Приготовившись ждать появления Даниэля, Эмилия Саури устроилась за столиком, снисходительно улыбнулась официанту, подавшему ей кофе, и отгородилась от этого уголка, мысленно затерявшись в других.

Она, выросшая в атмосфере неумолкающих разговоров, после долгих путешествий и жизни в одиночку очень пристрастилась к внутреннему монологу и даже стала получать от этого удовольствие. Как только у нее выдавалась свободная минута, в ее голове теснилась толпа воспоминаний и призраков, которые не были знакомы при жизни, но которых она очень вежливо представила друг другу, и они познакомились и даже подружились. Она не помнила, когда именно они начали собираться и разговаривать между собой в ее присутствии, но без их разговоров и советов она не смогла бы жить. Одну из таких пар составляли покойный доктор Куэнка и сеньорита Кармела, ее учительница начальных классов. Эти благородные усопшие всегда спорили в ее мыслях о достоинствах и недостатках Даниэля. Доктор Куэнка, при жизни редко защищавший своего сына от жалоб Эмилии, после смерти занялся составлением бесконечного списка похвал своему мальчику. Сеньорита Кармела, видевшая в Эмилии дочь, которой у нее никогда не было, напротив, отвечала за список недостатков юноши, если только у Эмилии было время и желание прислушаться.

Пошел дождь, когда воображаемый спор дошел до такой степени ожесточения его участников, что Эмилия не захотела их больше слушать. В этот день, в ответ на обвинения в эгоизме и холодности, выдвинутые сеньоритой Кармелой против Даниэля, о чем иногда она говорила таким железным тоном, что, даже несмотря на отсутствие недобрых слов, Даниэль представал в образе врага, доктор Куэнка стал говорить о том, как виртуозно мальчик забирался пальцами в тепло ее сонного лобка и ласкал его, пока все ее тело не просыпалось и из ее горла не начинали литься, как лучи света, самые удивительные восклицания.

Уверенная, что оба они правы, Эмилия попыталась прогнать их от себя, тряся головой, словно в ту минуту это была единственная часть ее тела, по-настоящему мешавшая ей. Когда она пришла в себя, ее ноги были сложены под платьем крест-накрест, а кисти рук лежали одна на другой, будто она пыталась остановить приступ ярости, вызванной тем, что ей опять приходится в нетерпении ждать прихода этого беспечного чудака, с которым она шла по жизни. В этот момент она увидела, как в зал вошел худой человек, темноглазый и темноволосый, элегантно кативший цепочку из пяти чемоданов на колесиках за веревку. Она издали наблюдала, как он подошел к одному из официантов и заговорил с ним, как выражение лица официанта понемногу менялось во время разговора и как потом вышел повар, улыбаясь, словно в праздник.

– Сеньор со своей библиотекой идет в кладовую во дворе! – крикнул он юноше, который должен был показать тому дорогу и помочь с багажом.

Эмилии стало интересно, что может делать такой человек на кухне, но тут она услышала, как официанты говорили, что наконец-то в отель приехал хоть кто-то, кто способен починить холодильник.

Эмилия наблюдала, как вся процессия прошествовала мимо столика, за которым она пила остывший кофе, а потом последовала за ними. Там все окружили нового гостя, расположившегося напротив огромного пустого холодильника. Человек открыл чемоданчик, маленький по сравнению с остальным багажом, но большой рядом с его фигурой, которая от природы не была рассчитана на переноску никаких тяжестей, и достал отвертку, кусачки, разводной ключ и несколько электрических проводов. Потом открыл два из пяти баулов, внутри которых все увидели четыре идеальные книжные полки. Человек погружался в книги и копался, как врач, во внутренностях холодильника, не работавшего с тысяча девятьсот тринадцатого года, когда последний специалист по электроприборам уехал из страны на Кубу. Через один час и несколько погружений холодильник зажужжал, как осиное гнездо, и все, кто знал его в добром здравии, сошлись во мнении, что к нему вернулся его прежний голос.

– А как вы стали специалистом по холодильникам? – спросила Эмилия сеньора с баулами.

– Я специалист по книгам, – ответил он. – Меня зовут Игнасио Карденаль. Счастлив познакомиться, – сказал он, склонившись к руке Эмилии.

– Эмилия Саури, к вашим услугам, – сказала Эмилия.

– К моим услугам? Будьте осторожны со словами.

– Это просто вежливая фраза, как «очень приятно», – объяснила Эмилия, смущенная манерами странного сеньора.

– Я приехал из Испании, – сказал сеньор Карденаль. – А там это понимают совсем по-другому.

– Тогда я беру свои слова обратно.

– В этом вы похожи на испанку.

– А я – помесь, – сказала Эмилия.

– Хорошая помесь, – ответил Карденаль. – А все остальные здесь тоже такие?

– Всего понемногу. Как в энциклопедиях, – сказала Эмилия.

– Вы разбираетесь в энциклопедиях?

– У моего отца есть одна, которую он мне завещал при жизни. Но я не люблю ее так, как вы свои книги. Я оставляю ее дома, когда уезжаю.

– Вы плохо делаете. Видите, какие они полезные?

– Они всегда помогают?

– Кроме случаев, когда нужно продать их, но я попал в неудачное время, все помешались на революции. Сейчас никто и ничего не покупает для досуга. А министр, который пригласил меня, сбежал.

И этот вежливый испанец с интеллигентными манерами рассказал Эмилии, что уже был проездом в Мексике около четырех лет тому назад и что ему заказали две дюжины энциклопедий для библиотек. Он их привез, но не нашел ни одного знакомого и ни одного покупателя. Он бы отдал их за несколько дней проживания в отеле и обратный билет, если бы нашелся желающий. В противном случае ему придется чинить холодильники, пока он не скопит денег на обратную дорогу.

Что-то неуловимое в его манере говорить и его умнейших глазах делало его таким привлекательным и близким, будто она знала его с детства. Наверное, то же самое происходило и с ним. Они сели за столик и разговорились, словно им подарили уйму времени. Это была обратная сторона войны: все находилось в подвешенном состоянии, все словно ждали, чтобы кто-то, от кого это зависит, принял важное решение. А пока что время никуда не шло, и люди, жившие в нем, тоже не должны были слишком торопиться. Ожидание – это и была главная обязанность тех, кто боролся ни с кем. А чтобы скрасить ожидание, нет ничего лучше, чем долгий разговор. Поэтому Игнасио Карденаль, обманутый издатель, и Эмилия Саури, врач без госпиталя, провели весь вечер за беседой, как если бы так и должно было быть.

Под спутанными кудрями у Карденаля прятался благородный ум, а в груди – умное сердце. Он рассказал Эмилии о своей жизни в Испании и о своей любви. У него была очень красивая жена, которую он называл самой стройной и строгой женщиной в Бильбао, и три дочери, похожие на него, с теми же глазами, что свели когда-то с ума их мать. Он рассказал ей о своей безмерной любви к книгам и о том, как он разорил семью из-за этой бесполезной страсти. Сравнив свое положение с положением издателя-банкрота, Эмилия рассказала о Даниэле, о медицине, о своих учителях, о своих путешествиях, о своей непонятной судьбе, о своих сомнениях. Они вышли из ресторана и прогулялись вокруг отеля, будто город и не кишел налетчиками и опасность не поджидала на каждом углу, как будто были не сумерки, а ясный день, а сияющие капли дождя, пришедшего на смену ливню, не намочили им голову и плечи. Им показался красивым израненный темный город, по которому они прошлись, без умолку болтая о своей жизни. Они могли бы бродить всю ночь, но крупица здравого смысла и голод, который они не смогли утолить нигде по дороге, вернули их в отель около девяти, уверенных в том, что еду можно найти лишь в немногих местах. К тому времени они знали друг друга гораздо лучше, чем те, кто называют себя друзьями с детства. Они сравнивали размер кистей своих рук, когда Даниэль вошел в зал ресторана, энергичный и улыбающийся, словно была только четверть пятого.

– Кто это такой? – спросил он у Эмилии, указывая на испанца, как на досадную помеху.

– Это сеньор, с которым я разговаривала весь вечер. А кто ты такой? – спросила его Эмилия.

– Очень приятно познакомиться, сеньор, – сказал Даниэль, не глядя на него и не убирая рук с плеч Эмилии.

– Мне тоже очень приятно, – сказал Игнасио, превосходно зная, кто такой Даниэль и все его родные. – Вы, наверное, тот джентльмен, который заставил эту сеньору ждать весь вечер.

– Я не претендую на звание джентльмена. А сеньора – моя жена.

– Она не сказала мне, что замужем, – уточнил Игнасио.

– Больше чем замужем, – сказал Даниэль, глядя на Эмилию.

– Хуже чем замужем, – поправила Эмилия дерзко. – Игнасио – мой друг, я ему все рассказала, и он не понимает, как это я с моей головой могла оказаться в таком положении.

– Твой друг? Где это видано, чтобы мужчина и женщина были друзьями? И где это видано, чтобы кто-то уходил с головой в такое положение? – продолжал Даниэль.

– Я не говорил, с ее головой, – поправился Карденаль. – Я говорил, с мудростью ее чувств.

– А что знает этот тип о твоих чувствах и твоей мудрости?

– Достаточно, – отрезала Эмилия.

– Тогда, наверное, он сможет мне объяснить, какого черта ты хочешь от меня? – спросил Даниэль.

– Я сама могу тебе объяснить, – ответила Эмилия. – Я хочу, чтобы ты никуда не бежал.

Даниэль захохотал, заржал, как счастливый жеребец, откинул назад прядь волос, падавшую на глаза, и заказал бренди, чтобы отметить это ее требование. Сегодня утром, когда он проснулся, разве не она сбежала из дома, разве не она пошла искать себе приключений в Красный Крест, разве не она поперлась со своей идеально чистой п…ой в это место, полное заразы? – спросил он.

– Ты пьян, – сказала Эмилия раздраженно. Ее лицо пылало.

– Мы все пьяны. Вся эта заваруха – не что иное, как опьянение. Властью, кровью. Старомодным альтруизмом. В лучшем случае алкоголем. Но мы всегда пьяны. Ты, например: зачем ты ищешь смерти среди умирающих? Зачем тебе нужно совать руки в рот больным чумой?

– Откуда ты знаешь, что я это делала?

– Потому что я ухожу, но я всегда с тобой. Я все о тебе знаю. От того, что скрывается у тебя между ног, до того, как глупо ты занимаешься филантропией.

Эмилия встала со своего стула, подошла к нему, провела рукой по его волосам и поцеловала его в губы с привкусом бренди, выпитого им за весь вечер.

Игнасио Карденаль, не шелохнувшись, наслаждался этим зрелищем. Если они устраивали этот спектакль в его присутствии, без всякого стыда, почему он должен скрывать свой восторг? То, как эта пара перешла от ссоры к поцелую, показалось ему достойным восхищения.

– Вы стоите один другого, – сказал он, смеясь.

– Ты сам это сказал, м…к! – ответил Даниэль, отрываясь от губ, которые он сосал, как карамельки.

Всю следующую неделю они втроем ходили в театр, где пела одна куплетистка, в оперетту, где мелкие печали позволяли людям без стыда оплакивать свое большое горе, и в цирк, который напоминал Эмилии о том тяжелом вечере в ее отрочестве, когда она узнала, что Даниэль в тюрьме.

Представление было точно таким же: два клоуна, неизменная наездница, укротитель чахлых тигров, три ссорящихся карлика, изнуренный акробат, пять балерин неопределенного возраста. Друзья радовались этому зрелищу, словно никогда не видели раньше, словно цирковой спектакль был абсолютным близнецом бреда, в котором они жили. Когда, покачавшись немного на качелях, гимнастка прыгнула вниз, в открывающуюся перед ней бездну, Эмилия нашла ухо Даниэля и прошептала: «Из всех опасностей, которым я подвергала свою жизнь ради Вас, сеньор, единственное, что бы я не стала делать, – это не подвергать свою жизнь таким вот опасностям».

Не только они жили как на иголках, весь город, казалось, находился в полете с одних качелей на другие. Звуки боя на окраинах были слышны так, будто бои шли уже в городе. Каждый вечер его жители кутили, будто солдаты в увольнении. Каждый день был как последний, каждый день приносил потери, менялись заведенные привычки. И даже солнце светило по-другому.

Даниэль начинал работать рано утром. Он писал хронику и статьи для нескольких иностранных газет. Весь день он проводил среди революционеров то одного, то другого лагеря. С одними он встречался в их штабе и на общих собраниях, с другими – тайком, по ночам, у них дома или у тех, кто их укрывал с риском для жизни. Он познакомился и с теми и с другими, когда они воевали в одной армии, чтобы убрать с поста президента того, кто убил Мадеро. Он не участвовал в спорах и конфликтах, разделивших их позже. Поэтому он считал, что каждая сторона была отчасти права, и не отдавал ни одному лагерю эксклюзивных прав на свою совесть.

– Ты гонишься за химерами, – сказал ему Карденаль с испанской категоричностью. – Все кончится тем, что обе стороны объявят тебя предателем.

– Сколько я его знаю, он всегда гонится за химерами, – сказала Эмилия.

– Не говори так, словно ты стоишь обеими ногами на земле, – ответил Даниэль. – Каждое утро ты погружаешься в ад. Есть ли на свете большая химера, чем ежедневные местного значения бои со смертью?

Эмилия Саури предложила свои услуги Красному Кресту. Ее предложение встретили как глоток воды в пустыне. Брали всех, кто предлагал свои услуги. Никто не спросил, есть ли у нее диплом. Каждый день был как экзамен, и, чтобы сдать его, достаточно было обладать необходимым запасом мужества. С восьми утра и до шести вечера Эмилия была на ногах, находя решения для сотни вопросов. Больных было больше, чем коек, в воздухе стоял едкий запах гниения, а стоны раздавались один за другим. Но, как правильно говорил Даниэль, эта музыка придавала ей новые силы. Чтобы жить, ей недостаточно было одной любви к нему.

Когда ночью разговор касался этих тем, между ними разверзалась пропасть, через которую они сразу перекидывали мост. Остальное время они жили наверху блаженства. По крайней мере, именно это писала Эмилия своим родителям, и это подсказывало ей ее подсознание, когда было время к нему прислушаться. Потому что времени как раз и не хватало. Когда она выходила из госпиталя, Даниэль тащил ее в городской водоворот, страстно желая нарушить свое затворничество и поговорить с любым интересным человеком. Врачи и политики, послы и певцы, художники и тореро, все, кто представлял интерес в этом городе, все дружили с ними, хотя по-настоящему близкими друзьями стали только Рефухио с его предсказаниями и Карденаль, настаивающий на том, что разум – это главный и единственный метод анализа.

В начале июля армия Каррансы вошла в столицу, сломив сопротивление конвенционистов. В столице снова сменилось правительство, руководители и деньги. Даниэль был уверен как никогда, что сможет убедить одних в необходимости заключения пакта с другими. Он нанес визит генералу, командующему войсками каррансистов, и пил и говорил с ним всю ночь. Рефухио высказал мнение, что он зря рискует, прося снисхождения для побежденных, которые пока еще таковыми не являются. Даниэль посмеялся над его словами, но не прошло и недели, как ему пришлось просить прощения за свои сомнения: конвенционисты снова взяли город, что явилось неожиданным поворотом для всех, кроме Рефухио.

– А вот теперь, – сказал он Консуэло, – тратьте быстро ваши бумажки, потому что это их последнее пребывание у власти.

Второго августа конституционалисты вернулись, чтобы остаться. Тогда, к своему ужасу, Карденаль заразился провидческими настроениями дона Рефухио. В тот же вечер он сказал Даниэлю за скудным ужином, добытым для них Консуэло:

– Как только определится победитель, тебя начнут преследовать. Никто не поверит, что ты – друг и тем и другим.

Даниэль посмеялся над таким предсказанием. Но Эмилия содрогнулась в душе. Госпиталь нуждался в ней как никогда. В стычках последних месяцев появилось много раненых, за которыми она ухаживала, не спрашивая, из какого они лагеря. Однако, находясь среди них, она осознала масштабы лихорадочной ненависти, движущей армиями, и легко могла представить себе, как распорядятся этой ненавистью уцелевшие. Ни одна из сторон не станет проявлять понимания, и тот, кто не будет с ними, неизбежно будет против них. Это был случай Даниэля, как бы легкомысленно он к этому ни относился, прячась за своим смехом от опасности. И опять ветер политики врывался в мир Эмилии, сровняв с землей карточный домик, построенный ею за эту недолгую замужнюю жизнь.

Однажды дождливым утром, в воскресенье, в город приехал Сальвадор Куэнка. Он прибыл из Веракруса, резиденции правительства конституционалистов и его первого руководителя Вентусиано Каррансы. Он приехал с группой уполномоченных для работы в Министерстве иностранных дел и пришел на завтрак к Эмилии и Даниэлю, принявших его с радостью после стольких лет разлуки. Сальвадор Куэнка был приближенным Каррансы, пользовался его поддержкой и доверием. Он был уверен, что конвенционисты в конце концов потеряют ту часть страны, которую все еще удерживали, и что чем раньше это случится, тем лучше будет для всех. Даниэль был так рад встрече и так уверен в единстве их взглядов на политику, что с тем же удовольствием, с каким слушал его, пустился в рассуждения о необходимости искать компромиссы, не допустить раскола революции и не потерять столько полезных людей из-за ненависти и предрассудков, наносивших ущерб стране и не позволявших управлять ею достойно и благородно. Сальвадор выслушал его, потихоньку прихлебывая кофе, показавшийся ему безвкусным и унылым. Затем он объяснил своему брату, в какой опасности он находится из-за подобных советов, которые он без всякой задней мысли давал в присутствии тех, кто слушал его с опаской и недоверием. У него повсюду были враги. И среди генералов, с которыми он разговаривал, и среди дипломатов, которые в искренности его статей видели восхваление своих врагов. Он вызывал подозрения среди вильистов, считавших его обрегонистом, и каррансистов, уверявших, что он – сапатист. Для него не было другого выхода, кроме ссылки. Он сам позаботится о том, чтобы организовать его возвращение, когда все уляжется, но в ближайшие месяцы ему лучше пожить где-нибудь в другом месте. А пока что кругом слишком много убийц, пустившихся во все тяжкие, слишком много неконтролируемого гнева, чтобы Даниэль остался тут дразнить их своими статьями и речами о цивилизованности и разумном управлении.

– Никто не хочет быть ни разумным, ни рассудительным, ни добрым, – сказал Сальвадор. – Не в обиду Эмилии будет сказано, но любовь – плохой союзник для тех, кто говорит с воюющими мужчинами.

Сальвадор сказал, что у него есть предложение для Даниэля и он надеется, что у того хватит здравого смысла, чтобы выслушать его.

На следующий день в Веракрус отправляется группа иностранных священников, которых выдворяют из страны на волне модной антиклерикальной кампании. Поскольку это были довольно крупные фигуры, а Карранса не хотел трений с церковной верхушкой, он поручил Сальвадору посадить их на поезд до Веракруса, а затем на корабль, который без лишнего скандала доставит их в Испанию. Даниэль мог бы и должен был бы поехать с ними в сопровождении Эмилии, ее легко можно выдать за монахиню, пока корабль не выйдет в море.

Перспектива такого необычного приключения смягчила боль от необходимости покинуть город именно тогда, когда Даниэлю казалось, что все должно измениться к лучшему, поскольку в последние несколько месяцев все шло из рук вон плохо. Фантазер и прирожденный путешественник, он начал думать, какой великолепный репортаж получится из путевых зарисовок. Кроме того, они всегда могут нелегально вернуться через Кубу и находиться в стране подпольно, чтобы никто не смог их преследовать.

Он принял предложение Сальвадора с условием, что еще одним каторжником на галерах станет Игнасио Карденаль, историю которого он рассказал на одном дыхании. Сальвадор был так доволен согласием брата, что пошел на это условие, пообещав даже продать все энциклопедии, если испанец оставит их ему на некоторое время. Так что когда Игнасио появился в их доме со своей худощавой элегантностью и интеллигентным апломбом, Даниэль уже облачился в сутану, репетируя свою роль на следующее утро и считая само собой разумеющимся, что ничего лучше не могло бы произойти с ним и с Эмилией, чем сопровождать энциклопедиста на родину, по крайней мере хотя бы часть пути. Игнасио до слез обрадовался возможности вернуться домой, к жене. Но, поблагодарив за такое щедрое предложение, он спросил у Даниэля, согласна ли Эмилия ехать с ними. Изумленный этим вопросом, Даниэль оторвался от зеркала, в котором рассматривал самые комичные детали своего маскарадного костюма. Эмилия не сказала, что поедет, хотя и согласилась, что Даниэлю нужно как можно скорее исчезнуть отсюда. Она поцеловала Сальвадора, когда тот сказал, что возьмет Карденаля в группу ссыльных, но в удобный момент встала из-за стола и убежала в госпиталь. Даниэль был уверен, что она все уладит, чтобы поехать с ними.

– Ты так уверен? – спросил у него Игнасио. – Иногда ты ведешь себя, словно совсем ее не знаешь.

– Она не может так меня предать, – ответил ему Даниэль, упав в кресло.

– Кто из вас двоих кого предает? – спросил Карденаль и пошел собирать вещи.

Даниэль остался наедине со своими сомнениями, как гвоздь засевшими в груди. Эмилия вернулась рано. Она нашла его в спальне, он отбирал книги, которые собирался взять с собой. С порога она несколько минут наблюдала, как он притворяется, что очень занят, будто не слышал ее медленных шагов по лестнице. Потом она подошла, чтобы прикоснуться к его телу, единственному амулету, помогавшему ей держаться, и обняла его до непредсказуемого света следующего дня.