— Мазур!

Никита знал, что следующий он, и был готов к этому, но, услышав свою фамилию, все равно вздрогнул. Два года он ждал этого момента, как праздника, и боялся: а вдруг осечка? И придется тогда собирать пожитки и возвращаться в часть, как пишут в таких случаях в официальных армейских документах, для продолжения прохождения службы. И не избежать дружеских подначек товарищей, ехидно-насмешливых реплик взводного и отчужденных, холодных глаз начальства. Никита поежился. В памяти на миг всплыло широкоскулое, с крутым своенравным подбородком лицо полковника и его скупое и доброжелательное: «Не подведи. За тебя полк ручается…»

— Так есть Мазур? — Военврач майор Храмов обвел притихших ребят острым, как буравчик, ироничным и нетерпеливым взглядом.

— Есть! — Никита, одернув гимнастерку, шагнул вперед.

— Прошу.

Пульт выглядел весьма внушительно: десятки разноцветных лампочек, и каждой соответствовала определенная кнопка. Вспыхнет лампочка — успей нажать нужную.

Огоньки мигали все быстрей и быстрей. От напряжения у Никиты зарябило в глазах, онемели пальцы. «Всё! Запутался», — мелькнула мысль, и в это время чья-то крепкая ладонь опустилась ему на плечо.

— Достаточно, — сказал Храмов и протянул Никите лист бумаги, усыпанный кружками со стрелками: — Вам знаком этот прибор?

— Компас, — пожал плечами Никита.

— Правильно. Всмотритесь в них внимательно — вопрос будет каверзный.

Две минуты Никита пристально изучал приборы, пытаясь понять, с какой стороны ему грозит опасность.

— Время. — Храмов перевернул лист и безучастно поинтересовался: — Количество приборов?

— Пятьдесят, — обрадовался Никита и, предугадав следующий вопрос, быстро проговорил: — Двадцать два указывают на север, двенадцать на юго-запад, восемь на восток, остальные…

— Понятно. — Храмов улыбнулся. — В аэроклубе не занимались?

— Нет, — сказал Никита. — Шофер третьего класса.

— Шофер, значит… А где шоферить-то пришлось?

Мазур замялся. Права шофера Никита получил еще в школе и очень этим гордился: во-первых, он приобрел специальность, а во-вторых — независимость. Но в полной мере преимущество этих двух факторов Никита сумел оценить лишь через год, когда ушел из института и устроился работать на аэродром водителем бензовоза.

Дорога на летное поле пролегала через конец взлетной полосы, и Никита, остановив машину на обочине, иногда подолгу наблюдал за уходящими в воздух тяжелыми турбовинтовыми самолетами. Остроносые птицы убирали шасси и взмывали в небо легко и стремительно, словно перепуганные незадачливым охотником утки.

Ему нравилось смотреть за подготовкой самолета к полету, наблюдать, как механики гоняют двигатели и как от мощных воздушных струй вздымается пыль и трава прижимается к земле. Лицо обдавал сильный горячий ветер, и резкий запах масла и бензина перемешивался с ароматом цветущих клеверных полей, примыкавших к аэродрому.

Он любил посидеть с летчиками, которые, чувствуя, что перед ними новичок, рассказывали истории одна невероятней другой. Никита слушал их разинув рот, задумчиво улыбался, и когда пилоты, вдруг посерьезнев, расходились, то с нескрываемым огорчением и завистью смотрел им вслед.

— И в армии служили? — спросил Храмов.

— Служил, — коротко ответил Никита.

— Парашютные прыжки есть?

— Нет. Я механиком работал.

— Вы свободны, — сказал майор, и по его тону и выражению лица Никита понял, что первое испытание он проскочил благополучно.

Алик Черепков — высокий, нескладный парень, которого за оттопыренные уши ребята сразу же прозвали «Парашют», встретил Никиту торжествующей улыбкой.

— Я же тебе говорил, что это шарады для первоклассников. Что надо взять от паровоза и кита, чтобы лодка поплыла?

— Пар, — машинально ответил Никита и потянул товарища за рукав. — Пойдем. Жарко.

— Я сказал лодка, а не пароход, — уточнил Алик, едва поспевая за приятелем. — Куда ты разбежался?

— Мороженого хочу.

— А искупаться?

— Там видно будет.

Друзья сели на трамвай и, проехав несколько остановок, сошли у кинотеатра «Мир». Никита купил эскимо, а Алик — фруктовое.

— И дешевле, и хорошо жажду утоляет, — пояснил он, запихивая в рот добрую треть порции. Взгляд его бесцеремонно скользил по лицам проходящих мимо девушек.

— Не подавись, — добродушно заметил Никита.

— Я мороженого могу десять пачек за час съесть, — сказал Алик, который все понимал в буквальном смысле слова. — Никита, а чего ты сразу…

Не договорив, он неожиданно вытянулся и поздоровался с приземистым и очень моложавым на вид старшим лейтенантом. Тот коротко кивнул, задержал взгляд на растерявшемся и не успевшем отдать честь Никите и торопливо зашагал дальше.

— Кто это? — спросил Никита.

— Начальство нужно знать в лицо. — Алик снисходительно улыбнулся. — Инструктор летной подготовки Баранов, по прозвищу Трубадур.

— За что его так?

— Хобби у него такое, на трубе играет. И, говорят, здорово. — Алик доел мороженое и спросил: — Никита, а чего ты сразу в училище не пошел?

— По дурости, — чистосердечно признался Никита. — А может, по бесхарактерности. Родители у меня тряпками занимаются.

Алик округлил глаза:

— Утильсырье, что ли?

— Нет, — покачал головой Никита, — текстильная промышленность.

— Понятно, — сказал Алик. — И они тебе внушили, что это самая необходимая на земле специальность.

— Сумели.

— И ты пошел в текстильный.

Никита кивнул.

— И бросил.

— На втором курсе.

— И загремел в армию.

— Правильно, — помрачнел Никита. — С нуля придется все начинать.

— А ты не огорчайся. Все, что ни делается, — к лучшему.

— Может быть. Только все-таки обидно…

В глазах Алика неожиданно появилось радостное изумление.

— Никита, сколько нам в этом городишке жить?

— Четыре года. Если поступим…

— Это срок, — сказал Алик. — А что надо сделать, чтобы он стал для нас родным и близким?

— Полюбить его население.

— Правильно. — Алик лихо подтянул свои довольно помятые брюки. — Держись в кильватере.

Он пересек улицу и, сделав полукруг, остановился рядом с девушкой, которая в растерянности посматривала на окна четвертого этажа. Алик тоже задрал голову, но, не найдя на фронтоне дома ничего интересного, пожал плечами.

— Архитектуру изучаете?

Девушка сердито повела глазами:

— Если вы забыли адрес, по которому идете, обратитесь к милиционеру.

Алик вернулся к другу и скучным голосом сообщил:

— Не вариант, старик. Интересуется постройками эпохи первой пятилетки.

Никита вытащил из кармана деньги. Их едва хватало до конца экзаменов.

— Одолжить? — спросил Алик.

— А у тебя лишние?

Алик протянул ему пятерку.

— Хватит?

— Вполне. — Никита нырнул в толпу и через пять минут появился так же неожиданно, как и исчез. В руках его алел букет роз.

— Ты с ума сошел! — возмущенно воскликнул Алик.

— Спокойно, старик. Красивым женщинам во все времена дарили цветы. Идем.

Девушка стояла на прежнем месте. Вид у нее был озабоченный, даже немного несчастный. Увидев Алика, она повернулась, желая, должно быть, уйти, но путь ей преградил Никита.

— Не волнуйтесь, я его уже оштрафовал, — сказал он, протягивая цветы.

— Спасибо. — Девушка неожиданно улыбнулась, не без иронии спросила: — А в чем он провинился?

— Пытался завязать уличное знакомство.

— Я хотел выяснить, что ее там заинтересовало? — уточнил Алик.

— Ключи забыла, — сказала девушка, — и не могу попасть домой.

— А на каком этаже вы живете?

— На четвертом.

Никита вскинул голову.

— Это ваш балкон?

— Да.

— А соседний?

— Естественно, соседей.

Никита прикинул расстояние между балконами.

— Ваши соседи мне откроют?

— Откроют, — неуверенно проговорила девушка. — А вы что, хотите по карнизу?..

— Четвертый этаж, — как бы между прочим заметил Алик.

Никита протянул приятелю портфель с учебниками.

— Рискнем? — Голос его зазвенел бесшабашной удалью.

Алик перевел взгляд на притихшую девушку и улыбнулся.

— Я бы рискнул.

Никита бросился в подъезд. В дверях на секунду обернулся и спросил:

— Вас как зовут?

— Татьяна, — прижав букет к груди, тихо проговорила девушка.

Расстояние между балконами было метра четыре. Никита перелез через перила и только тут заметил, что вокруг дома тянется зеленая полоска газона. «И насмерть не убьешься, и живой не останешься», — мелькнула мысль. Он ступил на карниз, узкий, чуть шире подошвы, но вроде бы прочный, и, стараясь не смотреть вниз, сделал первый шаг.

— Может, веревку дать? — испугалась соседка.

— Нет, — глухо сказал Никита, понимая, что бабка со своим предложением опоздала — возвращаться назад было намного сложнее, чем идти вперед.

Он подтянул левую ногу и еще плотнее прижался к теплой поверхности стены. Шаг, еще шаг, еще… Никита перенес центр тяжести на правую ногу и вдруг почувствовал, что кирпич под ней треснул и наклонился. Посыпалась известка. Никита замер, вслушиваясь в ее тихое, бесконечное шуршание и в гулкие, беспорядочные удары собственного сердца. «В любой ситуации, чтобы не попасть впросак, необходимо учитывать всё, до последней мелочи», — вспомнил он слова полковника и от досады, что забыл подстраховать себя веревкой, крепко выругался. Взгляд скользнул поверх балкона и разом охватил фермы моста за поворотом улицы, спокойную ленту реки, извивающуюся меж зеленых берегов, дебаркадер, мимо которого взад и вперед сновали верткие прогулочные лодки. «Мы ж искупаться хотели…»

Никита вытянул по направлению балкона руку. До него оставалось не больше метра. Усилием воли он заставил себя ступить на следующий кирпич и, как только нога почувствовала опору, оттолкнулся. Пальцы мертвой хваткой вцепились в решетку. Никита подтянулся и, перевалившись через перила, спрыгнул.

Квартира была старой, просторной, с высокими потолками и крепкой дубовой мебелью. Эстампы на стенах, маленький журнальный столик, на котором, как и полагается, валялись в беспорядке журналы, телевизор на тонких, косо стоящих ножках казались здесь лишними и выглядели чужими и обиженными. На шкафу и на пустых местах книжных полок стояли модели планеров и самолетов. Здесь были и старенькие поршневые «По-2» и «Ил-14», истребители военных лет — «Яки» и «Лавочкины» — и современные сверхзвуковые машины. А на письменном столе с высокой подставки рвался в небо грозный ракетоносец. Под ним в аккуратной простой рамке из дерева стояла небольшая фотография молоденького лейтенанта. Лицо его показалось Никите знакомым. Прямой, с небольшой горбинкой нос, резко очерченные скулы… И эта манера надвигать на глаза фуражку… Где он его видел? Никита повертел карточку в руках. Она была старой, выцветшей, по-видимому времен войны. «Ошибся». Никита поставил фотографию на место и прошел в ванную комнату. Почистился, сполоснул лицо, вымыл ободранные в кровь руки.

— Живой? — спросил Алик, когда Никита открыл дверь.

— А ты меня уже в покойники записал? Входите. — Никита посторонился.

Таня взглянула на его пальцы и ужаснулась.

— Что с вами? — спросила она. — Больно?

— Очень, — сказал Алик. — Но он никогда в этом не признается.

— У меня зеленка есть. — Таня торопливо прошла в комнату. — Идите сюда.

— Ого! — Алик завистливым взглядом обвел коллекцию самолетов. — Вы, случайно, не летаете?

— Летаю.

Лицо Алика вытянулось, и он из разбитного парня, которому и море по колено, мгновенно превратился в набедокурившего ученика.

— На планерах? — спросил он робко.

— Раньше, — сказала Таня, — сейчас на «Яке».

— В аэроклубе?

— В аэроклубе. Всё! — Татьяна перевязала Никите палец и отступила, любуясь своей работой. — До свадьбы заживет.

— Надеюсь, — улыбнулся Никита. — И давно вы летаете?

— Второй год. — Татьяна протянула Алику вазу и жестом указала, на сколько нужно ее наполнить водой. — А каким образом вы оказались в нашем городе? Служите?

— В училище поступать приехали, в летное. А как вы догадались, что мы со стороны?

— Что Алик одессит, я уже знаю, а вы, наверное, с Волги. Окаете сильно.

— Вы наблюдательны, — сказал Алик, входя в комнату. Он поставил на стол вазу и с превеликой осторожностью опустил в воду колючие стебельки роз. — Завтра распустятся.

— Вы любите цветы? — спросила Таня.

— Я люблю рыбу, — ответил Алик.

Никита понял, что приятеля «понесло». Алик был любитель пофантазировать, но, увлекшись, он порой рассказывал такие небылицы, что даже заядлые трепачи руками разводили.

— Нам пора, — сказал Никита. — Когда следующая перевязка?

— Заходите, — милостиво разрешила Татьяна. Она вырвала из блокнота чистый листок бумаги, черканула телефон и с королевской небрежностью протянула его Никите. — И звоните.

— А если мы не поступим? — вмешался Алик.

— Пишите. — Таня дружелюбно улыбнулась. — Может быть, чаю выпьете?

— С удовольствием.

— А бутерброд?

— И бутерброд, — согласился Алик и отвернулся, чтобы не видеть недовольного взгляда Никиты.

Татьяна заварила чай и приготовила бутерброды. Алику — с рыбой, а Никите — с колбасой.

— Пожалуйста, — сказала она, присаживаясь вместе с ребятами за стол.

Алик при виде своей любимой рыбы удивленно вытаращил глаза.

— Если бы я не знал, кто вы и как вас зовут, я бы подумал, что вы из сказки. Фея!

— К счастью для вас, я из плоти и крови.

— Почему к счастью?

— В противном случае вы остались бы голодными. — Таня перевела взгляд на Никиту. — Вы, военные, живете по строгому распорядку. — Когда отец кричит: «Обедать», часы можно не проверять — ровно половина первого.

— А ваш отец тоже военный?

— Летчик.

— Это не он? — Никита указал на фотографию.

Татьяна кивнула и задумалась, совершенно по-детски наморщив лоб.

— Чем же мне вас еще угостить?

— Спасибо, — сказал Алик.

— В следующий раз мы угощаем, — проговорил Никита, продолжая изучать фотографию. Он вспомнил, на кого похож лейтенант, и это открытие привело его в замешательство. — Вы не Жихарева? — спросил он смущенно.

Татьяна удивленно вскинула брови, и по этой ее легкой растерянности Никита понял, что не ошибся, и мелькнувшая было догадка, что полковник и старший лейтенант одно и то же лицо, стала реальностью, превратилась в неоспоримый бездоказательный факт. «Вот ведь как бывает!» — подумал Никита, размышляя над этим странным совпадением.

В первой половине дня полковник был неразговорчив. Одни объясняли эту странность в его поведении крутым нравом: нерадивым подчиненным особенно крепко влетало по утрам, другие — излишней деловитостью, за которой некогда и рта раскрыть, а третьи, особенно новички, не зная командирской общительности и энергии, склонны были считать молчаливость врожденной чертой характера этого человека. И лишь жена и те немногие фронтовые друзья, которым посчастливилось вернуться домой живыми и невредимыми, знали, что эту странную особенность полковник Жихарев приобрел в июле сорок третьего, когда не возвратился с боевого задания его лучший друг, старший лейтенант Мазур.

Никита поначалу тоже было причислил полковника к разряду самодуров, но случай помог ему усомниться в правильности своих выводов. Никита работал механиком и ремонтных мастерских. Однажды, когда он возился с двигателем, менял фильтры, в ангар вошел прапорщик Еськов.

— Мазур! — гаркнул он зычным голосом. — Прими у Соколова машину, а завтра в пять ноль-ноль заедешь за командиром полка. Домой. Ясно?

— А что с Соколовым? — помрачнев, спросил Никита.

— Отчитываться я перед вами не обязан, — сухо отчеканил прапорщик, — но, зная вашу любознательность, отвечу: его комиссовали.

— Но почему я? — не выдержал Никита. — Баранку крутить я бы и в пехоте мог.

Этот вопрос прапорщик обсуждать не стал. Он просто влепил Никите два наряда вне очереди и, пообещав еще три, не спеша удалился.

Месяц назад Никита подал рапорт, чтобы ему предоставили отпуск для сдачи экзаменов в летное училище. Именно поэтому он с таким усердием возился с двигателем — уж что-что, а материальную часть летчик должен знать в совершенстве. И вот на тебе: кого-то комиссовали, а ты расхлебывай. Вместо того чтобы готовиться к экзаменам, он будет баранку день и ночь крутить. Никита от злости аж зубами скрипнул. Но приказ есть приказ…

— Как ваша фамилия? — спросил полковник, смерив новичка строгим взглядом.

— Мазур. — Никита только сейчас заметил, что он без головного убора, и, смутившись, густо покраснел. — Извините, товарищ полковник, я в наряде был.

— Мазур? — переспросил Жихарев.

— Так точно.

Полковник сразу вспомнил своего фронтового друга, и на душе стало грустно и неспокойно, словно потерял он его не двадцать с лишним лет назад, а на прошлой неделе. Затем вспомнил и Марию, жену Валерки, — рыжую смешливую медсестру с коротко остриженными волосами, а вот кого она ему родила — девочку или мальчика, — он, как ни силился, вспомнить не мог. «Однофамилец, — подумал полковник. — А впрочем…»

— Как зовут?

— Никита.

— Полностью.

— Никита Васильевич.

Жихарев пожевал губами, смерил подчиненного с головы до пят.

— А деда как величали?

— Как и меня — Никитой.

«Однофамилец». Полковник сразу как-то сник, боком залез в машину и, махнув рукой — езжай, мол, отвернулся. Никита дал полный газ. Город только просыпался, и на пустынных улицах мелькали кое-где белые фартуки дворников. На поворотах резина пищала и пела, а машина резко при этом кренилась, словно лодка во время шторма. Никита любил и умел быстро ездить, но с такой скоростью он вел машину впервые — полковник опаздывал к вылету, и в этом была его, Никиты Мазура, вина.

Лихая езда Никиты не произвела на Жихарева никакого впечатления. Более того, когда «Волга», не вписавшись в поворот, вылетела на обочину, он спокойно заметил:

— Притормаживать можно чуть пораньше, а так недолго и… «разложить» машину.

— Роса, товарищ полковник, — попробовал выкрутиться Никита.

— Это надо было учесть, — проговорил Жихарев. — В любой ситуации, чтобы не попасть впросак, необходимо учитывать все, до последней мелочи. Ты за что наряд заработал?

— За любознательность. — Никита скривил губы и, недобрым словом помянув про себя длинный язык прапорщика, еще сильнее нажал на акселератор.

Но полковник, словно угадав его мысли, сухо заметил:

— Еськов всю войну стрелком-радистом летал, а после ранения — механиком. И многие офицеры, что летают сейчас с левого сиденья, отличным знанием двигателя ему, между прочим, обязаны, он их в люди вывел. А ты на него зуб точишь!

— Да почему?.. — Никита мастерски разыграл крайнее удивление.

Но полковника провести, видимо, было невозможно. Он сморщился и, заметив, что вопросы «почему» в армии популярностью не пользуются, замолчал, устало откинувшись на спинку сиденья.

Никита подумал, что полковник задремал. Он сбавил скорость — до аэродрома оставалось совсем немного — и повел машину как можно осторожнее, стараясь, чтобы она не прыгала и не виляла по сторонам. Но Жихарев и не думал спать. Он находился в том крайне усталом состоянии, которое свойственно человеку, оставившему позади добрых три четверти дороги и понимающему, что многим надеждам уже никогда не свершиться.

Всю жизнь полковник грезил сыном. Он видел его во сне и наяву, играл с ним в игры, провожал в школу и мечтал о дне, когда впервые проводит в воздух. Но жена рожала только дочек. Жихарев любил их, как можно только любить своих детей, нянчил, баловал, но этот период полного взаимопонимания длился недолго — где-то классе в шестом-седьмом девочки, не чувствуя общности интересов, начинали отдаляться от него, и разрыв этот рос прямо пропорционально их возрасту. Между ними и отцом устанавливались хорошие, дружеские отношения, легко укладывающиеся в формулировку добрососедских. Повзрослевшие дочери расставались с домом без сожаления, письма писали редко, все больше по праздникам, и рассказывали о своей жизни коротко и неохотно. Старшая, окончив институт, укатила вместе со своим однокурсником в Якутию, на разработку алмазов; вторая, по образованию архитектор, жила в Магадане. Средняя, Татьяна, училась в педагогическом, увлекалась планеризмом и лихо ездила на мотоцикле. «Категорична до упрямства», — говорила о ней мать. А отец, часто поглядывая на крепкую, спортивную фигуру дочери, думал: «Почему не парень?» И вздыхал при этом, огорченно и шумно.

За неимением своих полковник учил летать чужих сыновей. Среди них попадались всякие. Были романтики, были те, которые шли в авиацию по семейной традиции, хотя с таким же успехом они могли бы плавать или варить сталь, а были и одержимые. Ради них-то и жил полковник, и всю свою энергию и любовь он отдавал этим рвущимся в небо мальчишкам.

Никита подогнал машину прямо к трапу самолета, возле которого в ожидании командира толпился экипаж. Жихарев взял термос с кофе, бутерброды, которые ему приготовила в полет жена, и, уже открыв дверь, спросил:

— В какое училище хочешь поступать?

Никита ответил. Полковник помял ладонью лицо, и губы его сложились в скупую, еле заметную улыбку.

— Я тоже это училище кончал. — Он на секунду задумался. — Теперь оно высшее… Летчик-инженер… Звучит! Это тебе не какой-нибудь воздушный извозчик… Хорошо подготовился?

— Вроде, — неуверенно отозвался Никита.

— Значит, плохо, — сказал полковник. — Когда сможешь ответить: «Хорошо», тогда и поговорим.

…Ребята вышли на улицу. Алик вскинул голову и посмотрел на злополучный карниз.

— Везучий ты. А ведь запросто мог загреметь. Как дважды два. Не страшно было?

— Еле отдышался, — признался Никита.

— И девчонка хорошая… А откуда ты знаешь ее отца?

— Я служил у него.

— А он кто?

— Командир полка.

— Так тебе и карты в руки, — оживился Алик.

— Не знаю, — задумчиво проговорил Никита. — По-моему, наоборот, усложнилась обстановка.

— Думаешь, батя шею намылит?

— Чудак ты, Алик. Загадки хитрые загадываешь, а мыслишь… скучно. — Никита хлопнул приятеля по плечу и рассмеялся. — Так что надо взять от паровоза и кита, чтобы лодка поплыла?

— Неужто догадался?

— Пар и ус. Парус! Правильно?

Алик ехидно улыбнулся:

— А я думал, что все влюбленные глупеют.