Все псы попадают в рай. А все редакторы ток-шоу – в чистилище. Это давно всем известно.
По стране прокатилась война смертей знаменитостей. Трахтенберг, Турчинский, Круг. При загадочных обстоятельствах погиб лихой «дальнобойщик» Влад Галкин. А потом разбился в ДТП актер Юрий Степанов. Когда кто-то из известных людей умирает, на тысячи кухонь загораются экраны телевизоров – всем хочется немедленно узнать подробности. Как и когда это случилось. Поглядеть на рыдающих родственников, увидеть короткие кинокадры, наспех впихнутые режиссером в программу. Послушать невероятные версии произошедшего.
И значит, раз люди это смотрят, телевизионщики не могут об этом не снимать. И поэтому, когда мне сказали, что новая программа будет называться «Знаки конца» и расскажем мы в нем о приметах смерти, я только вздохнула. Потом еще раз. И, всего три раза тяжело вздохнув, приступила к работе. Дело это оказалось ох каким сложным.
– Вы дружили с Трахтенбергом? А правда, что он предчувствовал свою смерть? Он вам об этом говорил?
Одна Ирина Круг почти спокойно призналась, что за неделю до смерти супруга видела страшный сон. С остальными пришлось сложнее.
Турчинский, по словам певицы Жени Рассказовой, смерть свою чувствовал. Говорил, что в его смерти наступила осень, что много всего надо еще успеть, а времени осталось всего ничего. Он буквально завалил себя проектами. Он составил в своем дневнике план, по которому он должен все их завершить. А потом… «А потом я умру» – написал Динамит. И умер.
Круче всех поступил друг Трахтенберга, один начинающий певец. Когда корреспондент приехал на съемку, он напрочь отказался говорить о Трахтенберге, зато начал вещать о собственном творчестве.
Ученица саксофониста Гараняна видела во сне, как разбивается саксофон, а наяву, во время последнего разговора, с учителем разбила чашку.
Молодой и амбициозный Ваня, директор одного московского пиар-агентства, перед смертью отца и деда видел дома черных бабочек.
А певице Ри (есть такая певица) приснилась пожелтевшая опадающая ель. Вскоре умер ее дядя.
Пролить свет на все это безобразие мог только профессор Головин из лаборатории ауры, но там, как назло, начался ремонт.
– А вы можете все это прекратить?
– То есть как это прекратить, мы ведь только начали…
– Ну ремонтируйте, что возможно, к воскресенью, и все.
– Но ведь мы отключили приборы.
– Приборы подключите, – попросила я. Профессор почему-то послушался.
Он рассказал нам, стоя на беговой дорожке, что если бы Турчинский снимал свою ауру перед тренировками, прожил бы дольше. И вообще, черная метка, которая на самом деле имеет желтый цвет, появляется в ауре задолго до конца. Так что следите за своей аурой, господа.
Конечно, все это – нелепые сказки, придуманные родственниками и друзьями усопших для собственного пиара. Но это шоу-биз. И главный из его жестоких законов – «Шоу маст гоу он». Шоу должно продолжаться. Жестоко и цинично, но… знаете, я думаю Трахтенберг, если бы все это видел, смеялся бы и теребил бородку. Потому что сам был шоуменом и великим самопиарщиком.
А на «Останкино» в те дни висел огромный постер Листьева. Со дня смерти непревзойденного телеведущего исполнялось пятнадцать лет.
Когда корреспондент снимал лабораторию, мне позвонила Женька. Мы продолжали работать в одной программе, но нас, как двух сильных редакторов, распределили по разным бригадам. А значит, у нас теперь были разные темы и разные герои. У каждого свои. Ну что ж, такова жизнь редактора ток-шоу.
– Ася, ты где? – всхлипнула Женя в трубку.
Случилось что-то невероятное. Она никогда не плачет.
– С Маришкой, на Баррикадной.
– Мне срочно надо с кем-то поговорить.
– Если мы тебе подойдем, приезжай.
Через полчаса Женька сидела за нашим столиком. Какая-то непривычно взрослая и красивая. А может, я ее просто давно не видела. Неделю.
– Как там «Останкино»?
– Стоит, Листьев держит, – нервно вздохнула Женя.
– Так что у тебя случилось?
– Я попаду в ад, Асич, – всхлипнула она.
– Как и все редакторы. Но вообще, умереть надо так, чтобы после твоей смерти сняли программу «Пусть говорят».
– Точно…
Черный юмор пришелся к месту. Женька немножко расслабилась и начала рассказывать.
– Мы снимаем программу про Юрия Степанова. Вообще, мы хотели снять про Листьева, но нам не хватило времени. Я кивнула. Вечный телевизионный цейтнот. К тому же, Степанов умер недавно, а «Горячая правда» – программа актуальная.
– Похороны были только сегодня, а программа послезавтра, поэтому родственникам мы пока не звонили. Я вообще не представляю, кто к нам придет, если честно. Но сегодня я снимала Мишу, водителя «Мазды», который Степанова сбил.
– Но он же даже со следствием не общается.
– Я взяла скрытую камеру…
Ну конечно. Моя подруга – крутой репортер. Она смогла проникнуть даже в больницу, где умирал Япончик. А потом Женькины тогдашние начальники продали это видео одному украинскому каналу. За бешеные деньги, естественно.
Чтобы проникнуть к Мише, ей пришлось прикинуться студенткой мединститута, которая прямо с поезда пытается попасть на занятия. Ну нет у нее студенческого и белого халата, но ведь знания – свет. Сумев привлечь на свою сторону сердобольную санитарку и подкупив охранника шоколадкой, она оказалась у цели.
И тут ее настигли энтэвэшники. Недолго думая, они решили, что перед ними Яна, девушка несчастного водителя.
– Яна, мы хотим вам помочь! Как он? Скажите несколько слов!
Женя сориентировалась моментально.
– Уходите. Оставьте его в покое. Он ни с кем не будет разговаривать.
Потоптавшись немного, конкуренты ретировались, и Женя отправилась в палату.
Миша оказался молодым симпатичным парнем.
– Пойдем поговорим, – проникновенным голосом предложила она.
– Пойдем, – они вышли в коридор. Миловидная блондинка не внушала Мише опасений.
– Миша, у меня брат на пешеходном переходе сбил человека. Дали три года, – заявила Женя, у которой нет ни одного брата. Только сестра в Мурманске.
– Ну там такая ситуация, а у меня было так…
И он все ей рассказал, даже не спросив, кто она и откуда.
Женя цепко держала в руках автомобильный брелок – скрытую камеру.
– Ты сама-то водишь? – спросил Миша.
– Конечно, – быстро сказала она, мысленно взмолившись, чтобы он ничего про машины не спросил, потому что прав, как и брата, у Жени никогда не было.
– Если бы ты знала, как меня замучили журналисты. Я из-за этого даже в палате лежать не могу…
– Я не журналист, – успокоила моя подруга.
И тут снова ворвались энтэвэшники.
– Михаил, скажите несколько слов! Вы считаете себя виноватым?
– Слушай, друг, отвали.
Корреспондент снимал Женю с Мишей на мобильный телефон.
– Дай сюда телефон!
– Я тебя не снимал! И вообще я… эээ… не умею с ним обращаться!
– Вали отсюда по-хорошему.
– Но это моя работа.
– А это – моя жизнь.
– Хорошо, но я оставлю визитку, если что-то понадобится.
– О’кей, оставляй и иди.
– Миша, – все так же проникновенно и глядя парню в глаза сказала, когда конкуренты снова были посланы. – Миша, я тебя не обманывала… Я действительно не журналист. Я редактор. Редактор программы «Горячая правда». Я считаю, что ты должен прийти к нам на программу и посмотреть в глаза родственникам Юрия Степанова. Попросить у них прощения.
Вот это была правда.
Потому что если он не придет, то может получиться так, что он предстанет злодеем перед всей страной.
Конечно, во всех криминальных новостях НТВ Женьку назовут Мишиной девушкой.
– Спасибо, что хоть предупредила, – кивнула я.
– А потом я была на похоранах. И снимала на камеру плачущих родственников, – заключила Женя.
– Ты такая молодец, – сказала молчавшая до сих пор Марина. Я знаю, что в глубине души она не слишком одобряет эту часть нашей работы. – Ты в этой ужасной ситуации сумела сохранить человеческое лицо, насколько возможно.
– Жень, это очень неприятно, но это уже позади. А ты крутой репортер.
Мы сидели и разговаривали до последнего поезда метро. А потом разъехались в разные стороны. Ей немножко полегчало.
Одному актеру, который потом стал священником, пришла в голову кощунственная идея – построить прямо в «Останкино» часовню. Чтобы сразу после записи бежать замаливать грехи, наверное.
А на следующее утро раздался звонок от моего шеф-редактора:
– Ась, руководство хочет, чтобы твоя следующая программа, «Самосуд», начинался с истории Влада Галкина. Его отец, говорят, на похоронах поклялся отомстить за смерть сына…
Пусть говорят…
Говорят, Москва делает людей циничными. Говорят, телевидение способно испортить кого угодно. Говорят, что для редакторов ток-шоу нет ничего святого. Но знаете… где-то за тридевять земель от Останкинской башни, на краю страны, в далеком провинциальном городе жил мужчина, которого я, вопреки всякой логике, все еще любила. И этот мужчина был теперь свободен. И я, назло всем циникам мира, позволяла себе мечтать.