Для того чтобы точно определить положение Японии в мировой финансовой структуре, необходимо дать ответ по крайней мере на три фундаментальных вопроса. Это, во-первых, определение глобализации и ее сущности в разрезе японского фактора, что требует выявления реальных параметров и самого процесса глобализации мировой хозяйственной системы и мировой политики на фоне развития их японской составляющей.

Второй важнейшей проблемой является изучение динамики японского подхода к внутреннему экономическому строи-тельству и формированию своей финансовой системы в рамках взаи-модействия с внешней средой. Последняя определялась с 1945 года исключительно Соединенными Штатами Америки, которые выступали в качестве державы-победительницы, диктующей как внутреннее уложение японской финансовой структуры, так и внешние финансовые реалии (сначала через Бреттон-Вудское соглашение, а впоследствии — при помощи МВФ, МБРР и механизма "большой семерки").

Наконец, третий основополагающий элемент проблемы сводится к футурологическому осмыслению перспектив валютной системы и принципов подхода Японии к грядущему кризису. Другими словами, необходимо понять, как японский истеблишмент реагировал и реагирует на существующие вызовы и появление новых реалий, готовится ли вообще финансовая и политическая элита Японии к некоему глобальному катаклизму, подталкивает ли она его, или же, наоборот, последовательно держится за сложившиеся реалии.

 

1. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ЯПОНИЯ

Глобализация мировой экономики и мировой финансовой системы последнее десятилетие является наиболее распространенным понятием в политико-научных кругах раз-витых государств, прежде всего в так называемой "большой семерке". Основными доказательствами здесь служат:

— показатели мировой торговли и складывающееся в некоторых мегарегионах международное разделение труда, вовлекающее, по утверждениям апробированных аналитиков, практически все страны и их население;

— расширение и ускорение движения капиталов посредством как прямых инвестиций, так и активизации биржевых механизмов с фиксацией на долларе как на едином валютном стандарте (85 % мировых трансакций);

— наконец, формирование единого информационного пространства на базе достижений научно-технической революции (телевидение, вычислительная техника, Интернет, телекоммуникации, масс-медиа и др.).

Необходимо заметить, что подобные утверждения верны лишь отчасти, поскольку глобализация — не более чем относительный аспект общемировых хозяйственных связей. Гораздо большее число стран функционирует в рамках традиционных укладов, в то время как и в самых развитых странах пропорции вовлеченности в глобализационные процессы также варьируются в широких пределах.

Даже абстрагируясь от того, что реальная часть населения Земли, затронутая этими явлениями, не превышает, условно говоря, "золотого миллиарда", можно легко выстроить другую систему аргументов и доказательств, которые будут столь же логично доказывать сохранение "традиционных" экономических и социальных укладов, прежде всего в развивающихся странах, доминирующих как по численности, так и по размерам территории.

Более того, углубленный анализ покажет, что и в развитых странах "население технотронного уклада XXI века" также весьма ограничено передовыми отраслями их экономики, куда имеют доступ лишь весьма ограниченные социальные слои, задействованные в секторах суперсовременных отраслей: ВПК, науке, банковском и страховом капитале, информационных и телекоммуникационных сферах и других. Во всем этом будет задействовано не более 30 % трудоспособного населения. Между тем, если использовать количественный признак, то даже в США, а тем более в Японии и странах АТР это соотношение окажется не в пользу апологетов глобализации. Нельзя же судить о "едином пространстве" по факту того, что телевидение охватывает большую часть населения, а открытие Олимпийских игр смотрят якобы 3 миллиарда человек.

В случае же перехода на уровень "индивидуального человека" мы обнаружим еще более низкую величину вовлеченности в передовые сферы, поскольку работа и деятельность в них еще не гарантирует принадлежность той или иной социальной группы к "новому мировому порядку" глобального характера.

Для буквальной иллюстрации возьмем хотя бы Интернет. Не каждый участник (пользователь) Интернета окажется идеологическим сторонником слома традиционных укладов, что подтверждают многочисленные опросы в различных странах, а тем более в государствах с конфуцианской идеологической основой, прежде всего — в Японии. Если же обратиться к численности пользователей Интернета, то и здесь все будет не так уж просто и гладко. В Японии насчитывается порядка 40 млн. абонентов Интернета, в Европе — немногим более 100 млн., а в США при населении в 300 млн. — около 50 млн. При этом многие из пользователей зарегистрированы по нескольку раз.

Все вышеперечисленное свидетельствует о том, что и в самых развитых государствах продолжает существовать сильный традиционный сектор как в хозяйственно-экономическом, так и идейно-политическом плане, который скорее связан с комплексом воззрений XX века. Технологическая вооруженность и уровень образования в Японии не мешает большей части населения функционировать в системе конфуцианско-буддийских координат, чрезвычайно чуждых философским основам, которые проповедуются американским истеблишментом в качестве глобального мирового сознания и при помощи Голливуда, ТВ, а также других средств масс-медиа сводятся в единую подчиненную США пирамиду. Отсюда и важнейший вывод: верхушка японского общества, как политическая, так и финансовая, по-прежнему в основном цементируется традиционалистскими идеологическими ценностями, предопределяя собственный и независимый путь Японии в XXI столетии вне рамок абсолютной зависимости от глобальной политико-идеологической схемы США.

Другое дело, если рассматривать ситуацию с точки зрения унификации научно-технического прогресса. В этом отношении вторая половина ХХ века действительно ближе свела различные типы стран и цивилизаций, хотя отнюдь и не стерла существующие границы. В научно-техническом отношении за последние 30–40 лет Япония занимала как минимум второе место по инновациям и трансформации их в коммерческую сферу, сделав серьезный вклад в построение технотронной цивилизации. Минирадиотехника, транспорт, роботостроение, микроэлементы для компьютеров, телевизоры, миникомпьютеры и другие high-tech в значительной части реализовывались прежде всего на японских островах, а затем расходились по миру, являясь образцом торговой экспансии, в первую очередь для рынков США, и создавая гигантское позитивное сальдо японской внешней торговли. Однако при этом сама Япония чаще всего пользовалась плодами фундаментальных открытий, сделанных в других странах, и оставалась весьма дистанцированной от иудейско-христианской цивилизации единицей.

Движение к унифицированному миру, по утверждениям большинства экономистов и политологов, обеспечивалось прежде всего через концентрацию и интернационализацию капитала. Все выглядит именно так, если заниматься привычным анализом, используя апробированную методологию и производя расчеты в долларах.

Между тем, глобализация финансовых рынков была сопряжена со снятием или смягчением национально-государственных ограничений на переливы американского капитала во внешний мир, прежде всего союзный с политико-идеологической точки зрения. Поэтому об интернационализации речь идет только в весьма ограниченных масштабах (где-то не более 20–30 % от всего вывоза капитала).

Вместе с тем именно японский капитал занял в процессе интернационализации довольно заметное место. Действительно, высочайшие темпы роста 50-х-60-х годов и накопление огромных золотовалютных запасов вследствие своей торговой экспансии перевели Японию и японский капитал на второе место в мире и объективно заставляли его двигаться не только во внутреннем строительстве, но и вовне в направлении либерализации как собственной страны, так и сопредельных стран, где он стремился найти себе наиболее эффективное применение. Япония, обладая ограниченными сырьевыми, территориальными и людскими ресурсами, к началу 1970-х гг., по ряду оценок, вышла на уровень 12–14 % от мирового ВВП и, соответственно, контролировала не менее 20 % объема денежной массы несоциалистического мира. В то же время США, сохраняя объемы ВВП на уровне менее 35 % общемировых, отвечали более чем за 50 % денежной массы благодаря контролю мировых валютных потоков через собственный эмиссионный механизм и последовательное обесценение доллара при помощи их неподконтрольной эмиссии. При этом переливы и движение капиталов Япония осуществляла преимущественно через прямые инвестиции в сопредельных географических регионах (АТР и Северо-Восточная Азия) и через портфельные и долговые схемы в США. Подобная ситуация сохранила свои главные черты и на стыке веков, хотя конкретные количественные характеристики заметно изменились, и не в пользу самой Японии, пережившей как минимум два сильнейших финансовых катаклизма (1990 и 1998 гг.).

Итак, Токио прочно занимал с середины 1970-х и до конца 1990-х гг. вторую позицию в мировых финансах, не выходя за рамки определяемой Вашингтоном системы.

Таким образом, имеются все основания констатировать, что сам термин глобализации, используемый разными кругами по-разному, на деле отражает лишь первую стадию этого процесса. Главный строитель, а вернее — создатель общепринятой химеры виртуального порядка, США, занимается, порой даже насильно, пропагандистским выстраиванием "мифов" о едином глобальном мире (миропорядке). В политико-экономическом отношении остальные страны "большой семерки", моделируют линию их политики как в области финансов, так и в развитии своих экономических комплексов при помощи сложного сочетания различных методик: от информационного манипулирования элитами и населением целых стран до выгодного для себя разделения труда и вывоза капитала.

 

2. ЭВОЛЮЦИЯ ЛИНИИ ТОКИО В ФИНАНСОВО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СФЕРЕ

Финансовая система Японии представляет собой уникальный парадокс. С одной стороны, йена служит одним из столпов мировой валютной системы и движителем "глобальной либерализации", последовательно осуществляемой Вашингтоном и Уолл-стритом после Второй мировой войны. С другой стороны, она же является целевым инструментом реализации чисто национальных целей Японии по расширению собственной зоны контроля и влияния на мировые финансы и мировую экономику, оставаясь практически закрытой для сильного внешнего влияния структурой. Политико-финансовая элита этой страны сконструировала внешне противоречивую, но чрезвычайно выгодную для себя и эластичную систему, опираясь как на бюрократические и законодательные механизмы госрегулирования, так и на исключительно японские схемы формирования и управления элитными группировками на базе традиционных идеологических ориентаций. Именно это и позволяет считать Японию лидером и прародительницей современной так называемой "азиатской" экономической модели, где руководящая роль государства органично сочетается с частной собственностью и рыночной системой, формируя своего рода "нерушимый союз" между высшей бюрократией и крупным капиталом при преобладании государственных интересов, внешней экспансии и патернализме для широких масс населения.

Стержневым элементом такой модели является эмиссионно-денежная политика. Формирование данной системы носило до определенной степени эмпирический характер, когда в послевоенной Японии элита оказалась в положении тотальной подчиненности Вашингтону и установкам американской оккупационной администрации. Но оно также отвечало историческим традициям Японии, выстраивавшей свой государственный механизм на фундаменте конфуцианско-буддийской традиции. В итоге государство в лице центральной бюрократии выполняет три функции: сохраняет социальную стабильность при помощи разветвленной системы патернализма, осуществляет аккумуляцию капиталов (при помощи эмиссии и подавления инфляции) для ускоренного промышленного производства наиболее перспективных по экспортному потенциалу товаров и, наконец, выполняет "охранную" функцию от наиболее опасных внешних соперников, первым среди которых являются, безусловно, США.

В становлении данной модели явственно прослеживаются три важнейших этапа, без краткого анализа которых невозможно определить сегодняшний подход японского истеблишмента к перспективе переформирования мировой финансовой системы.

Первый этап соответствовал периоду послевоенной реконструкции Японии с 1945 года до начала 70-х гг. Поражение во Второй мировой войне привело к расчленению крупнейших японских корпораций — дзайбацу, финансовому и экономическому хаосу, установлению оккупационного управления американской администрации, что, казалось бы, должно было неминуемо привести к тотальному контролю со стороны США за государственной машиной и переходу основных (ключевых) имущественных фондов в руки американских банков и сверхкорпораций. Однако ни того, ни другого не произошло.

Назначенное американцами японское правительство, внешне принимая все распоряжения оккупантов, методично возрождало сложнейшую бюрократическую систему, которая воспрещала любое реальное проникновение и функционирование американских фирм на территории Японии. Более того, японский истеблишмент изощренно стал пользоваться "советско-коммунистической угрозой" как жупелом для выдавливания политических и финансовых уступок со стороны Вашингтона. Сначала — как внутриполитической угрозы, а затем — совместной борьбы с той же "красной угрозой" в Азии, в результате чего Япония получила огромные долларовые субсидии в ходе корейской и вьетнамской войн.

Сразу во второй половине 40-х годов сохранившейся японской элитой была выработана и навязана американской администрации система "активной промышленной политики" для восполнения "пробелов рынка" и "сохранения социальной стабильности". В частности, американская администрация направляла финансовые и товарные инъекции для инициирования роста производства в черной металлургии, угледобыче, электроэнергетике, текстильной промышленности и морском транспорте, не получая ничего взамен в плане законодательных и исполнительных решений. В 1947 году отмечалось энергичное расширение воспроизводства, для чего — и это центральный элемент — использовался в самых активных формах эмиссионный механизм. Субсидирование предприятий по всему фронту вело к растущему бюджетному дефициту, который перераспределялся вновь воссоздаваемым блоком "дзайбацу". Причем в силу столь масштабного развития возникало огромное перенапряжение финансовой системы, не устраивавшее США. Вашингтон потребовал ликвидировать дефицит бюджета Японии со снижением уровня монетизации экономики, результатом чего должен был стать демонтаж или ослабление восстанавливаемых японских финансово-промышленных групп с расчисткой плацдарма для американского капитала в Японии.

В свете этого оккупационные власти ввели так называемую "линию Доджа" (жесткая стабилизация) и привязку в апреле 1949 года обменного курса йены к доллару США (360 йен за доллар). Окрепшее японское правительство приняло общую схему со стороны США, тем более что считало целесообразным поддерживать лишь самые перспективные предприятия, а в реальном плане усилило бюрократическую казуистику, укрепило административный контроль за "необратимостью" йены (вывоз капитала) и стало энергично скрывать эмиссионный процесс при помощи целиком контролируемой банковской системы, ориентации населения на "накопления" и вложения в еще более капиталоемкие производства с более длительным временным циклом оборачиваемости. Особую важность приобрело валютное регулирование, когда в декабре 1949 года контроль над операциями с йеной был передан правительству Японии. В результате был принят закон 228, запрещавший как вывоз национальных денежных знаков за границу, так и прямую конвертацию йены в другие валюты, а также покупку иностранных фондовых ценностей и т. д. Выезжавшим японцам выдавалась необходимая сумма, а закупки техники и технологии частными компаниями проходили только под контролем государственных органов власти. Подобная ситуация существовала до начала 70-х гг., обеспечив японской экономике невиданные темпы роста.

Так формировалась "японская модель" — модель внешнего подчинения с подобострастными политическими поклонами в адрес США при одновременном тотальном саботировании рекомендаций Вашингтона, особенно в тех случаях, когда они затрагивали наиболее важные элементы — эмиссионные пружины и имущественные вопросы. Конечно же, США вскоре это заметили, но ко второй половине 50-х годов уже мало что могли сделать с укрепившейся японской политической и финансово-экономической системой в обстановке противостояния соцлагерю во главе с СССР. Лучше плохой союзник, чем хороший враг.

Второй этап становления японского подхода обрамляется началом либерализации валютно-финансового контроля Японии и отмиранием Бреттон-Вудской системы. Это период от конца 50-х и до середины 70-х гг. Первое решение было согласованно принято внутри японского истеблишмента (госбюрократия и крупный капитал). О втором позаботились США, которые перемещали центр своей экономической деятельности на эмиссионный выброс долларов и вывоз их за пределы своей территории. Набрав обороты экономического роста и аккумулируя все большие запасы иностранной валюты, Токио стал активнее выступать на международных торгово-финансовых рынках. К 1955 году Япония стала членом Генеральной ассоциации тарифов и торговли (ГАТТ), присоединилась к ряду других международных экономических организаций, а в 1959 году была введена ограниченная обратимость йены в пределах сумм, внесенных в Международный банк реконструкции и развития (МБРР). Наконец, в июле 1960 года правительство позволило иностранным резидентам проводить конвертацию вплоть до биржевых операций. Только в 1964 году был отменен валютный бюджет, и Япония присоединилась к восьмой статье Устава МВФ, что означало введение более полной обратимости йены, хотя вплоть до 1973 года такие ограничения продолжали действовать. В то же время приостановка США в 1960 году конвертации доллара в золото по номиналу и ее окончательная отмена в 1973 году создали совершенно новый простор для реализации японской финансовой мощи.

Формальное присоединение Японии к международным соглашениям не отменило внутренних ограничений — таких, как согласование с правительством прямых иностранных инвестиций, крупных переводов денег за границу, крупных закупок собственности и т. д. Более того, стратегические решения принимались не спонтанно отдельныи крупнейшими корпорациями, а в соответствии с общей целесообразностью повышения эффективности японского материального производства. Такая ситуация сохранялась невзирая на то, что США с конца 60-х гг. давили на Японию в плане "утяжеления йены" и добивались исполнения этих требований, что тем не менее не снижало конкурентоспособности Японии и многомиллиардного дефицита в американо-японской торговле на протяжении всех 70-х годов.

Истеблишмент Японии жестко удерживал оборонительные рубежи во внутренней экономике, но успехи внешнеторговой экспансии явно вскружили голову Токио. Финансовые накопления японских компаний и частных лиц достигли к началу 80-х гг. астрономических объемов. Соответственно, перед элитами Японии впервые встал вопрос об их использовании: либо для следующего рывка во внутреннем развитии, либо вовне. И этот вопрос был решен не в пользу внутреннего стимулирования новых отраслей, а в пользу выхода на мировые финансовые рынки и приобретения иностранной собственности, прежде всего на рынке США.

Именно к этому и подталкивали США Японию, поскольку прекрасно осознавали свое преимущество в финансовых манипуляциях. Либерализация созрела в качестве "внешнего броска" японского капитала. А в этом и заключалась "западня", куда политико-финансовая верхушка США усиленно заталкивала своих японских "партнеров" как путем стимулирования мифов о привлекательности американского фондового рынка, так и посредством преувеличения реальной "мощи" самих японских финансово-промышленных структур.

Фактически с начала 80-х годов начинается третий этап развития японской йены с переходом ее на статус международной валюты. Данный период оказывается наиболее трудным и испещренным кризисными явлениями, которые в серьезной мере остановили мощное технологическое продвижение Японии к неформальному лидерству в развитом промышленном мире. Токио под давлением США принял ряд стратегических решений в либерализационном ключе, итог которых оказался плачевным. Именно в 80-х годах, во время президентства Рейгана, при относительном "утяжелении" доллара, были сняты все препятствия для операций японского капитала на иностранных фондовых рынках и с зарубежной недвижимостью.

Принятый в 1980 году закон о валютных сделках отменил контроль за валютными операциями японских фирм и банков. Затем были сняты ограничения на выпуск корпоративных бумаг и расширен доступ иностранных компаний на японский рынок. Отказ государства от регулирующих функций привел к тому, что японские банки и финансовые структуры стали ориентироваться на краткосрочную прибыль в спекулятивных операциях, что и обусловило неудержимый рост индекса Nikkey вплоть до 39 000 единиц и выше. Привлечение средств на рынок ценных бумаг шло скачкообразно: от 29 трлн. йен в первой половине 80-х гг. до 70 трлн. йен в 1989 году. В этой накачке активнейшая роль принадлежала и американским грандам спекулятивного капитала.

Между тем экспорт японского капитала достиг в этот период небывалых масштабов. К 1990 году японцы вполне легально вывезли из страны капитал на общую сумму 311 млрд. долл., причем на долю США пришлось 136 млрд. долл., из которых львиная часть ушла на закупку облигаций и других ценных бумаг.

Выход совокупной цены корпоративных обязательств, недвижимости и земли на нереально высокий уровень не мог быть длительным даже при 5–6 % ежегодного прироста в материальном секторе экономики. По расчетам российского исследователя И.Лебедевой, если в начале 80-х годов на развитие материального сектора уходило порядка 60 % привлеченных средств, то во второй половине — лишь 16 %. Отсюда и "прокол" мыльного пузыря в 1990 году.

Между тем реальной "иголкой" послужила целевая деятельность крупнейших американских спекулянтов. Именно они начали "сброс" акций на токийской бирже 2 апреля 1990 года. Один из них свидетельствовал одному из авторов этой статьи, что удар наносился сначала в Японии, а затем ускорялся понижением индексов в США, а также цен на американскую недвижимость. В совокупности это позволило безболезненно изъять десятки миллиардов долларов, принадлежавших японским крупнейшим структурам, одновременно сбрасывая излишнее давление на доллар.

В рамках американской по происхождению мировой финансовой и экономической политики Япония просто обязана была превратиться в экспортера капитала, ибо политика "открытости", навязанная США десяткам стран как раз и состоит в том, чтобы впускать реальный чужой капитал в свою экономику и вкладывать свой дутый доллар в чужую экономику. С другой стороны, политика США в отношении Японии в период 80-х-90-х годов — далеко не то же самое, что их политика в отношение России десятилетием позже.

Конечно, США побуждали Японию проводить политику снижения темпов роста. Но при этом они подрывали и собственную экономику. А если с американской точки зрения динамизация экономики Японии становилась необходимой для динамизации мировой экономической конъюнктуры, то США, как известно, начинали требовать от Японии обратных шагов. И такое происходило неоднократно. Но все же результатом влияния США на экономическую политику Японии, начиная по крайней мере с 1980 года, является существенная степень снижения ее эффективности.

Еще в 1982 году передача Японией финансовых ресурсов внешнему миру имела ограниченный характер. Ее скачкообразный рост пришелся на 1983–1985 гг., и в целом за 1982–1992 гг. она составила 518 млрд. долл. Чистый экспорт капитала (который отчасти обеспечивался реэкспортом притекавших дивидендов и процентных платежей) составил за эти же годы 650 млрд. долл. При этом ресурсы передавались Японией в основном Соединенным Штатам.

К 1987 году Япония лидировала среди держателей американских правительственных облигаций (46 % от общего объема), а японские компании приобрели заметные позиции в экономике США. Возможность же экспансии ТНК США в экономику Японии в первой половине 80-х годов до известной степени блокировалась дефицитом капитала в США, а после 1986 года — резким подорожанием йены. Кроме того, низкая прибыльность японских компаний, работавших в ситуации заемного перебора, делала их акции малопривлекательными для американских инвесторов. Тем не менее японская экономическая элита после кризиса 1990 года быстро поняла, что постбреттон-вудский мир — это опасное место, а глобализация на практике означает поедание сильными слабых. Поэтому она выстроила многослойную оборону против западных конкурентов.

Первую линию обороны составляет сама структура японской экономики и, прежде всего, японских ФПГ (основанная на принципе перекрестного владения акциями или концентрации пакетов акций нефинансовых компаний в головные для ФПГ, очень крупные и устойчивые банки).

Вторая линия обороны — высокая конкурентоспособность японской промышленности. Затраты на расширение производства, характерные для периода 60-х и 70-х годов, были замещены в большей своей части затратами на повышение уровня конкурентоспособности. Огромные мощности, либо лишние в условиях депрессивной мировой экономики 80-х годов, либо не обеспечивающие должного уровня конкурентоспособности, были попросту уничтожены.

Повышение уровня конкурентоспособности позволило создать третью линию обороны в виде завышенного курса йены. В 1994 году ("Statistical Abstract of the United States", 1996, р.835) курс завышал покупательную силу йены в 1,78 раза. Соответственно стоимость всех активов в долларах завышалась в 1,78 раза. Примерно таково же положение и сегодня.

В США во второй половине 90-х годов стоимость акций стратегических компаний переоценивалась фондовым рынком в среднем в 1,5–2 раза. Тем самым они были довольно эффективно защищены от перехода в руки иностранных собственников. В Японии та же цель (как в США в первой половине 80-х годов) достигалась и достигается завышением курса йены. В России же, как известно, ситуация обратная. Курс рубля занижен в 5 раз, рынок ценных бумаг либерализован, они ничего не стоят, бери, приходи и скупай российские компании.

Четвертую линию обороны японской экономики от иностранного вторжения образует политика высокого уровня деньгонасыщенности экономики.

Если в США соотношение агрегата М1 (наличные плюс деньги на расчетных счетах) и ВВП составляло в конце 80-х-начале 90-х годов 14 %, то в Японии — 29 %, а при счете в долларах по курсу — 1 трлн. В результате возникала парадоксальная ситуация — при существенно меньших, чем в США, размерах экономики, масса денег в обращении в Японии при расчете по курсу доллара превышала таковую в США. Приблизительно таким же было положение и в конце 90-х годов. Как раз сочетание высокой степени деньгонасыщенности экономики, низких процентных ставок и низкой инфляции может быть названо одним из экономических чудес Японии. Примерно так же обстоит дело и в ряде других восточноазиатских стран, и в Китае.

Именно потому, что экономика Японии высоко монетаризована, а курс йены завышен, положение на финансовых рынках Японии очень слабо зависит от того, что происходит с обращающимися во внешнем мире йенами, хотя в долларовом исчислении сумма их довольно значительна — несколько сот миллиардов долларов.

Обилие денег в обращении, высокая склонность к сбережениям и постоянное низкопроцентное кредитование Банком Японии кредитных учреждений имеют следствием дешевизну кредитов и огромную величину совокупных активов японских банков, а при высокой степени концентрации банковского капитала — и огромные величины банковских активов. Активы 8–9 японских "банковских бегемотов", даже если считать по паритету покупательной способности йены, составляют несколько триллионов долларов.

Фактически именно Япония первой создала банковскую систему в варианте, соответствующем потребностям эпохи глобализации. И США и Западная Европа подтянулись к японскому уровню лишь во второй половине 90-х годов.

Наличие сверхмощных банков, контролирующих экономику, в огромной степени затрудняет решение задач десубъективизации экономики Японии, ее растворения в мировой экономике. Это еще одна линия обороны японской экономики против возможной агрессии соседей по планете.

Потенциал экономики Японии повышается еще за счет одного ее специфического свойства — низкого уровня прибыльности: валовой доход велик, а прибыль — нет. Так, в 1993 году валовой доход 149 японских нефинансовых корпораций, относящихся к категории 500 крупнейших в мире, составлял 38 % от валового дохода всех корпораций этой категории, а прибыль — только 9 %. Аналогичные показатели для корпораций США, входящих в число 500 крупнейших в мире, — 29 % и 50 % соответственно. Низкая прибыльность делает корпорации Японии непривлекательными с точки зрения "потенциальных захватчиков", любящих высокоприбыльные предприятия (а именно таковы американские "инвесторы").

С появлением спекулятивных фондов стало ясно, что даже японская йена может стать объектом атаки на понижение. Реагируя на это обстоятельство, Банк Японии увеличил валютные резервы (без резервов в золоте) с 27 млрд. долл. в 1990 году до 223 млрд. долл. в 1997 году. Валютные резервы Японии, таким образом, сопоставимы с суммарными валютными резервами Германии, Великобритании, Франции, Италии, Канады и Австралии.

Экономика Японии как бы открыта, но благодаря своим внутренним свойствам в то же время является частично закрытой экономикой. В общем, американцам не удалось пока что откупорить японскую банку и съесть ее содержимое. Однако их усилия по "либерализации" экономики Японии не пропали втуне. Главное их достижение состоит в том, что экономику Японии удалось приостановить и по темпам абсолютного роста, и по их качественному, технологическому содержанию. Причиной тому послужили:

— экспорт капитала в разных формах на базе положительного сальдо по товарному экспорту и импорту вместо того, чтобы в соответствии с размерами этого сальдо увеличивать импорт необходимого экономике сырья и материалов и, соответственно, увеличивать производство для внутреннего рынка и на массовое потребление, уровень которого для Запада уникально низок (практически он сравним с российским в 1996 году, если отбросить затраты, связанные с автомобилем, и затраты на электронные погремушки);

— гипертрофия финансовых рынков в условиях их "либерализации" и наличия освободившихся в результате отказа от стратегии роста денежных ресурсов.

В конце 1989 года суммарная капитализация фондового рынка Японии составила 4102 млрд. долл. (рост в 10 с лишним раз после 1980 года) против 3027 млрд. долл. в США, 823 млрд. долл. в Англии, 362 млрд. долл. в Германии, 339 млрд. долл. во Франции (Д.Дэниелс, Л.Радеба. Международный бизнес.// М.: Дело Лтд., 1994, с.300). В 1990 году показатель капитализации фондового рынка Японии сократился на 40 %(!). Результатом было прекращение роста промышленности в 1991 году и снижение промышленного производства в 1992 году на 8 %.

Во второй половине 80-х годов примерно утроились цены на недвижимость и землю в самой Японии. Это также имело сугубо негативное влияние на динамику ее экономики. Япония, конечно же, нуждалась в программе развития и повышения благосостояния, вроде той, что отражена в известном докладе Миядзавы (середина 80-х годов). Вместо этого она получила "либерализацию", сопровождающуюся непрерывным структурным ослаблением экономики, и в том числе ее ядра — гордости Японии — банковской системы.

Итогом либерализационных мер стало создание почвы для второго краха фондового рынка 1998 года. Ослабленная японская финансовая система оказалась готовой жертвой для массированного наступления американских финансовых суперструктур. Оно разворачивалось, как известно, последовательно, с организацией обвалов в Южной Корее, в Индонезии, на Филиппинах, в Таиланде. Цепочку завершал сброс японского фондового индекса. Опустошение и грабеж азиатских рынков были приостановлены только благодаря вмешательству КНР, правительство которой выделила сразу до 20 млрд. долл. для поддержания Гонконгской биржи.

Нормальный уровень промышленного производства Японии восстановился лишь в феврале 2000 года, когда сравнительно с уровнем февраля 1999 года он вырос на 8 %.

В 1993 году в числе 10 крупнейших банков мира было 6 японских, а вообще на долю японских банков приходилась половина активов 500 крупнейших банков мира (а если считать по паритету покупательной способности, то треть). Тем не менее, американцы после ряда крупных слияний практически вытеснили японские банки из первой десятки. Причина этого в том, что последние работают в условиях низкопроцентной системы и небольших размеров прибыли. Это автоматически делает их особенно уязвимыми в неблагоприятной финансово-экономической обстановке с повышенным банкротным потенциалом. Пока экономика Япония росла, как это было до 1989 года, эти дефекты японских банков слабо ощущались, и они располагали даже потенциалом внешнеэкономической экспансии. Но после краха фондового рынка в 1990 году и стагнации экономики положение резко изменилось.

Когда в ноябре 1997 года потерпела крах "Yashmaiti securites", четвертая в стране компания по операциям с ценными бумагами, финансовый рынок был спасен от крупных неприятностей только за счет выделения государством средств для компенсации потерь клиентам фирмы.

Однако Япония в качестве члена ВТО подписала в декабре 1997 года соглашение о либерализации рынка финансовых услуг, которое предусматривало введение наднационального режима на внутренних рынках членов ВТО для иностранных банков и финансовых учреждений(!). Причем без согласия Японии это соглашение было бы невозможно. Соглашение должно было вступить в действие после ратификации национальными парламентами стран-участниц с 1 декабря 1999 года и предусматривало снятие ограничений с иностранных участников национальных рынков в течение 6 лет. И это — на фоне только что рухнувшей "Yashmaiti securites", остающихся мрачными экономических перспектив и около 200 млрд. долл. "плохих" долгов у японских банков.

Надо сказать, что подобное соглашение вполне соответствовало интересам Министерства финансов США, которое еще в начале 90-х годов составило список "грехов" Японии по части недостаточной либерализации банковской сферы (Д.Дэниелс, Л.Радеба… Международный бизнес.// М.: Дело Лтд., 1994, с. 309–310), — и это при том, что кредитная система самих США вовсе не являлась образцом либерализации, хотя бы потому, что в ней имелась группа привилегированных инвестиционных банков.

Стремясь выполнить соглашение о либерализации кредитной системы досрочно, правительство Рютари Хасимото (то самое, которое вновь подняло в стране шум по поводу Курильских островов, не лишенный отвлекающего характера) составило "амбициозный" план либерализации кредитной системы Японии в 2001 году.

Реально это был план выдачи с головой японской кредитной системы американским конкурентам (в то время спешно ликвидировавшим зоны уязвимости своей банковской системы). США в 1999–2000 гг. требовали дальнейшей либерализации банковского сектора. Ее последствия будут следующими. Во-первых, японские банки, конечно, окажутся сильно потеснены на внутреннем рынке внешними конкурентами. Во-вторых, в течение переходного периода последние, пока процентные ставки на японском рынке будут низкими, работая в национальном режиме, получат возможность выбрасывать деньги из Японии на внешний рынок (где процентные ставки выше), что легко и быстро позволит раз и навсегда решить проблему положительного платежного баланса Японии. Он станет отрицательным. Соответственно, и это в-третьих, уровень процентных ставок в Японии быстро поднимется до среднемирового. Японская промышленность, работающая в режиме заемного перебора, то есть в расчете на регулярный приток дешевых кредитных ресурсов, быстро приобретет крупный банкротный потенциал. Условно-предельный вариант развития событий — полная дезорганизация. Впрочем, план форсированной либерализации (но не план либерализации) кредитной системы Японии был отставлен ввиду кризиса 1998–1999 гг.

 

3. ЙЕНА И ПЕРСПЕКТИВА РАСПАДА МИРОВОЙ ВАЛЮТНОЙ СИСТЕМЫ

Итак, пока что Япония сохраняет систему завышенного курса йены и заниженных процентных ставок, кредитные средства текут в промышленность, она непрерывно вкладывает деньги в повышение конкурентоспособности, сохраняется положительное внешнеторговое сальдо. Реализация плана либерализации японской кредитной системы в соответствии с первоначальными наметками уже к 2010 году покончит с японским чудом. Но пока японский конкурент жив, а десять лет в наших условиях — большое время.

И возможно, что долларовая система лопнет раньше, чем либерализация разрушит японскую экономическую систему. Шансы Японии — в мировом экономическом крахе и в саморазрушении американской политической системы (в условиях роста политического влияния небелого населения — соответственно, с подрывом международных позиций американской экономической элиты).

Даже если бы существующее положение в основном сохранилось, но Японии удалось бы продержаться в качестве автономного экономического субъекта до 2010 года, то после этого временного рубежа натиск китайской экономической элиты на позиции белых экономических элит заставит их забыть о Японии.

США, конечно, никогда всерьез не собирались заменить долларом прочие валюты, если, конечно, не иметь в виду ситуации, когда в США — одни доллары, а за пределами США — другие. В самом деле, коль скоро доллары приняты в стране "Х" в качестве законного платежного средства, и любой банк может перебрасывать долларовые вклады на расчетные счета, тогда на каждые 100 млрд. долл., находящихся в обращении за пределами США, банки генерируют 100–200 млрд. безналичных долларов. В этой ситуации, когда рынок долларов в США не отделен от рынка долларов за их пределами, управление экономикой США средствами денежно-кредитной политики, то есть излюбленными монетаристскими средствами, станет невозможным.

Верхушка экономической элиты США в принципе может позволить "убить" экономику США, но лишь при том условии, что она твердо обеспечит себе доминирующие позиции в мировых активах. Пока что она этого не достигла, а с учетом китайского фактора — есть уверенность, что никогда и не достигнет.

Характер ситуации допускает следующие стратегии в рамках политики сохранения США как ведущего финансового центра, или хотя бы его значительной части.

Консервативный вариант. Возобновляется выпуск высокопроцентных государственных облигаций. Доллар делается дорогим. Госдолг увеличивается за 10 лет в реальном исчислении вдвое. Либерализуется мировая кредитная сфера (в соответствии с решениями ВТО от декабря 1997 года). Полностью "американизируется" кредитный рынок Латинской Америки, а при наличии возможности — других развивающихся и новых рыночных стран. Постепенно нормализуется фондовый рынок, если необходимо — при господдержке. Проводится стратегия дешевой нефти (что предполагает определенный комплекс политических мер).

Активы доверительных фондов постепенно освобождаются от сомнительных бумаг, то есть оздоровляются.

Затем инициируется мощная инфляционная волна.

США отделываются от долларовых обязательств, госдолг обнуляется. Все начинается сначала.

Радикальный вариант. "Фокус" с инфляционной волной, несмотря на возможные потери, проделывается уже в ближайшем будущем.

Если иметь в виду рост влияния китайского экономического и финансового фактора, то этот вариант, с точки зрения перспектив доллара, предпочтителен уже сегодня.

Консервативный вариант может быть соединен со стратегией формирования локальной долларовой зоны в составе Латинской Америки и Африки южнее Сахары, а, возможно, России или ее отдельных частей. Эта идея проявляется (применительно к варианту без России) в рядах республиканцев. При совмещении стратегии локализации долларовой сферы со стратегией полной долларизации всех экономик долларовой сферы значительная часть обращающихся вне США долларов может быть связана долларизующимися экономиками. Стратегия локализации долларовой сферы и полной долларизации может быть также совмещена со стратегией умеренного обесценения доллара с целью частичной "отвязки" от долларовых обязательств и реального сокращения внешней по отношению к США долларовой массы. Естественный кандидат на участие в долларовой сфере — Россия с ее глубоко долларизованной экономикой. Однако с политической точки зрения здесь многое не ясно уже потому, что главный сосед России — Китай.

В случае принятия США стратегии локализации долларовой сферы, хотя бы и в плавном варианте, очень вероятно, что в конце концов восстановится система привязки национальных валют к золоту или золоту и серебру (возможность этого рассматривалась еще в начале президентства Рейгана), аналогичная принятой в Бреттон-Вудсе, или к специальным расчетным деньгам (в соответствии с предложением Кейнса в Бреттон-Вудсе), заменяющим золото и все остальные международные средства ликвидности (типа переводного рубля СЭВ).

При наличии евро-сферы и локализованной долларовой сферы автоматически проявится тенденция к формированию йенового блока, или блока валют с ведущей ролью йены в международных расчетах.

Локализация долларовой сферы автоматически приведет к восстановлению полноты экономического суверенитета Японии, результатом чего будет рост целенаправленного экспорта японского капитала и в связи с этим — постепенный рост влияния Японии на мировую экономику. То есть вновь проявится тенденция к созданию Японией экономической империи. В варианте "фокус" Япония понесет крупные потери в результате обесценения долларовой составляющей ее валютных и номинированных в долларах займов, резервов и кредитов, опережающего роста цен на энергоносители и продовольствие, а также неблагоприятного влияния "фокуса" на мировую экономическую конъюнктуру и экспорт Японии.

Основная проблема, перед которой окажется Япония в условиях "фокуса", — это обеспечение стабильности банковской системы. Данная задача будет решаться тем легче, чем большей окажется "отвязка" японской экономической и финансовой политики от американских влияний.

Поскольку степень интеграции экономики Японии с внешней экономической средой выше, чем в период инфляции 70-х годов, адаптация к "фокусу" обойдется Японии дороже, чем адаптация к аналогичным процессам в мировой экономике в конце 70-х-начале 80-х годов.

В этих условиях возможности укрепления позиций йены в качестве резервной валюты и мирового платежного средства будут ограниченными.

При любых метаморфозах в мировой экономике, связанных с обвалом доллара, а равно и его плавным обесценением, Япония заинтересована не столько в расширении объемов использования йены как резервной валюты и международного платежного средства, сколько в сохранении завышенного курса йены при достаточном уровне конкурентоспособности — что автоматически создает предпосылки для продолжения политики экономической экспансии в условиях относительно высокой защищенности активов самой Японии от спекулятивных захватов. Еще более Япония заинтересована в восстановлении полноты экономического суверенитета.

В этом же, по сути, заинтересована и Россия. Но в России с колониальной психологией эта заинтересованность пока не ощущается. В Японии дело обстоит иначе.

В отдаленной перспективе Япония в состоянии доставить очень крупные неприятности доллару, но лишь при условии восстановления полноты экономического суверенитета в блоке с Китаем. С позиций экономической массы (а здесь соотношение Японии против США плюс Евросоюз — 1:4) Япония не может претендовать на то, чтобы занять в мировой экономике место США. Йена же соответственно не может претендовать на то, чтобы играть нынешнюю роль доллара. Да Япония в этом и не заинтересована, ибо из положения йены в качестве мировой валюты можно извлечь пользу только при наличии мощного военного аппарата и способности политического диктата. И в прошлом, в лучшие для Японии времена, ее планы не шли дальше "зоны сопроцветания" в Восточной Азии.

Сегодня Япония заинтересована прежде всего в том, чтобы избавиться от американской опеки, получить возможность формировать экономический курс в соответствии с собственными возможностями, потребностями и условиями. Все остальное — потом. Танако, сторонник блока с Китаем и разрыва с США, не случайно пришел к власти в Японии в эпоху ослабления доллара. Новое ослабление доллара породит почти наверняка нового Танаку.

В условиях крупного кризиса доллара Япония наверняка вернет себе полный экономический суверенитет, и на этот раз навсегда.

ВЫВОДЫ:

— США запутали весь мир в финансовую паутину и сами в ней запутались.

— Реального роста ВВП в расчете на душу населения в США давно нет.

— Нет и настоящей военной мощи, как показала Югославская война.

— Так или иначе, но мировая роль доллара будет падать.

— В долгосрочном плане доллар могла бы спасти новая крупная мировая война (в ядерном варианте), при условии, что США останутся от нее в стороне. Но при современном положении вещей такой вариант исключен.

— С течением времени, по-видимому, проявится тенденция к формированию скоординированных валютно-финансовых систем и "валютных пар" в виде доллара-евро и йены-юаня. В случае "фокуса" этот процесс не заставит себя ждать. Между тем для появления унифицированного эмиссионного глобального механизма в ближайшей перспективе (10–15 лет) почвы не имеется, поскольку региональные международные единицы будут теснить доллар, сокращая финансовую и политическую роль США.