Константен Кудуаянис, граф Коста де Смирнос действует в артистическом мире

Однажды в отеле «Фуге» на Елисейских полях грек Константен Кудуаянис [встречается также написание Константин Кудуаинис] столкнулся с красивой танцовщицей – речь не о Мате Хари – которую, чтобы не давать ее настоящее имя, мы здесь назовем Ивонной. Он о ней узнал, когда она танцевала в Синаи, в Румынии, и он сам представился ей как драматический актер.

Актерам всегда легче познакомиться друг с другом. Впрочем, скромностью он не отличался:

– Я очень известен в афинском театре, – сказал он, – и даже популярен во всей Греции. Я – важная особа. Не буду от вас скрывать, я – граф Коста де Смирнос…

Ему было, чем ослепить танцовщицу без ангажемента. Но Ивонна точно не была женщиной легкого поведения и обладала – и наверняка и сейчас обладает – большим умом. Вот его портрет, который она описала после своей встречи:

«Некрасивый, с вытянутым лицом, погруженный в себя, как будто в тайной печали, волосы черные, усы подстрижены на американский манер, глаз, сверкающий под неизменным моноклем, довольно изящно одетый, ухоженные руки, он создавал впечатление человека, который много путешествовал, много видел и был довольно сдержанным…»

Первая оплошность

Константен – давайте назовем его совсем кратко Константеном – говорил по-гречески, по-румынски, по-испански, по-английски и по-немецки. Танцовщица тоже. Первая его оплошность привлекла ее внимание:

– Мой отец, – рассказывал Константен, – мне присылает пособие в 1800 франков в месяц. Кроме того, я получаю большие комиссионные по всем сделкам, которые я делаю для него в Европе…

А ведь он представился как артист. Ивонна заметила это, но не стала настаивать. Затем, как положено, начался флирт.

Как раз в те дни в Париже узнали новость о торпедировании немцами «Лузитании». Константен попытался оправдать это преступление, утверждая, что судно должно было везти боеприпасы, и добавил:

– Немцы сильны… Союзникам будет очень трудно, слишком трудно победить. Но это неважно, давайте выпьем за Францию!

Обо всех событиях Константен вначале очень громко высказывал мнение, благоприятное для союзников, но потом говорил в явно пессимистическом и пораженческом тоне.

Грек не прекращал хвастаться.

– У меня есть очень красивая квартира на Бульваре Осман (она была в доме 118), которую я снял из расчета ста пятидесяти франков в месяц.

– За такую цену вы вряд ли смогли бы снять что-то особенное, – заметила танцовщица, не упускавшая случая «подколоть» его.

Чтобы отомстить, Константен, ее не предупреждая, решил снимать квартиру, соседнюю с нею. Он хотел, таким образом, привлечь к себе молодую женщину. Но она, в свою очередь, переехала. Грек продолжал ей надоедать, и, под предлогом, что он был болен, добился, что она стала навещать его в мансарде, которая была его настоящим адресом.

Оберточная бумага

То, что произошло вначале, показалось маловажным. Ивонна внезапно заметила, как живо Константен схватил оберточную бумагу, которую она не заметила; он ее смял, и вместо того, чтобы выбросить в камин, засунул в ящик, который снова закрыл на ключ.

Ивонна, мечтательница, спрашивала себя, какую ценность мог иметь на самом деле для него этот серый, испачканный и разорванный клочок бумаги…

Константен очень смущенно рассказал, что его мать была немкой, что его отец был грек, что родился он в Лефкаде, в Греции, и что восхитительная женщина, немка, разрушила его жизнь и стала причиной его падения…

– Я стал бандитом из-за этой женщины, меня втянули насильно, я – несчастный человек!

И, обхватив голову руками, он разрыдался.

Эти полупризнания и странные поступки этого человека задели за живое любопытство Ивонны, которая поклялась, что раскроет его тайну.

– Убили ли вы кого-нибудь? Вы украли деньги? Будьте откровенны со мной. Я буду снисходительна. Вы кого-то убили и сбежали?

– Нет, – ответил Константен, – еще хуже!

И грек вытащил танцовщицу на улицу, оборачиваясь каждый раз, как будто опасаясь слежки.

Ивонна была взволнована, потрясена всем, что она замечала каждый день. Она решила разгадать загадку, разоблачить этого типа, и для этого продолжила свои отношения с этим странным человеком.

Проходящий полк

Однажды утром на улице зазвучали трубы. Константен, который был с танцовщицей, быстро сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и, став на тротуаре, принялся внимательно рассматривать проходивших солдат.

– Что это на вас нашло? – спросила Ивонна.

– Я люблю и восхищаюсь французскими солдатами. Я хотел их увидеть, когда они проходили близко.

И машинально он неоднократно повторял количество, составленное из трех цифр. Это был как раз номер полка, который только что прошел. Затем он возобновил разговор:

– Вы знакомы с офицерами? Я обожаю офицеров; это – обычно образованные и хорошо воспитанные люди. Накануне вы встретили одного: не могли ли бы вы меня ему представить?

Танцовщица обещала, и грек, доверившись ей, продолжал: (дальше мы расскажем о событиях со слов самой Ивонны)

– Я хотел бы вам сказать об очень важных вещах, – произнес Константен в более или менее притворном порыве страсти… Но я вас очень опасаюсь!

– Вы глубоко ошибаетесь. Я – женщина, способная хранить тайну.

Тогда, слегка взволнованным и страстным голосом, он спросил:

– У вас наверняка много связей?

– Конечно.

– Только в театральном мире?

– Нет, нет, во всем мире.

– Политика?… Армия?

– Да.

Он пару секунд поразмышлял, затем, пристально глядя на танцовщицу, спросил:

– Нам удалось бы с вами заработать много денег, настоящее состояние, если бы вы захотели… Позже я расскажу вам как… Скажите мне сразу же: знаете ли вы, где находится в этот момент генерал Жоффр?

– Я не занимаюсь перемещениями генералиссимуса.

Крик ярости

В этот момент, грек заметил на камине комнаты Ивонны портрет молодого солдата в походной форме:

– Кто это? – спросил он настойчиво. – Ваш брат, или ваш любовник?… Я не вижу номера его полка: скажите его мне!

– Я его забыла.

Тогда, в яростном тоне, Константен проскрипел:

– Жаль, что я этого не узнал, тогда я сделал бы так, чтобы весь полк был уничтожен.

Ивонна, когда рассказывала об этой сцене, призналась, что с этого момента она была уверена, что Константен был шпионом.

Константен должен был погубить себя сам своим хвастовством. Заметив однажды камеристку Ивонны, которая плакала с письмом в руке, он спросил ее о причине такой большой печали.

– Мой муж в плену в Германии, – рассказала горничная.

– Ваш муж военнопленный? Но не плачьте. Скажите мне, где он находится, номер его корпуса и его полка, и я обещаю, что его немедленно выпустят!

– Но я не хочу быть чем-то обязанной немцам, – ответила камеристка. – У господина, несомненно, есть связи в Германии?

– Возможно, – ответил Константен. – Я нейтрален и вправе иметь высокие связи еще и в Берлине.

Вечером грек, который не пожелал пойти в Комическую оперу, «потому что это была французская музыка», попросил Ивонну выпроводить свою горничную, так как ему нужно было сделать ей свои «откровения».

Удар из-за шторы

Танцовщица притворилась, что повиновалась ему, спрятала камеристку за штору, и Константен, как-то вдруг заснул или потерял сознание на несколько минут… Внезапно, он проснулся, подскочил к двери со словами:

– Бонна была там; она слушала и должна была услышать то, в чем я вас признался во сне. Я ее задушу!…

– Успокойтесь, – сказала Ивонна. Она не могла слышать и ничего не знает. Но я, я знаю все!

Грек нисколько не казался запуганным. Он тут же стал теплее и принялся смеяться. Все это было не серьезно, – сказал он. – Это даже не был лунатизм. Что меня огорчает, – добавил он, – так это большая поездка, которая мне предстоит: в Орлеан, в Тур, в Бордо. Он сказал, что уезжает на следующий день, и напишет ей…

Он действительно уехал, и Ивонна полагала, что из-за своей неловкости она его упустила.