Солнце садилось у Кейна за спиной. У камней ему было так холодно, что стучали зубы. Он ждал уже около двух часов. Тени в овраге удлинялись и темнели.

Вдруг — подобно куклам, которых подняли за нитки, — на краю оврага показались три совершенно отчетливых силуэта.

Все трое были тепло одеты; на двоих были даже меховые шапки. Они замедлили ход; Кейн увидел, как один из них привстал на стременах и вгляделся в следы.

— Следы продолжаются на той стороне, Клэй! Голос показался Клейну потрясающе четким. Это был первый человеческий голос, услышанный им за одиннадцать дней.

— Вперед!

Лошади начали медленно спускаться по рыхлому снегу, приближаясь к его укрытию. Кейн решил подождать, пока они спустятся на дно оврага. Он быстро оглянулся в сторону своей лошади. Только бы она не вздумала подать голос!

Всадники находились уже в каких-нибудь пятидесяти метрах от него. Первый достиг нижней точки впадины. Кейн решил начинать с него. Глаза его сузились. Он поднял приклад к плечу и медленно приподнялся, опершись на камень. Карабин выплюнул длинное пламя, и эхо выстрела заметалось по оврагу. Первого всадника выбросило из седла, лошадь его заржала и встала на дыбы. Кейн выстрелил снова. С головы второго слетела шапка; он тяжело рухнул наземь и остался лежать неподвижно. Третьему удалось спрыгнуть с лошади и отбежать в укрытие, в то время как две следующие пули Кейна подняли фонтаны снега и каменных осколков.

Кейн выругался и перезарядил магазин. Руки его онемели от холода, перед глазами по-прежнему висела пелена тумана. Лошади без всадников умчались в глубь оврага; на месте остались лишь два мертвых тела.

Над его ухом что-то щелкнуло, и на него посыпались кусочки камня. Он пригнулся, немного подождал и выстрелил в ответ. Пуля угодила в камень, подняв облачко мелких осколков.

Он стал ждать. Вокруг была пугающая тишина. Сгущались сумерки, и два трупа впереди казались неясными темными пятнами на снегу. Кейн стал размышлять, как добраться до последнего противника. Между ними было около тридцати метров. Он положил винчестер, достал револьвер и начал ползком продвигаться от скалы к скале. Раздались выстрелы; его обсыпало снегом; он почти оглох от грохота, но, насчитав наконец восемь хлопков, вскочил на ноги и зигзагами побежал к той скале, за которой прятался враг.

Послышался изумленный возглас, и Кейн увидел, что тот бросил карабин и пытается вытащить револьвер из-под толстой меховой куртки.

Кейн остановился, спокойно, как на стрельбище, поднял руку и выстрелил. Человек вскрикнул и пошатнулся. Кейн смотрел, как он падает, как руки судорожно хватают воздух… В следующее мгновение все было кончено.

Револьвер оттягивал ему руку, будто свинцовый. Ветер усилился, и к нему покатилась шляпа убитого. Ему стало противно. Он взмахнул ногой и далеко отбросил шляпу ударом сапога.

На небе заблестели первые звезды, и мороз начал превращать его дыхание в большие облака пара.

Он подошел к трупам и обыскал их. Ему нужна была теплая одежда. Он взял то, что ему требовалось, и собрал лошадей. В сумках он обнаружил еду, сухие дрова и совсем новые одеяла. Он связал лошадей вместе и шел с ними еще около часа, прежде чем остановиться на ночлег.

Этой ночью он услышал волчий вой. Леденящие душу звуки уносились в небо, где над массивом Ллано висела серебряная луна. Кейн сидел у небольшого костра, не отрывая глаз от огня; со всех сторон на него наседали холод и воспоминания о мертвецах, оставленных им в овраге.

Вой все время приближался. Он был повсюду: в воздухе, в снегу, им, казалось, был пропитан даже лунный свет. Вдруг звуки изменились, превратившись в тявканье и злобный лай. Волки делили добычу.

Кейн протянул костлявые потемневшие руки к огню. Ему страшно хотелось выпить. «И не устанут они орать! — подумал он. — Как быстро они оказались здесь… Может быть, они шли по следу?»…

Наконец волки успокоились, и тишину ночи нарушало только потрескивание костра.

Далеко позади одинокий всадник тоже услышал завывания волков. Он остановился и прислушался. Он знал, что выстрелы вызвали трупы, и теперь волки подтверждали это. Он некоторое время смотрел в звездное небо, затем начал укладываться спать.

Кейн наконец-то преодолел последний перевал восточной части Ллано-Эстакадо и начал спускаться к Лэббоку. Когда он достиг первых деревьев внизу, у него было такое чувство, будто он уже никогда не сможет согреться… Он развел огромный костер у подножия скалы и через некоторое время спал мертвым сном возле кучи тлеющих углей.

На следующий день, подъехав к Лэббоку на расстояние мили, он отпустил трех чужих лошадей. Они смогут найти людей сами. К тому же он вовсе не хотел показываться с ними в городе: на каждой из них было клеймо в виде двух скрещенных лопат.

Он въехал в Лэббок после полудня. Улицы были пустынны. Он не стал терять ни минуты: сразу же отправился в самый большой и роскошный отель, снял комнату, заказал ванну и целый час просидел в горячей воде. Он попросил коридорного сжечь его старую одежду и подобрать новую. За пятьдесят долларов ему достались черный саржевый костюм, две белые льняные рубахи и белье. Картину дополняла бутылка «Харперз». Около полуночи слегка опьяневший Кейн забрался в чистую постель и мгновенно заснул.

Следующий день он начал с основательного завтрака. Затем, продав свою лошадь, он купил билет на Оверлендский дилижанс до Саут-Бенд. Путешествие длилось сорок восемь часов; большую часть этого времени он проспал.

Прибыв в Саут-Бенд, он сделал новую покупку: приобрел красивого коня в яблоках. Положив ему на спину седло, которое сохранил, Кейн здесь же избавился от бесполезного теперь городского наряда. Он поскакал на восток, к Гэйнсвиллю, настолько быстро, насколько мог бежать конь и насколько позволял осенний дождь. Теперь у него в голове была лишь одна мысль: Синди. Ее женственность казалась ему родником посреди пустыни. Она обещала ему забытье, дружбу, тепло…

Он мчался два дня, давая коню лишь кратковременный отдых, и наконец достиг берега реки Гэйнсвилль и узнал эти места.

Промокший до нитки, он проехал по узкой грязной улочке, и у него пересохло в горле, когда он увидел на заборе ржавую полуоторванную табличку.

Он спешился. Вода стекала с края шляпы ему за шиворот. Тихо, словно сдерживая себя, он постучал в дверь и возблагодарил небеса, когда увидел полоску мягкого света. Изнутри послышался ее голос:

— Кто там?

— Морган Кейн, — хрипло сказал он.

Последовало молчание. Он видел ее силуэт сквозь матовое стекло: она замерла и не двигалась. Наконец щелкнул отодвигаемый засов, и свет стал таким ярким, что он поневоле зажмурился.

Потом он молча посмотрел на нее.

Она тоже ничего не сказала, лишь отступила на несколько шагов, впуская его в дом. Он снял шляпу. С нее потекла вода, и лужа вокруг его сапог сделалась еще больше.

Она протянула руки, обхватила его за шею и прижалась к груди.

— Милый мой… — И стала повторять со слезами: — Милый, милый…

Кейн зарылся лицом в ее волосы, задыхаясь от волнения. Он вспомнил: лишь один раз в жизни он испытывал нечто подобное — там, в Оклахоме. Девушке было восемнадцать лет, звали ее Линда Свифт… Но теперь, когда Синди была рядом, это воспоминание померкло. Почувствовав прикосновение теплых дрожащих губ, он понял, что влюбился — пожалуй, впервые за всю жизнь.

Он с беспокойством поднял голову. Она заметила, что он замер и о чем-то задумался.

— Ты боишься, Морган? — прошептала она. — Я тоже. Я боюсь с того самого дня, когда тебя повстречала.

— Вот как?

Он попытался улыбнуться.

— Тебе хорошо со мной, — сказала она. — Именно этого ты и боишься.

— Почему я должен этого бояться? — Он сам чувствовал, как фальшиво звучит его голос. Скрывать что-либо не имело смысла.

— Синди, — сказал он живо, — я должен уехать. Меня, вероятно, обвинят в убийстве. Я был вынужден применить оружие. Ты была права: я раскопал крупное мошенничество. Мой друг Чарли Катц погиб потому, что обнаружил то же самое раньше. Мне нужно возвращаться в Форт-Уорт, чтобы восстановить его честное имя.

Он вкратце рассказал обо всем, что произошло, не забыв упомянуть и об одиноком незнакомце, который искал его в Росуэлле.

— Как он выглядел, Морган? Он пристально посмотрел на нее.

— Лет сорок. Высокий, худой.

— Он приезжал и сюда! — испуганно воскликнула она. — Через неделю после твоего отъезда!

— Он что-нибудь рассказывал?

— Нет, просто хотел тебя видеть.

— Ты долго с ним говорила?

— Всего несколько минут. Это было вечером, прямо на этом крыльце.

Кейн размышлял. Незнакомец, видимо, приехал к Синди после встречи с лавочником, который порекомендовал Кейну врача.

— Опиши мне его, Синди! — сказал он быстро. — Попробуй вспомнить как можно больше.

— Кто это, Морган? — спросила она, дрожа. — Один из людей Ван Барена?

— Не знаю. Ну-ка, Синди, подумай.

Она помолчала; они вошли в гостиную. Кейн совсем позабыл о своей промокшей одежде. Одинокий преследователь беспокоил его больше, чем он старался себе внушить. Что-то, невыносимое было в том, как человек шел по его следам день за днем, неделю за неделей. Намного ли он отстал? Кейн невольно покосился на окно.

— Может быть, ты сперва переоденешься и поешь, Морган?

— Нет, спасибо. Итак… постарайся ничего не забыть.

— Мне он вообще-то показался старше сорока. Такой же высокий и худой, как ты. Но он был более… ну… более костлявый, чем ты. Более грубый, если хочешь. Впалые щеки, голубые глаза, короткий нос. Волос его я не видела, но брови были черные.

— А одежда?

— Темная. Толстая куртка, черные брюки. Черные сапоги. Насчет шпор не помню…

— А оружие, Синди?

— Куртка была расстегнута, и я увидела только пояс.

— Как он был надет?

— Наискось, опущен к правому бедру.

— Ремень один?

— Да.

Кейн помолчал. Она посмотрела на него, и ее глаза наполнились слезами.

— Боже мой, Кейн, на кого ты похож! Ладно, хватит разговоров. Раздевайся, а если стесняешься, завернись вот в это одеяло. Сейчас я дам тебе выпить чего-нибудь горячего…

Она суетилась, что-то говорила, она старалась выглядеть непринужденной, но он ясно чувствовал нервные, почти истерические нотки в ее голосе. Ей было страшно Может быть, за него? Он постарался отмахнуться от этой мысли. Нежное тепло, заполнявшее сердце, представляло для него опасность; ему пришлось собрать всю волю и весь приобретенный цинизм.

Он стащил с себя одежду и растерся толстым одеялом. Синди вернулась с миской, от которой шел пар; он быстро поел. Она хотела осмотреть обмороженные участки его лица, но он отклонил голову. Он не любил когда с ним нянчились.

— Сиди спокойно. Тебе что, кожа больше не нужна? Он замер и позволил ей нанести мазь.

— Через несколько дней все будет в порядке, — прошептала она, не отнимая рук от лица Кейна. — Я буду смазывать каждый вечер.

— Завтра рано утром я должен уехать. Он прочел в ее глазах такую печаль, что невольно отвернулся.

— Погоди, побудь несколько дней, пока к тебе вернутся силы…

Он огрызнулся:

— Я не болен!

— Ты истощен, Морган! Истощен. Посмотри на свои руки: ты дрожишь, как промокший пес!

— Я не ребенок, Синди. Завтра мне нужно уезжать. Спорить бесполезно.

Впервые за все время она по-настоящему поняла какая сила характера таится в холодном жестком взгляде Кейна. Этот мужчина вдруг предстал перед ней во всей своей силе и во всей своей слабости.

— Хорошо, — сказала она спокойно. — Завтра так завтра.

Он взял ее за руки.

— Прости меня, Синди, — сказал он тихо. — Я… Но не договорил. Разве мог он сказать ей о том, чем ему грозит возвращение в Форт-Уорт? На мгновение в его памяти возникло багровое ухмыляющееся лицо шерифа Хьюитта. Как поведет себя шериф? А Ван Барен и его всемогущая компания? А майор Монро? Ведь Хьюитт наверняка рассказал ему, что Кейн обманом выведал у него подробности гибели Чарли…

Синди не осмеливалась даже взглянуть на него. Она не знала причины его мучений, но ей приходилось видеть людей, испытывающих страх смерти, и симптомы были ей знакомы.

Этот человек, который, словно комета, ворвался в ее жизнь и которого она научила любить за несколько волшебных и ужасных часов — этот человек боялся умирать. Но он сам не был в этом уверен, или же не хотел себе в этом признаться. При нем всегда был револьвер, и она знала, что он умеет с ним обращаться. Она понимала, что он подсчитывает свои шансы в какой-то смертельной игре, и видела по его лицу, что счет не в его пользу.

Она обняла его; он стоял неподвижно, но Синди чувствовала, что каждая мышца его худого тела дрожит от напряжения. Она провела руками по его спине и плечам, содрогаясь, когда нащупывала очередной шрам, и поцеловала, охваченная грустью и страданием.

— Ты спал, Морган?

— Да. А ты?

— Я тоже немного поспала.

Он полежал некоторое время, не шевелясь. На несколько украденных у времени минут он позволил себе окунуться в волны тишины и блаженства. Душа его растворялась, превращалась в облако сверкающих осколков, в каждом из которых была Синди. Ее близость, ее тепло отогрели его ледяное сердце, жаждавшее крови и возмездия.

Но он знал, что это всего лишь иллюзия. В его жизни не было места покою, любви и счастью. Что-то острое снова и снова кололо его изнутри.

Она положила голову ему на плечо.

— Милый, — прошептала она, — любовь моя… Он прижал ее к себе, но она чувствовала, что он уже где-то далеко. Она в отчаянии заплакала. Почему жестокая судьба послала ей именно этого человека! Из-за него ее существование станет пустым и бессмысленным. Она могла бы возненавидеть его за это, но нет — только не ненависть… Он разрушил в ее жизни все: порядок, планы, привычки… Он был убийцей, но если бы он только попросил — она сама зарядила бы его револьвер…

Слезы текли из ее глаз, она не могла успокоиться: каждый удар часов, каждый удар сердца отдалял его от нее.

… С первыми лучами солнца Кейн оседлал коня. Лицо его не выражало ничего, когда, доехав до конца улицы, он обернулся и посмотрел на тот самый домик. Он знал, что она смотрит из-за занавесок, как он уезжает, и почувствовал жгучее желание повернуть назад и стиснуть ее в объятиях. Чарли был мертв, и ничто уже не могло его оживить.

«Почему?» — кричало все в нем.

— Почему? — пробормотал он, обращаясь к холодному осеннему ветру.

Но не остановился. И вскоре Гэйнсвилль исчез в тумане за его спиной.

Он ехал на юг, к Форт-Уорту, медленно и осторожно, избегая проторенных троп. У него не выходил из головы тот таинственный одинокий незнакомец, который преследовал его от Техаса до Нью-Мексико и, может быть, все еще шел по его следам. Эта неуверенность беспокоила его сильнее, чем шериф Хьюитт, майор Монро и Ван Барен.

Он испытывал крайне неприятное чувство: тот всадник словно был его собственной тенью.

Быть может, тот человек давно ненавидит его, годами мечтает о мести и хочет свершить ее теперь, когда Кейн, лишился своей звезды… Или же это просто охотник за; славой, фанатик, желающий пополнить список своих жертв фамилией Кейна — бывшего рейнджера и великолепного стрелка?

Туман рассеялся, но небо оставалось неприветливо темным. С южной стороны горизонта тянулись однообразные, покрытые вереском холмы. Форт-Уорт был уже недалеко.

Наступал вечер. Он спустился в поросший кустами овраг и стал ждать: расстелил на земле плащ, сел и закурил. Когда рядом с ним валялось семь или восемь окурков, а вокруг совсем стемнело, он вскочил в седло и проехал последние несколько километров, отделявшие его от города.

Привычно выбирая темные, безлюдные места, он добрался до центральной улицы. Там он пошел пешком, ведя коня за уздечку левой рукой. Куртка его была расстегнута, и рукоятка револьвера была почти невидима на фоне черных брюк. Он казался себе постаревшим и неловким. Куда-то улетучились прежний пыл и азарт борьбы. Это пугало его. Он ненавидел предчувствие поражения. «Да пошла она к…!» Но он тут же спохватился, к чему было винить женщину, которая делала ему только добро?

Теперь умирать было нелегко. Синди на короткое мгновение показала ему мир без убийств, без смерти и тревоги.

«Но кто сказал, что тебе непременно нужно умереть?»

В нем понемногу просыпалось самолюбие. Он слегка коснулся правой рукой гуттаперчевых накладок на револьверной рукоятке. У него два револьвера и двенадцать патронов. Он стреляет через одну пятую секунды. Он все еще уверен в себе и опасен. Губы его скривились в улыбке.

Дом шерифа был уже рядом. В окнах было темно, на стене белым пятном выделялся какой-то листок.

Кейн быстро огляделся, перешел улицу и посмотрел на листок, слабо освещенный единственным фонарем.

Внутри его словно сдавила железная рука.

«РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА УБИЙСТВО: МОРГАН КЕЙН»…

Он не стал читать дальше, повернулся и исчез в темноте улицы.