Страна может претендовать на роль центра мировой экономической и финансовой системы только в том случае, если она располагает для этого необходимыми предпосылками в виде достаточно крупной и конкурентоспособной экономики. Если ее доля в мировом промышленном производстве падает и, тем более, если падает ее конкурентоспособность, то, соответственно, потенциал ее лидирования в экономической и финансовой области сокращается. Именно таково сегодня положение США. Они еще лидер, но потенциал их лидирования сокращается. КНР еще не лидер, но потенциал лидирования КНР возрастает. Китай с его гигантской экономической массой играет сегодня в мировой экономике примерно такую же роль, какую США играли 100 лет назад, а США — роль тогдашней Англии, окруженной роем подданных и сателлитов, но теряющей конкурентоспособность. Совпадение даже в мелочах. США тогда импортировали в крупных размерах производственный по назначению капитал, и КНР тоже его импортирует. США тогда сидели за тарифным барьером, и современный Китай также активно регулирует свою внешнюю торговлю.
Сегодня все прогнозы сходятся на том, что к 2020 году Китай станет ведущей силой на мировом экономическом и политическом Олимпе. А это значит, что центр мировой экономики, как это было между VI и XVI веками, вновь окажется в долине реки Янцзы. Многим такая возможность представляется еще нереальной. Однако все предпосылки для ее реализации налицо.
1. КИТАЙСКИЙ ВАРИАНТ ФИНАНСОВОЙ СИСТЕМЫ ВОСТОЧНО-АЗИАТСКОГО ТИПА — МОЩНЫЙ УСКОРИТЕЛЬ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ КНР
Российская финансовая система, сконструированная по рецептам МВФ, принципиально в состоянии решать лишь ограниченное число задач: обеспечивать свободное перемещение капитала через экономическую границу, в том числе так называемых краткосрочных инвестиций, минимизировать монетарную инфляцию и балансировать бюджет на основе цепи международных займов. Почему это так — отчасти будет ясно из нижеизложенного.
Задачи, на решение которых в первую очередь ориентирована финансовая система Китая, — другие.
Во-первых, это обеспечение экономики финансовыми ресурсами для развития за счет внутренних источников.
Во-вторых, это создание достаточно эффективного режима работы кредитной системы, делающего возможным эффективную абсорбцию свободных денежных средств и их перераспределение в интересах реального сектора.
В России кредитная система практически неспособна финансировать капиталовложения не только в основные, но даже и в оборотные фонды (бескредитный капитализм). В Китае она обладает такой способностью в высшей степени.
В России, соответственно, практически невозможно ныне развитие частного сектора на базе его кредитования (его питают "приватизациями"). В Китае он вполне может развиваться на кредитной базе, и, как показывает опыт, развиваться очень эффективно.
В-третьих, финансовая система сконструирована таким образом, чтобы обеспечивать высокую эффективность системы внешнеэкономических взаимодействий КНР. Возможность крупномасштабных утечек капитала из страны исключена, и вместе с тем созданы финансовые предпосылки для того, чтобы китайская экономика могла эффективно абсорбировать свободные капиталы, обращающиеся на мировом рынке.
Важный момент — и юань, и гонконгский доллар эффективно защищены. Возможность управления курсом юаня извне исключена, гонконгского доллара — практически исключена.
К политике инфляционного стимулирования развития экономики в КНР прибегали дважды: в 1986–1988 гг. и в 1992–1994 гг.,- причем это было связано в основном со стремлением ускорить развитие частного сектора за счет предоставления ему дешевых кредитов.
Хотя Китай в довольно широких масштабах прибегал к политике заемного финансирования бюджетной сферы, но политика замены налогов займами, как в России образца 1994 года, и особенно высокопроцентными займами, там не проводилась. В целом проводилась и проводится политика дешевых займов. Затраты на обслуживание госдолга поэтому невелики — меньше 2 % ВВП.
Государство в КНР не вытеснено из сферы финансирования экономики. Но это самая обычная вещь в условиях экономик, решающих задачи модернизации и ускоренного развития.
В целом финансовая система КНР в том виде, какой она имеет в последнее десятилетие, аналогична финансовой системе Японии в 50-е годы и Тайваня и Южной Кореи в 50-е-70-е годы, то есть в тот период, когда эти страны решали задачи модернизации и догоняющего развития. Этот тип финансовой системы, ориентированный на решение задач форсированного экономического развития, поэтому может быть назван дальневосточным. США вынудили сначала Японию, а затем и Южную Корею с Тайванем отойти от этого варианта финансовой и, соответственно, экономической политики (вторая половина 80-х- начало 90-х годов) именно по той причине, что он делает возможным "чрезмерно" быстрое развитие и рост конкурентоспособности. Его характерные черты:
— средний уровень налоговой нагрузки на экономику, а также варьирующий в зависимости от уровня развития и конкурентоспособности экономики уровень таможенных тарифов;
— регулируемая валютная система;
— повышенный уровень насыщенности экономики деньгами;
— значительные размеры накоплений физических лиц и крупные масштабы в связи с этим притока финансовых ресурсов в кредитный сектор, его быстрое развитие и быстрое приобретение им способности кредитного финансирования развития экономики;
— крупные масштабы заемного финансирования предприятий, "заемный перебор" как обычное явление;
— многоканальная система финансирования государственных расходов, несводимость финансирования государственных расходов к бюджетной системе;
— многоканальная система государственного финансирования капиталовложений и крупная роль в качестве инвестора госсектора;
— средний, а в начале модернизационного процесса низкий уровень затрат на социальные нужды;
— высокий уровень цен на активы (как результат способности кредитной системы прокредитовать спрос на активы);
— сравнительно высокий уровень регулируемости системы цен и наличие в системе цен крупного ценового ядра жесткости;
— как общий результат — низкий уровень инфляции в условиях высокой деньгонасыщенности экономики, что весьма благоприятно для развития.
Китайский вариант дальневосточного типа финансовой системы характеризуется следующими основными особенностями:
— повышенный удельный вес госсектора в финансировании капиталовложений;
— значительные вариации системы цен по горизонтали в связи с огромными размерами страны и разнообразием местных условий;
— в связи с последним условием — наличие сильных локальных вариаций финансовой и соответственно экономической политики.
Эта особенность китайской финансовой и экономической политики делает возможной эффективную адаптацию экономики к локальным факторам, и на этой основе способствует повышению ее эффективности и динамического потенциала.
Однако при низкой степени культурно-политической интегрированности государства она, конечно, может вести к нарастанию дезинтеграционных тенденций и снижению способности экономики реагировать на конъюнктурообразующие факторы, действующие в пределах всего экономического пространства. В Китае до сих пор поддерживался докритический уровень культурно-политической интегрированности страны, препятствующий такого рода развитию событий, и есть достаточные основания полагать, что в фазе экономического роста так же дело будет обстоять и в дальнейшем.
В Китае все помнят, что китайцев слишком много, и уже поэтому иждивенческие настроения и расчеты на "международное сообщество" там не могут даже в локальных масштабах получить такого развития, как в России. Понимают там и то, что Китай не может влиться в международное сообщество — международное сообщество просто слишком мало для Китая, и у него только один путь — эффективно хозяйствовать самому, чего не хочет понять русская элита и руководство во главе с В.В.Путиным.
Задача либерализации финансовой политики как таковая исходит формально из принципа адаптации финансовой политики преимущественно к интересам краткосрочных инвесторов, которых в прошлом было принято именовать спекулянтами, а потому перед Китаем не стоит. В китайском предпринимательском сообществе слишком много людей, знающих что почем, что работает, а что не работает. Однако с течением времени финансовая система Китая и, прежде всего, его кредитная система будут постепенно либерализовываться — в той мере, в какой этого будет требовать экономическая обстановка. В этом отношении Китай с лагом примерно в 40 лет повторяет экономическую эволюцию Тайваня. Завершится этот процесс, как на Тайване, созданием мощных фондовых рынков, аналогичных по своей эффективности Гонконгскому фондовому рынку, но многократно превосходящих его по объему операций. До этого, конечно, еще далеко. Но уже после воссоединения Тайваня способность Китая оказывать влияние на процессы, протекающие на фондовых рынках Юго-Восточной Азии будет, вероятно, сравнима с таковой способностью фондовых рынков США.
2. ОСНОВЫ КИТАЙСКОЙ ФИНАНСОВОЙ МОЩИ
Общее правило таково: сначала создается эффективная денежная система, состояние которой не лимитирует развитие экономики и, тем более, не может являться причиной кризисов, затем на ее базе — эффективная и мощная кредитная система, затем на базе кредитной системы — эффективные и мощные фондовые рынки, после чего при наличии достаточно сильной валюты национальная система перераспределения финансовых ресурсов в рамках национальных границ превращается в фактор, имеющий глобальное значение, а при наличии особо благоприятных условий — в ядро мировой финансовой системы, как это произошло с финансовой системой США.
Финансовая система КНР (без Гонконга и Тайваня) находится в начале третьей фазы развития. Предыдущие фазы успешно пройдены, причем уже во второй фазе Китаю (повторяя в этом отношении опыт Тайваня, но во много больших масштабах) удалось создать эффективно работающую в рыночном режиме сверхмощную кредитную систему (см. табл.1, стр.286). Китайские достижения становятся особенно очевидными, если сравнить положение с развитием денежно-кредитной системы в Китае и в России.
В России кредитная система настолько слаба и настолько оторвана от реального сектора, что она не в состоянии обеспечить предприятия даже деньгами на расчетных счетах — их в начале 2000 года было примерно в 3 раза меньше нормы.
Валовые размеры краткосрочного кредитования в Российской Федерации ничтожны, средне- и долгосрочное кредитование практически отсутствует. В КНР же общая масса кредитов больше 3 млрд. долл., а средне- и долгосрочных — немногим менее 1 млрд. долл., если иметь в виду только кредиты экономике.
Огромные размеры кредитных ресурсов делают возможным быстрое развитие частного сектора (акционерные компании и индивидуалы).
В России частный сектор получил почти все свои капиталы даром, под предполагаемую эффективность, и пока что ничего, кроме способности их проедать, не продемонстрировал.
В Китае частный сектор получил почти все свои капиталы под обязательство доказать свою эффективность отработкой кредита, получаемого под реальный, положительный процент. Это помимо прочего "включило" механизм отбора предпринимателей и менеджеров: те, кто сумели эффективно распорядиться кредитами, пошли в гору, а те, кто не сумел сделать это — выпали из рядов предпринимательского сообщества и, во всяком случае, были "наказаны", но не киллером, а экономикой.
Очень важный момент: иностранный капитал идет в КНР не в последнюю очередь потому, что основанные иностранцами предприятия имеют полную возможность кредитоваться в КНР, что они и делают. По состоянию на конец 1995 года только средне- и долгосрочные кредиты, полученные предприятиями промышленности, которые основали иностранные собственники, составили 161 млрд. юаней (КСЕ, 1996, с.416).
Как бы то ни было, но Китай уже превратился в великую кредитную державу, и еще в 1997 году вклады в китайские банки были сравнимы по величине со вкладами в американские банки за 10 лет до этого.
Эффективный фондовый рынок, то есть рынок, способный адекватно оценивать акции, невозможен без развитой системы кредитного обслуживания экономики, и в том числе — покупателей акций. Такой системы нет в России, но она есть в Китае. Поэтому в России эффективный фондовый рынок в принципе невозможен. В Китае же он возможен не только в Гонконге. Во всяком случае, там необходимые предпосылки для его развития налицо.
3. ВАЛЮТНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ НАСТУПАТЕЛЬНОЙ И ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ КИТАЯ НА МИРОВЫХ РЫНКАХ
Эволюция валютной политики Китая примечательным образом копирует эволюцию валютной политики Японии. Иена не претендует на звание полноценного соперника доллара только в силу политической слабости Японии, которая, сталкиваясь с американским нажимом, отступает не только в валютном вопросе, но и в вопросе о либерализации, и эти отступления обошлись ей очень дорого. Юань, по-видимому, в конце концов будет-таки претендовать на то, на что не осмелилась претендовать иена. И на то есть уважительные причины: так, еще в 1980 году, согласно данным, опубликованным Китайским экономическим ежегодником (ниже — КЭЕ), то есть одним из двух основных официальных статистических изданий, в 1986 и 1990 гг. в разделе "ядерная промышленность" продукция военного назначения составила 2116 млн. юаней — при том, что ввиду дешевизны в тот период в КНР энергосырья и практически нулевой стоимости услуг и рабочей силы, паритет покупательной способности юаня в ядерной промышленности КНР в 1980 г. составлял много выше 1 доллара, а стоимость среднего ядерного боеприпаса в этот период не превышала 1 млн. долл.
Что же касается динамики конкурентоспособности экономики Китая, то она также копирует таковую у японской экономики. Китай так же, как и Япония, имеет огромное положительное сальдо в торговле с США, которое в 1999 году достигло примерно 50 млрд. долл. Курс иены, как известно, в течение длительного времени примерно вдвое занижал ее усредненную покупательную способность. Правда, что касается продовольствия, то он ее завышал, а что касается энергоносителей — не занижал.
Курс юаня также занижает его усредненную покупательную способность, причем с 1985 года изменения курса в общем соответствовали изменению покупательной способности.
В 1995 году при курсе 835 юаней за 100 долл. покупательная способность юаня превышала курсовую:
— в среднем по промышленности в 3–4 раза,
— в капитальном строительстве в 4–6 раз,
— в отраслях, производящих рыночные услуги, приблизительно в 10 раз,
— по рыночному сектору экономики в целом в 4–5 раз,
— для бюджетного сектора минимум в 8 раз.
Однако по отраслям, производящим сырье и полуфабрикаты, курс примерно соответствовал покупательной способности юаня.
Существенная особенность политики китайского курсообразования как раз и состоит в том, что курс юаня определяется не "спросом рынка" (то есть на практике не теми, кто хочет вывозить капитал или обменивать юани на доллары), а внутренними ценами на основные виды сырья и полуфабрикатов, какими они установились в процессе работы экономики в рыночном режиме. Здесь надо заметить, что с 1980 года по 1995 год они относительно среднего уровня цен сильно выросли. При том, что заводские цены в отраслях, производящих конечный продукт (машиностроение, производство предметов потребления), если считать по курсу доллара, в 2–4 раза ниже среднемировых цен.
Отрасли, производящие сырье и полуфабрикаты, почти целиком принадлежат государству, и оно в состоянии эффективно контролировать цены на соответствующие товарные группы. В результате даже в отраслях с большим объемом импортной субституции внутренние производители все же контролируют основную часть рынка. Эта структура внутренних цен имеет следующие достоинства:
во-первых, экспортеры работают в чрезвычайно благоприятных условиях, и экспорт стимулируется (что вообще представляет чрезвычайно широко распространенное явление), а собственные производители достаточно хорошо защищены от конкуренции (чем-то вроде 100 % тарифных начислений);
во-вторых, колебания цен на мировом рынке не в состоянии оказать существенное влияние на внутреннюю ценовую ситуацию.
Поэтому курс юаня можно держать стабильным в условиях самых широких колебаний цен на мировом рынке. Если цены на экспортные товары падают, экспортеры, обладая огромным ценовым запасом прочности, могут совершенно спокойно понижать цены и продолжать экспорт. Внутреннего рынка это вообще не касается. Если же цены на импортные товары растут, то либо меняется структура импорта, либо, если товар, на который выросла цена, стратегический, цена которого на внутреннем рынке так или иначе регулируется (например, прокат черных металлов), то внутренние цены остаются постоянными, а рост издержек, связанный с импортом "дорогого" товара, касается только импортера. Естественно, что продолжение импорта будет идти лишь тогда, когда он не оказывает большого влияния на общий уровень его издержек и на уровень прибыли.
Если валютные потоки не регулируются, курс сильно занижает покупательную способность национальной денежной единицы, а доля импорта в покрытии потребности и доля экспорта в производстве велики, то колебания цен мирового рынка всегда переходят в национальную экономику с усилением. В Китае это не имеет места. Экономическая и финансовая политика КНР, следовательно, таковы, что юань, аналогично тому, как обстояло дело с иеной в 50-е-60-е годы, и, в общем, по той же причине чрезвычайно эффективен и как средство экономической обороны, и как средство экономического наступления.
В 90-е годы под юань была подведена мощная валютная база, которая в начале 80-х годов практически отсутствовала. Тем самым была создана еще одна линия защиты юаня.
Валютная политика КНР в том, что касается валютных запасов, строится на тех же основаниях, что и валютная политика Тайваня, Сингапура, Таиланда, Малайзии. Валютные резервы в конце концов доводятся до уровня, соответствующего массе наличных и безналичных денег на расчетных счетах, а затем этот уровень еще перекрывается. Так, маленький Сингапур располагал в 1997 году валютными запасами в 77 млрд. долл. Его сосед Малайзия располагала в июне 1997 года валютным запасом в 26,6 млрд. долл. и, кроме того, 73 тоннами золота (КСЕ, 1998, с.939). В 1997 году этого оказалось недостаточным. Валютные сверхзапасы Сингапура оказались достаточными.
Показателем внимания, которое уделяется Китаем наращиванию валютных запасов, является то, что в 1992-95 гг. поступления от зарубежных займов в сумме свыше 40 млрд. долл. намного перекрывались ростом официальных валютных запасов (62 млрд. долл.) (КСЕ, 1996, с.245, 616).
По данным издающейся в КНР "Экономической газеты" (11.03.93, с.2) в конце 1992 года Минфин КНР располагал золотовалютными резервами в 50 млрд. долл. (по данным КСЕ, 1998, с.939, они вдвое меньше), и, кроме того, уполномоченные организации располагали валютой стоимостью 150 млрд. долл. Сверх того, в Гонконге КНР принадлежали активы стоимостью 100 млрд. долл. Всего в КНР (без Гонконга), согласно этим данным, обращалось 200 млрд. долл. валюты, что примерно соответствовало массе денег в обращении, включая безналичные деньги, то есть деньги на расчетных счетах, если считать по курсу.
В 1997 году официальные валютные резервы КНР составили 139,8 млрд. долл. (в Японии 223 млрд. долл.) плюс золотой запас в 392 тонны (в Японии — 754 тонны) (КСЕ, 1998, с.939).
В связи с общей установкой вывода золотовалютных резервов на уровень массы денег в обращении с учетом безналичных (М1), валютные резервы КНР, по-видимому, достигнут в не слишком отдаленном будущем уровня, превышающего 400 млрд. долл. А все валютные резервы "китайского экономического мира" вместе с Тайванем, Сингапуром, Малайзией и Таиландом (экономическая жизнь последних контролируется китайской общиной и спецслужбами КНР) могут намного превысить 600 млрд. долл. (без золота). Это революционизирует мировую финансовую ситуацию. Либо на месте долларовой мировой системы возникнет совокупность локальных валютных зон, причем в долларовую зону войдут Латинская Америка, возможно, Африка южнее Сахары (программа Буша-младшего предполагает привязку этого региона к США посредством "свободной торговли") и опять-таки, возможно, Россия или какой-либо ее "кусок", либо же придется возвращаться к какому-то варианту системы золотого стандарта и возвращать золоту украденное у него бумажками королевское место.
Нельзя исключить и возможность крупномасштабного военного конфликта (с непременным втягиванием в него Китая) как способа решения финансовых проблем. Такое уже бывало. В мягком варианте подобная грозная для доллара ситуация сложилась к началу 1997 г., когда золотовалютные резервы вместе взятых Сингапура, Малайзии, Таиланда, Тайваня и Гонконга превысили 200 млрд. долл., а с Южной Кореей составили примерно 250 млрд. долл. (КСЕ, 1998, с.939).
Атака спекулятивных фондов позволила "вскрыть этот нарыв" и, соответственно, оздоровить доллар. Южная Корея и часть "асеановцев" попали в плен к МВФ.
Однако по существу проблема не решена, а лишь отсрочена — уже потому, что ни Сингапур, ни Тайвань, ни даже Гонконг не пострадали и остались при своих валютных резервах. Малайзия восстановила способность к росту. А Китай в виде КНР вообще оказался не по зубам ни спекулятивным фондам, ни международному сообществу. Валютные резервы Китая по-прежнему висят над мировыми финансовыми рынками грозовой тучей. И они, конечно, в несколько раз больше официально заявленных величин.
В связи с этим особого внимания заслуживает проблема золотого запаса Китая. Официально он не растет: в 1980 году называлась цифра 398 тонн золота, а спустя 17 лет — 392 тонны, тогда как золотой запас США составлял в 1997 году 8140 тонн, Германии — 2960 тонн, Франции — 2546 тонн, Италии — 2074 тонны (КСЕ, 1998, с.939).
Однако, в отличие от всех перечисленных стран, Китай является крупным производителем золота. И можно только гадать, сколько золота ежегодно добывается в Китае — 400 тонн, 1000 тонн, или еще больше. Реальный золотой запас, которым располагает китайское руководство — это большая неизвестная величина.
Незначительность заявленных валютных размеров Китая к началу 80-х годов после того, как десятки лет сотни тысяч, если не миллионы, заключенных добывали там золото, и после того, как этим же делом, уже по официальным данным, занимались массы вольных старателей, является показателем того, что в качестве реального валютного резерва в Китае во времена Мао Цзедуна, как и в СССР при Сталине, рассматривались, главным образом, золото и серебро. С тех пор этот резерв, конечно, значительно вырос.
Вопрос заключается в том, каково соотношение золотого и серебряного резерва КНР, с одной стороны, и ее долларовых резервов, с другой. Если это соотношение велико, то Китай при известных условиях может очень легко пойти на игру против доллара. И тогда процесс накопления долларовых валютных резервов отнюдь не обязательно является свидетельством стремления КНР подвести под юань долларовую базу. Но в любом случае долларовый резерв — не только средство защиты. Он всегда может быть использован и как средство нападения.
4. СТРУКТУРА СИСТЕМЫ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ФИНАНСОВ КНР И ЕЕ СПОСОБНОСТЬ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЯТЬ ВВП
Достаточно широко распространено представление о финансовой слабости современного китайского государства. Эта точка зрения не соответствует реальному положению вещей.
Современная структура системы государственных финансов КНР далеко не такова, какой она была в 50-е годы и имеет мало общего со структурой системы государственных финансов таких стран, как США и Канада, для которых характерно сосредоточение почти всей массы перераспределяемых государством финансовых ресурсов в бюджетной системе. Зато система государственных финансов КНР ныне имеет много общего с таковой у Японии в 50-е-70-е годы. Последняя, как известно, включала помимо собственно бюджетной системы в составе государственного и местных бюджетов также:
— систему специальных правительственных фондов, в целом аналогичную системе внебюджетных фондов Российской Федерации в период ее наибольшего развития;
— фонд децентрализованных финансовых ресурсов государства, имеющий в качестве базы доходы от государственных предприятий и имуществ, не поступающие в бюджет;
— систему финансов государственных предприятий. Так, в начале 80-х годов в финансовой системе Японии насчитывалось помимо бюджетов центрального правительства и местных властей также 5 специальных счетов центральных и около 7 тысяч счетов местных органов власти, включая как специальные фонды, так и счета казенных предприятий, служб, корпораций (Финансы капиталистических государств, (под ред. Б.Г.Болдырева).// М.: Финансы и статистика, 1985, с.265).
Аналогичным образом система государственных расходов КНР включает:
— государственный бюджет, причем, как утверждается, местные бюджеты инкорпорированы в государственный бюджет;
— систему внебюджетных доходов и расходов, включая доходы и расходы, субъектами которых являются центральные и местные власти;
— систему регулируемых расходов, не относящихся в соответствии с действующими классификационными правилами к внебюджетным расходам (аналог японского фонда децентрализованных ресурсов государства);
— систему финансов государственных предприятий.
Изменение классификационной схемы в 1993 году привело к резкому уменьшению внегосбюджетных расходов. В связи с этим утверждается (КСЕ, 1998, с.268), что данные о таких расходах до 1993 года и после 1992 года несопоставимы. Однако по существу, видимо, мало что изменилось.
Государственный бюджет КНР по характеру расходных статей и их удельному весу является аналогом государственных бюджетов Японии и Тайваня, не включающих местные расходы. В разделе международных сопоставлений КСЕ он сопоставляется с центральными бюджетами стран, бюджетные системы которых включают и центральный, и местные бюджеты. Тем не менее, формально провинциальные бюджеты Китая включаются в государственный бюджет. В 1980 году на их долю приходилось 46 % расходов госбюджета (в 1957 году — меньше 30 %), в 1985 году — больше половины, в 1990 году — 2/3, в 1995 году — 71 % (КСЕ, 1996, с.235). Это одна из многочисленных загадок китайской финансовой статистики.
Фактически, независимо от того, как это оформляется в классификационном плане, бюджеты уездов и округов большей частью или целиком не включаются в государственный бюджет.
В содержательном плане существенно также подразделение государственного бюджета КНР на, первое, бюджет текущих расходов, второе, бюджет капиталовложений и, третье, кредитный бюджет.
Доходы последнего составляют займы и кредиты, а расходы — затраты на обслуживание внутреннего и внешнего госдолга и перечисление остатка в центральный бюджет.
Военные расходы включаются в бюджет текущих расходов и, следовательно, не включают затраты на приобретение снаряжения, военной техники и на капитальное строительство. Однако эти затраты не фигурируют и в бюджете капиталовложений. Они, видимо, относятся к категории внебюджетных расходов. Согласно оценке, приведенной в ежегоднике СИПРИ за 1994 год, они, будучи за пределами бюджета, вдвое превышают бюджетные затраты на военные цели. Кроме того, вне бюджета находятся также затраты на НИОКР в объеме (на 1993 год) около 70 % от видимых военных расходов.
К системе государственных расходов необходимо также отнести (КСЕ, 1996, с.139, 236, 292, 301):
— почти целиком все трансферты (пенсии, пособия и т. п.), составлявшие в 1995–1997 гг. 4,5–5 % ВВП;
— другие затраты социального характера, включая затраты на здравоохранение, составлявшие 3–4 % ВВП;
— затраты на капиталовложения, проходящие по официальным внебюджетным расходам и составляющие 1/3 объема госрасходов (в 1990 году они составляли 5 % ВВП, а в 1994 году — немногим более 1 % ВВП);
— прочие эффективно регулируемые в отношении объема капиталовложения (в 1995–1997 гг. — около 10 % ВВП);
— учитываемые статистикой в качестве внебюджетных административные расходы.
Сюда еще нужно приплюсовать субсидии убыточным предприятиям, которые не включаются в расходные статьи бюджета, а включаются в его доходную статью со знаком "минус" (в 1995 году — 0,6 % ВВП).
Общий интегральный показатель, исходя из разных методик расчета, может быть немного больше или меньше, но это не меняет сути дела: реально китайское государство перераспределяет достаточно большую часть ВВП, чтобы Китай был мощной в финансовом отношении державой. Имея в виду это обстоятельство, составители методических примечаний к разделу "Общественные финансы" КСЕ за 1998 год сочли целесообразным отметить: "Общие доходы и общие расходы центрального правительства и местных правительств не показывают реальной финансовой силы правительств различных уровней".
Любопытная ситуация сложилась с освещением расходов и доходов центрального бюджета. Из расходов центрального бюджета исключены:
— субвенции регионам;
— затраты на обслуживание госдолга;
— затраты на оснащение армии военной техникой, а также затраты на военное капитальное строительство и, возможно, военные НИОКР.
Таблица 2 Расходы системы государственных финансов КНР на 1995 год (в %% к ВВП).
Таблица 3 Центральный бюджет КНР (в сопоставимом с российским федеральным бюджетом виде) по состоянию на 1995 год (в %% к ВВП).
Из доходов центрального бюджета, соответственно, исключены поступления за счет кредитов и займов, а также доходы, покрывающие затраты на оснащение армии техникой и вооружением, военное капитальное строительство и, возможно, военные НИОКР.
Приблизительно такими же были расходы по приведенному центральному бюджету в 1996–1997 гг.
Оценивая возможности правительства КНР влиять на экономическую ситуацию и финансовые потоки в условиях уже сложившейся китайской экономической модели, необходимо также учитывать, что еще в 1997 г. в КНР имелись, в частности, такие структуры:
— министерства угольной промышленности, электроэнергетики, металлургии, химической, машиностроительной и электронной промышленности, министерство железных дорог, министерство коммуникаций (помимо министерства почт и телекоммуникаций);
— группа корпораций оборонной промышленности с общей занятостью в несколько миллионов человек;
— Китайская нефтяная национальная корпорация;
— Китайская нефтехимическая корпорация;
— Китайская корпорация цветных металлов.
Основа этих мощных экономических структур сохранится в Китае при всех обстоятельствах и несмотря на их значительную подверженность местным влияниям. Тем не менее через их посредство правительство КНР в состоянии оказывать влияние, программирующее экономику в целом, в том числе — на финансовые потоки, в несколько раз превышающие номинальный центральный бюджет в том виде, который он имел в 1995–1997 гг. Это, соответственно, сокращает потребность в перераспределении финансовых ресурсов через бюджет и делает возможным эффективное функционирование экономики при относительно небольших размерах чисто бюджетного перераспределения ВВП. То есть срабатывает принцип: чем больше госсектор — тем меньше бюджет, чем меньше госсектор — тем больше бюджет. Обнулив госсектор, развитые экономики компенсируют его отсутствие огромными размерами бюджетного перераспределения ВВП. КНР в 90-е годы сохраняла мощный госсектор и поэтому могла обойтись относительно скромными размерами перераспределения ВВП не только через бюджет, но и через систему государственных финансов в целом. И в теоретическом плане возникает большой вопрос, какая из схем регулирования экономики, через госсектор или через систему государственных финансов, и при каких условиях больше благоприятствует делу экономической свободы.
5. ПРИЧИНЫ НЕДООЦЕНКИ СОВРЕМЕННОЙ СПОСОБНОСТИ КИТАЯ ВОЗДЕЙСТВОВАТЬ НА МИРОВЫЕ РЫНКИ, ВКЛЮЧАЯ ФИНАНСОВЫЕ
Даже сегодня в авторитетных источниках, включая публикации МВФ, можно найти такого рода сведения: в 1970 году ВВП КНР составлял 2,4 % мирового ВВП, тогда как ВВП США — 30,7 %, а ныне соответственно 3,3 % и 30,7 %, то есть ВВП КНР сопоставим с ВВП Италии (3,5 % мирового ВВП). Такая цифирь наводит читателя на мысль, что никакого Китая, заслуживающего уважения как экономический и финансовый субъект, нет, и завтра тоже не будет. Не о чем говорить.
Говорить же на самом деле есть о чем.
Цифры, подобные приведенной выше, с формальной точки зрения получаются просто: берется рассчитанный статистиками ВВП, а затем без всяких поправок на различия в методиках расчета эти показатели делятся на "рыночный" курс национальных денежных единиц к доллару. Затем "курсовые" ВВП суммируют и определяют долевые показатели для каждой страны в мировом ВВП.
Давно установлено, что это, мягко говоря, не самый точный механизм оценки ВВП и места отдельных стран в мировой экономике. Поэтому с начала 90-х годов начался широкий переход на иные методики оценки ВВП, исходящие из показателей паритета покупательной способности национальных денежных единиц, или на основании их усредненной покупательной силы. По тысячекратно распубликованным оценкам того же МВФ и Всемирного банка, еще в середине 90-х годов ВВП КНР составлял примерно 50 % от ВВП США. Таким образом, казалось бы, истина стала общедоступной. Но на самом деле эта оценка — тоже "политическая цифра".
Промышленное производство КНР в 1995 году, по любым методикам подсчета, было сравнимо с промышленным производством США. Конечная продукция сельского хозяйства Китая еще в 80-е годы превысила американскую. По объему строительно-монтажных работ КНР намного перекрывает США (уже в 1995 году производство цемента КНР в 6 раз превысило таковое в США).
Каким же образом получается 50 %? Эта оценка по состоянию на 1995 год предполагает:
— недооценку покупательной силы юаня за счет оценки таковой в нерыночном секторе по ценам рыночного сектора (стоимость же юаня в сфере нерыночных услуг, включая услуги систем образования, здравоохранения, правительственные услуги, многократно выше, чем усредненная покупательная сила юаня в рыночном секторе и в несколько раз выше покупательной силы юаня в сфере рыночных услуг).
— учет для США и неучет для КНР приписной ренты, то есть условной платы собственника жилья самому себе (4–6 % ВВП США);
— учет лишь по себестоимости (или вовсе неучет) работы для себя в сельском хозяйстве и строительстве (ее вклад в ВВП КНР, естественно, в десятки раз больше, чем в США, поскольку в китайской деревне проживает 70 % населения).
Могли быть допущены и другие ошибки. Если брать официальные данные без всяких корректировок, то в 1995 году конечный материальный продукт экономики КНР и составлял примерно 50 % ВВП США в целом.
Однако наиболее корректными из опубликованных оценок ВВП КНР являются оценки, полученные с использованием данных ЦРУ американскими специалистами в рамках осуществлявшегося под эгидой ООН Проекта международных сопоставлений. Оказалось, что еще в 1970 году ВВП КНР составлял 44 % ВВП США (понятно, почему Киссинджер и Никсон бросились "дружить" с Китаем), в 1980 году — 63 %, в 1987 году — 97 % (Экономическое положение развитых и развивающихся стран. Обзор за 1988 г. и начало 1989 г.// М.: Правда, 1989, с.158). Вот тут все учтено, как надо. Теперь очевидно, что соответствующий показатель сегодня находится на уровне 150 %.
В то время как на Западе проявляется тенденция недооценки реальных экономических возможностей КНР, аналогично тому, как долгое время недооценивалась "неприятная" Япония, в Китае до недавнего времени тоже не имели ничего против того, чтобы на Западе предавались иллюзиям. Китайская политика в вопросе публикации экономической информации всегда придерживалась принципа: с одной стороны, нужно говорить правду, насколько это возможно в столь несовершенном мире, а с другой стороны, по возможности "щадить" чувства тех многочисленных элементов западной "элиты", которые нервно реагируют на чужие успехи, а затем проявляют склонность угробить и успехи, и "чужих". Это, вероятно, основная причина чрезвычайной сложности схем статистического учета в КНР, их низкой "прозрачности" и наличия в обороте основных статистических изданий данных, как говорят статистики, по разным учетным базам. Или, если выражаться проще, нескольких альтернативных статистических образов состояния китайской экономики.
О сложности информационной ситуации можно судить по такому достаточно хорошо известному с начала 80-х годов факту: в то время, как официальная сельскохозяйственная статистика построена на том принципе, что обрабатываемых земель в стране около 100 млн. га, реально обрабатывается около 140 млн. га. Это, как писал в 1981 году, вероятно, крупнейший специалист КНР в области землепользования Ву Чуанчунь в статье "Землепользование в самой населенной стране мира": "всем известный секрет", как равно и условность сельскохозяйственной статистики вообще ("Mazingira", 1991, № 2, с. 20–21). Вопрос этот всплывал и в дальнейшем, а сам факт "ножниц" между фактической площадью обрабатываемой земли и ее "статистическими" размерами признавался на вполне официальном уровне. Но статистика полеводства по-прежнему базируется на том принципе, что обрабатывается около 100 млн. га земли. Что же касается животноводческой статистики, то она постепенно утратила условность. Публикуемые ныне данные о производстве мяса и яиц вполне реальны. Так, в 1996 году в КНР было произведено 59 млн. тонн мяса против 35 млн. тонн в США. Сомневающимся в том, что ВВП КНР может превышать ВВП США в полтора раза, стоит обратить внимание на эту цифру.
Приведем еще несколько примеров, проясняющих характер статистической ситуации.
По данным КСЕ и Китайского экономического ежегодника (КЭЕ), производство подшипников составляло в 1990 году 669 млн. единиц, в 1991 году — 731 млн., в 1992 году — 773 млн. (в СССР в 1989 году было произведено 1091 млн. подшипников). В 1996 году КНР экспортировала 669 млн. подшипников (КСЕ, 1998, с.631). А в 1997 году КЭЕ опубликовал информацию, что в 1995 году было произведено 4038 млн. подшипников, однако на 1996 год была показана цифра в 2 млрд. подшипников. Это при том, что суммарное потребление подшипников США и Японией составляло в 80-е годы примерно 4 млрд. единиц.
Любопытны и данные о производстве, экспорте и импорте часов. Соответствующие цифры из КСЕ приведены в табл.4.
Таблица 4 Производство, экспорт и импорт часов в КНР
Если верить им, то получается, что в 1995 году номинальное производство часов в КНР соответствовало не более чем половине фактического экспорта, а в 1997 году — уже пятой или шестой части. И, конечно, этот пример — не единственный в своем роде. Надо просто иметь в виду, что такие вещи возможны.
Непросто обстоит дело и с репрезентативностью данных о величине ВВП. В этой связи заслуживают внимания следующие обстоятельства.
— Первое. Номинальная величина ВВП КНР определенно не отражает объем производства в теневом секторе. В полеводстве — это десятки процентов производства. Примерно таково же соотношение теневого и видимого ВВП.
Второе. Существует фундаментальная неясность в вопросе о том, в каких ценах исчисляется ВВП: в рыночных, реальных или в расчетных. В последнем случае в рыночных ценах ВВП наверняка существенно больше номинального.
О серьезности проблемы свидетельствуют и следующие данные: в 1997 году валовая продукция промышленных предприятий, имеющих расчетные счета, составляла в неизменных ценах 5244 млрд. юаней (Краткий статистический очерк Китая /КСО/, 1998, с.112), рост заводских цен с 1990 по 1997 год составил 92 %. Казалось бы, в текущих ценах соответствующий показатель — 10,1 трлн. юаней. Однако в текущих отраслевых ценах показана цифра 6386 млрд. юаней (там же). В фактических ценах она больше, чем в отраслевых текущих ценах, в 1,6 раза.
Если промышленное производство хотя бы частично исчисляется в расчетных ценах, то и ВВП включает компоненту, исчисленную в расчетных ценах, а поскольку расчетные цены ниже фактических, то ВВП занижается. В принципе, в расчетных ценах может исчисляться вклад в ВВП всех секторов экономики.
Третье. После того, как в валовой продукции промышленности резко возросла доля предприятий, не имеющих расчетных счетов (преимущественно мелкие и микроскопические предприятия деревенской промышленности и индивидуального сектора), для китайской статистики стало характерным несоответствие между показателями валовой продукции промышленности и ВВП.
Нормальное соотношение ВВП и валовой продукции промышленности для КНР по состоянию на 90-е годы — 1:0,9–1,1 (в 1980 году оно было 9:10). Для сравнения: в СССР в 1989 году оно было 1:1, для Российской Федерации в 1999 году — 45:27, то есть ВВП намного превышал валовую продукцию промышленности. На 1995 год картина в КНР была следующей: валовая продукция всей промышленности — 9,2 трлн. юаней, в том числе валовая продукция предприятий, имеющих расчетные счета — 5,5 трлн. юаней, и не имеющих расчетные счета — 3,7 трлн. юаней. ВВП — 5,8 (по другим данным — 5,9) трлн. юаней.
Показатель ВВП хорошо соответствует показателю валовой продукции предприятий, имеющих расчетные счета.
Если это так, то вклад в ВВП предприятий, не имеющих расчетные счета, не отражается полностью или в основном.
Обращение к частным данным (КЭЕ, 1997) дает такую любопытную картину. ВВП восьми провинций (Хэйлунцзян, Цзилинь, Цзянси, Юньнань, Гуйчжоу, Шэньси, Цинхай, Хайнань) и трех автономных районов (Гуанси-Чжуанскому, Нинся-Хуйскому и Синьцзян-Уйгурскому), вместе взятых, составлял в 1995 году 1,04 трлн. юаней, а валовая продукция всей промышленности — 0,98 трлн. юаней, то есть соответственно 17,8 % и 10,7 % от соответствующих показателей для всей страны. Показатели ВВП и промышленного производства для этих регионов соответствуют друг другу. Для остальных же вместе взятых регионов показатели валовой продукции всей промышленности (8,2 трлн. юаней) и ВВП (4,8 трлн. юаней) явно не соответствуют друг другу. Зато показатель ВВП для этих регионов хорошо соответствует показателю валовой продукции предприятий, имеющих расчетные счета (около 5 трлн. юаней).
Отсюда можно сделать выводы:
— примерно в 2/3 регионов КНР, на долю которых приходится 9/10 промышленного производства, показатели ВВП действительно не отражают вклад в ВВП сектора экономики, образованного предприятиями, не имеющими расчетных счетов;
— общенациональный показатель ВВП соответствует сумме показателей, "сделанных" на провинциальном уровне при несогласованности схем расчета ВВП в разных провинциях и зачастую низкой представительности рассчитываемых показателей ВВП;
— соответственно, и он небезупречен, и есть известные формальные основания рассматривать его как показатель сектора экономики, контролируемого провинциальными властями.
Четвертое. Для китайской статистики начиная с 1981 года характерно противоречие между данными о величине оборотных фондов, с одной стороны, и данными о величинах промышленного производства и ВВП, с другой. По данным об оборотных фондах, валовая продукция промышленных предприятий, имеющих расчетные счета, в 80-е и 90-е годы примерно вдвое больше номинальной, а ВВП — в 1,5–2 раза (Россия-XXI, 1998, № 7–8, с. 49–51).
Пятое. После 1992 года образовался крупный разрыв между массой денег в обращении в виде наличных и денег на расчетных счетах (М1) и ВВП. По состоянию на 1997 год, агрегат М1 равен 3 трлн. юаней (табл.1), а ВВП — всего 7,5 трлн. юаней. Если же исходить из М1, то величина ВВП должна быть равна около 15 трлн. юаней.
Шестое. 15-летним планом на 1995–2010 гг. предусматривается рост ВВП, по одним данным, в 3 раза, по другим, — более чем в 4 раза, то есть до величины 19–25 трлн. юаней. В провинции Хэбей, одной из наиболее развитых, планируется увеличить ВВП с 285 млрд. юаней в 1995 году до 1200 млрд. в 2010 году (КЭЕ, 1997, с. 460–461). По Китаю в целом рост будет определенно больше, чем в Хэбее. Запланированный рост производства в натуральном выражении (электроэнергии — в 2,2 раза, угля и стали — примерно в 1,5 раза, цемента — в 1,8 раза) соответствует росту ВВП в 2 раза, что с учетом динамики китайской экономики выглядит вполне реальным.
Соответственно, можно заключить, что планируемые приросты ВВП (на 13–19 трлн. юаней) соответствуют фактическому ВВП на 1995 год, то есть он примерно втрое больше номинального.
Имеется масса опубликованных в КНР данных (лишь некоторые из них приведены выше), показывающих, что это возможно (Россия-XXI, 1998, № 7–8, с. 52–60). Если принять в расчет общий характер информационной политики, децентрализацию процесса производства статистических данных, наличие несомненных элементов статистического хаоса, то становится очевидной целесообразность привлечения для оценки положения дел в экономике и финансовой сфере КНР данных официальных источников, характеризующих не только основной статистический образ экономики Китая, но и дополнительные к нему статистические образы, существенно отличающиеся от основного.
Расширенный ВВП КНР, то есть рассчитанный на максимально расширенной учетной базе в фактических рыночных ценах, определенно много больше номинального. Есть достаточные основания оценить расширенный ВВП КНР на 1995 год в 13–19 трлн. юаней, а на 2000 год в текущих ценах — в 20–30 трлн. юаней и, соответственно, корректировать данные о доходах и расходах системы государственных финансов в целом. Вот несколько цифр, заслуживающих в этой связи внимания:
— доходы китайских банков от операций с налогами составили в 1995 году 52 млрд. юаней, что соответствует по пропорциям 80-х годов массе собранных налогов в 3–5 трлн. юаней (КСЕ, 1996 г., с.228, 615);
— при суммарном экспорте и импорте в юанях по курсу в 207 млрд. юаней, тарифные поступления составили в 1985 году 20,5 млрд. юаней, а в 1995 году при суммарном экспорте и импорте по курсу в 2350 млрд. юаней (или почти в 12 раз больше) — 29 млрд. юаней, то есть в текущих ценах они лишь немногим больше, чем в 1985 году (в постоянных ценах — почти в 2 раза меньше) и лишь немногим больше 1 % от облагаемой суммы (КСЕ, 1996, с.228, 580). Это при том, что на Тайване тарифный сбор в начале 90-х годов составлял 7 % от облагаемой суммы, а в Японии после либерализации внешней торговли в начале 80-х годов — 4 %. Да и ВТО не требует однопроцентного обложения. Очевидно, почти все тарифные поступления вычеркнуты из сферы учета.
Именно так формулируется расширенный в указанном выше смысле ВВП, соответствующий, кстати, оценке американских специалистов в рамках "Проекта международных сопоставлений" ООН, согласно которому ВВП КНР в 1987 году находился на уровне 97 % от ВВП США. Примерно таков, как показано выше, и счет финансовых ресурсов КНР, который давно идет на триллионы юаней и, если исходить из реальной покупательной способности бюджетного юаня (1 юань за 1 долл.), то и на триллионы долларов. Китай может:
— тратить на каждый привлекаемый юань иностранного капитала несколько собственных юаней на обустройство инфраструктуры, и в масштабах экономики КНР иностранный капитал просто теряется; он заметен в экспортном секторе, но его вклад в объем внутреннего оборота явно незначителен;
— не бояться, что иностранный капитал его "освоит";
— позволить себе вести экономическую и финансовую политику, не оглядываясь на иностранных инвесторов;
— объявлять о планируемых полетах на Луну и на Марс как о самом обычном деле и точно так же, как о самом обычном деле, — об удвоении военных расходов;
— зачастую, скажем прямо, проявлять пренебрежительное отношение и к новой России и к грошовым выгодам от экономического сотрудничества с ней, что хорошо видно из сентябрьского заявления Ли Пэна о невозможности ставить экономику сопредельных с Россией территорий Китая в зависимость от российской электроэнергии, пока РАО ЕЭС руководят недружественные к Китаю элементы;
— и не стесняться наступать в порядке самообороны на ноги "дяде Сэму".
6. КАКОВА ФИНАНСОВАЯ БАЗА — ТАКОВА И ПОЛИТИКА
Уже в 1997 году Китай имел достаточные золотовалютные резервы, чтобы ни ему, ни связанной с ним китайской экономической общине в Юго-Восточной Азии нельзя было просто так наступать на ноги. Тем не менее, в 1997 году американские фонды предприняли атаку на связанный с Пекином китайский капитал стран АСЕАН.
Дальнейшие события разворачивались так:
— на финансовом саммите в Гонконге (сентябрь, 1997) американцев предупреждали, что так поступать нельзя, что спекулятивные атаки на национальные валюты с целью дезорганизации экономик соответствующих стран недопустимы;
— те посмеивались и заявляли, что не могут отступиться от принципов экономической свободы (судя по последним "экономическим" судебным процессам в США, когда нужно, об экономической свободе там очень легко забывают);
— после этого в конце октября 1997 года, почти день в день с "черной пятницей" 1929 года, на гонконгском рынке были обвалены акции западных фондов и компаний, причем дело технически было поставлено так, что сам гонконгский рынок пострадал слабо и очень быстро восстановился, гонконгский доллар не пострадал вовсе;
— направленный удар пошел в сторону Лондонской и Нью-Йоркской бирж и, когда Цзян Цзэминь сел за стол переговоров с Клинтоном, Нью-Йоркская биржа была в состоянии "обвала". Поразительное "совпадение" — то, что американцев "наказывают", было ясно уже в разгар событий (Эксперт, 1997, № 44, с.70);
— серия атак на гонконгский доллар в 1997–1998 гг. (психических и фактических) закончилась безрезультатно, "план защиты валюты Гонконга" (такой существовал) сработал отменно.
Затем последовал ряд таких значимых событий:
— Дж. Сорос отошел от дел и написал замечательную книгу, в которой сильно досталось рыночным фундаменталистам (китайцы из АСЕАН в 1997 году пообещали разорить Сороса);
— крупномасштабные спекулятивные атаки на национальные валюты прекратились (последней из них, компенсаторной для Америки, явилась успешная атака на российский рубль в августе 1998 года).
В 1997 году Китай и китайское предпринимательское сообщество показали, что они в состоянии при определенных обстоятельствах оказывать решающее влияние на мировые финансовые рынки. Однако это не было бы возможно, если бы не огромный объем накопленных Китаем золото-валютных резервов.
Характерной особенностью политики СССР в отношении "капиталистической системы" была ее исключительная пассивность в финансовой области. Партийные вожди, после Сталина, ждали кризисов, вместо того, чтобы организовывать их. А в Китае такие вещи хорошо понимают.
И причина этого различия в том, что в ходе преобразований 50-х годов старый китайский деловой мир был не уничтожен, а лишь законсервирован в расчете на то, что он может пригодиться, или, во всяком случае, может пригодиться его специфический опыт. Под рукой у китайских руководителей всегда были люди, способные подать дельный совет: как действовать в такой-то обстановке, как решать такие-то задачи, что может и чего не может рынок, какова цена американским обещаниям и т. п. Более того, одной рукой подавляя капитализм в континентальном Китае, руководство КНР и в 60-е, и в 70-е годы способствовало развитию китайского капитализма и в Гонконге (что достаточно очевидно), и в странах Юго-Восточной Азии (что менее очевидно), и, возможно, даже в США.
Китайская внешняя экономическая империя не могла бы сложиться без этой поддержки. Как она финансировалась в период становления — вопрос непростой. Но несомненно, что экспорт из КНР по бросовым ценам через китайские фирмы-посредники в третьих странах способствовал накоплению стартового капитала. Точно так же финансировались в 50-е и 60-е годы так называемые "дружественные фирмы" в Японии. В данном случае решалась задача создания прокитайского лобби в Японии в противовес американскому. И решалась она эффективно.
Крупномасштабные вложения внешнего китайского капитала в КНР в 90-е годы — по существу и даже, не исключено, во многих случаях формально, — это возврат долга с процентами. События 1997 года показали: в КНР и в китайском экономическом мире в широком смысле слова осознано, что вовсе не обязательно становиться жертвой кем-то организованных процессов в мировой финансовой сфере, эти процессы можно организовать и самим, в своих собственных интересах. И для этого КНР ныне располагает значительными возможностями. В том числе помимо огромных золотовалютных резервов и активов в виде американских государственных облигаций, которые при случае могут быть очень полезны:
— позиции, которыми Китай располагает во внешнем китайском экономическом сообществе;
— гонконгский рынок и гонконгский доллар, хотя их потенциал в качестве канала влияния сократился после того, как он свое отработал в ходе кризиса 1997 года;
— система дружественных фирм, выращиваемых в спецзонах с тем, чтобы в конце концов иметь возможность пользоваться их влиянием за пределами Китая (создание потенциала такого влияния, вероятно, основная функция спецзон);
— система избирательного доступа иностранных фирм на китайский рынок.
В частности, фирмы, которые вкладывают деньги в Китай, практически не вкладывают их в Россию. Очень похоже на то, что работает схема "или-или".
Разумеется, все это не очень согласуется с идеями экономического либерализма. Но кто из тех, кто самостоятельно ведет игру на мировом рынке, принимает всерьез эти идеи? Их принимают всерьез только жертвы так называемого "мирового рынка". Кстати, "политика открытых дверей" — это, по-китайски, политика "калитки, открывающейся наружу, но не внутрь".
Возможности воздействия на мировые рынки по различным каналам, которыми сегодня располагает Китай, настолько велики, что если, например, в Пекине сочтут необходимым поднять мировые цены на нефть, то эта задача будет решена. Например, чтобы показать, что не нужно наступать Китаю на ноги.
На Западе настолько хорошо осознали эту перспективу, что в предвидении китайских ударов по доллару поспешили обзавестись второй резервной валютой — евро, которая пока что все же является убежищем от доллара лишь в потенции.
Когда в связи с атакой на Югославию и в особенности в связи с ударом по посольству КНР в Белграде стало распространяться мнение, что США могут защищать свои позиции наступательно и Китай им нипочем, евро начал падать. А когда стало ясно, что американские возможности впечатления на Китай не производят, евро стал поправляться.
В ближайшем будущем следует ожидать активного использования Китаем разного рода экономических и главным образом финансовых инструментов для обеспечения своих непосредственных экономических интересов.
При современном положении вещей иена может стать основной восточно-азиатской валютой только в том случае, если ее начнет выдвигать Китай, а он будет делать это лишь в том случае, если японское руководство в достаточной степени дистанцируется от США, а США не договорятся с Пекином по таким вопросам, как Тайвань, Россия, зоны влияния в Юго-Восточной Азии. В вопросе ПРО США уже капитулировали перед Китаем (а вовсе не перед Россией). И капитулировали по той же причине, по какой они в 1972 году заключили соглашение с СССР о неразвертывании крупномасштабной ПРО: сила противостоящей стороны.
Китай в настоящее время располагает "на валютном фронте" устойчивым гонконгским долларом, который изначально конструировался как сверхжесткая валюта, и более мягким, но достаточно устойчивым юанем. С точки зрения мирового рынка слабость юаня определяется тем, что эра инфляционной экономики (правда, непродолжительная) закончилась в КНР лишь недавно. С другой стороны, сверхжесткий юань Китаю пока что не нужен, тем более, что эволюция юаня будет повторять эволюцию иены, и уже через 5-10 лет начнется его ревальвация.
Гонконгский доллар сегодня — вполне эффективный и уже "раскрученный" заменитель юаня на внешних рынках. По отношению к американскому доллару он находится на той же позиции, что и бумажные деньги по отношению к золоту при системе золотомонетного стандарта (свободный обмен бумажных денег на золотые монеты). В этом качестве он уже до известной степени потеснил доллар и может потеснить его еще больше. Китай может играть на двух валютных столах. И отчасти он на них уже играет. При наличии такого игрока и огромного стоящего за ним потенциала свобода действий США на мировых рынках в течение ближайших 10 лет будет сильно ограничена.
7. КИТАЙСКАЯ ФИНАНСОВАЯ МОЩЬ И РОССИЯ
Можно дискутировать, каково соотношение ВВП и объема промышленного производства в КНР и России, или каково соотношение уровня жизни в китайском и российском городе. Но нельзя дискутировать на тему соотношения финансовых возможностей Китая и России.
Россия слаба материально. Но в финансовом отношении она еще слабее, причем в десятки раз. И никакие меры по ее финансовому оздоровлению не проектируются, ибо рыночная экономика может прекрасно работать и при разбалансированном бюджете, примером чего являются США, но не может работать, да еще в либерализованном режиме, при полном отсутствии кредита, при символическом кредите и при монетизации сделок, в лучшем случае только на две трети. Результат этого — полное обесценение активов.
Рыночные цены на производственные активы и землю в России таковы, что вся российская земля и вся российская промышленность, которая когда-либо будет выставлена на продажу, может быть выкуплена КНР за половину своего валютного запаса консорциумом гонконгских банков — без привлечения капиталов государственной банковской системы континентального Китая. Поскольку существует "упертость" в проведении нынешней финансовой политики, не имеющей аналогов в мире со времен грехопадения Адама и Евы, то что бы ни говорили авгуры из МВФ, а наличие такого соседа, как Китай, предполагает, что в ближайшие 10 лет КНР (если положение не изменится) купит Россию точно так же, как США некогда купили у царя Аляску. Эта операция может осуществляться следующими способами:
— прямая скупка российских активов;
— скупка через посредников (в Восточной Азии очень любят действовать через посредников);
— допущение первичной скупки российских активов западными "инвесторами", а затем "перекупка" у них этих же активов (последнее обойдется Китаю в 2–3 раза дороже, чем прямая скупка активов, но зато приобретенная таким путем собственность будет более легитимной).
В любом случае комбинация из специфических эффектов курса российских "реформ" и наличие многочисленных охотников приобрести активы России по дешевке вынудит Китай занять в отношении России активную финансово-экономическую позицию, благо он для этого располагает всеми возможностями.
В течение последних трех столетий Запад абсолютно доминировал в мировой экономике и особенно — в мировых финансах. Появление "соцлагеря" в последнем отношении мало что изменило. Однако развитие КНР меняет ситуацию. Цель Китая — не столько доминирование в мировых финансах (доходами от эмиссии юаня миллиард человек не прокормишь), сколько изменение существующего статуса доллара США как "мировой валюты". Уже простым накоплением валютных резервов он сделает невозможным консервацию этой ситуации. Что же касается России, то если она не перейдет к системе регулируемых финансов в том или ином варианте, то ее экономическая и финансовая абсорбция Китаем неизбежна, и можно с уверенностью говорить, когда это произойдет: между 2010 и 2020 годами.