будут скулить у его ног и просить о пощаде. И тогда он сможет насладиться тем, как падет с этих математиков их ореол учености, как они превратятся в обычных холопов, его холопов, которых он сможет казнить или миловать по любой своей прихоти.

Так сказка сказывается, а в реальности свое царствование надо начинать, конечно же, со строевой подготовки. Алгоритм следующий: учебная группа (около 25 человек) выстраивается по квадрату, в центре – Он, с прутиком-кнутиком в руке, небрежно постегивающий им по своему сапогу.

– Строевая подготовка – 45 минут хождения строевым шагом по квадрату, нога должна задираться на 20–25 сантиметров от земли. Если замечу, что задираете не так, накажу.

Ой, мужик, ты чего-то блефуешь. С нами так никто никогда не разговаривал. Сейчас обозлишь против себя всех, сумеешь ли потом справиться? Ведь даже Чудо, при всех его чудачествах и афоризмах, никогда не опускался до такого тона, до такой формы общения. Ты как в преферансе: решил упасть, играть мизер, а есть ли у тебя для этого фишки? Или надеешься на две семерки в прикупе?

– За разговоры тоже буду наказывать. Начали.

Прошло 30 минут, затем еще 10. Пора проявлять свою власть, наказывать.

– Низко ноги задираете. Всей группе – дополнительные полчаса строевой в личное время.

И с довольной улыбочкой похлопывает себя прутиком – я вам не Чудо, со мной шутки плохи.

Упал. Фишки на руках на мизер нет. На прикуп надеялся, на испуг? Напрасно. Дополнительные полчаса быстро пролетели, теперь пора делать паровоз.

– Личное время – лишнее время.

Сначала отдельные возгласы, затем общий гул:

– Нам не нужно личное время!

– Хотим и дальше заниматься строевой подготовкой!

– Строевая подготовка – основа всех основ!

Не осознал еще наш незадачливый Цезарь всех последствий своих действий. Сидит у себя в комнатке, напротив плаца, готовится к каким-то экзаменам по марксистско-ленинской философии. А под окном у него – учебная группа, целиком и полностью, яростно задирая ноги, с лошадиным топотом и грохотом добровольно, в личное время, занимается строевой подготовкой. Зрители с интересом наблюдают это невиданное зрелище.

– Свободу 422 группе!

– Братья, мы с вами!

– Фашизм не пройдет!

– Даешь всеобщую строевую!

Стали собираться зарубежные гости – «истинные» чекисты, проходящие здесь же, в Балашихе, переподготовку. Бунт биномов – такое и представить себе невозможно! Время идет к вечеру, скоро ужин и отбой, как угомонить разошедшуюся группу? А вдруг начальство узнает? (Узнает, узнает, непременно. Уж «истинные» — то наверняка уже настучали.) Из окна, как белый флаг, высовывается капитанская голова: «Давайте поговорим!».

Паровоз – так по полной программе, всучить ему все, что только можно.

– Хотим строевую вместо ужина!

– Хотим строевую после отбоя!

– Ква-драт! Ква-драт! Ква-драт!

Темнеет. А вот и начальник лагеря показался.

– Что тут у вас происходит?

– Личное время – лишнее время!

– Хотим строевую!

– Готовимся к экзамену по строевой подготовке!

– Хотим готовиться и после отбоя!

Долгожданный миг победы! Наш капитан вынужден объяснять ему, почему вдруг у целой группы яйцеголовых математиков вспыхнула такая жгучая любовь к строевой подготовке. Жалкое мяукание, а ведь еще совсем недавно был таким орлом с прутиком в руке. Не зарывайся!

Потом, конечно же, были разборки, угрозы отчислить с факультета командиров группы и отделений, комсоргов и еще каких-то –оргов. Пошумело, пошумело и улеглось. Личное время – где, в каком уставе прописано, что в это время нельзя добровольно заниматься строевой подготовкой? А наш капитан нашего окончания факультета так и не увидел: вскоре после этой памятной Балашихи его куда-то перевели. Наверное, на повышение.

Зато дальше последняя Балашиха была на удивление тихой и спокойной. Капитан старался иметь с нами поменьше дел, воцарилось самоуправление, фишка и вылазки за забор. Легко было вылезти изнутри, где были горизонтальные перегородки, служившие ступенями к свободе. Однако путь обратно был намного сложнее. Гладкий и высокий деревянный забор, без щелей и ступеней, преодолеть который надо было аккуратно, не разбив и не растеряв драгоценной жидкости из офицерской сумки-планшета, в которую входило ровно 3 бутылки водки: две горлышком вверх, одна – вниз. Как и всяким партизанам, нам оказывало неоценимую поддержку местное население, часто прогуливавшееся вдоль этого забора.

– Ну что, курсантик, давай подсоблю!

Здоровый мужик своими сильными руками, как домкратом поднял меня до требуемой высоты забора, а там уже встречали свои братья по разуму.

И никакой математики!

 

Глава 6. Экзамены

Но вот наступает время, когда сжимаешься как пружина. Это – сессия. Здесь пора доказывать, что чего-то стоишь, что не хуже других, что учишься в элитном учебном заведении не зря. К экзаменам был подход весьма рациональный. Есть экзамены высшей категории – алгебра, мат.анализ, ТВИСТ, на них – не до шуток, запросто могут заклевать так, что в конце концов выгонят с факультета или переведут в группу к радистам. Готовились к ним, как правило, до посинения, пытаясь во всем разобраться, понять, прорешать все задачи, заучивая по несколько раз различные определения и исходные понятия, по которым затем уже можно что-то домыслить самостоятельно. Конспекты лекции были практически у всех, мало кто был настолько уверен в своих силах, что осмеливался их игнорировать.

Дни подготовки к этим экзаменам – дни ужасов и кошмаров. По факультету ходило неисчислимое количество историй, как предшествующие поколения пролетали на алгебре или ТВИСТе, как сыпались на них в изобилии двойки, как потом выгоняли прямиком в Советскую Армию едва ли не четверть людей из учебной группы. Главное – не скатиться в примитивную зубрежку. Все вызубрить было абсолютно невозможно, а если разобраться, осознать, прочувствовать – уже легче, проще, увереннее. А дальше по аналогии можно что-то домыслить и в разумных пределах дофантазировать.

Г.П. Толстов всегда говорил: «Последний день перед экзаменом постарайтесь закончить заниматься пораньше. Посмотрите телевизор, погуляйте, развейтесь, выспитесь. Тогда на экзамен вы придете со свежей головой, а это очень важно». Да, действительно, ни у кого никогда не было уверенности, что выучил абсолютно все, да все, в том числе и преподаватели, понимали, что это невозможно. «Ответил на билет – экзамен только начинается» — еще одна любимая поговорка Сан Саныча, который больше всего на свете любил задавать на экзамене нетривиальные задачи. У В.Е. Степанова была своя манера принимать экзамен – сначала дополнительными вопросами и задачами определить верхнюю границу знаний и сообразительности, а затем потихоньку опускать ее до уровня, когда человек начинает чувствовать себя уверенно.

Но каждый сданный такой экзамен сразу же прибавлял уверенности в своих силах, гордости и авторитета. Это не какая-нибудь туфта типа Истории КПСС, на которой тройку можно было выпросить «за пролетарское происхождение». Это были экзамены по основам будущей специальности, специальности редкой и загадочной, их принимали талантливые люди, преданные своей профессии и увлеченные своим делом, на них практически никогда и никому не делали поблажек. И если ты прошел все эти чистилища – появляется самоуважение. ТВИСТ сдал – можешь жениться.

Математика – точная наука. На этих экзаменах нам твердо втолковали, что в ней лучше не блефовать, не говорить того, в чем не уверен, не злить преподавателя фразами типа «с точностью до наоборот». Если списываешь – то списывай с умом, так, чтобы потом сам смог разобраться в списанном и все детально разъяснить. Лучше не лезь в дебри, в которых не до конца разобрался, старайся всячески выпячивать и использовать то, что знаешь лучше. А самое главное – старайся всегда иметь запас прочности в виде знаний осознанных, основательно пропаханных несколько раз, прочно засевших в голове. Лучше помучиться один раз при подготовке в сессию, чем потом терять каникулы на подготовку к пересдаче. Никаких академических отпусков, задолженностей, особо длинных хвостов на 4 факультете не было: получил два балла – пересдаешь в каникулы или вскоре после их окончания. Три неудачных попытки – сразу же в Советскую Армию, все слушатели факультета – военнослужащие, уже принявшие присягу, так что отчисленный просто переводился за несколько дней в какую-нибудь обычную войсковую часть, и совсем не обязательно близко к Москве. Жесткая система естественного отбора.

Но готовиться к экзаменам можно дома. Сессия – это отдых от Чуды, не надо каждый день одевать военную форму и бежать сломя голову к утреннему построению. Хорошо известно, что куча народа мало способствует серьезной подготовке, лучше всего готовиться в уединенной обстановке, в тишине и спокойствии, подальше от общей массы. И здесь мы сразу же оценили отсутствие казармы. Первый курс – один из самых сложных на 4 факультете, больше всего идет отсев на первой и второй сессиях, к таким тяжелым экзаменам еще не привыкли, нет опыта. Если бы сюда еще добавилась казарма, постоянное скопище народа в одном месте, то это, несомненно, сильно усложнило бы нашу подготовку. А нам чуть ли не в открытую говорили: перед основными экзаменами по математике забудьте обо всем остальном. Естественно, не Чудо, он в сессию явно скучал.

Были и экзамены средней категории: физика, аналитическая геометрия, математическая логика, теория функций комплексной переменной и некоторые другие. На них, как правило, особых сложностей ни у кого не возникало, так, немного понервничаешь и все. Это все-таки не основные профильные предметы, все преподаватели это понимали и на них особо не зверствовали.

В 1976 году в Москве началась очередная шумная кампания по борьбе за образцовый город, в котором должны были быть образцовые институты и в них образцовые факультеты. И вот с какого-то бодуна чиновники придумали параметры образцового факультета: 15% отличников, 75% учатся только на хорошо и отлично, а двоечников нет вообще. Преподаватели на 4 факультете относились с юмором к подобным творчествам, особенно в преддверии сессии, но начальник факультета, генерал, взял под козырек и сказал «Есть». Партия прикажет – сделаем! А на чем поэкспериментировать? Попробуй, поборись за образцовый факультет на алгебре или на ТВИСТе, когда там принимают экзамены люди независимые и дуракостойкие, зубы себе только обломаешь и растеряешь все жалкие остатки своего авторитета. Поэтому в качестве подопытного кролика был выбран экзамен по физике, средняя весовая категория.

Про физику можно сказать несколько слов отдельно. Физика к криптографии имеет довольно косвенное отношение, для общего развития и культуры она у нас была два первых года. Лекции читал бессменный лектор Анатолий Тимофеевич Иванов, ласково прозванный в народе Собакиным. Он был человеком весьма увлеченным своим предметом, его лекции были очень эмоциональными, но записывать их было практически невозможно. Два часа он бегал с мелом около доски, торопливо что-то писал на ней и с жаром пытался объяснить аудитории написанное. Готовиться к экзамену по физике по конспектам было невозможно, обычно подготовка сводилась к тому, чтобы пару раз пробежать какой-нибудь стандартный учебник. Экзамены он тоже принимал весьма эмоционально, иногда блистая перед экзаменующимися своей эрудицией и кругозором.

И вот Собакину довелось испить горькую чашу борьбы за образцовый факультет. В очередную сессию сверху, из учебной части, ему были спущены проценты отличников и хорошистов, которые по советской традиции надо было выполнить и перевыполнить.

Из нашей группы в 25 человек первые 20 – только пятерки! Запас прочности для образцового факультета создан. Еще немного – и можно разворачивать борьбу за сверхобразцовый факультет, в котором все 100% – одни отличники. А мы еще сдуру что-то читали, как-то готовились к этой физике! Главное – попасть в первую двадцатку, в первые проценты. Ближе к обеду, видимо, чувство голода стало побеждать у принимавших экзамен то воодушевление, с которым они восприняли очередное постановление партии и правительства, и лажа эта закончилась. Пошли четверки и в конце – даже одна тройка. Но все равно, поборолись хорошо, показали сомневающимся, что воодушевленное партийное слово способно творить чудеса.

Что-то пока маловато в этой книжке упоминался компьютер, может и не было его тогда на 4 факультете? Был, да еще какой! Советский компьютер «Рута–110», целая комната, уставленная шкафами с мигающими в них разноцветными лампочками.

Первое посещение этой комнаты и очная ставка с компьютером состоялись у нас где-то на 2 курсе. Перед самой комнатой был небольшой предбанничек, где всем пришедшим туда слушателям предлагали одеть на сапоги музейные тапочки: от пыли и грязи компьютер часто ломался, от малейшего дуновения ветерка — тоже. Советская электроника, проводки и транзисторы в неимоверных количествах, огромные кастрюли с магнитофонной лентой, магнитные диски размером с автомобильное колесо, перфоратор для записи программы на перфоленту (ленточка обычной бумаги с кучей дырок на ней), спирт для протирки – вот основные характеристики первого увиденного мною компьютера. Про его производительность ничего сказать не могу, поскольку основную часть времени «Рута–110» была сломана, на профилактике или просто закрыта по техническим причинам. Язык программирования – машинные коды, набиваемые на перфоленту. Ошибся при набивке хоть в одном знаке – перебиваешь всю ленту.

Чтобы повергнуть в окончательный экстаз современных программистов, приведу одну фразу из ее технической документации:

«Все пакеты магнитных дисков устанавливаются на устройства, номера которых соответствуют номерам устройств в адресах секторов, записанных на пакетах.»

Эта фраза служила у нас в качестве достаточного (но ни в коей мере не необходимого!) теста на трезвость. Выдал, не запутался, язык не сломал – значит еще трезвый как стеклышко, продолжай дальше. Но это удавалось единицам, остальные же отрубались на этих секторах-устройствах-пакетах после первых пяти слов хоть трезвые, хоть «посмотревшие на нехлебный квас».

Чтобы реально подготовить и отладить на «Руте–110» какую-нибудь простенькую программу, типа:

требовалось около месяца. Сначала пишешь в ничем не повторимых машинных кодах программу, затем сломя голову рвешься после последней лекции в перфораторную успеть занять очередь на дятлоподобное чудо техники, на котором надо надолбать пару метров машинных кодов. Ближе к концу одно неверное движение руки – и ленточка превращается… В общем, все по новой. С N–ой попытки ленточка набита, аккуратно скручена и как большое сокровище спрятана в баночку. Остается урвать момент, когда «Рута–110» будет на что-то способна и всунуть в нее свой дырявый серпантин.

Ежику понятно, что такой компьютер скорее отбивал всякую охоту иметь дело с ЭВМ. Теория — лекции по программированию — естественно были почти такими же, на них нам рассказывали про машинные коды для «Руты–110», кое-что про ассемблер, да про традиционные стрелочки-ромбики-прямоугольнички – блок-схемы. Отношение к этим лекциям было соответствующее, сделать какие-то задания по программированию удавалось единицам, остальные довольствовались теоретической подготовкой. Ехидный лектор, человек с юмором, часто любил строить разные каверзы на экзамене:

– Вы на машине были?

– Да, конечно.

– И что там запомнили?

– Перфоратор, накопители, считыватели.

– Не припомните, где там компилятор?

Человек судорожно пытается вспомнить назначение тех огромных шкафов, которыми уставлен машинный зал. Нереально. Остается надеяться на удачу.

– Как входишь, сразу же первый справа.

Мимо. Выходя из аудитории, сразу же попадает в окружение ожидающих своей участи.

– Что спрашивал?

– Где компилятор.

– Ну и где?

– Кто его знает! Я сказал, что первый справа, неверно.

Следующий уже учел этот опыт. На тот же вопрос уверенно отвечает, что слева. Опять мимо.

И только после нескольких неудачных попыток в какой-то голове, еще не окончательно задолбанной перфоратором, просыпаются знания:

– Мужики, так компилятор – это же программа!

«Прав был товарищ Сталин: кибернетика – буржуазная лженаука!» — такое резюме оставалось в душе у большинства из нас в результате общения с «Рутой–110», ее hardware и software. Попытаться запрограммировать на ней какой-то криптографический алгоритм – все равно что отправиться в кругосветное путешествие на горбатом «Запорожце», а если еще попробовать увеличить скорость…. Появления в ближайшем будущем персональных компьютеров, компьютерных сетей и INTERNET, никто тогда, в середине 70–х годов, на 4 факультете не мог себе и представить, а уж прогнозировать то, что будущая криптография будет тесно переплетена с ЭВМ, с операционными системами, с компьютерными коммуникациями было абсолютно нереально. Компьютер представлялся, в самом крайнем случае, как некий подсобный калькулятор, с помощью которого можно осуществлять тупые и трудоемкие криптографические задачи перебора ключей. Если есть возможность, думалось глядя на «Руту–110», то лучше с компьютером вообще напрямую не связываться.

Примерно через 10 лет, увидев впервые IBM PC XT, я невольно сравнил увиденное со своей первой компьютерной женщиной. И по выработанной за все это время математической привычке к обобщениям и поискам начальных аксиом, начал сразу же стал задавать себе кучу разных «А почему?».

– А почему советская большая интегральная схема самая большая в мире?

– А почему супостатский IBM PC XT практически не ломается и на нем так легко и приятно что-нибудь запрограммировать?

– А почему у них такой крохотный floppy–disk по сравнению с нашими колесами-кастрюлями?

– А почему на их компьютере можно играть в компьютерные игры, а на нашем из развлечений – только спирт для постоянной профилактики?

В результате один скромненький IBM PC XT моментально выветрил из моей головы остатки марксистско-ленинского мировоззрения, которые туда насильно вдалбливались все долгие предшествующие годы. А как они туда вдалбливались – это особая песня.

– Кто Ваш любимый герой из произведения Л.И.Брежнева «Целина»?

Это дополнительный вопрос на Государственном Экзамене по Научному Коммунизму. Экзамену, призванному подвести черту под воспитанием советского человека – строителя коммунизма. Всего на 5 курсе, перед самым выпуском, было два госэкзамена: по математике и научному коммунизму.

– Леонид Ильич Брежнев.

Может и был на курсе хоть один человек, прочитавший Брежневские(?) опусы, но имя его неизвестно. И вот на госе начинают издеваться.

– Ну а еще, помимо Л.И.Брежнева, какой герой Вам запомнился?

Это уже проверка усвоения «правил игры», существовавших в то время: говоришь одно, думаешь другое, а делаешь третье.

– Это Партия, коллективный герой, своим разумом, целеустремленностью, энергией зажигавшая молодые сердца на подвиг, на построение нового общества, свободного от прежних предрассудков и пережитков.

Науку демагогии на 4 факультете усваивали быстро и, по сравнению с математикой, весьма легко. Для этого существовали история КПСС, марксистско-ленинская философия, политэкономия и теория научного коммунизма.

За эти экзамены с факультета никого никогда не выгоняли. Отношение к ним было соответствующее: вместо лекций по политэкономии (уже на 4 курсе) мы приноровились играть в баскетбол, а на остальных, по традиции – в преферанс. На 5 курсе, правда, когда началась теория научного коммунизма, иногда пытались что-то слушать и записывать: все-таки впереди госэкзамен. Забавные иногда удавалось услышать вещи. Рассказывая традиционные сказки про антагонистические (при капитализме) и неантагонистические (при социализме) противоречия, лектор вдруг сделал прямо у нас на глазах важнейшее открытие, заметно обогатившее марксистско-ленинскую науку. Оказывается, при современном развитом социализме основным стало такое неслыханное ранее противоречие, как противоречие между словом и делом. Разумеется, оно является неантагонистическим и временным: вожди поговорят, поговорят, наобещают коммунизм в 1980 году, а потом благополучно обо всем забудут, вот и нет противоречия. Но все же на госэкзамене про такое противоречие лучше не говорить: не хочется после 5 лет такой трудной учебы еще каких-то приключений на ровном месте. Пускай будут только традиционные противоречия, открытые еще товарищем Сталиным: между физическим и умственным трудом, между городом и деревней, а про коммунизм в 1980 году на госэкзамене по научному коммунизму в 1979 году лучше не вспоминать.

 

Глава 7. Каникулы

Последний экзамен сдан, впереди пьянка по этому поводу и каникулы! Забыть обо всем, сменить образ жизни, оторваться, порезвиться, попить-погулять впрок, на весь семестр до следующих каникул. Вперед!

Как и в любых других институтах, на 4 факультете каникулы были зимой (две недели) и летом (месяц). Зимние студенческие каникулы – чудесное время! Дома отдыха, пансионаты, различные турбазы оккупируются шумными молодыми компаниями, днем – лыжи, вечером – танцы-шманцы да пьянки-гулянки.

На втором курсе у нас уже организовалась своя компания и мы на зимние каникулы нагрянули в дом отдыха «Таруса». Изумительно красивое место на берегу Оки, лес, бесконечная лыжня, свежий воздух, полнейшее отключение от всякой математики и Чуды.

Мой напарник Вовка, с которым мы жили в одной комнате, был по своей натуре, как и я, авантюристом. Если на лыжах – то общий маршрут километров на 50, до местечка Велигож, там классная горка. Мне было интересно проделывать с ним такие марафонские забеги, приползая чуть живым обратно. Чтобы взбодриться по дороге – снежная ванночка: обтирание снегом. А та зима была весьма морозной, столбик термометра часто опускался ниже –30, самая что ни на есть бодрящая атмосфера.

Велигож нам тогда очень понравился своими горками, да еще приметили, что там есть своя турбаза. Поэтому, когда два года спустя я попал на турбазу «Алексин Бор» тоже на Оке, но выше, то сразу же стал подбивать своих новых компаньонов на аналогичные подвиги.

– Там у Велигожа классные горки! Поехали, сгоняем, покатаемся.

С ребятами мы познакомились там же, на турбазе, жили в одной комнате, вместе ели-пили и катались на лыжах. Их было двое, примерно того же возраста, что и я.

Сколько до Велигожа – никто толком не знал. По карте – три или четыре закорючки Оки, ничего страшного, главное – немного авантюризма, которого я к тому времени уже поднабрался в достаточном количестве. Правда, мои новые компаньоны как-то скептически воспринимали слова «Это здесь, рядом», но главное – ввязаться в бой, а там посмотрим.

И вот в один чудесный солнечный день, после завтрака, часов в 10 утра, мы выехали на лыжах на Оку. Свежая лыжня, тихая безветренная погода, легкий морозец, все способствовало лыжным авантюрам.

– Ну что, до Велигожа?

– Это, наверное, далеко.

– Нет, всего три поворота Оки, я по карте глядел.

Три поворота проехали очень быстро, однако Велигожа все нет и нет. Но теперь уже заработал принцип черепахи, перед которой, для того, чтобы она двигалась, вешают морковку.

– Вот за этим поворотом – точно Велигож!

До Велигожа мы все-таки добрались, но уже где-то к середине дня. Про классные горки к тому времени никто не вспоминал, жутко хотелось поесть и отдохнуть. Но мы выехали налегке, без денег и без еды, ведь сначала и не собирались делать никаких таких марафонских забегов. А заехали тогда от своей турбазы прилично: где-то километров 30–40.

В те времена были еще несколько иные отношения между людьми, чем сейчас. На турбазе «Велигож», видя трех голодных и обессилевших лыжников, сжалились над ними и бесплатно накормили обедом. Мы как смогли поблагодарили этих добрых женщин из столовой, собрали все остатки нашей воли в кулак и двинулись обратно.

Обратный путь проходил уже в сумерках и чисто на автопилоте: машинально двигаются руки и ноги, но мыслей в голове – никаких. Только фигура впереди идущего, главное – не отстать и не останавливаться, а то потом уже не будет сил снова начать движение.

Но я был доволен: моя авантюра удалась на славу! Будет, что вспомнить! Часам к восьми-девяти вечера мы приползли-таки в свой «Алексин–Бор», рухнули на кровати и сразу же отрубились.

На следующий день в соседней деревне Егнышевка мы отпаивались пивом. Я выслушал много теплых и ласковых слов, один человек после этого похода проклял лыжи страшным проклятием, а другой, наоборот, остался доволен:

– Да, мужики, я бы пошел с вами в разведку.

Зимние каникулы – это всего две недели, пролетали быстро. Основная радость, которую все ждали с нетерпением – это летний месяц август. Если сдал сессию без хвостов – весь август твой.

Правда, комсомольские вожди всей ВКШ как-то раз приняли решение, что за время обучения все слушатели должны один раз отработать летние каникулы в стройотряде, откусив тем самым от наших законных развлекаловок один смачный кусок. А стройотрядов было два типа: социалистический и коммунистический. В социалистическом работали за деньги, но в Москве, а в коммунистическом – бесплатно, но на Сахалине. Последний, естественно, для желающих романтики и экзотики, дорога туда и обратно – бесплатно, когда еще удастся увидеть столь экзотические места? Да и каникулы в этом случае были не месяц, а почти два – дорога неблизкая, возить туда народ только на месяц было невыгодно. Всем желающим ехать на Сахалин разрешалось сдать летнюю сессию досрочно и потом оторваться там по полной программе. И желающие были, достаточное количество людей, которые захотели поехать «за туманом и за запахом тайги». Вернувшись назад, они были полны впечатлений о различных «молодецких забавах» в этом стройотряде и в целом даже довольны.

Но все же основная часть предпочитала работать за деньги. Тут уж экзотики никакой не было: в Москве, на стройке госпиталя КГБ. Практически все тяжелые работы на стройках во времена развитого социализма осуществлялись или солдатами-срочниками, работавшими по принципу «солдат спит – служба идет», или студентами-стройотрядниками, или еще какой халявной и подневольной рабочей силой. Надежды на кадровых рабочих никакой не было, а с лимитчиками возиться было хлопотно.

Итак, вот она, типичная стройка, госпиталь КГБ. Строим подземный переход от хозблока к столовой. Наша задача – бетонные работы. Самосвал сваливает бетон, а мы растаскиваем его по всему переходу. Думать ни о чем особо не надо, нагружай носилки и таскай. Тут вроде все ясно. Следующая задача – сделать гидроизоляцию перехода. С раннего утра разводим костер под огромным баком с гудроном, плавим в нем это черное золото, обильно поливаем им бетонные плиты перехода и укутываем их рубероидом. Как надо по-нормальному делать гидроизоляцию – никто, естественно, не имеет ни малейшего понятия. Первый же дождик – весь переход течет как дырявое решето, а нас отправляют рыть траншею под какой-то кабель.

Командир стройотряда был из «истинных» чекистов, но человек разумный. Он знал реальную жизнь и четко представлял себе свою основную задачу в данной ситуации: пить с прорабом. Только так можно закрыть нарядов на приличную сумму и дать людям возможность немного подзаработать. В первую неделю, пока в стройотряде были одни яйцеголовые математики, все шло хорошо: мы делали всякую дурную работу, а командир договаривался с прорабом о хороших нарядах. Но через неделю к нам в стройотряд добавили «истинных» чекистов, основная профессия которых была закладывать всех и вся. Естественно, они сразу же стали закладывать командира, который не мог руководить иначе. В результате стройотряд превратился в Содом и Гоморру, мы по-прежнему делали всякую дурную работу, но уже почти за бесплатно, ибо официальные расценки на бетонные, земляные и прочие подобные работы похоже рассчитывались исключительно на зеков, которых кормят в тюрьме, а деньги им нужны только на пачку дешевых папирос «Беломор».

Но стройотряд – это только одно пропавшее лето, зато все остальные – свобода, отдых по полной программе. Республика САИД – союз анархии и демократии.

Отдых без байдарки – это не отдых. Тушенку запасали еще с зимы, а вообще все основные продукты – тушенку, крупы, сахар, муку для блинов – везли из Москвы, купить что-либо, кроме хлеба и водки-сучка (из древесного спирта) в деревенских сельпо было практически невозможно. Байдарочная кампания была стабильная, еще с первого курса, иногда с различными вариациями, от 3 до 5 байдарок, на 2-3 недели, километров 200-300 по течению тихой лесной речки типа Пра, Угра, Кабожа. Рыбалка, комары, веселье и раздолье – как теперь не вспомнить те незабвенные времена.

Самый первый поход был после первого курса. Опыта – ноль, молодые, необстрелянные, непривыкшие к самостоятельности. Собрав кое-как байдарки, проплыли километра 2–3, как вдруг ливень стеной. Теплый летний дождь, все попрыгали в воду, но продукты в байдарках – хлеб, сахар, макароны, крупы – все безжалостно промокло. Сразу же урок: имей под руками пленку, чтобы накрыть байдарку, не дай еде пропасть. Но в 18 лет смотришь на жизнь проще: промокла еда – съедим ее побыстрее, тушенка есть — значит не пропадем, что-нибудь придумаем. Зато красота-то кругом какая, живая природа, петляющая по лесу тихая речка Пра, народу на ней – никого, сам себе начальник и командир.

Целый день без устали надо махать веслом, идти вперед к намеченному конечному пункту. Обратной дороги нет, против течения не поплывешь, за день надо проплыть километров 25-30, тогда при режиме «день гребем – день стоим» за 2-3 недели можно проплыть весь маршрут. Гребной день – масса впечатлений: то куча белых грибов на глухом берегу, то ягоды, а то и какой-то дикий зверек вдруг испуганно побежит прочь от плывущих по реке одичавших математиков. А на некоторых речках испытываешь острые ощущения на перекатах. Особенно богата перекатами была Кабожа. Это уже ближе к северу, на границе Тверской, Новгородской и Вологодской областей, там, видимо, в 30–е годы были лагеря и зеки, которые и возвели на этой лесной речке множество плотин. Их остатки до сих пор торчат полусгнившими бревнами из воды, создавая в крови у проплывающих по этой реке байдарочников дополнительный адреналин. Плывешь, плывешь себе спокойно, пригрелся, высох, почти дремлешь – а впереди обломки плотины, вода пенится, всюду бревна и камни, того и гляди пропорешь байдарку. Как не хочется прыгать в воду и тащить байдарку руками! Эх, была не была, авось проскочим! Т–р-р–ах! И вот уже выгребаешь к берегу, а в корме полно воды. Клеимся! Лучше б все-таки было перед перекатом прыгнуть в воду и протащить свою ненаглядную резиновую пирогу на руках. А тут еще, как нарочно, проливной дождь с жуткой грозой. Но один глоток спиртосодержащей жидкости – и жизнь уже кажется интересной, какой же это поход без приключений! А байдарку заклеить – полчаса, чего расстраиваться из-за какой-то дырявой резиновой шкуры.

Ну и, конечно же, щучьи места. От одного вида кувшинок, вылезающих из воды невдалеке от берега, пробегает дрожь по телу. Там, там притаилась зеленая речная хищница. Главное – поточнее кинуть ей под самый нос блесну. Рывок – и вот уже леска натянута как струна, а на поверхности воды появляется зубастая морда, по форме напоминающая автомобиль VOLVO 740. Теперь главное – не дать сойти, резко не дергать, успокоить, дотащить до байдарки, а там уже загнать в подсачек. А потом – сварить из нее уху или поджарить на сковородке на костре, и хоть немного утолить постоянное чувство голода. От количества проглоченной еды это чувство в гребной день практически не зависит, сколько бы перед отплытием ни съел, к концу дня все равно будешь щелкать зубами не хуже голодной щуки.

Гребной день заканчивается выбором места для стоянки. Это особая песня, которую надо петь стоя.

– А здесь подход к воде плохой.

– Здесь какая-то дорога рядом.

– А здесь коров гоняли.

– Да тут дров совсем нет.

– Тут щучьих мест мало.

– Столько мест уже видели, так что ж, неужели здесь встанем?

В августе темнеет быстро. И вот в полутьме, устав от поисков того, не знаю чего, в конце концов причаливаем к первому попавшемуся берегу, по которому можно выбраться на сушу. Выбраться – смело сказано, обрыв высотой метров пять, по песчаной крутой тропке надо еще втаскивать на эту верхотуру байдарки. А наверху – чисто поле, только какой-то жалкий кустарничек невдалеке, количество потенциальных дров стремится к нулю. Луна и звезды уже на небе, желания плыть дальше уже ни у кого нет. Встаем!

К довершению всех приключений утром заявляется лесник, объявляющий, что мы встали в заповеднике. Наш рассказ о вчерашних приключениях весомо дополняется бульканиями в стаканах, в результате чего вся мужская часть нашего байдарочного колхоза отпадает в самом что ни на есть прямом смысле этого слова, а лесник как ни в чем ни бывало садится на свой мопед и уезжает. На следующий день заявляется уже другой лесник, который с горящим взором объясняет, что вчерашний лесник был неправильный, не из того леса, а он самый что ни на есть правильный и законный. Но этот братец кролик уже опоздал: мы собираемся и отплываем.

Ну а как же не вспомнить про грибы! Плавали же по диким местам, куда на машине добраться практически невозможно, народа (конкурентов) мало, кругом лес, должны же были быть грибы. Были, да еще какие! На речке Угре в одном глухом месте наша компания решила сходить за грибами.

Такого количества белых грибов я никогда раньше не видел, хотя мой грибной стаж к тому времени был уже весьма солидным. Белые грибы росли всюду: под елками и на полянках, во мху и в траве, на опушке и в глубине леса. Одно жалкое ведро было моментально заполнено одними белыми грибами, а ведь мы еще только вошли в основной лес. Пришлось снимать куртки и использовать их в качестве мешков. В конце уже можно было услышать такие диалоги:

– Серега, смотри, вон белый гриб прямо на дороге.

– Нагибаться неохота.

– Ногой его!

Белый гриб был красавец, Серегина нога на него так и не поднялась. Но что делать с такой уймой грибов, никто толком не знал. Ведь все их надо почистить, а потом как-то обработать: поджарить или сварить. В трезвом виде желающих чистить грибы не нашлось, поэтому была устроена пьянка. После принятия грибоочистильного допинга, все проблемы стали казаться простыми и разрешимыми. Грибы почистим и пожарим, дело нехитрое. Правда, с таким количеством грибов все это мероприятие может затянуться до утра, но водки должно хватить при любом раскладе.

Порезанные грибы насыпали на сковородку с большой горкой, чтоб побольше пожарить за один раз, костер развели что надо. Правда, потом выяснилось, что для жарки грибов еще надо подлить подсолнечного масла, но, наверное, это можно сделать и попозже. Пока – очередная порция допинга и очередная партия грибов. А костер разгорается все сильнее, запахло горелым. Пора подлить масла. И вот, при попытке добавить в сковородку с грибами на шибко разгоревшемся костре подсолнечного масла, все это сооружение вдруг вспыхнуло ярким пламенем. Туши, а чем? Ногами! Все горящие грибы были самоотверженно затоптаны и приведены в прежнее жарящееся состояние, а доблестные пожарные получили заслуженное вознаграждение.

Много простора в России! Тихие и глухие лесные речушки, щучьи и грибные места, дикая и пока еще живая природа. Пока! Явно видно стремление человека все отравить и испортить.

На реке Кабоже один местный совхоз решил помыть цистерны из-под керосина. Километров на 20 вниз по течению от реки шел такой запах, что московский воздух стал казаться нам ароматом соснового леса. А ведь в байдарочном походе приходится, в основном, пить воду из реки! Плывешь и думаешь: а какую еще отраву здесь могут спустить в реку местные начальники? Всякую. На той же Кабоже, к примеру, в начале реки вода была относительно чистой, но ближе к устью мы все заметили один ручеек, из которого хлестала какая-то мутная жидкость. Сразу же начались проблемы с питьевой водой, ибо брать воду для питья из реки стало невозможно. А как же речная фауна живет в таких условиях? Вымирает потихоньку, а вину за это сваливают на изобилие различных рыболовов. Да один такой ручеек страшнее всех сетей и удочек, установленных на этой речке. От рыбаков у рыбы есть шанс спастись, а от совхозного ручейка – нет, ибо это – химическое оружие в борьбе человека с природой.

А что говорить про реки покрупнее, например, про Оку? Наши первые походы в 70–х годах по реке Пре заканчивались на Оке, иногда невдалеке от поселка Кочемары, иногда ниже по течению в городе Касимове. В те времена Ока была сравнительно безвредной для здоровья рекой, можно было даже поймать крупную рыбу: леща или щуку. Поход в середине 80–х годов по Оке оставил тягостное впечатление. Берега от грязной воды заросли илом, а описание реки близ города Алексин больше напоминает сценарий какого-то фильма ужасов: по реке плывут хлопья пены от местного химкомбината, окрестные берега покрыты слоем цементной пыли, все живое в реке атрофировалось и находится на грани исчезновения. Так неужели продукция местных хим и цементного заводов важнее чистоты такой реки как Ока, неужели некому задуматься об отдаленных последствиях подобной хозяйственной деятельности?

Уже в 90–х годах, после победы демократии, большинство подобных совхозов-отравителей и заводов-убийц благополучно обанкротились и встали. И легче стало природе! Прекратилось бездумное удобрение почвы всякой гадостью, травящей почву и остатки живности, бегающей по ней, пересохли ядовитые ручейки, стравливающие в реки всякое дерьмо и отраву, закончилась (надеюсь, надолго) партийно-колхозная эпоха, оставившая после себя во всех деревнях средней полосы кучи ржавой сельхозтехники, тотальную алкогольную зависимость, нищету и разруху. Неужели когда-то в деревнях проживало большинство населения России?

– …но чтоб 30 августа все прибыли вовремя: на самолете, на поезде или на другом четвероногом животном.

Есть, товарищ подполковник! Пора назад, на 4 факультет, в родные пенаты!

 

Глава 8. Криптография

Слово «криптография» впервые было произнесено перед нами только на 2 курсе. До этого – ни-ни, никаких упоминаний о будущей специальности. Полная секретность, все в точности так, как завещал товарищ Сталин: никому ни слова, ни жена, ни мать, ни отец – никто не должен знать о том, чем ты занимаешься. И вот на 2 курсе – посвящение в специальность, раскрытие (точнее, некоторое приоткрытие) тайны твоей будущей профессии.

После начались спецдисциплины, т.е. предметы, имеющие непосредственное отношение к криптографии. Первой была СД–7А – основы криптографии, там мы впервые познакомились с шифром простой замены и с методами его вскрытия, напоминающими разгадывание кроссвордов. Тоже предполагаешь некоторое вероятное слово, но подсказками и критериями истинности служат частота встречаемости знаков в шифртексте, расположение одинаковых знаков, пар, триграмм шифртекста. Первое практическое задание: надо вскрыть шифр простой замены по сравнительно небольшому тексту длиной около 100 знаков. Интересно было начало шифровки, в которой каждой паре цифр соответствовала одна буква русского алфавита: 45 32 18 45 32 18… Это означает, что в начале открытого текста первые три буквы повторяются, а такое начало не так уж часто бывает в обычной речи. Какие могут быть варианты?

– Две двери.

– Про проценты.

– При применении.

и, наверное, читатель сможет сам придумать еще несколько вариантов, но не очень много.

По смыслу в нашем учебном задании в качестве открытого текста должна быть какая-то фраза, которая связана с шифрами и основами криптографии. Вряд ли из приведенных выше трех вариантов первые две фразы имеют отношение к криптографии, поэтому наиболее вероятен третий вариант. Он и оказался истинным:

При применении шифров простой замены статистика знаков открытого текста совпадает со статистикой знаков шифртекста.

Это как в рассказе про пляшущих человечков у Конан Дойля: не важно, как переобозначить некоторую букву алфавита – другой буквой, цифрами или каким-то иным символом, вроде человечка с флажками. Повторяемость буквы в тексте приведет к повторяемости того символа, которым обозначена эта буква. Считайте статистику шифртекста, сопоставляйте наиболее часто повторяющимся символам наиболее часто повторяющиеся буквы алфавита (в русском языке – СЕНОВАЛИТР), подбирайте вероятные слова, по ним расставляйте остальные буквы и проверяйте читаемость открытого текста – все, простая замена вскрывается быстро и элементарно. И никакой особой математики для этого не нужно, скорее сообразительность, логика, знание лингвистических особенностей языка.

Но простая замена в криптографии – примерно то же самое, что ламповые диоды в электронике, дело далекого прошлого, представляет интерес только для истории. В современных шифрах используют гаммирование, т.е. сложение букв или знаков открытого текста с гаммой наложения. И вот тут знание некоторого вероятного слова в открытом тексте приводит к тому, что становится известным кусок гаммы наложения, а это уже пища для криптоаналитика.

С каким юмором нам рассказывали на СД–7А про шифрованные телеграммы, отправляемые в некоторые ближневосточные страны. Почти каждая из них начиналась с перечисления многочисленных и всем известных регалий адресата, по которым вычислялось такое количество гаммы, которое иногда позволяло вскрывать шифр и читать телеграмму быстрее, чем она доходила до адресата. Конечно же, это свидетельствовало также о слабости их шифров, нормальный стойкий шифр должен обеспечивать безопасность даже в таких случаях, но в криптографии есть правила хорошего тона, одно из которых справедливо гласит: не предавай огласке сведения из шифртелеграмм, не давай возможности противнику вычислить кусок гаммы наложения, это облегчает ему задачу вскрытия долговременных ключей шифрсистемы.

– Вот шифртелеграмма, которую я получил накануне!

Это уже 1989 год, съезд народных депутатов. Генерал, стоя на трибуне, показывает прямо в телекамеру содержание шифртелеграммы, тот самый открытый текст, по которому легко вычисляется гамма наложения. И не в какой-нибудь ближневосточной стране, а в СССР. Мораль отсюда следует простая: советский военный шифр должен быть еще и стойким к проявлениям военного идиотизма.

На лекциях по основам криптографии нас последовательно подводили к мысли, что только строгий математический подход, основанный на результатах Шеннона, способен обеспечить гарантированную стойкость шифра. Всякие простые или чуть усложненные замены, коды, не обеспечивающие равновероятности шифртекста, перестановки знаков открытого текста без последующей перешифровки – это все ненадежно, нестойко, рассчитано на слабого противника. Хочешь быть спокойным за свои шифры – используй в них только то, что дает надежную гарантию стойкости при любом уровне подготовки криптоаналитиков-оппонентов. А уровень подготовки криптографов в США, по определению, не ниже, а даже может быть и выше, чем в СССР. Американцы давно следят за нашими линиями связи, знают общий характер переписки, умеют выделять служебные символы, используют протяжку вероятного слова, знают статистику языка и может быть еще многое другое. Хочешь иметь стойкий шифр — доверяй только строгим математическим оценкам!

Дисковые шифраторы – вот, пожалуй, первая попытка построить удобные шифры гарантированной стойкости. Для них можно выписать уравнения шифрования и более-менее точно подсчитать количество различных вариантов параметров, которые нужно будет опробовать для вскрытия ключа к такому шифру.

Дисковые шифраторы были изобретены очень давно, еще до второй мировой войны. Они предназначены для шифрования телеграфных сообщений, состоящих из обычных букв латинского алфавита. Идея их построения очень простая. Каждой из 26 латинских букв ставится в соответствие один контакт на входе. При нажатии на клавишу, соответствующую этой букве, на данный контакт поступает электрический импульс, который начинает свое движение по цепочке дисков. Каждый диск представляет из себя колесо, на котором есть входные и выходные контакты, связанные между собой проводами-перепайками так, что одному контакту на входе соответствует строго один контакт на выходе. В математике такую конструкцию принято еще называть подстановкой. В результате после прохождения всей цепочки дисков на выходе появляется электрический импульс только на одном контакте. Буква, соответствующая этому контакту, является буквой шифртекста.

Диски в процессе шифрования вращаются друг относительно друга и тем самым обеспечивается отсутствие простой замены: одна и та же буква, зашифрованная в разные моменты времени, с большой вероятностью даст различные буквы в шифртексте.

Историю возникновения дисковых шифраторов, а также их подробное описание и характеристики нам рассказывали на СД–7Б. Сейчас все это можно прочитать в упоминавшейся уже ранее книге Дэвида Кана «Взломщики кодов». Здесь же мне хотелось бы упомянуть об одном весьма интересном эпизоде из лекций по СД–7Б, который я потом неоднократно вспоминал в своей дальнейшей работе.

У дискового шифратора есть два типа ключей. Одни ключи – долговременные, это перепайки между контактами дисков, т.е. те подстановки, которые соответствуют каждому диску. Их смена означает смену самого диска, и производится довольно редко, например, раз в месяц или даже в год. Другие ключи – начальное расположение дисков друг относительно друга. Их можно менять гораздо чаще, делать различными для каждой телеграммы в зависимости от ее номера. Такие ключи называются сеансовыми или разовыми. Количество долговременных ключей – всевозможных подстановок — огромно. Для каждого диска может быть всего 26! (26 факториал – произведение всех чисел от 1 до 26) различных вариантов его перепаек, а дисков несколько, иногда по 6, поэтому общее количество долговременных ключей получается совершенно фантастическим, (26!)6, нечего даже и думать о возможности опробования такого числа вариантов. Разовых же ключей намного меньше, всего (26)6 различных вариантов, даже во времена «Руты–110» было ясно, что такая работа по силам ЭВМ. Сюда еще добавляются разные заморочки, связанные с законом движения дисков друг относительно друга, но общий вывод можно сделать один: без знания подстановок надеяться дешифровать дисковый шифратор бесполезно. И вот тут лектор произнес одну замечательную фразу:

– Вы спросите, как вычисляются долговременные ключи? А никак, они покупаются.

Заходишь в магазин и покупаешь. На самом деле сейчас широко известно несколько детективных историй о том, как именно добывались долговременные ключи. Одна из таких историй – о немецкой подводной лодке U–571 времен второй мировой войны и находящемся на ней дисковом шифраторе «Энигма», захваченном американцами только для того, чтобы «купить» неизвестные подстановки.

Невозможность перебора долговременных ключей в дисковых шифраторах была равносильна признанию аксиомы в криптографии, аналогично той, что в геометрии прямая короче всякой другой линии, соединяющей ее концы, что в мат. анализе последовательность натуральных чисел бесконечна, что в физике справедливы законы Ньютона. Иметь дело с неизвестными факториальными ключами-подстановками, пытаться их определить, как-то вычислить – занятие малоприятное, в большинстве случаев просто бесполезное, их можно только «купить».

И вот тут начались вопросы и ответы.

– А почему нельзя сделать подстановку разовым ключом?

– Менять каждый раз диск в дисковом шифраторе долго, сложно и дорого.

– А не в дисковом? А, например, в шифре на новой элементной базе, работающем с байтами?

И уже много позже:

– А если мы реализуем шифр программно, то почему там нельзя использовать разовые факториальные ключи?

Можно, и еще как! Наличие факториальных ключей в криптосхеме, работающей с байтами по типу традиционного регистра сдвига, подрубает на корню все усилия криптоаналитика выписать и проанализировать уравнения шифрования, найти в них какие-то зависимости. Подстановка неизвестна – все, суши весла. Но если в дисковом шифраторе подстановки были долговременными ключами по объективным причинам, то в программном шифре все эти причины исчезли, запросто можно сделать факториальные ключи разовыми! Первый этап – схема работает вхолостую, выработанная генератором гамма идет на внутренние цели, выработку факториальных ключей-подстановок. А на втором этапе традиционный регистр сдвига, работающий с байтами и дополненный ключами-подстановками, начинает вырабатывать гамму наложения для шифрования открытого текста. За счет факториальных ключей схема может быть сильно упрощена и работать в дальнейшем с огромной скоростью, намного перекрывающей все небольшие издержки начальной холостой работы. Для такой схемы пусть хоть весь Генштаб каждый день трясет перед телекамерами CNN своими шифрованными телеграммами, дразнит ими АНБ вволю, до факториальных ключей им все равно не добраться!

Идея факториальных ключей вызревала давно. Оценки стойкости схем с факториальными ключами колебались от 10100 до 101000, при желании можно сделать и больше, но это уже было бы изощрением. Скорости работы факториальных схем превосходили скорость программной реализации DES на порядок. К концу 80–х годов стало очевидно: факториальные схемы на новой элементной базе – это весьма перспективное направление развития шифров, сочетающее в себе высокую скорость и гарантированную стойкость. И что же дальше?

– Вы не выдвигали вашу схему на стандарт шифрования?

Да уж, чем-чем, а любовью к бумаготворческой деятельности Господь меня не наградил. Играть в бюрократические игры, состязаться в казуистике (а секретов врагам не выдадим?) – это не по мне.

– Нет.

Конкурент в лице заместителя начальника Спецуправления 8 Главного управления КГБ СССР вздохнул спокойнее. Действительно, доказывать кагалу начальников, что советским стандартом шифрования должна быть новая и перспективная схема, а не допотопная копия DES, что заветы Сталина уже устарели, что кибернетика – это не буржуазная лженаука, а сегодняшний и уж тем более завтрашний день криптографии, — это бесполезный Сизифов труд. По крайней мере, в СССР в то время.

Да, честно говоря, в конце 80–х годов пропихнуть какую-то оригинальную криптосхему в качестве открытого стандарта шифрования было абсолютно нереально. Слишком силен еще был синдром тотальной секретности в криптографии, вряд ли какой начальник решился бы взять на себя ответственность дать добро на опубликование каких-то оригинальных криптографических результатов. Переделайте немного DES, придайте ему совковый вид, но никаких своих секретов при этом не раскрывать! Это уже позже шелест зеленых купюр немного приоткрыл у Сталинской криптографической системы ту таинственность, за которой подчас скрывались элементарное ничегонеделание, нежелание начальников брать на себя даже самую малую долю ответственности, тихое стоячее болото. Но про это мы еще поговорим попозже, а пока вернемся в 70–е годы, на 4 факультет.

Что такое электронные шифраторы? Это то, что пришло на смену дисковым шифраторам. Постепенно идеи механических колес, рукояток, вращаемых человеком, штифтов, перепаек и перемычек стали анахронизмом. Появились полупроводники, транзисторы и первые логические элементы, с помощью которых стало возможным реализовывать криптографические преобразования, в которых алфавитом открытого и шифрованного текстов является множество, состоящее только из двух элементов – 0 и 1. Любую букву любого алфавита можно представить в виде двоичного вектора, следовательно, электронный шифратор пригоден для шифрования любой информации. Как шифровать? Конечно же гаммированием, наложением двоичной гаммы на двоичный текст. Задача простая: придумать генератор двоичной гаммы, зависящий от ключа, в котором вычисление такого ключа при некотором известном отрезке гаммы было бы таким трудоемким, что делало бы эту задачу неразрешимой за реальное время. Ну и, естественно, чтобы такой генератор был не очень сложно реализуем с помощью имеющихся типовых логических элементов.

Ключевое слово в электронных шифраторах – балалайка. Так вполне естественно обозвали типовой и самый распространенный узел в генераторах двоичной гаммы.

Из подобных балалаек, соединяя их различными способами друг с другом, и стали создавать различные генераторы двоичной гаммы, предназначенные для электронных шифраторов. Тут уже никакой лингвистики, никаких кроссвордов, как в шифрах простой замены. Нужно скрупулезно и точно просчитывать различные математические свойства этих балалаек: периодичность, статистику, группу преобразований, вероятности перекрытия гаммы и т.п.

Балалайки дали сильный толчок к развитию статистических методов анализа шифров. Если в дисковых шифраторах объем шифрованной переписки был сравнительно небольшой, то при использовании электронных шифраторов объем двоичной гаммы мог уже достигать нескольких миллионов знаков. А тогда, при каких-то огрехах в функции усложнения, появлялась возможность строить различные статистические аналоги, т.е. находить сразу целые классы ключей, реализующих статистически близкие гаммы.

В типовой балалайке присутствует коммутатор. Это, как правило, механический элемент, набор перемычек между контактами регистра сдвига и функции усложнения, т.е. факториальный ключ, подобный диску в дисковом шифраторе. Но опять же, как и в дисковых шифраторах, это долговременный ключ, разовыми ключами, как правило, являлись начальные заполнения регистра сдвига. Здесь, конечно же, коммутатор в какой-то степени «сглаживался» функцией усложнения, которая за один такт из двоичного вектора выдавала только один двоичный знак, но тем не менее задача определения коммутатора была весьма нетривиальной.

Электронным шифраторам была посвящена отдельная спецдисциплина – СД–7В. Нолики и единички, балалайки справа и слева — все это добро аппаратно реализовывалось и запихивалось в довольно большие ящики в 60–х годах. И, естественно, часто ломалось, а посему следующей спецдисциплиной, СД–7Г, был инженерно-криптографический анализ электронных шифраторов. Закоротило где-нибудь в ящике с шифратором, отвалился контактик, полетел транзистор – не опасно ли? Не полезет ли в линию связи открытый текст? Как заблокировать потенциально опасные неисправности? Как оценить вероятность отсутствия опасных неисправностей? В общем, все рутинные вопросы, очень важные, конечно, но скучные. Элементная база, электроника в первую очередь, должна быть понадежней, культура ее производства повыше.

Попыткой некоторого обобщения понятия шифратор, своего рода криптографической абстракцией, была теория шифрующих автоматов. В ней как бы намечались основные требования, которым должен удовлетворять современный шифратор: большая группа реализуемых преобразований, гарантированный период, стойкость к различным методам гомоморфизмов и т.п. Здесь, естественно, было полное царствование математики, а посему эта СД (кажется, СД–7Е) пользовалась большим уважением. Там нас впервые познакомили с таким свойством шифра, как имитостойкость, т.е. стойкость к попыткам целенаправленного искажения шифртекста и навязывания ложной информации. Историю возникновения самого понятия имитостойкости приводили следующую. В 60–е годы, во время войны во Вьетнаме, поставленные вьетнамцам советские ракеты класса «земля-воздух» управлялись с земли с помощью шифрованных команд. Американцы, имея мощные станции подавления таких радиосигналов, научились подавлять истинные команды управления ракетой и посылать вместо них ложные, заменяя некоторые знаки в перехваченных шифрованных сообщениях. В результате наши ракеты стали летать не в ту степь, а криптографы схватились за голову. Имитостойкость – это как бы отдаленная родственница электронной подписи, цели, которые преследует имитозащита шифра и система электронной подписи, весьма близки.

Ну и конечно теория информации, теория кодирования, коды исправляющие ошибки, энтропия, избыточность текста и все связанные с этим теоремы и задачи. Хотя большинство результатов по теории информации были в то время опубликованы в открытых изданиях (основополагающая книга Шеннона, многие книги по теории кодирования), у нас по инерции теорию информации причислили к спецдисциплинам со всеми вытекающими отсюда последствиями: секретными тетрадями и подготовкой в спецбоксе (совместно с преферансом).

Весь четвертый курс был посвящен практически одним спецдисциплинам. Все самые зверские экзамены (ТВИСТ и алгебра) остались позади, на экзаменах по СД уже обстановка была намного спокойнее, никого, как правило, за них не выгоняли, двойки ставили редко. Пахло окончанием факультета.

 

Глава 9. Прощание с факультетом

Грустно, ох как грустно было расставаться с 4 факультетом! Ясно было, что этот процесс – необратимый, что ему отданы лучшие молодые годы, что здесь был очень сильный коллектив, прекрасные преподаватели, интересная и полная впечатлений жизнь. Когда еще удастся окунуться в такую атмосферу? Что ждет впереди? Повседневная рутинная работа, одно и то же каждый день с 9 до 6 вечера. И так на всю оставшуюся жизнь, до седых волос, до самой пенсии. Так хоть на последнем, на 5 курсе надо успеть насладиться всеми остатками свободы, остатками молодой и беззаботной жизни в университетской атмосфере 4 факультета.

Впрочем, говоря об университетской атмосфере, нельзя не отметить, что над ней все больше и больше сгущались солдафонские тучи. Давно, еще чуть ли не со 2–го курса, генерал — начальник факультета нам постоянно обещал:

– Скоро переедем в новое здание, хорошее, большое, там для вас будут все удобства, включая шоферские курсы и лодочную станцию.

Особенно умиляла, конечно же, лодочная станция: водка, лодка и молодка. Шоферские курсы были и раньше в старом здании на Большом Кисельном, однако их почему-то прикрыли и не собирались открывать вновь. Не было никаких оснований верить сказкам про них в новом царстве, что и оказалось истиной. А реальной перспективой последствий от переезда было усиление милитаризации, закручивание гаек, борьба с вольнодумством и раскрепощенностью, возникновению которых способствовала вся атмосфера Большого Кисельного.

Как говорил Чебурашка, строили мы строили, и наконец построили. Мрачное кирпичное здание на Юго–Западе Москвы, вместо окон — узкие проемы, бойницы. Наверное, для того, чтобы палить из шифрующих автоматов по засевшим в соседней Олимпийской деревне супостатам. Название соответствующее – МУЦ, в переводе – Межведомственный Учебный Центр. Пожалуйте на новоселье!

Казалось, что никому, кроме генерала, этот переезд на МУЦ был не нужен. Все были довольны Большим Кисельным: в центре Москвы, легко добираться практически из любого района, отдельно от всякого начальства, жизнь на нем уже успокоилась, стабилизировалась, устраивала абсолютно всех. Ну, начальник, будь немного поумнее, упрись рогом:

– Нельзя нам быть в общем здании, мы же криптографы, особая специальность, повышенная секретность. Мы же учим молодых специалистов: никто, ни жена, ни мать, ни отец не должны знать, чем мы занимаемся. А в общем здании одни наши стены без окон уже будут привлекать повышенное внимание всех, кто ездит на автобусах по Мичуринскому проспекту. Ну ни к чему это, нам лучше жить, как и раньше жили, незаметно, на Большом Кисельном, вдали от этой суеты.

Если бы начальник был поумнее! Тогдашний генерал явно не относился к подобной категории, Большой Кисельный, этот уютный купеческий дворик, был сдан практически без сопротивления, даже с радостью. В первую очередь нам нужны хорошие военные!

Этот прискорбный факт застал нас уже в середине 5 курса. Все понимали, что переезд на МУЦ – это не просто перемещение шкафов и сейфов на новое место. Это конец целой эпохи, заложенной основателями факультета, конец многим традициям и неписаным правилам, существовавшим со времен основания факультета, это победа доблестных вояк над математиками, над нашими любимыми преподавателями, над всеми, кто не хочет ходить строем. Не умеешь – заставим!

Но все-таки большую часть своей жизни на 4 факультете мы провели на Большом Кисельном. Теперь уже трудно вдолбать в наши головы серьезное отношение к плакатам типа «в бою граната – роднее брата», трудно заставить слушать лай караульной собаки или принимать во внимание проповеди начальника курса:

– Не шутите с военной службой!

Хождение строем – этому можете воспитывать следующие поколения криптографов. Наш курс счастливо избежал подобной участи, не осолдафонился, не стал курсом «истинных» чекистов с их постоянным закладыванием друг друга, сохранил верность математике и криптографии, университетским традициям, заложенными основателями факультета. Может, генералу и нужны были в первую очередь хорошие военные, но это его личные проблемы. Таких людей можно найти во многих других военных училищах, а хороших специалистов-криптографов готовили только на 4 факультете ВКШ КГБ и нигде более. И подготовить хорошего специалиста намного труднее, чем хорошего военного, научить человека думать головой гораздо сложнее, чем топать по плацу ногами и беспрекословно воспринимать всякие солдафонские тупости и глупости. Главный итог обучения на 4 факультете: всегда думай, прежде, чем что-то делать, не верь ничему, кроме бесспорно доказанных фактов, не слушай демагогии и пустозвонства, не верь только одному авторитету, требуй доказательств. «Очевидно – это то, что легко доказывается» — еще одна поговорка нашего любимого Сан Саныча.

А еще факультет дал примеры того, что сейчас бы назвали наивным идеализмом, а раньше – честностью и порядочностью. Блат на экзаменах по основным предметам в наше время был практически исключен, только реальные ценности, только знания принимались в расчет. И от этого учиться было интересно, строго соблюдался принцип истинной демократии: все равны перед законом (экзаменом). Одно малейшее отступление от этого закона сразу же влечет за собой искушение сделать еще одно отступление, затем еще и еще. Маленькое ржавое пятно на кузове автомобиля очень скоро превращается в зияющую дыру, и весь автомобиль, какой бы замечательный он ни был изнутри, теряет свою цену. Не доводите автомобиль до ржавых пятен, следите за ним, не эксплуатируйте в экстремальных зимних условиях, чистите, промывайте, проводите профилактику – и он будет в прекрасном виде много лет.

К сожалению, условия развитого социализма, в которых существовал 4 факультет, можно сравнить разве что с зимней ездой по обильно посыпанной едкой солью дороге, к тому же с водителем-генералом, который слабо представлял себе истинную цену автомобиля и частенько путал его с телегой. Вместо поддержки университетского духа, заложенного его предшественниками, он тупо выполнял все идиотские инициативы, спускаемые сверху такими же генералами, устраивал борьбу за образцовый факультет, за повышение успеваемости, всячески усиливал на нем роль различных своих советчиков и соглядатаев, не обремененных математической логикой. Ведь на факультете училось много сынков различных генералов и потихоньку начинало проникать телефонное экзаменационное право. Этому праву всеми силами старались препятствовать преподаватели, но часто силы были слишком неравными, а надеяться на поддержку начальника факультета в этой борьбе было бесполезно.

Но все-таки в наше время, благодаря наивному идеализму преподавателей с кафедры математики, простой экзаменационной демократии, когда все равны, 4 факультет поддерживал свою высокую цену. А такой пример, показываемый в раннем возрасте, приводит к осознанному руководству в своей дальнейшей жизни простыми заповедями о реальном равенстве всех перед законом, по которым живет большинство людей в цивилизованных странах. И существовавший на факультете университетский дух служил своеобразным иммунитетом от проникновения бацилл «телефонной демократии». Разрушая прежние традиции, начальник факультета, может быть сам того не ведая, разрушал и этот иммунитет. Ну разве можно ставить двойку на экзамене сыну, чей отец-генерал позвонил начальнику факультета и попросил «последить» за ненаглядным чадом?

Милитаризация факультета усиливала в нем позиции любителей ходить строем и беспрекословно выполнять любые приказы (и прихоти) всяких начальников. Осознав свою силу, они стали иногда диктовать свои условия и кафедре математики, у которой, кроме наивного идеализма, веры в справедливость и в реальные знания, часто не было больше никакой поддержки.

В середине 80–х годов, будучи аспирантом-очником 4 факультета, я смог воочию наблюдать плоды такой политики на реальном живом примере.

Кафедра математики попросила нас, нескольких аспирантов, помочь им принять на первом курсе коллоквиум по линейной алгебре. Коллоквиум – это некоторый промежуточный экзамен, со всеми атрибутами экзамена: билетами, задачами, дополнительными вопросами. Отличие только в том, что это как бы «неофициальный» экзамен, за двойки на нем с факультета не выгонят, но у преподавателей складывается определенное впечатление об экзаменуемых слушателях.

Еще не испарились из памяти все подробности собственного обучения, таких же ситуаций, в которых я сам был экзаменующимся слушателем, поэтому настроение мое было самое что ни на есть благожелательное. И первый же мой подопечный усилил его еще больше: отвечает спокойно, без запинки, чувствуется, что парень серьезно подготовился, все дополнительные вопросы схватывает на лету, нет ни одного промаха. С большим удовольствием я поставил ему заслуженные 5 баллов и постарался, как мог, похвалить и пожелать успеха на экзамене.

Сидевший впереди другой слушатель внимательно вникал во все подробности нашего общения и делал какие-то свои выводы. Не успел еще первый парень выйти из-за стола, как он сам побыстрее напросился ко мне.

Я не могу описать полностью наше общение. Его метод был простой – на любой вопрос (в билете или дополнительный) – куча длинных и часто бессмысленных формул и в конце – результат по принципу «ткнуть пальцем в небо».

– Сколько всего векторов длины M над кольцом Z/N?

– Бесконечное число.

– Докажите.

– Это фундаментальный факт из мат. анализа

Мое благодушие смыло как рукой. Совершенно ясно, что человек пришел абсолютно неготовым, не знающим элементарных вещей, и при этом наивно пытающийся обвести меня вокруг пальца своей демагогией, пусть даже выраженной длинными и бессмысленными формулами. Дополнительный вопрос: прошу его посчитать ранг матрицы размера 3х3 в которой два столбца – линейно независимы, а третий – результат простого сложения первых двух. Завис минут на 10, исписал около страницы, в конце резюме: = 3.

– Ну расскажите, как считали.

В голове – полная мешанина, кое-что из алгебры, кое-что из мат. анализа, а основная часть – чушь собачья. И огромный апломб.

– Вы дали неверный результат. Ранг равен 2.

– Я тоже получил ранг 2, это просто описка.

Тут же, у меня на глазах, переправляет свой результат.

– Но Вы мне так и не объяснили, как Вы считали.

– Я все верно посчитал, это вы меня не поняли.

Другой дополнительный вопрос – тот же результат, те же сцены: я посчитал все верно, неверный результат – это просто описка, Вы меня не поняли. Ну просто еще и наглый парень, ко всему прочему!

– Хорошо, вот еще один дополнительный вопрос, но я прошу Вас ответить на него в присутствии еще одного преподавателя.

Иду за другим аспирантом, Серегой, который пока скучает. Вместе наблюдаем очередную абсолютно аналогичную сцену. Теперь его уже не поняли двое.

– Достаточно. Я вынужден поставить Вам 2.

Взвейтесь соколы орлами! Что с ним стало! Несправедливо, я все правильно отвечал, меня не поняли и все по новой с удвоенной силой. Меня этот тип очень заинтересовал, и я спросил о нем у Сан Саныча. Сын заместителя министра обороны одной из тогда еще не бывших советских республик. Направляя его на учебу, это министерство строго наказало: обеспечить, чтобы он доучился до конца и был выпущен офицером, в противном случае служить на горную границу отправят кого-то из москвичей.

– Сейчас Вы ему совершенно справедливо поставили 2, а вот на экзамене…

Сан Саныч понуро посмотрел на меня, а я сразу же вспомнил первого парня, судя по всему москвича, и представил себе, что его после окончания факультета пошлют на горную границу только из-за того, что отчислят за двойки сынка замминистра обороны. Нет, нет и еще раз нет!

Против лома нет приема. На словах отношение начальства к преподавателям математики было корректным, а на деле – как всегда в нашем государстве относятся к шибко умным. Университетский дух 4 факультета держался на голом энтузиазме преподавателей первой волны, а еще – на любви подавляющего большинства слушателей к математике и тем, кто целиком посвятил себя ей. Но слушатели приходят, учатся и уходят, постепенно пропадают традиции, а образовывающийся вакуум заменяют хорошие военные.

Жалко, чрезвычайно жалко было покидать Большой Кисельный. Но нам через полгода предстояло покинуть и всю Высшую Школу КГБ, со всеми ее порядками и премудростями. Так где же провести выпускной банкет? Конечно же, на Кисельном!

Много поколений выпускников Высшей Краснознаменной Школы КГБ из года в год лелеяли одну и ту же мечту: напоить на выпускном вечере боцмана. Все пять лет, что мы учились, слово «боцман» было в устах наших начальников универсальной страшилкой, такой же, как у родителей, которые пугают милиционером непослушных детей. Приплытия боцмана на строевой смотр боялся даже наш генерал, начальник факультета. Но чаще всего боцман любил наводить шухер в общаге, где, по определению, его душе было наиболее привольно и всегда ждала обильная добыча в виде очередных суток ареста, выписываемых направо-налево. Все повидавшие по милости боцмана московскую гауптвахту потом обязательно клялись напоить его до бесчувствия на выпускном вечере, пусть даже ценой самопожертвования.

Наш курс, конечно же, почти целиком мечтал напоить Чуду. Но тут он проявил себя тонким стратегом, не стал ввязываться в одиночные бои, стойко держал круговую оборону, иногда исполняя свою любимую песню про Родину, которая щедро поила, но только одним лишь березовым соком. В общем, этой мечте не суждено было сбыться. А где-то в конце вечера к нам наконец-то пожаловал боцман.

– Леонид Григорьевич, давайте выпьем на прощание.

Общага, собрав остатки сил и извлекая из самых зашифрованных источников тщательно сберегаемый для такого случая коньяк, потянулась к боцману.

– Это у меня сегодня уже третий вечер.

Далеко еще молодым офицерам до его закалки, тщетны оказались надежды! Боцман лихо забулькал в себя N грамм огненной жидкости и поплыл дальше. А общага малость подустала и тихо сдалась на милость победителя.

Все, окончен бал, погасли свечи. Впереди – другая жизнь, другие впечатления, другая операционная система. На следующий день Чудо решил устроить нам прощальное построение, на котором сказать свое отеческое напутствие перед дальней дорогой в самостоятельную жизнь. Но уже, конечно же, на МУЦе, в этом медвежьем углу, собрав там, на настоящем плацу, и молодых офицеров, и первокурсников, которые должны на таких мероприятиях набираться солдатского ума-разума. И вот на наши еще слегка шумящие головы посыпались от специально натренированного первокурсника пионерские клятвы: брать пример со старших товарищей, хорошо учиться, любить свою Родину, не пить, не курить и матом не ругаться.

Старшие товарищи ехидно усмехались:

– Мы верим в тебя, малыш!

Прощальная песня математиков 4 факультета Высшей школы КГБ СССР. Музыка общеизвестная, слова народные.