1. ЗАРОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ДЕНЕЖНОЙ ЕДИНИЦЫ

Прецедент валютного единения Европы, как ни парадоксально, старее, чем сам термин Европа в его сегодняшней геополитической трактовке. В античное время такое столь естественное сейчас понятие, как "Европа", было бессмысленно. Вместо этого существовал единый этно-социальный регион — Римский мир, объединявший средиземноморские прибрежные государства Африки, Ближнего Востока и Европы. При Цезаре западная часть этого обширного региона (в отличие от восточной) практически становится зоной хождения единой валюты — римского денария. Именно при Цезаре начинается регулярная чеканка золотых монет. Хождение единой монеты усиливает власть Рима над провинциями. Интегрирующая сила денег используется им для воплощения имперских амбиций.

Значительно позже деньги как интеграционный фактор применяются уже в рамках так называемых монетных конвенций и союзов — соглашений между государствами о стандартизации веса и пробы монет и их взаимном приеме. Подобные соглашения имели место еще в средневековье, а в XVII–XVIII веках они стали почти всеевропейской практикой: конвенции германских государств заключаются в 1753, 1836–1838 годах, Австро-германский монетный союз — в 1857 году. Скандинавский монетный союз функционирует с 1872 по 1924 год. В 1865 году по инициативе Франции создается Латинский монетный союз, объединяющий ее с Бельгией, Италией, Швейцарией, Болгарией и (с 1868 года) — с Грецией. Латинский союз преследовал цель унификации чеканки золотых и серебряных монет и поддержания устойчивого денежного обращения на базе биметаллизма. После Первой мировой войны с прекращением чеканки серебряных монет и переходом к бумажным деньгам союз теряет значение и в конце 1926 года распадается.

Однако артикулированная идея экономического объединения Европы начала захватывать умы с середины XIX века. Так в 1849 году в Париже на Евроконгрессе пацифистов В.Гюго оглашает идею создания Соединенных Штатов Европы, которую в 30-х годах выдвигал итальянский революционер, основатель организации "Молодая Европа" Д.Мадзини. В начале XX века разворачиваются новые процессы интеграции, накануне и в ходе Первой мировой войны приобретают политическое влияние мысли и идеи идеологического и политического строительства Единой Европы на основе тех или иных социо-политических доктрин. В этом контексте большевиками предпринимались усилия создать Соединенные Штаты Европы на основе марксистско-ленинской модели общества.

В 1926 году на первом панъевропейском конгрессе в Вене провозглашается создание Панъевропейского союза, но разразившийся мировой экономический кризис, а затем Вторая мировая война заставляют отложить реализацию этого замысла.

Две мировые войны приводят европейцев к глубокому осознанию необходимости доминанты общеевропейских интересов. Идеей интеграции как гарантии мира на континенте был пронизан план одного из "крестных отцов" послевоенной Европы французского дипломата Ж.Моне, выдвинутый в 1950 году.

Предтечей нынешнего Европейского Союза считается Европейское объединение угля и стали, созданное в 1951 году шестью странами и положившее конец ожесточенной конкуренции на рынке этих промышленных товаров. Установив единые цены и соответствующие квоты для каждого участника, оградив себя таможенными барьерами от конкуренции извне, шестерка партнеров стала монопольным хозяином в этой области. Так был дан старт процессу интеграции. Вслед за этим появляется Европейское сообщество по атомной энергии.

С 1 января 1958 года согласно договору, подписанному в марте 1957 года в Риме, создается Европейское экономическое сообщество (ЕЭС), известное как Общий рынок. С 1 января 1994 года ЕЭС преобразуется в Европейский Союз (ЕС). Число стран-участниц нового образования постепенно увеличивается — с 6 в 1958 году (ФРГ, Франция, Нидерланды, Бельгия, Люксембург и Италия) до 12 в 1990 году (присоединились Дания, Ирландия, Великобритания, Греция, Испания и Португалия). К настоящему моменту число стран в ЕС достигло 15 (в 1995 году в него вступили Финляндия, Швеция и Австрия).

В 1960 году в Европе начинает функционировать Европейская ассоциация свободной торговли (ЕАСТ). С 1 января 1995 года, после вступления трех выше упомянутых стран в ЕС, в Ассоциации остаются Исландия, Лихтенштейн, Норвегия и Швейцария. Таким образом, в настоящее время все страны Западной Европы объединены в два экономических альянса — ЕС и ЕАСТ.

Впервые к вопросу введения единой денежной единицы европейцы вплотную подошли в конце 60-х годов. Для подготовки конкретного плана действий по созданию экономического и валютного союза была создана рабочая группа из числа высокопоставленных представителей государств-членов ЕЭС под руководством Пьера Вернера, премьер-министра Люксембурга.

В октябре 1970 года группа представила свои предложения. Предполагалось, что к 1980 году граждане шести стран Европы будут жить в условиях полного Экономического и валютного союза (ЭВС). В марте 1971 года Совет министров экономики и финансов ЕЭС высказал свое принципиальное согласие с идеей движения к Экономическому и валютному союзу. Однако "плану Вернера" не суждено было реализоваться в срок. Его ахиллесовой пятой была уверенность в стабильности доллара США. Авторы плана исходили из незыблемости Бреттон-Вудской валютной системы, которая фактически рассматривалась ими как одна из главных предпосылок Экономического и валютного союза шести стран ЕЭС. В частности, первоочередная задача валютной интеграции, стабилизация обменных курсов западноевропейских валют, в практическом плане означала сужение пределов их колебаний в отношении доллара.

Поэтому, когда в августе 1971 года правительство США отменило золотой стандарт своей валюты, а в декабре того же года разрешенные МВФ пределы колебаний валют в отношении доллара были увеличены до 2,25 %, это сразу же выбило почву из-под ног сторонников ЭВС. Волны нестабильности, обрушившиеся на валютные рынки, создали, в частности, сильное давление в пользу усиления западногерманской марки. Это сделало практически невозможным начало работ по реализации "плана Вернера", а последовавшие вскоре нефтяной шок и вызванные им инфляционные волны и вовсе отложили реализацию планов европейцев о единой валюте на десятилетие.

В 1978 году cтраны ЕЭС заключают соглашение о создании Европейской валютной системы (ЕВС), вступившее в действие в 1979 году и обеспечивающее скоординированное свободное колебание национальных валют по отношению к доллару. Одновременно создается расчетная общеевропейская валютная единица — ЭКЮ (ECU, Europian currency), своеобразная квазивалюта, предшественница евро. Так Западная Европа ответила на очевидную исчерпанность функций Бреттон-Вудской валютной системы, с 1945 года практиковавшей фиксированные обменные курсы. Четыре года спустя основывается Европейский фонд валютного сотрудничества, осуществляющий эмиссию экю и целевое кредитование стран фонда для поддержания их внутренних валют.

В 1985 году вступает в силу Акт о единой Европе, который предусматривает общеэкономическую интеграцию с объединением рынков товаров, труда и капитала. В 1988 году на саммите ЕЭС в Ганновере в отчете президента Еврокомиссии Ж.Делора было заявлено о планах создания центральной европейской банковской системы (типа ФРС США) и введения общей евровалюты. Год спустя на следующем евросаммите в Мадриде по докладу Делора принимается программа трехэтапной экономической интеграции с 1 июля 1990 года.

В 1991 году в Маастрихте намечается стратегия конвергенции европейских национальных экономик и вырабатываются ее критерии, основанные на жестком соблюдении бюджетной и финансовой политики. Маастрихтский договор подписывается 7 февраля 1992 года и вступает в силу в следующем, 1993 году.

Второй этап экономической интеграции в рамках ЕС начался в 1994 году созданием Европейского валютного института и решительной реализацией мер по нивелировке финансово-бюджетных политик стран ЕС. В 1998 году из 15 стран ЕС были определены первые 11 участниц будущего Экономического и валютного союза, прошедших маастрихтскую селекцию (тогда Греция была отсеяна по четырем базовым критериям, а Великобритания, Дания и Швеция воспользовались правом на отсрочку вступления в еврозону). В 1999 году начинается последний этап движения к единому валютно-экономическому пространству. Уже функционирует общий Европейский центральный банк (ЕЦБ), осуществляющий единую денежно-кредитную политику стран ЭВС посредством создаваемой Европейской системы центральных банков (ЕСЦБ), и вводится в обращение единая валюта — евро (первоначально как расчетная, а с выпуском в 2001 году еврономинированных банкнот и монет — как полноценная денежная единица). Окончательный вывод национальных валют из обращения намечается на 1 июля 2002 года.

Когда 1 января 1999 года в финансовой столице континентальной Европы Франкфурте-на-Майне была представлена новая валюта — евро, она стоила 1,17 американского доллара. А год спустя — 0,97 доллара, то есть потеряла более 20 % своей стоимости. По отношению к подорожавшей относительно доллара иене падение евро было еще более удручающим.

Неважное выступление единой европейской валюты на международном рынке во многом обусловлено целой чередой политических потрясений, обрушившихся на Старый Свет в минувшем году. Это и война на Балканах, и нервирующее инвесторов ухудшение отношений с Россией из-за Косово и Чечни. Негативно сказался на курсе евро и коррупционный скандал в Еврокомиссии в начале прошлого года, не говоря уже о громком скандале в Германии, связанном с "теневым" финансированием ХДС. Вряд ли положительно влияет на курс единой европейской валюты и победа в Австрии националистической партии, реально угрожающая единству ЕС.

Но охватившая Европу политическая нестабильность — лишь одна из причин, предопределивших ослабление евровалюты. Европейцы не учли все параметры архисложного финансового предприятия.

Успешное послевоенное восстановление европейских экономик происходило в условиях жесткого валютного контроля, и только со второй половины 70-х годов, когда хозяйственные комплексы Европы достаточно окрепли, чтобы конкурировать с американской экономикой, европейцы начали неспешно и аккуратно либерализовывать свою валютную политику. Ныне же Европа в условиях "плавающего" валютного курса и свободы передвижения капитала с головой бросилась в далеко не простые и болезненные реформы, сопровождающие переход на единую валюту. Это реформа рынка труда, масштабная приватизация, либерализация энергетического рынка и рынка услуг, грядущая пенсионная реформа, которые должны повысить конкурентоспособность европейского бизнеса.

Не случайно министр финансов Германии О.Лафонтен (теперь уже бывший) активно пробивал "новый Бреттон-Вуд" в виде фиксации взаимных курсов доллара, евро и иены. Однако ему не удалось найти понимания у своих партнеров, главным образом, конечно, у американцев, не пожелавших ограничивать свою денежную политику в интересах европейцев. Лафонтена отправили в отставку, но его аргументация, как считают многие специалисты, во многом была верна. На практике игнорирование собственного исторического опыта в угоду "всемирно победившей" идеологии либерализма обернулось вполне прогнозируемой утечкой капитала, изрядно затрудняющей эти самые либеральные реформы.

Несмотря на сохраняющуюся экономическую мощь Евросоюза, переход на единую валюту кардинально изменил отношение инвесторов к Старому Свету. По их мнению, риски вложения в Европу значительно выросли. Дело в том, что сегодня институциональные инвесторы рассматривают ЕС уже не как экономическую организацию, объединяющую суверенные государства, а скорее как единое государство, разделенное на пусть и сравнительно экономически самостоятельные, но все же не имеющие собственной валюты штаты, которые еще недавно были куда более независимыми. И хотя эта метаморфоза еще не до конца вошла в сознание как европейцев, так и их политических партнеров, инвесторы уже работают в новой реальности. Ведь, скажем, если еще год назад итальянское правительство могло с легкостью избежать дефолта по внутреннему долгу, номинированному в лирах, за счет девальвации своей валюты или эмиссии, то сегодня это уже невозможно.

Отсюда и совершенно новое отношение к долгам европейских государств, пока еще сохраняющих политический суверенитет, — их обязательства перестают рассматриваться как долги суверенных заемщиков. Этим, кстати, отчасти объясняется и недавняя передача Бундесбанком прав на управление немецким государственным долгом частной инвестиционной компании. Аналогичные меры ранее приняли Австрия, Ирландия и Португалия. Ведь изменившиеся реалии предъявляют куда более жесткие, чем раньше, требования к эффективности управления госдолгом.

В совокупности все эти факторы достаточно долго играли против евро, особенно в сочетании с низкими по сравнению с США темпами экономического роста, которые Вашингтон в 1995–1999 гг. определял искусственной накачкой биржевых индексов. Однако с уверенностью можно сказать, что за год все же успел сформироваться рынок евро. Единая валюта полностью доказала свою жизнеспособность на мировых финансовых рынках, создавая постоянную, пусть неявную, конкуренцию американскому доллару.

Пожалуй, наибольшим успехом стал дебют евро на рынке заимствований. Сейчас 40–45 % выпускаемых на мировых рынках облигаций номинируются в евро, оттеснив долларовые облигации на второе место. Причем котировки еврооблигаций на протяжении года росли быстрее, чем долларовых облигаций. А завоеванные на рынке долговых обязательств позиции создают хорошие предпосылки для дальнейшего увеличения роли евро в мировой финансовой системе и уменьшения веса доллара.

Этому же способствовало и значительное снижение курса евро в прошлом году. До сих пор оно происходило на фоне кажущегося фантастическим безынфляционного экономического роста в США и достаточно умеренного подъема в Европе. Однако, если Америка и Европа "вдруг" (в том числе благодаря стимулирующему эффекту дешевого евро) поменяются местами на волне экономического цикла, тенденция может измениться. И тогда евровалюта действительно начнет расти. Опубликованный в середине февраля прогноз предсказывает ЕС экономический подъем на 3,4 % — самый быстрый рост с тех пор, как начали рассчитывать этот сводный индекс, то есть с 1993 года.

В пользу того, что маятник предпочтений инвесторов начал двигаться в обратную сторону, говорит многое. Европейский фондовый рынок имеет большой потенциал роста и выглядит куда перспективнее перегретого американского, а руководство центральных банков всего мира, хотя и не переводит массово свои резервы из доллара в евро, пристально наблюдает ситуацией, чтобы не пропустить момент для расширения доли этой валюты в своих "портфелях".

Между тем американский доллар все еще остается господствующим денежным мерилом. Но появление евро, по мнению ряда экспертов, нужно расценивать как начало процесса частичной дедолларизации мировой экономики. Экономика Соединенных Штатов не настолько сильна, чтобы оставаться единственным фаворитом финансовых рынков. Общеизвестно: доля США в мировом производстве составляет 27 %, а в мировой торговле — менее 20 %. Но когда иностранные государства и их граждане держат свои сбережения или ведут расчеты в долларах, они в непрямой форме субсидируют Соединенные Штаты, обеспечивая им высокий, а вернее, завышенный уровень жизни, который не соответствует их реальным доходам. С укреплением евро, как пишет эксперт газеты "Вашингтон пост", "США вынуждены будут жить по средствам, как все остальные".

Особого внимания заслуживает мнение Роберта А.Манделла, автора теории оптимальных валютных зон (которая легла в основу валютной интеграции стран ЕС), лауреата Нобелевской премии по экономике за 1999 год. Он утверждает, что курс евро в течение текущего года может оказаться выше курса доллара США, и связывает свой прогноз с тем, что экономический рост США, ставший одной из причин укрепления курса доллара в последнее время, замедлится уже в текущем или следующем году из-за высоких цен на нефть, и возникшая при этом необходимость финансирования дефицита платежного баланса в США значительно укрепит позиции евро. Вместе с тем, наблюдавшееся в последнее время снижение курса евро по отношению к доллару было вызвано объективными причинами европейского интеграционного процесса, который в целом позитивен для европейской экономики и будет в дальнейшем стимулировать ее подъем. Однако и зона влияния американской валюты сохраняет до сих пор свои очертания, благодаря чему их соотношение останется пока примерно равным.

 

2. "ВНУТРЕННЯЯ ЭМИГРАЦИЯ"

ПОЛИТОЛОГИИ — НОВОРУССКАЯ ПРОБЛЕМА

Осмысление постиндустриальных перспектив развития социума сегодня начинает играть заметную роль в формировании стратегий общественного развития, международных отношений, внутренней политики. Цельное понимание несущих процессов развертывания современной истории становится самостоятельным и важнейшим ресурсом для принятия принципиальных судьбоносных решений, для проектирования и программирования будущего.

Включение объемлющей адекватной картины мира в сознание политической и экономической элиты современного общества позволило бы намного эффективнее управлять национальными и глобальными политическими и экономическими процессами. Однако складывается твердое убеждение, что возник диссонанс между требованием огромной ответственности аналитических служб перед человечеством и их невысокими требованиями к результатам своей работы. Недооценка новых вызовов или политическая близорукость могут привести к трагическим сбоям в социально-политическом механизме функционирования общества и человечества в целом. Отсутствует соразмерность между уровнем социально-политической ответственности и мощностью современных средств управления социальными и техническими системами1.

Предметом обсуждения становится эрозия основ общества и потеря управляемости политическими и экономическими процессами, революционные взрывы и демонтаж социальных структур. Примером тому может служить криминализация основ жизни в Российской Федерации в последнее десятилетие. Сегодня еще трудно спрогнозировать последствия для мирового сообщества последствий столь пагубного процесса, так как отгородиться от России или безболезненно ее разделить на несколько псевдогосударственных образований окажется непосильной задачей.

К такому огорчительному выводу я пришел, знакомясь с аналитическими докладами ряда влиятельных международных и отечественных центров, международных институтов и университетов2. Не претендуя на исчерпывающие сведения о работе международного исследовательского сообщества, хотел бы отметить общую тенденцию неоидеологизации аналитической деятельности, ангажированной задачами заказчика, самоуверенный характер изложения ряда ответственных материалов, тенденциозность при рассмотрении ключевых проблем современности. В целом вырисовывается картина протаскивания либеральной идеологии развития, формирования идеологического неоимпериализма с центром силы в США, забалтывания острых стратегических проблем современности, источников их появления.

Отчасти мистические формы приобретает увлечение либерализмом, бездумная практика навязчивой коммунистической пропаганды может поспорить с прямолинейными попытками трансплантации неолиберальных ценностей в те духовные и политические миры, которые имели собственную историю и высокие духовные, социальные и технические достижения. Создается впечатление, что большое число финансово- и интеллектуально-емких исследований организуются и проводятся не в рамках научных, научно-практических традиций, а по пиарным правилам. Нельзя не заметить, что часто озвучиваются уже тривиальные подходы, а усилия исследователей концентрируются на демонстрации достижений "исследовательского дизайна".

Трезвомыслящие голоса пробиваются с трудом, их обладатели, как правило, кроме исследовательских способностей обладают гражданским мужеством, высокой работоспособностью и тонким политическим тактом3. Если на Западе и на Востоке все-таки идут политологические дискуссии о коренных вопросах современного социо-политического процесса, то в России ощущается голод4. Складывается впечатление, что российская научно-исследовательская интеллигенция просто не хочет всерьез и самостоятельно задумываться ни над процессами, происходящими внутри России и вовне, ни о будущем государства, народов, проживающих здесь. "Внутренняя эмиграция" российского исследовательского сообщества, достигшая размеров национального бедствия, должна завершиться. Иного не дано, иное — смерть для самостоятельного будущего России.

Поставленный в униженное положение российский интеллект оказался перед выбором: либо влачить жалкое существование, отстаивая свои взгляды и принципы, проводя свои политологические исследования в жанре "ретро", либо обслуживать олигархические или квазиолигархические группы различного масштаба, не несущие политической ответственности за судьбу России, включая сюда и иностранных заказчиков. Во втором случае приобретаются большие исследовательские возможности, достойный в современных условиях материальный и социальный статус, в отдельных случаях даже международное признание. С горечью можно убедиться в правоте коммунистической пропаганды, называвшей интеллигенцию прослойкой, а не несущей конструкцией социального прогресса. По крайней мере, это верно для ельцинской России.

Россия не нашла творящего, осмысленного субъекта своей истории, потеряла самостоятельность политического мышления, превратилась в материал для чужого творчества. Государство с такой политикой в отношении собственной интеллигенции не имеет самостоятельного будущего. А нужно ли оно вообще? — так ставят вопрос наиболее "продвинутые" интеллектуалы-неомаргиналы. Конечно, ломать — не строить, а строить надо же с умом!

 

3. ЧТО ЖЕ НАТВОРИЛИ О.ГРИГОРЬЕВ И М.ХАЗИН?

Работа О.Григорьева и М.Хазина стала первым значительным шагом в борьбе с социальной, политической и экономической мифологией, завладевшей общественным сознанием последние пятнадцать лет. Их расчеты выгодно отличают ответственную и профессиональную позицию авторов.

Замечания и размышления, которые, я изложу ниже, способствуют дальнейшему развертыванию дискуссии. Одно то, что возникает непреодолимое желание обсуждать идеи доклада, свидетельствует о верной постановке проблемы авторами и выдержанной манере и логике изложения. Являясь по своим профессиональным характеристикам экономистами, авторы доклада через экономическую призму дали анализ политических и гуманитарных аспектов проблематики строительства будущего в эпоху постиндустриального информационного общества.

Конечно, понимание экономического контекста современного развития имеет существенное значение для выстраивания стратегии деятельности как в глобальном, так и в региональном формате. Авторы уходят от политической схемы последнего периода стимул-реакция, описанной естествоиспытателем И.П.Павловым, и заставляют читателя перейти к выстраиванию стратагем, раскрывают горизонты непредвзятого "промысливания" современной ситуации. Привлекательно их понимание того, что любая экономизация анализа социальной практики приводит к его вульгаризации, а результаты не могут быть пригодны к употреблению. Статья одновременно являет собой попытку выхода экономистов за рамки чисто научного предметного анализа. Можно выделить методологические, экономические и социологические постановки вопросов. Все они помещены в пространство принятия политических решений, тактически меняясь ролями от контекстных рамок до содержательных утверждений. Остановлюсь лишь на важных, с моей точки зрения, моментах, которые требуют дополнительного развертывания и обсуждения.

 

4. НОВА ЛИ ИНТРИГА МЕЖДУ ЕВРОПОЙ И АМЕРИКОЙ?

Существенной представляется контекстная констатация авторов доклада о борьбе моделей общественного развития, в которой Россия утратила какие-либо позиции. Безусловно, дискуссия о перспективах использования различных моделей развития в новом тысячелетии имеет методологические, экономико-политические и гуманитарные вопросы, которые в реальной жизнедеятельности крепко переплетены. Кроме того, хотел бы ограничить свое внимание и исследовательский интерес на проблемах отношений Европы и Америки, борьбы американской и европейской модели развития, так как для российского будущего развертывание именно атлантической интриги будет играть более значительную роль, чем подвижки в АТР5.

В методологическом плане Г.Хазиным и О.Григорьевым поставлена проблема пределов и возможностей развития сервисных и базисных систем экономики и управления. Сегодня вырисовываются две стратегии развития: постановка акцента на развитии экономического ядра (производство товаров традиционного вещественного характера) или сервиса (производство услуг).

Дискуссия между их сторонниками имеет разветвленные корни, но все-таки ключевыми событиями стали кризисы ХХ века, которые перевели внимание политической и экономической элиты с вопросов производства на проблемы развития сервиса и управления. Кейнсианский успех выхода из кризиса утвердил в качестве едва ли не ведущего ресурса развития именно деятельность по совершенствованию социально-экономического менеджмента путем привлечения финансовых инструментов управления. Позже, в ходе и по завершению Второй мировой войны финансовая инженерия начала развиваться в важнейший сервис для политико-экономического управления, а "трансцендентность" финансового пространства и формирование его гомогенности стали важнейшими задачами всего периода американской политики в постбреттон-вудский период.

Либеральная логика кейнсианского управления нашла свое продолжение в развитии политической жизни в США. Конечно, биполяризация мира заставила американскую политическую элиту отвечать на жесткие вызовы и применять явно нелиберальные методы борьбы с политической оппозицией внутри страны и в странах-сателлитах. Однако англо-саксонская модель управления обществом и экономикой осталась основным инструментом дальнейшего развития США, их мировой политики.

Появление фашизма (с различными модификациями, включая и римский и кремлевский варианты) после Первой мировой войны было ответом общественной мысли и политической практики на проблему концентрации ресурсов для преодоления кризиса недопроизводства (развала производственной сферы). Модель вертикального и непосредственного управления государства хозяйственными решениями субъектов экономики с правом вмешиваться в жизнь общества с использованием различных, порой одиозных, грубых средств дала значительные результаты. К началу Второй мировой войны экономический и военный потенциал государств тоталитарной организации превышал соответствующие показатели либерального мира. Однако спор этих моделей развития приобрел политико-идеологическую окраску и перешел на поля военных сражений.

По итогам войны разделенная Европа превратилась в экспериментальную площадку смешения моделей общественного развития. Так западные немцы начали осваивать либеральные подходы, а восточные — денацифицированный тоталитаризм. Спор этот закончился известными результатами. За грандиозной победой Запада, однако, упускается то, как своеобразно осваивался американский опыт и к чему и как шли Германия и Европа в целом. В континентальной Европе остались значительные полномочия и ярко выраженная ответственность государства за своих граждан, склонность к прямым, директивным механизмам управления, а главное, пристальное внимание к развитию и функционированию ядра экономики, экономики производящей.

Безусловно, такой синтезированный характер развития европейских стран в определенной степени мешает или по меньшей мере осложняет их интеграцию и формирование единого "штаба" управления континентальным европейским развитием. С другой стороны, приоритетность производящей экономики, технологизация производства образцов и стремление удерживать ускорение темпов производственной инновации позволяют им создавать зону самостоятельного безопасного развития в условиях глобализации нестабильности в экономической и финансовой сферах.

Очевидны успехи использования сервисного инструментария в первую очередь в финансово-кредитной сфере, организации управления, информатизации и т. д. Последние два десятилетия значительно быстрее развивалась сфера сервиса, чем базисного производства, можно констатировать бум экономики услуг. Значительных, революционных прорывов в сфере производства не происходило, а сфера потребления начала переориентироваться на выстраивание вертикальной организации производства и потребления услуг. Быстрый старт мирового рынка услуг (сервиса) привел к процессу втягивания капитала в денежную и кредитную формы, накачки финансовыми средствами и кредитными обязательствами мирового рынка капитала. Более быстрые темпы расширенного воспроизводства капитала в сфере сервиса, чем в базовых отраслях, приводили к мысли, что именно в этом направлении должно идти соединение НТР и экономики.

В глобальном масштабе сервисная идеология развития превращалась в средство постиндустриальной эксплуатации природных и человеческих ресурсов. Высокие темпы роста сервисной экономики обеспечивались сложившейся структурой мировой производственной специализации.

 

5. ОПЯТЬ РЕВОЛЮЦИЯ?

Сегодня можно констатировать свершившийся исторический факт — в мире произошла сервисная революция, последовавшая за индустриальной. В том-то и видится новизна доклада, что авторы, возможно не рефлектируя своей посылки, верно ставят вопрос о ее завершении. Это достаточно революционная посылка пока опирается на характер экономического кризиса, прогнозируемого авторами доклада и способах (а точнее попытках) выхода из кризиса.

С подачи ряда компаний, работающих в сфере информатики, идея роста значения сервиса как важнейшей составляющей НТП приобрела гиперболизированные формы. Успехи финансовых технологий еще больше мифологизировали и упрощали понимание взаимосвязи сервиса и ядра. В свою очередь, развитие глобализации открывало возможности для экстерриториализации базисных ресурсов и экстерриториальности сервиса, а так же сервиса самой глобализации. Однако ресурс глобализации не уместился в узкое понимание американской правящей элитой своих целей и задач. Глобальное развитие было заменено глобальной специализацией государств и регионов при диспаритете цен в сторону завышенной стоимости сервиса и услуг. Идея господства, а не соревнования, монополярности, а не многополюсности развития стала определять задачи глобального менеджмента США. В итоге отставание периферии глобального привело к свертыванию возможностей развития центра, при том, что разрыв этот имеет тенденцию к увеличению. Политика и идеология колониализма даже в модернизированных формах, оказалась неприемлемой в новых условиях, международные институты выравнивания развития неверно понимали свои задачи. В результате отставание политического мышления от новых реалий поставило подножку развитию сервисной революции.

Управление отставанием тех или иных стран и народов, образование гетто-регионов, консервирование их отсталости — приводят к их выпадению из рынков современных производств и технологий, как производственных центров конкуренции и развития к свертыванию экономического, политического, технологического и гуманитарного сотрудничества. Так, вхождение России в глобальную систему привело к закреплению ее в роли энергетического и финансового донора США и Европы, места для "сброса" устаревших и экологически опасных технологий. Сейчас Россия даже не может грамотно употребить современные технологии, товары и услуги. А главное, в гетто-режиме невозможно массовое развитие экономики сервиса как отрасли, тем более нет места для массового экспорта технологий сервиса.

Но сегодня сервисная революция начинает сдавать свои позиции. Давайте посмотрим на динамику соревнования европейской и американской модели. Возьмем для этого интегральный элемент — национальную валюту.

Стратегия развития ядра экономики позволяет Европе медленно, но стабильно отвоевывать позиции в борьбе за сферы экономического и политического влияния, что создает предпосылки для формирования новой резервной валюты — евро. До введения евро удельный вес доллара в международных расчетах составлял примерно 50 %, на все валюты еврозоны приходилось 30 %, на японскую иену — 5 %. В международных валютных резервах доля доллара была относительно выше — 61 %, значение валют еврозоны 26 % и иены — 6 %. В международном переливе капиталов значение европейских валют уже сравнялось с долларом, их соотношение 40 % к 38 %. С учетом того, что евровалюта может продолжить свою экспансию, в том числе и в торговле, валютных резервах и инвестиционных портфелях, она способна потеснить доллар не только в Европе, но также проникнуть и занять устойчивые позиции в странах Африки, Ближнего Востока и Среднего Востока (регион Средиземного моря, в первую очередь) и далее в Азии.

Теперь посмотрим некоторые цифры. Если в 1989 году к американскому доллару были привязаны 34 валюты других стран, то в 1994 году — 25, тогда как 19 стран ориентировались на западноевропейские валюты. Только к марке и корзине валют, включающих марку, были до введения евро привязаны валюты Болгарии, Венгрии, Польши, Эстонии, Словакии, Словении, Чехии, Хорватии, а в Боснии осуществляется официальное хождение немецкой марки как основной валюты. Позиции доллара выглядят непоколебимыми в Северной и Южной Америке, в России и других странах СНГ, отчасти — в Юго-Восточной Азии. Конечно, доллар может еще достаточно долго доминировать на сырьевых рынках, в этих условиях монопрофильный экспорт России привязывает рубль к доллару.

Но доля европейских валют в портфелях частных инвесторов постоянно растет: с 13 % в 1981 году до почти 40 % в 1998 году. Евро в роли международного платежного средства сможет в ближайшее время обслуживать более 30 % всей международной торговли, что приведет к его ускоренному проникновению на международный рынок капиталов. Изменится структура валютных резервов. Начало такого процесса приведет к падению курса доллара, если США не будут разрабатывать программу поддержки доллара. В споре политики развития базиса или сервиса может появиться промежуточный финиш. Современное падение евро позволяет поменять на выгодных условиях резервы с доллара на евро и содействовать европейскому экспорту.

Авторы доклада видят, в отличие от Дж. Сороса, не кризис капитализма в целом. Они, как представляется, усматривают кризис сервисного капитализма, этой организационной формы капитала, капитала услуг, потерю его мобильности и универсальности. Виртуализация сервиса, произошедшая за последние 15 лет, расширила рынок услуг, однако не стала панацеей от кризиса виртуальной экономики.

В то же время оценка остроты кризиса для США, данная авторами доклада, представляется дискуссионным вопросом. Накопленный США интеллектуальный капитал позволяет довести до промышленной фазы стратегические проекты глобального значения, девиртуализовать точки роста своей экономики. В первую очередь — проекты, связанные с выработкой и хранением электроэнергии (управляемый термоядерный синтез, новые более эффективные способы хранения и транспортировки электроэнергии). Неограниченность, рукотворность и мобильность новой энергетики даст возможность перейти на электроэнергию, что приведет к изменению энергетического баланса в мире, направления финансовых потоков, перераспределению зон развития и влияния. Судя по всему, США удается медленно, но верно продвигаться по пути реализации проекта управления термоядерным синтезом.

Кроме того, развитие генной инженерии позволит в перспективе поставить полностью на индустриальную основу сельскохозяйственное производство. США готовятся развернуть проект СОИ для обеспечения безопасности своей территории, проекты глобальной поддержки внедрения современных технологий опреснения воды и охраны окружающей среды (например, проблемы потепления и охраны озонового слоя)6. Эти грандиозные проекты потребуют большого привлечения капитала, а их рентабельность и стабильность могут привлечь те средства, которые будут выходить из сервисной экономики. Поэтому кризисная ситуация на кредитном и финансовом рынке может быть сдемпфирована рядом глобальных производственных инициатив. Таким образом, возвращение в ядро экономики будет вероятным шагом мирового бизнеса. Выбор в пользу "ретро"-экономической политики, сделанный Европой, окажется наиболее правильным шагом для построения ближайшего будущего.

 

6. СБОЙ В СИСТЕМНОМ ПОДХОДЕ ИЛИ СИСТЕМА БЕССИСТЕМНОСТИ?

Конечно, сегодня подавляющее большинство усилий США направлено на формирование системности их власти. Такая постановка вопроса становится сегодня наиболее актуальной в связи с грядущими трудностями в экономики США. Накопленная военно-политическая мощь при системном понимании власти должна через пластичность политической линии встраиваться в международные отношения. Управление нестабильностью и кризисный менеджмент в международной политике становятся дополнительными рычагами включения военно-политической составляющей в глобальную политику. С этой точки зрения снижение международной конфликтности объективно не находится в поле интересов США. Однако мотивацию начала и осуществления агрессии в отношении Югославии было бы не верно детерминировать текущими экономическими проблемами, к чему склоняются М.Хазин и О.Григорьев. В принятии решения о ведении этой военной операции была очень значительна собственно военно-политическая составляющая. Для США вопрос стоял именно о глобальной политической ответственности, которая для европейцев является уже традиционным "зонтиком" от падающих на их голову неприятностей с Востока. Россия, превратившись из тоталитарного коммунистического в криминальное государство, не стала безопасным соседом. Западом учитывается, что "трофейная" экономика и военная мощь, оставшиеся от социалистического прошлого, еще не утилизированы, а политическая стабильность на одной шестой части Земли пока относительна. Характер угроз изменился, однако уровень стратегической безопасности не повысился. Большее место стала занимать проблема обеспечения гражданской, экологической, финансово-экономической безопасности, торможения катастрофичного развития страны и начавшегося процесса распада инфраструктуры. Угроза войны в биполярном мире так и не была реализована в Европе, существующие же сейчас угрозы имеют больший "проникающий" ущерб. Поэтому совершенно логично выглядит "сдержанная" политика Евросоюза по отношению к России, во многом направленная на обеспечение безопасности своих государств-членов.

Авторы доклада исходят из того, что сегодня нельзя оценить как удачный и состоявшийся проект формирования единой мировой элиты. Его идеолого-политическим обоснованием стала либеральная идея, которая претендовала на роль организатора транснациональной элиты, обосновывала условия для доступа к элитным услугам глобального общества. Реализация модели формирования глобального мира "Pax Americana" на транснациональной и надкультурной основе привела к тому, что "платиновый миллион" оказался слабо организован, культурно и ценностно разнороден.

Во многом продвижение либерального глобализма было своеобразным авансированием, полагавшимся на завышенные ожиданиями от применения сервисных технологий возможностей раскультуривания элит и универсализации и технологизации духовной жизни7.

Разделение на Новый и Старый Свет сегодня приобретает опять актуальное звучание. Магистральное движение Старого Света (Европы), развитие базиса, ядра экономики и дальнейшая трансляция гуманистических традиций Возрождения, приспособленных к истории развития государственности, политической культуры, общественной мысли, традициям и воззрениям, должно получить проектное завершение в общеевропейской политике осмысленного синтеза.

Уже постановка вопросов, сделанная в докладе, позволяет переосмыслить содержание современного исторического процесса, заставляет задуматься о новых политических и экономических реалиях, надвигающихся на человечество, распознать контуры новых вызовов современности, таких как кризис идеологии либерализма, технологическое неравенство, экологическая дистрофия Земли.

Все отчетливее вырисовываются перспективы ментального кризиса человечества. Средства достижения целей, такие как клонирование, использование современных военных технологий уничтожения, технологий манипулирования сознанием — сами формируют социально-психологический кризис. Даже этот далеко не полный перечень проблем ставит перед человечеством задачу гуманизации своего менталитета и совершенствования кооперации и сотрудничества. Совершенствование инструментов достижения цели не дает ответы на вызовы времени, а усложнение инструментов управления лишь откладывает решение актуальных проблем. Только понимание безвыходности наращивания инструментов для решения проблем позволит обратить внимание на недооценку гуманитарной составляющей нашего существования. Политической элите следует сделать шаг от оперирования "игрушками"-средствами достижения целей к сознанию и мышлению, к культуре и душе, сделать шаг от размахивающего различными страшилками варвара к поиску ткани глобального сотрудничества. Иное — путь в новую бездну насилия, ведущий к глобальному коллапсу.

 

7. РОССИЯ ВО МГЛЕ?

Недавно президентом Российской Федерации В.В.Путиным была утверждена концепция российской внешней политики. Чиновничество создало достаточно объемный документ, который представляет собой образчик российской политической импотенции и краснобайства. Смею утверждать, что концепция появилась на свет не вовремя и не к месту, не могла отразить интеллектуальный потенциал наших дипломатов и ученых по ряду объективных обстоятельств: внутриполитическая борьба, неопределенность основных направлений политического курса нового Президента России, межведомственная борьба, динамика переорганизации политической системы.

Однако документ не может не привлечь внимание своей профессиональной эклектичностью и достаточно откровенной иллюстрацией государственного бессилия. В рамки документа укладываются как в прокрустово ложе любые сценарии поведения России на международной арене. В документе нет ответов на важнейшие вопросы: кто наши союзники, кто наши партнеры, кто наши соперники, кто наши враги, да и какое место России в современный международно-политических процессах. Нет собственного проекта, собственной стратегии, но есть готовность к участию в чужих программах, проектах, форматах. Отсутствует оценка характера современной глобализации как инструмента политики.

Идея снижения рисков для России при ее интеграции в мировое сообщество не развернута в сценарном и аксиоматическом плане. В концепции соседствует осуждение "гуманитарной интервенции" и "ограниченного суверенитета" наряду с оценкой проводившейся ранее внешней политики соучастия в ряде международных акций как самостоятельной и конструктивной. Не требуется даже персонализации — требуется категоризация и прорисовка сценариев. Но их не имеется. Правда стыдливо указывается на приоритетность отношений с соседями России наряду с ООН-центризмом и желанием подчиняться глобальной интеграции. Наиболее острая проблема соблюдения прав человека, которая могла бы придать новую динамику российской внешней политике, заняла самое скромное место в документе, где ей уступает лишь тема информационного сопровождения внешнеполитической деятельности.

Документ пестрит лозунгами и призывами к самим себе. Отсутствует элементарная самокритика. Раздел региональной политики не содержит ничего нового и конкретного в проведении российской внешней политики. Содержание сводится к подтверждению того курса, который сейчас проводится на международной арене.

Можно переложить всю вину на далеко не безгрешных российских дипломатов, однако такой подход был бы значительным упрощением. Представляется, что у субъектов международной деятельности в России отсутствуют элементарные ориентиры самостоятельной внешней политики. А сателлитная внешняя политика не требует ни разработки концептуальных основ, ни волевых самостоятельных решений, ни высокой степени ответственности. При сложившемся ходе событий чиновничье ремесло легко и необременительно. Следование в фарватере лидеров глобального процесса не вызывает лишних напряжений ни с внешними, ни с внутренними субъектами международно-политического процесса, и стыковка их интересов остается лишь небольшим творческим звеном в работе отечественной дипломатии.

Налицо кризис политического самоопределения, ментальный сбой, который выражается в самоколонизации страны. Очевиден колониальный характер вывода ресурсов, грабительские условия экономического взаимодействия, в итоге которого имеет место двойное финансирование Запада. Сегодня даже на грабительские, неоколониальные условия СРП не хотят безоглядно идти иностранные инвесторы. Россия теряет свою привлекательность для мирового бизнеса.

И в этих условиях вместо глубокого анализа международных тенденций, предложений по стратегии внешней политики, тактике России в региональном разрезе и в международных организациях, привлечения крупных специалистов с нетривиальным мышлением, мы встречаем слегка освеженную концепцию "глобального участия", военного и технологического разоружения России. Манера международной фронды, удачно освоенная в период агрессии против СРЮ, остается, к сожалению, лейтмотивом российского внешнеполитического курса. Особенно огорчило то, что при констатации желания внести самостоятельный вклад в международно-политический процесс в концепции не содержится реальной программы такого внешнеполитического курса. Изложена политика слабого государства, не видящего своей перспективы, будущего своего народа.

Полагаю, что постановка вопроса, сделанная О.Григорьевым и М.Хазиным, может лишь поставить в тупик руководство российского внешнеполитического ведомства. Авторы явно осложняют жизнь российским дипломатам, ставя вопрос о верности выбора метрополии и об экзистенциальной важности изменения внешней политики России.

Хотелось бы вернуться к дискуссии об отношении России к однополюсности и многополюсности мира, достаточно жарко проходившей в стенах Совета Безопасности в период 1995–1997 гг… Развернувшиеся споры раскрывали интересную, яркую аргументацию каждой из сторон, каждой из точек зрения. Участвуя в обсуждении, я пришел к выводу, что выбор линии на поддержку однополюсного или многополюсного мира являлся не научным, а экзистенциальным выбором, несущим много психологического и не меньше социального значения. Социального именно в той части, в которой интересы участников обсуждения сливались с интересами тех или иных общественных групп, имеющих различный профиль своей деятельности. Психологический настрой разделил участников дискуссии по идеологическим догмам, которыми они руководствовались, особенностям личного опыта взаимодействия с государством и крупными российскими монополиями. Вопрос был поставлен достаточно жестко — есть ли у нас силы, готовые вести самостоятельную игру на международной арене, а не подыгрывать заокеанским "партнерам"?

Смею заметить, что автор этих строк считает целью российских граждан, патриотически настроенной элиты только сильное, единое государство, выступающее равноправным участником международных отношений. Продолжение движения страны в фарватере американской политики ограничит возможности для самостоятельного маневра на международной арене, приведет к дальнейшему технологическому разоружению, культурному отставанию, превращению страны в культурную колонию и технологическую и хозяйственную периферию, нельзя исключить и распад страны на отдельные государства. Конечно, останутся, поля для "внутренней эмиграции" материально обеспеченных слоев российского общества, однако и им нужно осознавать, что место в транснациональной элите им будет "заказано". С пораженцами не любят считаться, особенно на международной арене.

* * *

Судьбоносные события, связанные с приближением тектонических изменений в мировой финансовой системе, происходят на мировой арене в период, когда российская политическая элита переживает достаточно тяжелое время. Для осмысленной постановки вопроса требуется выход из рамок построения корпоративных стратегий и начало освоения трансцендентных подходов к выработке проекта для России. И только потом можно выстраивать различные геополитические, культурно-политические конфигурации мировых ресурсов. Такая работа под силу только самоопределившимся политическим силам, установившим существенные рамки и ориентиры для своей деятельности. Лишь стратегированная деятельность на международной арене позволит при проведении валютной политики выбрать основных партнеров, союзников и попутчиков в деле возрождения России.

Для осмысленного продвижения следует определиться с основным полем геополитических и тематико-содержательных интриг, которые будут развиваться в ближайшее время в глобализирующемся мире. По сути, вопрос заключается в постмодерном понимании ресурсов политики и посттехногенном определении развития. Конкуренция европейского и американского проектов развития может быть дополнена российской традицией опережающей интеллигибельности. Оформленное понимание интеллигибельного будущего может стать содержанием надвигающейся новой эпохи.

Сегодня можно говорить о дилемме двух основных подходов, которые не локализованы территориально и культурно не разграничены: секуляризованный подход технократического творчества и мир производства духовного творчества. Такое разделение позволяет выйти за разграничительные линии Тойнби и Хантингтона, Маркса и Вебера, Парсонса и Дюркгейма. Это разделение в политическом контексте выражается в различном содержании ответственности за сферы производства будущего, которая в современном мире является социально-политическим мессианством.

Являясь оценочными понятиями, развитие и ресурс приобретают значение лишь в широком организованном политико-историческом контексте, сформированном как самостоятельный конструкт, имеющий культурно-историческую основу. Выявление этих контекстов и их изменение является важной задачей управления будущим.

Есть все основания полагать, что Россия должна самоопределиться в части самоозадачивания и собственного позиционирования в управлении будущим. Для этого требуются решительные шаги, которые позволят сформировать твердую позиционную ориентацию:

— пересмотр собственной истории с целью снять "комплекс вины" за исторические катаклизмы ХХ века, где необходимо взять более широкий контекст исторического процесса с начала XIX века и показать пути формирования модели развития, которую выбрала и реализовывала Россия, ее влияние на международно-политическое развитие;

— целесообразно ответить на вопрос, какое место Россия готова рассматривать как исходную позицию для своего международно-политического позиционирования, соразмерную реалиям и амбициям; нельзя оставлять без ответа вопрос о несущих конструкциях изменяемого содержания мирового социально-политического процесса, так как оставляя без ответа этот вопрос трудно продвигаться в направлении разработки тактики и стратегии участия в развитии.

Ответы на вышеприведенные вопросы позволят представить систему критериев, которая сможет определить партнерские приоритеты и кооперативные модели формирования будущего.

Понимание ресурса тоже представляет собой контекстное произведение. Более того, вопрос должен стоять не об инструментальных, а о рамочных ресурсах, среди которых важнейшее место займет система расчетов ресурсов, которая сегодня выражается в финансовой знаковой системе. Особое место должен занять ресурс социальной систематизации и социальной инфраструктуры.