На следующий день наша маленькая компания окружила Клода Даву во дворе лицея. Наш товарищ был раздражен.
— Кажется, вы вчера побывали в Шантрене, — произнес он, криво улыбаясь.
— Да, старина! Не так страшен черт, как его малюют! Как ты все представлял…
— Но вы могли бы меня предупредить. Как я теперь выгляжу в глазах моего отца!
— Ты знаешь, твой отец — шикарный господин!
— Он смеялся надо мной. Раз вы получили разрешение на осмотр… Неужели вы не могли мне сказать? Я поехал бы вместе с вами!
— Это все произошло неожиданно! Спроси у Боксера!
— Да, — сказал Боксер. — Мы не успели тебя предупредить. Сразу надо было ехать…
— Вы могли бы… хотя бы позвонить мне по телефону! Мой отец просто потешался надо мной, как над простофилей.
— Твой отец был очень любезен! — сказал Мяч. — Он даже угостил нас шампанским.
Я пронзил Мяча гневным взглядом.
— Что шампанское! Не за этим мы ездили в Шантрен. Мы увидели там поразительные вещи. И твой отец нам очень понравился…
— Он объяснил нам, как… — начал Маленький Пьер и повернул голову к Голове-яйцу с просьбой поддержать его.
— Он нам объяснил, — продолжал Голова-яйцо, — как проверяют толщину стекла, пользуясь радиоактивными элементами…
— Кажется, он конструирует новый прибор?
— Мой отец всегда чем-нибудь занимается. У него много патентов. По воскресеньям, вместо того чтобы с мамою и со мною отправиться за город или на футбольный матч, он запирается в своей лаборатории.
— Как? У него дома есть лаборатория?
Клод закусил губу.
Догадался ли он, какую ценную информацию он нам дал?
— Да, — пробормотал он. — Так как уже не хватает места в дрянной мастерской…
— И ты ему помогаешь, верно?
— Я вынужден, — ответил подавленным голосом Клод. — Он хочет, чтобы я в будущем стал инженером…
— Бедный Клод, — сказал я тоном деланного сочувствия.
— Ничего не поделаешь! Если бы ты смог выбирать…
Мы разомкнули круг, и Клод присоединился к своей компании. Мы же обменялись впечатлениями и, будучи убеждены, что ступили на верный путь, решили встретиться после школы в кафе г-жи Терезы, куда обещала прийти и Бетти.
Нас очень удивило, когда мы увидели Бетти за столом. Она, как великосветская дама, подала нам руку не поднимаясь. Мяч и Боксер заняли места направо и налево от нее. Увы, г-жа Тереза приготовила нам незаслуженное унижение. Она сидела недалеко от нашего стола и осуждающе смотрела на Бетти! «Вот как, вы не только манкируете школьными занятиями, но еще назначаете свидания девушкам…».
Я заказал всем по «экспрессу», вызвав этим гнев г-жи Терезы.
— Кофе! — пробурчала хозяйка кафе. — Вы и так слишком нервные… Никакого вам кофе! Шоколад, как всегда…
Я тщетно настаивал — ничего не оставалось, как согласиться. Г-жа Тереза вернулась с шоколадом, но беловатым; она не хотела нам подавать и такой под предлогом, что и шоколад— возбуждающий напиток, которым молодежь не должна злоупотреблять.
— Если представить, что вы детективы, то здесь авторитет у вас не велик, — рассмеялась Бетти. — Но оставим это…
Я поторопился миновать неприятный инцидент, чтобы приступить к делу. Последние сообщения Клода укрепляли наши подозрения. Г-н Даву производит опыты в частной лаборатории. Он разрабатывает прибор, в котором используются радиоактивные элементы. Клод должен был хорошо ли, плохо ли помогать ему в работе. У кого же среди нас был больший соблазн воспользоваться выставочным кобальтом?
— Мои дорогие друзья, — сказала Бетти, — все это очень складно. Предположения довольно веские. Однако у нас нет никаких доказательств.
— Правильно, — сказал Маленький Луи, почесав подбородок. — Обвинение без доказательств — занятие праздное.
У Маленького Луи, как и у его отца, судебного работника, всегда были точные представления о том, что дозволено и что не дозволено и также каковы последствия нарушений законов, правил и запретов.
— Нужно проникнуть к Даву. Другого способа нет, — сказал Боксер.
— Легко сказать, — заметил я. — Но под каким предлогом?
— И, кроме того, — продолжал Жан Луна. — Представьте, что вы нашли этот предлог… Что дальше? Вы будете шарить в лаборатории г-на Даву? Хотел бы я посмотреть…
Я скорчил гримасу. У Жана Луны голова была в облаках, как можно было судить по его прозвищу. Мне казалось, что, чем ближе мы приближались к цели, тем дальше она уходила от нас, как мираж.
— Что нам необходимо, — мечтательно сказал Голова-яйцо, — это достать счетчик Гейгера.
Я посмотрел на большой лоб Головы-яйца и на его глаза с покрасневшими веками. Он произнес магические слова, вселившие в меня-надежду. Впервые к этому парню, похожему на ученых в иллюстрированных книгах, я почувствовал живую симпатию.
— Послушай, Голова-яйцо, — сказал я. — Я видел счетчик Гейгера на злосчастной выставке во Дворце открытий. Но ты можешь вдеть мне кольцо в ноздрю, если я знаю, для чего он нужен.
— Для чего? Да для того, чтобы обнаружить ядерное излучение.
— А как он действует?
— Представь себе ионизационную камеру..
— То, о чем говорил г-н Даву?
— Да… Вообще вопрос стоит о явлениях радиации и, следовательно, о потери энергии излучения, когда оно проникает в какой-либо вид материи. Только, если речь идет о счетчике, пронизываемая материя — это редкий газ, аргон…
— Я все же не понимаю, как он действует?
— Проходя через большую камеру, где находится газ, мельчайшие частицы сталкиваются с некоторым количеством молекул газа и дробят их на электрически заряженные частицы, называемые ионами. Так как на двух концах счетчика Гейгера имеются электроды, положительные ионы устремляются к катоду, отрицательные— к аноду, и образуется электрический ток, который можно измерить. 
— В общем он обнаруживает радиацию благодаря электрическим токам, которые она вызывает?
— Правильно! Сила тока соответствует интенсивности излучения.
— Скажи-ка мне, Голова-яйцо, еще одну вещь, которая меня беспокоит. Почему ты иногда говоришь о радиации и излучении, а иной раз о частицах?
— О, ты знаешь… Радиация и излучения это общие термины. Строго говоря, к излучению, которое подобно свету, относят только гамма-лучи.
— А чем оно вызвано?
— Если ядро атома сильно возбуждено, оно испускает электромагнитные волны высокой частоты, или фотоны, эти странные образования, которые являются одновременно волнами и мельчайшими частицами. Это и есть гамма-лучи. Они возникают после испускания альфа- или бета-излучения.
— Значит? Я не совсем понимаю.
— Альфа- или бета-излучение состоит из мельчайших частиц. Альфа-частицы, испущенные радиоактивными ядрами, являются ядрами атома гелия, то есть двумя протонами и двумя нейтронами, связанными между собой. Что касается бета-излучения, то оно состоит из электронов.
— Не так скоро… Электроны… Я кажется знаю, что это такое. Но — протоны и нейтроны?
— Слушай! Атом — любой! — состоит из ядра с электрическим положительным зарядом и электронов с отрицательным зарядом, которые движутся вокруг него, как микропланеты вокруг микросолнца. Но ядро само по себе состоит из нейтронов и протонов. Положительный заряд ядра вызван протонами. Нейтроны, как указывает самое название, нейтральны.
— Так как же… Если ядро положительно и электроны отрицательны…
— Верно, заряд атома равен нулю.
— Ну, представим себе… От этого нисколько яснее не стало! Все эти частицы, которые… шатаются туда-сюда.
— Ты торопишься! К этому еще мы не пришли. Протоны и нейтроны связаны между собой мощнейшими силами, которые мы еще не познали. Так как у атома нулевой заряд, то вокруг ядра столько же протонов, сколько электронов. В знаменитой таблице элементов Менделеева атомный номер соответствует числу протонов, а следовательно, числу периферических электронов. Таблица начинается с водорода, ядро которого состоит из одного протона, уравновешиваемого одним электроном, и заканчивается 102-м элементом, атом которого имеет 102 протона и 102 электрона. Иными словами, число протонов и электронов характеризует химические свойства каждого элемента. Однако при одинаковом числе протонов в ядрах может находиться различное число нейтронов. Речь идет об изотопах данного элемента. Имея равное количество протонов и электронов, изотопы элемента обладают теми же химическими свойствами, что и элемент, от которого они происходят. Но, имея разное число нейтронов, изотопы отличаются по массе и физическим свойствам. Так, одни из них стабильны, другие радиоактивны.
— Это все очень сложно! — воскликнул я. — Но пусть меня повесят, если я не начал кое в чем разбираться…
Мне действительно казалось, что я впервые проник в тайну строения атома. И другие «сыщики», казалось, без особых трудностей следили за разъяснениями нашего технического советника. Но Голова-яйцо умерил наш энтузиазм.
— Тише, все на самом деле сложнее, чем я изложил. Есть еще и другие частицы, входящие в структуру атома: нейтрино, положительный электрон или позитрон — мало ли что еще!
— А радиоактивные излучения?
— Большое количество элементов — радий, уран, плутоний и т. д., содержащие большое количество протонов и электронов, имеют нестабильные ядра, склонные к постоянному распаду с испусканием ядра гелия, т. е. двух протонов и двух ней-тронов, связанных между собой; например, торий с атомным весом 90 распадается естественным образом и превращается в радий с атомным весом 88.
— Почему ты говоришь о естественном распаде?
— Потому что мы умеем, после опытов Резерфорда и Жолио-Кюри, бомбардировать ядра некоторых элементов частицами, движущимися с огромной скоростью, вызывать превращение ядер и получать искусственно атомную энергию.
— А какое излучение дает кобальт?
— Думаю, гамма. Значит, его излучение способно легче всего проникать в человеческое тело.
— А как ты думаешь, при помощи счетчика Гейгера..?
— Да. Если бы у нас был счетчик Гейгера, не было бы необходимости шарить в лаборатории г-на Даву. Если бы там находился кобальт, наш счетчик — что лучше! — начал бы трещать.
— Но, — заметила Бетти, — как нам его раздобыть?
— Может быть… мы вскладчину его купим? — спросил Луи Маленький.
— Как бы не так! — ответил Голова-яйцо. — Он, наверное, дорого стоит.
— А если бы его одолжить у г-на Кудерка? — сказал я. — Вы забыли, что мы все отправляемся в воскресенье в Жиф-сюр-Иветт играть в волейбол?
— Ты думаешь, что нам одолжат такой дорогостоящий аппарат? — скептически заметила Бетти.
— Попытаемся все же. Что нам терять? Только не забывайте, что Сорвиголова заболел от страха. Он ждет ареста. Нельзя терять ни минуты. Представим себе, что г-н Кудерк одалживает нам счетчик. Как проникнуть в лабораторию г-на Даву?
— Идея! — воскликнула Бетти. — Что, если мы организуем внезапный визит? Я договорюсь с несколькими подругами по классу, не раскрывая, конечно, нашего секрета. Мы как снег на голову явимся к Клоду с патефонными пластинками, тортом, оранжадом, ну, со всем, что необходимо для дневной встречи с танцами. Тогда, во время танцев или прослушивания пластинок, кто-нибудь из вас проникнет в лабораторию…
В предложениях Бетти всегда был здравый смысл. Хотя мне стало чуточку неловко, ее мысль была неглупой. Моя мать не любила такого рода сборищ. Но если ее примерная Бетти брала на себя инициативу… Оставалось узнать, не выставят ли нас родители Клода попросту за дверь? Надо было идти на риск. Я задумался, взвешивая все «за» и «против». Тем хуже! Перейдем Рубикон! Я решил присоединиться к предложению моей коварной кузины.
Нечего было советоваться об этом с моими сыщиками. Они были рады сочетанию приятного с полезным. Мы возложили на Бетти подготовку этого развлечения в среду, это был крайний срок, чтобы вывести Сорвиголову из неприятного положения. Следовательно, нам необходимо было во что бы то ни стало добыть счетчик Гейгера.
После принятого решения мы должны были вернуться домой на четвертой скорости, где нас ожидало много заданных на завтра уроков. Когда мы расходились на углу около Одеона, я попросил Голову-яйцо проводить меня до конца улицы.
Голова-яйцо, уже сделавший несколько шагов по направлению к остановке автобуса, вернулся, мигая красными веками. Явно было, что он не верил своим ушам.
— Я?.. — спросил он, указав на себя пальцем.
— Да, ты! Не проводишь ли ты меня немного?
Голова-яйцо пошел рядом. На его лице появилась боязливая улыбка. Мы шли мимо старого здания Медицинского факультета к бульвару Сен-Мишель. Он семенил ногами, и его голова, слишком большая для такой тонкой шеи, покачивалась, как у марионетки. Былая враждебность к этому мальчику сменилась новым и неожиданно дружеским чувством.
— Ты был великолепен, Голова-яйцо, — сказал я ему. — Ты столько знаешь! Ты чертовски много знаешь! И ты прекрасно умеешь объяснять! Даже самое трудное!
— Это вовсе не оттого, что я хорошо объясняю, — сказал он скромно. — Ты хорошо и быстро схватываешь, так как это тебя интересует…
— Это так, — сказал я. — До начала следствия, ты знаешь, вопросы физики… Но теперь, кажется…
— Хочешь, чтобы я тебе дал книги по физике? Не учебники… Настоящие работы по физике — об электронах, радиоактивности, об атомной энергии?..
— Это было бы великолепно! — ответил я в порыве увлечения. — Голова-яйцо, брат мой, друг мой! Дай мне руку. Хочешь быть моим другом?
— Ты мой друг, Комар? — спросил Голова-яйцо, и мое предложение так его удивило, что он остановился. — Быть твоим другом? — голос его дрогнул от волнения. — Я всегда хотел с тобой дружить. Но, извини меня, ты не любишь, когда тебя называют Комар?
— Нет, нет! Называй меня Комар, как я тебя зову Голова-яйцо! Так как мы теперь друзья…
Я протянул ему руку, и он пожал ее.
— Я всегда хотел с тобой дружить, — повторил он. — Ты весел, и… на тебя можно положиться… Ты ведь знаешь, что если я первый ученик, то это не моя вина. Я не делаю для этого ничего особенного…
— Я лентяй, — сказал я, насупившись.
— Ты… стараешься… лениться. У тебя есть способности, ты бы мог… Да почему бы тебе не стать когда-либо великим физиком?
Я был одновременно польщен и смущен. Доверие Головы-яйца пробудило во мне какие-то дремавшие чувства. Стать физиком? Почему бы и нет? Что это такое по существу? В моем сознании агрегат Шантрен, прибор г-на Даву, уроки нашего преподавателя, украденный кобальт и счетчик Гейгера — все это вместе возбуждало мое страстное любопытство, но еще не пришло к общему знаменателю, не слилось в нечто единое. Я попросил и Голова-яйцо твердо обещал мне принести книги по физике.
— До свидания, Комар! — сказал он мне на прощание и после небольшого колебания тихонько похлопал меня по спине, как бы подчеркивая этой фамильярностью возникновение нашей новой дружбы!
— Будь здоров, Голова: яйцо, — сказал я ему, в свою очередь, дав ему легкий дружеский подзатыльник.
Я посмотрел ему вслед. Он, показалось мне, держался прямее и увереннее, чем обычно, как человек, только что получивший добрую весть. Я отправился домой в глубокой задумчивости. По рассеянности я кого-то толкнул, и тот начал сильно меня ругать, но я не обратил никакого внимания. Я продолжал улыбаться, воображая удивление моих родителей, если бы они увидели меня погруженным в книги по физике.
Так как Голова-яйцо сдержал свое обещание, я радовался заранее предстоящему вечеру, посвященному научным занятиям. Увы, неожиданное событие опрокинуло мои планы. Во время переменки Мяч мне сообщил под большим секретом, что Сорвиголова исчез и что его отец в отчаянии.