Черные корабли

1854 г. стал роковым для Японии. Самоизолировавшаяся от внешнего мира страна сакур и самураев вела свою обыденную жизнь под властью сегуна из дома Токугава, пока в один из дней этого рокового года в бухту Урага не вошли «черные корабли» под звездно-полосатым флагом. Флагман эскадры коммандор Перри выставил ультиматум: Япония должна подписать торговый договор с Соединенными Штатами или... Альтернатив у сегуна было немного: либо начать войну, исход которой было несложно спрогнозировать — самураи с их катанами, копьями и луками, вряд ли могли противостоять американским пушкам и винтовкам, или подчиниться нажиму грубой силы. Последнее и произошло, под жерлами американских орудий договор был подписан, и Япония вновь вернулась на международную арену.

Первоначально сотрудничество между двумя странами было взаимовыгодным. Американские капиталы и специалисты фактически возводили японскую промышленность, Страна восходящего солнца быстрыми темпами превращалась в крупного империалистического хищника. Такое положение дел удовлетворяло и Вашингтон, стремившийся проникнуть на восточноазиатские рынки, и особенно в Китай, в Белом доме не особенно хотели сталкиваться с великими державами Европы. К 70-м годам XIX в. Англия, Франция, Россия и Германия вели ожесточенную борьбу за Дальний Восток, однако противостоять любой из них США тогда не могли, куда как сподручнее было загребать жар чужими — японскими руками.

Американцы всячески провоцировали японское стремление к территориальной экспансии, в 1874 г. при их помощи японские войска захватили китайский остров Тайвань, в 1879 г. был аннексирован о. Рюкю. Токио исправно платил по счетам, американские капиталы проникали на новые территории, Вашингтон получал новые «выгодные» договоры, например, с Кореей в 1882 г.

Однако взращенный Вашингтоном хищник начинал проявлять самостоятельность. Токио уже не удовлетворяли перспективы второсортной державы. Первая проба сил произошла в 1894—1895 гг.: японской армии и флоту удалось наголову разгромить Китай. Япония вступила в «концерт» великих держав и начала играть свою партию. В 1899 г. в Китае вспыхнуло восстание ихэтуаней, его не давили только ленивые, в интервенции приняли участие Англия, Россия, Германия, Япония, США, Австро-Венгрия и т.д. Естественно, у восставших не было шансов, а интервенты не преминули воспользоваться плодами: 7 сентября 1901 г. был подписан так называемый Заключительный протокол — Китай был фактически поделен на зоны влияния. В Вашингтоне опомнились довольно поздно, только в 1899 г., когда войска интервентов уже вовсю орудовали в Поднебесной, в Белом доме осознали, что контингентов, посланных для подавления Восстания, явно недостаточно для удержания прочных позиций в регионе. Спасая положение, сенатор Дж. Хэй предложил доктрину «открытых дверей», по которой все державы получали равные коммерческие возможности, даже в специальных сферах интересов других государств. Дипломаты США ухватились за эту ниточку и в 1901 г. смогли отстоять свои интересы, по крайней мере на бумаге.

Однако позиция США, кстати сказать, резко изменившаяся после 1898 г., становилась все более жесткой в отношении Японии. Усилия американцев в Тихом океане раздражали не только Токио, но и Лондон, что и обусловило сближение последних. 30 января 1902 г. Великобритания и Японская империя подписали союзный договор. Его антирусская направленность бросалась в глаза, в то время как антиамериканская была завуалирована, но тем не менее довольно прозрачна. Два года подготовки ушло у Японии на то, чтобы развязать войну с Российской империей. Триумфальная же победа, а в особенности шокировавшая весь мир виктория в Цусимском сражении, окончательно вывела Страну восходящего солнца в разряд великих держав. Одержав победу над одним гигантом, небольшое островное государство теперь чувствовало в себе силы бросить вызов второму. Отомстить за позор «черных кораблей».

Итак, к началу XX в. США с удивлением для себя обнаружили совершенно новый мир, с совершенно новыми угрозами. Блестящая победа в американо-испанской войне и превращение североамериканской республики в колониальную империю требовало от Вашингтона поиска совершенно новых путей взаимодействия с внешним миром. К счастью, теоретические основы для поиска необходимого решения появились именно в Соединенных Штатах. Как раз на рубеже веков «апостол экспансии», как его принято называть в советской исторической литературе, адмирал А.Т. Мэхен разработал теорию «морской мощи». Вкратце его идеи сводились к следующему: для достижения сколь-нибудь ощутимых внешнеполитических успехов государству необходимо иметь мощный военно-морской флот, опирающийся на разбросанные по всему мировому океану опорные базы. Для защиты заокеанских владений также нужен сильный флот, а не расположенные в крепостях гарнизоны, сила же флота определяется количеством и качеством линейных кораблей.

Случайно ставший президентом Теодор Рузвельт был близким другом и учеником адмирала. Неудивительно, что он начал активно применять на практике идеи Мэхена. США приступили к созданию мощного, современного броненосного флота. На первое место вышло строительство стратегически необходимого Панамского канала, чтобы иметь возможность быстро перебрасывать корабли из Тихого океана в Атлантический и обратно. Теперь защита недавно приобретенных тихоокеанских владений, и прежде всего Филиппин, была первостепенной задачей американской стратегии. Однако оборона осложнялась удаленностью и большим количеством островов. Естественно, построить по форту и придать по гарнизону каждому из более чем 7100 островов было невозможно. Поэтому с «коммерческой и военной точки зрения» было решено оборонять только главный остров архипелага — Лусон.

В Вашингтоне чувствовали, что войн не избежать, больших или малых — это другой вопрос, а вот то, что они произойдут, сомнений не вызывало. Однако американская армия и флот практически не имели опыта и военных традиций. Как показала американо-испанская война 1898 г., начисто отсутствовала координация между сухопутными войсками и флотом. В 1903 г. для решения этой задачи был создан Объединенный комитет начальников штабов. Первоначально в этот зародыш, который так никогда и не стал подлинно генеральным штабом, входило всего 8 человек: четверо от генерального штаба армии и четверо от генерального штаба ВМС. Комитет скорее был своеобразным клубом, салоном для морского и военного министра с адъютантами, нежели действенным военным механизмом. На службу сюда офицеры попадали «скорее по желанию, нежели по приказу», да и воспринимали ее как курорт рядом с большими звездами. Только в 1919 г., на основе опыта Первой мировой войны, комитет был реорганизован, в его состав был включен Объединенный комитет по планированию. Новая структура

функционировала как постоянно действующая рабочая группа, теперь именно комитет по планированию разрабатывал детальные планы на случай войны. Штат самого Комитета начальников штабов был сокращен до шести человек, в обязанности которых теперь входило лишь принятие ответственных решений и утверждение планов.

Сразу после нападения Японии на Россию в 1904 г. начальник генерального штаба армии генерал-лейтенант А.Р. Шаффи настоял на разработке ряда планов на случай начала войны. То была первая, запоздалая реакция американских военных на уже давно назревшие угрозы. Так появились известные «цветные планы». Каждый цвет соответствовал нации, с которой предполагалось вести войну: красный — Великобритания, черный — Германия, зеленый — Мексика, оранжевый — Япония.

В 1907 г. отношения между США и Японией чрезвычайно осложнились, государства находились на грани вооруженного конфликта. Удавка, накинутая японцами на Филиппины, была прочной, слишком удаленные от метрополии острова было практически невозможно оборонять. Однако отказываться от выдвинутого в Тихий океан форпоста в Вашингтоне не собирались. Т. Рузвельт в сложившейся ситуации писал: «Это наша ахиллесова пята... но я лучше увижу эту нацию сражающейся насмерть, чем увижу ее отдающей их Японии или любой другой стране по принуждению» — Америка была готова сражаться. В Токио же решили не доводить дело до драки.

В конце 1907 г., когда ситуация разрядилась, американский линейный флот отравился в кругосветный вояж. Большие белые корабли за 14 месяцев посетили многие порты. Вашингтон наглядно демонстрировал свои возможности. Однако демонстрация это одно, а реальные стратегические выводы — другое, ситуация 1907 г. выявила одну серьезную стратегическую слабость США — в случае войны удержать Филиппинские острова не удастся. Следовательно, о. Лусон не удовлетворял требованиям ВМС в качестве главной базы флота на Тихом океане. После длительных обсуждений была выбрана бухта Пёрл-Харбор на о. Оаху в Гавайском архипелаге. Новая база была значительно ближе к Западному побережью Соединенных Штатов и прямое вторжение ей не угрожало. Пёрл-Харбор теперь воспринимался как «оборонительный буфер» для тихоокеанского побережья метрополии. Решение военных было поддержано Конгрессом, который ассигновал на эти цели 1 000 000 долларов.

Тем не менее проблема обороны тихоокеанских владений США является лучшей иллюстрацией фразы: «история учит тому, что ничему не учит». Стоило Рузвельту и его команде покинуть Белый дом, как стратегические приоритеты изменились. Президент Тафт в 1901—1904 гг. был губернатором Филиппин и, естественно, неровно дышал к архипелагу. По-видимому, здравомыслие в Вашингтоне довольно долго брало верх над политическими прихотями, однако в конце концов президенту удалось добиться своего. В 1913 г. в «оранжевых» планах появляется задача удержания Филиппинских островов во что бы то ни стало. Сомнений в том, что архипелаг станет первым объектом японской агрессии, в Комитете начальников штабов не было. Не было сомнений и в том, что первоначально японские силы будут значительно больше.

Но американские стратеги должны были выполнить политический заказ, и, как обычно в таких случаях, о действительной реалистичности разрабатываемых планов и возможных жертвах никто не думал. Гарнизонам, расположенным на островах, ставилась невыполнимая задача — держаться до подхода линейного флота. Когда флот подойдет к Филиппинам? По самым оптимистическим оценкам через четыре месяца, то есть несчастным солдатам предстояло обороняться в условиях полной блокады, без подвоза боеприпасов и провианта, без надежды на подкрепления. Им предстояло сохранить острова под ежедневными утюжащими бомбардировками корабельных орудий, отражать атаки десантников — и все это в условиях голода и тропических болезней. Но фантастичность нового «оранжевого» плана на этом не заканчивалась...

Собранный из портов приписки американский линейный флот должен был обогнуть мыс Горн (Панамский канал еще не был закончен) и прибыть к Филиппинским островам. Корабли, совершившие переход в много тысяч миль, практически без горючего должны были разогнать Императорский японский флот. Видимо, победа должна была быть обеспеченна обреченной решимостью американских экипажей, так как для бегства у них просто не было топлива. Или японские адмиралы должны были разбежаться от страшно потрепанного вида американских кораблей. Сам по себе этот план сильно напоминает трагедию 2-й тихоокеанской эскадры адмирала Рожественского, большая часть кораблей которой навсегда остались в Цусимском проливе. И, наконец, после того как японский флот оставит Филиппинский архипелаг, американские ВМС совместно с армией должны были начать наступление. Однако в плане совершенно не учитывался тот факт, что военно-морская база на о. Лусон не была готова принять весь американский флот. В Манильской бухте просто не было достаточной инфраструктуры для обеспечения такого количества кораблей и экипажей, но и это не интересовало стратегов в Вашингтоне. К счастью для американского флота и армии, да и в целом для народа, данный план никогда не был приведен в действие.

 

Узел затягивается

Новый рубеж в американо-японских отношениях определился не в период обострения отношений между двумя странами, а в момент, когда Вашингтон и Токио были союзниками. Этот рубеж проложила Первая мировая война. Глобальный конфликт, потрясший мир, навсегда изменил систему международных отношений. Ранее великие державы, чья политика определяла соотношение сил на всем земном шаре, развалились. Российская империя, потрясенная революцией и Гражданской войной, ушла в небытие, исчезла с политической карты. Австро-Венгерская империя проиграла войну, пережила революцию Германская империя. И если австрийская империя погибла окончательно, то Россия и Германия были надолго исключены из международных отношений. Великие европейские державы, союзники по Антанте — Великобритания и Франция — вышли из четырехлетнего военного противостояния экономически ослабленными, с расстроенными финансами и огромным внешним долгом, прежде всего перед США. С другой стороны, Соединенные Штаты и Япония, наоборот, лишь упрочили свое финансовое и военное положение.

В 1914 г. Японская империя находилась в довольно интересной ситуации. С одной стороны, ее основным конкурентом в Азиатско-Тихоокеанском регионе была никак не Германия, а как раз наоборот. Страны Антанты — Англия, Франция, Россия и тяготевшие к ним Соединенные Штаты — представляли для Токио куда большую угрозу. Однако война с такой коалицией вряд ли была по силам Японии. С другой стороны, Германия владела довольно обширными колониями в Тихом океане и привлекательными концессиями в Китае. В имперском правительстве рассудили, что значительно выгоднее взять то, что лежит под рукой, нежели ввязываться в длительный, дорогостоящий и скорее всего бесперспективный конфликт. Япония объявила войну Германии.

Военные действия в Азии в корне отличались от кровопролитных сражений европейских армий. С началом войны Япония легко очистила от немецких войск китайскую провинцию Шаньдун. Затем Императорский флот провел ряд десантных операций, которые принесли империи немецкие колонии на Маршалловых, Каролингских и Марианских о-вах. На этом Первая мировая война для Японии практически закончилась. Оказавшись в позиции третьего, Япония радовалась...

Императорское правительство решило попрочнее закрепить достигнутое. Токио потребовал от Пекина передать права на германские концессии в Шаньдуне. Требования закончились ультиматумом 25 мая 1915 г. В документе содержалось «21 требование», в случае удовлетворения которых Япония фактически забирала весь Китай. Столь откровенная претензия на доминирование в регионе возмутила Вашингтон. Государственный департамент отреагировал резкими заявлениями, однако не подкрепленными ни экономическим, ни военным давлением. В Токио довольно спокойно смотрели на то, что Соединенные Штаты не признают японо-китайских договоренностей, нарушающих интересы США, территориальную неприкосновенность Китая и принцип «открытых дверей».

Японский кабинет прекрасно сознавал всю силу своей позиции. Коль скоро США продолжали смещаться в антияпонский сектор, то в Токио решили заручиться английской поддержкой. Пользуясь тяжелым положением союзников в Европе, летом 1916 г. японское правительство потребовало от Лондона признать за Японией бывшие немецкие владения в Тихом океане и Шаньдуне. Ухудшение положения на Западном фронте и фактический развал русского фронта вынудили Великобританию пойти на уступки. 16 февраля 1917 г. было подписано соответствующее секретное соглашение, о котором США ничего не знали вплоть до Парижской мирной конференции.

В 1918 г. Японии удалось навязать китайскому правительству ряд займов и военно-морской договор. Поднебесная медленно, но верно становилась японским протекторатом. Столь активное проникновение Японии в Китай все больше и больше раздражало Вашингтон. Теперь японские притязания напрямую угрожали американским инвестициям в Китае.

6 апреля 1917 г. Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну. Обе страны оказались формальными союзниками по Антанте. Однако и на этот раз в Токио решили играть на опережение. Несмотря на то что в России произошел революционный взрыв, а немецкие войска еще находились на французской территории, финальная гиря на весы войны уже была брошена. Дни Германии были сочтены, противопоставить что-либо огромной финансовой и промышленной мощи Североамериканских Штатов Берлину было нечего. Учитывая складывавшуюся ситуацию, правительство Японской империи решило готовить мирную конференцию... По сложившейся к тому моменту международной традиции, любая война заканчивалась конференцией, на которой, собственно, и устанавливались условия мира, распределялись трофеи, на картах проводились новые границы. В 1917 г. не надо было быть Нострадамусом, чтобы предсказать, что по завершении войны США сделают все, чтобы лишить Японию приобретений в Китае и на Тихом океане.

В Токио это понимали, поэтому решили заручиться двусторонним с американцами договором, трезво рассудив, что лучше пожертвовать малым сейчас, чем потерять большое в будущем. В Вашингтон направилась миссия К. Исии, целью которой было добиться от США признания особых прав Японии в Китае. В Государственном департаменте не скрывали, что знают истинные цели Японской империи, ее стремление к торговому преобладанию «на всем Востоке» . Однако обострять ситуацию внутри Антанты было не с руки, да и японцы шли на уступки. Соединенные Штаты не стремились к территориальным приобретениям в Китае, самое важное было сохранить свои капиталы и получить свободный доступ к рынкам, Япония же соглашалась с принципом «открытых дверей». Таким образом, Токио сохранял концессии, а Вашингтон — лицо. 2 ноября 1917 г. между государственным секретарем США Р. Лансингом и К. Исии было заключено соглашение, устанавливавшее принцип «открытых дверей» при признании за Японией особых прав на ряд китайских территорий.

Война закончилась, и оказалось — решенные соглашением «Лансинг—Исии» проблемы всплыли вновь. Президент США В. Вильсон отчаянно пытался вывести свою страну в качестве доминирующей силы на международную арену. Однако наивный идеализм американского президента, который «глубоко уверовал, что он миссионер, призванный спасти... язычников», натолкнулся на жесткую оппозицию европейских дипломатов. В Европе «14 пунктов» Вильсона энтузиазма не вызвали, тем не менее президент всеми силами пытался добиться своего. В узком кругу он, не стесняясь, заявлял, что экономическое «...руководство будет за нами... Другие страны мира будут следовать нашему руководству...». Программа мирового лидерства была налицо.

Но для того чтобы ее реализовать, американскому президенту на Парижской мирной конференции требовалось не только протолкнуть идею о создании международной организации — Лиги Наций, но и создать новую форму эксплуатации колоний. Стремясь к экономическому проникновению в бывшие европейские владения, В. Вильсон выступил с предложением о мандатах. Новая система передела заморских владений предполагала принцип «открытых дверей», «равных возможностей» и «интернационализации» колоний. В особенности США настаивали на «интернационализации» Маршалловых,

Каролингских и Марианских островов, которыми фактически владела Япония. Таким образом, вопрос о японских приобретениях был поднят вновь, в значительно более острой форме, нежели ранее.

Однако споры и противоречия между европейскими державами были настолько велики, что Азия отходила на второй план. Япония, неожиданно для США, получила возможность для маневра. Лондону отчаянно требовалась поддержка для решения европейских проблем. Именно в этот момент японская делегация решила разыграть карту секретного англо-японского соглашения 1917 г. Удар оказался сильным и, самое главное, совершенно неожиданным для американцев. Консолидированная позиция Лондона и Токио по вопросу о передаче Японской империи бывших германских островных владений и Шаньдунского полуострова пошатнула позиции Вильсона. Кроме того, в случае отрицательного решения Япония угрожала выйти из переговорного процесса, что ставило под вопрос всю создаваемую Вильсоном конструкцию.

Президент решил отступить, его манили журавли в небе. Он, казалось, совсем перестал воспринимать советы экспертов, которые прямо заявляли, что Япония стремится распространить свою экспансию на всю Восточную Азию. Не слушал он и ближайшее окружение, которое настойчиво советовало вышвырнуть Японию из Китая . Вильсон пошел на уступки, он «легко отдал» Японии германские острова севернее экватора (за исключением о. Яп), однако вопрос о Шаньдуне оставался открытым. Столкнувшись с серьезным сопротивлением со стороны США, Великобритании и Франции, японская делегация вынуждена была отступить, пообещав вывести войска из провинции. Однако Вильсон не считал, что китайский вопрос исчерпан, намереваясь прежде всего создать Лигу Наций и включить в нее Японию, а уже затем через этот международный орган «добиться справедливости для китайцев».

28 июня 1919 г. был подписан Версальский мирный договор, определивший геополитический расклад на последующее двадцатилетие. 7 июля Вильсон возвратился в США, где Конгресс отказался ратифицировать договор, провал внешнеполитического курса В. Вильсона был полным. США в погоне за несбыточной на тот момент мечтой пошли на громадные уступки, так ничего не получив взамен. Одной из важнейших причин провала договора было то, что он слабо отвечал требованиям крупной американской финансово-промышленной буржуазии, которая крепко «наложила свою цепкую руку на конгресс».

Задолго до подписания Версальского договора американские интересы вновь столкнулись с японскими на севере Китая и в раздираемой Гражданской войной России. Усиление японского финансового проникновения в Китай и стремление Токио поставить под свой контроль всю финансовую систему Поднебесной вынудили Белый дом перейти к активным действиям. Летом 1918 г. правительство США предложило правительствам Англии, Франции и Японии организовать международный консорциум для предоставления займов Китаю. В Вашингтоне такой консорциум представляли в качестве организации, контролирующей все иностранные займы, в которой американские банкиры играли бы первостепенную роль.

Великобритания и Франция ответили согласием, Япония соглашалась со ссылкой на «специальные интересы» и выступала против включения в зону действия консорциума Маньчжурии и Восточной Монголии. Японию прежде всего беспокоило расширение функций нового образования не только на административные и политические займы, но и на кредиты на строительство и финансирование уже существующих промышленных объектов и железных дорог. Американская банковская группа настаивала на финансировании Китая через консорциум без учета «сфер влияния», что соответствовало интересам американской дипломатии, настроенной на вытеснение Японии из Китая.

Другим местом столкновения Вашингтона и Токио стала Китайско-Восточная железная дорога — важнейшая транспортная артерия Китая, ранее принадлежавшая Российской империи. В декабре 1917 г. японский кабинет обратился к странам Антанты с предложением об односторонней интервенции на советском Дальнем Востоке. Однако эта ничем не прикрытая попытка захватить доминирующие позиции в Сибири натолкнулась на жесткую оппозицию. Стремясь ограничить военный контингент Японии, Вашингтоном был предложен вариант коалиционной интервенции. Вильсон, подобно его дипломатам, опасался «очевидного — как бы японские войска, раз уж они попали в Сибирь, не остались там».

Первые попытки установить свой контроль над КВЖД были предприняты США еще в октябре 1917 г., когда в Россию прибыл «Корпус русской железнодорожной службы» во главе с американским инженером Дж. Стивенсом. Американские дипломаты мучались кошмаром японского захвата дороги. В конце 1917 — начале 1918г. американский консул в Харбине Мозер настойчиво требовал от Госдепа взять «контроль над железными дорогами», иначе «это сделает Япония». Опасения подтверждались усилением японских войск в полосе отчуждения КВЖД. Настойчивые предложения Вашингтона о создании международного органа по контролю над дорогой неизменно наталкивались на ожесточенный отпор со стороны Японии, которая была крайне чувствительна «к любому плану, который давал американцам преобладающее влияние в этой части Дальнего Востока». Ни одна из сторон не собиралась идти на уступки, приз был слишком велик — Китай.

Попытки усилить дипломатическое давление на Японию результатов не давали. В августе 1918 г. госсекретарь Лансинг даже предложил Вильсону увеличить американский контингент в Сибири, однако президент не пошел на открытое нагнетание обстановки. Все усилия американцев привели лишь к тому, что японское правительство предложило разделить управление дорогами: КВЖД передать Японии, а сибирские дороги — США. Однако в Белом доме не видели причин, по которым стоит «согласиться с японским контролем над КВЖД». Вашингтон продолжал попытки дипломатическим путем вытеснить Японию с железной дороги. В конце концов японцы сдались. Императорское правительство пошло на переговоры и дало согласие на создание межсоюзнического органа по контролю над КВЖД и сибирскими железными дорогами. Однако функции нового Технического совета были определены настолько расплывчато, что его руководитель американец Стивене называл новый орган не иначе как «фарсом». Дальнейшие переговоры вынудили Японию пойти еще на ряд уступок, в результате полномочия Стивенса были несколько расширены. 15 января посол Японии в США виконт Исии передал Лансингу окончательный вариант «Плана по надзору за КВЖД и сибирскими дорогами в зоне действия союзных войск». План предполагал не только совместное управление, но и совместную защиту железных дорог. Кроме того, предусматривалось создание особого органа — Межсоюзного железнодорожного комитета (МЖК).

МЖК должен был осуществлять контроль над двумя органами, непосредственно контролировавшими железные дороги, — Технического совета под руководством Стивенса и Совета по воинским перевозкам во главе с японским представителем Такэути. Таким образом, США удалось временно потеснить Японию в Китае и Сибири, но не надолго.

Первая же попытка американцев действительно захватить КВЖД полностью провалилась. В июле 1919 г. Стивене решил воспользоваться выступлением китайских и русских рабочих и оккупировать дорогу. По его распоряжению американские войска заняли Харбин и ряд других опорных пунктов для их «защиты». Однако малое количество войск, которыми располагали американцы в регионе, не позволило захватить всю дорогу. Японцы решили не дожидаться подвоза подкреплений из Америки и силой вытеснить конкурентов. В начале 1920 г. японские войска стали вводиться в полосу отчуждения дороги, в основном в те пункты, которые были уже заняты американцами. Так солдаты Страны восходящего солнца заняли станцию Маньчжурии, телеграф в Харбине и Бухэду. Естественно, свои действия японцы ни с какими международными органами не согласовывали. Напряжение возрастало и легко могло перерасти в вооруженный конфликт. Гром чуть было не грянул на станции Хайлар. Американские солдаты открыли огонь по японцам, последние ответили адекватно, обстреляв американцев. К счастью, инцидент не имел дальнейших последствий, за исключением ряда дипломатических демаршей и жестких взаимных обвинений.

Стремясь убрать японские войска с КВЖД дипломатическим путем, Вашингтон обратился за помощью к Лондону. Для Великобритании усиление Японии в регионе было таким же бельмом на глазу, как и для США. Англосаксы настойчиво потребовали от Токио подчиняться МЖК и предложили финансировать КВЖД через международный консорциум. Однако полностью выпускать из своих рук финансовый и административный контроль над дорогой Япония не собиралась. 23 июня 1920 г. министр иностранных дел Японской империи Утида заявил, что его страна настаивает на изъятии железной дороги из сферы деятельности консорциума. Опасаясь, что Япония вообще сорвет создание консорциума и тем самым вытеснит США с финансовых рынков Китая, американская дипломатия была вынуждена пойти на уступки. Провалились и другие попытки Белого дома вытеснить японские войска из полосы отчуждения КВЖД.

Тем не менее определенным успехом Вашингтона можно назвать подписанное 15 октября 1920 г. банковскими группами США, Англии, Франции и Японии соглашение о создании международного консорциума. Удалось даже добиться определенных уступок от Токио. Так, Япония снимала свои требования об исключении из сферы деятельности консорциума Маньчжурии и Восточной Внутренней Монголии, а США соглашались не распространять его действие на Южно-Маньчжурскую железную дорогу и ряд других дорог. Таким образом, Вашингтон добился относительно беспрепятственного проникновения своих капиталов на китайские рынки.

В ноябре 1920 г. проигравший выборы В. Вильсон уступил овальный кабинет У. Гардингу. Новый президент слыл изоляционистом. В его предвыборных лозунгах и программе ясно говорилось, что он не будет следовать курсу Вильсона во внешней политике. Однако эти слова касались эфемерных, умозрительных конструкций, созданных предшественником, таких как Лига Наций. Она не приносила реальных дивидендов и, что самое интересное, не могла их принести в обозримом будущем. Совершенно иная ситуация сложилась в отношении Дальнего Востока. Здесь, прямо как по Марксу, базисом политики была экономика. Неудивительно, что сменивший Лансинга на посту госсекретаря Юз продолжил курс предшественника. Основная задача осталась та же: вытеснение Японии из Китая и Маньчжурии.

Новая администрация предприняла ряд демаршей, направленных на сохранение Технического совета и усиление полномочий Стивенса «по новому соглашению». Однако шедшие параллельно переговоры с Лондоном и Токио зашли в тупик. Летом 1921 г. правительство США предприняло попытку заручиться поддержкой китайцев в вопросе о статусе КВЖД, однако и она провалилась. Потерпели неудачу и американо-японские переговоры о реорганизации управления КВЖД, проходившие в августе — сентябре 1921 г.

Не добившись успеха на фронтах двусторонней дипломатии, в Вашингтоне было решено попробовать добиться желательных результатов посредствам международной конференции. Вопрос о статусе КВЖД и вообще китайский вопрос должны были быть вынесены отдельным пунктом на намеченной на конец 1921 г. Вашингтонской конференции по ограничению морских вооружений. Таким образом, узел противоречий между Соединенными Штатами и Японской империей все больше и больше затягивался. Китайский вопрос уже к 1921 г. приобрел такую остроту, что вероятность его компромиссного, дипломатического решения вызывала большие сомнения. Призрак большой войны на Тихом океане приобретал все более отчетливые формы.

 

Скрытая угроза

Первая мировая война явилась крайне важным допингом для американской экономики, окончательно выведшем ее на первое место. Война подхлестнула рост внешнего товарооборота, экспорт из США в воюющие страны достиг астрономических сумм. Государственные заказы для армии и флота, в особенности с 1917 г., когда Америка вступила в войну, еще больше стимулировали промышленность, как следствие росли зарплаты и внутренний товарооборот, гражданские отрасли. Наступала эра просперити.

Война привела и еще к одному немаловажному последствию — небывалому росту американского торгового флота — экспорт и войска в Европу надо было доставлять. Однако моря только кажутся бескрайними, в действительности они не многим отличаются от суши. Морские трассы, по которым идут корабли, довольно ограничены и в этом смысле схожи с шоссейными дорогами. Весь смысл морских войн и гонок вооружений во все времена сводился к довольно простой формуле обладания этими морскими дорогами. Кто владеет морскими коммуникациями, может беспрепятственно проводить свои торговые суда по ним, а значит, может получать прибыли. И именно это обстоятельство вбило огромный клин между союзниками по Антанте, США и Англия не могли поделить море. Но если Туманный Альбион все еще оставался владыкой морей и имел самый мощный военный флот в мире, то Соединенные Штаты могли надеяться только на дипломатию. Строительство флота дело долгое... А обеспечить своим торговым судам беспрепятственную навигацию — задача срочная и архиважная.

Американская дипломатия интересна тем, что для решения буквально любой задачи выдвигается доктрина, нередко общемирового значения. Так стало и на этот раз, еще до вступления США в войну в Вашингтоне появилась идея «свободы морей». Вкратце она сводилась к пяти основным положениям: 1) полная свобода мореплавания как торговых, так и военных кораблей в так называемых «свободных морях»; 2) свобода рыболовства в этих морях; 3) свобода прокладки подводных кабелей; 4) свобода передвижения любых воздушных средств над «открытым морем»; 5) судно в «открытом» море подчиняется законам только той страны, под флагом которой идет. Уже на Парижской конференции Вильсон настаивал на «абсолютной» свободе мореплавания, стремясь превратить эти принципы из односторонней декларации в раздел международного морского права.

Однако в Лондоне этого демарша не поняли. Великобритания не собиралась без боя отдавать свое морское первенство. Тогда Вильсон перешел к угрозам, причем как словом, так и делом. В 1917 г. был заложен линкор-сверхдредноут «Мериленд». Новый корабль имел на борту восемь 16-дюймовых орудий и водоизмещение 32 600 т. Однако развертывание новой кораблестроительной программы в только что вступившей в войну стране у Лондона опасений не вызвало. Борьба за коммуникации продолжалась.

Развитие коммерческого флота США требовало и увеличения военного, чтобы последний смог адекватно защитить морские перевозки. Однако гонка морских вооружений дело крайне дорогостоящее, и Вильсон в последний раз предпринял попытку дипломатического нажима. Белый дом перешел к открытым угрозам. Подорванная войной финансовая система Великобритании уже не могла обеспечить линейное кораблестроение в необходимом объеме, а из Овального кабинета зазвучал призыв к созданию самого мощного флота в мире. Дальше — хуже, Соединенные Штаты заговорили о сепаратном мире с Германией, однако никакие громкие заявления Вашингтона на Даунинг-стрит не действовали.

В 1918 г. президент Вильсон решил перейти от слов к действиям. Он затребовал у Конгресса ассигнований на новую морскую программу, «чтобы защитить торговлю от нападения любой державы или группы держав». И Конгресс деньги выделил. США приступили к грандиозному строительству военно-морского флота, он рос лавинообразно. В 1919 г. было заложено два сверхдредноута класса «Мериленд»; в 1920 г. один «мериленд» и пять новых, еще более мощных, линкоров класса «Саут Дакота», водоизмещением 34 000 т с двенадцатью орудиями 16-дюймового калибра. На этом кораблестроительная программа 1919 г. не завершилась: на стапелях появились кили четырех линейных крейсеров класса «Легсингтон», водоизмещением 43 000 т и восемью 16-дюймовыми орудиями на борту. В 1921 г. был заложен последний линкор класса «Саут Дакота» и два «легсинтона». Таким образом, к середине 1921 г. в Штатах строилось 16 линкоров — сверхдредноутов. Вильсон довел ежегодные расходы США на флот в 1921—1922 гг. до 400 млн. долл. в год, строя одновременно столько же кораблей, сколько все большие и малые державы мира, вместе взятые, беспрецедентное до того явление в американской истории.

Великобритания не смогла принять вызов и начать новую гонку вооружений. На все новейшие американские корабли Лондон смог заложить лишь один линейный крейсер «Худ», этого явно было мало. Однако объективная реальность была такова, что не позволяла Англии ввязаться в новый марафон. Экономическая ситуация заставляла отказаться от двухдержавного стандарта и перейти к однодержавному. В то же время вызов приняла Япония. По сравнению с 1913 г. ее экономика выросла примерно вдвое. А усилившиеся противоречия в Китае и на Тихом океане с США и Англией требовали усиления своего военного присутствия в регионе.

Честолюбивые планы американцев и их усиленная подготовка к обеспечению «свободы морей» были восприняты Токио как заявка на господство в Тихом океане. К 1917 г. японский флот насчитывал два дредноута с 12-дюймовыми орудиями и 8 свежепостроенных кораблей с 14-дюймовой артиллерией. В ответ на американскую «заявку» японский парламент утвердил смету на замену еще далеко не устаревших кораблей новыми сверхдредноутами. Теперь линейная эскадра японского флота, которую предстояла создать практически заново, имела бы главный калибр, не уступающий новейшим кораблям вероятного противника. В 1917 г. была принята новая кораблестроительная программа «8—8», предполагавшая строительство восьми линейных кораблей и восьми линейных крейсеров к 1927—1932 гг.

Таблица 1. Соотношение флотов ведущих морских держав после Первой мировой войны [44] .

Первенцами программы стали линкоры «Нагато» и «Мутсу». Правды ради стоит отметить, что эти близнецы не планировались как головные корабли новой серии. Их чертежи и сметы были утверждены задолго до того, как пришлось резко усилить военное кораблестроение в ответ на американские планы. Действительной датой начала серии «8—8» следует считать 1918 г., когда были получены ассигнования на вторую пару линейных кораблей. В июне 1920 г. через парламент была проведена смета еще на четыре линкора, четыре линейных и одиннадцать легких крейсеров. Исполнение этой программы планировалось на 1923—1924 гг. Одновременно была одобрена дополнительная кораблестроительная программа, включавшая в себя четыре линейных корабля, четыре линейных и двенадцать легких крейсеров, а также сорок эсминцев с началом строительства в 1922 г. и окончанием к 1927—1928 гг.

Первые два корабля программы, несмотря на 16-дюймовое вооружение, были классическими доютландскими дредноутами. Примечательного в них было только то, что они были построены исключительно японскими силами без традиционной помощи Великобритании. Вторая пара линкоров «Kara» и «Тоза» была заложена в 1920 г., хотя средства на их строительство были выделены за два года до этого. Задержка объяснялась длительной подготовкой проекта, в который потребовалось внести изменения в соответствии с опытом Ютландского сражения.

Новые линкоры теперь несли десять орудий главного калибра, была существенно изменена схема бронирования, усовершенствована противоторпедная защита. Основные особенности конструкции этих линкоров перекочевали и в проект четырех линейных крейсеров класса «Амаги», строительство которых также началось в 1920 г. В 1921 г. была заложена четверка линейных кораблей класса «Овари», примечательным является то, что японским конструкторам удалось объединить в одном корабле характеристики обоих подклассов дредноутов (линейные корабли и линейные крейсера), создав новый тип сверхдредноута — «скоростной линкор». Остальные морские державы приступят к строительству таких судов лишь через 15 лет.

Завершением программы «8—8» должны были стать четыре чудовищных корабля, которые впервые в истории военного кораблестроения предполагалось вооружить 18,1 -дюймовой (460 мм) артиллерией. Схема размещения орудий предполагалась классическая: в четырех двухорудийных башнях по две на носу и корме. Разработка новых пушек началась еще в 1916 г., однако первый, с большим трудом созданный образец 18,9-дюймового орудия разорвало в клочья при испытаниях. Неудача заставила японцев понизить калибр до 18, 1 дюйма. Отсутствие орудия и его четких характеристик привело к тому, что весь проект «линейных крейсеров № 13—16», названия им так никогда и не дали, существовал лишь в эскизах. Несмотря на огромные размеры этих левиафанов: длина 280 м, водоизмещение 48 000 т, принципиально от своих более ранних собратьев они не отличались. К моменту их проектирования основные конструкторские решения и архитектура японского капитального корабля окончательно сформировались. Номерные корабли были такими же «скоростными линкорами», как и класс «Овари» с единственным существенным отличием — полностью нефтяным отоплением котлов. На всех предыдущих кораблях оно было совмещенным — нефть и уголь.

Таблица 2. Некоторые тактико-технические характеристики кораблей программы «8—8» [45]

Итак, Японская империя приняла американский вызов, причем ответ был более чем симметричным. Токио так же, как и Вашингтон, сделал заявку на господство в бассейне Тихого океана. Слухи о планах японцев, дошедшие до Американского континента, сильно встревожили государственный аппарат США. Отделу разведки военно-морского флота было немедленно поручено добыть характеристики новых японских кораблей.

Несмотря на всю сложность получения информации — повальную засекреченность на японских проектных бюро и верфях, сложности с вербовкой агентуры и ряда других факторов, штабу ВМС США удалось получить более или менее достоверную информацию. Не считая практически завершенной первой пары «Нага-то» — «Митсу», чьи параметры были в целом известны, картина получалась следующей:

Таблица 3. Данные американской разведки о кораблях программы «8—в» [46]

Как видно из таблиц 2 и 3, американцы получили не совсем точные данные, они отличались в ту или иную сторону, однако давали довольно объективное представление о том, с чем предстоит столкнуться флоту в конце 20-х гг. Ситуация усугублялась тем, что противопоставить было практически нечего. Расчеты Морского министерства показывали, что к 1927 г. существующий перевес исчезнет, а чтобы поддерживать необходимый баланс сил, американские верфи должны спускать на воду по два линкора в год — чудовищная скорость гонки вооружений. Однако на пути амбициозных планов военных встал Конгресс, на Капитолийском холме «зарубили» смету еще 12 линкоров и 16 крейсеров.

Естественно, выдержать долгосрочную гонку Япония просто не могла. Экономические возможности североамериканского гиганта

и Страны восходящего солнца были просто несравнимы. Америка строила свои линкоры, не особенно замечая этого, а Япония в 1921 г. тратила на военно-морские нужды 1/3 годового бюджета. Безудержное строительство стальных гигантов просто разоряло Империю. Программа же «8—8» по примерным расчетам обошлась бы императорской казне в 400 млн. долл. в год, что равнялось ни много ни мало, а половине бюджета. Соединенные же штаты выбрасывали по 400 млн. на флот уже в 1920 г. и, повторимся, могли позволить себе не замечать столь колоссальных сумм. Таким образом, рано или поздно США догнали бы Японию в количестве кораблей, значительно хуже дело обстояло с качеством...

Дело в том, что строительство линкора — задача сложная не только в финансовом плане. Поясню на понятных современному читателю примерах: только один залп такого корабля стоит больше, чем многоподъездная девятиэтажка. Проблема заключалась еще и в том, что линкор был самой сложной машиной, созданной человеком к началу 20-х гг. Это был плавучий город с населением около двух тысяч человек, своими электростанциями, заводами, водопроводами и, наконец, канализацией. Создавать подобные чудеса инженерной мысли могли лишь немногие технологически продвинутые державы, которых во все времена было не более десятка. Мощная американская промышленность могла строить подобных левиафанов длиной в четверть километра, она могла строить их больше и быстрее, чем японская, а вот мощнее — нет. И дело тут не в отсталости, американцы на порядок превосходили Японию в технологиях, а в стратегии, если угодно — в геополитике.

Как ни крути, а размер линейного корабля определял его живучесть — площадь и толщину бронирования, его скорость — количество и мощность механизмов силовой установки, его мощь — количество и калибр орудий. И именно в размере была ахиллесова пята американского линейного флота — шлюзы Панамского канала, шириной 35 м, не позволяли конструкторам до бесконечности увеличивать размеры корабля. «Легсингтон» с его 43 000 т стандартного водоизмещения практически полностью исчерпал отпущенный лимит. В то время как строившиеся японские монстры, в особенности номерные корабли серии «8—8», его значительно превышали. Не было необходимости в Кассандре, чтобы предсказать, что в дальнейшем ситуация будет лишь ухудшаться. Теперь уже Америке предстояло найти выход — либо продолжать гонку вооружений и создать два совершенно независимых флота (один для Тихого, а другой для Атлантического океана), но такого напряжения не выдержит ни одна экономика. Либо искать несимметричный ответ.

И если Вильсон всеми правдами стремился увеличить военную мощь США, то его противник на выборах 1920 г. Гардинг уверял своих избирателей, что «не будет продолжать внешнюю политику Вильсона, а будет проводить действительную политику мира». Не то чтобы кандидат просто стремился уменьшить расходы страны на вооружения или был пацифистом, он и в мыслях подобного не имел. Господство на море было необходимо американской экономике, обеспечение морских перевозок было столь же актуально для Гардинга, как и для Вильсона, однако он намного лучше своего противника «интервенционалиста» чувствовал сложившуюся внутри страны обстановку, ощущал настроения избирателей. А американский избиратель был недоволен результатами Первой мировой войны, американское общественное мнение считало свою страну обделенной. И вновь, в соответствии с политическим завещанием своего первого президента Дж. Вашингтона, Америка решила не лезть в Европу, решила уйти в изоляцию от внешнего мира и ограничиться Западным полушарием. О феномене американского изоляционизма мы поговорим подробно ниже, а сейчас отметим лишь то, что американский избиратель не хотел активной внешней политики.

Выиграв президентскую гонку 1921 г., не в последнюю очередь благодаря изоляционистским лозунгам, Гардинг предстал перед проблемой обеспечения превосходства на море. Продолжать гонку вооружений он не мог, во-первых, против было общественное мнение и Конгресс, а во-вторых, мероприятие это было крайне дорогостоящие даже для США. Не было особого желания в Овальном кабинете и доводить противоречия по морским вопросам с Великобританией и Японией до состояния военных действий. Президент и новый глава внешнеполитического ведомства Чарльз Юз нашли новую формулу: «Наиболее мудрой политикой США должно быть стремление добиться превосходства на море в результате сокращения вооружений». То есть США было необходимо собрать международную конференцию, на которой сократить уровень вооружений других держав таким образом, чтобы обеспечить себе превосходство.

Момент был выбран довольно удачно, американский Госдеп был неплохо информирован о сложностях других великих держав, поэтому надежда на то, что подобная конференция завершится с результатом, выгодным для Америки, была велика. Ситуация складывалась таким образом, что правящие круги Англии не могли не учитывать своего бессилия. Страна, находившаяся в таком трудном финансовом положении, просто не могла выдержать конкуренции. Британская империя выпускала из рук свое былое превосходство на море. Лондон был загнан в тупик, доминионы отказывались платить за двухдержавный стандарт, а других источников денег просто не было. Даунинг-стрит было проще поступиться старыми принципами. Удовлетворить притязания американцев, но сохранить явное превосходство над остальными конкурентами.

Не намного лучше дела обстояли в Японии. В 1921 г. императорские армия и флот пожирали половину бюджета страны. Правительство тщетно латало дыры в финансовом одеяле, повышая налоги и сворачивая без того куцые социальные программы. Жизненный уровень населения неуклонно падал, что в свою очередь грозило социальным взрывом. Новый виток гонки морских вооружений, а именно программа «8—8», грозила вконец разорить страну. В феврале 1921 г. член японского парламента И. Озаки внес предложение о начале переговоров с Великобританией и Соединенными Штатами о сокращении морских вооружений. Естественно, большинство депутатов — 285 — выступили «против», «за» высказались лишь 38 человек. Однако это был симптом, симптом того, что традиционно милитаризированное японское общество не выдерживало заданного темпа.

Таким образом, идея, родившаяся в кулуарах Государственного департамента и благословленная в Овальном кабинете, базировалась на скрупулезном анализе потенциальных возможностей и текущего состояния конкурентов. Ее практическая реализация вполне могла обеспечить США паритет с Великобританией и преимущество над Японией без особых материальных затрат. В Вашингтоне было решено действовать.

 

Вашингтонская конференция

10 июля 1921 г. Ч. Юз официально предложил созвать конференцию по разоружению. По мысли главы Государственного департамента, на ней должны были быть решены вопросы сокращения морских вооружений и найдено урегулирование на Дальнем Востоке. К участию в переговорах было предложено пригласить страны, имеющие непосредственный выход к Тихому океану, владеющие колониями в этом бассейне и обладающие концессиями в Китае. Таковых набралось девять: Соединенные Штаты, Китай, Япония, Великобритания, Франция, Нидерланды, Португалия, Бельгия и Италия.

1 августа 1921 г. администрация США обратилась к правительствам Великобритании, Японии, Франции и Италии с предложением о созыве конференции, на что те ответили согласием. В то же время Советскую Россию к столу переговоров никто не пригласил. Оправданием послужило то, что с созданием Дальневосточной республики РСФСР утратила выход к Тихому океану. Де-юре предлог был вполне оправданным, однако представителей ДВР, прибывших в Вашингтон, к участию в переговорах также не допустили. Теперь оправданием стало то, что правительство республики — марионетка Москвы и самостоятельных решений принимать не может. Короче, представителей раздираемой Гражданской войной России «великие» видеть не хотели. Москва разразилась демаршем, направив в адрес американского, британского, японского и китайского правительств ноту, в которой заявляла протест. В заявлении особо подчеркивалось, что правительство РСФСР не будет считать для себя обязательным ни одно принятое на конференции решение . Однако на этот протест просто не обратили внимания. Слабых не слушают...

11 ноября открылась работа Вашингтонской конференции. В результате ее работы были подписаны три договора. «Договор четырех держав» скрепили подписи представителей США, Англии, Франции и Японии 13 декабря 1921 г. Высокие договаривающиеся стороны обязались не нарушать прав стран-участниц и гарантировали сохранность их владений в бассейне Тихого океана. Фактически были разграничены сферы влияния сторон в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Этот договор явился первой крупной победой американской дипломатии на конференции — после его ратификации терял силу англо-японский договор 1902 г. (продленный в 1911 г.). Соединенные Штаты теперь могли не мучаться кошмаром коалиции двух главных конкурентов. Кроме того, разрушение англо-японского союза облегчало американскую экономическую экспансию на Дальнем Востоке. Два других документа, «Договор девяти держав», касавшийся урегулирования в Китае, и «Договор пяти держав», собственно, ограничивавший морские вооружения, были подписаны в один день, 6 февраля 1922 г., и о них речь пойдет ниже.

12 ноября начались пленарные заседания под председательством Юза. Американская сторона долго и тщательно готовилась к проведению конференции. Прежде всего были проведены доверительные переговоры с английской стороной. Прелиминарии привели к согласию британцев с основными предложениями Вашингтона по ограничению морских вооружений в обмен на обещание, что Лондон сохранит свою позицию ведущей морской державы. Конечно, Великобритании пришлось потесниться на пьедестале, разделив первенство с США, что было признано меньшим из зол, ибо в случае продолжения гонки британский флот мог вообще утратить первую позицию. Все американские «домашние заготовки» базировались на тщательном анализе потенциалов и возможных позиций сторон. Неоценимую услугу при подготовке и впоследствии, в ходе переговоров, Госдепу оказала американская военная разведка, которой в конце Первой мировой войны удалось взломать японский дипломатический код. Американские дипломаты из радиоперехватов знали о предстоящих демаршах японской делегации, получив тем самым возможность заранее готовить контрпредложения. Кроме того, Госдеп получил возможность разработать заранее в принципе приемлемые для Японии предложения.

Итак, Америка поставила своей целью добиться превосходства на море путем дипломатических переговоров. Однако одно дело — поставить цель, и совершенно другое — ее реализовать. На этом пути существовало огромное количество подводных камней и течений. И важнейшей проблемой являлось то, что ни одно из государств в действительности не хотело сокращения своей реальной военной мощи. Наибольшие проблемы были, естественно, с владычицей морей. Несмотря на предварительное согласие Лондона на паритет с Вашингтоном, туманный Альбион не собирался мириться с появлением новой великой морской державы. Великобритания всеми правдами стремилась сохранить статус Величайшей. И американской стороне следовало учитывать данный императив при разработке предложений.

В Госдепе понимали, что Англия не согласится на ослабление своих позиций в Европе. Потому в Вашингтоне вполне справедливо сочли, что британский флот не должен уступать трем крупнейшим европейским флотам. А именно флоту Франции (575 000 т), Италии (345 000 т) и Германии (108 000 т) — всего 1 028 000 т. После округления было решено предложить Лондону сократить флот до суммарного водоизмещения в 1 000 000 т.

Отталкиваясь от размера британского флота и принципа, по средствам которого он был исчислен, американцы заключили, что французские и итальянские ВМС не должны превышать 73 английских. То есть флоты Франции и Италии должны были иметь суммарное водоизмещение в 333 333 т каждый. Однако предлагать столь неказистую цифру было явно неудобно, поэтому после некоторого округления остановились на 350 000 т.

Значительно сложнее обстояли дела с исчислением японского флота, уравнять его с французским или итальянским не представлялось возможным, Токио просто бы вышел из переговорного процесса. Япония всячески стремилась сохранить статус-кво в Тихом океане, а по возможности и усилить свои позиции. Учитывая то, что основным конкурентом Страны восходящего солнца в регионе были Североамериканские Штаты, становилось ясно, что японцы не пойдут ни на какое сокращение существующей пропорции флотов. На конец 1921 г. водоизмещение американского флота составляло 2 052 000 т, а японского 1 042 042 т, включая как действующие, так и строящиеся корабли. То есть японский флот составлял половину американского. Учитывая равенство американского и английского флотов, следовало, что размер японских ВМС должен был составить 500 000 т. Однако, как оказалось, Японии этого было мало, и Вашингтон вынужден был пойти на уступки, добавив еще 10%. Таким образом, Императорский флот получал 600 000 т водоизмещения.

Исходя из принятых на конференции положений, любой флот должен был делиться на две группы кораблей: линейные и легкие. Соотношение между группами устанавливалось 1:1. Исходя из вышеприведенных калькуляций, уже на первом пленарном заседании госсекретарь Юз выступил с предложением по ограничению линейных сил сторон. Он предложил следующую пропорцию соотношения водоизмещении линейных флотов США, Англии, Японии, Франции и Италии: 5:5:3: 1,75:1,75. Далее Юз предложил установить максимально допустимый тоннаж линейных флотов, который для Великобритании должен был составить 500 000 т, для остальных держав в соответствии с формулой. Для достижения подобных цифр Англии было предложено пожертвовать 4 строящимися линейными крейсерами и 19 старыми линкорами, тоннажем 583 375 т. США, в свою очередь, отказывались от продолжения строительства кораблей программы 1919 г. (9 линкоров и 6 линейных крейсеров) общим тоннажем 845 740 т. Япония должна была списать 3 линкора, 4 линейных крейсера и 10 более ранних дредноутов (448 928 т), таким образом, у США должно было остаться 18 линкоров (500 650 т), у Англии 22 — 604 450 т, у Японии — 10 общим тоннажем 299 700 т.

Также было предложено ограничить размеры линкоров 35 000 т, а калибр орудий 406 мм. В данном случае американские дипломаты взяли за основу характеристики своих новейших линкоров с тем, чтобы в будущем ни одна из подписавших договор держав не могла обойти американские корабли в качественных показателях. Кроме того, пропускные возможности Панамского канала, имевшие ширину всего 35 м, ограничивали американских судостроителей именно этим размером, т.к. значительно более крупный корабль не смог бы пройти через шлюзы.

Легкие силы сторон также предлагалось ограничить следующим тоннажем:

Таблица 4. Ограничение суммарного водоизмещения отдельных классов кораблей по Вашингтонскому договору

Тем не менее списывать строящиеся легкие силы никто не собирался. Было предложено завершить корабли из данной группы, находящиеся в стадии строительства, а превышающий лимиты тоннаж предлагалось погасить за счет пуска на слом устаревших кораблей. Срок службы для кораблей устанавливался следующий: линкоры и авианосцы — 20 лет, крейсера — 17, эсминцы и подводные лодки — 12 лет, в отношении более мелких кораблей ограничения не предусматривались. Кроме того, предлагалось ввести мораторий на строительство линейных кораблей на 10 лет.

15 ноября началась дискуссия по американским предложениям с рядом оговорок, английская делегация согласилась с предложениями Юза. Что в принципе неудивительно, поскольку Великобритания фактически сохраняла двухдержавный стандарт в отношении всех основных конкурентов, за исключением США.

Иначе дело обстояло с французами. Делегация Франции, оскорбленная тем, что их страну низвели до уровня второстепенной морской державы (паритет с Италией), требовала равного тоннажа с флотом Японии. Французы мотивировали это большой протяженностью своей береговой линии, а также необходимостью охраны коммуникаций, связывающих метрополию с колониями.

В Париже планировали создать две линейные эскадры — атлантическую и средиземноморскую. Между тем в рамках предложенных ей 175 000 т она могла иметь только 5 линкоров (по 35 000 т), из которых можно было составить всего одну эскадру. Ссылаясь на упомянутое выше математическое равенство, французы аргументировали, что благодаря ограничениям, наложенным на германский флот Версальским договором, они, французы, могли бы сохранить существующий тоннаж, то есть 575 000 т. Следовательно, общее водоизмещение их линкоров должно составлять 290 000 т, то есть почти то же, что и у японского флота.

Однако эти требования встретили резкое сопротивление Великобритании, вечного соперника Франции. Англия не желала, чтобы недавний союзник увеличил тоннаж своего флота за счет немцев. Свою позицию англичане мотивировали тем, что в будущем германский флот может увеличиться, и тогда упомянутое равенство будет нарушено, а три главных европейских флота превысят своим тоннажем британский флот. Кстати говоря, такой аргумент свидетельствовал, что спустя всего два года после Версаля англичане уже были готовы смотреть сквозь пальцы на возрождение германской морской мощи.

Оба англосаксонских государства твердо придерживались указанной позиции. Когда французская делегация затребовала директив из Парижа, Юз энергично надавил на французского премьер-министра Аристида Бриана, заявив, что в случае отказа именно Франция «в глазах мирового сообщества будет ответственна за срыв конференции по разоружению». Бриан капитулировал. В качестве компенсации французская делегация выторговала себе больший тоннаж легких единиц и подводных лодок, решительно отвергнув предложенные ей 200 000 т. Она потребовала 420 000 т, в том числе 90 000 т для подводных лодок.

Против этого, в свою очередь, стала протестовать Великобритания, которая слишком хорошо помнила побоище, учиненное ее коммерческому флоту германскими субмаринами. Британская делегация заявила, что такое количество французских подводных лодок представляет угрозу Британской империи. Британский представитель лорд Ли сказал: «Франции никогда не приходилось опасаться вторжения из Великобритании, имеющей слабую армию; британские линейные корабли не могут угрожать существованию Франции ни на один час. Зато Франция может совершенно уничтожить Англию с помощью подводных лодок». На этом основании он потребовал полного прекращения их строительства.

Однако в данном вопросе французы отступать не собирались. Бриан довольно ловко парировал: «Англия вообще не намерена использовать против Франции свои линейные корабли. Она держит их, по всей вероятности, для ловли сардин. Пусть же она разрешит бедной Франции строить подводные лодки... для ботанического исследования морского дна». Французов поддержали итальянцы, японцы и американцы, тоже являвшиеся сторонниками этого вида оружия. Британской делегации пришлось уступить.

Японская сторона внешне казалась удовлетворенной третьим местом в мире. Японцев волновали иные проблемы, по сравнению с которыми вопросы тоннажа линкоров отходили на второй план. В Токио прежде всего опасались англо-американского сближения па Тихом океане и расширения американских военно-морских баз на Филиппинах и острове Гуам. Если бы это произошло, флот

США почти вплотную приблизился бы к японским островам. Ссылаясь на скорое истечение срока англо-японского договора, японцы заявили, что соотношение 10:10:6 (5:5:3) не устраивает их страну и не может гарантировать ее безопасность, и потребовали увеличения своей квоты до 70%. Однако на подобное заявления вице-адмирала Кэто Юз парировал, что Конгресс ни за что не пропустит такой договор. Становилось ясно, что дальнейшего усиления Японии в Тихом океане никто допускать не собирается.

Стремясь хоть как-то усилить свои позиции, японская делегация выдвинула контрпредложение о прекращении фортификаций на существующих и о запрете строительства новых морских баз на Тихом океане. В конечном итоге США и Англия уступили в этом вопросе. Таким образом, Японская делегация одержала значительную победу, т.к. реальное соотношение сил на Тихом океане даже после подписания договора складывалось в ее пользу. Во-первых, США, вынужденные держать свой флот сразу на двух океанах, и на Тихом заведомо оказывались слабее императорского флота. Во-вторых, Великобритания, флот которой был разбросан вообще по всему мировому океану, охраняя громадную колониальную империю, в условиях ограничений не могла отправить на Тихий океан серьезную эскадру. И в-третьих, японские границы отодвигались до Гавайев и Сингапура, что делало японские коммерческие коммуникации практически неуязвимыми.

На уступчивость Японии влиял еще один фактор, хотя и в меньшей степени — судьба линкора «Митсу». Согласно американским предложениям, он должен был пойти на слом. Поскольку его строительство полностью завершилось 24 октября 1921 г., Японии важно было сохранить его, чтобы располагать двумя кораблями с артиллерией калибра 406 мм. Поэтому они предложили сдать на слом вместо него устаревший дредноут «Сеттсу» (он был спущен на воду в 1911 г.). Тем самым общее число уничтожаемых кораблей сохранялось, но суммарное водоизмещение оставшихся единиц возрастало на 13 600 т, до 313 000 т.

Участники переговоров встретили это предложение «в штыки». Им очень не хотелось оставлять в распоряжении японцев два новейших линкора большой боевой мощи. Однако неожиданно на помощь азиатам пришли американцы. Два их корабля с орудиями калибра 406 мм — «Колорадо» и «Вест Вирджиния», готовые на 80%, тоже предназначались на слом. Воспользовавшись прецедентом с «Митсу», американцы пообещали, что они достроят эти два корабля, а вместо них разберут два более старых — «Норт Дакота» и «Делавэр». Опять же, при этом общее число кораблей не менялось, но суммарный тоннаж возрастал на 25 200 т (до 525 850 т).

Теперь явные проблемы возникли у англичан. У них вообще не было ни одного линкора, сконструированного после Ютландской битвы. Самый мощный корабль королевского флота — линейный крейсер «Худ» — строился по старым чертежам, лишь частично измененным после сражения в мае 1916 г. Чтобы сломить сопротивление английской делегации, конференция согласилась на то, чтобы для сохранения равновесия Великобритания построила 2 новых линкора по 35 000 т с орудиями калибра 406 мм. Вступив в строй, они должны были заменить 3 корабля типа «Кинг Георг V» и один типа «Орион», благодаря чему число линкоров в британском флоте сократилось бы до 20, но тоннаж превысил бы разрешенный на 58 950 т, что делало линейные силы Альбиона самыми многочисленными.

Разумеется, вопрос о «новейших» линейных кораблях для Франции и Италии даже не поднимался, что еще больше разъярило французов, имевших линкоры исключительно довоенной конструкции. Даже 5 недостроенных линкоров типа «Нормандия» были заложены еще в 1913 г., то есть морально они давно устарели. Чтобы подсластить горькую пилюлю, Франции разрешили временно сохранить тоннаж, превышающий допустимые 175 000 т на 46 170 т, вплоть до 1927 г. После чего Франция могла начать замену старых линкоров на новые, но уже в пределах тоннажа, установленного соглашением.

Такое же разрешение получила Италия, чей линейный флот находился в состоянии почти плачевном (из 15 имевшихся у нее в 1921 г. линкоров только 5 представляли реальную боевую ценность, остальные 10 являлись безнадежно устаревшими и к тому же сильно изношенными).

Кроме того, было принято решение увеличить максимальный тоннаж авианесущего флота до 135 000 т у США и Англии и 81 000 т у Японии. Также Японии разрешалось переделать в авианосцы недостроенные линейные крейсера «Амаги» и «Акаги», США разрешалось переделать в авианосец недостроенный линейный крейсер «Легсингтон».

После того как разобрались с линкорами, делегации вновь вернулись к вопросу о подводных лодках. Но теперь речь шла об ограничении подводной войны против торгового флота.

По новому вопросу докладывал член делегации США сенатор Э. Рут. Суть его предложений сводилась к тому, что во всех случаях следует производить проверку груза. Если судно после проверки подлежит уничтожению, то необходимо гарантировать жизнь его пассажирам и экипажу. Без соблюдения этих условий судно нельзя атаковать, а если проверка невозможна, то надо отказаться от атаки. Нарушители этих постановлений подлежат суду как военные преступники.

Под давлением Юза предложения Рута были одобрены, и 6 января 1922 г. делегаты утвердили окончательный вариант текста отдельного договора, состоявшего из трех пунктов, о правилах подводной войны против торгового флота. В пункте 1 содержались указанные выше предложения Рута; пункт 2 призывал от имени участников договора народы всего мира заключить всеобъемлющий договор, устанавливающий правила ведения подводной войны; пункт 3 призывал международное право принять запрет на использование подводных лодок для нарушения морской торговли.

Представители Франции подписали этот договор, но французское правительство отказалось его ратифицировать, желая посредством расширения подводного флота компенсировать перевес линейного флота Великобритании. Англо-французские споры поданному поводу продолжались вплоть до лондонской конференции 1930 г.

Несмотря на то что о линкорах договорились быстро, крейсера и субмарины оказались куда более «крепким орешком». Тупик был полный. Ни одна из сторон не собиралась идти на уступки как в вопросах тактико-технических ограничений, так и количественных. Вполне реальной стала перспектива провала конференции. В Вашингтоне, как, впрочем, и в других столицах, решили остановиться на достигнутом. В целом соглашения, к которым удалось прийти, выглядели полнейшей победой американской дипломатии. В общем-то так оно и было. Вашингтону удалось разделить первое место в мировой морской табели о рангах с Англией, и это без разорительной гонки вооружений.

Однако и другие страны получили то, чего добивались. Англия сохранила свое превосходство, которое неминуемо было бы потеряно, прими она новый вызов. Однако с подорванной войной экономикой она вполне могла пропустить вперед Японию, не говоря уже о США. Франция и Италия, которым пошли на определенные уступки, также не могли надеяться на быстрое увеличение мощи своих флотов. Причины были все того же — экономического свойства. Меньше всех проиграла Япония, скорее можно сказать, она больше всех выиграла. Соотношение сил основных конкурентов США и Японии сместилось с 10:5 к 10:6, и это без единого выстрела. США прекратили фортификационные работы на своих базах в Тихом океане. Фактически единственным местом, откуда американский флот теперь мог угрожать Японии, стали Гавайи, но они были слишком далеко, чтобы корабли под звездно-полосатым флагом могли нанести удар по японским островам. А вот американская колония — Филиппины — теперь могла быть легко захвачена Японией. Таким образом, за Страной восходящего солнца фактически закреплялся статус сильнейшей морской державы в Тихом океане. Ни США, ни Англия, ни даже обе эти страны вместе не могли выставить эскадру, сравнимую с Императорским флотом.

Таким образом, всем оказалось выгодно закрепить достигнутые соглашения договором. В то же время вполне резонно казалось оставить нерешенные вопросы на потом. 6 февраля был подписан окончательный текст договора по ограничению морских вооружений. Он вошел в историю как договор «пяти держав», или Вашингтонский договор. Его основные положения указаны выше. Договор считался действительным до 31 декабря 1936 г. и автоматически продлялся, если ни одна держава не уведомила о денонсации за два года до указанной даты.

Средства массовой информации и общественное мнение были поражены результатами конференции. И неудивительно, ни разу за всю предыдущую историю человечества не происходило такого масштабного сокращения вооружений. Следует учесть, что договор подписывали не проигравшие войну страны, а их лидеров вряд ли можно было уличить в слабоумии. Но тем не менее корабли стоимостью в многие миллиарды, вне зависимости от того, в какой валюте считать, шли под нож. Только Англия, США и Япония списали 70 крупных военных кораблей общим водоизмещением 1 878 000 т. Лондонская «Таймс», пораженная таким «погромом», писала: «Государственный секретарь Юз за 35 минут потопил больше линейных кораблей, чем все адмиралы мира на протяжении веков». И тем, кто оценивал происходящее лишь по восторженным реляциям, действительно казалось, что дело мира восторжествовало, что лидеры великих держав наконец-то взялись за ум и что кровавый ужас Великой войны навсегда останется в прошлом.

Однако за мороком радостных передовиц и громом фанфар скрывались неразрешенные противоречия. Те, кто знал о действительных механизмах и тайных пружинах большой политики, довольно рано стали говорить, что «договор будет существовать до тех пор, пока не высохнут чернила на его подписях». Эта точка зрения, хотя и утрированная, в реальности была ближе к действительности. Договор носил во многом компромиссный характер, а компромиссы выгодны до тех пор, пока одна из сторон не становится сильнее.

 

Вашингтонская конференция: Китай?

Несмотря на то что основным предлогом к созыву конференции был именно вопрос о сокращении флотов, Соединенные Штаты стремились подстрелить и второго зайца. Как справедливо отмечает американский историк П. Томкинс, к 1921 г. США «убедились в том, что при помощи одностороннего дипломатического давления невозможно заставить Японию уйти из Владивостока, с Сахалина и с Китайско-Восточной железной дороги». Как уже говорилось выше, в результате Первой мировой войны и интервенции в России Япония оккупировала значительные территории на Дальнем Востоке и теперь выкачивала из них все соки. Все попытки администрации Вильсона оттяпать кусок побольше потерпели неудачу, и США медленно, но верно сдавали одну позицию за другой. Доминирование же Японии в Китае было страшным ночным кошмаром, мучившим не только правительство в Вашингтоне, но и финансово-промышленные круги. Потеря рынков — дело серьезное.

Отсутствие военной мощи достаточной для противодействия японской экспансии в Китае вынуждало правящие круги Америки искать альтернативные пути. Вашингтонская конференция как нельзя лучше подходила для этой цели. Недаром «китайский вопрос» отдельным пунктом был внесен в регламент конференции. Перед Госдепом была поставлена амбициозная задача: играя на противоречиях Японии с другими странами, прежде всего Англией, сколотить антияпонский блок. Поднять вопрос об «открытых дверях» в Китае и таким образом ослабить японское влияние в регионе или даже вытеснить Страну восходящего солнца с Дальнего Востока дипломатическим путем.

Операция началась с заигрывания с китайской делегацией. Стоит отметить, что в то время Китай совершенно не напоминал ту сверхдержаву, которую мы знаем в начале XXI в. В 20-е гг. Поднебесную разрывали мелкие и крупные гражданские войны, ее растаскивали на куски более сильные страны. Фактически это была полуколония с некоторыми атрибутами независимого государства — правительство, например, было. А вот финансового, таможенного и даже юридического суверенитета — нет.

Роль доброго самаритянина, видимо, крайне импонировала США. За китайцами было решено приударить по полной. Сначала посланникам Пекина попытались объяснить, что «США — за Китай, Япония и Англия — против, Франция и Италия — нейтральны». То есть китайской делегации предлагалось следовать полностью в фарватере американской дипломатии. Видимо, посчитав свои ухаживания успешными, Госдеп перешел к прямому давлению, навязывая Китаю принципы, которыми он должен был основываться, выдвигая свои требования на конференции.

Китайская делегация прекрасно понимала всю слабость своих позиций, однако не капитулировала. «Десять принципов», которые она выдвинула, в определенной мере шли вразрез с американскими представлениями о хорошем поведении Пекина. Соглашаясь на принцип «открытых дверей», китайская делегация запросила еще соблюдения территориальной целостности страны другими державами, предоставления Китаю таможенной автономии, снятия всяких ограничений в политической, экономической, юридической сферах, отмены решения Парижской конференции о передаче Японии Шаньдуна и отмене «21 требования». И если требования, направленные против Японии, вполне устраивали Вашингтон, то вот с требованием полной экономической самостоятельности китайцы явно хватили через край.

США отказались полностью принять «десять принципов». Их устраивали только четыре: уважение суверенитета и независимости Китая, его административной целостности; предоставление стране возможности укрепления своего государственного строя; принцип «равенства всех держав в отношении торговли и промышленности Китая»; а также отказ «от приобретения особых прав и преимуществ», то есть принцип «открытых дверей». Именно вокруг этих предложений и забурлила основная дипломатическая борьба.

Естественно, великие державы, в том числе и США, не рассматривали Китай как равного партнера. Ему была уготована роль пешки на шахматной доске «великих» игроков. И если Япония стремилась «съесть» эту фигуру, по возможности без ущерба для себя, то Америка мечтала сделать ее «проходной», получить еще одного ферзя в своей партии против Токио. Американские дипломаты оказывали беспрецедентное давление. 11 декабря Госдеп США направил меморандум в адрес китайской делегации по маньчжурскому вопросу. В нем говорилось, какую позицию должны занять китайцы: 1. Маньчжурия рассматривается как неотделимая часть Китая; 2. Потребовать от Японии распространения принципа «открытых дверей» на всю Маньчжурию и арендованный Ляодунский полуостров; 3. Всячески добиваться от Японии отказа от прав на Южно-Маньчжурскую железную дорогу и Ляодун.

В ответ на действия американцев Япония разразилась демаршем. 4 февраля 1922 г. был опубликован меморандум, в котором декларировалось, что Япония «не ищет в Китае преимуществ или особых экономических прав» и основывается в своей деятельности на принципе «открытых дверей». Пощечина оказалась довольно громкой и болезненной, Государственный департамент вынужден был отступить. Тем не менее все понимали, что японские заявления не более чем словесная эквилибристика. Япония, используя свое доминирующее положение в экономике Маньчжурии, выгоды географического и военного положения, могла не опасаться конкуренции других держав.

Провалились и попытки США добиться вывода японских войск из Маньчжурии, Япония ответила категорическим отказом. Провал следовал за провалом. И без того удручающее положение усугублялось критикой со стороны Капитолия. В Конгрессе считали, что Юз ведет себя слишком инертно, слишком много уступает Японии. Обрекает «США на пассивное отношение к Китаю и России», отдавая последних в японские руки. Кроме того, сенаторы Кинг, Бора, Уолш, Андервуд упрекали администрацию в том, что серьезные противоречия в Китае, Сибири, Маньчжурии и Монголии были обойдены стороной, в то время как на конференции обсуждаются мелкие, частные вопросы.

Стремясь хоть как-то активизировать свое давление на Японию, 18 января 1922 г. государственный секретарь Юз поднял на конференции вопрос о реорганизации управления КВЖД. Секретарь все еще надеялся отбить дорогу у Японии, однако отметил, что ввиду «исключительной трудности» и неоднозначности подходов, вопрос стоит рассматривать не гласно, а в отдельном, специально созданном подкомитете. Однако все попытки создания комитетов и подкомитетов провалились.

Казалось, что Вашингтону не избежать полного поражения. Но здесь на помощь пришли ... японцы. В Токио понимали, что лучше подсластить пилюлю, нежели лезть на открытое противостояние с США. Фактически Япония согласилась принять четыре принципа, предложенные Юзом в отношении Китая. Токио признавал суверенитет и административную целостность Китая, соглашался на принцип «открытых дверей». Более того, 4 февраля 1922 г. было подписано двустороннее соглашение с Китаем об отмене «21 требования». Япония также соглашалась эвакуировать войска из Шаньдуна и вернуть военно-морскую базу Циндао. Самое удивительное, что это соглашение было полностью выполнено еще до конца 1922 г. Однако все эти уступки носили камуфляжный характер. Они позволяли лишь сохранить лицо, хорошую мину при плохой игре, не более.

6 февраля 1922 г., базируясь на вышеприведенных соглашениях, был заключен договор «девяти держав». Его подписали представители США, Великобритании, Японии, Франции, Италии, Нидерландов, Бельгии, Китая и Португалии. Несмотря на все видимые уступки, сделанные Страной восходящего солнца, фактически за Японией было «признанно исключительное положение на Дальнем Востоке». Действенно помешать ее политической и экономической экспансии на Дальнем Востоке никто не мог.

Подводя общий итог конференции, стоит отметить, что Соединенные Штаты не смогли достичь всех целей, которые перед собой ставили. Несмотря на это, они смогли достичь впечатляющих успехов на дипломатическом поприще. Наибольшие дивиденды в результате конференции получила Япония, несмотря на то что, если строго исходить из текстов договоров, она понесла лишь потери. По всей видимости, именно тот факт, что понесенные в результате соглашений потери таковыми в полной мере не были, а полученные приобретения приобретениями являлись, конференция в определенной мере смогла ослабить противоречия между державами-участницами. Более того, она дополнила и углубила Версальский договор, подведя юридическую базу под отношения держав на Дальнем Востоке. Позволила зафиксировать определенной уровень морских вооружений, тем самым завершив формирование Версальско-Вашингтонской системы международных отношений, продержавшейся вплоть до Второй мировой войны.

 

Тем временем

Пока сотрудники Госдепа вели ожесточенную борьбу на конференции, стремясь дипломатическим путем выжать Японию из Китая, правительство США активно искало иные способы достижения поставленной цели. Одним из наиболее коротких казался путь экономического вытеснения. Соединенные Штаты значительно превосходили Японию по своим экономическим возможностям. То были просто игроки разных весовых категорий. И вполне естественным оказалось то, что Вашингтон решился на откровенную экономическую экспансию. Поддержанные администрацией деловые круги ринулись в Поднебесную в надежде стяжать новые сверхприбыли. Конгресс один за другим штамповал законы, обеспечивая финансовым воротилам режим наибольшего благоприятствования. Дошло до того, что в 1922 г. расположенные в Китае американские предприятия были освобождены от подоходного налога и налога на прибыль.

Неудивительно, что подобная политика быстро дала плоды. Если в 1918 г. доля США в торговле Китая составляла 16,7% (Япония — 43,5%), то в 1922 г. она достигла 22,1% против японских 29,0%. Таким образом, два государства фактически сравнялись на китайских рынках. Вывод японских войск из Северной Маньчжурии и закрепление принципа «открытых дверей» на Вашингтонской конференции позволило США резко активизировать свою торговлю и экономическое проникновение в регион. Удалось даже добиться разрешения американским гражданам приобретать землю в полосе отчуждения КВЖД. Однако успехи экономической колонизации Китая имели и оборотную сторону. Чем сильнее были связаны две экономики, тем более США были «...заинтересованы в Востоке... из-за своих капиталовложений и торговли». В определенный момент Соединенные Штаты стали «жизненно» заинтересованы.

Однако островное государство, расположенное на другой стороне Тихого океана, было в значительно большей мере зависимо от своих вложений и торговли с Китаем. Практически полное отсутствие собственных природных ресурсов вынуждало Японию искать их в континентальной Азии. При этом в Токио не особенно щепетильно относились к средствам, при помощи которых эти ресурсы будут получены.

Развернутая Америкой экономическая экспансия вызывала сильную озабоченность в японских правящих кругах. Военщина начала открыто требовать «захвата китайской территории». Весной 1922 г. подвернулся и подходящий повод. Китай вновь залихорадило. Началась очередная война между местными «князьками», вошедшая в историю как чжилийско-мукденская. Алгоритм казался простым — объявить одну из воюющих сторон легитимной и оказать ей всю возможную помощь. Пойти на открытое военное вмешательство. А после победы «взять на себя руководство отношениями Китая к Англии, Америке и Франции».

В японском генеральном штабе срочно была разработана «программа минимум» по обеспечению безопасности империи. Амбициозность данного «минимума» уже превосходила японские возможности. В Токио не собирались создать буферное марионеточное государство и смело кроили карандашом карту Дальнего Востока. Японским военным казалось вполне реальным проглотить Монголию, Маньчжурию, Приморье и Амурскую область. На роль правителя предполагался маньчжурский диктатор Чжан Цзолинь.

США, потерпевшие неудачу в попытке открытого вытеснения Японии из Китая, к 1923 г. решили несколько сгладить противоречия. Не имея возможности для прямого военного вмешательства, американское правительство решило не обострять конфликт и пойти на сотрудничество с Токио. Заочно японцам уже подарили Маньчжурию и Северный Китай, конечно, при условии, что те смогут такой кусок проглотить и переварить. Учитывая громадную зависимость Японии от американского рынка и сырьевых поставок, в Вашингтоне вполне справедливо рассчитывали на возможность совместной эксплуатации этих территорий. В то же время США стремились заручиться поддержкой максимального количества «правителей» Китая. Вашингтон щедро раздавал обещания поддержки чжилийским милитаристам Цао Куню и У Пэйфу и их планам «объединения» Китая. Лишний козырь в рукаве лишним не бывает...

Однако внезапно вот-вот готовый лопнуть нарыв американо-японских противоречий оказался не самой страшной болячкой. Нежданно-негаданно в большой дальневосточной геополитической игре появился новый участник. Оправившись от ужаса Гражданской войны и революции, Советская Россия начала искать точки соприкосновения со своими непосредственными соседями. В 1922—1923 гг. после серии переговоров и консультаций между РСФСР и пекинским правительством было достигнуто соглашение об установлении дипломатических отношений. На очереди стоял вопрос о КВЖД — ранее собственности Российской империи.

Империалистические хищники насторожились. Они были порождением одной системы, и вмешательство большевиков в китайские дела не сулило ничего хорошего. На время взаимные противоречия отошли на второй план перед новой, как казалось, более страшной угрозой. Коммунистический Китай означал потерю всех вложений, а этого допустить было невозможно. Любые попытки советского влияния следовало срочно купировать. Обе стороны приложили все силы, чтобы сорвать подписание уже готового договора.

Современная российская публицистика стремится навязать мнение, что все дипломатические акции советов были порочны, направлены на развязывание пожара мировой революции. Что ни один договор ровным счетом ничего не значил для Москвы, а в действительности это не так. Советское правительство стремилось к равноправному партнерству, к 1924 г. у него просто не было сил на дальнейшие геополитические эксперименты. Поэтому соглашение, которое предполагалось заключить с Китаем, было выгодно, и выгодно прежде всего последнему.

Однако Китай представлял собой лоскутное одеяло, в каждой провинции было свое суверенное правительство. Правительство же Пекина, признанное всем миром как единственно легитимное, было в действительности крайне слабо и без поддержки великих держав не могло рассчитывать на длительное существование. Совместный нажим Америки, Франции и Японии вынудил китайцев 14 марта

1924 г. отказаться от подписания уже готового договора. Но здесь заработали пружины, действие которых хорошо заметно только в действительно сильных демократиях или, наоборот, в слабых и нестабильных странах. Пресса. Общественное мнение.

Газеты растиражировали текст советско-китайского договора, единственного дипломатического документа за многие десятилетия, который не ставил Китай в униженное положение. И общественное мнение взорвалось, грозя похоронить под волной негодования пекинское правительство. Выбирая из двух зол, в Пекине предпочли возобновить переговоры. Американцы продолжали давить, но они были далеко, а разъяренная толпа близко. 31 мая 1924 г. дипломатические отношения между СССР и Китаем были восстановлены.

КВЖД признавалась совместным коммерческим предприятием, всю полноту хозяйственной и административной деятельности несла китайская сторона.

Администрация США, вне зависимости от изменений, в ней происходивших , вела в целом последовательную политику защиты своих коммерческих интересов на Дальнем Востоке. И если противоречия с Японией носили острый, иногда принципиальный характер, но все-таки были предсказуемы и разрешимы, то проникновение СССР в Китай грозило большими проблемами. Поэтому ради создания антибольшевистского барьера на Дальнем Востоке США были готовы мириться и идти на сотрудничество с Японией, как сильнейшей державой Азии. В то же время в Вашингтоне внимательно следили за японским проникновением в регион, стремясь по возможности его ограничить. В Белом доме ни на минуту не расставались с идеей полного вытеснения Японии из Китая.

Тем временем в Китае продолжались гражданские войны. Два крупных братоубийственных конфликта, последовавших один за другим в 1924—1927 гг. и 1927—1936 гг., фактически превратили Китай в несколько независимых государств. В подобных условиях США проводили свою политику, опираясь то на один, то на другой антияпонский блок. В то же время гражданская война в Китае вынудила Японию пойти на переговоры с СССР, имея достаточно сложную ситуацию в Маньчжурии, японский кабинет решил обезопасить свой северный фланг. 20 января 1925 г. после длительных переговоров была подписана советско-японская Конвенция о принципах взаимоотношений. Признание Японией Советского Союза вызвало негативную реакцию в США. Военные круги Америки были обеспокоены конвенцией, т.к. разведывательная информация показывала, что Японии ведет работы по фортификации южного побережья Кореи и близлежащих островов. Что говорило о намерении Токио закрыть Японское море для иностранных судов. В то же время договор с СССР вполне мог обеспечить Японию сырьем и сделать менее зависимой от американского экспорта. Дальнейшее развитие событий в регионе в данном русле напрямую угрожало торговым интересам США. В контексте советско-японского соглашения серьезные опасения ввиду усиления позиций СССР в Китае за свои капиталы и торговые интересы появились и у коммерческих кругов Америки.

К 1926 г. расстановка сил в Китае существенно изменилась. На арену выдвинулась созданная в 1912 г. партия гоминьдан. Ее лидер Сунь Ятсен держал курс на сотрудничество с СССР. Армии гоминьдана одерживали победу за победой, серьезно нарушая баланс сил в Китае. Усиление советского влияния через гоминьдан никак не импонировало правящим кругам США. Первейшей задачей американской дипломатии стал захват контроля над этой партией. В Вашингтоне предполагали, что в случае успеха можно будет не только значительно ослабить влияние большевиков, но и получить в свои руки серьезный инструмент для борьбы с японской экспансией.

С конца 1926 г. американцы начали искать контакты с одним из видных деятелей гоминьдана Чан Кайши, предполагая его на роль лидера партии, который будет проводить проамериканскую политику. 12 апреля 1927 г. Чан Кайши удалось при непосредственной помощи США провести переворот внутри партии и захватить власть. Им было сформировано «национальное правительство». Весной 1928 г. армии гоминьдана начали успешное продвижение к Пекину. Японский кабинет, сознавая слабость своего маньчжурского ставленника Чжан Цзолиня, который в тот момент контролировал столицу, в апреле 1928 г. вновь ввел войска в Шаньдун. под предлогом защиты японских подданных. Прямая военная интервенция Японии вынуждала США к ответным действиям. Не имея возможности послать войска, Вашингтон сделал ставку на гоминьдан во главе с Чан Кайши. Белый дом признал нанкинское правительство, как центральное правительство Китая, и подписал с ним 25 июля 1928 г. таможенный договор.

Неизвестно, как бы ситуация разворачивалась дальше, не помешай ей мировой экономический кризис 1929 г. Обрушение биржи на Уолл-стрит и прокатившаяся за этим волна разорений и банкротств накрыла не только Соединенные Штаты, но и все остальные страны мира. Пораженные страшным недугом великие державы вынуждены были отказаться от активной внешней политики. Защита зарубежных инвестиций отошла на второй план, затемненная страшной картиной повальной безработицы и нищеты. В Вашингтоне, Лондоне, Париже, Токио и других столицах были более озабочены решением внутренних проблем, а противоречия на международной арене, естественно, были временно забыты, отложены до лучших времен.

 

Вопрос о крейсерах

В 20-е гг. США попали в довольно сложную ситуацию. Экономическая мощь страны продолжала расти, дальнейшее развитие промышленности все больше упиралось в вопрос конкурентоспособности американских товаров на внешних рынках. Далеко не последним в данном контексте был вопрос о безопасности морских перевозок под американским флагом. Другой важной проблемой был захват колониальных или полуколониальных рынков, одним из проявлений которой были противоречия с Японией в Китае. Вопрос защиты заморских капиталовложений также серьезно беспокоил американскую элиту. 7 мая 1924 г. бывший морской министр Вильбур, обсуждая данные проблемы в торговой палате штата Коннектикут, заявил: «Чтобы защищать США, мы должны быть готовы защищать свои интересы и наш флаг в любом уголке земного шара». Но то были заявления отставного политика, а политики имеют тенденцию нести чушь. Однако на этот раз мнение предыдущей администрации полостью совпадало с нынешней. В 1923 г. вице-министр морского флота заявлял: «Наши корабли рассеяны по семи морям. Они — вещественное доказательство силы Соединенных Штатов. Наша политика, по существу, зиждется на флоте. В самом деле, флот — краеугольный камень доктрины Монро и политики "открытых дверей"». Естественно, что при таком понимании роли флота США прилагали все мыслимые усилия для достижения гегемонии на море. В рамках настоящей книги мы ограничимся лишь американо-японским соперничеством, что, однако, не означает радужных отношений Америки с другими странами. Лондон, например, крайне ревностно следил за Вашингтоном, в 20-е гг. обе стороны строили вполне реальные планы на случай военного столкновения. И подобное столкновение было далеко не выдумкой писателей-фантастов.

Учитывая противоречия в Китае и общую заинтересованность в Азиатско-Тихоокеанском регионе, Соединенные Штаты стремились обеспечить себе военное доминирование в Тихом океане. И уж если не доминирование, то максимально выгодные позиции на случай конфликта. Как Белый дом, так и конгресс не жалели денег на фортификации и инфраструктуру военно-морских баз. В Пёрл-Харборе были проведены масштабные фортификационные работы с 1922 по 1924 г.

США уделяли особое внимание Тихому океану. «Флот особенно важен для нас на Тихом океане, — заявлял морской министр в 1924 г. — Последние акты драмы цивилизации будут разыгрываться на Тихом океане...». При таком подходе неудивительно, что с 1922 по 1924 г. в Пёрл-Харборе были проведены крупные фортификационные работы. На 1924 г. предусматривалось выделение 160 млн. долл. для укрепления других тихоокеанских баз. Серьезное внимание правительство США обращало на подготовку квалифицированного личного состава морского флота. Усилилось строительство морской авиации. В 1925 г. США израсходовали на морскую авиацию в 12 раз больше, чем Англия, а в 1926 г. — примерно в 30 раз больше. Согласно программе 1926 г., 140 млн. долл. выделялось на строительство 2800 самолетов, из них 1000 самолетов предназначались для морской авиации. Правительство США не прекращало строительства крейсеров. 18 декабря 1924 г. конгресс утвердил закон о строительстве 8 тяжелых крейсеров, 2 из которых были спущены на воду в 1926 г. На строительство еще 5 были отпущены ассигнования. Росло количество самолетов морской авиации, продолжалось строительство крейсеров. Япония стремилась не отстать от США и Великобритании и иметь в своем распоряжении столько же крейсеров, сколько эти две страны могли отправить в Японское море. За 8 вашингтонских лет США заложили 13 крейсеров, а Япония — 12, однако экономически Япония проигрывала: если США в 1925 г. отпускали на военные нужды примерно 17% национального бюджета, то Япония — 68%.

Как видно из вышесказанного, все страны, подписавшие Вашингтонский договор, ни на минуту не прекратили строительства новых кораблей. Это была новая, крайне своеобразная гонка морских вооружений. Качественная гонка. Теперь великие морские державы сконцентрировались на крейсерах, эсминцах, подводных лодках — то есть на тех классах, которые не были ограничены договором. Кроме того, соревнование приобрело качественный характер: т.к. общий тоннаж был ограничен, то при вступлении в строй новой единицы на слом пускался старый корабль. И естественно, на новом судне стремились запихать в старое водоизмещение больше пушек, брони, лошадиных сил и т.д. — это была гонка умов и технологий. Тем не менее это не означало, что эта гонка была дешевой — один тяжелый крейсер стоил столько же, сколько стоило строительство 40 новых школ, а один легкий — по капиталовложениям превосходил стоимость библиотеки Конгресса.

Самым неприятным для США оказалось то, что они могли одержать победу только при условии перенапряжения усилий всей страны. Их противники по-прежнему вводили в строй больше кораблей, чем Соединенные Штаты. К 1927 г. соотношение по кораблям, не охваченным договором, выглядело следующим образом: по количеству и тоннажу крейсеров на первом месте шла Великобритания, на втором — Япония и лишь на третьем США. По эсминцам лидировали Соединенные Штаты, затем Англия и Япония. По субмаринам — США, Япония, Англия.

США вновь решили прибегнуть к дипломатическим способам. Попросту разоружить потенциальных противников до собственного уровня. Просто, дешево и гениально. Стоит просто ограничить ранее не обговоренные классы кораблей, тем самым укрепив свои позиции на мировой арене. 18 августа 1926 г. государственный секретарь Келлог официально заявил, что «работа по ограничению морских вооружений... выполнена только частично... Остается решить такую же задачу в отношении крейсеров, эсминцев и подводных лодок» . 10 февраля 1927 г. американское правительство направило ноты в Лондон, Токио, Рим и Париж с предложением о созыве конференции.

В Госдепе решили не изобретать велосипед. И, направляя ноту с приглашением к участию в новой конференции, предложили партнерам по переговорам просто распространить формулу 5:5:3:1,75:1,75 на все классы кораблей. Но не тут-то было. Из Токио поступил дипломатичный отказ: «правительство Японии не хотело, чтобы США заранее фиксировали соотношение...» Франция и Италия, памятуя о нанесенных оскорблениях в Вашингтоне, вообще отказались от переговоров.

Тем не менее 20 июня 1927 г. в Женеве открылась конференция трех морских держав. Соединенные Штаты, Великобритания и Япония сели за стол переговоров. Острая борьба развернулась между США и Англией. Последняя просто не хотела сокращать количество крейсеров — они базис обороны огромной колониальной империи.

Япония же «зарабатывала посредничеством», выступая в роли арбитра. Занимая то одну, то другую сторону, все время стремясь выторговать побольше для себя. Все делегации продолжали настаивать на своих первоначальных позициях, и получалось, что «военно-морские противоречия не уменьшаются, а растут». В конечном итоге было решено сделать перерыв в работе конференции. После перерыва к англо-американским разногласиям по крейсерам добавился и вопрос размера, т.к. Англия стремилась строить легкие крейсера (примерно 6 000 т, 6-дюймовые орудия), в то время как США, исходя из своих стратегических задач, настаивали на «крейсерах водоизмещением в 10 000 т с калибром орудий восемь дюймов. К концу июля «Концерт женевского трио миротворцев окончательно расстроился». Женевская конференция морских держав окончилась полным провалом.

Сразу после провала конференции в английской прессе стали раздаваться голоса за возрождение англо-японского союза, направленного против США. Английское правительство начало зондаж и тайные переговоры с японскими дипломатами в Лондоне. Призывы приобрели открытую форму в 1928 г., в ежегодной речи в парламенте английский король произнес: «Историческая дружба, которая такое длительное время объединяла Японию и мою державу, всегда считалась важным фактором в поддержании мира на Дальнем Востоке» . С одной стороны, это была угроза, а с другой — ничем не завуалированное приглашение Японии за стол переговоров. Но восточное направление для английской дипломатии было не единственным. Параллельно Форин офис настойчиво добивался пакта с Францией. Пакта, направленного против нового общего морского соперника — Соединенных Штатов. Белый дом оказался в довольно затруднительном положении. Кошмар коалиции из Англии и Японии, к которой могла «пристегнуться» Франция, был более чем реальной угрозой национальной безопасности.

Во-первых, Вашингтон пригрозил «большой дубиной». Он ответил интенсификацией кораблестроительной программы. Неуступчивость американской дипломатии и слишком прямые попытки захватить дипломатическим путем морское господство поставили Белый дом в достаточно сложную ситуацию. США ответили интенсификацией своей морской программы. В ноябре 1928 г. сенат провел закон об увеличении флота на 15 крейсеров и один авианосец, с общей сметой в 1,2 млрд. долл. Кроме гонки вооружений Вашингтон погрозил еще и экономическими санкциями. Лондон был слишком много должен Америке, чтобы пропустить эту угрозу мимо ушей. Вдобавок ко всему, отношения между Англией и Японией были далеко не идеальные. Учитывая все выгоды и потери, на Даунинг-стрит предпочли забыть об антиамериканской коалиции.

 

Лондонская морская конференция

Мировой экономический кризис не только временно сгладил американо-японские противоречия по китайскому вопросу, но и серьезнейшим образом повлиял на развитие морских вооружений. Он больно ударил по американской экономике. Внешняя торговля США откатилась к уровню 1899 г. по экспорту и 1903 г. по импорту. Не менее губительные последствия он оказал и на экономики других капиталистических держав. Перед администрацией 31 президента США, республиканца Г. Гувера, избранного на этот пост в 1929 г., теперь наиболее остро стояли внутренние проблемы. На внешнюю политику не было ни сил, ни средств. Однако полностью уйти с международной арены (читай — из Китая) или пустить на самотек военную ситуацию в Тихом океане Белый дом себе позволить не мог. Но и впрягать обескровленную страну в дорогостоящий виток гонки вооружений не было возможности. Гувер понимал, что «новый эксперимент внешней политики США был бы обречен на провал».

Единственно приемлемый путь был — созвать очередную морскую конференцию и на ней зафиксировать определенные соотношения. Любой договор, конечно, имеет срок действия. Однако вполне резонно было предполагать, что к моменту его истечения ситуация для Соединенных Штатов изменится в лучшую сторону. Первые пробные шары появились в прессе. Затем пошли соответствующие заявления и направлены ноты заинтересованным правительствам.

Как водится, еще до начала переговоров начались предварительные консультации сторон. Самым острым вопросом, оставшимся в наследство еще с Женевы, был вопрос о крейсерах. Во время бесед с японским послом в Вашингтоне Дебучи Государственный секретарь Стимсон решил поднять данную проблему. Однако его предложение распространить вашингтонские пропорции на крейсера натолкнулось на стену непонимания. «Япония не сможет согласиться на то же соотношение, — заявил посол, — которое раньше было установлено для линейных кораблей и авианосцев». Японский кабинет требовал увеличения соотношения до 70% от американского лимита.

В Госдепе зашевелились: консультации с военными, расчеты возможных последствий подобного изменения соотношения сил — все говорило о серьезной уступке Стране восходящего солнца. Проконсультировались даже с англичанами, они тоже не были в восторге от японских требований. На очередной встрече с японским послом глава Государственного департамента заявил, что требования его страны «свидетельствуют о наступательных целях Японии». Жесткий отказ уступить требованиям Токио.

Прелиминарии с английской стороной происходили на высшем уровне. 7 октября 1929 г. в Вашингтон прибыл новый премьер-министр Великобритании Макдональд. Потребовался экономический кризис и смена правительств в обеих странах, чтобы они пошли навстречу друг другу, чтобы появилось желание преодолеть взаимные противоречия. Газеты по обе стороны Атлантики пестрели многообещающими заголовками. На официальных пресс-конференциях заявлялось, что «два государственных деятеля пришли к полному взаимопониманию в вопросах морской политики». Однако в действительности все было не так радужно. Двусторонние переговоры в Вашингтоне ничего не дали, даже почва для возможного компромисса найдена не была. Тем не менее 7 октября 1929 г. министр иностранных дел Великобритании Гендерсон направил правительствам Франции, Италии и Японии приглашения на конференцию.

21 января 1930 г. открылась Лондонская морская конференция. Довольно скоро определились четыре главных предмета споров: британско-французский — о ликвидации подводных лодок, англо-американский — «в отношении количества крейсеров...», франко-итальянский — о паритете тоннажа флотов обеих стран — и японо-американский — об изменении соотношения тоннажа флотов обеих стран с 5:3 до 10:7. Державы довольно быстро договорились относительно компромиссного способа ограничения морских вооружений. Он заключался в том, что для каждого флота устанавливался максимум тоннажа, не подлежавший пересмотру, внутри которого допускались некоторые подвижки тоннажа из одной категории кораблей в другую. Основное время работы конференции, вплоть до 11 февраля 1930 г., было посвящено вопросу о подводных лодках, который был переведен в плоскость разработки юридических норм использования субмарин против торгового судоходства.

В ходе конференции обнаружились серьезные расхождения позиций Японии и США. Японская делегация по-прежнему требовала увеличения соотношения своего флота до 10:7 и паритета в тоннаже подводного флота. 17 февраля прошло совместное заседание американской, английской и японской делегаций, однако оно показало, что позиции сторон ни на йоту не изменились. Через десять дней Стимсон писал Гуверу: «... как с одной, так и с другой стороны пока не было отхода от ранее занятых позиций».

Чтобы хоть временно обеспечить себе 70% крейсерского тоннажа относительно американского флота, Япония выступила с предложением о замедлении темпов строительства крейсеров в США. В соответствии с этим предложением из 18 американских тяжелых крейсеров, которые должны были быть построены для достижения лимита, предусмотренного Вашингтонским договором, 9 должны были быть заложены в следующем порядке: по три крейсера в 1933, 1934 и 1935 гг. соответственно. Американцам не сильно светило идти на такие уступки. Да они и не особо собирались. Стимсон применил все свое красноречие, чтобы убедить японцев отказаться от своих требований 70% тоннажа. Госсекретарь доказывал, что американский флот разделен на две части, и значительные его силы вынуждены базироваться в Атлантическом океане. Следовательно, в Тихом океане Японии будет достаточно крейсеров и без увеличения пропорции для достижения полного паритета с американским флотом в регионе. Но в Токио мечтали не о паритете, а о значительном превосходстве. Поэтому все словесные упражнения Стимсона не возымели действия — японцы «упрямо» продолжали придерживаться позиции, которую американцы не могли «принять».

Тем временем противоречия, существовавшие между державами, продолжали возрастать. Не найдя почвы для компромисса, французская и итальянская делегации покинули конференцию. Сложилась ситуация, угрожавшая провалом переговоров и новым витком гонки вооружений. Перед англо-саксонскими странами встала задача заставить Японию подписать соглашение даже без участия Италии и Франции. Гувер был готов идти на «временные уступки

Японии, чтобы втянуть ее в соглашение». В итоге Япония получила право на 70% тоннажа американского флота в категории легких кораблей до 1936 г. После чего вопрос подлежал новому рассмотрению.

В итоге 22 апреля 1930 г. Лондонский морской договор был подписан. Он предусматривал следующие качественные ограничения: крейсера разделялись на два подкласса: «а» — корабли водоизмещением до 10 000 т с орудиями больше 155 мм — и подкласс «b» с орудиями менее 155 мм. Количественные ограничения, налагавшиеся на страны, подписавшие договор, приведены в следующей таблице.

Таблица 5. Ограничения легких сил в соответствии с Лондонским договором

Необходимость во что бы то ни стало заключить договор привела к тому, что документ оказался не только компромиссным, но и расплывчатым. Значительная часть положений ставилась в зависимость от развития французского флота — основного конкурента Англии в европейских водах. Естественно, предусматривалось, что Великобритания имеет право на увеличение своего флота в ответ на рост мощи французского. Далее по цепочке.

Договор предусматривал запрет на строительство линкоров до 31 декабря 1936 г. А также ряд ограничений по другим классам кораблей для трех подписавших его держав. Срок действия документа истекал 31 декабря 1936 г., после чего он долен был быть заменен новым соглашением, для подписания которого предполагалось созвать очередную конференцию в 1935 г.

Таким образом, в отличие от Вашингтонской конференции в Лондоне США не удалось достигнуть ни одной дипломатической победы. Наоборот, стремясь сохранить престиж и не дать толчок новой гонке вооружений, Лондон и Вашингтон пошли на значительные уступки Японии. Их цель была вполне понятна — максимально продлить действие Вашингтонского договора. Однако в действительности конференция стала первым симптомом агонии версальско-вашингтонской системы. Она фактически закрепила полное военное доминирование Японии в Азиатско-Тихоокеанском регионе, дало в руки Токио юридический инструмент увеличения Императорского флота. В конечном итоге это вылилось в войну, развязанную Японией на китайской территории в 1931 г.

 

Феномен изоляционизма

Своеобразность американской внешней политики заключается в том, что она всегда испытывает сильнейшее влияние общественного мнения. Конгресс подчас обладает даже большим влиянием при выработке внешнеполитического курса, нежели Государственный департамент. Этому существует довольно простое объяснение — президента выбирают граждане страны, которых довольно мало интересует внешняя политика, а вот мнение Конгресса их очень даже интересует. В итоге администрация не может себе позволить больше свободы, чем ей отпущено законодательной властью и общественным мнением.

Со времен Дж. Вашингтона и Войны за независимость США не особенно стремились лезть в мировую политику. Североамериканское государство предпочитало самоизоляцию. К тому было много причин, в том числе огромные неосвоенные территории на Диком Западе, которые необходимо было колонизировать и очистить от индейцев. Однако это далеко не означало, что Соединенные Штаты вообще не обращали внимания на международные дела и не имели сношений с другими государствами. Тем не менее эти отношения, как правило, ограничивались экономическими интересами. Но по мере роста экономики и военной мощи государства, США все более пристальное внимание обращали на своих соседей, они не останавливались даже перед войнами — так, у Мексики был отторгнут штат Техас.

Весь XIX в. прошел для американской внешней политики под знаменем доктрины Монро, суть которой сводилась к простой формуле: «Америка для американцев». При этом в сферу доктрины входила не только Северная Америка, но и Южная. Вашингтон намеренно ограничивал себя именно этим регионом, а от центра тогдашней мировой власти — Европы — стремился держаться подальше.

Именно такой внешнеполитический курс и получил название «изоляционизма». Только в самом конце XIX в., когда экономика США окрепла настолько, что могла считаться первой в мире, американские политики обратили свой взор за пределы региона, ограниченного доктриной Монро. Начались нешуточные споры между сторонниками изоляции и «интернационалистами», стремившимися вывести США на мировую арену, как активную политическую силу. Тем не менее данные попытки оказались безуспешными, общественное мнение по-прежнему придерживалось «изоляционистской» доктрины. Американская стратегия оставалась «узконациональной по своему характеру», причем международным или глобальным соображениям уделялось мало внимания. В Конгрессе доминирующая позиция по вопросам внешней политики выражалась высказыванием: «Какие у нас могут быть дела за границей?»

Лишь Первая мировая война смогла пробудить Америку. Правивший в то время президент В. Вильсон, сам ярый «интернационалист», всеми силами желал вывести свою страну в мировые лидеры. Однако уступки, сделанные им на Парижской мирной конференции, «разочаровали Америку». Страна и Конгресс были недовольны результатами войны и уж точно не хотели продолжения интернационалистского вильсонсовского курса. Не желали они вступать в «выстраданную» президентом Лигу Наций. Изоляционистская оппозиция во главе с сенаторами Лоджем, Борой, Бивереджем и др. резко критиковала президента. Бора открыто заявлял на заседаниях Конгресса: «Я против этой Лиги и против любых других лиг и союзов, потому что я знаю: вместо американизации Европы Европа европеизирует Америку». Лучше держаться подальше от организации, считали изоляционисты, в которой Англия с доминионами имеет шесть голосов против одного американского. Соображения «баланса сил» властвовали над сенаторами. Этим, помимо прочего, объяснялись и настойчивые требования вывода американских войск из России и прекращения интервенции. Ход рассуждений выглядел следующим образом: сегодня Соединенные Штаты помогают Японии разделить Россию, завтра, будучи членом Лиги Наций, примут участие в совместных военных действиях против другой страны, не отвечающих исключительно американским интересам, и вот наступит момент, когда перед США окажутся мощная Япония и возрожденная Германия. На кого опереться? Гибель Российской империи разрушила мировой «баланс сил», остаются Франция и Британия — но они плохо предсказуемы. Вступление в Лигу равносильно прогулке по зыбучим пескам — так политика не делается. Наивный интернационализм Вильсона явно не отвечал интересам сенаторов.

Конгресс пускал ратификацию Версальского договора в затяг. Вновь и вновь во время многомесячного и унизительного для Вильсона рассмотрения договора сенатор Лодж подчеркивал: «Мы хотим осуществить то, чему учил и к чему призывал Т. Рузвельт — быть свободным государством, без всяких ограничений в своих действиях, преисполненным возрожденным духом национализма. Это не изоляционизм, а свобода действовать так, как мы считаем нужным и справедливым, не изоляционизм, а просто ничем не связанная и не затрудненная свобода Великой Державы решать самой, каким путем идти». Как мы уже знаем, изоляционистское большинство провалило договор, он не был ратифицирован. США стремительно шли к новому витку изоляции.

Вильсон возлагал большие надежды на выборы 1920 г. Кандидатом от его демократической партии был выдвинут Д. Кокс, а кандидатом на пост вице-президента Ф.Д. Рузвельт, последний считал необходимым для США вступить в Лигу Наций. Однако надеждам интернационалистов не суждено было сбыться, победу одержали республиканцы. Президентом стал У. Гардинг — изоляционисты праздновали победу.

В течение всех 20-х гг. президентское кресло занимали республиканцы, сначала У. Гардинг, затем К. Кулидж и, наконец, Г. Гувер, все они являлись «изоляционистами». Однако американский «изоляционизм» 20-х гг. не стоит путать с полным прекращением внешнеполитической активности. С полной концентрацией исключительно на внутренних проблемах и пренебрежением остальным миром. Политики республиканцы стремились объединить в своем внешнеполитическом курсе «изоляционизм» XIX в. и методы Т. Рузвельта и В. Вильсона. Когда было необходимо, США могли и пригрозить «дубиной» и сесть за стол переговоров. Тем не менее это была политика своеобразной свободы — свободы от обязательств и коалиций. Политика преследования исключительно собственной выгоды. Соединенные Штаты официально не вошли в Лигу Наций, но в Женеве работали их постоянные представители. С большинством стран были установлены дипломатические отношения.

Самоизолировавшиеся США не особенно стремились в Европу и европейские дела, однако там, где затрагивались их экономические интересы, вели себя крайне активно. Так было, как мы видели выше, в Китае, где американцы пытались противостоять японской экспансии. Так было в Латинской Америке, которую Вашингтон вообще считал своей вотчиной.

Еще одной интересной чертой американского «изоляционизма» этого периода была фобия перед войной за рубежом. В особенности войной коалиционной, скажем, по инициативе Лиги Наций. Политическая элита США прилагала все усилия, чтобы ни один американский солдат не поплыл за море. Однако путать «изоляционизм» с пацифизмом не следует. Америка была готова защищать свои рубежи, точнее рубежи, очерченные доктриной Монро, — а это ни много ни мало, а все Западное полушарие. Конгресс не щедро раздавал средства на фортификации, строительство новых кораблей, самолетов, разработку систем вооружения. Выделялись деньги на поддержку угодных США режимов, например нанкинского правительства Чан Кайши, Соединенные Штаты всегда предпочитали загребать жар чужими руками. Такова была внешнеполитическая парадигма американского общества на протяжении 20—30-х гг. Даже с приходом в Белый дом Ф.Д. Рузвельта — «интернационалиста» до мозга костей — оно не изменилось, и президент был вынужден следовать уже проторенным курсом, несмотря на собственные желания.

 

Маньчжурский инцидент

Если Америка исповедовала заповеди «изоляционизма» и никак не хотела ввязываться в военные конфликты, то на Японских островах ситуация была диаметрально противоположной. Менталитет воина-самурая, выпестованный за сотни лет, являлся прекрасной почвой для милитаристской пропаганды. Правящие круги Японии и в особенности военные ни на минуту не оставляли мысли о военной экспансии. В 1927 г. появился документ, известный как «Меморандум Танаки». «Меморандум» представлял собой развернутую программу военной экспансии Японской империи. Конечная цель документа — мировое господство. Премьер готовил его для императора Хирохито, чтобы познакомить молодого монарха с наиболее «правильным» видением стратегии. Черным по белому там было написано, что для обеспечения мирового господства необходимо сначала захватить Китай и далее: «Если мы в будущем хотим захватить в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить США... Но для того, чтобы завоевать Китай, мы должны будем сначала завоевать Маньчжурию и Монголию...» и т.д.. Несмотря на то что этот документ носил гриф «совершенно секретно», через короткое время он уже лежал на столе у Сталина. Далее он появился в прессе, китайский журнал «Чайна уикли» не смог пройти мимо такой сенсации. Бешеная скорость распространения сверхсекретного документа дала возможность ряду современных российских и японских историков предположить, что этот документ являлся фальшивкой, подготовленной ультранационалистическими кругами Японии. Действительно, в «меморандуме» были собраны воедино идеи, ранее декларировавшиеся различными шовинистическими организациями. Однако в контексте настоящей книги, собственно, не важно, был ли документ фальшивкой или он действительно вышел из-под пера премьер-министра. Важным является другое, то, что как японский кабинет, так и военные прекрасно понимали, кто их главный враг. Обладание Китаем в то время казалось единственным и непременным условием существования Империи. Следовательно, конфликт с США был не гипотетической возможностью, а лишь вопросом времени и, вероятно, ближайшего.

Писал ли Танака «меморандум» или нет, но дальнейшие действия его правительства четко укладывались в намеченную там стратегию. 7 июля 1927 г. японский кабинет принял «программу политики в отношении Китая». Предполагалось перейти к более активному курсу и при необходимости применить силу. В следующем, 1928 г. конференция японских дипломатов полностью одобрила возможность применения силы для «защиты» японцев и японских интересов в Китае.

Однако Танаке так и не удалось сделать какие-либо заметные шаги в данном направлении. Тем не менее его правительство успело отказаться от подписания международного протокола о запрещении химического и бактериологического оружия. Это действительно выглядело как подготовка к войне в Китае. Как еще контролировать многомиллионную страну, если не применять оружия массового поражения? Кроме того, в 1929 г. ему удалось настоять на отказе от ратификации ранее подписанной Женевской конвенции о военнопленных. Члены тайного императорского совета нашли положения конвенции слишком мягкими. Да и зачем ее подписывать, если отважные воины императора ни за что не попадут в плен, а забота о чужих солдатах явно не дело японских военных. Однако чересчур ретивый премьер попал в немилость к императору и был уволен в отставку. Новое правительство Хамагути (1929—1931) предпочло вернуться к более умеренной политике. Ее проводником стал вновь назначенный на должность министра иностранных дел К. Сидехара. И как раз вовремя.

Мировой экономический кризис 1929 г. поразил Японию так же, как и другие капиталистические страны. Экономическая депрессия положила начало политическому кризису, японская экономика не справлялась с грузом военных расходов. К лету 1931 г. между премьер министром Р. Вакацуки, преемником Хамагути, и высшим генералитетом пробежала «черная кошка». Спасая экономику, правительство урезало военные расходы, что вылилось в конфликт с военными. Они и слышать не хотели об уменьшении смет, наоборот, требуя их увеличения.

В конце концов военные просто стали игнорировать гражданский кабинет. В штабной тиши родился план агрессии против Китая. Ситуация была подходящая. В Маньчжурии постоянно происходили мелкие стычки и инциденты. Японская пресса освещала их под нужным углом зрения, и, естественно, общественное мнение горело желанием наказать нерадивых китайцев. В стране постоянно раздавались голоса за открытое военное вмешательство. Удачный повод подвернулся в июле 1931 г. На границе Маньчжурии и Кореи, в то время японской территории, произошла стычка между китайскими и корейскими крестьянами, в которой погибло 127 китайцев. В ответ на это гоминьдан ввел бойкот японских товаров. В Токио пришли к заключению, что Чан Кайши сговорился с Чжан Сюэляном, главой мукденского правительства, и произошло это не без помощи США.

Япония в условиях экономического кризиса и непомерных расходов на военщину не могла себе позволить потерять китайские рынки. А «инспирированный» США бойкот был ударом ниже пояса. Теперь уже придворные и император вынуждены были смотреть сквозь пальцы на действия военных. Сложнейшая экономическая и геополитическая ситуация заставляла смириться с силовыми действиями. Вооруженный захват китайских рынков казался выходом.

В подобных условиях военные решились на провокацию. Ночью 18 сентября 1931 г. небольшая группа штабных офицеров Квантунской армии привела в действие заряд, заложенный в полотно Южно-Маньчжурской железной дороги, находившейся под контролем Японии в местечке Луцзяокоу, к северу от Мукдена. В диверсии были тут же обвинены солдаты Чжан Сюэляна и вооруженные китайские бандиты. Создав повод, Квантунская армия перешла к решительным действиям. Перейдя границу с Маньчжурией, японские войска в течение суток установили полный контроль над важнейшими стратегическими пунктами ЮМЖД.

Двор и гражданский кабинет в известность поставлены не были. Утром император и премьер с удивлением узнали об «инциденте» из газет! Шок был полным. Только 21 сентября Вакацуки и кабинет, слегка придя в себя, приняли решение предотвратить разрастание конфликта. В качестве первой меры было решено не посылать подкреплений Квантунской армии. Тем не менее наступление продолжалось. 20—22 сентября были заняты несколько важных городов — Куанчэнцзы, Фушунь, Ляоян, Чаньчунь и Гирин.

Политическое руководство опасалось многого. Во-первых, китайские войска значительно превосходили Квантунскую армию по численности, что грозило катастрофой. Во-вторых, подобный конфликт однозначно сулил серьезные дипломатические осложнения как в Лиге Наций, так и в отношениях с США. В-третьих, в конфликт могли вмешаться третьи державы, например СССР, к борьбе с которыми у Японии просто не было сил. Но военные уже закусили удила. Увещания гражданских на генералов не действовали. Масла в огонь подливало общественное мнение — японцы были полностью на стороне военных. Не прошла даром многогодичная пропаганда войны с Китаем. Вакацуки вынужден был с этим считаться. Он оказался в патовой ситуации. Окончательно убедившись, что с армией он не справится, 11 декабря премьер подал в отставку. Хирохито принял решение доверить формирование кабинета шовинистической партии Сэйюкай, тем самым поддержав военных, новым главой кабинета стал Ц. Инукаи.

Естественно, вторжение японских армий на китайскую территорию резко обострило международные отношения. Уже 18 сентября 1931 г. китайская сторона обратилась за помощью к Лиге Наций, утверждая, что японское нападение было ничем не спровоцировано и явилось «полной неожиданностью». Обвиненные же японцами в провокации солдаты «находились... в казармах». Лига отреагировала немедленно, 18 сентября появилась резолюция: «Военная операция японских войск этой ночью... не может быть признана как действия, совершенные в рамках законной самообороны». Однако никаких более жестких действий не последовало. В Женеве просто не представляли себе, что делать с великой державой.

21 сентября правительство Китайской республики, «члена Лиги Наций», потребовало более активных действий со стороны организации. Протесты китайской стороны были понятны — японские регулярные войска захватывали города, общественные здания, банки, линии коммуникаций и т.д. 18 сентября Совет Лиги Наций обратился к правительству США с целью выяснить его позицию. 19 сентября Госдеп заявил, что действия Японии не нарушают пакта Бриана—Келлога. Однако данное заявление было не более, чем демагогией. Соединенные Штаты не спешили обременять себя четко определенной позицией в отношении конфликта.

В Белом доме имели достаточно информации, чтобы предположить, что «инцидент» неслучаен. 22 сентября 1931 г. Госдеп получил более детальную информацию от представителя США в Китае Джонсона. Он информировал Государственного секретаря Стимсона, что в соответствии с «имеющейся у него информацией» нет никаких доказательств, что события в Китае «являются следствием инцидента». Он, наоборот, утверждал, что это детально спланированный акт агрессии, не соответствующий пакту Бриана—Келлога. Несмотря на официальные заявления, разворачивавшиеся события серьезно тревожили Вашингтон. Под угрозой были американские интересы в регионе. Более чем серьезная ставка.

22 сентября всякие сомнения в характере конфликта были отброшены. Однако Стимсон не желал пороть горячку и брать на себя и свою страну какие-либо обязательства. Все более настойчивые требования Лиги Наций детализировать позицию США вынуждали действовать. Однако и на этот раз госсекретарь решил отделаться расплывчатой отговоркой: «Американское правительство, действуя через своих дипломатических представителей, попытается усилить то, что делает Лига Наций, и даст понять, что сохраняет свои интересы в данном вопросе...», как и в вопросе сохранения Договора девяти держав и пакта Бриана—Келлога. То есть американцы отдавали инициативу Женеве, фактически отказываясь брать на себя любые обязательства.

23 сентября на официальную встречу в Государственный департамент был приглашен японский посол Дебучи. Стимсон всеми способами стремился прояснить для себя позицию японской стороны. Услышанное им оказалось сюрпризом, серьезно изменившим отношение США к конфликту. Посол дал понять, что «инцидент» явился исключительно делом рук военных и что правительство Вакацуки прилагает все возможные усилия для его локализации и устранения. Кроме того, Государственному секретарю было передано заявление министра иностранных дел Имперского правительства Сидехары. МИД заявлял, что Япония не имеет территориальных притязаний в регионе. Таким образом, Дебучи этой беседой давал понять, что Вашингтону ровным счетом нечего опасаться.

После выяснения позиции японского кабинета в Овальном кабинете появилась надежда на самоликвидацию проблемы. Чтобы стимулировать процесс, США решили временно поддержать правительство Вакацуки извне. Из Вашингтона резко одернули Лигу Наций, на заседаниях которой звучали все более и более воинственные призывы. Нота гласила: «любое давление только ослабит гражданский кабинет» Японии, на активные же действия в Азиатско-Тихоокеанском регионе без поддержки США в Женеве решиться никто не мог. Японский кабинет получил передышку на международной арене.

В то же время американская дипломатия предприняла попытку продемонстрировать свое отношение к конфликту противоборствующим сторонам, выразив надежду, что «китайское и японские правительства заставят свои вооруженные силы избежать дальнейшего противостояния...». Стимсон рекомендовал прессе при освещении событий в Маньчжурии не прибегать «ни к чему такому, что открыто бы напоминало угрозу или открытую критику со стороны

Америки». В то же время нанкинское и мукденское правительства «получили совет как от Британии, так и от Америки не сопротивляться, так как дело о Маньчжурии будет передано Лиге Наций, и Китай получит справедливое решение в Женеве». 30 сентября Совет Лиги Наций опубликовал резолюцию, в которой выражалась уверенность, что Япония выведет свои войска из Маньчжурии как можно скорее и не будет выдвигать никаких территориальных требований.

5 октября китайское правительство затребовало вывода японских войск. Однако 9 октября оно получило отказ, сопровождавшийся предложением о начале прямых переговоров. Продолжая политику поощрения гражданского кабинета Японии, 10 октября Государственный департамент устно выразил надежду на мирное урегулирование вопроса правительствами в соответствии с резолюцией Лиги от 30 сентября.

Выжидательная позиция, занятая Вашингтоном, наоборот, лишь окрылила японских военных, гражданский же кабинет испытывал огромное давление с разных сторон и фактически не влиял на ситуацию. Терпение Вашингтона подходило к концу. Пытаясь подхлестнуть Токио, 11 октября госсекретарь Стимсон направил правительству Японии протест ввиду многочисленных нарушений резолюции от 30.09. Однако реакция японских властей оказалась прямо противоположной той, которую ждали в Америке. Япония ответила антиамериканским демаршем, протестуя против приглашения американских представителей на заседания Совета Лиги Наций, посвященные маньчжурскому вопросу. Юридически японцы были правы — «только члены Лиги могут участвовать в заседаниях Совета». Однако Совет Лиги принял как раз противное решение, поддержка США придавала значительно больший вес резолюциям Совета.

20 октября США совместно с Британией, Францией, Италией, Германией и Испанией внесли в Лигу Наций предложение рассмотреть японское вторжение в Маньчжурию в свете пакта Бриана—Келлога. В Вашингтоне наконец осознали, что гражданское правительство не сможет одержать верх над военными. В то же время в дипломатических кругах Японии созрел новый план урегулирования «инцидента». Министр иностранных дел Сидехара предложил установить в Южной Маньчжурии марионеточный режим во главе с генералом Си Ся. После чего необходимо было признать данное государство и провести с ним переговоры о прекращении конфликта. Путь казался крайне выгодным — договориться с Чан Кайши было нереально, а подобная операция, если бы ее проглотило мировое сообщество, легитимизировала бы японские территориальные захваты.

В конце ноября японское правительство, отчаянно маневрируя, предложило Лиге Наций направить комиссию по расследованию непосредственно в Маньчжурию, чтобы на месте ознакомиться с «реалиями» ситуации. США одобрили предложение Японии, прежде всего стремясь через комиссию обеспечить свои интересы в регионе. Однако первое же предложение нейтральных наблюдателей установить демилитаризованную зону натолкнулось на японский отказ. Попытка урегулировать вопрос посредством комиссии из нейтральных наблюдателей провалилась. Параллельно японские войска продолжали усиливать нажим на китайские армии, 21 декабря начались «широкомасштабные антибандитские операции».

Ситуация отчаянно накалялась, из Вашингтона, Лондона и Парижа летели все более жесткие заявления и ноты. Однако в Токио их оставили без внимания. 3 января 1932 г. японские войска захватили Цзыньчжоу, важнейший стратегический пункт на пути из Северо-Восточного Китая во Внутренний Китай, и фактически полностью оккупировали Маньчжурию.

Администрация США явно не успевала за темпами японского наступления. Госдеп оказался в тупике. Нескольких легких кораблей Азиатского флота да эсминцев, находившихся в китайских водах, явно было маловато для «дипломатии канонерок». Требовалось занять хоть какую-то вменяемую позицию. И Госдеп ее занял. Такие действия Японии вызвали серьезное беспокойство в правящих кругах Америки. 7 января 1931 г. государственный секретарь Стим-сон через посла в Японии Форбса передал ноту имперскому правительству: «Правительство США... не может признать законной любую ситуацию де-факто между правительствами Японии и Китая, которые затрагивают интересы Соединенных Штатов или их граждан в Китае и ущемляют права США, предусмотренные предыдущими договорами...» Действительно, очень удобно просто не признать сложившуюся обстановку сил. «Доктрина непризнания» или «доктрина Стимсона» — такое название получиа новая позиция США в отношении «маньчжурского инцидента». Впоследствии в своих мемуарах Стимсон настаивал на том, что «доктрина» была попыткой Соединенных Штатов создать систему коллективной безопасности и международный фронт в защиту Китая. Сказано громко, но защитить Китай могло только военное вмешательство, что означало большую войну на Тихом океане — на это идти никто не хотел.

В действительности суть заявлений Государственного департамента сводилась к тому, что США не предпримут никаких активных действий, однако не намерены отказываться от своих притязаний на Китай и его рынки. 8 января Госдеп опубликовал разъяснения в отношении заявления своего главы, которые сводились к следующему: США не намерены ввязываться в какие-либо инциденты между Японией и Китаем, если только эти инциденты не наносят ущерба правам США или их гражданам. В Вашингтоне всеми силами пытались дать понять Японии, чтобы та не трогала политику «открытых дверей». В остальном Китай в ее распоряжении.

Причин для складывания такой аморфной позиции США было несколько, во-первых, губительные последствия кризиса, поразившего американскую экономику, требовали концентрации внимания на внутренних делах и временного отказа от активного внешнеполитического курса, к этому стоит добавить и прогрессирующие внутри страны изоляционистские настроения. Во-вторых, японская агрессия в Китае служила своеобразным локомотивом американской экономики, экспорт в Японию возрос в десятки раз. В то же время увеличился и экспорт американских вооружений нанкинскому правительству. «Нью-Йорк тайме» комментировала: «Война... создает чрезвычайный рынок сбыта для предпринимателей, задыхающихся от кризиса перепроизводства...» Кроме того, использование японской опасности позволяло наращивать военно-морское строительство в самих США и получать на это ассигнования от конгресса, что также благотворно влияло на экономику. Таким образом, японская агрессия в ограниченном масштабе, в рамках Маньчжурии была просто выгодна США. Становится ясной и позиция США в отношении экономических санкций против Японии. Если на публике Соединенные Штаты были явно «за», то в конечном итоге «последовательно внушали Лиге Наций, что мы против экономических санкций» — признавался помощник госсекретаря Кастл. Был против санкций и президент Гувер: «Я в течение всего времени сопротивлялся применению всякого рода санкций, считая возможным лишь апеллировать к общественному мнению». В действительности, баланс потерь и выгод США от японской агрессии явно перевешивал в сторону последних.

Тем временем Япония продолжала свои захваты. В начале января в одной из шанхайских газет была опубликована статья, оскорбившая японского императора. Патриотически настроенные солдаты и моряки восприняли выходку журналиста как личную обиду. 18 января завязалась драка между японцами и толпой горожан. Воспользовавшись этим инцидентом, в котором погибло пять японцев, как поводом, 28 января моряки эскадры адмирала Коити сошли на берег и вступили в столкновения с частями 19-й полевой армии Китая. Боевые действия начались близь Шанхая.

США, обеспокоенные тем, что Япония, возможно, пытается захватить этот крупный экономический центр, потребовали от Японии «серьезно обдумать применение силы вблизи Международных поселений...». Тем не менее к 5 мая 1932 г. японским войскам удалось вытеснить китайские части из города и его окрестностей.

Усиление японской активности вынуждали США принимать все более жесткую позицию. 23 февраля 1932 г. государственный секретарь Стимсон направил на имя председателя сенатской комиссии по иностранным делам У.Е. Бора открытое письмо, которое было тут же опубликовано. В нем говорилось, что в том случае, если Япония будет и впредь нарушать политику «открытых дверей» в Китае, Соединенные Штаты приступят к модернизации своего Тихоокеанского флота. Первая серьезная угроза за время инцидента. Однако явно недостаточная. В Токио к ней серьезно не отнеслись, в кабинете Инукаи прекрасно понимали, что в условиях кризиса ни Вашингтон, ни Лондон не смогут оказать серьезного противодействия японским интересам в Маньчжурии.

Тем временем 17 февраля в Маньчжурии был создан Северо-Восточный административный комитет, через который Япония намеревалась проводить свою политику. Уже на следующий день Комитет провозгласил «декларацию независимости» с целью «сформулировать... новую политику... установить мир... и гармоничные отношения с иностранными державами...».29 февраля бывший император Китая Г. Пуи был объявлен временным президентом Маньчжурии.

4 марта Ассамблея Лиги Наций издала резолюцию с требованием немедленного прекращения боевых действий и вывода японских войск. В случае невыполнения требований Японии грозили санкциями, вплоть до военных. Однако Великобритания и Франция свои подписи под документом не поставили, опасаясь того, что любые военные и экономические санкции будут совершены за их счет и что США не поддержат резолюцию. В свою очередь, Вашингтон не сильно стремился вводить какие-либо санкции по указанным выше причинам, подкрепленным взаимным недоверием великих держав. В Вашингтоне были уверенны, что нападение на Маньчжурию было совершено с «ведома» или даже «согласия» Англии и Франции, однако Япония «пошла дальше...». Исходя из такой позиции Госдеп заявил, что экономические санкции неэффективны без «совместной американо-английской военно-морской акции». США, таким образом, намекали на свою готовность к военным действиям, выставляя себя поборниками мира в глазах общественного мнения. В Белом доме были совершенно уверены, что ни Англия, ни Франция не согласятся на подобную «акцию». При всем желании три державы вряд ли могли отправить в Тихий океан силы, сравнимые с японскими, а значит, силовое вмешательство было не возможным. В Вашингтоне оказались правы, три державы предпочли «согласительную процедуру», а Ассамблея приняла решение поддержать «доктрину непризнания» Стимсона.

Весной 1932 г. значительные изменения произошли в Японии. Премьер-министр Инукаи был убит. Вполне нормальное явление в тогдашней Японии. Новое правительство возглавил адмирал М. Саито, однако политика в отношении Маньчжурии совершенно не изменилась. 9 марта 1932 г. было объявлено о создании нового государства на территории Маньчжурии — Манчжоу-го, под регентством Пу И. 15 сентября Япония официально признала новую страну. Вскоре численность соединений Квантунской армии, на которую возлагались обязанности по «обороне важнейших опорных пунктов Маньчжурии...», достигла четырех дивизий. США были не в состоянии предпринять активных действий для предотвращения дальнейшей японской экспансии и ограничились громкими заявлениями. В августе Стимсон во время выступления в Конгрессе довольно жестко отозвался о действиях Японии, что правящие круги последней восприняли как обвинение. В стране продолжала усиливаться военная истерия. Пропаганда против других стран. В то же время посол США в Японии Д.К. Грю успокаивал Стимсона тем, что «это признак слабости... Существующая экономическая и финансовая ситуация серьезна, а может стать отчаянной...» Грю был уверен, что «думающие люди» в Имперском правительстве возьмут верх над «горячими головами военных». Американское правительство занималось самоуспокоением. А что еще делать, когда делать нечего?

В Вашингтоне уже четко осознали, что японская агрессия наносила не только «удар по коммерческим интересам Соединенных Штатов», но и угрожала «авторитету великих мирных договоров». Действия Японии явно дестабилизировали геополитическую ситуацию, нарушали баланс сил. Тем не менее Стимсон продолжал настаивать лишь на продолжении политики «открытых дверей», т.к. «американские протесты против японского признания Манчжоу-го были бы в настоящее время безумием». Действительно, пораженные «Великой депрессией» изоляционистски настроенные Соединенные Штаты не могли предпринять адекватных шагов, направленных на усмирение агрессора. В этой ситуации сохранение коммерческих интересов требовало пойти на уступки Японии. Благосклонность Токио была единственной гарантией американских вложений на захваченных территориях.

Советские историки часто отстаивали мысль о том, что позиция США в отношении «маньчжурского инцидента» и японской агрессии была по большей части продиктована стремлением реакционных кругов Вашингтона уничтожить «национально-освободительное движение в Китае» и предотвратить большевизацию последнего. Действительно, Белый дом занимал довольно прохладную позицию в отношении СССР, во многом это было продиктовано тем, что Советский Союз постоянно вмешивался во внутренние дела других стран, в том числе и США, используя Коминтерн. Поэтому усиление влияния СССР в Китае через китайскую компартию выглядело для Вашингтона не лучше японской военной агрессии

В январе 1933 г. Стимсон провел ряд консультаций с японским послом Дебучи. Последний заверил американского дипломата, что Япония выведет часть войск с китайской территории и не имеет «притязаний южнее Великой стены». Стимсон, демонстрируя недоверие, жестко парировал: «год назад Япония не имела территориальных притязаний в Маньчжурии». Дебучи заявил, что с тех пор ситуация коренным образом изменилась. Японский посол оправдывался тем, что оставить Маньчжурию — равносильно политическому (а в Японии того времени и физическому) суициду для любого кабинета.

24 февраля Ассамблея Лиги Наций признала Японию агрессором в Маньчжурии и рекомендовала государствам, входящим в организацию, не признавать Манчжоу-го. И тем самым сыграла на руку Токио. «К сожалению, — заявил член японской делегации, — Ассамблея через отказ предоставить своим членам факты и не критичное восприятие доклада комиссии по расследованию только злоупотребляет академичными и неадекватными принципами». Следующего демарша от Японии никто не ожидал — делегация Страны восходящего солнца покинула Ассамблею. 27 марта 1933 г. Имперское правительство Японии заявило о выходе из Лиги Наций. Имперский кабинет более не нуждался в этой организации. В ходе всего «маньчжурского инцидента» Лига не запятнала себя ничем, кроме демагогии и громких заявлений, слабость организации и взаимное недоверие ее членов были налицо. Сильная Япония могла не бояться аморфного мирового сообщества и его политического рупора. Слова — не артиллерийские снаряды.

Выход Японии из Лиги Наций ознаменовался расширением масштабов интервенции в Китае. В мае было объявлено об аннексии провинции Жехэ и присоединении ее к Манчжоу-го. 31 мая 1933 г. единственный реальный противник японской армии в Китае Чан Кайши пошел на перемирие с противником. Гоминьдан отчаянно нуждался в передышке. Воюя на два фронта: против японцев и коммунистической партии Китая, армии гоминьдана изрядно истощились. Требовалось хоть как-то стабилизировать положение и получить передышку для укрепления своей политической власти и военного потенциала, а также получить свободу рук для борьбы с войсками КПК. В городке Тангу Чан Кайши подписал унизительное перемирие с Японией. Демилитаризованная зона устанавливалась по линии севернее Пекина и Таньцзиня.

Фактически это означало конец «маньчжурского инцидента». Однако его последствия оказались куда более опасными. Разрушение азиатского баланса сил Японией усиливало ее противостояние с США, готовило почву для конфликта, для столкновения двух сильнейших держав тихоокеанского бассейна. Во время маньчжурского кризиса был упущен шанс использовать коллективные силы, что обескуражило их сторонников и поощрило агрессоров. Вплоть до Второй мировой войны таких шансов будет еще два—итальянская агрессия в Эфиопии и Гражданская война в Испании. Однако ни один из них не будет использован. Возможно, одной из причин подобного развития ситуации являются именно психологические последствия «маньчжурского инцидента», который наглядно показал, что каждый сам за себя.

 

Франклин Делано Рузвельт

Президентским выборам 1932 г. суждено было войти в историю. Естественно, любые выборы президента, будь то в США или в Мозамбике, сами по себе событие историческое. Но далеко не каждое голосование приводит к столь значительным последствиям в мировом масштабе, как то, которое состоялось 8 ноября 1932 г. В тот день американский народ отдал свое предпочтение кандидату от демократической партии Франклину Делано Рузвельту. По многим показателям эти выборы были неординарными. Во-первых, страна стонала, переживая «Великую депрессию». Во-вторых, демократы не выигрывали выборы со времен В. Вильсона. И в-третьих, их выиграл «политический труп». Рузвельт уже выходил на президентские выборы в 1920 г. как кандидат на пост вице-президента от демократической партии и потерпел неудачу. Так уж повелось в американской традиции, что пиком любой политической карьеры являются президентские выборы, и уж если ты их проиграл — будь добр, удались на покой. О проигравшем кандидате забывают, как правило, навсегда. За всю историю Соединенных Штатов исключений из данного правила было «раз, два и обчелся», Франклин Рузвельт стал одним из них. К этому добавьте, что кандидат был инвалидом — нижние конечности его были разбиты параличом, передвигался он на кресле-каталке.

Тем не менее все вышесказанное является лишь прелюдией, показывающей всю необычность и сложность ситуации и не более. Главный исторический итог выборов заключался в том, что выиграл их политик планетарного масштаба. За весь двадцатый век политиков такого калибра можно перебрать по пальцам: У. Черчилль, В. Ленин, И. Сталин, А. Гитлер, Ш. Де Голль, возможно, М. Тэтчер, да в принципе и все. Одним из них, несомненно, являлся и Франклин Рузвельт — человек, деятельность которого привела к глобальным геополитическим изменением во всем мире, не говоря уже о его собственной стране, Соединенных Штатах Америки.

Будущий президент родился в 1882 г., происходил он из аристократической семьи, в его родословной насчитывалось более десятка пассажиров «Мейфлауэра» — корабля, доставившего первых европейских поселенцев на Североамериканский континент. Семья Рузвельтов не сидела на месте, уже в детстве Франклин много путешествовал, в семь лет был знаком с представителями английского парламента. Он даже учился в Европе.

С детства он не был замкнут исключительно на американских делах. Родители в узком кругу предпочитали обсуждать повороты европейской политики, читали европейскую прессу. В целом они более интересовались происходившим в центре сосредоточия мировой силы и власти, нежели деяниями тусклых президентов Америки 70-х — 80-х гг. XIX в.

В школе, которую Франклин начал посещать в 13 лет, он сразу выделился на общественном поприще, активно писал статьи для школьной газеты. Далее он поступил в Гарвард — «кузница кадров» политической элиты Америки. Здесь молодой Рузвельт также отличался от однокурсников кипучей энергией и энтузиазмом. Он стал редактором студенческой газеты «Кримсон» и менеджером бейсбольной команды. Успехи Франклина имели под собой твердую почву — с раннего детства его готовили к лидерству. Еще будучи студентом Гарвардского университета, он пришел к «очень скромному» выводу, что его воспитание, образование, характер и образ мышления должны сделать его выдающимся американским лидером.

Амбиции молодого человека подогревались успехами дяди — Теодора Рузвельта, в 1898 г. избранного губернатором штата Нью-Йорк, «имперского» штата. В 1900 г. его дядя сделал еще один шаг в своей политической карьере — он стал вице-президентом США, после победы Мак-Кинли, однако в 1901 г. президент был убит, и в соответствии с конституцией Теодор Рузвельт занял высший пост в стране. Пока дядя занимал Овальный кабинет, Теодор часто бывал в Белом доме, присутствовал при обсуждении важнейших проблем как внутренней, так и внешней политики страны. Учился.

После окончания университета, с 1904 по 1910 г. он занимался юридической практикой, однако это поприще его не удовлетворяло. В 1910 г. началась его политическая карьера, уже тогда он показал себя блестящим оратором, с острым умом, благодаря чему и прошел в законодательное собрание штата Нью-Йорк. В 1912 г. Рузвельт — председатель комитета содействия выдвижению В. Вильсона, после победы последнего он занимает пост заместителя морского министра, т.е. фактически руководит ВМС. Поразительно, но его политическая карьера практически полностью повторяла путь дяди.

Франклин Рузвельт был одним из наиболее доверенных приближенных В. Вильсона. Он был не только близок к президенту, но и разделял его «интернационалистские» взгляды. В 1919 г. Рузвельт принимает активное участие в работе Парижской мирной конференции. А период борьбы за ратификацию Версальского договора выступает за участие США в Лиге Наций. Неудивительно, что молодой политик в 1920 г. был выдвинут на пост вице-президента. Во время предвыборной гонки он выступает по тринадцать раз в день, передвигаясь из штата в штат. Он активно оспаривал тезисы «изоляционистов», доказывал, что США могут и должны занять подобающее место на мировой арене. Он отчаянно доказывал американцам, что вступление в Лигу Наций не нанесет ущерба США: «Хотя на долю Англии и ее колоний приходится шесть голосов против нашего одного, США будут располагать значительно большим числом в любом споре. Например, может ли кто-либо сомневаться в том, что Куба, Гаити, Санто-Доминго, Панама, Никарагуа и другие страны Центральной Америки будут голосовать отлично от США?.. Вы знаете, что мне пришлось вести дела в паре крошечных республик». Рузвельт стремился доказать, что США пора выйти за пределы Западного полушария и узконаправленной «доктрины Монро».

Однако пара Кокс — Рузвельт потерпела поражение. Для многих политиков это означало бы конец карьеры, но не для Франклина. Его воодушевлял сам факт подъема на высший национальный уровень политики. Теперь для сохранения шансов на успех ему просто требовалось не выходить из передних рядов демократической партии.

Но жизнь подготовила для него другое, куда более тяжелое испытание. Летом 1921 г. полиомиелит парализовал ноги Рузвельта. Казалось, калеке нечего и думать о высших государственных постах. Многие на его месте сломались бы, но не Рузвельт, несмотря на отчаяние, глубокое потрясение и муки, им практически никогда не овладевала идея удалиться на покой, стать частным лицом, затворником. Он возвращается в большую политику. Сначала продвигает другие кандидатуры на различного уровня выборах и, наконец, в 1928 г. баллотируется в губернаторы штата Нью-Йорк. И выигрывает выборы.

На новом посту он развернул активную деятельность, а с началом экономического кризиса развернул ряд социальных программ, что подняло его личную популярность. В 1930 г. с огромным перевесом он был переизбран губернатором. Во время президентской гонки 1932 г. Рузвельт отказался от своих «интернационалистских» взглядов на вопросы внешней политики. В условиях кризиса он сконцентрировался на внутренней политике, ратуя за «переустройство» американского государства, желая «сделать его более полезным для народа и более отвечающим современным нуждам».

В инаугурационной речи 4 марта 1933 г. Рузвельт, касаясь вопросов внешней политики, заявил: «Я открываю эту нацию для политики доброго соседа, соседа, который решительно уважает себя, и поскольку он так поступает, уважает также других — соседа, который уважает свои права и соблюдает святость договоров...»

Создавая свою администрацию и выстраивая отношения в ней, Франклин Рузвельт активно поддерживал конфликты и соревнование среди своих помощников и подчиненных. Он стремился замкнуть все на себе. Президент был готов общаться непосредственно с исполнителями поручений, прыгая через голову их прямых начальников. Он стремился получить «независимый» совет или информацию. Он не желал попасть под влияние той или ной группировки и для этого поддерживал конкуренцию среди сотрудников. Рузвельт всегда имел свое собственное мнение по вопросам внешней политики. Всю жизнь оставаясь «интернационалистом», он длительное время, исходя из внутренних реалий, был вынужден выступать под маской «изоляциониста». Однако, как писал его практически бессменный госсекретарь К. Хэлл, он «двигался слишком быстро» как во внутренних реформах, так и на внешней политической арене, не давая народу времени «переварить» его действия.

 

Первые шаги

Рузвельту не пришлось вырабатывать внешнеполитическую доктрину, к тому моменту, как он стал президентом, он уже имел свой собственный взгляд на международные дела. Тем не менее он был вынужден действовать в русле «изоляционистских» настроений общества, модифицируя и маскируя свои действительные желания и воззрения.

В отношении Японии взгляды Рузвельта сформировались в начале 20-х гг. В 1923 г. в статье «Должны ли мы доверять Японии?», вышедшей в журнале Азия, он изложил свою концепцию взаимоотношений с Токио. Автор полемизировал с работами популярных публицистов У. Питкина «Должны ли мы сражаться с Японией» и Г. Байуотера «Морская мощь на Тихом океане», которые отстаивали идею неизбежности столкновения двух претендентов на гегемонию в регионе. Рузвельта пугала такая крайность, как война с Японией. Он не видел в ней смысла. Центр мирового развития он видел в Европе, да ее могущество было подточено мировой войной и революциями, но Старый Свет по-прежнему сохранял свой статус центра мира. Именно здесь США должны были добиться лидерства — стать мировым центром. На Тихом океане, при всей его потенциальной и сиюминутной важности, не решалась главная проблема — проблема мирового лидерства. По мнению Рузвельта, экономическая мощь Соединенных Штатов должна была перерасти в могущество политическое.

Поэтому, в отличие от многих агрессивно настроенных политиков и публицистов, Рузвельт не считал американо-японский конфликт выгодным для США. Обе страны достаточно сильны для обеспечения надежной стратегической обороны. Главная ударная сила на Тихом океане — флоты. Но новые виды оружия — подводные лодки и авиация — сделали их уязвимыми в открытом море. Безопасно и быстро доставить десантные войска (которых, кстати, у США не было в достаточном количестве) не представлялось возможным. Но тогда каким другим способом можно сокрушить Японию? Долгая позиционная война только бы удовлетворила третьи стороны. Но коль скоро Япония закрыта от быстрого сокрушительного удара, война будет означать огромные траты и увязание в «болоте» тихоокеанского конфликта вместо активизации на главном — европейском направлении. Таким образом, путь конфронтации с Японией рисовался Рузвельтом как неправильный — бесперспективный. «Следовательно, — писал он, — американо-японский антагонизм необходимо ослабить, нужно перейти к сотрудничеству с Токио, что повысило бы авторитет обеих стран и принесло бы большие дивиденды, в то же время оставляя американские руки свободными для действий в Европе».

Несмотря на то что Рузвельт не изменил своего мнения о приоритете европейского направления, настроения по поводу Японии пришлось изменить в соответствии с действительным развитием событий. Нет, президент не стал «ястребом» в отношении Токио. Он даже не хотел усугублять конфронтацию, но смягчить ее тоже не мог, он был вынужден двигаться в соответствии с тем вектором, который задали предыдущие администрации. В наследство Рузвельту досталась довольно сложная обстановка на Дальнем Востоке. Основной задачей американской внешней политики стал поиск такого «баланса сил», при котором США могли наиболее эффективным образом защищать свои интересы в регионе. Ввиду усиления японской экспансии Соединенные Штаты вынуждены были искать союзников на Дальнем Востоке. Еще в декабре 1932 г., т.е. после выборов, но до вступления Рузвельта в должность, журнал «Нэйшн» писал: «... В настоящее время Америка нуждается в помощи России на Тихом океане. Чем больше понадобится Рузвельту времени, чтобы осознать это, тем больше преуспеют японцы». Значительные слои американского общества считали, что «Россия может сделать очень много для пользы международного сотрудничества...». Советские дипломаты отмечали, что «действия японцев и немцев подгоняют американцев к установлению отношений с нами...».

К тому же подталкивала и экономическая ситуация в стране. Кризис был далек от преодоления. Завоевание новых внешних рынков, потребности которых могли бы загрузить американские предприятия и способствовать созданию новых рабочих мест, было вопросом не только внешней но прежде всего внутренней политики — а значит, и второго президентского срока. Удовлетворительное соглашение «по поводу расширения торговли между США и СССР» в такой ситуации было бы на руку президенту.

Кроме того, товарооборот между СССР и США неуклонно возрастал. В 1930 г. советские закупки в Соединенных Штатах достигли суммы в 114 млн. долл. В 1931 г. на долю СССР пришлось 77% американского экспорта тракторов, 57% металлообрабатывающих станков, примерно 25% горнообрабатывающего оборудования. Соединенные Штаты вышли на первое место в советских внешнеторговых отношениях. В этих условиях правительство Рузвельта столкнулось с серьезным давлением со стороны финансово-промышленных кругов, которым требовалось нормальное юридическое обоснование своей деятельности, — ведь Советский Союз был все еще не признан США.

В этих условиях президент решил кардинально изменить политику свой страны в отношении советского государства. 10 октября 1933 г. он адресовал председателю ЦИК СССР М.И. Калинину ноту, в которой говорилось о желании американской стороны установить прямые дипломатические отношения. Начались переговоры в Вашингтоне, которые с советской стороны вел М.М. Литвинов, а с американской — В. Филипп, У. Буллит и Р. Келли. 16 ноября между двумя странами были установлены дипломатические отношения.

28 декабря 1933 г. президент Рузвельт обозначил политику своей администрации: «Взаимопонимание должно быть почвой, на которой произрастут все плоды дружбы», далее он обозначил, что США не признает никаких территориальных изменений, произведенных силой. В ответ на этот демарш американского президента Токио заявил о своей заинтересованности в сферах влияния. Далее 22 января 1934 г. министр иностранных дел Японской империи К. Хирота заявил, что Япония служит «краеугольным камнем созидания мира в Восточной Азии, несет полный груз ответственности». То есть Токио прямо давал понять, что менять свою политику в Восточной Азии или идти на уступки Вашингтону не намерен. Более того, Империя будет продолжать экспансию. Все это серьезно беспокоило Белый дом.

В Азии срочно требовался «противовес» достаточно сильный, чтобы охладить пыл Японии. Имперское правительство, казалось, совсем потеряло чувство меры и теперь вдобавок ко всему требовало паритета американского, английского и японского флотов. Угроза доминирования Японии в Азиатско-Тихоокеанском регионе выглядела более чем реальной. В подобных условиях Рузвельт решил «прощупать» позицию русских в отношении Японии. В феврале 1934 г. полномочный представитель СССР в США А. Трояновский был приглашен в Белый дом для личной встречи с президентом. Беседа в основном касалась дальневосточных проблем. Обмениваясь мнениями, советский дипломат предположил, что Япония не предпримет активных действий в 1934 г., т.к. ей необходимо закрепиться в Маньчжурии. Он, однако, заметил, что это не означает отказа от политики военной экспансии, просто продолжить военные действия ранее 1935 г. у Японии не получится. Рузвельт выразил полное согласие с доводами советской стороны. И аккуратно заметил, что США приложат все усилия, чтобы не допустить равенства американского и японского флотов. Наверное, не будет большой натяжкой предположить, что он мягко намекал на то, что надеется на помощь СССР на суше, в случае эскалации конфликта.

Основания для предположений о том, что Япония вынуждена временно заморозить экспансию, были. Эйфория, вызванная в обществе победами японского оружия, постепенно начала спадать. Война оказалась не такой легкой, как выглядела сначала. Армия выдохлась. Стране требовалась передышка. Японское правительство начало бомбардировать Госдеп замирительными депешами: «...японская нация считает своим основным принципом сотрудничество в мире и гармонии со всеми нациями и не имеет никаких намерений ни провоцировать, ни создавать конфликтов с любой другой нацией... Искренним желанием Японии является то, что наиболее мирные и дружественные отношения будут установлены между ней и... Соединенными Штатами...» Естественно, «пустить пыл в глаза» не получалось. В Вашингтоне прекрасно понимали, что это не более чем очередной раунд игры, цель которой господство в Азии.

Однако войны в Белом доме не боялись. Большинство советников президента и аналитиков правительства просто не видели такой возможности. Япония была слишком зависима от американского экспорта — а коль скоро так, рассуждали в Америке, то японцы просто не посмеют начать войну сами. Только по инициативе США может разразиться конфликт на Тихом океане.

Поэтому Рузвельт довольно спокойно, в определенной мере поддавшись общественному мнению, направил запрос в Конгресс о пересмотре законодательства о независимости Филиппин. 24 марта Акт Макдафи, гарантировавший суверенитет Филиппин с 1946 г., прошел через Конгресс. В соответствии с этим законом Манила получала независимость с 1946 г., а до тех пор на островах сохранялись американские войска и военно-морские базы. Кроме того, США приступали к формированию и обучению частей филиппинской армии. Однако если в Вашингтоне этот закон видели как добрый жест по отношению к своей колонии, то в Токио его восприняли как признание собственной американской слабости. Японцам представлялось все в несколько ином свете — США не могут защитить острова от японского флота и поэтому «отказываются» от них.

Несмотря на свою уверенность в невозможности большой войны, США выражали явную обеспокоенность ситуацией в Китае. Япония все сильнее подчиняла себе страну, кроме того, японское правительство постоянно протестовало против иностранного вмешательства в китайские дела, по поводу и без повода засыпая Госдеп гневными нотами. В апреле 1934 г. японский министр иностранных дел заверил посла США Грю, что заявления японского правительства были сделаны без его ведома, и теперь благодаря раздутой прессой шумихе у мирового общественного мнения сложилось «полностью ложное впечатление о японской политике...» Он попытался заверить посла, что Япония ни в коем разе не собирается нарушать договор Девяти держав и остается ему верна. В то же время Ф. Рузвельт прекрасно понимал действительные намерения Японии — установить «азиатскую доктрину Монро», однако такой передел мира не устраивал американского президента. Еще в июне 1933 г. он запросил у конгресса 238 млн. долл. для строительства 32-х военных кораблей, закон был утвержден. Тем не менее «изоляционистское» большинство конгресса вотировало все активные внешнеполитические инициативы президента.

Новая военно-морская программа США была не чем иным, как ответной мерой на все расширявшееся японское военно-морское строительство. Рузвельт не особенно стремился увеличивать военные бюджеты, желая максимальное количество финансов направить в экономику страны, которая по-прежнему страдала от тяжелейшего кризиса. Однако к 1934 г. японский флот уже превышал лимиты, оговоренные Лондонским договором, и США фактически ничего не оставалось, как увеличивать свои морские силы. В январе 1934 г. Конгресс принял закон об увеличении флота до лимитов, разрешенных Лондонской морской конференцией.

Стремясь ограничить гонку морских вооружений и тем самым выиграть наиболее приоритетные позиции для себя, США предприняли попытку созыва новой морской конференции. Памятуя опыт предыдущих конференций, предполагалось, что в предварительных переговорах примут участие Великобритания, США и Япония. После достижения соглашения между этими державами к переговорам должны были присоединиться Франция и Италия. После того как пять крупнейших морских держав придут к консенсусу, к переговорам предполагалось подключить Германию и Советский Союз.

Предварительные переговоры в Лондоне начались в июле 1934 г. Еще 19 мая японский посол в США проинформировал Хэлла, что японская сторона выступает против обсуждения каких бы то ни было дальневосточных проблем — как это было на Вашингтонской конференции. Токио требовал, чтобы конференция затрагивала «исключительно военно-морские вопросы». Японскую делегацию на прелиминариях возглавлял посол в Великобритании Мацудайра. Посол дал понять, что Япония в принципе не против созыва новой морской конференции, однако лишь на том условии, что на ней будет признано равенство флотов трех держав. Подобная позиция японской стороны заранее грозила провалом переговоров. Ни США, ни Англия не собирались идти на подобную самоубийственную уступку, понимая, что устроит Япония в Азии, как только получит флот равный американскому. Фактически, заведя переговоры в тупик, японская делегация приступила к попыткам заключения ряда сепаратных договоров.

Японские дипломаты обратились к той части английского истеблишмента, который можно охарактеризовать как японофильский. На поверхность вновь выплыла идея англо-японского союза. Японцами был даже выработан соответствующий секретный проект договора, который предполагал, что Великобритания дает зеленый свет японской экспансии на Дальнем Востоке, а Япония, в свою очередь, гарантирует английские владения в регионе, Голландскую Индию и т.д.. Сторонники возобновления англо-японского договора утверждали, что война с Японией будет губительной для дальневосточных владений английской короны. Прояпонски настроенная «Дейли телеграф» писала: «Наши огромные владения и коммерческие интересы на Дальнем Востоке вынуждают нас смотреть на морские притязания Японии дружелюбно». Япония также стремилась найти общий язык с Соединенными Штатами, предложив поделить Тихий океан на сферы влияния, что не соответствовало американским намерениям.

К концу ноября 1934 г. у американской делегации в Лондоне сложилось «довольно пессимистическое» настроение. Тем не менее глава делегации Н. Дэвис считал, что японские требования паритета являются скорее вопросом престижа. Он предполагал, что в Токио понимают, что паритет является недостижимой мечтой, поскольку «на каждое новое японское судно, — заявил он в разговоре с советским послом в Лондоне И. Майским, — мы будем отвечать новым американским...».

Пытаясь спасти переговоры и лавируя между США и Японией, Великобритания выдвинула проект компромисса, по которому де-юре призналось право Японии на паритет, а де-факто Япония обязывалась бы сохранять соотношение 5:5:3, однако этот проект никто всерьез не рассматривал, Вашингтон предпочитал отсутствие соглашения плохому соглашению.

Попытки реанимации англо-японского союза Рузвельта практически не волновали. Он понимал, что это не более чем мечты отдельных политиков. Мало того, что в соответствии с секретным японским проектом Британия должна была пойти на грандиозные уступки, Лондону придется еще смириться с ухудшением отношений с США, СССР, Китаем, Канадой, Новой Зеландией и Австралией — что было непомерной ценой за «дружбу с Японией». Однако мечты надо было пресечь на корню. Президент дал прямое указание Н. Дэвису «донести до сознания английских политиков мысль о том, что если Великобритания предпочтет сотрудничеству с нами сотрудничество с Японией, я буду вынужден в интересах американской безопасности повлиять на общественное мнение в Канаде, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке, решительно подводя эти доминионы к пониманию того, что их будущая безопасность связана с нами...». Угроза была вполне реальной и подействовала на Лондон отрезвляюще. Американская дипломатия стремилась поставить Японию на место через сближение с СССР и Великобританией и заключение «Тихоокеанского пакта о ненападении» за подписью всех заинтересованных держав.

Пытаясь надавить на американцев и англичан, японская делегация разыграла последний козырь. Из Токио пригрозили выходом из Вашингтонского договора. Тупик был полный, идти на уступки Японии никто не собирался, японская же сторона никак не реагировала на американские и британские предложения. 27 декабря 1934 г. предварительные переговоры, так ни к чему и не приведшие, были прерваны.

В тот же день посол в Японии Грю написал Хэллу: «Япония... собирается установить торговый контроль и окончательное политическое доминирование в Китае, на Филиппинах, Сиаме и Голландской Восточной Индии, приморских провинциях и Владивостоке... Такая война невозможна... но ее призрак всегда существует и будет существовать еще некоторое время. Будет преступно близоруко сбрасывать ее со счетов, и лучший существующий способ избежать ее — быть адекватно подготовленными, так как подготовленность есть холодный факт, который даже шовинисты, военные, патриоты и ультра-националисты в Японии... могут осознать и понять». В подтверждение наихудших опасений, 29 декабря японское правительство направило ноту об односторонней денонсации Вашингтонского договора.

Уже 18 января 1935 г. японские войска и соединения армии Манчжоу-го вторглись в демилитаризованную зону, нарушив границу с провинцией Жехэ. Китайские войска, несмотря на наличие хорошо укрепленных позиций, не оказав никакого сопротивления, отступили. Новый виток агрессии в Северном Китае всерьез обеспокоил правительство Соединенных Штатов. В Вашингтоне уже не воспринимали всерьез заверения министра иностранных дел Японии Хироты, появившиеся 22 января: «Главным принципом нашей внешней политики является поощрение мирных и дружественных отношений Японии с каждой страной...»

16 февраля Государственный секретарь Хэлл опубликовал обращение, в котором говорилось, что быстрое развитие торговли и коммуникаций делают бесполезными попытки любого агрессора заставить США вновь уйти в «блестящую изоляцию», он призвал к проведению великодержавной политики, однако попытка выйти за рамки изоляционистских воззрений на этом и закончилась. Дальнейший текст послания предлагал конкретные меры по осуществлению политики поддержания мира: 1) отрицание войны как инструмента внешней политики; 2) обещание мирной политики; 3) консультации в случае угрозы миру; 4) не вмешательство «с нашей стороны» мерами прямого давления на агрессора. Этим посланием Хэлл давал понять, что Вашингтон крайне обеспокоен складывавшейся в мире ситуацией, в особенности усилением фашистских режимов, а также их попытками сколотить альянс. Слухи о подобных соглашениях, в частности японо-германском, муссировались еще в конце 1934 г.

В то же время позиция, занятая Хэллом, была далека от жесткой. Фактически она находилась в русле изоляционистских традиций и не предполагала активного противодействия агрессорам, в частности Японии. Почему Государственный департамент занял такую позицию? Дело в том, что в первое президентство Ф.Д. Рузвельт «почти полностью доверил ведение внешних дел» К. Хэллу, президент не хотел активно вмешиваться во внешнюю политику. Он боялся растратить с трудом заработанный политический капитал в бесконечных спорах. Кроме того, международная обстановка была крайне сложной, и Рузвельт предпочел доверить ее профессионалам. В то же время изоляционистский Конгресс не позволял президенту предпринимать сколь-нибудь активных внешнеполитических действий.

Рузвельт не особенно вмешивался во внешнюю политику, хотя именно по его вине была сорвана Лондонская экономическая конференция 1933 г. Впоследствии Хэлл напишет о ней: «В Лондоне самая ожесточенная борьба развернулась между США, Англией и Францией. Диктаторские нации заняли место в первом ряду, наблюдая за великолепной потасовкой. С этого момента они могли действовать уверенно: в военной сфере — вооружаться в относительной безопасности, в экономической — сооружать стены самообеспеченности в интересах подготовки к войне». Что до Японии, то президент считал, что опасность с ее стороны не может быть громадной. «Мы можем нанести ей поражение голодной смертью», — заявил он, имея в виду громадную зависимость японской экономики от американских поставок.

 

Законы о нейтралитете

Изменение международной обстановки требовало от США обозначить свою позицию в отношении стран агрессоров. В конце 1934 — начале 1935 г. в связи с началом итало-абиссинской войны изоляционистское большинство в конгрессе стало настойчиво проталкивать закон о нейтралитете, предполагавший обязательное эмбарго на торговлю оружием и военными материалами с воюющими странами. К лету 1935 г. в конгрессе находилось 20 законопроектов, правительственный проект, который предусматривал определенную свободу для президента, прежде всего в вопросах о сроках введения эмбарго и вводивший различия между агрессором и его жертвой, не нашел поддержки в конгрессе. Сенаторы, угрожая обструкцией ряда законопроектов «нового курса», вынудили президента согласиться с их вариантом.

31 августа 1935 г. закон о нейтралитете был принят, он предполагал запрещение поставок оружия и военного снаряжения воюющим странам; устанавливал систему учета производства вооружений и выдачу специальных лицензий на внешнюю торговлю ими. Военным кораблям воюющих стран запрещалось входить в порты США, торговые корабли за подозрение в транспортировке оружия в эти страны задерживались. Закон не предусматривал различий между агрессором и его жертвой и налагал одинаковые санкции на обе стороны; кроме того, в законе предусматривалось эмбарго лишь на торговлю оружием и военными материалами, но ни слова не говорилось о стратегическом сырье. Основной целью такого закона было — уменьшить возможные поводы для вступления в конфликт с одной из противоборствующих сторон, и здесь Рузвельт пошел на поводу у изоляционистов. Однако стоит согласиться с тем, что закон о нейтралитете был выгоден скорее тоталитарным и фашистским режимам Италии, Японии, Германии, но никак не их жертвам, поскольку первые нуждались в стратегическом сырье, которое США поставляли исправно, а вторые в вооружении, на которое было наложено эмбарго. В этом случае стоит согласиться с мнением большей части отечественных историков, которая хорошо выражена Н.Н. Яковлевым: «Курс американских "изоляционистов"... был на руку агрессорам».

5 октября 1935 г. Рузвельт наложил эмбарго на обе стороны итало-абиссинского конфликта. Однако в Белом доме прекрасно понимали, кому на руку играет закон о нейтралитете. Пытаясь хоть как-то компенсировать недостатки закона 30 октября 1935 г., Рузвельт призвал к «моральному эмбарго» на вывоз в Италию стратегических материалов. 15 ноября государственный секретарь Хэлл заявил, что торговля стратегическими материалами, такими как нефть, медь, железный и стальной лом, «противоречит политике Соединенных Штатов... и духу акта о нейтралитете». Однако более активные действия правительства натыкались на сопротивление со стороны предпринимателей и конгрессменов. Деловая верхушка никак не хотела терять колоссальных прибылей, а контролируемые ими сенаторы не давали администрации свободы действий в этом вопросе.

В феврале 1936 г. истек срок действия первого закона о нейтралитете, в связи с этим 29 февраля Конгресс принял второй закон, который включал в себя ряд серьезных дополнений. Во-первых, закон предполагал наложение эмбарго не только на воюющие страны, но и на страны так или иначе участвующие в конфликте, кроме того, воюющим странам запрещалось предоставление долгосрочных займов и кредитов, но разрешались краткосрочные. 1 мая 1937 г. был принят очередной, третий закон о нейтралитете, также включавший определенные поправки. Так закон распространялся и на гражданские войны, кроме того, вводился новый порядок продажи стратегических материалов (кроме вооружений и военных материалов), получивший название «плати и вези» (cash and carry). Смысл поправки сводился к тому, что в случае, если президент объявлял, что продажа определенных материалов может вовлечь США в войну, они могли быть проданы только за наличный расчет и транспортировались судами государства покупателя. Характеризуя закон, сенатор Бора говорил: «Мы хотим избежать любого риска и любой опасности, но намерены получать всю прибыль». Фактически законы о нейтралитете лишали администрацию Рузвельта возможности вмешиваться в военные конфликты или отстаивать американские интересы чужими руками, полностью ограничив инициативу президента во внешнеполитических вопросах.

 

«Япония ползет в Северный Китай»

Кое-как «переварив» Маньчжурию, Япония устремила свой алчный взор на сопредельные территории Китая. Последствия экономического кризиса все еще тяжким бременем лежали на японской экономике, поэтому вопросы о захвате новых рынков и вытеснении конкурентов стояли необычайно остро. Кроме того, планы японской экспансии распространялись далеко за пределы Поднебесной, и для их реализации требовались ресурсы. Нищая на полезные ископаемые Страна восходящего солнца отчаянно стремилась обеспечить собственную автаркию на случай войны. А война была тем единственным способом, при помощи которого Токио мог реализовать свои планы.

Однако возобновить военные действия Имперское правительство не решалось. Был выбран другой путь — путь наименьшего сопротивления. Лоскуты китайских провинций стремились продать свой непрочный суверенитет тому, кто сильнее. Тому, кто мог гарантировать правящей верхушке провинции сохранение власти и достатка. Именно на такие непрочные, сепаратистские звенья государственной цепи Китая было решено опереться в Токио. В дело пошли взятки и угрозы, причем как в адрес провинциальных элит, так и в отношении центрального правительства страны. 19 ноября 1935 г. Япония потребовала от Китая признания программы автономизации провинции Пайпинг, разработанной, естественно, в Токио. В противном случае Имперское правительство угрожало оккупацией региона. Следующей на очереди была провинция Хопей. 24 ноября китайская администрация восточного сектора демилитаризованной зоны в Хопее под руководством Ен Чжукенга объявила о независимости Восточного Хопея. Опорой данной «независимости» были японские штыки. Япония пригребла, таким образом, хопейские угольные копи, которые имели прямые транспортные коммуникации с морскими портами. Теперь японские транспорты могли доставлять в метрополию китайский уголь.

5 декабря Государственный департамент, обеспокоенный ползучей агрессией, заявил протест. Поддержка сепаратистских настроений в Китае со стороны Японии, по мнению внешнеполитического ведомства США, вела к дестабилизации обстановки и невозможности осуществления договорных прав и обязательств. Америку явно «выставили вон» из региона. Однако вялые протесты Вашингтона, не подкрепленные даже элементарными угрозами, не произвели на Имперское правительство никакого впечатления. Токио продолжал наступление. Под его нажимом Национальное правительство Китая дало согласие на автономию двух провинций, граничащих с Манчжоу-го. Теперь это была исключительно японская вотчина, сохранение юридического суверенитета Китая над территориями было не более чем фикцией.

Заглотив очередной кусок добычи, Япония рисковала оказаться в международной изоляции. Продолжая экспансию без оглядки на другие великие державы, страна ходила по лезвию бритвы и в любой момент могла оказаться на краю пропасти. Вполне резонно в японском МИД решили нормализовать отношения с конкурентами. Однако попытка была предпринята в истинно самурайском стиле, не терпящем отступлений и компромиссов. Зондаж начался с американского посольства в Токио.

23 декабря состоялась встреча первого секретаря посольства Е. Диковера с японским дипломатом С. Куруши. Естественно, беседа касалась положения в Восточной Азии. Америка настойчиво пыталась прояснить позицию Токио и, самое главное, выяснить, остановится ли Япония на достигнутом или следует ожидать дальнейшего ухудшения положения. Куруши, без особых экивоков, заявил, что «Япония была создана для того, чтобы быть лидером восточной цивилизации и с течением времени стать "боссом'* группы стран из Китая, Индии, Голландской Ист Индии и т.д. (Мистер Куруши не сообщил, собирается ли завоевать и править этими странами Япония, но сказал, что она будет «боссом»)... — докладывал американский дипломат в Госдеп. — В будущем Япония будет иметь свою сферу на Востоке, Соединенные Штаты в Америках, Великобритания в Европе, Африке и Австралии, но... настоящими лидерами будут... Япония... и Соединенные Штаты...». Вот так, без особых прелюдий Соединенным Штатам предлагали новый раздел мира. Самое интересное, что Вашингтону предлагали то, что он уже имел — Америки. Да еще подвинуть с политического пьедестала Британию. В обмен же США должны были убраться из Азии, пожертвовать всеми своими интересами в регионе в пользу Японии. Подобный расклад никак не мог устроить Рузвельта, он-то надеялся вывести свою страну на подобающее место в мировой иерархии — на первое. Делить же его с Японией было не с руки, да и кто мог предсказать, как поведут себя новоявленные сегуны, когда получат ресурсы Азии...

3 января 1936 г. Рузвельт в ежегодном послании конгрессу вновь подчеркнул, что США путем эмбарго на торговлю оружием и запрещения экспорта военных материалов сверх уровня мирного времени стараются предотвратить войны: «Соединенные Штаты вдвойне следуют нейтралитету в отношении любой из наций, участвующих в войнах, не затрагивающих непосредственно Америки», — это фактически единственное заявление Рузвельта по внешнеполитическим вопросам в 1936 г. То был год очередных президентских выборов, Рузвельт в значительно большей мере был поглощен предвыборным марафоном, нежели озабочен складывавшейся в мире ситуацией...

Буквально сразу после его переизбрания японское правительство преподнесло неожиданный «подарок». 25 ноября 1936 г. между Имперским правительством Японии и Третьим рейхом было заключено политическое соглашение, известное как «Антикоминтерновский пакт». В целом опубликованный текст документа не носил ничего угрожающего США, в нем говорилось о совместном противодействии коммунистическим идеям и действиям Коминтерна. Казалось, пакт был направлен исключительно против СССР. Однако подобные внешнеполитические документы всегда значат куда больше, чем то, что в них написано. Политическое сближение двух государств-агрессоров перешло на качественно новый уровень, нежели просто взаимные симпатии. Все говорило о намечающемся союзе, причем не только политическом, но и военном. В Советском Союзе «Известия» открыто писали о «заговоре Японии и Германии против мира». Москва открыто выражала свою уверенность в том, что под маской антибольшевизма скрывается тайный военный союз двух держав. Обеспокоены были не только в Кремле. Дипломаты многих стран высказывали опасения, что кроме пакта был заключен и тайный военный союз. Информация о такой возможности поступала в Госдеп еще в 1933 г. от посла в Берлине Додда. Заверения министра иностранных дел Японии X. Ариты в том, что Япония не вступила в военный союз с Германией и фашистским блоком, вызывали серьезные сомнения. Большинство дипломатических представителей в Токио были уверены, что «германский и японский генштабы достигли секретного военного взаимопонимания». На глазах изумленной мировой общественности рождался новый агрессивный блок.

К началу 1937 г. четко обозначился круг государств-агрессоров: Германия, Италия и Япония. Однако, несмотря на то что в Вашингтоне это прекрасно сознавали, американская дипломатия вновь ограничилась молчанием. В тот момент казалось, что новый блок не несет реальной угрозы. Германия была еще слишком слаба, и, хотя она спешно перевооружалась и разворачивала армию, ее сил было явно недостаточно для полномасштабной войны в Европе. Конечно, Япония продолжала бесчинствовать в Азии, но пакт не был направлен прямо против США. С другой стороны, казалось, что «Антикоминтерновский пакт» может быть в определенной мере выгоден. Отношения между СССР и США развивались довольно холодно, поскольку «в годы, последовавшие за признанием... Россия не вела стабильной политики, основанной на фундаментальных принципах». Основной причиной противоречий был как раз Коминтерн, через который Москва вмешивалась во внутренние дела других стран, в том числе и США, подчас самым бесцеремонным образом. Так, 25 и 27 августа 1935 г. произошел обмен нотами довольно жесткого содержания между Наркоматом иностранных дел и Государственным департаментом по поводу решений VII Всемирного конгресса Коминтерна. Существовала надежда на то, что Москва, ощущая угрозу как с Запада — со стороны Германии, так и с Востока, поумерит свой коммунистический пыл и начнет вести более адекватную политику в отношении Вашингтона.

 

Вторая Лондонская конференция

«Япония ползет в Северный Китай. США против этого». Но это был не единственный пункт, по которому мнения Вашингтона и Токио не сходились. Выйдя из Вашингтонского договора, Япония приступила к массовому строительству военных кораблей. Начался новый виток гонки вооружений. К 1935 г. военно-морские расходы Японии достигли самого большого уровня в истории военных бюджетов страны. Становилось ясно, что, если ситуация будет продолжать развиваться в подобном русле, Америке либо придется принять «вызов», либо добровольно уйти из Китая и Тихоокеанского региона. Намерения Токио сомнений не вызывали. Посол Грю сообщал, что Япония стремится установить «непревзойденную власть над Восточной Азией». Вслед за Японией и начавшей активное военно-морское строительство Германией в гонку вооружений включилась и Великобритания. Времени на раздумья практически не оставалось.

Рузвельт прекрасно понимал, что основным залогом безопасности США является флот. Он прилагал все усилия к увеличению его мощи. Однако, учитывая «изоляционистский» настрой американского общества, гонка вооружений казалась не лучшим выходом. Кроме того, страна все еще не полностью оправилась от «Великой депрессии», и социальные программы требовали значительных сумм, приходилось выбирать между популярностью и кораблями. В подобных условиях Рузвельт стремился ограничить гонку вооружений через новое соглашение, которое бы пришло на смену Вашингтонскому договору.

По предварительной англо-американской договоренности инициатором созыва конференции должна была стать Великобритания. В августе 1935 г. британское правительство опубликовало меморандум, в котором обозначались вопросы, выносимые на конференцию. В документе подчеркивалось, что «ограничение качественного характера гораздо важнее, т.к. его легко контролировать через военные ассигнования», далее шли конкретные предложения английской стороны. Таким образом, Лондон не возлагал особых надежд на достижение соглашения по количественному ограничению флотов еще до начала работы конференции.

Таблица 6. Предложения Великобритании по качественному ограничению морских вооружений.

Классы кораблей — Максимальное водоизмещение (тонн) / Максимальный калибр орудий (дюймы)

Линейные корабли — 25000/ 12

Авианосцы — 22000 / 6,1

Тяжелые крейсера — 10000 / 8

Легкие крейсера — 7600 / 6

Крейсерские подводные лодки — более 2000 т. / 6

Малые подводные лодки — менее 2000 т. / 5

 Однако уже во время обмена нотами по поводу созыва конференции японская сторона обозначила, что не согласится на старое соотношение 5:5:3. Президент Рузвельт, лично следивший за ходом предварительных переговоров, настоял на совещании представителей Государственного департамента, морского министерства и других заинтересованных лиц. Требовалось выработать позицию в отношении Японии и поведения американской делегации в Лондоне. 14 сентября 1935 г. такое совещание состоялось в Белом доме. Госдеп доказывал, что проволочки с созывом конференции недопустимы, поскольку международная ситуация настолько усложнилась, что «любая конференция в будущем может быть созвана лишь при больших уступках Японии». Здесь мнение дипломатов серьезно расходилось со взглядами военных, которые продолжали считать основным противником на море Англию. Тем не менее Рузвельт прекрасно понимал, от кого исходит реальная угроза. Он предпочитал пойти даже на значительные уступки братьям англосаксам, лишь бы Лондон согласился «вести дальнейшие переговоры». Основная задача — мирными средствами обуздать Токио. Однако в Овальном кабинете было ясно, что Япония может попытаться сорвать переговоры. В подобной ситуации американским дипломатам предписывалось заключить двусторонний англо-американский договор. Консолидированная позиция двух ведущих морских держав могла отрезвить Токио.

Япония же по-прежнему требовала паритета. После длительных переговоров Имперское правительство согласилось направить делегацию в Лондон, при этом было сразу заявлено, что японские представители будут вести переговоры лишь по вопросам качественных ограничений. О количественных ограничениях японцы ничего и слышать не хотели. Несмотря на явно неприемлемую позицию японской стороны, это был определенный успех американской дипломатии, казалось, что в ходе переговоров удастся достичь компромисса.

9 декабря 1935 г. состоялось открытие II Лондонской морской конференции. Американская делегация во главе с Н. Дэвисом имела широкий набор инструкций. С одной стороны, от Дэвиса и его подчиненных требовалось сохранить вашингтонские размеры флотов, а с другой, не предпринимать шагов, которые могли бы ужесточить позицию Японии. Кроме того, американским дипломатам предписывалось заключить соглашение с максимальным сроком действия (как минимум до 1942 г.). Выступая на пленарном заседании, глава американской делегации озвучил позицию своей страны, заявив, что очень важно сохранить прежнее соотношение морских вооружений. Таким образом, США предупреждали Японию, что не намерены уступать ей в этом основополагающем вопросе. Глава японской делегации адмирал Нагано в своем выступлении ратовал за заключение такого соглашения, которое бы обеспечило «всем народам равную национальную оборону» — то есть паритет с США и Англией. Далее началась мирная японская демагогия. Он ни много ни мало предложил сократить, а точнее уничтожить все наступательные вооружения. К таковым японская делегация относила линкоры и авианосцы. Мол, нечего миролюбивым нациям, к которым, несомненно, относилась Япония, иметь наступательные вооружения. Естественно, его слова никто всерьез не воспринял.

В ходе работы конференции Нагано вновь и вновь предлагал уравнять флоты всех держав. Теперь это предложение высказывалось не напрямую, а в виде формулы «общего наивысшего лимита». То есть конференция должна была установить максимальный размер флота, который бы распространялся на все державы участницы. Однако это предложение встретило острую критику со стороны Англии и США. Англосаксам никак не хотелось уравняться в правах с другими странами. Дэвис, парируя японские предложения, возразил, что наилучший способ, который уже испытан, это соблюдение соотношения 5:5:3.

К 21 декабря стало ясно, что конференция зашла в тупик, поэтому было решено сделать перерыв в работе до 6 января 1936 г. За время перерыва появилось несколько новых проектов соглашения (английский, французский и итальянский). Но японская делегация сразу после возобновления работы конференции заявила, что не будет рассматривать эти проекты, пока не получит ясного ответа по своему предложению об установлении «общего наивысшего лимита». Пытаясь хоть как-то урегулировать вопрос с Японией, позиция которой ставила конференцию под удар, 15 января делегаты вновь вернулись к рассмотрению японского предложения.

Японские дипломаты рассчитывали, что на их сторону встанут Италия и Франция. Предпосылки к тому были. Италия была без пяти минут союзница, а для Франции проблема увеличения собственного флота стала важнейшим вопросом национальной безопасности. Дело в том, что в 1935 г. Лондон и Берлин заключили морское соглашение, в соответствии с которым немецкий флот теперь был равен французскому. Однако расчеты дипломатов Страны восходящего солнца провалились, Рим и Париж отказывались играть на руку Токио. Теперь японская делегация пошла ва-банк и потребовала передать в аренду или продать Японии нефтяные месторождения на севере о. Борнео, так как их страна собственной нефти не имела. Выполнение данного требования называлось единственным условием, при котором правительство империи ратифицирует договор о паритете флотов с Англией и США. Наглость, с которой вела себя японская делегация, превосходила все мыслимые пределы. Однако Нагано и не рассчитывал на положительный ответ, весь демарш был устроен с одной целью — получить формальный повод для отзыва делегации из Лондона. Страна восходящего солнца не нуждалась в лимитирующем флот соглашении. Повод был получен. 15 января японская делегация была отозвана.

Япония дала однозначно понять, что выходит из вашингтонской системы и не намерена идти на ограничение своих вооруженных сил. Однако во всем остальном ее дипломатия не преуспела. Надежды Токио на то, что в ходе конференции удастся вбить клин между Вашингтоном и Лондоном, не оправдались. Японским дипломатам даже близко не удалось подобраться к вопросу о возобновлении англо-японского соглашения. В Англии хорошо помнили, что просят японцы за свою дружбу. Добился Нагано прямо противоположного результата. Стремление Японии захватить Китай и настойчивые требования о паритете стали той почвой, на которой началось сближение Соединенных Штатов и Великобритании. Ситуация, спровоцированная Токио, попросту толкала две страны в объятия друг друга. С одной стороны, США не имели достаточно сил, чтобы в одиночку противостоять Императорскому флоту на Тихом океане, с другой — Англия отчаянно нуждалась в союзнике в азиатском регионе. Обороноспособность империи в том состоянии, в котором она находилась в 1934—1935 гг., была плачевной. Побережье дальневосточных колоний и Индии было открыто для «вражеской атаки». Командующий средиземноморским флотом адмирал Фишер сообщал, что его корабли имеют очень слабую противовоздушную оборону, а боеприпасов для зенитных орудий в случае боевых действий хватит на «10 минут». В подобных условиях было проще забыть о взаимных претензиях.

Итоговый договор подписали США, Великобритания и Франция, Италия потребовала снятия санкций, введенных в результате итало-абиссинского конфликта, и, не получив согласия, отказалась подписывать договор. 25 марта 1936 г. был подписан Второй лондонский морской договор. Новый документ не содержал прямых ограничений количества кораблей и касался лишь качественных параметров.

Таким образом, открывалась юридическая лазейка для развертывания гонки морских вооружений, если быть более корректным, для симметричных ответов Японии, Италии и Германии. Кроме того, в части 3-й договора содержалось прямое указание на такую возможность: «Если какая-либо держава начнет строить флот, угрожающий подписавшей договор державе, то последняя может строить флот, невзирая на договор».

В декабре 1936 г. Британское правительство направило ноту Японии с требованием подтвердить статью 19 Вашингтонского договора, запрещавшую укрепление тихоокеанских островов. Но японский МИД оставил ее без внимания, учитывая то, что Япония приступила к укреплению своих мандатов еще в 1934 г., британское и американское правительства приступили к строительству фортификаций в Тихом океане. Вашингтонская система окончательно рухнула.

Таблица 7. Качественные ограничения кораблей в соответствии со Вторым лондонским договором.

Макс. водоизмещение (т) — Макс. калибр орудий (дюймы) — Срок службы (лет)

Линейные корабли — 3500 — 14 — 26

Авианосцы — 2300 — 6,1 — 20

Крейсера — 800 — 6,1 — 20

Подводные лодки — 200 — 5,1 — 13 

Подводя итоги Лондонской морской конференции 1935— 1936 г., следует отметить, что американская дипломатия потерпела полное фиаско. Вашингтону не удалось дипломатическим путем ограничить амбициозные планы Японии. Наоборот, Япония получила полную свободу действий и приступила к массовому строительству капитальных кораблей. Тем не менее конференция окончательно показала расстановку сил, явно выделились страны-агрессоры, в то же время наметилось определенное потепление в отношениях США, Великобритании и Франции. Явственно проступили новые задачи американской внешней политики — урегулирование отношений с Англией, Францией и СССР на случай возможного в недалеком будущем военного конфликта.

Тем временем Япония усиливала приготовления к окончательному завоеванию Китая. Явно попустительская позиция США толкала Империю к этому. Еще в марте 1934 г., наблюдая за дискуссиями в Конгрессе относительно статуса Филиппин, японские военные пришли к выводу, что США не собирается предпринимать каких-либо активных действий и опасаться их не стоит. Подливали масла в огонь и законы о нейтралитете, которые показывали, что теперь Госдеп и правительство США могут лишь словами клеймить агрессора, однако не имеют юридической возможности вмешаться в конфликт под страхом импичмента. Тем не менее вплоть до июля 1937 г. Рузвельт надеялся на дипломатическое решение сложившихся в тихоокеанском бассейне противоречий. Однако, когда наступило время, он не остановился перед прямыми угрозами. 20 июня 1937 г. Япония озвучила свои намерения «не ограничиваться 14-дюймовыми орудиями» на линкорах, в этой ситуации президент решил побряцать оружием, отдав приказ о строительстве линейных кораблей с 16-дюймовыми орудиями, к строительству таких же сверхдредноутов приступила и Англия. «Посмотрим, как выдержат японцы морское соревнование», — сообщил он полномочному представителю СССР А. Трояновскому.

Президент отдавал себе отчет в том, что гонка вооружений в определенной мере может обезопасить США, но не их интересы в Китае и Тихом океане. Осенью 1937 г. Рузвельт собирался выступить с очередной мирной инициативой, предложив Японии демилитаризовать ряд островов «как американских, так и японских, а также, может быть, Голландской Индии... Индокитая...», целью этой инициативы было «не мытьем, так катаньем» заставить Японию подписать пакт, так как без подписи Имперского правительства любой договор имел лишь формальное значение и не представлял никакой реальной ценности. Однако эти намерения были расстроены началом японо-китайской войны в ночь на 7—8 июля 1937 г.

Причины столь бесцветной и во многом провальной политики периода первой администрации Ф.Д. Рузвельта носили комплексный и подчас противоречивый характер. Деятельность США на международной арене в этот период далеко не соответствовала идеалам президента, который мечтал об «американском веке», то есть об активной, доминирующей роли США на международной арене.

Рассматривая внешнюю политику Рузвельта в 1933—1937 г., следует согласиться с мнением А.И. Уткина, который называет этот период «потерянным временем во внешней политике США». Однако это же время стало эмбриональным периодом формирования внешней политики Рузвельта, временем целеполагания. Реализация же намеченных планов началась значительно позже. Президент прежде всего стремился укрепить свои тылы — Западное полушарие, этой цели служила вся его политика в отношении латиноамериканских стране 1933—1937 гг.

В свое первое президентство Рузвельт фактически капитулировал перед Японией в Азии, оставаясь на позициях «доктрины Стимсона». Однако быстроменяющаяся ситуация в мире выдвигала все новые требования, которые невозможно было парировать, оставаясь в рамках «изоляции». Выйти за эти рамки Рузвельту не позволяли многие факторы, во-первых, экономический кризис и его последствия, которые требовалось преодолевать довольно радикальными мерами «нового курса». Эти меры могли быть претворены в жизнь только с одобрения Конгресса, который не считал, что Америка в состоянии потеснить европейско-японское влияние в мире.

Во-вторых, Франклину Рузвельту было необходимо создать прочный внутриполитический базис для проведения активных внешнеполитических акций, для чего надо было склонить на свою сторону общественное мнение. Однако в 1933—1937 г. сделать это было просто невозможно, большинство республиканской и демократической партий придерживались мнения о необходимости сохранения политики «блестящей изоляции». Недаром с 1934 по 1936 г. работала сенатская комиссия Д. Нея по расследованию деятельности «торговцев смертью», которая обнаружила факты причастности американских компаний к продаже оружия воюющим сторонам во время Первой мировой. Огромное количество случаев махинаций, злоупотреблений и нарушений, вскрытое комиссией, ожесточило американский народ против активной внешнеполитической линии. Под воздействием расследования Нея «поток книг и популярных фильмов подняли американский народ против войны так же, как «Хижина дяди Тома» в свое время подняла людей против негритянского рабства». В таких условиях Рузвельт был вынужден идти на поводу у Конгресса, соглашаясь с созданием в 1935 г. Национального совета по контролю над продажей оружия и законами о нейтралитете, чтобы через какое-то время добиться своих целей.

В то же время Рузвельту удалось сделать ряд важных шагов, позволивших в последствии перейти к более активной линии и не остаться в международной изоляции: были восстановлены отношения с Россией, что явилось серьезным фактом «баланса сил» на Дальнем Востоке. Несмотря на фактический провал II Лондонской конференции, наметилось серьезное потепление отношений с Великобританией.

 

«Китайский инцидент»

В 1937 г. разразился новый экономический кризис. Конечно не такой масштабный, как в 1929 г. Тем не менее его последствия затронули экономики США, Великобритании, Франции и ряда других стран. В то же время Германия; Япония и Италия практически не ощутили на себе его влияния, т.к. их промышленность была загружена военными заказами и практически не реагировала на изменения мировой конъюнктуры. Экономический кризис — второй за десятилетие — еще в большей мере обострил борьбу за рынки сбыта, источники сырья и сферы приложения капитала.

В условиях экономической лихорадки Ф. Рузвельт был занят прежде всего внутренними проблемами. Он видел перспективу. «Если мы не добьемся экономического восстановления, — говорил президент в близком кругу, — в 1940 г. никто из нас не будет переизбран». Однако Рузвельт видел, что меры, которые предпринимались им в 1933—1937 гг. в рамках «нового курса», уже не смогут принести необходимого облегчения, они могут лишь на короткое время заглушить симптомы. В то же время президент не мог не отмечать все большего роста международной напряженности — итало-абиссинская война 1935 г., Гражданская война в Испании в 1936 г., наметившийся процесс сколачивания блока фашистских государств и их все более агрессивная внешняя политика. Тем не менее в 1936 г. «Рузвельт был готов игнорировать» международную обстановку. В 1937—1938 гг. ситуация в корне изменилась.

7 июля японские военные спровоцировали инцидент на мосту Лугоуцяо, недалеко от Пекина, и развернули широкомасштабное наступление. Фактически началась японо-китайская война. К концу июля японским войскам удалось захватить Пекин и Тянь-цзынь, в августе окрестности Шанхая стали районом боевых действий. Однако ни администрация Рузвельта, ни он сам не усмотрели в начавшихся военных действиях состояния войны. Правительство США ограничилось лишь «произнесением фраз громкого, но не эффективного сочувствия» Китаю. 12 июля секретарь Хэлл выразил «заинтересованность» Соединенных Штатов в происходящем и попросил посла X. Саито донести до своего правительства «бессмысленность» войны. В отличие от «маньчжурского инцидента», на этот раз Япония действительно начала войну. Если в 1931—1933 гг. японские полевые командиры проводили военные акции и просто ставили Имперское правительство перед фактом, вынуждая политиков подстраиваться, то теперь все было наоборот. Правительство принца Коноэ продолжило курс Хироты. Еще 7 августа 1936 г. кабинет министров принял два основополагающих документа: «Принципы национальной политики» и «Внешняя политика империи». Оба документа декларировали агрессивный курс. Японское правительство планировало завершить государственное обустройство Манчжоу-го. Создать марионеточные режимы в пяти северо-восточных провинциях Китая. Форсировать подготовку к войне с СССР и установить японское господство в западной части Тихого океана и Юго-Восточной Азии. В отличие от предыдущих военных акций в Китае, инцидент у моста Марко Поло (Лугоуцяо) и последовавшая эскалация конфликта были не только поддержаны гражданским кабинетом, но и напрямую управлялись из Токио. Принц надеялся одним ударом покончить с проблемами в Китае и освободить руки для других направлений.

Рузвельт решил занять довольно гибкую позицию. Он заявлял, что его политика «покоилась на 24-х часовой базе», то есть могла кардинально переменить направление в любой момент. Тем не менее, стремясь сохранить свободу маневра как внутри страны, так и на международной арене, президент решил полностью придерживаться буквы международного права. Официально его позиция выглядела следующим образом — до тех пор, пока отношения между Китаем и Японией не разорваны, — войны нет. Такая иезуитская трактовка позволяла президенту не вводить закон о нейтралитете. Тем самым убивались сразу два зайца: с одной стороны, можно было по-прежнему помогать Чан Кайши оружием и деньгами, а с другой, выгодно торговать с Японией. Первое давало хоть какие-то гарантии американских интересов в регионе, второе — являлось важным стимулятором американской экономики. Ни тем, ни другим жертвовать не хотелось. Вот и приходилось Рузвельту выступать в роли двуликого Януса, что при этом чувствовал этот великий человек, нам остается только догадываться.

16 июля 1937 г. Хэлл выступил с декларацией, в которой говорилось, что США «настойчиво и постоянно выступают за сохранение мира». В Белом доме и Госдепе продолжали тешить себя иллюзией, что конфликт можно уладить дипломатическим путем. Государственный секретарь даже предложил американское посредничество в урегулировании конфликта. В беседе с японским послом он сказал, что Соединенные Штаты «самым серьезным образом обеспокоены и заинтересованы» в разрешении «противоречий» между двумя нациями, и предложил «добрые услуги».

Государственный департамент продолжал действовать в том же направлении: 8 августа в адрес Имперского правительства Японии была направлена телеграмма с предложением посредничества. 10 августа состоялся «конфиденциальный и неформальный» разговор между министром иностранных дел Хиротой и послом США в Японии Грю, в котором Грю вновь указал на возможность оказания Соединенными Штатами «добрых услуг». Пытаясь отбиться от назойливых американцев с их «услугами», министр сообщил, что между нанкинским правительством и Японией уже идут секретные переговоры, о которых прессе неизвестно. Однако слишком обнадеживать своих визави Хирота не стал и тут же отрезал: достижение соглашения возможно лишь при полном принятии китайской стороной японских условий. И уже в конце беседы хитрый японец окончательно выбил меч миротворческих предложений из рук Госдепа. Если администрация США действительно желает быть полезной в деле урегулирования конфликта, то ей следует «подтолкнуть Чан Кайши к быстрым действиям», то есть к принятию японского предложения, в таком случае «войны можно избежать». Все просто — хотите вмешивайтесь, хотите нет, а Империя своего не упустит. Естественно, вмешиваться не хотели, хороший аппетит Японии был хорошо известен.

Тем временем ситуация в Китае продолжала накаляться. Чан Кайши решил перенести военные действия из Северного Китая в район нижнего течения Янцзы, ближе к Шанхаю. Лидер гоминьдана рассчитывал, что шальной японский снаряд или бомба упадет на территорию одного из международных сетлментов и спровоцирует участие западных держав в конфликте. Наивно, но могло сработать. 13 августа обеспокоенный все более осложнявшейся обстановкой вокруг Шанхая Хэлл вновь пригласил для беседы японского посла и объявил, что «и Япония, и Китай будут одинаково ответственны, в случае если в Шанхае произойдет значительное военное столкновение...».

В Токио решили прибегнуть к стандартным в таких случаях заявлениям. Япония лишь стремится «к действительно гармоничному сотрудничеству между Японией, Манчжоу-го и Китаем», говорилось в ноте от 16 августа. Однако не успела японская дипломатия расплыться в мирных заверениях, Коноэ объявил войну. Произошло это 17 августа. Складывалось такое впечатление, что в Токио правая рука не знает, что творит левая. Шокированный Госдеп только и выпалил, что действия Имперского правительства расходятся с принципами, декларированными им же днем ранее. Вопрос, говорилось далее, теперь касается не только «защиты граждан и собственности» США, но выходит далеко за эти пределы. Намек хотя и туманный, но довольно жесткий — Соединенные Штаты были доведены до предела.

Госдеп не нуждался в помощи прорицателей. Предсказать развитие ситуации было несложно, симптомы улучшения отсутствовали. Отсутствовали и причины, могущие остановить Токио. Конфликт уже зашел так далеко, что любой неверный шаг, провокация или шальной снаряд мог вовлечь Соединенные Штаты в войну. Но Вашингтон к войне не был готов, причем не только психологически. Не были готовы армия и флот, потрясать оружием было просто опасно. Стремясь избежать расширения конфликта, 2 сентября Хэлл направил подробные инструкции послу в Токио. Грю сообщалось, что США ни при каких обстоятельствах не хотят участия в конфликте. Посол должен был строить свои отношения с японским МИД, исходя из данного императива. В то же время перед Грю ставилась задача по защите жизней, собственности и прав как граждан США,  так и самого государства, опираясь на «законы, договоры, общественное мнение и другие сдерживающие соображения». То есть послу напрямую запрещали пугать Японию, прибегать к угрозам или резким демаршам. Ссылки на договоры и статьи, скажем, лондонской «Тайме» — вот все, что было в арсенале американского посла.

Пока американское внешнеполитическое ведомство предпочитало занимать невнятную позицию, Имперское правительство предпочитало действовать. Полностью уверившись в своей безнаказанности, Токио решил развернуть торговую войну против западных конкурентов. Силовое вытеснение других «великих» держав из Китая, полная монополизация экономики страны — вот чего добивались японские политики. 5 сентября было объявлено о досмотре всех судов, прибывающих в китайские порты. Формально, с точки зрения международного права, Япония могла поступать таким образом в своих территориальных водах и портах. Однако ограничиваться своей территорией в Токио не собирались, корабли могли быть досмотрены и в нейтральных водах. Искали, естественно, контрабанду — военные грузы. Хорошая штука — государственное пиратство — список контрабандных грузов утверждался японскими властями и мог меняться: что в него включат — известно только Богу. Да и вообще, в случае задержания и конфискации судна, даже если его груз не имел криминального характера, доказать обратное практически невозможно, а точнее, невозможно в принципе. Справедливости ради стоит отметить, что Имперское правительство решило подсластить пилюлю. Оно заявило, что конфисковывать ничего не будет, просто правительство оставляло за собой право объявить о «покупке» данного корабля и его груза по установленным им ценам (читай даром). В конце концов, «хрен редьки не слаще».

Это был даже не удар, а просто нокаут торговле западных стран в Китае. Уже просматривался следующий шаг японского правительства — ползущая национализация марионеточными режимами предприятий с иностранным капиталом. В подобных условиях обращение китайского делегата в Лиге Наций В. Ку, который заявил, что Япония ставит «цели не только политического доминирования и захвата Китая, но также и ликвидации иностранных интересов...» в регионе, легли на удобренную почву. Ассамблея Лиги приступила к обсуждению вопроса о санкциях.

Мировое общественное мнение негодовало. Финансовые круги опасались за сохранность своих капиталов. А японская авиация приступила к бомбардировкам китайских городов — Нанкина и Кантона. Интенсивность военных действий продолжала возрастать. США 22 сентября выступили с протестом против воздушных налетов на города, прежде всего заявляя, что таковые могут нанести ущерб гражданам Соединенных Штатов. В общественном мнении и в дипломатических кругах ряда стран начало созревать мнение о необходимости немедленного принятия мер против Японии. «Некоторые правительства при подходящих случаях предлагали Соединенным Штатам "совместные акции"». Но в Овальном кабинете боялись подобных альянсов — говорить будут все, а в случае осложнений воевать на Тихом океане придется США. Рузвельт чувствовал и понимал, что грядут куда более важные события, нежели японская возня в Китае. На горизонте появился дым мирового пожарища, замаячили признаки глобальных изменений, в подобных условиях президент просто хотел держать руки свободными. Он не собирался связывать себя обязательствами и проводил прежний курс. 28 сентября государственный секретарь направил инструкции послу в Швейцарии Гаррисону: «Лига Наций должна выработать свой собственный курс, — говорилось в депеше, — Соединенные Штаты... не готовы принять участие в совместных акциях».

Несмотря на относительно дружелюбный тон большинства посланий Госдепа, на аморфность позиции, Вашингтон созрел для более жесткой позиции. 5 октября 1937 г. в Чикаго Франклин Рузвельт произнес речь, вошедшую в историю под названием «карантинной»:

«Я рад вновь приехать в Чикаго...

Во время моего путешествия через континент и обратно я видел много свидетельств результатов разумного сотрудничества между местными властями и Федеральным правительством, меня приветствовали десятки тысяч американцев, каждый взгляд и слово которых говорили мне, что их материальное и духовное благополучие продвинулись далеко вперед за последние несколько лет.

В то время как я видел собственными глазами процветающие фермы, бурно развивающиеся фабрики, загруженные железные дороги — как я видел счастье, безопасность и мир, распростершиеся над нашими необъятными землями, — практически неизбежно я был вынужден противопоставлять наш мир совершенно отличным сценам, которые происходят в других частях света.

Именно поэтому народ Соединенных Штатов в современных условиях должен, ради собственного будущего, донести до остального мира, то, о чем я, как ответственный глава исполнительной власти государства, выбрав этот великий внутренний город и это торжество, буду говорить с вами как о вопросе важного национального значения.

Политическая ситуация в мире, которая в последнее время становится все хуже и хуже, такова, что должна вызвать серьезную озабоченность и беспокойство у всех народов и наций, желающих жить в мире и дружественных отношениях со своими соседями.

Каких-то 15 лет назад надежды человечества на продолжительную эру всеобщего мира были подняты на огромную высоту, когда 6 государств торжественно дали обет не прибегать к оружию при реализации их национальных задач и политики.

Высокие устремления, заложенные в мирном пакте Бриана—Келлога и надежды на мир, появившиеся тогда, позже переросли в мучительный страх перед катастрофой. Сегодняшнее царство террора и международного беззакония началось всего несколько лет назад.

Оно началось через неспровоцированное вмешательство во внутренние дела других наций или вторжение на чужую территорию при нарушении договоров и сейчас достигло уровня, на котором самые основания цивилизации находятся под серьезной угрозой. Границы и традиции, которые отмечали прогресс цивилизации через торжество закона, порядка и справедливости, стираются с лица Земли.

Без объявления войны, предупреждений или каких-либо оправдывающих обстоятельств мирные жители, включая женщин и детей, безжалостно уничтожаются бомбами с неба. Периодически мирные корабли атакуются и уничтожаются подводными лодками без предупреждения. Государства провоцируют и участвуют в гражданских войнах в странах, которые никогда не причинили им никакого вреда. Нации, требующие свободы для себя, не признают ее за другими.

Невинные люди и народы жестоко приносятся в жертву жадности до власти и превосходства, которая отрицает любое чувство справедливости и человеческого достоинства.

Перефразируя модного автора, «возможно, мы предвидим время, когда человек, искушенный в убийстве, будет неистовствовать столь сильно по всему миру, что любая ценность будет в опасности, каждая книга и картина и гармония, каждое сокровище, сохраненное на протяжении двух тысячелетий, маленькое, утонченное, беззащитное — будет потеряно, изуродовано или полностью уничтожено.

И если подобные вещи происходят в других частях света, не надейтесь, что Америка их избежит, что она может надеяться на милосердие, что Западное полушарие не будет атаковано и что она продолжит безмятежно и мирно нести этику и искусство цивилизации.

Если такие дни придут, не будет защиты от армии, помощи от властей, ответов от науки. Шторм будет продолжаться, пока каждый цветок культуры не будет растоптан и все человеческие существа не будут ввергнуты в бесконечный хаос.

Если мы хотим, чтобы такие дни не настали, если мы хотим, чтобы у нас был мир, в котором мы можем свободно дышать и жить в дружбе без страха, миролюбивые нации должны предпринять совместные усилия, чтобы поддержать законы и принципы, единственно на которых этот мир может покоиться в безопасности.

Миролюбивые нации должны предпринять совместные усилия против нарушений договоров и невнимания к человеческим инстинктам, которые сегодня создают ситуацию международной анархии и нестабильности и от которых нет спасения в простой изоляции и нейтралитете.

Те, кто ценят свою свободу и признают и уважают равные права своих соседей быть свободными и жить в мире, должны работать вместе ради триумфа закона и моральных принципов, чтобы мир, справедливость и взаимоуважение могли торжествовать в мире. Должны вернуться к вере в обещанный мир, в нерушимость подписанных договоров. Должно быть понимание того, что национальная мораль так лее необходима, как и мораль личная.

Однажды мне написал епископ: «Мне кажется, что крайне необходимо сказать что-то в защиту обычного человеколюбия против существующей практики распространения ужасов войны на беспомощных мирных жителей, особенно женщин и детей. Может так статься, что этот протест будет воспринят многими, которые считают себя реалистами, как бесполезный, но не может быть так, чтобы сердце человечества было столь сильно переполнено ужасом в результате ненужных страданий и чтобы такая сила, собранная в достаточном количестве, стала и далее слушать стенания. Далее если у цивилизации на это уйдет двадцать лет, спаси нас, Господь, чтобы сделать действенным ее совместный протест против варварства, совершенно точно появятся сильные голоса, которые приблизят этот день».

В современном мире существует как солидарность, так и независимость, как в техническом, так и в моральном плане, что делает возможным для любой нации изолировать себя от экономических и политических зол остального мира, в особенности когда такое зло непреклонно и распространяется. Не может быть стабильности и мира как внутри нации, так и между нациями, иначе как на основании законов и моральных стандартов, твердо соблюдаемых всеми. Международная анархия разрушает сами основания мира. Она подвергает опасности как настоящую, так и будущую безопасность каждой нации, большой или маленькой. Таким образом, это жизненно валено для народа Соединенных Штатов, чтобы святость международных договоров и сохранность международной морали были восстановлены.

Подавляющее большинство народов и наций на сегодняшний день желают жить в мире. Они ищут отмены торговых барьеров. Они хотят посвятить себя промышленности, сельскому хозяйству и бизнесу с тем, чтобы они могли улучшить свое благосостояние, производя мирную продукцию, нежели соревноваться в производстве военных самолетов и бомб, пулеметов и пушек для уничтожения человеческих жизней и полезной собственности.

Те же нации мира, которые производят оружие ради оружия для агрессивных целей, и те, другие нации, которые опасаются актов агрессии против них и их безопасности, тратят огромную часть своего национального дохода прямо на вооружение. Она составляет от 30 до 50 процентов.

Пропорция, которую тратим мы в Соединенных Штатах, значительно меньше — 11 или 12 процентов.

Как счастливы мы от того, что обстоятельства в настоящее время позволяют нам вкладывать деньги в мосты и проспекты, в плотины и восстановление лесов, защиту наших земель и во многие другие виды полезной работы, нежели чем в огромные армии и в огромные запасы орудий войны.

И все же я вынужден и вы вынуждены смотреть вперед. Мир, свобода и безопасность 90 процентов населения мира находится в опасности от упомянутых 10 процентов, которые угрожают уничтожением всего международного порядка и законов. Конечно, 90 процентов, которые желают жить в мире с законами и в соответствии с моральными нормами, которые в течение веков стали практически универсальными, могут и должны найти путь, чтобы достичь своей воли.

Ситуация вызывает всеобщую озабоченность. Поставленные вопросы касаются не столько нарушений отдельных условий конкретных договоров; они являются вопросами войны и мира, международного права и в особенности принципов гуманизма. Действительно, они включают в себя конкретные случаи нарушения договоренностей, и в особенности Устава Лиги Наций, пакта Бриана—Келлога и договора девяти держав. Но они также включают в себя проблемы мировой экономики, мировой безопасности и гуманизма во всем мире.

Правда, мировое моральное сознание должно понять важность преодоления несправедливостей и давно накопившихся обид; но в то же время оно должно подняться до понимания абсолютной необходимости поощрения святости договоров, уважения прав и свобод других, окончания актов международной агрессии.

К несчастью, правдой является то, что эпидемия мирового беззакония распространяется.

Когда начинает распространяться эпидемия обычной болезни, общество одобряет и присоединяется к карантину заболевших для того, чтобы защитить здоровье общества против распространения болезни.

Это мое решение следовать политике мира и предпринять любой практический шаг, чтобы избежать вовлечения в войну. Это немыслимо, чтобы в современную эпоху, перед лицом опыта, какая-либо нация может быть настолько глупа и беспощадна, чтобы пойти на риск вовлечения всего мира в войну при помощи нарушений, противоречащих священным договорам, и вторжений на территорию других государств, которые не причинили им никакого реального вреда и которые слишком слабы, чтобы адекватно себя защитить. Тем не менее мир во всем мире и процветание и безопасность каждой нации находятся под угрозой.

Ни одна нация, которая отрицает прощение и уважение к свободе и правам других, не может долго оставаться сильной и сохранять доверие и уважение других стран. Ни одна нация не теряет своего достоинства или хорошей репутации, смиряясь со своими отличиями или испытывая огромную терпимость и уважение к правам других народов.

Война — это инфекция, — объявлена она или нет, она поглощает государства и народы, будучи далекой от настоящей вражды. Мы решительно настроены держаться подальше от войны, тем не менее мы не можем быть застрахованы от катастрофических последствий войны и опасности вступления в нее. Мы предпринимаем такие меры, как желание уменьшить риск вступления, но мы не можем иметь полной защиты в мире анархии, в котором стабильность и безопасность уничтожены.

Если цивилизации суждено выстоять, то заповеди Христа должны быть восстановлены. Пошатнувшееся доверие между нациями должно быть восстановлено.

Самое важное, воля к миру миролюбивых наций должна быть выражена до конца с тем, чтобы нации, которые соблазнены желанием нарушить договоры и права других, воздержались от этого предприятия. Должно произойти хорошее вторжение, чтобы спасти мир.

Америка ненавидит войну. Америка надеется на мир. Поэтому Америка активно включается в борьбу за мир».

Франклин Рузвельт открыто призывал установить санитарный кордон — карантин вокруг все более наглеющих агрессоров. Этот призыв, да и сама речь, мягко говоря, обескуражили, удивили не только американскую общественность, но и ближайших сподвижников президента. Естественно, эту речь, как и любую другую, готовили спичрайтеры — нормальная практика в любом государстве. Однако в изначальном тексте ни о каком «карантине» речи не шло, в ней вообще не было ни одного абзаца о внешней политике, она была приготовлена, так сказать, для сугубо внутреннего употребления. Корделл Хэлл — госсекретарь — просматривал ее и не нашел ничего, что касалось бы его ведомства. Но 5 октября Рузвельт прочел совсем другой текст. И самое главное, впервые за четыре года президент не посоветовался с Госдепом, он вообще не проинформировал американское МИД о том, что собирается затронуть внешнюю политику в публичном выступлении. То был узнаваемый и понятный госсекретарю признак — эра Хэлла, как самостоятельного строителя и руководителя внешней политики, заканчивалась, начиналась эра нового кормчего — Франклина Делано Рузвельта. Теперь президент был намерен самостоятельно решать, каким курсом будет следовать американский корабль. Мнение госсекретаря отныне будет приниматься для сведения, но отныне оно перестало быть решающим. Подобный «тихий» переворот внутри администрации был вполне в стиле президента. Что подвигло его на этот шаг, почему именно в начале октября 1937 г.? На эти вопросы нам не дано знать ответа, но мы можем строить бесчисленные, более или менее правдоподобные версии, даже его «ближайшие советники признают, что они были в неведении о его сокровенных замыслах...».

Речь президента была симптоматична, в ней фактически объявлялся новый курс внешней политики Соединенных Штатов. Рузвельт заявлял, что великий североамериканский гигант не намерен сидеть сложа руки. Естественно, это не означало, что США стремглав ринутся на мировую арену и возглавят борьбу против агрессоров. Этому мешали «изоляционизм» и законы о нейтралитете. На пресс-конференции, состоявшейся 6 октября, град вопросов касался именно соотношения между законом о нейтралитете и «карантинной речью», но здесь Рузвельт повел себя как сфинкс. Сохраняя загадочную улыбку, он прямо не ответил ни на один вопрос, призывая журналистов «думать самим». Он лавировал. Президент еще не чувствовал под ногами той почвы, оперевшись на которую он мог бы сломить изоляционизм. Но он уже испытывал общественное мнение, которое медленно, но верно менялось в нужную сторону. В то же время он фактически провозгласил программу перевооружения — увеличения военного бюджета, преследуя две цели: первое — подготовиться к активному участию в мировой политике, и второе — решить внутренние экономические проблемы, вызванные кризисом 1937 г.

Пока внутри страны размышляли над тем, что имел в виду президент, за рубежом предельно резкая, откровенная и агрессивная речь Рузвельта вызвала бурную реакцию. Здесь, наверное, необходимо кое-что пояснить нашему читателю. Дело в том, что язык международных отношений, язык дипломатов насыщен определенными условностями — кодами, понятными только профессионалам. Так, например, если в беседе двух дипломатов один говорит: «По моему мнению, вашей стороне следует сделать то-то и то-то...» — это совершенно не означает, что этот дипломат именно так думает. Смысл его высказывания можно перевести на понятный непосвященным язык как: «Правительство нашей страны считает, что для улучшения взаимных отношений вашей стороне необходимо предпринять ряд мер, однако данная точка зрения не является окончательной и наше правительство оставляет за собой право от нее отказаться». То есть у профессионального дипломата нет своего мнения, его слова — это всегда позиция его страны, иное дело, что иногда эта позиция не окончательная и ее могут пересмотреть, и, чтобы не давать обещания, у дипломата появляется «собственное мнение». Или другой пример: ежегодно глава любого государства проводит прием для аккредитованных дипломатических представителей других держав. Такое протокольное, рутинное мероприятие — пройти, поздороваться, улыбнуться... Главное никого не забыть. Однако если на подобном приеме глава государства особенно дружелюбен с кем-то из послов или посвящает беседе с ним необычно много времени, это означает только одно — намечается потепление в двусторонних отношениях, возможно подписание какого-то важного документа. Кстати, несущественно, о чем они говорили на приеме, как правило, о погоде, детях и прочих никак не связанных с политикой вещах. Это жест, сигнал для знающих, короче, кому надо, тот поймет. Похожий случай произошел 12 января 1939 г. на традиционном новогоднем приеме у Гитлера. Рейхсканцлер необычайно долго беседовал с советским послом — это был один из первых шагов, дорога же закончилась в августе 1939 г. подписанием пакта «Молотова— Риббентропа»...

Но вернемся к «карантинной речи». Для профессионалов во многих столицах мира она явилась сенсацией. Мало кто в мире ожидал от американского президента столь мощного демарша. Ведь в ней Рузвельт открыто заявлял, что Америка ни при каких условиях не намерена сотрудничать с Японией, Германией и Италией. Кроме того, Белый дом давал понять, что активизирует свое сотрудничество с миролюбивыми нациями и, возможно, Лигой Наций. Становилось ясно, чью сторону займут США в случае военного конфликта. Здесь было важным само понимание того, на чьей стороне окажется промышленная мощь Штатов, их армия и флот были не столь важны, как возможная экономическая помощь.

Не будет историческим открытием и следующий вывод — к октябрю 1939 г. Франклин Делано Рузвельт совершенно ясно сознавал угрозу мировой войны. Скорую угрозу. Он, в отличие от многих своих коллег по обе стороны Атлантики, отдавал себе отчет, что агрессоры не остановятся сами — их необходимо остановить, мирным или военным путем — это уже зависит от того, насколько широко распространится «эпидемия мирового беззакония».

Последующие несколько дней после «карантинной» речи были насыщены громкими политическими заявлениями. 6 октября 1937 г. Ассамблея Лиги Наций обвинила Японию в нарушении Договора девяти держав и предложила созыв конференции стран-участниц. США согласились с тем, что «действия Японии в Китае несовместимы с принципами, которыми должны руководствоваться страны в своих взаимоотношениях». 8 октября премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен в своем выступлении поддержал Рузвельта и «карантинную» речь. Соединенное королевство давало согласие на союз. Даже японскому МИД не удалось отмолчаться. Токио был вынужден реагировать на мировое общественное мнение, вновь не оригинально доказывая исключительно мирные намерения Империи. В заявлении говорилось о непонимании «действительных намерений Японии...».

В конце октября началась активная подготовка к проведению конференции стран-участниц Договора девяти держав. Предстояло урегулировать японо-китайские отношения, точнее, в Женеве надеялись это сделать. Фактически впервые за все время японо-китайской войны Соединенные Штаты поддержали линию Лиги Наций и дали согласие на участие в переговорах. Американскую делегацию предстояло возглавить послу в Брюсселе Н. Девису. 18 октября Хэлл направил последнему инструкции, в соответствии с которыми он должен был «иметь в виду», что США «заинтересованы в мире на Тихом океане, и на Дальнем Востоке» во внешней политике Вашингтон базируется на речи президента от 5 октября, но Соединенные Штаты «воздерживаются от войны». Однако несмотря на многообещающее начало, конференция была уже обречена. Разочарование принесло 27 октября — Япония отказалась от участия. Токио заявил, что «действия Японии в Китае являются самообороной» — следовательно, и обсуждать нечего.

Однако в Брюсселе не зря ели свой хлеб. Организаторы конференции решили еще до начала форума нанести серьезный удар дальневосточной Империи. В адрес МИД Германии было направлено приглашение в Брюссель, Третий рейх ждали как участника обсуждения. Естественно, в Берлине поняли не очень изощренную интригу своих коллег — вбить клин в крепнущий альянс Германии и Японии. Очевидно, допустить такую небрежность, как участие в конференции, немцы позволить себе не могли. И не позволили. 29 октября Третий рейх ответил отказом, сославшись на то, что он не является участником Договора девяти держав.

Несмотря на японский отказ, конференция все-таки начала работу 3 ноября. Шансов на успех было мало, конечно, участники могли заключить договор или пакт, однако, как справедливо отмечал американский президент, «пакты не дают никакой гарантии, им нет веры без Японии...». Конечно, сам факт проведения переговоров говорил об определенном сближении позиций США, Великобритании, Франции и других стран. Но эти незначительные подвижки на международной арене выглядели крайне блекло в сравнении с успехами немецкой дипломатии. 6 ноября по позициям США и Великобритании был нанесен серьезнейший удар: Италия присоединилась к антикоминтерновскому пакту. «Ось» агрессоров Берлин—Рим—Токио окончательно оформилась. Комментируя это событие, посол США в Токио Грю писал: «Угроза Англии очень реальна... жизненные коммуникации Британской империи под угрозой от Северного моря, через Средиземное и за Сингапуром...» Новая геополитическая ситуация складывалась явно не в пользу Великобритании и не могла устраивать США. На следующий день была вновь предпринята попытка притянуть Японию в орбиту США, Великобритании и других стран-участниц договора, в адрес японского МИД было направлено приглашение на конференцию. 12 ноября имперское правительство Японии ввиду того, что действия в Китае являются «самообороной» и, следовательно, «не подпадают под Договор девяти держав», отклонило приглашение. Конференция, да и не только она, а весь версальско-вашингтонский миропорядок катился по наклонной, до пропасти оставались считанные метры.

Самый заинтересованный участник брюссельской конференции — Китай — оказался даже не в сложной, а в катастрофической ситуации. Только что появившиеся надежды на урегулирование, которые вначале казались столь обнадеживающими, теперь таяли, и чем дальше, тем быстрее. В подобных условиях китайская делегация решилась на отчаянную попытку добиться справедливости для своей родины. Постоянный представитель при Лиге Наций В. Ку предложил ввести совместные санкции. Демарш был рассчитан на то, что Япония уже довела «до ручки» своих великих контрпартнеров по азиатским делам. Но китайское предложение было обречено на провал. Подобное требование не сочеталось с позициями западных держав, между которыми по-прежнему существовали противоречия и стена взаимного недоверия. Предпринимать активные действия они не собирались. Американцы явно хотели ограничить свое участие словами — внутриполитическая почва для силовых акций еще не созрела. Британия опасалась, что Франция не пошлет флот, а если и пошлет, то лишь небольшую эскадру, и Англии придется тащить санкции на своих плечах, не только в военном, но и в финансовом плане. Лондон был просто не уверен в своих силах. Кроме того, в Европе дела шли все хуже и хуже, и искать приключений на Дальнем Востоке было явно опрометчиво.

Тем не менее 15 ноября конференция одобрила англо-франко-американскую резолюцию, обвинявшую Японию в агрессии. И все... Никаких реальных шагов, кроме словесной эквилибристики, предпринято не было. Все были слишком увлечены собственными делами, чтобы заметить общую угрозу. Дальнейшее обсуждение результатов не дало. 24 ноября конференция фактически признала свой провал, опубликовав заявление, в котором говорилось, что, «ввиду необходимости дополнительного времени для правительств участников... для дальнейшего поиска всех мирных методов, при помощи которых урегулирование... может быть достигнуто», конференция прерывает работу. То был зеленый свет для дальнейшей японской агрессии.

 

Эмбриональный период

Так как же понимать и оценивать американскую политику на Дальнем Востоке в период с 1937 по 1939 г.? Если предыдущий период можно открыто назвать попустительством, то чем характеризуется этот? Его невнятность и бесхребетность выглядит по меньшей мере странно. Естественно, это стало понятно не только сейчас, не недавно. Дипломаты всего мира, в том числе и американские, ощущали эту ущербность уже тогда, в конце 30-х гг. В мемуарах американских дипломатов период 1937—1939 гг. получил название «твердого курса» или «конструктивной политики». Отец данного термина государственный секретарь К. Хэлл, в своих воспоминаниях говорит, что США стремились «сохранить хорошие отношения с Японией и Китаем... и предельно возможное сотрудничество с Англией и Францией». В то же время он утверждает, что именно американский «твердый курс» не позволил Японии проводить более агрессивную политику в отношении Китая. Вот и вся аргументация: если бы не мы, то Китай бы проглотили целиком. Конечно, К. Хэлл лукавит, не американская позиция, на которую Японии было начхать, что, кстати, иллюстрирует все вышесказанное, заставило Токио вести агрессию более низкими темпами, чем хотелось бы. Причины эти носят сугубо внутренний, японский характер: слабость экономики, которая не могла тянуть длительную войну; недостаток человеческих и материальных ресурсов для мобилизации огромной армии, необходимой для завоевания Поднебесной; наконец, противоречия в японском руководстве, пред взором которого открывалось несколько путей агрессии: китайский, русский, тихоокеанский и другие. Кроме того, было еще героическое сопротивление китайского народа, многочисленных армий гоминьдана, и последний, но не последний по важности, географический фактор—огромные пространства со слаборазвитой инфраструктурой, а быстро наступать без дорог невозможно.

Тем не менее позиция американского госсекретаря вполне понятна. Хэлл в своих мемуарах старается оправдаться за Пёрл-Харбор, зато, что сама возможность японской атаки на США была допущена. Ведь сам факт разгрома американского флота был не только виной непосредственных начальников—генералов и адмиралов, но и тех, кто позволил Японии накопить столько сил, чтобы бросить вызов Соединенным Штатам. И эта вина лежит далеко не на военных. Хэлл находит выход и из этой «вилки» и возлагает всю вину в попустительстве японской агрессии на Великобританию, мол, это англичане ничего не делали и вложили меч в японские руки.

Другой, также далекий от истины взгляд на события более чем полувековой давности можно найти у советских историков. Наиболее ярким представителем безусловно является академик Н.Н. Яковлев, кстати, блестящий и талантливый историк, прекрасный аналитик, не чета многим современным публицистам от истории, которые иной раз толком-то и понять не могут, что они пишут, а главное зачем, вот только книги их выходят все новыми тиражами, а это грустно. Яковлев считал американскую политику, причем всю, вплоть до Пёрл-Харбора умиротворением. То есть стремлением отдать агрессору малое, чтобы сохранить целое. При этом под малым он подразумевал нападение Японии на Советский Союз, то есть американцы сознательно выпестовали, а потом натравливали японцев на нашу страну. Да в США большевизм не приветствовали, и это мягко сказано, однако мировая политика куда более сложная штука, чем простое противопоставление идеологических систем. Справедливости ради стоит отметить, что честный советский человек и историк ничего другого написать и не мог—на дворе была холодная война, кроме того, американская политика была действительно очень похожа на умиротворение, особенно если отбросить пару не укладывающихся в концепцию фактов. Борьба идеологических систем — вот что породило подобную позицию.

Авторам ближе всего позиция другого блестящего отечественного историка — А.И. Уткина. Его концепция родилась во времена перестройки и является попыткой непредвзято взглянуть на американскую дипломатию. Уткин говорит о «дипломатической разведке» Ф. Рузвельтом, складывавшейся ситуации, об «эмбриональном периоде», периоде целеполагания и поиска возможностей. Вывод о том, что Рузвельту не нравилась японская агрессия и он стремился положить ей конец, не станет откровением. «Но наши желания не всегда совпадают с возможностями» — эта крылатая фраза полностью справедлива и для сильных мира сего. И заслуга великого политика и стратега в том и заключается, что он не бросился очертя голову в водоворот нараставшего мирового кризиса, не сломал себе хребет в бесплодных дипломатических играх, а оставил руки свободными. История наказывает тех, кто спешит. Для любого исторически важного шага должны созреть условия. Нельзя аборигенам Амазонии привить капитализм, выборы президента и парламент — оно им просто не нужно. Их общество еще не созрело для подобных институтов, оно недостаточно сложное. Вождь же, который попытается все это привнести в жизнь соплеменников, скорее всего будет демократично съеден. Против пришельцев, стремящихся насадить свои порядки, аборигены восстанут и будут вести войну.

Всему свое время. Политика Рузвельта была обусловлена сложнейшим комплексом факторов, их переплетением и взаимным влиянием, что и привело к ее невнятности. Прежде всего, следует учитывать, что в течение двух десятилетий после Первой мировой войны Соединенные Штаты замкнулись в самоизоляции. Америка потеряла все достижения В. Вильсона, авторитет страны на международной арене понизился практически до критической отметки. США, конечно, не сбрасывали со счетов, но тем не менее серьезно к их вмешательству в международные дела никто не относился.

Давала о себе знать и больная экономика. Кризис 1937 г. заставлял с крайней осторожностью относиться к своим внешнеэкономическим партнерам, в особенности столь крупным, как Япония. Санкции против последней прежде всего привели бы к серьезному удару по американскому экспорту и внешней торговле. Япония служила важнейшим фактором загрузки американской промышленности, и разрыв торгово-экономических отношений с Империей представлял серьезную угрозу внутриполитической стабильности в США. А японо-китайская война, в данном контексте, была просто «манной небесной». Если с Японией торговали на общих основаниях, то Китаю оказывали военную помощь в значительно меньшем объеме. Если же признать азиатские державы воюющими сторонами, то в соответствии с законом о нейтралитете и помощь Китаю, и многие поставки в Японию пришлось бы купировать. Ну не терять же столь важную капельницу для собственной экономики.

Другой важнейшей проблемой политики США на Дальнем Востоке было сохранение «баланса сил». Дело в том, что на тот момент в регионе выступали две основных силы — СССР и Япония. В 1937 г. начались практически ежедневные столкновения и пограничные конфликты между двумя странами. Не улучшилась ситуация и в 1938—1939 гг., пограничные конфликты и перестрелки происходили практически каждый день, более 200 случаев в год. В итоге регулярные армии сошлись у о. Хасан и на р. Халхин-Гол. Пока две великие восточные державы вели бои с переменным успехом, США могли не беспокоиться за свои интересы в регионе, однако в случае критического усиления одной из них про интересы в регионе можно было забыть. Исходя из документов и воспоминаний ближайших советников Ф. Рузвельта, симпатии администрации были на стороне СССР. США поддержали бы Советский Союз не только словом, но и экономическими поставками, но лишь до поры. «В случае решительного разгрома японской армии, — писал Г. Икес, — симпатии быстро бы повернулись в сторону японцев…». Япония была нужна США «противодействующей большевизму в Китае», а Советский Союз противодействующий японизации. Но не более. Соединенные Штаты вполне обоснованно боялись усиления влияния коммунистической партии Китая или захвата ею власти, т.к. в таком случае они бы полностью теряли все свои вложения в Китае. Учитывая донесения посла в Токио, что «операции японской армии в действительности имеют своей целью Россию, если не немедленно, то через некоторое время...», следовало ожидать, что столкновение неизбежно, что давало возможность Вашингтону вмешаться на определенной стадии и сохранить свои интересы на Дальнем Востоке.

Еще два фактора ограничивали инициативы Белого дома: во-первых, «изоляционистский» Конгресс, общественное мнение и законы о нейтралитете, которые ставили Рузвельта в замкнутый круг, ограниченный, с одной стороны, импичментом, а с другой — выборами 1940 г. Несмотря на то что «карантинная» речь показала некоторое изменение общественного мнения в сторону одобрения более активной позиции правительства, она далеко не означала перелома в общественном сознании. Рузвельта бы просто «съели», возьмись он усмирять в тот момент Японию. Во-вторых, у США не было союзников, единственная страна, которая предлагала выступить единым фронтом против Японии, был Советский Союз, однако, несмотря на симпатии Рузвельта к СССР, с прагматической точки зрения это был союзник невыгодный. Что же касается демократий Запада — Великобритании и Франции, — то между ними существовали крайне серьезные противоречия, мешавшие выступить единым фронтом против Гитлера, не говоря уже о Дальнем Востоке.

Таким образом, видно, что в 1937 г. США не могли перейти к более активным действиям по предотвращению агрессии Японии в Китае по вполне объективным причинам. Неясность международной обстановки, причины экономического и внутриполитического характера вынуждали Рузвельта и его администрацию вести пассивную политику, однако уже в конце 1937 г. наметился общий вектор ее дальнейшего развития — постепенное ужесточение позиций и активизация.

В ноябре 1937 г. Япония поставила под свой контроль провинции Ханаан и Чангтен. 28 ноября принц Коноэ опубликовал заявление, в котором его правительство вновь отказалось от посредничества третьих стран в урегулировании японо-китайского конфликта. Декабрь принес еще большее напряжение в международные отношения, страны «оси» проводили все более и более согласованную политику. 29 ноября Италия признала Манчжоу-го. 1 декабря Япония признала фашистское правительство Испании. 3 декабря Германия выступила с инициативой посредничества в японо-китайском конфликте, таким образом, уже Берлин заявил о своих интересах в регионе.

11 декабря Италия нанесла фактически последний удар по позициям Лиги Наций. Б. Муссолини решил выйти из организации. Итальянцы «не забыли и не забудут оскорбительную попытку экономического удушения итальянского народа, предпринятую в Женеве...» — скажем прямо, «натянутый» повод. Теперь становилось ясно, что Лига Наций теряет свой авторитет в мире, ее реальное влияние на Италию, Германию и Японию равно нулю. Возможности же Лиги организовать совместные акции стран-членов против стран-агрессоров также были призрачны. Для Белого дома стало ясно, что рассчитывать на Лигу не приходится, а следовательно, необходимо ориентироваться в дальнейшем на двусторонние отношения.

12 декабря 1937 г. подтвердились наихудшие опасения Вашингтона в отношении Японии, в этот день четыре американских судна — канонерская лодка «Панай» и три парохода компании «Стандарт Ойл» — подверглись атаке японских 11 палубных бомбардировщиков и затонули на реке Янцзы. В США эти события вызвали шок. Корабли «несли американский флаг, осуществляли законные операции». В соответствии с докладом ВМС США, который лег на стол к президенту, на кораблях были все необходимые опознавательные знаки, и не узнать американцев японские летчики просто не могли. В овальном кабинете мучались вопросом: что это — случайность или провокация? Но еще сложнее было найти ответ на вопрос: что делать?

13 декабря Хэлл потребовал от японского правительства опубликовать официальный документ с «...извинениями, обещанием предпринять все меры для полной и всеобъемлющей компенсации, заверениями, что определенные и конкретные шаги предприняты и создадут уверенность в том, что американские граждане, собственность и интересы в Китае не будут объектами атак японских вооруженных сил или незаконного вмешательства японских властей или военных при каких бы то ни было обстоятельствах». Японский МИД 14 декабря через посла Соединенных Штатов Грю принес извинения и выразил надежду, что «дружеские отношения между Японией и Соединенными Штатами не будут омрачены этим несчастьем...».

По всей видимости, в Белом доме поняли, что Америку проверяют «на вшивость». Японцы намеренно испытывают терпение, чтобы выяснить, до какой степени оно простирается. Однако теперь ситуация в значительной мере отличалась от 1917 г., когда гибель «Лузитании» от немецкой торпеды послужила поводом для вступления США в Первую мировую войну. На дворе был 1937 г., американское общество и Конгресс были настроены крайне изоляционистски. Тем не менее в прессе зазвучали голоса за бойкот японских товаров и введение экономических санкций, за прямое применение силы, за выдвижение американского флота к берегам Японии. Но все эти призывы, как правило, ограничивались одним серьезным «если». Вот, например, газета «Чикаго дейли ньюз», на передовице заголовок: «Разрыв с Японией возможен», и далее: «Если император не согласится принести... извинения, выплатить компенсацию и предоставить гарантии, что подобные факты не повторятся в будущем». Если... если... если... Не хотели американцы воевать.

Япония установила болевой порог Соединенных Штатов. Дразнить медведя в берлоге дальше было просто опасно. Угрозу представляли не столько корабли американского флота, в военно-морском отношении Япония была на тот момент сильнее. Да и всерьез рассчитывать на то, что Вашингтон отважится развязать войну, не приходилось. Больше вызывали опасение экономические санкции. Империя вела войну за свой счет, точнее за счет ограбления Китая.

Финансовая система страны испытывала близкое к критическому напряжение. Затруднения усугублялись тем, что не существовало возможностей получения иностранных займов — вновь приобретенные союзники, Германия и Италия, сами лихорадочно вооружались и предоставить их не могли. Единственный способ получения финансовых средств — была продажа награбленного в Китае другим странам, прежде всего США, и приобретение на эти деньги стратегического сырья и военных материалов. Кроме того, зависимость японской промышленности от американского сырья была тотальной.

Учитывая сложившуюся в США ситуацию, Имперское правительство пошло на уступки и не ограничилось официальными извинениями и заверениями в дружбе. Кабинет министров и императорский флот были вынуждены выплатить 2,2 млн. долл. компенсации за «ошибочное» потопление канонерки.

Но в Вашингтоне не забыли и не простили инцидента, Рузвельт активизировал действия, направленные на заключение союза с Англией на Дальнем Востоке. Теперь по обе стороны Атлантического океана понимали, что основную опасность в регионе для них представляет Япония. 12 декабря «ошибочному» нападению подверглись не только американские корабли, но и две английских канонерских лодки попали под прицельный огонь японских орудий.

16 декабря Рузвельт обратился к послу Великобритании Р. Линсею с просьбой об организации «систематического обмена секретной информацией» между американскими и английскими военными специалистами, кроме того, он предложил обменяться мнениями по поводу возможной совместной блокады Японии. 21 декабря министр иностранных дел Великобритании А. Иден проинформировал США, что, по его мнению, экономические санкции против Японии невозможны без применения «силы». Точки зрения совпадали. Позиции сторон неуклонно сближались. Япония явилась тем катализатором, который заставлял Соединенные Штаты и Англию искать совместные пути обороны. В узком кругу Рузвельт предложил выработать общую с англичанами стратегию противодействия Японии и создать линию обороны от Алеутских островов до Сингапура. Он считал, что подобные меры, если понадобится, могли бы поставить Японию на колени в течение года.

На этот раз президент не ограничился словами. Он чувствовал, что почва созрела для проведения ряда более активных мероприятий. 28 января 1938 г. он направил в Конгресс запрос на проведение программы перевооружения. «Как главнокомандующего армией и флотом Соединенных Штатов, моя конституционная обязанность проинформировать Конгресс, что наша национальная оборона, в свете увеличивающегося вооружения других наций, не адекватна задачам национальной безопасности и требует увеличения...». Президент затребовал 20% увеличения флота (46 боевых и 26 вспомогательных кораблей).

Конгресс, как обычно, отреагировал спорами, изоляционисты назвали требование «супервоенноморским биллем», а сам законопроект чудовищным. Член палаты представителей Г. Бигелов от Огайо сказал: «Давайте не будем нацией старых идиотов, заглядывающих каждую ночь под кровать, разыскивая там немцев или японцев». Другое, наиболее распространенное, мнение по поводу укрепления национальной обороны в палате представителей выразил Т. Менли от Висконсина: «Если Соединенным Штатам нужно защитить себя, почему не потратить деньги на береговую оборону, зенитные орудия и другие оборонительные мероприятия, вместо того, чтобы тратить 75 млн. долл. на военные корабли, которые могут быть уничтожены бомбардировщиками стоимостью в 350 тыс.». Сенатор О. Мей также выступал против значительного увеличения флота. Он считал, что такой шаг будет слишком большим для обороны, но недостаточным для того, чтобы атаковать Японию, и слишком поздним, чтобы остановить Японию в Китае. Он выступал за флот достаточно сильный для защиты нации, но он был против акций, которые могли вовлечь США в войну. Тем не менее военно-морской акт прошел через Конгресс. 17 мая 1938 г. Рузвельт подписал новую программу военно-морского строительства. Он предпринял первый шаг по подготовке страны к войне.Параллельно с Соединенными Штатами начала укреплять свои военные позиции на Дальнем Востоке и Британская империя. 14 февраля Лондон объявил о продолжении укрепления Сингапура, а 2 марта опубликовал программу увеличения вооружений. Британию крайне беспокоила гонка морских вооружений, развязанная Японией в Тихом океане.

 

Триумф воли

Весной 1938 г. резко обострилась ситуация в Европе. На какое-то время Япония отошла на второй план и в политике США. Все взгляды были прикованы к Старому Свету. Рузвельт считал, что основные события предстоящего глобального конфликта развернутся в Европе и именно там будет решаться судьба мира на последующие десятилетия. Поэтому в Вашингтоне «были увлечены делами в Европе и развертыванием гитлеровской агрессии, в то время как обсуждения по вопросам Японии возникали и в контексте гитлеровской агрессии...».

В марте Германия совершила аншлюс Австрии. США пошли на фактическое признание объединения, 6 апреля американский Гос-деп опубликовал ноту, в которой говорилось, что американское правительство «считает необходимым из практических соображений закрыть миссию США в Вене и создать там генеральное консульство», в другой ноте Вашингтон требовал от правительства Третьего рейха признать австрийские долги правительству США и отдельным гражданам.

В мае разразился новый кризис. В Берлине перешли к новому акту трагедии. Немецкие войска были готовы напасть на Чехословакию, чехословацкая армия спешно занимала укрепления вдоль границы. США заняли выжидательную позицию. Вашингтон попросту не хотел вмешиваться в европейские дела, к тому не видели ни оснований, ни возможностей. 28 мая Хэлл выступил с обращением, призывая все страны придерживаться политики мира и пакта Бриана—Келлога. Белый дом вполне справедливо считал, что в Европе еще хватает сил, чтобы остановить Гитлера. Данная точка зрения имела вполне объективные основания, Третий рейх еще был слишком слаб. Слаб настолько, что в открытом конфликте не смог бы справиться даже с чехословацкой армией, не говоря уже о вооруженных силах Франции или Польши. Но Гитлер намеренно разыгрывал карту военного конфликта. Он хотел войны, но, возможно, был уверен в том, что европейские лидеры сдадут ему Чехословакию.

Надежды фюрера имели под собой почву — два основных силовых центра Европы — Великобритания и Франция — исповедовали политику умиротворения. Они шли на значительные уступки Германии и Италии сначала во время Гражданской войны в Испании, затем в вопросе об аншлюсе Австрии. Конечно, не всегда Лондон и Париж находили взаимопонимание, следовали одним курсом, но тем не менее вектора, выбранного в Англии, так или иначе придерживались во Франции. Гитлер считал Н. Чемберлена и Э. Даладье слабыми людьми и никчемными политиками, которые не смогут противостоять его, фюрера, настойчивости, напору и самое главное духу.

В Вашингтоне за событиями следили глазами своих послов. В Лондоне находился Д. Кеннеди, в Париже — У. Буллит, а в Берлине американскую миссию возглавлял X. Вильсон. Все трое были сторонниками линии британского правительства, то есть сторонниками умиротворения. Так, Кеннеди в переписке с Рузвельтом настаивал на том, чтобы американское правительство полностью поддержало правительство Н. Чемберлена в переговорах с Германией по вопросу мирного урегулирования германо-чехословацких противоречий .

Развитие чехословацкого кризиса проходило по выгодному для Третьего рейха сценарию. Правительство Чемберлена, действуя совместно с правительством Э. Даладье, стремилось урегулировать европейские проблемы путем умиротворения Германии, т.к. в противном случае опасалось европейской войны с неясным исходом. С целью добиться ряда уступок со стороны Чехословакии, в Прагу в июле 1938 г. была направлена миссия В. Ренсимена с предложениями английского посредничества. США в данной ситуации заняли положительную позицию в отношении английской политики. В августе Кеннеди заверил Чемберлена, что Рузвельт в чехословацком вопросе будет «следовать за Чемберленом; какой бы курс Чемберлен не избрал». В тот момент Рузвельт еще считал мирный исход возможным и солидаризировался с Чемберленом.

Заключительным этапом подготовки Мюнхенской капитуляции стала встреча Чемберлена с А. Гитлером в Берхтесгадене, которую Хэлл в интервью «Нью-Йорк таймс» назвал «исторической». Вашингтон давал не двузначно понять, что полностью одобряет линию Лондона.

24 сентября Буллит позвонил из Парижа Рузвельту и предложил обратиться с посланием к европейским державам прислать в Гаагу своих представителей для проведения переговоров по мирному урегулированию. Буллит предлагал президенту выступить в роли арбитра в европейских делах. 25 сентября в Госдепе подготовили текст послания, которое было вручено МИД Германии 26 сентября. Рузвельт призывал Гитлера воздержаться от применения силы и продолжить переговоры, говоря о возможности найти «мирное, справедливое и конструктивное решение спорных вопросов», а также указывая на то, что «экономическая система каждой втянутой в войну страны будет неминуемо потрясена, а ее социальная структура может рухнуть». Это же послание было направлено президенту Чехословакии Бенешу и премьерам Франции и Великобритании.

Дипломатические миссии США за рубежом 27 сентября получили инструкции придерживаться курса на мирное урегулирование. В тот же день Рузвельт обратился с личным посланием к Муссолини, убеждая последнего уговорить Гитлера не прибегать к военной силе, т.к. «конфликт будет бедствием для миллионов мужчин, женщин и детей Европы...». 28 сентября Рузвельт направил телеграмму аналогичного содержания непосредственно А. Гитлеру. 28 сентября были направлены инструкции Грю, Хэлл предложил ему обратиться к министру иностранных дел Японии, чтобы тот повлиял на своих немецких «друзей», и они не применяли силу.

В ночь с 29 на 30 сентября 1938 г. в Мюнхене было подписано соглашение между правительствами Англии, Германии и Франции, которое удовлетворяло германские притязания. Судетская область отошла к Третьему рейху. В Вашингтоне пришли к выводу, что ситуация в Европе стабилизировалась. Однако Рузвельт нем преминул воспользоваться сложившейся ситуацией. Американские газеты всячески критиковали и ругали Мюнхен. В головы граждан США отчетливо вколачивалась идея о противостоянии агрессии. Администрация, а точнее президент, стремился сломить дух изоляционизма. И его усилия приносили плоды: в соответствии с опросом журнала «Форчун», только 11,6% американцев сочли мюнхенское соглашение приемлемым, а 76,2% респондентов уверовали, что США примут участие в войне в Европе (за полтора года до этого — 22%). Общественное мнение менялось именно в ту сторону, которая была выгодна Рузвельту.

В личных посланиях Рузвельт высоко оценил работу своих дипломатов — Буллита и Кеннеди, поздравив их с «успешной работой». Он действительно считал Мюнхенское соглашение шагом в мирном направлении, хотя, возможно, наоборот, он отдавал себе отчет, что это самый важный шаг по направлению к войне в Европе. Войне, которая будет безусловно выгодна США, как Первая мировая сделала Америку безусловным экономическим лидером — Вторая сделает ее политическим.

Рузвельт абсолютно точно для себя определил, что продолжение политики умиротворения может привести лишь к войне еще в октябре 1938 г. Мюнхен стал последней остановкой, после которой президент уже не собирался следовать в фарватере английского кабинета. Тогда он сказал одному из своих ближайших помощников Г. Икесу, что если Чемберлен продолжит политику умиротворения Германии и в колониальном вопросе, заставит следовать таким же курсом Францию и они уступят Германии о. Тринидат и о. Мартинику, то немцы получат опорные базы у американского побережья. На такие уступки Рузвельт идти не собирался: «Если это случится, к островам будет немедленно направлен американский флот, чтобы занять их». В Европе вожжи были отпущены, но подпускать потенциального агрессора к своим берегам он не собирался. Параллельно президент решил несколько расширить свои полномочия во внешнеполитических делах. Он чувствовал приближение грозы. В январе 1939 г. Рузвельт предложил Конгрессу пересмотреть законы о нейтралитете, т.к. они оказывают «содействие агрессору» и могут «лишить помощи жертву агрессии». Но пока Мюнхенское соглашение действовало, оставалась ощутимая надежда на сохранение мира в Старом Свете.

Спокойное настроение в Вашингтоне продлилось недолго, 16 марта 1939 г. германские войска вторглись в Богемию и Моравию, оккупировали Прагу, а болгарские войска — Карпатскую Украину. Это означало конец чехословацкой государственности. Попытки Англии, Франции и США апеллировать к договорам, а также усмирить Гитлера дипломатическим путем провалились. Берлин просто не обращал на них внимания. Мюнхенское соглашение рухнуло, а правительство Великобритании было дискредитировано .

Теперь в Вашингтоне окончательно осознали неизбежность европейской войны. 14 апреля Рузвельт официально отреагировал на раздел Чехословакии, обратившись с посланием к Гитлеру и Муссолини, прямо обвинив их в агрессии и призвав дать гарантии 31 государству. Однако в Берлине на американский демарш не обратили внимания, там уже раскручивалась пружина другого конфликта. Весной 1939 г. Гитлер начал разыгрывать польскую карту.

Из великих европейских держав к тому моменту лишь Советский Союз не имел четких дипломатических и военных обязательств. Франция и Великобритания предприняли вялую попытку сколотить антигерманский блок. Весной — летом 1939 г. проходили англо-франко-советские переговоры о создании коалиции, Английское правительство осознавало свою слабость в «отсутствии могущественного союзника», однако Н. Чемберлен отнюдь не стремился к заключению альянса с СССР, видимо, предполагая на роль союзника США. В то же время близкий к английским правительственным кругам Д. Кеннеди считал, что Англия и Франция не пойдут на войну с Германией из-за Польши, т.к. следующим объектом гитлеровского нападения станет СССР. Возможный вариант продолжения прежнего курса читался довольно легко — отдать агрессору Польшу и Советский Союз в обмен на собственную безопасность.

Однако Рузвельт был куда дальновидней апологетов умиротворения. Он прекрасно понимал, что, получив в свое распоряжение людские, природные и материальные ресурсы двух восточноевропейских государств, Гитлер точно не остановится. Теперь, летом 1939 г., президент и слышать не хотел ни о каком умиротворении. Во-первых, из донесений посла в СССР Д. Дэвиса он знал, что военный потенциал Советского Союза значительно выше, чем принято считать, и то, что это государство «будет значительно более серьезным фактором, чем допускают европейские реакционеры, и может иметь самое большое значение». Во-вторых, посол во Франции Буллит также настаивал на том, что Германия не осмелится начать войну. Коренное изменение ситуации произошло 23 августа 1939 г., когда в Москве был подписан пакт Молотова—Риббентропа. 25 августа Лондон пошел на заключение англо-польского пакта о взаимной помощи, который был воспринят в Париже как создание англо-франко-польской коалиции против Германии. Однако и эта последняя отчаянная попытка отвести военную угрозу провалилась — 1 сентября вермахт перешел границу Польши, а 3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии — началась Вторая мировая война.

 

Поворот

В период с начала 1938 г. по сентябрь 1939 г. политика США на Дальнем Востоке фактически замерла. В Вашингтоне прежде всего ориентировались на развитие ситуации в Европе. Соединенные Штаты не хотели связывать руки дальневосточными проблемами до тех пор, пока не прояснится ситуация в Старом Свете. В то же время общественное мнение в стране все больше склонялось против Японии, так, весной 1939 г. изучение передовиц 700 ведущих американских газет показало, что 690 из них выступало за введение эмбарго. Подобные призывы раздавались и в Конгрессе, так, председатель комитета по международным отношениям К. Питмен требовал введения эмбарго вплоть до прекращения японской агрессии в Китае.

Изменения политических настроений и общественного мнения в США были нормальной реакцией на обострение международной обстановки. Несмотря на то что Белый дом не предпринимал активных шагов в отношении Японии, в Вашингтоне начали активно готовиться к войне. По правде говоря, Рузвельт начал готовить страну к войне задолго до «мюнхенского кризиса в сентябре 1938 г.». Политика «нового курса» носила милитаристский характер и во многом напоминала скрытые мероприятия фашистской Германии в 1933—1939 гг. Америка готовилась к мобилизации и войне. В марте 1938 г. в ответ на рост военно-морских программ Японии три державы—США, Англия и Франция—ввели в действие «скользящую» статью Лондонского морского договора 1936 г., так как «Япония... строит линейные корабли, водоизмещением и вооружением не подпадающие под ограничения». 30 июня США, Франция и Великобритания договорились об увеличении максимального тоннажа линейных кораблей, количественных ограничений не было уже с 1936 г. Вашингтонская система ограничения морских вооружений окончательно рухнула. Второй Лондонский договор был фактически расторгнут. Началась безудержная гонка вооружений.

Однако в официальных заявлениях Хэлл продолжал декларировать принципы нейтралитета и невмешательства. В то же время Рузвельт продолжал усиливать оборонный потенциал страны: ассигнования на военные нужды из бюджета продолжали возрастать. Кроме того, на военные же цели шли значительные суммы из фондов организаций, созданных в рамках «нового курса». Определенные перестановки произошли и в военном министерстве: в 1938 г. заместителем начальника штаба армии был назначен Д. Маршалл. В апреле 1938 г., когда немецкие войска завершали раздел Чехословакии, его назначили начальником штаба армии. На первой же встрече Рузвельт потребовал от него довести выпуск самолетов до 10 000 в год.

Пока Рузвельт конспиративно готовил страну и общественное мнение к войне, пока наблюдал за Европой, продолжение прежнего курса в отношении Японии все больше и больше шло вразрез с национальными интересами. Смотреть сквозь пальцы на японские злодеяния в Китае становилось экономически невыгодно. 19 ноября 1938 г. ситуация стала невыносимой. В этот день министр иностранных дел Империи заявил, что «японское правительство с настоящего момента приступает к проведению новой политики — политики сворачивания "открытых дверей" в Китае». Все — Япония фактически отказалась даже от любимой демагогии. 31 декабря Государственный департамент опубликовал первое за год жесткое заявление, в котором говорилось, что администрация США не признает японского «нового порядка» в регионе. Взаимные реверансы кончились.

4 января 1939 г. в ежегодном послании Конгрессу Рузвельт обозначил поворот американской внешней политики:«...мы можем, и мы должны воздержаться от любых действий или отсутствия действий, которые поощрят, помогут или взрастят агрессора». 31 января президент продолжил эту тему: «...я сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить независимость других стран, предоставляя им все за наличный расчет, то есть примерно сорока или пятидесяти государствам. В этом и состоит внешняя политика Соединенных Штатов». Он говорил об открытой военной помощи, единственное без предоставления кредитов — законы о нейтралитете по-прежнему действовали...

31 мая 1938 г. Япония совершила очередной акт агрессии, аннексировав Ханские острова (включая и французские колонии). В ответ на эти действия Хэлл направил жесткую ноту японскому правительству, в которой аннексия не признавалась. В Вашингтоне перестали спокойно наблюдать за японскими действиями на Дальнем Востоке. К ужесточению позиции подталкивала и накалившаяся ситуация в (о чем говорилось выше), дело шло к войне, в этом уже не сомневались. В военном министерстве исходили из того, что Япония может выступить совместно с Германией и Италией, поэтому в Вашингтоне было принято решение нанести удар по самому уязвимому месту Империи — военной экономике, абсолютно зависевшей от Соединенных Штатов. В апреле администрация начала обсуждение возможных экономических санкций против Японии.

27 мая 1939 г. государственный секретарь Хэлл ставит на повестку дня вопрос о пересмотре законов о нейтралитете: «Если мы введем эмбарго на экспорт с целью удержаться вне войны, логично будет распространить наше эмбарго на всех. Современная война — это не война только между вооруженными силами, это война между нациями во всех аспектах их бытия. Список контрабанды более неограничен вооружением и военными материалами... Он включает не только наименования, которые делают сражения возможными, но и почти каждое наименование, полезное для жизни вражеской нации... Таким образом, полное эмбарго на все виды экспорта будет однозначно разрушительным для нашей экономической жизни». То есть он призывал ввести различие между жертвой агрессии и агрессором и наложить полное, тотальное эмбарго на последнего. 6 июня заместитель Хэлла С. Уэльс продолжил эту мысль, заявив, что внешняя политика США предусматривает вооружение для самозащиты и пересмотр законов о нейтралитете.

Тем не менее в Конгрессе не восприняли настойчивых увещеваний из Белого дома и отказались пересматривать законы о нейтралитете. 1 июля Хэлл вновь обратился к Конгрессу, уверяя, что внесение изменений в законодательство просто необходимо. Следующий подобный адрес он направил 11 июля, а 18 июля обратился к законодателям совместно с президентом, однако к изменению позиции Конгресса это не привело.

Настойчивость американской администрации и стремление Рузвельта сломить изоляционистов оказало влияние не столько на конгрессменов, сколько на японское правительство. Там засуетились. 10 июля посол Японии в США К. Хириноши довел до сведении госсекретаря послание министра иностранных дел X. Ариты, в котором говорилось, что Япония готова «изучить использование двумя странами своего влиянии в случае невступления в войну в Европе», далее следовало заверение в том, что Япония не собирается вступать в военный альянс с Германией.

Несмотря на попытку примирения, Япония по-прежнему требовала от США уступок в осуществлении своего плана военных захватов. Демарш японской дипломатии не удался. Несмотря на то что США так же, как и Великобритания, летом 1939 г. стремились оторвать Токио от «оси» Берлин—Рим, правительства двух держав шли разным курсом. Чемберлен вновь схватился за свою палочку-выручалочку — умиротворение. 24 июля 1939 г. было подписано соглашение «Арита — Крейги», в соответствии с которым «правительство Его Величества... полностью признает нынешнее положение в Китае...». Его коллега Франклин Рузвельт, наоборот, избрал значительно более жесткую политику, стремясь заставить Японию изменить агрессивному курсу.

Первый удар Рузвельт нанес по самому слабому месту Японской империи. 26 июля 1939 г. посол Японии в США был поставлен в известность, что США денонсируют американо-японский торговый договор от 21 февраля 1911 г. и его срок истекает через «шесть месяцев от настоящей даты». Предстоящее аннулирование договора с США вызвало значительное беспокойство в военных кругах Японии. Американский демарш был не просто заявлением, которое можно было игнорировать. Это был первый шаг, следующим могло стать полное или частичное эмбарго. А вот это было страшно. Страшно потому, что японский флот заправлял в свои трюмы американскую нефть. Японская армия заливала в баки танков и самолетов американский бензин. Все: корабли и танки, орудия и самолеты, винтовки и пулеметы — делалось из американской стали. У Японии оставалось полгода.

Вдобавок к американской угрозе «подарок» преподнесла Германия. Третий рейх заключил пакт о ненападении с СССР — одним из главных врагов Японии на Дальнем Востоке. О том, как Гитлер чтит договоры, у японского правительства иллюзий не было, оно само относилось к соглашениям так же. Что, если единственный союзник оставил Империю один на один с США и Советами? В Токио заговорили о «коренном пересмотре политики». В запасе было полгода.

 

Война

Война не свалилась, как снег на голову, этот нарыв назревал давно и точно не стал неожиданностью для Франклина Рузвельта. Не успели еще засохнуть чернила на декларациях об объявлении войны, а президент уже говорил, что Америка останется нейтральной. Но в его речи проскочила серьезная оговорка: «...я не прошу каждого американца оставаться также нейтральным в мыслях». Он сам даже и не собирался оставаться нейтральным, причем не только в мыслях, но и в делах, но не сейчас, а потом, когда наступит время. Однако сейчас, в публичном выступлении, он оставался в легитимном поле, заявлял, что США «не позволят и не пострадают от превращения их территории или территориальных вод пригодными для целей войны». Он объявлял о введении эмбарго на экспорт вооружений и вступлении в действие закона о нейтралитете.

Произнося эту речь 3 сентября 1939 г., Рузвельт был уверен, что Гитлер в военном отношении значительно превосходит Англию и Францию. Он отдавал себе отчет, что позиция, которую в соответствии с конституцией и законодательством о нейтралитете теперь займет его страна, будет помогать Гитлеру, а не западным демократиям. Но в тот момент, в сентябре 1939 г., он не мог ничего изменить, у него просто не было конституционных возможностей это сделать. Атмосферу, царившую в Белом доме, отношение администрации и президента к происходящему прекрасно иллюстрирует запись в дневнике Г. Икеса: «Пока эмбарго остается в силе, мы на деле бросаем свою гирю на чашу весов Гитлера против Англии и Франции».

Ситуация менялась с калейдоскопической быстротой, уже через несколько дней после начала войны стало ясно, что Польша долго не протянет. Война втягивала в свою орбиту все новые страны — 17 сентября советские войска перешли восточную границу Польши. Еще одним государством на политической карте мира стало меньше. Но это было еще далеко не самым страшным, страшнее было то, что у Гитлера появился новый союзник. Союзник, который мог полностью обеспечить рейх всем необходимым. Теперь возможность экономического удушения Германии, как это было в Первую мировую войну, исчезла. Акции англо-французского альянса резко пошли вниз. Ситуация если не была катастрофой, то явно грозила ей. Рузвельт видел, что Лондон и Париж отчаянно нуждаются в помощи, и делал все, чтобы ее оказать. 21 сентября он заявил Конгрессу: «При отмене эмбарго Соединенные Штаты более вероятно будут в мире, нежели если закон останется в настоящем виде», Рузвельт настаивал на пересмотре закона о нейтралитете. Ему нужна была свобода рук, законодательные возможности для помощи антигитлеровской коалиции, но ни того, ни другого не было. 4 ноября президент воспользовался единственной лазейкой в законодательстве и объявил о введении принципа «кэш энд керри» — «плати и вези». Акт о нейтралитете в принципе не запрещал продажу вооружений воюющим странам, но за живые деньги и при условии самовывоза. Конечно, это был сомнительный выход, помощь, оказываемая по принципу «кэш энд керри», не могла быть достаточной и уж тем паче решающей. Но это было уже что-то. Самое главное США точно обозначили свою позицию — тотальное эмбарго для Германии и Италии и вся возможная помощь союзникам. Это был первый шажок в сторону от нейтралитета.

Тем временем в Европе ситуация несколько стабилизировалась. Гитлер поглотил Польшу и остановился, сил для войны с англо-французской коалицией у него пока не было. В Старом Свете началась «странная война». Французы и англичане закрепились на линии Мажино, а немцы на Западном вале — даже выстрелы в этой войне были редкостью. На какой-то момент многим стало казаться, что настоящей войны не будет. Но Рузвельт был не из их числа, он пришел к выводу, что начинается процесс резких геополитических изменений. Он усматривает новые перспективы для своей страны, он хочет, чтобы в результате этой войны Америка наконец заняла подобающее ей место в мировой иерархии — место лидера.

В Овальном кабинете больше не видят возможности для мирного урегулирования европейского конфликта. Президент уже ни на йоту не верит в миролюбивые заверения нацистского лидера. Рузвельт оставляет без ответа предложение Гитлера о мире и американском посредничестве. Президент и слышать не хочет об умиротворении. Он совершенно безучастен к призывам Кеннеди стать спасителем мира. Рузвельту просто была нужна эта война, и он не собирался ее завершать. Точнее, он собирался ее завершить, но так, как сочтет нужным. Франклин Делано все чаще декларировал свое желание раздавить нацизм. В октябре 1939 г. Икес, ближайший помощник Рузвельта, записал в дневнике: «Я все более убеждаюсь в том, что... он... уничтожит, в свою очередь, Гитлера, даже если ему удастся уничтожить Францию и Великобританию».

Рузвельт понимал, что война приобретает глобальный характер, а коль скоро так, то и последствия ее будут глобальными. Он видел, что бывшие мировые центры силы сойдут на нет и на их место должны прийти новые. Собственно, его задача теперь заключается в том, чтобы занять освободившееся место. Рузвельт начинает действовать в данном направлении. В декабре 1939 г. при администрации создается «Консультативный комитет по вопросам международных отношений», его основной задачей является исследование принципов, которые должны лечь в основу желательного мирового порядка после войны. Рузвельт оказался куда большим прагматиком, чем его бывший босс В. Вильсон, президент стремился определить цели еще до вступления в войну, во время войны он собирался их достичь. Ему необходимо было четко видеть пути, посредством которых он сможет вывести США в мировые лидеры.

В 1939 г. США начинают оказывать помощь союзникам, тем не менее назвать эту помощь активной нельзя, т.к. ее размеры были малы, а торговый флот США в соответствии с актом от 4 ноября для Парижа и Лондона был «потоплен». Практически замерла и дальневосточная политика, оба соперника на Тихом океане ждали, как разрешится противостояние в Европе. Первой обозначила свою позицию Америка 19 октября 1939 г., выступая с речью в Японо-Американском обществе в Токио, посол Грю резко высказался о японской политике, т.к. «американский народ был глубоко шокирован широким применением бомбовых ударов в Китае, не только из соображений гуманизма, но и из-за прямой угрозы жизни американцев и собственности, сопровождающейся потерями американских жизней, уроном американским гражданам...», — в речи содержался прямой намек на уничтожение американских кораблей год назад. Однако в целом его выступление носило скорее примирительный характер. Японию призывали успокоиться и соблюдать ранее подписанные договоры.

Японский кабинет оказался в условиях всевозрастающей зависимости страны от американских поставок — начало войны в Европе привело к нарушению торговли с Германией и другими европейскими странами, — что привело к росту американского импорта на треть в конце 1939 г. В этих условиях премьер Н. Абэ стремился наладить отношения с США и сгладить противоречия. Рузвельт понимал, в каком положении оказалась Япония, и продолжал усиливать давление. 5 октября он отдал приказ перебазировать часть кораблей Тихоокеанского флота на Пёрл-Харбор, тем самым давая понять, что Америка может начать действовать. Президент стремился заставить Империю отказаться от сотрудничества с Германией и ее союзниками и следовать американским курсом. В Токио поняли, что Вашингтон вступит в войну на стороне Лондона и Парижа.

Стремясь хоть как-то вылезти из этого болота, японская дипломатия попыталась активизировать свои действия на фронте американо-японского торгового договора. Осенью 1939 г. прошли кратковременные консультации между послом Грю и министром иностранных дел адмиралом Номура, однако к положительному для Японии результату они не привели — американская администрация не желала заключать новый торговый договор. Имперское правительство всячески попыталось дать понять Вашингтону, что готово идти на определенные уступки. 24 октября Токио заявил о выходе из стерлингового блока и переходе в долларовый, открыто декларируя свою экономическую зависимость и заинтересованность в США. В декабре Номура заявил о готовности Японии отменить запрет навигации иностранных судов по р. Янцзы, введенный в 1938 г. Однако Вашингтон хранил молчание, японские ухаживания явно были недостаточными.

Не справившись с задачей урегулирования отношений с США, кабинет Абэ подал в отставку 14 января 1940 г. Новое правительство было поручено сформировать адмиралу в отставке М. Ёнаи, чьей приоритетной задачей также спало урегулирование с Вашингтоном. Министерская чехарда в Токио была следствием отсутствия в правящих кругах Японии единства по вопросам внешней политики. Японская элита просто не понимала, в каком направлении двигаться. Страна фактически находилась во внешнеполитической изоляции. С одной стороны, США, Англия и Франция, которые не признавали захватов в Китае, с другой — Германия, заключившая союз со злейшим врагом Империи — СССР. Казавшийся еще недавно огромным спектр альтернатив теперь улетучился, Япония оказалась в одиночестве среди враждебного мира.

1 февраля 1940 г. министр иностранных дел Японии Арита предложил третьим странам принять активное участие в создании «нового порядка» в Азии, а также заявил, что Япония «стремится увидеть развитие китайской торговли и приветствует иностранные инвестиции в Китай, до тех пор пока они носят чисто экономический характер....это... также желание нового Центрального правительства Китая, которое уже практически сформировано». Очередное заискивание перед Вашингтоном, в Токио продолжали думать, что Соединенные Штаты стремятся отстоять только экономические интересы в регионе. Но мир катастрофически быстро менялся, и японское правительство просто не успевало за этими изменениями — официального ответа на предложения не последовало. 30 марта было объявлено о создании правительства Ван Цзивэя в Нанкине, США ответили отказам его признать и объявили о поддержке Чан Кайши, за которого было «большинство китайского народа». Это был ответ на все японские предложения — США соглашались сотрудничать только при условии отказа Токио от всех завоеваний тридцатых годов. Но это было слишком для Японии.

26 января 1940 г. истек срок действия американо-японского торгового договора. А вопрос о пролонгации по-прежнему продолжал висеть в воздухе. В подобных условиях Имперское правительство пришло к выводу, что экономические интересы страны и прежде всего сырьевые трудности необходимо решить за счет давления на богатую каучуком, оловом и нефтью Голландскую Восточную Индию (Индонезия). Планы японского правительства быстро стали достоянием Вашингтона. В конце 30-х гг. американская разведка и криптология сделали значительный прорыв и смогли полностью расшифровать японские дипломатические коды. Пока Токио пребывал в блаженном неведении, Рузвельт каждое утро читал важнейшие депеши японского МИД. 23 февраля 1940 г. Рузвельту стало известно о японских планах оказать дипломатическое давление на португальский Тимор и Голландскую Восточную Индию с целью получения приоритетных прав на экспорт нефти. Кроме того, японская военщина собиралась послать «советника» в Боливию, богатую оловом, необходимым для японского военно-промышленного комплекса. В конце февраля Япония перешла к действиям, потребовав от Индонезии отменить ограничения на ввоз японских товаров и предоставить Манчжоу-го возможности для капиталовложений в Восточной Индии.

9 апреля 1940 г. вермахт начал норвежскую компанию. Германские войска вторглись в Данию и Норвегию. Новый виток войны в Европе отвечал японским планам захвата Индонезии. Для Токио захват голландских колоний был крайне перспективен и решал значительную часть экономических трудностей страны, в особенности в вопросе обеспечения страны нефтью. Однако, не будучи окончательно уверенным в исходе боев в Европе, кабинет Енаи предпринял попытку лавирования, заявив 15 апреля, что Япония заинтересована в сохранении статус-кво в Голландской Восточной Индии, то же повторил посол в США К. Хориноути в беседе с Хэллом 16 апреля .

США не собирались допустить усиления позиций Токио в Индонезии. Попытки японской стороны решить вопрос о включении Голландской Восточной Индии в зону «нового порядка» через переговоры между Хориноути и Хэллом провалились. 17 апреля госсекретарь заявил, что вмешательства во внутренние дела Индонезии со стороны Японии или изменение статус-кво в регионе нанесут ущерб стабильности. Он призвал японскую сторону воздержаться от применения силы и решить все спорные вопросы на основе действующих договоров — «законным» порядком. В качестве подтверждения серьезности намерений Вашингтона весь Тихоокеанский флот США в апреле был перебазирован на Гавайи. Соединенные Штаты подкрепляли свои просьбы жерлами пушек.

10 мая 1939 г. германские войска приступили к операции против Франции и вторглись в пределы Бельгии, Люксембурга и Нидерландов. Уже 22 июня 1940 г. было подписано перемирие между Францией и Германией, означавшее захват Гитлером всей Западной Европы. Коалиции стран «оси» теперь противостояла только Великобритания. Успехи немецкого оружия резко изменили расстановку сил в мире. Завязшая в войне с Китаем Япония, не видевшая перспектив ни военной, ни политической победы, получила возможность подчинить себе азиатские колонии Нидерландов, Франции и Великобритании. Аппетиты правящей верхушки росли, поэтому Ёнаи, не видевший перспектив в заключении военного союза с Германией, был вынужден подать в отставку.

Рузвельт отреагировал на события в Европе обращением к Конгрессу 16 и 31 мая, требуя расширения военных и военно-морских программ и увеличения их финансирования. Доведения производства самолетов до 50 000 машин в год — фантастическая цифра. В этой связи следует отметить, что несмотря на то, что военное и военно-морское министерства были «запуганы мощью изоляционистских настроений в Капитолии», большинство изоляционистов были патриотами-американцами и средств на оборону не жалели. В течение 1937—1941 гг. Конгресс (за исключением одного случая в 1938 г.) ассигновал на оборону каждый раз суммы большие, чем те, которые запрашивало правительство. Теперь же, летом 1940 г., весь мир был шокирован военной слабостью Франции, ведь до того она считалась сильнейшим государством Европы. Американцы срочно стали наращивать свою военную мощь. 14 июня 1940 г. Конгресс принял закон об 11%-ном увеличении флота, а 19 июля еще один закон о 70%-ном увеличении флота. Американские ВМС должны был пополниться 18 авианосцами, 7 линкорами, 27 крейсерами, 115 эсминцами и 43 подводными лодками.

Таким образом, президент приступил к полномасштабной подготовке страны к войне. Заодно решая проблему стимулирования собственной экономики за счет увеличения военных заказов. В то же время США всеми силами стремились укрепить свое положение в Западном полушарии, проведя в течение сентября 1939—1940 гг. ряд совместных конференций с латиноамериканскими странами. В результате этих саммитов было принято решение о трехсотмильной зоне безопасности вокруг обеих Америк. Вашингтон добился того, чтобы из Латинской Америки были выдворены военные миссии стран «оси», их попросту заменили на американские. В Южной Америке начали, как грибы, расти штатовские военные базы. Рузвельт стремился не дать ни единого шанса Гитлеру получить плацдарм на американской территории. Он укреплял тылы.

В США все сильнее росло беспокойство за собственную безопасность, уже 26 мая 1940 г. в одной из радиотрансляций «У камина» — вечерние передачи по радио, которые вел сам президент, Рузвельт заявил: «Рухнули упования на то, что мы удалены и изолированы от остального мира и тем самым будто бы застрахованы от опасностей, угрожающих другим странам». Теперь стратегов Вашингтона больше всего заботил «вероятный переход в руки» Гитлера английского и французского флотов. Атлантический океан переставал быть надежной стеной для США, он «был защитой для Соединенных Штатов, скорее всего потому, что британский флот патрулировал его». А если королевского флота вдруг не станет? Для Соединенных Штатов стало жизненно важным, безусловно, необходимым, чтобы Англия продолжала борьбу. Но Британия, сражаясь в одиночку, быстро слабела, финансовая система страны трещала по швам, отчаянно не хватало всех видов вооружений, даже знаменитый британский флот испытывал жестокую нужду в кораблях. Казалось, еще немного, и Альбион станет еще одним гау Третьего рейха.Однако действительной помощи США могли оказать немного, американская промышленность еще не набрала необходимых оборотов и не могла поставлять много современного оружия. Англия была бы согласна и на устаревшее, но и его не было — военные запасы в США были крайне скудными. Зачем большие запасы, когда армии практически нет, а вероятных противников нет вообще. В 1940 г. численность сухопутной армии США не достигала и двухсот тысяч человек. Только сентябре 1940 г., через год после начала Второй мировой войны, через Конгресс приняли закон о 10%-ном увеличении армии и о включении в состав вооруженных сил США Национальной гвардии (241 600 человек). Только к июню 1941 г. планировалось довести личный состав до 1, 4 млн. человек. А еще были проблемы с законодательством и изоляционистами в Конгрессе.

Падение правительства Н. Чемберлена и приход к власти в Великобритании У. Черчилля 10 мая 1940 г. несколько разрядили напряженность в Белом доме, стало ясно, что политика «умиротворения» не продолжится. Но радость омрачалась тем, что Великобритания была крайне слаба. Жизнь Альбиона висела на волоске, не имевший собственных ресурсов остров питался за счет морской торговли. Но жизненные артерии морских перевозок перерезались немецкими субмаринами. «Волчьи стаи» германских подлодок грозили поставить страну на колени. 2 сентября 1940 г. Рузвельт удовлетворил неоднократные просьбы Черчилля о передаче эсминцев, в которых Англия остро нуждалась для борьбы с немецкими субмаринами. В соответствии с договором между двумя странами США передавали 50 устаревших (времен Первой мировой) эсминцев в обмен на аренду баз в Западном полушарии на 99 лет.

К концу 1940 г. стало ясно, что продолжать помощь Англии на прежней основе «плати и вези» невозможно, Великобритания была истощена, остро нуждалась в коммерческом тоннаже и практически исчерпала свои финансовые резервы. Но вплоть до поздней осени президент не мог предпринимать активных действий, он даже не пытался разрабатывать долгосрочную стратегию. Лишь выиграв очередные выборы, в Белом доме приступили к обсуждению дальнейшей линии поведения.

 

Германия прежде всего

12 ноября 1940 г. на стол президента лег меморандум адмирала Старка. Этому документу было суждено сыграть важную роль в формировании курса Соединенных Штатов. Адмирал рассуждал о том, что ждет Америку в случае поражения Англии, и приходил к неутешительным выводам — противостояние всему миру. По мнению Старка, Соединенным Штатам следовало во что бы то ни стало спасти Альбион, вплоть до участия американских войск в сухопутных сражениях с Германией. «Соединенным Штатам надлежит в дополнение к военно-морской помощи послать военно-воздушные силы в Европу или Африку (или в оба этих региона), принять весомое участие в наземном наступлении». План, ставивший на первое место Европу, в корне менявший весь курс американской политики, произвел сильное впечатление на президента.

Рузвельт воспринял многие идеи адмирала, однако предпочитал придерживаться более размеренного курса. 17 января 1941 г., после обсуждения положения с главами военных ведомств (Стимсон, Нокс, Старк, Маршалл) и Хэллом, президент обозначил приоритетный курс Америки: «Армия не должна ориентироваться на агрессивные действия до тех пор, пока она не будет к ним полностью готовой; наш военный курс должен быть консервативным до тех пор, пока наша мощь не будет развернута». Тем не менее Рузвельт сознавал, что ситуация меняется столь стремительно, что любой курс, выработанный сегодня, может безнадежно устареть завтра. Он назначил еженедельные (по вторникам) встречи со Стимсоном, Ноксом и Хэллом для обсуждения положения и дальнейшей стратегии США.

Тем не менее английский вопрос ни на минуту не сходил с повестки дня. Силы британской империи иссякали, она вела беспрецедентную в мировой истории воздушную «битву за Англию». Ассы люфтваффе стремились путем воздушных бомбардировок поставить остров на колени. Лондону не хватало оружия, но и на закупку его в США уже не было средств. Стремясь получить в Америке кредиты, Британское правительство пошло на беспримерный шаг, предоставив Белому дому полную информацию о своем финансовом положении. «Впервые в истории, — говорил министр финансов США Моргентау, выступая перед комиссией по иностранным делам сената, — одно государство, одно правительство дает в распоряжение другого цифры подобного рода». В Вашингтоне поняли, что долго Англии не продержаться. Империя находилась на пороге финансового краха, она могла попросту развалиться, что вновь изменило бы геополитическую ситуацию в мире, и далеко не в пользу Америки. Требовалось действовать, и в этих условиях Рузвельт предпринял отчаянную попытку давления на законодателей. И добился успеха. 11 марта 1941 г., пройдя все законодательные инстанции, был принят закон о «ленд-лизе». Принцип действия закона президент объяснял следующим образом: Америка передает вооружение и стратегические материалы, которые должны быть возвращены после войны. Несмотря на казуистику, суть закона сводилась к предоставлению военных кредитов странам, с которыми США заключили соответствующее соглашение. Кроме того, американские поставки теперь могли доставляться кораблями торгового флота Соединенных Штатов, что в значительной мере облегчало жизнь Англии.

Теперь США официально стали нейтральным «арсеналом демократии». А на деле вели себя далеко от того, что предполагает статус невоюющей державы. 30 марта 1941 г. интернированные суда, принадлежавшие Германии и Италии, находившиеся в портах США, были реквизированы — что в соответствии с международным правом являлось актом агрессии. Подобных акций на протяжении 1940—1941 гг. со стороны США было много, однако Третий рейх стойко сносил оплеухи, опасаясь открытого вступления Америки в войну.

Именно в конце 1940 г. в военных кругах Вашингтона и в Белом доме вызревает стратегия «Германия прежде всего», суть которой сводилась к тому, что основную угрозу для США представляет Третий рейх и его необходимо разгромить. Тем не менее официального повода для вступления в войну не было. Следует также учитывать, что во время выборов 1940 г. Рузвельту пришлось пойти на ряд уступок именно по вопросам внешней политики, в течение предвыборной компании он не раз заявлял, что американские солдаты не будут посланы на чужую войну. В феврале 1941 г. опросы общественного мнения показали, что против каких-либо переговоров с Гитлером — 79% американцев, но еще больше было против вступления США в европейскую войну— 88%. Таким образом, Рузвельт был вновь вынужден вопреки своему желанию наблюдать происходящее со стороны.

 

Дранг нах остен

Здесь мы позволим себе сделать некоторое отступление от общей темы книги и разобраться с несколькими историческими фактами, крайне важными для понимания того, что происходило в 1941 г. Прежде всего стоит отметить факт, довольно редко упоминающийся историками. Весной 1941 г. англичане фактически проиграли битву за Англию. По английским данным, королевские ВВС потеряли в три раза меньше самолетов, чем противник (по немецким, в два), однако стоит отметить, что англичане теряли исключительно истребители, в то время как Германия в основном бомбардировщики. То есть истребительная авиация Третьего рейха не понесла значительных потерь. К чему мы приводим эти данные? Просто, чтобы показать несостоятельность той точки зрения, что потери в авиации заставили Гитлера отказаться от плана высадки на Британские острова. Для прикрытия десанта с воздуха нужны именно истребители, для поддержки его с воздуха пикирующие бомбардировщики, а их у рейха было в избытке и намного больше, чем у англичан. Не потери в самолетах заставили отказаться от десанта.

Сложнее дело обстоит с десантными средствами, их действительно не хватало, но это также не причина отказа от наземной операции против Англии. Экономические возможности Германии и промышленные мощности вполне позволяли создать их в достаточном количестве.

Битва за Англию была практически проиграна не только в воздухе, но и на море. В мае 1941 г. германские подводные лодки потопили кораблей втрое больше, чем могли произвести все верфи Англии, и вдвое больше, чем могли произвести на английских и американских верфях, вместе взятых. Продлись такое упорство немецких военно-морских сил еще полгода — год, и в Англии не надо было бы высаживаться — там просто не было бы живых. Голод страшная штука. Что бы стало с Британией, не поверни вермахт на Восток? Ответ довольно прост: промышленные возможности рейха были бы перенаправлены на строительство самолетов, кораблей и подводных лодок. Вместо 10 субмарин в месяц в строй вступало бы 20— 30, у англичан просто бы не хватило сил, чтобы сражаться с такой армадой. Альбион был бы задушен.

Но вот вопрос: почему этого не произошло с Англией? Почему Гитлер не высадил десант (даже не попытался), почему похоронил операцию «Морской лев», почему повернул на Восток против лояльной и фактически союзной державы? На самом деле ответ кроется не в военных потерях, и не в неготовности десантных судов. В действительности фашистский диктатор и не собирался нападать на Англию. Не собирался потому, что это было невыгодно экономически и политически, чисто военные реалии 1941 г. здесь ни при чем.

Дело в том, что за решениями Гитлера всегда стоял хорошо продуманный расчет, который опирался на хорошую информированность. Диктатор опирался не только на свою великолепно разрекламированную интуицию (хотя полностью отбрасывать этот фактор тоже нельзя), но и на достоверные данные. В сентябре 1939 г., начиная войну, он считал Великобританию врагом номер один, однако рассчитывал на соглашение с ней. Идея союза с Британской империей сложилась у него довольно давно, еще во время написания «Майн кампф», и довлела над его решениями длительное время.

Гитлер имел довольно смутное представление о стратегии, политический авантюрист, он действовал, как только видел возможность, как правило, идя «ва-банк». Так было с Австрией, с Чехословакией и с Польшей. Когда весной 1940 г. вермахт триумфально шествовал по Франции, в Берлине отсутствовал даже намек на план дальнейших действий. После победы встал вполне резонный вопрос: что дальше? А дальше необходимо было действовать.

Нацизм является паразитической формой правления, он не мог существовать без подпитки извне, без продолжения экспансии, быстрых и легких побед. Только за счет военных побед, золотого душа из контрибуций и реквизиций, только за счет других народов можно было обеспечить достаток немцев, стабильность внутри рейха, политическую опору. Причем Гитлеру нужны были результаты немедленные, ощутимые, конкретные. Вплоть до победы над Францией нацистам удавалась следовать данному императиву.

Отметим и еще один факт, мимо которого почему-то проходят все историки. Гитлер панически боялся собственного народа. Диктатор боялся революции и своего свержения. «Он боялся народных выступлений в случае принятия непопулярных мер. Требовал строить новые правительственные здания с пуленепробиваемыми ставнями, стальными дверями и т.п. По этой же причине планировалось построить казармы лейбштандарта "Великая Германия" рядом с новой резиденцией Гитлера» — это написал один из самых близких к фюреру людей, его личный архитектор А. Шпеер. Действительно, зачем человеку, который обожествлял себя, считал непобедимым воителем, избранником судьбы, «пуленепробиваемые ставни», не от англичан же защищаться? Не по этой ли причине практически всю войну Гитлер провел в «Волчьем логове», спрятанной в лесах военной ставке, а не в Берлине? Не по этой ли причине немецкая экономика не была переведена на военные рельсы вплоть до 1943 г.? И не поэтому же до конца войны немецкие фабрики вместо снарядов производили щипчики для перманента? А это все было, и фюрер действительно боялся своего народа.

А вот летом 1940 г. что делать дальше, было неясно. В Западной Европе только союзники да отделенная Ла-Маншем Англия, на Востоке — громадные пространства СССР. Близкой и простой целью казалась Великобритания: армии нет (потеряна во Франции), экономика на грани краха, авиация слаба и по большей части допотопна. И в конце июня — начале июля Гитлер отдает, казалось, логичный приказ — подготовить и провести операцию по вторжению на Английские острова. Но сил и средств оказалось мало, к августу фюрер понял, что операция такого масштаба крайне сложна и длительна. И для начала перенес ее на май 1941 г. Но это был не более чем маневр, уже в июле он не собирался высаживаться на Альбионе. Дело в том, что он не раз высказывался в том духе, что завоевывать Британские острова будет политически и экономически бессмысленно. Экономически потому, что на острове не было полезных ископаемых, он даже не мог сам себя прокормить, и взваливать на плечи рейха, который и так импортировал продовольствие и стратегическое сырье, еще одну «потребляющую» территорию было глупо. Политически развал Британской империи ничего не давал, Гитлер понимал, что основной ценностью Англии являются ее колонии, а вот их получить ему бы не дали. У Германии просто не было достаточно мощного флота, чтобы участвовать в борьбе за британское наследство, следовательно, дивиденды получат США, Япония и, возможно, Советский Союз...

Значит, не было для Гитлера смысла нападать на Англию, он прекрасно помнил десант в Норвегии и потери, так зачем нужна была кровавая операция, которая кроме крови другого дохода не принесет. А в случае поражения вообще политический крах. Нет, на самоубийство он идти не собирался. В дополнение, Англия была не опасна, открыть второй фронт в 1941 г. она не могла даже совместно с Америкой, как, впрочем, и в 1942 г.

В то же время Советский Союз казался фюреру колоссом на глиняных ногах. Это подтверждали и многие донесения. Кроме того, уничтожить большевистское государство — цель жизни, а в 1940 г. казалось, что в его руках достаточная мощь, чтобы раздавить это государство. Гитлер, отдавая приказ о разработке плана нападения на СССР, в конце июля 1940 г., то есть через несколько недель после приказа о подготовке «Зее леве», считал, что русские на него не нападут. 31 декабря 1940 г. он в письме Муссолини напишет: «Пока жив Сталин... я не поверю, что Россия предпримет какие-либо шаги нам во вред». Это мы написали для сторонников теории превентивной войны.

К сентябрю, в соответствии с показаниями фельдмаршала Паулюса на Нюрнбергском трибунале, план «Барбаросса» уже существовал, но был недоработан. На границу с Советским Союзом уже перебрасывались войска. Строились новые ветки железных дорог, разворачивались линии связи. Таким образом, осенью подготовка к нападению на СССР шла полным ходом — ориентировочный срок 15 мая 1941 г. Но в мае 1941 г. невозможно было провести две взаимоисключающие операции, Гитлер уже забыл об Англии, он видел новый, более аппетитный кусок...

 

Ходы и выходы

Изменение расстановки сил в Европе привело к активизации японских милитаристов, которые ревностно наблюдали за успехами Германии и неспособностью западных стран обуздать агрессора. 22 июня 1940 г. в Японии был сформирован 2-й кабинет принца Коноэ, основной задачей которого стало создание Великой Восточноазиатской зоны сопроцветания. Министерство иностранных дел возглавил прогермански настроенный Е. Мацуока. У нового правительства существовал выбор возможного направления экспансии, как на юг — против Великобритании, так и на север — против СССР. Летом 1940 г. в Вашингтоне довольно трезво оценивали сложившуюся на Дальнем Востоке обстановку. Администрация Рузвельта впервые столкнулась со столь серьезными вызовами, вообще Америка еще никогда не стояла перед лицом столь угрожающей ситуации. Европа целиком лежала у ног Гитлера, а сохранившие суверенитет страны были его союзниками и вассалами. На Тихом океане резко активизировалась Япония, воспользовавшись поражением Франции, она надавила на ее правительство, требуя перекрыть границы Индокитая.

12 июня 1940 г. Имперское правительство заключило пакт о ненападении с Таиландом, укрепив таким образом свои позиции на границах с Индокитаем. Уже 18 июня Япония потребовала от властей Индокитая прекратить всякую прокитайскую деятельность под угрозой вооруженной силы. 20 июня вице-министр иностранных дел Японии Тани заявил французскому послу в ультимативной форме, что если помощь Китаю по дороге Индокитай—Юньнань не будет свернута, то японские вооруженные силы предпримут необходимые военные действия. Параллельно подобное требование о закрытии Бирманской дороги было направленно английскому кабинету. Отчаянно сражающаяся за свое существование Англия чувствовала себя слишком слабой на Дальнем Востоке. В результате англичане сочли за лучшее перекрыть морское сообщение с чанкайшистским Китаем через Гонконг и главную континентальную дорогу через Бирму. 20 июня французское правительство также уступило японскому давлению. Китай фактически остался один на один с Японией без надежды на помощь.

Рузвельт теперь явственно ощущал неотвратимое приближение финального выяснения отношений с Токио, но у него на руках оставался последний козырь — выбор времени. Японская империя просто не могла самостоятельно развязать войну против США — уж слишком велика была экономическая зависимость, и до тех пор, пока Соединенные Штаты продолжали торговать с Токио, можно было не опасаться самурайских мечей. Тем не менее Америке срочно требовалось консолидироваться с Соединенным королевством и определить для себя вектор дальнейшей политики. Однако английские уступки в Восточной Азии вызывали беспокойство. 18 июня ведущие американские политики — военный министр Стимсон, военно-морской министр Нокс и министр финансов Моргентау — наведались в британское посольство. Они обсуждали сложившуюся ситуацию с послом лордом Лотианом. Последний вновь и вновь давал понять, что Англия готова сражаться где угодно, в том числе и в Тихом океане, однако если получит действенную американскую помощь, то есть если США вступят в войну. При этом англичанин изложил свой план действий. В Лондоне не считали ситуацию безнадежной, при условии полной американской поддержки. Американским лидерам было предложено обдумать следующий вариант — США прекращают поставки нефти и нефтепродуктов Японии, а англичане взрывают нефтяные месторождения в Ист-Индии, тогда японская военная машина остановится из-за отсутствия горючего. Моргентау немедленно изложил план Лотиана Рузвельту, президент был крайне заинтригован рисовавшимися перспективами.

Однако бросаться стремглав, напролом президент не собирался. Он знал, что любой план всегда хорош только на бумаге, действительность нередко вносит такие коррективы, что последствия предугадать просто невозможно. Было решено прощупать позицию Японии. 24 июня американское правительство через посла Грю конфиденциально предложило имперскому правительству обменяться нотами по вопросу о сохранении статус-кво в Тихоокеанском регионе. 29 июня правительство Коноэ ответило, что Япония является стабилизирующим фактором в Азии, а «страны Восточной Азии и Южных морей географически, исторически, расово и экономически очень тесно связаны». Данный ответ базировался на принятом 28 июня документе «Новые основы внешней политики Японии», в котором говорилось, что японское правительство приложит все силы, чтобы не допустить изменения статус-кво в регионе, могущее помешать разрешению «китайского инцидента», в нем также ставилась задача фактического недопущения в регион Англии, США или Германии и Италии, и говорилось о невмешательстве Японии в европейскую войну. То есть Япония не только не собиралась останавливаться, она, наоборот, решила расширить свою экспансию. Для Вашингтона эта новость не стала сюрпризом.

В конце июня — начале июля 1940 г. японское правительство предприняло серьезный нажим на правительство Виши и начало стягивать войска к границам Индокитая. Япония стремилась как можно быстрее захватить Индокитай, чтобы получить необходимые ресурсы для подготовки к большой войне. 1 августа правительство Коноэ опубликовало документ «Об основных принципах национальной политики», в котором говорилось о приоритете создания зоны сопроцветания, в которою японцы включали: Индокитай, Индонезию, Таиланд, Малайю, Бирму, Британское Борнео, Филиппины, а в дальнейшем даже Индию, Австралию и Новую Зеландию.

Действия Токио вынудили Рузвельта бросить первый пробный шар. 25 июля 1940 г. президент после длительных консультаций с военным министром подписал прокламацию об ограничении экспорта нефтепродуктов за пределы Западного полушария. Этот шаг во многом явился результатом июньских предложений англичан. Но как санкции его никто в Белом доме не воспринимал. Чтобы хоть как-то смягчить впечатление от этого демарша Госдеп 26 июля выпустил пояснения, в которых говорилось, что ограничение поставок касается только высокооктанового бензина. 31 июля 1940 г. эмбарго на поставки авиационного бензина за пределы Западного полушария, в том числе и в Японию, начинает действовать. Вашингтон просто давал понять Токио, что будет, если Империя попытается себя вести не так, как того хотят в Вашингтоне.

В данный момент Рузвельт не стремился к войне с азиатской империей, во-первых, эта война значительно снизила бы шансы на победу в Европе, победу, с которой президент связывал особые надежды для будущего страны, а во-вторых, он стремился получить определенную выгоду от дальнейшей японской агрессии. Как уже не раз говорилось, Токио имел два варианта продолжения агрессии — на юг (фактически война против Англии и, возможно, США) и на север против СССР.

Введение экономических санкций могло «толкнуть Японию в объятия России» и укрепить пока еще не окончательно сформировавшийся блок Германии, Италии, СССР и Японии — возможность такой коалиции сбрасывать со счетов не приходилось. Кроме того, эмбарго вынудило бы Империю искать новые источники нефти, прежде всего в Индонезии. Оба варианта сулили только одно — неизбежную войну на Тихом океане, а в Вашингтоне считали, что для конфликта время еще не пришло. Недаром, когда попытка ввести хотя бы частичное эмбарго провалилась, Рузвельт просто закрыл глаза на новые японские требования. Напуганная поведением США, Империя потребовала от Индонезии увеличения в шесть раз годичных поставок нефти. Госдеп порекомендовал голландским властям в подобных условиях удовлетворить японские притязания на 60%. Неправда ли, очень похоже на политику умиротворения? Неудивительно, что советские историки ее так и воспринимали и нещадно клеймили пораженческий курс США. Но в действительности курс Рузвельта на данном этапе ничего общего с умиротворением не имел. Он даже не был продолжением политики попустительства агрессии, то была попытка тонкой дипломатической интриги, которая в случае успеха сулила кардинальное изменение ситуации. Причем на этот раз в пользу англо-американской коалиции.

Так чего же хотели в Белом доме от Японии? Для Рузвельта вообще было характерно ставить грандиозные задачи, и этой интригой он также хотел пошатнуть сложившийся геополитический расклад, он хотел, чтобы Япония напала на Россию. Нет, мы не противоречим сами себе, выше мы говорили, что русско-японская война была невыгодна США, что Вашингтон симпатизировал Советскому Союзу — так оно и было в 1938—1939 гг. Но ситуация в мире менялась стремительно, и так же стремительно менялись и акценты в симпатиях американского кабинета. В 1940 г. советское государство стало врагом. После заключения пакта Молотова—Риббентропа, после раздела Польши, после подписания договора о дружбе с фашистской Германией, после финской войны СССР не выглядел в глазах Лондона и Вашингтона потенциальным союзником, он стал врагом. Всеми своими действиями Москва еще и еще раз подтверждала, что она все сильнее входит в орбиту фашистской коалиции. В то же время существовали множественные данные, говорившие о том, что в Токио не оставили идеи о нападении на советский Дальний Восток. Данное стремление Японии подтверждалось как сведениями из посольства, так и информацией из Китая, говорившей о стремительном усилении Квантунской армии. Вообще было очевидно, что противоречия между СССР, с одной стороны, и Германией и Японией, с другой, практически не разрешимы, поэтому война с любой из агрессивных держав сделала бы СССР союзником и лишила бы противников возможности использовать преимущества торговли с этой богатой ресурсами державой.

В подобной ситуации было несказанно выгодно толкнуть Токио против Москвы, не важно, на чью сторону в этом конфликте встанет Германия, потенциальный евроазиатский военный блок был бы разрушен, а Соединенные Штаты и Великобритания получили бы одного могущественного союзника. Будь то СССР, который бы сразу стал угрожать Восточным фронтом Гитлеру, или Япония, что позволило бы сконцентрировать все военные усилия на Европе и Атлантическом океане. Что же требовалось от Рузвельта, чтобы подобная перспектива превратилась в реальность? А требовалось немногое — дать понять Японии, что на севере ее агрессию будут приветствовать и продолжать торговлю стратегическими материалами. Вот США и не особенно спешили с эмбарго.

Тем не менее в Токио неверно интерпретировали действия Вашингтона. Япония активизировала свои действия, но не в северном направлении, а наоборот, в южном. 10 августа начались переговоры с французским правительством Виши, а 13 августа Япония получила военные и военно-морские базы на территории Индокитая, кроме того, был подписан договор об экономическом сотрудничестве. 30 августа было заключено «соглашение Мацуока—Анри», по которому французское правительство соглашалось на временную оккупацию японскими войсками Северного Индокитая. В сентябре японское правительство вновь выдвинуло ультиматум Франции с требованием предоставления ей баз в Индокитае. 22 сентября ультиматум был принят, и Япония получила право на строительство трех военно-воздушных баз в Тонкине и размещение там 6000 солдат для охраны. 23 сентября японские войска вторглись в Индокитай, правительство Петэна было вынужденно в очередной раз капитулировать и подписать договор о предоставлении Японии «льготных условий».

12 сентября 1940 г. Грю писал в Вашингтон, что Япония может воспринять запрет вывоза высокооктанового бензина за пределы Западного полушария как санкции, кроме того, он сообщал, что в японском правительстве совершенно уверены в том, что им представился «золотой шанс» для реализации экспансии. Японское правительство старается укрепиться в регионе до того, как его правый фланг будет потревожен «возможным увеличением германского флота», правительство пристально «наблюдает за позицией США и сбрасывает со счетов возможность нашего эффективного противодействия». Японцы просто стремились обезопасить свою экономику от возможного эмбарго за счет захвата богатых ресурсами районов Восточной Азии.

Параллельно японская дипломатия резко активизировалась на германском направлении. В течение лета 1940 г. между Японией и Германией шли интенсивные переговоры о заключении военного союза. Во время обсуждения была поднята и проблема вступления в войну Японии против США. Германия не особенно желала видеть Америку под ружьем. Поэтому как немецкие, так и японские дипломаты и военные пришли к выводу, что Вашингтон лучше не провоцировать, но готовиться к конфликту следует. 27 сентября 1940 г. был подписан тройственный пакт, означавший военный союз Германии, Италии и Японии.

Хэлл резко отреагировал на заключение договора: «Настоящее соглашение о союзе, с точки зрения правительства Соединенных Штатов, не влияет стабилизирующе на ситуацию...» Американское правительство было прекрасно осведомлено о ходе переговоров через радиоперехваты японского дипломатического кода. Естественно, в Вашингтоне не сидели сложа руки, на свет появлялись все новые и новые законы, укреплявшие оборону. 14 сентября 1940 г. было объявлено о создании флота двух океанов и об увеличении военно-морского строительства. В тот же день начался выборочный призыв на военную службу, а это уже введение всеобщей воинской повинности, забытой после Первой мировой. В ответ на японские действия США активизировали свою помощь Китаю. В течение лета 1940 г. гоминьдану были переведены 44 млн. долл., в сентябре — 25 млн., в ноябре — еще 50 млн., кроме того, был подготовлен еще один заем на 50 млн. долл. для поддержания китайской валюты и правительства, а в действительности на войну против Японии.

В Белом доме отдавали себе отчет в том, что тройственный пакт угрожал как СССР, так и государственным интересам США. Такая информация поступала по нескольким каналам к госсекретарю: от представительства в Берлине и от посла в Токио, а также по каналам радиоразведки. Японские средства массовой информации утверждали, что если США попытаются помешать японскому продвижению на юг, то «конфликт неизбежен». Неизбежность войны предсказывали и в случае вступления США в европейскую войну. На великую державу беззастенчиво давили, стремились путем угроз заставить вновь замкнуться в изоляционизме.

4 октября японское правительство приняло «Проект плана действий в отношении южных районов». Проект предусматривал захват Малайи, Сингапура и Индонезии. Далее предусматривалось предложение посредничества Японии в прекращении европейской войны в обмен на признание Великобританией сферы сопроцветания. Важнейшим пунктом было достижение урегулирования с США и подписания между двумя государствами пакта о ненападении. В качестве условия от Америки требовали «не много» — признания сферы сопроцветания в обмен на гарантии независимосги Филиппин. Кроме того, предполагалось завершить войну в Китае.

5 октября со стороны Имперского правительства Японии впервые прозвучали угрозы о возможности войны между США и Японией, если первые не поймут «настоящих намерений Японии».

7—8 октября 1940 г. посол в США Хориноути провел консультации с Хэллом, во время которых заявил, что Япония категорически против санкций на поставки авиационного топлива и станков, а также не приемлет планирующееся эмбарго на поставки железного и стального лома, она воспринимает это «как давление».

 

Начало партии

В октябре 1940 г. стало совершенно очевидным, что поставить Японию «в рамки» не получится. Политика Империи по-прежнему была направлена на расширение экспансии, причем направление нового удара было предсказать практически невозможно. Теперь, в конце 1940 г., противоречия зашли слишком далеко, надеяться на мирное их разрешение практически не приходилось. Рузвельт столкнулся с довольно сложной дилеммой: либо капитулировать и убраться из Азии, либо пойти на военный конфликт с Японией. Учитывая всю сложность ситуации, 8 октября Госдеп призвал всех американцев покинуть дальневосточные страны так быстро, как только возможно. Обращение внешнеполитического ведомства носило двоякий характер, с одной стороны, это была действительная забота о сохранении жизней сограждан, а с другой, стремление избежать японских провокаций и преждевременного повода для вступления в войну.

Несмотря на то что Рузвельт стремился разделаться прежде всего с Гитлером, он более не собирался уступать и на Дальнем Востоке. Теперь перед его дипломатией и администрацией стояла крайне сложная задача — вступить в войну в выгодный для США момент. Однако опросы общественного мнения по-прежнему показывали, что население против войны. Рузвельту был необходим повод, повод куда более громкий, чем гибель «Луизитании», в результате потопления которой США вступили в войну в 1917 г. Сломить «изоляционистов» было крайне не просто.

Кроме того, в Белом доме были серьезно озабочены выработкой концептуальной позиции в отношении Японии — общей стратегии развития отношений с этой страной. В данном контексте интересны открытия, сделанные американским историком Р. Стайнетом. В результате появления закона о свободе информации, принятом в 1995 г. в США, он получил доступ в ранее секретные архивы ВМС. Стайнету удалось обнаружить ряд крайне интересных документов, проливающих свет на политику США в отношении Японии в конце 1940—1941 гг. В книге «День обмана» он приводит меморандум главы Отдела Дальнего Востока Военно-морской разведки США А.Р. Макколума, датированный 7 октября 1940 г..

Меморандум содержал обзор военно-политической обстановки в Тихоокеанском регионе, в целом документ формулировал необходимые принципы американской политики в отношении Японии с целью спровоцировать последнюю на акт агрессии против США. Документ сводился к восьми пунктам:

1. Заключить соглашение с Великобританией об использовании английских баз в Тихом океане, прежде всего Сингапура. 2. Заключить соглашение с Голландией, чтобы использовать базы и их инфраструктуру в Голландской Восточной Индии. 3. Предоставить всю возможную помощь правительству Чан Кайши. 4. Послать эскадру тяжелых крейсеров на Восток, Филиппины и Сингапур (военная провокация Японии). 5. Направить 3 дивизиона подводных лодок на Восток. 6. Держать главные силы американского флота в Тихом океане, прежде всего на Гавайских островах. 7. Оказать давление на голландцев, чтобы те отказали Японии в удовлетворении ее требований на экономические концессии, прежде всего на нефть. 8. Полное эмбарго всей торговли с Японией, вкупе с подобным эмбарго, наложенным Британской империей.

Меморандум был адресован двум офицерам ВМС США. Капитану Д. Ноксу — директору библиотеки военно-морской разведки и аналитику, а также непосредственному начальнику Макколума — главе военно-морской разведки У. Андерсону. Последний имел прямой доступ к президенту. Доподлинно неизвестно, держал ли Рузвельт данный документ в руках, но вполне допустимым будет предположить, что Андерсон докладывал шефу основные положения меморандума. Это предположение подтверждается и рядом действий, предпринятых президентом в конце 1940—1941 гг., так, по меньшей мере пять из восьми пунктов документа были последовательно воплощены в жизнь к моменту нападения Японии на Пёрл-Харбор.

Сама идея того, что американские санкции провоцировали Японию на нападение, не нова. Впервые она была высказана самим Рузвельтом. Однако еще одна интересная версия, напрямую связанная с рассматриваемыми событиями, появилась в журнале «Совершенно секретно» в 1994 г.. В соответствии с ней, в мае 1941 г. советской разведкой, а точнее всемогущим НКВД, была разработана операция по использованию «американского рычага» для ослабления опасности нападения Японии на СССР в 1941 г. Советскому резиденту в США В. Г. Павлову удалось передать антифашистски настроенному заместителю министра финансов США Г. Уайту соответствующие советские предложения. В документе излагались действия, которые с советской точки зрения следовало предпринять Вашингтону, чтобы отвлечь Японию от северного направления экспансии. Уайт передал эти предложения своему начальнику — министру финансов Моргентау, который и представил их Рузвельту. Кроме введения экономических санкций, советская сторона предлагала выдвинуть требования прекратить агрессию в Китае, эвакуировать войска с материка и освободить Маньчжурию. На основании вышеизложенного можно определенно прийти к выводу, что независимо от того, видел ли президент меморандум Макколума, доставлял ли Уайт предложения советской разведки или это свежеиспеченный миф желтой прессы, подобные идеи витали в Овальном кабинете. Очевидно, что вопрос о возможных путях провоцирования Японии, как средства вступления во Вторую мировую войну, не раз обсуждался в Белом доме на рубеже 1940—1941 гг.

12 октября 1940 г. президент Рузвельт выступил с заявлением, в котором сообщил, что защита Западного полушария от актов агрессии — задача Америки. На следующий день в ответ на резкие заявления Вашингтона министр иностранных дел Японии Мацуока предложил народу США «присоединиться к духу "нового порядка"». То есть присоединиться к блоку агрессоров. Рузвельт не заставил своих токийских оппонентов томиться долгим ожиданием. 16 октября американское правительство приняло решение о выдаче лицензий на экспорт железного и стального лома только в Западное полушарие и Великобританию. Однозначность отрицательного ответа не требовала дополнительных разъяснений. По японской военной экономике был нанесен очередной существенный удар: вслед за топливом для самолетов ее лишали материала, важнейшего сырья, из которого делалась вся военная техника. Японская зависимость прекрасно характеризуется заявлением члена Палаты представителей К. Андерсона в мае 1941 г.: «Конечно, мы все знаем, что шанс на то, что наш флот будет сражаться в смертельной битве с японцами, составляет 50 на 50. Возможно, ему придется сражаться против кораблей, созданных из нашего металлолома и чьи двигатели будут заполнены нашей нефтью». Теперь же японской военщине приходилось мириться с мыслью, что вслед за этим последуют новые удары. Страна восходящего солнца медленно погружалась в омут экономической блокады.

Ужесточение позиции США являлось грозным симптомом для японских военных, дальнейшее ухудшение положения грозило сорвать планы экспансии. Параллельно с увеличением давления со стороны Вашингтона руководимый Черчиллем Лондон начал отходить от практики умиротворения. 18 октября 1940 г. британцы вновь открыли Бирманскую дорогу, по которой шла военная помощь к Чан Кайши.

Однако большей опасности, чем экономические санкции, от США не ожидали. Кабинет Коноэ воспринимал американскую нацию как разрозненную, разделенную на два крупных лагеря — изоляционистов и интернационалистов — и поэтому неспособную адекватно ответить японскому вызову. Ни принц, ни его подчиненные еще не верили в возможность военной акции со стороны Америки. Политическая борьба, развернувшаяся во время выборов 1940 г., казалось, подтверждала данное наблюдение. Американские лидеры говорили лишь об обороне собственного побережья. Из-за рубежа американская политика выглядела как крайне эгоистическая, строящаяся по принципу «каждый сам за себя». Даже на финальной стадии президентской гонки Хэлл был вынужден призывать к «единству народа — единству в целях и усилиях» для создания эффективной обороны, ни о какой европейской или тихоокеанской войне никто не говорил. В условиях ожесточенной внутриполитической борьбы ожидать от Рузвельта более резких движений и не приходилось.

6 ноября 1940 г. Франклин Делано Рузвельт был переизбран на третий срок. В инаугурационной речи 20 января 1941 г. он четко обозначил, что «сегодня задача народа — спасти страну и ее институты от разрушения извне». Однако он забыл отметить, что не считал возможным оборону на собственной земле или в собственных территориальных водах допустимой — лучше всего обороняться на чужой территории. А еще лучше посредством наступления. В конце 1940 г. США продолжали занимать выжидательную позицию, наблюдая за развитием ситуации. Угроза германского вторжения на Британские острова временно отпала (ввиду невозможности ее проведения из-за погодных условий вплоть до весны 1941 г.), тем не менее Вашингтон продолжал наращивать помощь Лондону. На Дальнем Востоке Япония потерпела несколько поражений от войск гоминьдана в Китае и вынуждена была подписать новый мирный договор с правительством Ван Цзивэя.

Вашингтон резко отреагировал на новый договор Японии со своей марионеткой, предоставив 30 ноября правительству Чан Кай-ши очередной кредит в 100 млн. долл. 10 декабря примеру США последовала Великобритания, одолжив Китаю 10 млн. фунтов. Становилось очевидным, что оба англо-саксонских государства ведут скоординированную политику в отношении Японии.

Однако основное внимание как Лондона, так и Вашингтона было приковано к Европе и Германии, по обе стороны Атлантики основную угрозу видели в Гитлере. 29 декабря 1940 г. Рузвельт выступил с призывом к нации наращивать производство вооружений. «Нацистские правители Германии ясно показали, что они намерены не только контролировать все жизни и мысли в собственной стране, но также поработить всю Европу и затем, используя ресурсы Европы, править всем миром...». С призывом увеличить помощь первому бастиону американской обороны — Великобритании. Будучи переизбранным, президент мог говорить о своем видении границ Америки.

В начале 1941 г. Рузвельт продолжал придерживаться уклончивой и выжидательной позиции, он даже не давал четких указаний по подготовке к войне, инструктировал командующих родами войск не делать долгосрочных планов и быть готовыми к войне с тем, что есть. Он не отклонял и не принимал предложения военных, даже знаменитый план «Дог». В дипломатической переписке и переговорах Рузвельт меняет формулировки с «если США пожелают воевать» на «если США принудят воевать», то есть президент ждал удобного и весомого повода для вступления в войну.

Возможность появления такого повода была вполне реальной, 27 января 1941 г. посол Д. Грю сообщил в Государственный департамент: «Сотрудник посольства сказал мне..., что из многих источников, включая один японский, он узнал, что неожиданная массовая атака на Пёрл-Харбор была спланирована японскими вооруженными силами на случай "осложнений" между Японией и Соединенными Штатами; что в атаке будут использованы все японские военные возможности. Мой коллега сказал, что он сообщает эту информацию ввиду того, что она поступила из многих источников, хотя план выглядит фантастичным». По оценкам сотрудника советского посольства в Японии М.И. Иванова, «о слухах как источнике информации следует сказать, что в условиях военно-полицейского режима в Японии они нередко были первыми признаками надвигающихся крупных событий». То есть в Белом доме были поставлены в известность, что Япония может совершить нападение на США. Требовавшиеся доказательства были получены — продолжение политики введения экономических санкций неминуемо приведет к войне с Японией. И Япония готовится к этой войне. Сейчас Рузвельту требовалось действовать осторожно, вводя лишь отдельные виды санкций, сохраняя тем самым возможность влиять на политику Японской империи, то ослаблять, то натягивать вожжи, до тех пор, пока не наступит удобный для США момент, и лишь тогда позволить Японии совершить «неверный шаг».

План гамбита вызрел у Рузвельта уже осенью 1940 г. В октябре он пригласил на встречу главкома ВМФ США адмирала Д. Ричардсона. Беседа состоялась за ланчем. Услышанное повергло моряка в шок. Сначала президент предложил пожертвовать кораблем военно-морских сил с целью спровоцировать Японию на ошибку.

В своих мемуарах Ричардсон приводит следующее высказывание президента: «Рано или поздно японцы совершат акт агрессии против Соединенных Штатов, и нация захочет вступить в войну...» Адмирал далеко не сразу понял, обсуждает ли президент гипотетические возможности, или ставит перед ним конкретную задачу. Однако томиться в раздумьях Ричардсону долго не пришлось, вслед за предложением о крейсере Рузвельт перешел к прямым приказам. Он распорядился перебазировать флот на Гавайи. Адмирал взорвался: «Мистер президент, высшие офицеры флота не доверяют... гражданскому правительству этой страны», он понял, что все сказанное Рузвельтом будет реализовано. Но отправлять крейсер и экипаж на верную гибель Ричардсон не хотел. Не желал он и ставить флот в уязвимое положение, так как на Гавайях не было необходимой ремонтной базы и инфраструктуры, кроме того, существовали сложности с доставкой топлива в необходимых флоту количествах, в условиях конца 1940—1941 гг. американский флот не мог эффективно противостоять японцам, базируясь на Гавайи. Американские корабли представляли куда большую опасность для Японии и были в гораздо большей безопасности, базируясь на порты Западного побережья. Но президент и слышать не желал возражения моряка.

1 февраля 1941 г. адмирал Ричардсон был досрочно смещен со своего поста, главнокомандующим ВМС США и вновь созданного Тихоокеанского флота был назначен лично знакомый президенту X. Киммель. В феврале 1941 г. во время секретного совещания в Белом доме Рузвельт приказал Киммелю направить шесть тяжелых крейсеров с большим радиусом действия в японские воды. Президент пояснил: «Я просто хочу, чтобы они продолжали неожиданно появляться то тут, то там и держать японцев в напряжении. Я не против потерять один или два крейсера, но не давайте шанса потерять пять-шесть». В письме своему непосредственному начальнику адмиралу Старку 18 февраля Киммель указывал: «Это плохой совет, и он выльется в войну, если мы предпримем этот ход». Старк ответил, что полностью солидарен с Киммелем, но «решение может пройти мимо меня». То есть адмирал Старк — второй человек в морском министерстве — не мог повлиять на принятие этого решения. Весной—летом 1941 г. крейсера оказались в японских водах.

Но осенью 1940 г. Рузвельт еще не стремился ввергнуть свою страну в пучину войны. План провокации и меры по его реализации, которые начали проводиться в США, еще не говорили об однозначном решении президента. Он просто готовил ловушку, но еще не стремился ее поставить, он желал иметь ее в нужном месте, чтобы она сработала в нужное время. До той поры Рузвельт занимал выжидательную позицию. В мире оставалось еще слишком много неизвестных, чтобы демократически избранный президент, действующий в рамках законодательного поля, мог себе позволить резкие шаги. В мире оставалось еще два ключевых игрока, которые окончательно не определили свои позиции, — Россия и Япония. Вашингтонский стратег мог себе позволить окончательно определиться, лишь когда будет известен финальный расклад, в противном случае он рисковал превратиться из стратега в авантюриста. Пока его стратегия в Азии заключалась в стремлении поглубже увлечь Японию в трясину китайской войны. Он понимал, что полностью отдавать Китай нельзя, в случае его захвата Япония станет недостижима для Америки, мировой баланс сил вновь пошатнется, и США останутся одиноким островом, а в океанах, его окружающих, будут беспрестанно мелькать тени хищных вражеских кораблей. И никому не будет дано знать, когда эти корабли причалят к покрытому утренним туманом берегу и из их глубоких трюмов посыплются на американскую землю несметные орды иноземных захватчиков.

Для того же, чтобы Япония все глубже увязала в Китае, ее не стоило лишать надежды на победу. Но и Китай было необходимо поддерживать до такой степени, чтобы он застрял костью в горле японской армии. И Рузвельт планомерно выполнял данную задачу. О кредитах мы говорили выше, однако помощь США этим не ограничивалась. В октябре 1940 г. Чан Кайши просил американского президента поставить 500 самолетов в течение ближайших трех месяцев. Но лидер гоминьдана хотел не только самолеты, но и американских летчиков. На «сладенькое» хитрый китаец приберег наживку, не заглотить которую американцы не могли. Он говорил о том, что создание в Китае, всего в 1000 км от важнейших японских военно-морских баз и стратегических центров, фактически американского воздушного флота окажется важным стратегическим фактором. Действительно, чего только стоит возможность нанести удар в сердце Империи в случае начала американо-японского конфликта.

Идея получения военно-воздушных баз на китайской территории нашла полное одобрение в Вашингтоне. Первоначально мысль о том, чтобы передать китайцам несколько бомбардировщиков, также была воспринята благоприятно. Однако планы планами, а для Китая нашлась всего сотня истребителей (и то первоначально предназначавшихся для Англии). Правда, в апреле 1941 г. Рузвельт санкционировал создание группы «летающих тигров» — американских пилотов-добровольцев, сражавшихся с японскими летчиками в небе Китая. Затем вновь последовали кредиты и признание Китая страной получателем помощи по ленд-лизу, и даже начались переговоры между военными — обсуждалась совместная стратегия, уточнялись и составлялись списки материалов, в которых нуждалась китайская армия. Но из всего этого не следовало, что на Китай обрушился поток американской помощи, в действительности ее было крайне мало. Такая своеобразная искусственная почка: и вылечить не может, и помереть не дает. Несколько десятков американских летчиков и сотня-другая самолетов не могли совершить коренного перелома в японо-китайском конфликте, они лишь поддерживали баланс сил — сложившуюся патовую ситуацию. Кроме того, американская помощь всегда была крайне прагматична: самолеты устаревшие, а подчас и просто б/у. Зачем было их списывать на металлолом (требовалось освободить место в эскадрильях для поступавшей современной техники), когда можно продать китайцам?

В начале 1941 г. Япония вновь устремила свой взгляд на Индонезию. 21 января 1941 г. Мацуока во время речи на парламентской сессии заявил, что Голландская Восточная Индия находится в сфере сопроцветания великой Восточной Азии, тем самым давая понять, что Япония по-прежнему, несмотря на провал переговоров осенью 1940 г., намерена захватить Индонезию. Японская дипломатия начала оказывать давление на индонезийское правительство, игнорируя голландское правительство в изгнании, находившееся в то время в Лондоне. В ход пошли угрозы применения силы. Голландский посланник в США Лоудон заявил, что Индонезия окажет вооруженное сопротивление любому агрессору. И получил заверения в поддержке от американских властей.

Японский посланник в Индонезии Ёсидзава, натолкнувшись на решительное сопротивление, отказался от первоначально выдвигавшихся политических требований и был вынужден сконцентрироваться на экономических вопросах. В Белом доме, используя службу радиоперехвата, знали о действительных намерениях японской стороны. Рузвельт предпринял ряд мер, чтобы завести переговоры в тупик. Самое главное, он заверил голландского министра иностранных дел Э. Ван Клеффенса о безусловной поддержке, вплоть до военного вмешательства, и настаивал на том, чтобы Индонезия не шла на уступки в переговорах с Японией.

Поддержка США и Великобритании позволила индонезийским властям провалить переговоры. 11 марта были установлены квоты на экспорт сырья в Японию в довоенных размерах. Еще 8 марта в США прибыл японский посол адмирал К. Номура, который в первой же беседе сообщил, что его правительство намерено перейти к военной экспансии, в случае если США продолжат политику наложения экономических санкций на Японию. Однако данная угроза не подействовала, Рузвельт продолжал настаивать на том, чтобы Индонезия отказала японским требованиям.

После встречи 18 марта в Овальном кабинете Рузвельта и Клеффенса последний заявил: «Мы отвергаем каждую попытку Японии добиться результатов и сохраним подобное отношение». По прибытии в столицу Индонезии Батавию Клеффенс продолжил действовать в означенном духе, он настоял на том, чтобы квоты на вывоз нефти в Японию были уменьшены. Он обязал Японию перевозить нефть на собственных судах, что также было серьезным ударом по японской экономике. «Нью-Йорк тайме» писала по этому поводу: «Япония заперта».

4 апреля в Маниле открылась конференция военных представителей Англии, США и Голландии, страны стремились найти способы обороны своих владений в Тихом океане. В подобных условиях позиция голландской стороны была непреклонна. 17 июня было опубликовано коммюнике, в котором говорилось о прекращении переговоров между Японией и Индонезией. Японская попытка добиться доминирования в колонии мирным путем полностью провалилась прежде всего благодаря позиции Соединенных Штатов.

План гамбита начал реализовываться — вперед пошли пешки экономических санкций...

 

Е2-Е4

В конце 1940 — начале 1941 г. как перед гражданским кабинетом Японии, так и перед военными стаял вопрос о выборе направления дальнейшей экспансии. Становилось ясно, что в условиях санкций, вероятность которых теперь была крайне велика, Страна восходящего солнца была обречена на голодную смерть. В Токио видели только один выход из сложившегося положения — прокормить страну и военную машину за счет новых захватов. Альтернативный вариант: выход из состава «оси» и уступки Вашингтону практически не рассматривался. Потенциально Япония могла направить свою агрессию на север — против СССР и на юг — против США и Великобритании. Но в Токио не было ясности по вопросу поведения союзников, прежде всего Германии. С целью выяснить дальнейшие планы Берлина и, соответственно, скоординировать собственную политику, в Германию был направлен министр иностранных дел Мацуока.

Во время встречи Риббентропа и Мацуоки 23 февраля 1941 г. первый заявил, что Германия намерена закончить войну как можно скорее. Как ни странно, оба государства, кровно заинтересованные в союзе, не верили друг другу. То ли Гитлер дал Риббентропу четкие указания, то ли последний вообще не знал о плане «Барбаросса», что маловероятно, но шеф министерства иностранных дел нацистской Германии даже не сделал намека о планах нападения на СССР своему японскому коллеге. Наоборот, он всеми силами убеждал японца нанести удар по Сингапуру. Логика была железная: Германия ведет битву с Англией в Атлантике, а Япония наносит решающий удар в Тихом океане. У Лондона просто не хватит сил сопротивляться такой коалиции, транспортные артерии и морские перевозки Британской империи будут перерезаны. Черчиллю останется небольшой выбор — капитулировать или погибнуть от истощения.

В то же время Риббентроп пытался всячески внушить Мацуоке, что ни при каких обстоятельствах не стоит выступать против американских владений, в частности против Филиппин, захват которых выглядел крайне заманчиво со стратегической точки зрения. В Берлине ни при каких обстоятельствах не хотели навлечь на себя еще одного противника, по крайней мере, до разгрома России. Гитлер довольно бесцеремонно и однозначно толкал Японию к войне на юге, против Великобритании.

Но самообожествеление и, как следствие, самоослепление, головокружение от успехов и вера в собственное всесилие уже в 1941 г. сыграли с Гитлером злую шутку. Он был безоговорочно, абсолютно полностью уверен, что справится с восточным соседом самостоятельно. Фюрер считал, что будет значительно лучше, если Япония вступит в схватку с Великобританией. Была, конечно, в этом своя изуверская логика. Координация политики вещь необходимая, но давая согласие, а точнее, взвешивая возможности для выступления на юге, Мацуока не мог не думать о северном фланге Японской империи — о границе с Советским Союзом. Министр иностранных дел активно интересовался планами Берлина в отношении России, однако, несмотря на активную подготовку к нападению на СССР со стороны Германии, ответа не получил. А вот «дальновидный» Риббентроп добился от коллеги заверений, что «никакой японский премьер-министр или министр иностранных дел не сумеет заставить Японию остаться нейтральной, если между Германией и Советским Союзом возникнет конфликт».Во время беседы с Гитлером 4 апреля 1941 г. японский министр иностранных дел заявил, что конфликт с США неизбежен. Фюрер, который в принципе ожидал подобного вопроса, заверил своего партнера, что Германия выступит «без задержки в случае столкновения между Японией и Америкой». Он просто был уверен, что Рузвельт сидит в стороне лишь до поры до времени. Из захваченных документов польского МИД Гитлер знал о содержании одной очень интересной беседы между послом Буллитом и польским дипломатом Потоцким. Американец многозначительно сообщил желание Рузвельта, чтобы «дело дошло до столкновения между Германией и Россией» и чтобы затем «демократические страны атаковали Германию и заставили ее капитулировать». Фашистский диктатор не питал особых иллюзий в отношении позиции Америки. Однако он не считал, что вступление США в войну может серьезно ухудшить положение в Европе. Для мобилизации и обучения армии, производства оружия и транспортных средств, создания необходимых материальных резервов Рузвельту потребуется время. Даже учитывая колоссальную экономическую мощь США — много времени, тем временем Германия успеет раздавить СССР, а уж с его ресурсами она станет воистину тысячелетним рейхом. Подтверждала данную позицию и разведывательная информация. Военно-воздушный атташе в Вашингтоне докладывал, что опасаться вступления США в войну не стоит. Усиление Японии на тихоокеанском театре серьезно беспокоит Соединенные Штаты, которые также вынуждены были держать флот в Атлантике. Таким образом, несмотря на двоекратное количественное превосходство, на Тихом океане они не могли себе обеспечить значительного преимущества над Японией. По оценкам атташе, США должны были увеличить свой флот втрое для адекватного противостояния силам «оси» на двух океанах. Немецкий военный дипломат даже поскромничал. В 1938 г. американский флот насчитывал 11 695 офицеров и 122 631 матроса (в том числе обслуживающий персонал), а в 1945 г. во флоте служило только 8 727 представительниц прекрасного пола в офицерских погонах и 71 980 женщин рядового состава, всего же американские военно-морские силы насчитывали 3 400 646 матросов и офицеров. Несложный арифметический подсчет показывает, что по количеству матросов и офицеров ВМС США увеличились более чем в 25 раз. С корабельным составом цифры менее впечатляющие, примерно с 1 200 000 тонн американский военный флот увеличился до 5 299 480 тонн — и это только военные корабли, вспомогательные корабли флота США весили 9 225 000 тонн! Согласитесь, по всем параметрам — не в три раза, но на это и потребовалось долгих 4 года.

Удостоверившись в том, что южный вариант экспансии является предпочтительным для Германии, и учитывая то, что экономически он был также выгодней, нежели нападение на СССР, японское правительство решило пойти на урегулирование отношений с Советским Союзом. На обратном пути из Берлина в Токио 1—13 апреля Мацуока провел переговоры в Москве, которые закончились подписанием пакта о нейтралитете. Таким образом, Япония окончательно определилась с выбором направления экспансии.

Еще в августе 1940 г. командование японских ВМС предоставило Тайному совету предварительный план завершения подготовки войны против Англии и Америки в восьмимесячный срок. С момента подписания тройственного пакта подготовка к войне интенсифицировалась, создавались запасы стратегического сырья, в особенности нефти, разрабатывались планы экономической эксплуатации подлежащих оккупации районов.

Основную опасность японские военные видели в Тихоокеанском флоте США, который базировался на Гавайи и являлся довольно уязвимой мишенью. «Если нам придется воевать с Соединенными Штатами, мы не можем питать какой-либо надежды на победу, пока американский флот на Гавайских островах не будет уничтожен». Под руководством командующего Объединенным флотом Японии адмирала Ямамото Исороку велась активная разработка операции по нападению на Гавайи. В то же время в штабе ВМС прекрасно понимали, что война будет затяжной. Ямамото заявлял: «Если возникнет война, то недостаточно захватить Гуам и Филиппины, даже Гавайи и Сан-Франциско. Мы должны будем дойти до Вашингтона и подписать там мирный договор, то есть продиктовать условия мира в Белом доме». Но в отличие от многих военных и политического руководства он понимал, что это невозможно: «...если мы собираемся воевать с Америкой, то должны смириться с тем, что вступаем в войну почти со всем остальным миром. Даже если мы подпишем с Советским Союзом пакт о ненападении... где гарантия, что такой договор помешает ударить нам в спину, пока мы будем воевать с Америкой?.. Хочу умереть на борту "Нагано". К тому времени, думаю, в Токио, по крайней мере, будут трижды полыхать пожары, а Япония окажется низведенной до жалкого состояния». Тем не менее, Ямамото отдал все силы для планирования войны с США.

Итак, первый ход был сделан. Направление удара определено. Оставалось выбрать время.

Американские военные руководители прекрасно осознавали возможность подобной атаки. 24 января 1941 г. морской министр Нокс в письме к военному министру Маршаллу заявил, что в случае войны с Японией «военные действия начнутся с неожиданной атаки на флот или морскую базу в Пёрл-Харборе». Руководитель военно-морских сил США даже прямо указывал на возможность массированного применения авиации. Для американских стратегов не было секретом то, что начиная с русско-японской войны лейтмотивом японского планирования стала неожиданная массированная атака на главные силы противника в базе. В 1904 г. это было нападение миноносцев на Порт-Артур, в 1941 г. место кораблей вполне могли занять самолеты. Подобные указания поступали и главкому Тихоокеанского флота X. Киммелю от руководителя военно-морской разведки адмирала Захариаса. Разведчики ставили акцент на том, что атака скорее всего будет воздушной и произойдет утром, в воскресенье, без объявления войны.

 

Сомнения

Несмотря на начавшееся планирование операции против США, в Имперском правительстве не было единодушия. Очень многие были против войны с Америкой. Не особенно приветствовал эту идею и военно-морской флот. Куда привлекательнее выглядело мирное урегулирование. Кабинет Каноэ вновь предпринял попытку достичь соглашения с США. В конце 1940 — начале 1941 г. было решено проделать это за счет неофициальных переговоров. Коноэ предпочел обратиться к американским миссионерам епископу Д. Уолшу и отцу Д. Драуту, через полковника X. Ивакура.

Священникам было предложено донести до американского правительства, что Япония готова заключить мирное соглашение на условиях выхода из тройственного блока и предоставления гарантий вывода войск из Китая. Но ни Уолш, ни Драут не имели официального статуса. Надеяться на какой-либо успех их миссии практически не приходилось. На него и не надеялись, то был банальный зондаж почвы, на предмет проведения официальных переговоров. 23 января миссионеры прибыли в Белый дом, где встречались с Рузвельтом и Хэллом. Никаких ответов из Овального кабинета на японские предложения не последовало.

Кажущийся провал первой миссии вполне укладывался в японские планы и пессимизма в Токио не вызвал. Наоборот, прием в Белом доме говорил о вполне позитивном настрое Вашингтона. Принц Коноэ сделал следующий шаг в означенном направлении. В американскую столицу был послан новый посол — адмирал Номура Катисабуро. Бывший военно-морской деятель, он выглядел той единственной фигурой, которая могла навести мосты над пропастью, разделявшей позиции Вашингтона и Токио. Адмирал был известен как яростный противник тройственного пакта и прогерманской политики в целом. Такое назначение могло быть расценено в Америке лишь как исключительно искреннее желание Имперского правительства добиться компромисса и потепления отношений между двумя странами.

23 февраля в Вашингтоне новый посол вручил свои верительные грамоты Ф. Рузвельту. Адмирал и госсекретарь в последующие несколько недель неоднократно встречались для неофициальных бесед. Интересный термин — ведь в дипломатии неофициального нет ничего. Позиции сторон были сверены и обнаружено, что базис для компромисса имеется.

8 марта началась официальная часть преговоров. Уже во время первой беседы с Хэллом Номура заявил, что Имперское правительство не имеет намерений развязывать войну с США ввиду разрушительных последствий, которые она повлечет. В то же время японский посол заявил, что Япония будет вынуждена перейти к экспансии в Тихом океане, если США продолжат политику введения экономических санкций. Таким образом, японская позиция была обозначена, требовался ответ Вашингтона.

Рузвельт же по-прежнему искал способ отколоть Японию от Германии. 14 марта во время встречи с Номура он затронул вопрос о заключении тройственного пакта. «С любой точки зрения, — говорил президент, — эта акция противна интересам Японии; Гитлер будет править любой страной, если только получит возможность, так, как он сейчас управляет Италией и другими странами, которые доверяют ему». В Овальном кабинете вновь появилась надежда на то, что Японию удастся отколоть от гитлеровского блока.

9 апреля Номура предложил «проект японо-американского взаимопонимания» — проект урегулирования, разработанный в Токио. Вашингтону предлагалось признать Манчжоу-го и побудить правительство Чан Кайши приступить к переговорам с Японией, кроме того, Соединенные Штаты должны были признать «оборонительный характер» тройственного пакта. В свою очередь, Япония соглашалась восстановить принцип «открытых дверей» в Китае и вывести войска из страны. 16 апреля Хэлл предоставил американские контрпредложения: 1) уважение территориальной целостности и суверенитета всех государств, 2) невмешательство во внутренние дела других государств, 3) равные торговые возможности, 4) изменение статус-кво на Тихом океане только мирными средствами.

Таким образом, американская дипломатия стремилась загнать Токио в тиски договора с тем, чтобы, даже не расторгая тройственного пакта, Япония не могла влиять на мировую расстановку сил. Учитывая возможность продолжения гитлеровской агрессии на Восток — против России (количество информации о подготовке нападения все возрастало), в Белом доме предчувствовали новое коренное изменение ситуации и стремились поставить Японию в довольно жесткие условия. В тот момент казалось, что расколоть тройственный блок вполне реально, из докладов Грю следовало, что Германия была крайне недовольна тем, что Япония пошла на переговоры с США и требовала от Токио немедленного разрыва дипломатических отношений с Вашингтоном. Появление противоречий между Германией и Японией подтверждали и радиоперехваты. Появилась реальная надежда на раскол «оси».

18 апреля состоялось совещание японского кабинета, на котором было принято решение дать принципиальное согласие на американские предложения, тем не менее этот шаг предполагался лишь как маневр, т.к. принимать четыре пункта Хэлла за основу японо-американского урегулирования в Токио представлялось невозможным. Кроме того, было решено, что тройственный пакт и японо-германские отношения не должны пострадать в результате переговоров в Вашингтоне.

В действительности японский кабинет лишь стремился получить нормальные торговые отношения и нейтралитет от США, в то время как сам не собирался идти на какие-либо значимые уступки. 3 мая было принято предложение министра иностранных дел Мацуока о подписании с США пакта о нейтралитете. В соответствии с данным решением Номура получил предписания, в которых говорилось, что посол должен довести до сведения американского правительства то, что вмешательство США в европейскую войну лишь приведет к ее затягиванию и что Япония не предпримет действий, ущемляющих интересы ее союзников по тройственному пакту. Номура поручалось выяснить возможность заключения пакта о нейтралитете с США. 7 мая в беседе с Номура Хэлл заявил, что в США предпочитают заключить не пакт о нейтралитете, а «пакт о взаимопонимании». То есть США давали понять, что не намерены гарантировать японскую агрессию и собираются оставить руки свободными.

Принц Коноэ на другом берегу Тихого океана также находился в сложной ситуации. Его страна находилась в страшнейшей экономической зависимости от США, война в Китае превратилась из легкой прогулки в затяжной конфликт, в пат, выхода из которого не было видно. Из Берлина одна за другой сыпались телеграммы с настойчивыми просьбами развернуть боевые порядки против Англии, взять Сингапур. Но в условиях тогдашней политической ситуации в Токио отказаться от тройственного пакта, встать в русло американской политики и уйти из Китая означало верное самоубийство. Неудивительно, что Коноэ стремился найти компромисс с США, но он был ограничен слишком большим количеством факторов и на кардинальное изменение политики пойти не мог — «ястребы» в правительстве слишком наседали. Премьер-министр мог полагаться лишь на доклады Номура да на собственное видение ситуации. Он решил продолжать переговоры с Вашингтоном, но в то же время любой ценой стремился сохранить пакт с Германией и Италией. По его распоряжению военные ни на секунду не прекращали подготовку к войне с Америкой и Британией. Общий агрессивный вектор в политике страны доминировал.

11 мая состоялась неофициальная встреча Хэлла и Номура, во время беседы японский посол заявил, что его страна «испытывает сильное желание избежать войны в Тихом океане». Миролюбивый тон не сильно впечатлил госсекретаря, и он решил прощупать визави на предмет других вопросов, затрагивавших американо-японские отношения. Так Хэлл поинтересовался: разрабатывает ли Имперское правительство планы вывода войск из Китая, однако вразумительного ответа не получил. На вопрос, собирается ли «его правительство применять силу в целях захвата территорий», Номура ответил, что таких задач нет. Однако Хэлл это заявление воспринял холодно. Так попытка выяснить действительные намерения японского правительства больше света на ситуацию не пролила.

12 мая Номура вручил американскому правительству «конфиденциальный» меморандум, содержавший проект американо-японского урегулирования. Во вступительной части документа выражалась «вера во взаимопонимание» между двумя нациями. По основным вопросам внешней политики двух стран предлагалось:

1. В отношении европейской войны: США ограничиваются мерами самообороны и не вмешиваются в конфликт. Япония также не вмешивается в конфликт и заявляет, что тройственный пакт имеет лишь оборонительный характер.

2. По китайскому вопросу: США признают стремление Японии создать миролюбивые и взаимовыгодные отношения между Китаем, Манчжоу-го и Японией, США прилагают усилия к организации переговоров между режимом Чан Кайши и Имперским правительством.

3. Оба государства устанавливают нормальные торговые отношения.

4. Экономическая деятельность в Тихоокеанском регионе ведется на равных правах, а японская экспансия носит исключительно мирный характер.

5. Япония и США гарантируют независимость Филиппин, США отказываются от дискриминационной политики в отношении эмигрантов из Японии.

В отношении японо-китайского урегулирования Имперское правительство предлагало «три принципа Коноэ», сформулированных еще 30 ноября 1940 г.: 1) добрососедские отношения Китая и Японии, 2) совместная оборона против коммунизма, 3) экономическое сотрудничество обеих стран, при отсутствии экономической монополии Японии в Китае и ущемления экономических интересов третьих держав.

Япония настаивала не только на признании Соединенными Штатами этих принципов, но и на публикации совместной декларации Китая, Японии и Манчжоу-го о единстве внешнеполитических целей. Предусматривался и вывод японских войск из Китая, за исключением специального соглашения. По всей видимости, подразумевался «совместный фронт борьбы с коммунизмом», который обеспечивал неограниченное пребывание японских войск в стране. Кроме того, японское правительство требовало, чтобы Чан Кайши пошел на переговоры, в противном случае США предлагалось прекратить любую помощь гоминьдану. Был также, под давлением немецкой стороны, поднят вопрос о прекращении американской помощи Великобритании.

Документ явно не мог устроить Вашингтон, фактически от Белого дома требовали уступок, сравнимых лишь с Мюнхеном, в то время как все обязательства японской стороны носили либо формальный характер, либо имели оговорки, которые фактически сводили на нет их значимость. Данный документ показал, что поиск компромисса с Японией на приемлемых для США условиях невозможен.

Рузвельт так же, как и Коноэ, балансировал на слишком шаткой поверхности. В уравнении мировой политики еще существовало слишком много неизвестных, чтобы с большой долей вероятности можно было предположить окончательный ответ. Он сознавал, что война на Тихом океане, в ситуации весны 1941 г., катастрофически ослабит англо-американский альянс в Атлантике, то есть на основном направлении. «У меня просто недостаточно военно-морских сил, — говорил он, — чтобы действовать на обоих направлениях». Сейчас казалось, что удар в Азии будет означать неминуемый конец Британии и теперь уже вынужденную «изоляцию» США. Конечно, существовал всё увеличивавшийся поток данных о возможном нападении Германии на Советский Союз в конце весны — начале лета 1941 г. Но поток данных — это еще не война. А пока, формально и наделе, Москва была верным союзником Берлина. Кто мог гарантировать, что это не очередная провокация, хитроумная игра чересчур экспрессивного немецкого диктатора. Или, в лучшем случае, не попытка давления на Сталина с целью получения очередных экономических или даже территориальных уступок. Президенту просто не хватало информации, чтобы сделать необходимые заключения. У Америки напрочь отсутствовала разведывательная сеть как в Германии, так и в России, — взять информацию было неоткуда. Во что выльется сложившаяся ситуация — было неясно. Потому Рузвельт раз за разом давал понять, что диалог возможен.

В то же время на Японию оказывала всё усиливающееся давление германская дипломатия, которая продолжала требовать от Японии нападения на Сингапур. Дело в том, что весной 1941 г. в Берлине пришли к выводу о неизбежности войны с США в относительно недалеком будущем, однако стремились всячески избежать провоцирования Вашингтона. Гитлер даже мирился с всё возрастающей американской помощью Великобритании. 27 марта США ассигновали 7 млрд. долл. на нужды ленд-лиза. Но чем чаще американские корабли ходили в Англию, тем большему риску они подвергались. Вечно так продолжаться не могло.

21 мая 1941 г. немецкая субмарина U-69 ударила торпедой в американский пароход «Робин Мур». Капитан подводной лодки Й. Мецлер через световой семафор запросил принадлежность судна и даже вызвал к себе на лодку капитана. Короче, подводник знал, что корабль американский. Но все же послал его на дно, за что и получил нагоняй от главкома подводного флота Германии К. Денница, так как не выполнил не только прямое распоряжение своего начальника, но и личный приказ фюрера. Американская реакция не заставила себя ждать.

27 мая Рузвельт в речи по радио разразился жесткой тирадой в отношении Третьего рейха. «Адольф Гитлер никогда не считал захват Европы концом, — говорил президент. — Порабощение Европы было только шагом... на все другие континенты». Далее он объявил о серии мер, направленных против нацистской агрессии. Он говорил о системе межгосударственных соглашений в Западном полушарии, цель — не дать Гитлеру получить здесь плацдарм. Он говорил об увеличении и создании «новой армии» и увеличении сил флота. Он говорил о введении системы конвоев и оккупации Гренландии с целью недопущения установления нацистского контроля над пунктами, которые могут быть использованы для нападения на США. Еще 9 апреля было подписано соответствующее соглашение между США и Данией об американской оккупации Гренландии и создании там военных баз.

29 мая Вашингтон пошел еще дальше — США согласились тренировать британских летчиков на своей территории — что явно противоречит принципам нейтралитета. 11 июля, после длительной внутриполитической борьбы с изоляционистами, Рузвельт подписал приказ о введении системы конвоирования торговых судов американскими военными кораблями на коммуникациях между США, Гренландией и Исландией. Через два с половиной месяца система американского конвоирования распространится на всю Атлантику. Главком ВМС Третьего рейха Э. Редер так реагировал на американские действия: «Введение системы конвоев означает войну. Конвоирование — это не только антинейтральный акт, но и неспровоцированная агрессия». Параллельно президент ввел в США военное положение в полном объеме — США лихорадочно готовились к войне. В Атлантику перебрасывались все новые и новые корабли.

В Берлине понимали, что рано или поздно Рузвельт получит необходимый повод для вступления в войну. А если не получит, то нападет, как только накопит достаточные силы. По американским подсчетам это должно было произойти в начале 1943 г. Инцидент с «Робин Мур» не привел к войне, однако это не гарантировало того, что следующий подобный случай не будет использован Рузвельтом как повод. То, что такой случай произойдет, было несомненно. Поэтому для Берлина усиление напряженности или начало войны в Тихом океане было выгодно, т.к., по мнению немецких стратегов, отвлекло бы США от европейских событий.

21 июня Хэлл вручил Номура ответ на предложения от 12 мая. Преамбула начиналась, как всегда, заверениями в искренней дружбе, словами о взаимном доверии и сотрудничестве. Однако в дальнейшем тексте японский дипломат не нашел ничего приятного для себя. Контрпредложения Хэлла вносили существенные поправки в японский проект, а точнее, не оставляли камня на камне от последнего. Текст, как всегда, выглядел корректно, на первый взгляд, американцы даже шли на уступки, но по сути уступки требовалось сделать Японии. Белый дом соглашался посодействовать японо-китайским переговорам, но при условии: текст договора будет разработан тремя сторонами совместно. Это уже не посредничество, а открытое вмешательство, кроме того, понятно, что в случае подобных переговоров Токио придется идти на уступки под давлением американской и китайской делегаций. Далее американцы даже не требовали вывода войск из Китая — а зачем? Если японцы согласятся на первый пункт, то войска они выведут так или иначе. Но в том-то и была загвоздка — Токио не собирался никого пускать в Китай. Заметим, что данная парадигма японской внешней политики была хорошо известна не только госсекретарю, но и президенту. Возникает законный вопрос: неужели Хэлл и Рузвельт, эти искушенные прагматичные политики, действительно верили в то, что такой номер может пройти? Или вся затея с предложениями о совместной разработке проекта японо-китайского мирного договора была не более чем инсинуацией, стремлением выиграть время?

По существу, американцы попытались подкупить кабинет Коноэ, предложив заключить новый торговый договор. В то время как по остальным вопросам заняли жесткую позицию. Американцы требовали подтвердить оборонительный характер тройственного пакта. Наотрез отказывались признать «сферу сопроцветания», даже не давая шанса на возможность реализации этого проекта — все изменения статус-кво в Тихоокеанском регионе только мирным путем. Это был краеугольный камень в позиции Вашингтона. В вопросах, связанных с европейской войной, Белый дом также стремился сохранить свободу рук, заявляя, что отношение к ней будет строиться «из соображений защиты и самообороны; из соображений национальной безопасности и ее защиты», то есть из понятий, допускающих широкую трактовку, а значит, и возможность вступления в войну. О прекращении помощи Великобритании даже не упоминалось.

Документ можно трактовать как угодно, но совершенно невозможно отрицать того, что он был безоговорочно неприемлем для Токио. Прекращение экспансии, трехсторонний договор по Китаю, фактический разрыв со странами «оси». И за что? Максимум в обмен на торговый договор с США. Но это еще не все, стоит пойти на такой шаг, и Имперское правительство вынуждено будет вечно плестись в хвосте у Вашингтона, поскольку полностью поставит свою экономику в зависимость от доброй воли «дядюшки Сэма». Ни один здравомыслящий японский политик не мог пойти на такую сделку по многим причинам, одной из которых, пожалуй ключевой, были сложившиеся, практически тепличные, условия для продолжения агрессии.

И если в Токио принц Коноэ и император еще, возможно, не представляли, какие силки им расставляют, то в Белом доме уже явно не боялись начала войны, там просто оттягивали ее начало. Рузвельт методично создавал систему балансиров и противовесов, прежде всего путем экономических санкций, с одной стороны, и показным желанием договориться — с другой. Но президент не забывал и о демонстрации силы (обычно крайне действенный дипломатический прием): в марте по его приказу эскадра из 4 тяжелых крейсеров и 12 эсминцев посетила с «визитами доброй воли» о-ва Самоа, Австралию, Новую Зеландию, Таити и Фиджи. Командующий соединением адмирал Д. Ньютон во время расследования трагедии в Пёрл-Харборе показал, что данные ему приказы были высшей степени секретности и отданы устно. Заметим, что данный вояж очень хорошо согласуется с 4-м пунктом меморандума Макколума — маршрут эскадры пролегал фактически по южной границе территориальных вод Японской империи. «Визиты доброй воли» были широко разрекламированы в прессе, особенно австралийской, и не прошли мимо внимания японского правительства. Смысл американских действий был совершенно ясен — Японии демонстрировали коалицию, с которой ей придется столкнуться в случае войны на Тихом океане.

 

Перелом

22 июня 1941 г. стал самым трагическим днем в истории России. Он стал днем не только величайшей национальной трагедии, но и днем величайшего национального бессилия. Обороноспособность Советского Союза рушилась с ужасающей быстротой. На гигантском фронте от Балтики до Черного моря опрокидывались дивизии и целые фронты. Здесь было все: и беспримерный героизм защитников Бреста, и повальное дезертирство, тотальная потеря связи и управления войсками, казалось, советская власть расписывается в своей полной неспособности защитить Родину.

Никогда еще со времен Рюрика Русь не сталкивалась с врагом такой силы, никогда еще ее судьба не была поставлена на карту в такой степени. За всю более чем тысячелетнюю историю русского государства враг не был столь беспощаден. Ни половцы и печенеги, ни Батый и Мамай, ни Наполеон и многие другие, с кем приходилось сражаться русским ратям и армиям, не стремились одновременно к полному захвату территории, порабощению народа, уничтожению культурных и национальных традиций, не желали отнять у населения родной язык, святыни и память. Нацистская Германия стремилась именно к этому. Великая Отечественная война недаром получила такое имя. Народы, населявшие Советский Союз, 22 июня вступили в битву не за территорию или политическое устройство, не за вождя или идеологию, ставкой было само их существование.

22 июня 1941 г. вермахт приступил к реализации плана «Барбаросса», гитлеровские войска вторглись на территорию Советского Союза. Как в огромном калейдоскопе, в одночасье, появление нового — Восточного—фронта в корне изменило геополитическую ситуацию в мире. Осталось всего две силы, которые еще не бросили свои гири на чаши величайшей войны в истории человечества. Но 22 июня изменило ситуацию не только в Европе, оно стало «рубежом» в отношениях США и Японии. И если Соединенные Штаты знали, на чьей стороне выступят, то Японская империя, несмотря на явные симпатии к Риму и Берлину, окончательного решения не приняла, а время утекало с неимоверной быстротой.

В Вашингтоне важнейшим элементом стратегического мышления в этот период становится предсказание дальнейшего поведения японцев. Большинство аналитиков сходилось на том, что Империя направится на север против СССР. Этого мнения придерживался глава дальневосточного отдела Госдепартамента. Начальник отдела военного планирования штаба ВМС контр-адмирал Тернер стоял на данной точке зрения. Из Китая, от Чан Кайши поступала «достоверная информация» о том, что Токио разорвет пакт о нейтралитете с Москвой и устремится в Сибирь. Достоверность подобных данных и справедливость прогнозов, казалось, подтверждались небывалым ростом Квантунской армии. Япония спешно мобилизовывала новые контингенты резервистов. К июлю количество войск на границе с СССР достигло 850 тысяч человек, против 700-тысячной группировки советских войск.

Умозаключения значительной части американского генералитета тем не менее строились скорее на «кофейной гуще», нежели на анализе объективной реальности. Практически в любой работе, посвященной Пёрл-Харбору или политике Соединенных Штатов в начальный период Второй мировой войны, мы найдем строки о небывалых успехах американской разведки. Успехи действительно были, но значительно более скромные, чем принято считать, в США действительно научились читать дипломатическую переписку Токио, взломали несколько кодов императорских ВМС, могли отслеживать перемещения конкретных кораблей и соединений. Это очень и очень не мало, когда подобная информация правильно систематизируется и адекватно интерпретируется. Исходя из подобных данных можно предсказать, где и когда появится тот или иной корабль, самолет, можно, наконец, с точностью до минуты определить дату начала военных действий. Ключевым в данном вопросе является правильная систематизация, анализ и интерпретация разведывательных данных, но именно этого американским стратегам и не хватало. Разведка в США, как сейчас любят говорить, находилась в стадии системного кризиса. Подробнее о причинах этого кризиса американского разведывательного сообщества речь пойдет ниже в специальной главе настоящего исследования. Сейчас же стоит заострить внимание лишь на том, что политическое и военное руководство страны получало обрывочные данные, которые проливали определенный свет на ситуацию, но не могли прояснить картины в целом.

Рузвельту хватало информации, чтобы понять, что в Токио еще не определились с окончательным выбором. Он наблюдал за колебаниями японцев между северным и южным направлениями экспансии. Президент был «прикован», обречен на временное бездействие, до тех пор, пока Япония не скажет своего слова. 1 июля 1941 г. он сказал министру внутренних дел Г. Икесу: «Японцы ведут между собой отчаянную борьбу, стараясь решить, куда им нужно прыгнуть — атаковать Россию, атаковать южные моря или сесть на забор и ожидать развития событий, относясь к нам более дружественно. Никто не знает, каким будет избранное направление, но нам страшно важно для контроля над Атлантикой сохранить мир на Тихом океане. У меня просто недостаточно военно-морских сил для того, чтобы действовать на обоих направлениях, — каждый малый эпизод в Тихом океане означает уменьшение числа кораблей в Атлантическом океане». Перед Рузвельтом по-прежнему стояло много неизвестных, и он вполне справедливо считал, что браться за решение задачи пока рановато. Вдобавок ко всему непосредственная угроза Великобритании ослабла, Гитлер, увлеченный походом на Восток, теперь, вне зависимости от развития плана «Барбаросса», не мог нанести удар по Англии раньше мая 1942 г.

Из Вашингтона пристально следили за ходом советско-германской войны. Для Рузвельта было очевидно, что фашистская победа усилит рейх настолько, что перспектива победы англо-американской коалиции станет совершенно призрачной. Худшие опасения подтверждали и многие американские стратеги, они давали СССР «один месяц, и максимум, возможно, три месяца».

Нашему читателю, воспитанному на идее непобедимости русской армии, на том, что наше Отечество является если не самым сильным в военном отношении, то уж точно входит в тройку лидеров, подобное мнение американских военных образца 1941 г. покажется верхом близорукости, если не глупости. Здесь стоит остановиться немного подробнее. Большинство из нас воспитывалось в сверхдержаве с соответствующей идеологией и пропагандой. Нас приучили думать, что сильнее нашей страны нет и никогда не было. Но это не так. СССР в 1941 г. сверхдержавой не был. Более того, в мировой военной иерархии он занимал далеко не передовые позиции. Репутация русского оружия была крайне низкой — к тому были причины. За последние сто лет (к 1941 г.) Россия проиграла четыре из семи войн (крымская война, русско-японская, Первая мировая, советско-польская). С победоносными же войнами ситуация обстояла не лучше. Русско-турецкая война 1877—1878 гг. велась с заведомо более слабым противником, показала неспособность значительной части русского генералитета командовать и в целом особой славы не принесла. Закончилась же она Берлинским конгрессом — позором русской дипломатии. Следующий в хронологическом порядке успешный для нашей страны военный конфликт — столкновения с японской армией на о. Хасан и р. Халхин-Гол — действительно может быть вписан золотыми буквами на скрижали отечественной боевой славы. Третья—советско-финская война, конечно, закончилась победой СССР, но ценой таких жертв, что ее скорее можно отнести к поражениям. Подведем итог: четыре позорных поражения, одна чистая победа и две победы по очкам — не впечатляющий результат. К сведению, Соединенные Штаты, фактически не имевшие военных традиций и армии, за тот же период разгромили Мексику, наголову разбили Испанию и стали одним из победителей в Первой мировой войне. Говорить об Англии или Франции в данных условиях вообще не приходится.

Итак, СССР не был сверхдержавой. Советский Союз продолжал оставаться во многих отношениях аграрной страной, импортировавшей продукцию тяжелого машиностроения. В военном отношении его оценивали крайне низко, а, учитывая чистку в армии 1937—1938 гг., многие военные аналитики мира вообще списали его со счетов как силу. После блестящих успехов вермахта в Польше, Норвегии, Дании и Франции (последняя действительно была сверхдержавой, а в военном плане считалась сильнейшей) шансы СССР выглядели плачевно. Неудивительно, что большинство военных и политиков в США и Великобритании давали Москве один — три месяца. Рузвельт воспринимал ситуацию несколько иначе, вполне предполагая возможность того, что СССР продержится до октября. Далее природные условия сделают активные военные действия невозможными, и Советский Союз гарантированно протянет до весны — лета 1942 г. Если столкновение между Россией и Германией пойдет по этому сценарию, то вполне вероятны некоторые геополитические изменения, теперь уже в пользу США. Но Рузвельт, с его непонятным для многих русофильством, оказался не самым большим радикалом. Военный министр Стимсон предложил президенту немедленно вступить в войну: «Нам нужно действовать быстро и преодолеть первоначальные трудности, прежде чем Германия высвободит ноги из русской трясины». Видимо, этот призыв попал на благодатную почву, ведь основную задачу Рузвельт видел в уничтожении нацизма: «Мы должны уничтожить Гитлера, — говорил президент, — или он уничтожит нас». Но спешить он не собирался, следовало выждать, по крайней мере, до осени, когда ситуация прояснится. В то же время президент понимал, что необходимо помогать Москве (пусть Гитлер завязнет окончательно) и не допустить удара в спину — удержать Японию от нападения на дальневосточные советские территории. Ему необходимо было балансировать на краю пропасти, временно сохраняя мир на Тихом океане.

Он как-то сказал в разговоре с сыном следующее: «Ты представь себе, что это футбольный матч... А мы, скажем, резервные игроки, сидящие на скамье. В данный момент основные игроки — это русские, китайцы и в меньшей степени — англичане. Нам предназначена роль... игроков, которые вступят в игру в решающий момент... Еще до того, как наши форварды выдохнутся, мы вступим в игру, чтобы забить решающий гол. Мы придем со свежими силами. Если мы правильно выберем момент, наши форварды еще не слишком устанут...»

22 июня премьер-министр Черчилль выступил с обращением, в котором говорил о безоговорочной помощи СССР в его борьбе с Германией. 24 июня Рузвельт заявил, что Соединенные Штаты предоставят необходимую Советскому Союзу помощь. В американских банках были разморожены советские активы и кредиты. Фактически оба англо-саксонских лидера говорили о союзе с Россией. То было недвусмысленное предупреждение и для Японии, что в случае нападения на СССР она может столкнуться с коалицией из трех государств.

Пользуясь ситуацией, в Белом доме решили предпринять ряд активных мер, так, 4 июля в Исландию были посланы 4 000 морпехов, а несколько позже было принято решение о эскортировании американских и исландских судов в Северной Атлантике. Это еще нельзя трактовать как объявление войны Германии, но то, что это было прямое нарушение международного морского права, отрицать нельзя. Недаром еще в мае известный изоляционист сенатор-республиканец Тафт заявлял, что целью Рузвельта является, «не спрашивая народ, все больше и больше толкать ход развития к войне». Но президент уже знал о наметившихся переменах в американском обществе. Сентябрьский опрос общественного мнения показал, что 67 процентов респондентов считают возможным и нужным начало войны с Японией, чтобы не дать последней еще более усилиться.

Балансируя в столь сложной ситуации, президент заверял Японию в стремлении к мирному урегулированию. Закрывал глаза на невыполнение многими фирмами эмбарго — торговля с Японией, в том числе и стратегическим сырьем, продолжалась. Он вызывал серьезное раздражение в Лондоне своими мирными инициативами. Черчилль-то надеялся, что американцы ведут дело к конфликту с Токио и станут действительными союзниками хотя бы в Азии. Но в Вашингтоне мыслили иными категориями, нежели под бомбами в Лондоне. Рузвельту был нужен мир на границе СССР и Японии — возможно, даже ценой войны, но не ранее поздней осени 1941 г. Он занял крайне сложную двойственную позицию, решив создать военную угрозу на южном фланге Японской империи. Американский флот пошел на прямую провокацию (прямо по Макколуму), два американских крейсера забрались во внутреннее Японское море, неподалеку от о. Сикоку — это было прямое нарушение границы и международного морского права. Корабли «Солт-Лейк-Сити» и «Нортемптон» совершали визит доброй воли в Австралию. Интересно, что в официальной хронологии событий военно-морского флота США за 1941 г. не указано, откуда и когда, а также под чьим командованием вышли эти крейсера. Известно лишь, что 5 августа они прибыли в Австралию.

В американских архивах сохранился интересный документ — официальный протест морского министерства Японии послу США Д. Грю: «В ночь на 31 июля 1941 г. соединения японского флота на якорной стоянке в бухте Сукумо обнаружили шум винтов, приближающийся к каналу Буиго с востока. Эсминцы охранения японского флота обнаружили (видимо, шум) и заметили два затемненных крейсера, которые исчезли в южном направлении, воспользовавшись дымовой завесой, посте того как были запрошены на принадлежность... Офицеры военно-морского флота Японии уверены, что суда были крейсерами Соединенных Штатов». Маловероятно, чтобы японские моряки ошиблись, поскольку опознать принадлежность корабля не так уж сложно. Во-первых, по силуэту, он индивидуален, и соответствующие атласы кораблей есть на каждом мостике, во-вторых, по звуку винтов — это тоже довольно легко распознаваемый признак. Итак, два американских крейсера находились у входа на якорную стоянку японского флота — подобные «казаки-разбойники» могли легко кончиться перестрелкой и даже войной. Но Рузвельт осознанно шел на риск, давая понять японской стороне, что прежде всего необходимо урегулировать отношения с США, а уж потом строить свои дальнейшие (в том числе и агрессивные) планы.

Тем временем в Токио все: император, двор, правительство и военные, затаив дыхание, наблюдали за развитием событий на западной границе Советского Союза. Действия Гитлера, который, кстати, так и не поставил своих азиатских союзников в известность о плане «Барбаросса», полностью изменили геополитическую ситуацию в мире. «Ястребы» в японском правительстве расправили крылья, казалось, вот он — тот единственный и неповторимый шанс для империи. Шанс создать «Великую азиатскую сферу сопроцветания». Те немногие, выступавшие за более умеренный курс, окончательно замолчали — в сложившихся обстоятельствах их просто не слушали. Но и апологеты экспансии не были едины, правящая элита разделилась на два крупных лагеря: сторонники северного и южного направлений. Окончательное решение оставалось за священной особой императора Хирохито.

Наиболее последовательным сторонником северного направления был министр иностранных дел Мацуока. Начиная с 15 июня, то есть еще до начала Великой Отечественной войны, он на всех заседаниях кабинета настойчиво ратовал за нападение на Советский Союз. Как мы говорили выше, Гитлер не информировал Токио о своих планах, однако это был секрет «полишинеля». «Шила в мешке не утаишь», как и не спрячешь передвижения трехмиллионной армии, тысяч танков и самолетов — начиная с мая 1941 г. весь мир ждал немецкого удара. Ждал его и Мацуока. Когда же развязка произошла и мучительное ожидание было окончено, позиция министра стала еще жестче.

24 июня 1941 г. на 32-м заседании координационного комитета японского правительства и ставки он заявил: «Когда Германия победит и завладеет Советским Союзом, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для нее. Мы должны либо пролить кровь, либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь. Вопрос в том, чего пожелает Япония, когда с Советским Союзом будет покончено. Неужели мы не вступим в войну, когда войска противника в Сибири будут переброшены на запад?»

На следующем заседании он развил свою позицию: «Если мы быстро нападем на Советы, Соединенные Штаты не выступят. США не смогут помочь России по одной той причине, что они ненавидят Советский Союз. В общем, Соединенные Штаты не вступят в войну. Надо нанести удар сначала на севере, а затем уже идти на юг. Если мы пойдем вначале на юг, нам придется воевать с Британией и Соединенными Штатами... Если мы будем ждать и наблюдать за развитием событий, как это предлагается в проекте Верховного командования, мы будем окружены Британией, Соединенными Штатами и Россией. Мы должны двинуться на север и дойти до Иркутска. Я думаю, что, если мы пройдем даже половину этого пути, наши действия смогут повлиять на Чан Кайши, подтолкнув его к заключению мира с Японией».

Сейчас, ретроспективно, мы видим, что позиция министра иностранных дел была довольно прагматичной и логичной. Действительно, при нападении Японии на СССР Соединенные Штаты вряд ли бы вступили в войну, и дело тут не в желании, а в отсутствии повода и неготовности армии и флота. Другое дело, что Великобритания войну бы скорее всего объявила. Данный геополитический расклад понимали многие, основными оппонентами Мацуока были военные, причем как генералы, так и адмиралы. Принято считать, что японская армия отстаивала именно северный вариант агрессии, а флот, напротив, — южный. Эта точка зрения справедлива, но генералы «обожглись» на Халхин-Голе и выступать против 700-тысячной группировки РККА особенно не рвались. Генерал Г. Сугияма, начальник генерального штаба, так парировал предложения Мацуока: «Верховное командование должно обеспечить готовность. А мы не можем сейчас решить, будем наносить удар или нет. Для приведения в готовность Квантунской армии нам потребуется от 40 до 50 дней. Необходимо время и для организации всех наших наличных сил, и для подготовки к наступательным операциям. К этому времени ситуация на советско-германском фронте прояснится. Сражаться мы будем, если условия будут благоприятными». Таким образом, японская армия ни в коем разе не собиралась оставить Россию в покое, но наступление ставила в зависимость от хода войны.

Нападение на север вполне могло произойти при сложении воедино нескольких условий. Так, Советский Союз должен был перебросить значительную часть своих дальневосточных войск на советско-германский фронт и фактически оголить границу. Далее, немецкое наступление на Западе должно было развиваться крайне высокими темпами (примерно такими, какие были заложены в план «Барбаросса»). Но без соблюдения этих условий японская армия нападать отказывалась. Кроме того, Квантунская армия находилась в крайне невыгодной временной вилке. Начать военные действия, при самых благоприятных условиях для японцев, она могла лишь в крайне короткий промежуток времени, примерно с 15 августа по 10 сентября. Ранее первой даты не мог быть достигнут численный перевес над РККА, а более позднее начало войны считалось невозможным из-за погодных условий. В целом же руководство армии не видело особой разницы между южным и северным направлениями: «Здесь нет различий по важности, — говорил Сугияма. — Мы намерены наблюдать, как будет развиваться ситуация».

Адмиралы занимали более радикальную позицию. Военно-морской министр Оикава 25 июня выразил свою точку зрения следующими словами: «Флот... выражает опасения по поводу войны одновременно с Соединенными Штатами, Британией и Советским Союзом. Представьте, если Советы и американцы будут действовать вместе, и Соединенные Штаты развернут военно-морские и авиационные базы, станции радиопеленгации и т.д. на советской территории. Представьте, если базирующиеся во Владивостоке подводные лодки будут переведены в Соединенные Штаты. Это серьезно затруднит проведение операций. Чтобы избежать подобной ситуации, не следует планировать удар по Советской России, но нужно готовиться к движению на юг».

К июлю 1941 г. в генеральном штабе японских вооруженных сил пришли к выводу, что «возможности завершения немцами войны против СССР в ранее запланированные сроки уменьшились». Кроме того, Москва имела довольно точную информацию о планах японских милитаристов — через разведчика Р. Зорге и из ряда других источников. Советское командование в подобных условиях не пошло на переброску войск с Дальнего Востока на Запад. Ситуация делала позицию Мацуока бесперспективной. Принц Коноэ не решался на северную авантюру. Вторжение в Советский Союз в данных условиях означало для Японии полное сворачивание торговли с Соединенными Штатами, что делало для нищей в ресурсном отношении страны северный вариант экспансии невозможным. Кроме того, вполне вероятно было развитие событий, при котором нападение на СССР привело бы к войне с Великобританией и, возможно, США, а в Японии считали главным «не вести войну на два фронта», так как страна не могла выдержать такого напряжения.

К сентябрю 1941 г. в Москве стало ясно из донесений резидентуры, что возможность войны с Японией мала. А концентрация японских войск на границе с СССР является «дымовой завесой» для нападения на США. Еще 2 июля 1941 г. совещание руководящих политических и военных деятелей Японии приняло документ «Главные пункты государственной политики империи». В соответствии с ним Япония по-прежнему держала курс на создание «сферы сопроцветания» в Восточной Азии. Было решено форсированными темпами продолжать подготовку к войне с США и Великобританией, при этом нападение на Соединенные Штаты ставилось в зависимость от переговоров, шедших в Вашингтоне, а точнее, от тех уступок, на которые будут готовы пойти США. Война с Америкой также планировалась в случае вмешательства последней в европейский конфликт .

Японские правящие круги планировали прежде всего продвижение в район Южных морей (Голландская Индия, Индокитай), чтобы обеспечить себе наилучшие условия для дальнейшего захвата Китая, стремясь подорвать связи Чан Кайши с западными странами, перерезать их экономическую и военную помощь. Войну с Великобританией и США предполагали, но стремились оттянуть как можно дальше. Выяснение же отношений с Советским Союзом планировали лишь, «если ход советско-германской войны примет для Японии благоприятный оборот». Таким образом, министр иностранных дел Мацуока и поддерживавший его генерал Тодзё остались в меньшинстве. Даже вполне адекватные предложения министра по улучшению японо-американских отношений с целью не допустить сближения СССР и США особенно не рассматривались.

В Вашингтоне же отчаянно стремились не допустить выступления Японии на стороне Германии. Выше мы говорили о ряде мер, предпринимавшихся в этом направлении, но Рузвельт «давил» по всем направлениям. В начале июля Госдеп затребовал от японского МИД разъяснений по вопросу о слухах о готовящемся нападении на СССР. В послании прямо говорилось, что из различных источников «стало известно»... Токио отреагировал незамедлительно. Ответная нота гласила, что Имперское правительство не рассматривало вопрос о возможности нападения на СССР на стороне Германии.

Действительное положение дел прояснилось довольно быстро. Не в меру ретивый Мацуока не принял во внимание решения правительства и координационного комитета. Тем более он не собирался действовать в русле этих решений. Всеми силами стремясь развернуть курс японской экспансии на север, он решил самостоятельно прощупать позицию США. Логика была очевидна: если американский посол подтвердит, что его правительство по-прежнему ненавидит большевиков и Америка останется нейтральной в случае советско-японского конфликта, то он, Мацуока, получит дополнительную гирю на свою чашу весов во время правительственных диспутов. При очередной встрече с Грю он без обиняков выдал желаемое за действительное — правительство Коноэ находится «под большим давлением влиятельных элементов, требующих вступления Японии в войну против Советского Союза». Результат для министра остался нулевым, посол отделался общими фразами — нормальная практика: прежде, чем обмениваться мнениями по подобным заявлениям, необходимо получить подробные инструкции из центра. А вот Мацуока лишь дезавуировал официальное правительственное заявление. Вашингтон вновь получил подтверждение того, что Япония по-прежнему стоит на развилке. Это хрупкое равновесие вполне устраивало американцев.

Начав войну с СССР, Германия столкнулась с первыми непредвиденными трудностями. Военный потенциал жертвы оказался куда значительней прогнозируемого. Донесения с передовой поражали, количество танков, самолетов и другой боевой техники, брошенной Красной Армией, превосходили любой ночной кошмар немецких генералов. 10 000 танков, оставленных РККА только на границе, для немецкой армии оставались недостижимой мечтой всю войну. Удручало и качество советской техники. Но новые знания не поколебали арийской уверенности в победе, правда, становилось очевидно, что без помощи Японии война продлится несколько дольше. В июле 1941 г. между Японией и Третьим рейхом шли напряженные переговоры. В итоге было подписано секретное соглашение: Япония обязалась напасть на Советский Союз после взятия немецкими войсками Москвы и Ленинграда.

Японские милитаристы ставили нападение на СССР в зависимость от успехов немецкого оружия. Но то был не главный фактор при выборе направления экспансии. Было очевидно, что раньше весны 1942 г. японская армия не сможет накопить необходимые ресурсы для успешного ведения компании против Советского Союза, то есть уже в конце июня 1941 г. было ясно, что до весны 1942 г. дальневосточные границы СССР останутся неизменными. Эти причины привели к тому, что 2 июля в Токио выбрали южное направление.

Первая фаза южного варианта предполагала захват «французского наследства». Имперское правительство и военные стремились этим шагом обезопасить свой тыл, улучшить стратегическую обстановку на китайских фронтах и получить дополнительные ресурсы. 20 июля правительству Виши был предъявлен ультиматум. Империя требовала предоставить ей право держать войска и военно-морские базы в Южном Индокитае — французской колонии. Фактически от Петена требовали «подарить» эти азиатские территории. Не дожидаясь ответа или заключения соответствующего договора, 24 июля японские войска перешли границу Южного Индокитая. Началась оккупация. 29 июля, будучи неспособно противостоять нажиму Токио, правительство Франции подписало договор о «совместной обороне Индокитая». Суть, которая скрывалась за довольно безобидными дипломатическими формулировками, заключалась в захвате Японией французской колонии.

Новый виток японской агрессии вызвал бурное раздражение в Вашингтоне. Рузвельт предпринял попытку остудить Японию «холодным душем». 26 июля 1941 г. президент объявил о секвестре всех японских активов в США и о введении полного торгового эмбарго. Возможно, одной из причин, побудившей Рузвельта ввести эмбарго, была перехваченная информация о том, что Япония, после того как закрепится в Индокитае, может предпринять нападение на СССР. Подобное эмбарго наложила и Великобритания, объявив о расторжении японо-английского торгового договора 1911 г., японо-индийского договора 1934 г. и японо-бирманского 1937 г. Таким образом, Японская империя оказалась в ситуации практически полной экономической блокады.

Выступая по радио, Рузвельт заявил: «...США рационализируют потребление бензина в стране и в то же время снабжают горючим явного агрессора. Если бы мы прекратили поставки нефти, японцы двинулись бы на Голландскую Ост-Индию уже год назад, и мы бы имели войну». Видно, что президент сознавал последствия данного шага. Он понимал, что эмбарго является для Империи таким же стимулятором агрессии, как и слабость жертвы. Овальный кабинет не сомневался, что теперь Япония будет вынуждена действовать в соответствии с тройственным пактом. В этом случае «японская экономика выйдет из зависимости от США, ибо в распоряжении Японии будут ресурсы стран южных морей», то есть Рузвельт осознанно отрезал для японцев северный вариант. Перед Токио оставалась одна альтернатива: движение на юг или назад (уступки Вашингтону по ключевым вопросам и все из этого вытекающее). Рузвельту не требовались услуги астролога, чтобы понять, что второй вариант невозможен. Он намеренно провоцировал Японскую империю.

 

Путаные игры дипломатов

Пока происходили вышеописанные события, американо-японские переговоры в Вашингтоне не прекращались ни на один день. 2 июня 1941 г. японский посол в США получил новые инструкции по ведению переговоров. В их основы лег документ «Главные пункты государственной политики империи». Перед послом ставилась колоссальная задача — дипломатическим путем не допустить вмешательства Соединенных Штатов в случае, если Япония двинется на юг. Если же Номура не преуспеет в этом начинании, то правительство «примет решение, когда и какие именно силы будут использованы». На любом языке мира последняя формулировка означает войну.

Бывший адмирал Номура, несмотря на все свои попытки, не смог смягчить позиции Вашингтона. В Белом доме отдавали себе отчет в том, что сохранить мир на Тихом океане можно лишь двумя способами. Первый путь предполагал передачу Японии слабых. Он обеспечивал временное успокоение, пока агрессор переваривает очередную жертву. Это был путь ожидания того счастливого момента, когда ненасытный хищник наконец-то подавится. Но, отказавшись однажды от политики «умиротворения». Рузвельт не собирался к ней возвращаться. Второй вариант предусматривал усмирение за счет беспрецедентных экономических репрессалий. Ахиллесова пята данной политики заключалась в том, что она осуществима только при подавляющем военном превосходстве. Это аксиома и теорема мировой политики одновременно. Урезонить агрессора за счет санкций можно лишь в том случае, когда он, стремясь найти альтернативные источники ресурсов, будет вновь и вновь натыкаться на штыки. Слабость американской позиции заключалась в том, что на Тихом океане вместе взятые Америка и Британия были слабее. Это понимали и в Токио, и в Вашингтоне. Но США не собирались просто так сдать Индокитай. Они пошли на введение эмбарго, а значит, выбрали третий путь. Путь окончательного выяснения отношений, Белый дом был согласен на войну.

Усиление японских позиций в юго-западном районе Тихого океана и концентрация там наземных и военно-морских сил создавали плацдарм для нападения на англо-саксонские страны, точнее на британские и голландские владения. 31 июля Номура получил предписание донести до американского правительства, что оккупация Индокитая была предпринята для «спасения жизни» империи, что Стране восходящего солнца необходимо обеспечить себя сырьем. Послу сообщалось, что данная акция не последняя в этом направлении и ему предписано заручиться лояльной позицией США. Как видим, в Токио любили ставить невыполнимые задачи для дипломатов, но дипломатия никогда и не была коньком империи. В начале августа Японская империя направила требование правительству Таиланда о предоставлении военных баз, передаче контроля над производством каучука, олова и вывозом риса. В Токио стремились повторить столь удачно разыгранную недавнюю партию с Индокитаем.

Усилив таким образом свои стратегические позиции, в Токио решили дожать США дипломатическим путем. Там еще тешились иллюзией, что Америка остановится перед риском военных действий. Резкие заявления Госдепа не отрезвили «ястребов». 6 августа начался очередной раунд дипломатической игры. На встрече с госсекретарем Номура заявил, что действия в Индокитае носят оборонительный и мирный характер. Они были предприняты, «чтобы избежать выхода из-под контроля общественного мнения, давление которого опасно возросло в результате репрессивных мер, предпринятых США, Великобританией и Голландской Ост-Индией...». Короче, сами во всем виноваты, господин государственный секретарь. Далее посол передал проект американо-японского урегулирования.

Япония обязалась не размещать свои войска в юго-западных районах Тихого океана, за исключением Индокитая, но и отсюда войска она обещала вывести сразу после разрешения «китайского инцидента». Далее Япония признавала нейтралитет Филиппин и обязалась не предпринимать действий, ущемляющих американские экономические интересы. В свою очередь, от США требовалось прекратить военные мероприятия в юго-западном районе Тихого океана и потребовать того же от Великобритании и Индонезии. Сотрудничать с Японией в разработке полезных ископаемых, необходимых последней, потребовать того же от Великобритании и Индонезии. Возобновить нормальные экономические отношения с Японией и, наконец, содействовать проведению переговоров японского приятельства с Чан Кайши и признать «особый статус» Японии во Французском Индокитае после вывода оттуда войск.

Японский проект был неприемлем. Во-первых, он обходил стороной предложение Рузвельта о нейтрализации Индокитая от 21 июля. Во-вторых, Япония фактически требовала признать Индокитай ее колонией. Таким образом, Имперское правительство настаивало на признании де-юре де-факто существующей ситуации, само же соглашалось идти на уступки лишь после урегулирования отношений с Китаем, то есть в неопределенном будущем.

Принц Коноэ, который только что перенес очередную перетряску кабинета, сознавал, что добиться урегулирования с США в подобной ситуации практически невозможно. Однако именно нейтральная позиция Америки требовалась для дальнейшего успешного осуществления политики Империи. В столь нетривиальных условиях премьер идет на беспрецедентный шаг. Он просит у императора разрешения на проведение японо-американской встречи на высшем уровне. Хирохито, по всей видимости, к тому моменту уже решился на войну, однако понимал — чем дольше Вашингтон не будет прибегать к активным действиям, тем сильнее будет позиция Японии. Коноэ получил соизволение. 7 августа новый министр иностранных дел Т. Тоеда направил в Вашингтон предложение об организации встречи премьера Коноэ и президента Рузвельта.

8 августа Хэлл вручил Номура американские предложения. Рузвельт в принципе не был против саммита, однако заранее обрисовывал условия, на которых США пойдут на подписание договора. Японии предлагалось вывести войска из Индокитая. В обмен президент обещал соглашение о «нейтрализации» Индокитая, подписанное всеми заинтересованными сторонами (США, Великобритания, Индонезия, Чан-Кайши), подобное соглашение предлагалось заключить и в отношении Таиланда. Таким образом, США выставляли контрпредложения, в которых не было и намека на обязательства возобновить нормальные торгово-экономические отношения, но в то же время требовали отказа от завоеванного. Обе стороны обменялись «ударами», позиции не изменились ни на йоту. Смысл встречи на высшем уровне попросту отсутствовал.

В последний месяц лета четко оформился вектор поведения Вашингтона в отношении Токио. Теперь основной целью американской дипломатии стало не допустить критического усиления противника на возможном театре военных действий. Данный курс требовал проведения скоординированной с Великобританией политики. 9 августа Хэлл дал понять британскому послу новую позицию администрации. 14 августа 1941 г. прошла так называемая Атлантическая конференция — встреча президента Рузвельта и английского премьера У. Черчилля. Во время переговоров обе стороны касались японской проблематики, при этом Черчилль уверил, что в случае разрыва американо-японских переговоров Великобритания выступит на стороне США. Он всячески стремился показать свою лояльность. Цель у британского премьера была одна — «не мытьем, так катаньем» втянуть Соединенные Штаты во Вторую мировую войну.

Рузвельт, в свою очередь, продемонстрировал стремление к тесной кооперации с Лондоном. Он познакомил Черчилля с секретными документами, теперь британский премьер был в курсе американо-японских переговоров. Последние предложения Японии показались ему неприемлемыми. Позиция Черчилля была понятна — для него урегулирование между Токио и Вашингтоном было кошмаром, сравнимым только с разгромом СССР или очередным пактом a-la «Молотов—Риббентроп». Тихоокеанское урегулирование означало критическое ослабление позиций Британской империи при возможном дальнейшем продвижении японцев на юг. К счастью для англичан, мнение Рузвельта было тождественным. Но президент почему-то тянул, он считал, «что нужно вступить в переговоры по поводу этих неприемлемых условий и, таким образом, добиться отсрочки примерно на 30 дней». Президент считал, что за этот срок англичане успеют улучшить свои позиции в районе Сингапура. Он также заявил, что потребует от японского правительства прекратить экспансию на время переговоров и вывести войска из Индокитая и Таиланда. Прямо скажем, странные требования планировал выдвинуть американский президент. Приостановить агрессию и вывести войска — сама постановка вопроса предполагала невозможность его реализации. Чем была мотивирована эта месячная отсрочка, которой желал Рузвельт? Вопрос, несомненно, сложный. Однако по некоторым косвенным данным можно предположить ответ. Президент стремился узнать, на что способен Советский Союз. Если это боеспособная сила, способная сдержать Гитлера, то США могут вступать в войну. У Америки хватит времени, чтобы развернуть свои силы. Кроме того, к концу сентября будет совершенно ясно, как далеко сможет продвинуться вермахт до зимы 1941 г.

Черчилль попытался предостеречь американского президента от неверных действий. «Японцы обманут...» — заверял премьер-министр. Но Рузвельт успокоил: в ноте, направленной японскому МИД, будет содержаться недвусмысленное предостережение: «Любое дальнейшее продвижение Японии в юго-западной части Тихого океана вызовет ситуацию, при которой правительство Соединенных Штатов вынуждено предпринять ответные меры, даже если это может привести к войне между Соединенными Штатами и Японией».

Атлантическая конференция или «Арджентия» (по месту проведения) была не только политическим саммитом. Не менее важным ее результатом стали совещания руководителей армий и военно-морских флотов сторон. Оба государства теперь обменивались не только заверениями в дружбе и общности политических целей. Они вырабатывали единую военную стратегию. Пожалуй, важнейшим результатом конференции стала не столько публикация «Атлантической хартии» 14 августа, в которой были изложены цели сторон в войне, сколько согласованная жесткая позиция Вашингтона и Лондона, занятая в отношении Токио. Прямое указание на возможность военного противостояния Японии — заявление столь смелое, что большинство американских дипломатов и помыслить о нем не могли.

Из вышеизложенного видно, что в начале августа президент США уже не видел возможности дипломатического решения американо-японских противоречий. Пока он лишь стремился оттянуть неизбежный конфликт, оттянуть на непродолжительный срок в один, возможно, два месяца, оттянуть, чтобы окончательно удостовериться, что ситуация складывается в пользу Соединенных Штатов. Рузвельт был готов к войне и видел, что более подходящего момента для вступления в нее, возможно, уже никогда не представится. Требовалось только выяснить прочность советско-германского фронта: при его удовлетворительном состоянии следовало бросить американскую гирю на чашу весов. Дальнейшее промедление теперь грозило чрезвычайным усилением противника, чего допускать не следовало. Кроме того, президент теперь мог быть воинственным. Общественное мнение в стране кардинально изменилось. Уже в мае

1940 г. 50% американцев считали, что США неизбежно будут воевать, в декабре 1940 г. этот показатель составил 59%, в апреле 1941 г. — 82%, т.е. президент мог объявить войну, не опасаясь импичмента.

Белый дом знал, что может тянуть время. Из Токио в Вашингтон послу летели телеграммы следующего содержания: «...если переговоры... с государственным секретарем Хэллом не завершатся успехом, Япония будет обречена на изоляцию». Уже 16 августа, через два дня после окончания американо-английских переговоров на высшем уровне, Номура докладывал в МИД, что «не удастся достичь соглашения с США». В ответ японский посол получил рекомендации: «Мы хотим, чтобы Вы пока не давали правительству США понять, что переговоры прекращаются». Номура приложил все усилия для того, чтобы выполнить распоряжения, однако он и не предполагал, что Рузвельт так же, как и он, читает всю дипломатическую переписку. Маневр японской дипломатии попросту не мог ввести президента в заблуждение относительно намерений своих контрпартнеров.

Президент не собирался идти на уступки, знал он, и что японцы не сдадут своих позиций. Переговоры уже зашли в тупик, из которого не было выхода. Дальнейший курс Рузвельта можно охарактеризовать словами военного министра Г. Стимсона: «Проблема заключается в том, каким образом мы можем заставить японцев сделать первый выстрел, но не причинив слишком много ущерба нам самим». Вашингтон попросту стремился остаться «белым и пушистым», стать жертвой, а не агрессором.

Теперь, исходя из новой парадигмы, Государственный департамент отклонил японское предложение о встрече Рузвельта и Коноэ. Госсекретарь, например, не видел в этом смысла, он полагал, что Япония выставит новые крупные притязания. Его заместитель Уэллее считал, что Япония просто тянет время, чтобы подготовиться к развязыванию войны. Мнения дипломатов совпадали с позицией главы государства. 17 августа Рузвельт передал Номура официальный отказ. Он прямо заявил, что Япония — агрессор, а встреча, до тех пор пока Империя «не исправится», бессмысленна. Но прагматичный президент не отказал в продолжении переговоров. Он все еще дразнил японцев надеждой на отмену санкций.

18 августа Тоеда вновь передал Грю предложение об организации встречи президента и премьера в Гонолулу. В Токио уже не особо верили в успех, там просто стремились выиграть время. Требовалось подготовить армию и флот для нанесения удара на юг. Американское правительство понимало закулисную игру японской дипломатии. Так, из донесений военной разведки, основанных на радиоперехватах, в Вашингтоне было известно, что военный министр Тодзё издал приказ об окончательном завершении подготовки к войне на Тихом океане в ноябре 1941 г. Кроме того, было известно, что начало войны с США планируется на декабрь 1941 г. или февраль 1942 г. Но отсрочка была выгодна не только Японии. Американские флот и армия также к войне готовы не были, а каждый следующий мирный день означал новые самолеты, танки и корабли.

28 августа Рузвельт получил личное послание Коноэ с предложением об организации встречи «для широкого обмена мнениями» по всем вопросам американо-японских отношений. Но Вашингтон был непреклонен. От японского правительства требовали проведения предварительных консультаций на уровне послов, выработки окончательных проектов соглашений. А уж потом Вашингтон соглашался на встречу глав государств длительностью 3—4 дня для непосредственного заключения договора.

3 сентября Рузвельт устно заявил Номура, что США готовы к продолжению переговоров, в случае если Имперское правительство примет в качестве основы «четыре принципа Хэлла» от 16 апреля. Во время беседы послу также вручили официальный ответ на письмо Коноэ. Японская дипломатия получила официальное согласие на встречу на высшем уровне, «прелиминарного обсуждения фундаментальных вопросов...» Но формальное согласие на деле было не более чем инсинуацией. В Госдепе знали, что «четыре принципа» для Японии, как красная тряпка тореадора.

6 сентября в Токио прошло имперское совещание, на котором были приняты «минимальные требования» к США или «Основы плана национальной политики Императорского правительства». В соответствии с этим документом США и Великобритания не должны были вмешиваться в «китайский инцидент», закрыть Бирманскую дорогу, отказаться от помощи Чан Кайши. От Вашингтона и Лондона требовалось признать «особые отношения, существующие между Японией и Францией». Имперское совещание пошло даже дальше, решив затребовать от Соединенных Штатов и Англии прекращения фортификаций и создания военных баз в Тихом океане. Мало того — усиливать свое военное присутствие в регионе западным странам также запрещалось. Естественно, обе страны должны были возобновить экономическое сотрудничество с Японией в полном объеме. В случае удовлетворения данных требований Япония соглашалась пойти на уступки — использовать Индокитай в качестве плацдарма для нападения только на китайскую территорию. Вывести войска из Индокитая по урегулировании «китайского инцидента», гарантировать нейтралитет Филиппин. После таких «минимальных» требований всегда интересно узнать, в чем заключаются максимальные — акт о безоговорочной капитуляции (еще до начала войны), аннексия территории и выплата контрибуций, что ли?

Нет, в имперском правительстве сидели не сумасшедшие. Просто требовалось выработать принципы, на которых вести переговоры с США. Приемлемы они или нет для партнера, это было уже неважно. Принципиальное решение о рывке на юг было принято еще 2 июля, так что исход переговоров для Токио уже был неважен. Более судьбоносным было другое решение совещания — ускорить подготовку к войне с США, Англией и Голландией. Конечно, начало военных действий ставилось в зависимость от хода переговоров. То есть от того, примут ли названные страны бесстыдные, кабальные японские условия. Фантастичность мирного урегулирования была очевидна. Имперское совещание приняло, таким образом, решение о начале военных действий.

Но чем черт не шутит? Японская дипломатия усилила нажим. 6 сентября Номура передал Хэллу очередные предложения. Было совершенно неважно, что они почти слово в слово повторяют уже отвергнутый проект от 6 августа. Параллельно принц Коноэ предпринял «обходной» маневр. Во время беседы с Д. Грю он снова поднял вопрос о встрече с Рузвельтом. На этот раз глава японского правительства даже пошел на уступки. Он соглашался с «четырьмя принципами Хэлла», при их некоторой корректировке. Ретроспективно не сложно понять цели японских маневров — запутать, ввести в полное недоумение Государственный департамент и президента. Посол говорит одно, а глава правительства другое — угадай, где правда? То, что продолжение переговоров невозможно, премьер понимал. Недаром он обязался закончить дипломатическую фазу к 10 октября. Параллельно 2—13 сентября прошли совещания руководителей армии и ВМС Японии, состоялись военные игры с целью более детального планирования Гавайской операции и вторжения в Бирму, Малайю, Индонезию, на Филиппинские и Соломоновы острова. Страна восходящего солнца стремилась не к миру, а к войне.

12 сентября Грю сообщил в Госдеп, что в сложившейся международной ситуации японские военные видят золотой шанс для осуществления экспансии. Новость не стала откровением. 22 сентября Номура вручил Хэллу два документа, первый — «Основные условия мира между Японией и Китаем», второй — озаглавленный как «Строго конфиденциально», оба документа, по сути, развивали идеи «минимальных требований» и не вносили ничего нового. Через пять дней посол передал госсекретарю проект урегулирования спорных вопросов, не отличавшийся оригинальностью. Кроме туманного обещания вывести войска из Индокитая в нем ничего не было.

В самом конце сентября японская дипломатия вновь подняла вопрос об организации встречи Коноэ и Рузвельта. Предложив приблизительный срок — 10-15 октября. Рузвельт был в принципе не против, однако Хэлл и слышать о такой встрече не хотел. По его мнению, подобный саммит произвел бы «критический, обескураживающий эффект на китайцев». Даже намек на возможность американо-японского урегулирования в существовавшей ситуации мог привести к непредсказуемым последствиям. Несмотря на активизацию японского давления, позиция американской стороны осталась неизменной. 2 октября Хэлл вновь повторил тезис о необходимости предварительной договоренности перед встречей президента и премьер-министра. В мягкой форме он попросил Токио продемонстрировать свои мирные намерения: вывести войска из Индокитая и Китая.

Тупик, в который зашли переговоры, воодушевил токийских «ястребов». Теперь они требовали немедленного выступления против Англии и Америки. Коноэ попытался действовать неофициальными каналами, вновь обратившись к помощи миссионера Уолша, однако эта попытка потерпела неудачу так же, как и попытка организовать встречу с Рузвельтом при английском посредничестве.

13 октября 1941 г. советник японского посольства Вакасуги в беседе с заместителем Хэлла Уоллесом использовал последний козырь, стараясь доказать, что Вашингтону необходимо принять японские условия. Он сослался на то, что положение правительства крайне шаткое и в случае отказа американцев принять японские предложения оно может пасть, и к власти в Токио придут люди, действующие по указке из Берлина. Японский дипломат оказался пророком. 18 октября кабинет Коноэ действительно пал, и ему на смену пришло правительство генерала Тодзе. Это был военный премьер. Император окончательно решил вопрос в пользу войны.

Однако в октябре подобные изменения в правящей элите Японии напугать Рузвельта уже не могли. К тому моменту личный эмиссар президента Г. Гопкинс побывал в Москве, провел ряд бесед с И. Сталиным. СССР выглядел серьезным союзником, то, что Гитлер завяз там надолго, сомнений не вызывало. В пользу Советов говорил и контраст между русским диктатором и У. Черчиллем: если последний всю дорогу слезно умолял США вступить в войну, то Сталин верил в собственные силы. «Дайте нам зенитные орудия и алюминий, — заявил он Гопкинсу, — и мы сможем держаться три или четыре года». Как оказалось, советский колосс держался далеко не на глиняных ногах. Расклад сил в мире выглядел теперь таким образом, что Рузвельт определился: Соединенным Штатам пора вступать в войну.

Одиннадцатого сентября он обратился к согражданам: «Гитлер знает, что для достижения решающего успеха на пути к мировому господству он должен получить контроль над морями. Он должен прежде всего уничтожить тот мост через Атлантику, который создают рейсы наших кораблей и по которому мы будем посылать орудия войны для его уничтожения... Мы не можем жить безмятежно в управляемом нацистами мире... Когда гремучая змея изготовилась к удару, не время ждать ее выпада, нужно раздавить ее... Отныне, если германские или итальянские подводные лодки или военные корабли войдут в акватории, рассматриваемые нами как зона обороны Америки, пусть они пеняют на себя». Американский флот начал охоту за немецкими субмаринами. «Необъявленная война» в Атлантике началась. Рузвельту оставалось ждать только повода: потопленного американского корабля или немецкой подводной лодки. Какая именно страна первой заявит о состоянии войны — не суть важно.

Но немцы абсолютно не горели желанием сражаться еще и с Америкой. Строжайшие приказы фюрера и главкома ВМС запрещали связываться с американскими кораблями. Получить желаемый повод от Гитлера не получалось. Кроме того, существовали размышления и другого порядка. Как поведет себя Токио, если Америка ввяжется в европейскую войну? Вероятность сохранения «статус-кво» на Тихом океане была крайне ничтожной. Именно в этот момент, когда все неизвестные мировой политики стали очевидны, Рузвельт принимает решение войти в войну через «черный ход». Мы помним меморандум Макколума, неизвестно, читал ли его президент, но то, что он мыслил подобными категориями, несомненно. Противоречия с Японией зашли слишком далеко, чтобы быть разрешенными дипломатическим путем. Уступать Токио было нельзя. Поэтому необходимо стало спровоцировать Империю на первый акт агрессии и тем самым получить повод для вступления в войну. Рузвельт и ранее следовал этим курсом, но до сего момента он оставлял себе пути к отступлению. Настало время «жечь мосты».

Новое правительство Японии уже не обращало внимания на переговоры. Конечно, кабинет сохранит мир, если США пойдут на все требуемые от них уступки. Но пока было определено, что в декабре, «после нападения Японии на Пёрл-Харбор, будет проведена оккупация Борнео, Филиппин, Сингапура, Явы и Суматры...». Дипломатические представители Японии в США, в том числе консул в Гонолулу, получили задание вести разведывательную деятельность в целях нанесения удара. 1 ноября 1941 г. был издан Приказ №1 по Объединенному флоту, в котором предписывались действия ВМС на случай объявления войны США, Великобритании и Голландии. 3 ноября был утвержден план нападения на Пёрл-Харбор.

3 ноября Грю писал в Госдепартамент, что, ввиду провала попыток закончить «экономическую войну с Соединенными Штатами» и урегулировать отношения с Китаем, японское правительство может выработать линию «на более тесное сотрудничество с "Осью"», что может привести к неизбежной войне с США. Предупреждения дипломата, стремившегося к мирному урегулированию, уже не могли остановить Вашингтон. От Токио того и хотели, чтобы японские корабли сделали первый залп.

Чтобы замаскировать подготовку к войне, японская дипломатия предприняла последний штурм американских бастионов. 4 ноября новый министр иностранных дел Японии Того направил послу в Вашингтоне телеграмму. Номура прочел: «7 ноября посол Курусу выезжает, чтобы помочь Вам... Он не везет с собой никаких дополнительных инструкций...» Миссия Курусу носила маскировочный характер. Того не хотел прерывать переговоры до того, как ударное соединение не будет у входа в Пёрл-Харбор. Цель Курусу была известна не только в Белом доме, но и в Кремле: «...переговоры с США есть последний эксперимент, — писал советский разведчик в Японии Р. Зорге в Москву, — дабы доказать народу и крупным капиталам, что достигнуть понимания с Америкой невозможно. Если переговоры с США окончатся без успеха, то Япония очень скоро должна выступить на юге». В Вашингтоне также «ни один ответственный чиновник в правительстве... не верил в какой-либо успех, который мог быть достигнут в связи с миссией Курусу». Американское правительство, используя «магию», было прекрасно осведомлено о целях миссии и о том, что новый посол не имеет новых инструкций. Обе стороны намеренно занимались обструкцией переговорного процесса. Тянули время, стремясь получить дополнительные гешефты до того, как прозвенел третий звонок.

4 ноября в Токио были разработаны два плана урегулирования отношений с США — «А» и «Б». План «А» предполагал прекращение американской стороной дискриминации в торговле, признание участия Японии в тройственном пакте. Япония же обязывалась вывести свои войска из Китая, но лишь после достижения «урегулирования» и по истечении определенного срока после него. Срок определялся приблизительно в 25 лет. Япония также обязалась вывести войска из Индокитая после решения «китайского инцидента». Таким образом, все японские уступки откладывались на неопределенный срок, а принятие плана «А» за основу американо-японского соглашения означало для Вашингтона признание неограниченного господства Токио в регионе.

План «Б» должно было предложить в случае, если американская сторона не найдет возможным принять предложения «А». По плану «Б» предполагалось, что обе стороны берут взаимные обязательства не вводить военного положения ни в одном из регионов Юго-Восточной Азии за исключением Индокитая. США должны отменить дискриминацию Японии в торговом и экономическом сотрудничестве. Вашингтон не должен препятствовать заключению мира между Китаем и Японией. После заключения мира с Китаем японские войска будут выведены из региона. Таким образом, оба плана слабо различались по сути и были неприемлемы для США, т.к. Япония «не соглашалась прекратить ее политику военного завоевания и агрессии за исключением некоторых локальных районов» .

5 ноября Номура был засыпан телеграммами из центра, во-первых, он получил планы «А» и «Б», во-вторых, был проинструктирован, при каких обстоятельствах вручить планы, и в-третьих, должен был выполнить приказ: «Заключить соглашение к 25 ноября... это трудный приказ, но при нынешних обстоятельствах его невозможно избежать...»

7 ноября Номура представил Хэллу план «А», однако он буквально сразу был отклонен. Хэлл мотивировал это так: «Президент крайне заинтересован во взаимопонимании между Японией и Соединенными Штатами... Если Япония предпримет реальные шаги, такие как эвакуация войск из Французского Индокитая, показывая свои мирные намерения, это откроет для нас возможность снабжать вас нефтью и, возможно, возобновить нормальные торговые отношения» .

Угроза войны с Японией явно нарастала. 7 ноября об этом открыто заявил Хэлл. Обострившаяся ситуация вынудила Рузвельта созвать экстренное заседание кабинета, на котором было принято решение организовать отпор Японии в случае ее нападения на Малайю или Индонезию. 11 ноября генерал Ли телеграфировал из Лондона: «Английский посол в Токио сообщил мнение, что... следующий удар Японии обрушится на Голландскую Индию».

15 ноября в Вашингтон прибыл Курусу. Не успел он освоиться на новом месте, как на следующий день из Токио потребовали скорейшего завершения переговоров. В 10.30 17 ноября состоялась первая встреча Номура и Курусу с Хэллом, после обсуждения ряда вопросов Номура предложил восстановить статус-кво в регионе до момента вторжения японских войск в Индокитай и введения экономических санкций. Хэлл, который стремился перевести разговор на непосредственные японские предложения по плану «Б», проявил осторожность и пообещал посоветоваться с англичанами и голландцами. 18 ноября обсуждение продолжилось, тем не менее конкретных результатов не дало.

Это предложение могло действительно послужить основой компромисса, но именно японская дипломатия не решилась пойти дальше. 19 ноября вашингтонское посольство получило телеграмму министра иностранных дел Того: «Внутренняя ситуация в стране такова, что будет крайне затруднительно вывести войска из Южного Французского Индокитая... пожалуйста, представьте план «Б» Имперского правительства, никаких дальнейших уступок сделано быть не может». Кроме того, в этот же день послы получили из Токио телеграмму с «кодом ветров», в которой говорилось, что в случае разрыва (войны) дипломатических отношений с одной из стран: США, Великобритания, СССР—в прогнозе погоды токийского радио будет произнесена ключевая фраза, с указанием ветра.

В соответствии с полученным из Токио предписанием, 20 ноября Номура и Курусу представили Хэллу план «Б». Американской дипломатии данный план был хорошо знаком. Единственное изменение, произошедшее в нем с момента его одобрения Имперским правительством, заключалось в том, что Япония соглашалась вывести войска из Южного Индокитая, но лишь в обмен на принятие соглашения в целом. Однако, как показывал потом Хэлл на расследовании Конгресса, в таком случае «все плоды соглашения попали бы к Гитлеру» и японцам, которые также хотели, чтобы «Соединенные Штаты снабжали их нефтью в необходимых количествах для ведения войны... и по некоторым причинам, — добавил Хэлл, — мы отклонили это предложение».

В 1945 г. «Нью-Йорк тайме» писала по данному поводу: «Японские военные лидеры поставили Соединенные Штаты перед альтернативой: стать союзником Японии ценой капитуляции американских принципов, по примеру Мюнхена, или столкнуться лицом к лицу с угрозой японской атаки». Рузвельт уже давно предпочитал последнее.

Номура и Курусу настаивали на том, что дальнейшие переговоры могут идти лишь на основе плана «Б». Таким образом, план «Б» фактически превращался в ультиматум. Однако Хэлл его воспринял как строгие рекомендации, т.к. «нота такого характера не квалифицируется как... ультиматум». Тем не менее, учитывая тот факт, что американское правительство знало о предельных сроках ведения переговоров, оно должно было бы квалифицировать данный документ если не как ультиматум, то как нечто к нему близкое.

Американское правительство прекрасно понимало, что шансы достижения соглашения с Японией минимальны, а точнее отсутствуют. Для достижения компромисса одна из сторон должна была поступиться своим положением в Тихоокеанском регионе и престижем. Но Вашингтон не стал давать отрицательный ответ сразу. С 21 по 25 ноября Государственный департамент упорно работал над выработкой контрпредложений. Вашингтон тянул время. 25 ноября, во время совещания с кабинетом, Рузвельт, который еще 21 числа задавался вопросом: «...играет ли Япония в покер или нет...» и «держит ли она камень за пазухой...», сказал, что США «находятся на грани войны с Японией».

26 ноября Хэлл вручил японским послам проект контрпредложений, получивший название «модус вивенди» (временное соглашение). Во время его разработки в высшем политическом и военном руководстве США не было единства. Все прекрасно понимали, что найти почву для соглашения с Империей невозможно. В особенности против «модус» выступали представители армии и флота. Хэлл сломил их сопротивление, лишь убедив, что данное соглашение может отсрочить войну на три месяца, за которые США сумеют лучше подготовиться. (Погодные условия в Тихом океане позволяли начать войну либо в начале декабря 1941 г., либо в феврале — марте 1942 г.) То есть, разрабатывая документ, госсекретарь и не стремился избежать столкновения.

По пунктам «модус вивенди» выглядел следующим образом:

1. «Правительство Соединенных Штатов и правительство Японии совместно заботятся о мире в Тихоокеанском регионе, подтверждают, что их национальная политика направлена на продление и укрепление мира в Тихоокеанском регионе и что они не имеют здесь территориальных притязаний»;

2. Страны обязываются не предпринимать военных акций в Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии или в южной и северной частях Тихого океана;

3. Правительство Японии обязывается вывести войска из южной части Индокитая, а в северной свести их численность к той, которая была на 26 июля 1941 г., дальнейшему пересмотру данный пункт не подлежит;

4. США производят частичную отмену санкций, однако в пределах жестких рамок, так, бензин должен был поставляться «только для гражданских нужд»;

5. Япония снимает ограничения на американский капитал и торговлю внутри страны;

6. США обязываются оказать влияние на Великобританию, Австралию и Голландию с тем, чтобы эти страны также смягчили санкции в отношении Японии в соответствии с пунктом пятым;

7. Япония достигает соглашения с Китаем на основе международного права и ранее существовавших договоров;

8. Соглашение действует три месяца, в течение которых страны могут достичь общего соглашения или продлить «модус вивенди».

В соответствии с воспоминаниями Кордела Хэлла, он не надеялся на то, что японцы примут «модус вивенди». Но, по его мнению, подобное предложение демонстрировало желание Вашингтона продолжать работу в мирном направлении так долго, как только возможно. «Если Токио откажется, это вскроет его приготовления к войне. А если по каким-то причинам Япония согласится, тем лучше. Война будет отодвинута на 3 месяца, за которые американские вооруженные силы смогут значительно лучше к ней подготовиться». В то же время в возможности войны он не сомневался и часто заявлял в конце ноября — начале декабря: «Эти ребята собираются сражаться, и вы должны внимательно смотреть за этим». Однако удар по готовившимся предложениям был нанесен не японцами, а союзниками. Китайцы и Черчилль встретили «модус» в штыки. Белый дом предпочел сдаться. В конце концов, что такое три месяца.

В результате 26 ноября Хэлл вручил японцам предложение из 10 пунктов, которые были близки по своему содержанию к первоначальному «модус вивенди». Однако уже в тот момент было очевидно, что предложения Хэлла не пройдут, так как они полностью отметали японский план «Б».

Предложения госсекретаря сводились к тому, что США, Япония, Великобритания, Китай, Голландия, СССР и Таиланд заключают пакт о ненападении. Япония выводит все войска из Индокитая и Китая, Япония и США не поддерживают ни одно китайское правительство, кроме правительства Чан Кайши. Оба правительства отказываются от прав в Китае, превышающих протокол 1901 г. Оба государства вступают в переговоры о заключении торгового договора. США размораживают японские активы, а Япония соответственно американские. Оба правительства соглашаются с планом стабилизации курсов доллара и йены. Оба государства соглашаются с тем, что любой договор, заключенный с третьими сторонами, не должен трактоваться, как нарушение данного соглашения или угроза миру в Тихоокеанском бассейне. Оба правительства используют все свое влияние, чтобы подтолкнуть другие правительства к практическому участию в данном соглашении.

Однако японские дипломаты восприняли данную ноту как ультиматум. Курусу заявил, что американский ответ «равносилен концу переговоров». В сообщениях в Токио он докладывал, что не в состоянии «добиться какого-либо прогресса». В то же время послы предупреждали правительство, что «ответственность за разрыв переговоров будет возложена на нас». Несмотря на то что 10 пунктов сам Хэлл как ультиматум не воспринимал, текст и содержание документа говорили об обратном. Недаром американский Конгресс назвал их именно ультиматумом. Многие историки сходятся во мнении с американским исследователем У. Чемберленом: «Технически 10 пунктов Хелла не составляли ультиматум... но если взять во внимание обстоятельства, в которых эти 10 пунктов были представлены, и их совершенно бескомпромиссный характер, можно понять, что армейский комитет, который расследовал атаку на Пёрл-Харбор, определил, описывая документ Хелла, как «документ, который спустил курок, который начал войну».

27 ноября состоялась встреча между японскими послами и президентом. Рузвельт сразу перешел в атаку. «Японские лидеры, — сожалел он, — продолжают выражать сопротивление фундаментальным принципам мира и порядка...». Президент вновь говорил о том, что далеко не в интересах Японии продолжать следовать курсом гитлеризма. В то же время он заявил, что США готовы снять экономические санкции, если Имперское правительство проявит акты доброй воли. Однако слова главы американского государства расходились с делом. Он не ждал позитивного продолжения переговоров и занимал все более жесткую позицию. Накануне он сказал Хэллу: «Я не сильно надеюсь, и все мы должны быть готовы к серьезным неприятностям, возможно скоро».

Рузвельт уже не сомневался, что война начнется. В узком кругу он даже говорил, что коль скоро это неизбежно, то японцы должны сделать первый выстрел. 28 ноября служба радиоперехвата расшифровала телеграмму, адресованную японскому посольству в Вашингтоне: «Через несколько дней американо-японские переговоры будут де-факто прерваны. Не создавайте впечатления, что переговоры провалились». Еще одна телеграмма требовала от Номура: «Скажите, что переговоры продолжаются», чтобы ввести американцев в заблуждение. Следующая перехваченная телеграмма была направлена в Берлин и адресована Гитлеру и Риббентропу: «...существует экстремальная опасность, что внезапно может разгореться война между англо-саксонскими странами и Японией... Это может произойти ранее, чем кто-либо предполагает». Война была на пороге Белого дома...

После чтения подобной беллетристики Рузвельт и не надеялся на продолжение диалога. 29 ноября Хэлл заявил английскому послу Галифаксу, что Япония может «внезапно» начать войну.

1 декабря Курусу и Номура получили шифрограмму:«...чтобы предотвратить излишнюю подозрительность... мы сообщаем в прессе и по другим каналам, что несмотря на глубокие противоречия... переговоры продолжаются». Действуя в соответствии с инструкциями, японские послы прилагали все мыслимые усилия. Госсекретарь откровенно им подыгрывал. «Соединенные Штаты будут рады дать Японии все, — сообщил он послам в тот же день, после чтения перехватов, — что она желает в вопросах материалов, если японские военные только покажут, что Япония собирается следовать мирным курсом». Однако теперь уже обе стороны намеренно тянули время. Каждый преследовал свои интересы.

2 декабря, обеспокоенные крупными передвижениями японских кораблей в районе южной части Тихого океана, США направили официальный запрос с целью выяснить причины концентрации крупных японских сил в Индокитае. 3 декабря Курусу получил инструкцию заверить американское правительство, что движение японских войск в Индокитае «...связано с активизацией китайских войск вблизи границы. Мы увеличили наши войска в северной части Индокитая, чем и объясняется передвижение войск на юге этой страны». Продолжая свою миссию в соответствии с инструкциями, японские послы тем не менее информировали свое правительство, что в случае японской агрессии против Таиланда следует ожидать ответных действий со стороны США и Великобритании, кроме того, они предлагали принять меры к эвакуации японских консульств из США.

6 декабря, в разгар кризиса, Рузвельт через посла в Токио Грю направил личное послание императору Хирохито. Однако в данном контексте интересен тот факт, что решение о направлении данной телеграммы было принято на заседании кабинета 28 ноября. В нем содержалось предложение встречи. Но достигло оно Японии лишь в 12.15 8 декабря по токийскому времени, т.е. за три часа до атаки на Пёрл-Харбор. Рассматривая эти факты, а также то, что американской администрации был известен незначительный вес императора в принятии политических вопросов, можно заключить, что данное послание не носило изначально практического смысла. Оно было направленно с тем, чтобы впоследствии показать миролюбивость США прессе, современникам, историкам и потомкам, а в случае удачи получить несколько месяцев для подготовки к войне.

5 декабря посольство Японии в Вашингтоне получило две телеграммы с предупреждением о начале войны: «День X... 8 декабря, а день, когда вы получите предупреждение, — 7 декабря...» Однако, несмотря на то что обе телеграммы были перехвачены американской службой радиоразведки, ни одна не была переведена и расшифрована до 7 декабря. 6 декабря «Комитет по координации действий» в Токио окончательно принял решение о начале боевых действий против США. Кроме того, было решено, что японские послы вручат американскому правительству ноту о разрыве дипломатических отношений в 12.30 7 декабря (по вашингтонскому времени), однако вскоре время было изменено на 13.00 (7.30 гавайского времени). Документ об объявлении войны должен был оказаться на столе у государственного секретаря за несколько минут до того, как первые бомбы обрушатся на Пёрл-Харбор. Американцы, даже если захотят, не успеют передать предупреждение из Вашингтона на Гавайи. Тем самым Япония не могла бы быть обвинена в вероломном нападении без объявления войны.

6 декабря Курусу и Номура получили названное в американской историографии «предварительное сообщение», в котором говорилось, что послы получат ответ японского правительства на американские предложения и окончательное решение по вопросу о переговорах. Во второй части «предварительного сообщения» сообщалось, что ответ будет состоять из двух телеграмм. Первая из 13 частей, а вторая — четырнадцатая — будет содержать последнюю часть японского ответа. Кроме того, говорилось, что будет и третья телеграмма, в которой сообщат время вручения четырнадцати частей ответа Соединенным Штатам.

6 декабря к 15.00 станция радиоразведки «Сайл» перехватила первые 13 частей послания, к 16.00 был закончен черновой перевод, к 21.00 офицер разведки А. Крамер доставил перехват в Белый дом и передал его дежурному офицеру Л. Шульцу, который в 21.30 передал документ Рузвельту. Спустя десять минут президент поднял взгляд от документа и, повернувшись к Гопкинсу, произнес: «Это означает войну».

Далее в соответствии с показаниями Л. Шульца, президент и его ближайший советник стали обсуждать Пёрл-Харбор как возможную цель японцев, однако ни времени, ни дат они не называли. Гопкинс пожалел, что США, имея информацию о начале войны, не могут нанести превентивный удар по Японии. Президент возразил: «Нет, мы не можем так поступить. Мы демократичный и миролюбивый народ. — Затем Рузвельт повысил голос, и это я точно помню. Он сказал: — Но мы получим отличную характеристику».

Таким образом, Рузвельт максимально стремился сохранить лицо, или иными словами, представить США как жертву неспровоцированной агрессии. Попытки Рузвельта связаться с адмиралом Старком (начальник штаба ВМС) не дали результата — адмирал был в опере, и президент решил его не беспокоить. Министр ВМС Нокс общался с прессой в офисе «Чикаго дейли ньюз» и также был недоступен .

В 5.00 по вашингтонскому времени (23.30 по гавайскому) американская разведка перехватила 14-ю часть японской шифровки. «Японское правительство сожалеет, что вынуждено настоящим уведомить американское правительство в том, что ввиду позиции американского правительства... невозможно достичь соглашения путем продолжения переговоров». Следующее перехваченное послание гласило: «Очень важно. Посол, пожалуйста, передайте правительству Соединенных Штатов (по возможности Государственному секретарю) наш ответ Соединенным Штатам в 13.00 7 декабря по вашингтонскому времени».

В 9.30 адмирал Старк, фактически единственный человек, который мог послать предупреждение в Пёрл-Харбор, получил копии сообщений (в полночь он обсуждал первый перехват с президентом по телефону, но не предпринял никаких действий). В 11.45 послание оказалось на столе у генерала Маршалла (начальник штаба армии), в 11.52 (6.22 гавайское время) армейское командование начало передачу предупреждений о начале войны по округам. Но, что странно, Гавайский округ был недоступен (радиосигналы не достигали Пёрл-Харбора). Самое интересное в этой истории, что Филиппинский округ был предупрежден по радио, а Гавайский, находящийся значительно ближе, было решено оповестить по средствам наземных телеграфных линий «Вестерн Юнион». То есть через частное агентство связи. Путь важнейшей телеграммы в американской истории был следующим: сначала ее доставили в Сан-Франциско, затем передали в Гонолулу, откуда наземным транспортом на специальном бланке она должна была быть доставлена командующему войсками в Пёрл-Харборе генералу Шорту. Ну и последнее: наземный транспорт для доставки сверхсрочной депеши назывался велосипед...

Естественно, телеграмма с предупреждением не успела достичь адресата вовремя. Никакие другие средства связи, такие, как радиопередатчики ВМС (более мощные, чем армейские), ни телефон (специальный прямой кабель был проложен непосредственно до о. Оаху) использованы не были.

Однако выполнить распоряжения своего правительства не смогли и японские дипломаты. Дело в том, что американская дешифровальная техника и переводчики работали значительно лучше и быстрее своих японских коллег и аналогов. Японское посольство просто не успело перевести и перепечатать начисто 14 частей послания к 13.00. После нескольких переносов послы прибыли в Государственный департамент лишь в 14.20, то есть после фактического начала войны. К тому моменту Хэлл уже был знаком с текстом японского ответа и, по сути, лишь продолжал дипломатическую игру, скорее для исторической записи, чем для практической пользы.