He одне только трагическія актрисы поднимаются по темной лестнице и въ сопровожденіи Констана или Рустама проникаютъ, пройдя мрачный коридоръ, день и ночь освещаемый лампами, въ антресоли, которыя занималъ некогда Бурьеннъ и которыя посредствомъ потайной лестницы сообщаются съ оффиціальными апартаментами. Каждое утро г-жа Бернаръ, придворная цветочница, доставляетъ букетъ для секретнаго кабинета. Это – подрядъ въ 600 франковъ въ годъ. Но цветы, возобновляемые ежедневно, вянутъ медленнее, чемъ чувство, внушаемое визитерами.

По мере того, какъ усиливается могущество Бонаиарта, всякихъ просительницъ, честолюбивыхъ интриганокъ набирается столько, что всехъ не перечесть. Къ каждому человеку, достигшему вершины власти, льнутъ всегда корыстолюбивыя поклонницы, ожидающія только знака, чтобы отдаться. Стараясь всегда съ нимъ встречаться, быть постоянно у него на глазахъ, оне, какъ милостыни, просятъ его взгляда, молятъ подороже купить ихъ позоръ.

Наполеону – не следуетъ этого забывать – въ 1800 г. – тридцать одинъ годъ, въ 1810 г. – сорокъ одинъ; 1800–1810 г.г. для него – время, когда его силы достигаютъ наиболее полнаго расцвета и наиболее сильно проявляется его темпераментъ. Онъ не ищетъ приключеній, но и не избегаетъ ихъ. He считая Жозефины, две женщины во всякомъ случае внушили ему страстное чувство, заставивъ его изменить своему характеру; вообще же онъ мало думаетъ о женщинахъ, Ни одна изъ нихъ не можетъ помешать ему работать, отвлечь отъ интересующихъ его мыслей, заставитъ отложить осуществленіе его плановъ, изменить образъ действій. Но то что онъ находитъ подъ рукой, онъ берегь совершенно просто.

Для него это нечто въ роде еды, которую на всякій случай готовятъ ему на ночь. Онъ не сделалъ бы для этого самъ ни единаго усилія; съ его стороны – никакихъ подготовительныхъ шаговъ, никакихъ хлопотъ, ни малейшаго безпокойства; и тотчасъже после этого онъ или принимаетъ ванну или садится за рабочій столъ. Безнравственно ли это? Какой мужчина не делалъ бы того же, будучи на его месте? Какой государь не делаетъ хуже этого? Важно не то, что какія то дамы подъ вуалью таинственно пробираются ночью въ тайный апартаментъ; важво, чтобы ни одна женщина – ни супруга, ни любовница – не имела привычки бывать въ рабочемъ кабинете или въ министерскомъ салоне. Въ противномъ случае и изъ наилучшаго мужа волучится никуда негодный государь.

Если бы речь шла не о Наполеоне, если бы иныя изъ этихъ мимолетныхъ увлеченій не были сознательно разсказаны въ искаженномъ виде; если бы некоторыя изъ техъ, кому улыбнулась удача, не вздумали превратиться въ писательницъ, чтобы зарабогать на мемуарахъ или приписать себе роль, которой никогда не играли, или обмануть относительно роли, которая была имъ дана на какомъ-нибудь экстраординарномъ представленіи, – на этомъ не стоило бы, пожалуй, и останавливаться. Но нареканія были слишкомъ резки; клевета – слишкомъ ядовита, чтобы не попытаться здесь, какъ и въ другихъ случаяхъ, возстановить истину.

Одну изъ этихъ женщинъ, безъ сомненія, наиболее известную въ качестве писательницы, наиболее облагодетельствованную Консуломъ и императоромъ, мы, пока что, еще не можемъ разоблачить, потому что, какъ бы ни были серьезвы подозренія, они не могутъ заменить матеріальныхъ доказательствъ; но знакомство съ личностями, подобными ей, позволитъ, безъ сомненія, и ее поставить на то место, которое она должна была бы занимать.

Другая, гораздо менее известная, но до последняго времени больше всехъ другихъ оказывавшая услуги всякимъ памфлетистамъ, – это г-жа Водей, которая при провозглашеніи Имперіи была назначена придворной дамой по настоятелыюй рекомендаціи г-на Лекутель де Кантелэ.

Хорошаго происхожденія, – дочь замечательнаго военнаго, Мишо д'Арсона, который при осаде Гибралтара изобрелъ непотопляемыя батареи, выработалъ планъ Голландской кампаніи 1793 г., взялъ безъ единаго ружейнаго выстрела Бреда и былъ однимъ изъ первыхъ сенаторовъ при Консульстве, – она хорошо вышла замужъ: ея мужъ, г. Барберо де Веллексонъ, владетельный сеньёръ Водей, наместкикъ Бургундіи, принадлежалъ къ старинной эльзасской фамиліи, поселившейся въ Грей въ XV столетіи. Къ тому же, она обладала очень красивой наружностью, блестящимъ умомъ, была большой интриганкой, прелестно пела и еще лучше писала. Она была назначена статсъ-дамой въ іюле 1804 г., попавъ какъ-разъ въ первую очередь, въ которой оказалась вместе со своими подругами и г-жа Ремюза, бывшая компаньонка; и такъ какъ Императрица ехала на воды въ Эксъ-ля-Шапель, то она сопровождала ее туда.

Когда Наполеонъ въ начале сентября пріехалъ къ Жозефине въ Эксъ передъ своей тріумфальной поездкой по Рейну, г-жа де Водей участвовала во всехъ празднествахъ и всеми силами старалась развлекать повелителя. После возвращенія она решила, что можетъ потягаться съ Имлератрицей, у которой проснулась ревность, решила, что можетъ делать столько же долговъ, сколько делала Жозефина, обставить свой домъ съ роскошью, подобающей фаворитке. Въ хорошенькомъ, маленькомъ замке Тюильери, въ которомъ жили впоследствіи m-lle Рашель и г. Тьеръ, и где теперь монастырь Ассомпціонистовъ, она жила по-княжески, собирали многолюдное, пестрое общество, устраивала празднества.

После первой аудіенціи, которая порядкомъ затянулась, она представила списокъ своихъ долговъ, которые и были уплачены; вторично – тотъ же успехъ; но когда въ третій разъ ода обратилась съ просьбой объ аудіенціи, Наполеонъ решительно отказалъ. «Я не такъ богатъ и не такъ простъ, – сказалъ онъ Дюроку, – чтобы платить такъ дорого за то, что можно получитъ гораздо дешевле; поблагодарите г-жу де Водей за ея доброту ко мне и больше не говорите мне о ней».

Тогда она пишетъ ему патетическое письмо, въ которомъ объявляетъ, что отравится, если ея долги – долги чести! – не будутъ уплачены въ двадцать четыре часа. Дежурный адъютантъ мчится въ Отэй и находитъ ее готовой ко всему, но только не къ самоубійству. Ей тотчасъ же предложили, какъ статсъ-даме, подать въ отставку и вотъ почему ея имя не значится ни въ одномъ имперскомъ альманахе.

Это она, уже немного не въ своемъ уме, предлагала впоследствіи Полиньяку убить Наполеона; это она, впавъ въ глубокую нищету, почти слелая, съ парализованной рукой, носиласъ съ своими Souvenirs du Directoire et de l'Етріге, служившими ей предлогомъ для попрошайничества; и она же, наконецъ, доставила издателю Лядвока те части Мемуаровъ статсъ-дамы, которыя позволили увеличить размеры Мемуаровъ Констана. Это была, по крайней мере, почти сумасшедшая и очень нуждалась. У другихь не было и этяхъ оправданій.

* * *

Жозефина, по настоянію Лекутеля, включила г-жу де Водей въ придворный штатъ. У нея было множество протеже такого же или более низкаго сорта, выдвинутыхъ менее значительными покровителями; весь смыслъ пребыванія ихъ при Дворе сводился къ тому, что оне удовлетворяли прихоти Наполеона. Но со стороны Жозефины въ этомъ не было ничего преднамереннаго; предполагать, что она слособна была покорно доставлять мужу подобныя развлеченія, значило бы совершенно не лонимать ее; у нея, какъ у креолки,: быластранная потребность окружать себя угодницами, которыя, не принадлежа влолне ни къ свету, ни къ челяди, нравились бы ей своими хорошенькими личиками, забавляли ее веселой болтовней, развлекали своими талантами, вообще, оживляли этотъ «мрачный, какъ само величіе», дворецъ, изъ котораго она никогда не выходила. Она брала ихъ, не наводя о нихъ подробныхъ справокъ, тронутая несчастьями, о которыхъ ей разсказывали, очарованная гибкостью движеній, милымъ личикомъ, какимъ-нибудь осіроумнымъ ответомъ. Некоторыя изъ этихъ молодыхъ особъ уже раньше имели любовныя связи; все оне – жаждутъ победъ, очень бедны, получили такое воспитаніе, которое не научило ихъ бьггь разборчивымн; и вотъ оне, съ ихъ жалкими платьицами, оказываются вдругъ въ обстановке Двора, превзошедшаго своей изысканной роскошью все, существовавшее до сихъ поръ. Целый день. оне были ничемъ не заняты, жили въ атмосфере праздности внутреннихъ покоев и имъ только и оставалось, что ухаживанье блестящихъ офицеровъ, которыхъ оне могли надеяться сделать своими мужьями: другія, не лучше ихъ, выходили, ведь, за генераловъ, теперь – маршаловъ Имперіи! To и дело оне видели, какъ приходилъ и уходилъ совершенно запросто тотъ, отъ котораго исходили все милости, который однимъ мановеніемъ руки создавалъ и разрушалъ счастье. Когда онъ проходилъ, оне старались попасться ему на глаза, страстно ожидая призывнаго жеста, готовыя всемъ рискнуть, только бы добиться его; многимъ, положимъ, и рисковать было нечемъ. И такъ какъ оне были очень сговорчивы, ловки и употребляли все усилія, чтобы нравиться, такъ какъ подчиненныя всегда настороже, следили, какъ истые лакеи, не обратитъ ли Императоръ вниманія на какую-нибудь изъ нихъ, то дела эти устраивались очень быстро, все совершалось, какъ по писанному, безъ малейшаго старанія соблазнить съ одной стороны и безъ малейшаго признака увлеченія – съ другой. Какъ бы осторожно ни велась интрига, Жозефина, въ конце концовъ, замечала ее. Тогда следовала сцена ревности и увольненіе молодой особы; последняя, получивъ обыкновенно хорошее приданое, вступала въ бракъ съ какимъ-нибудь не особенно разборчивымъ сеньеромъ, делая блестящую партію и становилась одной изъ родоначальницъ знати.

Такъ было съ Филицатой Лонгруа, дочерью судебнаго пристава, на которую Жозефина возложила обязанность докладывать о пришедшихъ; ея должность сводилась къ тому, чтобы открывать настежъ двери передъ Императоромъ и Императрицей и должна была, поэтому, постоянно находиться въ салоне, прилегающемъ къ внутреннимъ апартаментамъ. Она получала за это 3600 франковъ въ годъ, а въ 1806 г. Жозефина пожаловала ей 600 франковъ въ годъ добавочныхъ. Но Филицата Лонгруа – не въ счетъ. Это – почти служанка.

* * *

М-lle Лякостъ стояла несколько выше. Это была хорошенькая блондинка, немного худощавая, но съ прелестной таліей, съ умнымъ и благороднымъ лицомъ. Она – сирота, безъ средствъ, воспитана теткой, о которой говорятъ, какъ объ интриганке, и которая действителыю, идетъ на всякія уловки, чтобы ея племянница была представлена Жозефине. Последняя принимаетъ въ ней участіе, беретъ ее къ себе, даетъ ей довольно неопределенную должность лектрисы. Лектрисе этой совершенно не приходилось утомлять себя чтеніемъ, потому что непосредственяо после того, какъ она заняла свое место, Дворъ выехалъ въ Миланъ на коронацію. M-lle Лякостъ последовала за Дворомъ, не принадлежа къ нему; какъ лектриса, она не имела доступа въ гостиныя, я не могла, вместе съ темъ смешаться съ горничными, рядомъ съ которыми ей отвели помещеніе, одинокая, растерявшаяся въ этомъ новомъ для нея міре. Въ Ступнице Императоръ взглянулъ на нее; онъ заметилъ ее въ Милане. Договоръ не потребовалъ продолжительныхъ переговоровъ, но Жозефина все-таки заметила, что сделка заключена. Отсюда – бурная сцена, лектриса должна была удалиться, и изъ Парижа была вызванаея тетка, чтобы увезти ее. Но ймператоръ потребовалъ, чтобы, передъ темъ какъ уехать, она была одинъ разъ допущена въ салонъ Императрицы: новый скандалъ, потому что лектрисе ни въ какомъ случае не полагалось покидать внутренніе покои. Темъ не менее, Жозефина подчинилась. По возвращеніи въ Парижъ Наполеонъ занялся выдачей m-lle Лякостъ замужъ, Она вышла за богатаго финансиста, была безупречной матерью и никогда уже не появлялась въ Тюильери.

* * *

Во время этого же путешествія по Италіи, въ Генуе, на празднествахъ въ честь присоединенія къ Франціи Лигурійской республики, на пути императора поставили одну даму Гадзани или Гадзана (ее называютъ то такъ, то такъ), урожденную Бартани, дочь, какъ утверждали одни, певицы, по словамъ же другихъ, – танцовщицы Большой Оперы.

Ее привезли сначала въ Миланъ, для принесенія поздравленій Жозефине, въ очень пестрой компаніи, въ которой рядомъ съ очень знатными дамами – Негроне, Зряньоле, Доріа, Ремеди – находилась Бьянкина ЛяФлешъ, которой предстояло такое блестящее будущее въ Вестфаліи.

Карлотта Гадзани была высокаго роста, худая, скорее красивая. чемъ изящная; ояа плохо танцовала; ея оконечности посредственны, a потому руки всегда въ перчаткахъ; но ліцо – само совершеяство, типъ чистейшей итальянской красоты: линіи абсолютной правильности, очень болъшіе и очень блестящіе глааа, полная гармонія между всеми чертами лица, которую еще больше подчеркиваетъ презрительная улыбка, открывающая чудные зубы. Все видевшія ее женщины очень лестно отзываются о ней: неоспоримое доказательство, что она была, несомненно, оченъ красива, но что ей не хватало техъ высшихъ качествъ, которыя такъ возбуждаютъ зависть у женщинъ. Одинъ очень опытный въ этомъ смысле мужчина такъ отозвался о ней: «Я былъ очень друженъ съ ней; я виделъ у нея не мало мужчинъ, которые, какъ мне казалось, были ею увлечены; никогда я не былъ въ нее влюбленъ». Этимъ все сказано. Главный камергеръ, г. Ремюза, взялъ на себя трудъ представить г-жу Гадзани. «Онъ убедилъ императора устроить ее лектрисой при Императрице». Объ этомъ свидетельствуетъ г-жа Ремюза; какъ видимъ, не у одного Талейрана, – какъ говорилъ Наполеонъ, – карманы были набиты любовницами.

Г-жа Гадзани, – тогда она называлась Гадзани Брентано, а впоследствіи превратилась какимъ-то образомъ въ баронессу Брентано, – назначается, такимъ образомъ, на место m-lle Лякостъ лектрисой съ жалованіемъ въ 500 франковъ въ месяцъ.

Съ 1805 по 1807 г. ей не удается выдвинуться; Императоръ все время въ разъездахъ: Аустерлицъ, потомъ прусскій походъ, польскій. После его возвращенія, сначала въ Париже, потомъ въ Фонтенебло, она старается быть на виду. Съ 6000 франковъ въ годъ она не могла покрывать все расходы, двигать впередъ мужа, дать возможность дочери, – впоследствіи, – хорошо выйти замужъ. Ей представился случай выдвинуться и она не упустила его. Ее поместили такимъ образомъ, чтобы она могла по первому же приказанію Императора явиться къ нему, и какъ только ймператоръ позвалъ ее, она немедленно явилась; впрочемъ, она не добивалась положенія фаворитки и скромно приняла роль любовницы на всякій случай. Императрица, сначала было приревновавшая, скоро успокоилась, когда Наполеонъ самъ разсказалъ ей подробно о томъ, что произошло.

Г-жа Гадзани была въ высшей степени почтительна и скромна, знала свое место и не предъявляла никакихъ претеязій. Она была, темъ не менее, принята въ придворныхъ кругахъ и имела доступъ въ салоны для пріемовъ, но помимо этой милости Наполеонъ не выказывалъ ей публично никакихъ знаковъ особого вниманія, предоставляя статсъ-дамамъ третировать ее, какъ имъ вздумается, оставлять ее одну, убегать изъ техъ уголковъ, где она садится.

Это длилось не долго; впоследствіи, многія изъ нихъ – и это были не наименее гордыя – смягчились настолько, что даже приняли ее въ свое общество. Она имела нечто въ роде салона, въ которомъ собирались несколько разъ въ неделю самые блестящіе представители Двора. Играли въ фанты, занимались отгадываніемъ шарадъ. Принцъ Саксенъ-Кобургскій, будущій мужъ англійской принцессы Шарлотты. будущій бельгійскій король, бывалъ тамъ постоянно. Она получила нечто более существенное, чемъ придворныя почести: ея мужу было дано место заведующаго податнымъ деломъ въ Эврэ. После развода она отправилась къ нему и, живя совсемъ близко отъ Наварры, где поселилась Жозефина, стала близкимъ членомъ дома. Ее притягивала туда связь съ шталмейстеромъ Императрицы, г. де Пурталесъ, который давалъ ей очень большія средства, пока не женился на m-llе де Кастеллянъ. После Фонтенебло Императоръ встречался съ нею лишь по воле случая; онъ никогда не любилъ ее и, кажется, никогда не разговаривалъ о ней.

Г-жа Гадзани утешилась. Ея дочь, Шарлотта Жозефина-Евгенія-Клара, титулуемая баронессой Брентано, вышла замужъ за г. Альфреда Моссельмана, отъ котораго она сама имела дочь, вышедшую замужъ за г. Евгенія ле Она.

* * *

Напротивъ. довольно много говорилось о некоей m-lle Гильебо; она была, какъ разсказываютъ, дочь банкира, у котораго плохо шли дела; въ 1806 г. она была призвана замещать, въ качестве лектрисы, г-жу Гадзани. У г-жи Гальебо, матери, ирландки по рожденію, было три дочери, изъ которыхъ две, уже взрослыя, танцовали въ салонахъ, играя на бубне и принимая разныя позы. Старшая проникла къ принцессе Элизе, которая хорошо выдала ее замужъ, и младшая, которая, какъ уверяютъ, не была жестокосерда ни съ Мюратомъ, ни съ Жюно, сумела понравиться королеве Гортензіи, которая увлеклась ея хорошенькимъ личикомъ и ея изящными танцами.

На одномъ маскарадномъ балу, который давала Каролина въ Елисейскомъ дворце, Гортензія, которая должна была вести кадриль весталокъ, вздумала одеть m-lle Гильебо Страстью и поставить ее, съ бубномъ въ рукахъ, во главе шествія. Какъ только Каролина увидела Страсть, она, имея вдвойне основаніе быть ревнивой, накинулась на свою невестку, между ними произошла очень резкая стычка и въ конце концовъ Страсть была выпровожена за дверь.

Чтобы отплатить ей и добиться своего, – это былъ лишь одинъ изъ эпизодовъ постоянной открытой борьбы между Бонапартами и Богарне, – Гортензія представила m-lle Гильебо своей матери, которая, въ пику Каролине, взяла ее къ себе, въ качестве лектрисы. Это было совсемъ незадолго до путешествія въ Байону.

Въ Мараке, когда устроилиск m-lle Гильебо, которой этикетъ закрывалъ въ теченіе дня доступъ въ салонъ, и которую вызывали туда лишь изредка вечеромъ, чтобы игратъ, проводила все время въ своей якобы комнате; въ действительности же это былъ просто чердакъ, потому что замокъ былъ очень малъ и строился не для того, чтобы вмещать целый Дворъ.

Она была кокетлива, жестоко скучала, жаждала выдвинуться и была очень счастлива, когда слуга – простона-просто мамелюкъ – пришелъ предупредить ее о визите Императора. Все шло чудесно для нея, когда Лавалеттъ, – въ качестве главнаго директора Почты, следившій за корреспонденціей лицъ, имеющихъ отвошеніе ко Двору, – послалъ Наполеону письмо, адресованное девице ея матерью. Ее наставляли въ немъ, намечали роль, которую она должна была играть, рекомекдовали быть осмотрительной и особенно настаивали на томъ, чтобы она не упустила случая и, во что бы то ни стало, обзавелась умело живымъ доказателъствомъ своей связи, чемъ можно продлить расположеніе къ себе и получить большую матеріальную выгоду.

Эта грязная интрига (Наполеонъ утверждалъ впоследствіи, что она была деломъ рукъ князя Беневентскаго) такъ возмутила Императора, что молодой особе немедленно же предложили сесть въ почтовую карету, и въ сопровожденіи одного только лакея она была отвезена въ Парижъ. Г. де Брольи виделъ тогда, какъ она проезжала черезъ Ормъ, где онъ находился у своего тестя, г. д'Аржансона.

Въ Париже m-lle Гильебо вышла замужъ за некоего г. Сурдо, который по милости императора былъ назначенъ главнымъ казначеемъ Флоренціи, но растратилъ тамъ казенныя деньги и Реставрація произошла какъ разъ во-время, чтобы выручить его изъ беды. Г-жа Сурдо сумела найти доступъ къ герцогу Беррійскому, «который нашелъ, что она прелестна и что на свете нетъ глазъ прекраснее ея», и назначилъ въ награду за это ея мужа французскимъ консуломъ въ Танжеръ.

* * *

Какъ видимъ. эти приключенія не играютъ никакой роли въ жизни Наполеона. Они едва затрагиваютъ его чувства и совершенно не затрагиваютъ его сердца. Они ничего не говорятъ объ аффективной стороне его природы; они указываютъ только на его ненависть къ интригамъ, на его благородство. великодушіе, раскраваютъ намъ некоторыя его привычки. Можно было бы розыскать еще и другія приключенія того же рода, исторія которыхъ не интереснее, чемъ исторія любого гарнизоннаго приключенія, за которое онъ, какъ Императоръ, платитъ двести наполеоновъ, тогда какъ какой-нибудь капитанъ его арміи платитъ за него двадцать франковъ. Съ нимъ бывали – или, вернее, ему устраивали подобныя приключенія въ Берлине, Мадриде, Вене. Онъ сделанъ не изъ другого мяса, чемъ его маршалы и его солдаты: онъ мужчина. Ho y него чувственность не настолько сильна, чтобы онъ долженъ былъ всегда ей уступать.

Въ Вене онъ обратилъ вниманіе на молоденъкую девушку, которая, въ свою очередь, оченъ увлеклась имъ. По его приказанію, за девушкой следуютъ, делаютъ ей предложеніе, – которое она принимаетъ, – притти вечеромъ въ Шенбруннъ. Она приходитъ, ее вводятъ. Такъ какъ она говоритъ только по-немецки и по-итальянски, то разговоръ начинается по-итальянски, и съ первыхъ же словъ Наполеонъ узнаетъ, что девушка принадлежитъ къ почтенной семье, что она совершенно не понимаетъ, чего отъ нея хотятъ, что она его безумно обожаетъ и вместе съ темъ совершенно невинна. Онъ приказываетъ немедленно же отвезти ее обратно, принимаетъ участіе въ устройстве ея судьбы и даетъ ей приданое въ 20.000 флориновъ, что составляетъ по курсу 1809 г. 17.367 франковъ.

Такой поступокъ не былъ единственнымъ въ его жизни. Три раза, по крайней мере, Наполеонъ поступаетъ также, и въ последній разъ – на Святой Елене!